К истории лучшей книги Бальмонта, Богомолов Н. А., Год: 2005 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Н.А. Богомолов

К истории лучшей книги Бальмонта

Оригинал здесь — http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/bo9.html

Не нуждается в особых доказательствах то, что сборник ‘Будем как Солнце’¹является лучшей поэтической книгой К.Д. Бальмонта. Однако творчество этого поэта и, в частности, эта книга изучены еще весьма неполно. Причины тому, конечно, — гигантский объем написанного и напечатанного Бальмонтом за 75 лет жизни и далеко не всегда высокое качество его стихов, обилие самоповторений, нежелание совершенствовать раз уже написанное. И все-таки лирическая трилогия ‘Тишина’ — ‘Горящие здания’ — ‘Будем как Солнце’ (некоторые исследователи склонны прибавить к этому более ранние книги ‘Под Северным небом’ и ‘В Безбрежности’, кто-то снисходительно относится к более поздним — ‘Только Любовь’, ‘Злые чары’ и т.д., но в центральности именно названных трех книг мало кто сомневается) является одним из принципиальных для русского символизма, особенно раннего, собранием символических комплексов, разошедшихся на цитаты и общие места.

И одним из наиболее существенных для русской поэзии явлений стала бальмонтовская эротика. ‘Она отдалась без упрека…’ и ‘Хочу быть дерзким…’ очень быстро сделались популярнейшими его произведениями. По ним учились если не любить, то, во всяком случае, писать о любви в ‘новом’ духе. Однако мало кому известно, что отдел ‘Зачарованный грот’ книги ‘Будем как Солнце’, где в основном и собраны эротические стихи, на протяжении многих лет печатался далеко не в том виде, в каком его задумал поэт. А судя по тому, что Бальмонт особенно ценил первое вдохновение, ‘свежесть мгновения’, полагая, что все дальнейшие перемены в сделанном только ухудшают впечатление, восстановление первоначальной редакции книги представляется существенным.

Однако обратимся к истории текста сборника. Еще В.Н. Орлов, впервые предпринявший попытку научного издания наследия Бальмонта, писал:

Подготовленная к изданию рукопись подверглась цензурному вмешательству. В письме к И.И. Ясинскому (издателю журнала ‘Ежемесячные сочинения’) от 1 июля 1903 г. Бальмонт писал: ‘Получили ли Вы мою книгу ‘Будем как солнце’, прошедшую сквозь строй московских и петербургских цензоров и потерявшую при этом 10 стихотворений, в том числе напечатанного у Вас ‘Святого Георгия’ <...>? Хотели вырезать и ‘Художника-Дьявола’, но спасло указание на то, что он был напечатан в ‘Ежемесячных сочинениях» (ГПБ). Печаталась книга в ноябре 1902 г. и вышла в свет в изд-ве ‘Скорпион’, очевидно, в самом конце года (помечено 1903 г.) ².

Практически дословно этот пассаж повторен в примечаниях Д.Г. Макогоненко к репринтному переизданию ‘Будем как Солнце’ (с приложением двух других сборников)³.

Комментируя пассаж Бальмонта в письме к Брюсову: ‘Спасите мою книгу. В ней <,> верно <,> вырежут много страниц’ ⁴, А.А. Нинов и Р.Л. Щербаков дали развернутое примечание:

Книга ‘Будем как солнце’, неофициально представленная в московскую цензуру в декабре 1902 г., вызвала там серьезные замечания. Несмотря на исправления и замены отдельных стихотворений, неофициальные переговоры не привели к решению вопроса, и 3 марта 1903 г. в Главное управление по делам печати в Петербурге поступило представление из Московского цензурного комитета. Рассматривавший названную книгу и.д. цензора Московского цензурного комитета коллежский советник Соколов представил о ней следующий доклад: ‘Книга К. Бальмонта состоит из 205 стихотворений <...> В цензурном отношении эти стихотворения тем особенно обращают на себя внимание, что все они относятся к разряду так называемых символических и среди них имеется слишком много эротических, крайне циничных и по местам, как напр., на стр. 220, 222 и 251, даже кощунственных <...> Рассматриваемую книгу Бальмонта я нахожу крайне вредною с цензурной точки зрения и <...> с своей стороны полагаю, что о ней как таковой следует незамедлительно донести Главному управлению по делам печати, присовокупляя, что она вредна особенно может быть в настоящее время, когда большая часть читающей публики, особенно молодежь, так увлекается символизмом. Притом рассматриваемые стихи Бальмонта отличаются по форме тщательной отделкой и несомненно рассчитаны не на чувство, а на чувственность читателя’ (ЦГИАЛ [в настоящее время ЦГИА СПб. — Н.Б.]. Ф. 776. Оп. 21. Ч. 1. Ед. хр. 625. Л. 26, 27). 4 марта из Главного управления по делам печати последовало указание Московскому цензурному комитету приостановить выпуск в свет отпечатанной без предварительной цензуры книги (Там же. Л. 29). Книга была направлена на дополнительное рассмотрение члену Совета М.В. Никольскому. Заключение последнего было более благоприятным, хотя оно и предписывало ряд изъятий в готовых листах книги ⁵.

На основании этого пассажа цензурная история ‘Будем как Солнце’ изложена и в книге П.В. Куприяновского и Н.А. Молчановой ⁶.

Однако существуют материалы, которые помогают несколько уточнить эти сведения. В мае 1903 г. в Петербурге по делам издательства ‘Скорпион’ находился один из весьма активных в тот год его деятелей Михаил Николаевич Семенов (1872—1952) ⁷и в письмах давал регулярные отчеты своему шурину, меценату ‘Скорпиона’ С.А. Полякову. По этим письмам составляется выразительная картина цензурной истории ‘Будем как Солнце’, основанная уже не на документах, а на впечатлениях от бесед с начальником Главного управления по делам печати сенатором Зверевым.

12 мая Семенов пишет:

Брат Сергей!

Дело с ‘Будем как солнце’ обстоит очень скверно. Сегодня видел Зверева, он мне сказал следующее: ‘Когда я Вас видел первый раз, то я сказал Вам, что придется выкинуть несколько порнографических стихотворений, член же совета, читавший книгу, нашел кроме того много стихотворений антирелигиозных, что очень усложняет дело, наверное, придется сделать большие выкидки’.

По моему настоянию он соберет в субботу совет главного управления, а в следующий понедельник мне будет известно его решение. Что делать, если выкидок будет действительно много? Во всяком случае, это какая-то ерунда, так как в действительности нет ничего подобного, о чем они говорят.

Если увидишь Бальмонта, передай ему все это. Его я, по всей вероятности, здесь не увижу, так как думаю на два праздника (14 и 15) уехать в Финляндию. Там составлю прошение о ‘Весах’, перепишу набело и вышлю тебе <...> ⁸.

21 мая последовало продолжение истории:

Друг и брат Сергей,

сейчас только кончилась борьба моя со Зверевым и его соратниками за ‘Дьявола’, ‘Святого Георга’ и за многое другое, о чем ты там в Москве по наивности своей даже и не подозреваешь. Дьявола отстоял, а Святым Георгом пришлось пожертвовать. В общем, картина такова: исключаются

стр. 143. Воздушное обладание

145. Первоцвет

151. Лепет <искушенной>

157. Да, тебя одну <люблю я, сладострастная>…

159. Сладострастие

— 60. Волнообразно двигая <спиной>…

162. Как жадно я люблю твои <уста>…

220. Святой Георгий.

215. Из стихотворения Мережковскому выкинуты следующие три строки: ‘Весь дикий бред, весь ужас христианства’, кончая словом ‘утес’. Вот и все! Почему выкидывается ‘Лепет искушений’, а оставляется ‘Мы с тобой смеемся в забытьи’, могут объяснить лишь умы государственные.

Советую тебе сделать следующее: из стр. 143, 144, 145 и 146, выкинув 143 и 145, составить одну осьмушку, напечатав на одной ее стороне 143, а на другой 146.

То же самое из стр. 157, 158, 159, 160, 161 и 162 можно оставить одну восьмушку, напечатав стр. 157 и 162.

Впрочем, делай как хочешь. Зверев разрешил заменять выкинутые стихотворения новыми, лишь бы они были цензурны. Из оставленных мне Бальмонтом 6 стих<отворений> одно нецензурно (‘Какая-то властная сила’). Это отзыв Зверева — он их читал.

Эти 6 стих<отворений> прилагаю.

В понедельник у меня был Бальмонт и говорил, что если понадобятся для замены еще стихи — он немедленно пришлет. Еcли вздумаешь все 8 (выкинутые) заменять новыми, то напиши, как думаешь поступить относительно 2-х недостающих: напишешь ли Бальмонту сам или сделать это мне?

Во всяком случае, немедленно приступай к исправлению, чтобы книга вышла до моего отъезда из Питера (пробуду здесь еще недели 2) и я бы мог ее здесь разнести по магазинам. <...> ⁹

27 мая:

<...> сегодня был в Главном Управлении по Д<елам> П<ечати>. Распоряжение уже сделано. Но ты, очевидно, забыл, что исправления мы можем делать без всякого распоряжения Г<лавного> У<правления>, что и было с Пшибышевским. Получил ли ты второй вариант исправлений, который я послал тебе в ‘Метрополь’ вместе с письмом Бальмонта, где указан порядок? Когда исправления будут сделаны и книга представлена в Комитет, ты отправься туда сам и скажи, что новые стихи читал Зверев и нашел их цензурными, — тогда они выпустят книгу сейчас же, иначе продержат снова 7 дней. <...>¹⁰

И, наконец, 31 мая:

Друг Сергей!

