Изъ воспоминаній дтства.
Изъ воспоминаній дтства.
I.
Ддушка.
I.
Ддушка.
II.
Путешествіе въ возк.
II.
Путешествіе въ возк.
Е. Александрова.
‘Воспитаніе и обученіе’, No 10, 1881
Из воспоминаний детства, Альмединген Екатерина Николаевна, Год: 1881
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Мои умственныя способности, какъ вообще у всхъ слабыхъ, болзненныхъ дтей, начали развиваться чрезвычайно рано. Я помню себя въ высокомъ дтскомъ кресл, съ серебрянымъ рожкомъ во рту, помню еще, что я издавала особаго рода мычанье, давая знать, чтобъ мн налили въ рожокъ молока. Все же относящееся къ моему пятилтнему возрасту, я помню вполн ясно и отчетливо. Въ моемъ воображеніи, какъ живой, возстаетъ дорогой образъ ддушки — милаго, добраго, симпатичнаго въ высшей степени старичка. Какъ длинный рядъ картинъ проносятся передъ моими глазами воспоминанія этого далекаго прошлаго.
Воскресенье. Ясное, но очень холодное зимнее утро. ‘Вы не пойдете сегодня къ ддушк, дти,— говоритъ мама: слишкомъ холодно’. И дйствительно, куда хать съ такой мелюзгой въ гости, когда на двор 25 мороза. Насъ пять человкъ, я старшая, а мн только что минуло пять лтъ. ‘Ддушка, наврно, самъ придетъ къ намъ’, говорю я братьямъ, и мы вчетверомъ отправляемся въ залу, къ завтному окну, изъ котораго видна вся улица.
Предчувствіе не обмануло меня, ддушка знаетъ, что въ такой холодъ насъ не выпустятъ изъ дому, и вотъ, черезъ нсколько минутъ, на небольшомъ возвышеніи въ конц нашей улицы показалась его фигура. Мы хорошо знали и енотовую военную шубу ддушки съ большимъ капюшономъ, и его привычку размахивать на ходу фуляровымъ платкомъ. ‘Ддушка идетъ! ддушка идетъ!’ закричали мы, кидаясь стремглавъ въ переднюю, откуда насъ сейчасъ же прогнала обратно въ залу заботливая мама и затворила дверь. Пришлось ждать. Мы слышимъ, какъ скрипнула входная дверь, какъ мама цлуетъ и раздваетъ своего ‘милаго папу’. Ахъ, какъ долго! Наконецъ, дверь отворяется изъ передней и мы вс разомъ бросаемся къ ддушк. Перецловавъ насъ, онъ беретъ двухлтняго Серёжу на руки и идетъ въ гостиную. Здсь — онъ никогда не являлся къ намъ съ пустыми руками — онъ вынимаетъ изъ кармана большой свертокъ съ разными лакомствами и самъ длитъ ихъ между нами поровну.— Все время, пока ддушка сидитъ у насъ, мы не отходимъ отъ него, слушаемъ, что онъ говоритъ съ папой и мамой, и не можемъ насмотрться на нашего милаго баловника.
Но восторгъ нашъ не имлъ границъ, когда мама, бывало, скажетъ: ‘Сегодня, дти, мы на цлый день подемъ къ ддушк и бабушк’. Мы, не капризничая, позволяли себя кутать сколько угодно, и въ большихъ саняхъ отправлялись въ гости. На крыльц насъ, обыкновенно, встрчали ддушка, тетя и дядя, вносили на рукахъ въ переднюю и раздвали. Освободившись отъ шубъ и валенокъ, мы разсыпались по всмъ комнатамъ, наполняя шумомъ и гамомъ тихій ддушкинъ домъ. Одинъ изъ насъ уходилъ отыскивать огромнаго, чернаго, сибирскаго кота, любимца тети, другой — тащилъ въ залу хорошенькую собачку ‘Фидельку’ и издали кричалъ: ‘Катя, верти органъ! Фиделька хочетъ танцовать’. Собачка эта терпть не могла музыки и всегда выла, когда играли на орган, но мы съ хохотомъ увряли, что она поетъ. Да, порядкомъ-таки доставалось и толстому Васьк, и Фидельк! За-то оба они сильно недолюбливали насъ, и лишь только заслышатъ, бывало, въ передней дтскіе голоса, тотчасъ спшатъ спрятаться куда-нибудь подальше.
Посл обда, ддушка уводилъ насъ въ свой кабинетъ, чтобъ одлить лакомствами. Въ этой комнат стояло старинное бюро съ множествомъ ящиковъ. ‘Ну, ребятишки,— говорилъ ддушка,— отгадайте, въ которомъ ящик сласти’? Отгадать было не такъ легко, потому что предварительно онъ перекладывалъ ихъ изъ того ящика, гд он лежали прежде — въ другой. Мы каждый разъ ошибались, но это доставляло намъ удобный случай пересмотрть все, что было въ бюро. А чего тамъ не было! Въ одномъ ящик находились вс принадлежности письма, въ другомъ — разноцвтная бумага, бордюры, клей и все, что нужно для рамокъ, которыя ддушка длалъ мастерски, въ третьемъ — разныя принадлежности рукодлій, такъ какъ, сверхъ того, онъ умлъ шить, кроить, вязать носки и шарфы ничуть не хуже любой женщины, въ четвертомъ — гвозди, молотки и разные инструменты, въ пятомъ — всевозможныя пряности, сухіе коренья и проч.
И такъ, переходя отъ ящика къ ящику, мы, наконецъ, натыкались на тотъ, который былъ для насъ самымъ пріятнымъ, и уходили изъ кабинета, щедро надленные конфектами, орхами и пряниками, а ддушка ложился отдохнуть не надолго. Онъ мало спалъ, его подвижная, дятельная натура не знала утомленія. Черезъ полчаса, онъ уже опять былъ среди насъ — бодрый и веселый, какъ всегда, и, обращаясь къ бабушк, говорилъ: ‘А что Катерина Андревна, не дашь ли намъ чего-нибудь сладенькаго передъ чаемъ’? Вслдъ затмъ, на стол появлялись варенья, моченые яблоки и разныя водицы.
Во время святокъ, ддушка нсколько разъ длалъ для насъ ёлку и самъ танцовалъ съ нами вокругъ нее, помахивая своимъ фуляромъ. Самъ, бывало, украшеній на ёлку надлаетъ, наклеитъ коробочекъ, трудится съ недлю въ своемъ кабинет, за-то елка выходила на славу, а нашему восторгу и конца не было. ‘Нашъ ддушка все, все уметъ длать’, говорила я съ гордостью. Мы, ребятишки, удивлялись въ то время, почему ддушка можетъ не только шить, даже кушанье готовить, и за что ни возьмется — все мастерски исполнитъ. Гд намъ было знать, какую тяжелую школу прошелъ нашъ дорогой старичекъ, мы такъ еще были малы, что ничего не понимали изъ его разсказовъ о походахъ, въ которыхъ онъ провелъ свою молодость, о тхъ захолустьяхъ, куда забрасывала его порой бивуачная жизнь офицера, о тяжелой служб при Аракчеев. Ддушка всегда носилъ отставной военный мундиръ и усы, причесывался по мод тридцатыхъ годовъ: съ височками и хохолкомъ надъ лбомъ. Держался онъ всегда прямо, былъ такой ловкій, красивый, несмотря на свои сдые волосы, былъ добръ и гостепріименъ донельзя
Но вотъ наступила пора разлуки съ милымъ ддушкой! Наши дтскія сердца въ первый разъ испытали тогда настоящее горе. Случилось это слдующимъ образомъ. Отецъ получилъ мсто въ одной изъ южныхъ губерній и ухалъ туда сначала одинъ, а когда устроился тамъ, вытребовалъ всхъ насъ къ себ. Мама продала все лишнее, перебралась съ семьей въ домъ ддушки и начала собираться въ дорогу. Цлая недля прошла въ сборахъ. Отецъ прислалъ за нами человка, Михея Степаныча, при помощи котораго, ддушка досталъ для насъ огромный возокъ. Наступилъ февраль, погода стояла теплая, но снгу было очень много и проселочныя дороги представляли непрерывный рядъ ухабовъ. Такъ какъ братъ Серёжа все прихварывалъ, то бабушка посовтовала матери оставить его у нихъ до лта. Наконецъ, подошелъ день отъзда. Нашъ домъ — возокъ съ утра стоялъ у крыльца. Ддушка, помогая дяд и Михею укладывать въ него наши вещи, собственноручно приколотилъ въ углу возка маленькій образокъ Спасителя, на переднюю стнку повсилъ фонарь съ стеариновой свчкой, а оба боковые кармана наполнилъ всевозможными лакомствами, кром того, онъ вручилъ Михею коробочку съ мятными лепешками и склянку съ нашатырнымъ спиртомъ, на случай, если кому-нибудь сдлается дурно въ дорог. Однимъ словомъ, все было предусмотрно имъ, чтобы доставить намъ возможныя удобства.
Бабушка отпустила съ нами свою кухарку Акулину, давъ ей свой старый салопъ и атласный капоръ. Михей хохоталъ отъ души, когда увидлъ старую, сухопарую Акулину въ этомъ наряд и тотчасъ же прозвалъ ее ‘нянюшкой’. ‘Ахъ, Акулина Ивановна, какъ васъ нарядили!— говорилъ онъ: вы теперь совсмъ ‘нянюшка’. Всю дорогу онъ обращался съ нею съ самой утонченной вжливостью, что очень забавляло насъ.
Какъ теперь смотрю на мою милую маму въ дорожной шуб на бломъ мху, крытомъ темнозеленой матеріей! Когда все было готово и вещи уложены, началось тяжелое прощанье: вс плакали, не исключая и годовалаго Саши, который, впрочемъ, оттого плакалъ, что не хотлъ сидть закутанный, но больше всхъ горевалъ Коля, и поднялъ такой крикъ, что, просто, не знали, что съ нимъ длать. ‘Не хочу я хать! сердито всхлипывалъ онъ: я останусь у ддушки’! Онъ особенно сильно привязался къ старичкамъ, потому что но долгу гащивалъ у нихъ. Мальчикъ былъ очень горячъ и никакъ не могъ ужиться въ мир съ нами, перессорится, бывало, со всми и кончитъ тмъ, что скажетъ: ‘не хочу больше жить съ этими дураками, уведите меня къ ддушк’! Нечего длать, отправляли его къ старичкамъ, откуда онъ уже не скоро возвращался назадъ. Но на этотъ разъ пришлось покориться необходимости. Михей на рукахъ перенесъ въ возокъ насъ троихъ, а Акулина — Сашу, размстились, разцловались въ послдній разъ, Михей захлопнулъ дверцы и ловко вскочилъ на козлы. ‘Съ Богомъ’!— проговорилъ ддушка, махнувъ фуляромъ. Тройка почтовыхъ лошадей дружно тронула тяжелый экипажъ. Мама, вся въ слезахъ, смотрла въ окно возка до тхъ поръ, пока не скрылся навсегда изъ глазъ послдній домъ роднаго города.
Дтское горе не продолжительно, мы скоро отерли слезы и принялись болтать и осматриваться, путешествіе въ возк было для насъ вещью совершенно новою. Глядя на насъ, и мама нсколько повеселла, начала разговаривать и улыбаться. ‘Мама,— сказала я,— нашъ возокъ настоящая комната. Какъ славно хать въ немъ’! ‘Дай Богъ, моя милая, чтобы теб все время было также хорошо, какъ теперь. Вдь, намъ придется хать дней пять, если не больше’.
Коля съ Лёлей мирно бесдовали, грызя орхи и посматривая въ окна, дорога была порядочная. Когда смерклось, Михей зажегъ нашъ фонарь, отчего намъ сдлалось еще веселе.
Часу въ восьмомъ вечера, мама, боясь хать ночью, приказала остановиться у первой станціи, съ тмъ, чтобы переночевать тутъ. Когда Михей перенесъ меня изъ возка въ станціонную комнату, я не могла стоять на ногахъ — такъ страшно кружилась голова. Меня раздли, положили на диванъ, между тмъ, подали самоваръ, вс принялись пить чай, а я только смотрла, какъ братья уписывали булки, пирожки и лепешки, которыми заботливая бабушка набила биткомъ нашъ дорожный мшокъ. Наконецъ, утомленіе взяло свое, я крпко заснула и, вроятно, долго бы проспала, если бы меня не разбудилъ тихій голосъ мамы: ‘Вставай, Катюша, пора хать’. Я неохотно открыла глаза, чуть-чуть свтало, лошади уже стояли у крыльца, Акулина торопливо будила и одвала мальчиковъ, хоть и не легко это было, однако, подняли ихъ и всхъ насъ, полусонныхъ, на рукахъ вынесли въ возокъ, гд мы снова крпко заснули. Я проснулась поздно и такая бодрая, что въ первое время храбро выдерживала и толчки при спуск въ ухабы, и духоту возка. Мы нигд не выходили на станціяхъ, пока мняли лошадей, и только въ шесть часовъ вечера останавливались до слдующаго утра. Но къ концу втораго дня, мн уже не казалось, что ‘мы демъ совсмъ точно въ комнат’: я перестала жевать лакомства, на остальную ду смотрть не могла безъ отвращенія и лежала совершенно разбитая, положивъ голову на колна мамы, а тутъ, какъ нарочно, Саша безпрестанно плакалъ. Коля съ Лёлей ссорились и шумли. Чмъ дале мы хали, тмъ дорога становилась хуже, ухабы попадались такіе, что насъ встряхивало и мы падали другъ на друга. Но братья переносили все это молодцами. Среди дня, они иногда раскладывали провизію и принимались закусывать съ такимъ аппетитомъ, точно и не существовало ухабовъ и страшной качки. По временамъ, они поднимали такой шумъ, что мама смотритъ, смотритъ вокругъ да и расхохочется своимъ молодымъ, беззаботнымъ смхомъ. ‘Точно цыганскій таборъ перезжаетъ на новое мсто’,— скажетъ она Акулин.
На третій день, эта ‘нянюшка’ наша представляла очень печальную фигуру. Саша всю дорогу страшно капризничалъ и доводилъ ее, несчастную, до отчаянія. То онъ требовалъ, чтобы его выпустили погулять, то кричалъ, потомучто ему надоло сидть закутаннымъ. Отъ всего этого у Акулины однажды до такой степени разболлась голова, что она вдругъ, какъ сумасшедшая, застучала въ окно возка. Михей веллъ остановить лошадей и въ испуг бросился отворять дверцу. ‘Что случилось’?— озабоченно спросилъ онъ, смотря на всхъ насъ. ‘Михей Степанычъ, батюшко, положи мн въ капоръ немного снжку!— простонала Акулина, срывая съ головы атласный капоръ: смерть моя приходитъ’! ‘Ахъ, нянюшка Акулина Ивановна, какъ вы меня напугали’!— отвтилъ Михей, хватая капоръ. Онъ положилъ въ него снгу, съ насмшливымъ поклономъ подалъ его Акулин, захлопнулъ дверцы, и возокъ опять закачало во вс стороны. ‘Нянюшка’ въ капор со снгомъ представляла такой жалкій и, вмст съ тмъ, смшной видъ, что мама не могла удержаться отъ улыбки, глядя на нее.
Часто намъ случалось останавливаться среди дороги, при чемъ Михей почти каждый разъ ворчалъ, отворяя дверцы возка: ‘Одинъ Царь небесный знаетъ, когда мы додемъ, съ бариномъ ужь давно бы были на мст’. Когда которому-нибудь изъ братьевъ надодало сидть въ возк, онъ бралъ его къ себ на козлы. Ровно семь дней, съ томительнымъ однообразіемъ тянулось наше путешествіе. Каждый вечеръ, часу въ седьмомъ, останавливались на ночлегъ. Михей отправлялся по избамъ, покупалъ курицу и яицъ, варили супъ, молочную кашу, длали яичницу, посл чая и ды насъ раздвали и укладывали спать. Утромъ поднималась новая возня, вставать приходилось очень рано, пока будили и одвали одного, другой падалъ и засыпалъ. Одну ночь мы ночевали въ большой татарской деревн, у богатаго татарина. За нами очень ухаживала хозяйка, старая, добрая татарка. Она напоила насъ отличнымъ чаемъ и молокомъ и отдала въ наше распоряженіе большую, теплую комнату, съ широкими нарами вдоль стнъ, покрытыми коврами и подушками.
Крпко запечатллся въ моей памяти тотъ счастливый день, когда Михей, усаживая меня въ ненавистный возокъ, сказалъ: ‘Сегодня кончатся ваши мученья, барышня: вечеромъ прідемъ на мсто’. Я считала часы до вечера, поэтому, изъ всей семидневной дороги, послдній день показался мн самымъ длиннымъ. Когда мы въхали, наконецъ, въ тотъ городъ, гд жилъ нашъ отецъ, когда нашъ возокъ быстро покатилъ по улицамъ и по обимъ сторонамъ отъ насъ привтливо замелькали освщенныя окна домовъ, я забыла несносную дорогу со всми ея мученьями. ‘Сюда, къ каменному дому’, услышала я голосъ Михея: ‘Стой’! Дверца распахнулась, дюжія руки Михея первою вытащили меня изъ душнаго возка. ‘Вотъ, наконецъ, Богъ и донесъ, барышня, ласково улыбаясь, сказалъ онъ: вс вы намаялись, да и я съ вами’. На лстниц встртилъ насъ отецъ со свчей въ рукахъ, начались объятія, поцлуи, радостныя восклицанья. Сейчасъ подали самоваръ, напившись чаю, мы побжали осматривать домъ. Какъ хорошъ, какъ уютенъ показался онъ намъ! Особенно понравилась дтская съ четырьмя кроватками. Съ счастливой улыбкой на лиц я легла спать въ этотъ вечеръ. ‘Мы завтра никуда ужь не подемъ, Акулина! говорила я, засыпая: я попрошу папочку, чтобы онъ веллъ сжечь противный возокъ’!