Ис. ГОЛЬДБЕРГ
ПРОСТАЯ ЖИЗНЬ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
‘ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА’
Москва — 1936
КАК ЮХАРЦА ПОШЕЛ ПО НОВЫМ ТРОПАМ
КАК ЮХАРЦА ПОШЕЛ ПО НОВЫМ ТРОПАМ
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
Как Юхарца пошел по новым тропам, Гольдберг Исаак Григорьевич, Год: 1936
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Собаки яростно взвыли. Юхарца вышел из чума. В морозном небе полыхали Столбы.
Собаки почуяли чужого и рвались в сторону покрытых куржаком и освещенных сиянием тальников. Юхарца унял собак и крикнул в ночь:
— Кто? Эй, кто?
От тальников отделился кто-то темный, и хриплый голос ответил по-тунгусски:
— Прибери, друг, собак! Загрызут!
Юхарца увел собак за чум. Ночной пришлец вышел из тальдиков. Он был вооружен, он был весь в куржаке. Юхарца сразу заметил, что он шел давно, замерз и устал.
— Заходи в чум!— сказал он усталому неизвестному человеку.— Холодно.
Так впервые попал Андрей Инешин в чум Юхарцы, промышлявшего в эту зиму в Еловых Борках.
Тогда, в первую их встречу, и Андрей, и Юхарца осторожно и сосредоточенно присматривались один к другому и были сдержанны. Андрей рассказал, что заблудился на охоте, что пришел он со стороны Катанги, Юхарца сделал вид, что поверил ему, хотя сразу же приметил, что гость не с охотничьего промысла пришел, что и ружье, и весь его снаряд не промысловый был.
Андрей обогрелся, отдохнул, подкрепился. И рано утром, выспросив дорогу, пошел дальше. Перед уходом он оглядел. Юхарцу, заметил рваную парку на нем, увидел, что хозяйство его бедно и неприглядно, призадумался и дружески сказал:
— Друг! Тут, гляди, могут худые люди пойти. Ты отгони оленей своих в сохранное место!
— Какие худые люди?— обеспокоился Юхарца.
— Времени у меня нет тебе того объяснить. Говорю, худые люди! Поопасайся!
И он ушел, видимо, очень торопясь и не объяснив Юхарце, что же это за худые люди могут притти сюда, от каких таких худых людей надо Юхарце беречь своих последних оленей.
Он ушел, оставив после себя тревогу.
Эта тревога вошла в чум Юхарцы, где до этого все было понятно, привычно и прочно, где дни догорали в тяжелом молчании многоглазой и снежноморозной зимы, где у камелька возилась с толстой иглой и высученными жилами тихая жена и где на ираксах возились, посапывая как медвежата, двое ребятишек.
‘Юхарца задумался над словами неизвестного прохожего. Юхарца стал вспоминать о том новом, что за последний год слыхал он в редкие выходы свои в деревню. Там говорили о новой жизни, идущей на смену старой. Там многообещающе предрекали:
— Обожди, Юхарца, скоро хорошо будет! Шибко хорошо! Тебе и нам!
Но не успевали объяснить, растолковать, откуда это хорошее придет, кто его принесет.
И еще доходило урывками, мимолетно до Юхарцы о войне. Не о той войне, которая несколько лет шла где-то далеко отсюда. Нет, о другой, которая зажглась тут, совсем близко. Которая потянула из деревень мужиков, оставшихся по домам и не пошедших на ту дальнюю. Юхарца не знал, откуда пришла эта война, кто с кем воевал. Юхарца ничего не знал. Молчаливая тайга сторожила его. В молчаливой тайге было трудно обо всем разузнать, про все проведать. Молчаливая, глухая тайга томила Юхарцу каждодневными заботами, влекла его в свои дебри, заставляла в великих усилиях, в сумрачном терпении ходить по звериным следам, искать добычу, чтобы не погибнуть с голоду, чтобы не быть побежденным в таежном одиночестве.
Юхарца задумался над словами прохожего. И послушался его совета: отогнал оленей в укромное, потаенное место.
Двух дней не прошло с тех пор, как проходил неизвестный, и снова взвыли бешено собаки Юхарцы. Тунгус вышел из чума, и тревога пала на его голову черным ветром: на прогалину из леса высыпало много людей. Юхарца не успел сосчитать их, не успел крикнуть, спросить, а они издали, грозя ружьями, заорали:
— Убирай собак, а то перестреляем! Убирай живо!..
Юхарца вслушался в эти крики и, помрачнев от страха, сообразил: ‘Эти самые… Худые люди, о которых говорил прохожий…’ И отогнав собак, он вздохнул об оленях.
Вооруженные люди быстро окружили чум. Юхарца не видел, не разглядывал их лиц, он прежде всего жадно оглядел то, что было ближе его охотничьему сердцу: он оглядел их оружие. Оружие было такое хорошее, что вся тоска, вся боязнь Юхарцы на мгновенье остыли, и вместо них выросла в нем зависть. Но пришедшие накинулись на Юхарцу с расспросами. Они кричали по-русски, они кричали все враз. Юхарца не понимал их и стоял ошеломленный, молчаливый. Тогда кто-то один из этих людей прикрикнул на остальных, и стало тихо. Юхарца взглянул на него, и пред ним встало старое, знакомое: пред ним встал начальник, такой же, каких видывал он прежде в деревне, когда выходил с промыслом. Этот начальник ткнул пальцем в одного из своих людей, тот вышел, мотнул головой и по-тунгусски сказал Юхарце:
— Ты не ври, кулин! Тебя начальник спрашивает были ли здесь недавно какие люди, рассказывай!
Юхарца вспомнил о прохожем. Юхарца решил сказать о нем. Почему не сказать? Может быть, это товарищ ихний, отбившийся от них, товарищ, которого они ищут. Но прежде, чем он успел ответить, человек, спрашивавший от имени начальника, пояснил:
— Ты не ври! А не то от всей твоей конуры только пепел останется!
И Юхарца, подумав, что такие не могут быть товарищами тому, кто два дня назад мирно проходил здесь и дружески толковал с ним, Юхарцей, сожмурил глаза, затряс головой и ответил:
— Никто!.. Никто не проходил!
Спрашивающий повернулся к начальнику и передал ему ответ Юхарцы. Юхарца заметил, что начальник рассердился. Сердитый начальник сказал еще что-то, и Юхарца поймал знакомое слово: олени.
— Где твои олени?— сердито спросил словами начальника вооруженный человек.— Гони их сюда!
— Олени? — переспросил Юхарца и задохнулся от тоски, от страха.— Олени далеко. На тундре… на далеких мхах…
— Не ври! — зло закричал вооруженный. Начальник, поняв ответ Юхарцы, быстро подошел, схватил его рукою за ворот парки и сильно потряс. Начальник гневно кричал:
— Гони сюда своих оленей! Живо! Гони!
Он кричал по-русски, и Юхарца понимал его. Ибо он понимал язык приказывающего, ибо он понял сразу, что его оленям грозит гибель. Юхарца был беспомощен. Его окружали худые, злые люди. Что он мог сделать один против этого множества вооруженных людей? У Юхарцы оставалось одно оружие: хитрость. Юхарца прикинулся слабоумным, непонимающим, глупым. Он знал и испытал это средство и раньше, когда в деревне налетал на него тогдашний начальник и требовал от него чего-нибудь непосильного или того, что было Юхарце очень жалко или трудно отдавать.
Юхарца вооружился хитростью. Он стал широко улыбаться, он быстро заговорил всякие ненужные слова. Он захохотал. Вооруженный, тот кто спрашивал его по приказу начальника, крикнул на него. Юхарца ответил ему его же словами. Тот свирепо завопил:
— Говори толком, дурак!
Юхарца также завопил:
— Говори толком, дурак!
Начальник крикнул бранное русское слово, Юхарца сразу же подхватил это слово и повторил его.
Словом, Юхарца повел себя так, как ведут себя меряки.
И ему стало казаться, что хитрость его удалась, что она его защитила.
Но он ошибся.
Начальник еще раз выругался и вошел в чум. Следом за ним вошли немногие и среди них тот один, кто умел разговаривать по-тунгусски. Юхарца кинулся за ними в свое жилище, но его не пустили. Его придержали на полянке, где вооруженные люди стали наваливать и разводить большой костер.
Душа у Юхарцы смутилась. Он знал, что в чуме жена и ребятишки, которым неведомо, что надо молчать, надо хитрить и обманывать. Душа у Юхарцы сжалась болью.
Собаки, привязанные крепко позади чума, между тем рвались и негодовали. Они чуяли чужой запах, чуяли многолюдье, слышали незнакомые голоса и крики. Собаки рвались на незнакомых, на чужих, на враждебных. Кто-то из пришедших побрел за чум и был яростно встречен собаками, которые чуть было не вцепились в его одежду. Человек испугался. Потом озлился и, скинув с плеча винтовку выстрелил. И лучшая промысловая собака Юхарцы покатилась на снег, подшибленная насмерть.
Выстрел всех всполошил. На выстрел в кучу сбежались все, даже начальник со своими людьми выскочил из чума. Юхарца взглянул на убитую собаку, кинулся к ней и дико закричал. Юхарца забыл в горе и негодовании, что он ‘меряк’, что ему следует притворяться. Юхарца в ужасе закричал:
— Зачем стрелял в собаку? Зачем убил?!
У Юхарца глаза налились злобой. Он затрясся и сжал кулаки:
— Зачем убил собаку?
Начальник засмеялся. Вслед за ним засмеялись другие. Засмеялся и умеющий говорить по-тунгусски.
— Ты злых собак не держи!— поглумился он над Юхарцей. — Она чуть человека не испортила.
Юхарца возмутился. Он быстро и горячо заговорил. Собака, лучшая его промысловая собака, Когнома, никого не потрогала бы, если бы к ней не подходили. К чужой собаке никогда нельзя без хозяина подходить. Это всем известный закон. Когнома была вместе с другими в другой стороне, зачем туда пошел этот злой человек? Что ему надо было там, где чужие собаки?
Юхарца говорил быстро, горячо и толково. Начальник спросил что-то своего, знающего тунгусский язык человека. Человек смеясь ответил. Человек, смеясь еще громче, еще сильнее и еще насмешливей, внезапно крикнул Юхарце:
— Выздоровел? В ум свой пришел?.. Ну, теперь сказывай, в какой распадок угнал своих оленей! Сказывай. Олени нам нужны! Ну!
И горечь Юхарцы и его испуг утроились. Хитрость его не удалась.
В этот же день вооруженные люди снялись с места и погнали перед собою Юхарцу. Они отняли его ружье, они обобрали в чуме лучшие ираксы и кулуманы. Они съели весь запас хулихты и мерзлой рыбы. Они выбрали из патакуев Юхарцевой бабы все остатки чаю. Они забрали у тунгуса всю белку, которую успел к этому времени настрелять Юхарца.
Жена Юхарцы выла. Ребятишки кричали. Юхарца молчал, поблескивая горящими глазами. А вооруженные люди смеялись и были веселы.
Они погнали его пред собою, наказав:
— Веди к оленям! Приведешь — отпустим! Не приведешь, обманешь — сам себя жалей, и пусть жена твоя и ребятишки поплачут над тобою!
И Юхарца повел их. Ах, как болело сердце у тунгуса! Сколько раз хотелось ему свернуть с настоящего пути и повести этих злых людей не туда, куда надо было! Сколько раз замирало сердце его при мысли, что погибнут его олени! Но он был напуган, он боялся. И он вел прямо к своим оленям.
В распадке, где мирно паслись олени, вооруженные поди быстро кинулись к животным. Олени, завидя чужих, отбежали в сторону, испугались. Юхарца взглянул на своих оленей и увидел, что тут не все. Двух, лучшего учека и жирной важенки не было на месте. Радостная мысль мелькнула в его голове.
— Бойе! — крикнул он тому, кто понимал по-тунгусски.— Бойе, скажи, что олени боятся чужих. Скажи: я сам словлю их!
Он сам поймал оленей — трех взрослых и одного пестренького лоншака. Сам обвил их шеи маутом. Сам подвел к вооруженным людям.
— Все? — спросили его.
— Все! все! Больше нет у меня!— жарко закричал он.— Все!
Вооруженные люди забрали оленей. Они навьючили на них часть своей поклажи. Они отступились от Юхарцы, бросили его. Только пред тем, как отпустить его, начальник велел ему сказать:
— Увидишь красных — кланяйся от атамана Заусайлова.
Юхарца не понял этих слов. Юхарца с ужасом глядел, как удалялись навсегда его олени. У Юхарцы на сердце кипели слезы. Он зажал их в себе. Выждав долгое время, пока не отошли вооруженные люди совсем далеко от этого места, он пошел разыскивать оставшихся случайно оленей. Он нашел их через несколько часов. Он подошел к ним и, как равным, как самым лучшим друзьям, сказал:
— Спасибо, друзья! Юхарца без вас совсем пропал бы! Юхарца без вас как стал бы теперь делать нульгу? Спасибо!..
Поздно вернулся он к помертвевшей от страха и беспокойства жене.
Утром Юхарца снялся со стойбища и на двух оставшихся оленях пошел прочь отсюда. Нульга эта была тяжела и неудобна. Два оленя не могли понести на себе всего скарба Юхарцы. Нульга эта измучила и Юхарцу и жену его, и ребятишек. Но он сделал ее.
Перед уходом с этого стойбища Юхарца оставил на ближайшей ели значок. Он воткнул обгорелый колышек, приладил к нему зеленую веточку, углем начертил на клочке бересты много грубых фигурок,— смутно напоминавших вооруженных людей, и приладил это на ту же ель. Он оставил таежный знак, таежную весть друзьям которые могли притти к нему и не найти его на обычном месте.
Андрей Инешин ходил в разведку. Отряду Андрея Инешина известно было, что белые пытаются обложить их с севера и отрезать от других партизанских частей. Андрею дано было задание точно выяснить, где сбиваются в основной кулак белые, где их голова.
Андрей, проходивший в первый раз мимо чума Юхарцы случайно, на этот раз решил непременно пройти к этому тунгусу и порасспросить, нет ли у него каких-либо таежных вес гей, не знает ли он что-нибудь о белых.
Он пришел на стойбище Юхарцы и нашел один лишь пепел. Его удивил уход тунгуса с этого места. Ему показался этот уход неожиданным и необыкновенным. Он знал, что в это время года тунгусы делают переходы редко.
Осматривая покинутое пепелище, Андрей увидел оставленный на ели знак Юхарцы. Обгорелый сучок дал ему знать, что у тунгуса случилось неладное, что убежал он от этого места, вспугнутый какой-то бедою.
Андрей задумался. Он начал подозревать правду.
Он двинулся дальше, к другому тунгусскому стойбищу, на другую речку. И там нашел он Юхарцу.
Юхарца, узнав его, горько пожаловался:
— Ах, твоя правда, бойе! Худые люди были! Худые люди оленей угнали, собаку убили, ружье отняли!
Тунгус рассказал все. А Андрей жадно выспросил, сколько было людей, какое у них было оружие, куда они ушли. Тунгуса волновало свое, а Андрея—свое. И было мгновенье, когда Андрея не тронуло горе Юхарцы. Но Юхарца стоял перед ним обиженный, опаленный бедою. Юхарца тоскливо твердил:
— Друг, а как я теперь без ружья по тайге пойду?
И у Андрея дрогнуло сердце жалостью.
— Ружье…— раздумчиво повторил он.— Нонче ружья не для охоты…
— Не для охоты?— переспросил изумленно Юхарца.
— Да. Нонче ружья для того, чтобы вот таких гадов белых бить!
— Белых?— еще сильнее изумился Юхарца.— Белые… Кто прозывается белыми? Кого ты, друг, так называешь?
— А вот тех, кто тебя обидел! Кто всю жизнь обижал бедных людей, рабочих людей! Мы их называем белыми!
Андрей присел поближе к камельку Юхарцы и рассказал ему удивительную и неслыханную повесть о красных и белых.
Эта повесть наполнила Юхарцу огромными, не умещавшимися в его голове мыслями. Эту повесть Юхарца прерывал несколько раз испуганными или радостными восклицаниями. С этой повестью в Юхарцу вселилось новое чувство, такое, какого он не переживал еще прежде: чувство, что за таежными дебрями, за таежными иргисами, в том мире, где всегда были ему все чужды и порою враждебны, имеются друзья, имеются неведомые друзья, которые думают о нем, Юхарце, о его жизни, о его счастьи. Он, Юхарца, не знает этих-друзей, он не думает о них, а они думают о нем!
Эта повесть, в которой рассказывалось о тяжкой, опасной и разгорающейся все пламенней и ярче борьбе, заставила Юхарцу быстро передумать о многом. Мысли на Юхарцу нахлынули властно и стремительно, как грозовой ветер. Мыслям этим Андрей дал верное и точное направление:
— Белые обижали тебя всю жизнь. Белые обидели тебя, отобрав у тебя ружье, угнав оленей, убив лучшую собаку. Белых хотят уничтожить красные. Красные — твои самые верные друзья. Должен ли ты им помогать?
— Да, друг!— горячо сказал Юхарца. — Должен!
И тут только Юхарца вспомнил последние слова тех, враждебных людей, название которым он теперь знает: ‘Увидишь красных — кланяйся от…’ — он только забыл, от кого кланяться.
— Да, — повторил он.— Буду помогать!
Андрей Инешин пошел дальше в разведку не один. С ним пошел Юхарца, оставив семью у родичей. На двоих у них было одно ружье. Но Юхарца захватил с собою, кроме узкого, острого, как бритва, ножа, пальму. А Андрей неопределенно пообещал:
— Ружье добудем!
— У!— обрадовался Юхарца.— Белку стану стрелять, сохатого…
— Прежде за другим зверем пойдем. Прежде на белых пойдем. Видишь, что в тайге делается!
Юхарца видел. Юхарца понял, что в тайге стало неспокойно, что в тайге появились чужие люди, которые несли с собой беду.
Но вместе с этими чужими и злыми людьми, видел Юхарца, что в тайгу пришли друзья. Настоящие друзья. Вот такие, как этот товарищ его неожиданный — Андрей. И горячо и крепко поверив другу, Юхарца пошел бродить по тайге, выслеживая нового зверя, выслеживая злых и опасных людей.
Андрей объяснил ему, какая забота привела его в эти дни сюда, где он встретился с Юхарцой. Тунгус понял:
— Ты хочешь выследить стойбище этих, кого ты называешь белыми?
— Да!— подтвердил Андрей.
— Ты хочешь скрасть их, сосчитать, сколько их, и стрелять в них?
— Да,— кивнул головой Андрей.— Мне нужно скрасть их незаметно и осмотреть их и сосчитать. Но стрелять их я теперь не стану. Я приведу к ним своих товарищей, и когда нас будет много, мы тогда уже будем стрелять, будем бить их!
— Хорошо! — ответил Юхарца.— Давай скрадывать их! Давай искать их!.. Я поведу! Я все распадки знаю! Я все иргисы здесь исходил! Я каждый след отыщу!.. Давай искать, бойе!
Андрей радостно глядел на тунгуса. Андрей понимал, что Юхарца — незаменимый проводник в тайге, что Юхарца разберется в самых глухих дебрях без всякой карты: Юхарца по таежным знакам, по таежным отметкам никогда не собьется с пути, всегда приведет туда, куда нужно. Андрей понял, что с помощью Юхарцы он легко и ловко выполнит задание, которое дал ему отряд.
Они пошли по нетронутой тайге, по нехоженным тропам. Путь, по которому шли они, не был испятнан следами тех, кого они выслеживали. Путь этот испятнан был звериными следами. Но ведь не зверя выслеживали они! И потому не обращали они внимания на эти следы.
В тайге было тихо. Тайга обманно хранила спокойствие и ясную тишину. В тайге ослепительно сверкал чистый и ярчайший снег. Но и Юхарца и Андрей не верили таежной тишине и таежному спокойствию. И Юхарца и Андрей знали, что в тайге нужно быть осторожным, готовым ко всякой опасности, что тайга может застать врасплох.
Они шли в сосредоточенном молчании. И каждый шаг скреплял их и усиливал их молодую, но крепкую дружбу.
Андрей и Юхарца учуяли в тайге признаки людей. Юхарца всмотрелся в следы и сказал:
— Русские люди.
Андрей сообразил:
— Белые…
И они пошли в обход этих следов. Охотничьей повадкой, приемами промышленных людей воспользовался Юхарца: вот так, как скрадывал бы он хитрую и напуганную лисицу, петляющую по тайге, запутывающую свои следы.
— Нам их, друг, только высмотреть!— предупредил его Андрей.— Нам бы только узнать, какой это отряд, чей.
— Высмотрим,— уверенно ответил Юхарца.
Они долго блуждали по распадкам, они шли куда-то совсем в другую сторону, не туда, куда вели четкие следы. Со стороны поглядеть — шли они неправильно, но Юхарца знал, что он делал, знал, куда вел Андрея. После нескольких часов блуждания, когда вечер готовился пасть на тайгу, Юхарца приостановился и спросил Андрея:
— Слышишь?
Андрей вслушался, всмотрелся. Андрей ничего не слышал. Но, прежде чем он успел сказать об этом тунгусу, он почуял слабый, мимолетный запах гари. Он встрепенулся, ожил. Закивал головою Юхарце:
— Чую!
Живой дым обозначал близость людей. Надо было итти крайне осторожно. И как к самому чуткому и напуганному зверю стали подкрадываться Юхарца и Андрей к этим людям. Юхарца весь подобрался, стал упругим, его движения сделались четкими, точно отмеренными, скупыми. Он прислушался и тихо предупредил Андрея:
— Жди. Я буду скрадывать. А ты жди… Я посмотрю…
Он нырнул в мягкие сумерки леса, оставив Андрея настороженным и готовым к опасности. Он нырнул и, не долго пробыв где-то совсем близко от выслеживаемых людей, вернулся к товарищу и повел его в обход. И через несколько минут, остановившись на заснеженном и забитом буреломом бугорке, он молча тронул Андрея за плечо и указал ему на яркое пылание огней, трепещущих сквозь переплет деревьев и ветвей.
Андрей жадно вгляделся. Большой отряд белых расположился на отдых. У веселых костров сидели вооруженные люди. Смутный говор доносился до Андрея. Слов он не мог разобрать. Но по оживлению в лагере он понимал, что там веселы и беспечны.
‘Эх, если б небольшой хотя бы отряд сюда!— огорченно подумал он.— Дали бы мы вам, твари, ходу!’
Юхарца, как бы подслушав мысли Андрея, шепнул:
— Мало нас людей! Мало! Ах, можно бы хорошо скрасть их!
Высмотрев в отряде все, что нужно было, Андрей объяснил Юхарце, что теперь надо только выждать утра и выяснить, куда белые пойдут. Если пойдут они на запад, туда, где залегли хребты, то, значит, в мыслях у них обложить партизан и, значит, туда же стягиваются и другие их части. А если повернут к реке, то можно считать, что главные их силы еще не тронулись с места.
Тревожно и чутко провели ночь Андрей и Юхарца. Они развели маленький огонь в ложбинке, немного поели и затихли. Юхарца прилег на нарубленные еловые ветви и сразу заснул. Андрей прокоротал всю ночь, не сомкнув глаз.
У маленького, скупого, совсем не по-таежному разведенного огня Андрей в эту ночь передумал много о Юхарце, о тунгусах.
Сам таежный человек, Андрей знал мирных и безобидных тунгусов, которых обижали все, начиная от урядника и кончая кулаками. Он знал их приветливый и добродушный нрав, он знал их почти детское простодушие. И ему казалось, что Юхарца, который пошел с ним и приносит ему большую пользу как лучший проводник по здешним таежным местам, что Юхарца в отряде будет бесполезным. Что он не сможет, взяв винтовку, пойти рядовым бойцом бить белых. И Андрей под утро надумал: как только Юхарца проведет его кратчайшей дорогой к отряду, он отпустит его, дав ему что-нибудь за труды.
Рассвет был еще тускл и сер, когда Юхарца проснулся. Сон слетел с него сразу, без остатка. Бодрый и свежий, он хлопнул прикурнувшего у еле тлевшего костра Андрея по плечу:
— День! Скоро пойдут!
Часа через два отряд покинул ночную стоянку и повернул к увалам, за которыми где-то стыла подо льдом река.
Андрей, убедившись, что белые пошли к реке, бодро сказал Юхарце:
— Ну, друг, веди теперь к Волчьей пади самыми короткими иргисами!
Начальник отряда выслушал Андрея и оглядел Юхарцу. Андрей рассказал про тунгуса.
— Нужный нам человек!— сказал начальник.
— Навряд ли останется в отряде,— смущенно возразил Андрей.— Непривычный. Его дело — охота, промысел…
А Юхарца оглядывался. Он видел крестьян, вооруженных хорошими ружьями. Он видел много оружия. О, с таким оружием можно на любого зверя итти, с таким оружием хорошо можно промышлять! У Юхарцы глаза разгорелись. Он подошел к одному из партизан, потрогал его винтовку.
— Хорошо!— одобрил он.— На всякого зверя хорошо! Потом Юхарца затуманился, заскучал. Он вспомнил,
что у него отнято последнее ружье, что теперь он никуда не может податься, что теперь самое лучшее охотничье время пропадет для него зря.
В отряде тем временем закипела работа. Отряд спешно снимался с этого места, уходил из Волчьей пади. Андрей отвел Юхарцу в сторону.
— Слушай, друг,— сказал он ему.— Мы идем наперерез тем, белым, твоим обидчикам, нашим врагам. Мы теперь знаем, куда они сбиваются. Захватим их и всыплем хорошо!.. Ты, друг, можешь уходить к своему чуму. У нас тут жаркое дело будет! Смертное, друг, дело!.. Можешь уходить от беды.
Юхарца выслушал Андрея озабоченно. Выслушал и смолчал. Юхарца почувствовал, что ему надо подумать, крепко подумать. Он ушел в сторонку, уселся на пенек, разжег трубку и стал курить. Юхарца знал, что когда куришь, мысли слагаются свободней и легче. Юхарца курил и думал. А отряд хлопотливо собирался в поход.
У Юхарцы мысли текли туго и медленно. В этих мыслях было все: и обида, которую нанесли ему белые, и встреча с Андреем, и забота о будущем, о том, как быть без ружья, и о том, что в тайге стало неспокойно и страшно. У Юхарцы в мыслях было все. Но все его мысли были все-таки об одном — о тайге и о промысле. Конечно. Юхарца понимает, что лучше всего — это уйти в сторону от того пугающего и небывалого, что происходит в тайге. Зачем ему, Юхарце, мешаться в это? Тут люди па смерть идут, тут люди убивать друг друга собираются. Конечно, Юхарце надо уходить, уходить в сторону.
Юхарца курит и думает. Табак горек. Мысли у Юхарцы горьки.
А те злые, враждебные люди, которые убили собаку, которые угнали оленей, которые отняли ружье, те злые люди неужели так-таки безнаказанно пройдут по тайге? Ведь вот Андрей очень хорошо рассказывал о белых и красных, о жизни, хорошей, радостной жизни, которую красные вырывают у белых для всех бедных, для тунгусов, для Юхарцы. И разве можно уйти в сторону? Разве можно простить белым обиду? Разве не нужно и самому помочь добыть эту хорошую радостную жизнь?
Табак горек, но привычен. Новые мысли горьки, но приходят впервые, необычны и тревожны.
Уйти? Остаться?— Юхарца не знает. Юхарца не может решить. А отряд уже готов, он уже снимается с места. Он уже направляется в поход.
Тогда Юхарца вскакивает с места, прячет трубку и ищет глазами Андрея.
— Друг!— спрашивает он его, разыскав в толпе партизан.— Ты все иргисы в здешних местах знаешь?
— Нет, не все!
— А старший начальник твой знает их?
— Он знает меньше моего!— отвечает Андрей.
— Друг!— испуганно изумляется Юхарца.— Как же ты и твои друзья будете скрадывать врагов, если вы не знаете места?
Андрей глядит пытливо на Юхарцу и медленно говорит:
— Нам помогут друзья тунгусы.
— Помогут?!— соображает Юхарца и на мгновенье задумывается.— Помогут!— решает он.— А где они? Искать их пойдешь, друг?
— Искать пойду!— подтверждает Андрей.
— Не ищи!— внезапно кричит Юхарца.— Не ищи! Юхарца пойдет! Юхарца иргисы все здесь знает! Юхарца тебе большой друг!.. Юхарца всем, всем,— он обводит рукою вокруг, показывая на партизан,— всем друг!
Андрей подходит вплотную к тунгусу и радостно сжимает его плечо:
— Вот это ладно, Юхарца! Вот это здорово!..
Отряд снимается с места, покидает Волчью падь. В отряде новый боец, новый партизан — Юхарца. У Юхарцы на груди рдеет красный лоскуток. Этот лоскуток приколол ему Андрей.
Юхарца поглядывает на свой значок и ухмыляется. Он смущен. Но вместе с тем его наполняет радость: за его плечами висит хорошее ружье.
В отряде, с которым Юхарца пошел по тайге, его изумляло и восхищало все. Он в первый раз в жизни видел такое множество вооруженных людей, ему впервые приходилось наблюдать такой порядок, такую согласованность и такое согласие между собою у большой толпы. И впервые за всю свою жизнь Юхарца чувствовал себя в толпе русских так просто и легко. Его никто не задевал, как это бывало раньше, в деревнях, над ним никто не смеялся, его никто не передразнивал.
Обращаясь к нему, партизаны говорили трудно произносимое, но, видимо, хорошее слово:
— Товарищ!
Первый бой с белыми был для Юхарцы незабываемым. Он знал, что отряд должен найти и окружить противника, врага. Когда ему сказали, куда намеревается итти отряд, он быстро подал хороший совет: он нашел и указал самую удобную, самую короткую и незаметную дорогу. Он привел отряд к становищу белых так, как охотники подходят незаметно и неожиданно к сохатому: с наветренной стороны.
И когда отряд рассыпался цепью, охватывая врагов полукругом, с тем, чтобы зажать его в мертвом кольце, Андрей шепнул Юхарце, чтоб он держался возле него. Андрей коротко и наспех объяснил тунгусу, что собирается совершить отряд.
Юхарца залег возле темной, корявой ели. Пальцы его крепко сжали винтовку. Слух его обострился. Он подобрался, он стал внимательным, настороженным. Его настороженность была подобна той, какая бывала с ним в редкие встречи с медведем, когда приходится ждать ‘амаку’, когда миг дорог и каждое движение должно быть строго и заранее рассчитано. Юхарца залег, притаился и стал ждать сигнала.
И когда сигнал этот прозвучал, когда неслыханный дотоле треск пулемета разорвал таежную тишину, когда вспыхнули выстрелы и крики, Юхарца вскочил, рванулся вперед и закричал.
С криком этим он легко понесся вперед, туда, где было смятение, где был враг и откуда грозила опасность.
Он понесся, увидел врага, припал к снегу и стал стрелять.
Юхарца целил метко, потому что он сразу узнал своих врагов. Да, вот эти самые вооруженные люди глумились над ним, убили лучшую собаку, угнали оленей и отняли ружье! Да, он узнал их с первого взгляда. Вот эти самые принесли в тайгу страх и беспокойство. Они — враги Юхарцы, и вместе с тем они враги его друзей, которые назвали его, Юхарцу, ласковым именем, которые приняли Юхарцу как равного, как близкого, как родного, которые идут завоевывать хорошую жизнь.
Юхарца посылал пулю за пулей. И самым жарким желанием его в это мгновенье было: пусть на прицел попадутся тот, разговаривавший по-тунгусски, и его начальник!
Натиск партизан на белогвардейцев был стремителен и неожидан. Белые были зажаты в кольцо, и те, кто остался в живых, были взяты в плен.
Юхарца видел, как обезоруживали пленных, как партизаны сносили в одно место отнятые винтовки. Он видел хмурых и испуганных белогвардейцев, которые сбились в кучку и молча прятали в себе страх и злобу. Юхарца подошел к пленным и стал пристально разглядывать их. Он искал своего недруга. Не находил его и переходил от одного к другому. Он потерял Андрея и, вспомнив о нем, бросил разглядывать пленных. В стороне, у костров собрались раненые партизаны. Еще дальше в стороне лежали, снесенные в одно место, убитые. Юхарца увидел трупы, увидел кровь, и беспокойство об Андрее горячо обожгло его.
— Где друг?— озабоченно спросил он у первого встречного партизана.
— Какой друг? Тут все друзья!
— Друг,— повторил Юхарца.— Мой друг, с которым мы нульгу вместе делали.
— А, Инешин!— догадался партизан.— Андрюха? Он, язви их в душу, белых, попорченный!
Юхарца не сразу понял партизана. Тот разъяснил ему толковее, и тунгус, заохав и горестно причмокивая губами, побежал туда, где лежал Андрей.
У Андрея было перешиблено пулей плечо. Он лежал на боку возле огня и тихо и сдержанно стонал. Глаза его были закрыты, на бледном лице от боли вздрагивали мускулы и ходили тени. Юхарца осторожно присел перед ним на корточки.
— Ниру…— тихо позвал он.— Ниру! ты не уходи… Ты гони старую! Гони смерть!.. Ты не поддавайся старой!.. Прошу тебя, ниру!
Андрей открыл глаза и изумленно взглянул на Юхарцу. Болезненная улыбка пошевелила его губы. Передохнув, он с усилием сказал:
— Чудачок! Я помирать не собираюсь!.. Я, брат, живучий! Мне умирать не с руки…
— Не надо, не надо!— обрадовался Юхарца.— Зачем умирать? В нульгу пойдем, жить будем! Этих врагов совсем выгоним, жить хорошо будем!
— Ну, ну!— согласился Андрей и снова прикрыл глаза, обессиленный болью.
Юхарца вздохнул и умолк. Тихо угнездившись возле Андрея, он стал сторожить его забытье. Он сторожил покой друга и крепко думал. Вокруг хлопотали бойцы с оружием, с пленными, с обычными боевыми заботами. Вокруг пахло гарью, живым костром и густым духом пороха. Вокруг было оживленно, шумно. Но Юхарца отгородился от шума и многолюдья: Юхарца ушел в свои думы.
Когда отряд ушел к своим укромным падям и стал готовиться к новому походу, Юхарца почувствовал тоску по семье, по чуму. Плечо у Андрея, которому свой лекарь-партизан сделал хорошую перевязку, стало заживать, и Юхарца убедился, что друг не умрет. В отряде все были заняты своим делом, и каждый знал, что ему надо было делать, а Юхарце было скучно, Юхарце было тоскливо.
— В чум мне сходить…— нерешительно сказал он как-то Андрею.— К бабе, к ребятам.
— Соскучился?— укоризненно спросил Андрей.— По бабе соскучился! А мы от домов уж сколь времени как отбились! Мы тоже соскучились, а не уходим!
Юхарца почувствовал упрек в словах Андрея.
— Добывать надо…— оправдывался он.— Ничего, однако, в чуме у бабы, у ребят нету! Как жить будут?
Андрей пытливо оглядел Юхарцу. У Андрея в груди закипела горечь: а он, а все, кто ушел в горячую таежную смертную страду, разве не оставили дома беспомощных женщин и детей? А у них разве не болит душа о доме, где голодно, где ничего нет? Горечь закипела в Андрее, но он утишил ее в себе, он ничего больше не сказал Юхарце.
Позже он многое обдумал, многое понял и, поняв, сам разыскал Юхарцу.
— Юхарца,— без всякой укоризны и горечи обратился он к тунгусу.— Коли хочешь уходить, тебя никто не держит, никто не неволит: иди. Тут у нас, друг, все по доброму согласию. Не уходим мы потому, что добиться нам надо настоящей хорошей жизни, выгнать напрочь тех, кто нам мешает!.. Ну, ты иди. До тебя еще, Юхарца, по-настоящему понятие не дошло. Иди, парень!
Юхарца хотел что-то сказать, но Андрей удержал его:
— Обожди. Мы на тебя сердиться за то, что ты домой уходишь, не станем. Нет! Мы тебе это на деле покажем: вот получай себе ружье, которое тебе дали, которым ты в белых стрелял!.. У тебя белые гады, враги твои, твое отняли, а мы, красные, большевики, даем тебе взамен другое! Получай ружье, владей им!
— Друг!— привскочил Юхарца, опаленный радостью.— Такое ружье!.. Друг, я тебе белок принесу! Лисицу!.. Я тебе много шкурок принесу!
— Ах, какой ты непонятливый!— огорчился Андрей.— Да разве тебе ружье под покруту даем? Мы так тебе его дарим, как тунгусу бедняцкого звания. Мы тебе даром его отдаем.
— Даром?— Юхарца прижал к себе ружье, которое вот сейчас стало его собственностью.— Большой ты мне друг!— горячо сказал он.— Большие вы все мне друзья!..
— Ну, вот этак-то лучше!— рассмеялся Андрей.
У Юхарцы от подарка горели глаза детской радостью. Юхарца не находил настоящих слов, чтобы рассказать о своей радости.
— Значит, ступай к своему дому,— с легкой грустью сказал Андрей, когда Юхарца успокоился.— Ступай… А мы, брат, двинемся опять за свое. У нас, Юхарца, делов еще много! Мы по тайге двинемся, станем выметать белых. До конца!
У Юхарцы, который слушал Андрея с жадным и благодарным вниманием, дрогнули веки. До него дошло что-то волнующее. Что-то вроде стыда закралось в него. Стало небывало неловко. У Юхарцы внезапно родилась мысль, которой не было еще мгновенье назад. Он вытянул руку и тронул Андрея за ружейный ремень:
— Ниру! Ой, слышь! Ой, слушай, ниру! Я сбегаю к чумам, посмотрю на Тугарилу, на ребят, а потом сюда прибегу! Я скоро! Слушай, ниру!
— Прибежишь? вернешься?— встрепенулся Андрей.— Ты смотри, мы ведь не белочить тут ходим, сам видел: дело кровавое!
— Я знаю! Сказал — прибегу! Тут друзья, я к друзьям прибегу!
Юхарца говорил горячо. Слова шли у него из самых жарких, самых верных глубин сердца. Андрей почувствовал это, у Андрея стало радостно на душе.
— Тебе трудно будет нас найти!— посомневался он.— Мы ведь уйдем отсюда, а куды — пока неизвестно.
— Я найду!— уверенно крикнул Юхарца.— Везде найду! Я в тайге каждый иргис, каждую речку, каждый распадок знаю! Найду!
Ушел Юхарца из отряда. Хорошо попрощался с ним Андрей. Хорошо попрощались с ним другие партизаны. Остался отряд страдовать в тайге. Побежали дни. Побежали боевые заботы. О Юхарце стали забывать. Не до Юхарцы было. А когда порою вспоминали о нем, то закрадывалось сомнение: не вернется тунгус. Бродит он наверное с новым, хорошим ружьем по боркам, по увалам и стреляет белку и не думает возвращаться в отряд.
Закрадывалось сомнение и в Андрея.
Отряд снялся с одного места и перешел на другое. Потом прослышали, что белые идут откуда-то в обход, и снова отряд переменил место. А затем пришло тяжелое: отряд потерял связь с другими партизанами. Отряд запутался в незнакомой тайге. Таежные люди, которые наполняли отряд, спутались.
Разведчики, уходившие в поисках пути, возвращались обратно в отряд злые и хмурые:
— Тут только тунгус разберется! Привычный житель здешний!
И воспоминание об Юхарце вспыхнуло в эти дни обжигающе и остро.
— Эх,— огорчался Андрей,— кабы не сдрейфил Юхарца да остался с нами, был бы он у нас настоящий провожатый! Не шли бы, как слепые, по глухим местам!
Но вот однажды вечером, когда сумерки мягко легли на снежную поляну стоянки, на леса и на неизвестные тропы, часовой окликнул подходившего к табору партизан человека. Человек вышел из самой чащи, немного впереди него шла настороженно собака.
— Эй, кто?— вскинул винтовку часовой. Неизвестный остановился.
— Друг!— прокричал он в ответ по-тунгусски.— Юхар-ца я!
По отряду сразу пронеслось, что вернулся тунгус. Андрей кинулся к Юхарце.
— Пришел? Вернулся?— радостно спросил он тунгуса.— Не обманул!
— Пришел!— весело улыбнулся Юхарца.— Сам пришел, собаку привел! Слово принес большое! Большое!
Андрей понял, что Юхарца принес какое-то важное известие, и повел его в штаб, к командиру. Там Юхарца, поздоровавшись со всеми, как свой, как хороший знакомый, попросил табаку, закурил и рассказал:
Бродя по лесу со своим ружьем, он выследил, высмотрел отряд белых. Он узнал сразу, что это белые, потому что нашел среди них того, кто обидел его. Он пошел по следам отряда, он долго брел за ним и видел, как этот отряд соединился с другим и как белых стало много. Потом соединенный отряд пошел по тайге, кого-то отыскивая, кого-то поджидая и подглядывая. Юхарца сначала подумал, что они ищут своих, но потом вспомнил о друзьях, о красных, и ему показалось: не их ли скрадывают белые? Юхарца подсчитал, что белых на много больше, чем его друзей, и беспокойство овладело им.
— Гляжу,— рассказывал он,— много-много врагов! Не сосчитаешь! И ружья у них, и большие ружья, которые сразу горстями нуль стреляют: тра-та-та-та, и злые они, ух, злые! Пришли ко мне мысли о друзьях моих: говорю — Юхарца! худо, ой, худо может быть твоим друзьям! Как в кулему загонют их злые враги твои! Ой, худо! Иди, Юхарца, к друзьям, скажи им, пусть готовятся, пусть уходят!..