телеграммы твоей (‘что вместо теория солнце выйдет среду’) я совершенно не понимаю. Я же послал тебе вторую серию стихов с письмом Бальмонта, в котором было помечено, что в какое место и что после чего. Разве не было там стих<отворения>, заменяющего ‘Георга’? Получил ли ты это мое письмо, о чем я тебя спрашивал, но ответа не имею. Если ты вообще этого письма не получил, что выйдет ерунда, ибо теми стихами, которые дал мне Бальмонт в Москве и которые я отсюда переслал тебе — он недоволен. Потом, как же может книга выйти в среду, когда нет стих<отворения> на место ‘Георга’? Что значит выйдет? Из типографии? Неужели для этих пустых исправлений понадобилось больше недели? А кроме того, цензура, наверное, захочет продержать книгу снова 7 дней <...>¹¹.

Процитированные письма объясняют до того остававшиеся не очень понятными обстоятельства: почему Бальмонт просит Брюсова: ‘Напишите о моей книге не откладывая и отдайте в ‘Новый путь»¹²— лишь 8 июня? Почему он справляется о получении книги у Ясинского лишь 1 июля (см. выше)? Почему близкая к символистскому кругу, в том числе и к Бальмонту, Л.Н. Вилькина 21 июня справлялась у Брюсова: ‘Выйдет скоро его сборник?’¹³Если книга вышла в свет в конце марта или начале апреля, такая медлительность непонятна, если же она появилась в начале июня — все становится на свои места.

Отметим, что в 1923 г. у Бальмонта возник план, осуществить который не удалось:

Мы условились с ней <художницей Н.С. Гончаровой> о некоем поэтическом предприятии. Я перепишу в одну небольшую тетрадь те стихи из ‘Зачарованного Грота’, которые в свой час цензура уничтожила, присоединю к ним еще десятка два наилучших и наиболее смелых стихотворений, посвященных страсти. Люси <Савицкая> переведет, а Гончарова даст свои волшебные иллюстрации. Издателя французского для такого предприятия мы, конечно, найдем, и успех такая книга будет иметь, я полагаю, большой ¹⁴.

О судьбе этого плана нам более ничего не известно.

Исключенные по цензурным причинам стихотворения уже были воспроизведены в печати. По экземпляру доцензурного первого издания книги, хранящемуся в Kilgour Collection, Houghton Library, Harvard University, стихотворения были опубликованы в кн.: Markov Vladimir. Kommentar zu den Dichtungen von K.D. Bal’mont 1890—1909. Kln, Wien: Bhlau Verlag, 1988. S. 173—176. По тексту, заимствованному из книги Маркова, стихотворения были републикованы в: Эротические стихи К. Бальмонта / Публ. П. Куприяновского и Н. Молчановой // Откровение: Литературно-художественный альманах. Иваново, 1998. No 5. С. 272—277¹⁵.

Однако оба варианта републикаций остаются практически недоступными. Лучшим свидетельством этого является следующий факт. Говоря о ‘сложности атрибуции некоторых произведений Волошина’, прекрасный знаток поэзии начала ХХ века покойный В.П. Купченко писал: ‘Не принадлежат Волошину эротические стихи ‘Как жадно я люблю твои уста…’, ‘Первоцвет’, ‘Манящий взор, крутой изгиб бедра…’, ‘Волнообразно двигая спиной…’, хранящиеся в ИМЛИ. Первое из них написано К.Д. Бальмонтом (остальные, скорее всего, тоже им) — и лишь переписаны Волошиным’¹⁶. Интуиция верно подсказала исследователю ответ, но характерно, что даже ему пришлось гадать, не имея возможности проверить.

Мы печатаем стихотворения по экземпляру, хранящемуся в коллекции Н.В. Скородумова (РГБ, отдел литературы ограниченного доступа, шифр Эс-4005, на титульном листе штемпель: Г.Н. Креницын). О существовании экземпляра нам сообщил Л.В. Бессмертных, которому приносим сердечную благодарность. Сверка текстов показывает, что при перепечатке страниц самим Бальмонтом или издателями были внесены небольшие пунктуационные уточнения в тексты, а в книге В.Ф. Маркова есть некоторые опечатки, как пунктуационные, так и словесные. Называя стихотворения, заменившие изъятые цензурой, мы отсылаем читателей к репринтному воспроизведению прошедшего цензуру первого издания: Бальмонт Константин. Стихотворения / Автор научного аппарата Д.Г. Макогоненко. М., 1989 (с пометой: Макогоненко и с указанием страницы).

ЗАЧАРОВАННЫЙ ГРОТ

* * *

О, Сафо, знаешь только ты

Необъяснимость откровенья

Непобежденной красоты

В лучах бессмертного мгновенья!

О, Сафо, знаешь только ты,

— Чье имя — сладость аромата,

— Неизреченные мечты,

Для нас блеснувшие когда-то!

О, Сафо, знаешь только ты,

Как ярко ширятся, без счета,

Непостижимые цветы

Из зачарованного грота!

* * *

Жизнь проходит, — вечен сон.

Хорошо мне, — я влюблен.

Жизнь проходит, — сказка нет.

Хорошо мне, — я поэт.

Душен мир, — в душе свежо.

Хорошо мне, хорошо.

ОТПАДЕНИЯ

Отпадения в мир сладострастия

Нам самою судьбой суждены.

Нам неведомо высшее счастие.

И любить, и желать — мы должны.

И не любит ли жизнь настоящее?

И не светят ли звезды за мглой?

И не хочет ли солнце горящее

Сочетаться любовью с землей?

И не дышит ли влага прозрачная,

В глубину принимая лучи?

И не ждет ли земля новобрачная?

Так люби. И целуй. И молчи.

МОЕ ПРИКОСНОВЕНЬЕ

Мое прикосновенье,

Мой сладкий поцелуй —

Как светлое забвенье,

Как пенье вешних струй.

Воздушное лобзанье,

До истощенья сил —

Как сладость приказанья

Того, кто сердцу мил.

Оно легко змеится

Вдоль тела и лица —

И длится, длится, длится,

Как будто без конца.

ВОЗДУШНОЕ ОБЛАДАНИЕ

Ты была так близко. Я тебя хотел.

Я влюблен в движенье двух согласных тел.

Я шептал желанью: ‘Полно. Перестань’.

Тщетно: между нами вдруг исчезла грань.

Я тебя лелеял, как лелею стих,

Я мечтой касался жадных губ твоих.

Я не мог преградой взор свой обмануть,

Видел руки, плечи, видел шею, грудь.

Видел свет лилейный тела твоего,

Льнул к нему желаньем и ласкал его.

Я всего касался, я владел тобой,

И дышал над нами сумрак голубой.

И в глазах влюбленных отразив твои,

Я был счастлив — полным счастьем, в забытьи.

Я с тобой был замкнут в сказочный предел,

Тесным сочетаньем двух согласных тел.

УТРЕННИК

Я нарвал черемухи душистой,

Освеженной утреннею мглой.

Как в ней много пьяности росистой.

Милая, скорей окно открой.

Я тебя к тебе самой ревную,

Я тебя так тесно обовью,

И тебя цветами зачарую,

И тебя росою напою.

Предо мною тонкая преграда,

Сквозь стекло видна твоя кровать.

Нет, не надо твоего ‘не надо’ —

Дай тебя мне всю поцеловать.

ПЕРВОЦВЕТ

В твоем саду был сказочный цветок,

Такой воздушный, тонкий, шелковистый.

К его коронке, трепетной и мглистой,

Не прикасался мотылек.

Мы были вместе в нежной чаще сада,

Мы были тесно-тесно сплетены.

Нам было странно, душно от весны,

Но наше сердце было радо.

Мне приглянулся сказочный цветок,

И прикоснулся я к нему невольно.

И ты шепнула: ‘Милый! Больно, больно!’

Смотри! Уж сломан стебелек!

Твой страх исчез. И ярким блеском взгляда,

И связью рук мы были сплетены.

Нам было сладко, душно — от весны,

От пересозданного сада!

АРУМ

Тропический цветок, багряно-пышный арум!

Твои цветы горят ликующим пожаром.

Твои листы грозят, нельзя их позабыть,

Как копья, чья судьба — орудьем смерти быть.

Цветок-чудовище, надменный и злоокий,

С недобрым пламенем, с двуцветной поволокой.

Снаружи блещущий сиянием зари,

Светло-пурпуровой, — и черною внутри.

Губительный цветок, непобедимый арум,

Я предан всей душой твоим могучим чарам.

Я знаю, чт они так пышно мне сулят:

С любовным праздником в них дышит жгучий яд.

ХОТЬ РАЗ

Мы боимся — мы делим — дробим

Наш восторг пред возникшей картиной.

О, хоть раз я хочу быть любим

С беззаветностью — пусть хоть звериной!

Хоть звериной, когда неземной

На земле нам постичь невозможно.

Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?

Мы не бледно забылись, не ложно.

Утомившись, мы снова хотим,

Орихидейным подобные чашам.

Мы с тобою весь мир победим,

Он возникнет чарующе-нашим.

Ты качаешься в сердце моем,

Как на влаге — восторг отражений.

Мы с тобою весь мир закуем

Красотою змеиных движений!

АНИТА

Я был желанен ей. Она меня влекла,

Испанка стройная с горящими глазами.

Далеким заревом жила ночная мгла,

Любовь невнятными шептала голосами.

Созвучьем слов своих она меня зажгла,

Испанка смуглая с глубокими глазами.

Альков раздвинулся, воздушно-кружевной.

Она не стала мне шептать: ‘Пусти… Не надо…’

Не деве Севера, не нимфе ледяной

Твердил я вкрадчиво: ‘Anita! Adorada!’

Тигрица жадная дрожала предо мной —

И кроме глаз ее мне ничего не надо!

СЛИЯНИЕ

Сонет

Красивый зверь из тигровой семьи,

Жестокий облик чувственной пантеры,

С тобой я слит в истомном забытьи,

Тебя люблю, без разума, без меры.

Я знал давно, как властны все химеры,

Я предал им мечтания мои,

Но ты даешь мне сладость новой веры,

Даешь мне знать о новом бытии.

Различности в слиянии едином,

Кошачья мягкость с женской красотой,

Лик юноши, плененного мечтой.

Влюбленный ангел, с помыслом звериным,

Возьми меня, скорей, мой нектар пей,

Ласкай меня, люби меня, убей!

РУСАЛКА

Если можешь, пойми. Если хочешь, возьми.

Ты один мне понравился между людьми.

До тебя я была холодна и бледна.

Я с глубокого, тихого, темного дна.

Нет, помедли. Сейчас загорится для нас

Молодая луна. Вот, ты видишь? Зажглась!

Дышит мрак голубой. Ну, целуй же! Ты мой?

Здесь. И здесь. Так. И здесь… Ах, как сладко с тобой!

ЛЕПЕТ ИСКУШЕННОЙ

Мой милый, мне стыдно, мне сладко,

Ты нежен, как ландыш лесной.

Ты весь роковая загадка.

А ты? Наслаждаешься мной?

Полночные ветры безгласны.

Я вся прилепилась к тебе.

О, сказка! О, новый! Прекрасный!

Ты мне уступаешь в борьбе.

Ты снова бледнеешь, мой милый.

От страсти? От страха? Скажи.

Растрать обновленные силы,

Вот так, исступленно, лежи.

Что было, прошло быстротечно,

Забыла я всех, навсегда.

Твоею же буду я вечно.

Ты счастлив? Ты чувствуешь? Да?

КОЛДУНЬЯ ВЛЮБЛЕННАЯ

Мне ведомо пламя отчаянья,

Я знаю, чт знают в аду.

Но, мраку отдавшись, бегу от раскаянья,

И новых грехов, задыхаяся, жду.

Красивую маску бесстрастия

Лишь равный способен понять.

Глаза мои могут ослепнуть от счастия,

Ослепнуть от муки, — но слез им не знать.

О, да, я колдунья влюбленная,

Смеюсь, по обрыву скользя.

Я ночью безумна, я днем полусонная,

Другой я не буду — не буду — нельзя.

ИГРАЮЩЕЙ В ИГРЫ ЛЮБОВНЫЕ

Есть поцелуи — как сны свободные,

Блаженно-яркие, до исступления.

Есть поцелуи — как снег холодные.

Есть поцелуи — как оскорбление.

О, поцелуи — насильно данные,

О, поцелуи — во имя мщения!

Какие жгучие, какие странные,

С их вспышкой счастия и отвращения!

Беги же с трепетом от исступленности.

Нет меры снам моим, и нет названия.

Я силен — волею моей влюбленности,

Я силен дерзостью — негодования!

НЕРЕИДА

Нет, недаром я по взморью возле пенных волн бродил,

В час, когда встают туманы, как застывший дым кадил.

Нет, недаром я в легенды мыслью жадною вникал,

Постигая духов моря, леса, воздуха и скал.

Вот и полночь. Над прибоем светит полная луна.

И упорно возникает на мгновенье тишина.

Между шорохом, и шумом, и шипением волны,

Недовольной этим быстрым наступленьем тишины,

Между шелестом свистящим все растущих быстрых вод

Возникают нереиды, отдаленный хоровод.

Все похожи и различны, все влекут от света в тьму,

Все подвластны без различья назначенью одному.

Чуть одну из них отметишь, между ею и тобой

Дрогнет мягко и призывно сумрак ночи голубой.

И от глаз твоих исчезнет отдаленный хоровод, —

Лишь она одна предстанет на дрожащей зыби вод.

Полудева, полурыба, из волос сплетет звено

И, приблизив лик свой лживый, увлечет тебя на дно.

Я вас знаю, нереиды. Вот и полночь. Тишина.

Над прерывистым прибоем светит полная луна.

Я взглянул, и мягко дрогнул сумрак ночи голубой.

‘Мой желанный! Мой любимый! Как отрадно мне с тобой!

Мой желанный! Мой любимый!’ — Нет, постой меня ласкать.

И за сеть волос лучистых я рукою быстрой хвать.

Полудева! Полурыба! Не из водных духов я!

Не огнем желаний тщетных зажжена душа моя.

Если любишь, будь со мною, ласку дерзкую возьми

И, узнавши власть поэта, издевайся над людьми.

И красавицу морскую я целую в лунной мгле,

Бросив чуждую стихию, тороплюсь к родной земле.

И упрямую добычу прочь от пенных брызг влеку,

Внемля шорох, свист и шелест вод, бегущих по песку.

* * *

Я больше ее не люблю,

А сердце умрет без любви.

Я больше ее не люблю,

И жизнь мою смертью зови.

Я буря, я пропасть, я ночь,

Кого обнимаю, гублю.

О, счастие вольности! — Прочь!

Я больше тебя не люблю!

* * *

Да, тебя одну люблю я, сладострастная,

За бесстыдство обнаженности твоей.

Вся ты жадная, изгибная и властная,

Ты сестра крылатых птиц, тигриц и змей.

Лишь с тобой одной я понял наслаждение,

Сочетанье двух дрожащих тел в одно,

Изумленье вдруг расцветшего растения

И спокойствие падения на дно.

О, блаженство — с высоты горы стремительной

Оборваться и на дно реки упасть.

Я глубоко, я во мгле, в истоме длительной,

В самый отдых мы с тобой влагаем страсть.

ХОЧУ

Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,

Из сочных гроздий венки свивать.

Хочу упиться роскошным телом.

Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочу я зноя атласной груди,

Мы два желанья в одно сольем.

Уйдите, боги! Уйдите, люди!

Мне сладко с нею побыть вдвоем!

Пусть будет завтра и мрак и холод,

Сегодня сердце отдам лучу.

Я буду счастлив! Я буду молод!

Я буду дерзок! Я так хочу!

СЛАДОСТРАСТИЕ

Сонет

Манящий взор. Крутой изгиб бедра.

Волна волос. Раскинутые руки.

Я снова твой, как был твоим вчера.

Исполнен я ненасытимой муки.

Пусть нам несет полночная пора

Восторг любви, а не тоску разлуки.

Пусть слышатся немолчно до утра

Гортанные ликующие звуки.

Одной рукой сжимая грудь твою,

Другой тебе я шею обовью,

И с плачем, задыхаяся от счастья, —

Ко мне прильнешь ты, как к земле листок,

И задрожишь от головы до ног

В вакхическом бесстыдстве сладострастья.

* * *

Волнообразно двигая спиной, —

На теле нежном, точно в колыбели,

Она меня качала, — и со мной

Уже была совсем-совсем у цели.

Но вдруг, помедлив, с трепетом в груди,

Обняв меня за шею и за плечи,

Она шепнула страстно: ‘Подожди’, —

И тайные меж нас возникли речи.

Недвижность ласк — продление мечты,

Там, в глубине — чуть внятное дрожанье.

‘Постой… Еще… О, как прекрасен ты!’

‘— Моя… Моя… Как дружно состязанье!..’

И вдруг, в блаженной боли застонав,

Ты исказила счастьем наши лица, —

Затрепетав, как в ветре стебли трав,

Затрепетав, как раненая птица.

* * *

Мы с тобой сплетемся в забытьи:

Ты — среди подушек, на диване,

Я — прижав к тебе уста мои,

На коленях, в чувственном тумане.

Спущены тяжелые драпри,

Из угла нам светят канделябры,

Я увижу волны, блеск зари,

Рыб морских чуть дышащие жабры.

Белых ног, предавшихся мечтам,

Красоту и негу без предела,

Отданное стиснутым рукам,

Судорожно бьющееся тело.

Раковины мягкий мрак любя,

Дальних глаз твоих ища глазами,

Буду жечь, впивать, вбирать тебя

Жадными несытыми губами.

Солнце встанет, свет его умрет.

Чт нам солнце — разума угрозы?

Тот, кто любит, влажный мед сберет

С венчика раскрытой — скрытой розы.

* * *

Как жадно я люблю твои уста,

Не те, что видит всякий, но другие,

Те, скрытые, где красота — не та,

Для губ моих желанно-дорогие.

В них сладость неожиданных отрад,

В них больше тайн и больше неги влажной,

В них свежий, пряный, пьяный аромат,

Как в брызгах волн, как в песне волн протяжной.

Дремотная, в них вечно тает мгла,

Как в келье, в них и тесно и уютно,

И красота их ласково-тепла,

И сила их растет ежеминутно.

Их поцелуй непреходящ, как сон,

И гасну я, так жадно их целуя.

Еще! Еще! Я все не побежден…

А! Что за боль! А! Как тебя люблю я!

* * *

У ног твоих я понял в первый раз,

Что красота объятий и лобзаний

Не в ласках губ, не в поцелуе глаз,

А в страсти незабвенных трепетаний, —

Когда глаза — в далекие глаза —

Глядят, как смотрит коршун опьяненный, —

Когда в душе нависшая гроза

Излилась в буре странно-измененной, —

Когда в душе, как перепевный стих,

Услышанный от властного поэта,

Дрожит любовь ко мгле — у ног твоих,

Ко мгле и тьме, нежней, чем ласки света.

* * *

За то, что нет благословения

Для нашей сказки — от людей,

— За то, что ищем мы забвения

Не в блеске принятых страстей, —

За то, что в сладостной бесцельности

Мы тайной связаны с тобой, —

За то, что тонем в беспредельности,

Непобежденные судьбой, —

За то, что наше упоение

Непостижимо нам самим, —

За то, что силою стремления

Себя мы пыткам предадим, —

За новый облик сладострастия, —

Душой безумной и слепой, —

Я проклял все, — во имя счастия,

Во имя гибели с тобой.

* * *

Она отдалась без упрека,

Она целовала без слов.

— Как темное море глубоко,

Как дышат края облаков!

Она не твердила: ‘Не надо’,

Обетов она не ждала.

— Как сладостно дышит прохлада,

Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,

Она не боялась утрат.

— Как сказочно светят созвездья,

Как звезды бессмертно горят!

ПРИМЕЧАНИЯ К СТИХОТВОРЕНИЯМ

‘Жизнь проходит, — вечен сон…‘ В.Н. Орлов датировал стихотворение 17 ноября 1900 г., по дате записи в альбоме ‘Вечеров Случевского’. Очевидно, что это — дата записи, а не написания стихотворения. Ныне автограф (значительно отличающийся от окончательного варианта) воспроизведен: НЛО. 1996. No 18. С. 315. (Публ. С. Сапожкова.)

‘Отпадения‘. Впервые — Ежемесячные сочинения. 1900. No 7.

‘Воздушное обладание‘. Было исключено цензурой и заменено стихотворением

‘Мой милый! — ты сказала мне…’ (Макогоненко. С. 143).

‘Утренник‘. Кавычки в предпоследней строке проставлены нами по смыслу.

‘Первоцвет‘. Было снято цензурой и заменено стихотворением ‘Я тебя закутаю…’ (Макогоненко. С. 145).

‘Арум‘. Впервые — Северные цветы на 1902 год. М., 1902.

‘Слияние‘. Впервые — Мир искусства. 1901. No 5.

‘Лепет искушенной‘. Было снято цензурой и заменено стихотворением ‘Я ласкал

ее долго, ласкал до утра…’ (Макогоненко. С. 151).

‘Играющей в игры любовные‘. Впервые — Северные цветы на 1901 год. М., 1901.

‘Нереида‘. Впервые — Ежемесячные сочинения. 1900. No 12. Ср. одноименное стихотворение Пушкина (1820).

‘Да, тебя одну люблю я, сладострастная…‘ Было исключено цензурой и заменено стихотворением ‘Да, я люблю одну тебя…’ (Макогоненко. С. 157).

‘Хочу‘. Впервые — Северные цветы на 1902 год. М., 1902. Одно из наиболее популярных стихотворений Бальмонта, предмет постоянного цитирования и пародирования (см.: Тяпков С.Н. Русские символисты в литературных пародиях современников. Иваново, 1980. С. 54—58).

‘Сладострастие‘. Было исключено цензурой и заменено стихотворением ‘Я войду в зачарованный грот…’ (Макогоненко. С. 159).

‘Волнообразно двигая спиной…‘ Было запрещено цензурой и заменено стихотворением ‘Пенье ручья’ (Макогоненко. С. 160).

‘Мы с тобой сплетемся в забытьи…‘ В комментарии В.Ф. Марков приводит ‘очень забавный факт: III, 1 сперва читалось: Белых ног, прижавшихся к щекам, услышав, что цензура такую строчку не пропустит, Б. заменил ее строкой: ‘Белых ног, предавшихся мечтам» (С. 159).

‘Как жадно я люблю твои уста…‘ По настоянию цензуры было заменено стихотворением ‘Веселый дождь’ (Макогоненко. С. 162).

‘У ног твоих я понял в первый раз…‘ ‘…Перепевный стих, / Услышанный от властного поэта…’ — отсылки к стихотворению ‘Я — изысканность русской медлительной речи…’ из той же книги ‘Будем как Солнце’: ‘Я впервые открыл в этой речи уклоны, / Перепевные, гневные, нежные звоны… <...> Все пойму, все возьму, у других отнимая…’

‘За то, что нет благословения…‘ По мнению В. Маркова, стихотворение откликается на »Любовь’ Баратынского (метрически и тематически, лексические же эхо — из пушкинских ‘Цыган» (С. 159).

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Существуют две различные традиции передачи заглавия этой книги: В.Н. Орлов (Бальмонт: Жизнь и поэзия // Бальмонт К.Д. Стихотворения. Л., 1969. С. 30, 55, 626 и др.), Д.Г. Макогоненко (Бальмонт К. Стихотворения. Из литературного наследия. М., 1989. С. 518, 530—531), публикаторы переписки Бальмонта и Брюсова А.А. Нинов и Р.Л. Щербаков (Литературное наследство. М., 1991. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 1. С. 57—58, 149, 151 и др., воспользуемся случаем разрешить недоумение комментаторов на с. 149: ‘Бэла — лицо неустановленное’. Это общеупотребительное именование поэтессы Л.Н. Вилькиной — сокращение от ее истинного имени Изабелла), авторы единственной полной биографии Бальмонта (Куприяновский П.В., Молчанова Н.А. Поэт Константин Бальмонт: Биография. Творчество. Судьба. Иваново, 2001. С. 123—124, 128, 131 и др.) пишут последнее слово заглавия со строчной буквы. В отличие от них К.М. Азадовский (Русские писатели 1800—1917: Биографический словарь. М., 1989. Т. 1. С. 150), В.Ф. Марков (Kommentar zu den Dichtungen von K.D. Bal’mont 1890—1909. Kln, Wien, 1988. S. 138) и некоторые другие — с прописной. Мы будем придерживаться последней традиции, принимая слово ‘Солнце’ как символ, естественно для поэтов начала ХХ века пишущийся с большой буквы. Отметим также, что на титульном листе первого издания книги и в других прижизненных изданиях отчетлива прописная буква.

2) Бальмонт К.Д. Стихотворения. Л., 1969. С. 626.

3) Бальмонт Константин. Стихотворения. М., 1989. С. 531.

4) Литературное наследство. М., 1991. Т. 98, кн. 1. С. 146.

5) Там же. С. 147. Не цитируем исправление мнения В.Н. Орлова о времени выхода книги в свет с заключением: ‘…вышла фактически в свет не ранее конца марта 1903 г.’.

6) Куприяновский П.В., Молчанова Н.А. Указ. соч. С. 133.

7) Более ранняя его деятельность такого рода, связанная с изданием сочинений Ст. Пшибышевского, стала предметом пристального рассмотрения в статье: Котрелев Н.В. Переводная литература в деятельности издательства ‘Скорпион’ // Социально-культурные функции книгоиздательской деятельности. М., 1985. С. 112—118.

ИМЛИ. Ф. 76. Оп. 3. Ед. хр. 182. Л. 8—9. Здесь и далее при цитировании архивных документов пропущенные запятые и иные небольшие расхождения с современными пунктуационными нормами исправляются без специальных оговорок.

9) Там же. Л. 10 — 11 об. ‘Дьявол’ — раздел книги ‘Художник-Дьявол’. Стихотворение ‘Святой Георгий’ Бальмонт позднее включил в сборник ‘Злые чары’, а в книге его заменило стихотворение ‘Хорошо ль тебе, девица’, впоследствии перенесенное в раздел ‘Danses Macabres’. ‘Стихотворение Мережковскому’ — сонет, идущий в цикле ‘Д.С. Мережковскому’ (впоследствии — ‘Одинокому’) под номером 3. В варианте книги, увидевшем свет, напечатано без указанных Семеновым строк (последний терцет сонета):

Весь дикий бред, весь ужас христианства.

Люблю волну. И только сам Христос

Мне чужд, как влаге моря чужд утес.

Этот терцет был восстановлен в пятом издании ‘Будем как Солнце’: Бальмонт К.Д. Собрание лирики. М., 1918. Кн. 5.

10) Там же. Л. 12—12 об. Об исправлениях в изданном ‘Скорпионом’ романе Пшибышевского ‘Homo Sapiens’ см.: Котрелев Н.В. Указ. соч. С. 132.

11) Там же. Л. 14—15.

12) Литературное наследство. Т. 98, кн. 1. С. 150.

13) Валерий Брюсов и Людмила Вилькина. Переписка / Предисл. А.В. Лаврова, подг. текста А.Н. Демьяновой, Н.В. Котрелева и А.В. Лаврова, публ. и коммент. Н.В. Котрелева и А.В. Лаврова // Лица: Биографический альманах. СПб., 2004. [Т.] 10. С. 334. Комментаторы, ссылаясь на книгу П.В. Куприяновского и Н.А. Молчановой, называют месяцем появления ‘Будем как Солнце’ май. Отметим, что Бальмонт посылал Вилькиной стихотворение из числа интересующих нас (‘Мы не чужие друг другу…’: Письма К.Д. Бальмонта к Л.Н. Вилькиной / Публ. и коммент. П.В. Куприяновского и М.М. Павловой, предисл. М.М. Павловой // Там же. С. 272—273).

14) Письмо к Д. Шаховской от 2 мая 1923 г. / Публ. Ж. Шерона // Звезда. 1997. No 9. С. 156.

15) Нам, к сожалению, не удалось ознакомиться с публикацией П.В. Куприяновского, имеющей отношение к нашему сюжету (‘Меня интересуют только женские души…’ // Вольное слово (Иваново). 1992. 29 июня — 5 июля).

16) Волошин Максимилиан. Собрание сочинений. М., 2003. Т. 1. С. 430. Добавим к этому, что для того, чтобы ознакомиться в крупнейших московских библиотеках с публикацией П.В. Куприяновского и Н.А. Молчановой, нам пришлось потратить более месяца.

ЗАЧАРОВАННЫЙ ГРОТ

ПРИМЕЧАНИЯ К СТИХОТВОРЕНИЯМ

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: