Из переписки недавних деятелей, Кетчер Николай Христофорович, Год: 1845

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Изъ переписки недавнихъ дятелей *).

(Матеріалы для исторіи русскаго общества).

*) Русская Мысль, кн. VIII.

Письмо Н. Я. Кетчера къ А. И. Герцену.

(1844—1845).

Слдующія дале шесть писемъ Кетчера въ оригиналахъ не носятъ помтокъ годовъ, да по большей части и чиселъ. По упоминаніямъ въ нихъ о событіяхъ въ семейств Герцена и объ обстоятельствахъ, извстныхъ уже намъ изъ писемъ Огарева, можно заключить, что эти письма Кетчера писаны въ 1844—1845 г. изъ Петербурга. Они относятся къ психическому настроенію нкоторыхъ членовъ кружка и къ возбужденнымъ имъ этико-философскимъ вопросамъ, наконецъ, къ занимавшему весь кружокъ длу объ основаніи своего журнала и въ связанному съ нимъ вопросу объ устроеніи судьбы В. Гр. Блинскаго, который чмъ дале, тмъ боле тяготился своимъ отношеніемъ къ А. А. Краевскому съ работой въ Отечественныхъ Запискахъ,

——

7 генваря (1814).

Съ того самаго времени, когда я оставилъ васъ, ни разу не былъ я еще такъ веселъ и доволенъ, какъ получивъ послднее письмо ваше. Странное созданіе человкъ! До разршенія отъ бремени Наташи я былъ почти совершенно увренъ, что все кончится хорошо, а когда узналъ, что она родила хорошо и ребенокъ прожилъ какъ нельзя лучше цлыя сутки, чистая живая радость затемнилась тотчасъ же сомнніями и опасеніями {30 декабря 1834 г. А. Н. Герценъ, посл нсколькихъ неблагополучныхъ случаевъ, родила сына, Николая, который потомъ уже, въ 50-е годы, утонулъ въ мор подл Ниццы.}. Какъ стоикъ, черезъ какіе-нибудь полчаса я сказалъ, однакожь: ‘Вздоръ, не бывать же ничему дурному!’ — послалъ за шампанскимъ, да и выпилъ за здоровье матери и сына, въ твердой увренности, что посл этого они посовстятся изъубыточить меня понапрасну и деньгами за шампанское, и радостію такъ драгоцнной. А писать, несмотря на весь стоицизмъ и на всю увренность въ ихъ совстливости, я, все-таки, не могъ ршиться, нелпыя: но, что, ну если — останавливали меня каждый разъ и я ждалъ вашего письма ужь совсмъ не какъ стоикъ, а какъ голодный, передъ которымъ поставили вкуснйшее блюдо, да запретили до него дотрогиваться. Но вотъ позволено — и новая бда: только что разлакомился — и все! Скорй же, друзья, новое блюдо голодному, да повкусне и посытне!
А, между тмъ, онъ пойдетъ къ Пан., который нын именинникъ, а тамъ съ бокаломъ въ рук пожелаетъ вамъ всхъ возможныхъ возможностей приготовить вышеупомянутое блюдо.
Лиза, чтобы не сглазить, совтуетъ мн заплакать, а я, по моему крайнему разумнію, ршилъ, что глазъ у меня не глазящій, то-есть не черный, и что, во всякомъ случа, слезы — вещь соленая, разъдающая, мертвящая, шампанское же — влага умащающая, живящая, слдовательно, соотвтственнйшая везд, гд дло идетъ о жизни.
Перечитывая не помню въ который разъ первое письмо о новомъ пришельц, котораго жизнь не играетъ, все-таки, какъ то же самое шампанское въ чистомъ, свтломъ бокал, несмотря на все безпокойство, я не могъ, однако же, не улыбнуться тому, что о бдномъ. Сашк въ письм ни слова, хотя у него коклюшъ продолжается. Получивъ второе, я ужь просто расхохотался отъ души, вычитавъ изъ него, что подъ камнемъ, который свалился на грудь почтеннаго родителя, открылся не одинъ источникъ остротъ, которымъ, конечно, можно подчивать друзей своихъ, но, въ то же время, открыласъ опять и темная бездна глубочайшихъ медицинскихъ познаній и соображеній, которыми, конечно, можно бы посовститься подчивать и злаго татарина, не только что друзей.
Отъ души обнимаю васъ всхъ — и большихъ, и малыхъ, и малйшихъ, и даже куму мою, которая да выкормитъ изъ полъаршина два аршина самаго крпкаго и здороваго тла,— это покамстъ самое главное. Прощайте! Въ веселомъ расположеніи какъ-то не пишется, и это, вдь, глупо и, все-таки, хорошо, еслибъ всегда можно было находиться въ такой глупости. Пишите, пожалуйста, поскорй а все до малйшей подробности, готовъ даже съ величайшимъ удовольствіемъ читать и медицинскія разсужденія Александра, если они будутъ только относиться къ тому, что мн, право, такъ же дорого, какъ и ему.
А кум хотлось бы мн что-нибудь послать, да не знаю что, всего лучше, если Наташа, когда оправится, подаритъ ей что-нибудь отъ меня.
Я радъ очень, что крестить будетъ Шепелявый {T. Н. Грановскій.} съ Луизой, которой кланяюсь. Къ чорту Дервери! Впередъ, а не назадъ!
Пишите же и скорй, и подробнй.

