Из гордости, Бове Мари-Анна, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 64 минут(ы)

ИЗЪ ГОРДОСТИ

Эскизъ изъ романа: ‘Par orgueil’, m-lle Marie Anne de Bovet

— И что бы вамъ найти мужа для моей внучки!— говаривала часто своимъ знакомымъ дамамъ адмиральша де-Рошморъ. Ей неизмнно возражали тмъ, что mademoiselle Сибилла такъ прелестна, что ей будетъ не трудно самой найти себ мужа.

Но старуха покачивала скептически головою, хорошо зная, что нтъ ничего хуже для двушки, какъ принадлежать къ богатой семь, не имя собственнаго состоянія. Адмиральша имла, правда, сто тысячъ франковъ годового дохода, но изъ нихъ двадцать тысячъ составляли ея вдовью пенсію, а остальное придется раздлить посл ея смерти между четырьмя ея дтьми: тремя замужними дочерьми и сыномъ, капитаномъ перваго ранга. Второго ея сына, Жоффруа де-Рошмора, бывшаго секретаря французскаго посольства въ Константинопол, не было уже въ живыхъ.

Жоффруа де-Рошморъ, женатый на лэди Тильд Кольвинъ, дочери англійскаго посланника и безприданниц, обладалъ умомъ живымъ и острымъ, но склоннымъ къ химерамъ и нсколько страннымъ. Онъ былъ кутила и игрокъ, вчно нуждался въ деньгахъ, и кончилъ тмъ, что, бросивъ дипломатію, занялся финансовыми операціями на Восток. Ему везло лтъ десять подъ-рядъ. Зимою онъ жилъ въ Египт съ женой и двумя дтьми, дочерью Сибиллой и сыномъ Джеральдомъ, а лтомъ — его жена и дти гостили у родныхъ, то въ Англіи, то во Франціи. Затмъ Джеральда помстили въ іезуитское училище въ Париж, поручивъ надзоръ за нимъ бабк, адмиральш де-Рошморъ. Кончивъ курсъ, онъ поступилъ въ Сенъ-Сирскую школу, Сибилл только-что минуло 15 лтъ, когда она и братъ ея осиротли. Мать ихъ скончалась въ Каир, а Жоффруа ухалъ съ дочерью въ Парижъ, явился немедленно къ адмиральш и объявилъ ей напрямикъ:

— Я разорился, потеря милости хедива, неудачныя операціи,— словомъ, я лишился всего, но долговъ у меня нтъ, и честь осталась неприкосновенной. Я узжаю въ Тэхасъ. Говорятъ, тамъ можно при энергіи разбогатть на коннозаводств. У меня есть тамъ старый товарищъ, и я вступаю съ нимъ въ компанію… Оставляю вамъ Сибиллу, вы теперь — ея единственная опора. Простите причиненныя вамъ мною огорченія, я самъ теперь искупаю прошлое тяжелой цной. Но краснть вамъ за меня не придется, я не сдлалъ ничего безчестнаго… Благословите меня, maman, мы долго не увидимся.

На другой день онъ ухалъ, а черезъ недлю пришла телеграмма отъ французскаго консула въ Нью-орк, увдомлявшая адмиральшу, что наканун прибытія парохода графъ де-Рошморъ, чистя свой револьверъ, нечаянно застрлился. Адмиральш припомнилось волненіе сына при прощаніи съ нею,— волненіе, несвойственное его твердой натур, и она поняла, что смерть эта не была случайностью. Она не ошибалась: Жоффруа не зналъ никого въ Тэхас, а ухалъ такъ далеко только для того, чтобы обставить свое самоубійство какъ можно правдоподобне, конца же плаванія онъ дождался для того, чтобы не быть опущеннымъ въ море, а погребеннымъ на родин, въ гробниц предковъ.

Несмотря на свои преклонные годы и сопряженныя съ ними немощи, адмиральша сохранила крпость духа. Она хорошо поняла, почему сынъ ея лишилъ себя жизни, и хотя порицала его, какъ христіанка, но извиняла, какъ свтская женщина, понимающая, что онъ не могъ перенести потери всего своего положенія. Она скрыла правду отъ Сибиллы и скоро привязалась къ ней нжне, чмъ къ ея покойному отцу, котораго всегда рдко и мало видла. Но, несмотря на всю свою любовь къ ней, она не могла оставить ей по завщанію боле двсти тысячъ капитала, она только ршила — дать ей эту сумму въ приданое, въ счетъ наслдства. Само по себ приданое было недурно, по о mademoiselle де-Рошморъ принято было думать, что она не можетъ жить въ скромной обстановк. И кавалеры призадумывались.

Сама Сибилла, благоразумная по природ, не стремившаяся ни къ роскоши, ни къ удовольствіямъ, была убждена, что не дорожитъ богатствомъ, какъ это свойственно людямъ, не испытавшимъ лишеній. Широкое довольство окружало ее въ дом отца и у родныхъ въ Англіи, то же самое нашла она и въ дом бабушки. Мыслимо ли пріучать къ умренности двушку-безприданницу, ростущую среди роскоши, когда къ ея услугамъ и лошади, и экипажъ, и цлый полкъ прислуги? Адмиральша понимала, что переходъ отъ этой роскоши къ иной жизни будетъ очень тягостенъ для Сибиллы, если его не скраситъ бракъ но любви. Но подобные браки рдкость, и къ тому же нельзя сказать, чтобы они были наиболе счастливыми. Будь еще Сибилла красавицей, ее было бы легче пристроить, хотя и большой красоты мужчины побаиваются, если не могутъ предложить взамнъ большого богатства.

Но Сибилла не была ни красавицей, ни дурнушкой, у нея были чудесные свтло-золотистые волосы, воздушные, пушистые, непокорные, обрамлявшіе ореоломъ ея лицо, хорошо сложенная, хотя еще худощавая, она отличалась превосходнымъ цвтомъ лица и ослпительною близною зубовъ. Глаза ея были невелики, но живые, неопредленнаго зеленовато-сраго оттнка, въ минуты оживленія въ нихъ мелькали огненныя искорки, какъ у молоденькаго, еще невроломнаго котенка. Остальныя черты лица были неправильны, ротъ немного великъ, носъ средній. Снисходительные судьи признавали за нею красоту молодости, но сужденіе это было ошибочно: красота молодости, сотканная всецло изъ свжести и чистоты, скоропреходяща, а бываетъ другая красота — духовная, исходящая изнутри и развивающаяся подъ вліяніемъ жизненнаго опыта, страсти, свободнаго расцвта личности. Внимательный наблюдатель подмтилъ бы въ Сибилл именно подобный темпераментъ, удлъ великихъ чаровницъ, волшебныя чары которыхъ берутъ начало въ неисчерпаемыхъ тайникахъ ихъ души. Характеръ у нея былъ симпатичный и веселый, натура ршительная, хотя и разсудительная, она отличалась тактомъ, деликатностью и полной непринужденностью двушки изъ хорошей семьи, увренной въ себ и всегда умющей удержаться на должной черт между смлостью и застнчивостью. Полная жизни и здоровья, она обладала утонченно-гордой душой, но не сознавала своей внутренней сложности, отъ бабушки она унаслдовала прямоту сужденій, ясный и положительный умъ, а англо-саксонская кровь ея матери привила ей энергію, выносливость, пренебреженіе къ опасности и презрніе къ слабости. Была ли въ ней частица испорченности отца — то было тайной ея двственной души.

Къ браку Сибилла не питала никакого отвращенія, но не вносила въ этотъ вопросъ ни малйшей сантиментальности: она считала, что выйти замужъ ей такъ же необходимо, какъ брату ея необходимо служить. И то, и другое — нормально. Весь вопросъ лишь въ томъ, за кого ей выходить. О любви она не мечтала потому, что не отличалась мечтательностью, а также и потому, что слишкомъ ясно сознавала, что любовь — роскошь, безъ которой множество женщинъ прекрасно обходятся. ‘Съ милымъ рай и въ шалаш’ — это не прельщало ея, за деньгами она не гналась, но и спускаться съ высоты своего общественнаго положенія не желала. Она готова быть милой, преданной и врной подругой для своего будущаго мужа, но нкоторая привязанность между супругами представлялась ей необходимой сверхъ всего.

Этимъ дло, впрочемъ, не ограничивалось. Аристократка по природ, Сибилла не хотла выходить замужъ за человка простого происхожденія, не изъ тщеславія или высокомрія, а въ силу того убжденія, что ей легче ужиться съ равнымъ себ. За титуломъ она не гналась,— титулъ всегда можно купить, но дорожила родовитостью, связями, чистотою крови. Пристроиться при такихъ условіяхъ ей было трудновато, и хотя въ душ адмиральша была согласна съ нею, но все же осталась недовольна отказомъ Сибиллы выйти замужъ за сына разбогатвшаго подрядчика, Жюля Лабургада. Сибилла оставалась глуха на вс уговоры бабушки. Она заране примиряется съ замужествомъ безъ энтузіазма, но не можетъ однако чувствовать къ мужу отвращеніе, а эти грубые, разбогатвшіе выскочки, лишь слегка подернутые лакомъ цивилизаціи, внушаютъ ей одно это чувство. Да и самое его богатство черезъ-чуръ колоссально,— можно довольствоваться меньшимъ, и напрасно бабушка увряетъ ее, что дло не въ знатномъ имени, а въ одномъ богатств!— вдь сама же она надется, что Джеральдъ сдлаетъ выгодную партію именно потому, что онъ — графъ де-Рошморъ. И господинъ Лабургадъ влюбленъ не въ нее, а во всхъ ея предковъ, адмираловъ, генераловъ, звздоносцевъ и посланниковъ. Генеалогическое дерево ея рода, фамильные портреты, гипнотизируютъ его. А врно, все это иметъ цнность, если онъ предлагаетъ въ обмнъ свои семь или восемь милліоновъ. Она знаетъ, что нтъ ничего трудне, какъ найти для нея вполн подходящаго мужа въ ихъ кругу, но и вводить въ свою среду сына какого-то каменьщика — по меньшей мр неудобно.

— Да будь еще дло только въ этомъ,— докончила Сибилла, видя, что бабушка побждена:— мн могли бы доказать, что я просто тщеславна и глупа. Но передъ чувствомъ вс доводы безсильны. А этого человка я не только не могла бы полюбить, но прямо возненавидла бы. И подумайте, что тогда могло бы случиться… Вдь грхъ палъ бы на вашу голову, бабушка…

Подобный аргументъ былъ вызванъ самымъ воспитаніемъ, даннымъ Сибилл старухой, познакомившей ее съ жизнью, а потому адмиральша только улыбнулась. Лабургадъ получилъ вжливый отказъ, но отнын на просьбы адмиральши пристроить ея внучку отвчали уклончиво, думая про себя: ‘черезчуръ ужъ барышня разборчива’.

Однако одинъ изъ окружавшихъ Сибиллу мужчинъ внушалъ одно время смутныя надежды адмиральш. То былъ нкій Фабрицій Пизани, съ которымъ Сибилла встртилась у своей тетки, г-жи Дорй де-Флэксъ, бездтной и богатой женщины, очень сердечно относившейся къ Сибилл. ‘Красавецъ Пизани’ — такъ величали его въ свт, на язык котораго слово это выражаетъ не физическую красоту, а ту совокупность изящества и элегантности, что создаетъ успхъ подобнымъ мужчинамъ. Это — ‘декоративные’ господа, всюду бывающіе, везд пріятные — салонныя знаменитости. Отецъ его былъ итальянецъ и принадлежалъ къ хорошей семь, мать — француженка, а самъ онъ родился во Франціи и перешелъ во французское подданство. Совершенно свободный и обладающій недурнымъ состояніемъ, онъ велъ утонченную, лнивую жизнь дилеттанта. Какъ это часто случается съ богато и разнообразно одаренными натурами, которымъ незачмъ извлекать матеріальную пользу изъ своихъ природныхъ способностей, онъ безплодно разбрасывался, рисовалъ изящныя картинки, писалъ изысканные стихи. Но, глубоко понимая и любя искусство, онъ самъ сознавалъ недостатки своихъ произведеній, и если преподносилъ, когда было нужно, свои сонеты, тріолеты и рондо, блестящіе по форм и чисто итальянскіе по духу, прекраснымъ дамамъ, за которыми ухаживалъ, то никогда своихъ стиховъ не печаталъ. Не выставлялъ онъ также нигд и тхъ хорошенькихъ картинокъ, что раздаривалъ своимъ знакомымъ.

— Къ чему?— говорилъ онъ:— литераторовъ и художниковъ и безъ того слишкомъ много. Впрочемъ, ни одинъ истинный артистъ не любить тснаго общенія съ толпой, и длаетъ это только по невол. А когда имешь счастіе въ томъ не нуждаться,— съ какой стати отдавать себя живьмъ на съденіе звакамъ, ядовитымъ критикамъ и вроломнымъ льстецамъ!

Онъ отличался такой музыкальной памятью, что могъ сыграть на роял и спть любую Вагнеровскую оперу, прослушавъ ее всего разъ, но самъ не согршилъ ни однимъ романсомъ, потому что подобное любительство представлялось ему глупой претензіей. Не желалъ онъ быть и салоннымъ виртуозомъ, и садился играть только тогда, когда чары музыки могли служить ему подспорьемъ въ дл обольщенія: вдь волшебные звуки музыки будятъ желанія, ослабляютъ волю, усыпляютъ совсть. Это пренебреженіе къ салоннымъ успхамъ, отличительная черта его характера, проистекало не изъ скромности, а изъ нкотораго высокомрія. Онъ наслаждался прекраснымъ, отворачивался отъ уродливаго и постоянно вращался въ свт, гд всегда ловко, блестяще и изящно разсуждалъ объ искусств и любви, вчныхъ темахъ свтской бесды. Словомъ, то былъ чистйшій типъ дилеттанта.

Онъ оставался такимъ и въ любви, въ которую вносилъ боле воображенія, нежели чувственности, и на которую смотрлъ тоже какъ на художественное наслажденіе. Довольно холодный по темпераменту, онъ велъ себя подл каждой женщины такъ, что она могла считать его безумно влюбленнымъ въ нее, тогда какъ на дл ни одна изъ нихъ не кружила ему головы. Онъ не былъ ни скептикомъ, ни циникомъ, но, увлекаясь во всемъ красотой, онъ привыкъ считать нравственнымъ все то, что прекрасно, и это извратило его природную прямоту. Онъ никакъ не могъ согласиться со старой поговоркой, гласящей: ‘безобразенъ, какъ смертный грхъ’, и находилъ, что грховно одно безобразное. Не взирая на такую нравственную распущенность, онъ вовсе не былъ тмъ Донъ-Жуаномъ, какимъ его выставляли. Продажная любовь казалась ему невроятно глупой, волокитство за простой мастерицей оскорбляло его эстетическое чувство, и стоило ему начать интригу со свтской дамой, онъ пускался въ такія ухищренія, что зачастую упускалъ удобную минуту, но быстро утшался, находя, что предварительныя смлыя ухаживанія куда интересне самой влюбленности, которая можетъ завести невдомо куда.

Приглашая его погостить осенью въ своемъ замк, тетка Сибиллы разсчитывала на сближающую дачную жизнь съ ея катаньями, гуляньями и садовыми играми, влекущими за собою постоянное непринужденное общеніе. Хотя Сибилла вообще держала себя непринужденно съ мужчинами, что вызывало даже нкоторое осужденіе,— все же въ свт молодыя двушки всегда стснены. Взгляды Фабриція Пизани на взамныя отношенія половъ были таковы, что не подходили къ двическимъ приличіямъ, а потому онъ никогда не обращалъ вниманія на молодыхъ двицъ. Но въ ту осень онъ только-что порвалъ съ одной давнишней связью, ему было немного скучно, и онъ внезапно заинтересовался здравой и сильной натурой Сибиллы. Однако, искушеніе было весьма мимолетно, и стоило ему сопоставить свою эгоистически безпечальную жизнь съ супружескими обязанностями, какъ онъ немедленно отступилъ. Матеріальныя соображенія только подкрпили его ршимость. Онъ не гнался за выгодной партіей, но и уменьшать свое благосостояніе ничуть не желалъ: приданаго Сибиллы ей хватитъ едва на туалетъ, а привыкнувъ къ подобной роскоши въ жизни, она не можетъ оказаться благоразумной женой человка, годовой доходъ котораго не превышаетъ 30-ти тысячъ франковъ. Какъ эстетикъ, онъ даже не могъ представить себ Сибиллу въ иной рамк. Къ тому же она сама ничмъ не ободряла его, влюбленность его не росла, и отношенія держались на почв товарищества. Быть можетъ, ея сердце и открылось бы ему, постучись онъ въ него сильне, но, несмотря на все свое пристрастіе къ любовнымъ опытамъ, онъ находилъ, что съ молодой двушкой подобные опыты не безопасны, потому что ведутъ прямо къ браку. Неотразимымъ онъ себя не считалъ, а быть принятымъ только потому, что партія онъ не дурная, онъ не хотлъ. И вотъ, поразмысливъ обо всемъ, онъ покинулъ замокъ де-Флэксъ, встртился вскор въ Ницц съ professional beauty, лэди Родерикъ Сенъ-Моръ, и имлъ честь понравиться ей. Красавица брюнетка только-что поссорилась съ однимъ знаменитымъ теноромъ di forza, человкомъ грубымъ, и ее прельстилъ этотъ изящный, средняго роста, стройный Фабрицій, нервный, съ тонкими чертами лица, живыми и мягкими глазами, насмшливой и манящей улыбкой и курчавой темно-рыжеватой бородкой клиномъ.

Но когда Сибилла встртила его вновь въ Париж, онъ былъ уже свободенъ отъ чаръ знаменитой кокетки. Никто не зналъ, раздляла ли Сибилла разочарованіе своей родни, потому что она была необщительна, какъ это зачастую бываетъ съ веселыми, непринужденными натурами. Ни бабушка, ни тетка, не допрашивали ее — и все обошлось молчаливо.

Тмъ не мене, Сибилла начинала тяготиться своимъ выжидательнымъ положеніемъ. Ей было 24-е года, и она уже начинала спрашивать себя, не напрасно ли отвергла сына подрядчика, какъ въ одинъ прекрасный вечеръ, на раут въ англійскомъ посольств, она встртилась неожиданно съ своимъ кузеномъ со стороны матери. Клодъ Олифаунтъ, графъ Боклеркъ, былъ единственный сынъ и наслдницъ маркиза Лайсмора. Сибилла встрчала его въ дтств, когда гостила у своихъ англійскихъ родственниковъ, а потомъ потеряла его изъ вида. Теперь ему было 32 года. Это былъ типъ чистйшаго аристократа-британца, здороваго и крпкаго, благодаря постоянномъ упражненіямъ въ спорт, обязательнымъ для каждаго джентльмэна. У него были сро-голубые, стального блеска глаза, глядвшіе ясно и немного жестко, правильный, энергичный профиль, острые зубы, сверкавшіе здоровой близной изъ-подъ шелковистыхъ, блокуро-рыжеватыхъ усовъ. Онъ былъ высокъ ростомъ и красивъ, безупречно-изященъ и корректенъ, со спокойно-увренной, нимало не фатовской, но немного дерзкой осанкой, съ высокомрными, немного пренебрежительными манерами.

Весьма неглупый и довольно образованный, онъ говорилъ на нсколькихъ языкахъ, исколесилъ чуть-ли не весь земной шаръ и имлъ знакомыхъ во всхъ столицахъ Европы. Не болтливый въ обществ, онъ держался безукоризненно, но кутежи, вино и карты — уже наложили на него свой отпечатокъ. Когда его представили адмиральш, та пригласила его къ обду на другой же день, потомъ онъ катался съ Сибиллой на конькахъ въ Булонскомъ-лсу, здилъ съ дамами въ оперу, гд превжливо проскучалъ весь вечеръ, а въ другой разъ свезъ кузину и ея тетку въ Новый-циркъ, гд очень веселился, а затмъ они похали поужинать въ ресторанъ. Онъ забавлялъ Сибиллу, какъ нчто совсмъ новое, но ни о чемъ серьезномъ она не думала, какъ вдругъ, танцуя какъ-то съ нею котильонъ, онъ спросилъ ее со своимъ равнодушно-спокойнымъ видомъ:

— А какъ вы думаете, кузина Сибилла, не выйти ли вамъ за меня замужъ?

— По правд вамъ сказать,— отвчала она, смясь:— я совсмъ объ этомъ не думала, и вы захватили меня врасплохъ. Разв необходимо отвчать сейчасъ же?

— Да, желзо слдуетъ ковать пока оно горячо. Впрочемъ, тутъ, во Франціи, это вамъ покажется немного безцеремонно, хотя вы и полу-англичанка?

— Потому-то я и не очень удивлена. Все же, кузенъ, мн необходимо переговорить съ бабушкой.

— Сколько у васъ усложненій!— замтилъ онъ лнивымъ, скучающимъ тономъ, излюбленнымъ британскою золотою молодежью.— Завтра утромъ мн необходимо ухать…

— А отложить отъздъ на нсколько дней нельзя?

— Невозможно, ma ch&egrave,re… Я получилъ телеграмму отъ моего тренера о болзни моей скаковой кобылы. Скачки близко, и мн необходимо убдиться самому, въ чемъ дло, тмъ боле, что за послднее время мн не везло.

— О, конечно, колебаться между вашей скаковой лошадью и мною никакъ нельзя,— отвчала она съ улыбкой.

— Не сердитесь, Сибилла. Вы черезчуръ разсудительны для того, чтобы не понимать, что я не могу пренебрегать своими интересами.

— Я и не сержусь… Мн забавно.

— Отлично. Сдлаемте такъ: я уду въ Кале не съ утреннимъ, а съ вечернимъ поздомъ, а вы дадите мн отвтъ завтра до шести часовъ вечера.

— А если до тхъ поръ вопросъ не будетъ ршенъ?

— Тогда я повторю свое предложеніе черезъ недлю. Но къ чему тратить время даромъ? Жизнь такъ коротка, а размышленія такъ утомительны… и такъ безполезны… Долго ли отвтить: да или нтъ?

Сибилла опять разсмялась и позволила ему придти за отвтомъ на слдующій день до пяти часовъ.

Узнавъ эту исторію, адмиральша сначала удивилась, но очень скоро сообразила, что внучка ея будетъ со временемъ маркизой Лайсморъ, одною изъ знатнйшихъ дамъ Великобританіи, и пришла въ восторгъ. Сибилла также разсудила, что замужъ выходить ей пора, предложеніе же кузена для нея вполн лестно, потому что онъ могъ сдлать боле блестящую партію. Когда ровно въ пять часовъ лордъ Боклеркъ явился, помолвка состоялась.

Дале все шло такъ быстро, что задумываться было некогда. Женихъ торопился необыкновенно, и Сибилла охотно ему уступила, потому что къ ухаживаньямъ мужчинъ привыкла — и періодомъ жениховства не дорожила. Контрактъ былъ скоро подписанъ, и свадьба состоялась въ одной изъ аристократическихъ парижскихъ церквей, при самой блестящей обстановк. Выходя подъ-руку съ мужемъ, чрезвычайно красивымъ въ живописной форм своего полка, Сибилла услыхала восторженное замчаніе какой-то кумушки въ толп:

— Какого, однако, красавчика подцпила!

Сибилла слегка покраснла, а по высокомрно-холодному лицу ея мужа промелькнула неуловимая усмшка.

Молодые ухали въ тотъ же вечеръ на Лаго-Маджіоре, а черезъ три мсяца лэди Боклеркъ вернулась одна и остановилась у бабушки. Графъ ухалъ, какъ было сказано, по дламъ въ Америку, а молодая женщина была въ такомъ положеніи, что сопровождать его не могла. Несмотря на основательность выставленныхъ предлоговъ, въ свт пошли разныя сплетни. Была ли тутъ супружеская драма,— никто не зналъ. Сибилла была непроницаема и много вызжала, слишкомъ много, говорили иные, находя, что ея поведеніе похоже на вызовъ. Но отъздъ Сибиллы въ Англію на лто къ роднымъ мужа положилъ конецъ всмъ толкамъ. Въ конц года она родила въ семь мужа сына, и только тогда разрывъ между супругами сталъ очевиденъ. Сибилла проводила остатокъ зимы въ Италіи съ одной пріятельницей, а графъ, по слухамъ, сопровождалъ по свту какую-то кафе-шантанную пвицу. И тутъ всмъ стало понятно, почему семья ея мужа приняла такъ открыто сторону Сибиллы. Мало-по-малу унялись и самые злые языки. Въ Париж лэди Боклеркъ бывала рдко и мало, а когда вскор умерла ея бабушка, она переселилась и вовсе въ Лондонъ, гд заняла въ свт видное мсто. Но Лондонъ далеко, и въ Париж о ней забыли, какъ забывается всякій остывшій скандалъ.

II.

Какъ-то весною пріхалъ въ Лондонъ Фабрицій Пизани, у котораго были тамъ родственники. Хотя онъ не видалъ Сибиллы цлыхъ восемь лтъ, и хотя многіе женскіе образы заслоняли за это время ея образъ въ его сердц, гд она чуть-было не водворилась,— первый его визитъ былъ къ ней. Въ эпоху ея свадьбы онъ былъ на Восток и узналъ ея исторію только изъ противорчивыхъ сплетенъ. Всякая душевная тайна неотразимо манила его, и онъ много думалъ надъ оригинальной смлостью поведенія молодой женщины, явно оскорбленной въ своемъ достоинств. Дома онъ ея не засталъ и сильно на это досадовалъ.

Вечеромъ онъ похалъ въ оперу, гд пли братья Решке и пвица Мельби. Огромная зала Ковентгарденскаго театра сіяла блескомъ брилліантовъ и близной женскихъ плечъ. Въ антрактахъ кузенъ Фабриція, сэръ Максвелъ, знавшій въ Лондон всхъ и вся, развертывалъ передъ нимъ цлую скандальную хронику большого свта. Скоро онъ обратилъ вниманіе Фабриція на одну ложу бенуара, говоря ему, что вошедшее въ нее лицо — самъ герцогъ Корнваллисъ. И, обернувшись въ противоположную сторону, онъ добавилъ:

— А вотъ, разумется, и лэди Боклеркъ въ лож своей свекрови, лэди Лайсморъ.

— Лэди Боклеркъ?

— Ну, да, сама красавица Сибилла!..

‘Красавица Сибилла’! Какъ странно звучали эти слова для Фабриція. Думалъ ли онъ, что mademoiselle де-Рошморъ заслужитъ когда-нибудь это прозвище? Онъ изумлялся происшедшей въ ней метаморфоз, хотя черты ея собственно не измнились. Она была задрапирована въ мягкія складки шолка Liberty, нжнаго тона блдной бирюзы, и сверкала брилліантами, но красилъ ее не этотъ нарядъ. Только плечи ея замтно измнились, пріобрли полноту и пышность тридцатилтняго возраста, когда женщина расцвтаетъ вполн, не теряя прежней стройности и гибкости. Воздушные блокурые волосы окружали попрежнему ореоломъ ея молодое лицо. А между тмъ перемна въ ней была несомннная, хотя и неуловимая! Это была другая женщина. ‘Она жила, вотъ и вся разгадка’,— подумалъ Фабрицій, добавляя мысленно:— ‘и какъ это можно влюбляться въ двушекъ’? И онъ продолжалъ наблюдать за нею издали. Благоговйно слушала музыку публика,— публика Ковентгарденскаго театра, съ разборомъ апплодирующая, и, за исключеніемъ нмецкой публики, быть можетъ, единственная, не разражающаяся апплодисментами вслдъ за послдней вокальной нотой, не дожидаясь конца всей симфонической идеи.

Въ антракт Фабрицій прошелъ въ ложу лэди Лайсморъ, найти которую было нетрудно, благодаря обычаю выставлять на дверяхъ имя владльца ложи. Сибилла встртила его привтливо, жалла, что онъ не засталъ ее днемъ, пригласила его къ себ на завтра къ двумъ часамъ, на lunch, потому что въ Лондон это — единственная возможность побесдовать на свобод. Лэди Лайсморъ, высокая, худощавая дама, съ необычайно черными бандо волосъ, со строгимъ, леденящимъ лицомъ, въ сущности добрйшая женщина, обошлась съ нимъ тоже весьма милостиво и пригласила бывать у нея.

Другой вошедшій въ ложу господинъ, высокій и красивый, но немного тяжеловатый, съ длинными каштановыми усами, съ сдиной на вискахъ, съ носомъ хищной птицы и выцвтшими глазами утомленнаго вивра, говорилъ Сибилл, что собирался самъ быть у нея завтра въ два часа, и очень жалетъ, что она пригласила другого гостя.— Но кто же мшаетъ вамъ явиться?— Сибилла сдлала ему этотъ вопросъ скоре беззаботнымъ, чмъ любезнымъ тономъ. Но она назвала Фабриція своимъ другомъ дтства и, быть можетъ, не пожелаетъ принимать никого боле, а этому господину необходимо поговорить съ нею съ-глазу-на-глазъ, онъ иметъ нчто предложить ей… Въ такомъ случа она приметъ его въ часъ, посл прогулки верхомъ, хотя ршительно не понимаетъ, что ему угодно…

Вернувшись на свое мсто, Фабрицій освдомился у Максвеля, кто этотъ ‘верзила’, котораго онъ сейчасъ видлъ въ лож лэди Боклеркъ, и который входитъ теперь въ ложу герцога Корнваллиса.

— Это полковникъ сэръ Арчибальдъ Лесли, приближенный герцога, блестящій представитель веселящагося свта, спортсмэнъ, клубмэнъ, отчаянный кутила и игрокъ… Кажется, онъ иметъ виды на вашу прекрасную пріятельницу…

Хотя такая манера говорить о лэди Боклеркъ и не нравилась Фабрицію, но онъ подумалъ, что все это, въ сущности, въ порядк вещей и наблюдать за этимъ будетъ весьма любопытно…

На другое утро въ гостиной перваго этажа хорошенькаго домика, занимаемаго Сибиллой въ Берклей-сквер вестъ-эндскаго квартала, въ низенькомъ кресл сидлъ въ небрежной поз сэръ Арчибальдъ Лесли. Это былъ любимый уголокъ Сибиллы, тутъ вся мебель была въ чисто-англійскомъ вкус, блая лаковая, обитая дорогими толковыми матеріями нжныхъ тоновъ. На окнахъ прозрачныя свтлыя сторы, повсюду хорошенькія бездлушки. Воздухъ былъ пропитанъ ароматомъ букетовъ розъ и туберозъ и неуловимымъ запахомъ духовъ.

Сибилла вошла, извиняясь, что немного запоздала. И безъ того она уже очень скоро переодлась, а это должно цниться тамъ, гд мужчины тратятъ боле времени на туалетъ, чмъ женщины. Элегантный и до крайности изысканный костюмъ Лесли какъ нельзя лучше оправдывалъ ея замчаніе.— О, ничего, онъ обладаетъ настоящимъ терпніемъ охотника.— Да? Тмъ лучше для него. А она, вотъ, считаетъ, что нтъ на свт вещи, которую стоило бы ждать. И она небрежно прилегла на свтлолиловую кушетку, а Лесли умстился на пуф у ея ногъ, къ большому неудовольствію большой шотландской собаки, не спускавшей съ гостя враждебнаго взора. Разговоръ начался обмномъ, насмшливыхъ фразъ, но скоро Лесли заявилъ, что пойдетъ прямо къ цли, какъ она это любитъ. И тмъ боле,— замтила лэди Боклеркъ,— что она голодна какъ волкъ… Итакъ, что ему отъ нея нужно?..— Очень просто: онъ хочетъ обладать ею…

— Словомъ, совершенные пустяки… И это пришло вамъ въ голову такъ, вдругъ?..

— О, лэди отлично знаетъ,— возразилъ онъ,— что онъ давно ее любитъ…— Нисколько! она такихъ вещей никогда не знаетъ, но принципу…— Онъ проситъ допустить, что онъ ее любитъ, врне, желаетъ обладать ею, и притомъ онъ облекъ свою мысль въ такую галантную форму… Ей эта форма непріятна?— О, нтъ, ей все равно, но ей хочется знать, почему именно вчера, въ 11 часовъ вечера, у него явилось желаніе сообщить ей эту интересную новость. Онъ вдь намекнулъ, что хочетъ что-то предложить ей. Но что же?

Онъ просто пожелалъ положить къ ея ногамъ еще одну любовь и преданность.

Она улыбнулась и замтила, что въ числ его пороковъ имется, однако, одна добродтель… наивные называютъ это цинизмомъ, а умные — откровенностью. Итакъ, пусть онъ говорить всю правду.— Нтъ! онъ знаетъ женщинъ! Он всегда просятъ правды, а выскажи ее, и он васъ возненавидятъ.— Пора бы ему, однако, знать, что она вообще не похожа на остальныхъ женщинъ и почти лишена предразсудковъ,— отвчала лэди Боклеркъ.

Итакъ, она требуетъ, чтобы онъ высказался? Прекрасно. Если не сегодня-завтра ей понадобится дружеская помощь — онъ сочтетъ себя счастливйшимъ изъ смертныхъ, если выборъ ея падетъ на него… Вс добиваются чести служить ей… но онъ думаетъ, что его услуги могутъ быть наиболе цлесообразны. Это все, что онъ хотлъ сказать ей.— Неужели? Очень тонко сказано, онъ могъ бы быть превосходнымъ дипломатомъ. Въ цломъ же, смыслъ его словъ таковъ: милйшая лэди Боклеркъ, я знаю, что времена ныньче тяжелыя и инымъ бдняжкамъ свтскимъ дамамъ бываетъ трудненько сводить концы съ концами. Я имю основаніе предполагать, что у васъ имются кой-какіе должишки, и съ радостью готовъ вывести васъ изъ затрудненія, если только вы пообщаете мн свою признательность?.. Разв не такъ? Напрасно онъ протестуетъ противъ формы,— оба они выше этихъ лицемрій… А потому она ужъ заодно ставитъ ему вопросъ: извстна ли ему цифра ея долговъ?.. На минуту Лесли опшилъ.

— Вы сконфузились? Или боитесь, что цифра окажется черезчуръ крупной? Нтъ? Цифра не страшная… всего тысяча гиней. И еслибы лэди Боклеркъ продавала себя, то такъ дешево купить ее все-таки было бы нельзя… Прощайте, сэръ Арчибальдъ.

И, вся дрожа, но спокойная, она внезапно направилась къ двери.

Такъ и есть, она разсердилась, и все потому, что сама придала его предложенію грубую форму. Онъ и не думалъ предлагать ей никакой постыдной сдлки, и не ожидалъ отъ нея такого отношенія къ длу. Онъ хорошо помнитъ, какъ недавно въ ея присутствіи обсуждали какой-то скабрзный случай, въ которомъ деньги и любовь были тсно связаны, и она замтила тогда, что нтъ большаго счастія въ любви, какъ доставлять любимому существу все нужное. Такъ какъ до сихъ поръ она не отвергала его ухаживаній, то онъ и позволилъ себ предложить ей прямо и честно свои услуги. Но если съ ея стороны это лишь ловушка, игра, то имъ никогда не сговориться, такъ какъ онъ не смотритъ на любовь какъ на игру.

— Само собой, разъ вы изъявляете претензію вносить въ нее честность.

При этихъ небрежно брошенныхъ словахъ, злой огонекъ сверкнулъ въ глазахъ Лесли, и онъ сказалъ, указывая на одинъ изъ многочисленныхъ фотографическихъ портретовъ на столик:

— Вы разсчитываете на него? Поврьте, что онъ ничего для васъ не сдлаетъ.

— Довольно,— рзко возразила Сибилла, теряя терпніе.— Я уже просила васъ удалиться… Не заставляйте меня позвонить и велть лакею выпроводить васъ.

— Мн остается лишь смиренно извиниться. Оправданіе мое въ томъ, что вы не пріучили меня къ подобной строгости. Должно быть это правда, что Боклеркъ собирается вернуться, чтобы вновь сдлать изъ васъ честную женщину.

Хотя онъ поразилъ ее въ самое сердце, она отпарировала ему быстре молніи:

— Смотрите, какъ бы вамъ самому не лишиться раньше своей чести!

— Господинъ Пизани!— доложилъ появившійся лакей.

Выходя, Лесли задлъ собаку за хвостъ, и та свирпо на него зарычала, точно говоря: ‘какъ бы я васъ куснула, если бы не была благовоспитаннымъ животнымъ’… И собака повернулась къ нему спиной.

— Ваша собака тоже обидчива, — замтилъ Лесли уже на порог, усмхаясь.

— Это потому, что она всегда раздляетъ мнніе своей госпожи, а высказываетъ его — еще откровенне.

Фабрицій проводилъ Лесли взглядомъ и сказалъ, лаская животное, доврчиво тершееся о него:

— Я раздляю мнніе вашей собаки объ этомъ господин. Вчера мой кузенъ Максвелъ разсказалъ мн о немъ довольно-таки некрасивыя вещи.

— У Максвеля презлой языкъ.

— Разв не правда, что полковника Лесли подозрваютъ въ несовсмъ правильной игр въ карты?

— Какъ знать!

— Понимаю! Подобное сомнніе стоитъ подтвержденія!— Да, но намекнуть объ этомъ самому Лесли весьма рискованно. На дуэли въ Англіи, правда, не дерутся, но вы рискуете быть избитымъ палкой, а если еще окажется, что вы были неправы, то общественное мнніе будетъ противъ васъ. Ей, какъ полуфранцуженк, подобные нравы противны, но она должна замтить, что англичане не даютъ понапрасну воли своему языку. Напримръ, вздумай кто-нибудь отказаться играть съ Лесли, не доказавъ, что онъ плутуетъ,— тотъ будетъ имть право обозвать публично обидчика негодяемъ и клеветникомъ. Обидчикъ имъ и прослыветъ, а сэра Арчибальда сильне подозрвать въ плутовств не будутъ. Не слдуетъ забывать, что въ Англіи-то и зародился принципъ невинности подсудимаго до той минуты, пока его виновность не доказана. Но приди кому-нибудь фантазія изобличить Лесли, за нимъ примутся слдить съ неумолимымъ терпніемъ, а когда удастся его уличить, онъ будетъ исключенъ изъ арміи. Вотъ и все.

Глаза Сибиллы горли страннымъ блескомъ и загадочная улыбка блуждала по ея губамъ…

Фабрицій замтилъ, что самооборона — наилучшій залогъ свободы, и англичане прекрасно это понимаютъ.

— Англичане практикуютъ не одну самооборону,— сказала ему Сибилла,— а также и защиту слабаго противъ сильнаго. Это, разумется, противорчитъ обще-распространенному понятію объ эгоизм и грубости коварнаго Альбіона. Совершенно напрасно считаютъ англо-саксонскую расу простою — она, напротивъ, весьма сложна по внутреннему содержанію. И часто ея темпераментъ подчиняется личной вол. Она понимаетъ, что англичане непріятны Фабрицію, какъ во многомъ непріятны они и ей, но это потому, что оба они принадлежатъ къ латинской рас, особенно онъ. Отъ смшенія этихъ двухъ расъ получаются довольно любопытные продукты, разобраться въ которыхъ нелегко…

— А вы позволите мн попытаться?

— Пожалуй. Но я боюсь, чтобы труды ваши не оказались напрасны, я не вполн уврена даже, что понимаю саму себя.

— Иду на рискъ! И если сфинксъ пожретъ меня, я не стану роптать.

Но Сибилла не поддержала этой лирики, а вернулась къ вопросу о любопытномъ британскомъ рыцарств. Въ подтвержденіе она разсказала Фабрицію одинъ случай съ антипатичнымъ ей Лесли, свидтельницею котораго она была сама. Сэръ Арчибальдъ, облеченный въ безукоризненный фракъ, выходилъ какъ-то изъ самаго великосвтскаго лондонскаго клуба, въ обденный часъ. На улиц онъ увидалъ громаднаго дтину, рыжаго, краснощекаго мясника, тузившаго какого-то бднягу тряпичника, нечаянно задвшаго его своей ручной телжкой. Лесли хладнокровно подошелъ къ дтин, схватилъ его за шиворотъ, и нсколькими мастерскими пріемами бокса отшвырнулъ его на мостовую. Такъ же спокойно онъ бросилъ ему въ лицо свою визитную карточку, предлагая искать съ него удовлетворенія судомъ, если ему такъ нравится. Дтина, конечно, сейчасъ же удралъ, собравшаяся толпа осталась довольна тмъ, что джентльмэнъ такъ ловко его отдлалъ, а блестящій полковникъ вернулся въ клубъ, чтобъ поправить бантъ галстука и орхидею въ петлиц, и если и опоздалъ въ тотъ вечеръ на обдъ, то, разумется, и не подумалъ сослаться на задержавшій его инцидентъ, тмъ боле, что такая простая вещь и сама по себ никому не интересна. Да не подумаетъ Фабрицій, что этотъ фактъ длаетъ ей Лесли симпатичне: дло очень просто, она страстно любитъ утонченность во всемъ, но непренебрегаетъ и проявленіями силы. Въ Англіи вяжется и то, и другое, онъ еще не знаетъ страны, а потому не можетъ понять ее. Пріятно ли ей здсь? О, да, пріятно, но она беретъ отсюда только то, что ей по душ.

— Значитъ, вы ухали отъ насъ навсегда?— И ставя ей этотъ вопросъ, онъ вспомнилъ таинственность ея соломеннаго вдовства, и сталъ искать на ея лиц слдовъ волненія или сожалнія. Но ничего не прочелъ онъ на этомъ лиц, и она отвчала ему невозмутимо:

— Да, я имю полное основаніе поселиться здсь навсегда. Сынъ мой долженъ воспитываться на родин, а его семья стала давно и моею. Посл смерти бабушки, связь моя съ Франціей ослабла… Братъ мой женился на богатой и живетъ далеко, мой дядя, де-Рошморъ, вчно въ плаваніи, а отношенія мои къ теткамъ всегда были поверхностны. По пути на югъ и оттуда, я длаю имъ короткіе визиты. Это не позволяетъ мн забыть окончательно далекую, законченную главу моей жизни.

— Да, жизнь часто похожа на театръ: когда посл антракта вновь поднимается занавсъ, оказывается, что между двумя актами случилось много новаго.

— Для меня то время было только прологомъ…

И загадочная улыбка вновь промелькнула на ея губахъ, а въ душ Фабриція шевельнулась смутная досада, что онъ упустилъ тогда этотъ ‘прологъ’ изъ рукъ.

А не жалко ей друзей Парижа?— Друзья, врне — свтскіе знакомые, находятся повсюду, а что касается парижской атмосферы, то Лондонъ не уступитъ ей по части испорченности. Впрочемъ, лэди Боклеркъ ничего не иметъ противъ испорченности, это — обычная атмосфера свта, и стоитъ только умть лавировать въ ней. Ни малйшей горечи не подмтилъ Фабрицій въ ея словахъ. На странную драму ея супружеской жизни она даже не намекнула. Зная, что женщины склонны скоре рисоваться своей скорбью, онъ оцнилъ эту душевную гордость, и ему еще сильне захотлось проникнуть ея тайну. И между ними завязалась самая милая, непринужденная бесда. Сибилла сказала, что очень рада его видть, и что ей пріятно вспомнить съ нимъ прошлое. Онъ тоже радъ, и ему тутъ такъ хорошо, что онъ не уйдетъ, пока она его не прогонитъ… А вдь именно ей пора его прогнать… Или нтъ!.. Онъ ничмъ не занятъ?— Отлично, пусть онъ посидитъ тутъ, пока она переоднется, а потомъ она возьметъ его съ собою къ сэру Фердинанду Сэнтону, президенту Королевской Академіи.

— Ахъ, да… вашъ Веласкецъ.

— Именно. Онъ не только великій художникъ, но и милйшій человкъ, въ нкоторомъ род мстное учрежденіе и сила… Я представлю васъ ему,— это необходимо для всякаго знатнаго иностранца. Онъ сдлалъ мн честь написать мой портретъ, и сегодня у него должны собраться мои друзья, чтобы взглянуть на этотъ новый шедвръ. Его домъ — одна изъ здшнихъ достопримчательностей, и вамъ непремнно надо побывать тамъ.

Въ эту минуту въ гостиную вошла гостья, которую Сибилла встртила радостнымъ восклицаніемъ, представила ей Фабриція и оставила ихъ вдвоемъ. Это была лучшая пріятельница Сибиллы, Маріонъ Морганъ, авторъ серьезныхъ, подробныхъ и любопытныхъ исторически-художественныхъ очерковъ итальянскаго возрожденія. Фабрицій былъ знакомъ съ ея произведеніями, изобличавшими дилеттанта-мыслителя, художественнаго критика, одареннаго возвышеннымъ, необычайно изящнымъ стилемъ и философскимъ, чуткимъ къ красот, умомъ. Читалъ Фабрицій и ея романъ изъ флорентинской жизни,— живое и яркое изображеніе этой сладострастной, коварной эпохи. Хотя онъ не имлъ наивности составлять себ представленіе объ автор по ея книгамъ, все же его поразилъ вншній видъ этой женщины, написавшей такую страстную поэму любви. Контрастъ между ея любовью къ красот и пониманіемъ любви съ ея вншностью женщины, очевидно не знающей личной любви, былъ до того рзокъ, что его покоробило, какъ отъ фальшивой ноты. Отсутствіе красоты почти всегда выкупается въ женщин присущей ей женской прелестью, но необходимо выдлить и обставить какъ должно эту прелесть. А Маріонъ Морганъ, очевидно, объ этомъ не думала, удляя нкоторое вниманіе лишь маленькой, изящной ножк, что такъ рдко встрчается у англичанокъ, которую она удостоивала обувать въ черный шолкъ. Но ея близорукіе, мутноголубые глаза подъ pince-nez, точно привинченнымъ къ носу, ея короткіе, жидкіе волосы неопредленнаго цвта, приглаженные, а не причесанные, вся ея худощавая фигурка, облеченная въ одинъ изъ тхъ костюмовъ мужского покроя, которые бываютъ хороши только на красиво-сложенныхъ женщинахъ, когда еще ихъ сухость смягчена кой-какими изящными фіоритурами, — все обличало въ ней пренебреженіе къ самому элементарному кокетству. Она была совершенно проста и естественна, безъ всякаго признака неловкости и робости, отличающихъ обыкновенно физически обдленныхъ женщинъ. Она первая такъ мило вышучивала свое безобразіе и до того его преувеличивала, что у собесдника являлось желаніе противорчить ей.

Разговоръ сейчасъ же коснулся Италіи, и миссъ Морганъ говорила о ней такъ тонко, съ такимъ знаніемъ и пониманіемъ ея, на такомъ чистомъ, краснорчивомъ и дбразномъ французскомъ язык, что Фабрицій поддался очарованію, спрашивая себя, куда двалось вдругъ безобразіе этой странной двушки, съ такими рзкими, неграціозными движеніями? Она сидла передъ нимъ, закинувши небрежно ногу на ногу, и курила точно студентъ, но онъ совсмъ уже забылъ, что она лишена всякой женской прелести…

День былъ лтній и солнечный. Фабрицій халъ теперь съ обими пріятельницами въ открытомъ экипаж, и, разсматривая обихъ женщинъ, сидящихъ напротивъ него, спрашивалъ себя, не выбрала ли лэди Боклеркъ миссъ Морганъ какъ выгодный контрастъ для себя. Но, присмотрвшись внимательне, онъ сообразилъ, что ихъ связываетъ серьезная, прочная дружба. Хотя мужчины, опираясь на примръ Кастора и Поллукса, охотно приписываютъ себ монополію дружбы,— она процвтаетъ между женщинами не мене, чмъ между ними, при чемъ и тамъ и тутъ она бываетъ тмъ тсне, чмъ невозможне соперничество.

Онъ чувствовалъ себя теперь до того превосходно, что принялъ мысленно ршеніе послдовать совту Максвеля и нанять элегантную холостую квартиру одного его пріятеля, внезапно ухавшаго путешествовать. Сибилла, очаровательная въ своемъ легкомъ, батистовомъ, свтло-лиловомъ плать и въ большой черной шляпк на своихъ блокурыхъ волосахъ, обратилась къ нему:

— Не вздумайте заговорить съ сэромъ Фердинандомъ по-англійски, кстати, и говорите-то вы неважно. Онъ обратится къ вамъ сначала по-французски, и даже на парижскомъ жаргон, а узнавъ, что вы полу-итальянецъ, перейдетъ на чистйшее тосканское нарчіе. Если къ нему явятся нмцы, испанцы, даже русскіе, онъ станетъ говорить съ каждымъ на его родномъ язык. Разъ къ нему захалъ грекъ, и они разговорились на язык Гомера. Злоязычные, завистливые люди, всегда готовые оклеветать знаменитость, увряютъ, что онъ иногда нарочно нанимаетъ цлый космополитическій персоналъ.

— И не только онъ усплъ научиться всмъ этимъ языкамъ, а онъ ухитряется еще быть весьма недурнымъ скульпторомъ и писать весьма приличныя стихотворенія, — вмшалась миссъ Морганъ.— Кром того, онъ превосходный спортсменъ и фехтовальщикъ. И вотъ одинъ изъ его милыхъ собратій отпустилъ какъ-то по его адресу острое словечко: ‘Я слыхалъ, что онъ занимается и живописью’. Къ сожалнію, онъ разбрасывается, безразсудно тратитъ свои богатые дары, и не успваетъ сосредоточиться настолько, чтобы создать достойное его произведеніе. Живетъ онъ по-царски, и ему нужно много денегъ. Долговъ у него куча, пишетъ онъ ныньче меньше, а расходовъ не сокращаетъ. Вс сливки общества бываютъ на его знаменитыхъ пирахъ, до принца Уэльскаго и герцога Корнваллиса включительно… Да, кстати, Сибилла, герцогъ тоже прідетъ взглянуть на твой портретъ.

И она внезапно умолкла. Молчала и Сибилла, и разговоръ не возобновился. Скоро они подъхали къ дому знаменитаго художника.

Въ обширной, чрезвычайно простой, залитой свтомъ мастерской, вс стны которой были увшаны этюдами художника, Фабриція представили высокому господину, стройнаго и крпкаго сложенія, съ тонкимъ лицомъ, голубыми, необычайно живыми глазами, съ могучимъ лбомъ, обрамленнымъ густыми, шелковистыми сдыми волосами, съ улыбающимся умнымъ ртомъ и выхоленной, слегка серебрящейся бородой. Онъ радушно привтствовалъ Фабриція, но поспшно удалился, и Фабрицій могъ спокойно предаться наблюденіямъ, что онъ такъ любилъ.

Гости толпились передъ портретомъ во весь ростъ лэди Боклеркъ, написанномъ ловко и блестяще, но вычурно. Миссъ Морганъ спросила Фабриція, что онъ думаетъ о немъ?— О, то же самое, конечно, что и она: талантъ огромный, но дланный и поверхностный. Разв мы сами не поверхностны и не лишены внутренняго содержанія? Художники отражаютъ въ своихъ произведеніяхъ эпоху.

Фабриція заинтересовалъ издали какой-то эскизъ на стн, и онъ направился въ ту сторону, но по дорог его остановила Сибилла. Она бесдовала съ кмъ-то, стоящимъ спиной къ Фабрицію. Это былъ герцогъ Корнваллисъ, и Сибилла представила ему Фабриція, какъ своего друга, пріхавшаго погостить въ Англію. Фабрицій глубоко поклонился и почтительно пожалъ протянутую ему благосклонно руку. Герцогъ сказалъ ему нсколько милостивыхъ фразъ и изъявилъ надежду, что ему понравится въ Англіи, и что лэди Боклеркъ съуметъ задержать его у нихъ подольше, посл чего снова обратился къ Сибилл, а Фабрицій отошелъ къ другимъ гостямъ. Довольно громко герцогъ сказалъ:

— Лэди Боклеркъ, сэръ Фердинандъ согласенъ со мною и утверждаетъ, что во многомъ обязанъ своему оригиналу. Онъ хотлъ даже уврить меня, что всмъ ему обязанъ, простите, но я протестовалъ.

Сибилла возразила, что и герцогъ, и сэръ Фердинандъ — большіе льстецы. По ея мннію, волшебныя чары художника совсмъ преобразили ее.

— Вашъ голосъ, какъ голосъ оригинала, не авторитетенъ. Кажется, вжливость требуетъ обвинять художника въ томъ, что онъ не понялъ модели, и это часто справедливо. И хотя нашъ дорогой президентъ не слышитъ меня, я вынужденъ сознаться, что онъ воздалъ оригиналу должное.

— Надо отдать справедливость герцогу,— шепнула миссъ Морганъ Фабрицію:— что его комплименты всегда мтки. Онъ обладаетъ безукоризненнымъ тактомъ.

— Это всегда говорится о великихъ міра сего. Не мы ли сами изъ снобизма толкуемъ такъ вс ихъ рчи?

— Да ужъ вы не анархистъ ли! Это теперь въ мод, особенно во Франціи.

— Это правда, монархизмъ устарлъ, а республиканскія убжденія приняли удивительно буржуазный характеръ… Но почему вы это спросили?

— Потому, что вы выразились иронично о герцог.

Въ первую минуту Фабрицій растерялся.

— Разв я былъ ирониченъ? Это просто скверная парижская привычка вышучивать. Напротивъ, я глубоко чту его, какъ герцога, а что же я могу имть противъ него лично?

Да, что онъ можетъ имть противъ него? И вдругъ ему вспомнились вчерашнія слова Максвеля о герцог и Сибилл, и въ немъ вспыхнула глухая досада. Онъ взглянулъ на герцога, разговаривавшаго съ Сибиллой, и подъ улыбающейся невозмутимостью этого красиваго лица ему почудилось торжествующее выраженіе влюбленнаго побдителя.

Когда герцогъ ухалъ, разговоры стали развязне. Сэръ Фердинандъ завладлъ Фабриціемъ, показывая ему подробно мастерскую. Скоро мимолетная досада Фабриція исчезла, и онъ съ удовольствіемъ принялъ предложеніе Сибиллы подвезти его. Они ухали вдвоемъ, потому что миссъ Морганъ уже съ кмъ-то исчезла. Сибилла торопилась, ей предстояло еще захать на музыкальный five o’clock, побывать во французскомъ посольств, прокатиться по парку и хать куда-то на обдъ къ 8 ¹/₂ ч. Куда именно, она не помнила, но пригласительная карточка у нея въ уборной. А потомъ концертъ у богачей Берри, гд будутъ играть Сарасате и Падеревскій, пть Эмма Кальве и Морель, Фелисія Малле исполнитъ пантомиму, Иветта Гильберъ пропоетъ шансонетки, а испанская танцовщица Кандиди, изъ-за которой вс сходятъ съ ума, будетъ танцовать. Говорятъ, что и сама Сара задетъ посл спектакля. Только денежные цари могутъ позволить себ подобную программу.

— Кажется, и герцогъ Корнваллисъ бываетъ у этихъ Берри,— замтилъ немного сухо Фабрицій.

— Я и не подозрвала, что вы такой аристократъ.

— Вовсе нтъ. Но я не терплю этихъ денежныхъ мшковъ.

— Я тоже. Но вдь кому-нибудь надо же глотать трюфели этихъ богатыхъ выскочекъ и пить ихъ шампанское. Такъ ужъ лучше мы покажемъ имъ, какъ это слдуетъ сдлать изящне. Погодите, васъ тоже потомъ пригласятъ.

— Я готовъ, любопытно взглянуть… А сегодня герцогъ будетъ?

— Я его объ этомъ не спрашивала.

Она не лгала, потому что онъ самъ предупредилъ ее, что будетъ.

Разставаясь съ Сибиллой, Фабрицій спросилъ ее:

— И весело вамъ такъ жить?

— Иногда весело. Въ остальное же время я вооружаюсь терпніемъ. Но вы застали разгаръ сезона… Бываютъ и передышки.

— И вы счастливы?— спросилъ онъ посл легкаго колебанія. Загадочная улыбка промелькнула вновь на губахъ Сибиллы.— Восточная мудрая сказка разсказываетъ, что когда стали искать безусловно счастливаго человка, таковымъ оказался бднякъ, не имвшій даже рубашки. Это счастіе не по мн, и я довольствуюсь тмъ, что имю. До свиданія!

III.

Въ прекрасный іюньскій день Фабрицій катался верхомъ по Ричмондскому парку. Пока его лошадь шла шагомъ по тнистой уединенной алле, Фабрицій отдался раздумью. Не разъ встрчался онъ за это время съ Сибиллой, на раутахъ, обдахъ, въ театр, но не узналъ о ней ничего новаго. Не было сомннія въ томъ, что герцогъ Корнваллисъ ее замтилъ, но далеко ли зашло дло? Сначала Фабрицій думалъ, что въ немъ говоритъ любопытство психолога, но скоро любопытство это приняло такіе размры, что Фабрицій не могъ заблуждаться доле на свой собственный счетъ. Очевидно, онъ заново влюбляется въ Сибиллу. Неужели онъ бжалъ отъ молодой двушки, чтобы добиваться потомъ благосклонности молодой женщины? И мысль эта была ему непріятна. Но вдь все это случилось нечаянно, безъ всякаго разсчета съ его стороны, всему виной поразительная перемна въ Сибилл. Заинтересованный этой перемной, онъ думалъ, что въ немъ говоритъ мимолетная вспышка, желаніе разгадать тайну этого женскаго сердца, какъ отразились на ней ея супружеская трагедія, внезапно раскрывшая передъ ней всю грубость жизни и порокъ, и эти семь лтъ соломеннаго вдовства посреди легкихъ нравовъ свта? Не желая никого разспрашивать, онъ ршилъ произвести дознаніе лично, чтобы не слыхать чужихъ пересудовъ.

Лошадь его споткнулась, и легкій толчокъ вывелъ его изъ раздумья. Поднявъ голову, онъ увидалъ въ нкоторомъ разстояніи отъ себя коляску, въ которой различилъ Сибиллу. Сначала онъ думалъ подъхать къ ней и предложить сопровождать ее, но внезапно ему вспомнилась гд-то услышанная имъ подробность о томъ, что герцогъ Корнваллисъ иметъ въ Ричмондскомъ парк охотничій павильонъ, гд бываетъ инкогнито… Вотъ куда детъ лэди Боклеркъ — и сопровождать ее, по меньшей мр, глупо… Онъ сейчасъ же свернулъ въ сторону и внезапно выхалъ на дорогу, какъ будто на встрчу экипажу Сибиллы. Раздалось удивленное восклицаніе, экипажъ остановился, Сибилла протянула ему руку, и ему при этомъ почудилось, что она покраснла. На ея равнодушный вопросъ, возвращается ли онъ въ Лондонъ, онъ притворился, что не знаетъ дороги, и назвалъ своей цлью такое мсто, къ которому былъ какъ разъ спиной… Она обратила его вниманіе на это, и онъ разсыпался въ благодарностяхъ, несмотря на ея мало-одобрительный тонъ. Онъ видитъ, что и она детъ въ ту же сторону, и ему чрезвычайно пріятно продолжать путь съ нею. И хотя онъ сознавалъ, что его ревнивое шпіонство — неумстная выходка, онъ повернулъ лошадь и похалъ рядомъ съ экипажемъ. Сибилла вновь откинулась на подушки и сосредоточенно молчала.

— Ахъ, да,— сказала она внезапно:— предупреждаю васъ, что вы получите приглашеніе отъ моей невстки, лэди Росмондъ, старшей дочери лорда Лайсмора, на празднества — по случаю совершеннолтія ея старшаго сына — въ ея шотландскомъ имніи. Букананъ-Тоуэрсъ — историческій замокъ, и я нарочно устроила, чтобы васъ пригласили. Для васъ это будетъ интересно.

— Вы слишкомъ добры. Когда состоятся эти торжества?

— Въ Троицынъ день.

Она добавила, что по окончаніи празднествъ они останутся въ семейномъ кружк, и вдругъ Фабрицію припомнилось его пребываніе въ замк де-Флэксъ, восемь лтъ тому назадъ, когда одно его слово могло бы измнить жизнь ихъ обоихъ. И онъ жаллъ теперь, что не сказалъ этого слова.

— Здсь мы съ вами разъзжаемся,— неожиданно и ршительно сказала она на поворот одной аллеи. Ему оставалось только откланяться ей. Она замтила ему вдогонку черезъ плечо: — Если вы прідете въ субботу утромъ на вокзалъ св. Панкратія къ курьерскому позду, отходящему въ четверть одиннадцатаго въ Эдинбургъ, вы будете имть удовольствіе путешествовать со мною…

Онъ такъ и сдлалъ, но удовольствіе совмстной поздки было испорчено для него присутствіемъ ея сына Реджинальда, прехорошенькаго мальчугана въ матросскомъ костюм, съ длинными свтло-золотистыми волосами, обрамлявшими свжее, блое и розовое личико съ большими синими глазами. Фабрицій считалъ дтей предметомъ роскоши и терплъ только красивыхъ. Сибилла, очевидно, нжно любила этого ребенка отъ человка, нанесшаго ей, по всей вроятности, жестокое оскорбленіе.

Подъ-вечеръ они высадились на маленькой желзнодорожной станціи, принадлежавшей семь Росмондъ, какъ и вся эта мстная линія, выстроенная еще покойнымъ герцогомъ. Самое помстье было огромное, а замокъ, со всми оранжереями, конюшнями, службами, псарней и башнями, представлялъ собою истинно царское жилище. Доходы этихъ громадныхъ наслдственныхъ земель не покрываютъ расходовъ на ихъ содержаніе.

Настоящій герцогъ Росмондъ, обладатель этого царскаго помстья и цлой вереницы титуловъ, составлялъ полный контрастъ съ окружавшимъ его великолпіемъ, и контрастъ этотъ сейчасъ же поразилъ Фабриція. Герцогъ былъ маленькій, тщедушный человчекъ съ гладко-выбритыми щеками, близорукими глазами и рдкими волосами. Молчаливый и кроткій по природ, онъ отличался скромностью, робостью и необыкновенной вжливостью. Онъ точно просилъ прощенія за то, что осмливается занимать на свт такое видное мсто. Безукоризненно прямодушный, проникнутый сознаніемъ обязанностей, налагаемыхъ его положеніемъ, онъ добросовстно исполнялъ все, что полагалось, внося въ это немного ребяческую серьезность и тщаніе, присущее посредственнымъ умамъ.

— Герцогъ — рабъ и мученикъ своей знатности,— сказала про него Сибилла.

Съ того дня какъ смерть его отца, 25-ть лтъ тому назадъ, сдлала его обладателемъ майората, онъ ни разу не поступилъ такъ, какъ ему того хотлось бы. Ему приходилось вести жизнь, совершенно противорчившую его скромнымъ вкусамъ. Его окружала пышность, тогда какъ онъ былъ бы гораздо счастливе посреди боле простой обстановки, у него имлся цлый полкъ прислуги, а камердинеру его было нечего длать, онъ любилъ тишину, а принужденъ былъ устраивать блестящіе пріемы. Самъ онъ не охотился, но держалъ охоту для сосдей. Въ качеств крупнаго землевладльца, онъ занимался агрономіей, сельскимъ хозяйствомъ, скотоводствомъ, а также рыболовствомъ, потому что у него были и береговые участки. Но вс эти разнообразныя занятія были ему не по душ, а была у него своя страсть: онъ собиралъ коллекцію афишъ и программъ всхъ сортовъ, всхъ странъ и на всхъ языкахъ, иллюстрированныхъ или обыкновенныхъ. Коллекцію эту онъ имлъ въ виду завщать Британскому музею, а пока ему пришлось пристроить для нея еще одну башню. Ему хотлось бы посвятить себя исключительно этой коллекціи, но времени у него на это не было, и онъ поручилъ все дло одному своему университетскому товарищу-неудачнику, котораго сдлалъ у себя библіотекаремъ.

Жена его, высокая дама, сильно смахивавшая на мужчину, обладала лошадинымъ профилемъ, рзкими чертами лица и грубымъ голосомъ. Все существо ея носило печать глубокой скуки, заразительно дйствовавшей на ея собесдниковъ и мало-одобрительной. На дл она проявляла банальную любезность, удляя каждому гостю ровно столько вниманія, сколько ему подобало. Она принадлежала къ тому сорту англичанъ, которые не признаютъ ничего вн своего отечества, и могутъ исколесить весь свтъ, не поддавшись космополитизму. Не признавая въ теоріи никого, кром своихъ соотечественниковъ, на практик она только терпла остальныхъ, хотя, въ сущности, не ихъ была вина, если они не родились дтьми Великобританіи. А потому она оказала прекрасный пріемъ Фабрицію Пизани, тмъ боле, что онъ былъ лишенъ титула, она признавала только англійскую знать и питала непобдимое недовріе къ итальянскимъ маркизамъ, французскимъ графамъ, русскимъ князьямъ и нмецкимъ баронамъ! Безукоризненно добродтельная сама, она считала добродтель не только самымъ первымъ долгомъ женщины, но главной обязанностью знатной дамы. Вся скандальная хроника свта, вс эти исторіи, достоврныя или нтъ, глубоко огорчали ее, и она считала необходимымъ тушить всякій вспыхнувшій скандалъ. И пока подозрваемая женщина не оказывалась безнадежно скомпрометтированною, она такъ твердо защищала ее и прикрывала своей собственной безупречностью, что въ ея присутствіи робко смолкали самые отптые сплетники. Примрная жена своему хилому супругу, она любила и уважала его какъ мужа, но еще боле какъ герцога Росмонда. Она нжно любила и превосходно воспитала своихъ семерыхъ дтей, а если оказывала нкоторое предпочтеніе старшему, лорду Буканану, такъ это потому, что тотъ былъ наслдникомъ имени и титула. Но какъ ни гордилась она именемъ Росмондъ, она не забывала, что принадлежитъ по рожденію въ роду Лайсморовъ, почему и прощала Сибилл ея полу-французское происхожденіе, твердо помня, что она — жена ея брата Боклерка. Герцогиня Викторія, Вики — въ домашнемъ кругу,— была ни добра, ни зла, а только безупречно корректна.

Въ этой аристократической сред, гд царили благопристойность и благовоспитанность, гд все шло спокойно, точно разъ навсегда заведенная машина, Фабрицій сразу почувствовалъ себя превосходно. За обдомъ онъ предавался своему излюбленному занятію — наблюденіямъ. Сосдкой его была сестра хозяйки дома, лэди Гладисъ, миссисъ Вилье-Кемпбель по мужу, женщина не первой молодости, съ совершенно безцвтнымъ лицомъ и жидкими волосами, до того незамтная, что ее можно было бы принять за простую гувернантку, не сверкай великолпные сафиры на ея атласномъ плать кофейнаго цвта, прискорбно схожаго съ цвтомъ ея лица. Но стоило ей заговорить — и природное благородство сейчасъ же ярко выступало въ ней. Она была добра, проста, очень образованна, умла поддерживать разговоръ и вовремя молчать. Фабрицій слдилъ издали за оживленной Сибиллой, спрашивая себя неотступно: ‘Что таится у нея въ прошломъ? А въ настоящемъ? Что у нея на сердц’?

Посл обда дамы удалились въ гостиную, а мужчины остались курить. Французы находятъ этотъ обычай дикимъ, но это сужденіе неправильно: уходя, дамы избираютъ лучшую долю, не дожидаясь, чтобы мужчины сами оставили ихъ, чтобы удрать потихоньку въ курилку. Когда вс опять сошлись, Фабрицію удалось поговорить довольно долго съ Сибиллой, и они условились пойти на слдующее утро къ обдн въ католическую церковь.

Когда дамы удалились,— мужчины ушли въ курилку и долго сидли тамъ. Вс переодлись предварительно въ шолковые или фланелевые вестоны разнообразнйшихъ оттнковъ, такъ какъ гардеробъ всякаго элегантнаго англичанина изобилуетъ всевозможными сюрпризами, не хуже женскихъ гардеробовъ. Закурили сигары и даже трубки. Фабрицій охотно ушелъ бы къ себ, но онъ находилъ, что если не хочешь мнять свои привычки, то безполезно мнять среду, а потому и остался съ другими. Каждый наперерывъ старался оказать ему любезность, и ему пришлось сначала выдержать длинный, безцвтный разговоръ съ хозяиномъ дома, а потомъ имъ завладлъ маркизъ Лайсморъ, желая оказать особое вниманіе пріятелю Сибиллы. Это былъ 70-лтній старикъ, съ удивительно тонкой таліей, поразительно изящными чертами лица и небольшой сдой бородой. Онъ улыбался тонкой улыбкой стараго дипломата и отличался привтливыми, мягкими манерами. Въ заключеніе, Фабрицій попалъ въ плнъ къ мистеру Вилье-Кемпбелю, умному весельчаку, отважному охотнику и страстному любителю моря, гд онъ проводилъ все свободное отъ засданій палаты общинъ время, катаясь на собственномъ парусномъ катер. Но ничто не интересовало Фабриція. Машинально разговаривая, онъ думалъ свою неотвязную думу, слышалъ только голосъ Сибиллы, видлъ передъ собою ея прощальную улыбку…

На слдующее утро, возвращаясь изъ церкви, Сибилла отослала экипажъ и повела Фабриція черезъ паркъ, желая показать ему пресловутую Буканановскую рододендровую рощу. Роща эта утопала теперь въ цвтахъ.

— Я не могу осуждать васъ за ваше предпочтеніе, отдаваемое француженкамъ,— говорила Сибилла.— Но не забывайте, что вы здсь въ стран флрта.

— Я не люблю его… По моему, двушекъ слдуетъ уважать безусловно, иначе он много теряютъ…

— Пожалуй… Но иногда уваженіе къ нимъ доходить до того, что ихъ совсмъ забываютъ любить.

Былъ ли это намекъ на прошлое? Въ тон Сибиллы слышалась легкая иронія, но ни тни горечи.— Да, она права, но извиненіе мужчинъ — въ томъ, что они не знаютъ, какъ приступиться къ двушкамъ. Имъ оттого не легче? Возможно, но все же эта манера англичанокъ ловить мужей съ помощью флрта весьма непріятна, хотя онъ отнюдь не сомнвается, что он, все-таки, безупречныя двушки и будутъ такими же женами. Впрочемъ, флртъ — вещь глупая, а настоящее удовольствіе — это ухаживанье за молодыми женщинами.

— О, безнравственный французъ!.. Здшнія дамы добродтельны… когда он добродтельны…

Вотъ это-то и непріятно. Дло не въ безнравственности, нельзя же вчно быть безнравственнымъ. Но такіе, какъ онъ, для здшнихъ дамъ не существуютъ. Можно быть и добродтельной, и слегка пококетничать: а то что проку въ тхъ женщинахъ, которыя не занимаются мужчинами!

— Вы же ихъ осуждаете, когда он это длаютъ.

— Это мы изъ ревности… Намъ хочется, чтобы вс женщины старались намъ нравиться, даже если мы не влюблены въ нихъ. И женщины должны быть обольстительны или казаться такими. Безъ легкаго, тонкаго кокетства женщина ничего не стоитъ. Возьмемте, напримръ, маленькую миссисъ де-Лесль… Она могла бы быть прелестной, если бы хоть немного принарядилась, а то можно подумать, что она себя умышленно уродуетъ…

— Именно умышленно. Мужъ ея — настоящій Отелло, довольно рдкій типъ на родин Шекспира. Служилъ онъ офицеромъ въ Индіи и встртился какъ-то въ деревн, во время отпуска, съ этой маленькой Анни, третьей или четвертой дочерью одного епископа… И къ этому вамъ слдуетъ привыкать. Завтра у насъ обдаетъ тоже одинъ епископъ съ цлымъ эскадрономъ дочекъ, хорошихъ невстъ и бойкихъ барышенъ… Анни была безприданница, но ни одинъ влюбленный англичанинъ надъ этимъ не задумывается. Черезъ недлю они были помолвлены.

— Вотъ-то скоропалительность! Впрочемъ, браки тутъ оттого не несчастне…— сказавъ это, онъ спохватился, но слишкомъ поздно, и Сибилла замтила:

— Но и не счастливе. Бракъ всегда — лотерея. Мужъ Анни вышелъ въ отставку и увезъ жену въ свое имніе, гд они и живутъ круглый годъ точно дикари. Онъ ревнуетъ жену ко всему міру, хочетъ, чтобы она принадлежала ему одному. Онъ приходится единственнымъ племянникомъ герцогу Росмонду, почему и не могъ отказаться отъ поздки сюда, но съ его стороны это величайшая жертва. Жена его боготворитъ, уступаетъ во всемъ его вол и совсмъ собою не занимается… Но теперь ей придется декольтироваться каждый вечеръ, и для бднаго де-Лесль это будетъ пыткой.

— О, Боже, не станутъ же люди смотрть на ея плечи, хотя они стоютъ вниманія. Нехорошо только, что они не одного цвта съ шеей…— Мужу ея это нравится. Дездемона избавила бы себя отъ многихъ непріятностей, еслибы подражала этой Анни.— Впрочемъ, въ Англіи не убиваютъ по страсти, а такъ какъ по закону за убійство вшаютъ, то эта перспектива расхолодитъ любого ревнивца, почему здсь скоре разводятся.

— Но какъ же поступали прежде? Измняли, полагаю, не рже, убивали меньше, и не разводились вовсе.

— Какъ-нибудь устраивались, — возразила Сибилла.— Изъ всякаго положенія можно найти выходъ, что гораздо предпочтительне скандала…

Когда они очутились передъ замкомъ, Сибилла освдомилась у лакея, пріхалъ ли съ ночнымъ поздомъ лейтенантъ Монтэгю, и получила утвердительный отвтъ. Фабрицій не разъ встрчался въ Лондон съ этимъ Монтэгю, рослымъ офицеромъ, прозваннымъ ‘маленькимъ Бобби’, что противорчило его громадной фигур.

— Вы такъ нетерпливо ждали прізда этого верзилы?— спросилъ Фабрицій, на что Сибилла отвчала насмшливо и сухо:

— Я имю къ нему дло…— Она поручила лакею передать лейтенанту Монтэгю, что ждетъ его посл завтрака въ библіотек, и ушла къ себ.

Фабрицій самъ не понималъ, отчего онъ злится? Неужели онъ ревнуетъ ее къ этому молокососу? Какой вздоръ!..

Празднества въ Букананъ-Тоуэрс начались съ того, что избирательные комитеты графства явились привтствовать молодого лорда Буканана, будущаго представителя ихъ въ палат общинъ. Молодой человкъ отвчалъ имъ настоящими политическими рчами, и это побудило Фабриція обратить вниманіе на героя этихъ празднествъ, которымъ онъ до сихъ поръ мене всего интересовался. Онъ оказался умнымъ и образованнымъ. Пройдя черезъ кембриджскій университетъ, онъ перешелъ въ одинъ изъ нмецкихъ университетовъ, а въ промежуткахъ между ученіемъ усплъ объхать Индію и весь крайній Востокъ, Америку и Канаду. Теперь онъ собирался постить Австралію.

Празднества продолжались три дня, и никто изъ вассаловъ герцога не былъ забытъ или обдленъ. Посл парадной трапезы третьяго дня состоялись живыя картины подъ руководствомъ сэра Фердинанда Сэнтона, пріхавшаго съ цлымъ новымъ транспортомъ гостей, а затмъ танцы. Невзрачная фигурка хозяина дома до того терялась посреди грандіознаго великолпія всей обстановки, что кто-то изъ гостей обратилъ на это вниманіе другихъ. Но Фабрицій возразилъ:

— Хотя я и рискую прослыть снобомъ, но лично мн герцогъ кажется почти величественнымъ въ этой атмосфер пышности.

— Вотъ гд тайна престижа великихъ міра сего,— нравоучительно замтилъ Бобъ Монтэгю.— Не протестуйте, господа, а спросите лучше, какъ думаютъ объ этомъ дамы.

Фабрицій пожаллъ, что нечаянно вызвалъ эти непріятныя слова.

Наканун отъзда гостей, Вилье-Кемпбель предложилъ желающимъ морскую прогулку. Предложеніе его было одними принято, другими — нтъ. Не приняла его и Сибилла, говоря, что непремнно узжаетъ на слдующій день, потому-что приглашена къ богачамъ Берри на всю недлю скачекъ. Герцогиня промолчала изъ благовоспитанности, а Бобъ Монтэгю объявилъ, что тоже детъ къ Берри. Это было безтактно, и Фабрицій злорадно отмтилъ про себя его неловкость.

Какъ ни уговаривали Сибиллу остаться еще на два дня, она не сдавалась, а на замчаніе одного изъ родственниковъ, что ее никогда не считали такой ярой любительницей скачекъ, она возразила:

— Да, я мало интересуюсь ими.

— Кстати объ этихъ Берри,— вдругъ заявила Анни де-Лесль невпопадъ, какъ и всегда:— я прочла сегодня въ ‘Morning Post’, что герцогъ Корнваллисъ тоже общалъ быть у нихъ…

Вышло неловко. Первымъ заговорилъ Вилье-Кемпбель:

— Лесли тоже приглашенъ. Я слыхалъ, что будетъ крупная игра.

Посыпались всевозможныя замчанія. Сибилла сидла невозмутимо. Герцогиня поспшила замять этотъ разговоръ, вопросъ о морской прогулк возобновился, и Фабрицій тоже отказался принять въ ней участіе, ссылаясь на необходимость вернуться немедленно въ Лондонъ.

— Отчего вы не хотите остаться?— спросила его, немного спустя, Сибилла.— Онъ отвчалъ, что безъ нея ему тутъ длать нечего, потому что его приняли здсь только ради нея.— Это только доказываетъ, что онъ незнакомъ съ англійскимъ,— нтъ, врне — съ шотландскимъ гостепріимствомъ. Отнын онъ будетъ здсь всегда желаннымъ гостемъ, тутъ ли она, или нтъ.— Все равно, онъ предпочитаетъ ухать, но надется, что ему скоро удастся вновь увидть ее, если только она не погибнетъ совсмъ въ этомъ капищ золотого тельца, куда общала ввести и его.

— Непремнно… въ другой разъ.

— На этотъ разъ вы довольствуетесь своими обычными обожателями?

Она отвчала съ серьезной улыбкой:

— Я ду туда только для одного человка… Нтъ, не для того, о которомъ вы думаете… Если же вамъ хочется непремнно знать, для кого, то слушайте: меня влечетъ туда полковникъ Лесли.

И улыбка ея обострилась.

‘Отчаянная кокетка, вотъ и все’, — разочарованно подумалъ Фабрицій.— ‘Какъ жаль’!..

IV.

Недлю спустя, весь Лондонъ читалъ слдующія строки въ утреннихъ газетахъ:

‘Мы предпочли бы умолчать о скандал, происшедшемъ въ замк одного изъ членовъ палаты общинъ, извстнаго своимъ, богатствомъ. Но исторія эта, къ несчастію, настолько огласилась, что мы не можемъ пройти ее молчаніемъ. Одинъ изъ высшихъ чиновъ арміи, принятый въ большомъ свт повсюду, позволилъ себ неправильность въ игр въ баккара, и это не взирая даже на присутствіе высокой особы, удостоивающей его своего особаго расположенія. Мы приведемъ боле обстоятельныя подробности тогда, когда наши свднія подтвердятся настолько, что мы не будемъ рисковать ввести въ заблужденіе публику насчетъ этой прискорбной исторіи’.

Всть эта разнеслась сейчасъ же повсюду, а для гостиныхъ и клубовъ загадки тутъ не было. На другой же день появилась новая замтка:

‘Наши читатели сами поняли, на кого мы намекали вчера. Отнын нтъ никакой нескромности назвать имя, которое теперь уже у всхъ на устахъ. Прискорбный инцидентъ случился у мистера Лорана Берри, въ замк котораго гостилъ герцогъ Корнваллисъ. Назовемъ въ числ гостей, собравшихся туда, чтобы имть счастіе встртиться съ герцогомъ,— графиню Боклеркъ, миссъ Маріонъ Морганъ, знаменитую authoress, полковника сэра Арчибальда Лесли, лейтенанта Роберта Монтэгю, вице-адмирала Гаскойна, многихъ выдающихся парламентскихъ дятелей и тузовъ финансоваго міра.

‘Повидимому, сэра Арчибальда Лесли подозрвали уже съ нкоторыхъ поръ. За игрой его было ршено слдить, и вотъ разъ вечеромъ, когда герцогъ Корнваллисъ удалился уже въ свои аппартаменты, присутствующіе гости убдились во-очію, что полковникъ позволилъ себ нсколько разъ передернуть. Приводя здсь это обвиненіе, мы не можемъ не оговориться, что приводимъ только слухи. Говорятъ, что сначала полковникъ Лесли защищался необыкновенно энергично и сослался на своего высокаго покровителя. Но посл бесды съ герцогомъ въ присутствіи хозяина дома, его старшаго сына, лейтенанта Монтэгю и вице-адмирала Гаскойна, своихъ понтеровъ, говорятъ, что полковникъ далъ слово никогда боле не играть въ карты, за что ему было общано молчаніе о случившемся.

‘Какимъ образомъ огласилась эта тайна? Въ первую минуту это кажется удивительнымъ, но вдь не слдуетъ забывать, какъ трудно скрыть совершенно подобную исторію отъ многочисленной домашней челяди. Нечего и говорить, что гости мистера Берри не могутъ быть заподозрны въ этой огласк’…

Третій разсказъ кончался иначе:

‘Говорятъ, что герцогъ не допустилъ къ себ полковника Лесли, вполн вврившись честному слову игроковъ, уличившихъ полковника, особенно лейтенанта Монтэгю, взявшаго на себя обязанность прослдить игру сэра Арчибальда. Приписывать же огласку фактовъ, подлежавшихъ тайн, домашней прислуг, какъ длаютъ это иные изъ нашихъ собратій, могутъ только люди, не слыхавшіе разсказа одного изъ офицеровъ, очевидцевъ этой исторіи. Значитъ ли это, что полковникъ уже нарушилъ данное слово и тмъ развязалъ остальныхъ. Въ виду недавности всего случавшагося, предположеніе это неправдоподобно, и мы предпочитаемъ не врить существованію какого бы то ни было договора, потому что мы не можемъ допустить нарушеніе слова со стороны одного изъ присутствовавшихъ’.

По другимъ свдніямъ можно было, дйствительно, предположить, что полковникъ Лесли не давалъ никакого общанія, потому что оно было бы равносильно полному признанію… При подобныхъ условіяхъ обвинять некого, а потерпвшій воленъ обличать клевету.

Но если газеты, трепеща предъ грознымъ закономъ о пасквил, не обвиняли прямо, то ни одна изъ нихъ не отрицала возможности вины. Иныя утверждали, что полковникъ Лесли не прибгалъ къ заступничеству герцога, котораго вовсе не было въ зал во время игры, другія утверждали противное. Возгорлась отчаянная полемика, радикальныя газеты поощряли огласку, требуя, чтобы уличенный въ неправильной игр офицеръ не сохранялъ своего почетнаго званія военнаго. Впрочемъ, самое лучшее — ждать окончанія слдствія, конечно производящагося въ главномъ штаб. Консервативныя газеты жалли объ огласк, помшавшей замять прискорбное дло, потому что общественная нравственность никогда не выигрываетъ отъ выставки на показъ слабостей и пороковъ. Единичный фактъ не можетъ затрогивать чести британской арміи въ глазахъ каждаго здравомыслящаго гражданина. Дло начальства добиться добровольной отставки виновнаго. Газетная полемика всполошила и общественный муравейникъ. Повсюду пошли нескончаемые толки и пересуды. Но неизмнно самые горячіе, бурные споры завершались чьимъ-нибудь совершенно безобиднымъ замчаніемъ: ‘Все это весьма прискорбно’…

Какъ-то разъ у Максвеля, въ присутствія Фабриція, кто-то намекнулъ, что полковникъ былъ, пожалуй, жертвой тайныхъ возней.— А разв у сэра Арчибальда имлись такіе свирпые враги?— А если тутъ замшана женщина?— Но это еще худшее обвиненіе — и примнить его не къ кому.— Но куда же двался самъ Лесли?— Онъ скрывается.— Ну, вотъ, будь это только клевета, разв онъ спасовалъ бы?— А если дйствительно замшана женщина, то и искать ему не съ кого.— Ну, все-же Берри отвтственъ, какъ хозяинъ дома. Да и Монтэгю трубить объ этомъ повсюду, и будь это неправда — Лесли давно бы исполосовалъ его хлыстомъ.— На-дняхъ полковника видли въ главномъ штаб.— А какой у него былъ видъ?— Надменный, по обыкновенію.— Да, его на это хватитъ.— Нисколько, его встртили на черингъ-кросскомъ вокзал, и, говорятъ, на немъ лица не было.— Удрать, значитъ, на континентъ! Скверно.— Вовсе нтъ, ухалъ къ себ въ имніе. Такъ ли, сякъ ли, а фактъ тотъ, что онъ точно сквозь землю провалился.

Фабрицій призадумался, а когда и его кузенъ Максвелъ присоединился къ мннію о возможности тайнаго женскаго вмшательства, онъ прямо вспылилъ.

— Иныя женщины вполн способны на это, — возразилъ тотъ съ своей слегка насмшливой флегмой.— Впрочемъ, я ничего не утверждаю. Лесли плутовалъ въ картахъ, это доказано. Онъ самъ попался въ подставленную ему ловушку. Что же тутъ дурного? Сорвавшій съ него маску — только исполнилъ общественный долгъ.

Фабрицій припомнилъ, что ему уже разъ говорили, что это непремнно случится, и спросилъ, почему этого не сдлали раньше.

— Э! mon cher, разв вы не знаете, какая царитъ въ клубахъ беззаботность. Такія грязныя исторіи и поднимать-то страшно: въ случа неудачи, самъ рискуешь осрамиться. Но подъ вліяніемъ иныхъ давленій люди иногда ршаются,— что и сдлалъ нашъ отважный маленькій Бобби.

— Вы какъ будто что-то знаете.

— Ровно ничего. Я возстановляю факты по собственному разумнію. И вотъ какъ мн представляется вся эта исторія. Лесли — циникъ, нахалъ и ядовитъ, какъ змя. Допустимъ, что какая-нибудь женщина иметъ на него зубъ. И вотъ она тихонько подстраиваетъ такую месть, которая въ то же время обличаетъ общественное злоупотребленіе. Для этого она заручается помощниками. Полковникъ имлъ всегда глупость идти по стопамъ герцога въ любовныхъ похожденіяхъ. А потому допустимъ, что онъ ухаживаетъ за близкой герцогу женщиной, та открываетъ своему высокому покровителю глаза, и герцогъ, вопреки своей обычной доброт, приходитъ въ негодованіе и предоставляетъ вроломнаго любимца его судьб. Все это, какъ видите, очень просто, и некрасиво только поведеніе самого Лесли, поплатившагося за свое нахальство. Скоро о немъ позабудутъ вовсе… Наконецъ, я, быть можетъ, и ошибаюсь, хотя гипотеза и вроятна.

Фабрицій понималъ ея вроятіе лучше всхъ. Вскор въ газетахъ появилась краткая замтка, гласившая о назначеніи другого офицера на мсто Лесли, вычеркнутаго изъ списковъ арміи потому, что ‘ея величество не нуждается боле въ услугахъ этого офицера’. Это было до того жестоко, что Фабрицій похолодлъ отъ ужаса.

Во все время этого скандала, Сибиллы не было въ Лондон, и Фабрицій не видлъ ея, но когда скандалъ поутихъ, онъ получилъ отъ Сибиллы приглашеніе отобдать съ нею на слдующій день. За столомъ въ начал между ними царила нкоторая неловкость. Сибилла не заикнулась объ исторіи Лесли, но Фабрицій, наконецъ, не вытерплъ, заговорилъ о ней, и, конечно, они заспорили. Когда Фабрицій намекнулъ, что тутъ должна быть тайна, разъ честный офицеръ ршился нарушить данное слово, она сейчасъ же возразила, что секретъ, извстный пятнадцати лицамъ, не можетъ считаться секретомъ. Наконецъ, хотя Берри и хорошіе люди, отъ нихъ нельзя требовать скромности и такта, необходимыхъ въ такомъ дл.

— Да, т, кто выбрали ихъ своимъ орудіемъ,— знали, что длали.

Сибилла не сморгнула. Въ такомъ случа нечего обвинять одного Боба Монтэгю, онъ легкомысленный повса и всегда можетъ проговориться.— Полно, не дйствовалъ ли онъ съ умысломъ?— Что же, онъ предполагаетъ, что Бобу было выгодно обезчестить Лесли. Зачмъ?— Чтобы понравиться какой-нибудь прекрасной дам… Надо надяться, что эта дама вознаградила своего рыцаря по заслугамъ…

Легкая краска бросилась Сибилл въ лицо и гнвный огонекъ сверкнулъ въ ея глазахъ, но она сейчасъ же овладла собой и улыбнулась.— О, доблестному рыцарю служитъ наградой позволеніе носить цвта своей дамы.

— Все же месть слишкомъ жестока.

— Не слдуетъ судить объ этомъ, не зная, каково было оскорбленіе,— серьезно отвчала Сибилла.— Сама жизнь виновата въ этой жестокости, а люди защищаются по мр своихъ силъ.

Фабрицій понималъ, что ему не слдуетъ идти дальше, но онъ не могъ остановиться. Какъ это непріятно, что все это случилось при герцог, и какъ жаль, что онъ бываетъ въ такихъ домахъ, гд подобныя исторіи всегда возможны!— Отнын герцогъ въ такихъ домахъ бывать не будетъ.— Вотъ какъ! Онъ ей это общалъ?— Да, она взяла на себя смлость намекнуть ему на это. И Сибилла высокомрно оборвала разговоръ. О, какъ мало интересовался теперь Фабрицій психологіей этой женщины! Онъ былъ просто влюбленъ и безумно ревновалъ, понимая, что сердце ея занято не имъ. Онъ любовался ею. Какъ прелестна она въ этой странной, длинной туник изъ индійскаго мягкаго шелка блднаго цвта морской волны, такъ чудно гармонирующаго съ ея нжнымъ цвтомъ лица и золотистыми волосами. Египетскіе аграфы изъ ляписъ-лазури придерживали драпировки на плечахъ, а ея безупречно прекрасныя, изящныя руки, плечи и шея выступали во всей своей красот. Она сидла спокойная и улыбающаяся, точно не чувствуя на себ его страстнаго, жгучаго взгляда.

Къ концу обда ей подали письмо. Хотя Фабрицій сейчасъ же отвернулся, онъ усплъ разсмотрть квадратный блдно-желтый конвертъ изъ толстой веленевой бумаги, безъ всякаго вензеля или герба. Фабрицій былъ такъ настроенъ, что въ этомъ обыкновенномъ явленіи ему почудилась тайна. Ему показалось, что Сибилла слегка покраснла, и что въ глазахъ ея промелькнуло смущеніе, колебаніе и какъ бы сожалніе.

— Скажите, что хорошо,— отвтила она лакею.

Они перешли въ большую гостиную нижняго этажа, и между ними закралась смутная неловкость, ими самими не сознаваемая. Фабрицій досадовалъ, что она принимаетъ его такъ чинно тутъ, а не въ своемъ ‘будуар’, какъ всегда. Онъ сознавалъ, что это глупо, что англійскій этикетъ требуетъ этой чинности посл обда, и что нарушеніе этого правила скандализировало бы прислугу, но раздраженъ онъ былъ до того, что придирался ко всему.

Вечеръ былъ душный, и хотя широкія окна, выходившія въ паркъ, были распахнуты, воздуху было мало, и Сибилла обмахивалась большимъ веромъ изъ павлиньихъ перьевъ. По ея просьб, Фабрицій слъ за рояль. Исполнивши Rverie Шумана, онъ перешелъ къ вещицамъ Грига и Мошковскаго, а потомъ къ отрывкамъ изъ Вагнера. Отъ Лоэнгрина, Тангейзера и Валькиріи онъ перешелъ къ Зигфриду, Парсифалю и, наконецъ, къ прелюдіи Тристана, этой дивной и скорбной симфоніи любви, любви роковой, любви смертельной, любви плотской, любви нервовъ, символу и синтезу любви. Онъ игралъ долго, съ увлеченіемъ, самъ пьяня отъ этой сладострастной музыки. Висвшее противъ него зеркало отражало Сибиллу, слушавшую его въ мечтательной поз, съ полу-прищуренными глазами и блуждающей улыбкой на полу-открытыхъ губахъ. Но внезапно взглядъ его упалъ на фотографическій портретъ въ серебряной рамк съ короной. Не разъ видалъ онъ этотъ портретъ и не обращалъ на него вниманія, но сегодня кровь бросилась ему въ голову, онъ скомкалъ конецъ пьесы и всталъ, ссылаясь на усталость.— Еще бы! Она поблагодарила его и предложила прохладительнаго питья. И пока онъ пилъ, онъ чувствовалъ на себ ея взглядъ, какой-то странный. Разговоръ не вязался. Она рвала машинально на клочки полученную записку, украдкой взглядывая въ глубину гостиной. Фабрицій взглянулъ туда же и замтилъ столовые часики, стрлка которыхъ показывала 11, слегка потягиваясь и подавляя звокъ, она сказала:

— Конечно, это съ моей стороны не любезно, но мы съ вами немного устали, и не слдуетъ забывать, что мы демъ завтра на гонку въ Генлэ. Самый удобный поздъ десятичасовой и опоздать на него не слдуетъ.

— Иначе говоря, вы меня выпроваживаете.

— Замтьте,— вжливо. Къ тому же, мы такъ скоро увидимся…

Никогда еще Фабрицій не допускалъ себя до ревниваго шпіонства, но сегодня, пройдя уже порядочный конецъ по парку, онъ повернулъ обратно и очутился вновь передъ домомъ Сибиллы. Огни были потушены везд, свтились только окна ея спальни въ верхнемъ этаж. Ему стало вдругъ стыдно, и онъ чуть-было не ушелъ, какъ вдругъ освтились окна того будуара, куда его сегодня не допустили. Онъ спрятался подъ деревьями. Скоро къ дому Сибиллы подъхала рысью карета, запряженная превосходною лошадью, и остановилась. Изъ кареты вышелъ господинъ во фрак, и Фабрицій узналъ въ немъ именно того, кого ожидалъ увидть. Поститель позвонилъ, дверь моментально отворилась и сейчасъ же захлопнулась за нимъ. Кучеру въ черной ливре не было отдано никакихъ приказаній, но онъ сейчасъ же тронулъ лошадь и ухалъ.

‘Болванъ!— заскриплъ сквозь зубы Фабрицій.— Ну, вотъ, ты хотлъ убдиться лично, и убдился, нечего сказать, приличнымъ способомъ’!..

Недля гонокъ въ Генлэ, отстоящемъ отъ Лондона всего на часъ зды, считается самой фешенебельной цлью прогулки. Вокзалъ принимаетъ въ эти дни особенно праздничный видъ, весь блестящій свтъ стекается сюда. Цвточницы такъ и снуютъ между группами. Передъ раскрытой дверкой вагона, гд онъ заране занялъ два мста, Фабрицій ходилъ взадъ и впередъ, поджидая Сибиллу. Утромъ, проснувшись, онъ чуть-было не телеграфировалъ ей, что не можетъ хать, но непобдимое желаніе влюбленнаго видть, слышать и говорить съ предметомъ страсти погнало его на станцію.

Сибилла явилась въ самую послднюю минуту. Чего онъ волнуется? Она не опоздала. А въ Англіи всегда такъ: хотя бы въ Индію узжали,— являются къ отходу позда, а иначе, съ этой маніей перемщенія, жизни не хватитъ.

Въ вагон она сидла съ немного утомленнымъ видомъ, съ наслажденіемъ вдыхая время отъ времени пряный ароматъ снопа пестрой гвоздики, положеннаго Фабриціемъ ей на колни, улыбаясь какой-то далекой, загадочной улыбкой. Вотъ она подавила звокъ… Не плохо ли она спала? Ничуть, она всегда отлично спитъ. Вставать рано утромъ всегда неохота. Вотъ и теперь ей еще хочется спать. Онъ видитъ, что она хорошо сдлала, отославши его вчера пораньше… Онъ съ трудомъ воздержался отъ дерзкаго отвта и только смотрлъ на нее въ упоръ. Но она выдерживала его взглядъ такъ невозмутимо, что онъ первый опустилъ глаза.

Волшебное зрлище представляетъ въ Генлэ Тэмза, съ своей прозрачной голубой водной поверхностью между извилистыхъ зеленыхъ луговыхъ береговъ. Но ни красота окружающей природы, ни пестрая, оживленная картина безчисленныхъ лодокъ, разнообразно и изящно украшенныхъ цвтами и зеленью, съ яркими, нарядными туалетами сидвшихъ въ нихъ дамъ и свтлыми костюмами мужчинъ, ничто не веселило Фабриція. Онъ не выходилъ изъ мрачной задумчивости, и скоро Сибилла, пытавшаяся въ начал развеселить его, предоставила его самому себ. Онъ попробовалъ заинтересоваться гонкой, но видъ состязующихся гребцовъ, съ горящими какъ уголья глазами и потными лицами, показался ему до-нельзя противнымъ и смшнымъ. Но когда одинъ изъ побдителей, Бобъ Монтэгю, явился на лодку, гд находились Сибилла и Фабрицій, видъ этого высокаго молодца съ могучими руками и шеей, блыми какъ у женщины, вывелъ Фабриція изъ себя. Побдителя громко привтствовали, и, подъ шумъ общаго гама, Фабрицій сказалъ на ухо миссъ Маріонъ Морганъ, которую онъ избралъ съ утра повренной своихъ колкихъ замчаній:

— Нечего сказать, вотъ подвигъ, достойный гренадерскаго офицера!

— А греческія преданія? А олимпійскія игры? А — mens sana in corpore sano?

— Полноте… просто своего рода каботинство, не боле, а что касается до ума, то этотъ юный герой — не что иное, какъ простодушный малый…

— Излишество ума иметъ тоже свои неудобства,— замтила Сибилла, услыхавшая его слова…— А съ простодушными какъ-то отдыхаешь… Да перестаньте дуться и демте съ нами пить чай въ Isthmian Club.

Скрпя сердце, онъ отправился съ Сибиллой, Маріонъ и Монтэгю въ клубъ, но сегодня ему ршительно не везло. Среди элегантной толпы на лужайк находился герцогъ Корнваллисъ, и съ замираніемъ сердца слдилъ издали Фабрицій за тмъ рукопожатіемъ, которымъ Сибилла обмнялась съ герцогомъ. Отнын онъ слдилъ за каждымъ движеніемъ Сибиллы съ совершенно инымъ чувствомъ, чмъ прежде: то не было уже дилеттантское любопытство наблюдателя, а ревнивое волненіе влюбленнаго…

На обратномъ пути, и Сибилла, и онъ, утомленные дневными впечатлніями, молчали, и только она останавливала на немъ порою загадочный взоръ. Въ город она попросила его посадить ее въ наемный кэбъ, потому что она отпустила сегодня изъ дому своего кучера.

— Если позволите, то я буду имть честь проводить васъ до дому.

Ему живо вспомнилось, что онъ видлъ вчера въ этотъ же часъ у ея дома, и голосъ его прозвучалъ такъ странно, что она съ удивленіемъ взглянула на него. Они подъзжали уже къ ея дому, когда она спросила его, долго ли думаетъ онъ пробыть еще въ Лондон. Онъ отвчалъ мрачнымъ тономъ, что скоро узжаетъ.

— А!.. Вамъ тутъ боле не весело?

— Хуже: я боюсь почувствовать себя скоро несчастнымъ… нтъ, я уже несчастенъ.

— И вы больше никогда не вернетесь?

— Боюсь, что такъ… Я началъ-было изучать Англію, но скоро явился одинъ интересъ, который заслонилъ собою все остальное… Занимающій меня вопросъ я изучилъ настолько, что съ меня довольно… Я не стремлюсь узнать то, чего еще не знаю…

Прощаясь съ нимъ на порог своего дома, она сказала:

— Приходите завтра въ пять часовъ… Мн хочется поговорить съ вами.

И на другой день она говорила ему:

— Я замчаю, что вы близко присматриваетесь къ моей жизни.

— Да, это правда, — и, красня, онъ спросилъ: — быть можетъ, ей это непріятно?— Нимало, къ тому же она знаетъ, что это его любимйшее развлеченіе, и она понимаетъ, что ему хотлось разгадать ту загадку, что онъ встрчалъ въ ней. Но онъ хорошо сдлалъ, что не наводилъ о ней справокъ у другихъ, а пытался разобраться самъ. Иначе онъ составилъ бы себ о ней совершенно превратное мнніе. Что думаютъ о ней остальные — ей все равно, но онъ, во имя прошлаго и давности ихъ дружбы, иметъ право знать больше, чмъ другіе. Обстоятельства толкнули ее на такой путь, котораго она никогда не избрала бы сама. Онъ зналъ ее Сибиллою де-Рошморъ, и вотъ эта-то Сибилла и хочетъ доврить ему свою тайну, какъ другу. И, плотно усвшись въ низкомъ кресл, она разсказала ему слдующее. Выходя замужъ, она не чувствовала еще любви къ своему мужу, но твердо ршилась быть ему врной и преданной женой, потому что обладала честною по природ натурой. Райскаго блаженства отъ брака она благоразумно не ожидала и невозможной добродтели отъ мужа не требовала. Считать его влюбленнымъ въ себя она имла полное право, потому что богатства ему не приносила. Но едва прожили они три мсяца на Лаго-Маджіоре, какъ ей пришлось убдиться, что мужъ ей измняетъ. Была ли вообще между новобрачными нкоторая холодность, или потому, что Сибилла всегда любила проводить нсколько часовъ въ день наедин съ самой собою, но она не требовала постояннаго присутствія мужа, на что такъ падки молодыя жены. А лордъ Боклеркъ частенько оставлялъ ее одну, подъ предлогомъ упражненій въ спорт, такъ излюбленномъ истыми британцами. И вотъ онъ переправлялся ежедневно на ту сторону озера, въ Палланцу, къ своей любовниц, которую онъ поселилъ тамъ одновременно съ водвореніемъ жены на противоположномъ берегу. Это была давнишняя связь, прерванная лишь на время…

На этомъ мст голосъ Сибиллы оборвался… Никогда не проститъ она этого оскорбленія… Фабрицій долженъ знать, что, за исключеніемъ самыхъ близкихъ родныхъ и ея друга Маріонъ Морганъ, эта тяжелая тайна неизвстна никому…

Узнала Сибилла правду про мужа совершенно случайно, отъ болтливаго итальянца-лодочника, катавшаго ее по озеру и не знавшаго, съ кмъ онъ говоритъ. Оказалось, что лордъ Боклеркъ давно уже состоялъ въ связи съ каскадной пвицей изъ ‘Альгамбры’, поссорился изъ-за нея съ родными и погрязъ въ омут разврата. Его родители, лордъ и лэди Лайсморъ, постоянно дрожали, какъ бы ихъ сынъ не обвнчался съ каскадной пвицей,— въ Англіи подобные браки такъ легко заключаются. Никакія вразумленія не дйствовали. Но вотъ Боклеркъ запутался въ длахъ до того, что и ростовщики не могли помочь ему. Тогда лордъ и лэди Лайсморъ предложили ликвидировать вс его долги, но подъ тмъ условіемъ, что онъ женится и выберетъ себ жену изъ хорошаго круга. Они думали, что женитьба положитъ конецъ его связи, полагая, что сынъ ихъ не потерялъ еще окончательно свою честь. Бросая чистую двушку въ его нечистыя объятія, они думали, что близость непорочной двической души очиститъ его испорченную душу. Лордъ Боклеркъ принялъ ихъ предложеніе, но въ Англіи найти невсту ему было трудно, кредиторы сильно прижимали его, и вотъ онъ отправился въ Парижъ, гд случайная встрча съ Сибиллой ршила все. Она подходила вполн къ требованіямъ его родныхъ и даже приходилась имъ родственницей.

Все это Сибилла узнала отъ него самого, потому что потребовала отъ него немедленнаго объясненія. Разсказалъ онъ все это крайне вжливо, но имлъ наглость пожалть, что она узнала правду именно въ этотъ день, такъ какъ на завтра особа эта узжаетъ изъ Италіи, и все могло бы быть исправлено. Цинизмъ этотъ пробудилъ въ Сибилл не ревность, а бшенство, и она-готова была убить мужа. Онъ оставилъ ее одну, она успокоилась и ршила просто ухать отъ него. Въ ней говорила оскорбленная гордость: это не простая измна, когда прощеніе возможно, а гнуснйшая продлка. Но какъ ей быть? Она хорошо понимала, что нарушить съ шумомъ и скандаломъ союзъ, освященный религіей и закономъ, нельзя, потому что это покроетъ позоромъ два безупречныхъ имени. Для ея бдной старухи-бабушки это будетъ страшнымъ ударомъ. Жить съ мужемъ она отнын не можетъ, но слдуетъ найти удобный и приличный исходъ. Она заперлась у себя, и мужъ не безпокоилъ ея. Въ Палланцу онъ боле не здилъ, потому что было незачмъ. Супруги встрчались только за столомъ, и его холодно-корректныя манеры не внушали неопытной Сибилл никакихъ опасеній. Но вотъ разъ вечеромъ онъ явился въ ея спальню совершенно пьяный. До той поры она не замчала въ немъ этого порока — такъ хорошо онъ умлъ владть собою. Онъ бросился на нее. Ей подвернулся подъ руку арабскій кинжалъ, принадлежавшій ея отцу, и съ которымъ она никогда не разставалась. Она всадила его въ мужа наугадъ. Онъ вырвалъ кинжалъ и, казалось, готовился заколоть ее, но споткнулся о медвжью шкуру, упалъ и выронилъ оружіе. Сибилла вновь завладла кинжаломъ, мужъ внушалъ ей теперь такое омерзніе, что вздумай онъ вновь броситься на нее — она заколола бы его какъ бшеную собаку. Но видъ крови отрезвилъ обоихъ. Онъ всталъ съ пристыженнымъ видомъ, сдлалъ надъ собою усиліе, оторвалъ рукавъ, при чемъ на плеч обнаружилась довольно глубокая рана, и попросилъ Сибиллу перевязать ее полотенцемъ. Затмъ онъ хладнокровно посовтовалъ ей смыть кровь, пока она свжа, и ушелъ къ себ, отказавшись отъ ея предложенія проводить его. На другой день онъ попросилъ ее забыть обо всемъ происшедшемъ, и она должна признаться, что тутъ онъ выказалъ себя настоящимъ джентльменомъ. Натура у него была желзная, да и рана легкая,— и Сибилла ухала въ Парижъ, какъ только рана зажила. Она должна была написать ему оттуда и условиться насчетъ будущаго, но на другой же день онъ телеграфировалъ ей, что узжаетъ въ Америку, а потомъ она узнала, что онъ вернулся къ своей любовниц и разъзжаетъ вмст съ нею. Съ тхъ поръ она его боле не видала. Лордъ Лайсморъ явился немедленно въ Парижъ, умолялъ ее не затвать развода, и она уступила ему, тоже не желая публичнаго скандала. Къ тому же она готовилась стать матерью. Ея собственныя средства были невелики, и она приняла предложенія родни мужа, съ которою осталась въ наилучшихъ отношеніяхъ, и которая длала все возможное, чтобы облегчить ея положеніе, считая себя невольною виновницей ея несчастія. Она обязалась жить въ Англіи. Ея сынъ, Реджинальдъ Олифаунтъ, наслдникъ титула маркиза Лайсмора, родился подъ кровлею дда. Не сразу полюбила она этого ребенка, этотъ живой залогъ ея ненавистнаго замужества. Но мать одержала въ ней верхъ, и она нжно привязалась къ крошк Реджи,— къ сожалнію, очень похожему на отца. Съ самаго ея возвращенія въ Парижъ, она никогда не принимала вида покинутой Аріадны и никому не повряла нанесеннаго ей оскорбленія. Чувство личнаго достоинства не позволяло ей этого, да и рана была не сердечная, а она была молода, и ей хотлось жить. Поведеніе ея мужа возвратило ей свободу. За нею, конечно, ухаживали, и мужчины воображали, что она нуждается въ утшеніи. Нтъ, она хотла не утшеній, а реванша, она не хотла, чтобы ее жалли и удивлялись, какъ мужъ могъ пренебречь ею? Она добивалась мести за свою поруганную честь, за свое обманутое довріе, и не заботилась, какъ эта месть отразится на ея репутаціи. Она хотла имть толпу поклонниковъ, внушать восторгъ, пусть добиваются ея благосклонности, пусть трубятъ о ней повсюду. Но для подобной цли необходима рамка утонченностей роскоши, среди которыхъ женщина хорошетъ и кажется особенно красивой. Вотъ почему она и согласилась на сдлку, предложенную ей родней мужа. И ей скоро удалось прослыть за модную женщину довольно легкаго поведенія, и если толки молвы дошли до лорда Боклерка, то онъ знаетъ теперь цну того, что онъ отвергъ. Но молва преувеличиваетъ, приписывая ей нсколькихъ любовниковъ. Любить она не хотла или не могла, а просто предавалась немного жестокому спорту разжиганія мужскихъ вожделній, не уступая никому. Т, кто хвастаются ея благосклонностью, просто лгутъ изъ тщеславія или досады. Въ начал эти сплетни ее волновали, но потомъ она закалилась. Бываютъ и очень крупныя непріятности, случается подвергнуться оскорбленію, а это влечетъ подчасъ за собою крупное возмездіе…

Фабрицій понялъ, на кого она намекаетъ.

Выслушавъ ея разсказъ, онъ замтилъ ей, что, должно быть, она никогда не встрчала истинно любящаго сердца…— Впрочемъ, нтъ: кажется, одинъ разъ она отъ этой игры и воздержалась… Да, онъ не ошибается, иногда встрчаешься съ такою страстью, что съ нею шутить нельзя: все или ничего… Наконецъ, герцогъ — разъ уже Фабрицій принуждаетъ ее высказаться до конца — вполн достоинъ любви… Кром того, такая блестящая побда вполн отвчала ея планамъ. Рано ли, поздно ли, а это было неминуемо. И вотъ она уступила герцогу… Ничего лучшаго и придумать было нельзя!

Говоря это, она улыбнулась такой прелестной, намренно циничной улыбкой, что Фабрицій не вытерплъ… Положимъ, она права, но вдь въ такихъ случаяхъ приходится зависть отъ своего высокаго покровителя. Нельзя отказываться ни отъ его приглашенія… ни отъ его посщенія…— Ахъ! вотъ это прекрасно! онъ осмлился шпіонить за нею! Тмъ хуже для него… Кто подслушиваетъ у дверей, тотъ рискуетъ услышать что-нибудь тяжелое для себя. Шпіонство должно терпть кару. Но она на него не сердится, она не таить своей жизни, если и не выставляетъ ея напоказъ. Имющій очи, да видитъ… или угадываетъ.

— Но какъ прикажете поступить влюбленному въ васъ ревнивцу?

Любить ее не надо. Поздно. Она любитъ другого…— Полно, такъ ли? Она только-что говорила объ удовлетвореніи своей гордости…— Вотъ именно, она, можетъ быть, способна любить не иначе, какъ изъ гордости…

— Вы клевещете на себя.

— Нисколько. А хотите ли знать, что именно заставило меня отршиться отъ обычной холодности? Герцогъ обратить вниманіе на лэди Родерикъ Сенъ-Моръ. И вотъ я вспомнила, что нкогда эта красавица отвлекла отъ меня интересовавшаго меня человка, и мн показалось интереснымъ отбить у нея герцога.

Что она говоритъ?! Возможно ли это? И, глубоко потрясенный, онъ спросилъ.

— Вы любили меня, Сибилла?

Да, она полюбила бы его тогда, еслибы онъ этого захотлъ. Иныя гордыя двственныя натуры не поддаются чувству, когда не имютъ основанія надяться на взаимность. А какъ могла она надяться на его взаимность, когда онъ ни разу объ этомъ не заикнулся!..

И пусть онъ теперь не оправдывается и не лжетъ — она предпочитаетъ не знать его тогдашнихъ побужденій. И пусть онъ не думаетъ, что его поведеніе ее огорчило, вовсе нтъ, къ чему ей скрывать правду! А просто, онъ промолчалъ тогда — изъ осторожности, а она — изъ гордости, и они прошли мимо одинъ другого, тогда какъ, пожалуй, могли бы быть счастливы вмст. А всего лучше было бы, еслибы ихъ пути никогда не встрчались.— Почему? Разв это не реваншъ для нея — его жгучія, безплодныя сожалнія? И пусть она не говоритъ, что она сдлала ему зло… Какъ ни тяжело для него сознаніе прошлой ошибки, всеже то, что онъ узналъ сегодня, вноситъ отраду въ его душу…— Вотъ и выходитъ, что ей слдовало промолчать… Пусть теперь они забудутъ обо всемъ и останутся друзьями…

— Друзьями? Теперь моя очередь отвтить: поздно! Если вс эти воспоминанія прошлаго вызываютъ въ васъ лишь легкое умиленіе, то для меня это страшно важно, потому что съ той самой минуты, какъ я вновь встртился съ вами, я всецло принадлежу вамъ. Забыть? Прошлое? Охотно, потому что это — тяжелое воспоминаніе. Но будущее, Сибилла? Вдь будущее въ нашей власти. Или вы воображаете, что жизнь для васъ кончена? Неужели вы думаете, что исполненіе притворной роли всегда будетъ наполнять вашу жизнь? Вы кинули вызовъ оскорбителю и восторжествовали надъ нимъ… прекрасно. Но вчная война и даже побды — утомляютъ подъ конецъ. Неужели вы думаете найти въ одномъ удовлетвореніи гордости то, чего вамъ не далъ ненавистный бракъ? Не говорите мн, что вы не хотите любви… она говоритъ всего сильне въ самыхъ гордыхъ сердцахъ…

И онъ завладлъ руками Сибиллы. Но она оттолкнула его, напомнивъ о томъ, кто былъ тутъ вчера, на этомъ самомъ мст и почти въ той же самой поз… Фабрицій гнвно всталъ, и между ними наступило продолжительное молчаніе.

— Вамъ пора уходить, поздно,— сказала усталымъ голосомъ Сибилла.

Нтъ, онъ не можетъ разстаться съ нею такъ. Онъ любитъ ее, безумно любитъ, и никакія слова не въ силахъ это измнить.

— Къ чему любить, разъ я не свободна?

— Свободу всегда можно себ вернуть.

— Разв вамъ неизвстно мое непоколебимое ршеніе никогда не разрывать связывающихъ меня узъ?

— Вы отлично знаете, что я подразумваю вовсе не лорда Боклерка… Не возражайте, я вашъ всецло и навсегда. Я не въ силахъ оторваться отъ васъ, еслибы даже и захотлъ. Я просто стану ждать, сколько вамъ будетъ угодно.

Онъ снова завладлъ ея руками, поцловалъ ихъ и быстро вышелъ.

VI.

Сибилла, дйствительно, приняла нкогда ршеніе жить безъ любви. Три мсяца супружеской жизни съ такимъ испорченнымъ человкомъ, какъ лордъ Боклеркъ, вселили въ ней такое отвращеніе, что она поклялась изгнать навсегда любовь изъ своего сердца и обихода. Материнское чувство, глубокая привязанность къ немногимъ тщательно выбраннымъ друзьямъ и безпечальная жизнь въ обстановк утонченной роскоши и художественныхъ наслажденій — разв всего этого не достаточно для счастья? Ей нравилось внушать любовь мужчинамъ и самой не поддаваться любви. Но подобная игра не проходитъ безнаказанно и развращаетъ душу. Когда герцогъ обратилъ свое благосклонное вниманіе на Сибиллу, она искренно вообразила, что сердце ея согласно съ ея гордостью, и понимая, что паденіе неизбжно, искренно пыталась полюбить герцога. Онъ вполн могъ внушить страсть женщин: онъ былъ красивъ, обольстительно изященъ и надленъ блестящими душевными качествами. Подобно прирожденнымъ побдителямъ сердецъ, онъ обладалъ способностью всегда быть искренно влюбленнымъ въ каждую новую женщину. Весьма проницательный по природ, онъ сейчасъ же распозналъ въ Сибилл здравый умъ, прямоту, энергію, гордость, и понялъ, что должны имться тайныя причины, толкнувшія ее повидимому на избранный ею путь. Она не заикнулась ему ни о чемъ, но онъ самъ догадался, въ чемъ дло, и сталъ окружать ее совершенно особыми вниманіемъ и уваженіемъ. Но хотя проявленія его любви и трогали Сибиллу, она не полюбила его настолько, чтобы простить себ самой свое паденіе. И чтобы заглушить голосъ своей совсти, она повторяла себ, что это нужно для ея мести. Упрекая себя въ отсутствіи страсти, она утшала себя тмъ, что ей будетъ, по крайней мр, не трудно перенести неизбжный разрывъ. Она знала, что это не могло длиться всегда. И то уже удивительно, что это непостоянное сердце занято ею вотъ уже два года. Не любя его сама, она и не пыталась удержать герцога. Ея прямая натура начинала тяготиться созданнымъ ею положеніемъ. Опьяненіе мести прошло. Но какъ быть? Какъ сбросить съ себя добровольно надтую маску? Бросить свтъ она не могла, потому что все въ ней требовало жизни вокругъ себя.

Да и потребность любить, насильно подавленная ею, предъявляла теперь свои права, а Фабрицій, котораго она разъ чуть-чуть не полюбила, подвернулся именно тогда, когда она начинала чувствовать пустоту жизни безъ любви. Въ ней вспыхнуло прежнее чувство, и оно-то и побудило ее высказаться Фабрицію. Что будетъ съ ними дальше, она не знала, но себя она считала совершенно свободною. Даже семья ея мужа, сознавая его вину, не посягала нимало на ея свободу. Все за. висло теперь отъ нея самой. И теперь она презирала себя за то, что отдалась безъ любви. Быть можетъ, искренняя любовь искупитъ ея прошлое поведеніе. У нея кружилась голова, точно на краю пропасти… Никому не признавалась она, даже своей врной Маріонъ, но та угадывала чутьемъ ея душевную борьбу и нжно наблюдала за своей подругой, немного поблднвшей, но по-прежнему непроницаемой…

Нсколько дней спустя, об подруги сидли на террас Вестминстерскаго дворца надъ Тэмзой, гд такъ прохладно въ жаркіе лтніе дни. Сотни столиковъ разбросаны по террас, а за ними сидятъ группы дамъ въ свтлыхъ лтнихъ туалетахъ. За этими гордыми стнами засдаетъ палата общинъ. Но депутаты не сидятъ тамъ цлый день, а выходятъ на террасу поболтать съ многочисленными постителями, узжаютъ обдать въ гости или спускаются въ ресторанъ при дворц. Отъ пяти до семи часовъ галантные законодатели предлагаютъ на террас чай своимъ прекраснымъ пріятельницамъ, и тутъ бываютъ вс сливки общества. Прислуживаютъ гостямъ прехорошенькія maids, скромно, но кокетливо одтыя.

При первомъ звук электрическаго звонка, депутаты, болтавшіе съ дамами или курившіе, бросаются обратно въ залу засданій, потому что звонокъ означаетъ приступленіе къ голосованію. Серьезные члены, остававшіеся въ зал засданій, сейчасъ же сообщаютъ своимъ сотоварищамъ, какой именно вопросъ обсуждался, и каждый узнатъ, за что ему подавать, голосъ. Для правительства и оппозиціи только и важно, чтобы вотировали вс.

На террас Сибилла указывала Маріонъ на очаровательно хорошенькую, но черезчуръ разряженную и колоссально богатую американку, миссисъ Морриссонъ, съ нкоторыхъ поръ всюду вывозимую сидвшею подл нея лэди Родерикъ Сенъ-Моръ. Красавица-американка была пустой, взбалмошной и безсердечной куколкой. За послднее время герцогъ Корнваллисъ такъ ухаживаетъ за этой новой красоткой, что дло было ясно. Пусть его ухаживаетъ,— Сибилла и не думаетъ оспаривать его у другой. Она знаетъ, что дружбы его она никогда не потеряетъ, а только это и важно, такъ какъ она глубоко его уважаетъ и дорожитъ его симпатіей. А все остальное давно уже тяготитъ ее. Когда же Маріонъ спросила ее, давно ли она помышляетъ объ этомъ разрыв, Сибилла отвернулась и отвчала:

— Кто можетъ опредлить наврное, когда ему пришла впервые та или другая мысль.

На дл, она давно объ этомъ думала. Но ей хотлось удержать его еще при себ, чтобы покончить съ Лесли, а кром нея никто не могъ бы добиться его нейтральности въ этомъ вопрос, безъ которой избавить его отъ Лесли было бы невозможно. Ей пришлось сознаться герцогу въ томъ, что любимецъ его ухаживаетъ за нею. Лесли отлично понялъ, въ чемъ дло, а потому и не пытался обратиться къ своему высокому покровителю. Все вышло именно такъ, какъ она желала. Она хорошо поступила, избавивъ герцога отъ такого опаснаго любимца, но теперь ей почти жаль, что она поддалась тогда ненависти. Отнын она не хочетъ боле ненавидть.— А уврена ли она, что не хочетъ боле любить?

— Замолчи, замолчи!— съ трепетомъ отвчала Сибилла.— Я сама не знаю еще, что сдлаю завтра. И пусть падетъ вина за мою испорченную жизнь на того, кто ее испортилъ и осквернить…

Въ эту минуту она думаетъ ухать — и подальше, хотя не знаетъ еще, куда именно…

Давъ ей немного успокоиться, Маріонъ заговорила съ нею о лорд Боклерк. Она передала ей то, что слышала отъ своего брата, только-что вернувшагося изъ Трансвааля и встртившагося тамъ съ Боклеркомъ. Боклеркъ пріхалъ туда охотиться, но, узнавъ объ экспедиціи, снаряжавшейся противъ какого-то дикаго племени, присоединился къ ней. Во время кампаніи понадобилось послать парламентера къ одному изъ племенъ. Никто не ршался. Лордъ Боклеркъ вызвался самъ, взялъ съ собою переводчика, налетлъ на ошеломленныхъ дикарей, потребовалъ къ себ самого ихъ короля, предложилъ ему трубку, любезно представилъ ультиматумъ и вернулся обратно невредимымъ. Хладнокровіе его терроризировало дикарей, и они приняли его за колдуна. Пока въ человческой душ живутъ такая твердость и отвага, отчаяваться въ человк нельзя. Неизлечимы только слабые духомъ.— Сибилла согласилась съ этимъ, и отъ всего сердца пожелала для своего сына, чтобы отецъ его исправился.

— Какъ знать, что ждетъ тебя въ будущемъ?.. Мирный исходъ былъ бы для тебя наилучшимъ…

Никогда! Впрочемъ онъ не посметъ! И съ какой стати Маріонъ на это намекаетъ?— А потому, что на разсказы ея брата о Сибилл Боклеркъ отвчалъ: ‘Да этакъ мн захочется вернуться въ Англію, хотя бы для того, чтобъ стать любовникомъ моей жены’.

Сибилла вспыхнула, и странная улыбка мелькнула на ея губахъ. Да! эта гнусная фраза вполн въ дух ея мужа.

Къ нимъ подошелъ Фабрицій, онъ попросилъ Сибиллу позволить ему проводить ее до дому и зайти къ ней, потому что онъ ршился ухать завтра, и ему нужно съ нею поговорить. Сибилла согласилась.

Очутившись вдвоемъ въ гостиной Сибиллы, они обмнялись взволнованнымъ взглядомъ.— Итакъ, онъ узжаетъ… значитъ, онъ раздумалъ ждать?..— О, нтъ, онъ будетъ ждать… но тутъ ему тяжело… Онъ вернется, когда справится съ собою и не будетъ надодать ей видомъ своихъ терзаній…

Всевластныя чары любви побдили Сибиллу, и она тихо спросила:

— Вы дете завтра утромъ?

— Съ одиннадцати-часовымъ поздомъ въ Кале.

— А оттуда?..

Онъ поднялъ на нее изумленный взоръ. Что значитъ этотъ кроткій блескъ ея глазъ?

— Пока въ Парижъ.

— А потомъ?

Онъ отвчалъ неопредленнымъ жестомъ, а она сказала:

— Оставайтесь въ Париж и ждите меня.

——

На этотъ разъ любовь смела все остальное въ душ Сибиллы. Гордость умолкла. Не теряя времени, она все устроила: потребовала обратно свою свободу, которую ей галантно возвратили, прося врить въ почтительнйшую дружбу, привела въ порядокъ дла, оставила ребенка Лайсморамъ и ухала, давъ только имъ свой адресъ на континент. Старики ни о чемъ не допытывались, не считая себя въ прав посягать на ея свободу. Въ Англіи, впрочемъ, принято разъзжаться въ разныя стороны, не сообщая даже своего адреса. А потому знакомые Сибиллы не удивлялись.

Сибилла наняла небольшой охотничій павильонъ въ Компьенскомъ-лсу, а Фабрицій поселился въ ближайшемъ мстечк въ гостинниц. Никто ихъ тамъ не зналъ, и они свободно катались и гуляли по лсу. По вечерамъ Фабрицій узжалъ къ себ, но какъ-то разъ сильнйшая гроза задержала его поздно у Сибиллы… Горничная Сибиллы была безусловно предана ей, а остальная прислуга была нанята въ Париж, и ничего не знала о своей госпож.

И потянулись блаженные дни. Утомленная годами душевныхъ треволненій и искусственной жизни, гд все приносилось въ жертву самолюбію и гордости, Сибилла отдыхала душой. Она любила Фабриція всмъ сердцемъ, а страсти того не было границъ. Только сознаніе непрочности этого счастья омрачало ихъ восторги. Три мсяца прожили они душа въ душу. Но вотъ наступилъ октябрь, и, глядя на падающіе, пожелтвшіе листья, они съ грустью думали о разлук. Порядочность Сибиллы не позволяла ей ввести въ домъ Лайсморовъ, на охотничій сезонъ, своего любовника. Значитъ, ихъ ожидала трехмсячная разлука. Посл Рождества Сибилла прідетъ съ ребенкомъ въ Италію къ врной Маріонъ, и тамъ они опять будутъ вмст, а потомъ вернутся вс въ Лондонъ. Но свтскія обязательства будутъ ежеминутно отрывать ее отъ него, а теперь онъ не могъ больше жить безъ нея. Несмотря на вс его мольбы, Сибилла не соглашалась требовать у мужа развода, не желая огорчать этимъ публичнымъ скандаломъ такъ хорошо отнесшихся къ ней отца и мать мужа. Когда она давала имъ общаніе не затвать развода, она, правда, никого не любила, но простая честность не позволяетъ ей нарушить даннаго слова. Наконецъ, ея природная религіозность не позволяетъ ей разрывать узы, освященныя церковью, пока мужъ ея не сдлалъ ничего такого, что обезчестило бы его непоправимо… Но къ чему объ этомъ говорить,— они теперь такъ счастливы!..

По мр того, однако, какъ время шло, безотчетная тоска все глубже закрадывалась въ ихъ душу. И внезапно одно мрачное, дождливое утро ршило все… Къ Сибилл явился покрытый грязью, промокшій нарочный и подалъ ей телеграмму. Она измнилась въ лиц, читая ее. Лордъ Лайсморъ опасно занемогъ, и ее вызывали немедленно къ нему.

Фабрицій почувствовалъ, что все погибло. Почему? Онъ и самъ не могъ объяснить, но блдность Сибиллы говорила, что и она раздляетъ его смутное опасеніе. Но она не предавалась сложнымъ размышленіямъ, вся охваченная тревогой за старика, къ которому была искренно привязана. Она лихорадочно искала указателя поздовъ, кажется, изъ Компьена идетъ курьерскій поздъ въ 5 ч. 14 м., и она поспетъ къ ночному пароходу. Въ сущности этотъ поспшный отъздъ ускориваетъ ихъ разлуку только на дв недли, но когда дло идетъ о смерти, задумываться нельзя. Онъ выхалъ съ нею въ Парижъ. Было ршено, что Фабрицій поселится въ павильон Сибиллы, распуститъ лишнюю прислугу и будетъ ждать дальнйшихъ событій. Когда на вокзал сверной желзной дороги она сла съ горничной въ вагонъ, они обмнялись грустной улыбкой, онъ поцловалъ поверхъ перчатки ея руку, и они разстались.

VII.

Семидесятилтній Лайсморъ, здоровый и крпкій старикъ, сохранилъ удивительную бодрость и многія привычки молодости. Между прочимъ, онъ былъ страстный охотникъ. И вотъ въ одно осеннее, холодное и туманное утро онъ простудился на охот, схватилъ воспаленіе легкихъ, и скоро всякая надежда была потеряна. Вся семья собралась у его изголовья, пріздъ Сибиллы особенно его порадовалъ, потому что онъ питалъ къ ней истинно отеческую любовь съ нкоторой долей уваженія. Съ самаго начала онъ съумлъ положить конецъ всякимъ пересудамъ на ея счетъ и упрочить ея положеніе въ семь, какъ жены его единственнаго сына и наслдника и какъ матери будущаго наслдника ихъ имени.

До послдней минуты маркизъ сохранилъ свое сознаніе и ясность духа честнаго человка и христіанина. Сибилла не отходила отъ него. Незадолго до агоніи, уже заплетающимся языкомъ, онъ попросилъ, чтобы ему привели маленькаго Реджинальда, положилъ на его свтлыя кудри свою уже холодющую руку, другою взялъ за руку Сибиллу и взглядомъ благословилъ обоихъ. Слезы помшали Сибилл разобрать тайный смыслъ этого потухающаго взора, но вскор это должно было объясниться ей. Въ ту же ночь старикъ скончался. Лорду Боклерку была отправлена телеграмма уже на третій день болзни его отца, но никто еще не зналъ, дошла ли до него эта телеграмма.

Въ день похоронъ solliciter, завдывавшій длами семьи до прізда наслдника, передалъ Сибилл запечатанный конвертъ, найденный имъ въ бумагахъ покойнаго. На конверт стояла надпись: ‘Передать моей невстк, графин Боклеркъ, посл моей смерти’. Не сразу вскрыла его Сибилла, заране смущаясь передъ тмъ, что ожидало ее. Но когда она ршилась, — видъ листковъ, исписанныхъ уже слабющей рукою, тронулъ ее. Она стала читать:

‘Опасаясь, что мои преклонныя лта не восторжествуютъ надъ какимъ-нибудь злымъ недугомъ, я спшу исполнить свой долгъ прежде, чмъ предать себя Господней вол.

‘Я попросилъ вызвать мою дорогую невстку, Сибиллу Боклеркъ. Но она можетъ прибыть, когда меня не будетъ уже въ живыхъ, или когда слабость помшаетъ мн высказать ей все необходимое. Впрочемъ, избавляя ее отъ потрясающихъ сценъ у смертнаго ложа, я тмъ самымъ отнимаю у моего послдняго желанія характеръ насилія. Я не хочу, чтобы она насиловала свою душу, желая скрасить мои предсмертныя минуты. Я знаю, какъ возвышенны ея чувства и великодушна ея душа, я знаю, какъ она любитъ своего ребенка, какъ привязана ко мн и къ моей семь, и увренъ, что она исполнитъ мое желаніе, если найдетъ это возможнымъ.

‘Вы, конечно, догадываетесь, въ чемъ дло, милая Сибилла. Быть можетъ, вы думали уже не разъ, что настанетъ день, когда я скажу то, что вы прочтете дальше. Вы знаете, что я никогда не пытался смягчить передъ вами вину Боклерка. Я знаю, что обязанъ вамъ признательностью за то, что вы почтили наше имя, продолжая носить его. Еще разъ благодарю васъ въ эту торжественную минуту,— пусть таково будетъ мое послднее проста.

‘Недолгое знакомство ваше съ мужемъ показало вамъ его въ такомъ позорномъ свт, что вы имете право быть строгой и неумолимой. Тмъ не мене, какъ отецъ, я знаю его лучше васъ, и, несмотря на все его гнусное поведеніе, я убжденъ, что въ немъ сохранилась природная честь, которая потомъ возьметъ свое. Нтъ сердца недоступнаго раскаянію! Я знаю, до чего онъ гордъ, и увренъ, что, быть можетъ, на другой же день прискорбной сцены, разлучившей васъ, онъ мечталъ о вашемъ прощеніи, но не посмлъ идти на встрчу отказу. Но время сдлало свое дло. Онъ понялъ, наконецъ, что сознаніе въ своей вин его не унизитъ, а возвыситъ. И вотъ онъ обратился ко мн нсколько мсяцевъ тому назадъ, прося моего заступничества передъ вами и предоставляя мн выборъ минуты, подходящей для этого сообщенія. Мн некогда объяснять вамъ теперь, почему я колебался до настоящей минуты. И я не жалю объ этой отсрочк, потому что думаю — вы отнесетесь лучше къ словамъ умершаго.

‘Я хорошо знаю, что вы имете полное право быть непреклонной. Но вы также хорошо знаете, какія у меня могутъ быть основанія желать этого примиренія, и у васъ слишкомъ много сердца, чтобы не понять меня. Главнйшее основаніе, конечно,— вашъ ребенокъ, которому придется же объяснить, наконецъ, почему онъ не знаетъ своего отца, а слдовательно — опозорить этого отца.

‘Къ тому же, рано ли, поздно ли, Боклеркъ вернется. Если смерть и пощадитъ меня еще, все-же конецъ мой близокъ. И вотъ онъ долженъ будетъ вернуться подъ отцовскій кровъ,— а вдь этотъ кровъ также и вашъ, дочь моя. Каковы будутъ тогда ваши взаимныя отношенія? Но самая лучшая изъ всхъ существующихъ для подобныхъ положеній комбинацій ни къ чему не приведетъ. Что будетъ съ Реджи? Права ваши надъ нимъ, неоспоримы, а между тмъ онъ — наслдникъ своего отца, котораго онъ никогда не видалъ!

‘Но, помимо этого важнаго соображенія, у меня имется еще и другое. И здсь я обращаюсь къ благородству вашей души! Отъ васъ всецло зависитъ спасеніе и возстановленіе общественной чести вашего мужа. Для того, чтобы будущій маркизъ Лайсморъ занялъ вновь въ свт подобающее ему мсто, ваше содйствіе необходимо. Вы одна можете вернуть ему утраченное. Врьте, что онъ искупилъ уже свою вину добровольно наложеннымъ имъ на себя изгнаніемъ, а также сожалніемъ объ утраченной нжности. Теперь онъ созрлъ и сможетъ смыть, пятно своей молодости. Вы знаете, какую отвагу выказалъ онъ недавно въ Трансваал. Все остальное вполн зависитъ отъ васъ. Это дло достойно вашего женскаго великодушія: разв, ваша гордость не была бы удовлетворена, если бы вамъ удалось вернуть вашему сыну отца?

‘Осмлюсь ли добавить, дорогая дочь моя, что и для васъ лично все это можетъ быть полезно? Я понялъ лучше, чмъ вы думаете, почему вы такъ добивались свтскихъ успховъ и поклоненія, лестныхъ для гордости громкихъ побдъ. То было для васъ справедливымъ реваншемъ за жестокое разочарованіе, постигшее васъ въ начал вашей замужней жизни. Я не моралистъ, а просто свтскій человкъ, старикъ, снисходительный къ заблужденіямъ молодого сердца. А потому я и не пытаюсь насиловать чужую совсть. Но я слишкомъ высоко ставлю васъ, и увренъ, что настанетъ время, когда вс эти мимолетныя удовлетворенія гордости, замняющія для васъ то семейное счастье, въ которомъ отказала вамъ судьба, станутъ тяготить васъ. А что же можетъ всего лучше удовлетворять вашу гордость, какъ не ваше законное, первенствующее положеніе въ семь, не лишенной знатности и значенія въ своей стран?

‘Прося васъ вернуться къ совмстной супружеской жизни, я надюсь, что не требую отъ васъ черезчуръ тяжелой сердечной жертвы. Нсколько времени тому назадъ, я могъ бы утверждать это съ увренностью… И, конечно, я поступилъ бы лучше, высказавшись тогда же. Если же обстоятельства теперь измнились, то, быть можетъ, вы почерпнете мужество подавить свои чувства въ сознаніи совершенія вами добраго дла.

‘Что же касается вашего личнаго достоинства, то оно только выиграетъ отъ вашего великодушія. Сынъ мой приметъ безпрекословно вс ваши условія. Порукой въ этомъ — мое слово. Онъ сознатъ, что потерялъ вс права мужа. Но какъ носитель нашего имени, какъ отецъ вашего сына, онъ проситъ вернуть ему имъ самимъ покинутое мсто у его очага.

‘Никто не знаетъ о моемъ ходатайств за него, дорогая дочь моя. Я нарочно скрылъ его, чтобы вы могли спокойно обсудить свое ршеніе, не подвергаясь ничьему давленію. Когда состоялся этотъ бракъ, который долженъ былъ принести всмъ намъ радость, я былъ счастливъ, что вы стали моей дочерью. И никогда не приходилось мн раскаиваться въ этомъ. Вы оправдывали всегда мои надежды, и я врю, что вы превзойдете ихъ теперь и примете такое ршеніе, которое обезпечить миръ и честь моего дома.— Лайсморъ’.

Всю ночь проплакала Сибилла надъ этимъ письмомъ, а на утро пришла телеграмма отъ ея мужа, извщавшаго, что онъ высадится черезъ дв недли въ Соутгэмптон. Сибилла ухала въ Лондонъ наканун его прізда, потому что хотла принять его тамъ, и въ знаменательный день старый камердинеръ невозмутимо выслушалъ слдующее приказаніе:

— Лордъ Боклеркъ… нтъ! лордъ Лайсморъ вернулся изъ Африки. Онъ будетъ здсь въ четыре часа… Никого другого я не принимаю.

И теперь она ждала этого человка, котораго не видала цлыхъ восемь лтъ, и который никогда не видалъ своего ребенка. Гнвъ и ненависть клокотали въ ней, потому что теперь-то и начнутся ея муки. Оскорбленная гордость давно отомщена, но что утшитъ теперь ея сердце? Зачмъ покойный Лайсморъ не высказался раньше, когда она готовилась порвать лживыя узы и когда для нея это было бы наилучшимъ исходомъ!.. За эти дни она получала почти ежедневно письма отъ Фабриція, и отвчала ему полными грусти письмами. Не скрыла она отъ него и возвращенія мужа, писала, что вынуждена дождаться его, для приведенія въ порядокъ длъ наслдства. Это было ложью только отчасти, но и за нее она упрекала себя… Все остальное зависло отъ поведенія ея мужа.

Сегодня, въ своемъ длинномъ черномъ плать изъ crpe de Chine, оттняющемъ ея золотистые волосы и блестящіе глаза, она красиве, чмъ когда-либо, и сознаніе это вызываетъ у нея легкую усмшку. Ровно въ четыре часа у дома останавливается экипажъ, раздается громкій звонокъ, и въ ея гостиную входитъ новый маркизъ Лайсморъ, входитъ чужимъ, просителемъ. Для Сибиллы это торжество.— Въ свои сорокъ лтъ онъ красивъ попрежнему, хотя слегка отяжеллъ, въ волосахъ легкая сдина, лицо загорло. Мсяцъ тому назадъ онъ носился по пустын въ небрежномъ костюм искателя приключеній, а теперь онъ тщательно выбритъ, одтъ въ безупречный черный сюртукъ, изобличающій покрой знаменитаго Пуля, и до мельчайшей подробности его костюмъ и осанка обличаютъ истаго британскаго аристократа. Его отважное сердце мене билось въ лагер дикарей, чмъ теперь, подъ этимъ выжидающимъ неумолимымъ женскимъ взоромъ. Но стальные нервы не выдаютъ его. Твердо проходитъ онъ гостиную, увренный, но не самодовольный, подходитъ къ сидящей у камина Сибилл, беретъ пассивно предоставленную ему руку и почтительно подноситъ ее къ губамъ. Быстрый взглядъ его выражаетъ восхищеніе, и вновь легкая усмшка пробгаетъ по губамъ Сибиллы, но сейчасъ же она подавляетъ невольный вздохъ…

Мужъ заговорилъ. Онъ вернулся совершенно другимъ человкомъ, и хотя не хочетъ оправдываться, но долженъ сказать, что докажетъ ей на дл происшедшую въ немъ перемну. Лучше, впрочемъ, поменьше говорить объ этомъ… Онъ прочелъ присланное ею письмо ему покойнаго отца и всецло отдаетъ себя въ ея руки. Отецъ не напрасно поручился за него. Сибилла ему отвчала.— Пусть онъ не забываетъ, что совмстная ₄жизнь ихъ будетъ только показною, на дл каждый изъ нихъ сохраняетъ свободу.— Онъ принялъ ея ультиматумъ — и, конечно, самое лучшее — забыть совсмъ о прошломъ ихъ обоихъ… Пусть она не подозрваетъ въ немъ злого умысла… Онъ не иметъ права рыться въ ея жизни… То былъ дурной сонъ… Онъ вышелъ изъ него исправившимся, а она стала еще прелестне… Сибилл вспомнилась фраза, приписанная ему Маріонъ Морганъ, и она покраснла отъ досады, что не чувствуетъ себя оскорбленною…

— А когда мн удастся вернуть себ ваше уваженіе, быть можетъ, вы разршите мн попытаться заслужить и вашу любовь…

Отвчать было нечего. Все было кончено — и какъ скоро!.. Любовь ея погибла… Но подъ упорнымъ взглядомъ мужа Сибилла не выдала себя. Она предложила ему повидаться съ сыномъ.— Конечно, но что подумаетъ о немъ ребенокъ?— Ребенокъ слишкомъ малъ, чтобы думать о такихъ вещахъ, а отъ матери онъ не слыхалъ ничего такого, что бы помшало ему уважать отца…— Не стоить благодарности, она дйствовала во имя принципа… И она позвонила и приказала привести ей ‘мастэра Реджинальда’.

— ‘Лордъ Боклеркъ’ только-что изволили вернуться,— поправилъ ее шокированный камердинеръ, а новый маркизъ и его жена не могли не обмняться улыбкой. То было первымъ звеномъ вновь завязавшихся узъ…

Лордъ Лайсморъ ходилъ по гостиной. Онъ замтилъ портретъ герцога Корнваллиса, взялъ его въ руки и невозмутимо обратился къ столь же невозмутимой Сибилл.— Портретъ недавній. Герцогъ какъ будто похудлъ.— Да, это вслдствіе его послдняго сезона въ Маріенбад… Наступила пауза.— А скверная штука — эта исторія съ Лесли,— снова заговорилъ онъ.— Очень скверная.— Говорятъ, тутъ замшана женщина?— Да, говорятъ.— Женщины отважне мужчинъ, онъ всегда это утверждалъ… А что съ Лесли покончили, тмъ лучше! Фатъ и наглецъ!..

На порог показался Реджинальдъ и остановился въ замшательств при вид неизвстнаго господина, но сейчасъ же подбжалъ къ матери, которая сказала ему серьезно и по-англійски, что случалось только при особо важныхъ случаяхъ:

— Это, Реджи, вашъ отецъ, вернувшійся домой изъ далекихъ странствій. Теперь онъ будетъ жить съ нами. Поцлуйте его.

Ребенокъ вспыхнулъ, самъ не зная почему, и шагнулъ къ этому высокому незнакомому господину, видъ котораго внушатъ ему робость. Маркизъ притянулъ его къ себ, подвергъ внимательному обзору, положилъ на его свтлыя кудри свою сильную, но изящную руку и сказалъ:

— Надюсь, мой мальчикъ, что мы будемъ добрыми друзьями, когда получше познакомимся. Но сегодня я освобождаю васъ отъ преждевременныхъ нжностей. Дайте мн вашу руку, какъ это подобаетъ маленькому джентльмэну.

Затмъ онъ его выпустилъ, всталъ и отошелъ къ окну. Готовый заплакать, но понимая смутно, что это будетъ неумстно, ребенокъ стоялъ посреди гостиной, вопросительно посматривая на мать. Она улыбнулась и сказала ему нжно, по-французски, что онъ можетъ идти къ себ.

Когда онъ ушелъ, лордъ Лайсморъ обратился къ жен съ глубокимъ умиленіемъ въ голос:

— Мн писали, что онъ похожъ на меня… Къ сожалнію, это правда… Но вы съумете воспитать его душу…

Теперь все было сказано, и имъ оставалось только разойтись. Онъ передалъ ей приглашеніе сестры его, лэди Гладисъ, обдать сегодня у нея въ семейномъ кругу. Сибилла отвчала согласіемъ, освдомляясь, въ какой гостинниц онъ остановился, и предложила перехать, изъ приличія, къ ней.— Нтъ, онъ завтра узжаетъ въ Лайсморъ… не присоединится ли и она къ нему?..— Да, только не теперь… Пусть онъ узжаетъ съ ребенкомъ… А ей надо създить по дламъ въ Парижъ, и черезъ нсколько дней она вернется…— О, конечно, пусть она устроитъ вс свои дла… До свиданія. Позволяетъ она ему захать за нею вечеромъ?

Она отвчала утвердительнымъ жестомъ и на этотъ разъ протянула ему руку.

——

Только-что онъ ушелъ, какъ ей подали телеграмму отъ Фабриція: ‘Не могу доле быть безъ васъ. Могу ли хать въ Лондонъ’? Сибилла отвчала: ‘Вызжаю сама. Буду завтра утромъ съ первымъ поздомъ. Не встрчайте’.— А на слдующее утро Фабрицій принялъ ее въ свои объятія на порог компьенскаго павильона.

Узнавъ о принятомъ ею ршеніи, Фабрицій былъ вн себя, и произошла тяжелая сцена. Отъ нжности и объятій онъ переходилъ къ слезамъ и отчаянію, или упрекалъ ее въ жестокости и нелюбви къ нему. Истерзанная Сибилла успокаивала его, доказывала, что иначе поступить она не можетъ, и что сама мучится не мене его… Нтъ, боле, потому что терзаетъ любимаго человка изъ-за нелюбимаго. Но она смотритъ на это страданіе какъ на искупленіе, угодное Богу, потому что все-же любовь ея преступна. Господь хочетъ, чтобы она принесла себя въ жертву,— это успокоитъ ея мятежную душу. Со временемъ успокоится и онъ. И поздне, когда-нибудь, оба умиротворенные, они встртятся друзьями.

— А теперь, Фабрицій,— добавила она, нжно обнимая его: — будемъ плакать вмст… Для этого-то я и пріхала…

Онъ опустилъ голову къ ней на колни, а она утшала его, какъ ребенка, убаюкивая ласковыми, кроткими словами…

——

Черезъ полтора года, въ большой зал моднаго Savoy-Htel, гд сливки общества собираются поужинать посл спектакля, появилась парочка, вызвавшая цлый потокъ замчаній:— Это правда, они помирились.— Это возвращеніе посл свадебной поздки…— Съ девятилтнимъ ребенкомъ въ качеств третьяго лица!..— А это оригинально… обольстить свою собственную жену!— Какъ это на него непохоже!— Говорятъ, онъ проявилъ необычайное упорство.— Да гд же они скрывались эти полтора года?— Сначала они жили въ Лайсмор, а потомъ здили путешествовать.— И знаете, теперь къ ней и подступиться нельзя…— О, сэръ Фердинандъ, кто можетъ поручиться въ такихъ вещахъ?— Я, молодой человкъ… Иныя женщины сбиваются случайно съ пути, но, возвратившись на него опять, никогда боле не свернутъ въ сторону.— Тмъ лучше! все хорошо, что хорошо кончается.

Лордъ Лайсморъ и Сибилла лавировали тмъ временемъ между столиками, обмниваясь улыбками и поклонами съ знакомыми. Сибилла сіяла въ своемъ бломъ бархатномъ плать, затканномъ серебромъ, и въ знаменитомъ жемчужномъ фамильномъ ожерель. Она была моложаве, чмъ когда-либо. Лайсморъ посдлъ, но пылалъ здоровьемъ и мужественной красотой. Видъ у него былъ по прежнему высокомрный, но подъ этимъ высокомріемъ чувствовалось что-то смягченное, что придавало ему неотразимое обаяніе.

— Клянусь Юпитеромъ, славная парочка!— раздался чей-то голосъ.— Сибилл вспомнилось восклицаніе въ этомъ род въ день ея свадьбы въ Париж, и на этотъ разъ она улыбнулась.

Но вотъ изъ сосдней залы вышелъ герцогъ Корнваллисъ, обдавшій тамъ съ офицерами своего полка и проходившій теперь по общей зал. Гулъ голосовъ немного стихъ. Поровнявшись съ новоприбывшей парочкой, герцогъ обратился къ лорду Лайсмору:

— Очень радъ видть васъ въ нашей сред, дорогой маркизъ… и очень благодаренъ вамъ за возвращеніе свту лэди Лайсморъ. Надюсь, что отнын вашимъ друзьямъ не придется жалть о вашемъ отсутствіи.

Лордъ Лайсморъ почтительно поклонился и поблагодарилъ своего высокаго собесдника за милостивое вниманіе. Герцогъ обернулся къ Сибилл, которая слегка покраснла, но стояла невозмутимо-спокойно. Лордъ Лайсморъ почтительно отступилъ на нсколько шаговъ и заговорилъ съ офицерами, пока герцогъ обращался по-французски размреннымъ голосомъ къ Сибилл:

— Искренно радъ встрч съ вами. Надюсь, что часто буду имть это удовольствіе, но спшу немедленно сказать вамъ, какъ я доволенъ случившимся. Полагаю, что вы не найдете въ моихъ словахъ ничего кром искренности и неизмнной къ вамъ симпатіи.

Она, разумется, не сомнвается нимало, потому что доброта герцога извстна ей.— Онъ проситъ ее считать его самымъ своимъ преданнымъ и почтительнымъ другомъ. И онъ надется, что она сохранитъ къ нему доброе чувство.— О, да, она глубоко чувствуетъ оказываемую ей честь и постарается доказать ему свою почтительную признательность…

— Итакъ, лэди Лайсморъ, до свиданія!— сказалъ герцогъ немного громче.

И, поцловавъ ей руку, онъ обернулся пожать руку маркизу, догадавшемуся, что аудіенція кончена, и во-время подоспвшему къ жен.

Черезъ минуту Сибилла и онъ сидли у маленькаго столика, и лордъ Лайсморъ спрашивалъ тономъ любовной галантности юнаго мужа:

— Что прикажете, Сибилла: кларетъ или шампанскаго?

— Все равно, Клодъ,— отвчала она мужу премило.

——

Долго Фабрицій Пизани мечталъ вновь увидть Сибиллу, хотя бы только для того, чтобы подышать однимъ воздухомъ съ нею. Но вотъ, пробгая какъ-то столбцы англійскихъ газетъ, которыя онъ просматривалъ единственно для того, чтобы встртить ея имя, онъ наткнулся на дв строки, рзнувшія его сердце точно холоднымъ лезвеемъ:

‘Родились…— Лэди Тильда Олифаунтъ, дочь маркиза Лайсмора и маркизы Лайсморъ, рожденной де-Рошморъ’.

Никогда боле не увидитъ онъ Сибиллы, и никогда онъ не утшится!

Ю. З—а.

‘Встникъ Европы’, No 12, 1898

ИЗЪ ГОРДОСТИ

Читайте также: