Из Велизария глава ІІ, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
ВСХЪ
СОЧИНЕНIЙ
въ
СТИХАХЪ И ПРОЗ,
ПОКОЙНАГО
Дйствительнаго Статскаго Совтника, Ордена
Св. Анны Кавалера и Лейпцигскаго ученаго Собранія Члена,
АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА
СУМАРОКОВА.

Собраны и изданы
Въ удовольствіе Любителей Россійской Учености
Николаемъ Новиковымъ,
Членомъ
Вольнаго Россійскаго Собранія при Императорскомъ
Московскомъ университет.

Изданіе Второе.

Часть IX.

Въ МОСКВ.
Въ Университетской Типографіи у И. Новикова,
1787 года.

Изъ Велизарія глава ІІ.

Велизарій прогуливался со проводникомъ своимъ по дорог. Императоръ увидя ево низшелъ со своей колесницы, и къ нему подступивъ говорилъ ему: Ты обретаешъ насъ погруженныхъ во важныхъ размышленіяхъ. Пораженный впереннымъ ко исполненію неправосудіемъ что нещастный состаревшійся человкъ, осудилъ тебя, разсуждалъ я со своимъ сыномъ о опасностяхъ высочайшей чреды: и говорилъ я колико странно сіе, что множество свободныхъ людей, возмогло когда согласиться поручити долю свою въ руки единаго человка, человка слабаго и толико жъ не твердаго, каковы они сами, удобна къ искушенію, подверженна обманамъ, и коего единоминутное заблужденіе могло быти толико пагубно. Не чаешъ ли ты, говорилъ Велизарій, что бы Сенатъ, что бы собранный народъ былъ праведняе и меньше поползновенъ? Подъ единодержавнымъ ли правительствомъ, Камилліи, емистоклы и Аристиды оглашены? Умноженіе главныхъ ко поспшествованію правительства орудій, есть умноженіе беззаконій, ибо каждый участникъ онаго правительства свои беззаконія въ законы вноситъ, такъ не безъ причины самое простое правительство предпочтено: и естественно отъятыя ли или основанныя области, возложившія упованіе на благости законовъ, или на силу оружія, премудрейшаго, мужественнейшаго и способнейшаго, удостоившагося доверенности и жребіемъ по соединенію множайшихъ голосовъ, себ правителемъ учинили. Вотъ меня что удивляетъ: не то что собранное множество поручило надъ собой повелніе единому, но что единый восхотлъ отяготить себя симъ многотруднымъ попеченіемъ. Сего и я не понимаю, говорилъ Тиверій. Дабы сіе могъ ты поняти, сказалъ Белизарій, разсуждай теперь и вмсто народа и вмсто обладателя какъ они въ семъ перьвомъ избраніи разсуждали.

Какая опасность, говоритъ народъ, можетъ быть избраніемъ Государя? Изъ повсемственнаго блага длаемъ благо ево: изъ общенародныя силы длаемъ силу ему: славу ево присвояемъ нашему благоденствію: яко самодержецъ будетъ онъ существовати съ нами и нами: любя себя, будетъ онъ любити народы свои, и чувствовати свою пользу отъ правосудія и благодянія. Таково было ихъ добросердечное чаяніе. Не исчисляли они, говорилъ Юстиніянъ, страстей и заблужденій осаждающихъ душу обладателя. Они только видли, сказалъ Белизарій, не раздльное единство пользы между Монарха и народа и за невозможное почитали что бы Монархъ народу или народъ Монарху полною волю и хладною кровію были неприятели. Тиранство казалося имъ прошибкою могущею произойти отъ ярости и заброда мыслей и противъ обладателя поражаемаго симъ опаснымъ недугомъ снабжалися они разсмотрительнымъ и премудрымъ благословеніемъ законодавца противуборствовать ослпленной и пристрастной вол человка враждующа самому себ. Предвидли они что надобно имъ бояться толпы людей ищущія въ худоб пользы своей, но не сумнвалися что сіе зборище, состоящее всегда изъ малаго числа, не могло бы удержано быть препятственнымъ множествомъ людей устремляющихся ко благу всегда въ заглавіи оныхъ обладателя быти почитая. И подлинно, прежде опыта кто бы могъ когда предвидть, что будутъ Самодержцы толико несмыслениы, что разстроятся со своимъ народомъ и сообщатся со своими врагами! Сему опроверженію толико непонятному естествомъ и разсужденіемъ не увидвъ онаго не льзя поврить, такъ не удивительно мн, что люди сего себ не ожидали.

Но избраніе единаго владычествовати всми долженствовало вдохнути боязнь избранному. Хозяинъ имущій чадъ человкъ пять шесть воспитать, установить и учинити щастливыми по ихъ состоянію, иметъ толико труда заснути спокойно! Коликій же трудъ потребенъ хозяину исчислнющу своихъ домочадцовъ милліонами!

Обязуюся, долженъ онъ выговорити, жити только ради моего народа: жертвую покоемъ моимъ, спокойству ево: общаюся давать ему законы полезныя и праведныя, и изволяти сообразно съ сими законами. Колико умножатъ мое могущество, толико уменшатъ мое своевольство: чмъ больше предадутся мн, тмъ больше привлекутъ меня къ себ. Долженствую народу, отчетомъ слабостей моихъ, страстей моихъ и моихъ заблужденій: даю ему права надо всемъ тмъ что есмь: напослдокъ, соглашаяся владычествовати, отрекаюся отъ самаго ссбя, и человкъ участный во мн исчезаетъ, уступая всю душу свою обладателю. Есть ли какое жертвованіе щедротняе и довольняе сего? Однако Антонинъ и Маркъ Аврелій думали такъ. У меня нтъ ничего собственнаго говорилъ одинъ, и чертоги мои не мн принадлежатъ, говорилъ другой: а имъ подобныя думали такъ же какъ они.

Простонародная тщета видитъ только на высочайшей чред малыя прельщающія ихъ увеселенія, творящія имъ зависть, чертоги, великолпіе двора, коленопреклоненія, и пышность ко власти привязанную ради пущаго оныя отягощенія, но посреди всего того часто пребываетъ только человкъ утсняемый попеченіями, истощаемый беспокойствомъ, жертвоприношеніе должностямъ, ежели онъ ихъ исполняетъ, презираемый, ежели о нихъ не радетъ, ненавидимый, ежели ихъ предательствуетъ, безсвободный, подчиненный непрестанно сопротивленію и въ худ и въ добр, имущій съ одной стороны терзающія думы и жестокое спорушеніе, съ другой скуку самимъ собою и отвращеніе ото всякаго благоимнія: вотъ каково ево состояніе. Все то что возможно учинено какими бы забавами уравняти ево страданія, но страданія ево безконечны, а забавы ево ограничены въ тсномъ окруженіи ево надобностей, такъ излишество окружающее ево сму не потребно.

Пространныя чертоги есть обширная пустоша въ которой онъ единою точкою довольствуется. Подъ порфирными завсами и подъ позлащенными свтильниками, суетно ищетъ онъ сладкаго покоя земледльца отдыхающа въ убогой хижин, и поставленными на стол ствами монархъ скучаетъ, а человкъ насыщается.

Чувствую, говорилъ Тиверій, что человкъ слабъ дабы всмъ довольствоваться при изобиліи всего. Но избираніе изо многаго приятняе нежели изъ малаго.

О младой, младой человкъ, возопилъ Белизарій! Не знаешъ ты болзни насыщенія, оно есть пагубнйшее томленіе души. Удобность довольствоваться всмъ есть причина, что ни чемъ усладиться не можно. Или желаніе не успваетъ рождаться, или рождаяся непомрною прибавкою блага задушается. Искуство исчерпывается въ вымышленіяхъ оживити погасшія вкусы, но души притупленная чувствительность лишившаяся остроты къ надобности, не знаетъ боле ни притяженія ко удовольствію ни драгоцнности онаго. Горе человку котораго вс желанія исполняются, привычка лишеніемъ желаемаго ожесточающая чувство, въ содержимомъ благ лишаетъ услажденія.

Но ты признаешся, сказалъ Тиверій, что государи имютъ увеселенія пріятныя и чувствительныя, которыя не прискучатся никогда: слава напримръ — какая бы то была? — всякая, а особливо слава оружія. — очень хорошо, такъ ты чаешъ то, что побда утха весьма приятная. Ахъ. Когда умертвивъ тысячи человковъ, оставишъ по полямъ разбросанными ихъ трупы, можно ли тогда увеселяться! Простительны радующіяся претерпвъ минувтія опасности въ часы сраженія, но государю чувствительному можетъ ли день жестокаго кровопролитія и слезъ послдующихъ изліянія, быти днемъ радости. Хаживалъ я. Иногда по полю сраженія. Хотлъ бы я вмсто себя тогда видти Нерона, и онъ бы заплакалъ. Вдаю что есть государи утшающіяся войною, какъ охотою псовою, и своими народами, травятъ чужія народы, какъ собаками зврей. Но сумозбродство присвоенія преодолніемъ есть родъ нкія мучительныя и никогда не утолимыя жадности. Отъятая не отъятой области сосдственна: часъ отъ часу любочестіе возбуждается: рано или поздно вс обольщающія великія успхи превратностію, въ величайшія еще горести претворяются. Но пусть успхамъ и превратности не случится: шествуютъ какъ Александръ до краевъ мира, и какъ онъ возвращаются скучая и вселенною и самими собою, не зная что съ обширными странами длать, изъ которыхъ довольно ко пропитанію побдителя одной нивы, и одной сажени къ погребенію ево. Видлъ я во младости моей гробъ Кировъ: на камн онаго начертанно: есмь Киръ, преодолвшій область персовъ: человче, кто бы ты ни былъ, откуду бы ни пришелъ, молю тебя, не завидуй горсти земли покрывающей бдный прахъ мой. Увы! Сказалъ я, отвращая очи мои, вотъ стараніе быти побдоносцемъ!

Белизарій ли сіе вщаетъ, говорилъ Тиверій со удивленіемъ! Белизарій лутче другихъ вдаетъ то, говорилъ герой, что любленіе войны есть лютйшее чудовище изъ отраслей нашея гордости. Сладчайшею сея славы можетъ увеселяться монархъ, происходящею отъ его благодяній, взаимственно отъ общаго благоденствія. Ежели бы, говорилъ Белизарій, человкъ восходя на престолъ увренъ былъ творити щастливыхъ, безъ сумннія прехвально было бы сіе преимущество, что бы въ рукахъ своихъ имти судьбину государства, и не удивлялся бы я, что щедролюбивая дуща жертвуетъ покоемъ своимъ сему благородному любочестію, но вопроси сего предпочтеннйшаго мужа, тобою управляюща, коль легко сіе исполняти. Возможно, говорилъ императоръ, уврити народъ, что все употреблено къ облегченію и блаженству ихъ, и къ удостоенію отъ нихъ усердія.

Нкоторыя добрыя государи, говорилъ белизарій, возымли сіе засвидтельствованіе во время жизни своея, приносящее имъ воздаяніе и сладчайшее утшеніе, но какимъ бы особливымъ случаемъ любовь народа ни блистала, и какъ бы торжественно подобострастіе сердецъ ни представляла, какой государь осмлится себ ласкати, что оно чистосердечно и единодушно. Окольныя вокругъ его особы увряютъ его, но кто за нихъ ручается? Въ т минуты, когда восклицаніе радостнйшаго пнія раздлется въ чертогахъ его, чмъ онъ увренъ что внутри ево областей, въ прихожей комнат ево намстника, и въ хижин земледльца не раздаются гласы стенанія? Всенародныя ево празднованія суть яко теятральныя представленія, похвалы ему соплетаются повелніемъ: видтъ онъ то, что до него и самыя гнуснйшія человки были обожаемы: и когда мучитель погрязшій во сластолюбіи упояется жертвоприношеніемъ своихъ ласкателей, добродтельный человкъ, препроводившій дни свои на престол, творивъ миру, нсколько отъ него зависающаго блага, умираетъ сокрушаяся, не зная имлъ ли онъ единаго чистосердечнаго друга. Уязвляется мое сердце, когда помышляю, что Юстиніянъ нисходитъ во гробъ, обнадеженный что я ему измнилъ и ево не любиль.

Нтъ, возопилъ императоръ со восхищеніемъ, и вдругъ переломивъ себя съ меншимъ говорилъ жаромъ: самодержецъ не толь нещастаивъ дабы не вдалъ, любимъ ли онъ.

Хорошо ежели знаетъ, говорилъ Белизарій, но сіе сладкое щастіе еще съ горестію смшенно, ибо чмъ боле государь отъ народа любимъ, тмъ болое народа щастіе ему драго, и тогда твореніе блага и умягченіе зла, кажутся ему въ общей груд блага и зла, такъ малы, что пришедшу къ окончанію долговременной жизни, онъ себя вопрошаетъ еще: что я здлалъ, понуждаемый непрестанно противуборствовать бур противностей, зри коликій боль чувствуетъ онъ, что не возмогъ ея преодолти, будучи отторженъ стремленіемъ помшательствъ. Кто боле Марка Аврелія удостоился зрти миръ щастливымъ подъ своими законами? Вс напасти, вс злоключенія соединилися во дни его владнія. Говорили, что вси природа востала учинить безполезными усиливанія его премудрости и его благоутробія. А сей перьвый изъ монарховъ воздвигшій храмъ благодянію, есть, можетъ быть тотъ, который всхъ боле видлъ нещастныхъ. Но не ища удаленныхъ отъ насъ примровъ, кое царствованіе по виду трудолюбивяе и благополучняе Юстиніянова? Тридесять лтъ воины и побдъ во всхъ трехъ частяхъ мира: вс ущербы имперіи чинимыя цлымъ столтіемъ, успхами исправленныя: народы полунощныя и западныя загнанныя за Дунай и Альпы: возвращенная областямъ Азійскимъ тишина: Цари побжденныя и въ плнъ побдоносно влекомыя. А опустошеніе повтріемъ, нашествіе иноплеменниковъ, землетрясенія: все то какъ бы соскреблено со вселенныя благотворящею рукою. крпости и храмы, иныя вновь воздвиженны, иныя съ лутчимъ роставленны блескомъ, что сего прелестняе и великолпняе! и посл сего видти въ древности своей, отягощенную свою имперію падущу къ ея разоренію, не смогая побдоносными руками оныя поддерживати: вотъ окончаніе многотрудія и плоды долговременнаго бднія, научися возлюбленный Тиверій сожалти о участи Самодержцевъ, судити ихъ дла мягкосердо, а паче всего не имть ненависти къ сему предпочтеннйшему состаревшемуся твоему наставнику, за незапное отъ него зло и за несотворимое имъ благо.

Ужасаешъ меня, говорилъ Тиверій, и перьвый совтъ подамъ другу моему внцемъ отягченну низложить оный. Нтъ, отвчалъ Белизарій, нтъ другъ мой, у тебя довольно мужества, дабы не преклонять ко малодушной робости, изнуренія и опасности заставляютъ ли тебя покинуть оружіе: равны мчь и скипетръ. Постоянно надлежитъ исполняти свою судьбину и свои должности. Не скрывай отъ друга своего что онъ того жертвою будетъ, но скажи ему въ то же время, что сіе жертвоприношеніе приятности иметъ, и есть ли хочетъ за то награжденія, такъ бы проникъ себя и преселился бы во изступленіе къ общему благу: весь бы предался сему бодрому чувствію, и ожидалъ бы отъ добродтели своея, за труды удовлетворенія и возмездія. Гд же сіе возмездіе спрашивалъ Тиверій. Онъ отвчалъ: оно въ чистомъ и крайнемъ чувствіи милосердія, во утшеніи стремленія быти человколюбивымъ, жалостнымъ, щедролюбивымъ, достойнымъ наконецъ любви и смертныхъ и безсмертнаго. Чаешъ ли ты, что добрый государь по утру дани свои будуіцему дню исчисляешъ? Востани говоритъ онъ Самъ себ, и что бы твое востаніе было востаніемъ правосудія и благодянія. Остави млкія удовольствія. Твоего покоя и твоей жизни, не для себя живешъ ты. Душа твоя есть душа цлаго великаго народа: твоя воля есть желаніе общества: твой законъ изображаетъ и посвящаетъ ево. Владычествуй съ нимъ и памятуй что твое дло есть блаженство мира. Смущаешся возлюбленный Тиверій и рука твоя въ моей трепещетъ. Уврься что добродтель и въ горестяхъ райскія иметъ увеселенія. Не обнадеживаетъ она безпримснымъ щастіемъ, но есть ли таковое на свт? Или оно человку безползному, злому и подлому сохранено? Добрый государь оплакиваетъ то худо, коего онъ умягчить не можетъ, но не горьки т слезы, яко слезы ненависти, стыда и угрызенія совсти. Сіи слезы суть слезы Тита оплакивающа погибшій день, и толико чисты какъ ихъ источникъ. Такъ возвсти другу своему, толико властительно, какъ бы Богъ твоими вщалъ устами, что естьли онъ добродтеленъ, въ какое бы мучительное состояніе участь ни привела ево, не возритъ онъ никогда завистнымъ окомъ на благополучнйшаго злодя. Но сія увренность, подпора добродтели, сама собою не установляется: къ сему душу младаго князя уставити надлежитъ.

Переводъ г. Сумарокова.

Читайте также: