СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БАЛЬЗАКА
Исторія величія и паденія Цезаря Бирото.
Переводъ М. Л. Лихтенштадть.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелевыхъ. Верейская 16.
1898.
ИСТОРІЯ ВЕЛИЧІЯ И ПАДЕНІЯ ЦЕЗАРЯ БИРОТО.
Посвящаетъ Альфонсу Ламартину
его почитатель Бальзакъ.
I.
Цезарь на высот своего величія.
Шумъ и движеніе въ улиц Сентъ-Онорэ въ зимнія ночи почти не прекращаются: на смну каретамъ, которыя возвращаются съ бала или спектакля, являются телги огородниковъ, отправляющихся на рынокъ. Но около часу утра наступаетъ на мгновенье затишье, пауза въ великой симфоніи парижскаго гула. Въ это именно время жена Цезаря Бирото, владльца парфюмернаго магазина близъ Вандомской площади, внезапно проснулась подъ вліяніемъ ужаснаго сна. Парфюмерш явился ея двойникъ: она, г-жа Бирото, сидла въ кресл у кассы своего магазина, и она же, въ лохмотьяхъ, стояла на порог у дверей и протягивала сухую морщинистую руку, прося милостыни у самой себя! Ея собственный голосъ раздавался одновременно и въ лавк, и за дверью!.. Парфюмерша хотла разбудить мужа, но подъ рукой ея оказалась только холодная постель. Тутъ страхъ сковалъ члены г-жи Бирото, волосы ея стали дыбомъ, горло судорожно сжалось, голосъ пропалъ.
Вся въ холодномъ поту, подъ впечатлніемъ слышаннаго во сн, сидла она, точно пригвожденная, на постели, расширившіеся зрачки ея были неподвижны, сердце то сильно билось, то замирало…
Страхъ — чувство болзненное, оно такъ могущественно дйствуетъ на людей, такъ усиливаетъ энергію организма, что въ нсколько мгновеній способности человка достигаютъ апогея своего развитія или доходятъ до послдней степени упадка. Этотъ феноменъ долго поражалъ физіологовъ, такъ какъ онъ противорчитъ законамъ ихъ науки, разрушаетъ вс ея предположенія, между тмъ это родъ внутренняго взрыва, явленіе, весьма сходное съ электрическими. Такое объясненіе покажется совершенно естественнымъ, когда ученые признаютъ наконецъ громадное вліяніе электричества на человческое мышленіе. Г-жа Бирото оказалась жертвой одного изъ подобныхъ разряженій воли, и такимъ образомъ эта бдная женщина въ теченіе нкотораго промежутка времени — весьма короткаго, если опредлять его обыкновенными часами, но несоизмримо длиннаго по количеству и быстрот впечатлній, владла чудовищной силой производить гораздо больше мыслей, переживать гораздо больше воспоминаній, чмъ она при нормальномъ состояніи духовныхъ силъ переживала въ теченіе цлаго дня.
Результатомъ всхъ ея ощущеній явился слдующій монологъ, полный нелпыхъ фразъ, которыя противорчили одна другой:
— Ничто не заставило бы Бирото сойти съ постели. Онъ сълъ много телятины… Такъ, пожалуй, не захворалъ ли онъ? Но въ такомъ случа онъ разбудилъ бы меня. Девятнадцать лтъ спимъ мы съ нимъ на этой постели, въ этомъ самомъ дом, и никогда еще онъ не оставлялъ своего мста, не предупредивъ меня! Онъ не спалъ со мной только ту ночь, которую провелъ на гауптвахт. А легъ ли онъ сегодня вечеромъ со мной? Ну, конечно… Боже, какъ я глупа!
Она окинула взглядомъ постель и увидла ночной колпакъ мужа, сохранившій почти коническую форму его головы.
— Неужели, онъ покончилъ съ собой? Но изъ-за чего?— продолжала она думать.— Правда, онъ на себя не похожъ съ тхъ поръ, какъ его назначили помощникомъ мэра, вотъ уже два года. А не глупо ли заставить его служить?!. Дла его идутъ хорошо… онъ подарилъ мн еще недавно великолпную шаль! Можетъ быть, теперь они пошли хуже? Ба, я бы знала объ этомъ. Сегодня мы наторговали на пять тысячъ франковъ! Да помощникъ мэра и не можетъ наложить на себя руки, онъ знаетъ законы. Но гд же онъ?
Она не могла ни повернуть головы, ни даже протянуть руки въ шнуру звонка, который, поднялъ бы на ноги кухарку, трехъ приказчиковъ и мальчика, разсыльнаго. Подъ вліяніемъ кошмара она совсмъ забыла и про дочь, мирно почивавшую въ сосдней комнат, дверь въ которую находилась недалеко отъ постели. Наконецъ, она крикнула:— Бирото!— Но отвта не послдовало… Ей показалось только, что она позвала мужа, но въ дйствительности она не произнесла ни одного звука.
— Неужели у него есть любовница? Ну, нтъ, онъ слишкомъ глупъ, да и меня очень любитъ. Разв онъ не говорилъ самъ г-ж Рогенъ, что никогда не измнялъ мн даже мысленно? Вдь этотъ человкъ сама честность! Ужь если кто попадетъ въ рай, такъ это онъ. И въ чемъ онъ можетъ каяться духовнику? Бдняжка уже въ восемь часовъ отправляется къ обдн тайкомъ, точно идетъ не въ церковь, а въ увеселительное заведеніе. Онъ искренно почитаетъ Бога, не руководствуясь страхомъ ада. И какъ ему завести любовницу? Онъ не отходитъ отъ моей юбки, душу готовъ за меня отдать. За девятнадцать лтъ онъ ни разу не возвысилъ голоса, говоря со мной. Дочь ему не такъ дорога. Да вдь Цезарина тутъ… Цезарина!.. Цезарина!.. О чемъ бы Бирото ни подумалъ, онъ всмъ длится со мной. Да, правду онъ говорилъ, когда, посщая магазинъ ‘Маленькій матросъ’, уврялъ меня, что я узнаю его, только поживши съ нимъ. А все-таки его нтъ!.. Вотъ странно-то!— Съ трудомъ повернувъ голову, она боязливо оглядла комнату и не узнала ея, такъ измнилось все при слабомъ, дрожащемъ свт ночника. О, какъ причудлива бываетъ порой игра ночныхъ тней! Только кисть художника въ состояніи изобразить ее, слово же оказывается безсильнымъ. Г-жа. Бирото вглядывалась съ чувствомъ невыразимаго страха въ окружавшіе предметы: здсь небрежно брошенное платье имло видъ привиднія, тамъ пугали взоръ красныя занавси, казалось, пріютившія вора, глаза котораго сверкали изъ-за складовъ. Какихъ только ужасовъ не создаетъ разстроенное воображеніе въ ночные часы! Парфюмерш показалось, что сосдняя комната сильно освщена. Пожаръ!.. было первою ея мыслью, но тутъ ей бросился въ глаза красный фуляръ, который она приняла за лужу крови, мебель въ комнат показалась ей сдвинутой точно въ борьб… Нтъ сомннія, воры! Вспомнивъ, какая сумма лежитъ въ касс, г-жа Бирото, позабывъ о кошмар, въ рубашк бросилась въ другую комнату, чтобы помочь мужу въ борьб съ мнимыми грабителями.— Бирото, Бирото!— крикнула она въ страх. Въ зал она увидла, наконецъ, мужа: съ аршиномъ въ рук, въ ситцевомъ зеленомъ халат съ коричневыми крапинками, онъ, казалось, измрялъ комнату, ноги его покраснли отъ холода, но онъ, повидимому, ничего не чувствовалъ, до того онъ былъ углубленъ въ свое занятіе. Когда же Цезарь повернулся къ ней, то видъ у него былъ такой странный, что г-жа Бирото разсмялась.
— Боже мой, Цезарь, что съ тобою?— воскликнула она.— Зачмъ ты оставилъ меня одну, не сказавши ни слова? Я чуть не умерла со страху, не знала, что и думать. И что ты тутъ длаешь совсмъ раздтый? Вдь ты страшно простудишься. Слышишь, Бирото?
— Да, да, женушка,— отвтилъ парфюмеръ, входя въ спальню.
— Ну, или же скорй въ постель и скажи, что за новыя причуды у тебя,— прервала г-жа Бирото, разжигая огонь въ камин.— Я совсмъ замерзла.
— Охота теб была вскакивать съ постели въ одной рубашк.
— Но я, право, думала, что на тебя напади, разбойники.
Торговецъ поставилъ подсвчникъ на каминъ, завернулся въ халатъ и машинально отправился за фланелевой юбкой жены.
— Вотъ, милочка, закройся,— сказалъ онъ,— Двадцать два и восемнадцать,— продолжалъ онъ высчитывать,— у насъ можетъ быть прекрасный залъ.
— Да ты, Бирото, совсмъ сходишь съ ума! Спишь ты, что ли?
— Нтъ, женушка, я высчитываю.
— Какія глупости, ты могъ бы для этого дождаться утра!— вскричала она, завязывая юбку подъ кофтой, потомъ она отворила дверь въ спальню дочери.— Цезарина спитъ, она насъ не услышитъ. Говори же, Бирото, что съ тобой?
— Я, видишь ли, ршилъ дать балъ.
— Дать балъ!.. Да ты бредишь, дружокъ, ей Богу!
— Нисколько не брежу, милочка. Послушай только, вдь надо же длать то, къ чему обязываетъ положеніе. Правительство меня теперь отличило, значитъ я долженъ соображаться съ его дйствіями и намреніями. Герцогъ Ришелье только-что остановилъ оккупацію Франціи. Это событіе слдуетъ отпраздновать, по мннію г. Биллярдьеръ, это обязанность представителей города Парижа. Вотъ и выкажемъ настоящій патріотизмъ и заставимъ покраснть мнимыхъ либераловъ, этихъ проклятыхъ интригановъ. Ну, какъ это теб нравится? Вдь я люблю свое отечество и хочу доказать либераламъ, моимъ врагамъ, что любить короля — все равно, что любить Францію.
— Такъ ты думаешь, что у тебя есть враги, бдняжка мой Бирото?
— Ну, конечно, женушка, у меня есть враги. Да половина моихъ друзей принадлежитъ къ нимъ. Что.они вс говорятъ? ‘Бирото повезло, Бирото ничтожество, а его сдлали помощникомъ мэра! Во всемъ-то ему удача’. Ну, ловко же они еще разъ попадутся! Узнай же первая, что я кавалеръ ордена Почетнаго Легіона — вчера король подписалъ приказъ.
— О, въ такомъ случа,— сказала взволнованная г-жа Бирото,— нужно дать балъ, дружокъ. Но за что же теб дали орденъ?
— Знаешь, я задалъ себ такой же вопросъ вчера, когда, г. Биллярдьеръ сообщилъ мн эту новость, но на обратномъ пути я вспомнилъ и призналъ свои заслуги. Во-первыхъ, я приверженецъ короля… я былъ раненъ при Saint-Roch, во время смуты. Разв этого мало? Кром того, по словамъ многихъ купцовъ, я прекрасно исполнилъ свои обязанности консула, вс остались довольны мною. Наконецъ, я помощникъ мэра. Король назначилъ четыре креста для раздачи членамъ Парижскаго городского совта. Когда стали выбирать, кому изъ нихъ дать орденъ,— префектъ и записалъ меня первымъ. Да самъ король долженъ меня знать: благодаря старику Рагону, я поставляю его величеству пудру, единственную, которую онъ употребляетъ, мы одни имемъ рецептъ приготовленія пудры бдной покойной королевы, нашей дорогой августйшей страдалицы. Мэръ сильно за меня стоялъ. Что же длать? Если король даетъ мн орденъ, котораго я у него не просилъ, то, кажется, я не могу отказаться, иначе я выкажу неуваженіе его величеству. А разв я добивался должности помощника мара? Значитъ, женушка, разъ намъ везетъ, какъ говоритъ твой дядя Пильеро, я хочу, чтобъ все у насъ было по новому. Почемъ знать, что мн Богъ судилъ: можетъ быть, я буду и супрефектомъ. Да, женушка, ты очень заблуждаешься, когда думаешь, что гражданинъ уже заплатилъ свой долгъ отечеству, если продавалъ въ теченіе двадцати лтъ парфюмерные товары. Если теперь государству понадобились наши познанія, мы должны ихъ ему посвятить — также, какъ мы платимъ ему налогъ на двери, окна, и такъ дале. Неужели теб самой хочется вчно торчать у кассы? Довольно ужь насидлась! Я сожгу нашу вывску ‘Царица Розъ’, сотру надпись ‘Цезарь Бирото, парфюмеръ, преемникъ Рагона’, и велю написать большими золотыми буквами только два слова: ‘Парфюмерные товары’. Въ мезонин у меня будетъ контора, касса и хорошенькій кабинетъ для тебя. Изъ нашей столовой, кухни и комнаты за лавкой я сдлаю магазинъ, затмъ я найму первый этажъ сосдняго дома, продлаю дверь въ стн, перенесу лстницу, и у насъ будетъ громадное помщеніе. Да, я закажу для тебя мебель, устрою теб будуаръ и отведу хорошенькую комнату Цезарин. Во второмъ этаж мы помстимъ нашего главнаго приказчика, кассиршу, которую ты наймешь, и горничную.
Вотъ какъ, сударыня, у васъ будетъ и горничная! Въ третьемъ этаж устроимъ кухню, тамъ помстимъ кухарку и разсыльнаго. Въ четвертомъ будетъ складъ бутылокъ и всякой посуды. Наконецъ, на чердак будутъ работать наши поденщицы. Тогда ужь прохожіе не увидятъ, какъ наклеиваютъ этикетки, сортируютъ стклянки, закупориваютъ флаконы. Все это можно продлывать въ улиц Сенъ-Дени, но здсь, въ Сентъ-Онорэ, такъ не годится. Магазинъ у насъ будетъ важный, богатый. Вдь мы теперь на виду, и кто знаетъ, что будетъ впереди. Есть же купцы, которые командуютъ національной гвардіей и являются во дворецъ. Послдуемъ и мы ихъ примру, расширимъ свою торговлю и выйдемъ въ знать.
— Ну, Бирото, знаешь, что я думаю? Ты, право, ищешь вчерашняго дня. Помнишь, что я говорила, когда тебя хотли назначить помощникомъ мэра? Вотъ мои слова: ‘Ты совсмъ не годишься для высокаго положенія, почести только погубятъ тебя’. Ты меня не послушалъ тогда, вотъ и погубишь насъ теперь. Чтобы выдвинуться, нужны вдь деньги, гд они у насъ? Ты хочешь сжечь свою вывску, которая намъ стоила 600 франковъ и вывела тебя въ люди? Нтъ, пусть ужь лучше другіе гоняются за почестями. Не играй, говорятъ, съ огнемъ, обожжешься! У насъ вдь есть сто тысячъ франковъ золотомъ, кром магазина, фабрики и товаровъ. Если теб хочется нажить еще больше, то сдлай, какъ въ 1793 г.: купи ренты, он,ъ теперь по 72 франка, ты выиграешь десять тысячъ ливровъ на курсовой разниц. Вотъ это будетъ дло! Потомъ мы пристроимъ дочь, продадимъ все, что имемъ, и удемъ на твою родину. Вдь цлыхъ пятнадцать лтъ ты только и думалъ о покупк Трезорьеръ, этого хорошенькаго имнія близъ Шанона, тамъ есть вода, лса, луга, виноградники, дв мызы, приносящія тысячу экю дохода, и все это мы можемъ имть за шестьдесятъ тысячъ франковъ! И вдругъ господинъ Бирото вздумалъ теперь выйти въ знать! Да вспомни же, что ты торговецъ, парфюмеръ. Вдь если бы шестнадцать лтъ тому назадъ, прежде чмъ ты изобрлъ ‘Двойную пасту сераля’ и ‘Воду красоты’ теб сказали: ‘У васъ будутъ деньги для покупки Трезорьеръ’, да вдь ты бы обезумлъ отъ радости! Теперь ты можешь купить это имніе, о которомъ столько мечталъ… зачмъ же бросать на глупости деньги, которыя мы заработали въ пот лица? Я говорю: ‘мы’ заработали потому, что я вчно сидла у кассы, какъ собака въ конур. Вмсто того, чтобы спустить теперь вс денежки, лучше ужь купить имніе въ Шанон: тамъ мы будемъ проводить восемь мсяцевъ въ году, а на зиму станемъ прізжать въ Парижъ къ дочери, которую выдадимъ за нотаріуса. Подожди повышенія fonda publics, ты дашь тогда восемь тысячъ ливровъ дочери, да еще останется дв тысячи для насъ, а на деньги, вырученныя отъ продажи имущества, мы купимъ Трезорьеръ. Вотъ тамъ-то, на родин, насъ примутъ, какъ князей, а здсь и милліона мало, чтобы тебя замтили.
— Постой женушка,— сказалъ Цезарь,— я совсмъ не такъ глупъ, какъ ты полагаешь, и обо всемъ подумалъ. Выслушай меня. Намъ не надо лучшаго зятя, чмъ Александръ Крота. Онъ хочетъ купить нотаріальную контору Рогена, но неужели ты думаешь, что этого можно достигнуть съ помощью ста тысячъ франковъ, приданаго Цезарины, то есть того капитала, которымъ мы располагаемъ? Я, конечно, согласенъ глодать сухія корки до конца, дней, да знать, что дочь счастлива и замужемъ за нотаріусомъ. Но нашего капитала не хватитъ на пріобртеніе конторы Рогена. А этотъ Ксандро считаетъ насъ милліонерами… Его же отецъ, этотъ толстый фермеръ, страшный скряга! Если онъ не продастъ тысячъ на сто земли, Ксандро не быть нотаріусомъ, такъ какъ Рогенъ потребуетъ тысячъ четыреста или пятьсотъ. А Крота не дастъ больше половины этой суммы… Какъ же тутъ быть? Надо, значитъ, дать за Цезариною двсти тысячъ, мы же оставимъ Парижъ, имя пятнадцать тысячъ франковъ дохода. Недурно, а?
