Оленькина зима, Зилов Лев Николаевич, Год: 1937 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

ЛЕВ ЗИЛОВ

ОЛЕНЬКИНА ЗИМА

Рисунки А. ДАВЫДОВОЙ

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВСЕСОЮЗНОГО ЛЕНИНСКОГО КОММУНИСТИЧЕСКОГО СОЮЗА МОЛОДЕЖИ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1937 ЛЕНИНГРАД

СОДЕРЖАНИЕ

Сосулька

Следы

Ежик

Коньки

Оленька на коньках

Воробей

Оленька на лыжах

Елка

Новый год

Гора

На салазках

Крепость

Ежик спит

Метель

Снежный болван

Весна на окошке

Пьют воду

Ежик говорит по телефону

Крапивный суп

Воробей улетел

До свиданья

СОСУЛЬКА

Стоит Оленька на крыльце. Солнце светит ярко-ярко. Снег блестит искрами. Мороз щиплет уши и нос. Хорошо!

Но всего лучше сосулька—длинная, толстая, как морковка, а сама точно из стекла. Вот бы достать!

Видит Оленька: мимо идет чужой дядя с палкой.

— Дяденька, сшиби сосульку! Вон она висит.

Дядя палкой махнул, сосульку сшиб. А она — юрк в снег, зарылась — и не видать.

Полезла Оленька в сугроб, сосульку доставать. Лезла, лезла, покачнулась, упала. Прямо на то место, куда сосулька нырнула. Уперлась… и провалилась руками в снег. Снег в рукава набился. Барахталась, барахталась, едва вылезла. Найди теперь сосульку! Никак не найдешь! Весь сугроб измят.

Видит Оленька: идет мимо другой дядя с лопатой.

— Дяденька, вырой сосульку! Она тут висела. Палкой сшибли! В снег упала. Вот сюда!

Дядя вырыл лопатой целый ком снега. Скинул снег на дорожку.

Сосулька тут как тут.

Взяла Оленька сосульку — и домой.

— Мама, я сосульку достала!

Взглянула мама на Оленьку.

— Батюшки, да где же это ты так извалялась? Положи сосульку на тарелку. Раздевайся скорей!

Сняла мама с Оленьки шубку, валенки, шапку. Снег стряхнула, руки ей вытерла. А Тимка-пес скачет, визжит: играть хочет. Разделась Оленька, достала с комода веревочку с бумажкой и давай с Тимкой по коридору бегать. Бегала, бегала, устала. А тут и обед готов.

Пообедала Оленька, вспомнила про свою сосульку. Пошла ее искать.

Тарелку нашла, в тарелке вода, а сосульки нигде нет.

— Мама, где моя сосулька? В тарелку кто-то воды налил, а сосульку выкинул.

— Эх, ты! — засмеялась мама.— Разве не знаешь, что сосулька ледяная, а лед в тепле тает? Заморозь воду — лед будет. Согрей лед — вода будет.

СЛЕДЫ

Вышла Оленька утром во двор гулять. Смотрит, все тропки снегом занесло. Пошла по снегу. Снег пушистый, мягкий. Никто еще по нему не ходил. Оленька первая.

Нет, не первая! Вот чьи-то следы — маленькие, елочкой. Вот другие —покрупнее, тремя пятнышками. Маленькие пропали, а те, что покрупнее, назад повернули. И опять снег мягкий, пушистый. Никто по нему не ходил. Оленька первая.

Нет, не первая! Вон опять чьи-то следы. Тоже елочкой, только крупнее. А вон еще следы, ямочками. Следы елочкой вдруг пропали, а следы ямочками назад повернули. И опять снег мягкий, пушистый. Никто по нему не ходил. Оленька первая.

Нет, не первая! Вон какой еще след: двумя полосками. Полоски широкие, итти по ним можно. Повернули полоски на сугроб, потянулись дальше, дальше, повернули за дом и — нет их. А вон еще следы: клетчатые, плетеные, большие. Вышли с одной тропки и на другую ушли. Опять снег мягкий, пушистый. Никто по нему не ходил. Оленька первая.

Дошла Оленька до крыльца, где тетя Катя живет. Пришла к тете Кате в гости. Села на сундук. Сидит, новыми калошками по сундуку постукивает и рассказывает про маленькие следочки елочкой и про следочки пятнышками… А тетя Катя говорит:

— Это воробей прыгал, еды себе искал. Вот елочкой и наследил. А пятнышками кошка наследила. Увидел воробей кошку, взлетел, и следы его кончились. А кошка домой ушла. Скакала ворона, еды искала — крупной елочкой наследила. А ямочками чей-нибудь пес наследил. Увидела его ворона, испугалась, взлетела, и следы ее кончились. А пес домой ушел. Следы полосками — это Миша на лыжах катался. А клетчатые — дед Егор в лаптях шел.

Так про всех и узнала Оленька. Никого не видала, одни следы только, а про всех узнала, кто куда и зачем шел.

Пошла Оленька домой. Смотрит: по снегу еще новые следы. От тетиного крыльца вплоть до дому. Рубчатые, вафельные.

‘Это я шла, — подумала Оленька, — к тете Кате, в новых калошках. Теперь и про меня все узнают. Увидят следы рубчатые, вафельные и узнают’.

ЕЖИК

Оленька ездила с мамой в гости к тете Клаше. Тетя Клаша живет далеко — у Электрозавода. Она на заводе лампочки делает. Надо ехать на автобусе через весь город. Вот интересно! Тут — троллейбус бежит. Тут — трамвай. Тут — красноармейцы идут, песни поют. Тут — магазин с игрушками. Тут — магазин с кукольными детьми: катятся с горы, как настоящие. А народу, народу!

Приехали, а. у тети Клаши — две кошки и ежик.

Кошек Оленька увидела сразу, как вошла. Одна кошка серая, другая — рыжая. И обе спят у тети Клаши на кровати. А ежика не видать.

— Где же у тебя ежик? — спросила Оленька.

— Обожди немного. Как стемнеет, так он и придет, — сказала тетя Клаша. — Вон его блюдце в углу. Он у меня ночной житель. Весь день спит, а ночью гуляет.

Ждала, ждала Оленька. Давно стемнело, зажгли электричество, а ежика все нет. Надоело ждать, стала играть в мячик. Села на пол. Покатит мячик к буфету, ударится мячик о буфет и назад, к Оленьке. Вдруг мячик — юрк за буфет да там и остался. Пошла Оленька его искать, а из-за буфета: пыф-пыф-пыф… как автомобиль. Испугалась Оленька — и к маме:

— Там, за буфетом, пыхтит кто-то.

— Да это ежик,— сказала тетя Клаша,— ты его мячиком разбудила.

— Почему он пыхтит?

— Тебя пугает.

— Он большой?

А ежик вылез. Круглый, во все стороны иглы торчат. Морда, как у свиньи, только вся в шерсти. Идет — ковыляет, не торопится. Остановится, поднимет мордочку, поводит во все стороны и опять ковыляет.

— Дай-ка блюдце, — сказала тетя Клаша,— мы ему ужин приготовим.

Накрошила хлеба, налила молока и поставила на пол. Не успел ежик добраться до блюдца, как налетели обе кошки и давай молоко лакать, Ежик подошел, просунулся между ними и тоже стал есть. Только не лакает, а чавкает. Как свинья.

Пока он не спеша чавкал, кошки весь его ужин съели и ушли. Остался ежик один, опустил морду к полу и не шевелится.

— Он заснул? — спросила Оленька.

— Нет, — ответила тетя Клаша,— на кошек обиделся. Вот я ему сейчас подбавлю, он сразу оживится.

Тетя Клаша накрошила еще хлеба, полила молоком. Ежик поднял морду, поводил носом, залез в блюдце передними лапами и давай чавкать.

— Кошки идут! — закричала Оленька.— Держите, держите их!

Стала их отгонять, а они все равно лезут.

— Ничего, пусть идут. Теперь уж он их: отвадит, — сказала тетя Клаша.

И правда: примостилась серая кошка лакать молоко, а ежик ее боком толк. Уколол и прогнал. Примостилась рыжая кошка лакать. Ежик и ее боком толк. Уколол и прогнал. И остался один чавкать на раздолье.

КОНЬКИ

Папа достал со шкапа сверток.

Развернул и говорит:

— Батюшки, все заржавели!

— Кто ‘заржавели’? — удивилась Оленька.— Покажи!

Показал папа сверток, а там коньки. Как у Миши. Только у Миши большие, а эти маленькие. У Миши новенькие, чистые, блестящие. А эти — старые, грязные, рыжие. И винтики не вертятся.

— Чьи эти уродины?— спрашивает Оленька.

— Мои были, а теперь твои будут.

— Мне таких не надо! Фу, какие! И смотреть не хочу.

— Ну, и не смотри… До завтрашнего утра не смотри. Не будешь?

— Почему так долго?

— Я их к утру новыми сделаю.

— Ну да, сделаешь… Как?

— А вот узнаешь.

Достал папа толстую шершавую бумагу и стал один конек тереть. Тер, тер, долго тер. Оленька стоит рядом и смотрит.

— Ты ведь не хотела на них смотреть,— говорит папа, — а смотришь.

— Я не на них, а на бумагу.

Тер, тер папа конек, и стал он чистый, как новый. Потом другой стал тереть, и другой стал таким же.

Устал папа. Положил оба конька на стул, а сам газету стал читать.

— Папа, — говорит Оленька, — а винтики все равно не вертятся.

— Погоди,— отвечает папа, закрывшись газетой,— будут и винтики вертеться.

— Когда?

— После обеда.

После обеда папа лег на диван и заснул. Пришлось Оленьке в куклы играть, а то скучно. Повязала Тимку тряпкой, будто одела, посадила на коврик и стала к нему кукол водить в гости. Приведет куклу и скажет:

— Здравствуй, дедушка! Поцелуй внучку

Тимка понюхает куклу, будто поцелует. А Оленька другую ведет. Долго играла. Проснулся папа, посмотрел на коньки да как закричит:

— Мама, где у тебя машинное масло?

Принесла мама машинного масла в пузырьке. Накапал папа масла на винтики, они и завертелись.

— Ну, вот и коньки готовы. Чем плохи?

ОЛЕНЬКА НА КОНЬКАХ

Утром Оленька разбудила папу.

— Папа, кататься!

— Мишу проси,— сказал папа,— мне на работу итти надо.

— Зачем неправду говоришь? Ты теперь вечером уходишь.

— Нам на завод новую машину прислали,— сказал папа,— ставить будем, и мне надо быть.

— Совсем новую, каких не было?

— Да.

— Ну, иди,— и Оленька вздохнула.

Потом надела валенки, надела шубу и пошла наверх к Мише.

Миша пил чай и читал книжку.

— Миша, пойдем на коньках кататься. Мне папа коньки отчистил.

— Дедушку Егора проси,— сказал Миша, — мне некогда: в школу итти надо.

Пошла Оленька домой, умылась, чаю напилась, оделась и, захватив коньки, отправилась к дедушке Егору в сторожку. А дедушка Егор валенки тете Кате подшивает. Торопится.

— Пойди-ка ты,— говорит,— к Лене Нестеровой. Она вечером учится, а сейчас дома. С ней и покатаешься.

Пошла Оленька к Лене Нестеровой, а Лена картошку чистит к обеду.

— Лена, пойдем на коньках кататься. Вот они.

— Помоги мне картошки начистить,— сказала Лена.— Начистим и пойдем.

Начистили картошки и пошли во двор.

Надела Лена Оленьке на правую ногу конек, привязала и говорит:

— Ну, катись! Одной ногой беги, а другой катись. Как научишься на одной ноге, тогда другой конек привяжу.

Встала Оленька на дорожку. Дорожка ледяная, ровная, как раз для катанья. Стоит Оленька на коньке, другой ногой отпихивается, а катиться — не катится.

— Надень, Лена, другой конек. С одним, не выходит.

— Эх, ты! — говорит Лена.— С двумя и подавно не выйдет.

— Нет, выйдет.

Привязала Лена другой конек. Встала Оленька на дорожку—и ни с места. Коньки подгибаются, шатаются. Того и гляди, упадешь, растянешься.

Вышла на крыльцо Оленькина мама.

— Эх, ты, Лена, Лена! Не умеешь с Оленькой кататься. Смотри, как мы покатимся.

Взяла мама Оленьку за руки и потянула к себе. Покатилась Оленька. Мама назад пятится, а Оленька вперед катится.

Пришел с работы папа. Салазки новые привез.

— Эх,— говорит,— не умеете вы с Оленькой кататься! Держись, Оленька, за салазки. Крепко держись и на ногах крепко стой. Поставь ноги рядом и стой.

Покатил папа салазки, и Оленька покатилась. Да как быстро! Не купил бы папа салазки, ничего бы не вышло.

ВОРОБЕЙ

Шла Оленька с мамой по улице. Мороз был такой, что ой-ой-ой! Даже милиционер надел под шапку вязаный колпак с наушниками.

Закутала мама Оленьку теплым платком, одни только глаза видны.

— Беги, Оленька, теплей будет!

Вдруг на дороге какой-то комочек. Подбежала Оленька ближе: воробей. Лежит, нахохлился, лапки поджал, глаза закрыл.

— Мама, птичка мертвая.

Подошла мама. Подняла воробья. Посмотрела.

— Замерз, должно быть. Возьмем его домой?

— Возьмем.

Принесли воробья домой. Положили в коробку, ватой обернули.

— Он, мама, мертвый?— спрашивает Оленька.

— Стало быть, мертвый.

— Как жалко!

Посидела Оленька у стола, все на воробья смотрела. Захотела спать.

— Ложись, Оленька.

— А воробей один будет?

— Что ему сделается? У нас кошки нет, а чужих Тимка не пустит.

Легла Оленька спать. Говорит Тимке:

— Сторожи воробья!

И заснула.

Проснулась утром, побежала воробья смотреть. А в коробке одна вата.

— Вон твой воробей, — показала мама на шкап,— отогрелся.

Посмотрела Оленька на шкап — сидит воробей на шкапу живойю

ОЛЕНЬКА НА ЛЫЖАХ

— Оленька, — говорит Миша,— давай на лыжах ходить.

— Как?

— Становись позади меня. Вон я для тебя вторые петли сделал. Всунь в них ноги. Всунула? Держись за меня крепко. Держишься? Я вот этой ногой двину, и ты этой же двигай. Я вот этой, и ты вон той, другой. Раз — вот этой, два — вон той. Ну, пошли! Раз, два! Раз, два!

И правда, пошли.

— Мама, я на лыжах иду!

— Иди, иди, только не свались.

Вдруг, откуда ни возьмись — Тимка. Подбежал и прыг на лыжи. ‘И я, мол, с вами кататься хочу’.

— Тимка, не мешай!

А его уж и нет, свалился. Пошли дальше, а он опять прыгнуть норовит.

— Тимка, не мешай!

Хотела его Оленька прогнать и сама свалилась.

— Погоди, — говорит Миша,— сейчас и Тимку устроим.

Сбегал домой, принес ящик, привязал к нему веревку, а другой конец веревки — к Оленькиной ноге. Посадил Тимку в ящик.

— Сиди!

Встал на лыжи, и опять пошли. Миша впереди, Оленька за ним, а Тимка позади, в ящике, дерг да дерг Оленьку за веревку.

— Ты что дергаешь?

А он опять дерг да дерг. Оглянулась Оленька, раз! — и повалилась. Потянула за собой Мишу, и он свалился. Один Тимка сидит в ящике: и облизывается.

ЕЛКА

Оленька с папой поехали к дяде Коле. Он живет за городом. Полчаса нужно ехать по железной дороге.

Сели в детский вагон. По стенам картинки развешаны, под потолком — куклы, мишки, птицы-чучела. Тронулся поезд, и все они закачались в разные стороны.

Купил папа Оленьке у

продавщиц, которые по вагонам ходят, пирожок, ватрушку и тянучку. Ест Оленька и в окно смотрит. А за окнами елки бегут, бегут, бегут. Много. Ровные, густые, в снегу.

— Папа, давай срубим елку здесь,— говорит Оленька.— Вон их сколько. И к дяде Коле не надо ездить.

— Эти елки нарочно посажены, чтобы рельсы снегом не заносило. Погонит ветер с поля снег, до елок наметет, а дальше елки не пустят.

Приехали к дяде Коле. У него на двери замок: дома нет.

У крыльца в сугробе елка стоит. Хорошенькая, круглая, густая. Лучше тех, что на железной дороге.

Пошли папа с Оленькой к дяди-колиным соседям за ключом.

Вдруг дядя Коля сам навстречу идет.

— Долго меня ждали? — спрашивает. — Я за керосином ходил.

Отпер дверь. Вошли, разделись. Стали чай пить. Напились, а Оленька спрашивает:

— А елку срубил? Где она?

— Елка готова, — говорит дядя Коля. — Вот соберетесь назад, и дам тебе твою елку.

Оглядела Оленька всю комнату, пошла на кухню. Нет нигде елки.

— Нет ее нигде… Она, может быть, в лесу осталась?

— Зачем ей в лесу оставаться, если срублена? Здесь она, не беспокойся. Ты мимо нее шла, а не заметила.

Опять Оленька пошла искать, и опять нет нигде. А папа с дядей Колей разговаривают и внимания на нее не обращают.

Села Оленька на стул и надулась.

Дядя Коля посмотрел на нее, взял за руку, подвел к окну и показал на ту елку, которая у крыльца.

— Это наша? — удивилась Оленька. — Когда ты ее посадил? Я летом приезжала, ее не было.

— Я же тебе сказал, что в лесу ее срубил. Вот и воткнул ее в сугроб, чтобы она свежая была, не засохла до твоего приезда.

Собрались ехать назад домой, оделись. Дядя Коля вытащил елку из сугроба и запихал ее в мешок, а мешок завязал.

— Вот и елка твоя одета. Так ее везти удобнее. Не поломаете.

Привезли елку домой. Внесли в комнату, вынули из мешка, расправили, поставили в ведро с водой, чтобы дольше не осыпалась. И стали ее украшать.

Украсили, свечки прилепили. Позвали Мишу и Лену. Зажгли свечи. Папа на гармони заиграл, и пошла пляска.

Дети скачут, и Тимка с ними. Лает, радуется.

Утром проснулась Оленька, смотрит: верхние ветки на елке шевелятся. Это воробей по веткам скачет. Скакал, скакал и зачирикал.

НОВЫЙ ГОД

— Вставай, Оленька,— будит мама,— новый год тебе пошел. Шестой.

— Совсем новый?— спрашивает Оленька.— Вчера его не было?

— Не было.

— Никогда не было?

— Никогда. Вот интересно!

Оленька открыла один глаз и поглядела: какой такой новый год? Ой, какой светлый! Ослепнуть можно. Все кругом точно начищено. Печка блестит, комод блестит, потолок блестит, пол блестит, таз на скамейке блестит, и вода в нем блестит… А за окном что делается, даже не расскажешь. Каждая снежинка так и горит, так и переливается.

— Самовар вскипел!— крикнула в дверь тетя Катя, и голос у нее тоже светлый, звонкий, новый.

Встала Оленька и начала все разглядывать: новое или не новое? Вот кружка. Край у нее отбит еще во вчерашнем году, а сама она все-таки новая. Даже цветок на ней как будто больше стал. Распустился.

Вот ножницы. Один кончик у них погнутый, как и прежде. Зато какие они светлые, точно из зеркала. Вот мочалка на веревке у печки жгутом висит. И она новая. Выжата круто-круто, сухо-сухо и покачивается. Ухватила Оленька веревку, потянула к себе и отпустила. ‘Гумм…’ пропела веревка, а мочалка подскочила, упала на пол и на полу еще раз подпрыгнула.

— Какой новый ‘новый год’! — удивилась Оленька и полезла под кровать искать старую куклу. Тимка-пес ее изгрыз и спрятал. Если и кукла стала новой, значит, ничего от вчерашнего года не осталось, все обновилось. Залезла Оленька под кровать, а там не то что куклы, пыли — и той нет. Пол под кроватью новый, чистый. Вылезла Оленька обратно, поднялась на ноги, глядь: сидит кукла на окне, у цветочного горшка. На голове у куклы косынка с крапинками. Сама кукла подпоясана тесемкой. Глаза новые, круглые, черные. Рот красивый. Ноги заштопаны. Всех новей стала кукла.

Взяла Оленька куклу на руки и пошла к папе. А папа сидит на стуле у окна в новой рубашке, глядится в зеркальце и бреется. Увидел в зеркальце Оленьку и стал гримасничать. Сам весь в мыле, смешной.

Бритва звенит, вспыхивает и зайчиков на потолок пускает. Побрился папа и говорит:

— Ну-ка, Оленька, пойдем, поглядим: выросла ты в новом году или укоротилась.

Встала Оленька у дверного косяка, подняла подбородок и не шевелится. Вдруг укоротилась?

Положил папа ей на макушку линейку, чиркнул карандашом.

— Смотри, какая стала.

Взглянула Оленька. Вон прошлогодняя метка, а вон нынешняя. Ой, какая высокая! Никогда такой не была.

Прибежал со двора Тимка-пес, и его стали мерить. Поставили на задние лапы и смерили. И он вырос. Посадила Оленька на Тимку куклу, а он ее цоп! — и под кровать. Спрятал, вернулся и давай из своей плошки воду лакать.

— Тимка, принеси куклу? Сейчас же принеси!

А он ни с места.

Полезла Оленька за куклой сама. Лежит кукла под кроватью лицом вниз, руки в стороны. Прибежал Тимка, хотел отнять, а Оленька его прогнала.

— Уходи, уходи! Смотреть на тебя не хочу. Все стало новым, один ты не новый. Каким был несносным, таким и остался.

ГОРА

— Оля! Оленька! — зовет Миша.— Идем строить гору,

У Миши на плече лопата, на ногах высокие валенки, а на голове шапка-ушанка со спущенными ушами.

Он идет впереди по узкой тропке, которую протоптал еще вчера, Оленька пробирается вслед за ним. Итти очень неудобно. Тесно, снежно, яма на яме. По обе стороны сугробы. И держаться не за что. Бредет Оленька, молчит, только сопит.

— Иди, иди,— утешает Миша,— тут близко.

Наконец, дошли. Вон колодец, из которого летом воду берут, чтобы огород поливать. Весь засыпанный, белый. Только железная труба чернеет.

— Тут пригорок,— говорит Миша,— вот и будем вниз кататься прямо к забору. Накидаем гору, водой польем. Будет гладкая, скользкая.

Стал Миша перед колодцем рыть глубокий ход. Роет и снег в кучу сваливает.

Прибежали ребята — Колька, Петька, Сережка, тоже с лопатами. Стали кидать снег вчетвером. Скоро куча стала высокая, широкая. Настоящая гора.

Начали гору оправлять: края сравнивать, верхушку приминать.

— Становись, Оленька, на верхушку. Тебе все видно будет, и мешать не будешь. А то как раз повалим.

Посадили Оленьку на верхушку горы.

— Вставай, не бойся, не провалишься. Снег крепкий, умятый.

Поднялась Оленька на корточки, потом выпрямилась. Как высоко! Даже страшно. И ухватиться не за что.

— Миша, я сяду.

— Ну, садись. Только ноги подбирай, а то лопатой угодим.

Села Оленька на корточки. Ребята стали у горы скат делать. Снег сгребают, лопатами прихлопывают. Сделали скат, дорожку стали приминать.

— Вот и готово!— кричит Миша.— Слезай, поливать будем.

Хотела Оленька коленки разогнуть, не разгибаются: засидела.

— Эх, ты!— говорит Сережа.— Вались на бок, вот и разогнешься.

Повалилась Оленька на бок, а Сережка ее цап! — ухватил и потащил вниз. Испугалась Оленька, стала брыкаться, и коленки сразу отошли.

— Пойдем за ведрами,— говорит Миша,— разомнешься.

Пошли опять по Мишиной тропке. Шли, шли. Вышли на дорожку, крепкую и широкую. Обрадовалась Оленька и — бегом домой.

— Мама, дай молочный бидон. Я воды налью. Гору поливать.

Взяла Оленька бидон, поставила сама в раковину и налила до краев. Пока кран завертывала, вода через край полилась. Мама отлила немного, чтобы вода не плескалась, и дала бидон Оленьке.

Потащила Оленька его к горе. А там уж поливают. Из ведер, из кувшинов, из чего попало.

— Ну,— говорит Миша,— пускай заледенеет. Вечером опять польем. А завтра — кататься.

НА САЛАЗКАХ

На другой день, только Оленька чай пить села, Миша в окно стучит. Показывает что-то руками. Понять нельзя.

Открыла мама форточку, а он кричит:

— Пускай с горы кататься идет.

Напилась Оленька чаю, оделась, вышла. А уж Миша со своими приятелями с горы катят,

— Иди,— кричат, — иди скорей! Вот здорово! Вот сюда, по ступенькам. Давай руку!

Втащили ее наверх. Посадили позади Сережки.

— Держи его за пояс.

Р-раз! Торчком вниз… Хотела крикнуть, не успела. Катят уже по дорожке. С одной дорожки перескочили на другую. Хлоп — в забор.

— Сиди,— говорит Сережка,— я тебя назад свезу.

Побежал. А навстречу Миша с Колькой. Едва от них в снег своротить успели.

— Оглашенные! — кричит Сережка.— Дожидаться надо! — И побежал дальше.

Втащил салазки на гору. Опять сели.

— Эй, берегись, едем!

Р-раз! Торчком вниз… Докатились до забора — хлоп! И опять назад.

Тут с соседнего двора пришел Митька с решетом. Влез на гору, сел в решето, отпихнулся — и вниз. На дорожку выехал и завертелся.

— Эх, ты!— смеется Миша.— На решете и то не можешь. Смотри, как я безо всего.

Подобрал полы, сел на лед, ноги врозь и покатился.

До второй дорожки докатился, а дальше сил нет.

— На салазках лучше.

А Митька решето кинул, взбежал на гору, хлоп на живот и скатился.

Потом побежал домой за салазками и за сестрой Лизой. Прикатил на салазках Лизу, а позади них старший брат на коньках. Взошел, не снимая коньков, на гору — да с горы. Вот это лихо! Лучше салазок.

Потом посадил обеих девочек на салазки. Сам встал сзади, взял веревку в руки. Так вместе и скатились.

А Лиза, точно завелась: ‘ай-ай-ай-ай!’ кричит.

— Ты что, Лиза, кричишь?

А она во весь рот смеется.

— Хорошо?

А она в ладоши хлопает. Значит, хорошо.

Слышит Оленька, в стекло стучат. Взглянула на окно: в окне мама Тимку держит. Рвется у нее Тимка из рук. Кататься хочет. Прибежал. Стали с ним кататься. Впереди

Прибежал Тимка, стали с ним кататься. всех Тимка, за ним Лиза, за ней Оленька, а сзади всех на коньках Лизин брат. Весело!

КРЕПОСТЬ

Вышла Оленька с Тимкой со двора на улицу.

Улица у них особенная. По ней почти не ездят, потому что ехать можно только в одну сторону. С другой стороны — речка. Моста через речку нет. Значит, и ехать нельзя.

Оленькин дом последний на улице. Дальше огороды. В конце улицы всегда ребята играют.

Вот и сейчас столько их набежало, что не сочтешь. И дом у них из снега выстроен. Кричат изо всех сил. Бегают, друг на друга наскакивают. Одни ребята сбились в кучу за снежными стенами, а другие на них нападают.

— Тимка,— крикнула Оленька,— война!

Залаял Тимка, кинулся к ребятам, и Оленька за ним. Не успела добежать: бац ей в грудь ком снега. Остановилась Оленька: бац друго

Читайте также: