ИЗЪ ИСТОРІИ РАБСТВА
ИЗЪ ИСТОРІИ РАБСТВА
(Очеркъ третій).
I.
II.
III.
IV.
——
Из истории рабства, Х., Год: 1868
Время на прочтение: 62 минут(ы)
Въ маленькомъ городк Нуантел находился кабачокъ, хорошо знакомый рабамъ, виленамъ и вообще всякому люду, неизбалованному жизнію. Они охотно заходили сюда выпить малую-толику и поболтать вволю. Хозяйка этого заведенія, тридцатилтняя вдовушка, блая, полная, румяная, красивая, хорошо знала нравы и обычаи своихъ невзыскательныхъ постителей и умла угождать ихъ вкусу и потребностямъ. Молодая, красивая Ализона была предметомъ обожанія многихъ молодыхъ и немолодыхъ сосдей, она болтала и хохотала съ ними вдоволь, но отнюдь не позволяла имъ никакихъ вольностей. Однакоже находились и такіе смльчаки, которые простирали свое удивленіе къ прелестямъ вдовушки дальше созерцанія и словъ, по они дорого платились за свою смлость. Много глиняной посуды перебила дебелая Ализона о головы своихъ неосторожныхъ обожателей, и за ней утвердилась слава неприступной, цломудренной женщины.
Къ удивленію многочисленныхъ постителей, наполнявшихъ кабачокъ въ воскресенье, 23 октября 1336 года, всегда разговорчивая и обходительная Ализона, въ этотъ день была въ самомъ мрачномъ расположеніи духа. Погрузившись въ свои думы, она, казалось, ничего по видла и не слышала,— не видла даже какъ вошелъ новый поститель. Это былъ худощавый пожилой человкъ, по одежд рабъ. Пыль покрывала его съ головы до ногъ, видно было, что онъ сегодня отмрялъ много верстъ и крпко усталъ. Войдя въ комнату, онъ почти упалъ на скамью и задумался. Прошло нсколько минутъ, а онъ все еще сидлъ неподвижно.
Наконецъ Ализона подняла голову и замтила новаго человка, онъ ей непонравился, и она обратилась къ нему рзко и брюзгливо.
— Зачмъ ты пришелъ сюда? сказала она.— Я тебя совсмъ не знаю, если ты хочешь пить, заплати впередъ деньги и я теб подамъ.
— Чтобы пить, надо имть деньги, а у меня ихъ нтъ, отвчалъ этотъ бднякъ, котораго звали Гильомъ Кэле.— Позвольте мн немного отдохнуть здсь, я скоро уйду.
— Мой кабакъ не больница, возразила Ализона,— убирайся отсюда.
— Хозяюшка, почтенная хозяюшка, какая ты сегодня злая! сказалъ одинъ изъ завсегдателей кабачка.— Никогда не видалъ я тебя такой. Оставь въ поко этого бдняка, мы его приглашаемъ къ себ, въ нашу компанію. Не хочешь ли выпить, добрый человкъ?
— Благодарю, отвчалъ рабъ глухимъ голосомъ, покачивая головой,— у меня вовсе нтъ жажды.
Неизвстно, что бы отвтила на это хозяйка, она уже насупилась и нетерпливо стукнула ногой, какъ вдругъ вниманіе ея было привлечено крикомъ съ улицы.
— Гэй, хозяйка, или кто тамъ есть! Возьмите мою лошадь. Мы оба голодны, какъ собака. Да прійдите же кто нибудь!
Ализона и ея служанка разомъ выбжали на улицу. Молодой человкъ, лтъ 25, геркулесовскаго сложенія, слзъ уже съ лошади и держалъ ее въ. поводу. Не смотря на шрамъ ни лвой щек, молодой человкъ имлъ очень пріятную наружность, На немъ была надта кирасса, высокіе дорожные сапоги, длинная шпага и кинжалъ.
— Я здсь, мсесиръ, заговорила хозяйка.— Вы кажется не можете похвастать терпніемъ!
— Моя милая трактирщица, поневол будешь нетерпливъ, когда предчувствуешь, что придется познакомиться съ такимъ перломъ, какъ вы, моя прелесть! Такихъ очаровательныхъ глазокъ и красненькихъ щечекъ мн по случалось видть даже въ Париж. Ваши подвязки…
— Вы изъ Парижа? живо прервала его Ализона.
— Оттуда. Скажите, будетъ сегодня турниръ въ нуаптельской долин?
— Да, мессиръ, онъ долженъ начаться сейчасъ же посл обдни.
— Прекрасно. И такъ, любезная хозяйка, пока я отведу лошадь въ конюшню и засыплю ей корму, вы приготовите кое-чего пость и для меня. Надюсь, вы будете такъ обязательны, раздлите со мною трапезу: мн нужно обо многомъ васъ пораспросить. Вы согласны, не правда ли?
Очарованная путешественникомъ, Ализона охотно согласилась и поспшила сдлать необходимыя приготовленія.
Скоро столъ былъ накрытъ, кушанья поставлены, къ этому времени пришелъ путешественникъ и съ большимъ апетитомъ принялся за обдъ.
— Такъ вы, мессиръ кавалеръ, дете изъ Парижа? начала Ализона.
— Прошу васъ, прелестная хозяйка, не называйте меня мессиръ кавалеръ. Я родомъ простолюдинъ, а не дворянинъ. Меня зовутъ Магіэ, мой отецъ торгуетъ книгами, а я адвокатъ при судебныхъ поединкахъ.
— Такъ вы сражающійся адвокатъ! воскликнула Ализона съ радостью.
— Да, и какъ видите, я не проигралъ еще ни одного дла, у меня вс пальцы цлы, а вы знаете, что адвокату, побжденному на судебномъ поединк, отрубаютъ пальцы правой руки. Я нсколько разъ бывалъ легко раненъ, но всегда въ заключеніе побждалъ противника. Я узналъ въ Париж, что здсь будетъ юридическій турниръ. Я поспшилъ сюда, разсчитывая, что во мн могутъ имть нужду. Ну-ка, прелестная хозяйка, разскажите мн поподробне, что знаете объ этомъ турнир.
— А, мессиръ адвокатъ, само небо посылаетъ васъ. Я, къ несчастію, имю процессъ!
— Вы, прелестная трактирщица?
— Три мсяца тому назадъ я дала взаймы 12 флориновъ Симону Геризе, когда пришелъ срокъ уплаты, этотъ недостойный человкъ отказался отъ своего долга. Мы явились къ господину судь. У насъ не было свидтелей ни за, ни противъ, и какъ долгъ превышаетъ сумму въ 5 су, г. судья назначилъ судебную дуэль.
— И вы не нашли никого, кто бы согласился принять вызовъ этого Геризе?
— Увы! никого. Вс боятся его страшной силы и злого характера.
— А я не боюсь ни того, ни другого. Разсчитывайте на меня. Я буду драться, какъ ради вашихъ прелестныхъ черныхъ глазъ, такъ и ради справедливости вашего иска.
— О, мой искъ справедливъ, клинусь вамъ, я…
— Ни слова боле: такой прекрасный ротикъ, какъ вашъ, не можетъ лгать, къ тому же я имю привычку врить моимъ кліентамъ.
— Но Симонъ — вольный стрлокъ, и человкъ до того опасный, что…
— Не будемъ говорить и объ этомъ, другая моя привычка: никогда не справляться о качествахъ моего противника. Разсчитывайте на меня — теперь я вашъ адвокатъ. Турниръ начнется въ полдень, у меня все въ порядк, все готово для боя. Значитъ мы можемъ выпить. Да здравствуетъ веселіе! За успхъ нашего дла!
— Если вы выиграете мое дло, я вамъ дамъ три флорина.
— Превосходно, три флорина и добрый поцлуй.
— О, мессиръ…
— Ну, если вы колебаетесь, такъ я васъ поцлую,— это все равно. Но, Боже мой, морщинки на вашемъ лбу не разгладились, вы смотрите такъ печально, Что это значитъ? Вы говорили, что у васъ нтъ адвоката,— онъ явился, такъ чего же вы продолжаете хмуриться?
— Не считайте меня неблагодарной, но у меня есть еще одна причина для сильнаго горя.
— Нтъ ли у васъ другого процесса, или не измнилъ ли вамъ любовникъ?
— Мессиръ адвокатъ, вы пріхали изъ Парижа, вы человкъ ученый, вы можете оказать великую услугу бдному юнош, вполн достойному сожалнія, который также долженъ сегодня драться на судебной дуэли.
— И я долженъ помочь ему,— отлично. За что онъ дерется?
— Въ нашей нуантельской стран, если двушка — дочь раба, вилена или буржуа — выходитъ замужъ, то сеньоръ, если ему угодно, иметъ право на… первую брачную ночь своей вассалки. Прошу васъ, не смйтесь, по крайней мр, надъ этимъ.
— Смяться? отвчалъ Магіэ мрачно.— Нтъ, тысяча чертей, надъ этимъ нельзя смяться. А! вы напомнили мн страшную исторію. Нсколько времени тому назадъ я халъ въ Амьенъ, на турниръ. Прозжая одну деревню, я увидлъ на улиц большое сборище рабовъ. Я полюбопытствовалъ узнать о чемъ они бесдуютъ такъ горячо, и получилъ въ отвтъ, что въ то самое утро одинъ изъ рабовъ этой деревни, принадлежащей епископу,— женился. Епископъ, основываясь на своемъ сеньеріальномъ прав первой ночи, приказалъ привести молодую къ нему. Сказали объ этомъ мужу, онъ не протестовалъ, но только просилъ, чтобы ему самому дозволили сходить за женой. Вскор онъ возвратился и сказалъ управляющему: ‘моя жена стыдится идти,— пойдите за ней сами’. Управляющій вошелъ въ избу и нашелъ несчастную на полу въ луж своей собственной крови…
— Великій Боже!
— Мужъ, чтобы избавить несчастную отъ безчестія, убилъ ее топоромъ.
При этихъ словахъ, Гильомъ Кэле, безучастно слушавшій разсказъ, задрожалъ, поднялъ голову и весь превратился въ слухъ.
— Бдная женщина! сквозь рыданія проговорила Ализона.— Умереть такъ ужасно отъ руки своего мужа! А какое мужество долженъ былъ имть этотъ несчастный мужъ, чтобы ршиться на такое крайнее средство… Какъ мало у насъ такихъ людей. Большинство же привыкло къ своему рабству и уже не чувствуетъ обидъ.
— Нтъ, вы ошибаетесь, они чувствуютъ! вскричалъ Магіэ.— Тщетно сеньоры стараются довести ихъ до скотскаго состоянія, имъ не удастся совсмъ обезчеловчить людей, и у раба проявляется порой человческое чувство! Да и у дикихъ животныхъ самецъ разв не защищаетъ свою самку? Нтъ, я не врю, чтобы въ рабахъ были совсмъ убиты человческія чувства! Они любятъ своихъ женъ, а любовь заставляетъ принимать къ сердцу всякое оскорбленіе, нанесенное любимому существу. О, я становлюсь свирпъ, когда подумаю о горести раба, принужденнаго терпливо сносить оскорбленіе, наносимое сеньоромъ его жен.
— Мессиръ, вы разсказывали исторію мужа, вынужденнаго убить жену, чтобы спасти се отъ безчестія, исторія этого бдняка, Мазурека, о которомъ я васъ хотла просить, не мене ужасна.
— Говорите!— я васъ слушаю.
— Мать этого юноши пришла къ намъ издалека съ груднымъ ребенкомъ. Ее звали Жервезой. Она побиралась милостыней и полюбилась мельнику, нашему сосду, вдовцу. Онъ взялъ ее къ себ въ услуженіе, поручивъ ходить за его ребенкомъ и за хозяйствомъ. Это была работящая, привязанная женщина, она полюбила сына своего хозяина, какъ своего собственнаго. Въ это время графъ Бомонъ объявилъ войну сиру Нуантелю, здшнему сеньору, Мельникъ отправился на войну со своимъ господиномъ. Часть войскъ Бомона дошла до Нуантеля, предавая все огню и мечу. Они зажгли мельницу, гд въ то время находилась Жервеза со своими дтьми. Она погибла въ огн, вмст съ сыномъ мельника, Мазурекъ же избжалъ смерти какрмъ-то чудомъ, мой мужъ и я, мы приняли бднаго сироту къ себ…
— Что за кроткое созданіе этотъ Мазурекъ, продолжала Алтона,— точно ягненокъ… Какъ мы его любили и какъ онъ былъ къ намъ привязанъ, какъ онъ старался разными угожденіями и пособіемъ въ работ угодить намъ. Война между тмъ продолжалась и мельникъ былъ убитъ. По окончаніи ея, сиръ Нуантель выстроилъ новую мельницу, и Мазурекъ поступилъ въ качеств работника къ мельнику, который снялъ ее… Разскажу теперь, какое новое несчастіе пало на голову этого добраго и хорошаго человка. Аремя отъ времени онъ, по приказанію своего хозяина мельника, хаживалъ въ деревню Крамуази, въ пяти верстахъ отсюда, гд сеньоръ Нуантель построилъ укрпленіе. Тамъ онъ встртилъ хорошенькую двушку Авелину…
— И влюбился въ нее? прервалъ адвокатъ,
— Да, да, влюбился страстно.
Кэле слушалъ съ необыкновеннымъ вниманіемъ разсказъ Ализоны, слезы текли но его щекамъ,
— Мазурекъ былъ рабомъ той же сеньеріи, къ которой была приписана Авелина и ея отецъ, продолжала трактирщица.— Отецъ двушки согласился на замужество, управляющій тоже. Вс шло хорошо. Но проклятое право ихъ тревожило. Однакоже зная, что можно выкупить это право, они не слишкомъ горевали. У отца Авелины была корова. Ее ршились продать и вырученными деньгами заплатить сиру Нуантелю. Въ день свадьбы Мазурекъ понесъ деньги къ управляющему, къ несчастію, того не было дома. Наши влюбленные ршились обвнчаться на другой день, а деньги отнести въ замокъ посл обдни. Такъ и сдлали. Посл внчанія, молодую, по обычаю, заперли въ домъ священника, гд она должна была находиться, пока мужъ не принесетъ увольнительнаго свидтельства. Имя деньги въ карман, на дорог къ управляющему, Мазурекъ встртилъ рыцаря, спросившаго у него дорогу къ сиру Нуантелю, и,— поврите ли вы мессиръ?— въ то время, какъ Мазурекъ указывалъ ему дорогу, этотъ негодяй выхватилъ у бднаго парня деньги изъ кармана, далъ шпоры лошади — и былъ таковъ!
— Да, подобные наглые разбои случаются не рдко, шепталъ Магіэ.
— Можно судить объ отчаянія Мазурека?! Онъ побжалъ въ догонку за негодяемъ, но скоро потерялъ его изъ виду, Чрезъ часъ, едва держась на ногахъ отъ усталости, онъ пришелъ въ замокъ, бросился въ ноги управляющему, разсказалъ ему о своемъ несчастій и просилъ суда противъ вора. Сиръ Нуантель, вмст съ нсколькими своими гостями, проходилъ въ это время чрезъ ту комнату, гд Мазурекъ бесдовалъ съ управляющимъ. Сеньоръ, узнавъ въ чемъ дло, съ хохотомъ спросилъ: хороша ли новобрачная?— ‘Она самая хорошенькая изъ всхъ женщинъ, живущихъ въ вашихъ владніяхъ’, отвчалъ управляющій. Въ это самое время вошелъ въ комнату еще одинъ гость сира Нуантеля.— ‘Вотъ тотъ, который укралъ у меня сейчасъ кошелекъ съ деньгами,’ закричалъ Мазурокъ. ‘Презрнными рабъ!’ затопалъ ногами сиръ Нуантель, ‘ты смешь обвинять въ воровств моего гостя!’
— И разумется мошенникъ-рыцарь не призналъ себя воромъ?
— Еще бы призналъ! Мазурекъ продолжалъ поддерживать обвиненіе. Тогда сеньоръ, пошептавшись съ управляющимъ и рыцаремъ, обвиненнымъ въ воровств, произнесъ слдующій приговоръ: ‘одинъ изъ моихъ оруженосцевъ, въ сопровожденіи стражи, отправится въ деревню и приведетъ сюда новобрачную: я, основываясь на своемъ прав, проведу съ нею ночь, а завтра утромъ она будетъ возвращена этому вассалу. Чтожо касается до обвиненія въ воровств благороднаго рыцаря, которое этотъ негодяй иметъ наглость поддерживать, не взирая на опроверженія обвиняемаго, то послдній требуетъ, чтобы это дло было ршено судомъ Божіимъ, если вассалъ будетъ побжденъ, то его, въ наказаніе за клевету и оскорбленіе рыцаря, зашьютъ въ мшокъ и бросятъ въ воду’
— Несчастный погибъ, вскричалъ Магіэ.— Рыцарь аппелировалъ, и потому иметъ право драться верхомъ, въ полномъ боевомъ вооруженіи, а рабъ будетъ пшкомъ, одтый въ зипунъ, съ палкою, вмсто всякаго оружія.
— Бдненькій! Выходитъ, мои предчувствія были врны и не даромъ тосковало мое сердце! Но слушайте дале. Бдный Мазурекъ, думая боле о своей жен, нежели о предстоящей битв, рыдая, бросился на колни передъ сеньоромъ и умолялъ ею не безчестить Авелины. Какъ вы думаете, что отвтилъ сеньоръ Нуантель? ‘Жакъ Бономъ (такъ сеньоры называютъ своихъ рабовъ въ насмшку), сказалъ онъ,— Жакъ Бономъ, мой другъ, я желаю провести эту ночь съ твоей женой по двумъ причинамъ: во-первыхъ потому, что, говорятъ, она очень хороша собой, во-вторыхъ, въ наказаніе за то, что ты осмлился обвинить въ воровств одного изъ моихъ гостей’. Выслушавъ эту наглую рчь, взбшонный Мазурекъ бросился на Нуантеля, желая его задушить, но рыцари схватили несчастнаго раба, повалили его на земь, связали, и онъ былъ брошенъ въ тюрьму. Прибавьте къ этому, что сиръ Нуантель женихъ, онъ на дняхъ долженъ обвнчаться съ двицей Глоріандой де-Шиври.
— Ужасно, ужасно, шепталъ адвокатъ.— Неужели нтъ никакой возможности положить конецъ этимъ отвратительнымъ безобразіямъ. Он взываютъ къ мести, он требуютъ крови.
— И кровь прольется, прошепталъ кто-то глухимъ голосомъ на ухо Магіэ!— О! ее прольется очень много!
Адвокатъ обернулся и увидлъ сзади себя блдное лицо Гильома Кэле.
— Что теб нужно отъ меня? спросилъ молодой человкъ, пораженный свирпымъ и отчаяннымъ выраженіемъ лица стараго раба.— Кто ты такой?
— Я — отецъ жены Мазурека.
— Вы, добрый человкъ, заливаясь слезами сказала Ализона.— Простите меня, глупую, что я недавно гнала васъ отсюда. Но, скажите, зачмъ вы здсь?
— Я пришелъ за своей дочерью… Говорятъ, ее вамъ отдали… Ночь уже прошла.
— Боже мой, Боже мой! не отвчая ему, говорила Ализона.— Когда я подумаю, что бдный Мазурекъ долженъ сегодня принести на колняхъ передъ сеньеромъ публичное покаяніе, меня бросаетъ въ дрожь и потъ…
— Это зачмъ? прервалъ со адвокатъ.— На кой прахъ понадобилось тутъ публичное покаяніе?
— Вы не знаете конца исторіи, продолжала вдова.— Едва отвели Мазурека въ тюрьму, управляющій отправился за Авелиной и привелъ ее въ замокъ. Она защищалась всми силами противъ покушеній сеньора. ‘Ты мн противишься’, сказалъ онъ съ злой улыбкой. ‘Хорошо, ты будешь мн принадлежать по судебному приговору, и это будетъ полезнымъ урокомъ для Жака Бонома’. Онъ веллъ запереть ее въ тюрьму и подалъ прошеніе судь въ Бове. Судъ подтвердилъ право сеньора, и несчастная Авелина въ эту ночь изнасилована сиромъ Нуантелемъ, а Мазурекъ, но тому же приговору, дола,онъ испросить публично прощеніе у сеньора за то, что хотлъ воспрепятствовать ему пользоваться своимъ законнымъ правомъ.
— Не эти ли же судьи приговорили Мазурека сражаться безоружнымъ противъ хорошо-вооружеинаго рыцаря-вора?
— Да, закричалъ Кэли, сжимая кулаки,— да, Мазурекъ будетъ драться пшій и вооруженный одной палкой противъ рыцаря-вора, закованнаго въ желзо… Да, такъ ршили судьи. Если онъ будетъ побжденъ и переживетъ свое пораженіе, его утопятъ. Но я выловлю его трупъ, я осмотрю вс норы… Однако гд же моя дочь? Я уведу ее. Кто знаетъ, не буду ли я чрезъ девять мсяцевъ ддомъ благороднаго дитяти.
На его губахъ появилась страшная улыбка.
— О, если оно выживетъ, это дитя….если выживетъ…. я клянусь….
Онъ остановился, не докончивъ фразы. Водворилось на нкоторое время молчаніе.
— Нсколько минутъ тому назадъ, заговорилъ Гильомъ, положивъ руку на плечо адвоката, — вы замтили, что все это требуетъ крови…
— Да, и повторю еще разъ: вс эти ужасы взываютъ къ мести, вс они требуютъ крови!
— Человкъ, ршающійся говорить такія рчи громко, непремнно человкъ ршительный, а не пустой болтунъ, сказалъ рабъ, пытливо всматриваясь въ лицо адвоката.— Если придетъ пора дйствовать, вспомните Гильома Кэле, изъ деревни Крамуази, подл Клермонта.
— Я не забуду вашего имени, отвтилъ Магіэ тихо, сжимая руку Гильому.— Часъ справедливости и мести пробьетъ, можетъ быть, скоре, чмъ вы думаете, если между рабами много дикихъ людей, какъ вы.
— Есть ихъ довольно. Жакъ Бономъ…
— Для того я и пріхалъ къ вамъ, чтобы въ этомъ увриться. Но будьте осторожне. Осторожность, надежда и мужество!
Въ это время раздался звонъ колокола. Кабатчица вздрогнула,
— У меня не хватятъ силъ смотрть на эту церемонію, сказала она.
Вс присутствовавшіе въ кабак поднялись съ своихъ мстъ и поспшили къ выходу.
— Они спшатъ посмотрть на публичное покаяніе, пояснила вдова.
— Время и мн сбираться, сказалъ Магіэ.— Я сперва посмотрю на покаяніе, потомъ вернусь за лошадью и отправлюсь на турниръ помриться съ Симономъ Геризо.
— Но нельзя ли какъ нибудь избавить бдняжку Мазурека отъ этой ужасной дуэли. Она будетъ для него могилой.
— Невозможно. По французскимъ законамъ, если онъ откажется отъ дуэли, его утопятъ. Но я надюсь дать ему кое-какіе совты, мн непремнно надо съ нимъ видться.
Магіэ, благодаря своему атлетическому сложенію, пробрался къ самой церкви. На паперти стоялъ сиръ де Нуантель, молодой человкъ, блондинъ, съ волосами, завитыми, какъ у женщины, на немъ, по мод тою времени, былъ надтъ короткій богато вышитый кафтанъ, одна половина котораго была красная, а другая желтая. Его надменное лицо выражало презрніе ко всему окружающему. Вокругъ него стояла толпа рыцарей, одтыхъ также, какъ и онъ. Сзади нихъ расположились пажи и оруженосцы. Вся площадь вокругъ была занята густой массой народа.
На ступеньки церковной лстницы вошелъ королевскій нотаріусъ. По знаку его прекратился говоръ и наступила тишина..
‘На основаніи хартіи и статута, читалъ онъ,— каждый сеньеръ въ своихъ владніяхъ иметъ право первой ночи со всякой двушкой не благороднаго происхожденія, посл чего онъ обязанъ отдать ее мужу. 11 числа этого мсяца рабыня сеньора Нуантеля вышла замужъ за его раба Мазурека. Сиръ Нуантель желалъ воспользоваться своимъ правомъ, но новобрачные вздумали этому противиться, произнося скверныя и ругательныя слова противъ своего господина. За это ихъ преступленіе, оба преступника были посажены въ тюрьму раздльно, и сеньоръ представилъ прошеніе господину главному судь въ Бове, желая получить отъ него разъясненіе законовъ, древнихъ правъ и обычаевъ по этому предмету.
‘Господинъ главный судья, разсмотрвъ вышеозначенное прошеніе благороднаго сеньора, и справившись съ законами и древними обычаями, во имя справедливости, постановилъ: а вышеозначенный сеньоръ Нуантель былъ совершенно въ своемъ прав, требуя первой ночи отъ своей рабыни Авелины, вышедшей замужъ за его раба Мазурека, такъ какъ это право принадлежитъ ему надъ всми двушками его владній не благороднаго происхожденія. Въ силу этого, судъ приказываетъ вышеозначенной Авелин повиноваться законному требованію ея сеньора, а вышеозначеннаго Мазурека за то, что онъ поносилъ своего господина бранными и скверными словами, осуждаетъ на публичное покаяніе, онъ обязанъ, стоя на колняхъ, съ непокрытой головой, и съ руками, скрещенными на груди, въ присутствіи всего народа, испросить прощеніе у оскорбленнаго имъ господина.
‘Означенный приговоръ привести въ исполненіе чрезъ королевскаго нотаріуса, предъ церковью города Пуантеля’.
Этотъ возмутительный приговоръ подйствовалъ далеко не одинаково на различныхъ лицъ, внимательно его слушавшихъ. Одни, которыхъ рабство довело почти до животнаго состоянія, удивлялись, съ чего это вздумалось Мазуреку сопротивляться обычаю, освященному временемъ, другіе, которые или откупились деньгами, или, вслдствіе непривлекательности ихъ женъ, избгли необходимости познакомиться съ этимъ сеньоріальнымъ правомъ,— эти жалли Мазурека, наконецъ многіе, женатые и холостые, буржуа, вилены и рабы, почувствовали негодованіе, одна сдерживаемое страхомъ наказаніи, потому, при послднихъ словахъ нотаріуса, въ толп прошелъ тихій гулъ ропота, смнившійся грустью и сожалніемъ, при появленіи осужденнаго. Горесть и злоба совершенно исказили черты двадцатилтняго юноши, всми любимаго за его кротость и добросердечіе. Теперь его лицо приняло свирпое выраженіе, растрепанные волосы, запачканная и изорванная одежда, красные отъ слезъ глаза, ввалившіяся щеки, взглядъ изъ подлобья — все показывало сильное душевное волненіе. Двое вооруженныхъ людей развязали ему руки и силой поставили на колни передъ сиромъ Нуантелемъ, который хохоталъ, вмст со своими друзьями, надъ униженіемъ Жака Бонома.
Вызваны были свидтели свадьбы Мазурека, они должны были стоять подл осужденнаго во все время церемоніи. Вышли только двое: Гильомъ Кэле и другой рабъ свирпой наружности, котораго звали Адамомъ Дьяволомъ. Оба подошли смиренно, но опытный наблюдатель легко замтилъ бы, что это смиреніе притворное. Гильомъ, подойдя къ нотаріусу, низко, почти до земли, поклонился ему два раза и сказалъ дрожащимъ голосомъ:
— Насъ явилось сюда только двое свидтелей: я и мой кумъ, Адамъ. Другіе двое лежатъ въ лихорадк и не могли сюда прійти. Я, Гильомъ — отецъ новобрачной.
— Я полагаю, что достаточно двухъ свидтелей, и потому можно будетъ приступить къ исполненію приговора, сказалъ нотаріусъ, обращаясь къ сиру Нуантелю.
Сеньоръ кивнулъ головой и занялся разсматриваніемъ свидтелей.
— Скрести руки на твоей груди, приказывалъ нотаріусъ Мазуреку.
Подсудимый выказалъ явное намреніе не повиноваться этому приказанію.
— Ай, чудакъ, чудакъ! обратился къ нему Гильомъ, тономъ упрека.— Разв ты не слышишь, что говоритъ этотъ добрый господинъ. Онъ говоритъ, чтобы ты скрестилъ руки, вотъ такъ, посмотри на меня.
Слова ‘посмотри на меня’, старикъ произнесъ такимъ тономъ, что Мазурекъ невольно поднялъ голову и уловилъ многозначительный взглядъ, брошенный ему Гильомомъ. Онъ понялъ этотъ взглядъ и тотчасъ же повиновался приказанію нотаріуса.
— Теперь смотри въ глаза сеньору и повторяй за мной:
‘Монсеньеръ, я униженно раскаиваюсь въ томъ, что осмлился произнести скверныя слова противъ васъ’, сказалъ нотаріусъ.
Съ трудомъ, заикаясь, бдный рабъ повторилъ рчь нотаріуса.
— ‘Я раскаиваюсь также и въ томъ, что, въ злоб, хотлъ помшать сеньору воспользоваться законно предоставленнымъ ему нравомъ первой ночи надъ его вассалкой, которую я взялъ себ въ жены’, продолжалъ нотаріусъ.
Эти ужасныя слова напомнили несчастному его горе, напомнили о той женщин, которую онъ любилъ такъ нжно, и онъ, зарыдавъ, упалъ лицомъ на землю. Къ нему быстро подошелъ Гильомъ, подъ видомъ, что помогаетъ ему подняться, онъ прошепталъ ему что-то на ухо, потомъ прибавилъ громко:
— Какой же ты чудачина, какъ я погляжу, мой неразумный сынъ! Теб говорятъ, что нашъ милостивый господинъ проститъ тебя, если ты повторишь эти слова. Повтори же ихъ скоре!
Опять послушался Мазурекъ и уже тверже повторилъ страшныя слова.
— Затмъ, монсеньеръ, я осмливаюсь просить у васъ милости и прощенія моего поступка, повторилъ за нотаріусомъ обвиненный.
— Я прощаю теб, и дарую свою милость, сказалъ Нуантель высокомрнымъ тономъ,— но я не могу отпустить тебя на свободу до окончанія судебной дуэли, на которую ты вызванъ нашимъ гостемъ, Жерардомъ де Шомонтелемъ, обвиненномъ тобою въ присвоеніи чужого имущества.
— Хорошій урокъ для Жаковъ Бономовъ, продолжалъ Нуантель, обращаясь къ своимъ гостямъ.— Они осмливаются по временамъ роптать, а этого мы не должны допускать. Нужна строгость, одна строгость. Слдуетъ постоянно унижать ихъ, слдуетъ поддерживать между ними убжденіе, что они принадлежатъ намъ и душой и тломъ.
Въ то время, какъ сеньоры входили въ церковь, а Мазурека уводили подъ стражей въ тюрьму, на площадь привели Авелину. Эта восьмнадцатилтняя женщина, не смотря на страшную блдность ея лица и испуганный видъ, была поразительно хороша собою. Мазурекъ увидлъ ее, глаза ихъ встртились, и несчастный мужъ невольно выразилъ на своемъ лиц озлобленіе.
— Онъ меня презираетъ!.. прошептала она дрожащимъ голосомъ, рыдая.— Но чмъ же я виновата? а между тмъ, я вижу, онъ меня уже не любитъ.
Она зарыдала, ея ноги подкосились и она непремнно упала бы на землю, еслибъ ее но поддержалъ Гидьомъ Кэле.
— Не унывай, моя голубка, у тебя остался еще отецъ.
И съ помощью Адама Дьявола, онъ поднялъ ее на руки и скрылся въ толп.
Турниръ, раззорительный спектакль, предложенный дворянству сиромъ Нуантслемъ, по случаю предстоящей свадьбы,— происходилъ на обширной равнин, лежащей не вдалек отъ городка. Огромный амфитеатръ для зрителей благороднаго званія былъ роскошно убранъ коврами и шелковыми матеріями. Все ристалище было обнесено заборомъ, за которымъ толпились зрители-плебеи. Царицей турнира была провозглашена невста сира Нуантеля, Глоріанда де-Шиври, надменная красавица, съ великолпными черными волосами и глазами. Она помщалась на трон, поставленномъ въ самой средин амфитеатра, за трономъ стоялъ ея отецъ, гордый красотой своей дочери и ролью, которая выпала ей сегодня на долю. Весь амфитеатръ былъ занятъ богато-одтыми дамами и мужчинами.
Начался турниръ. Мы не будемъ утруждать нашихъ читателей описаніями битвъ между благородными рыцарями и перейдемъ прямо къ такъ называемой судебной дуэли. Ее ожидали съ нетерпніемъ какъ гости сира Нуантеля, такъ въ особенности вассалы. Первые думали вдоволь посмяться при вид раба, вооруженнаго одной палкой, который долженъ будетъ сражаться съ рыцаремъ вооруженнымъ съ головы до ногъ. Вассалы же возмущались такой дикой жестокостью, изобртенной въ видахъ устрашенія рабовъ, чтобы т и не помыслили даже въ чемъ нибудь обвинять своихъ свирпыхъ притснителей.
Герольдъ выкликнулъ имена Шевалье Жерарда де Шомонтеля и Мазурека. Шевалье выхалъ на арену на кон, превосходно вооруженный, за нимъ слдовали два его секунданта, вооруженные также, какъ и онъ.
— Вотъ до чего мы дожили, говорила Глоріанда своему отцу въ то время, какъ Шомонтель объзжалъ арену.— Рыцарь, чтобы доказать свою невинность, долженъ сражаться съ подлымъ разомъ. Какой стыдъ для дворянства!
— Да, моя дочь, въ худое время мы живемъ. Эти проклятые королевскіе юристы накладываютъ теперь руку на вс наши права, подъ нелпымъ предлогомъ придать имъ законное значеніе. Разв не пришлось нашему другу искать у нихъ подтвержденія своего права, вслдствіе возмущенія этой рабыни…
Но вспомнивъ, что его дочь невста сира Нуантеля, графъ внезапно остановился. Глоріанда поняла причину.
— Неужели вы считаете меня способной ревновать къ рабын? произнесла она съ негодованіемъ.— Какъ плохо вы знаете свою дочь.
— Нтъ, нтъ, совсмъ не то, Но возмущеніе этой рабыни — новость, прежде были невозможны подобные случаи, а какъ вмшались эти законники, такъ и пошло все хуже и хуже. Скоро король отниметъ у насъ вс наши привилегіи.
— Да, мы поступили, какъ совершенные дураки, позволивъ королямъ отнимать у насъ право за правомъ. Напримръ, зачмъ лишили насъ права чеканить монету? сказалъ одинъ изъ рыцарей, окружавшихъ тронъ царицы турнира.
— Король сдлалъ это подъ тмъ предлогомъ, что мы производимъ фальшивую монету, замтилъ другой.— Но посмотримъ, какъ-то король Жанъ управится безъ насъ съ англичанами. Я, по крайней мр, не дамъ ему ни одного человка и ни одного экю.
— Будетъ, господа, толковать объ этихъ скучныхъ вещахъ, поправила Глоріанда.— Поговоримъ лучше о клермонскихъ празднествахъ, которыя скоро начнутся. Какіе туалеты я себ приготовлю!
— Но за вс эти тряпки надо платить деньги, брюзгливо замтилъ графъ Шиври.— А откуда ихъ взять? Жакъ Бономъ становится крпко упрямъ и лнивъ.
— Что вы говорите, любезный батюшка! Жакъ Бономъ упрямъ только до первой палки. Постегаютъ его хорошенько, и онъ работаетъ на славу. Посмотрите, прибавила она съ громкимъ смхомъ,— посмотрите, вотъ этотъ страшный Жакъ Бономъ… Неправда ли онъ ужасенъ?
Она показала на Мазурека, который въ эту минуту выступилъ на арену, также въ сопровожденіи двухъ секундантовъ: Магіэ адвоката и Адама Дьявола. Мазурекъ одтъ былъ въ холщовую блузу и имлъ въ рукахъ четырехфутовую рябинную палку,— эта мра опредлялась закономъ,— только что срзанную съ дерева.
— Не забывай моихъ совтовъ, говорилъ адвокатъ Мазуреку:— и ты можешь даже имть преимущество надъ своимъ противникомъ.
— Что мн въ этомъ преимуществ. Съ той минуты, какъ я увидлъ мою бдную жену, посл ея опозоренія, я желаю только одного: быть поскоре убитымъ своимъ противникомъ.
Секунданты грустно переглянулись другъ съ другомъ. Ихъ безпокоило это отчаяніе молодого человка. Изобртательному Адаму Дьяволу пришла счастливая мысль въ голову и онъ нсколько повеселлъ.
Въ это время они проходили мимо той лозки, гд сидла Глоріанда.
— Посмотри на невсту нашего господина, сказалъ шепотомъ Адамъ.— Славная парочка! Будутъ они счастливы, какъ ты думаешь?
При этихъ словахъ, упавшихъ точно камень на сердце, Мазурекъ задрожалъ всмъ тломъ.
— Посмотри на эту красавицу, продолжалъ Адамъ,— взгляни, какъ она счастлива и довольна! Послушай, какъ она мило смется. Я готовъ держать пари, что она смется теперь надъ тобой и твоей женой, изнасилованной въ эту ночь нашимъ сеньоромъ… Да посмотри же на нее.
Мазурокъ показалъ признаки жизни, онъ поднялъ голову и долго разсматривалъ Глоріанду. По его измняющемуся лицу, Адамъ видлъ, что апатія у него переходитъ въ сильное возбужденіе. Надобно было ковать желзо, пока оно горячо.
— А теперь твоя жена заливается слезами отъ стыда, шепталъ Адамъ,— она, несчастная, можетъ заболть и умереть. Какъ! чтобы отмстить за себя и за свою жену, ты не попытаешься убить этого рыцаря, который тебя обокралъ…. который былъ единственной причиной всхъ твоихъ несчастій!….
Мазурокъ не выдержалъ, кровь бросилась ему въ голову и онъ быстрымъ шагомъ пошелъ на средину арены. Но его остановилъ герольдъ, позвавъ въ палатку, гд онъ долженъ былъ исповдаться передъ священникомъ. Тамъ онъ нашелъ уже Шомонтеля.
— Тяжущіеся, сказалъ имъ священникъ,— если вы намрены сразиться за несправедливое дло, есть еще время одуматься и покаяться, если кто нибудь изъ васъ захочетъ отказаться отъ дуэли и отдастъ свою участь во власть своего повелителя короля, то еще время не ушло, но скоро будетъ поздно. Который нибудь изъ васъ сейчасъ отправится на тотъ свтъ, тамъ вы найдете Господа Бога, строго взыскивающаго за несправедливость. Подумайте! Вс люди одинаково слабы передъ судомъ Божіимъ, вооруженному же нельзя войти въ царствіе небесное. Хотите-ли вы отказаться отъ боя?
— Я буду утверждать до самой своей смерти, что этотъ рыцарь меня обокралъ, онъ сталъ причиной моихъ несчастій,— твердо отвчалъ Мазурокъ, — и я увренъ, что убью его.
— Я, съ своей стороны, клянусь, что этотъ вассалъ лжетъ! вскричалъ Шомонтель, — съ помощью моего патрона, св. Жака, я докажу ему это во время боя.
— Да, и въ особенности съ помощію твоего коня, твоихъ латъ, копья и меча, добавилъ Магіэ.— Безчестный ты человкъ! со шлемомъ на голов, въ кирасс, съ мечемъ и копьемъ ты выходишь на битву съ бднякомъ, имющимъ противъ тебя одну палку. Ты дйствуешь, какъ подлый трусъ, слдовательно ты укралъ кошелекъ у моего кліента!
— И ты подлый нищій, смешь говорить такъ съ рыцаремъ! вскричалъ Шевалье де-Шомонтель.— Ты, низкій бродяга!
— Такіе люди, какъ ты, рыцарь, грабящій на дорог,— такіе люди умютъ только ругаться, отвчалъ съ горячностію адвокатъ.— Если ты не трусливый заяцъ въ человческой шнур, ты сейчасъ-же отправишься со мной за этотъ павильонъ и расчитаешься, какъ слдуетъ мужественному человку, иначе я съзжу тебя ефесомъ меча по твоей прилизанной физіономіи.
Шомонтель, блдный отъ гнва, готовъ былъ, повидимому, принять вызовъ Магіэ, но былъ остановленъ однимъ изъ своихъ секундантовъ.
— Разв ты не видишь, сказалъ онъ,— что этотъ разбойникъ, натравливая тебя на поединокъ, только хочетъ спасти своего кліента.
Шомонтель остановился и, обращаясь къ Магіэ, сказалъ ему презрительнымъ тономъ:
— Когда я раздлаюсь съ этимъ негодяемъ рабомъ, я посмотрю, могу ли принять твой вызовъ.
— Значитъ ты хочешь познакомиться съ ефесомъ моего меча, тогда…
— Ни слова боле, сказалъ герольдъ,— иначе я принужденъ буду вывести тебя съ арены: законъ не дастъ право секунданту оскорблять противника своего кліента.
Магіэ понялъ, что приходится уступить сил, бросилъ печальный взглядъ на Мазурека. Священникъ поднялъ крестъ и сказалъ оффиціальнымъ голосомъ:
— Тяжущіеся, клянитесь именемъ Спасителя, что каждый изъ васъ считаетъ свое дло справедливымъ.
— Клянусь, сказалъ рыцарь, цлуя крестъ.
— Клянусь, отвтилъ Мазурокъ, длая тоже самое,— но скоре въ битву, скоре!
— Клянетесь ли вы, что ни на одномъ изъ васъ нтъ ни камней, ни другихъ какихъ либо магическихъ знаковъ, по суеврію, будто бы спасающихъ отъ гибели.
Оба поклялись.
— Теперь, тяжущіеся, арена для васъ открыта, вскричалъ герольдъ.
Шевалье де-Шомонтель, съ помощью секундантовъ, вскочилъ на своего коня.
— Мужайся, сказалъ Магіэ, передавая палку Мазуреку, — слдуй моимъ совтамъ и ты можешь побдить.
— Думай о своей жен, въ свою очередь замтилъ Адамъ,— вспоминай, что невста нашего сеньора смялась надъ ней. Убей твоего злодя, а тамъ придетъ день, и мы посмемся надъ ними. Думай о твоей жен, о стыд, выпавшемъ на твою долю сегодня утромъ. Смлй, у тебя есть палка, зубы и ногти!
Трубы прозвучали и Мазурекъ, въ ярости и раздраженіи, бросился на арену.
Рыцарское сословіе, возсдавшее въ амфитеатр, ни минуты не колебалось предсказать, за кмъ должна остаться побда. Среди же плебса мннія раздлялись, хотя очень немногіе тшили себя убжденіемъ, что побда останется за Жакомъ Бономомъ, но тмъ не мене, почти вс сочувствовали Мазуреку, и горевали о его положеніи.
Шомонтель, увиди предъ собой тщедушную фигурку Мазурека, презрительно улыбнулся и, не опуская даже забрала своего шлема, пришпорилъ коня и бросился на своего противника, стараясь сбить его съ ногъ пикой и затоптать лошадью. Но Мазурокъ, помня совтъ Магіэ, упалъ животомъ на землю и ударъ пикой но достигъ своего назначенія, потомъ, поднявшись немного, онъ такъ сильно ударилъ но ногамъ лошади, что скакунъ пошатнулся и упалъ на переднія ноги.
— Это вроломство, закричалъ сиръ Наунтель,— по законамъ турнира нельзя бить лошадь по ногамъ.
— Хорошій ударъ! Молодецъ! кричали въ толп народа. Раздались громкія рукоплесканія, не смотря на то, что королевскими повелніями они строго были запрещены по время турнира.
— Смлй, Мазурекъ, кричали въ свою очередь Магіэ и Адамъ.— Держись крпко и ты убьешь этого негодяя. Нападай смле!
Пока рыцарь старался поднять свою лошадь, Мазурокъ бросилъ палку, захватилъ въ горсть песку, вскочилъ на крупъ лошади Шомонтеля, схватилъ его за шею, отбросилъ нсколько назадъ и засыпалъ ему пескомъ глаза. Почувствовавъ ужасную боль, почти совсмъ ослпшій, рыцарь выпустилъ изъ рукъ поводья и схватился за свои воспаленные глаза. Вассалъ воспользовался его критическимъ положеніемъ, выбилъ его изъ сдла, они оба повалились на землю, и вступили въ отчаянную борьбу. Въ толп, стоявшей за барьеромъ, пронесся радостный гулъ и раздались восклицанія: ‘вассалъ побдилъ! виватъ вассалу!’
Но рыцарь не былъ побжденъ, не смотря на страшную боль глазъ, онъ все-таки имлъ огромное преимущество передъ вассаломъ въ свосмъ вооруженіи, ногти Мазурека постоянно встрчали сопротивленіе въ полированной поверхности латъ и онъ не могъ пользоваться этимъ единственнымъ своимъ оружіемъ. Къ тому л,е рыцарь отличался громадной физической силой, и потому скоро смялъ вассала. Мазурекъ, съ избитымъ, окровавленнымъ лицомъ, въ послдній разъ произнесъ имя Авелины и упалъ безъ чувствъ. Шомонтель, не удовольствовавшись тмъ, что страшно изуродовалъ лицо своего противника, вынулъ кинжалъ, желая покончить съ своей жертвой, но, по нкоторомъ размышленіи, вложилъ его опять въ ножны.
— Пусть этого подлаго клеветника зашьютъ въ мшокъ и бросятъ въ рку — таковъ законъ дуэли, сказалъ онъ съ жестокой улыбкой, поставивъ свою ногу на грудь побжденнаго раба.
Подошли оруженосцы и, забравъ Мазурова, понесли его съ арены, за нимъ пошелъ священникъ, чтобы приготовить его къ смерти. Толпа народа, сначала пораженная ужасомъ отъ исхода судебной дуэли, пришла въ себя и, вопреки своей обычной кротости въ отношеніи къ сеньорамъ, начала роптать, высказывая громко свое негодованіе. Многіе возвысили свой голосъ въ защиту раба, они говорили, что Мазурекъ свалилъ съ коня рыцаря, и потому на него слдуетъ смотрть, какъ на побдителя, а тогда, понятно, онъ избавляется отъ казни, напротивъ, долженъ быть наказанъ рыцарь, ибо, какъ побжденный, онъ признается виновнымъ въ взводимомъ на него преступленіи. Шумъ уже начинался, но былъ отвлеченъ неожиданнымъ событіемъ, привлекшимъ на себя всеобщее вниманіе. Къ мсту турнира приближался отрядъ воиновъ. Впереди его халъ герольдъ съ блымъ знаменемъ, украшеннымъ тремя вышитыми золотомъ лиліями. Рыцарство съ безпокойствомъ переглянулось, послышались слова: ‘Опять посланный отъ короля Жана, чего онъ отъ насъ хочетъ’?
Герольдъ выхалъ на средину арены и объявилъ, что король Жанъ, находясь въ войн съ Англіей, иметъ надобность въ вооруженной сил и въ деньгахъ, то и другое онъ надется получить отъ дворянства.
Дворянство же думало совсмъ иначе, оно находило, что гораздо покойне сидть дома, а деньги тратить на свои удовольствія, чмъ испытывать вс неудобства отдаленнаго похода, и постоянно трепетать за свою жизнь во время сраженій съ англичанами, потому, на воззваніе короля оно отвчало громкимъ ропотомъ. Графъ Шиври первый заявилъ, что онъ не намренъ двинуться ни шагу изъ своихъ владній, въ виду возрастающаго неудовольствія и наглости Жаковъ Бономовь. Его поддержала большая часть собравшихся здсь дворянъ и, не смотря на героическую выходку Глоріанды, объявившей, что она не выйдетъ замужъ за Конрада Наунтеля, если онъ не отправится на войну противъ англичанъ, не смотря на протестъ нсколькихъ молодыхъ дворянъ, отнесшихся сочувственно къ королевскому предложенію,— графъ Щиври объявилъ герольду слдующее ршеніе дворянства:
— Мессиръ, отъ имени дворянства области Бове, я объявляю: мы, сеньоры, имемъ у себя дома столько неотлагательныхъ длъ, что никакъ не можемъ предпринять отдаленную военную экспедицію, но все-гаки мы готовы разсмотрть предложеніе короля, если будутъ созваны генеральные штаты изъ депутатовъ отъ дворянства и духовенства.
Эти слова графа Шиври были покрыты свистками, раздавшимися изъ толпы рабовъ. Адамъ Дьяволъ ршился эксплуатировать это неудовольствіе въ пользу своего пріятеля.
— Слышите ли вы, какую псню ноютъ наши лукавые сеньоры, говорилъ онъ, вмшавшись въ толпу.— На что они годны, эти красивые молодчики! Только на то разв, чтобы сражаться вооруженными съ ногъ до головы противъ Жака Бонома, имющаго въ рукахъ одну палку. А больше на что?
— Правда, отвчало нсколько голосовъ.
— Бдный Мазурекъ, какъ его избилъ этотъ негодяй!
— И его же еще хотятъ зашить въ мшокъ и бросить въ воду! Удивительная справедливость] кричали другіе.
— А какъ прійдутъ сюда англичане, благодаря трусости нашихъ сеньоровъ, сказалъ Адамъ Дьяволъ,— тогда-то мы напляшемся, между ними двумя, мы будемъ какъ между молотомъ и наковальней: съ одной стороны, насъ будутъ давить пуще прежняго, съ другой, будутъ грабить и жечь.
— Придется удирать въ лса… да и тамъ разв скроешься отъ всхъ напастей?… Экое горе-то какое!
— Куда мы подномся съ женами и дтьми!
— Если придутъ англичане, мы совсмъ погибнемъ: раззорятъ насъ до тла и въ десятки лтъ не поправиться!
— Да, братцы, пропадомъ мы по милости нашихъ сеньоровъ! продолжалъ Адамъ.— Хорошо имъ будетъ отсиживаться въ своихъ укрпленныхъ замкахъ, полныхъ всякаго добра, а что пропадутъ наши животы и наше добро — это не ихъ забота! Имъ что!
— А когда англичане ограбятъ насъ до ниточки, замтилъ другой рабъ,— и уйдутъ во свояси, тогда нашъ господинъ скажетъ намъ: ‘я много потерялъ во время войны, Жакъ Бономъ, заплати мн вс мои убытки’. Мы отвтимъ, что лишены всего, и нечмъ намъ платить. ‘А, ты упрямишься, Жакъ Бономъ, такъ мы попробуемъ пустить въ дло палки и пытку’. Неужели никогда не кончатся наши мученія, неужели вчно насъ будутъ грабить?
Глухой ропотъ толпы былъ отвтомъ на эту грустную рчь.
— Друзья! закричалъ Адамъ.— Посмотрите, рыцарей не больше сотни, насъ же не мене тысячи. Вс вы видли, какъ Мазурекъ съ палкой и пригоршней песку, вмсто всякаго оружія, свалилъ вооруженнаго рыцари, и считался бы побдителемъ, еслибъ не подлость друзей его противника. Покажемъ же, что и у насъ, рабовъ, есть зубы и руки, которые мы умемъ употребить въ дло, возьмемъ камни и палки, и освободимъ Мазурека!
— Да, да, освободимъ Мазурека! закричали въ толп.— Къ чорту этихъ трусовъ сеньоровъ, которые предаютъ насъ англичанамъ.
Уже самые смлые изъ протестантовъ начали ломать барьеръ, какъ Магіэ, внимательно слдившій за всей этой сценой, подбжалъ къ Адаму, схватилъ его за руку и закричалъ:
— Прошу тебя, остановись! Ты только даромъ погубишь этихъ несчастныхъ. Еще рано… время не пришло.
— Вздоръ, мстить никогда не рано, а у меня накопилось слишкомъ много горя и оскорбленій, чтобы я сталъ ожидать еще доле.
— Освободимъ Мазурека! ревла толпа.
— Но вы его погубите, съ отчаяніемъ возразилъ адвокатъ.— А я надюсь его спасти… Я васъ умоляю, не нападайте на сеньоровъ, вы ничего не сдлаете, и васъ всхъ перебьютъ.
Голосъ Магіэ былъ заглушенъ криками толпы, его усилія остановить безумцевъ не привели ни къ чему. Чрезъ секунду его оттиснули назадъ и онъ потерялъ изъ виду Адама. Его предсказанія не замедлили исполниться тотчасъ же. Сначала изумленные неожиданнымъ бунтомъ вассаловъ, сеньоры, какъ будто, нсколько потерялись, но скоро вскочили на лошадей и, подъ предводительствомъ сира Нуантеля, бросились въ толпу, давя и убивая все, что встрчалось на пути. Въ числ зрителей-плебеевъ были женщины и дти, многія изъ нихъ погибли въ общей свалк. Невооруженные, пшіе рабы не могли устоять, они бросились бжать, рыцари ихъ не преслдовали, но всхъ тхъ, кто, вслдствіе полученныхъ ранъ, остался на мст боя,— всхъ такихъ забрали въ плнъ и отдали подъ стражу.
Въ этой свалк Адамъ Дьяволъ получилъ ударъ по голов и упалъ, желая подняться, онъ почувствовалъ, что его схватила чья-то сильная рука и поволокла съ поля битвы. Адамъ узналъ Магіэ.
— Пойдемъ, сказалъ адвокатъ.— Такой человкъ, какъ ты, долженъ еще жить, ты будешь нуженъ въ день ршительной битвы. А здсь тебя непремнно убьютъ. Пойдемъ же!
— Гд Мазурекъ? вскричалъ рабъ съ отчаяніемъ, желая высвободиться изъ рукъ Магіэ.— Онъ наврное погибнетъ, или уже погибъ.
Но адвокатъ, не отвчая на вопросъ своего плнника, ршительно потащилъ его въ ближайшій лсъ.
Наступила ночь. Благородныя дамы, устрашенныя народнымъ волненіемъ, поспшили оставить турниръ, и, подъ прикрытіемъ рыцарей, удалились въ замокъ сира Нуантеля. За ними двинулись оруженосцы и другіе прислужники. На арен, какъ свидтельство побды рыцарства надъ Жакомъ Биномомъ, осталось много труповъ убитыхъ рабовъ, и къ женъ и дтей.
Вблизи этого мста протекала рка Орвиль. Одинъ берегъ ея представлялъ открытую равнину, другой же былъ покрытъ лсомъ. На этомъ берегу стояла теперь группа людей, между которыми мы узнаемъ сира Нуантеля и его пріятеля Шомонтеля, побдителя Мазурека. Благородные рыцари заняты были судомъ и расправой надъ своими плнниками. Четверо изъ бунтовщиковъ уже качались на деревьяхъ, повшенными, пятый съ стоическимъ хладнокровіемъ ожидалъ своей участи. Посл короткой рчи, произнесенной сеньоромъ, и этотъ пятый присоединился къ своимъ товарищамъ. Сеньоры затмъ перешли на мостъ и остановились на средин его, гд уже лежалъ огромный мшокъ, предназначенный для казни Мазурека. Привели и этого несчастнаго, связаннаго по рукамъ и по ногамъ, на него было страшно посмотрть, до такой степени изуродовалъ ему лицо его противникъ, своими шпорами, онъ окривлъ на одинъ глазъ и носъ его былъ совершенно расплюснутъ. Не смотря на ужасную боль отъ этихъ ранъ, Мазурекъ, подошелъ къ мсту казни твердымъ шагомъ, но выказывая никакого страха.
— Вассалъ, твое вроломство доказано, сказалъ ему управляющій.— Ты осмлился обвинить въ воровств благороднаго рыцаря Жерарда де Шомонтеля, онъ тебя вызвалъ на судебный поединокъ и ты былъ побжденъ, чмъ и доказывается твоя клевета, на основаніи королевскаго повелнія о турнирахъ, тебя зашьютъ въ мшокъ и утонятъ.
По знаку управляющаго, приговореннаго взяли и заключили въ мшокъ, но прежде, чмъ закрыли его, Мазурекъ выставилъ голову и, обращаясь къ рыцарямъ, сказалъ:
— Въ нашихъ деревняхъ врятъ, что осужденный на смерть, передъ самой казнью, получаетъ способность предсказывать. И я предсказываю вамъ обоимъ: сначала теб, Жерардъ Шомонтель, ты меня обворовалъ и меня за это утопятъ, придетъ время мести и ты погибнешь тою же смертію, какой погибаю я. Ты, сиръ Нуантель, ты изнасиловалъ мою жену, и твоя жена будетъ изнасилована, моя жена, можетъ быть, произведетъ на свтъ дитя благороднаго происхожденія, также точно и твоя жена, можетъ быть, принесетъ ребенка отъ раба.
Нуантель задрожалъ, поблднлъ и не могъ произнести ни слова, но Шомонгель захохоталъ.
— Полюбуйся-ка на трупы этихъ негодяевъ, которые осмлились возмутиться противъ своихъ сеньоровъ. Взгляни на воду, протекающую подъ этимъ мостомъ, она быстра и скоро унесетъ твой трупъ. Врь мн, что если и впредь Жакъ Бономъ посметъ сопротивляться намъ, онъ также проиграетъ дло, какъ проигралъ сегодня, и мы накажемъ его также, какъ наказали теперь. Деревьевъ въ лсахъ много и вода вчно будетъ течь.
Онъ махнулъ рукой и Мазурека заключили въ мшокъ.
— Жерардъ де Шомонтель, тебя утопятъ… Сирь до Нуантель твою жену изнасилуютъ… повторялъ приговоренный, пока завязывали мшокъ.
Презрительный смхъ Шомонтоля послужилъ отвтомъ на это предсказаніе, и чрезъ минуту послышался звукъ брошеннаго въ воду тла.
— Уйдемъ скоре, Жерардъ, уйдемъ отъ этого проклятаго мста, сказалъ Нуантель.— Предсказаніе бродяги не выходитъ у меня изъ головы.
— Что за дтская слабость, Конрадъ. Ты, кажется не сошелъ еще съ ума,— я полагаю?
— Какъ хочешь думай, Жерардъ, только я чувствую странное безпокойство, меня томитъ какое-то злое предчувствіе. Сегодня Глоріанда сказала мн: ‘Завтра утромъ мы обвнчаемся, а вечеромъ вы отправитесь на войну, и приведете мн десять плнныхъ англичанъ,— тогда только я стану вашей женой, если же вы совсмъ не возвратитесь съ войны или не представите мн приза, какой я требую,— я постригусь въ монахини’.
— И ты обращаешь вниманіе на безумныя слова двочки, начитавшейся рыцарскихъ романовъ, прервалъ его Шомонтель.
— Нтъ, но меня безпокоитъ эта военная экспедиція, я долженъ непремнно присоединиться къ королевскому войску, я далъ слово Глоріанд и сдержу его, но что если въ мое отсутствіе предсказаніе этого негоднаго вассала исполнится?.. Разв не можетъ этого случится?
— Ха, ха, ха, прервалъ его съ громкимъ смхомъ Шомонтель.— Не хочешь ли ты этимъ сказать, что въ твое отсутствіе Жакъ Бономъ изнасилуетъ твою жену.
— Ты смешься, однакоже все можетъ случиться. Разъ они возстанутъ массой, не скоро ихъ усмиришь. И надлаютъ они намъ большихъ бдъ!
— Ну, нтъ, гд имъ возстать? Повторяю, всякій бунтъ ихъ будетъ подавленъ также скоро, какъ и сегодняшній… Ну, не хмурь бровей, успокойся. Я поду съ тобой на войну, помогу теб поскоре достать десятокъ англичанъ, и мы вернемся къ твоей прелестной Глоріанд здравы и невредимы.
— Напрасно я настаивалъ на своемъ прав надъ этой рабыней, меланхолически съ дрожаніемъ въ голос замтилъ Нуангель.— Я такъ люблю Глоріанду и едва ли разсмотрлъ эту Авелину. Но меня раздразнило ей сопротивленіе, меня возмутило обвиненіе, взводенное на тебя этимъ бродягой. Но врно онъ иметъ право считать себя правымъ, если такъ настаивалъ на своей правот,— не ошибся ли онъ, принявъ за тебя кого нибудь другого,— меня поэтому-то и страшитъ его предсказаніе.
— Перестанемъ толковать объ этихъ мрачныхъ предметахъ. Подемъ лучше домой и выпьемъ добрую чару бургонскаго — все какъ рукой сниметъ.
Они сли на коней и галопомъ ускакали по направленію къ замку.
Кабачокъ Ализоны освщался блднымъ свтомъ лампы, въ комнат не было никого изъ постороннихъ постителей. Авелина лежала на скамь, спрятавъ свою голову на колняхъ кабатчицы. Она находилась въ полу-забытьи, по временамъ все тло ея вздрагивало и она тяжело вздыхала. Въ сторон, въ задумчивой поз, помстился Гильомъ Кэле, онъ по временамъ бросалъ безпокойные взгляды на свою дочь. Въ комнат было совершенно тихо.
— Его топятъ… я это вижу… Онъ утонулъ, закричала Авелина страшнымъ голосомъ.
— Успокойся, мое милое дитя, ты бредишь, отвчала Ализона.
— Она права, возразилъ Гильомъ.— Какъ разъ въ этотъ самый часъ должны его казнить. Но терпніе — посл каждой ночи, наступаетъ утро!
Послышался стукъ въ дверь.
— Кто бы могъ прійти такъ поздно, со страхомъ замтила Ализона.
— Отворите, это я, Магіэ, адвокатъ, послышалось за дверью.
— Онъ пришелъ оттуда, значитъ все кончено, подумалъ Гильомъ.
Войдя въ комнату Магіэ хотлъ что-то сказать, но замтивъ Авелину, подошелъ къ ея отцу и шепнулъ ему на ухо:
— Онъ спасенъ! Но тише, прибавилъ онъ, замтивъ радостное движеніе старика.— Эта всть можетъ дурно подйствовать на ея здоровье.
— Гд же онъ?
— Адамъ его ведетъ сюда, онъ очень слабъ и едва передвитаетъ ноги. Я ихъ, впрочемъ, оставилъ не такъ давно. Я спшилъ сюда, чтобы предупредить тебя и Ализону.
— Я побгу къ нему на встрчу.
И Кэле быстро вышелъ на улицу
— Онъ не умеръ, сказалъ адвокатъ, подходя къ Авелин,— и есть надежда спасти его.
— Онъ не умеръ, радостно вскричала Ализона, — ты слышишь ли, онъ не умеръ!
Авелина видимо что-то хотла сказать, но отъ радости не могла произнести ни слова.
— Вотъ какъ было дло, разсказывалъ адвокатъ.— Мазурека заключили въ мшокъ и бросили въ воду, но, къ счастію, мы съ Адамомъ, пользуясь темнотою ночи, спрятались въ кустахъ, за нсколько сажень отъ моста, мы изловили мшокъ и успли во время вынуть оттуда Мазурека, онъ еще живъ и теперь вн всякой опасности.
— Такъ онъ живъ, вскричала молодая женщина и бросилась было къ двери. Но въ это время въ комнату вошелъ Гильомъ.