К. Д. КАВЕЛИНЪ.
К. Д. КАВЕЛИНЪ.
НЕКРОЛОГЪ.
Н. Я.
‘Восточное Обозрніе’, No 19, 1885
К. Д. Кавелин, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Еще одна сила исчезла изъ русской литературы. Скончался Константинъ Дмитріевичъ Кавелинъ, общественный дятель, замчательный ученый мыслитель, философъ и другъ русскаго народа. Онъ былъ современникъ Грановскаго и Блинскаго. человкъ, послужившій русской наук, воспитавшій поколнія, учившій добру ихъ. оказавшій великія услуги во время освобожденія крестьянъ. Недавно мы стояли на кладбищ и зарывали такую же великую силу, другаго бывшаго профессора С.-Петербургскаго университета, Н. И. Костомарова. Это умираютъ колоссы недавняго времени, великое поколніе въ лиц своихъ выдающихся представителей сходитъ съ исторической сцены. Что-то дастъ взамнъ будущее? Взоры тоскливо бродятъ кругомъ, тоска сжимаетъ сердце…
Не мшаетъ припомнить, что это были за люди. Это были современники когда-то великихъ событій, пробужденія русской мысли, пробужденія русскаго народа, свидтели времени, чреватаго событіями, люди, носившіе иныя страсти въ сердцахъ, чмъ ныншніе люди, люди высокихъ думъ, чистыхъ идеаловъ и доблестей, кипвшіе огнемъ жизни, страстные проповдники своихъ убжденій и особыя натуры, въ которыхъ было столько же задушевности, сколько гражданскаго мужества и непреклонности. Въ лиц покойнаго олицетворялась эта сила его времени. Кто изъ его учениковъ не помнитъ его убжденнаго голоса, его внутренняго огня, длавшаго его молодымъ и кипучимъ въ 68 лтъ, его широкаго философскаго образованія и историческаго взгляда, его вры въ будущее, вры въ русскій народъ, въ человчество, вры, не колеблемой событіями, страстной, почти оптимистической. Мы, люди, его знавшіе, никогда не видли въ немъ глубокаго, мрачнаго разочарованія, разслабленности и разбитости, выпавшей на долю другаго поколнія. Въ его взор мы привыкли искать ободренія, въ его вщемъ голос и объясненія событій, и историческаго утшенія. Измученные, разочарованные, надломленные событіями, старющісся ученики его спрашивали: ‘учителю, что же будетъ?’ А онъ стоялъ спокойный и сосредоточенный, устремляя вчно взоръ куда-то вдаль исторіи.
Не можемъ не передать нкоторыхъ своихъ воспоминаній объ этомъ великомъ характер, объ этомъ человк, долго думавшемъ надъ судьбой русской исторіи, сохранившемъ до конца вру въ грядущее. ‘Когда я думаю надъ нашей исторіей,— говорилъ Константинъ Дмитріевичъ разъ подъ вліяніемъ оживленной бесды:— когда меня начинаютъ колебать сомннія и вопросы, передо мной возстаетъ гигантскій образъ Петра Великаго, какъ мднаго змія, на который достаточно взглянуть, чтобъ исцлиться’. Въ этомъ идеал Петра, повернувшаго русскую исторію къ западу, онъ находилъ и утшеніе, и доказательство о томъ, куда идетъ Россія, о той сил, ум, живучести и чуткости, которая лежитъ въ историческомъ существованіи ея. При своемъ западничеств Константинъ Дмитріевичъ любилъ страстно русскій народъ. Крестьянство онъ любилъ до нжности.
Онъ видлъ въ немъ таящіяся могучія силы для грядущаго, и самое безмолвіе, загадочность этого народа принимали для него видъ тайника невиданныхъ силъ, чего-то внушительнаго, грознаго. Мы помнимъ, какъ онъ рисовалъ эту массу молчаливую, загадочную и таинственную, какъ океанъ.— ‘Посмотрите вы въ крестьянскую толпу,— говорилъ онъ:— въ эти лица спокойныя, полныя сознанія своей силы, съ глубокимъ взоромъ. Это нчто внушительное!’ Вотъ въ эту глубину, въ это загадочное море онъ вчно смотрлъ своимъ взоромъ.
Будучи жителемъ столицы, онъ жилъ душою внутри Россіи и близко принималъ къ сердцу жизнь областей, онъ врилъ, что тамъ бьется настоящій пульсъ русской жизни, радовался, что тамъ идутъ всходы новой жизни. Онъ былъ лучшимъ другомъ областнаго возрожденія. Когда мы говорили съ нимъ о судьб нашей родины, нашей далекой окраины, онъ также проникался интересомъ и участьемъ къ ней. До какой степени его отношеніе было нжно, внимательно, свидтельствомъ служитъ то, какъ онъ принялъ простую просьбу снабдить библіотеку при одномъ зарождающемся музе въ глухомъ сибирскомъ городк своими изданіями. Онъ очень озабоченно собралъ, что у него было лучшаго, самъ привезъ книги, заботливо общалъ послать новыя. А вдь это былъ человкъ, поглощенный занятіями, жившій міровой наукой, міровыми интересами и занятый не мене ‘великими длами’, какъ и другіе столичные жители, которымъ интересъ дальнихъ угловъ и захолустьевъ остается чуждъ.
Когда среди безутшной и срой петербургской жизни мы длились съ нимъ встями изъ области, когда мы говорили, что и тамъ, въ провинціи, на окраинахъ, журчитъ незамчаемый ручекъ жизни, что и тамъ среди крестьянства пробуждается сознаніе,— онъ воодушевлялся.— ‘Да-съ, я твердо врю, что тамъ именно, внутри народа, въ области лежитъ эта жизнь, надежда на будущее’,— и, берясь за дло, въ ученыхъ обществахъ, въ своемъ круг онъ поддерживалъ эту вру въ народъ и въ русскую среду. Эту дорогую вру въ область мы цнимъ въ немъ, ея выраженіе дорого въ великомъ ум. мыслител и замчательномъ знаток русской исторіи. Мы читаемъ ее въ замкнутыхъ навки устахъ, въ закрытомъ навсегда взор. Мы преклоняемся предъ этою силою потухшаго ума, горячаго сердца. Передъ глазами темная могила, а тнь великаго борца стоитъ надъ ней и учитъ сердце врить въ грядущее.