——

Дв вещи меня приводятъ всегда въ странное недоумніе: первая — глупость, а вторая — неблагодарность людская. И въ той, и въ другой я обвиняю тебя, Наташа, какъ мн ни больно это. Теб дано все, что только есть прекраснаго въ жизни: ты счастливая жена, мать, ты любима всми, чья любовь хоть нсколько можетъ быть для тебя пріятной. Ты одарена умомъ, чувствомъ, и изъ всего этого ты умешь высасывать ядъ для себя, а, слдовательно, и для другихъ. Ты неблагодарна, потому что самый ничтожный шипъ на роз заставляетъ тебя забывать розу, что ничтожная царапина имъ перевшиваетъ у тебя все прекрасное цвтка. Ты неблагоразумна, потому что ищешь, видишь шипъ тамъ, гд его и нтъ, оцарапываешь себя и несуществующимъ. Что ты видла и испытала на себ дйствія и шиповъ дйствительныхъ, это не даетъ еще никакого права предполагать, искать и видть шипы тамъ, гд ихъ нтъ,— томить, разрушать себя воображаемымъ, пренебрегать, топтать въ грязь настоящее, готовить себ, создавать (безъ того, можетъ быть, никогда неосуществившіяся бы) бдствія, лишивъ себя въ добавокъ и всякой силы и возможности противустать имъ. Знаешь ли что?— ты слишкомъ избалована счастьемъ и потому и жертвуешь такъ часто и такъ безумно счастливыми мгновеніями настоящаго воображаемымъ будущимъ несчастіямъ. Ты скажешь, что эти воображаемыя будущаго длались не разъ уже и существенностью, но я скажу теб на это, все-таки: воображаемое будущаго должно только побуждать меня къ принятію мръ противъ всякой возможности осуществленія его, отнюдь не изглаживая изъ памяти, что кром этого воображаемаго есть еще много дйствительнаго и прекраснаго, которое приносить въ жертву кому-нибудь ‘можетъ быть’ и гршно, и стыдно. Это вообще,— перейдемъ къ частностямъ: несчастье съ кормилицами, конечно, было нехорошо для малютки и это могло тебя безпокоить, но не до такой же степени, чтобы разстраивало твое здоровье. Разъ, что разстройство твоего здоровья не принесло здоровья Наташ, а, во-вторыхъ, и самое дло показало, что ты разстраивала себя изъ ничего. Ты скажешь, пожалуй, на это: да, это смшно,— какъ положить мру насколько можно безпокоиться и насколько нельзя? А я теб скажу: не смшно,— какъ истерик можно положить предлъ силой воли, такъ точно и безпокойство можно ограничить весьма простымъ даже благоразуміемъ.
Мысль оставить дтей и хать въ Гельсингфорсъ и куда бы то ни было — планъ ршительно хандрящаго расположенія. Это вздоръ ршительный. А вотъ что необходимо — деревня, но не далеко отъ Москвы, съ лсомъ и съ ркой, рчкой или прудомъ, но не въ болотистомъ мст.
Хандра же Александрова — гниль, на которую и плюнуть можно, тмъ паче, что онъ отъ хандры толстетъ.
Я не писалъ къ вамъ давно потому, что находился въ препорядочной апатіи. Половина возможности перехода въ М. рухнула. Скучно, грустно, тяжело. Съ мсяцъ я совсмъ почти не выхожу изъ дома, но и дома не избгъ простуды, благодаря прекрасному устройству моей квартиры. Завалило горло и маленькая лихорадочка, однакожъ, кажется, проходитъ. Элизабет Богдановн скажите, что можно танцовать, супругу ея — что можно возвышаться, Евгенію — что можно наслаждаться вторымъ сыномъ и, все-таки, въ то же время, можно кое-что и приписать къ замерзающему въ 700 верстахъ отъ нихъ. Михаил Семеновичу и говорить объ этомъ нечего, потому что еслибъ онъ не имлъ такого страннаго отвращенія къ перу, такъ написалъ бы. Кланяйтесь всмъ. Какъ здоровье Егора Ивановича?
Сашка, письмо твое получилъ, да ты впередъ пиши на маленькой бумажк, я тебя цлую, а ты поцлуй за меня братишку да сестришку.

——

Въ Дневник Герцена и въ его мемуарахъ не мало говорится о психическомъ настроеніи жены его, которому дано было на тогдашнемъ язык кружка названіе Grbeleien. Особенно сильно проявлялось это настроеніе въ 1842—1843 гг., когда, какъ видно изъ отмтки Герцена въ Дневник, объ этомъ онъ говорилъ и съ Кетчеромъ, и когда, кром нравственныхъ причинъ, оно обусловливалось и болзненнымъ состояніемъ организма, вслдствіе несчастныхъ родовъ, причиненныхъ потрясеніемъ отъ второй ссылки ея мужа. Ухавъ отъ друзей въ Петербургъ (24 окт. 1843 г.), Кетчеръ писалъ имъ письма, по поводу которыхъ въ Дневник Герцена замчено: ‘К—во письмо проникнуто любовью и нжностью. Какъ въ немъ странно спаялись его демократическая угловатость, грубость вншняя съ дтскою нжностью и свжестью души! Онъ долго въ Петербург не проживетъ’. Письма Кетчера того времени не сохранились. Настоящее письмо и тсно съ нимъ связанное слдующее относятся ко времени посл рожденія у Наталіи Александровны Герценъ втораго сына.

——

Ты, я думаю, удивился восклицаніямъ послдняго письма? Не удивляйся: частью они дльны, а частью бредъ горячки, — по-подробне о нихъ при личномъ свиданіи, когда-нибудь. Обратимся лучше къ вашему послднему письму, за которое премного благодарю старшую Наташу. Вотъ еслибъ она всегда такъ высказывалась и въ письмахъ, и во всемъ, да это было бы не житье, а масляница, которую я, впрочемъ, провелъ весьма скучно. Но на письмо это я имю сдлать, все-таки, слдующее возраженіе.
Меня всегда возмущаютъ ссылки во всхъ нашихъ глупостяхъ на натуру, которая, за исключеніемъ физическихъ уродствъ (да и эти она порождаетъ нисколько не сама собою, а виной я погршностями родителей), даетъ человку только вс возможности прекраснаго, предоставляя уже ему развивать и осуществлять ихъ. Какъ развитіе, такъ и осуществленіе ихъ обусловливается неминуемо вншнимъ міромъ. Теперь, чмъ же виновата она, если человкъ сталъ или поставленъ въ условія со вншнимъ міромъ ложныя и не развиваетъ или развиваетъ возможности прекраснаго въ дурную сторону? А зло только ложное развитіе возможности прекраснаго. Виновата ли плодотворная сила, необходимая для существованія человка, что ты отвлекаешь ее отъ настоящаго ея предназначенія узкими башмаками къ сгибу пальца и заставляешь порождать совсмъ ненужныя и мучительныя мозоли, которыя не перестаютъ порождаться нсколько времени и по устраненіи производящей причины, потому что она пріучила уже ее дйствовать въ этихъ частяхъ сильне, чмъ нужно? Такъ и ты, увлекаясь привычкой обвинять природу, винишь ее въ твоей излишней чувствительности, тогда какъ, въ то же самое время, говоришь, что не призывала въ помощь силы, которыя у тебя есть. Не природа подноситъ намъ горькое, а наше дурное устройство жизни, и часто, по слабости, не видя выхода изъ него, мы пріучаемъ себя къ этому горькому, какъ пьяницы къ боле существенной горькой — до того, что ищемъ его везд, создаемъ его себ, лелемъ призракъ его con amore.
По этой же самой причин я ршительно не согласенъ съ ide fixe Александра: что Grbeleyдоля фонда всего твоего характера и что оно естественное опредленіе его. Въ томъ-то и дло, что не естественное, а вытекающее ршительно все изъ того же дурнаго устройства общества. Еслибъ это было естественное опредленіе, нечего было бы и хлопотать, какъ противъ рожна прати? Съ естественными опредленіями, то-есть съ опредленіями, слагающимися въ утроб матери, смшны и всякое воспитаніе, и всякая мысль о совершенствованіи — достаточно одного питанія. И если вы хотите быть хоть немного послдовательными, такъ согласитесь, что человкъ — машина, что онъ не можетъ быть ни на волосъ лучше того, чмъ ему опредлилъ уже быть случай, что злодй рожденъ быть злодемъ, развратный — развратнымъ, лгунъ — лгуномъ, хвастунъ хвастуномъ, скряга — скрягой, что одержимый костодой рожденъ страдать костодой, страждущій мозолями — мучиться мозолями, переломившій себ ногу — быть безногимъ. Качайте по боку и все историческое развитіе человчества, оправдывайте и существующій порядокъ, а пуще всего смертную казнь и всяческія убійства и самоубійства, такъ логически вытекающія изъ подобныхъ сужденій. Казните, вшайте, вшайтесь, ржьте, ржьтесь, вы глупы, если не длаете или возстаете противъ этого, а, впрочемъ, и въ этой глупости вы правы, потому что она естественное опредленіе. Странно только, какъ до сихъ поръ не догадались еще признать все прошедшее и все настоящее за хлопоты объ улучшеніи себя, за безпрерывные порывы къ усовершенствованію просто сумасшествіемъ, воображавшимъ и воображающимъ измнить предопредленіе случая.
А если спросить по совсти: да для чего же все это уничтоженіе человчества, это низведеніе человка до жалкой пшки, передвигаемой какимъ-то слпымъ магометанскимъ рокомъ? Только для оправданія своей слабости, своей лни, своего малодушія, пугающихся всякаго усилія, всякаго движенія, выходящаго изъ привычной колеи. Дали волю усыпляющему безволію, оно разслабляетъ, пріучаетъ ко всякому гнету до того, что длается уже легче стенать подъ нимъ, чмъ напрячь однажды вс силы свои для того, чтобы свергнуть его. Такъ, долго носившіе мундиръ находятъ въ начал весьма безпокойнымъ гораздо покойнйшее штатское платье, такъ, многіе вздыхаютъ и о тюрьм, такъ, дти, которыхъ водили на помочахъ, боятся ступить безъ нихъ и тогда, какъ способность хожденія развилась уже у нихъ вполн.
Податель детъ — продолженіе впредь. Я жажду перебраться въ М., если совсмъ не удастся, такъ, все-таки, пріду хоть въ отпускъ. Кланяйтесь всмъ, да пишите. Сашк спасибо за письмо. Когда поду, напишу ему, чтобъ къ прізду вс игрушки были разставлены.

——

Чтобъ удивить аккуратностью, отвчаю пунктъ въ пунктъ: Краевскій никакимъ образомъ незнакомъ съ Муравьевымъ, а былъ нсколько сродни ему Тютчевъ, да и тотъ, какъ теб не безъизвстно, отбылъ въ Крымъ. У насъ если дождь и не льетъ ливня, такъ, все-таки, подчасъ орошаетъ какъ изъ сита, а небо сро, а въ воздух душно и холодно-влажно. Виссаріонъ перехалъ на дачу, т.-е. въ лачугу полуразвалившуюся, дв стороны которой выходятъ на дворъ, третья — на огородъ, а четвертая — въ такъ называемый садикъ, въ которомъ къ стн придланъ парусинный навсъ, три сирени, дв паршивыхъ березы, коза и всякая дрянь и соръ, а онъ очень доволенъ. Третьяго дня я здилъ на лодк въ Екатерингофъ, который мн нельзя сказать чтобы понравился, а взморье хорошо: свтлая серебряная скатерть такъ и сверкаетъ, и тамъ, и сямъ парусъ, и пароходъ при мн промчался и исчезъ за горизонтомъ. У Московской заставы я случайно взглянулъ налво и увидалъ Корпіей, я догадался, что вы вс были тутъ, и мн стало еще грустне {Кетчеръ прізжалъ въ 1844 г. на нкоторое время въ Москву, откуда пріятели проводили его 30 мая, согласно отмтк въ Дневник Герцена.}. Позжайте скоре, несмотря на дождь, или въ деревню, или на дачу. Получилъ письмо отъ Николая Платоновича, онъ съ Николай Михайловичемъ {Н. Пл. Огаревъ и H. М. Сатинъ.} въ Берлин — оба лечутся: первый пьетъ декоктъ, а второй подвергается разнымъ перерзамъ сухожилій. Василій Петровичъ {В. П. Боткинъ.} въ Италіи изучаетъ человка, не занимаясь красотами природы.
Вотъ стихотвореніе, возбужденное декоктомъ:
Завидуя, что нсколько стиховъ
Здсь пишетъ другъ ученый,
Carissimo, я и своихъ готовъ
Въ пакетъ прибавить оный.
Стихи сіи (другимъ путь до Москвы)
Шлю къ берегамъ Невы я,
Гд будете читать ихъ точно вы,
Хотя ихъ пишете не вы — я.
Какъ Сат., въ нихъ скажу, что предъ судьбой
Еще не гнется выя,
Хотя давно съ проклятою хандрой
Мы вс знакомы, вы, я,
Знакомъ съ ней тожь Григорьичъ Виссарьонъ
И Г…, и профессоръ
(Желательно, чтобъ поскорй, баронъ,
У нихъ съ души сей слзъ соръ!).
Знакомъ съ ней русскій и не-русскій подъ
И женщины иныя,
Хоть долженъ я признаться вамъ, что тутъ
Не вижу ихъ вины я.
За то душой люблю вс вина я
И тожь не врагъ коньяка,
И съ ними въ жизни сердцемъ не остыну я
И буду бодръ конь (?)
Пусть намъ извн судьба печали шлетъ,
Внутри быть надо стойку…
А правда ли, что Г. нынче пьетъ
Бальзамъ или настойку?
Бальзамъ и хересъ вздоръ. Пить надо джинъ,
Еще пить можно Porto,
Разъ посл нихъ я не пошелъ одинъ,
А требовалъ транспорта.
Бывало даже посл Romane
Терялъ я въ счастье вру,
Но все же пилъ я посл ромъ, а не
Противную мадеру.
Но нын, Боже! Цитманъ мой герой,
И какъ-то духомъ палъ я,
Не знаю, что начать съ самимъ собой?
Читать уже усталъ я,
Хотлъ бы даже послужить въ полку,
А книги скласть на полку,
Но только жизнь я мыслью натолку,
А все въ ней мало толку.
За симъ прощай! На, вотъ теб рука
И ты свою дай руку,
Рожь смелется и выйдетъ, братъ, мука,
Пока потерпимъ муку!
За симъ прощайте, кланяйтесь всмъ, поцлуйте Сашку и теску. Что Дмитрій Львовичъ, поправляется ли? Прощайте, да возьмите съ собой на дачу Елизу Богданову непремнно. Егора Ивановича попросите, чтобъ онъ извинилъ меня, какъ добрый христіанинъ, что не сдержалъ общанія и не захалъ къ нему проститься. Татьяну Алексеву не извиняю ни въ какомъ случа, она просто капризничаетъ, а Сергю Ивановичу жму руку, и я думаю, если есть вакансія въ межевомъ корпус, такъ почему же не подать ему просьбу? Попытка не шутка, а спросъ не бда. Прощайте, поклонъ и привтъ всмъ! Можетъ быть, я перемню квартиру, такъ адресуйте письма Якову Яковлевичу Кетчеру, въ медицинскомъ департамент, съ передачею мн.
Іюня 12 — раньше не могъ отослать, потому что получилъ въ субботу, а вчера было воскресенье.
Ныньче получилъ я письмо ваше и, право, не знаю, что отвчать. Что я радъ, это, разумется, само собой, а какъ я радъ — ршительно написать не умю, вотъ браниться, такъ это другое дло, на томъ ужь стоимъ. И потому простите, нельзя ужь безъ этого. Ты, Александръ, пишешь: Она сама собирается кормитъ первые дни, я полагаю, что это даже хорошо. Да чортъ ли въ твоемъ полаганіи? Спроси лучше, хорошо ли это будетъ, у людей, у которыхъ по этой части не свиститъ въ голов такъ, какъ въ твоей. Смотри же, спроси непремнно, да и вообще, пожалуйста, мене полагайся на свои полаганія, какъ я ни люблю брань, поводовъ къ ней, особенно въ такихъ отношеніяхъ, не терплю, однакожь. Обнимаю мать, а новой гость {Дочь Герцена Наталія, родившаяся 14 дек. 1844 г.} въ этомъ мір желаю, чтобы она была похожа на нее, желаю, чтобы она была такъ же любима, какъ мать ея, а затмъ, пожелавъ еще обимъ полнаго здоровья, больше и лучше ничего уже и пожелать не могу.
Свистуну {А. И. Герценъ.}, потшившему меня не мало окончаніемъ письма, которымъ провозглашаетъ о ршительномъ непозволеніи писать Наташ, вслдствіе котораго она черезъ строку и приписала, строжайшее напоминовеніе того, что было говорено ему мною въ ма прошедшаго мсяца (sic! года). Sapienti sat.
Прошу писать почаще и по-подробне о всемъ.
Такъ какъ письмо это придетъ не задолго до новаго года, а поздравляя съ новымъ годомъ, обыкновенно желаютъ чего-нибудь, то и я, какъ человкъ благопристойный, почитаю обязанностью за невозможностью изустныхъ прибгнуть къ письменнымъ:
Наташ — здоровья и живости, а лтомъ набрать или насолить кадки три грибовъ.
Лиз {Ел. Б. Грановской.} — убдить почтеннаго супруга ускорить защищеніе диссертаціи, убдить его дать ей, то-есть диссертаціи, полный преферансъ надъ преферансомъ, самой же наслаждаться постоянно пріятною бесдой неравнодушнаго къ ней воплощеннаго здоровья, для ради того, чтобы воззрніе на таковое здоровье устыдило ее и убдило сдлаться хотя на половину такъ здоровою.
Татьян Алексевн {Т. А. Астараковой.} — не сердиться на то, что не пишу къ ней особенно.
Софь Карловн — дать возможность Евгенію {Е. . Коршу.} огорчаться такъ же справедливо, какъ и прежде, новымъ маленькимъ лобикомъ.
Марь едоровн {М. . Коршъ.} — убдить его какъ можно скоре, что лучше пусть онъ заикается, а вздоромъ не огорчается.
Михаилу Семеновичу {Щепкину.} — возможности не только что самому надвать носки, но и плясать въ присядку.
Евгенію {Коршу.} — носить потоньше носки, да потолще книжникъ.
Тимоею {T. Н. Грановскому.} — отвращенія къ преферансу и отреченія отъ романтизма.
Александру — поменьше полаганія на свой свистъ, да побольше терпнія.
Рдькину — жениться.
Гофману — наготовить поболе май-транку.
Крылову — да неужели онъ, въ самомъ дл, такъ серьезно болнъ?
Богданову — клокотать безъ умолку.
Констанъ Серг. {Аксакову.} — образумиться, наконецъ, понять очень простую вещь, что дло нисколько не въ шапк.
А затмъ всмъ здоровья, веселья и всякой радости.

24 декабря (1844 г.).

——

1845 г.

Я разсерженъ на всхъ васъ жестоко и потому пишу только о дл.
Вы хлопотали о журнал въ Москв — хлопоты не удались, но он могутъ удасться въ Петербург {Въ теченіе 1844 г. московскіе пріятели надялись хлопотать о разршеніи журнала, редакторомъ котораго долженъ былъ быть Грановскій. 27 декабря получено было въ Москв извстіе, что ‘Государь не соизволилъ разршить г. Грановскому издавать журналъ’.}. Можно купить который-нибудь изъ здшнихъ журналовъ, а купить и имть журналъ необходимо. Надобно сшибить… Краевскаго, необходима и война безпощадная съ юродивыми честно-подлыми славянами. Редакторомъ долженъ быть Виссаріонъ, ему нужно прямое полученіе тхъ же шести тысячъ въ годъ, которыя онъ получалъ у Краевскаго, вс прочіе могутъ работать въ чаяніи будущихъ благъ, и потому напиши, какія средства думали вы имть на изданіе въ Москв, кром трехъ тысячъ Николая {Огарева.}. Все это должно обратить на изданіе въ Петербург. Сверхъ того, я пишу къ Николаю и требую нсколькихъ тысячъ просто для себя, которыя я употреблю туда же. Какъ Николай, такъ и ты съ ума сошли углубленіемъ въ естественныя науки, когда такъ животрепещуще теперь изученіе наукъ соціальныхъ, политической экономіи и исторіи съ тхъ же точекъ, ваше углубленіе, по-моему, ршительное филистерство.
Да, я и позабылъ сказать, за что я разсерженъ на васъ: за то, что не пишете! Что дловая переписка съ Петербургомъ? Что хандра Наташи? Скажите отъ меня Сашк, чтобы хоть онъ напоминалъ вамъ почаще о писаніи ко мн.
Свиданіе двухъ Николаевъ {Огарева и Сатина.} за границей — ршительное безуміе. Я сердитъ на всхъ и на все. Все слова, слова о дйствіяхъ, и вс дйствія ограничиваются бездйственнымъ скорбленіемъ, которое, вишь, единственный путь къ истин! Пожалуй, я и соглашусь, что къ истин, да къ истин ипохондрика, истин моего знакомаго, у котораго ‘чмъ тебя я огорчила?’ прогуливается подъ кожей это лба къ затылку.
Люди со всми нравственными и матеріальными средствами для дйствій толкуютъ о дйствіяхъ, а, въ сущности, заняты только своимъ: ‘чмъ тебя я огорчила?’
Люди, которыхъ не занимаетъ подкожное: ‘чмъ тебя я огорчила?’ — а огорченные существенно за неимніемъ средствъ для дйствій, стучатъ лбомъ въ стну, которая, по крайней мр, не оскорбляетъ вопросомъ: ‘чмъ тебя я огорчила?’ Огорчайтесь же себ, господа, да только дайте ваши средства, лежащія встун, людямъ, которые не зароютъ ихъ въ землю, какъ вы. Коротко: мн надобны деньги, я былъ всегда щекотливъ въ денежныхъ отношеніяхъ, къ чорту щекотливость! Денегъ мн, денегъ, и чмъ больше, тмъ лучше! О содйствіи умственномъ и говорить нечего,— въ этомъ я увренъ, но, деньги, деньги… Поврьте мн хоть нсколько изъ преизбытковъ вашихъ, у меня есть глубокое убжденіе, что он не пропадутъ. Сердитесь или не сердитесь, но я ждалъ, что вы сами, хоть какимъ-нибудь образомъ, да употребите ихъ въ дло, теперь вижу, что надо требовать, и требую. Деньги нужны не сейчасъ, а къ осени или въ половин лта.

‘Русская Мысль’, кн.IX, 1892

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека