Из драмы ‘Буря и натиск’, Клингер Фридрих Максимилиан, Год: 1776

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Фридрих Максимилиан Клингер

ИЗ ДРАМЫ ‘БУРЯ И НАТИСК’.

ДЕЙСТВИЕ I, СЦЕНА I.

Комната в трактире.

Вильд, Ла-Фэ и Блазий входят в костюмах путешественников.

Вильд. Эй! давай бесноваться и шуметь, чтоб чувства кружились, как кровельные флюгеры в бурю! Дикая скачка обдала меня таких восторгом, что я положительно начинаю чувствовать себя лучше. Проскакать столько сот миль, чтобы ты забылось от шума, безумное сердце! О, ты должно быть мне благодарно за это! Ха, ха! бушуй и наслаждайся сумятицей! (Блазию.) Ну, каково тебе?
Блазий. Убирайся к черту! придет ли моя донна?
Ла-Фэ. Увлекайся иллюзией, дурак — и ты увидишь, как я мигом подцеплю её. Да здравствует иллюзия! О, чары моей фантазии, я странствую по розовым садам, водимый рукою Филиды.
Вильд. Не расплывайся, глупый малый!
Ла-Фэ. Хочешь, я сейчас превращу эту гнилую избёнку, вместе с развалившейся башней, в замок фей? О, очарование! о, чары фантазии! (прислушиваясь.) Что за восхитительные симфонии духов доходят до моего слуха? Клянусь Амуром, я готов влюбиться в старую хрычовку, жить в сгнивающей избе, погружать мои нежные члены в вонючую навозную кучу, лишь бы только ублаготворить мою фантазию. Нет ли здесь какой-нибудь старой ведьмы, за которой я мог бы приволокнуться? Ея морщины будут для меня извилинами красоты, ее выдающиеся старые зубы будут мне казаться колоннами в храме Дианы, ея отвисшие, кожаные груди превзойдут в моих глазах грудь Елены. О, меня не трудно довести до такого состояния! О, моя фантастическая богиня! Вильд, я могу похвастаться, что держал себя храбро в продолжении всего путешествия. Я видел и чувствовал вещи, каких не пробовал ни один рот, не нюхал ни один нос, не видел ни один глаз и не постиг ни один ух.
Вильд. В особенности в то время, когда я завязал тебе глаза. Ха, ха!
Ла-Фэ. К черту, чудовище! Но скажи мне: где, в какой части света находимся мы? В Лондоне?
Вильд. Конечно. Разве ты не заметил, что мы садились на корабль? Впрочем, ты страдал в это время морскою болезнью.
Ла-Фэ. Ничего не знаю, ни в чём неповинен. Жив еще мой отец? Пошли-ка ему весточку, Вильд, что его сын жив и только что вернулся из Пиренеев, из Фрисландии. Больше ничего.
Вильд. Из Фрисландии?
Ла-Фэ. В какой же части города мы находимся?
Вильд. В замке фей, Ла-Фэ. Разве ты не видишь золотого неба, амуров и амуретов, дам и карликов?
Ла-Фэ. Завяжи мне глаза! (Вильд завязывает ему глаза.) Вильд, осел! Вальд, подлец! не так крепко. (Вильд развязывает платок.) Ну, Блазий, дорогой, ядовитый, больной Блазий — где мы?
Блазий. Почём я знаю?
Вильд. Чтобы вывести вас из недоумения, я скажу вам прямо, что я провёз вас из России в Испанию, думая, что испанская нация начинает войну с Великим Моголом. Но испанская нация, как во всём, так и в этом, оказалась тяжелою на подъём. Я упаковал вас обратно — и вот вы в Америке в самый разгар войны. Ха, ха! дайте-ка мне хорошенько почувствовать, что я на американской почве, где всё ново и замечательно. Я ступил на землю. О, неужели я не могу испытать ни одной чистой радости!
Ла-Фэ. Война и убийство! О, боги! о, моя голова! Расскажи мне хоть сказочку про Фэй! О, горе мне!
Блазий. Да поразит тебя гром, сумасшедший Вильд! Что ты опять устроил? Жива и ещё донна Изабелла? Что ж, будешь ты говорить, моя донна, или нет?
Вильд. Ха, ха, ха! Ты хоть на этот раз порядком взбешен!
Блазий. Взбешон? хоть на этот раз взбешен? Ты заплатишь мне за это своею жизнью, Вилд! Я, по крайней мере, свободный человек. Разве дружба может заходить так далеко, чтоб решиться таскать нас по свету, как собак на привязи? Запереть нас в карету, держать пистолет перед лбом, а потом — ‘пошел! пошел!’ Есть, пить в карете, выдавать нас за сумасшедших!… Броситься в войну, в резню — вот всё, что мне остаётся.
Вильд. Да, ведь, ты ничего не любишь, Блазий.
Блазий. Да, я ничего не люблю. Я дошел до того, что в один момент — всё люблю, в другой — всё забываю. Я обманываю всех женщин: зато обманывают и обманывали меня все женщины. Они меня обдирали и притесняли так, что избави Боже! Я играл всевозможные роли: здесь был франтом, там — сорви-головой, здесь — глупцом, там — селадоном, там — англичанином, причём величайшую из моих побед одержал тогда, когда не был ничем. Это было у донны Изабеллы. Чтобы вернуться к прежнему… Твои пистолеты заряжены?
Вильд. Ты глуп, Блазий, и не понимаешь шуток.
Блазий. Хороши шутки! Прицеливайся: я твой враг в данную минуту.
Вильд. С тобою стреляться? Знай, Блазий, что в настоящее время единственное моё желание, это — кидаться, сломя голову, то туда, то сюда, чтобы доставить тем любимое удовольствие своему сердцу. Стреляться с тобою — ха, ха, ха! (Держит пред ним пистолет.) Посмотри-ка в дуло: не кажется ли оно тебе больше Лондонских ворот? Будь скромен, друг мой! Я вас люблю и нуждаюсь в вас, а, может быть, и вы во мне. Сам черт не мог свести вместе более несчастных глупцов, чем мы. Поэтому, мы и должны оставаться вместе я вместе шутить шутки. Наше несчастие происходит от настроения нашего сердца. В нём отчасти виноват свет, но больше — мы сами.
Блазий. Сумасшедший! Я, ведь, постоянно был на вертеле.
Ла-Фэ. С меня, с живого, они содрали кожу и посыпали перцем. Собаки!
Вильд. Мы здесь посреди войны — единственное блаженство, которое я понимаю. Наслаждайтесь сценами, делайте, что хотите!
Ла-Фэ. Я — не за войну.
Блазий. Я — ни за что.
Вильд. О, да обессилит Бог вас ещё больше! Как пусто опять в голове у меня. Я хочу быть натянутым на барабан, чтобы получить новое растяжение. Мне снова так тяжело. О, если б я мог существовать в дуле этого пистолета, пока чья-нибудь рука не выстрелила бы мною в воздух! О, неопределённость! Как далеко и как криво ведешь ты людей!
Блазий. Что же будет здесь с нами в конце концов?
Вильд. О, если бы вы ничего не видели! Я должен был летать, чтобы выйти из этой проклятой, тягостной неопределённости. Я думал, что земля колеблется подо мною: так нетвёрды были мои шаги. Я мучил моим присутствием всех добрых людей, которые интересовались мною, потому что они не могли мне помочь.
Блазий. Скажи лучше: не хотели.
Вильд. Нет — они хотели. Я должен был отовсюду обращаться в бегство. Я был всем: был чернорабочим, чтобы быть чем-нибудь, жил в Альпах, пас коз, лежал день и ночь под беспредельным куполом неба, прохлаждаемый зефиром и пожираемый внутренним огнём. Нигде — ни отдыха, ни покою! Благороднейшие из англичан блуждают, потерянные, по свету. Ах, а я не нахожу несравненной, единственной! И всё же — я дышу здоровьем и силою, и не могу истаскаться. Я хочу участвовать здесь в войне, как волонтёр — и дам простор моей душе. А если они окажут мне услугу и убьют меня — тем лучше!

[дополнение у Мокульского]

Блазий. Чёрт меня побери! Никто тебя не должен убивать, благородный Вильд.
Ла-Фэ. Но они могли бы это сделать.
Вильд. Могут ли они лучше ко мне относиться? Представьте себе только, когда мы садились на корабль, я вдали увидел его капитана.
Блазий. Того, который питает к тебе враждебные чувства? Мне казалось, что ты застрелил его в Голландии.
Вильд. Трижды сталкивался я с ним лицом к лицу, не на жизнь, а на смерть, и всё не даёт он мне покоя, между тем я этого человека ничем не оскорблял. Я всадил в него пулю, а он в меня — нож. Есть что-то жестокое в его беспринципной ненависти ко мне. Я же, должен признаться, люблю его, это хороший, суровый человек. Одному небу известно, что он против нас замышляет. Оставьте меня на час одного.
Хозяин ( входя). Комнаты готовы. Что ещё вам будет угодно?
Вильд. Где мои люди?
Хозяин. Закусили и легли спать.
Вильд. Устроились по вкусу.
Хозяин. А вы ничего не прикажете?
Вильд. Крепчайшего пунша, добрый хозяин.
Ла-Фэ. Только этого тебе не хватает, Вильд.
Вильд. Генерал здесь?
Хозяин. Да, милорд.
Вильд. Какие ещё постояльцы в доме? Впрочем, знать этого не хочу. ( Уходит).
Блазий. Меня тянет ко сну.
Ла-Фэ. Я голоден.
Блазий. Обольщайся иллюзией. Глупец! Тысячу чертей! Прочь от моей донны!

Все уходят.

Перевод Елизаветы Дмитриевны Рунич.

Источник текста: Хрестоматия по истории западноевропейского театра. Том II. Театр эпохи просвещения. (XVIII век). Под редакцией С. С. Мокульского. На стр. 779 -782
Перепечатано из книги: А. А. Аникст, Л. Н. Галицкий и М. Д. Эйхенгольц. Хрестоматия по западноевропейской литературе. Литература XVIII века, М. 1938 г., стр. 565-569. Перевод Е. Д. Рунич’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека