Приключения почтовых марок, Зилов Лев Николаевич, Год: 1916

Детская
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Скачать в PDF

0x01 graphic

Приключенія Почтовыхъ Марокъ

Разсказъ Л. Зилова

(сюжетъ заимствованъ),

СЪ РИСУНКАМИ.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
къ журналу ‘СВТЛЯЧОКЪ’
для раннихъ г.г. подписчиковъ на 1916 г.

Приключенія почтовыхъ марокъ.

РАЗСКАЗЪ.

I.

Въ почтамтъ привезли нсколько кипъ большихъ листовъ бумаги. На листахъ были вновь отпечатаны почтовыя марки, и каждая марка была отдлена отъ своихъ сосдокъ рядами круглыхъ, крошечныхъ дырочекъ.
Пока въ почтамт работали чиновники, и приходила и уходила публика,— марки на листахъ угрюмо молчали, боясь даже топотомъ перекинуться словомъ другъ съ другомъ.
Но когда почтамтъ заперли, и вс люди удалились,— вокругъ воцарилась глубокая тишина,— и марки точно ожили…
Он уже знали,— для чего он явились на свтъ. Объ этомъ имъ сказала большая старая печатная машина, которая печатала почтовыя марки, но машина объяснила все-таки не вполн ясно,— сказала только, что каждую марку оторвутъ, наклеютъ на конвертъ, и марка понесетъ письмо. Куда, зачмъ и какъ понесетъ,— машина не знала.
— Удивительно странно: какъ же это мы будемъ носить письма?— удивлялись марки.— Нтъ, тутъ что-нибудь не то… Впрочемъ, хорошо уже и то, что мы что-то можемъ сдлать и не будемъ лежать безъ дла!..
Одн марки радовались, другія только хмурирились и недовольно ворчали:
— Чего вы радуетесь? Вотъ уже совершенно нечего! Мы понимаемъ — родиться, напримръ, машиной: она, по крайней мр, уметъ двигаться, уметъ шумть… А марки? Что такое марки? Самое послднее дло. Еще пока мы вс вмст,— насъ хоть замтно, а когда насъ оторвутъ по одной,— куда же мы будемъ годны?..
Въ большой комнат были открыты форточки и втерокъ гулялъ свободно, шевеля бумагу, поднимая и нося по воздуху разныя бумажки.
Внезапно въ воздух закружился маленькій лоскутокъ бумажки — какъ бабочка. Это была старая марка, сорванная съ конверта, Новымъ маркамъ даже показалось, что у нея были крылышки.
— Здравствуйте!..— весело крикнула она:— вы новенькія?.. Ахъ, какъ я рада!.. И я была когда-то такая же!.. А теперь я старая марка,— посмотрите, какъ у меня испачкано платьице штемпелемъ. И съ вами то же будетъ. Только вы объ этомъ не жалйте: это пустяки. Самое главное, что вы можете принести добро, оказать услугу человку.

0x01 graphic

Три крайнія марки на верхнемъ лист кипы, которыя успли тсно сдружиться другъ съ другомъ,— ласково улыбнулись старой марк.
— Что это значитъ, что мы будемъ ‘носить письма’?— спросили он.
— Сами узнаете,— улыбнулась старая марка.— Это совсмъ не трудно!.. Только я желаю, чтобы вы доставили людямъ счастье и добро тми письмами, которыя понесете вы!.. Вы такія милыя, славныя!.. Ну, до свиданія!..
Она покружилась еще немного, поцловала по очереди вс три марки и вылетла въ форточку съ порывомъ втра.
А марки крпко задумались. Он никакъ не могли понять,— какъ он могутъ принести счастье хотя кому-нибудь. Он только любили все, что видли кругомъ: комнату, и людей, и солнце, и втеръ, но принести кому-нибудь счастье — разв сможетъ маленькая, слабая марка?
Долго, растревоженныя, не могли он заснуть, а тутъ еще ночь выдалась такая свтлая, что вся улица, какъ днемъ, видна…
— Ахъ, подруги!..— прошептала одна марка:— только бы намъ никогда не разлучаться и все длить вмст. Какъ бы это было хорошо!

II.

Ночь тянулась очень долго, и марки скучали невыносимо. Наконецъ, солнце заглянуло въ окна, и въ почтамт стали появляться люди, послышались голоса, и работа закипла.
— Дай-ка сюда новыя марки!— сказалъ одинъ чиновникъ почтамтскому сторожу, и тотъ снялъ верхнюю кипу и положилъ ее на столъ, у ршетки.
Чиновникъ принялся считать листы, а наши подруги-марки внимательно посматривали изъ-подъ пальца, которымъ онъ надавливалъ на нихъ.
Едва онъ покончилъ со счетомъ, какъ сидвшій за клеенчатымъ столомъ другой чиновникъ потребовалъ себ городскихъ марокъ. Когда ему подали ихъ, чиновникъ оторвалъ цлую гирлянду марокъ и передалъ ее въ окошечко покупателю, потомъ еще, еще и, наконецъ, дошла очередь и до трехъ подругъ-марокъ. Он достались бойкому мальчику въ фартук поверхъ пальто. Онъ вложилъ ихъ въ маленькую записную книжку и выбжалъ на улицу.
Миновавъ два переулка, онъ свернулъ въ третій и вошелъ въ бакалейную лавку.
— Получите!— крикнулъ онъ весело и хлопнулъ по стойк книжкой.— Марки принесъ.
Въ лавочку то и дло приходили,— кто за сахаромъ, кто за чаемъ, кто за мукой или крупой…
Марки все время удивлялись,— какъ старикъ-хозяинъ и его маленькій помощникъ находили все требуемое.
Такъ прошло довольно много времени.
— Можетъ быть, онъ насъ для себя купилъ?— говорили марки про старика-лавочника.— Должно быть, онъ насъ посл будетъ приклеивать… вечеромъ.
— Ахъ, что-то съ нами будетъ?!.

III.

— Теб чего, пузырь?— спросилъ въ это время лавочникъ маленькаго, худенькаго мальчика, одтаго, вмсто пальто, въ материнскую кофту.
— Мамка проситъ…— заспшилъ мальчикъ.— Будьте такъ милостивы… Марку бы ей… Письмо послать… Отца на войну угнали… Сама больная лежитъ… Городскую бы марку…
Лавочникъ ничего не отвтилъ,— какъ-будто не разслышалъ, что онъ ему говорилъ, и отвшивалъ кому-то дрожжей.
Но потомъ, отпустивъ дрожжи и подождавъ, когда покупатель вышелъ,— оторвалъ одну изъ подругъ и сказалъ:
— Гд у тебя письмо-то? Давай сюда!
Взялъ изъ рукъ мальчика конвертъ и, приклеивъ марку, отдалъ ему назадъ, потомъ вынулъ изъ конторки пятачокъ и положилъ на прилавокъ.
— На, вотъ, возьми! хлба купишь!
— Спасибо!— сказалъ мальчикъ, зажалъ деньги въ кулачокъ и убжалъ.
Когда отрывали марку, она успла сказать подругамъ:
— Прощайте, прощайте, милыя! Увидимся ли мы? Помните обо мн!
И оставшіяся тсне прижались другъ къ другу. Имъ было жутко,— он чувствовали, что вотъ-вотъ возьмутъ ихъ и унесутъ куда-то каждую отдльно, и снова он думали,— что-то будетъ съ ними? Куда-то ихъ днутъ, маленькихъ и слабыхъ?
А въ это время у прилавка уже стоялъ швейцаръ изъ гимназіи, съ корзинкой, откуда выглядывали разныя мелкія покупки, и, вынимая изъ большого затертаго кошеля монету, говорилъ лавочнику:
— Вотъ еще, чуть не забылъ. Марку городскую новичокъ одинъ заказывалъ.
Лавочникъ оторвалъ вторую подругу и отдалъ ему ее вмст со сдачей.
Швейцаръ лизнулъ марку съ изнанки, аккуратно приложилъ марку къ конверту и прижалъ ее большими пальцами.
— До свиданья!— сказалъ онъ, раскланиваясь съ лавочникомъ.— Спасибо этому дому,— теперь пойдемъ къ другому.
Осталась одна марка. Она свернулась трубочкой и покатилась, было, съ конторки, да удержалась за ножку счетовъ.
‘Ботъ и совсмъ одна я осталась!— думала она.— Теперь ужъ за мной чередъ. Кто-то меня купитъ и унесетъ отсюда?’
Ей пришлось ждать довольно долго. Уже зажгли въ лавочк лампу, уже усплъ въ третій разъ отпить чай лавочникъ, когда, наконецъ, вбжала въ лавочку запыхавшаяся молодая двушка и быстро сказала:
— Дайте-ка мн марку городскую! Барыня велла поскоре!..
Лавочникъ нашелъ марку не скоро.
— Ахъ, ты, Господи!— говорилъ онъ.— И куда только завалилась! Сюда вдь положилъ. Такъ тутъ вс и лежали. Дв продалъ, одна осталась.
— Да, можетъ, вс вышли?— спрашивала горничная.
— Зачмъ — вс… Говорю,— одна оставалась. Мишка, поди,— поищи! Глаза-то у меня плохи.
Но въ это время онъ приподнялъ счеты, и марка, потерявъ опору, покатилась дальше.
— Вотъ-вотъ-вотъ! извольте получить!— сказалъ онъ, расправляя марку.
И марка очутилась на углу конверта.
Горничная вышла на улицу, повернула направо и, остановившись у почтоваго ящика, сунула письмо въ щелку ящика.
— Сестрица! Сестрица!— закричали изъ темноты.— Вотъ мы и снова вмст! Что это ты какъ долго не приходила?
Марка очутилась въ большомъ обществ. Ря: домъ съ ней лежали конверты, съ ея подругами, а вокругъ множество другихъ писемъ. Вс они тснились около письма съ перечеркнутымъ адресомъ, которое отправлялось въ новое путешествіе.
— Сейчасъ придетъ почтальонъ,— вдвинетъ подъ ящикъ желзную раму съ мшкомъ, отодвинетъ ключомъ задвижку, и мы вс упадемъ въ его мшокъ,— разсказывала новенькимъ маркамъ потрепанная, перепачканная странница-марка.— Потомъ кинетъ мшокъ на почтовую телжку и насъ повезутъ по городу, пока мы не очутимся въ почтамт.
— Опять въ почтамт?— захныкали новички.
— Извините, сперва еще въ почтовомъ отдленіи насъ помучатъ, а уже потомъ — въ почтамтъ.
— Что же тамъ будутъ съ нами длать?
— Каждую марку пребольно ударятъ круглой печаткой и всю перепачкаютъ.
— Это еще зачмъ?
— А уже я не знаю:
— Ну? Ну? А потомъ?
— Потомъ попадемъ мы въ сумку къ почтальону и онъ разнесетъ насъ по городу, раздавая въ разные дома.
— И опять мы будемъ вс врозь?
— Непремнно врозь!
— А потомъ что будетъ?
— Потомъ…— выговорила, было, марка. Но въ это время загремла вставленная почтальономъ рама и вс замолчали.

IV.

Все произошло такъ, какъ говорила старушка-марка.
На утро ихъ положили въ сумку. Вс три подруги попали къ одному и тому же почтальону, и онъ началъ обходъ.
Утро выдалось дождливое, и когда почтальонъ стоялъ у подъзда маленькаго домика и держалъ въ рук конвертъ со старшей изъ подругъ,— на нее упало нсколько большихъ капель.
Дверь отворила сгорбленная старушка, съ печальнымъ, сморщеннымъ лицомъ.
— Здсь живетъ Ольга Ивановна Сергева?— спросилъ ее почтальонъ, а старушка, ничего не отвтивъ, протянула за письмомъ руку.
— Ольга Ивановна здсь живетъ?— повторилъ почтальонъ.
— Что? Я сама Ольга Ивановна!.
— Пожалуйте!— сказалъ почтальонъ.
Почтальонъ зашагалъ дальше, а она все еще стояла въ дверяхъ, какъ-будто забывъ о письм. Наконецъ, заперла дверь и ушла въ комнаты.
— Митя!— позвала она, постучавъ въ перегородку.— Письмо тутъ.
Къ ней вышелъ студентъ съ пушистой бородкой и добрыми близорукими глазами.
— Это вамъ, Ольга Ивановна!— сказалъ онъ громко и раздльно, чтобы она услышала.
— Мн?— оживилась старушка и даже покраснла.— Что ты, голубчикъ,— отъ кого же это? Сядь-ка, прочти.
Студентъ разорвалъ конвертъ, вынулъ листокъ почтовой бумаги и едва не выронилъ вложенную въ него записочку.
‘Милая Ольга Ивановна!’—читалъ онъ.— ‘Сейчасъ сама пріхать не могу,— разболлась, и потому спшу васъ порадовать письмомъ. Только что былъ у меня одинъ мой знакомый. Онъ сегодня вернулся изъ Германіи,— халъ случайно вмст съ вашей Лизой до Стокгольма. Оттуда вс русскіе не смогли выхать на одномъ пароход. Лиз пришлось остаться до слдующаго, и она, узнавъ, что можетъ переслать вамъ записочку, передала ее моему знакомому, а онъ передалъ ее мн. Пока до свиданія. Записочку прилагаю’.
— Господи! Батюшка! Дочка моя!— твердила вн себя старушка.— Гд, гд записочка-то ея? Читай, голубчикъ! Читай!
Въ записочк было написано:
‘Дохала благополучно. Выду завтра. Спшу. Лиза’.
Старушка такъ и подскочила.
— Вотъ радость, вотъ радость-то, Господи!
Но вдругъ задумалась и сказала:
— Почему же она телеграмму-то не послала?
— Должно быть, не догадалась.
— Какъ не догадалась? Не можетъ быть!.. Это, чтобы врне. Да-да… Чтобы врне и своей рукой. Да-да.
Въ это время звякнулъ въ сняхъ колокольчикъ и студентъ пошелъ отпирать.
— Вотъ и телеграмма!— сказалъ онъ, возвращаясь.
— Что? Что? Читай скорй!
И она озабоченно закрестилась мелкими крестиками.
‘Буду утромъ двадцатаго. Лиза.’
— Завтра, стало быть!— прибавилъ отъ себя студентъ.— Я распишусь, Ольга Ивановна!
— Распишись, распишись! Да вотъ, дай ему на радостяхъ!— И она протянула ему новенькую рублевку.
Старушка точно помолодла: то подбжитъ мелкими шажками къ окошку, то подниметъ радостные глазки къ большому портрету дочери, то въ десятый разъ примется убирать комодъ.
И все по старой привычк сама съ собой разговариваетъ:
— Намучилась она, моя матушка. Изволь-ка въ плну-то побыть. Похудла, должно быть. Ну, отдохнетъ. Выхожу мою ласточку, выхожу… Пойти разв безе студенту-то испечь. Съ молочкомъ-то какъ хорошо. На радостяхъ.
И она заспшила въ кухню. По дорог постучала въ перегородку и сказала:
— Ты, Митенька, смотри, никуда не уходи. У меня для тебя сюрпризъ будетъ.
— Слушаюсь,— отвчалъ тотъ шутливо.
Заглянуло въ комнату солнышко, втеръ пріоткрылъ оконную раму,— и конвертъ, лежавшій на подоконник, приподнялся, перевернулся и вдругъ вылетлъ и упалъ на тротуаръ.

V.

— Смотри, Женя! Марки точно знаютъ, что ты ихъ любитель. Сами къ теб въ руки летятъ!— сказалъ пожилой господинъ, показывая на конвертъ своему спутнику — маленькому мальчику въ русской рубашк.
Мальчикъ поднялъ конвертъ, осторожно вырвалъ изъ него марку и положилъ ее себ въ кошелекъ.
— У меня еще ни одной городской марки нтъ въ альбом. Это — первая! Надо будетъ еще дв достать. У меня будетъ каждаго сорта по три.
Такъ разговаривая, они дошли до подъзда своего дома.
— Василій Иванычъ! Вамъ письмо!— сказалъ швейцаръ и передалъ только что принесенное почтальономъ письмо.
Василій Ивановичъ медленно поднимался по лстниц въ квартиру, читая письмо.
— Вотъ, Женя,— сказалъ онъ, отрываясь отъ письма,— ты все говорилъ, что хочешь самъ отдать т вещи, которыя мы съ тобою собрали для солдатскихъ дтей…
— Ну?— сказалъ Женя радостно и нетерпливо.
— Помнишь нашу кухарку Матрену, которая ушла отъ насъ къ своимъ дтямъ и къ мужу и они открыли сапожную мастерскую?
— Да, помню, помню! У нея мальчикъ Костя!
— Вотъ она прислала письмо. Проситъ помочь. У нея мужа на войну взяли, а сама она больна.
— И, папа, знаешь, ея Костя — какъ разъ такой, какъ я! Вотъ хорошо! Вс вещи пригодятся. Папочка, пойдемъ сейчасъ, свеземъ имъ!
— Пообдаемъ и подемъ!— сказалъ Василій Иванычъ.— А теперь — на вотъ теб еще марку.
И Женя получилъ второй конвертъ, съ которымъ побжалъ впередъ, къ себ въ комнату, гд смочилъ об марки водой, снялъ ихъ и положилъ на крышку умывальника высохнуть.
Посл обда Василій Ивановичъ и Женя отправились разыскивать квартиру Матрены. Долго крутились по переулкамъ,— наконецъ, подъхали къ двухъэтажному деревянному дому съ дешевыми квартирами. Взяли свой узелъ и пошли по лстничк наверхъ.
Тамъ въ одной изъ квартиръ снимала комнату Матрена. Когда они вошли, навстрчу имъ поднялась съ сундука еще не старая, но очень худая и замученная женщина.
— Господи! Баринъ! Да что вы сами-то трудились!— сказала она.— Вотъ сюда, пожалуйте, на стульчикъ! Костя!— закричала она: — Опростай, пойди, табуретку!
— Да вы не безпокойтесь, пожалуйста!— отвтилъ Василій Ивановичъ:— мы на минутку.
— Женичка! Какой большой стали! И хорошенькій!— продолжала Матрена слабымъ монотоннымъ голосомъ,— Не узнаешь! Вотъ мы какъ живемъ-то. Помните, какъ вы съ нами хотли жить? Какое у насъ житье,— одно названіе!
— Вотъ тутъ узелъ мы привезли съ дтскимъ бльемъ. Посл разберетесь. А вотъ вамъ на этотъ мсяцъ!— сказалъ Василій Ивановичъ, кладя рядомъ съ Матреной деньги.— Будете получать каждый мсяцъ и не безпокойтесь. А съ этимъ,— и онъ дали ей визитную карточку, на которой написалъ что-то карандашомъ, — съ этимъ пожалуйте къ доктору, къ которому ходили, когда жили у насъ, онъ васъ полчитъ.
— Какъ мн васъ благодарить, баринъ, не знаю!— И Матрена заплакала.— Богъ васъ спасетъ за вашу милость. Не за себя, — за дтей рада. Сироты вдь, и понятія-то у нихъ нтъ еще. Такая напасть случилась! Да и сама, какъ безъ рукъ, валяюсь колодой.
— Ну, поправляйтесь скоре!— сказалъ Василій Ивановичъ, пожимая ей руку.— Если что будетъ нужно,— сейчасъ же напишите! Непремнно!
— Женичку-то чмъ бы угостить, да нтъ ничего!— сказала Матрена.
— Спасибо, мн не нужно!— отвтилъ Женя сконфуженно.
— Кренделечковъ вашихъ любимыхъ съ Костей пришлю!— говорила она, когда Женя съ отцомъ одли шапки и, кланяясь, уходили.
Наконецъ, они вышли на лстницу и спустились внизъ. Василій Ивановичъ остановился въ подъзд, чтобы вынуть портсигаръ и закурить.
— Ахъ, папа!— сказалъ Женя, прижимаясь къ его рукаву.— Какіе они бдные! А она про кренделечки помнитъ.
Они пошли по набережной рки и Василію Ивановичу захотлось сдлать жен маленькое удовольствіе.

0x01 graphic

— Знаешь, Женя!— сказалъ онъ.— Подемъ-ка немного на пароходик. У слдующей пристани слземъ и намъ будетъ близко къ дому.
— Подемъ, подемъ!— захлопалъ въ ладони Женя.
Они вошли на мостки и сли на скамейк дожидаться парохода.
— Смотри, смотри: конвертъ и, наврное, съ маркой!— показалъ Женя на плывшую по вод бумажку.— Вотъ поймать бы!
— А мы его сейчасъ палкой. Поймаемъ — твое счастье, а не поймаемъ — не горюй.
Василій Иванычъ прислъ у края мостковъ на корточки и началъ загрбать палкой воду. Конвертъ завертлся и сталъ подплывать. Когда онъ былъ совсмъ близко, Василій Иванычъ ловко зацпилъ его и притянулъ къ самому плоту.
— На, получай!— сказалъ онъ.— И марку сразу можешь снять,— она совершенно отмокла.
Марку сняли, завернули въ клочокъ газеты и положили въ кошелекъ.
Женя, возвратившись домой съ прогулки, вспомнилъ о своей марк, досталъ альбомъ и сталъ перелистывать страницы.
— Вотъ сюда мы тебя наклеимъ,— сказалъ онъ, кладя марку на открытомъ лист альбома…
— Сестрица! Вотъ чудеса! А мы уже давно здсь!— закричали дв марки третьей, которую наклеивалъ мальчикъ рядомъ съ ними.— Что это, какая ты линючая? Гд была?.. Разсказывай!

0x01 graphic

— Чего только со мной не было, сестрицы! Разсказать,— такъ не поврите! Едва я не сгорла, едва не утонула.
— И все-таки, слава Богу, цла осталась! Ну, говори, говори!
— Да вотъ какое дло было со мной!.. Меня отдалъ почтальонъ съ послднимъ письмомъ,— начала третья марка:— отдалъ какой-то женщин, которая снесла меня двумъ старичкамъ. Они какъ разъ сидли въ это время за кофе. Сидла-то, собственно, только одна старушка, а старичокъ все время ходилъ мимо стола и взволнованно курилъ въ черешневомъ мундштук самокрутку-папироску.
— Ну, вотъ,— сказала старушка: — наконецъ-то!
— Что такое?— спросилъ старичокъ, глуховатый на одно ухо.
— Отъ Вани письмо!
— Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!.. Читай, читай!— сказалъ старичокъ и остановился, а старушка, ставъ задомъ къ окну, развернула письмо и, держа его далеко отъ себя, стала читать.
‘Милые мои ддушка съ бабушкой! Спшу васъ порадовать…’
— Слава Теб, Господи!— сказалъ старичокъ, облегченно вздохнувъ,— Дальше!
‘Вчера былъ я въ гимназіи’,— продолжала читать старушка,— ‘и тамъ встртилъ директора. Онъ былъ со мной очень любезенъ. Сказалъ мн, что по всмъ предметамъ я получилъ на экзаменахъ превосходные баллы и принятъ. Затмъ директоръ объявилъ, что въ заслугу моихъ познаній и того, что я сынъ геройски павшаго на войн офицера, я зачисленъ живущимъ на казенный счетъ.— ‘Вашимъ отцомъ’, — сказалъ директоръ,— ‘гордится наша родина, а наша гимназія въ особенности, такъ какъ онъ былъ ея воспитанникомъ’.— Вчера же меня въ гимназіи накормили обдомъ и оставили ночевать. Посл завтра надюсь зайти къ вамъ, потому что общались дать мн отпускъ. Любящій васъ Ваня Сидоровъ’.
— Ну, вотъ, все вышло, какъ нельзя лучше!— сказала старушка, складывая письмо.
— Я, правду сказать, надялся на директора,— отвтилъ старичокъ.— Онъ человкъ добрый. Я его помню студентомъ, — вмст учились.
— Все могло быть, Костинька! Директоръ, можетъ быть, и милый человкъ,— да разв отъ него все зависло?
— Конечно, конечно! Ну, теперь все это прошлое,— сказалъ старичокъ.— Теперь мы за Ваню можемъ быть спокойны. Есть кому о немъ позаботиться. Теперь онъ уже не брошенный сирота. Дастъ Богъ, вырастетъ хорошимъ человкомъ, какимъ отецъ былъ. Не даромъ онъ такъ похожъ на него лицомъ.
Въ это время вошла въ комнату та женщина, которой отдалъ мой конвертъ почтальонъ.
— Не отъ Ивана-ли Николаевича письмо-то?— спросила она.
— Отъ него, отъ него, Клавдія,— отвтила старушка и разсказала ей новость.
— Ишь, какъ преотлично!— сказала женщина.— Вы, можетъ быть, кончили кофей-то, барыня? Перешли бы въ спальную, а я здсь прибрала бы.
Старички ушли, а Клавдія вымыла и унесла посуду. Потомъ затопила печь, открыла окно и стала мести. Конвертъ со мной упалъ нечаянно съ подоконника, гд лежалъ, и Клавдіи показался онъ очень подходящимъ, чтобы подбирать соръ у печки и выкидывать его въ огонь. Покончивъ съ этимъ, она, было, сунула въ печь и конвертъ. Ахъ, какъ было страшно, сестрицы! Хорошо еще, что дрова были положены глубоко. На мое счастье, въ это время вошла старушка и спохватилась. Посмотрла туда-сюда, нагнулась къ печк и вынула оттуда конвертъ. Смахнула съ него пыль, расправила его и положила назадъ на подоконникъ.
— Ужъ эта Клавдія, право,— сказала она старичку:— Ваничкинъ конвертъ чуть, было, не сожгла. Письмо-то гд?
И ушла въ спальню искать письмо. А тутъ вскочилъ на подоконникъ ихъ любимецъ, котъ Назарка, и сталъ играть съ конвертомъ. Игралъ-игралъ и доигрался до того, что толкнулъ прикрытую раму окна и чуть, было, самъ не вывалился. А конвертъ закрутился въ воздух.
Порывъ втра подхватилъ его и понесъ надъ ркой. Долго летла я у самой воды и, наконецъ, упала въ рку.
Падая, я увидла старушку, высунувшуюся изъ окна, и мн стало жаль ее. Она такъ любила меня: вдь я принесла имъ большую радость. Но въ это время къ ней подошелъ старичокъ и протянулъ ей Ванино письмо, которое только что нашелъ.
‘Вотъ и письмо нашлось’,— подумала я.— ‘Теперь и меня не нужно’. И поплыла я въ холодной вод. Плыла и мокла, и только думала, — не отмокнуть бы мн совсмъ. Что я стала бы длать безъ моего конверта? Я вдь такая маленькая!
А время шло и шло. Я все плыла. Вдругъ конвертъ окунулся въ воду, и мн казалось, что мы оба погибли…
Черезъ минуту меня снялъ и завернулъ въ сухую бумажку нашъ теперешній хозяинъ и принесъ меня къ вамъ.
— Ура!— закричали вс три марки.— Теперь уже никогда мы больше не разстанемся. Будемъ спокойно жить на этой страниц и вспоминать каждая свою коротенькую жизнь и радость, которую довелось каждой изъ насъ принести тому, кому мы достались.
Въ это время Женя взялъ перо и красиво написалъ подъ тремя марками: ‘Русскія городскія марки’. И подумалъ: ‘Какой хорошій день былъ у меня сегодня!’

VII.

Конвертъ съ перечеркнутымъ адресомъ и старушкой-маркой, которая встртилась съ. нашими подругами въ почтовомъ ящик, ухалъ по желзной дорог далеко отъ того города, гд остались три подруги.
На одной изъ маленькихъ станцій кожаный мшокъ-баулъ, гд среди другихъ писемъ было письмо съ этой маркой, взялъ изъ почтоваго вагона почтальонъ, вооруженный револьверомъ и саблей, и, положивъ его въ свою таратайку, повезъ въ почтовую контору.
Оттуда конвертъ со старушкой-маркой взялъ работникъ изъ сосдняго имнія и отдалъ его хозяину имнія, котораго встртилъ въ саду, съ заступомъ въ рукахъ, у старой яблони.
Сначала онъ подалъ ему газеты, а потомъ сунулъ руку за пазуху за письмомъ.
— Письмо есть?— спросилъ хозяинъ.
— Есть, Степанъ Иванычъ, — отвтилъ работникъ.— Только, простите, не аккуратное.
— Какъ это такъ неаккуратное?
— Да все какъ есть исчеркано.
И подалъ помятый, грязный конвертъ.
Степанъ Иванычъ взялъ письмо и, разорвавъ конвертъ, сталъ читать.
‘Милый папа — было написано въ письм,— не знаю, гд ты сейчасъ: на городской квартир или уже въ деревн? Пишу въ городъ и надюсь, что, если тебя тамъ не будетъ, теб перешлютъ это письмо, зачеркнувъ городской адресъ и написавъ деревенскій.
‘Вчера утромъ, санитарный поздъ, гд я работаю, пришелъ въ городъ Р. Тамъ простояли мы около часу, когда намъ сказали, что поздъ останется здсь на весь день. Я воспользовался отдыхомъ и пошелъ бродить по городу. Проходя по городскому саду, я увидлъ сидвшую на скамейк торговку яблоками и подошелъ къ ней. Какъ ты думаешь,— кто была эта торговка? Старая Агафья, женина няня. Мы очень обрадовались другъ другу, я сталъ ее спрашивать,— какимъ образомъ попала она сюда, и вотъ слово въ слово ея удивительный разсказъ.
— Какъ ушла я отъ Женички,— начала няня,— похала, мой золотой, къ сестр въ В. ду я это по машин,— конечно, съ сосдями у насъ разговоръ пошелъ: кто? да откуда? да куда? да почему? Я, значитъ, и разсказываю: няньчила я, мои золотые, барченка, у такихъ господъ жила, что нтъ ихъ лучше на всемъ земномъ свт,— за родныхъ себ почитала. Выняньчила я барченка,— сталъ въ школу ходить, я и говорю господамъ: держать меня вамъ теперь не къ чему, — зря я у васъ хлбъ мъ: поду я къ сестр, на ея житье погляжу,— десять лтъ ея не видала, а она очень меня зоветъ. Взяла я у нихъ расчетъ и похала въ городъ В. Какъ сказала я, въ какой городъ ду,— они такъ и зашумли: да ты, говорятъ, понимаешь, куда дешь?— ‘Какъ же, говорю, очень понимаю!’ — ‘Нтъ, говорятъ, не очень ты это понимаешь, потому около города этого война идетъ. И въ этомъ город не только твоей сестры, а даже никого, кром войска православнаго, нту’.— ‘Мать ты моя,— думаю,— какъ же мн теперь быть?’ — ‘Куда же мн, мои золотые, говорю, дваться теперь?’ — ‘А вотъ, говорятъ, будетъ городъ?..— тутъ и слзай, и оставайся на жительство.’ — ‘Зачмъ же, говорю, мн здсь оставаться?’ — ‘А потому говорятъ, что назадъ въ поздъ теб не попасть: либо плнныхъ везутъ, либо бженцевъ, либо раненыхъ. Говори лучше намъ спасибо, что дальше не захала’.— Залилась я горючими слезами.— ‘Господи, говорю, за какія мои пригршенія на старости лтъ такія страсти? Какъ я, горемычная, жить буду въ чужихъ краяхъ одна-одинешенька?’ Да какъ завою, какъ завою!.. А они, дай имъ Богъ здоровья, будто и не слышутъ? Какъ я въ сласть наплакалась,— достаетъ одинъ господинъ книжку, вынимаетъ изъ книжки адресъ и говоритъ:— ‘На, теб, старушка Божія, адресъ,— ступай по этому адресу на квартиру къ Прохору Поликарповичу:— онъ теб укажетъ,— что теб длать’.— Тутъ я платкомъ утерлась и стала свои узелки собирать, потому что подъзжать уже стали. Вышла и отправилась къ этому Поликарпычу. А онъ говоритъ: — ‘Деньги есть?’ — ‘Какъ,— думаю,— ему отвтить? Вдругъ отберетъ у меня мои монетки кровныя?’ — ‘Нту, говорю, мой золотой! Ни гроша, говорю, нту!’ — ‘Очень, говоритъ, это печально, потому что у меня складъ яблоковъ, и если бы у тебя деньги были, я бы теб мры дв очень даже дешево препоручилъ бы, а ты бы ихъ въ городскомъ саду продавать могла. Глядь, въ день-то и выручила бы и на пропитаніе, и на квартиру, да еще бы лишекъ остался’. Тутъ я и призналась:— ‘На это дло у меня, говорю, хватитъ’. И стала я, золотой мои, яблочницей. Очень все прекрасно было, да только вотъ отсюда не выберешься. Видно, мн здсь, въ чужихъ мстахъ, одинокой, горемычной, и косточки положить.
И заплакала наша Агафья.
— Погоди,— говорю,— плакать: какъ-нибудь длу поможемъ. Пойдемъ,— отдай Поликарпычу назадъ свои яблоки, собери вещи, и я тебя отправлю.
Обрадовалась моя старушка. Схватила свое лукошко и поспшила за мной.
— Какая я, золотой мой, несчастная-то. Сразу всего и не разскажешь. Узжать я отъ Женички собралась,— мн барыня и говоритъ: пиши, говоритъ, намъ, не забывай насъ, а Женичка побжалъ, марочки мн свои принесъ: прилпляй, няня, мои марочки. А я, батюшка, собралась писать имъ про свое горе,— написалъ мн Поликарнычъ письмо, жалостливо такъ, чувствительно написалъ, и спрашиваетъ ихній адресъ. Золотой ты мой, я адреса-то и не знаю. Поди ты: десять лтъ у нихъ прожила, найти ихъ найду,— хоть глаза завяжи,— найду,— а ни улицы, ни фамиліи, чей домъ,— не поясню, да, чтобы не соврать, и не знала я ихъ въ точности. Написали кое-какъ, послали,— а толку нтъ. Ждала, ждала отъ нихъ всточки, и все нтъ ничего. Поликарпычъ опять написалъ и опять толку нтъ. Три письма онъ мн написалъ, вс марочки Женичкины потратили,— только одна теперь осталась. И писать закаялась.
Остановилась Агафья, опустила на землю лукошко, достала изъ кармана кофты тряпку и, развернувъ, нашла послднюю марку и подала ее мн.
— Возьми,— говоритъ,— сударь, себ,— пригодится, свою службу теб сослужитъ.
Собрали мы съ няней ея вещи, свезъ я ее на вокзалъ и умудрился-таки усадить ее на поздъ. Похала она окружнымъ путемъ: продетъ долго, но все-таки прідетъ’.
Степанъ Иванычъ кончилъ читать письмо,— улыбнулся и пошелъ въ домъ. Но на полдорог онъ остановился, подумалъ о чемъ-то и, обернувшись къ шедшему сзади работнику, сказалъ:
— Пойди-ка, Семенъ, Буланку запряги. На станцію подемъ.
Къ вечеру Степанъ Иванычъ сидлъ уже въ вагон и халъ въ городъ, гд жилъ нашъ знакомецъ, любитель марокъ.

VIII.

На кухн собралась цлая компанія: тутъ были дв прислуги — кухарка Степанида и горничная Катя, дворникъ Никифоръ, Женя, Владимиръ Ивановичъ и, наконецъ, сама путешественница, няня Агафья.
Вс сидли за столомъ, пили чай и слушали безконечную повсть няни. А няня успла сходить въ баню, переодться въ чистое платье, завязала голову платочкомъ съ узелкомъ на темени и, вся розовая и довольная, благодушествовала,— погрызывала сахаръ, попивала горячій чай съ клюквой и не спша, со всми подробностями, повторяла разсказъ о своихъ похожденіяхъ.
Подъ конецъ разсказа пріхалъ дядя Степа — Степанъ Иванычъ, котораго мы оставили въ вагон желзной дороги.
Онъ также присоединился къ компаніи, а когда, наконецъ, Женя пошелъ спать, дядя Степа далъ ему конвертъ и сказалъ:
— Вотъ теб, Женя, единственная въ своемъ род марка. Эту марку дала въ Р. няня Агафья моему Мит, онъ наклеилъ ее на свое письмо ко мн. Я думаю, что въ твоемъ альбом эта марка займетъ самое почетное мсто.
Женя поцловалъ дядю и, прижимая къ сердцу затрепанный грязный конвертъ, побжалъ въ дтскую. Тамъ онъ раскрылъ свой альбомъ и положилъ свою драгоцнность на страницу, гд пристроились три подруги — городскія марки.
— Ай, ай!— закричали он.— Кто это? Что такое случилось?
— Не бойтесь,— это я, ваша старая знакомая!— отвчала вновь прибывшая марка.
— Откуда ты взялась?
— Объ этомъ слишкомъ долго разсказывать, а я страшно устала и хочу спать. Завтра, когда Женя приклеитъ меня на вашу страницу, я съ удовольствіемъ разскажу исторію моей жизни… А теперь молчите и спите!
Зилов Лев Николаевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Ванюшина курочка, Зилов Лев Николаевич, Год: 1929
  2. Колюшка, Зилов Лев Николаевич, Год: 1928
  3. Четверо из гусиного гнезда, Зилов Лев Николаевич, Год: 1929
  4. Сдача, Зилов Лев Николаевич, Год: 1929
  5. Шоколад, Зилов Лев Николаевич, Год: 1928
  6. Шалаш Аиоу, Зилов Лев Николаевич, Год: 1927
  7. Рубаха из мусорной кучи, Зилов Лев Николаевич, Год: 1928
  8. Рис, Зилов Лев Николаевич, Год: 1928
Электронная библиотека