Четверо из гусиного гнезда, Зилов Лев Николаевич, Год: 1929 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Л. ЗИЛОВ и М. ПАВЛОВА

ЧЕТВЕРО ИЗ ГУСИНОГО ГНЕЗДА

Повесть для детей старшего возраста

Рисунки худ. В. Милашевского

МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ
1929

ГЕКТОР ИЗ ГУСИНОГО ГНЕЗДА

В компании Гудзонова залива работали сотни индейцев. Летом они разносили товар, а зимой на собаках развозили письма и посылки.

С наступлением весны, когда снег и лед исчезали, кончалась и собачья работа. Летом на собаках ездить нельзя, и им давался полный отдых. Казалось — живи в свое удовольствие да поправляйся. Но не тут-то было. Летом индейцам кормить собак нечем. Более предприимчивые и сильные собаки, видя, что от хозяев ничего не добьешься, собирались партиями и уходили в глубь страны. Там, в речонках, в мелких болотистых местах, они ловили лягушек, а кое-где и рыбу. Осенью, когда берега рек и озер начинали затягиваться льдом, собаки возвращались обратно к своим хозяевам.

Мать Гектора уходила за другими, странствуя вдоль рек и озер. Там, на озерах в камышах, появилось у нее на свет шестеро щенят.

Между свалившимися деревьями она приготовила им логово из палого сухого листа. Неподалеку, у бобров нашелся запас сена — она и его натаскала сюда же.

В логове было сухо и мягко, но однажды разразилась сильная буря, и ливень залил ее убежище. Собака не растерялась. Она по очереди перетаскала щенят за шиворот на выдававшиеся над водой толстые сучья. Щенята цеплялись как могли за мокрую кору и, испуганные, продрогшие, отчаянно визжали. Что было делать матери? Она вспомнила, что невдалеке видела как-то покинутое гусями гнездо, разыскала его и, переплывая большие лужи, перетаскала туда под дождем щенят.

В гнезде было почти сухо. Мать Гектора, отряхнув с себя воду, улеглась около щенят, покормила и согрела их.

Когда реки вошли опять в берега, в лужах осталось много рыбы, и собакам была хорошая пожива. У матери молока стало вдоволь, и щенята быстро выросли и потолстели.

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ДВУНОГИМИ

Однажды утром щенята проснулись от сильного холода. В воздухе носились легкие снежные пушинки. Гектор с братьями и сестрами обрадовались и стали ловить их. А вокруг на земле и по траве насыпало этих пушинок столько, что все побелело.

За день потеплело, снег стаял, но на следующее утро его оказалось куда больше, чем накануне. Он повсюду лежал толстым и плотным слоем.

Старые опытные собаки не удивлялись: им это было не впервой. К полудню, когда опять потеплело, вся стая друг за другом двинулась прочь от озера. Они шли целый день и остановились только к ночи. С утра двинулись дальше. Шли-шли по мягкому снегу, и казалось — конца этому не будет.

Щенятам было еще труднее. Взрослые собаки знали, куда шли, а мелюзга плелась’ за ними только потому, что боялась отстать. Они еле ковыляли, с трудом поспевая за взрослыми. Лапы у них опухли и скользили по снегу. От усталости они шатались из стороны в сторону, но на них никто не обращал внимания. Всегда заботливая мать злобно пощипывала их, если они отставали.

По счастью для щенят погода стояла хорошая, и без особых бед они тащились кое-как от одного ночлега к другому. Хорошо было и то, что собакам приходилось останавливаться, чтобы наловить рыбы или дичи. Мать не раз возвращалась под вечер с охоты с зайчонком, которого и делила между всеми поровну.

Все вперед и вперед подвигалась стая. Щенята уже совсем выбивались из сил, как вдруг они вышли из леса и увидали какие-то странные огромные кучи — это были вигвамы индейцев. Щенят поразили странные двуногие звери. Одни из них были крупные, другие — средние, а то и совсем маленькие.

Щенята так испугались, что бросились было в лес, но мать погнала их вперед. Все взрослые собаки завиляли хвостами, приветливо залаяли и смело пошли к вигвамам, не боясь этих страшных великанов.

Мать щенят вдруг радостно взвизгнула и бросилась к одному двуногому, а он стал трепать ее по шее. Щенята с испуга не выдержали, поджали хвосты и снова бросились назад в лес,— откуда только силы взялись, Они бежали без оглядки, не помня себя, все дальше и дальше, только бы не видать двуногих.

В темноте леса они сбились в кучу и начали пищать. Они звали мать, но она к ним не шла. Только когда уж рассвело, они услышали голос матери. Обрадованные, бросились на ее зов, но рядом с матерью стоял один из двуногих. От страха они опять хотели бежать, но мать стала звать их к себе так весело и уверенно, что они решили приблизиться.

Опасливо сделали несколько шагов вперед и снова остановились. Сели на снег и стали визжать. Но мать не подходила. Она чувствовала себя превосходно, ей не было до них никакого дела. Она подобострастно смотрела на двуногое животное и виляла хвостом. Дрожа от холода и страха, собачонки стали медленно подвигаться и вдруг заметили на шее у матери ремень, длинный конец которого держал двуногий. Удивительнее всего было то, что мать не старалась вырваться. Ей только хотелось, чтобы щенята подошли поближе.

Преодолевая свой ужас, оглядываясь на страшилище, они наконец подползли к ней, тогда она радостно облизала их и принялась кормить. Но в это время двуногое существо подсунуло под живот одному из щенят свою переднюю лапу и хотело приподнять его. В невыразимом ужасе щенок извернулся и вонзил острые, как иголки, зубы в голую, про. пахшую рыбой и дымом лапу чудовища.

Тот взбесился от боли и так сильно швырнул щенка на землю, что чуть дух из него не вышиб.

Мать не кинулась на мучителя, она только вырвалась и побежала с щенятами в лес. Кое-как, зарывшись в ворох листьев, они переночевали там, но на утро мороз стал еще сильнее, и мать снова потащилась с ними обратно к вигвамам и помирилась о двуногим пугалом.

Щенят окружили маленькие двуногие, которых звали мальчиками. Они набросили на них ремни с петлей (лассо) и потащили их в дом. Щенки старались вырваться, кусались, но ничто не помогало: мальчики были сильнее их. В доме их хорошо накормили и отвели им теплое место для спанья. Щенки вели себя неопрятно. Им отвешивали по затрещине и выкидывали за дверь. Озябнув, они начинали скулить и царапаться, и их впускали снова, приказывали лечь на место, грозили пальцем и что-то приговаривали.

Взять себя на руки щенята не давали и кусались, но мальчикам дали кожаные перчатки, которых не прокусишь. И понемногу щенята стали привыкать к своим хозяевам и старались во всем подражать другим щенкам, которые выросли в деревне среди людей и не боялись их.

ШКОЛА ЖИЗНИ

Через некоторое время мать щенят стала часто и надолго пропадать, а когда возвращалась домой, то бывала так утомлена, что и вылизать их у нее нехватало сил.

Проходили месяцы, щенята превратились в молодых собак, много играли с мальчиками в вигваме и на улице. По утрам, когда мальчики отправлялись в школу, щенята по обыкновению увязывались с ними, но их отгоняли и отсылали назад.

Когда однажды вместе с другими собаками они попытались проникнуть в школу, на них со страшным лаем набросился огромный пес. Щенята поджали хвосты и бросились бежать без оглядки. От сильного бега у них кололо в боках, но они не смели остановиться и оглянуться, пока не добрались до своего вигвама.

Как-то вечером, играя с детьми, щенята услыхали веселое, побрякиванье бубенчиков. Мальчики бросились к лесу, и щенята помчались за ними. Вскоре им навстречу выбежал из-за кустов большой обоз саней. Как быстро они мчались!.. В каждые сани были запряжены гуськом четыре собаки. Среди них была и мать щенят. Она узнала их, весело залаяла, но промчалась мимо, не имея возможности остановиться. В поселке собак быстро распрягли и накормили. Некоторые из них хромали и оставляли на снегу кровавые следы. Но и те сначала наелись, а уж потом, принялись зализывать раны.

Вскоре хозяин вигвама, отец мальчиков, обратил внимание на щенят и стал уверять своих домашних, что это уже настоящие собаки и скоро можно будет пустить их в работу. Он стал выдавать щенятам порцию хорошей рыбы, а когда ему случалось счастливо поохотиться, им перепадала и дичь. Щенята росли и постепенно обучались житейским правилам.

Так, например, бывало, что после сытного ужина они съедали хозяйские мокассины, сшитые из сухой прокопченной кожи. Мокассины эти и вполовину не были так вкусны, как рыба. Грызли их щенята из озорства и для того, чтобы лишний раз поточить зубы. Ну и попадало же им за это!..

Раз хозяин вернулся с охоты и привез полные сани оленьего мяса. Придя в вигвам, он снял свою кожаную куртку и повесил ее сушиться.

Щенята по опыту знали, что после удачной охоты им обязательно дадут дичины, и пришли в радостное возбуждение. Шаля и резвясь, они напали на хозяйскую куртку, стащили ее на пол и принялись уничтожать старую, противную, прокопченную кожу. Тут их и поймали на месте преступления.

Вот поднялась история!

Хозяин был так взбешен, что отодрал щенят хлыстом до крови и вышвырнул вон на мороз. Всю ночь они визжали и надрывались от лая.

БУДУЩЕЕ ОРУДИЕ ПЫТКИ

Собак обыкновенно приучают к езде, когда им минет одиннадцать месяцев. Ждут только санного пути. Зима на этот раз была хорошая, было много рыбы и дичи, так что собаки не голодали. Щенята играли, ели и шалили, а время шло да шло…

Пришел как-то раз в вигвам старый индеец и сел на пол на оленью кожу, на которой лениво валялись щенята, поглядывая на огонь. Он вынул изо рта трубочку и сказал:

— Славные щенята. Им, кажется, скоро год.

Хозяин стал считать по пальцам, называя месяцы в обратном порядке.

— Нет,— ответил он, — по-моему, им около десяти месяцев. Еще один месяц погуляют, окрепнут, тогда мы их и объездим.

Они оба поласкали щенят, пощупали их шеи, мускулы ног, заглянули в рот и остались ими довольны.

— Редкие собаки будут, — сказал хозяин и потрепал одного из них по груди,

На следующий день в вигвам вошел другой старик-индеец, которого звали Мемотас. Голос у него был такой тихий, мягкий и кроткий, что молодые псы сразу почувствовали к нему доверие.

Мемотас был собачьим шорником. Щенята воображали, что он играет с ними, когда он морил их шеи для хомутов и туловища для шлей. Ему заказали сбрую из лосиной шкуры.

Он присел у огня и стал хвастать, что не было ни одной собаки, которая смогла бы порвать ремни его упряжи. Его сбруя сделана так хитро, что выскользнуть из нее невозможно.

Уходя из вигвама, он ласково погладил щенят, объявив, что они стали великолепными собаками.

Через несколько дней он принес точь-в-точь такую же сбрую, какую надевали на больших собак: только колокольчиков на ней не было. Он бросил ее в угол и закрыл тряпкой. Щенята весело прыгали около него, а он шутливо балагурил с ними и вдруг, как бы случайно, взял из кучи сбрую и стал играть с одним из щенят, давая ему ловить ремни, которые сейчас же отдергивал. Когда же щенок увлекся игрой, он быстро накинул ему хомут на шею и сбрую на спину.

Убедившись, что сбруя пригнана хорошо, он так же проворно и ловко снял ее. Щенята решили, что это тоже игра. Они лезли к нему наперебой, и он примерял на каждого их будущее орудие пытки.

Несколько дней спустя хозяин привез связку маленьких колокольчиков, прикрепил их к ошейникам (хомутам) и к сбруе и сказал находившимся в вигваме товарищам:

— Через несколько дней начнем их обламывать.

В РАБОТУ

И действительно, как-то утром явились двое дюжих индейцев. Грубо схватив щенят, они напялили на них через голову сбрую, крепко затянули их лосинными ремнями, запрягли гусем, поставив впереди опытную ездовую собаку, а вожжи привязали к тяжелым саням.

— Марш! Марш! — закричали они им.

Молодые собаки не двинулись с места, а только тряслись от страха и старались сбросить с себя крепко затянутые ремни.

Бедный старый вожак Араб пытался исполнять свои обязанности, но что он мог сделать один против четырех упрямых, напуганных молодых животных.

— Марш! Марш! — ревели погонщики. Араб надрывался в хомуте, а четыре упрямца натянули мускулы передних ног, как железные прутья, крепко уперлись лапами в землю — и ни с места. Учителя выходили из себя, кричали на них до хрипоты, кричали и на Араба, хотя тот, высунув язык, тянул изо всех сил, так что глаза у него наливались кровью.

Наконец индейцы пустили в ход кожаные ремни со свинцом на концах. Бичи свистнули в воздухе, рассекли щенятам уши и оставили широкие вспухшие боках. Погонщики кричали во всю глотку:

— Вперед, марш, дрянные псы!

Но в жилах щенят текла кровь не только эскимосских собак, но и самых упрямых на свете — английских. Они не двинулись ни на шаг, а легли в снег, точно хотели сказать:

‘Если вы так дурно о нами обращаетесь, то мы вас слушаться не намерены’.

Погонщики выходили из себя и не знали, что предпринять. Первый раз им приходилось иметь дело с собаками, на которых не действовали удары бича. Они принялись бить чем попало и по чему попало. От ужаса и боли собаки не решались встать на ноги и продолжали лежать в снегу.

Наконец вступился хозяин, и это было как-раз вовремя — иначе дело кончилось бы плохо.

Одна из собак не выдержала, бросилась на своего мучителя и так сильно укусила его за ногу, что ему пришлось надолго бросить свое ремесло.

Хозяин подошел к щенятам, поднял их и снял с них сбрую. Хоть он и ругал их за упрямство, но был сердит и на погонщиков.

— Ну чего вы, дураки, добились? — говорил он собакам. — Все равно не миновать вам сани возить.

Оставшийся невредимым погонщик взял помощника и стал пробовать объезжать щенят поодиночке. Они запрягали их по очереди позади трех сильных ездовых собак, да еще одну такую же запрягали сзади, чтобы она не давала им пятиться. Несмотря на все это, щенята, точно по уговору, ложились в снег, и собаки волокли их по мерзлым кочкам и ямам. Так продолжалось довольно долго, но волей-неволей они наконец стали сдаваться.

Только один Гектор не уступил ни на волос. Его перестали кормить, но и это не помогало.

Тогда погонщики припрягли его к маленьким саням, позади четырех сильных собак, которые проволокли его за несколько миль в лес. Там, не сняв с него сбруи и не отвязав вожжей от санок, оставили его одного. Уходя, погонщики сказали,

— Ну, теперь этот упрямец должен притащить санки домой или он околеет с голоду.

Но щенок дождался, когда люди и собаки скрылись из виду, перегрыз лосиные вожжи и съел их.

Подкрепив таким образом свои силы, он выпутался из запряжки и преспокойно отправился домой.

БЛЕДНОЛИЦЫЙ

Когда он явился к вигваму и хозяин понял, как он освободился, то покатился со смеху.

— Ну-ну, перехитрил погонщиков… Молодец! Хороший пес из тебя получится, не в пример другим.

Насмеявшись вдоволь, он принес ему две рыбы и внимательно наблюдал, как жадно тот их ел. В это время к ним подошел бледнолицый иностранец в большой теплой шубе. При нем были две огромных собаки. Незнакомец узнал у хозяина, в чем дело, и они оба смеялись, находя, что пес поступил умно. Белый человек осмотрел щенка и пришел в ужас, увидав, что уши его в ранах и вспухли, а бока в рубцах от бича.

— Сколько вы хотите за этого пса?— спросил он индейца.

— Тридцать шкур! — отвечал тот.

— По рукам! — согласился незнакомец. — Приведите его тотчас же в факторию и там получите деньги.

Он осторожно погладил щенка по голове и ласково оказал:

— Ну, Гектор, если мы поймем друг друга, то твои мучения с сегодняшнего дня кончились.

Обе его собаки, Джек и Кесрфи, насторожили уши, подошли к Гектору и оглядели его о таким видом, точно и они были возмущены тем, как обработали его погонщики.

В этот же вечер новый хозяин обмыл раны Гектора и смазал их чем-то жирным, успокоившим боль.

— Вот теперь мы в порядке, Гектор, и я могу представить тебя твоим новым товарищам,— сказал он.

Когда он привел его в псарню, некоторые из собак не были расположены дружиться с незнакомцем и даже готовы были искусать его. Но его раны, ушибы и опухоли подействовали и на них. Они порычали, поскалили зубы и тем и ограничились. Даже пес Куна, всегда дурачившийся и любивший затевать драки, и тот не тронул Гектора.

Осмотрев его и обнюхан, он сел с ним рядом и завыл самым надрывающим сердце образом. Прочие псы, имевшие хоть каплю эскимосской крови, принялись ему вторить. Поднялся такой похоронный вой, что явился хозяин и приказал им прекратить свою музыку. Эскимосские собаки повыть любят, но в фактории это было запрещено, и только Куна, придравшись к случаю, не устоял против искушения и подбил всех своих товарищей насладиться запрещенным удовольствием.

НОВАЯ ЖИЗНЬ

У собак в фактории было прекрасное, удобное помещение. С соседнего заливного луга, где водились бобры, им навезли много хорошего сена. Все зарывались в него, не стесняясь, никто не страдал от непогоды и холода.

В фактории каждой собаке было определено свое особое дело. Бездельников не было, кроме подростков или стариков, которые жили на покое. Особенно сильные собаки возили дрова из дальних лесов для дома и школы.

Гектор пользовался пока что свободой и часто с другими молодыми товарищами сопровождал поезда, отправлявшиеся в лес.

Дорога тянулась на несколько миль и была прямая как стрела. Собаки, казалось, работали с искренним удовольствием.

Нагрузят дрова, укажут дорогу, скажут ‘марш!’ — и они самостоятельно, без погонщиков, мчатся домой. Там сани разгрузят, повернут собак обратно, головами к лесу, и они несутся снова за поклажей.

Чтобы привезти сено, связывали трое саней в ряд. Собаки очень любили, когда их так запрягали. Они волновались, прыгали, нервничали более обыкновенного, как будто готовились к состязанию в быстроте бега.

Сено возили для коров, которых Гектору долгое время не удавалось увидеть. Скотник, индеец Кеннеди, не позволял собакам бродить около хлевов. Но однажды, когда Гектор особенно к нему ластился, он сказал:

— Ты хочешь посмотреть коровушек, любопытный песик? Ну, пойдем, я тебе их покажу. — И он приотворил дверь хлева, куда Гектор и заглянул боязливо.

Как-то раз, слоняясь без дела по двору, он решил еще раз взглянуть на коров. Дверь в хлев была открыта: смотри, сколько хочешь. Ничего дурного и не случилось бы, если бы Гектор ограничился изучением коров издали, не переступая порога. Но он захотел рассмотреть их поближе и, подойдя к ним вплотную, стал их обнюхивать. И это бы еще ничего, но он ткнул одну из коров своим холодным носом. Что случилось дальше, он не помнит, но он вылетел из хлева гораздо скорее, чем туда вошел. И долго у него болели голова и все тело. Этот урок оказался назидательнее всех наставлений скотника, и после этого он уже никогда не подходил к коровам слишком близко.

Кроме дров и сена, собаки возили еще рыбу — белорыбицу, которой их кормят на севере. Ранней зимой рыба ловится в сети тысячами. Ее замораживают и высоко подвешивают на стоячих жердях, так что ни волки, ни другие хищные звери достать ее не могут.

Место рыбной ловли было миль за двадцать от фактории, и собаки с погонщиками-индейцами возили оттуда домой тяжелые возы рыбы. Собаки не особенно страшились этих поездок, потому что путь лежал через замерзшие озера и реки. Дорога там была легче, не то что по кочкам в лесу.

Наконец все тяжелые работы были закончены. Предстояло далекое путешествие, в которое многие из собак отправлялись не первый раз.

ПРИНЯТ В КОМПАНИЮ

Обыкновенно в запряжке передних саней обоза ходили Джек и Кеффи, но кроме них надо было выбрать еще двух. И вот вожаком поезда был выбран Вояжер, угрюмый и необщительный пес, да еще вдобавок кривой на один глаз.

Вне запряжки он выглядел самым некрасивым из всех. У него были тонкие высокие ноги и длинное туловище. Шерсть — грязно-белого цвета с рыжеватыми пятнами. Он был единственной собакой, которую Гектор терпеть не мог. Держась в стороне, Вояжер своим единственным глазом, казалось, постоянно следит за всеми и остерегается, как бы не подошли к нему со стороны слепого глаза. Но вожаком он был несравненным, неутомимым, смелым и выдержанным. Его безошибочному чутью проводники доверялись безусловно.

В бешеную снежную бурю, когда вихрь рвал, кружил, ослеплял и доводил остальных собак почти до отчаяния, а мороз леденил мозг в костях, проводники знали, что только один старый, умный Вояжер сможет вывести всех на настоящую дорогу. И никогда еще этот удивительный пес не обманул надежд путников.

Другой собакой, выбранной в переднюю запряжку, был Цезарь.

Наконец наступил день отъезда. Было страшно холодно. До рассвета оставалось еще несколько часов, и на небе ярко сияли звезды. Поклажа была упакована в сани еще накануне. Все было предусмотрено и приготовлено.

Индейцы-работники стали запрягать собак, и хоть они были не кормлены, однако волновались, громко лаяли и прыгали в сбруе, как-будто им предстояло большое удовольствие.

Из дому вышли одетые в меха хозяин и проводник и сели в сани. Раздались слова команды:

— Марш! Марш!

Собаки рванулись вперед, тяжелые сани с визгом двинулись по твердому снегу и одни за другими стали скрываться из виду.

Вояжер совершенно преобразился: голова его приподнята, единственный глаз мечет искры от возбуждения. Не очень-то красивый хвост победно вытянут и передает его волнение.

Скучно стало Гектору после отъезда шестнадцати собак, между которыми были у него и друзья. Уныло околачивался он около дома, пока Кеннеди носил дрова и воду. Проходя последний раз мимо Гектора с полными ведрами, он остановился и сказал:

— Ну, песик, не хочешь ли ты познакомиться с нашими детьми! Они видели, как ты тут шатаешься по двору, и пристают к матери, чтобы тебя к ним привели. Только сумеешь ли ты вести себя прилично?

Гектор, хоть и не понял слов Кеннеди, но догадался, что тот предлагает ему что-то приятное. Он закружился на Месте и Весело залаял.

Кеннеди повел Гектора в дом. Там, перед огнем, он поставил его в большое корыто с теплой водой и старательно вымыл с мылом. Потом окатил его несколько раз из ведра и долго вытирал с головы до ног, подвигая все ближе к огню.

После этого он принес большую буйволову шкуру, и разостлав ее на пол перед огнем, велел Гектору лечь на нее и спать до утра.

На следующее утро Кеннеди долго мучил собаку, расчесывая ее густую шерсть. Не успел он кончить, как раздался крикливый голос старой няньки-индианки.

— Веди-ка сюда собаку. Да чисто ли ты ее вымыл?

— Не беспокойся,— ответил Кеннеди,— чист, как поросенок.

Нянька осмотрела Гектора сама, хотела еще что-то спросить, но в это время дверь распахнулась, и в кухню вбежали двое детей.

Они бросились обнимать Гектора, прижимаясь к его пушистой шубе.

— Какая хорошая собака! Она наверно полюбит нас, и мы будем ее любить и играть с ней, как с Джеком и Кеффи.

После того как Гектора привели в дом, началась снежная буря и не прекращалась несколько дней под ряд.

Детям приходилось играть в кухне. Она была большая. В глубине стояла огромная железная печь, и в ней почти все время с треском и ревом горели дрова, от которых было так тепло кругом.

Старая нянька Мария все время следила за собакой, боясь, чтобы та не выкинула чего-нибудь непозволительного.

Дети добыли несколько подпруг и попон, закутали Гектора и стали бегать с ним по комнатам.

Сперва Гектор одурел от испуга, сделал деревянные ноги и не хотел трогаться с места. Но дети смеялись и ласкали его. Он перестал бояться и весело помчался с ними по комнатам, бестолково кидаясь во все стороны. Когда дети увидали, что собака развеселилась, они притащили запасную сбрую со звонкими серебряными бубенчиками и принялись его запрягать.

Помогая друг другу, они надевали хомут не той стороной и опять снимали его. Гектор лаял, толкал их лапами, делал вид, что хочет укусить, не давал снять хомут, вырывался и, поддразнивая их, бегал как угорелый.

Давно уже позабыв прежние страдания и обиды, он сам помогал детям надеть тесный хомут. Когда наконец дети напялили на него всю амуницию, они принялись громко кричать от восторга и хлопать в ладоши. Гектор отвечал им радостным лаем.

Они впрягли его сначала в опрокинутый стул, потом привязывали какие-то ящики. Девочка Миннехага вспомнила про свою детскую колясочку, сделанную из ящика на грубых колесиках. В одну минуту приволокли они этот экипаж и впрягли в него Гектора. Миннехага села в коляску, мальчик Сагастао — за кучера. Собака послушно потащила коляску вперед, оглядываясь на детей.

— Марш!— кричали они, и Гектор стрелой мчался вперед и, стараясь понять приказания ‘направо’ и ‘налево» возил их по кухне. И вышло так, что строптивец Гектор был покорен незаметно для него самого, без кнута и даже без резкого слова.

Быстро разнеслась по деревне весть, что Гектора объездили дети. Многие не хотели этому верить и говорили:

— Это все пустяки, одна только забава! А попробуйте его на льду или на дороге — тогда увидите, какая это упрямая скотина. Он замучил индейцев, которые не жалели для него ни кнута, ни пинков, ни палок. Поживем, увидим, какая еще будет комедия.

Буря продолжала свирепствовать, на улицу нельзя было высунуть носа, и дети поневоле придумывали все новые забавы. Они заставляли Гектора служить, ходить на задних лапах, выучили его ловить кусок хлеба, который клали ему на нос, отыскивать спрятанный башмак. Это Гектор проделывал мастерски, в особенности если ему удавалось сначала понюхать то, что собирались спрятать. Чей это башмак, ему было безразлично—маленький ли ботинок Миннехаги или огромный мокассин Кеннеди. Прятали куда только возможно: и в дрова, и под ковер, и за шкаф — Гектор находил одинаково легко.

Буря наконец прекратилась, и наступила ясная зимняя погода. Дети давно томились в заключении, в особенности Сагастао. Теперь они могли бегать и прыгать на озере перед домом сколько угодно.

Одевшись потеплее, они отправились, захватив с собой Гектора. Миннехага скоро озябла и ушла домой, а резвившийся на льду Сагастао внезапно остановился и сказал:

— Слушай, Гектор, разве ты не можешь возить меня по льду на санях, так же, как ты возишь нас дома в колясочке?

И он пустился бежать к дому, а Гектор — за ним. Прибежали к старику Кеннеди, и Сагастао стал его просить, чтобы он помог ему запрячь собаку в санки.

Старик и слышать не хотел, утверждая, что из этого ничего не выйдет и что не стоит возиться с упрямым псом, о которым ничего не могли сделать самые лучшие объездчики.

Сагастао горячо убеждал его, что индейцы не умели обращаться с Гектором и били его вместо того, чтобы приласкать. Наконец Кеннеди согласился.

— Вперед, Гектор, — закричал мальчик, и они взапуски бросились к дому. А Кеннеди уже тащил сбрую и самые легкие березовые санки. В одну минуту накинули шлею, застегнули подпругу, и покуда Мария отворяла дверь из кухни, Гектор уже трусил рысцой под музыку серебряных бубенчиков, а Сагастао горделиво натягивал вожжи.

Кеннеди так и застыл на одном месте, широко раскрыв рот. Сагастао крикнул ему, чтобы он толкнул к нему сани. Кеннеди нагнулся, взял сани в руки, дал им сильный толчок, и они быстро понеслись по льду туда, где стояли Сагастао с собакой.

При виде этого орудия прежних пыток Гектор весь затрясся, и шерсть у него встала гребнем. Вспомнились злые крики индейцев, их брань, удары хлыста, изрезавшие уши и спину. Боль от прежних ударов как-будто ожила снова, и Гектор глухо заворчал на ненавистные сани. Они катились как бы сами собой. Их вид вызвал все его упрямство, и он приготовился злобно броситься на врага.

Когда Сагастао, видя ужас собаки, ласково коснулся ее головы, она вздрогнула, ощетинилась и уже оскалила было зубы. Но веселая улыбка мальчика и его ласковые слова заставили ее опомниться. Страх прошел, и Гектор весело залаял прямо в лицо Сагастао. В доме к окну прижимались веселые ожидающие лица хозяйки, Миннехаги и старой горбуньи Марии. Только Кеннеди стоял поодаль, угрюмо и полуиспуганно наблюдая за всем происходящим.

Сагастао взял Гектора за передние ноги и осторожно потащил его к санкам. Тот стоял не шевелясь, пока мальчик продевал вожжи в петли на передке саней. Когда Сагастао встал в сани и весело скомандовал: ‘Ну, Гектор, марш’ — собака с такой силой рванулась вперед, что выдернула из-под него санки, и Сагастао опрокинулся на спину. Ноги его взметнулись вверх, а голова ударилась об лед так сильно, что, как он потом говорил, у него из глаз посыпались звезды.

Миннехага, увидав в окно, как упал брат, вскрикнула и заплакала от испуга. Мария, поспешно схватив толстую палку, побежала на помощь к мальчику, но Сагастао быстро вскочил на ноги и бросился навстречу горбунье.

— Милая Сането (это было ее индейское имя), Гектор не виноват! Не трогай его… Оставь нас, мы с ним поладим.

Он поправил шапку, ослабившую силу удара, и сказал собаке:

— Ничего, ничего, Гектор! Я был сам виноват. Мне надо было сесть, а не стоять. Я не знал, что ты такой сильный и что тебе так хочется бежать.

Он повернул сани в другую сторону, уселся удобно и плотно и, взяв вожжи в руки, весело крикнул:

— Ну, Гектор, марш! Постарайся-ка выбросить меня теперь из саней!

Собака пошла тише, но осторожность была ненужна. Сагастао сидел так крепко и так лихо правил, что Гектор осмелел и помчался вперед сколько было сил — то рысью, то вскачь. Мальчик заливался смехом и радостно кричал ‘марш, марш’, а Гектор отвечал ему лаем.

Он быстро понял повороты, и ему нравилось бешено скакать по твердому льду озера.

Наконец они оба наигрались досыта. Сагастао повернул собаку к дому, и она быстро побежала назад. У крыльца стояла целая толпа индейцев, которых собрал Кеннеди. Эти индейцы давно уж торговали Гектора, чтобы сварить его и съесть, вполне убежденные, что объездить его невозможно.

Кеннеди наслаждался их удивлением, собака, которую не могли укротить первейшие объездчики, была покорена маленьким мальчиком.

Хозяйка и Миннехага тоже вышли навстречу, поздравляя Сагастао. Они хотели ему помочь распрячь Гектора. Но мальчик никого не подпустил, и хотя его нос был добела отморожен, он все сделал сам и только тогда успокоился, когда привел Гектора в кухню и уложил на буйволову шкуру.

Так стал Гектор ездовой собакой. Каждый день дети весело катались на нем по льду. Иногда валкие сани опрокидывались и седоки выкатывались в снег, но это их не пугало, а придавало еще больше прелести их катанью.

НАСТОЯЩАЯ ЕЗДОВАЯ СОБАКА

Однажды после полудня появился на кухне известный в округе проводник Том Грив, который уехал вместе с хозяином, а теперь вернулся на лыжах.

Хозяйка и дети очень ему обрадовались. Он сказал, что поездка прошла благополучно и что он оставил путешественников утром, когда они завтракали у костра, судя по тому, что он бежал быстро, их можно было ожидать через несколько часов. Пока Том Грив ел на кухне, Сагастао кликнул Гектора и бросился бежать с ним к жилью Кеннеди. Проворно сообщив все новости, он стал просить санки и упряжку для Гектора, чтобы поехать встретить отца.

Осторожный, сперва Кеннеди отнекивался, но Оагастао так умильно смотрел на него и так упрашивал, что, по обыкновению, он уступил и даже сам увлекся мыслью удивить хозяина.

Гектора запрягли. Но Кеннеди не отпускал их, пока его зоркие глаза не разглядели далеко, за несколько миль, приближающегося по озеру обоза. Оагастао сел в сани, подоткнулся кругом меховой полостью, а Кеннеди потрепал Гектора по голове и оказал:

— Ну, Гектор, не осрами себя и нас. Покажи, чего ты стоишь, и не ударь лицом в грязь.

Тот лизнул его руку, попрыгал на месте, потом налег в хомут и пошел ровным ходом. Вскоре послышался звон бубенчиков, а затем показался и ряд саней.

Завидев родное жилье, собаки шалеют от радости, и остановить их в это время почти невозможно. Они рвутся из последних сил, забывая в своем волнении ушибы и раны, без которых не обходится ни одно далекое путешествие. Сагастао, заметив, с какой быстротой несутся вперед все сани, догадался повернуть свои обратно. Он остановил Гектора

Л. ЗИЛОВ и М. ПАВЛОВА

ЧЕТВЕРО ИЗ ГУСИНОГО ГНЕЗДА

Читайте также: