ИЗЪ ЭДДО
ИЗЪ ЭДДО
(1) Я пишу Эддо, а не Іеддо, по произношенію Японцевъ.
Не тмъ въ то время сердце полно было!
А. Вышеславцевъ.
‘Русскій Встникъ’, No 10, 1860
Из Эддо, Вышеславцев Алексей Владимирович, Год: 1860
Время на прочтение: 70 минут(ы)
Желаніе наше исполнилось: Пластунъ назначенъ былъ состоять въ эскадр, сопровождавшей графа Муравьева въ Эддо. 24 іюля, съ утра, развели пары, и мы, вмст съ корветами Рында и Гриденъ, вышли въ море. Хорошо знакомая намъ гора, возвышающаяся конусомъ надъ Хакодади, повертывалась своею южною стороной, по мр того какъ мы ее огибали. Вс скалы и тропинки, по которымъ мы такъ часто ходили зимой, по которымъ влачили ‘свою задумчивую лнь’, ясно виднлись, вотъ и пещера, зіяющая своею темнотой на бломъ песчаник, вотъ и каменныя ворота, гд такъ гармонически разбивается морская волна, обдавая брызгами камни и берегъ. Обогнувъ полуостровъ, черезъ перешеекъ, мы увидли мачты джонокъ и фрегата Аскольдъ, оставленнаго нами на рейд, вотъ потянулись справа и слва неясные берега Сангарскаго пролива, наконецъ и ничего не стало видно, кром моря и неба, вчной картины мореплавателей.
Черезъ нсколько дней, желая опредлиться, мы приблизились къ берегу Нипона. Погода была хорошая, только страшная духота наводила иногда сомнніе. Съ юга показалась мертвая зыбь, скоро сдлавшаяся громадною. Барометръ быстръ пошелъ книзу, и духота до такой степени увеличилась, что давила грудь и грозила бдой. ‘Что нибудь да будетъ!’ говорили вс. Приказано было разводить пары, чтобъ удалиться отъ берега. Начали налетать порывы, съ каждымъ разомъ становясь сильне и сильне. Какъ повторяемые мотивы музыкальной пьесы, сливаясь звуками, взаимно пополняя другъ-друга и постепенно усиливаясь и разрастаясь, оканчиваются гармоническимъ fortissimo, такъ точно сначала слабыя дуновенія втра, усиливаясь и крпчая, оканчиваются налетающимъ ураганомъ. Тутъ уже не услдите за звуками. Гулъ втра, свистъ между снастями, потоками льющійся дождь, ревъ волнъ, вливающихся съ обоихъ бортовъ, крикъ команды,— все это, кажется, кружится въ воздухъ, поднятое вихремъ… Даже ощущенія мшаются: волны вы слышите, шумъ ихъ, кажется, вы видите! Паруса закрплены, люки наглухо законопачиваются, то-есть сидящіе внизу лишаются свта и воздуха,— одна изъ самыхъ некомфортабельныхъ и прозаическихъ сторонъ шторма, душно, мокро отъ вливающейся воды даже сквозь законопаченные люки. ‘Что барометръ?’ часто спрашиваете вы. ‘Падаетъ’, отвчаютъ сверху, и вы ждете, что же еще будетъ?..
Было около 11 часовъ вечера. Я вышелъ наверхъ. Лотъ показывалъ 35 саженей, слдовательно близокъ берегъ, — плохо, а втеръ, начавшись съ S, быстро переходилъ по SO-вой четверти къ О, прежнее волненіе сбивалось новымъ, и клиперъ било и валяло со всхъ сторонъ. Надежда была на то, что машина, уже дйствовавшая, отдалитъ насъ отъ берега. Вдругъ клиперъ хватилъ носомъ, и громадная волна ввалилась съ боку, затопивъ собою весь клиперъ. Взглянувъ наверхъ я увидлъ, что не было форъ-стеньги и брамъ-реи, вмст съ стеньгой сломался утлегарь и бомъ-утлегарь, и все это, удерживаемое снастями, билось о бортъ {Бдному В. пришлось вмст съ командой идти на марсъ и салингъ, принайтавливать повисшую брамъ-рею и обломки стеньги.}. Ураганъ усиливался, дождь ливнемъ лился на палубу, и темная ночь представляла со всхъ сторонъ вс ужасы разъярившихся силъ природы, кипвшій океанъ бурлилъ и клокоталъ, исполинскія горы волнъ его стремительно падали въ разступившіяся пропасти. Но человкъ въ это время копошился на своей скорлуп, настойчиво топилъ машину, настойчиво привязывалъ разныя веревочки, записывалъ,— какъ въ протоколъ записываются отвты подсудимаго,— всякій проступокъ провинившейся природы, и отходящій втеръ и падающій барометръ, и дйствительно, настоялъ на своемъ! Такъ воевала природа, такъ спорили съ нею до утра. На другой день втеръ сталъ немного мягче, а на третій совсмъ стихъ, только разгулявшееся море долго еще не могло успокоиться и качало, какъ люльку, нашъ клиперъ, пользовавшійся временемъ, чтобъ исправить вс случившіяся съ нимъ бды. У мыса Кинъ задержало насъ сильное противное теченіе.— Разъ ночью увидли блестящій метеоръ, тихо и плавно падавшій, точно ракета, по небу, въ то же время было затмніе луны: казалось, эти явленія были какими-то предзнаменованіями, какъ будто въ стран, гд еще не совсмъ успокоились подземныя силы, гд землетрясенія и вулканическія изверженія такъ же часты, какъ у насъ грозы и метели, само небо должно блеснуть на насъ чмъ-нибудь особеннымъ и чрезвычайнымъ.
Берегъ подйствовалъ на насъ иначе, чмъ берега Манджуріи или острова Іеццо. Густыя группы деревъ внчали зеленые холмы, до вершинъ изрзанные горизонтальными террассами, между холмами рисовались веселыя деревеньки съ сренькими домиками, то подъ тнью рощей, то по берегу моря. Все зеленло и смотрло такимъ мирнымъ и безмятежнымъ пріютомъ труда и спокойствія, что поневол хотлось погулять по этимъ улыбающимся холмамъ и цвтущимъ долинамъ.
Далеко отъ берега насъ встрчали Японцы на своихъ плоскодонныхъ лодкахъ, въ нихъ они удаляются миль за сто въ море, невроятно часто совсмъ не возвращаются, потому что не много надо, чтобы потопить такую посуду. Передъ ураганомъ мы ихъ видли много въ мор, сколько-то ихъ возвратилось?.. Они вызжаютъ ловить рыбу,— что это, нужда, или отвага? Они свыклись съ моремъ, посмотрите, какъ эта плотная, приземистая фигура бронзоваго цвта, въ едва-прикрывающихъ наготу синихъ тряпкахъ, сильно дйствуетъ весломъ. Имя такое прибрежное населеніе, съ дтства сроднившееся съ моремъ, Японія можетъ владть превосходнымъ флотомъ, когда совершенно выйдетъ изъ своей замкнутости. Вс берега ея населены рыбаками, между которыми она можетъ брать совершенно готовыхъ матросовъ. Типъ прибрежныхъ жителей меньше всхъ другихъ Японцевъ напоминаетъ монгольскій типъ, они большею частью средняго роста и крпкаго тлосложенія, тло ихъ, вчно открытое лучамъ солнца, почти коричневаго цвта, они дятельны, расторопны, понятливы и производятъ пріятное впечатлніе своими, нелишенными красоты, фигурами, оживленными глазами, черными волосами и слегка изогнутымъ носомъ. Добывая себ пропитаніе съ такимъ рискомъ, они больше другихъ жителей Японіи вышли изъ моральнаго застоя. Опасность, сопровождающая ихъ промыселъ, выводитъ ихъ изъ обычнаго равнодушія, въ борьб съ бурями океана нужна открытая отвага, лицомъ къ лицу надо сходиться съ врагомъ, а съ бурями жизни, на берегу, Японецъ борется орудіями шпіонства и подлости, подобострастія и униженія, что одно можетъ обезпечить его мертвенный покой. Не оттого ли береговые жители такъ любятъ море и такъ подолгу не возвращаются домой?..
Огибая мысъ Кинъ, мы оставили влв островъ, синимъ очеркомъ выглядывавшій изъ прозрачной дали, наконецъ вошли въ проливъ. По берегу т же зеленые холмы, т же зеленыя рощи, на каждой полуверст наврное деревня или мстечко, дома однообразны, иногда только выкажется высокая крыша храма съ своимъ широкимъ навсомъ. Не было видно клочка земли безъ слдовъ труда. Лодокъ встрчалось очень много. Нкоторыя, подъ парусами, старались перерзать намъ путь, другія дружно и съ крикомъ наваливались на весла, желая догнать насъ, какъ первыя, такъ и вторыя оставались за кормой, останавливались, длали намъ какіе-это знаки и кричали, но мы не обращали на нихъ никакого вниманія. Если это были лоцмана, то мы въ нихъ не нуждались, если же они были защитники старыхъ порядковъ Японіи, протестующихъ противъ прихода въ нкогда-недоступный Европейцамъ заливъ Эддо, то мы не должны были обращать на нихъ вниманія. Въ пролив цлая флотилія военныхъ лодокъ имла ршительное намреніе остановить насъ, одна даже навалилась на клиперъ, но только сама себ что-то повредила. Стало темнть. Предполагая, что другія суда нашей эскадры уже были въ Канагав, мы пускали ракеты и жгли фальшфейеры, скоро, изъ-за дальняго мыса взвилась намъ въ отвтъ ракета, и мы, руководствуясь огнями и ночными сигналами, вошли въ Канагавскую бухту и стали на якорь. Здсь русскія суда уже не въ первый разъ, въ прошломъ году, въ это же время, стояли здсь фрегатъ Аскольдъ и клиперъ Стрлокъ.
На другой день утромъ (4 августа), мы разсмотрли мстность. Рейдъ былъ въ довольно-обширной бухт, наши и купеческія суда заслоняли собою и рангоутомъ берегъ, между снастями проглядывала та же веселая мстность, которая здсь еще больше выигрывала отъ отдаленныхъ горъ и вида величественнаго Фузи, рисующагося на горизонт, къ нему глазъ проникалъ черезъ перспективу холмовъ, покрытыхъ развсистыми деревьями, у склоновъ находилось справа мстечко, или городъ Канагава, а слва Юкагава, городъ, выстроенный въ послдніе четыре мсяца, собственно для Европейцевъ.
Такъ какъ нашъ клиперъ долженъ былъ въ этотъ же день идти въ Эддо, то я и поспшилъ съхать на берегъ, чтобъ имть какое-нибудь понятіе о Юкагав. Для шлюпокъ устроены дв длинныя каменныя пристани, перпендикулярно прилегающія къ берегу, здсь стоитъ нсколько японскихъ лодокъ, которыя всегда можно нанять. Весь городъ напоминаетъ наши выстроенныя на живую нитку ярмарки, только длинные дома выстроены основательне, улицы разбиты правильно и плотно убиты щебнемъ. Стны домовъ выштукатурены и выкрашены блою съ черною краской, что производятъ довольно непріятное впечатлніе, все смотритъ чмъ-то временнымъ, приготовленнымъ на случай, на показъ.
Нтъ ни одного японскаго храма, не видно ни одного частнаго свободнаго лица, вс заняты дломъ, вс или купцы, или ремесленники, или служащіе. За то все, чмъ Японія щеголяетъ передъ Европейцами, то-есть лаковыя вещи, фарфоры, шелковыя матеріи и женщины, выставлено здсь въ большомъ количеств и во всей своей соблазнительной прелести. Улица чайныхъ домовъ, примыкающая къ зелени и простору поля, смотритъ особенно заманчиво своими ршетчатыми домиками и красивыми, разноцвтными фонариками, развшенными въ большомъ количеств по наружнымъ галлереямъ. Магазины блестятъ бронзой, врзанною въ лаковые шкапы и экраны, арфоры своею близною и прозрачностію завлекутъ самаго равнодушнаго человка, а магазины съ шелковыми матеріями и крепами заставляютъ сожалть, что здсь нтъ нашихъ петербургскихъ и московскихъ дамъ. Кром этихъ магазиновъ, много лавокъ съ зеленью и живностію и всмъ тмъ, что нужно приходящимъ судамъ.
Въ Кавагав старый японскій городъ. Онъ открытъ Европейцамъ съ прошлаго года, вмсто Синоды, гд рейдъ опасенъ и безпокоенъ. Здсь живутъ уже англійскій, американскій и голландскій консулы…
Ходя по улиц, вмст съ полуголыми рабочими и чопорно одтыми чиновниками, я встртилъ какую-то странную церемонію, значеніе которой никакъ не могъ себ объяснить. Впереди шла молодая, очень красивая женщина съ распущенною косой, ее сопровождала цлая толпа женщинъ, старухъ, дтей и мущинъ. Несмотря на участіе и видимое сожалніе, которое выказывали сопровождавшіе, она была весела и съ какимъ-то самодовольствіемъ влекла за собою, какъ будто чарами своей красоты, разнообразную толпу. Мимическимъ объясненіямъ церемоніи довряться было трудно, какъ разъ сдлаешь заключеніе, въ род того, что въ Россіи въ деревняхъ и въ городахъ часто видишь вислицы, и что тамъ живутъ маленькіе люди съ одною ногой, называемые maltchiki. Но зачмъ объясненіе,— удовольствуйтесь картиной, которая меня остановила, и была въ самомъ дл очень любопытна.
Часа въ три мы снялись съ якоря и пошли въ Эддо. Пластунъ былъ первое русское судно, плывшее по этимъ заповднымъ водамъ и проникавшее въ заповдную бухту.
Берега едва были видны, мстами выказывались группы зелени, мачты джонокъ, но все было далеко, неясно и безформенно, наконецъ впереди показался берегъ, и мы увидли себя въ обширномъ залив: въ глубин его долженъ былъ находиться Эддо, городъ княжества Му-зіу или Музази, столица Японіи, резиденція тайкуна (титулъ, принятый въ послднее время сіогуномъ), но глазъ ничего не различалъ, кром низкихъ, отлогихъ береговъ, верхушекъ лса, какъ будто выходящихъ изъ воды, и мачтъ джонокъ и судовъ, приподнятыхъ преломленіемъ лучей свта. Скоро показались блыя точки зданій, но, показываясь въ различныхъ мстахъ, он представлялись нсколькими городами, разбросанными по берегу бухты. По мр нашего приближенія, вс эти раздльные города сливались вмст, и мы увидли широко распространившійся городъ, подковою обхватившій обширную бухту. Надъ домами высилась зелень, а гд ея не было, блые домики, какъ стадо, толпились по берегу. Все это было однако такъ далеко, что едва можно было различать строенія, даже въ морскую трубу. Показалось устье рки Тоніакъ, и абрисъ переброшеннаго черезъ нее моста Атеш-баси, а тамъ опять куча строеній, пропадающихъ въ синев отдаленія. Вода залива была желто-мутнаго цвта, какъ вообще въ китайскихъ ркахъ. Скоро отъ берега отдлилось пять насыпныхъ острововъ, на которыхъ устроены правильныя укрпленія. Мы стали на якорь близь перваго, если считать отъ лвой руки. Лотъ показывалъ 15 футовъ. Разказывали, будто между этими батареями проходъ засыпанъ, но это неврно,— тамъ и такъ мелко. Отъ нашего якорнаго мста до берега было еще около двухъ миль. Ясно различали мы только правильныя осьмистороннія фигуры батарей, за ними городъ тянулся неясною декораціей, на которой мшались деревья, дома, джонки, лодки, сады и лса, позади всего этого туманъ, а иногда, въ ясный день, показывалась отдаленная цпь горъ, отъ которой слва отдляется конусообразный великанъ Фузи, святая гора Японцевъ: къ ней ходятъ на поклоненіе, и изображеніе ея найдете почти на всякомъ лаковомъ поднос. Вблизи отъ насъ стояли три японскіе корвета, изъ которыхъ одинъ былъ парусный, а другіе два винтовые: они проданы Японцамъ Голландцами. Подаренная тайкуну лордомъ Эльджиномъ отъ имени королевы Викторіи щегольская яхта красовалась тутъ же, но тайкуну, какъ не имющему права переступать порогъ своего дворца, эта яхта такъ же нужна, какъ безрукому перчатки. Какъ большая часть ненужныхъ вещей, она плняла своею красотой, граціозно выказывая намъ свои легкія формы. Корветы были въ порядк, одинъ изъ нихъ щеголялъ недавно-выкрашеннымъ бортомъ и ярко-вычищенными мдными пробками орудій. Съ этого корвета отвалила шлюпка и пристала къ намъ. Что за разнообразіе шляпъ было на ея гребцахъ, начиная отъ красиво-выгнутой кверху круглой японской шляпы, до какого-то картуза, по которому иной бы заключилъ, что Японцы давно знакомы съ Русскими, и что фасонъ картуза заимствованъ у какого-нибудь Петрушки!
Пріхавшаго офицера спросили: будутъ ли они отвчать на нашъ салютъ? Онъ сказалъ, что Японцамъ извстенъ обычай Европейцевъ выказывать такимъ образомъ уваженіе къ націи, но просилъ не салютовать, потому что у нихъ еще никакого по этому случаю не сдлано распоряженія. Вскор пріхали чиновники. Во глав ихъ былъ второй губернаторъ (по нашему вице-губернаторъ) Эддо, ему-то, кажется, мы и были поручены: посл я его видлъ при всхъ церемоніяхъ. Это былъ худенькій, небольшой человчекъ, съ виду очень изнженный, и большой болтунъ. Костюмъ его отличался японскою элегантностью, нкоторыя складки одежды его оттопыривались, другія же легко драпировались на худощавомъ тл, верхняя кофта была изъ совершенно-сквозной матеріи, точно паутина, еслибъ ее свсить, то она, кажется, не вытянула бы никакого вса, съ тонкими ея складками могли сравниться разв морщинки гладкаго лица, выражавшаго, вмст съ лукавствомъ, много и добродушія. Другіе тоже было какъ-то подстать къ этому главному чиновнику, между ними находился мальчикъ лтъ двнадцати, также чиновникъ, съ двумя саблями, въ церемоніальныхъ панталонахъ, изъ тонкой золотистой шелковой матеріи съ крупными узорами и съ гербами на кофт. Вс они хикали и кланялись, но не такъ, какъ бы стали кланяться чиновному Японцу,— видна была претензія на европейскіе поклоны! Первое, о чемъ они заговорили, было то, чтобы мы не съзжали на берегъ, они-де не ручаются за народъ, еще не привыкшій видть Европейцевъ (между тмъ какъ американскій резидентъ и англійскій консулъ живутъ уже нсколько времени въ Эддо). Имъ объявили наотрзъ, что мы у нихъ и спрашивать объ этомъ не станемъ, и двое изъ нашихъ сейчасъ же отправились на берегъ.
При спуск нашего флага, на японскихъ корветахъ поднялась суета, и скоро ихъ флаги съ нарисованнымъ на бломъ пол краснымъ шаромъ, представляющимъ солнце, полетли одинъ за другимъ внизъ. ‘Пластунъ нашъ — видно японское флагманское судно,’ замтили клиперскіе остряки.
Вечеромъ, когда мракъ окуталъ окружавшіе насъ предметы, вдали на мор показался длинный рядъ слабо-колеблющихся огней, ихъ было такъ много, что сосчитать было бы невозможно, то выхали рыбаки ловить на огонь рыбу. Ночь была безмолвна, какъ и день, потому что городской шумъ не долеталъ до насъ, да и въ город тишина постоянная: въ японскомъ город не шумятъ.
На другой день еще съ утра пріхали опять т же чиновники и привезли подарки: дв дюжины куръ, корзину съ грушами и персиками, какихъ-то мучныхъ липкихъ лепешекъ, къ которымъ никто не ршался прикоснуться, даже макака нашъ помялъ въ лапахъ да и бросилъ. Отдавая подарки, чиновники еще разъ повторили просьбу не здить на берегъ, но имъ окончательно сказали, что будемъ здить, и въ подтвержденіе этого скоро нкоторые сли на катеръ и отвалили отъ борта.
Держа лве первой батареи, мы оставляли за собой много джонокъ, стоявшихъ на якоряхъ, прохали мимо совершенно-выгруженнаго, стариннаго голландскаго трехмачтоваго судна, принадлежащаго князю сатцумскому, одному изъ самыхъ независимыхъ феодаловъ Японіи, и вмст прогрессисту. Подъхавъ ближе, мы могли хорошо разсмотрть батареи. На каменномъ основанія выведены были брустверы, красиво обложенные зеленымъ дерномъ, кругомъ каждой батареи вбиты:были въ одинъ рядъ сваи. Пушки закрыты выстроенными надъ ними черными домиками, видными сквозь широкія амбразуры. Въ числ этихъ пушекъ, говорятъ, были и т, которыя наше правительство подарило Японцамъ съ разбившагося въ Синод фрегата Діаны. Между батареями и берегомъ малая вода обнажила какую-то насыпь, можетъ-быть будущую батарею, обнесенную кругомъ также сваями, у нкоторыхъ деревьевъ привязаны были лодки, хозяева которыхъ, шагая голыми ногами по обсохшимъ мстамъ, собирали (въ висвшіе на ихъ плечахъ мшки) ракушки и раковъ. Рдкій Японецъ пропустилъ насъ и чего-нибудь не крикнулъ: привтствіе ли это было, или брань, или глумленіе, кто ихъ знаетъ! Наконецъ, безъ усилія и безъ помощи зрительныхъ трубъ можно было разсмотрть набережную. Мстами она была сложена изъ крупнаго дикаго камня, мстами деревянный частоколъ укрплялъ, вроятно, обваливающійся берегъ. Нкоторые домики, прикрывшись со всхъ сторонъ деревьями и цвтами, смотрли веселыми дачами на взморь: съ покрытыхъ зеленью дворовъ ихъ спускались каменныя ступени къ вод, въ которой, пользуясь мелкимъ мстомъ, плескалась, я думаю, сотня мальчишекъ и двчонокъ, поднявшихъ страшный шумъ при нашемъ приближеніи. За отлогимъ берегомъ, покрытая зданіями мстность становилась холмисте, и высокіе кедры, считавшіе своими наслоеніями вроятно не одно столтіе, величественно распространяли свои изогнутыя втви надъ храмами и пагодами. Покрывавшая самый склонъ холма зелень подстрижена была въ нкоторыхъ мстахъ такъ искусно, что смотрла совершенно правильною стной. Избравъ наудачу одну изъ многихъ пристаней, мы, черезъ какой-то дворикъ, вышли на улицу, идущую вдоль берега. Не имя никакого плана, не зная какихъ-либо опредленныхъ пунктовъ, мы ршились идти наудачу. Такого рода прогулки имютъ свою прелесть, особенно въ такомъ город, гд для васъ все ново и оригинально. Здсь путешественникъ не предупрежденъ, не закупленъ заране восхищаться какимъ-нибудь памятникомъ, съ которымъ связано великое его историческое значеніе. Его не преслдуютъ, какъ кошемары, легенды и сказанія, стереотипные похвалы и восторги, сдлавшіеся до того приторными, что многіе нарочно не ходятъ смотрть то, о чемъ кричали имъ прежніе туристы. Здсь онъ, совершенно посторонній зритель, случайно попадаетъ въ водоворотъ двухъ-милліоннаго населенія, видитъ тысячелтній городъ, не выстроенный, а выросшій вмст съ Японіей, съ ея исторіей и своеобразною цивилизаціей. И вотъ путешественнику предстоитъ удовольствіе отыскивать слды японской національности на улицахъ, въ княжескихъ кварталахъ, въ храмахъ, на лицахъ жителей, въ загородныхъ мстахъ, на площадяхъ, натурально, на всемъ долженъ быть свой отпечатокъ. Столица Японіи должна имть свою физіономію, и поэтому, изучая ее, все равно съ чего бы ни начать. Я былъ въ Эддо пять разъ, въ пяти направленіяхъ осматривалъ его, пшкомъ и на лошади, употребляя каждый разъ не меньше дня на прогулку, и, несмотря на это, видлъ только небольшую часть его. Чтобы дать возможно-полный отчетъ въ виднномъ мною, буду продолжать разказъ, сознаваясь, что можетъ-быть онъ часто будетъ надодать, потому что скучно описывать улицы да улицы, повороты налво и повороты направо, но на улицахъ мы будемъ видть Японцевъ, народъ очень занимательный и интересный. Улицы, по которымъ мы шли, были торговыя. Каждый домъ, деревянный, но выштукатуренный и выкрашенный блою краской, имлъ два этажа, нижній — занятъ лавкой, въ верхнемъ — или жилье хозяевъ, или складочное мсто, или наконецъ мсто для отдохновенія, гд можно найдти что пость и чай. Непрерывная цпь лавокъ продолжалась на необозримое пространство и кончалась вмст съ городомъ, почтительно обойдя княжескій кварталъ и О’сиро, замокъ, то-есть центральную часть города, омываемую каналомъ, гд находится дворецъ тайкуна. За то везд, по всмъ возможнымъ направленіямъ, во всхъ улицахъ и переулкахъ, лавки съ товарами являются на каждомъ шагу, удивляя страшнымъ количествомъ мануфактурныхъ издлій. Но вспомнивъ, что въ самомъ Эддо около двухъ милліоновъ жителей, и что отсюда идутъ товары на всю Японію, перестаешь удивляться этому огромному числу лавокъ. Лавки завалены товарами, необходимыми для ежедневной жизни Японца, — соломенною обувью и шляпами, готовымъ платьемъ, желзными вещами, оружіемъ, религіозными принадлежностями, състными припасами и зеленью, книгани, картинами, простымъ фарфоромъ. Пройдя мимо тысячи лавокъ, спрашиваешь себя, гд же эти вещи, такъ хвастливо выставленныя для Европейцевъ въ Юкагав, гд эти лаковые экраны и великолпные фарфоры? нужны ли они для Японцевъ, или это только издлія искусства, производимыя по вдохновенію, а не по требованію богатыхъ Японцевъ? Въ Эддо ихъ не видно, Европеецъ можетъ ихъ отыскать, но съ большимъ трудомъ. Самый богатый Японецъ такъ же простъ въ своей домашней жизни, какъ и бдный. Богатство состоитъ въ количеств комнатъ, въ чистот деревянной отдлки на столбахъ и перекладинахъ, въ красот лаковой посуды, въ оружіи, да въ бездлушкахъ, въ которыхъ, прибавлю, Японцы великіе артисты. Такъ напримръ, табачницы ихъ прикрпляются къ поясу пуговицей, эти пуговицы составляютъ совершенно-спеціяльную отрасль промышленности. Форма ихъ разнообразится до безконечности, въ нихъ виденъ артистическій талантъ Японца и, вмст, его нсколько юмористическій характеръ: нельзя не сказать, что въ этихъ пуговицахъ много воображенія и вкуса. Пуговица представляетъ то двухъ дерущихся супруговъ, то рыбака, плетущаго сть,— выработана даже солома на сандаліяхъ и перевитыя пряди веревки,— то борца, поднявшаго своего противника, мясистаго толстяка, совершеннаго Фальстафа, на плечи, то медвдя, гложущаго человческій черепъ, коршуна, рвущаго клювомъ своимъ цаплю. Эти пуговицы называются нитцки, длаются он или изъ слоновой кости, или изъ мягкаго темнаго дерева. Нитцки вы найдете везд, особенно въ лавкахъ, напоминающихъ наши мняльныя, гд фарфоровое блюдо лежитъ рядомъ съ желзнымъ шишакомъ, сабля вмст съ старымъ платьемъ, въ хлам всякой мелочи непремнно отыщете и нитцку.
Едва показались мы на улиц, какъ изъ всхъ угловъ и лавокъ появились коричневыя фигуры Японцевъ, взрослыхъ и дтей, старухъ и молодыхъ, мущинъ и женщинъ, и вмигъ составилась вокругъ насъ любопытная толпа, впрочемъ очень внимательная и вжливая. Дти, отъ самыхъ маленькихъ, еще висвшихъ за спиною сестренокъ своихъ, и до самихъ носильщицъ, смотрли на насъ съ любопытствомъ, смшаннымъ съ безотчетнымъ какимъ-то страхомъ. По волненію на этихъ молодыхъ лицахъ нельзя было ршить, останется ли это лицо покойнымъ, разразится ли плачемъ, или закричитъ. Нкоторыя дти были доврчиве и ясною улыбкой отвчали на наши. Старушки съ неменьшимъ любопытствомъ продирались къ намъ. Японская старушка, съ своимъ коричневымъ, сморщеннымъ лицомъ, не уступитъ по оригинальности любой нитцк. Едва выйдя замужъ, женщина начинаетъ красить зубы дкимъ, чернымъ составомъ, заставляющимъ часто ротъ ея принимать неестественное положеніе. Старость выработала на рту, на мст всякаго движенія, рзкую складку, старуха уже лишилась зубовъ, и губы тоже куда-то исчезли, остались одн морщинки, образующія изо рта, при улыбк, форму сердечка. Волосы ея еще черны и блестятъ, благодаря японской помад, но она уже не стыдится обнажить свою, можетъ-быть, нкогда прекрасную грудь, жарко ей, у она спуститъ съ худощаваго плеча широкій рукавъ синяго халата, а иногда и оба, и нецеремонно откинетъ ихъ назадъ. За старушкой протснится на улиц голая атлетическая фигура молодца, и вы остановитесь передъ чудными узорами татуировки, которыми, лучше всякаго платья, украшена его спина, грудь и руки. Между смлыми арабесками синяго цвта, вы видите фигуру женщины, воина, сидящаго на кон, двухъ сражающихся, или животныхъ и т. д. Кром синяго цвта, мстами выступаетъ красный, производящій вмст съ третьимъ, естественнымъ цвтомъ коричневаго тла Японца, рисунокъ съ большимъ вкусомъ и очень пріятный. На голыхъ господахъ есть однако небольшія синія или голубыя повязки, на другихъ сверхъ того еще синіе халаты. Множество черныхъ, ясныхъ глазъ съ живостью слдятъ за нами. На верхнихъ этажахъ лавокъ, выведенныхъ иногда галлереями, съ висящими разноцвтными фонарями, показывались двушки, иногда очень хорошенькія, костюмъ ихъ уже измнялъ любимому Японцами синему цвту, и бросался въ глаза или яркимъ, краснымъ, широкимъ поясомъ, или гофрированнымъ крепомъ, также яркаго цвта, вплетеннымъ въ черные блестящіе волосы. Оттуда, сверху, посылаютъ он нецеремонныя улыбки. Поймавшій эту улыбку, идущій около васъ, Японецъ непремнно укажетъ пальцемъ не направленію балкона, повторивъ нсколько разъ: ‘Мусуме, нипон’мусуме!’ что значитъ: ‘двочка, японская двочка!’ Иногда ему приходятъ въ душу не совсмъ чистыя мысли, которыя онъ выражаетъ мимикой, чмъ возбуждаетъ смхъ какъ взрослыхъ, такъ и дтей, совершенно понимающихъ, въ чемъ дло. Иногда же это просто желаніе научить васъ, какъ называется двочка по-японски. Встртивъ дущаго верхомъ Японца (натурально, если онъ не чиновникъ,— чиновникъ человкъ важный), увидите, что онъ укажетъ на лошадь и непремнно скажетъ: ‘Нипон’ма’, то-есть: ‘по-японски — лошадь.’ Это хорошая черта. Предполагающій въ другомъ любознательность, должно-быть и самъ любознателенъ, и въ этомъ нельзя отказать Японцамъ.
Рдко гд толпа производитъ на первый разъ такое пріятное впечатлніе, какъ въ Японіи. Лица всхъ такъ выразительны и такъ умны, что вы часто задаете себ задачу всматриваться во вс лица, съ цлію отыскать глупое лицо, и ршительно не находите. Я говорю, конечно, о первомъ впечатлніи, при боле-внимательномъ знакомств съ ними, во многомъ разочаруешься… Вотъ уличный мальчикъ, не отстающій отъ насъ съ самой пристани, снимите съ него халатъ, и нарядите въ курточку, съ бронзовыми пуговками, и причешите, какъ обыкновенно причесываютъ модныхъ мальчиковъ,— онъ непремнно будетъ принадлежать у насъ къ разряду тхъ благонравныхъ дтей, у которыхъ никогда не увидите ни замаранныхъ рукъ, ни испачканнаго платья. Какъ этотъ мальчишка прилично ведетъ себя! Этотъ тактъ, этотъ esprit de conduite нигд не оставляетъ Японца, гд бы вы ни встртили его, разв тамъ, гд онъ знаетъ, что вы отъ него зависите. Это впечатлніе, такъ-сказать, приличности ведетъ мало-знакомыхъ съ Японцами къ ложнымъ заключеніямъ, видятъ въ нихъ народъ съ великимъ будущимъ, замчательныя способности и т. п., но эта сдержанность, выражающаяся приличіемъ, не есть залогъ будущей силы, а только слдствіе постоянныхъ колодокъ, въ которыхъ искони находился этотъ народъ, онъ не при начал развитія, онъ выжатъ подъ гнетомъ всего прошедшаго, изъ него выдавлены вс духовныя силы. Выжимокъ сдлался тихъ, не сметъ шумть, сталъ послушенъ. Онъ пріученъ къ смиренію цлыми столтіями и войнами, которыя сопровождались безчеловчными казнями, побдители и притснители оставляли посл себя память тхъ ужасовъ, которые были при нихъ дломъ увлеченія и которые перешли потомъ въ холодно-административный духъ законовъ, нсколько столтій управляющихъ Японіей. Народъ сталъ послушенъ и уменъ, но умомъ лукавымъ, едва ли въ какой стран найдется столько людей, способныхъ къ дипломатіи, какъ въ Японіи, Японецъ дипломатъ, когда облеченъ властію, дипломатъ на улиц, дипломатъ дома, нтъ ни одной фазы его жизни, въ которую бы онъ не вносилъ этого элемента, иногда съ цлію, а чаще безъ всякой цли, просто по привычк. Японецъ добръ отрицательною добротой, для подвига добра у него нтъ нравственныхъ основаній. Его религія, въ сектахъ которой самъ онъ путается, не налагаетъ на него обязанности любви къ ближнему, она говоритъ о соблюденіи чистоты души, сердца и тла, да только черезъ послушаніе закону разума, а для Японца законы разума — предержащія власти. Совсть свою онъ успокоиваетъ, если даже она и потревожится отъ недостатка добрыхъ длъ, сохраненіемъ священнаго огня, символа чистоты и просвтлнія, или соблюденіемъ праздниковъ, которыхъ у него не меньше нашего, да, въ крайнемъ случа, путешествіемъ къ святымъ мстамъ (обыкновенно въ храмъ Тенъ-сіа-даи-ціу, въ Изіа, гд, говорятъ, родилась богиня солнца).
Мстами, гд толпа слишкомъ сгущалась, появлялись полицейскіе съ длинными желзными палками, на верху которыхъ придлано нсколько свободно-двигающихся, также желзныхъ, колецъ, сотрясеніемъ своимъ производящихъ звукъ, похожій на звукъ цпей. Палкой ударятъ по земл, кольца запрыгаютъ, и звукъ этотъ, хорошо знакомый Японцамъ, разгоняетъ толпу. Полицейскіе на каждомъ шагу, они составляютъ родъ національной стражи. Часто видишь полицейскаго въ короткой темносиней рубашк, съ крупными блыми арабесками и съ краснымъ гербомъ какого-нибудь князя на спин, а иногда совсмъ голаго, только съ небольшою тряпичкой, иногда это мальчикъ, а иногда почтенный старичокъ, едва идущій. Японцы къ этимъ желзнымъ палкамъ имютъ, кажется, такое же уваженіе, какъ Англичане къ палочк полисмена.
Но вотъ площадь, ее прорзываетъ неширокій каналъ, берега его не обдланы каменною набережной, они зеленютъ травой, мстами видно и деревцо, и кустарникъ, черезъ каналъ перекинулся мостъ. Справа, на большомъ возвышеніи, глухо-заросшій садъ, исполинскія его деревья втвями и листвой охватили широкій холмъ, и въ этой тнистой сни кое-гд мелькнетъ то блая стнка строенія, то зубчатая башня пагоды, соперничая съ маститыми кедрами и дубами. Сколько лтъ считаетъ себ этотъ садъ, сколько времени протекло подъ его постоянно-заманчивою тнью! Къ этимъ разросшимся садамъ какъ-то идетъ слово ‘ддовскій’. Сами Японцы посвящаютъ эти сады храмамъ, въ которыхъ поклоняются предкамъ. Религія Синто есть поклоненіе высшему, по всему міру распространенному существу, столь великому, что къ нему нельзя обращаться непосредственно, поклоненіе идетъ черезъ 492 духовныя существа или ангела, и черезъ 2.640 святыхъ, или канонизированныхъ, достойныхъ людей, оставившихъ имя свое или въ исторіи, или въ преданіи… Ихъ-то изображенія видны въ безчисленныхъ японскихъ храмахъ, имъ-то собственно поклоняются.
Намъ очень захотлось дойдти до этого сада, такъ заманчиво глядвшаго своими развсистыми дубами, но невидимая рука затворила передъ нами ворота, и мы должны были поневол идти прочь. Посл мы узнали, что здсь храмъ, въ которомъ сооружаютъ гробницу умершему въ прошломъ году тайкуну, и что строжайше запрещено впускать туда Европейцевъ.
Нечего было длать,— опять пошли по торговымъ улицамъ, встрчая ту же толпу, тхъ же полицейскихъ. Иногда встрчались тяжелыя двухколесныя фуры, запряженныя огромными быками, мускулистыя формы которыхъ напоминали лучшую голландскую породу, встрчались т же фуры, везомые голыми людьми, которые кадансированными криками облегчали себ физическій трудъ. Попадался чиновникъ, верхомъ или въ норимон (носилкахъ), чмъ важне онъ, тмъ многочисленне его свита, увидть такого чиновника въ Хакодади — эпоха, какъ, въ былое время, увидть кавалергарда въ Москв, а тутъ они, то-есть важные чиновники, на каждомъ шагу. Если чиновникъ изъ мелкихъ, то впереди идутъ человка три, да съ боковъ человкъ по пяти, одни несутъ высокіе значки, другіе лакированные сундуки съ длами, самъ же онъ детъ верхомъ, лошадь въ парадномъ сдл, грива за ушами связана нсколькими стоящими кверху кисточками, а на копытахъ синіе чулки и соломенныя сандаліи, на круп широкая раковина, вызолоченная и съ кистями, какъ у древнихъ рыцарей, а хвостъ въ голубомъ мшк, везд, гд можно, на узд, нагрудник,— кисти и украшенія. Стремя выгнуто широкимъ крючкомъ все выложено мозаикой. Это еще не важное лицо, но по количеству несомыхъ сзади сундуковъ съ длами можно судить о степени его важности. Иногда свита доходитъ до ста человкъ, а если это възжающій въ городъ князь, то до пяти и десяти тысячъ. Но тамъ уже цлая процессія. Идутъ одинъ за другимъ, въ парадныхъ платьяхъ, стрлки, охотники, арбалетщики (вооруженные большими луками и колчанами). Отряды раздляются верховыми. Кром длъ, несутъ вещи, подарки, припасы, нкоторые берутъ съ собою даже запасные гробы, неравно случится умереть дорогой. Всякій верховой непремнно чиновникъ, и при немъ своя свита: оруженосецъ несетъ саблю, другой веръ, третій шляпу. Я видлъ подобную процессію,— възжалъ повренный матцмайскаго князя въ Хакодади. Это шествіе годилось бы въ любой балетъ, со всми костюмами, значками, сдлами, луками, и пестротой общаго вида. Кром чиновничьихъ норимоновъ, крытыхъ носилокъ, иногда превосходно отдланныхъ плетеною соломой и лаковымъ деревомъ, встрчаются открытыя простыя носилки, каю, ихъ нанимаютъ, какъ нашихъ извощиковъ. По два дюжихъ, голыхъ Японцевъ просто бгутъ съ этими носилками.
Но вотъ еще процессія, часто попадающаяся на улиц. Впереди несутъ, на высокихъ палкахъ, два бумажные, незажженные фонаря. Идетъ бонзъ съ бритою головой и съ перекинутою черезъ одно плечо шелковою мантіей свтлаго цвта, за нимъ, на носилкахъ, несутъ цилиндрическую бочку, завернутую въ блую простыню, надъ ней небольшой деревянный балдахинъ и много вырзанныхъ изъ бумаги цвтовъ,— это несутъ гробъ. За гробомъ толпа родственниковъ, въ новыхъ платьяхъ, головы повязаны блыми платками, въ знакъ траура. Покойника приносятъ въ храмъ и ставятъ передъ входомъ, противъ алтаря. Около него зажигаютъ свчи и ставятъ скатанные изъ муки шарики, главный бонзъ садится напротивъ, спиною къ алтарю, другіе помщаются въ два ряда по обимъ его сторонамъ, и начинается служба. Монотоннымъ голосомъ бонзы поютъ молитвы, растирая въ рукахъ чотки и прикладывая сложенныя руки къ груди. По временамъ ударяютъ въ колоколъ, и равномрный звукъ его даетъ какой-то правильный ритмъ служенію. Иногда зазвенитъ маленькій колокольчикъ, сливаясь своимъ рзкимъ звукомъ съ носовымъ пніемъ бонзъ, и снова ударъ колокола напомнитъ о нарушенномъ ритм. Слабые нервы отъ этого скоро раздражаются, словно даютъ вамъ нюхать что-то одуряющее: чувствуешь и безотчетную грусть, и что-то неловкое въ груди, точно тамъ что-то колеблется,— таково дйствіе этихъ звуковъ. Есть сказка о существованія гармоники, съ стеклянными колокольчиками, приводившей нкоторыхъ въ изступленіе, впечатлніе похоронной службы Японцевъ напоминаетъ эти гармоники. Но вотъ служба кончилась, бонзы, сдлавъ свое дло, идутъ домой. Гробъ разоблачаютъ отъ украшавшихъ его бумажныхъ цвтовъ, по цвтку беретъ себ каждый изъ родственниковъ, покойника ставятъ въ крытый норимонъ и несутъ на кладбище. Тамъ его сжигаютъ. Не одинъ разъ приходилось и мн быть при сожженіяхъ, гробъ обкладываютъ дровами и стружками, разводится огонь съ помощію бросаемыхъ родными на костеръ зажженныхъ бумажныхъ цвтовъ: этимъ родные исполняютъ послдній долгъ покойнику и уходятъ… Съ костромъ остается только одна личность, могильщикъ по нашему, вроятно сожигатель — по-японски. Мрачное, хотя и при свт огня, занятіе его, вроятно, и въ немъ развиваетъ характеръ, напоминающій шекспировскаго и вальтеръ-скоттовскаго могильщиковъ, я даже помню одну такую личность въ Хакодади, онъ былъ, конечно, совершенно равнодушенъ къ длу и часто смялся не знаю чему. Но вотъ огонь добрался до бочки, часть ея сгараетъ, и втиснутый туда трупъ разгибается и поднимаетъ между горящими полнами свою обгорлую голову. Оставайтесь до конца, и вы увидите весь процессъ, въ продолженіи котораго человкъ становится прахомъ, углемъ, золой… Пепелъ относится къ родственникамъ, которые еще 40 дней держатъ его дома и потомъ уже закапываютъ гд-нибудь по близости храма. Этотъ родъ погребенія называется кнозо. Но не всхъ Японцевъ жгутъ, нкоторыя секты закапываютъ покойниковъ въ землю, какъ у насъ (дозо), и наконецъ, нкоторые бросаютъ въ море (сонзіо). Встарину сожигали домъ умершаго, теперь довольствуются очищеніемъ его молитвами и куреніемъ благовоній. Трауръ продолжается у однихъ годъ, у другихъ сорокъ дней, въ продолженіи которыхъ ежедневно навщаютъ могилу. На пятидесятый день ставится памятникъ, мущины сбриваютъ бороды, отпущенныя во время траура, и отдаютъ благодарственный визитъ участникамъ въ похоронахъ. Въ продолженіи пятидесяти лтъ дти посщаютъ въ новый годъ могилу родителей.
Посреди встрчающейся толпы вы видите разнощиковъ, дребезжащимъ голосомъ предлагающихъ свой товаръ, странствующихъ монаховъ, собирающихъ милостыню, монаховъ вы узнаете по большой круглой соломенной шляп и по мдной чашечк, висящей у нихъ на пояс, въ которую они бьютъ молоточкомъ, въ томъ же костюм ходятъ и странствующія монахини. Говорятъ, будто он составляютъ родъ нищенствующей общины, живутъ въ горахъ недалеко отъ Міако, и молодыя изъ нихъ выманиваютъ у прозжающихъ деньги часто тмъ же способомъ, какъ индійскія баядерки. Пустынники, живущіе въ горахъ, называются яма-бусъ, ихъ секта примыкаетъ къ буддаическимъ сектамъ, только они женятся и дятъ мясо.
Часто встрчаются огромныя лошади, тяжело навьюченныя, рабочія дти, собаки, и, несмотря на страшное населеніе, везд просторно, нигд не видишь накопленія народа, какъ, напримръ, въ китайскомъ город, съ его неизбжными спутниками — вонью и грязью. Здсь улицы, убитыя пескомъ и щебнемъ, просторны, кром того, обширныя мста, принадлежащія храмамъ и князьямъ, покрыты сплошными садами, иногда занимающими такое пространство, что, кажется, въ границахъ одного такого мста можно было бы выстроить цлый городъ. Эти сады постоянною свжестію и тнью оживляютъ городъ, ихъ, какъ парки Лондона, можно назвать легкими города Эддо.
Скоро мы свернули въ княжескій кварталъ: лавки прекратились, потянулись сплошныя стны длинныхъ однообразныхъ зданій, очень чистыхъ снаружи, но скучныхъ по своей безформенности и правильности. Улицы педантически чисты. Каждый князь (кокъ-сіу, повелители земли) иметъ въ Эддо отдльное, ему принадлежащее, мсто, обнесенное со всхъ четырехъ сторонъ двухъ-этажными зданіями, выштукатуренными снаружи блымъ стуккомъ, и замыкающими собою, какъ стнами острога, все внутреннее жилье. У каждаго живетъ по нскольку тысячъ прислуги, войска, свиты, нахлбниковъ, блюдолизовъ, женъ и проч. Все это иметъ свои дома, сады, храмы, и существуетъ для одного лица, владнія котораго въ город ограничены описаннымъ мною зданіемъ, гд живетъ прислуга, сквозь окна, съ крпкими деревянными ршетками, видны, точно колодники, ихъ обитатели. Иногда выглянетъ хорошенькая мусуме, иногда старческое лицо солдата, иногда испорченная золотухой дтская головка. Кругомъ зданія идетъ ровъ, наполненный водой, такъ что всякій князь можетъ, пожалуй, выдержать осаду. Входомъ служатъ всегда великолпныя ворота, часто выведенныя вс подъ лажъ, съ бронзовыми украшеніями, съ гербомъ князя и изображеніемъ трехъ листьевъ, эмблемы власти. Въ архитектур воротъ нсколько разыгрывается воображеніе зодчаго. Но отсутствіе всякой кривой линіи, въ стремящихся кверху частяхъ зданія, даетъ имъ видъ какой-то форменности, какъ языку нашихъ офиціальныхъ бумагъ.
Вся Японія, въ полномъ смысл слова, феодальное государство, длится на 604 отдльныя княжества, большія и маленькія, съ ихъ владніями, провинціями и городами. Князей два разряда. Одни, высокодостопочтенные, ведущіе свое начало со временъ глубокой древности, они примыкаютъ къ микадо и составляютъ представителей древней Японіи, другіе просто достопочтенные, происхожденія недавняго, окружающіе тайкуна, и получившіе княжеское достоинство въ награду за поддержаніе власти тайкуна, въ ихъ-то рукахъ находится все управленіе Японіей. Изъ нихъ составляется верховный совтъ, между тмъ какъ высокодостопочтенные заботятся о сохраненіи чистоты языка ‘ямато’, древне-японскаго, проводятъ жизнь въ процессіяхъ и церемоніяхъ, и сочиняютъ стихи. Достоинство князя наслдственно. Государственный совтъ состоитъ изъ пяти князей и восьми благородныхъ лицъ. Каждый изъ членовъ иметъ свое отдленіе. Вс общественные случаи представляются на ршеніе этого совта. Онъ утверждаетъ казни, назначаетъ сановниковъ и постоянно находится въ сношеніяхъ съ провинціяльными властями. Посл зрлаго обсужденія, окончательное ршеніе предоставлено тайкуну, который большею частію согласенъ съ мнніемъ совта, въ случа же несогласія, собирается особенный, высшій совтъ, въ которомъ обыкновенно участвуетъ наслдникъ престола, если онъ совершеннолтній. Ршеніе этого совта непреложно. Если оно противно мннію тайкуна, то послдній долженъ отказаться отъ престола въ пользу наслдника, и удалиться въ одинъ изъ многихъ замковъ, принадлежащихъ его роду, гд онъ и ведетъ частную жизнь. Въ противномъ случа, то-есть, если онъ не захочетъ удалиться, слдствія бываютъ хуже: судьи, горяче всхъ защищавшіе свое мнніе, а иногда и цлый совтъ, присуждаются къ хара-кири, то-есть должны себ распороть брюхо {Хара-кири значитъ ‘счастливое разлученіе’. Такъ какъ въ Японіи казнь не налагаетъ на семейство преступника стыда и имніе не подвергается конфискаціи, то всякій порядочный Японецъ, совершивъ преступленіе, достойное казни, долженъ избавиться отъ нея самоубійствомъ. Осужденный собираетъ вокругъ себя все семейство, прощается съ нимъ и вспарываетъ себ брюхо коротенькимъ ножомъ, который каждый припасаетъ себ для такого случая, въ то же время оруженосецъ его перерзываетъ ему горло. Этимъ способомъ преступленіе очищается, и память объ умершемъ сохраняется, какъ о благородномъ и храбромъ Японц.}. Политика тайкуна состоитъ, какъ кажется, въ томъ, чтобы съ осторожностію наблюдать надъ силой всякаго удльнаго князя и временными кровопусканіями сдерживать ихъ въ извстныхъ границахъ. Князьямъ вмняется въ обязанность, черезъ годъ, или каждый годъ, по шести мсяцевъ жить въ Эддо, гд семейства ихъ живутъ постоянно, въ залог. Князья связаны строгими церемоніалами, могутъ только на извстное время, и то подъ присмотромъ и съ соблюденіемъ извстныхъ формальностей, оставлять дворцы свои, гд они всегда окружены шпіонами, доносящими объ ихъ малйшихъ дйствіяхъ въ Эддо. Наблюдается, чтобы два пограничные князя не были въ одно время дома, слдятъ за возрастаніемъ ихъ матеріяльнаго богатства, положить предлы которому всегда есть средства. Такъ, вмняется князьямъ въ обязанность содержаніе войскъ, князья Фитценъ и Тенкузенъ должны содержать на свой счетъ цлый портъ. Всякій князь, во время своего пребыванія въ Эддо, обязанъ истрачивать большія деньги. Тайкунъ пошлетъ ему какой-нибудь незначительный подарокъ, князь долженъ отвтить богатйшимъ. Блая цапля, собственноручно пожалованная тайкуномъ, получившему этотъ подарокъ обходится почти въ половину имнія. Если же вс эти средства недостаточны, князь все еще силенъ и иметъ вліяніе, то прибгаютъ къ послднему: тайкунъ называется къ своей жертв въ гости, или доставляетъ ему отъ микадо какое-нибудь почетное и высокое мсто, издержки на угощеніе великаго гостя истощаютъ въ-конецъ богатйшее имніе, а промотавшійся князь поступаетъ въ свою очередь такимъ же образомъ съ своими вассалами, которые также не остаются въ долгу у ниже-стоящихъ…
Надъ жизнію и смертію князя тайкунъ не иметъ права, но онъ можетъ принудить микадо заставить князя отказаться отъ княжества въ пользу своихъ наслдниковъ. Князь въ своей провинціи иметъ право надъ жизнію и смертію своихъ подданныхъ, между тмъ какъ губернаторы, назначаемые отъ правительства, ожидаютъ на это ршенія изъ Эддо.
Между широкими улицами княжескаго квартала, часто попадаются площадки, на которыхъ торчатъ переносныя лавчонки мелкихъ торговцевъ, тутъ странствующій дантистъ съ готовыми челюстями (скажу между прочимъ, что Японцы не дергаютъ зубовъ, а выбиваютъ ихъ), тутъ натуралистъ-Японецъ съ коллекціяни бабочекъ, съ маленькими зврками и разными куріозными вещами: у него жукъ, посаженный подъ увеличительное стекло, смотритъ японскимъ монахомъ, другой, у котораго видны только четыре переднія ноги,— совершенный быкъ. Для какой-нибудь пестрой мыши устроена деревянная башенка, а сверху вставленъ калейдоскопъ, смотришь, и сотни мышей бгаютъ передъ глазами въ различныхъ направленіяхъ. Тутъ столы съ книгами и разными старыми вещами. Одна изъ главныхъ площадей сжимается въ узкій переулокъ, который нсколькими поворотами идетъ подъ гору, слва крутой подъемъ на гору, весь покрытый разросшеюся зеленью, въ тни которой вьется кверху каменная лстница, нсколько камней вывалилось уже изъ ея ступеней, она ведетъ подъ тнь высокихъ деревьевъ, гд видно довольно большое кладбище.
‘Я врю, здсь былъ грозный храмъ!’ А теперь одн развалины, слды страшнаго землетрясенія 1855 года, которые здсь часто встрчаешь. По верху этой горы, дале, идетъ цлый рядъ капищъ и храмовъ. Мы повернули черезъ улицу, состоявшую изъ превосходныхъ магазиновъ, наполненныхъ предметами роскоши и удовольствія, съ различными цвтными звенящими стеклами, съ вышитыми подушками, фарфорами, разрисованными обоями на шелковой матеріи и на бумаг, съ книгами и иллюстрированными изданіями: этою улицей вышли мы на другую, большую улицу, которая здсь была гораздо шире нежели въ своемъ начал, по ней, вроятно на каждой сотн саженей, были ворота, они раздляютъ кварталы. У каждыхъ воротъ смнялись при насъ полицейскіе, съ своими звенящими палками, и провожали насъ до слдующихъ воротъ. Дома по обимъ сторонамъ улицы были новые, лавки больше прежнихъ, это потому, что вся она сгорла отъ показавшагося изъ разступившейся земли пламени, во время того же землетрясенія. При каждыхъ воротахъ — лавочки съ прохлаждающими напитками и плодами, и небольшой фонтанчикъ, тогда какая-нибудь игрушка,— модель мельницы, приводимой въ движеніе водой изъ бассейна, и т. п. Насъ провожала все та же толпа, и если она уже слишкомъ напирала, то ворота, какъ мы ихъ только проходили, затворялись, и такимъ образомъ отрзывали отъ насъ нашихъ преслдователей.
Но надобно было подумать и объ обд. Мы вошли въ первую лавку, которая показалась намъ похожею на трактиръ. Въ передней комнат, у очага, сидли хозяева. Посуда и большія фарфоровыя блюда красовались на полкахъ. Видна была кухонная суета, сопровождаемая запахомъ приготовляемыхъ кушаньевъ. У насъ обыкновенно комнаты для гостей выходятъ на улицу, а кухня помщается гд-нибудь сзади, у Японцевъ, напротивъ, сначала кухня со всею своею стряпней, впрочемъ чрезвычайно опрятною. Насъ повели назадъ, гд, въ продуваемой со всхъ сторонъ комнат, на мягкихъ циновкахъ мы съ наслажденіемъ растянулись посл четырехъ-часовой ходьбы подъ сильно-припекающимъ солнцемъ. На жаръ мы не смли жаловаться: жарившись недавно подъ экваторомъ, мы легко могли терпть жаръ подъ 35о с. ш. А правда, было и здсь очень жарко.
Зная довольно хорошо составъ японскаго обда, мы старались, по возможности, придать ему боле европейскій характеръ. Голодъ руководилъ нами, а не любознательность. Заказаны были яйца, крабы, шримпсы, которые здсь такъ хороши, что иной любитель покушать нашелъ бы, что стоитъ създить въ Эддо собственно для того, чтобы пость шримпсовъ, плодовъ, кастира, — родъ японскаго сладкаго хлба изъ кукурузной муки, также очень вкуснаго. Пока все это готовилось, мы пили чай изъ маленькихъ чашечекъ, безъ сахара. Чай былъ очень ароматенъ и едва настоянъ, пока не привыкнешь къ такому чаю, на него смотришь съ презрніемъ, и дйствительно, что за чай безъ сахара, безъ булокъ, даже, безъ ложечки и блюдечка, да еще жидкій! но, впившись въ него, съ удовольствіемъ проглотишь нсколько чашечекъ душистаго напитка, удивительно утоляющаго жажду и вообще реставрирующаго человка. Толпа, преслдовавшая насъ на улиц, не оставляла и здсь. Самые любознательные проникли въ трактиръ, но ихъ скоро удалили, другіе расположились по сосднимъ дворамъ, по крышамъ, вс старались посмотрть на насъ!.. Любопытство очень понятное, для нихъ мы были то же, что какіе-нибудь краснокожіе у насъ среди Адмиралтейской площади. Намъ прислуживали дв молоденькія двочки, которыя, наклоняясь корпусомъ впередъ, очень проворно бгали съ чайниками и съ огромными блюдами, заваленными шримпсами, мы ли шримпсы съ японскою соей и запивали чаемъ. Вмсто ликеру выпили по маленькой чашечк теплой ‘саки’, рисовой водки, довольно вкусной. Посл обда, мы снова отправились въ наше туристское странствованіе, имя цлью отыскать большой Японскій мостъ (Нипонъ-басъ), отъ котораго въ Японіи считаются вс разстоянія. О мст его нахожденія мы имли смутное понятіе. Мальчикъ, не оставлявшій насъ съ самой пристани, на мои разспросы по-русски, отвчалъ на японскомъ язык, вроятно удовлетворительно, и, руководствуясь этими показаніями, мы шли дале по улиц, считая за собою кварталъ за кварталомъ, ворота за воротами, и останавливаясь иногда у нкоторыхъ лавокъ, поражавшихъ насъ или богатствомъ вещей, или чмъ-нибудь особеннымъ. Мы входили въ часть города, изрзанную каналами, которые, идя другъ къ другу параллельно, подъ прямымъ угломъ, впадали въ рку Тоніакъ, довольно широкую (400 туазовъ), и раздляющую Эддо на дв не совсмъ равныя половины. Черезъ каналы шли мосты, изъ кедроваго дерева, на тумбахъ были бронзовыя верхушки въ вид шаровъ, или пламени. Третій, по нашему счету, каналъ былъ шире другихъ, мостъ, шедшій черезъ него, былъ длинне, на вод качалась бездна шлюпокъ, изъ которыхъ одн, украшенныя хорошенькими балдахинами, напоминали гондолы, другія, толкаясь длинными шестами, несли грузъ, третьи, боле легкія, съ обрзанною кормой, быстро мчались по теченію. Гребцы управлялись двумя большими веслами съ кормы, повертывая ихъ во вс стороны, какъ дйствуетъ перо винта. Мы стали нанимать шлюпку. Медленность Японцевъ напомнила намъ наши почтовыя станціи. Невольно вообразишь какъ ямщикъ ‘побжалъ’ за дугой, потомъ забылъ рукавицы, тамъ кнута нтъ, сидишь, испытывая безконечное нетерпніе, то же и здсь: ждали у лодочника въ дом добрые полчаса, пока бгали за весломъ, за веревочкой, за циновками. Отъ скуки мы смотрли по сторонамъ. Въ канал много купалось, какой-то мальчишка залзъ въ кадку и, гребя руками, плылъ себ очень покойно, другой прицпился къ доск, иные плескались въ вод, какъ утки, на мелкомъ мст. Интересно все это было дли насъ, но мы для Японцевъ были интересне, столько собралось народу по набережной, по стоявшимъ у береговъ лодкамъ, что у насъ подобное стеченіе можно видть разв при какихъ-нибудь торжественныхъ праздникахъ. Если случайно вскрикивалъ какой-нибудь мальчишка, другіе подхватывали, и страшный крикъ, поднятый безотчетно всею толпой, потрясалъ воздухъ. Прикрывшись зонтиками, плыли мы, сопровождаемые криками и народомъ, прибывавшимъ съ каждаго двора, изъ каждаго переулка. Наше положеніе было нсколько странно, но не лишено интереса. По каналу тснились зданія, обращенныя къ нему заднею стороной, глухія стны были выштукатурены и выкрашены блою краской. Везд видна была дятельность: нагружались у складочныхъ магазиновъ суда, другія, уже нагруженныя, толкались длинными шестами, иногда насъ обгоняла лодка съ красивымъ навсомъ, и тамъ мы успвали разсмотрть чиновника, какъ онъ сидитъ и длаетъ кейфъ, куря изъ коротенькой трубочки. Въ каналъ впадало нсколько другихъ, мы часто подходили подъ мосты, почти ломившіеся подъ тяжестію толпы. Съ одного моста полетло въ насъ два камня, но оба упали въ воду. Это возбудило негодованіе стоявшихъ вблизи, но мы не показали вида, что замтили.
Но вотъ наконецъ и рка, и мостъ, перекинутый черезъ, нее. Постройка та же, что и маленькихъ мостовъ: т же сваи, т же контрфорсы, только этотъ гораздо больше, длина его въ 400 туазовъ. Онъ весь изъ кедроваго дерева, и бронзовыя головки его деревянныхъ тумбъ бросаются въ глаза своею массивностію. Вверхъ по рк виднлось еще нсколько мостовъ, похожихъ на первый (всхъ мостовъ черезъ рку четыре), который же Японскій мостъ? Дорога назадъ вышла гораздо короче, мы подплыли опять къ той длинной улиц, по которой шли, и не покидали ея до самой пристани. Уже темнло, въ лавкахъ зажглись бумажные фонари, мракъ скрадывалъ прозаическую обстановку улицы, съ ея голыми обитателями, все тускло освщалось фантастическимъ свтомъ разноцвтныхъ фонарей, за зданіями безмолвствовали сады и деревья, наступала ночь. Отыскать нашу пристань было довольно трудно, но надъ нами не дремалъ нашъ добрый геній, японская полиція, съ перваго шага на берегъ мы уже были подъ надзоромъ, который здсь оказался очень полезнымъ. Изъ какого-то домика вышелъ чиновникъ, одтый щеголевато, съ лицомъ и движеніями, выражавшими порядочность, онъ вызвался указать намъ пристань, которая была въ двухъ шагахъ.
Въ залив не было такъ спокойно, какъ на улиц, довольно рзкій втеръ дулъ съ моря, и волненіе его съ шумнымъ прибоемъ непривтливо ворчало у берега, шлюпки нашей еще не было. Мы подняли на высокой палк фонарь, а предупредительный полицейскій распорядился, чтобы насъ оцпили веревкой отъ любопытной толпы, напиравшей теперь на насъ, веллъ принести скамеекъ и приставалъ, чтобы мы взяли японскую лодку, въ его любезности была тайная цль — отдлаться отъ насъ поскоре, а то, неровенъ часъ, случись съ нами что-нибудь, ему пришлось бы отвчать. Втеръ свжлъ, а шлюпки еще не было. Наконецъ изъ темноты, какъ тнь, показался знакомый образъ нашего катера, на нашъ окликъ, слабо прорываясь сквозь шумяицй втеръ, долетлъ пріятный отзывъ ‘есть!’ Японецъ такъ былъ доволенъ, что далъ намъ на дорогу грушъ и персиковъ въ вид подарка, точно тетушка, провожающая племянничковъ, и мы разстались съ нимъ большими друзьями. Забылъ сказать еще, что насъ съхало на берегъ шестеро, но трое, не столько ретивые какъ мы, вернулись на клиперъ еще днемъ, и ихъ какъ-то просмотрли. Представьте недоумніе полицейскаго: куда двались еще трое? еслибъ имъ сказать: не знаемъ, то полиція подняла бы все Эддо на ноги, отыскивая ихъ!
‘Что же вы видли въ Эддо, стоитъ ли хать?’ вотъ вопросы, которыми засыпали насъ на клипер и на которые отвчать всегда довольно затруднительно. Стоитъ ли? По моему, стоитъ, а для васъ — не знаю.
‘Господа, отвчалъ я съ нкоторымъ паосомъ, я видлъ городъ, имющій около двухъ милліоновъ жителей, городъ, существующій можетъ-быть тысячу лтъ, самое замчательное, что я видлъ сегодня — это Эддо!’
Если народъ, богатый внутреннимъ содержаніемъ своей исторіи, въ своемъ плодотворномъ развитіи оставляетъ слды полной жизни въ монументальныхъ памятникахъ Колизея, Кельнскаго собора, Ватикана, Лувра, то другой народъ, идя своею дорогой, хотя и въ противоположную сторону, также долженъ выработать себ форму, видимую и въ этихъ прямолинейныхъ зданіяхъ, и въ храмахъ, скрытыхъ сплошною зеленью, и въ таинственности своихъ дворцовъ, которыхъ никто не сметъ видть, и въ костюмахъ, и въ длинныхъ процессіяхъ, въ двухъ знакомыхъ, кланяющихся другъ другу въ ноги со втягиваніемъ въ себя воздуха, въ свит чиновника, не могущаго просто перейдти изъ дома въ домъ, а таскающаго съ собою цлую процессію, въ окрашенныхъ черною краской зубахъ замужней женщины, въ красиво-татуированныхъ тлахъ народа. Эта самобытная форма является здсь повсюду, начиная отъ таинственнаго, недоступнаго глазу смертнаго, дворца тайкуна, до факира, сожигающаго себ руку среди площади. He вина города, если онъ не можетъ исполнить требованій нкоторыхъ прихотливыхъ людей! Такъ, одни не ршаются съхать на берегъ, боясь остаться голодными, не хотятъ ничего видть дальше гостиницъ, тамъ, гд есть рестораны, они охотно путешествуютъ, какъ будто можно назвать путешествіемъ перемщеніе себя отъ пристани до трактира. У ресторана будешь сть то же, что и въ Петербург, не здивъ такъ далеко. Есть еще туристы, которые смотрятъ на вещи, такъ-сказать, съ гостинодворческой точки зрнія: въ Эддо, напримръ, нельзя достать такихъ вещей, какъ въ Юкагав (и это не справедливо, трудне только отыскивать), да и шелковыя матеріи дороже, слдовательно въ Эддо и хать не стоитъ.
6-го августа. Съ самаго утра чиновники осаждаютъ клиперъ. У насъ сидитъ нашъ консулъ, и имъ до него безпрестанно дло. Вопросъ идетъ о квартир для графа Муравьева, надо выбрать, посмотрть. Какъ пропустить такой случай?— и я присоединился, въ качеств свидтеля. Японецъ (вице-губернаторъ, тотъ же, что былъ вчера) слъ съ нами въ катеръ и все время занималъ насъ разговорами. Онъ говорилъ, что въ Эддо милліонъ домовъ и до пяти милліоновъ жителей, городъ занимаетъ пространство 10 ри (1 ри равняется 2 1/2 верстамъ) въ длину и 10 ри въ ширину. Цнность найма земли колеблется отъ 10 зени (2 1/2 коп.) до 12 ицибу (1 ицибу — 43 коп.) за квадр. сажень въ годъ. Каждый день приходитъ въ Эддо 10.000 человкъ и столько же уходитъ. Вс эти цифры довольно врны, за исключеніемъ преувеличеннаго числа народонаселенія. Вроятно, Японцы такъ же считаютъ, какъ Китайцы, у которыхъ человкъ записывается и по мсту, гд родится, и по мсту, гд служитъ, или куда передетъ на жительство, вотъ почему народонаселеніе увеличивается, по бумагамъ, втрое. Разказывалъ онъ и о землетрясеніи 1855 года. Земля ходила волнами, и пламя, вырываясь въ нкоторыхъ мстахъ разступившейся земли, выжигало цлые кварталы, до 10.000 домовъ было разрушено и около 50.000 испорчено. Слды этого землетрясенія мы видли вчера: во многихъ мстахъ одинокія кладбища, въ тни развсистыхъ деревьевъ, свидтельствовали, что здсь были когда-то храмы длинныя улицы новыхъ домовъ, боле широкія, могли бы дать случай мстному Скалозубу сказать, что и здсь пожаръ много способствовалъ къ украшенію города.
Нужно было осмотрть четыре храма, но прежде не мшаетъ нсколько припомнить религію Японцевъ, чему они молятся, и кому строятъ свои храмы.
Очень трудно составить себ настоящее понятіе о японской религіи, Японцы неохотно говорятъ о ней, а европейскіе писатели часто разказываютъ совершенно противорчащія вещи. Боле всего распространена въ Японіи религія синто или синзіу. Она состоитъ въ поклоненіи геніямъ и божествамъ, завдывающимъ видимыми и невидимыми длами. Эти божества называются сине или ками.
Изъ хаоса явилось высшее существо, разлитое повсюду и вмщающее въ себ все, отъ него произошли два созидающія начала, которыя, изъ хаоса же, создали видимый міръ. Этотъ міръ былъ управляемъ послдовательно семью богами въ продолженіи многихъ милліоновъ лтъ, послдніе изъ боговъ были женаты, и вотъ, одинъ разъ, ударилъ богъ копьемъ въ дно потоковъ, съ приподнятаго лезвія капала тина, и упавшая капля этой тины превратилась въ островъ Онокъ-одно-сима, теперешній Кіу-зіу, тогда воззвалъ богъ другихъ 8.000 боговъ къ жизни, сотворилъ 10.000 вещей (городзсо-но-моно) и передалъ надзоръ надъ всмъ своей любезной дочери Тенсіо-дай-дзинъ, богин солнца. Она царствовала только 250 лтъ, а посл нея управляли міромъ четыре полубога въ продолженіи 2.099.024 лтъ. Послдній изъ нихъ, совокупясь съ смертною женщиной, оставилъ сына, по имени Ціу-моотенъ-воо, родоначальника микадо, на котораго и теперь смотрятъ, какъ на духовнаго главу міра. Души людей судятся посл смерти, достойные идутъ въ Така-ама-ка-вара, или возвышенную часть неба, гд они становятся ками, божествами, между тмъ какъ недостойные идутъ въ царство корней, Не-но-куни. Въ честь ками воздвигаются храмы, называемые мія, различной величины. На алтар храма ставится символъ божества, гофей, нсколько вырзанныхъ изъ бумаги цвтовъ, привязанныхъ къ втвямъ дерева финоки (Thuja japonica). Эти гофеи находятся во всхъ домахъ, гд ихъ ставятъ въ маленькихъ мія, или молельняхъ. По обимъ сторонамъ ставятъ два горшка съ цвтами и зелеными втвями дерева сакаки (Cleyeria kaempferiana), мирты и сосны. Передъ этими алтарями Японцы, утромъ и вечеромъ, молятся своимъ ками. Храмы, сами по себ очень простые, часто составляютъ, вмст съ жилищемъ бонзъ и другими строеніями, обширныя помщенія, къ которымъ ведутъ обыкновенно великолпныя ворота, называемыя торіи (мста, назначаемыя для птицъ), передъ всякимъ храмомъ находится изображеніе двухъ собакъ, кома-ину. Есть праздники, посвященные памяти какого-нибудь ками, и есть праздникъ, установленный въ воспоминаніе всхъ ихъ вмст (Матцзури).
Кром ками есть еще другія существа, бывающія посредниками между человкомъ и богиней Тенъ сіо-дай-дзинъ, къ которой прямо относиться никто не можетъ. Къ нимъ относятся сіу-годзинъ, духи покровительствующіе, и нкоторыя животныя, бывающія въ услуженіи у ками, всего чаще лисица (инари). Жертвоприношенія состоятъ изъ различныхъ състныхъ припасовъ, риса, хлба, рыбы, яицъ. Послдователямъ синто не запрещено убивать животныхъ, ихъ бонзы отпускаютъ себ волосы и могутъ быть женаты.
Несмотря на эту миологію, Зибольдъ, одинъ изъ первыхъ авторитетовъ во всемъ, что касается Японіи, увряетъ, что Японцы имютъ очень темное понятіе о будущей жизни и безсмертіи души, о вчномъ блаженств и мученіи. Вотъ пять главныхъ обязанностей праведнаго, обезпечивающія ему земное и небесное благосостояніе:
1) Сохраненіе священнаго огня, символа чистоты, орудія очищенія и просвтлнія.
2) Сохраненіе чистоты души, сердца и тла, черезъ послушаніе заповди и закону разума, какъ и черезъ воздержаніе отъ нечистыхъ дяній.
3) Неукоснительное соблюденіе праздниковъ.
4) Путешествіе къ святымъ мстамъ и
5) Почитаніе боговъ и святыхъ, въ храмахъ и дома. Теперь религія синто иметъ нсколько расколовъ.
Вторая религія — буддизмъ, распространившаяся изъ Цейлона, черезъ Корею, въ 543 году. Буддизмъ въ Японіи иметъ восемь главныхъ сектъ, и бонзы ихъ наполняютъ всю страну. Въ настоящее время буддизмъ до такой степени смшался съ религіей синто, что храмы однихъ служатъ часто капищами для сектаторовъ другой религіи, и часто, въ одномъ и томъ же храм, рядомъ съ изображеніями древнихъ ками, стоятъ буддійскіе идолы.
Третье ученье, синтоо, родъ религіи разума, научаетъ нравственнымъ правиламъ, пригоднымъ во всхъ случаяхъ жизни. Между религіозными общинами, также распространенными по всему государству, есть дв секты ‘слпыхъ’. Первая изъ нихъ, бассессатосъ, основана прекраснымъ Сенминаромъ, младшимъ сыномъ одного микадо, который ослпъ отъ слезъ, по смерти любимой имъ принцессы. Другая секта называется фекизадо, основатель ея Какекиго. Нкій Іоритомо, одна изъ самыхъ выдающихся личностей въ исторіи Японіи, побдивъ и умертвивъ врага своего, князя Феки, взялъ въ плнъ его генерала Какекиго, и, желая снискать его дружбу, далъ ему свободу, но Какекиго сказалъ ему: ‘я не могу любить убійцу моего благодтеля и не могу тебя видть безъ желанія убить тебя, а такъ какъ я обязанъ теб жизнію, то, чтобы не быть вовлеченнымъ въ соблазнъ, я выколю себ глаза’. И дйствительно выкололъ. Какекиго удалился въ уединеніе и основалъ орденъ. Теперешніе представители этой секты живутъ въ Міако и находятся подъ особеннымъ покровительствомъ микадо.
Секта яма-бусъ, о которой я уже упоминалъ, живетъ въ горахъ и напоминаетъ древнихъ пустынниковъ.
Торжествуя съ великолпіемъ свои праздники, больше конечно для развлеченія, Японцы очень равнодушны ко всякой религіи.
Религія составляетъ что-то совершенно особенное, находящееся вн духовной потребности народа… За то это чувство съ избыткомъ замнено суевріемъ.
У Японцевъ есть и амулеты, и символическія изображенія на дверяхъ и пр., такъ напримръ, они прибиваютъ къ дверямъ рака, чтобъ отогнать отъ дома духа болзней. Есть и несчастные и счастливые дни, мореплаватель не выйдетъ изъ порта, не справившись по календарю, какой румбъ ему выходитъ, старухъ всегда можно встртить въ храм, который вмст служитъ и мстомъ игръ для дтей, не стсняясь пніемъ бонзъ, дти шумятъ и играютъ въ мячъ, со всмъ увлеченіемъ своего возраста.
— Отчего вы никогда не ходите въ храмъ? спросилъ я разъ одного чиновника.
— А бонзы-то зачмъ? Они за насъ и молятся!..
За то праздники отправляются со всмъ великолпіемъ. Такъ напримръ, я видлъ праздникъ Матцзури, онъ продолжается три дня. Изображеніе ками, изъ папье-маше, разодтыхъ въ богатыя ткани, возили въ Хакодади на великолпныхъ колесницахъ. Каждую колесницу, сдланную въ вид трехъэтажной джонки, съ колоссальною птицей на носу, тащило нсколько сотъ человкъ, и каждый изъ нихъ былъ въ разноцвтномъ шелковомъ костюм. Въ джонкахъ сидли молоденькіе мальчики и двочки, били въ барабанъ и играли на флейтахъ. Кром трехъ главныхъ колесницъ съ богами, тащили цлые павильйоны съ пвицами и музыкантами, маленькія лодочки съ пищей для боговъ,— рисомъ и саки… Вещи и украшенія, сами по себ, составляли роскошное цлое, Японцы не пренебрегли ни одною мелочью для декораціи. Можно было, напримръ, на саблю божеству налпить и фольгу, вмсто массивнаго украшенія изъ бронзы, и такъ совстливо отдланы вс мелочи. Въ другіе праздники храмъ приготовляетъ отъ себя обдъ на нсколько сотъ человкъ, и общая трапеза продолжается цлый день, прерываемая богослуженіемъ и ударами въ гонгъ.
Скажу нсколько словъ о храмахъ, которые мн удалось въ этотъ день видть. Первый стоялъ на гор, къ нему вела высокая каменная лстница, почти весь онъ былъ занятъ комнатами для жилья, для мстнаго бога отведена была небольшая часовня, уставленная тми вещами, какія обыкновенно находятся въ буддійскомъ храм. Секта, которой принадлежалъ этотъ храмъ, была, какъ видно, боле практическая, здсь было больше мста для удовлетворенія мірскаго комфорта нежели духовной потребности. Система постройки была общая большимъ японскимъ домамъ. Все зданіе держалось на фундаментальныхъ столбахъ, къ которымъ шли перекладины, поддерживаемыя небольшими столбиками. Стны снаружи выштукатурены толстою массой извести такъ, что зданіе смотритъ каменнымъ, внутри передвижные щиты въ деревянныхъ рамахъ: комната можетъ быть сразу открыта со всхъ сторонъ. Справа и слва, затйливо смотрятъ подстриженные, микроскопическіе садики, бывающіе всегда во внутреннихъ дворахъ. Роскошь внутренняго убранства состоитъ въ необыкновенно-красивомъ и гладко-полированномъ дерев, на столбахъ и рамахъ, и въ передвижныхъ щитахъ, обтянутыхъ картономъ и обклеенныхъ иногда роскошными обоями. На полу, конечно, цыновки.
Бонзы храма стояли въ сторон и почтительно кланялись нашему чиновнику, на нихъ были кафтаны съ висящими широкими рукавами и мантіи изъ легкой шелковой матеріи свтлаго цвта. Вс они были народъ молодой и съ бритыми головами.
Это количество пустыхъ, никмъ не занятыхъ комнатъ, отдаваемыхъ путешественникамъ, служитъ мстомъ собраній ученыхъ бонзъ, чмъ-то въ род консисторій, гд ршаются различные духовные вопросы.
Второй храмъ оказался боле удобнымъ, несмотря на ты, что стоялъ въ лощин, и къ нему надо было спускаться по широкой каменной лстниц. Такъ какъ этотъ храмъ былъ выбранъ для помщенія графа Муравьева, то я еще разъ возвратился къ нему.
Третій былъ настоящій храмъ, то-есть въ немъ мсто для помщенія гостей не отнимало мста у богослуженія. Онъ стоялъ на гор отдльнымъ зданіемъ, крыша остроконечная, оканчивающаяся бронзовымъ пламенемъ, казавшимся издали короной, внчающею крышу, внутри его, среди превосходной рзной работы изъ кипариса и камфарнаго дерева, среди столбовъ, выполированныхъ, какъ мраморъ, среди висящихъ между столбами разноцвтныхъ хоругвей и флаговъ,— на алтар стояло колоссальное бронзовое изображеніе какого-то ками, обставленное массивными канделябрами, горшками съ цвтами, гофоями, чашечками съ рисомъ и саки, курившимися свчами. Въ боковыхъ часовняхъ на бронзовыхъ дощечкахъ, написаны имена усопшихъ, я передъ каждою дощечкой стояло приношеніе. Видъ отъ храма превосходный. Прямо, обрывъ горы былъ замаскированъ покрывшими его деревьями, правильно подстриженными, изъ чащи которыхъ вырастало нсколько величественныхъ кедровъ, втви ихъ, распространяясь какъ огромныя лапы внчались иглистою, крышеобразною верхушкой, дале виднлся городъ застроенною, плоскою равниной, за нимъ — заливъ съ пятью насыпными укрпленіями, потомъ пришедшая вчера наша эскадра, вытянувшаяся въ линію, за которою даль уже скрадывала формы предметовъ,— тамъ отдаленный берегъ казался облакомъ, а линія горизонта пропадала въ туман. Сотни блыхъ точекъ рябили по заливу, то лодки, и фуне (джонки) Японцевъ, сновавшія въ разныхъ направленіяхъ. Изъ зелени раздавались громкіе голоса цикадъ, перебивавшихъ другъ друга, можно было слдить за пніемъ каждой, по мотивамъ различаютъ семейства этихъ музыкантовъ-наскомыхъ.
Послдній храмъ былъ въ лвомъ конц города. До него было очень далеко, японскіе чиновники, насъ сопровождавшіе, опустили головы и изнемогали. Вроятно, не помянули они насъ въ этотъ день добромъ. Было жарко, полицейскіе смнялись каждую четверть версты, и музыка ихъ желзныхъ палокъ сильно надодала намъ. Шли мы по какимъ-то переулкамъ, разъ прошли мимо театра, зданія, украшеннаго множествомъ фонарей, наконецъ Фламандская обстановка маленькихъ улицъ стала чаще скрываться въ зелени, чаще стали попадаться сады и цвты, вотъ родъ оврага, и по дну его течетъ ручей, черезъ ручей мостъ и около него нсколько лавчонокъ, наконецъ и храмъ, скрывающійся въ зелени, за нимъ сплошные сады-лса, освжающіе своею тнью и листвой воздухъ. Вотъ мы и пришли. Чиновники просятъ подождать, имъ надо предупредить бонзъ, что мы хотимъ осмотрть храмъ, и предлагаютъ тмъ временемъ зайдти въ ближайшую таберу. Что за прелесть была эта табера, — бесдка въ кустахъ зелени и цвтовъ, открытая со всхъ сторонъ! Въ ней мы отдохнули, утоливъ жажду чаемъ и арбузомъ. На насъ смотрла всюду слдовавшая за нами толпа: ребятишки перелзали черезъ заборъ, показывались изъ-за кустовъ, но слышимое частое сотрясеніе желзной палки полицейскаго ограничивало ихъ любознательность. Къ храму вела аллея исполинскихъ кедровъ, стволы которыхъ были прямы какъ колонны, втви, широко разрастаясь, переплетались съ втвями сосднихъ деревьевъ, составляя сплошной зеленющій навсъ. Внутри храма мы видли то же, что и въ предыдущемъ, тотъ же алтарь, т же украшенія. Но растущая въ изобиліи зелень особенно живописно обставляла это убжище религіи. На самомъ двор росли кедры, блыя стны многихъ часовенъ, съ рзными порталями, мелькали между зеленью и срыми стволами величественныхъ деревьевъ. У лстницы, ведущей въ храмъ, кром извстныхъ собакъ, стояли дв массивныя бронзовыя вазы.
9-го августа. Исторія Японіи теряется, какъ и всякая другая, во мрак неизвстности. Японскія хроники цлыхъ столтій разказываютъ о разныхъ происшествіяхъ, — изверженіяхъ вулканическихъ горъ, землетрясеніяхъ, явленіяхъ драконовъ, войнахъ и дракахъ, и асе это безъ всякой послдовательности. Ціу-моо-тенъ-воо, родоначальникъ микадо, царствовалъ шестьдесятъ девять лтъ. Онъ выстроилъ храмъ богин солнца и основалъ власть микадо,— неограниченнаго владыки, вмщающаго въ себ какъ духовную, такъ и свтскую власть. Это было около 660 г. до P. X.
Много столтій неограниченно царствовали микадо. Первою причиной ослабленія власти было, по всей вроятности, обыкновеніе назначать наслдниками престола несовершеннолтнихъ, черезъ что увеличивалось вліяніе вассаловъ на дла государства. Одинъ изъ микадо, женатый на дочери сильнаго князя, отказался отъ престола, въ пользу своего несовершеннолтняго сына, а честолюбивый князь, ддъ наслдника, захвативъ власть въ свои руки, заключилъ своего зятя въ тюрьму. Началась междуусобная война, въ продолженіи которой является Іоритомо, одинъ изъ самыхъ выдающихся героевъ японской исторіи, господствующій въ преданіяхъ и народныхъ сказкахъ. Въ немъ текла кровь микадо, онъ объявилъ себя защитникомъ заключеннаго и разбилъ похитителя на-голову. Посл междуусобной войны, продолжавшейся нсколько лтъ, онъ освободилъ микадо и возстановилъ его въ правахъ, которыми послдній захотлъ пользоваться только номинально, предоставивъ настоящую власть самому Іоритомо, котораго онъ произвелъ въ достоинство ціо-і-дайціогунъ (главнокомандующій противъ варваровъ). По смерти микадо, власть осталась вполн въ рукахъ Іоритомо. Чтобы еще боле утвердиться въ ней, Іоритомо затялъ войну съ Кореей, на которую отправились вс владтельные князья, потерявшіе тамъ если не жизнь, то силу и богатство. Іоритомо царствовалъ двадцать лтъ. Ему наслдовалъ сынъ его. Это было или въ 1199 или 1290 году. Съ этого времени начинается сильное вліяніе сіогуна (то-есть главнокомандующаго), отношенія котораго къ микадо напоминали отношенія регента къ несовершеннолтнему королю, или конетаблей къ королямъ. Въ этомъ положеніи Японія находилась до конца XVI столтія.
Въ царствованіе микадо Конаро и сіогуна Іози-Хару, въ двнадцатомъ году ненго-тембу, 22 мсяца (въ октябр 1543), показалось чужое судно въ Танигосіусе, провинціи Нисимоноо, экипажъ его, состоявшій больше чмъ изъ двухъ сотъ человкъ, имлъ новый, какой-то неслыханный, особенный видъ, находившійся на судн Китаецъ, по имени Гахоръ, объяснилъ письменно, что это были рау-бау (южные варвары). Имена капитановъ были Моніо-Сіонкія и Кристо-Монто, въ которыхъ можно узнать Антоніо-Монто и Франциско Зеймото, — первыхъ Португальцевъ, прибывшихъ въ Японію.
Съ того времени Японія вела, правильную торговлю съ сосдями, и иностранцы, привозившіе рдкіе товары, принимались радушно и входили съ Японцами въ тсныя сношенія, селились у Японцевъ и женились на ихъ дочеряхъ.
Поздне, мы видимъ Голландцевъ и, наконецъ, даже англійское судно, подъ командою нкоего Адамса, явившихся въ Японіи. Похожденія этого Адамса довольно извстны.
Наконецъ явились іезуиты, и раздалась по всмъ концамъ Японіи громкая проповдь христіянства. Народъ, неслыхавшій такъ долго ни одной живой идеи, съ увлеченіемъ внималъ проповди. Скорые и неожиданные плоды проповди удивили весь христіанскій міръ. Титзингъ говоритъ, что число обращенныхъ превышало четыре милліона, и что новое ученіе имло своихъ поборниковъ при дворахъ сіогуна и микадо.
Эта многообщающая будущность была уничтожена въ зародыш частію слпымъ рвеніемъ обращенныхъ, частію гордостью миссіонеровъ и желаніемъ мшаться въ политику, чтобъ имть вліяніе на свтскія дла, но, главное, наплывъ новыхъ идей долженъ былъ вызвать реакцію. Еслибы побда осталась на сторон христіянства, Японіи предстояла бы будущность, къ несчастію, побдила старая Японія, и страшно отомстила нововводителямъ. Этотъ историческій опытъ былъ хорошимъ мриломъ духовныхъ силъ народа. Реакція началась, и вотъ вспыхнула страшная и продолжительная междуусобная война.
Два брата, изъ рода Іоритомо, спорили о достоинств сіогуна. Князья брали сторону то одного, то другаго, или сами крамольничали, пользуясь безпорядками, чтобы пріобрсти независимость. Во время войны, оба противника лишились жизни, и возникъ вопросъ о томъ, кому занять упразднившійся престолъ. Посл многихъ сраженій, укрпился наконецъ на трон Нобунга, князь Авари, при помощи человка, вышедшаго изъ народа, именемъ Хиди-Іори. По смерти Нобунга, Хиди-Іори вступилъ на престолъ, подъ именемъ Таико-Сама. При немъ власть микадо до того уменьшалась, что осталась только призракомъ власти. Таико-Сама побдилъ Корею, и угрожалъ Китаю, но смерть помшала его замысламъ.
Смерть этого человка была сигналомъ къ новымъ безпорядкамъ. Хиди-Іори, единственный сынъ Таико-Самы, былъ дитя шести лтъ, и отецъ его, еще при своей жизни желавшій упрочить за нимъ престолъ, женилъ его на племянниц князя Микавы, назначивъ послдняго регентомъ. Этотъ князь, по имени Изенасъ, воспользовался своимъ положеніемъ и самъ захватилъ власть. Малолтній сіогунъ былъ поддерживаемъ христіанами, желавшими воспитать въ немъ покровителя новой религіи. Вспыхнувшая междуусобная война имла грустный исходъ. Въ 1615 году, Изенасъ осадилъ Оосако, куда скрылся, какъ въ послднемъ убжищ, супругъ его племянницы. О судьб Хиди-Іори ничего неизвстно. По мннію нкоторыхъ, онъ сгорлъ во дворц своемъ, другіе говорятъ, что нашелъ убжище у князя сатцумскаго, и это довольно вроятно. Князья Сатцума по сіе время больше другихъ независимы, и изъ ихъ рода сіогуны берутъ себ женъ.
Началось страшное преслдованіе христіянъ, продолжавшееся нсколько лтъ. Тейтокури, племянникъ Изенаса, нанесъ имъ послдній ударъ: 36.000 христіанъ заключились въ замк Синабор и защищались съ рдкимъ мужествомъ и отчаяніемъ. Замокъ взятъ былъ наконецъ 12 апрля 1638 г., посл трехмсячной осады.
Въ этой послдней сцен драмы, Голландцы помогали осаждавшимъ своею артиллеріей и положили позорное пятно на свою исторію.
Въ 1640 г. преслдованіе христіянъ, по недостатку жертвъ, прекратилось.
Съ этого времени Японія герметически закупорилась, попытка Португальцевъ, посылавшихъ изъ Макао блестящее посольство, была напрасна.
Святость званія посла не спасла пріхавшихъ отъ строгости изданнаго въ Японіи закона, по которому смерть постигаетъ всякаго иностранца, ступившаго на японскую землю. Посланнику и его свит (шестидесяти человкамъ) отрубили головы, только нкоторые были пощажены, для того чтобы было кому отвезти въ Макао извстіе о происшедшемъ. Надъ трупами казненныхъ выставлена была надпись: ‘Пока свтитъ солнце, ни одинъ иностранецъ не ступитъ на землю Японіи, хотя бы то былъ самъ посланникъ Ксуки, князя японскихъ боговъ, или самъ христіанскій Богъ, съ ними будетъ поступлено такъ же, если не хуже.’
Голландцы, единственные иностранцы, допущенные въ Японію, были помщены сначала на остров Фирандо, гд они основали свою факторію, въ послдствіи они были переведены въ Нагасаки, на островъ Дециму, гд, впрочемъ, позволено было жить только семерымъ. До послдняго времени они вели почти тюремную жизнь.
Это отчужденіе отъ міра было выгодно для сіогуна, власть котораго стала уже безспорна, партіи прекратились, обычаи, лишенные всякаго иноземнаго вліянія, упростились. Чтобъ еще боле укрпить власть закона, вся страна была опутана правильно-организованнымъ шпіонствомъ, такъ что всякое внутреннее возмущеніе сдлалось невозможнымъ.
Но новое время разбило въ нкоторыхъ мстахъ этотъ ледъ, затянувшій вс народныя силы. Выдержитъ ли Японія этотъ новый приливъ? Этотъ второй историческій опытъ ршитъ ея судьбу, а какъ ршитъ — это дло будущаго.
Эддо былъ постоянною резиденціей сіогуна, принявшаго въ послднее время титулъ тайкуна (великаго князя). Все служащее въ Японіи окружаетъ его. Эддо центръ бюрократіи и свтскаго образованія, между тмъ какъ Міако, резиденція микадо или даири, центръ образованія духовнаго, тамъ воздлываются искусства, тамъ обрабатываютъ древній японскій языкъ подъ именемъ ямато, тамъ живутъ яматофилы (какъ въ Москв славянофилы), а Эддо, какъ нашъ Петербургъ, кишитъ дловыми людьми, предписываетъ моды и служитъ центромъ дятельной жизни.
Дворецъ тайкуна (такъ какъ этотъ титулъ принять сіогуномъ, то я и буду такъ называть прежняго сіогуна) со всми принадлежащими къ нему зданіями, храмами и службами занимаетъ пространство, равное порядочному городу, защищенный со всхъ сторонъ высокимъ брустверомъ и выстроенною за немъ стной, онъ окруженъ еще широкимъ каналомъ, воды котораго, обогнувъ кольцомъ крпость, впадаютъ въ другой каналъ, идущій къ заливу. Весь этотъ укрпленный островъ называется высокимъ городомъ, го-аени или ючеію, а самый дворецъ замкомъ, О’сиро. Почти параллельно этому каналу, и обхвативъ втрое большее пространство, течетъ другой каналъ, полукруглый, соединяющійся обоими своими рукавами съ сткой разныхъ каналовъ, разрзывающихъ Эддо на множество острововъ, у самаго залива.
Цль нашей прогулки состояла въ томъ, чтобы, перерзавъ вншній полукруглый каналъ, выйдти къ дворцу тайкуна и увидть хоть то, что доступно глазу обыкновенныхъ смертныхъ. Со мною былъ К. и Б., еще въ первый разъ съхавшіе на берегъ. Исторія о брошенномъ съ моста камн, несмотря на наше умышленное молчаніе, разошлась какими-то путями, и конечно была преувеличена. ‘Да вы скажите намъ,’ говорили К. и Б., еще когда мы хали на лодк, ‘правда ли, что бросаютъ камни?’ Я долженъ былъ сознаться, смягчая фактъ тмъ, что камни были не большіе, и что всегда, въ такой огромной толп, найдется шалунъ, за котораго поручиться нельзя. Имя въ рукахъ планъ Эддо, мы начертили себ маршрутъ: надо было сначала забраться какъ можно дальше въ глубь города, придержаться къ втру, какъ говорятъ на мор, и потомъ спуститься. Начавъ придерживаться, мы дйствительно забрались въ такую глушь, куда, кажется, еще не дошли извстія о томъ, что Японія заключаетъ трактаты съ Европейцами. Дти и взрослые, старики и женщины, съ стремительностію выскакивали изъ своихъ лавокъ, нкоторые бжали впередъ, чтобы предупредить своихъ знакомыхъ посмотрть на такое чудо какъ русскій офицеръ, насъ осаждали спереди, съ боковъ, сзади. Полиція, вроятно не предупрежденная, не считала нужнымъ заниматься нами, наше положеніе было очень интересно, но самое-то интересное было впереди.
Мы потеряли счетъ улицамъ, а главное, потеряли направленіе. Изъ широкихъ и населенныхъ улицъ поворачивали въ узенькіе переулки, почти совсмъ скрывавшіеся подъ тнью деревьевъ и кустовъ, выходящихъ изъ-за заборовъ, въ этихъ переулкахъ насъ почему-то оставляла толпа, но только что мы выбирались на улицу, какъ снова становились предметомъ преслдованія. Два или три камня пролетли у насъ подъ ногами, и одинъ ударился въ зонтикъ, который я несъ, защищаясь отъ солнца. Видя такой оборотъ дла, мы вошли въ первый трактиръ, но наши преслдователи не оставляли насъ. Трактиръ былъ буквально осажденъ, заборъ задняго двора затрещалъ, и трактирщикъ, испуганный, не хотлъ намъ ничего давать и уговаривалъ уходить поскоре. Къ нашему счастію, послышались желзныя кольца полицейскихъ, ршившихся наконецъ принять насъ подъ свое покровительство. Они стали насъ передавать съ рукъ на руки, и дло пошло довольно благополучно.
Мы увидли совершенно-деревенскій ландшафтъ: зеленый лугъ, по которому нсколько озеръ, заросшихъ тростникомъ и ненюфарами, и соединявшихся другъ съ другомъ протоками, мстами были группы деревьевъ, кое-гд паслись жирные быки, перерзывая эту мстность, шла поднимаясь въ гору, широкая насыпь, на ея протяженіи былъ каменный мостъ, подъ аркою котораго протекали воды озеръ, и дале, на зеленющемъ холм, возвышалось зданіе, очень похожее на крпость, изъ-за стнъ его выростало нсколько деревьевъ японской сосны, съ распространяющимися въ вид лапъ втвями. Тутъ проходилъ вншній, полукруглый каналъ, возвышалось зданіе, похожее на крпость, были ворота съ караулкой, близь которой стояли извстные значки власти, одинъ — родъ ухвата, другой — желзный крючокъ, третій — какія-то грабли. Этими инструментами ловятъ воровъ. Подобныхъ воротъ нсколько въ Эддо, они вс выстроены по одному плану, и даже мстность, окружающая ихъ, довольно схожа, что непосвященныхъ часто вводитъ въ заблужденіе. За воротами шли улицы широкія, торговыя, и узкія, потомъ потянулись знакомыя зданія княжескаго квартала съ красными исполинскими воротами, выведенными подъ лакъ, наконецъ, мы вышли на набережную канала, омывающаго стны О’сиро. Высокій брустверъ крпости одтъ былъ дерномъ, и по его склонамъ мстами росли деревья, спускавшіяся иногда до самой воды, покрытой круглыми листьями водяныхъ лилій съ ихъ блыми цвтами. Невысокая стна, сложенная изъ срыхъ камней и прерываемая башенками, шла по брустверу, изъ-за стнъ выглядывали рогатыя втви японской сосны и кедровъ, составляющихъ собою третью живую стну. Только въ одномъ мст былъ мостъ, ведущій въ ворота, архитектура которыхъ была похожа на прежнія.
Мстность своею таинственностію могла возбудить много мыслей, можетъ-быть, идя тихимъ шагомъ, мы преисполнились бы уваженія къ великому владык Японіи, смотря на эти угрюмыя стны, на выглядывавшія изъ-за нихъ деревья, подъ тнью которыхъ живутъ и наслаждаются существа, имющія такую власть и силу, но
Съ одной стороны стоялъ дворецъ, съ другой княжескія жилища. Толпа, сопровождавшая насъ въ этомъ мст, состояла изъ княжеской челяди. Дйствуя въ интересахъ своихъ патроновъ, изъ которыхъ многіе съ ожесточеніемъ смотрятъ на Европейцевъ, проникнувшихъ въ сердце Японіи, этотъ народъ глядлъ на насъ враждебно, и камни, летавшіе мимо насъ, не были уже шалостію уличныхъ мальчишекъ. Ускореннымъ шагомъ шли мы, стараясь показать полное равнодушіе, хотя полнаго равнодушія быть не могло, когда то въ спину, то въ ногу стукнетъ. К. и Б. ршительно разсердились. ‘Ну, ужь прогулка! нтъ, ужь больше сюда ни ногой!’ — ‘Господа, утшалъ я, посл будете вспоминать съ удовольствіемъ, вдь это…’ Опять камень, чортъ возьми, и больно! Но я продолжаю: ‘Вдь это такой эпизодъ изъ жизни туриста, за который другой дорого бы далъ, легко сказать: быть побитымъ камнями! Путешественникамъ, въ наше время, въ Европ…’ ‘Еще камень!’ прерывалъ меня кто-нибудь изъ моихъ спутниковъ: ‘чортъ съ ними, съ этими эпизодами… Идемъ скоре!’ Я храбрился только для виду, потому что за вс бросаемые камни товарищи обращались ко мн, какъ будто я бросалъ ихъ: ‘Нтъ ужь съ вами больше не пойдемъ!’ говорили они. Сцена была траги-комическая. Съ смиреннымъ духомъ и ускореннымъ шагомъ, пробирались мы по набережной, какъ будто подъ выстрлами. ‘Вдь въ Севастопол намъ съ вами случалось не разъ находиться въ такомъ положеніи, и еще гораздо хуже: представьте, что камни — пули,’ утшалъ я своихъ товарищей.
Кончился княжескій кварталъ, кончились и камни. Мы вздохнули свободно, добравшись до знакомаго трактира на большой улиц, въ которомъ обдали въ первую нашу прогулку. Тутъ уже насъ приняли какъ друзей, молоденькія мусуме, одна передъ другой, старались услужить намъ, омыли наши ноги, дали шримпсовъ, а К. примирился и съ Эддо, и съ камнями.
Что эти камни не были шалостью уличныхъ мальчишекъ, подтвердили посл чиновники. На наши слова, что если это еще повторится, то могутъ быть очень серіозныя послдствія, они прямо сказали, что князья, защитники старыхъ порядковъ, составляютъ упрямую оппозицію противъ прогрессивныхъ побужденій правительства. Начало сближенія съ Европейцами было дломъ покойнаго сіогуна, человка способнаго и понявшаго, что если Японія можетъ имть какую-нибудь будущность, то не иначе какъ путемъ сближенія съ другими народами. Одни изъ феодальныхъ князей раздляли его мннія и дятельно помогали ему, другіе же, и, кажется, большая часть, упрямо противодйствовали нововведеніямъ, видя въ нихъ гибель Японіи, или просто не желая отстать отъ привычекъ и обычаевъ, нажитыхъ вками. Но пока живъ былъ тайкунъ, оппозиція глухо волновалась и молчала. Къ несчастію, въ прошломъ году преобразователь Японіи умеръ, былъ даже слухъ, что онъ отравленъ. Ему наслдовалъ Минамото-іе-мочь (по-англійски пишутъ Minamoto je muchi), мальчикъ пятнадцати лтъ, находящійся подъ вліяніемъ и опекою консерваторовъ. Они уже не въ силахъ устранить вліяніе Европейцевъ на Японію: европейская мысль пустила сильные корни въ воспріимчивую почву этой страны, но они всячески замедляютъ дло, и если ршились допустить Европейцевъ въ Эддо, то для того чтобы пресчь имъ всякіе пути въ Міако, отстраняя тмъ вліяніе пришельцевъ на ‘духовнаго’ императора, микадо. А на себя они, конечно, надются. Вслдствіе этого, общанный прежде портъ Осако, находящійся близь Міако, не открывается, и вс дла будутъ ршаться въ Эддо. Оппозиція высшихъ, переходя въ нижніе слои, выражается по обыкновенію уличными сценами, такъ слуги домомъ Монтекки и Капулетти дрались за то, что господа ихъ были въ ссор.
Въ то время какъ мы собственнымъ опытомъ узнавали разныя стороны японскаго характера, по рейду плыла великолпная процессія: на джонк, убранной шелковымъ балдахиномъ, флагами, значками и золотомъ, съ крикомъ и шумомъ буксируемой нсколькими десятками лодокъ, медленно двигаясь впередъ, хали полномочные тайкуна на фрегатъ Аскольдъ. Нсколько такихъ джонокъ, не такъ богато убранныхъ, слдовали за главною, это было первое свиданіе японскихъ властей съ нашими. Въ числ полномочныхъ были первые чины государства. Вечеромъ, когда они съзжали съ фрегата, на всхъ судахъ нашей эскадры вспыхнули по нокамъ фалшфейры, и вечерній салютъ, сверкая огнемъ и разстилаясь краснымъ дымомъ, сотрясалъ воздухъ и стны городскихъ зданій, рдко слышавшихъ подобные звуки. Въ тон привтствія слышалась сила, а красный дымъ выстрловъ могъ быть зловщимъ… Много ли нужно, чтобъ этотъ громъ сдлался угрожающимъ и разрушающимъ?..
На другой день (10 августа) отправилась процессія съ нашей стороны. Все было сдлано, чтобы въздъ графа Муравьева въ Эддо былъ самый торжественный. Съ утра свезена была со всхъ судовъ команда, съ заряженными штуцерами, на берегъ. Составился батальйонъ изъ трехъ сотъ человкъ, который, выстроенный развернутымъ фронтомъ, дожидался на берегу. (Батальйономъ командовалъ полковникъ Семеновскаго полка Іоссильяни.) Въ 11 часовъ вс офицеры, въ полной парадной форм, собрались на пароходъ Америка, куда вскор пріхалъ и графъ Муравьевъ, сопровождаемый салютомъ со всхъ судовъ и разцвченіемъ ихъ флагами, одинъ Пластунъ, стоя отдльно отъ эскадры, скромно ожидалъ своей очереди. Когда пароходъ поравнялся съ нимъ, вдругъ развились, поднятые клубками на фалахъ, разноцвтные флаги, и люди, стоя по реямъ, потрясли воздухъ криками. Близь укрпленій пароходъ остановился, и вс отправились къ берегу на катерахъ и вельботахъ, на берегу загремли барабаны, и импровизированный батальйонъ, идя рядами, дефилировалъ скорымъ шагомъ. Впереди несли флагъ, а за нимъ слдовала знаменная рота изъ гардемариновъ и юнкеровъ, молодаго поколнія нашей эскадры. Для всхъ офицеровъ приготовлены были лошади, красиво убранныя японскими сдлами. Барабанщики не жалли барабановъ, раскатистая дробь раздавалась по улицамъ Эддо, по сторонамъ которыхъ чинно стоялъ народъ, съ удивленіемъ смотрвшій на пришельцевъ. Ни одинъ не высовывался впередъ, ни одинъ не кричалъ, не толкался, такое было благонравіе, что какой-нибудь любитель всего подобнаго пришелъ бы въ восторгъ и умиленіе. Старушки, сердечкомъ сжимая губы, привтливо улыбались, хорошенькія мусуме благосклонными взглядами отвчали нашимъ сердцедамъ, посылавшимъ имъ поцлуи по воздуху, дти смотрли съ безмолвнымъ любопытствомъ. Но какой-нибудь стоявшій въ толп юмористъ, можетъ-быть, уже схватывалъ особенности нашихъ костюмовъ и физіономій, чтобы перенести всю нашу процессію цликомъ на рисунокъ, какъ перенесенъ былъ въздъ графа Путятина въ Нагасаки. У меня есть этотъ интересный политипажъ. Какъ они злодйски подмтили наши прежніе кивера, наши мундиры, и какое обширное поприще предстояло имъ теперь!..
Въ храм, гд была главная квартира, поднятъ былъ русскій флагъ,— съ церемоніей. Вс участвовавшіе въ процессіи были приглашены къ обду, приготовленному въ японскомъ вкус. Передъ каждомъ былъ поставленъ лаковый подносъ съ нсколькими чашечками, въ каждой было кушанье: похлебка, рыба, салатъ, микроскопически изрзанный и очень вкусный, разныя конфеты, раскрашенныя и имющія затйливую форму, однимъ словомъ приготовлено было все, что японская кухня могла представить изысканнаго. Прислуга быстро двигалась, удовлетворяя требованіямъ каждаго.
Но божество, радющее Японіи, кажется, было на сторон оппозиціи. Страшно разразилось оно надъ нашими головами, какъ будто за дерзость настойчиваго желанія сблизиться съ Японіей. Оно какъ-будто стерегло ихъ застывшую и заснувшую жизнь. Едва мы сли на шлюпку, чтобы возвратиться на клиперъ, полился дождь, погода засвжла, и разведенное волненіе вливало волну за волной въ нашъ катеръ. Насилу добрались мы до клипера.
Барометръ падалъ стремительно, дождь возвращался съ каждымъ порывомъ втра, который становился все сильне и сильне. Весь слдующій день, ураганъ свирпствовалъ въ залив, стоя на якор, мы должны были закупорить люки, что случилось здсь съ нами въ первый разъ. На берегу было между тмъ довольно сильное землетрясеніе. На третій день стало немного стихать, небо очистилось, и, кажется, никогда еще воздухъ не былъ такъ прозраченъ! За Эддо мы увидли въ первый разъ цпь горъ и величественный Фузи, съ его вершиной, подобною усченному конусу, онъ рисовался на горизонт какъ нжное видніе — такъ легокъ и воздушенъ былъ тонъ красокъ.
Фузи-яма или Фузи-но-яма находится въ провинціи Сируга. По сказаніямъ Японцевъ, онъ явился ночью, въ 285 г. до P. X., и въ ту же ночь вблизи Міако провалилось большое пространство земли, образовавъ озеро Митзоо (большая вода). Этотъ вулканъ, составляя пирамиду въ 12.000 фут. высоты (высота равная почти Тенерифскому пику), большую часть года покрытъ снгомъ. Изверженіе 799 г. по P. X. продолжалось 34 дня. Выброшенная зола покрывала огромныя пространства и окрашивала воды краснымъ цвтомъ. Другія изверженія были въ 800 и 863 г. по P. X Самое сильное было въ 864 г., во время котораго гора столько какъ бы въ пламенномъ кругу. Послднее было въ 1707 году, посл столькихъ лтъ покоя.
13-го августа. Можно было хать опять на берегъ, и, чтобъ успть больше увидть, мы отпросились на два дня, предполагая на другой день хать верхомъ. Точкой отправленія мы избрали храмъ, гд была наша главная квартира. Это было огромное зданіе съ большимъ количествомъ комнатъ, съ упраздненными нишами и съ совершеннымъ отсутствіемъ алтаря. Когда я былъ въ первый разъ здсь, то видлъ небольшую часовню, теперь она была заперта. Передъ храмомъ былъ небольшой дворъ, на который можно было попасть черезъ широкія ворота, по каменной лстниц. Тяжелый навсъ, съ деревянными рзными украшеніями, составлялъ родъ висящаго портика, нсколько ступеней, черезъ широкую арку, вели въ первую комнату, довольно большую и высокую, въ глубин ея была деревянная ниша съ полками, на которыхъ, вроятно, стояли прежде какія-нибудь религіозныя принадлежности, полъ былъ устланъ, какъ всегда, цыновками, двигающіяся въ рамахъ ширмы обклеены довольно красивыми обоями. Эта комната служила мстомъ отдохновенія для прізжающихъ съ берега. Здсь, расположившись посл обда на цыновкахъ, мы вели разговоры, узнавали новости, толковали и спорили. Кто-то назвалъ эту комнату ‘oeil de boeuf’, такъ это названіе за ней и осталось. Около нея находились помщенія для служащихъ, а дальше для графа Муравьева. Вблизи былъ большой садъ, а у храма — микроскопическіе садики, съ искусственными скалами, маленькимъ храмомъ и лужицей, превращенною въ прудъ, въ которомъ плавали золотыя рыбки.
Гуляя цлый день по городу, мы положили себ изучать торговлю, то-есть начали заходить въ лавки и магазины, въ иные для того, чтобы что-нибудь купить, въ другіе — чтобы поглазть. Я уже говорилъ, что въ Эддо прежде всего поражаетъ страшное количество лавокъ, кажется, весь народъ продаетъ, и не можешь себ представить, гд находятся покупатели, покамстъ не вспомнишь, что въ самомъ Эддо находится больше милліона жителей, и что Эддо доставляетъ на всю Японію предметы потребленія. Лавки съ вещами роскоши встрчаются рдко, если он и есть, то обыкновенно помщаются въ заднихъ комнатахъ, на улицу же смотрятъ все вещи практическія, нужныя: обувь, шляпы, платье, цыновки, обиходный фарфоръ, который однако очень хорошъ, лавки съ желзными и мдными вещами, съ книгами и множествомъ картинъ. Книги — большею частію иллюстрированные уличные романы, изъ которыхъ многіе съ несовсмъ-скромными и даже съ очень-нескромными картинками, послднія такъ распространены по всей Японіи, что мн нердко случалось видть ихъ въ рукахъ дтей, совершенно понимающихъ то, что они видятъ, такія картины могли создать только развратные, несдерживаемые никакимъ нравственнымъ чувствомъ Японцы. Эти картинки не случайно попадаются дтямъ, он находятся на дтскихъ игрушкахъ, на летучихъ змяхъ, я видлъ уличнаго пряничника, который изъ сладкаго и мягкаго тста длалъ для дтей, тутъ же расплачивавшихся съ нимъ, такія изображенія, которымъ было бы приличне находиться разв въ анатомическомъ театр!… А Японцы съ виду такъ благонравны, водой не замутятъ, согласите это съ ихъ благонравіемъ! При такомъ отсутствіи нравственнаго элемента, когда не щадятъ невинныхъ помысловъ дтства, загрязняя ихъ развратными образами, нечего удивляться, что у Японцевъ нтъ правды и душевной чистоты, что они вс лжецы, общая подозрительность, слдствіе системы управленія, развила шпіонство и, вмст, цлую систему взаимнаго обмана, взаимнаго опасенія и недоврія, гд же въ этой тин искать благородныхъ началъ, вры въ добро, самопожертвованія для идеи, чувства собственнаго достоинства, позыва къ подвигу, и всего того, что составляетъ тотъ ключъ живой воды, безъ котораго всякій народъ не живетъ, а прозябаетъ!
За то все, что составляетъ удобство жизни, что нжитъ рыхлое тло Японца, что одваетъ его, окружаетъ и кормитъ,— все это доведено у него до возможнаго совершенства. Какихъ тканей не выдлываетъ онъ для своихъ церемоніальныхъ панталонъ, для своихъ кофтъ и халатовъ, отъ толстыхъ и не гнущихся, какъ картонъ, до легкихъ и воздушныхъ, какъ паутина! Плетеніе изъ тростника и соломы тоже превосходно, всякая сандалія, даже на ног нищаго, въ своемъ род chef-d’oeuvre. Посмотрите на оружіе, на сабли съ рзною металлическою работой на рукояткахъ, право, отъ этой работы не отказался бы Бенвенуто-Челлини,— такъ она отчетлива и художественна. Или нитцки, пуговицы, о которыхъ я уже говорилъ. Вмст съ искусствомъ работы, добродушный юморъ не оставляетъ скромнаго художника, котораго общественное положеніе стоитъ однако не выше положенія портнаго или столяра, потому что художникъ у Японцевъ причисленъ къ каст ремесленниковъ {Въ Японіи нтъ кастъ въ собственномъ смысл слова, какъ въ Индіи. Жители длятся на восемь классовъ, и состояніе ихъ наслдственно. Переходы изъ одного класса въ другой, хотя возможны, но трудны. Вотъ эти классы:
1й классъ — князья или кокъ-сіу.
2й классъ — дворяне, они занимаютъ высшія должности и командуютъ войсками. Восемь изъ нихъ засдаютъ въ верховномъ совт.
3й классъ — духовенство.
4й и 5й классы ‘саморай’, или солдаты, вассалы дворянъ. Послучаю долгаго мира, служба солдатъ ограничена занятіемъ карауловъ и почетной стражи. Этотъ классъ иметъ многія преимущества и вообще находится въ большомъ уваженіи.
Эти пять классовъ, за исключеніемъ духовенства, имютъ право носить дв сабли, одну длинную (катана), другую маленькую, родъ кинжала (вакизаси). При церемоніяхъ, они имютъ право носить широкіе панталоны изъ драгоцнныхъ матерій.
6й классъ — негоціанты, составляющіе мщанство. Они часто покупаютъ себ позволеніе носить вакизаси.
7й классъ вмщаетъ въ себ мелкихъ торговцевъ, ремесленниковъ и художниковъ, на послднихъ смотрятъ какъ на ремесленниковъ.
8й классъ — земледльцы, поденьщики, воловые рабочіе, они живутъ въ постоянной зависимости и похожи на нашихъ крпостныхъ.
Къ этимъ 8-ми классамъ можно было бы еще прибавить 9-й классъ, родъ парій. Къ нимъ принадлежатъ кожевники, палачи и вс т, которые живутъ здсь за чертою городовъ. Подати, какъ въ Кита, платятся съ земли. Наемная плата очень высока. Законы Японіи не различаютъ класса преступника.}. Войдите въ домъ, самый бдный по наружности. Не бойтесь, не поразитъ васъ то, на что наткнетесь въ жилищахъ бдняковъ въ какомъ-нибудь большомъ европейскомъ город. Вы не рискуете задохнуться въ страшной атмосфер, или придти въ ужасъ отъ нечистоты и всякой гадости. Смло садитесь, или ложитесь на цыновку, она та же, что и у богатаго, по крайней мр, такъ же чиста, спросите себ воды, и непремнно найдется фарфоровая чашка, не засиженная мухами, но всегда чисто вымытая, изъ которой можно пить смло, спросите себ огня, чтобы закурить сигару, вамъ подадутъ небольшой деревянный ящикъ, чисто лакированный, съ каменною жаровней, на которой лежать нсколько горячихъ угольевъ. Надъ очагомъ, устроеннымъ на полу, виситъ чугунный чайникъ, въ которомъ кипятится вода, хозяйка постоянно хлопочетъ около него, одтая въ синій миткалевый халатъ, волосы ея, всегда причесанные, блестятъ, намазанные помадой. Простой народъ стъ морскую капусту {Эта капуста составляетъ до сихъ поръ главный вывозъ Европейцевъ изъ Японіи въ Китай. При насъ ушло изъ Хакодади три большія американскія судна, нагруженныя ею. Не тронуты пока ни мдь, ни камфара, на которыя такъ надялись при открытіи Японіи.}, которую сушатъ на лто и маринуютъ, да сухую рыбу, хорошо, если есть средство купитъ рису. Это бдняки, а потребность комфорта въ жизни развита и у нихъ. дятъ они тоже очень опрятно, не залзаютъ пальцами въ блюдо, не сдлаютъ другаго какого-нибудь неприличія. Любаго Японца можно посадить хоть за педантическій англійскій столъ, и онъ не сконфузитъ строгаго джентльмена.
Разсматривая картины Японцевъ, я убдился въ томъ, что у нихъ больше способности къ рисованію нежели у Китайцевъ. Особенно отличаются Японцы бойкими эскизами. О тняхъ они не имютъ никакого понятія, гршатъ также и въ изображеніи нагихъ людей, особенно если приходится рисовать ноги или руки въ раккурс. Поэтому, большая часть ихъ рисунковъ сначала поражаетъ безобразіемъ, но потомъ въ рдкомъ рисунк не найдешь двухъ-трехъ чертъ, которыя остановятъ вниманіе любителя. То граціозный поворотъ головы, то милая фигура какой-нибудь молоденькой двушки, подбирающей рукою обширныя складки длиннаго халата, и спшащей идти, можетъ-быть, на свиданіе. Фигуры всегда размщены прекрасно, и притомъ въ нихъ почти всегда виденъ оттнокъ легкаго юмора. Громко смяться Японецъ не сметъ, но по юмору его можно обо многомъ догадываться. Рисунки, требующіе точности, выполнены въ совершенств, какъ, напримръ, рисунки растеній, птицъ, оружія, джонки, планы, и т. д. Едва ли есть въ Европ лучшее изданіе ботаники и орнитологіи нежели у Японцевъ!
Ходя по разнымъ лавкамъ, сопровождаемые теперь двумя чиновниками и цлою толпой полиціи,— предосторожность, вызванная происшествіями прежнихъ прогулокъ,— мы пришли между прочимъ въ огромный магазинъ шелковыхъ товаровъ. Это было большое двухъ-этажное зданіе, увшанное широкими занавсами, съ различными изображеніями. Въ нижнемъ этаж было столько мальчиковъ и прикащиковъ, что сначала мы приняли магазинъ этотъ за школу. Насъ попросили на верхъ, и, пока носили матеріи, угощали чаемъ и грушами. Въ сторон была небольшая комната, гд сидлъ хозяинъ за столикомъ и вроятно сводилъ счеты, сидлъ онъ, разумется, поджавши подъ себя ноги, на полу. Это былъ человкъ, какъ казалось, увренный въ себ, по магазину можно было судить о его состояніи, по уваженію окружавшихъ его, видно было его значеніе. Всякій приходившій къ нему повергался ницъ, какъ передъ божествомъ, и, лежа въ прах, нсколько отдливъ отъ земли склоненную на бокъ голову, подобострастно выслушивалъ приказанія, ежеминутно втягивая въ себя воздухъ, отрывисто, какъ будто съ наслажденіемъ, приговаривая посл каждаго втягиванія, также отрывочно: ‘хе, хе…’ Но вотъ послышался какой-то шумъ внизу, прикащики что-то тревожно забгали: по лстниц поднималось новое лицо, вроятно, столько же значительное, какъ и хозяинъ. Оба они поклонились другъ другу въ ноги, и долго я любовался утонченною ихъ вжливостію. Ни одинъ не хотлъ уронить себя. Что сцена Манилова съ Чичиковымъ, въ дверяхъ!… Предложитъ одинъ другому трубку, затянется воздухомъ, тономъ человка, разслабленнаго отъ истомы наслажденія, какое доставляетъ ему гость, даже со взглядомъ, выражающимъ упоеніе, что-то такое скажетъ и припадетъ къ земл. Тотъ возьметъ трубку съ тою же процедурой, и въ свою очередь припадетъ къ земл. Церемонія эта продолжалась съ полчаса, наконецъ обоюдные поклоны стали чаще, втягиваніе въ себя воздуха сдлалось до того сильнымъ, что, казалось, эти живые воздушные насосы задушатъ насъ, невинныхъ свидтелей, дло однако шло къ концу, къ прощанью. Какъ жаль, что мы не знали японскаго языка! Интересно бы послушать, чего они другъ другу наговорили. Гость ушелъ, а хозяинъ по прежнему, принявъ свой увренный видъ, занялся дломъ. Пока я любовался изъявленіями японской вжливости, передъ нами раскладывались богатства шелковыхъ произведеній. Выборъ былъ такъ великъ, что мы ршительно ничего не выбрали, сказавъ, что придемъ ‘завтра’. Слово это такъ необходимо для Русскаго, что всякій изъ насъ его знаетъ даже по-японски: ‘міонитци’, говорили мы, уходя…
На улиц встртили мы длинную процессію: около пятидесяти норимоновъ (носилокъ) слдовали одинъ за другимъ. Норимоны вс были по одному образцу,— красные, покрытые превосходнымъ лакомъ, и обитые по угламъ бронзовыми украшеніями, за каждымъ, кром обычной прислуги, шли по дв молодыя женщины, одинаково одтыя, нкоторыя изъ нихъ были очень хороши собою. Можно было думать, что это былъ гаремъ какого-нибудь князя, отправлявшійся, можетъ-быть, съ визитомъ. Черезъ сквозившія занавски, сдланныя изъ тонкой соломы, видны были фигуры сидвшихъ женщинъ, нкоторыя приподнимали занавски, и мы видли старухъ и женщинъ среднихъ лтъ, съ черными зубами, ни одной не было молодой, по крайней мр изъ тхъ, которыхъ мы видли. Одты он были скромне служанокъ, безцвтность ихъ халатовъ отличалась отъ яркихъ поясовъ прислужницъ, стягивавшихъ легкія складки свтлосинихъ тюникъ, въ которыхъ щеголяли молоденькія мусуме, къ сожалнію страшно набленныя и нарумяненныя.
Я назвалъ это собраніе женщинъ гаремомъ. Но гаремовъ, въ настоящемъ значеніи, съ ихъ законами и заключеніемъ, въ Японіи нтъ. Положеніе женщинъ, хотя он и подчинены мужьямъ, сносне здсь нежели гд-нибудь въ Азіи, он занимаютъ мсто въ обществ и раздляютъ вс удовольствія съ своими мужьями, братьями и отцами, вообще он пользуются извстною свободой, и рдко употребляютъ ее во зло. Женщины не принужденны въ обхожденіи и умютъ сдерживать себя въ извстныхъ границахъ благопристойности. Даже у простыхъ женщинъ есть своего рода элегантность, у всхъ есть, конечно, нкоторая доза кокетства, но за то есть и умнье управлять домомъ. Кром законной супруги, Японецъ можетъ имть нсколько наложницъ (число не ограничено), иметъ право удалить жену, которую однако обязанъ кормить, если она не безплодна и не сдлала какого-нибудь проступка.
Хотя хозяйка управляетъ домомъ, но она не принимаетъ участія во всхъ длахъ мужа, на нее смотрятъ скоре какъ на игрушку, нежели какъ на участницу радостей, заботъ и печалей. ‘Когда мужъ посщаетъ покой жены своей, говорятъ Японцы, то оставляетъ вс свои заботы за собою и желаетъ только насладиться удовольствіемъ.’
Японцы женятся въ молодости и избгаютъ неравныхъ браковъ, часто свадьба ршается выборомъ родителей. Если же молодой человкъ выбираетъ самъ, то, въ вид объясненія, втыкаетъ въ домъ родителей своей любезной втвь Eclastrus alatus. Убранная втвь означаетъ согласіе. Женщина, для выраженія чувства взаимности, краситъ свои зубы черною краской. Вс церемоніи свадьбы сопровождаются подарками. Когда невсту вводятъ въ домъ жениха, она покрывается блымъ покрываломъ, въ знакъ того, что она умерла для своего семейства, и должна жить только для мужа. Говорятъ, что при свадьбахъ нтъ никакихъ религіозныхъ церемоній (Фитзингъ), не знаю наврное, правда ли это.
Какъ скоро замчаютъ, что женщина готова быть матерью, ей длаютъ вокругъ чреслъ широкую повязку изъ краснаго крепа, и стягиваютъ ею животъ, съ соблюденіемъ различныхъ церемоній, ибо ‘если ея не стянутъ, то ребенокъ привлечетъ къ себ вс соки, и мать умретъ съ голоду.’ Обычай этотъ ведется съ одной вдовы микадо, которая въ послднемъ мсяц беременности повязкою замедлила роды, и, ставъ въ глав арміи, побдила Корейцевъ (?). Съ родами шарфъ этотъ снимается. Девять дней посл родовъ женщина проводитъ непремнно сидя, обложенная со всхъ сторонъ мшками съ рисомъ, и еще сто дней смотрятъ на нее какъ на больную, а по истеченіи ихъ она идетъ въ храмъ, для принесенія молитвъ и для исполненія обтовъ, если она ихъ давала.
Новорожденнаго сейчасъ же моютъ и оставляютъ не одтымъ до принятія имени, которое дается мальчику на тридцать первый, двочк — на тридцатый день. При этомъ ближайшій родственникъ даритъ ему коноплю (символъ долголтія) и другіе талисманы,— мальчику два вера и сабли (символъ храбрости), а двочк — разноцвтныя раковины и черепа черепахъ, какъ символъ красоты и прелести.
Оба пола ходятъ въ приготовительныя школы, гд учатъ читать, писать и краткой отечественной исторіи. Этимъ кончается образованіе дтей бдныхъ классовъ, для богатыхъ есть высшія школы, гд преподаются правила церемоніяловъ, сопровождающихъ каждый актъ жизни Японца, также знаніе календаря, съ счастливыми и несчастливыми днями, математика, и развивается ловкость тла фехтованіемъ, стрляніемъ изъ лука. Правила о хара-кири, то-есть, какъ и въ какихъ случаяхъ должна производиться эта героическая операція, также составляютъ предметъ обученія въ высшихъ школахъ. Двочекъ учатъ рукодльямъ, домохозяйству, музык, танцамъ и литератур. Въ Японіи есть много женщинъ-писательницъ!.. Въ пятнадцать лтъ воспитаніе ихъ кончается.
Въ Японіи есть заведенія, занимающія какую-то средину между школой для воспитанія двушекъ и домомъ баядерокъ. Это такъ-называемые чайные дома.
Тамъ часто живетъ до ста женщинъ. Съ виду дома эти похожи на гостиницы, гд можно достать чай, саки, ужинъ, слушать музыку, видть танцовщицъ Бдные люди, имющіе хорошенькихъ дочерей, отдаютъ ихъ съ дтства содержателю подобнаго дома, и онъ обязанъ дать ребенку блестящее воспитаніе. Двушка остается извстное число лтъ при заведеніи, чтобы вознаградить истраченныя на нее деньги, по истеченіи срока она или возвращается домой, или, что всего чаще, выходитъ замужъ. Поведеніе двушекъ здсь не ставится имъ въ вину, и на нихъ не падаетъ дурная слава, хотя, правда, родители ихъ за это не очень уважаются. Двушки эти должны быть образцами свтскаго воспитанія, часто приводятъ дворяне и другіе важные Японцы женъ своихъ въ эти мста, чтобъ он учились музык, литератур и вообще хорошимъ манерамъ.
Японскій женскій костюмъ не дуренъ, прямо на тл носятъ он коротенькую юпочку изъ краснаго крепа, плотно обхватывающую тло, и креповую кофту, съ широкими рукавами, обыкновенно яркаго цвта, съ крупными узорами, сверхъ этой кофты, надваютъ дв, или три подобныя же, такъ чтобы воротничокъ нижней былъ немного виденъ сверху верхней. На ногахъ, какъ у мущинъ, бумажные чулки, завязываемые выше колнъ, и соломенныя сандаліи, укрпленныя соломенными шнурками, которые проходятъ между большимъ пальцемъ по подошв, эти сандаліи часто очень изящны по своей тонкой работ. Для ходьбы по грязи употребляютъ деревянныя подставки, родъ маленькихъ скамеечекъ. Все это платье замняетъ наше блье, но сверхъ всего этого надвается длинный халатъ, который у богатыхъ волочится по земл и перетягивается поясомъ. Смотря по погод, надваютъ два, три, а иногда до тридцати халатовъ, и каждый подвязанъ поясомъ, послдній, верхній поясъ всегда особенно роскошенъ, онъ бываетъ шириною до 12 дюймовъ, длается изъ богатой шелковой матеріи и сзади завязанъ большимъ бантомъ. У простыхъ женщинъ, сверхъ халата, надвается еще коротенькая кофта съ широкими рукавами, разрзанными подъ мышкой, какъ у всхъ другихъ халатовъ, и зашитыми на половину у руки, такъ что образуется родъ мшка, куда кладется все, что надо потомъ бросить или спрятать,— кусокъ недоденнаго кушанья, бумажка, которою ‘обходятся вмсто платка’, и т. д. Цвтъ верхнихъ халатовъ обыкновенно скроменъ — темносиній или темнокоричневый, съ тоненькими полосками, у женщинъ же, живущихъ въ чайныхъ домахъ и выставляемыхъ по вечерамъ напоказъ, при свт разноцвтныхъ фонарей, халаты бросаются въ глаза роскошью цвтовъ, арабесокъ, вышитыхъ шелкомъ и золотомъ, длинными шлейфами, влачащимися по полу, и т. д. Волосы, всегда черные и глянцовитые, собираются къ верху отъ затылка, и напоминали бы древне-греческія прически, еслибы только ихъ не пестрили вплетаемыми гофрированными разноцвтными крепами, длинными роговыми и черепаховыми иглами, вставляемыми со всхъ сторонъ, и иногда проволоками, которыя поддерживаютъ волосы, чтобъ они лучше стояли. Блятся и румянятся до крайности, чмъ страшно портятъ свой естественный цвтъ лица, который очень блъ и свжъ, что видно у бдныхъ двушекъ. Сначала выблятъ все лицо, потомъ слабо-розовымъ тономъ покроютъ щеки отъ бровей до подбородка, оставя верхъ носа и самый подбородокъ, брови обводятъ черною краской, губы намазываютъ шафраномъ, отчего он современенъ симютъ, что составляетъ nec plus ultra японской красоты, иногда же среди губъ нарисуютъ темненькую пуговку… Однимъ словомъ, глядя на изуродованное всмъ этимъ лицо Японки, убждаешься, что нтъ глупости, до которой не довело бы желаніе нравиться. Замужнія красятъ зубы такимъ дкимъ составомъ, что надо покрывать десны особеннымъ вязкимъ тстомъ, чтобы предохранять ихъ отъ этого состава. Впрочемъ женщины въ Японіи совершенно правы, потому что мущины тамъ не меньше, если не больше, заняты собою. Но жаль, что Японки такъ портятъ себя: въ ихъ естественномъ вид он очень не дурны лицомъ, у нихъ много граціи.
Улица, по которой мы шли, поднимаясь въ гору, представляла съ одной стороны рядъ храмовъ, окруженныхъ садами и воротами, къ которымъ вели высокія лстницы, съ другой стороны тянулись длинныя стны какого-то княжескаго дворца, на этой улиц жилъ въ прошломъ году графъ Путятинъ. На гор увидли мы длинную галлерею, всю увшанную фонарями. Къ ней, между деревьями и кустами, шла лстница, съ широкими каменными ступенями, которыхъ было больше ста, по мр того какъ мы поднимались по ней, открывался городъ, цлое море строеній, упиравшихся дйствительно въ море синею полосой, лежавшею на горизонт, едва-едва можно было разсмотрть мачты нашихъ судовъ, а масса выштукатуренныхъ домовъ, покрытыхъ черепицей, такъ велика, что большіе сады, около которыхъ мы проходили, казались букетами, разбросанными въ разныхъ мстахъ. Горы и холмы скрадывались, все было ровно, точно планъ, начерченный на лист бумаги. Въ галлере были устроены скамейки, и нсколько молоденькихъ двушекъ предложили намъ напиться чаю. Мы находились во владніяхъ храма бога войны, самъ богъ, въ колоссальномъ бронзовомъ изображеніи, сидлъ не подалеку, между деревьями: это была толстая, неопредленная личность, съ саблею въ рук, такъ какъ войны давно уже вывелись въ Японіи, то и богъ скромно сидитъ въ кустахъ, никого не смущая. Въ галлере было дйствительно хорошо. Японцы, страшные сибариты, разчитываютъ на мста отдыха посл прогулокъ, пользуясь всякимъ пунктомъ, откуда открывается хорошій видъ, на такомъ мст устраивается бесдка или павильйонъ. А гд есть бесдка, тамъ сейчасъ прилаживается переносная чайная, съ горячею водой, кипящею въ чугунномъ чайник, и цлымъ строемъ маленькихъ чашечекъ. Хозяйка — обыкновенно старуха, съ сморщеннымъ лицомъ и черными зубами, что за удовольствіе пить чай, когда вамъ подаетъ его такое некрасивое существо? Старушка это знаетъ, и потому беретъ къ себ двухъ или трехъ молоденькихъ двочекъ въ услуженіе, если не иметъ дочери или племянницы. Утомленный долгою ходьбой, всякій съ наслажденіемъ ложится на скамейку, покрытую чистою и мягкою цыновкой, подъ тнь навса, лаская свой усталый взглядъ и превосходнымъ ландшафтомъ, разстилающимся передъ нимъ, и лукавою улыбкой молоденькой мусуме, подающей ему ароматическій напитокъ. Привыкшіе къ нашимъ самоварамъ, мы требовали частаго повторенія, и выпитыя чашки считались десятками, что возбуждало смхъ, какъ прислужницъ, такъ и не оставлявшей насъ публики, которая провела насъ по лстниц и на которую мы уже смотрли равнодушно, какъ на conditio sine qua non.
Утомленные дневными скитаніями, вечеръ провели мы въ ‘Oeil de buf’. У широкой арки висло четыре японскіе фонаря, а двое часовыхъ, опершись на ружья, составляли прекрасную раму ночи, глядвшей на насъ своимъ таинственнымъ мракомъ, и говорившей немолчными голосами своихъ крикливыхъ цикадъ. ‘Вы все искали восточныхъ картинъ, говорилъ я И. И., а разв это не восточная картина? Посмотрите на этотъ свтъ фонарей, падающихъ на часовыхъ, смотрите на эту арку, а тамъ въ тни воображайте что хотите, хоть гаремъ…’ — ‘Да тутъ гаремъ и есть, сказалъ кто-то:— въ противоположномъ дом, что стоитъ въ саду, видли вы прехорошенькихъ Японокъ?’
А главное то, что вечеромъ не возвращаться на клиперъ, обртаешь въ себ чувство свободы, независимости — до завтра. Въ продолженіе цлаго года не приходилось намъ испытывать подобное прекрасное чувство…
Лошади были заказаны съ вечера въ японской караулк. Легли спать, кто гд нашелъ мсто.
На другой день, рано утромъ, едва солнце начало разгонять туманъ, лежавшій на желтыхъ водахъ залива, я верхомъ пріхалъ на пристань, чтобы встртить желавшихъ участвовать въ нашей экскурсіи. Въ условленный часъ катера еще не было. Несмотря на раннее время, большая часть лавокъ уже была открыта, начиналось движеніе, не видно было только чиновниковъ, еще нжившихся, вроятно, подъ своими ваточными халатами и одялами. Я привязалъ лошадь къ столбу, а самъ слъ въ устроенномъ на берегу балаган, откуда мн были видны укрпленія, и слдовательно, я не пропустилъ бы катера, который долженъ былъ пройдти между первымъ и вторымъ бастіономъ.
Воздухъ былъ свжъ, но тою теплою свжестью, которая общаетъ жаркій день, палевое освщеніе гуляло и по отдаленнымъ судамъ и укрпленіямъ, и по сотнямъ рыбачьихъ парусовъ, сновавшихъ въ разныхъ направленіяхъ, и по зданіямъ набережной. По тихой вод, дйствуя двумя веслами, плылъ рыбакъ на маленькой лодочк, скорый ходъ бросалъ ее изъ стороны въ сторону, и она неслась быстро мимо. Въ балаган были скамейки и чайная и, натурально, хорошенькая прислужница, вроятно недавно вставшая. На лиц ея были еще слды ночной нги, глаза были подернуты влагой, бронзовыя щеки блестли естественнымъ румянцемъ. Голосомъ мелодическимъ и серебрянымъ, въ которомъ слышался удивительно-пріятный металлическій звукъ, съ обворожительною улыбкой, предлагала она чаю, и чай, здсь, на своей родин, не кажется тмъ прозаическимъ напиткомъ, который мы привыкли соединять съ пыхтніемъ и испариной какого-нибудь господина, опоражнивающаго пятый стаканъ. Изъ маленькой чашечки прозрачнаго фарфора, только-что облитый горячею водой, пьешь первый данный имъ ароматъ,— слабый, тонкій, для грубаго вкуса неуловимый.
Но вотъ показалось знакомое вооруженіе нашего катера, изъ-за батарей, какъ лебедь, засіялъ онъ своими парусами, освщенный утреннимъ солнцемъ.
Шумною кавалькадой, на хорошо-вызженныхъ и довольно рьяныхъ японскихъ лошадяхъ, различно убранныхъ, отправились мы смотрть знаменитый храмъ — Гору золотаго дракона (Дзинъ лунь шанъ), какъ написано на план, китайскими знаками, Японцы называютъ этотъ храмъ Асакуса (не знаю значенія этого слова). До него было добрыхъ пятнадцать верстъ. А онъ находится внутри города, и мы не съ самаго его конца считали разстояніе, это даетъ маленькое понятіе о величин города. При каждой лошади былъ проводникъ, мы извлекли изъ нихъ двойную пользу, навьючивъ ихъ обдомъ, виномъ, бльемъ и проч. У меня былъ вороной конь, вроятно изъ чиновныхъ, потому что у него были на холк три косички, связанныя кисточками кверху, на копытахъ синіе чулки съ соломенными сандаліями, на сдл была мягкая подушка, на которой было очень ловко сидть, особенно опираясь на массивныя стремена, имющія форму широкой полосы желза, согнутой крючкомъ. Впереди насъ, молодцовато сидя на горячихъ лошадяхъ, хали два якунина, легкіе и широкіе рукава ихъ синей верхней одежды разввались какъ крылья бабочекъ, круглая соломенная шляпа, прикасавшаяся только одною точкой къ макушк, и поднятыя кверху поля, придавали имъ какой-то легкій и красивый видъ. Японецъ на кон напоминаетъ всадника среднихъ вковъ. Классическимъ типомъ красоты наздника мы привыкли воображать Черкеса, несущагося на своемъ карагз, Венгерца, пустившаго по втру свой гусарскій доломанъ, Бедуина, съ красивыми складками благо бурнуса и ятаганомъ за широкимъ поясомъ, или наконецъ козака, съ пикою въ рук, склонившагося къ лук, но къ нимъ надобно прибавить и Японца, который, при своей оригинальности, такъ же хорошъ и такъ же молодцоватъ, только въ его молодцоватости есть что-то нжное, даже женственное, каи въ молодцоватости амазонки. Ему ли, кажется, одтому и укутанному въ шелковыя ткани, едва передвигающему ноги, потому что церемоніальныя панталоны, какъ путы, мшаютъ движеніямъ,— ему ли, съ цлымъ арсеналомъ за поясомъ, съ прической, на которой подобранъ волосокъ къ волоску,— ему ли, женоподобному, садиться на лошадь?.. Но посмотрите, какъ красиво, какъ граціозно изогнулъ онъ станъ, какъ управляется съ своею горячею лошадью, и какъ самый костюмъ, теперь ловкій и удобный, украшаетъ его.
Мы хали за чиновниками, скоро въ характер зды стали обозначаться характеры каждаго здока: видимо, общество длилось на дв партіи,— на людей, желавшихъ посмотрть и себя показать, и другихъ, исключительно желавшихъ только людей посмотрть. Послдніе настойчиво хали шагомъ, несмотря на рысь и курцъ-галопъ переднихъ. А такъ какъ нельзя было раздляться, то скачущіе возвращались или дожидались отстающихъ, что не мало тревожило чиновниковъ, назначенныхъ къ намъ въ надзиратели и буквально животомъ отвчавшихъ за цлость каждаго изъ насъ. Если кому въ Эддо дйствительно непріятно было пребываніе здсь Русскихъ, то конечно чиновникамъ, въ этой день, думаю, не мало сыпалось на насъ ругательствъ на японскомъ язык.
Заране предупрежденная полиція ждала насъ на каждомъ перекрестк, а въ тхъ мстахъ, гд перескали нашу улицу другія, протянуты были веревки, чтобы не пускать народа. Такъ какъ мы прозжали много такихъ мстъ, гд еще прежде не бывали, то публики было много. Мы прозжали улицами съ превосходными домами и магазинами, нкоторые дома были такъ хорошо выштукатурены, что казались сложенными изъ цльнаго мрамора, между тмъ какъ во всей Японіи нтъ ни одного каменнаго зданія, причина этого — частыя землетрясенія, деревянный домъ если и разрушится, то можетъ быть выстроенъ въ самое короткое время. За исключеніемъ главныхъ столбовъ и перекладинъ, почти весь домъ можно купить въ лавк: картонные щиты, ширмы, цыновки — вотъ изъ чего все состоитъ. Къ храму примыкала прямая улица изъ низенькихъ лавокъ, гд продавалась разная мелочь. Видно было, что здсь уже начинались владнія храма, и торговцы ждутъ богомольцевъ и постителей, чтобъ имъ, на дорог, сбывать всякую дрянь, — что мы находимъ и у насъ при всякомъ монастыр. Оставивъ лошадей, мы пошли пшкомъ. Передъ вами были громадныя ворота (ворота человколюбиваго князя) съ преобладающими горизонтальными линіями, украшенныя массивными деревянными арабесками, почти все было выкрашено красною краской, также какъ и самый храмъ и другія принадлежащія къ нему строенія. Сквозь ворота виднлась продолжающаяся прямая улица, выложенная широкою плитой, она оканчивалась площадью, среди которой возвышалось величественное зданіе храма, съ исполинскою, прямою, черепичною крышей, съ широкими лстницами, идущими на пространную галлерею, обносящую со всхъ сторонъ главный корпусъ. Крыша широкимъ навсомъ висла надъ террассой, стоявшему подъ нимъ видны были деревянныя рзныя украшенія, которыми изобилуетъ главный карнизъ и подбой навса. Между арабесками были изображенія драконовъ, зврей, цапли, смлыя линіи этихъ фигуръ невольно обращали на себя вниманіе. На самой крыш были также драконы, но все это терялось въ обширности зданія и смотрло простымъ арабескомъ. Нсколько открытыхъ дверей чернли мрачною глубиной огромнаго пространства, видимаго черезъ нихъ, въ эти двери видны были исполинскіе фонари самыхъ разнообразныхъ формъ, колонны, канделабры и другія принадлежности храма, иное совершенно терялось въ темнот, другое едва обозначалось въ полумрак, и блестло только металлическими украшеніями, на которыхъ отражалось солнце, пробившееся сквозь деревья, окружающія храмъ со всхъ сторонъ. За храмомъ разросся вковой садъ, всякое дерево могло быть святыней для народа, дальше предки ходили подъ почтенную тнь этихъ деревъ, далеко распространившуюся отъ исполинскихъ стволовъ, съ громадными втвями и роскошною листвой. По мр нашего приближенія къ храму, соотвтствіе всхъ его частей, скрадывавшее сначала его огромность, какъ будто исчезало. Когда мы увидли тысячи народа, толпившагося внутри храма, и казавшагося незамтнымъ въ тснот колоннъ, массивныхъ канделабръ и фонарей, висящихъ на исполинскихъ перекладинахъ потолка, исчезающаго въ темнот, то невольное чувство высокаго охватило душу. Безмолвно вошли мы въ храмъ, народъ разступался передъ нами: многолюдность, шумъ и говоръ пропадали въ огромности зданія. Главный алтарь отдлялся нсколькими колоннами и боле возвышеннымъ мстомъ, тамъ стояли бонзы, они почтительно намъ поклонились. Когда мы вышли, народъ столпился на балкон, рисуясь тысячеглавою группой на фон темныхъ аркадъ капища, я вспомнилъ т картины Пуссена, въ которыхъ не личность, не мстность, а цлая эпоха, цлое происшествіе составляютъ сюжетъ…
Нечего пересчитывать все то, что мы видли въ храм, по крайней мр, съ своей стороны, я не разсматривалъ, даже не старался запоминать, но весь предался охватившему меня чувству, которому можно пріискать какое угодно названіе, можно, пожалуй, назвать его экстазомъ, подъ вліяніемъ этого чувства, человку хочется молиться, вс мы больше или меньше ощущали то же, чему доказательствомъ служитъ то, что вс вышли молча и долго еще стояли передъ храмомъ, пока не вспомнили, что туристамъ надобно же ‘осматривать’.
Въ числ существъ, которымъ посвященъ этотъ храмъ, играетъ важную роль ‘лошадь’. Въ самомъ храм, на стнахъ, я видлъ нсколько изображеній лошади, наконецъ, по близости, въ особенномъ зданіи стояло два живые коня, совершенно блые, съ розовыми мордочками, съ розовою кожицей около глазъ и въ красныхъ попонахъ. Это были священные кони. При храм находится цлый городъ, кром безчисленныхъ лавокъ и таберъ, къ нему примыкаетъ большой ботаническій садъ, съ прудами, мостиками, цвтниками, звринцами, театромъ маріонетокъ и кабинетомъ фигуръ. Иногда, въ чащ лса, встрчались монументальныя изображенія канонизованныхъ святыхъ, то-есть смертныхъ, возвышенныхъ въ достоинство ками или буддъ,— это были колоссальныя бронзовыя фигуры, большею частію сидящія, довольно уродливыя, иногда он служили украшеніемъ фонтана, вода котораго освжала прохожихъ.
Среди сада, въ хорошенькомъ павильйон, насъ ждалъ завтракъ. Явились шримпсы, яйца, рисовые пирожки, кастера и привезенные нами припасы.
Въ кабинет фигуръ я еще больше убдился, что Японцы не лишены художественнаго пониманія вещей, и что очень не много надо, чтобы между ними процвло искусство. Вс наши кабинеты восковыхъ и другихъ фигуръ всегда имютъ интересъ побочный, они интересны для насъ потому, что въ нихъ мы видимъ или портретъ какого-нибудь знаменитаго человка или его костюмъ, и т. п. Здсь же фигура обращаетъ на себя вниманіе своимъ художественнымъ исполненіемъ. Представленъ, напримръ, Японецъ, читающій книгу, у него немного слабы глаза, или онъ грамоту плохо разбираетъ, вслдствіе чего на всемъ его лиц выраженіе усилія, и сколько въ этомъ естественности и правды! А техническая часть такъ исполнена, что, если посадить эту фигуру на улиц, вс примутъ ее за живаго Японца, даже костюмъ на немъ старый и подержанный. Вс другія фигуры больше или меньше въ род первой, ни одна не представляетъ ни знаменитаго воина, ни знаменитаго карлика,— каждая взята изъ дйствительной жизни. Вотъ женщина моетъ ребенка, вотъ писецъ, вотъ Японка, совершающая свой туалетъ, сердитая и ворчливая, а горничная сзади, совершенно равнодушная къ привычному ворчанью кокетки, усердно натирающей свои щеки блилами и румянами. Въ средней комнат представлено море и нсколько фигуръ,— вроятно спасающіеся посл кораблекрушенія, одинъ борется съ волнами, другихъ выбросило на берегъ, усталый, истомленный хватается за камень, но, кажется, набжавшая волна смоетъ его, на лиц видна борьба надежды съ отчаяніемъ. На этомъ же мор стоитъ красиво отдланная джонка, и служитъ сценой для кукольной комедіи. Механизмъ куколъ доведенъ до такого совершенства, что маріонетки кажутся здсь совсмъ не тою пошлостію, какою он являются у насъ. Фигура по совершенно-гладкой доск подходитъ къ вамъ аршина на три отъ сцены и длаетъ различные фокусы, и притомъ безъ рзкости движеній, а съ такою плавностью, что какъ будто въ ней дйствуетъ не проволока и шалнеръ, а живой нервъ и кровь! Прибавьте къ этому роскошную обстановку и костюмъ.
Было часовъ 12, по нашему разчету, намъ предстояло осмотрть еще два мста, боле или мене замчательныя: что они существовали — въ этомъ никто не сомнвался, но гд они, этого-то мы не знали, да и разспросить не умли. Изъ насъ были нкоторые, зимовавшіе въ Нагасаки, и знаніе ихъ въ японскомъ язык мы считали за фактъ, слушая ихъ разговоры съ Японцами, разговоры безъ цли, съ употребленіемъ только тхъ словъ и выраженій, которыя были извстны. Теперь же, когда намъ понадобилось ихъ знаніе, увы! кром ‘ватакуси, вару и, наканака гои’ и другихъ, всмъ извстныхъ, словъ ничего не выходило! Находчивые, какъ Русскіе, мы разложили передъ чиновниками планъ Эддо и указали пальцемъ на самое зеленое мсто. Въ зеленое мсто хать оказалось нельзя,— это былъ одинъ изъ тхъ двухъ храмовъ, смотрть которые было особенно запрещено, нечего длать, указали на другое мсто, также зеленое, оказалось, что до него очень далеко, не успешь, а вотъ есть еще третье, не зеленое, а красное на план, туда можно, и тамъ также, говорятъ, очень хорошо, похали въ красное мсто. Оно находилось близко, черезъ три четверти часа мы были уже тамъ и ршили, посл отдыха, опатъ обратиться къ плану, не возвращаться же домой!
Красное мсто былъ также храмъ, гораздо меньше осмотрннаго нами утромъ. Внутри его висла исполинская сабля, въ нсколько саженей длины, вся отдланная золотомъ. Не это ли сказочный мечъ-кладенецъ? Храмъ стоялъ на гор, у обрыва устроена галлерея, такъ похожая на ту, которую мы вчера видли, что нкоторые приняли ее за ту же самую. Была даже такая же старушка съ молоденькими прислужницами у чая, только видъ сверху, похожій тоже на вчерашній, былъ гораздо обширне. Эта гора была отъ вчерашней верстахъ въ пяти, въ глубин города. Съ первой видно было море и укрпленія, съ этой — только одни зданія. Еслибы рисовать этотъ видъ, надо было бы оставить на лист бумаги одну четверть для неба, а другія три четверти наполнить крышами, и чмъ больше бы ихъ умстилось, тмъ видъ былъ бы похоже. Всякая выдающаяся часть исчезала, даже осмотрнный нами утромъ громадный храмъ, съ его садами, казался небольшимъ островкомъ зелени въ этомъ разлив улицъ и строеній.
Вытащенъ былъ еще разъ планъ, чиновники оказали ршительное сопротивленіе, бабья ихъ натура совершенно разслабла, но и мы были не изъ уступчивыхъ. Есть лошади, есть время, какъ же не пользоваться этимъ? Надобно было прибгнуть къ крутымъ мрамъ. Указавъ имъ зеленое мсто, до котораго, какъ они говорили, очень далеко, мы сказали, что подемъ непремнно туда, а они, если хотятъ, могутъ убираться куда имъ угодно. Бросить насъ они не могли,— имъ бы животъ распороли, или, пожалуй, сдлали еще что-нибудь похуже. Похали и они за нами, но дорогой поднялись на хитрости: вдругъ повернули налво, когда слдовало хать направо. Нкоторые, не подозрвая обмана, доврчиво слдовали за ними, но имвшіе въ рукахъ планъ заставили ихъ вернуться. Тогда чиновники, увидавъ, что ничмъ не возьмешь, смиренно похали впередъ, не уклоняясь отъ назначеннаго пути.
Нечего говорить, что и т улицы, по которымъ мы хали, кишли народомъ и лавками, везд толпа, множество, безконечность… Но вотъ перехали широкую площадь, на нее выходилъ какой-то княжескій дворецъ съ обширнымъ садомъ, около домовъ стала попадаться зелень, цвтники, наконецъ, сплошная масса растительности, гд между кедромъ и ясенью, дубомъ и масличнымъ деревомъ, виднлась пальма (Latania), банановый листъ и тонкій граціозный бамбукъ. Въ цвтникахъ красовались камеліи — здсь ихъ родина — он у себя дома. Около нихъ пестрла богатая флора, красовались тысячи роскошныхъ цвтовъ съ разнообразною листвой, съ блистающими внчиками, и надобно замтить, что Японцы, можетъ-быть, первые въ свт садоводы. Потянулась улица съ небольшими храмами, прикрывшимися цвтниками и садами, у воротъ и калитокъ мелькали дти. Кончились храмы, потянулись сплошные палисады, съ тнью отъ нависшихъ высокихъ деревьевъ. Отрадно было дышать въ этихъ затишьяхъ, посл городскаго солнца и шума, дорога шла подъ гору, наконецъ лошади стали спускаться по ступенькамъ, хавшій впереди чиновникъ повернулъ въ какія-то ворота, мы за нимъ, нагибаясь къ самой лук, чтобы не стукнуться о притолку, слзли съ лошадей и осмотрлись. Передъ нами былъ японскій домъ, открытый со всхъ сторонъ, боле похожій на бесдку, онъ стоялъ почти на окраин обширнаго оврага, на небольшомъ расчищенномъ мст, передъ домомъ былъ крутой обрывъ. Самый оврагъ, развернувшійся во всей своей ширин, былъ наполненъ садами, сплошною растительностью, охватившею и самыя глубокія, и самыя возвышенныя мста ландшафта, на горизонт другой берегъ этого зеленаго моря поднимался также садами и башнями пагодъ, тонувшихъ въ деревьяхъ. Прямо подъ ногами виднлись крыши, и желтою лентой идущая между ними улица, на которой продолжались шумъ и суета города, тамъ шли люди, быкъ тащилъ фуру съ тяжестью, перебгали мелкимъ шагомъ, точно газели, черноглазыя мусуме, но все это видлось сверху, и казалось чмъ-то совершенно удаленнымъ, отдльнымъ, мы какъ будто возвышались надъ суетой міра, пріютившись на площадк, висвшей надъ бездной. На площадк былъ красивый цвтникъ, бассейнъ холодной воды и павильйонъ, который продувало со всхъ сторонъ, въ павильйон чистыя цыновки, превосходный фарфоръ и европейскій обдъ, правда холодный, но приправленный портеромъ, хересомъ и констанскимъ. ‘Іой, іой, нака, нака іой’, говорили мы чиновникамъ, желая загладить передъ ними свою настойчивость приглашеніемъ позавтракать и изъявленіемъ полнаго нашего удовольствія.
На возвратномъ пути прохали черезъ ворота, очень живописныя, стоящія на гор, у мста пересченія вншняго полукруглаго канала, вдоль набережной канала, окружающаго О’сиро, этотъ каналъ совершенно покрытъ былъ широкими листьями водяныхъ лилій. хали мы княжескимъ кварталомъ. ‘Надо прохать это мсто какъ можно скоре, говорили чиновники,— чтобы чего-нибудь не случилось.’ Они просто боялись, чтобъ ихъ самихъ не увидлъ какой-нибудь князь, вмст съ иностранцами, которыхъ они смли привести въ ихъ крамольное логовище, имъ досталось бы за это, по ихъ предположенію, они должны были бы окольными путями провести насъ. Но намъ не хотлось быть ихъ игрушкой, и мы продолжали хать шагомъ, къ крайнему ихъ отчаянію. Если встрчался какой-нибудь изъ важныхъ, верхомъ или въ носилкахъ, наши чиновники оборачивали своихъ лошадей и кланялись передъ этимъ лицомъ, они не осмливались хать въ противоположную отъ него сторону, но должны были притворяться, что готовы всегда слдовать, куда бы ни угодно было японскому высокоблагородію,— тонкая черта вжливости Японцевъ!
Возвратившись домой, мы услышали печальную исторію, случившуюся въ Юкагав. Утромъ мы слышали объ этомъ мелькомъ, но, сомнваясь въ истин, или, скоре, боясь убдиться въ ней, не обратили на нее никакого вниманія. Къ вечеру дло разъяснилось со всми подробностями.
Наканун посланъ былъ на баркас въ Юкагаву мичманъ Мофетъ для разныхъ закупокъ. Окончивъ дла, вечеромъ вышелъ онъ изъ послдней лавки, съ двумя матросами. Едва отошли они не много шаговъ, какъ изъ переулка выскочило нсколько Японцевъ, ударомъ сабли положенъ одинъ матросъ на мст, Мофетъ получилъ сабельный ударъ по ше, другой, накрестъ его, по плечу и лопатк, третій по ляжк, который и заставилъ его упасть. Другой матросъ, шедшій по середин улицы, усплъ убжать въ ближайшую лавку, преслдуемый однимъ изъ убійцъ, уже ранившимъ его въ лвую руку. Лавочникъ, переговоривъ съ преслдовавшимъ, заперъ лавку и спасъ матроса. Собрался народъ, убійцы скрылись, раненаго Мофета отнесли къ Американцамъ, которые старались всми средствами помочь ему, но усилія ихъ были напрасны. Онъ, въ страшныхъ мученіяхъ, черезъ четыре часа, умеръ.
Не говорю, въ какую скорбь погрузило это извстіе всмъ товарищей, любившихъ убитаго. Возбудилось недовріе къ народу, въ сношеніяхъ съ которымъ всегда замчалось боле сочувствія и дружбы, чмъ нежеланія сближенія. Чувство скорби скоро смнилось пытливымъ духомъ гипотезъ. За неимніемъ положительныхъ данныхъ веденнаго слдствія, домашнимъ ареопагомъ длались различные приговоры, основанные, вопервыхъ, на нашемъ знакомств съ Японцами, и, вовторыхъ, на знаніи подробностей дла. Изъ чего ясно можно заключить объ основательности этихъ приговоровъ… Было ли это случаемъ частнымъ, или надобно было видть здсь участіе японскаго правительства? Слдовало ли приписать убійство оппозиціоннымъ феодаламъ, всячески старавшимся показать намъ свое нерасположеніе? Вс ршали эти вопросы по своему, былъ даже слухъ, что посл исторіи бросанія камней, которая еще разъ повторилась съ другими офицерами, начальники квартала были разжалованы въ солдаты, и что убійство было слдствіемъ личной мести.
Одинъ корветъ и клиперъ, взявъ съ собою эддскаго губернатора, пошли съ Юкагаву, для производства слдствія.
Несмотря на настоятельныя требованія, убійцъ не выдавали. Судя по тому, что писалось о японской полиціи, не отыскать убійцъ казалось бы дломъ невозможнымъ въ Японіи. Здсь, вопервыхъ, глава семейства отвчаетъ за свой домъ, потомъ, каждые пять домовъ имютъ своего начальника, который подчиненъ начальнику улицы, калина, кахина подчиненъ начальнику округа — оттона, который уже относится въ городовой магистратъ. Такъ одна половина народа смотритъ за другою. За малйшій доносъ слдуетъ наказаніе, не только преступника, но часто всего семейства, при арестованіи кого-нибудь, арестуется все семейство. Въ случа убійства секвеструется цлая улица, на которой оно случилось, и двери всхъ домовъ заколачиваются гвоздями. Но Юкагава торговала по прежнему, и улица оставалась не заколоченною, слдовательно,— или европейскіе писатели безсовстно сочинили вс вышесказанныя свднія, или Японцы не настоящимъ образомъ преслдовали дло. Отысканъ былъ ящикъ съ деньгами, а объ убійцахъ сказали, что, вроятно, они лишили себя жизни, потому что, при исправности полиціи, не отыскать ихъ невозможное дло, а они не находятся… ‘Такъ отыщите намъ тла ихъ, это гораздо легче’, говорили имъ,— и дло продолжалось.
Ставшіе въ Юкагав не иначе съзжали на берегъ, какъ вооруженные. Это повидимому нисколько не трогало Японцевъ, про себя, они, я думаю, посмивались надъ этимъ донкихотствомъ. Вс консулы приняли живое участіе въ дл, столько же касавшемся ихъ, сколько и насъ: если зарзали русскаго офицера, то легко могутъ зарзать и Американца. Нкоторые изъ насъ стояли за строгія мры, за настоятельныя требованія, даже еслибы пришлось и бомбардировать Юкагаву.
Убійцъ ждала казнь ужасная, по японскимъ законамъ, ихъ слдовало распять и колоть саблями, до тхъ поръ, пока не останется ни одного признака жизни. Законъ возмездія составляетъ, кажется, главное основаніе ихъ уголовныхъ уложеній,— око за око, зубъ за зубъ, почти буквально. Такъ, поджигателя жгутъ медленнымъ огнемъ, въ настоящее время, въ Хакодади сидитъ преступникъ, ожидающій себ этой казни. Укравшему боле 10 р (40 ицибу, около 20 руб.) отрубаютъ голову.
Мы оставили Японію, а дло еще не было окончено, для этого оставался фрегатъ Аскольдъ. Надъ могилами убитыхъ предположено выстроить часовню, на которую уже собрали довольно значительную сумму. Въ план часовни нарочно придерживались нашей отечественной архитектуры, чтобы будущій пришлецъ изъ Россіи, на другомъ конц свта, среди міра, ему чуждаго, еще издали могъ узнать близко-знакомый ему куполъ съ осняющимъ его крестомъ. Вокругъ могилы смющаяся мстность смотритъ такимъ чуднымъ пріютомъ для совершившихъ свое земное странствованіе, что видъ этой могилы пробуждаетъ боле свтлыя нежели мрачныя ощущенія.
Уйдти изъ Эддо, не побывавъ въ Озіо, было бы гршно, это то же, что быть въ Рим и не видать папы. Опять мы распорядились, какъ въ прошедшій разъ, съхали на берегъ наканун и заказали себ лошадей, предупредивъ, что демъ въ Озіо. На площади мы наткнулись на интересную сцену. Окруженный толпой народа, сидлъ Японецъ весь въ бломъ. На лвой рук его, около локтя, въ тло воткнута была коротенькая свчка, пламенемъ своимъ обжигавшая кругомъ кожу и тло, въ правой рук былъ пукъ горящихъ, ароматическихъ свчъ, какія жгутъ передъ идолами, пламя и дымъ вырывались между согнутыми пальцами и обжигали кисть фанатика. На лиц его не было и слда выраженія какого-нибудь страданія и ощущенія боли, монотоннымъ голосокъ причитывалъ онъ, вроятно, молитвы, смотря куда-то въ пространство своими черными глазами, свтившимися экстазомъ. Ему бросали деньги, но онъ, казалось, не обращалъ на это никакого вниманія.
Утромъ отправились мы тою же кавалькадой, и съ тми же чиновниками, и часа черезъ три были за городомъ. Что это, великолпный ли паркъ, или ужь такъ хороша вся страна, прилегающая къ столиц Японіи?.. Случай или искусство расположили эти рощи и клумбы вковыхъ деревьевъ съ обихъ сторонъ дороги, эти просвты между зелени, долины, окаймленныя высокими кедрами, холмы, внчанные бамбуками и столтними, развсистыми дубами, сады съ смшанною растительностію, начиная отъ японской сосны до пальмы, отъ ясени и клена до померанца, пизанга и камеліи?.. Вотъ нсколько расчистилось мсто, деревья какъ будто отступили, отдавъ свою щедрую почву огороднымъ растеніямъ, ‘таро’, пататамъ, кукуруз и рису, между бархатною, изумрудною зеленью послдняго, правильными бороздами рисуется другой овощь, какъ будто направленіе грядъ перваго взято было въ равчетъ для красоты мстности. Но вотъ опять, широкою волной, нахлынули къ самой дорог зеленокудрые великаны, должно было наклониться, чтобы прохать подъ тяжелыми исполинскими втвями, насъ окутывалъ мракъ отъ густой тни, между тмъ какъ яркое освщеніе охватило уже прохавшаго эти живыя ворота. Скоро показалась табера, низенькая и длинная, во всю длину крыши ея, частію скрытой зеленью, висятъ пестрые бумажные фонари, на мягкихъ цыновкахъ нсколько Японцевъ пьютъ чай, а вчная мусуме, вроятно забывъ о своихъ постителяхъ, вышла къ самой дорог поглазть на прозжающихъ.
Насъ попросили слзть съ лошадей, и мы взошли пшкомъ на холмъ, довольно большой и скрывавшій находившійся за нимъ ландшафтъ. На вершин холма стояло нсколько скамеекъ, а подъ тнью ближняго дерева пріютилась ‘чайная’, поэтому мы могли заключить, что недаромъ все это находилось здсь и какъ будто заманивало прохожаго отдохнуть, общая ему прекрасный отдыхъ. Передъ нимъ мгновенно открывается одна изъ тхъ картинъ, память о которыхъ остается въ душ, какъ событіе: онъ увидитъ, насколько хватитъ глазъ его, ровною скатертью лежащую долину, уходящую въ безконечную даль, по ней разбросаны деревеньки и лса, расположившіеся то около рки, извивающейся серебряною лентой, то между изумрудною зеленью рисовыхъ полей, или у нсколькихъ озеръ и каналовъ, увидитъ чудную игру красокъ, когда отдаленіемъ сгладятся рзкія черты предметовъ, и все это затушуется какою-то прозрачною голубизной въ безформенные, фантастическіе образы, сливающіеся на горизонт съ лазурью неба, съ его воздушными туманами, онъ увидитъ и крупныя особенности лежащаго у ногъ его обрыва, домики у подошвы горы, деревни и улицы съ ихъ старухами, кричащими дтьми, ближайшія деревья съ развсистыми и кудрявыми втвями, бросающимися въ глаза. ‘Эту долину называютъ долиной Эддо’, скажетъ Японецъ, съ тмъ же самодовольствіемъ и съ гордостію, какъ говоритъ Италіянецъ, указывая на вчный городъ: ‘Ecco Roma!’
Къ обрыву прижималась рощица, въ тни ея, по каменнымъ ступенямъ лстницы, сошли мы въ деревеньку, которая вся состояла изъ чайныхъ домовъ. Это и было Озіо. Вс домики террассами своими висли надъ ркой. Мы вошли въ первый изъ нихъ, гд насъ какъ будто ждали и гд насъ встртило около двадцати молоденькихъ двушекъ, красиво одтыхъ, прекрасно причесанныхъ и еще лучше улыбавшихся своими молодыми, граціозными улыбками.
Комната, или террасса, открытая со всхъ сторонъ, и гд былъ приготовленъ для насъ роскошный японскій обдъ, висла надъ стремившеюся по камнямъ ркой, противоположный берегъ былъ убранъ, съ кокетствомъ микроскопическихъ садиковъ, разными миніатюрными деревцами, затйливо подстриженными миртами, камнями, изображавшими скалы и пещеры, и правильными дорожками, дале поднимался лсъ исполинскихъ деревьевъ, бросавшихъ сплошною массой длинную и густую тнь на рку и на деревеньку, съ ея домами и террассами. Влво отъ насъ, за павильйонами, также нсколько выступившими къ рк, виднлся водопадъ во всю ширину рки, падавшей съ пной и брызгами съ высоты двухъ саженей, за нимъ темнота отъ высокихъ деревъ, густо столпившихся кругомъ этого поэтическаго уголка. Чтобы выбрать подобное мсто для загородныхъ прогулокъ, нужно имть вкусъ и даже умнье жить. Все это и есть у Японцевъ. Когда Японецъ веселится, онъ хочетъ утонченнаго наслажденія, ему нужна не шумная оргія, не дикіе кутежи людей, утратившихъ способности спокойнаго наслажденія, нуждающихся въ возбудительныхъ средствахъ азарта, увлеченія, нтъ, онъ требуетъ поэтической обстановки, любитъ природу, обаяніе ея дйствуетъ на его нжную, впечатлительную натуру, также какъ и глазки его мусуне. Вотъ, черезъ домъ отъ насъ, въ совершенно-отдльномъ павильйон, какой-то Японецъ пріхалъ провести нсколько часовъ въ свое удовольствіе. Онъ одинъ, слдовательно распоряжается собой, какъ знаетъ. Передъ нимъ три лакированные столика, на которыхъ стоятъ самыя лакомыя для него кушанья, въ чашкахъ и на блюдахъ превосходнаго фарфора. Онъ снялъ свою офиціальную одежду, сабли его въ сторон, на немъ халатъ изъ легкой блой матеріи, изъ шелковаго крепа съ большими голубыми цвтами. Передъ обдомъ онъ сходитъ въ ванну, которая находится подъ нашимъ домомъ, въ нижней комнат сдлана искусственная скала, съ перваго взгляда кажущаяся простымъ кускомъ камня, изъ нея бьетъ фонтанъ, вмсто пола палуба и носъ джонки, купающійся какъ будто приплываетъ къ скал и наслаждается подъ холодною струей падающей съ камня воды, всматриваясь ближе, видишь превосходно-выточенную изъ камня рыбу, готовую выскочить изъ бассейна, нсколько лягушекъ, кажется, сейчасъ только выпрыгнувшихъ, ихъ точно спугнулъ кто-нибудь, потревожа ихъ мирное, каменное житье. По узкой лстниц сходитъ сверху молоденькая мусуме и предлагаетъ ему свои услуги — вымыть, достать горячей воды, находящейся здсь же въ другомъ бассейн. Она вытерла насухо тло сибарита, онъ надваетъ халатъ и идетъ въ свой павильйонъ, тамъ его ждутъ дв собесдницы, воспитанницы здшняго чайнаго дома, хорошенькія и свженькія, какъ розы, он раздляютъ съ нимъ трапезу, услаждаютъ слухъ музыкой, одна играетъ на самисень, родъ трехструнной гитары, съ длинною шейкой, другая поетъ, или читаетъ стихи, съ рапсодическою интонаціей, смотрите на него, съ какимъ удовольствіемъ покуриваетъ онъ свою маленькую трубочку…
Нашъ обдъ былъ сервированъ превосходно, Японцы умютъ красиво разставить свои фарфоры и лаковыя вещи на столахъ, похожихъ больше на этажерки, самыя кушанья боле красивы нежели вкусны. Среди всего ставится чаша съ водой, въ которой плаваютъ чашечки для саки. Форма этой чаши часто разнообразится. Теперь передъ нами стояла превосходно-сдланная бронзовая группа, изображавшая волканъ Фузи, каскадъ сбрасывался со скалы въ бассейнъ, въ которомъ и была вода. Во время нашего обда много ребятишекъ собрались на противоположномъ берегу рки, и своими красивыми группами прекрасно оживляли ландшафтъ. Мы бросали имъ яблоки и деньги, которыя часто попадали въ рку, шумною толпой входили они въ быстрину, и самые проворные ловили добычу.
Посл обда мы отправились гулять, перешли по мосту рку, и рощею высокихъ и прямыхъ кедровъ, въ ихъ сплошной тни скоро достигли храма, посвященнаго ‘лисиц’. Я, кажется, говорилъ, что Японцы очень уважаютъ это животное. Храмъ стоялъ въ густот кедровъ, къ нему вела каменная лстница въ нсколько уступовъ, потомъ рощами и огородами, въ которыхъ расли рисъ и таро, дошли мы до чайной плантаціи. Чай низенькими кустиками росъ по грядамъ, около нихъ былъ чайный домъ, какъ ему и слдовало быть, съ двушками и пріятнымъ мстомъ для отдыха. Прямо противъ дома поднимался уступъ, весь заросшій до верху тоже исполинскими кедрами, составлявшими продолженіе рощи, которая скрывала своими деревьями храмъ лисицы, въ трехъ мстахъ падала вода красивыми каскадами, съ высоты нсколькихъ саженей, въ бассейны, маскируемые зеленью. Въ бассейнахъ, сквозь кустарникъ, виднлись голые Японцы и Японки. Тутъ было все для антологическаго стихотворенія…
Изъ Эддо мы ушли 24 августа.
Клиперъ Пластунъ.