— Конечно, если у тебя есть золотые пріиски…
— Есть, есть, милочка!— воскликнулъ Бирото, охваченный радостнымъ волненіемъ, и, обнявъ жену, продолжалъ:— Я не хотлъ теб ничего говорить, пока дло не будетъ слажено, но завтра, Богъ дастъ, я покончу съ нимъ. Видишь ли, Рогенъ затялъ выгодное дльце и предлагаетъ мн участвовать въ немъ. Онъ пригласилъ еще Рагона, твоего дядю Пильеро и двухъ изъ своихъ кліентовъ. Мы купимъ въ окрестностяхъ Маделэнъ землю, которая, но разсчетамъ Рогена, черезъ 3 года страшно поднимется въ цн, тогда намъ можно будетъ ею пользоваться и мы наживемъ барыши. Каждый изъ насъ шестерыхъ внесетъ извстную сумму. Я хочу дать триста тысячъ франковъ и буду имть три восьмыхъ прибыли. Если кому изъ насъ понадобятся деньги, онъ можетъ занять подъ залогъ своего участка. Чтобы быть ближе къ длу и слдить за всмъ, я хочу купить половину земли на свое имя, но въ компаніи съ Рогеномъ и Нильеро, которыхъ я обезпечу векселями. Другую же половину купитъ самъ Рогенъ съ своими кліентами, но не на собственное имя, а на имя Карла Клапарона. Объяснять теб вс подробности будетъ слишкомъ долго. Знай только, что черезъ три года и безъ всякаго труда мы получимъ милліонъ. Цезарин будетъ тогда двадцать лтъ, землю мы продадимъ, и передъ нами будетъ широкая дорога къ почестямъ.
— Да гд же ты возьмешь триста тысячъ франковъ?— сказала г-жа Бирото.
— Ты ничего не понимаешь въ длахъ, милочка. Я отдамъ сто тысячъ, которыя лежатъ у Рогена, займу сорокъ тысячъ подъ строенія и землю подъ нашими фабриками въ предмсть Тампль, двадцать тысячъ у меня въ бумажник, вотъ теб сто шестьдесятъ тысячъ франковъ. Остается еще сто сорокъ тысячъ, на эту сумму я выдамъ векселей на имя Карла Клапарона, банкира, а онъ мн выдастъ деньги съ учетомъ. Когда векселямъ настанетъ срокъ, я заплачу по нимъ изъ своихъ барышей. Если я не буду въ состояніи разсчитаться, Рогенъ отсрочитъ уплату подъ залогъ моего участка земли. Но врядъ ли мн придется занимать: я открылъ новую эссенцію для рощенія волосъ, которая выручитъ меня. Ливингстонъ снабдилъ уже меня гидравлическимъ прессомъ, съ помощью котораго я буду выжимать масло изъ орховъ. Черезъ годъ, по моему разсчету, я получу сто тысячъ франковъ. Я уже обдумываю рекламу, которую начну такъ: Долой парики! Это произведетъ большой эффектъ. Ты не замтила, что уже три мсяца я совсмъ не сплю, а отчего? Все изъ-за успха Maкассарскаго масла. Вотъ ему-то я и хочу подставить ножку!
— Такъ вотъ какія дла ты затялъ, не сказавъ мн ни слова? А я только-что видла себя нищей на порог собственнаго магазина… вдь это предостереженіе неба! Черезъ нсколько времени намъ придется только плакать о своемъ несчасть. Нтъ, ты этого не сдлаешь, пока я жива, слышишь, Цезарь? Тутъ затваютъ какой-нибудь обманъ, а ты и не замчаешь этого. Ты самъ очень честенъ и потому не подозрваешь другихъ. Ну, зачмъ теб предлагаютъ милліоны? Ты хочешь отдать все свое состояніе, надлаешь долговъ не по средствамъ, и если потомъ твое масло не пойдетъ въ ходъ, земля ничего не принесетъ, денегъ не достанемъ, то чмъ ты заплатишь по векселямъ? Скорлупами отъ орховъ? Ты хочешь стереть свое имя съ вывски нашего магазина и не думаешь о томъ, что изъ-за твоихъ хвастливыхъ афишъ и глупыхъ объявленій имя Цезаря Бирото будетъ красоваться на всхъ столбахъ и заборахъ!
— О, ты меня не понимаешь. Я открою второй магазинъ на имя Попино, гд-нибудь въ улиц Ломбаръ, и тамъ посажу маленькаго Ансельма, этимъ я заплачу еще долгъ признательности супругамъ Рагонъ: имъ будетъ пріятно, что я пристроилъ ихъ племянника. Ихъ дла, кажется, поразстроились.
— Знаешь, всмъ этимъ людямъ нужны только твои деньги.
— Да кому же, милочка? Не дяд же Пильеро, который насъ любитъ и каждое воскресенье у насъ обдаетъ? Не старикашк Рагону, моему предшественнику, который сорокъ лтъ честно велъ свои дла, и всегда играетъ со мною въ бостонъ? Не Рогену же, наконецъ, человку 57 лтъ, парижскому нотаріусу? Вдь ужь двадцать пять лтъ онъ управляетъ своей конторой! Кому же и довриться, какъ не парижскому нотаріусу! Въ случа нужды мн помогутъ компаньоны. Гд же ты видишь заговоръ, милочка? Знаешь, я долженъ теб высказать правду: ты всегда была страшно недоврчива. Случалось ли намъ продать только на два су, ты увряла, что насъ обокрали покупатели. А теперь надо на колняхъ просить у тебя позволенія разбогатть. Право, для парижанки у тебя мало честолюбія. Я былъ бы самый счастливый человкъ, если бы не твой вчный страхъ. Длай я все по твоему, никогда не изобрлъ бы я ни ‘Двойной пасты сераля’, ни ‘Воды красоты’, а между тмъ эти два изобртенія дали намъ сто шестьдесятъ тысячъ франковъ, лавка же только кормила насъ. Если бы не мой геній, не мой талантъ парфюмера, я былъ бы мелочнымъ торговцемъ и мы еле сводили бы концы съ концами. Никогда бы мн не попасть въ число именитыхъ купцовъ, не быть бы ни членомъ коммерческаго суда, ни помощникомъ мэра. Знаешь, кмъ бы я былъ? Лавочникомъ, какъ старикъ Рагонъ, не въ обиду ему будь сказано! Посл сорока лтъ торговли, у насъ было бы, какъ у него, три тысячи ливровъ дохода, а при ныншнихъ цнахъ этого еле хватало бы на житье. Кстати, дла стариковъ Рагонъ все больше и больше меня заботятъ. Надо все узнать обстоятельно, и завтра же черезъ Попино. Ты всегда дрожишь за свое счастье, не довряешь завтрашнему дню, и если бы я тебя слушалъ, то не имлъ бы кредита, не получилъ бы ордена Почетнаго Легіона, и не былъ бы на дорог къ почестямъ. Нечего качать головой, если только наше дло пойдетъ на ладъ, я могу попасть въ депутаты Парижа. Да, недаромъ меня зовутъ Цезаремъ, все мн удается. Вдь это удивительно! Вн дома вс врятъ въ мои способности, здсь же — единственная особа, которой я хочу нравиться, для счастья которой я работаю, какъ волъ, считаетъ меня просто глупцомъ!
Эти обличительныя фразы быстро слдовали одна за другою, хотя наступали иногда и паузы, и очень эффектныя. Но не одинъ только упрекъ звучалъ въ рчахъ Цезаря: он дышали такой глубокой любовью, что г-жа Бирото была тронута. Однако, какъ вс женщины, она ршила воспользоваться чувствомъ, которое внушала мужу, и поставить на своемъ.
— Ну, Бирото,— сказала она,— если ты меня любишь, позволь мн быть счастливой по своему. Вдь мы съ тобой образованія не получили, не умемъ ни ступить, ни сказать, какъ свтскіе люди, такъ какъ же намъ выдвинуться? Право, мн будетъ лучше въ Трезорьер. Я всегда любила и животныхъ, и птицъ, и буду счастлива на ферм. Давай продадимъ все, что у насъ есть, пристроимъ дочь, и Богъ съ ней, съ твоей новой эссенціей! Зиму мы будемъ жить въ Париж, у зятя, и все у насъ будетъ хорошо. Ну, зачмъ теб подставлять ножку другимъ? Разв намъ мало нашего богатства? Вдь ты не станешь обдать два раза, когда наживешь милліоны? Не заведешь себ любовницы? Посмотри-ка на дядю Пильеро, какъ онъ доволенъ тмъ, что есть. Не придетъ ему въ голову заказывать новую мебель! А ты, я уврена, уже заказалъ для меня новую обстановку… недаромъ же приходилъ сюда Брашонъ!
— Ну, да, милочка, я заказалъ новую мебель, а завтра начнутся работы въ дом… архитектора я взялъ по рекомендаціи г. Бильярдьеръ.
— Помилуй насъ, Господи!— вскричала г-жа Бирото.
— Какая ты неразумная, милочка. Теб тридцать семь лтъ, ты еще свжа и красива, и хочешь похоронить себя въ Шанон. А мн еще, слава Богу, только тридцать девять лтъ. Подвернулся теперь случай сдлать карьеру,— не пропустить же его! Вдь я могу создать солидную фирму, и тогда имя Бирото станетъ на ряду съ Келлеръ, Демарэ, Роганъ, Лба, Сальяръ, Попино, Матифа и другими извстными фирмами Парижа. Ну, право же, если бы дло, за которое я берусь, не было врнымъ…
— Врнымъ!
— Конечно, врнымъ. Два мсяца я съ нимъ вожусь. Не подавая виду, я собираю справки въ городскомъ бюро, толкую съ архитекторами и антрепренерами. Молодой архитекторъ, который будетъ передлывать нашу квартиру, г-нъ Грэндо, просто въ отчаяніи, что не иметъ денегъ и не можетъ участвовать въ нашемъ дл.
— Ну, понятно! Вамъ нужно будетъ строиться, онъ и подговариваетъ васъ, чтобы потомъ нажиться.
— Да разв обманешь такихъ людей, какъ Пильеро, Карлъ Клапаронъ и Рогенъ? Право, прибыль тутъ такъ же врна, какъ отъ продажи ‘Двойной пасты сераля’.
— Но, дружокъ, зачмъ Рогену затвать новыя дла, если бы свэе шло хорошо, и у него было бы отложено на черный день? Я часто вижу, какъ онъ проходитъ мимо, нахмуренный, озабоченный, точно министръ, и вчно смотритъ подъ ноги. Не люблю я этого. У него есть заботы. Посмотри, на что онъ сталъ похожъ за послднія пять лтъ: совсмъ истасканный. Можетъ быть, ему и деньги-то ваши нужны, чтобы самому стать на ноги? Разв, такъ не случается? Вдь мы не знаемъ Рогена, хоть онъ и считается 15 лтъ нашимъ другомъ, а я бы за него не поручилась. Онъ развратникъ, съ женой не живетъ, мн кажется, онъ держитъ любовницъ, которыя его разоряютъ, вотъ отчего онъ такъ грустенъ. Знаешь, когда я утромъ одваюсь, то часто посматриваю въ окно, и всегда вижу, какъ онъ возвращается домой пшкомъ, а откуда? Никто не знаетъ. Право, онъ живетъ на два дома. А. разв нотаріусъ можетъ такъ жить? Если они получаютъ пятьдесятъ тысячъ франковъ, а тратятъ шестьдесятъ, такъ какъ же не спустить капитала: будешь голъ, какъ соколъ! Денегъ нтъ, а къ роскоши привыкли, ну, и давай друзей разорять, своя вдь рубашка ближе къ тлу, онъ очень подружился съ Тилье, нашимъ прежнимъ приказчикомъ, эта дружба не къ добру. Надо быть глупцомъ, чтобы не сумть раскусить Тилье, если же Рогенъ его знаетъ, то зачмъ же за нимъ ухаживаетъ? Ты скажешь, пожалуй, что жена Рогена любитъ Тилье? Такъ хорошъ же человкъ, которому нтъ дла до чести жены! Да неужели т, у кого вы покупаете землю, такъ глупы, что отдаютъ за сто су то, что стоитъ сто франковъ? Вдь еслибъ ты встртилъ ребенка, не знающаго, что стоитъ луидоръ, ты объяснилъ бы ему, не такъ ли? Ну, а ваше дло пахнетъ мошенничествомъ, не въ обиду теб будь сказано.
— Боже мой! Какъ глупы иногда женщины, и какъ он умютъ все перепутать! Если бы Рогенъ не участвовалъ въ нашемъ дл, ты сказала бы: ‘Знаешь, Цезарь, не затвай дла безъ Рогена, ничего не выйдетъ’. Теперь мы гарантированы именемъ Рогена, а ты говоришь…
— Постой, вмсто Рогена у васъ г-нъ Клапаронъ.
— Видишь ли, нотаріусъ не иметъ права участвовать въ спекуляціи.
— Зачмъ же онъ поступаетъ противъ закона? Ну-ка, скажи.
— Не мшай мн продолжать. Рогенъ затялъ дло, а ты говоришь, что оно не выгоритъ. Ну, гд же тутъ смыслъ? Ты еще говоришь: онъ поступаетъ противъ закона. Но если нужно будетъ, онъ выступитъ и подъ своимъ именемъ. Ты говоришь: онъ богатъ. А я разв не богатъ? Однако, ни Рагонъ, ни Пильеро не говорятъ мн: зачмъ вы участвуете въ этомъ дл, когда у васъ денегъ куры не клюютъ?
— Нечего сравнивать торговцевъ съ нотаріусомъ,— сказала г-жа Бирото.
— Моя совсть чиста,— продолжалъ Цезарь.— Т люди, у которыхъ мы покупаемъ землю, продаютъ ее, нуждаясь въ деньгахъ. Значитъ мы такіе же воры, какъ т, кто продаетъ ренты по семьдесятъ пять франковъ. Вдь цна на ренты измняется, такъ же и цна земли не всегда одинакова. Мы заплатимъ то, что земля стоитъ теперь, а черезъ два года цна ей будетъ ужь другая. Знайте же, Констанція-Варвара-Жозефина Пильеро, что никогда Цезарь Бирото не пойдетъ противъ совсти, никогда вамъ не уличить его въ поступк нечестномъ, беззаконномъ. Считать меня безчестнымъ!.. И это посл восемнадцати лтъ супружества.
— Ну, успокойся, Цезарь! Женщина, которая прожила съ тобой столько лтъ, конечно, знаетъ тебя. Наконецъ, вдь ты хозяинъ! Ты нажилъ состояніе, не такъ ли? Значитъ оно твое, и ты можешь его тратить. Если ты доведешь даже меня и дочь до крайней нищеты, и тогда не услышишь отъ насъ ни одного упрека. Но послушай: когда ты изобрталъ свою ‘Пасту сераля’ и ‘Воду красоты’, чмъ ты рисковалъ? Пятью или шестью тысячами франковъ. А теперь вдь ты ставишь на карту все состояніе, и дйствуешь еще не одинъ, а съ компаньонами, которые могутъ провести тебя. Давай, если хочешь, балъ, передлывай квартиру, истрать десять тысячъ франковъ! Все это безполезно, но не разоритъ насъ. Но противъ этого дла съ землей я положительно возстаю. Ты вдь парфюмеръ, и оставайся парфюмеромъ, а нечего покупать да продавать какія-то земли. У насъ, женщинъ, есть инстинктъ, который насъ никогда не обманываетъ. Я тебя предупредила, теперь длай, какъ знаешь. Ты былъ членомъ коммерческаго суда, знаешь законы, и всегда велъ дда хорошо… Я не оставлю тебя, Цезарь! Но я не успокоюсь, пока мы не вернемъ наши деньги и не выдадимъ Цезарину замужъ. Дай Богъ, чтобы мой сонъ не оказался пророческимъ.
Эта покорность разсердила Бирото и онъ употребилъ невинную хитрость, къ которой часто прибгалъ въ подобныхъ случаяхъ.
— Послушай, Констанція, я вдь еще не далъ слова…
— О, Цезарь, все уже сказано, не будемъ больше говорить объ этомъ. Честь дороже денегъ. Ну, иди, ложись, дружокъ! Дровъ больше нтъ. Да въ постели и удобне разговаривать. Ахъ, этотъ скверный сонъ! Богъ мой, видть самое себя! Это ужасно! Сколько молебновъ мы съ Цезариной отслужимъ за успхъ твоего дла!
— Конечно, помощь Божія ничему не повредитъ,— сказалъ съ важностью Бирото.— Но эссенція изъ орховъ тоже сила, женушка! Это открытіе я сдлалъ такъ же случайно, какъ и первое, только при изобртеніи ‘Пасты сераля’ меня навела на счастливую мысль одна книга, а теперь гравюра Геро и Леандра… Знаешь, та, гд нарисована женщина, льющая масло на голову своего любовника… не дурно, неправда ли? Нтъ спекуляцій врне тхъ, которыя разсчитаны на тщеславіе людей, ихъ самолюбіе, желаніе нравиться. Вдь эти чувства никогда не умираютъ.
— Увы, я это прекрасно вижу!
— Въ извстномъ возраст мужчины готовы надлать сотню глупостей, чтобы только имть опять волосы. А нынче, говорили мн парикмахеры, страшно раскупаютъ не только Макассарское масло, но и всякія снадобья, годныя для окраски или рощенія волосъ. А откуда такой спросъ на этотъ товаръ? Видишь ли, теперь нтъ войны, мужчинамъ есть время ухаживать за женщинами, а т лысыхъ-то и не любятъ… Хэ, хэ! Значить, эссенцію, сохраняющую волосы, будутъ раскупать, какъ хлбъ, тмъ боле, если она будетъ еще одобрена Академіей Наукъ. Мн это, можетъ быть, устроитъ г. Воклэнъ. Я завтра же пойду съ нимъ поговорить о своемъ открытіи и кстати поднесу ему гравюру, которую искалъ два года и досталъ, наконецъ въ Германіи. Онъ занимается именно анализомъ волосъ. Мн сказалъ объ этомъ г. Шифревиль, его компаньонъ по фабрик химическихъ продуктовъ. Если только Воклэнъ одобритъ мою эссенцію, ее будутъ раскупать и мужчины, и женщины. Да, мое открытіе — цлое состояніе. И я совсмъ не сплю изъ-за него. Къ счастью, у маленькаго Попино чудные волосы. Если бы еще найти кассиршу съ волосами до пятъ, и она бы всмъ говорила, что употребляетъ мою эссенцію (а грха, тутъ большого право не будетъ!), вотъ-то набросятся вс старики на эту эссенцію! А про балъ-то мы и забыли, милочка. Я хотлъ бы позвать этого глупенькаго Дю-Тилье, который важничаетъ своимъ богатствомъ и всегда бгаетъ отъ меня на бирж. Онъ знаетъ, что мн извстны его гршки. Пожалуй, я былъ ужь слишкомъ снисходителенъ къ нему. Не странно ли, женушка, что всегда бываешь наказанъ за добрыя дла?.. здсь на земл, конечно! Вдь я былъ ему отцомъ. Ты и не знаешь всего, что я для него сдлалъ.
— Не говори мн о немъ. Даже имя-то его мн ненавистно. Если бы ты зналъ вс его замыслы, ты, наврно, не скрылъ бы покражу трехъ тысячъ франковъ. Я вдь отгадала, какимъ образомъ ты его облилъ. Лучше было отправить его въ тюрьму, ты оказалъ бы этимъ услугу многимъ.
— А какіе у него были замыслы?
— Ты не въ состояніи сегодня спокойно выслушать меня Бирото, но все-таки совтую теб не связываться съ Дю-Тилье.
— А не найдутъ разв страннымъ, что я не пригласилъ бывшаго своего приказчика, за котораго самъ поручился на сумму въ двадцать тысячъ франковъ, когда онъ началъ свое дло? Надо длать добро для добра. Наконецъ, Тилье, можетъ быть, исправился.
— Здсь придется все перевернуть вверхъ дномъ?
— Ужь ты скажешь! Вверхъ дномъ! Такой будетъ везд порядокъ, на диво! Ты, значитъ, забыла, что я теб сейчасъ говорилъ о лстниц и найм сосдняго дома? Я ужь сговорился съ Сейрономъ, продавцемъ зонтиковъ, и завтра мы съ нимъ вмст, пойдемъ къ домовладльцу Молине. Длъ-то у меня завтра сколько, какъ у министра!
— Ты совсмъ вскружилъ мн голову твоими планами,— сказала Констанція,— я ничего не понимаю. Притомъ же, Бирото, я хочу спать.
— Добраго утра,— отвтилъ мужъ.— Не удивляйся, милочка, что я такъ говорю, вдь утро давно наступило… Но она уже спитъ, милое дитя! Да, ты будешь богачкой, или я перестану называться Цезаремъ.
Черезъ нсколько минутъ и Констанція, и Цезарь оба заснули.
Бросимъ теперь мимоходомъ быстрый взглядъ на прошлую жизнь этой четы. Посмотримъ, по какой странной случайности Цезарь Бирото, парфюмеръ, бывшій офицеръ національной гвардіи, попалъ въ помощники мэра и кавалеры ордена Почетнаго Легіона. Исторія его величія ясно покажетъ, какъ разно вліяютъ на людей коммерческія неудачи: для однихъ это — небольшія препятствія, для другихъ же — настоящія катастрофы. И такъ, результаты событій зависятъ всецло отъ индивидуальныхъ особенностей человка: несчастье для генія — ступенька къ слав, для человка ловкаго — кладъ, для слабыхъ — бездна. Огородникъ изъ окрестностей Шинона, по имени Жакъ Бирото, работалъ въ виноградникахъ одной дамы и женился на горничной своей госпожи. Супруги прижили трехъ мальчиковъ, изъ которыхъ послдній стоилъ жизни матери, бдный мужъ вскор послдовалъ за женой. Госпожа очень любила свою горничную и воспитала съ своими сыновьями старшаго изъ дтей винодла, Франциска, и затмъ помстила мальчика въ семинарію. Во время революціи Францискъ Бирото, уже священникъ, долженъ былъ скрываться и велъ такую же бродячую жизнь, какъ и многіе изъ его собратій, не утвержденные въ сан: ихъ травили, какъ дикихъ зврей, и за самый ничтожный проступокъ взводили на эшафотъ. Въ эпоху, въ которую начинается нашъ разсказъ, Францискъ Бирото былъ викаріемъ въ Тур, и только разъ вызжалъ изъ этого города, чтобы повидаться съ братомъ Цезаремъ. Парижскій шумъ такъ оглушилъ добродушнаго священника, что онъ не смлъ выйти изъ комнаты, называлъ кабріолеты — полуфіакрами, и удивлялся всему. Пробывъ недлю въ столиц, онъ возвратился въ Туръ и далъ себ слово не здить больше въ Парижъ. Второй сынъ винодла, Жанъ Бирото, попалъ въ милицію и во время революціи быстро дослужился до капитана. Когда при Требіи Макдональдъ вызвалъ охотниковъ взять батарею, капитанъ Жанъ Бирото выступилъ съ своей ротой и былъ убитъ.
Младшій изъ трехъ братьевъ — герой нашего разсказа. Лтъ четырнадцати Цезарь Бирото, выучившись читать, писать и считать, покинулъ родину. Пшкомъ, съ однимъ луидоромъ въ карман, пришелъ онъ въ Парижъ искать счастья. По рекомендаціи одного турскаго аптекаря, онъ сразу поступилъ въ парфюмерный магазинъ Рагона. Кром луидора, у Цезаря была пара грубыхъ башмаковъ, синіе штаны, чулки, три холщевыхъ рубахи, пестрый жилетъ, мужицкая куртка и дорожная палка. Коренастый, сильный, но нсколько лнивый, какъ вс обитатели его родины, онъ страстно желалъ нажиться. Не обладая ни умомъ, ни образованіемъ, онъ отличался честностью и необыкновенной впечатлительностью, качествами, унаслдованными отъ матери, которую на родин не называли иначе, какъ золотое сердце. Нанялся Цезарь за шесть франковъ въ мсяцъ на хозяйскихъ харчахъ, помстили его на чердак, съ кухаркой. Приказчики, учившіе его мести магазинъ, завертывать товары для покупателей, безпощадно смялись надъ нимъ, по обычаю лавочниковъ: безъ этого вдь не обучишь! Рагонъ и жена его обходились съ мальчикомъ, какъ съ собакой. Никто не обращалъ вниманія на его усталость, и каждый вечеръ у бдняжки ныли ноги отъ бготни по городу, и весь онъ былъ точно разбитый. Да, тяжела была для Цезаря жизнь въ столиц, гд каждый заботится только о себ. Всякій вечеръ, обливаясь слезами, онъ вспоминалъ о родин, гд земледлецъ работаетъ, сколько можетъ, гд тяжелый трудъ смняется отдыхомъ. Съ радостью вернулся бы онъ туда, но не было ему времени и подумать о бгств: онъ засыпалъ, какъ убитый, а съ утра ранняго начиналась опять ходьба по городу… Случалось иногда, что мальчикъ жаловался вслухъ, тогда первый приказчикъ говорилъ ему, улыбаясь:
— Жаль, жаль, малецъ, что жареные рябчики не валятся намъ сами въ ротъ, а поди еще за ними погоняйся, да поймай, да приготовь…
Толстуха-кухарка выбирала себ лучшіе куски, отдавая остатки Цезарю. Говорить съ нимъ она считала лишнимъ, только когда ужъ очень накипало у ней на сердц противъ хозяевъ, которые не давали ей возможности воровать, обращалась она съ стованіями къ мальчику. Но къ концу перваго мсяца положеніе Цезаря немного измнилось. Въ одно воскресенье кухарка осталась дома одна съ Цезаремъ. Со скуки Урсула завела съ нимъ разговоръ. Въ праздничномъ наряд она показалась мальчику красивой и онъ, не слыхавшій ни отъ кого ласковаго слова, полюбилъ эту первую женщину, обратившую на него привтливый взоръ. Съ этого времени кухарка взяла Цезаря подъ свое покровительство, и между ними возникла тайная связь, надъ чмъ страшно потшались приказчики. Два года спустя Урсула измнила Цезарю для своего земляка, парня двадцати лтъ, за котораго она и вышла замужъ. Это случилось въ 1792 г., тогда ужь Цезарь привыкъ къ своимъ труднымъ обязанностямъ и познакомился съ изнанкою парижской жизни. Измна Урсулы мало огорчила его: онъ живо утшился. Эта грубая и чувственная женщина совсмъ не подходила подъ его идеалъ и не могла внушить ему глубокой симпатіи. Пьяница, хитрая и алчная, она только оскорбляла чистоту ребенка. У бднаго Бирото часто сжималось сердце при мысли, что онъ связанъ самыми прочными узами съ подобной тварью. И вотъ, наконецъ, онъ сталъ свободенъ и могъ располагать своимъ сердцемъ! Ему было тогда шестнадцать лтъ и врожденныя способности его достигли полнаго развитія. Съ виду простой, онъ былъ очень проницателенъ и понималъ все съ перваго взгляда. Онъ зорко наблюдалъ за покупателями, замчалъ, гд что лежитъ въ магазин, разспрашивалъ въ свободное время приказчиковъ и знакомился такимъ образомъ съ товарами. Въ короткое время онъ изучилъ парфюмерную торговлю и зналъ цны и номера товаровъ. Тогда супруги Рагонъ обратили на него вниманіе и онъ сталъ иногда замнять приказчиковъ.
Во второй годъ французской республики былъ произведенъ большой рекрутскій наборъ: почти вс приказчики Рагона ушли, въ солдаты. Благодаря такому случаю, Цезаря Бирото сдлали вторымъ приказчикомъ: онъ получилъ 50 франковъ жалованья въ мсяцъ и сталъ обдать за хозяйскимъ столомъ. Радости его не было предла. Онъ получилъ отдльную комнату и могъ, наконецъ, разложить по комодамъ и шкапамъ вс вещи, которыя усплъ пріобрсти. Деньгами у него было уже шестьсотъ франковъ. Къ концу года онъ былъ сдланъ кассиромъ. Почтенная гражданка Рагонъ сама стала присматривать за его бльемъ, да и вообще хозяева скоро привыкли къ Цезарю и полюбили его.
Въ 1794 году у Цезаря было уже сто луидоровъ. Онъ вымнялъ ихъ на шесть тысячъ франковъ ассигнаціями, купилъ ренты по тридцати франковъ и, невыразимо счастливый, спряталъ, свои бумаги. На другой-же день началось ихъ пониженіе на бирж. Съ этой поры Цезарь сталъ слдить съ тайнымъ страхомъ за курсомъ фондовъ и за перемнами въ политик, которыми такъ богатъ былъ этотъ періодъ исторіи Франціи. Гражданинъ Рагонъ былъ нкогда поставщикомъ духовъ ея величества королевы Маріи-Антуанеты и потому питалъ привязанность къ падшимъ тиранамъ, какъ называли королевскую чету въ смутное время. Въ этой привязанности онъ признался разъ Цезарю Бирото, и это признаніе стало однимъ изъ важныхъ обстоятельствъ въ жизни послдняго. Семейные разговоры по вечерамъ, когда, лавка была уже заперта, дневной доходъ подсчитанъ и на улиц, все было тихо и спокойно, разожгли въ душ туренца врожденную преданность королевскому дому, и онъ сталъ роялистомъ. Разсказы о добродтеляхъ Людовика XVI и о прекрасныхъ качествахъ королевы, которую оба супруга Рагонъ превозносили до небесъ, воспламенили воображеніе Цезаря. Ужасная судьба обоихъ внценосцевъ, сложившихъ головы на эшафот, возмутила его нжное сердце. Онъ возненавидлъ правленіе, которое безъ зазрнія совсти пролило столько неповинной крови. Какъ истый парфюмеръ, онъ не взлюбилъ еще революцію за то, что она обстригла вс головы подъ гребенку и вывела изъ моды пудру. Наконецъ онъ предвидлъ, что политическія бури въ конецъ убьютъ торговлю, и сознавалъ, что спокойствіе, необходимое для ея развитія, можетъ доставить только державная власть. Все это сдлало его ревностнымъ роялистомъ. Когда Рагонъ убдился въ его чувствахъ, онъ сдлалъ его своимъ первымъ приказчикомъ и вврилъ ему тайну ‘Царицы Розъ’: большинство покупателей, посщавшихъ этотъ магазинъ, были ревностными и дятельными агентами Бурбоновъ, и здсь производилась переписка Запада съ Парижемъ. Пылкій и увлекающійся, подобно большинству молодыхъ людей, воспламененный сношеніями съ Бильярдьеръ, Монторанъ, Бованъ, Манда Бернье, Ле-Фонтэнъ, Цезарь принялъ участіе въ заговор, который роялисты и террористы составили противъ Конвента, доживавшаго послдніе дни. Цезарю выпала на долю честь участвовать въ сраженіи съ Наполеономъ при церкви St.-Roch, и въ самомъ начал дла онъ былъ раненъ (всмъ извстенъ результатъ этой попытки). Нсколько пріятелей перенесли воинственнаго приказчика въ магазинъ ‘Царица Розъ’, гд онъ скрывался на чердак и гд сама г-жа Рагонъ ухаживала за нимъ. Къ счастью, никто не вспомнилъ о немъ. Этою вспышкой храбрости окончилась военная карьера Цезаря Бирото. Цлый мсяцъ продолжалось его выздоровленіе, и въ это время онъ усплъ разсудить, какъ смшно быть въ одно и то же время парфюмеромъ и политическимъ дятелемъ. Онъ не измнилъ своимъ убжденіямъ и ршилъ остаться роялистомъ, но только парфюмеромъ роялистомъ: душой и тломъ онъ предался торговл и оставилъ политику въ сторон. Посл 18-го брюмера супруги Рагонъ, увидвъ, что дло Бурбоновъ погибло, ршили оставить торговлю и жить скромно на свои деньги, не вмшиваясь въ политику. Для выгодной продажи магазина имъ нуженъ былъ человкъ не честолюбивый, а честный и не глупый. Таковъ именно былъ Бирото, и Рагонъ предложилъ ему свой магазинъ. Цезарю было тогда двадцать лтъ и онъ имлъ уже тысячу франковъ дохода отъ купленныхъ имъ бумагъ. Предложеніе хозяина заставило его призадуматься: у него были другіе планы. Онъ думалъ увеличить свой годовой доходъ еще на пятьсотъ франковъ и поселиться потомъ около Шинона. ‘Зачмъ мнять честное и независимое существованіе на превратное счастье купца?’ говорилъ онъ себ. Онъ собирался жениться на одной богатой женщин, своей землячк, и купить затмъ Трезорьеръ, это маленькое имніе давно ему нравилось. Онъ хотлъ уже отказать Рагону, какъ вдругъ любовь внезапно перевернула вс его планы и заставила мечтать о другомъ будущемъ. Посл измны Урсулы Цезарь велъ себя скромно. Но если страсти остаются долго безъ удовлетворенія, он громко заявляютъ о себ, тогда люди средняго класса начинаютъ мечтать о женитьб: это единственный для нихъ способъ покорить и присвоить себ женщину. Такъ случилось и съ Бирото. Ни одной минуты не могъ онъ посвятить удовольствіямъ потому, что вс дла магазина лежали на немъ. При такой жизни страсти предъявляли свои права, понятно, что встрча съ хорошенькой двушкой должна была произвести сильное впечатлніе на Цезаря. Въ одинъ чудный іюньскій день онъ отправился на островъ Св. Людовика. Перейдя черезъ мостъ Маріи, онъ вдругъ увидлъ молоденькую двушку, стоявшую въ дверяхъ лавки на углу Анжуйской набережной. Констанція Пильеро была главное продавщицей въ модномъ магазин ‘Маленькій матросъ’, первомъ изъ тхъ, которыхъ развелось потомъ такъ много въ Париж. Ихъ расписныя вывски, украшенныя витрины, гд видишь и шали, подобранныя фестонами, и пирамиды изъ галстуховъ, и тысячи другихъ приманокъ, ихъ пышныя объявленія, прейскуранты, разные оптическіе обманы,— все привлекаетъ взоръ… И все доведено до такого совершенства, что окна магазиновъ — эта настоящія коммерческія поэмы. Дешевизна товаровъ, новостей ‘Маленькаго матроса’ доставила ему громкую извстность. Этому много способствовала и красота Констанціи, слава о которой разнеслась по всему Парижу и привлекала въ магазинъ и старыхъ, и молодыхъ, отъ покупателей отбою не было. Первый приказчикъ ‘Царицы Розъ’, всецло занятый своимъ дломъ, не подозрвалъ даже о существованіи ‘Маленькаго матроса’: мелкіе магазины Парижа часто не знаютъ другъ друга. Цезаря такъ сильна поразила красота Констанціи, что онъ стремительно вошелъ въ магазинъ и спросилъ полдюжины полотняныхъ рубашекъ, выбиралъ онъ ихъ, точно капризная дама, и долго торговался. Констанція, какъ вс женщины, сейчасъ замтила произведенное ею впечатлніе и поняла, что покупатель явился только для нея. Она отнеслась къ Цезарю очень вжливо, но, едва онъ расплатился, перестала обращать на него вниманіе. Бдный Бирото совсмъ не зналъ, что длать, онъ не смлъ произнести ни слова: любовь помутила его разсудокъ.
Цлую недлю онъ отправлялся каждый вечеръ бродить около ‘Маленькаго матроса’, выжидая, какъ милостыни, взгляда красавицы. Приказчики и продавщицы, столь внимательные къ покупателямъ, издвались надъ Цезаремъ, но онъ не обращалъ на эта вниманія. Наконецъ, ему пришла счастливая мысль. И вотъ нсколько дней спустя онъ явился опять въ рай, гд находился его ангелъ, и потребовалъ носовыхъ платковъ. Расплачиваясь, онъ сказалъ Констанціи:
— Можетъ быть, вамъ нужно будетъ духовъ, mademoiselle, такъ я могу принести сколько угодно.
Красавица Пильеро получала всякій день самыя блестящія предложенія, въ которыхъ, однако, не было и намека да женитьбу.
Сердце ея было совсмъ свободно, и, однако, Цезарь долгое время не имлъ успха: цлыхъ шесть мсяцевъ пришлось ему ухаживать, прежде чмъ она стала къ нему боле ласкова, прежде чмъ она обратила вниманіе на силу его чувства. Но все же она не ршалась дать ему отвтъ, и не мудрено: слишкомъ много было у ней поклонниковъ! Кто только не засматривался на красавицу! Крупные виноторговцы, содержатели ресторановъ и другіе богачи умильно на нее поглядывали. Бирото, хитрый, какъ вс влюбленные, познакомился съ опекуномъ Констанціи, господиномъ Клавдіемъ-осифомъ Пильеро, торговцемъ желзомъ, и ршилъ прибгнуть къ его помощи. Не передать въ бгломъ очерк, всего, что длалъ для возлюбленной нашъ герой: какъ онъ привозилъ ей плоды, едва только они появлялись, угощалъ обдами у Vnna, бралъ для нея билеты въ театръ, а по воскресеньямъ устраивалъ поздки за городъ. Наружность Цезаря производила, благопріятное впечатлніе. Ничто въ немъ не напоминало боле крестьянина: даже здоровый цвтъ лица смнился теперь блдностью, благодаря долгому пребыванію въ столиц. Густые черные волосы, сильная шея, крупные члены, честное, открытое лицо, все говорило въ его пользу. Пильеро, заботясь о счастіи племянницы, разузналъ о положеніи и средствахъ Цезаря и, довольный собранными справками, поощрилъ съ своей стороны намренія молодого человка. Наконецъ Констанція-Варвара-Жозефина Пильеро согласилась на предложеніе Цезаря Бирото, который лишился чувствъ отъ радости въ этотъ важный моментъ своей жизни.
— Ну, племянница,— говорилъ Пильеро,— славный у тебя будетъ мужъ. И честный малый, и сердце золотое! Лучшаго не найти.
Констанція, подобно всмъ модисткамъ, нердко мечтала о роскоши и беззаботной жизни, но она охотно отреклась отъ этихъ блестящихъ надеждъ и ршилась стать честной женой и хорошей матерью, зажить, какъ большая часть женщинъ средняго круга. Это боле согласовалось съ ея наклонностями, чмъ та суетная, полная опасностей жизнь, которая прельщаетъ столько молодыхъ горячихъ головъ. Ограниченная, но съ большимъ практическимъ умомъ, Констанція была истая дочь своей среды. Дятельная и суетливая, она не отказывалась отъ работы, хотя подчасъ и роптала на нее. Чего только не сдлаетъ такая женщина! И на кухн-то она присмотритъ, и счета подведетъ, не упуститъ дла важнаго, но не забудетъ и блье починить. Нжно любя, Констанція умла и упрекнуть, недоврчивая, она всего боялась, все обдумывала, взвшивала и всегда заботилась о будущемъ. Ея холодная красота, невинный взоръ, женственность и свжесть восхищали Бирото. А трудолюбіе, любовь къ порядку и знаніе торговаго дла искупали въ его глазахъ вс ея недостатки. Констанціи было тогда восемнадцать лтъ и она имла одиннадцать тысячъ франковъ. Цезарь, которому любовь внушила неутолимое честолюбіе, купилъ магазинъ ‘Царица Розъ’ и перевелъ его въ новое прекрасное помщеніе близъ Вандомской площади. Теперь счастью Бирото не было предла… Молодой, только двадцати двухъ лтъ, обладатель красавицы жены, любимой и любящей, хозяинъ богатаго магазина, онъ смло смотрлъ впередъ, будущее улыбалось ему. Какъ далекъ онъ былъ отъ того мальчишки, который явился когда-то въ столицу съ однимъ луидоромъ въ карман! Магазинъ достался Цезарю на выгодныхъ условіяхъ, благодаря нотаріусу Рогену, у котораго былъ заключенъ брачный контрактъ Бирото. Рогенъ далъ парфюмеру мудрый совтъ — не тратить приданаго жены, а заплатить Рагону только три четверти стоимости ‘Царицы Розъ’.
— Деньги вамъ еще пригодятся для какого-нибудь выгоднаго предпріятія,— сказалъ онъ.
Бирото посмотрлъ на нотаріуса съ восхищеніемъ, и съ этихъ поръ сталъ всегда приходить къ нему за совтами. Подобно Рагону и Пильеро, онъ питалъ уваженіе къ должности нотаріуса и никогда не пришло бы ему въ голову заподозрить Рогена. Итакъ, благодаря мудрому совту нотаріуса, у Цезаря осталось одиннадцать тысячъ франковъ наличными. Онъ такъ былъ доволенъ, что не помнялся бы своимъ жребіемъ и достояніемъ ни съ кмъ, даже съ первымъ консуломъ Наполеономъ. Молодые супруги заняли неприхотливую, но довольно хорошо отдланную квартиру надъ своимъ магазиномъ и наняли одну прислугу. Начался наконецъ медовый мсяцъ Бирото, и не было ему конца. Г-жа Констанція сіяла, какъ звзда, въ своемъ магазин. Ея красота привлекала легіоны покупателей, и только о ней и говорила золотая молодежь того времени. Къ самому Цезарю вс стали относиться иначе, чмъ прежде, находили, что онъ вполн достоинъ своего счастья. Рана, полученная имъ когда-то на ступеняхъ церкви St.-Roch, доставила ему славу храбреца и политическаго дятеля. И, однако, Бирото не былъ ни тмъ, ни другимъ. Слдствіемъ хорошаго мннія о Цезар явилось то, что его выбрали въ капитаны національной гвардіи, но Наполеонъ его разжаловалъ. ‘Онъ сердится на меня за прошлое’, говорилъ Бирото. Это возвысило Цезаря въ глазахъ противниковъ правительства: они стали уважать его, какъ человка, гонимаго Наполеономъ.
Вотъ какова была жизнь этихъ супруговъ, всегда счастливыхъ у себя дома, ихъ безпокоили и волновали только коммерческія дла. Въ первый же годъ женитьбы Цезарь Бирото познакомилъ жену со всми подробностями парфюмернаго дла, которое она прекрасно усвоила: казалось, она родилась для этой именно отрасли торговли. Но когда въ конц года парфюмеръ подсчиталъ свои доходы, онъ ужаснулся: судя по барышамъ, ему предстояло еще торговать лтъ двадцать, чтобы скопить ту сотню тысячъ, о которой онъ мечталъ. Что длать? Какъ разбогатть скоре? Цезарь ршилъ расширить свое дло и, кром магазина, завести еще фабрику парфюмерныхъ товаровъ. Хотя Констанція была противъ этого, онъ нанялъ все-таки въ предмсть Тампль какой-то сарай и пригвоздилъ къ нему вывску, на ней большими буквами было написано: ‘Фабрика Цезаря Бирото’. Потомъ онъ переманилъ отъ Грасса хорошаго работника и въ компаніи съ нимъ началъ приготовлять разныя эссенціи, мыла и одеколонъ. Компаньоны проработали всего шесть мсяцевъ, въ результат фабрика дала убытки, которые пали на одного Бирото. Не смя сознаться жен въ этой неудач, Цезарь ршилъ непремнно добиться своей цли. Однако, подчасъ его охватывало такое отчаяніе, что онъ готовъ былъ даже броситься въ Сену, какъ самъ позже признавался жен, только религія удержала его отъ самоубійства. Въ одинъ изъ такихъ припадковъ отчаянія онъ бродилъ по бульварамъ. Какъ жестоко, однако, ошибаются т, кто считаетъ праздными фланерами всхъ гуляющихъ по парижскимъ бульварамъ! А сколько между ними людей съ отчаяніемъ въ душ, готовыхъ наложить на себя руки! Цезарь возвращался уже домой. Проходя мимо одного разносчика-букиниста, онъ бросилъ мимоходомъ взглядъ на его книги, и вдругъ ему бросилась въ глаза, слдующая надпись на одномъ запыленномъ фоліант: ‘Абдеверъ, или искусство сохранять красоту’. Онъ взялъ въ руки эту якобы арабскую книгу, написанную въ дйствительности однимъ врачемъ прошлаго столтія, и случайно раскрылъ ее на страниц, гд говорилось о духахъ. Прислонившись въ дереву, онъ сталъ перелистывать дальше и напалъ еще на примчаніе, гд авторъ указывалъ на свойства кожицы и кожи, тутъ же объяснялось, почему разныя мыла и притиранья производятъ часто не то дйствіе, которое имлъ въ виду изобртатель. Свтлая мысль блеснула въ голов Бирото и онъ немедленно купилъ книгу. Не полагаясь только на свои познанія, онъ отправился къ знаменитому химику Воклэну и попросилъ научить изобрсти какой-нибудь составъ, который могъ бы благотворно дйствовать на вожу. Извстно, что истинные ученые всегда готовы снизойти и помочь нищимъ духомъ, сами же эти великіе люди рдко пользуются при жизни такою славой, какую они заслуживаютъ своими трудами. Воклэнъ принялъ парфюмера подъ свое покровительство, научилъ его приготовить составъ, отъ котораго руки становятся бле, и позволилъ ему присвоить это изобртеніе себ. Бирото назвалъ новое косметическое средство ‘Двойной пастой сераля’. Не довольствуясь этимъ, онъ приготовилъ на тхъ же началахъ воду для лица и далъ ей названіе ‘Воды красоты’. Затмъ, подражая магазину ‘Маленькій матросъ’, онъ пустилъ въ ходъ то, что несправедливо называютъ шарлатанствомъ: именно, онъ сталъ выпускать объявленія и рекламы, въ заголовк своихъ разноцвтныхъ афишъ, повдавшихъ всему міру о появленіи ‘Пасты сераля’ и ‘Воды красоты’, Бирото поставилъ еще слдующія слова: ‘одобренныя академіей’. Эта формула, употребленная въ первый разъ, произвела магическое дйствіе. Не только во Франціи, во всей Европ запестрли красныя, желтыя, голубыя объявленія владльца ‘Царицы Розъ’, которому приходилось только приготовлять и разсылать повсюду свои косметическія средства.
Въ то время вс особенно интересовались Востокомъ, и потому названіе ‘Паста сераля’ производило особое обаяніе и привлекало какъ мужчинъ, такъ и женщинъ. Нельзя было удачне назвать новое изобртеніе, и хотя дать подходящее названіе можетъ и самый дюжинный человкъ, Бирото все же прослылъ за необыкновеннаго человка въ коммерческомъ, мір: такъ велика сила успха! Слав парфюмера много способствовала его первая реклама, полная оригинальныхъ, почти забавныхъ терминовъ, доставлялъ онъ ее самъ. Намъ удалось найти, хотя не безъ труда, одинъ экземпляръ этой рекламы въ торговомъ дом Попино и К, въ улиц des Lombards. Это любопытное произведеніе является тмъ, что историки называютъ вещественнымъ доказательствомъ. Приводимъ его:
‘Двойная Паста сераля’
и ‘Вода красоты’
Цезаря Бирото
Чудесное открытіе.
Одобрено Французской Академіей.
‘Уже издавна въ Европ и мужчины, и женщины, занимающіеся своею наружностью, мечтали о такой паст для рукъ, равно и вод для лица, которыя производили бы несравненно лучшее дйствіе, чмъ одеколонъ. Извстно, какъ высоко цнятъ оба пола слдующія достоинства кожи: ея нжность, гибкость, блескъ и бархатистую мягкость. Посвятивъ долгіе годы изученію всхъ свойствъ кожи и кожицы человка, господинъ Бирото, парфюмеръ, извстный какъ въ столиц, такъ и везд за границей, изобрлъ пасту для рукъ и воду для лица, которыя при первомъ же ихъ появленіи были справедливо прозваны чудесными. Дйствительно, эти паста и вода обладаютъ удивительнымъ свойствомъ: он дйствуютъ на кожу, не производя на ней преждевременныхъ морщинъ. Это даетъ имъ громадное преимущество передъ тми косметическими средствами, которыя употреблялись до сихъ поръ и были изобртены какими-нибудь алчными невждами. Новое изобртеніе основано на различіи темпераментовъ людей, которые длятся на два обширныхъ класса: лимфатиковъ и сангвиниковъ. Сообразно съ этимъ, и новыя косметическія средства, двухъ сортовъ, различающихся по цвту: розовыя паста и вода предназначаются для лимфатиковъ, блыя же рекомендуются сангвиникамъ.
‘Новая паста названа ‘Пастою сераля’ потому, что такое же изобртеніе было нкогда сдлано для женъ султана однимъ арабскимъ медикомъ. Нын ‘Паста сераля’ одобрена академіей по докладу нашего знаменитаго химика Воклэна. Такъ же одобрена, учеными и вода, составленная на такихъ же началахъ, какъ и паста. Эта драгоцнная паста распространяетъ дивное благоуханіе, уничтожаетъ самыя упорныя веснушки, длаетъ блою самую смуглую кожу и прекращаетъ выдленіе пота, на который часто жалуются и дамы, и мужчины. ‘Вода красоты’ уничтожаетъ угри, которые, появляясь внезапно на лиц, страшно досаждаютъ дамамъ и нердко препятствуютъ ихъ выздамъ въ свтъ. Она освжаетъ кожу и улучшаетъ цвтъ лица, открывая или закрывая поры, смотря по требованію темперамента. ‘Вода красоты’ вполн заслуживаетъ свое названіе: она дйствительно предохраняетъ отъ вліянія всеразрушающаго времени и поддерживаетъ красоту лица.
‘Одеколонъ есть не что иное, какъ обыкновенные духи, которые не производятъ какого-либо особаго дйствія. ‘Двойная же паста сераля’ и ‘Вода красоты’ суть два состава съ чудодйственной силой: они могущественно дйствуютъ на внутреннія свойства кожи, способствуя ихъ лучшему развитію, и притомъ совершенно безвредны. Ихъ возбуждающій бальзамическій запахъ благотворно вліяетъ на расположеніе духа, а равно и на дятельность мозга. Наконецъ, новыя косметическія средства усиливаютъ обаяніе женщинъ, мужчинамъ же они доставляютъ также лишнее средство понравиться.
‘При ежедневномъ употребленіи ‘Воды красоты’ исчезаютъ слды обжога, царапины, никогда не трескается нжная кожа губъ, и он остаются вчно свжими и алыми. Вода сгоняетъ постепенно веснушки и придаетъ прекрасный видъ кож. Къ чудесному дйствію воды надо отнести еще то, что она вызываетъ и поддерживаетъ хорошее расположеніе духа, а слдовательно можетъ избавить особъ, подверженныхъ мигрени, отъ этой ужасной, мучительной болзни. Наконецъ, ‘Вода красоты’, не препятствуя дятельности тканей, предохраняетъ отъ всхъ накожныхъ болзней и придаетъ кож бархатистую мягкость.
‘Обращаться къ Цезарю Бирото, преемнику Рагона, бывшаго поставщика королевы Маріи-Антуанеты. Магазинъ ‘Царица Розъ’, улица St-Honor, близъ Вандомской площади. Цна пасты — три ливра кусокъ, флаконъ воды — шесть ливровъ’.
‘Для избжанія поддлки на обертк пасты имется подпись изобртателя Цезаря Бирото, за флаконахъ же вырзана печать’.
Громадному успху пасты и воды много способствовала Констанція, хотя Цезарь этого и не подозрвалъ. Она посовтовала мужу предложить 30% прибыли другимъ парфюмерамъ Франціи и иностранныхъ государствъ съ тмъ, чтобы они выписывали новыя косметическія средства большими партіями и распродавали ихъ. Были, конечно, и другія причины успха: ‘Паста сераля’ и ‘Вода красоты’ оказались дйствительно лучше, чмъ другія подобныя косметики, кром того, на невждъ произвела большое впечатлніе реклама Бирото. Пятьсотъ парфюмеровъ Франціи польстились на 30 процентовъ прибыли, и каждый изъ нихъ сталъ покупать у Цезаря ежегодно боле трехсотъ ящиковъ воды и пасты. Такимъ образомъ Бирото, получая небольшой барышъ на каждомъ куск и флакон, на всей масс проданнаго заработалъ громадную сумму денегъ. Тогда онъ купилъ землю въ предмсть Тампль, построилъ обширныя фабрики парфюмерныхъ товаровъ и великолпно убралъ свой магазинъ ‘Царицу Розъ’. Въ домашней жизни Бирото явилась уже нкоторая роскошь, и вчныя опасенія Констанціи уменьшились. Въ 1810 г. Цезарь, по совту Констанціи, нанялъ весь первый этажъ дома, гд находился ихъ магазинъ, по этому случаю онъ истратилъ лишнее на обстановку для жены. Разсчетливая Констанція не возстала, однако, противъ мотовства мужа, и причиною этого было новое счастливое событіе: Цезаря избрали въ члены коммерческаго суда. Эту должность доставили ему его строгая честность и то уваженіе, которымъ онъ везд пользовался. Теперь Бирото сталъ уже принадлежать въ числу именитыхъ, почетныхъ купцовъ Парижа. Чтобы съ честью отправлять свои новыя обязанности, парфюмеръ вставалъ въ пять часовъ утра и принимался изучать узаконенія по коммерческой части. Однако, не эти занятія выдвинули Цезаря въ суд: онъ владлъ отъ природы двумя лучшими качествами судьи: справедливостью и неподкупной честностью. Самъ Цезарь считалъ себя ниже другихъ и потому охотно уступалъ мнніямъ товарищей, послднимъ это льстило, и парфюмеръ пріобрлъ прекрасную репутацію: одни считали его за человка умнаго, другіе восхваляли его скромность и уступчивость. Тяжущіеся въ свою очередь превозносили доброту Бирото, его стремленіе помирить стороны, и часто его выбирали посредникомъ въ спорахъ. Здравый смыслъ всегда подсказывалъ ему врное ршеніе, и онъ прослылъ чуть не вторымъ Соломономъ. Въ суд Цезарь усвоилъ особую манеру говорить: онъ касался только общихъ мстъ и пересыпалъ свою рчь разными аксіомами и разсужденіями, которыя облекалъ въ красивыя фразы. Людямъ недалекимъ это казалось верхомъ краснорчія. Занятія въ суд отнимали у него столько времени, что жена принудила его, наконецъ, отказаться отъ этой почетной должности, которая вводила только въ убытокъ. Къ 1813 г. супруги Бирото сочли уже свое счастье вполн обезпеченнымъ: ничто не грозило имъ больше въ будущемъ. У нихъ былъ тогда небольшой кругъ друзей, къ которому принадлежали слдующія лица: чета Рагонъ, бывшіе владльцы ‘Царицы Розъ’, дядя Констанціи, Пильеро, нотаріусъ Рогенъ, москотильщики Матифа изъ улицы Ломбаръ, поставщики Бирото, осифъ Лба, продавецъ суконъ, судья Попино, братъ г-жи Рагонъ, Шифревиль, изъ торговаго дома Протецъ и Шефревиль, супруги Кошэнъ, аббатъ Лоро, духовникъ и пастырь всего этого кружка, и еще нсколько человкъ. Несмотря на то, что Бирото слылъ роялистомъ, общественное мнніе было въ его пользу. Его считали чуть не милліонеромъ, хотя онъ имлъ только сто тысячъ франковъ наличными.
Правда, его изобртеніе принесло ему громадные барыши, но постройки и фабрики поглотили много денегъ. Кром того, Бирото проживали тысячъ двадцать въ годъ. Наконецъ, не мало затратъ требовало и воспитаніе ихъ единственной дочери Цезарины, которую они оба боготворили. Они не въ состояній были съ ней разстаться, и ни Цезарь, ни Констанція не жалли для нея денегъ. Представьте, какое наслажденіе испытывалъ Цезарь, самъ вышедшій изъ крестьянъ, когда его ненаглядная Цезарина исполняла на фортепіано сонату Штейбельта или пла какой-нибудь романсъ. Какъ пріятно ему было видть, что она правильно пишетъ на родномъ язык, прекрасно рисуетъ и карандашемъ, s красками. Какое удовольствіе испытывалъ онъ, когда дочь читала ему произведенія лучшихъ французскихъ писателей и объясняла ихъ красоты. Что могло сравниться съ счастьемъ переживать опять свою молодость въ этомъ чудномъ, чистомъ созданіи, слдить съ страстной любовью за развитіемъ этого нжнаго цвтка? Какое наслажденіе было сознавать, что этотъ ангелъ — родная дочь, которая никогда не станетъ ни презирать отца, ни смяться надъ его невжествомъ! Еще до прихода въ Парижъ Цезарь умлъ читать, писать и считать, этимъ и окончилось его образованіе: онъ былъ всегда такъ занятъ, что не могъ научиться ничему, кром своего парфюмернаго дла. Живя постоянно съ людьми, которымъ литература и науки были совершенно чужды, которые знали только свою спеціальность, нашъ парфюмеръ сталъ тоже узкимъ практикомъ. Вращаясь въ сред парижскихъ буржуа, онъ усвоилъ ихъ языкъ, мннія и предразсудки. А извстно, каковы мннія и познанія этого круга. Парижскій буржуа восхищается, положимъ, Мольеромъ, Вольтеромъ, Руссо, но восхищается со словъ другихъ, самъ же только покупаетъ творенія великихъ писателей, но отнюдь не читаетъ ихъ. А какимъ глупостямъ способны врить буржуа! Они убждены въ томъ, напримръ, что великій трагикъ Тальма лъ сырое мясо, а m-lle Марсъ заказывала соусы изъ жемчуга, въ подражаніе одной знаменитой египетской актрис, что императоръ възжаетъ на лошади на лстницу Версальской оранжереи, и что у него карманы кожаные и набиты нюхательнымъ табакомъ. Астрономы, по ихъ мннію, дятъ пауковъ, писатели и артисты всегда умираютъ въ больниц, и вс они — безбожники: надо бояться пускать ихъ въ домъ. осифъ Лба съ ужасомъ говорилъ о томъ, что его сводная сестра Августина вышла замужъ за живописца Соммервье. Этихъ примровъ достаточно, чтобы получить понятіе объ умственномъ уровн буржуа. Если бы какой-нибудь поэтъ прошелся по улиц Ломбардъ, то, вроятно, не разъ унесся бы мечтою въ Азію: то запахъ ветивера перенесъ бы его въ Индію, въ каравансарай, и воображенію предстали бы прекрасныя танцовщицы, то блескъ кошенили или слоновой кости напомнилъ бы о браминахъ, о ихъ религіи и поэмахъ, вызывая цлый рядъ дивныхъ образовъ. Но мелкіе торговцы не поэты, они даже не знаютъ, гд растутъ, откуда привозятся т продукты, которыми наполнены ихъ лавки. Бирото, самъ парфюмеръ, не имлъ никакого понятія ни о химіи, ни объ естественной исторіи. Вотъ почему онъ смотрлъ на Воклэна, какъ на великаго человка, какъ на исключеніе среди смертныхъ. Самъ Бирото былъ твердо убжденъ, что алоэ и опіумъ можно найти только въ улиц Ломбаръ, что розовую воду не привозятъ изъ Константинополя, какъ говорятъ, а приготовляютъ въ Париж, какъ и одеколонъ. По его мннію, названія разныхъ мстностей выдумали торговцы, чтобы угодить французамъ, которымъ не нравится ничто свое. Для большаго успха и приходится французскимъ купцамъ выдавать свои изобртенія за англійскія, въ Англіи же товары выдаютъ за французскіе. Несмотря на свое невжество, Цезарь не былъ ни глупцомъ, ни тупицей, честность же и доброта его могли только внушать къ нему уваженіе и заставляли забывать о недостатк образованія. Постоянный успхъ во всемъ придалъ ему смлости, а въ Париж увренность въ себ считается признакомъ ума и способностей. Узнавъ и оцнивъ Цезаря въ первые же три года замужества, Констанція постоянно трепетала за него. И немудрено: она была умна и дальновидна, легко подвергалась сомнніямъ и опасеніямъ, Цезарь же, честолюбивый и дятельный, имлъ успхъ, благодаря смлости и неслыханному счастью. Однако, въ душ парфюмеръ былъ боле трусливъ, чмъ жена, которая обладала мужествомъ и терпніемъ. Итакъ, малодушный и безхарактерный Бирото прослылъ мужественнымъ и ршительнымъ, вдь публика всегда судитъ по успху! Человкъ дюжинный, безъ образованія, безъ знаній, Цезарь никогда бы не выдвинулся, если бы его не одушевляла любовь къ жен, если бы онъ не умлъ обходиться съ людьми, не обладалъ внутренними достоинствами: справедливостью, истинно-христіанскою добротой, и т. п. Кром Пильеро и судьи Попино, никто изъ того круга, къ которому принадлежалъ парфюмеръ, не могъ врно судить о немъ: вс знали его слишкомъ мало. Притомъ же т двадцать или тридцать друзей, которыхъ имлъ Цезарь, были не умне его, говорили такія же глупости, повторяли одн и т же фразы, и вс считали, что ихъ кружокъ выше другихъ изъ ихъ же среды. Жены ихъ щеголяли другъ передъ другомъ туалетами и пышными обдами, причемъ каждая считала долгомъ сказать что-нибудь дурное про своего мужа. Одна г-жа Бирото всегда отзывалась въ обществ съ уваженіемъ о своемъ супруг, что еще боле укрпляло хорошее мнніе о немъ. Конечно, Констанція знала, что мужъ ея не уменъ, но все же она питала къ нему уваженіе за то, что онъ нажилъ состояніе и пріобрлъ положеніе и почетъ, чмъ пользовалась и она. Подчасъ, однако, она задавала себ съ недоумніемъ вопросъ: ‘Да неужели же вс люди, которыхъ считаютъ выше другихъ, похожи въ дйствительности на Бирото?’
Начало 1814 г., столь рокового для императора Франціи, ознаменовалось въ дом Бирото двумя событіями, которыя во всякомъ другомъ семейств показались бы незначительными, но на Цезаря и его жену произвели впечатлніе. Дло въ томъ, что въ магазинъ Бирото поступилъ первымъ приказчикомъ молодой человкъ двадцати двухъ лтъ, по имени Фердинандъ Дю-Тилье. Онъ служилъ раньше въ другомъ парфюмерномъ магазин, но такъ какъ ему не приходилось тамъ участвовать въ барышахъ, то онъ и ршилъ оставить мсто. Зная самого Бирото, а также его семейныя и торговыя дла, онъ пожелалъ поступить въ магазинъ ‘Царицы Розъ’ и употребилъ все, что отъ него зависло, чтобы добиться этого. Дю-Тилье слылъ способнымъ малымъ, и потому Цезарь принялъ его, далъ тысячу франковъ жалованья и ршилъ сдлать его впослдствіи своимъ преемникомъ. Этому Дю-Тилье суждено было имть такое вліяніе на будущее семьи Бирото, что нелишнимъ будетъ сказать о немъ нсколько словъ. Въ первые годы своего пребыванія въ Париж онъ не имлъ совсмъ фамиліи, а назывался просто Фердинандомъ. Кто былъ виновникомъ его рожденія — неизвстно. Справки обнаружили только слдующіе факты. Въ 1793 г. одна бдная двушка изъ мстечка Тилье, близъ Андели, разршилась ночью въ саду священника и, оставивъ тамъ ребенка, пошла и утопилась. Добрый пастырь принялъ къ себ ребенка, далъ ему первое имя, попавшееся въ святцахъ, и сталъ воспитывать его, какъ сына. Но въ 1804 г. священникъ скончался, не оставивъ такихъ средствъ, которыя позволили бы мальчику продолжать и окончить образованіе. Фердинандъ попалъ въ Парижъ, и тамъ началась для него жизнь авантюриста… Вполн отъ случая зависла его будущность: онъ могъ попасть и въ армію, и на скамью подсудимыхъ, и въ лавку купца, и на мсто лакея, могъ выйти въ люди и сложить голову на эшафот. Странствуя, какъ Фигаро, Фердинандъ сталъ комми-вояжеромъ: онъ объздилъ вск’ Францію, познакомился съ жизнью и людьми и возвратился, наконецъ, въ Парижъ съ твердымъ намреніемъ пробить себ дорогу во что бы то ни стало. Въ 1813 г. онъ нашелъ, наконецъ, необходимымъ пріобрсти бумаги, удостовряющія его личность, и вотъ онъ обратился съ прошеніемъ въ властямъ своей родины, оттуда, прислали въ парижскую мэрію его свидтельство о крещеніи. Тогда онъ выхлопоталъ еще, чтобъ ему позволили называться фамиліей Дю-Тилье, подъ которой онъ уже сталъ извстенъ въ коммерческомъ мір. Не имя ни отца, ни матери, ни родныхъ, ни. покровителей, совершенно одинокій, Фердинандъ могъ пожаловаться на судьбу, какъ на злую мачиху. Неудивительно, что и самъ онъ сталъ относиться къ людямъ безъ жалости, безъ пощады. Некому было руководить имъ, и вотъ онъ поставилъ выше всего свой личный интересъ и добивался удачи въ жизни, не разбирая средствъ.
Вкрадчивыя манеры обличали въ немъ хитреца и сутягу: онъ не уступилъ бы ничего своего, ни самой малой крохи, но на чужое готовъ былъ предъявлять права, гд только можно… И всегда, настойчивость и терпніе доставляли ему успхъ. Сверхъ того онъ былъ замчательно ловокъ и изворотливъ, подобно Мольеровскому Скапэну, такъ и чесались у него руки взять, что плохо лежитъ. Ко всмъ этимъ качествамъ присоединялись еще страстная жажда дятельности и умнье пользоваться людьми и обстоятельствами. Людей Дю-Тилье презиралъ, считая ихъ всхъ продажными, самъ же не задумывался надъ средствами для достиженія своей цли. Понятно, что онъ долженъ былъ рано или поздно добиться чего хотлъ: такому человку предстоитъ всегда либо острогъ, либо положеніе милліонера. Мстительный, скрытный, Фердинандъ быстро ршался на все, но глубину своихъ замысловъ онъ скрывалъ подъ вншнимъ легкомысліемъ и шутками. Простой приказчикъ-парфюмеръ, онъ былъ безгранично честолюбивъ, онъ ршилъ занятъ, положеніе въ обществ и поклялся не жениться до сорока лтъ.
И дйствительно, сдержалъ свое слово. Коснемся теперь наружности Дю-Тилье: это былъ высокій и стройный молодой человкъ, манеры его и обращеніе мнялись, смотря по тому, въ какомъ обществ ему приходилось быть. Лицо его съ перваго взгляда нравилось, но, приглядвшись внимательне, можно было замтить на немъ подчасъ какое-то странное выраженіе, точно отпечатокъ внутренняго разлада, борьбы съ совстью. Глаза какого-то неопредленнаго цвта, съ металлическимъ блескомъ, бгали по сторонамъ, но если случалось, что онъ смотрлъ пристально, то взглядъ его вселялъ ужасъ. Черты лица обличали человка, у котораго родители стояли на разныхъ ступеняхъ соціальной лстницы: изящныя очертанія тонкихъ губъ могли быть унаслдованы только отъ аристократа, острый же загнутый носъ, почти черные волосы нелегка выпуклый лобъ указывали на происхожденіе изъ низшей среды. Голосъ вполн гармонировалъ съ наружностью: онъ былъ глухой, точно у человка, уставшаго говорить. Таковъ былъ новый служащій въ магазин Бирото.
Велико было изумленіе парфюмера, когда онъ узналъ, что его первый приказчикъ ведетъ знакомство съ банкирами и нотаріусами, здитъ къ нимъ на балы. Всегда изящно одтый, и возвращается очень поздно домой. Это не понравилось Цезарю: по его понятьямъ, приказчики должны были заботиться объ исполненіи своихъ обязанностей и не искать знакомствъ вн своей среды. Цезарь обратилъ вниманіе и на нкоторыя мелочи: такъ онъ замтилъ, что Дю-Тилье носитъ очень тонкое блье, иметъ визитныя карточки, на которыхъ его имя написано такъ, какъ принято у аристократовъ: Ф. Дю-Тилье. Парфюмеръ слегка упрекнулъ за это молодого человка. Надо замтить, что Фердинандъ поступилъ къ Бирото съ тайной цлью сыграть роль Тартюфа въ дом Оргона: съ первыхъ же дней онъ сталъ ухаживать за Констанціей, писалъ ей любовныя письма и старался склонить ее измнить мужу. Хозяина своего онъ быстро разгадалъ и судилъ о немъ такъ же врно, какъ сама г-жа Бирото. Но эта послдняя не оправдала ожиданій Дю-Тилье: она почувствовала къ нему отвращеніе. Какъ ни былъ онъ скрытенъ и остороженъ, какъ ни обдумывалъ свои слова, все же онъ обнаружилъ передъ нею свои взгляды на жизнь и на людей. Понятно, что его цинизмъ привелъ въ ужасъ честную женщину, считавшую чуть не преступленіемъ малйшую несправедливость. Фердинандъ скоро понялъ, что Констанція презираетъ его, однако, нисколько не смутился. Онъ позволилъ себ даже излишнюю развязность съ нею, чтобы уврить другихъ въ своемъ успх. Тогда г-жа Бирото, не объясняясь съ мужемъ, откровенно посовтовала ему уволить Дю-Тилье. Цезарь ничего не имлъ противъ этого: ршено было отпустить перваго приказчика. За три дня до увольненія Фердинанда, въ субботу Бирото произвелъ мсячную ревизію кассы и не досчитался трехъ тысячъ франковъ. Изумленію его не было границъ, но не потеря денегъ ужаснула его,— ему непріятно было заподозрить своихъ приказчиковъ и прислугу. Кто изъ нихъ могъ взять деньги, и какимъ образомъ? Г-жа Бирото почти не отходила отъ кассы. Замнялъ ее, когда нужно, и велъ счета приказчикъ Попино, племянникъ Рагона, это былъ юноша девятнадцати лтъ, воплощенная честность. Итоги его вычисленій не сходились съ суммой, лежавшей въ касс, ясно было, что покражу произвели посл мсячнаго баланса. Оба супруга ршили умолчать пока о потер и наблюдать за всми въ дом. На слдующій день, въ воскресенье, у нихъ собрались близкіе знакомые. Во время игры въ карты нотаріусъ Рогенъ выложилъ на столъ старинные луидоры, совершенно такіе же получила нсколькими днями раньше Констанція отъ одной новобрачной, г-жи Д’Еспаръ.
— Вы ограбили какую-то знатную фамилію,— сказалъ со смхомъ парфюмеръ.
Рогенъ отвтилъ, что выигралъ эти деньги у Дю-Тилье, на вечер у одного банкира. Приказчикъ подтвердилъ отвтъ нотаріуса, причемъ нисколько не покраснлъ. Бирото же весь вспыхнулъ. Когда гости разошлись, Фердинандъ хотлъ отправиться въ свою комнату, Бирото пригласилъ его въ магазинъ подъ предлогомъ поговорить о дл.
— Дю-Тилье,— сказалъ честный парфюмеръ:— у меня въ касс не хватаетъ трехъ тысячъ франковъ, я не знаю, кого подозрвать. Этотъ случай со старинными луидорами сильно васъ компрометируетъ, поэтому я не хочу ложиться, пока мы не выяснимъ этого дла. Тутъ просто какое-нибудь недоразумніе. Не брали ли вы денегъ въ счетъ вашего жалованья?
Дю-Тилье сказалъ, что онъ дйствительно взялъ луидоры. Тогда парфюмеръ просмотрлъ въ свою главную книгу: оказалось, что деньги, взятыя первымъ приказчикомъ, не были нигд записаны.
— Я забылъ сказать Попино, чтобъ онъ записалъ взятую мной сумму,— сказалъ Фердинандъ.— Мн было некогда!
— Такъ, такъ!— произнесъ Бирото, пораженный холодной безпечностью Дю-Тилье, который прекрасно зналъ, съ кмъ иметъ дло.
Всю ночь парфюмеръ и его первый приказчикъ провряли и сличали книги, хотя почтенный торговецъ зналъ, что эти труды безполезны. Прохаживаясь взадъ и впередъ, Цезарь сунулъ въ кассу три банковыхъ билета, по тысяч франковъ каждый, и прижалъ ихъ въ стнк ящика. Потомъ, усвшись, онъ притворился, что заснулъ отъ утомленія, и даже захраплъ. Тогда Фердинандъ, который все видлъ и понялъ, докончилъ комедію: онъ разбудилъ хозяина и съ торжествомъ, съ напускной радостью объявилъ, что деньги нашлись въ касс. На другое утро Бирото при всхъ служащихъ сдлалъ выговоръ жен и Попино за ихъ небрежность. Черезъ дв недли Фердинандъ Дю-Тилье перешелъ въ контору биржевого маклера. ‘Торговля не по мн, говорилъ онъ уходя: я хочу изучать банковыя дла’. Оставивъ мсто у Бирото, Фердинандъ сталъ распускать слухи, будто Цезарь уволилъ его изъ ревности. Прошло нсколько мсяцевъ. И вотъ однажды Дю-Тилье явился къ своему бывшему хозяину и попросилъ поручиться за него въ двадцати тысячахъ франковъ, эту сумму онъ занялъ, чтобы участвовать въ одномъ выгодномъ дл, которое общало его сильно подвинуть на пути къ богатству. Наглость Дю-Тилье такъ поразила Бирото, что онъ не могъ скрыть своего изумленія, тогда Фердинандъ нахмурившись спросилъ: ‘Вы, кажется, мн не довряете?’ Разговоръ этотъ происходилъ при Матифа и двухъ негоціантахъ, имвшихъ дла съ парфюмеромъ, они замтили его негодованіе, и Цезарь поспшилъ сдержать свой гнвъ въ ихъ присутствіи. У него мелькнула еще мысль: А, можетъ быть, Дю-Тилье сталъ честнымъ человкомъ? Вдь прежній проступокъ могъ быть вызванъ отчаяннымъ положеніемъ любовницы или большимъ проигрышемъ. Теперь молодой человкъ, вроятно, раскаивается, отказъ ему въ просьб, публично выраженное недовріе къ нему со стороны человка, извстнаго своею честностью, можетъ только вернуть его на скользкій путь преступленій. Подъ вліяніемъ такой мысли Бирото, этотъ ангелъ во-плоти, взялъ перо и поставилъ свой бланкъ на векселяхъ Дю-Тилье. Мало того, онъ сказалъ еще, что охотно длаетъ эту услугу человку, который былъ ему весьма полезенъ. Вся кровь однако, бросилась ему въ лицо, какъ онъ произнесъ эти лживыя и льстивыя слова. Дю-Тилье не выдержалъ взгляда Бирото, и съ этой минуты онъ почувствовалъ къ честному парфюмеру ту непримиримую ненависть, какую должны питать къ ангеламъ духи мрака и зла. Дла у Дю-Тилье шли хорошо. Какъ акробатъ ловко балансируетъ на туго натянутомъ канат, такъ же искусно и Фердинандъ избгалъ неудачъ въ спекуляціяхъ, онъ умлъ казаться богатымъ, когда еще у него ничего не было. Вращался Дю-Тилье только въ сред финансовой аристократіи, людей, которые счастливо сочетали дла и удовольствія, и въ фойэ оперы кончали начатое на бирж. Такія знакомства Фердинандъ пріобрлъ, благодаря супругамъ Рогенъ, съ которыми онъ сошелся еще у Бирото, быстро и прочно сумлъ онъ утвердиться въ высшемъ финансовомъ кругу. Слдствіемъ успховъ Дю-Тилье явилось, наконецъ, и настоящее богатство. Никто не зналъ, откуда онъ бралъ громадныя суммы для оборотовъ, но такое счастье вс приписывали его уму и честности.
Наступила Реставрація. Вихрь политическихъ переворотовъ заставилъ Цезаря забыть о томъ, какъ поступилъ съ нимъ ДюТилье. Новыя почести выпали на долю Бирото: онъ былъ назначенъ батальоннымъ командиромъ въ національную гвардію, хотя не умлъ произнести ни одного слова команды. Въ 1815 г. Наполеонъ, вчный врагъ Бирото, отршилъ его отъ этой должности. Въ эпоху Ста Дней Цезарь былъ бльмомъ на глазу у либераловъ, такъ какъ стоялъ за политическое спокойствіе, столь необходимое для успховъ торговли. Во вторую Реставрацію новое правительство должно было перемнить составъ членовъ муниципальнаго корпуса. Тогда назначили Бирото мэромъ, однако, парфюмеръ отказался отъ этой чести, по совту умной жены своей, и принялъ только должность помощника мэра (тутъ онъ былъ мене на виду). Такая скромность увеличила общее къ нему уваженіе и доставила ему дружбу новаго мэра, господина де-Ля-Бильярдьеръ. Этого послдняго Цезарь встрчалъ прежде въ магазин ‘Царица Розъ’, когда еще тамъ собирались приверженцы Бурбоновъ, поэтому, отказавшись быть мэромъ, онъ самъ указалъ префекту на Билярдьера, какъ на человка, достойнаго занять эту должность. Понятно, что господинъ и госпожа Бирото всегда получали приглашенія отъ мэра. Когда же возникъ вопросъ, кого изъ членовъ муниципальнаго корпуса натра дить орденомъ, Ля-Бильярдьеръ усиленно, сталъ хлопотать за Цезаря, онъ выставилъ на видъ его преданность Бурбонамъ, рану, полученную имъ при St.-Roch, и уваженіе, которымъ онъ пользовался везд. Министерство, которому надо было привлечь на сторону Бурбоновъ выдающихся людей науки, искусствъ и торговли, представило Бирото къ ордену. Эта награда, въ связи съ блестящимъ положеніемъ парфюмера въ своемъ округ, ставила его въ исключительныя условія. Немудрено, что ему захотлось еще большаго, захотлось подняться въ высшіе слои парижской буржуазіи и распроститься съ парфюмерной торговлей. Но для этого нужны были большія средства, и Бирото ршилъ участвовать въ спекуляціи, предложенной Рогеномъ.
Цезарю было тогда сорокъ лтъ. Заботы и труды на фабрик провели на лиц его нсколько преждевременныхъ морщинъ, въ длинныхъ густыхъ волосахъ проглянула уже сдина. Ясный, честный взглядъ голубыхъ глазъ гармонировалъ съ открытымъ лбомъ. Носъ, плоскій вверху и сильно раздутый внизу, сообщалъ физіономіи глупо-удивленный видъ уличнаго зваки. Толстыя, точно распухшія, губы и большой подбородокъ дополняли черты Бирото. На красномъ, почти багровомъ лиц его лежало выраженіе хитрости, всегда отличающей умнаго мужика. Крупные и сильные члены, широкая спина, большія ноги, обросшія волосами руки съ тупыми квадратными ногтями, все обличало крестьянина, все свидтельствовало о низкомъ происхожденіи. На губахъ Цезаря вчно играла та привтливая улыбка, съ какою купецъ встрчаетъ покупателя, но улыбка эта не имла ничего фальшиваго, она вполн отражала внутреннее состояніе души Бирото: онъ всегда былъ доволенъ всмъ и всми. Только въ длахъ коммерческихъ выказывалъ онъ недоврчивость, но стоило ему покинуть биржу или уйти изъ магазина,— и онъ становился самымъ безхитростнымъ человкомъ. Комическая самоувренность, смсь тщеславія и добродушія, наивное преклоненіе предъ самимъ собою длали его забавнымъ и подчасъ вызывали насмшливую улыбку у окружающихъ, не будь этого, Бирото подавлялъ бы своими достоинствами, былъ бы неизмримо выше другихъ. Во время разговора Цезарь держалъ обыкновенно руки за спиной. Если ему казалось, что онъ сострилъ или сказалъ что-нибудь лестное, онъ незамтно, въ два пріема, приподнимался на носки и затмъ сразу тяжело опускался, точно подчеркивалъ фразу. Въ пылу спора онъ иногда круто повертывался, длалъ нсколько шаговъ впередъ, точно отправляясь за помощью, и вдругъ, снова повернувшись, возвращался къ противнику. Рчей другихъ онъ никогда не прерывалъ, и часто ему приходилось страдать отъ такого строгаго соблюденія приличій: собесдники его перебивали другъ друга, а ему, бдняжк, некогда было вставить слова, онъ обреченъ былъ на молчаніе. Въ длахъ коммерческихъ у Бирото тоже были свои обычаи, которые многіе находили странными. Не получивъ, напримръ, въ срокъ по векселю, онъ предоставлялъ взыскивать по нему законнымъ властямъ. Если же должникъ объявлялъ себя несостоятельнымъ, то Цезарь немедленно прекращалъ дло и не являлся даже на собраніе кредиторовъ, векселя, однако, не уничтожалъ, а хранилъ у себя. Такой образъ дйствій онъ заимствовалъ у Рагона. Старикъ, умудренный опытомъ, считалъ тяжбы потерей времени и не разъ говорилъ Цезарю:
— Если несостоятельный должникъ честный человкъ, онъ самъ безъ принужденія заплатитъ все, когда дла улучшатся. Если его постигло несчастье, гршно его мучить. Если же вы напали на плута, вамъ все равно ничего не получить. Наконецъ, если знаютъ, что вы — человкъ строгій въ длахъ, который не пойдетъ ни на какую сдлку, поврьте, всегда вамъ заплатятъ первому.
На дловое свиданіе Цезарь являлся всегда въ назначенный часъ и терпливо ждалъ десять минутъ, но больше онъ не дарилъ ни одной секунды и, какъ бы его ни просили остаться, уходилъ. Такая непреклонность заставляла быть аккуратными всхъ, кто имлъ съ нимъ дло, костюмъ Бирото вполн соотвтствовалъ его наружности. Онъ носилъ черные шелковые чулки, башмаки съ лентами, которыя вчно развязывались, и синія панталоны. Двубортный жилетъ изъ благо пика низко спускался на брюшко, начинавшее уже принимать солидные размры. Галстухи Цезарь носилъ только блые кисейные, вышитые женой или дочерью, другихъ бы онъ не надлъ ни за что въ мір. Просторный сюртукъ оливковаго цвта и шляпа съ широкими полями придавали ему видъ квакера. Для пріема гостей въ воскресные дни Цезарь принаряжался: онъ надвалъ башмаки съ золотыми пряжками, шелковыя панталоны, коричневый фракъ съ длинными фалдами, и выпускалъ жабо, все въ складкахъ. На неизмнномъ двубортномъ жилет красовались въ такихъ случаяхъ дв цпочки для часовъ.
Таковъ былъ Цезарь Бирото, человкъ достойный во всхъ отношеніяхъ. Судьба отказала ему только въ способности понимать связь между политической жизнью и жизнью отдльной личности,— и потому онъ слдовалъ всегда рутин, вс его убжденія были ему навяны, и онъ ихъ примнялъ, ни разу не подвергнувъ ихъ критик. Но если онъ не обладалъ умомъ, зато имлъ доброе и чистое сердце. Это сердце билось только для двухъ существъ — для жены и дочери, которыхъ онъ страстно любилъ. Любовь къ нимъ была свточемъ его жизни и главнымъ источникомъ его честолюбія.
Жен Цезаря было тридцать семь лтъ. Въ описываемую нами эпоху это была воплощенная Венера Милосская. Но нсколько мсяцевъ спустя горе сразу измнило ее: лицо ослпительной близны поблекло, чудные глаза ввалились, и темная синева окружила ихъ. И все-таки Констанція осталась красивой женщиной, только красота ея приняла иной характеръ: кроткій и грустный взглядъ, отпечатокъ чистоты и скромности на лиц, все придавало ей сходство съ мадонной старыхъ картинъ, своей пышной красотой ей суждено было блеснуть въ послдній разъ на томъ именно бал, о которомъ такъ мечталъ Цезарь.
Въ жизни каждаго человка бываетъ періодъ, когда вс его силы достигаютъ наибольшаго развитія, вс способности развертываются въ полномъ блеск. Это время является настоящими полднемъ жизни, посл него существованіе склоняется уже къ закату. Такой моментъ яркаго расцвта передъ началомъ увяданія наступаетъ не только въ жизни человка, но и въ жизни цлаго народа, всякаго города, учрежденія, даже въ развитіи той или другой идеи. Все здсь на земл рождается, постепенно достигаетъ апогея развитія и затмъ уже клонится къ упадку. Этотъ законъ настолько всесиленъ, что даже сама смерть подчиняется ему: разв мы не видимъ, что эпидеміи медленно разростаются, утихаютъ, вновь разгораются съ особой энергіей и затмъ исчезаютъ? Сама наша земля — не боле, какъ ракета, которая вспыхнула, чтобы погаснуть. Тмъ боле ненадежно величіе человка: историческіе примры ясно доказываютъ это. Какимъ предостереженіемъ они должны бы были служить! И однако, ни завоеватели, ни артисты, ни женщины, ни писатели не хотятъ понимать уроковъ прошлаго.
Цезарь Бирото уже достигъ вершины своего счастья и славы и, однако, ошибочно думалъ, что еще большее ждетъ его впереди. Онъ не зналъ исторіи, на страницахъ которой повствуется о паденіи столькихъ династій, государствъ, великихъ людей… А сколько еще памятниковъ свидтельствуютъ о томъ же! Прошлое постоянно говоритъ людямъ, что вс ихъ мечты уничтожитъ рано или поздно рука неумолимой судьбы.
Посл приведеннаго разговора съ женой Цезарь ршилъ пораньше встать и покончить задуманное дло, боясь новыхъ возраженій со стороны Констанціи. Къ счастью, ему удалось рано проснуться, осторожно, чтобы не разбудить жены, покинулъ онъ спальню, живо одлся и спустился въ магазинъ. Тамъ онъ засталъ только мальчика, отворявшаго ставни, приказчиковъ еще не было ни одного. Бирото, поджидая ихъ, всталъ въ дверяхъ магазина и принялся смотрть, какъ Para (такъ звали мальчика) справлялся съ своимъ дломъ. Когда-то и самому Цезарю приходилось исправлять такую же обязанность! Наконецъ, показался кассиръ Ансельмъ.
— Попино,— крикнулъ ему хозяинъ,— попроси сюда Целестина, а самъ поди однься: мы отправимся съ тобой въ Тюльери, потолкуемъ кое о чемъ.
Попино, славный малый, представлявшій полную противоположность Дю-Тилье, играетъ также не малую роль въ нашемъ разсказ, скажемъ о немъ нсколько, словъ. Г-жа Рагонъ была урожденная Попино. Она имла двухъ братьевъ. Младшій изъ нихъ былъ членомъ окружнаго суда въ Сенскомъ департамент. Старшій братъ занялся торговлей, разорился на ней и скончался, оставивъ круглымъ сиротою единственнаго сына Ансельма. Матери мальчикъ лишился гораздо раньше: она умерла въ родахъ. Сироту взяли на свое попеченіе его тетка и бездтный дядя — судья. Г-жа Рагонъ доставила племяннику мсто въ магазин Бирото, она надялась, что со временемъ Ансельмъ станетъ преемникомъ Цезаря. Попино былъ небольшого роста и хромой, зато онъ могъ утшаться мыслью, что этимъ же недостаткомъ страдали такіе великіе люди, какъ лордъ Байронъ, Талейранъ и Вальтеръ Скоттъ. Лицо Ансельма было испещрено веснушками, огненно-рыжіе волосы обрамляли блый, чистый лобъ. Срые глаза и красиво очерченный ротъ производили пріятное впечатлніе. Отъ всего существа его вяло цломудріемъ, скромностью, робостью, и это особенно влекло къ нему: онъ возбуждалъ симпатію. Никто не называлъ его иначе, какъ ‘маленькій Попино’. Ансельмъ воспитывался въ семь глубоко религіозной, вс члены которой вели примрную жизнь и отличались добродтелями. Не мудрено, что и онъ выросъ скромнымъ, стыдливымъ, кроткимъ, какъ агнецъ, неутомимымъ въ работ, онъ былъ готовъ для своихъ на всякія жертвы, довольствовался малымъ, однимъ словомъ, былъ истымъ христіаниномъ первыхъ вковъ.
Велико было удивленіе Ансельма, когда Бирото позвалъ его прогуляться въ Тюльери, первой мыслью его было, что хозяинъ задумалъ его пристроить. Тутъ Попино вспомнилъ о Цезарин, этой настоящей цариц розъ, въ которую онъ влюбился съ перваго же взгляда, и его охватило такое волненіе, что онъ даже пріостановился на лстниц: сердце у него усиленно билось, въ вискахъ стучало. Оправившись, Ансельмъ позвалъ главнаго приказчика Целестина, и оба спустились въ магазинъ. Тогда Бирото вышелъ съ Ансельмомъ, и они направились по дорог въ Тюльери. Шли они молча: каждый былъ занятъ своими мыслями. Попино, юноша двадцати одного года, думалъ, конечно, о Цезарин. Онъ постоянно мечталъ о брак съ нею, хотя самъ подчасъ считалъ эти мечты безуміемъ: красота молодой двушки и богатство парфюмера являлись въ его глазахъ непреодолимымъ препятствіемъ. Но какой же влюбленный не уповаетъ безъ конца? Чмъ несбыточне, чмъ безумне его надежды, тмъ боле онъ имъ вритъ. Ансельмъ, несмотря на свои сомннія, безпокойство и боязнь, не разставался съ своей завтной мечтою, теперь же онъ былъ счастливъ и тмъ, что каждый день обдалъ съ Цезариной. Обязанности свои у Бирото онъ исполнялъ съ необыкновеннымъ усердіемъ, никакая работа не казалась ему тяжелой и никогда онъ не зналъ устали: трудиться для Цезарины было наслажденіемъ для него. Бирото видлъ усердіе Ансельма, находилъ его способнымъ малымъ и не разъ говорилъ г-ж Рагонъ:
— Помяните мое слово, быть ему негоціантомъ! Онъ выйдетъ въ люди.
У Попино явились еще большія препятствія къ достиженію завтной цли. На Цезарину имлъ виды первый клеркъ Рогена, Александръ Крота, онъ былъ сынъ богатаго фермера, и Бирото поощрялъ его намренія. Кром того, Ансельмъ терзался мыслью, что между нимъ и Цезариной разверзлась еще большая пропасть, такъ какъ Рагоны потеряли состояніе и ничего не могли ему оставить. Послднее время бдный сирота самъ приносилъ имъ посильную помощь, отдавая все свое скудное жалованье. И, однако, несмотря на вс преграды, Попино надялся еще на успхъ! Ему удалось нсколько разъ уловить взглядъ Цезарины, устремленный на него, въ глубин ея чудныхъ глазъ таилось нчто, позволявшее ему питать надежду. И вотъ онъ шелъ около Бирото, дрожа отъ волненія, весь охваченный мгновенно возродившейся надеждой, то же испыталъ бы на его мст каждый юноша, у котораго вся жизнь впереди.
— Попино,— сказалъ, наконецъ, парфюмеръ,— хороши ли обстоятельства у твоей тетки?
— Да, хозяинъ.
— Однако, въ послднее время она какъ будто озабочена. Все ли у нихъ ладно? Ты, милый, не бойся сказать мн правду, вдь я почти родной Рагонамъ. Двадцать пять лтъ я друженъ съ твоимъ дядей. Я поступилъ къ нему въ домъ прямо изъ деревни, пришелъ въ грубыхъ башмакахъ, съ однимъ луидоромъ въ карман. Этотъ луидоръ дала мн моя крестная мать, покойная маркиза Дюксель, родственница герцога и герцогини де-Лнонкуръ… Они теперь много закупаютъ у меня. Каждое воскресенье я молюсь за нее и всю ея семью. Ея племянница, г-жа де-Монсофъ, тоже выписываетъ у меня вс парфюмерные товары. Много я получилъ черезъ нихъ покупателей, которые берутъ у меня товары на тысячу франковъ въ годъ и больше. За одно ужъ это надо быть благодарнымъ. А теб я желаю добра отъ души, безъ всякой задней мысли.
— О, хозяинъ, не у всякаго на плечахъ такая голова, какъ у васъ!
— Не въ голов дло, мой милый. Я не говорю, что моя хуже другихъ, но я бралъ честностью, хорошимъ поведеніемъ… И притомъ я не любилъ ни одной женщины, кром своей жены… А любовь — большая сила!
— Любовь!— повторилъ Попино.— О, хозяинъ, неужели вы…
— Вотъ теб разъ! Рогенъ идетъ откуда-то пшкомъ въ такую рань. Что бы это значило?— сказалъ Цезарь, мгновенно забывъ объ Ансельм Попино и объ орховомъ масл. Въ голов его пронеслись предположенія жены, и вмсто того, чтобы войти въ садъ Тюльери, Бирото пошелъ навстрчу нотаріусу. Ансельмъ, удивленный этимъ, послдовалъ за хозяиномъ въ нкоторомъ разстояніи отъ него. Юноша былъ невыразимо счастливъ: его сильно ободрили разсказы Цезаря о своемъ прошломъ и его слова о любви.
Рогенъ, высокій и полный человкъ, съ угреватымъ лицомъ и черными волосами, былъ когда-то недуренъ. Онъ не лишенъ былъ предпріимчивости и смлости, и потому изъ мелкаго клерка сумлъ сдлаться нотаріусомъ. Въ эпоху, о которой говорится, лицо Рогена носило явные слды разгульной жизни. Никогда человкъ не можетъ безнаказанно погружаться въ грязь разврата: эта грязь оставляетъ знаки, которые выдаютъ развратника. Рогена обличали преждевременныя морщины и неестественный румянецъ, не походившій на краску здоровья у людей воздержныхъ. Носъ его былъ испорченъ болзнью, чтобы скрыть ея непріятныя послдствія, Рогенъ употреблялъ нюхательный табакъ. Но пользы это не приносило, и недугъ нотаріуса явился главною причиной его несчастій.
Какъ ошибочно, однако, судятъ о мужчинахъ! Какъ мало знаютъ истинныя причины ихъ непостоянства! Одной изъ главныхъ является болзнь. Разрушая тло, она дурно дйствуетъ и на нравственную сторону человка, а слдовательно иметъ вліяніе и на событія его жизни. Романистамъ слдовало бы обратить на это вниманіе.
Г-жа Бирото врно отгадала тайну супружеской жизни четы Рогенъ. Съ первой же брачной ночи очаровательная дочь банкира Шеврель, его единственное дитя, почувствовала къ своему супругу непреодолимое отвращеніе и ршила немедленно требовать развода. Рогенъ не хотлъ, конечно, разставаться съ женой, которая принесла ему 500 тысячъ франковъ, кром надеждъ въ будущемъ. И вотъ онъ ршился пойти на всякія уступки, чтобы только удержать жену: онъ предоставилъ ей полную свободу въ ихъ интимной жизни. Съ той поры госпожа Рогенъ вела себя съ мужемъ, какъ куртизанка со старикомъ-любовникомъ. Конечно, нотаріусъ нашелъ, что жена ему не по карману: какъ большинство мужей-парижанъ, онъ завелъ вторую семью. Сначала эта затя обходилась недорого. Рогенъ сталкивался съ гризетками, которыя были счастливы его покровительствомъ и не предъявляли большихъ требованій. Но послдніе три года онъ сталъ жертвою той неукротимой страсти, какая часто охватываетъ и порабощаетъ стариковъ, предметомъ его страсти сдлалась красавица, которую въ полусвт называли прекрасной голландкой. Ее привезъ когда-то изъ Брюгге одинъ изъ кліентовъ Рогена. Въ 1815 г. онъ былъ вынужденъ покинуть Парижъ и уступилъ свою любовницу Рогену. Нотаріусъ купилъ для нея небольшой домъ близъ Елисейскихъ Полей, завелъ роскошную обстановку и съ этой поры не переставалъ тратиться на голландку: онъ исполнялъ вс ея прихоти, и мотовство ея вскор поглотило все его состояніе.
Мрачное выраженіе на лиц Рогена исчезло, едва онъ увидлъ Бирото. Разгадку такой перемны намъ дадутъ событія прошлаго, они же выяснятъ, почему такъ скоро разбогатлъ Дю-Тилье. Поступивъ къ Бирото, Дю-Тилье имлъ въ виду не столько связь съ Констанціей, сколько бракъ съ Цезариной. Но, узнавъ, что отецъ ея не такой богачъ, какимъ онъ его считалъ, Фердинандъ быстро измнилъ свои планы и обратилъ взоры въ другую сторону. Въ первое же воскресенье въ дом Цезаря онъ познакомился съ че тою Рогенъ и замтилъ странныя отношенія между супругами. Дю-Тилье вкрался въ довріе нотаріуса, сталъ слдить за нимъ, познакомился съ прекрасной голландкой и узналъ, что та пригрозила Рогену бросить его, если онъ не въ состояніи окружать ее роскошью.
Прекрасная голландка принадлежала къ тмъ безумнымъ женщинамъ, которымъ все равно откуда достаютъ имъ средства, принеси имъ деньги отцеубійца, и он не поколеблются ихъ взять и устроить пиръ. Любовница Рогена никогда не задумывалась надъ прошлымъ и не заглядывала въ будущее. Будущимъ для нея являлся только вечеръ наступившаго дня, конецъ же мсяца представлялся гд-то въ вчности. Эту женщину Дю-Тилье ршилъ сдлать однимъ изъ орудій своихъ замысловъ. И вотъ онъ добился того, что она согласилась дарить Рогена своею благосклонностью не за пятьдесятъ, а за тридцать тысячъ франковъ въ годъ. Такой услуги влюбленные старики не забываютъ. Довріе Рогена къ Дю-Тилье возросло, и однажды, посл ужина съ обильнымъ количествомъ винъ нотаріусъ признался Фердинанду въ своемъ бдственномъ финансовомъ положеніи. У него не было уже состоянія, и страсть заставила его пойти на преступленіе: онъ растратилъ больше половины денегъ, довренныхъ ему кліентами. Когда будетъ растрачено и остальное, придется пустить пулю въ лобъ. Тутъ въ голов Дю-Тилье возникъ мгновенно планъ быстраго обогащенія. Онъ поспшилъ успокоить Рогена.
— Такому человку, какъ вы, нечего приходить въ отчаяніе,— сказалъ онъ.— Разъ вы уже пошли на рискъ, надо идти впередъ и дйствовать смло. Дю-Тилье уговорилъ Рогена доврить ему значительную сумму съ тмъ, чтобы начать игру на бирж или принять участіе въ какой-нибудь спекуляціи. Въ случа успха Фердинандъ совтовалъ Рогену открыть, въ компаніи съ нимъ, банкирскую контору, тогда будутъ средства у нихъ обоихъ. Если же игра будетъ неудачна, можно вмсто самоубійства оставить только отечество и устроиться въ чужихъ краяхъ. Планъ Фердинанда показался нотаріусу якоремъ спасенія, между тмъ въ дйствительности Дю-Тилье накинулъ ему петлю на шею.
Узнавъ тайну Рогена, Дю-Тилье воспользовался ею, чтобы забрать въ руки не только самого нотаріуса, но и жену его, и любовницу. Онъ предупредилъ госпожу Рогенъ о скоромъ разореніи ея супруга и вызвался ей помочь въ несчастіи. Прекрасную голландку онъ безъ труда уговорилъ играть на бирж, чтобы имть что-нибудь на черный день и не прибгать въ будущемъ въ проституціи. Жена нотаріуса ликвидировала свои личныя дла, собрала небольшой капиталъ и передала его Дю-Тидье, котораго успла уже страстно полюбить. Отъ самого Рогена Фердинандъ получилъ сто тысячъ франковъ. Тогда онъ оставилъ мсто у Бирото и началъ играть на бирж за троихъ своихъ доврителей, отъ каждаго изъ нихъ онъ получалъ извстную часть барыша. Ее этого было мало Дю-Тилье: онъ повелъ игру и за себя лично, тогда все, что проигрывали его кліенты, выигрывалъ онъ самъ. Такимъ образомъ въ короткое время онъ пріобрлъ пятьдесятъ тысячъ франковъ. Во время политическихъ переворотовъ во Франціи Фердинандъ увеличилъ свое состояніе, такъ какъ предугадывалъ событія: такъ онъ игралъ на пониженіе во время войнъ Наполеона,— и на повышеніе по возвращеніи Бурбоновъ. Черезъ два мсяца по восшествіи на престолъ Людовика XVIII, г-жа Рогенъ имла уже двсти тысячъ франковъ, а Дю-Тилье — сто тысячъ экю. Дла нотаріуса тоже поправились. Прекрасная же голландка безумно тратила деньги: она сама стала жертвой гнуснаго паразита, Максима-де-Трай, бывшаго пажа императора. Дю-Тилье, составляя актъ для голландки, узналъ, наконецъ, ее настоящее имя: звали ее Сарой Гобсекъ. Фердинандъ слыхалъ о ростовщик того же имени и отправился къ нему, чтобы узнать, не родственникъ ли онъ Сар и не ссудитъ ли ее деньгами. Ростовщикъ, дйствительно родственникъ голландки, оказался безжалостенъ къ ней, но Дю-Тилье, выдавшій себя за банкира Сары, имющаго деньги для оборотовъ, понравился старику. Родственныя натуры чуютъ другъ друга. Гобсеку нуженъ былъ ловкій молодой человкъ, которому онъ могъ бы поручить одно дльце за границей. Одинъ изъ членовъ государственнаго совта, желая имть значеніе при двор Бурбоновъ, ршилъ скупить векселя принцевъ, выданные ими во время изгнанія въ Германіи. Эта коммерческая. операція имла для него самого только политическое значеніе, и потому вс барыши отъ нея онъ предлагалъ тому, кто дастъ ему деньги для выкупа долговыхъ обязательствъ. Гобсекъ ршилъ принять участіе въ этомъ дл и отыскивалъ только свдущаго человка, который могъ бы за него похать и оцнить векселя. Дю-Тилье показался старику подходящимъ для его плановъ человкомъ. Но ростовщики, какъ извстно, никому не довряютъ, они требуютъ гарантіи: Дю-Тилье представилъ денежный залогъ, но зато выговорилъ себ извстный процентъ и, кром того, просилъ, чтобы его деньги были пущены въ оборотъ. Затмъ онъ отправился съ господиномъ Клементомъ Шардэнъ-де-Люпо въ Германію, гд провелъ всю эпоху Ста Дней, вернулся онъ только во вторую Реставрацію. Путешествіе это было выгодно для Дю-Тилье: онъ увеличилъ свое состояніе и пріобрлъ довріе и дружбу Гобсека, который посвятилъ его въ тайны высшей политики. Возвращенія Фердинанда ждала съ нетерпніемъ госпожа Рогенъ, которая оставалась ему врна. Бдный нотаріусъ тоже не могъ дождаться Дю-Тилье, такъ какъ вновь былъ разоренъ прекрасной голландкой. Дю-Тилье подвергъ красавицу допросу и открылъ, наконецъ, тайну, которую она такъ долго и тщательно скрывала отъ него: она была безумно влюблена въ Максима де-Трай, негодяя, кутилу и страстнаго игрока. Тутъ только понялъ Фердинандъ, почему Гобсекъ былъ такъ безжалостенъ къ своей родственниц. Принявъ все къ свднію, Дю-Тилье, ставшій уже банкиромъ, посовтовалъ Рогену серьезно подумать о будущемъ, затять новую спекуляцію и вовлечь въ нее самыхъ богатыхъ своихъ кліентовъ, такъ какъ игра на бирж была неудачна для нотаріуса (она обогатила только Дю-Тилье и госпожу Рогенъ) и такъ какъ не сегодня — завтра должно было наступить банкротство, то Рогенъ согласился послдовать совту своего лучшаго друга. Тогда Фердинандъ указалъ на земли близъ Маделэнъ, какъ на предметъ выгодной спекуляціи. Желая погубить Бирото, Дю-Тюлье посовтовалъ Рогену заманить въ свои сти близкихъ знакомыхъ и друзей.— Съ ними меньше подвергаешься опасности,— говорилъ онъ.— Друзья, даже въ гнв, пощадятъ васъ. Немногимъ извстно, какъ мало стоила въ то время сажень земли близъ Маделэнъ, но эти участки должны были сильно подняться въ цн. Дю-Тилье захотлъ извлечь изъ этой комбинаціи выгоду для себя, не подвергаясь, однако, риску спекуляціи, онъ ршилъ загребать жаръ чужими руками. Въ такихъ случаяхъ люди, подобные Гобсеку, хищные ростовщики и банкиры, помогаютъ другъ другу, но Дю-Тилье ни съ кмъ изъ нихъ не былъ настолько близокъ, чтобы просить поддержки. Притомъ же, онъ хотлъ скрыть свое участіе въ дл, при этихъ только условіяхъ онъ могъ безнаказанно воспользоваться плодами воровства и не навлечь на себя стыда и поношенія. Для выполненія своихъ плановъ Дю-Тилье нуждался въ человк, который былъ бы послушнымъ орудіемъ въ его рукахъ, подходящимъ для такой роли показался ему одинъ изъ бывшихъ его товарищей, комми-вояжеръ Карлъ Клапаронъ. Это былъ человкъ безъ всякихъ способностей, но зато онъ понималъ, чего отъ него требуютъ, умлъ хранить ввренную ему тайну и готовъ былъ пожертвовать даже честью для своего доврителя. Этого-то бдняка, не имвшаго ни копйки за душой, Дю-Тилье сдлалъ банкиромъ, которому пришлось вести обширныя дла. Клапаронъ прекрасно зналъ, что именно ему придется расплачиваться за спекуляціи дю-Тилье. Но для бдняка, не имвшаго ничего ни въ настоящемъ, ни въ будущемъ, барыши, общанные Фердинандомъ въ каждомъ изъ длъ, казались столь заманчивыми, что онъ закрылъ глаза на все остальное и продалъ свою честь. Онъ всегда былъ преданъ Дю-Тилье, эта преданность еще больше возросла, когда онъ увидлъ, какъ осмотрительно тотъ дйствуетъ. Кончилось тмъ, что Клапаронъ привязался въ бывшему товарищу, какъ собака къ своему хозяину. Въ предстоявшей спекуляціи на земли, Клапаронъ доложенъ былъ явиться покупателемъ участковъ близъ Маделэнъ, наравн съ Цезаремъ Бирото, векселя этого послдняго долженъ былъ получить также Клапаронъ. Такимъ образомъ Дю-Тилье получалъ возможность довести парфюмера до банкротства, лишивъ его предварительно наличныхъ денегъ. На эти деньги Фердинандъ и его сообщники намревались купить землю за половину ея цны. Нотаріусъ участвовалъ въ этомъ заговор, такъ какъ разсчитывалъ получить немалую часть добычи, но Дю-Тилье, которому Рогенъ слпо врилъ, захватилъ себ, разумется, львиную долю. Преслдовать его за это судомъ нотаріусъ не могъ, и вотъ пришлось ему покинуть отечество и довольствоваться ничтожными подачками, которыя Фердинандъ высылалъ ему иногда въ Швейцарію. Адскій замыселъ Дю-Тилье былъ порожденъ его ненавистью къ Бирото. Ненависть безъ желанія мщенія подобна смени, упавшему на гранитъ, но далеко не безплодна она, если соединена съ жаждой мести. А Дю-Тилье поклялся отомстить Цезарю. Это было вполн естественно: вдь парфюмеръ одинъ во всемъ Париж зналъ о воровств, совершонномъ Фердинандомъ. Разв могъ послдній не желать его уничтоженія? Не смя, однако, пойти на убійство, онъ ршилъ втоптать врага въ грязь, чтобы тотъ не могъ повредить ему. Долго зрлъ замыселъ Дю-Тюлье, не принося плода: другія заботы отвлекали вниманіе Фердинанда. Среди шума и суеты столичной жизни трудно сосредоточиться на чемъ-нибудь одномъ, но зато случайности этой кипучей жизни всегда помогутъ человку ловкому достичь своей цли. Умй только ими пользоваться! Дю-Тилье сумлъ не пропустить перваго же случая, давшаго возможность разорить Цезаря: исповдь Рогена навела Фердинанда впервые на мысль, какъ именно привести свой замыселъ въ исполненіе.
Между тмъ нотаріусъ наслаждался послдними каплями изъ чаши блаженства: каждый вечеръ онъ отправлялся къ прекрасной голландк и только утромъ возвращался домой. Такимъ образомъ подозрнія г-жи Бирото были совершенно справедливы. Стоитъ только человку взяться за такую низкую роль, какую игралъ Рогенъ, и онъ превзойдетъ въ искусств притворяться самаго опытнаго актера, онъ становится зоркимъ, проницательнымъ и уметъ усыпить подозрніе своей жертвы. Нотаріусъ увидлъ Бирото гораздо раньше, чмъ самъ былъ замченъ парфюмеромъ, и едва тотъ кинулъ на него взглядъ, Рогенъ уже издали поклонился ему.
— Я возвращаюсь отъ одного знатнаго лица,— сказалъ онъ, подойдя въ Цезарю,— бдняга лежитъ на смертномъ одр и пожелалъ сдлать духовное завщаніе. Только со мной обошлись, какъ съ деревенскимъ лекаремъ: прислали-то за иной карету, а назадъ отпустили пшкомъ.
Эти слова разсяли легкое облачко сомнній, которое омрачило вначал чело Бирото и не ускользнуло отъ взгляда Рогена, нотаріусъ ршилъ, что не начнетъ первый говорить о затянной спекуляціи.
— Посл духовнаго завщанія,— брачный контрактъ,— сказалъ Бирото,— вотъ она, жизнь! Кстати, когда же, батенька, будетъ нашъ сговоръ съ Маделэнъ? Хе, хе! Ловко сказано!— прибавилъ онъ, слегка хлопнувъ Рогена по животу.
Въ мужской компаніи самый скромный буржуа желаетъ казаться игривымъ.
— Если мы не поршимъ сегодня же,— отвтилъ нотаріусъ,— то у насъ ничего не выйдетъ. Боюсь, что наше дло огласится. Меня и то одолваютъ двое изъ моихъ кліентовъ, оба богачи, непремнно хотятъ они участвовать въ нашей спекуляціи. Значитъ, теперь или никогда! Сегодня посл полудня у меня будутъ уже готовы вс документы, и мы покончимъ это дло. Однако, до свиданія! Мн еще надо просмотрть черновые отчеты, составленные Ксандро сегодня ночью.
— Ну, такъ по рукамъ! Я согласенъ,— сказалъ Бирото, прощаясь съ нотаріусомъ.— Возьмите сто тысячъ франковъ, которые я отложилъ въ приданое дочери.
— Хорошо!— отвтилъ Рогенъ, уходя.
Возвращаясь къ маленькому Попино, Бирото почувствовалъ на мигъ какое-то стсненіе въ груди, его кинуло въ жаръ, въ ушахъ зашумло.
— Что съ вами, хозяинъ?— спросилъ Попино, замтивъ внезапную блдность Цезаря.
— Ничего, мой милый! Я сейчасъ поршилъ одно важное дло, а въ такихъ случаяхъ хоть кого въ потъ броситъ! Кстати, это дло и тебя касается. Я нарочно привелъ тебя сюда, чтобы потолковать безъ помхи, здсь насъ никто не услышитъ. Твоя тетка въ очень затруднительныхъ обстоятельствахъ, неправда ли? Куда же двались ея деньги?
— Видите ли, хозяинъ, дядюшка и тетушка положили вс свои деньги въ контору Нюсингена. Банкиръ этотъ прогорлъ и въ уплату кліентамъ предложилъ акціи Ворчинскихъ рудниковъ. Къ несчастью, эти акціи все еще не даютъ дивиденда… А старикамъ тяжело жить однми надеждами.
— Чмъ же они живутъ?
— Мн выпало счастье содержать ихъ на свое жалованье.
— Прекрасно, Ансельмъ, прекрасно!— сказалъ парфюмеръ, у котораго навернулись слезы на глазахъ.— Ты славный малый!.. Недаромъ у меня сердце лежитъ къ теб. Ты и не ожидаешь, какъ я тебя награжу за твое усердіе у меня на служб.
Произнося напыщенно эти слова, Бирото выросталъ въ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ Попино.
— Боже мой, да неужели, хозяинъ, вы угадали мою страсть къ…
— Къ кому? спросилъ парфюмеръ.
— Къ мадмуазель Цезарин.
— Ого, братецъ! Да ты смлый малый!— вскричалъ Бирото.— Смотри же, держи это про себя, и я забуду, будто ничего не слыхалъ. Впрочемъ, я не сержусь на тебя… На твоемъ мст, чортъ возьми, я бы и не того надлалъ! Ужь очень она хороша!
— О, хозяинъ!— сказалъ Попино, весь обливаясь потомъ.
— Видишь ли, мой милый, скоро только сказка сказывается, а не дло длается… Цезарина у меня сама себ госпожа, а у матери ея опять свои планы. Поэтому держи лучше сердечко на привязи… А теперь успокойся, вытри глаза, и ни слова больше объ этомъ. Конечно, чмъ ты мн не зять? Ты племянникъ судьи Попино, племянникъ г-жи Рагонъ, я самъ можешь выйти въ люди… Но все же есть запятая!.. И надоумилъ же тебя лукавый болтать о пустякахъ, когда мн нужно поговорить о дл. Ну, садись скоре и изъ влюбленнаго обратись въ моего приказчика… Попино!— продолжалъ Бирото, пристально смотря на и его,— хватитъ ли у тебя мужества бороться съ тмъ, кто сильне тебя? Можешь ли схватиться съ нимъ грудь съ грудью?
— Да, хозяинъ, да!
— А не побоишься ты долгой борьбы, упорной, опасной…
— Да въ чемъ дло, хозяинъ? Кого нужно побдить?
— Макассарское масло!— воскликнулъ Бирото, вскочивъ съ мста.— Не будемъ, однако, обманывать себя: врагъ нашъ силенъ, грозенъ… Макассарское сумли пустить въ ходъ… И какъ хитро все обдумали!.. А какія баночки-то оригинальныя!.. Для нашего масла я хотлъ заказать треугольныя баночки, но передумалъ: лучше заказать маленькія бутылочки изъ тонкаго стекла и въ плетенк изъ тростника. Это скоре завлечетъ публику… Вдь ей подавай всегда что-нибудь новое!
— Но это дорого обойдется,— сказалъ Попино.— А намъ надо затратить какъ можно меньше, чтобы длать потомъ большую уступку мелочнымъ торговцамъ.
— Славно сказано, мой милый! Что врно, то врно. Но подумай, вдь Макассарское масло будетъ защищаться. Оно въ большомъ ходу… Одно ужъ названіе чего стоитъ!.. И выдаютъ это масло за иностранное, а наше-то, къ несчастью, будетъ отечественное. Такъ берешься ли ты, Понино, побдить? Сначала надо взять верхъ надъ Макассарскимъ масломъ въ Индіи. Оно, кажется, дйствительно изъ тхъ краевъ, такъ пусть и въ Индіи получаютъ наше французское произведеніе! Но надо еще вытснить Макассарское и заграницей, и у насъ въ провинціи. А это очень трудно: масло это такъ расхваливали въ объявленіяхъ, что его сильно раскупаютъ. И публик оно извстно. Такъ въ силахъ ли ты, Попино, уничтожить Макассарское?
— Уничтожу!— вскричалъ Попино, и глаза его засверкали.
— А чмъ, позволь спросить? Охъ, ужь эти молодые люди! Выслушай ты меня до конца.
Ансельмъ вытянулся, какъ солдатъ передъ генераломъ.
— Я выдумалъ, Попино, масло, оно будетъ способствовать росту волосъ, смягчать кожу на голов и сохранять цвтъ волосъ. Эта эссенція должна имть такой же успхъ, какъ моя паста и вода. Но я не хочу самъ заняться распространеніемъ этого новаго изобртенія, я думаю даже совсмъ оставить торговлю. Теб, мой милый, вручаю я судьбу моего масла, которое я назвалъ ‘Huile Comagè,ne’.— Comagè,ne происходитъ отъ латинскаго слова coma, что значитъ волосъ, это мн сказалъ лейбъ-медикъ Алиберъ. Слово comagè,ne встрчается въ одной трагедіи Расина, гд говорится о цариц Вереник. Она славилась своими волосами, и вотъ одинъ король, влюбленный въ нее, назвалъ свое государство Comagè,na, въ честь Вереники. И чего только не выдумаютъ эти геніи!
Попино, довольно образовалный, даже не улыбнулся, выслушавъ это нелпое объясненіе
— Ансельмъ! Я хочу, чтобы ты завелъ въ улиц Ломбардъ оптовую продажу москотильныхъ товаровъ. Я буду твоимъ тайнымъ компаньономъ, и я же дамъ денегъ на первое обзаведеніе. По Huile Comagè,ne мы попробуемъ приготовить ванильную эссенцію и мятый спиртъ. Однимъ словомъ, мы произведемъ переворотъ въ москотильной торговл, такъ какъ будемъ продавать вс вещества въ экстрактахъ, а не въ природномъ ихъ вид. Ну, честолюбивый юноша, доволенъ ли ты?
Ансельмъ не могъ произнести ни слова: его душило волненіе, слезы показались у него на глазахъ. Ему казалось, что Цезарь заботится о немъ изъ отеческой къ нему привязанности и даетъ ему возможность пріобрсти положеніе и богатство, чтобы получить потомъ руку Цезарины.
— Хозяинъ,— отвтилъ, наконецъ, Полино,— я непремнно выйду въ люди.
— Молодецъ!— вскричалъ парфюмеръ.— То же и я говорилъ всегда въ молодости. Если теб не удастся жениться на моей дочери, то, по крайней мр, богатство не ускользнетъ отъ тебя. Но что съ тобой?
— Позвольте мн надяться, что, наживъ состояніе, я получу и руку вашей дочери.
— Надяться, конечно, ты можешь, дружокъ,— сказалъ Бирото, тронутый волненіемъ Ансельма.
— Такъ можно, хозяинъ, сегодня же начать разыскивать помщеніе для лавки?
— Конечно, мой милый! А завтра мы отправимся на фабрику и, запершись, будемъ вдвоемъ работать. Теперь сходи прежде всего къ Ливингстону и узнай, можно ли завтра пустить въ ходъ мой гидравлическій прессъ. Сегодня вечеромъ мы съ тобой отправимся къ знаменитому и доброму Воклину, мн надо съ нимъ посовтоваться. Этотъ ученый недавно занимался анализомъ волосъ, изслдовалъ ихъ строеніе и узналъ, какое вещество ихъ окрашиваетъ и откуда оно происходитъ Это очень важно для насъ, Попино! Но прежде чмъ пойти къ Ливингстону, забги еще къ Бенару. Видишь ли, мой милый: меня страшно огорчаетъ безкорыстіе господина Боклэна, никогда онъ отъ меня ничего не беретъ. Къ счастью, я узналъ, что ему хочется имть снимокъ съ Дрезденской Мадонны, работы какого-то Мюллера. Цлыхъ два года Бенаръ, по моему порученію, искалъ ату гравюру въ Германіи и, наконецъ, мы добыли ее. Она стоитъ полторы тысячи франковъ. Сегодня мой благодтель, провожая насъ, долженъ ее увидть у себя въ передней, такъ справься у Бенара, готова ли рамка. Пусть Воклэнъ вспоминаетъ обо мн и моей жен, глядя на эту картину! А мы шестнадцать лтъ уже молимся за него Богу всякій день. Я его до гроба не забуду, Попино. Но эти ученые изъ-за своей науки забываютъ всхъ: жену, дтей, друзей… Никто для лихъ не существуетъ. Мы, люди недалекіе, умемъ хоть любить. Нтъ свтлой головы, есть зато горячее сердце, все же не такъ обидно! А у этихъ господъ, членовъ академіи, ничего нтъ, кром ума. Хоть бы когда-нибудь они пошли въ церковь! Нтъ: сидятъ себ надъ книгами… Господина Воклэна только и увидишь, что въ его кабинет да въ лабораторіи, А надюсь все-таки, что онъ помнитъ о Бог. Ну, такъ ршено, Ансельмъ! Я теб дамъ денегъ на первое обзаведеніе, а ты пустишь въ ходъ мое изобртеніе и будешь длить со мной пополамъ барыши. Письменнаго условія намъ съ тобой не нужно. Богъ дастъ, все пойдетъ, какъ по маслу. Бги теперь, иснолшій мои порученія, я тоже пойду по своему длу. Постой еще, Попино! Черезъ три недли я даю большой балъ, закажи себ платье и приходи ко мн въ гости… Это послднее доказательство расположенія Цезаря такъ тронуло Попино, что онъ схватилъ руку хозяина и поцловалъ ее. На что только не способенъ влюбленный!
‘Бдняга!— подумалъ Бирото, глядя вслдъ Ансельму, побжавшему къ выходу сада.— Неужели Цезарина его любитъ? Но онъ хромой, волосы у него, какъ огонь… А молодыя двушки разборчивы. Врядъ ли и Цезарина… Да притомъ жена хочетъ ее выдать за нотаріуса… Александръ Крота богатъ. А есть деньги, такъ и все хорошо, бдность же и счастье унесетъ. Ну, да пусть дочка сама ршаетъ! Только бы глупостей не надлала!’ Сосдомъ Бирото былъ небогатый продавецъ тростей и зонтиковъ, по фамиліи Сейронъ. Торговля его шла плохо, и Цезарю не разъ приходилось ссужать его деньгами. Сейронъ съ удовольствіемъ согласился уступить богачу-парфюмеру дв комнаты въ первомъ этаж: ему было гораздо выгодне платить только за лавку.
— Ну, сосдъ,— сказалъ Бирото Сейрояу, входя въ лавку,— жена моя согласилась на передлку квартиры. Если хотите, отправимся въ домовладльцу сегодня въ одиннадцать часовъ.
— Ахъ, господинъ Бирото,— сказалъ Сейронъ,— мн слдуетъ получить что-нибудь за такую уступку! Вы сами знаете, что хорошій купецъ долженъ изъ всего извлекать пользу.
— Чортъ побери!— отвтилъ парфюмеръ.— У меня вдь не кучи золота. Притомъ же я еще не знаю, найдетъ ли мой архитекторъ возможнымъ соединить наши квартиры. Онъ говорилъ, что долженъ посмотрть, на одномъ ли уровн полы. А вдругъ Молине не согласится, чтобы пробивали стну? Да общая ли у насъ стна? Видите, сколько препятствій! Наконецъ, если все устроится, мн и безъ того придется истратить много денегъ на передлку. Не разоряться же мн!
— Ну, сударь,— сказалъ Сейронъ,— если ужь ‘вы’ разоритесь, то, право, солнце взойдетъ съ запада.
Бирото погладилъ подбородокъ и, приподнявшись на носки, сразу опустился на всю ногу.
— Притомъ же,— продолжалъ Сейронъ,— я васъ попрошу только взять у меня эти векселя… И онъ подалъ Цезарю небольшую пачку на сумму въ пять тысячъ франковъ.— Дайте мн за нихъ хотя шесть на сто.
— Неужели я стану наживаться на вашъ счетъ? Я вдь не ростовщикъ!— сказалъ парфюмеръ съ упрекомъ.
— Знаю, знаю, почтеннйшій! Но я предлагалъ эти векселя вашему бывшему приказчику Дю-Тилье, и онъ мн не далъ за нихъ ни копйки, хотлъ, вроятно, узнать, сколько я уступлю.
— Однако, вс эти подписи мн знакомы,— сказалъ парфюмеръ.
— Неудивительно! Мои должники — мелкіе торговцы, разносчики.
— Ну, такъ и быть, я возьму нкоторые изъ этихъ векселей, которымъ скоро истекаетъ срокъ.
— Возьмите ужь вс, господинъ Бирото. Не заставляйте меня обращаться къ ростовщикамъ, этимъ піявкамъ, которые готовы все высосать. Вдь мн некуда обратиться, у меня нтъ кредита: вотъ что убиваетъ насъ, мелкихъ торговцевъ.
— Ну, ладно, я возьму ваши векселя! Целестинъ все подсчитаетъ. Такъ будьте готовы къ одиннадцати часамъ. А вотъ и мой архитекторъ, господинъ Грендо,— прибавилъ парфюмеръ, завидвъ молодого человка, съ которымъ онъ наканун познакомился у мэра.— Какъ вы аккуратны, милостивый государь,— обратился Цезарь привтливо къ архитектору: это не въ обыча у художниковъ. Аккуратность — вжливость монарховъ,— сказалъ одинъ изъ нашихъ королей, великій политикъ и человкъ съ большимъ умомъ. Но аккуратность также фортуна купцовъ. Время — деньги, особенно для васъ, художниковъ. Архитектура — высшее изъ искусствъ, я не разъ это слышалъ… Не надо проходить черезъ лавку,— прибавилъ Бирото, указывая на потайную дверь въ свою квартиру.
Четыре года тому назадъ Грендо окончилъ первымъ академію по классу архитектуры. Его отправили на казенный счетъ въ Римъ, гд онъ пробылъ три года. Въ Италіи молодой артистъ думалъ только объ искусств, вернувшись въ Парижъ, онъ сталъ мечтать о слав и богатств. Но только отъ казны можетъ архитекторъ получать милліоны, и потому Грендо сталъ роялистомъ и старался снискать расположеніе вліятельныхъ лицъ. Товарищи называли его за это интриганомъ. Молодому архитектору очень хотлось взять большія деньги съ парфюмера. Но узнавъ, что Бирото покупаетъ землю близъ Маделэнъ, гд рано или поздно долженъ возникнуть цлый кварталъ, Грендо ршилъ умрить свои требованія: барышемъ въ настоящемъ онъ жертвовалъ для выгодъ въ будущемъ. Идя рядомъ съ Цезаремъ, онъ терпливо выслушивалъ его проекты и, въ знакъ одобренія, молча наклонялъ голову. Куда двалось презрніе его къ буржуа, которые вчно служатъ артистамъ мишенью для ихъ остротъ и шутокъ! Когда парфюмеръ, посл безчисленныхъ повтореній одного и того же, кончилъ, наконецъ, свою рчь, Грендо попробовалъ вкратц изложить Бирото его собственный планъ.
— У васъ въ квартир выходятъ на улицу четыре окна, изъ нихъ три въ комнатахъ, а четвертое освщаетъ лстницу. Вы желаете имть еще два окна, для чего, соедините свою квартиру съ помщеніемъ въ сосднемъ дом, и потомъ хотите перенести лстницу, чтобы входъ былъ съ улицы.
— Да, да, вы въ точности меня поняли,— сказалъ удивленный парфюмеръ.
— Чтобы выполнить вашъ планъ, нужно освтить сверху новую лстницу и устроить комнату для швейцара подъ цоколемъ.
— Подъ цоколемъ…
— Да. Цоколь — то, что поддерживаетъ…
— Я понимаю, милостивый государь.
— Что касается вашей квартиры, то предоставьте мн только полную свободу дйствій, и у васъ будетъ помщеніе достойное…
— Достойное, именно достойное! Вотъ это-то мн и нужно.
— Во сколько времени я долженъ окончить передлку?
— Въ три недли.
— Какую же сумму вы ассигнуете?— спросилъ Грендо.
— Да во что могутъ обойтись эти работы? Какъ вы думаете?
— Видите ли,— отвчалъ молодой. человкъ,— архитекторъ, принимаясь за постройку новаго зданія, можетъ вычислить его стоимость до послдней копйки. Но такъ какъ мн никогда не случалось передлывать квартиры буржуа… (Ахъ, извините! У меня нечаянно вырвалось это слово…) Я никакъ не могу сейчасъ опредлить, въ какую сумму обойдется передлка. Мн надо, по крайней мр, недлю, чтобы составить приблизительную смту. Удостойте меня доврія: у васъ будетъ прекрасная лстница, освщенная сверху, красивый подъздъ на улицу, а подъ цоколемъ…
— Опять этотъ цоколь…
— Не безпокойтесь, я найду мсто для небольшой швейцарской. А съ какимъ- стараніемъ, съ какой любовью я займусь передлкой и устройствомъ вашего помщенія! Да, милостивый государь, искусство для меня дороже денегъ. Чтобы добиться успха, обратить на себя вниманіе, я поступаю такъ: никогда не вхожу ни въ какія сдлки съ поставщиками, стараюсь, чтобы все было и красиво и дешево.
— Съ такими взглядами, молодой человкъ, вы далеко пойдете,— сказалъ Бйрото покровительственнымъ тономъ.
— Итакъ,— заговорилъ опять Грендо,— вы потрудитесь сами нанять рабочихъ, я только поврю потомъ ихъ счета. За мои труды дайте мн тысячи дв франковъ, поврьте, вы не даромъ заплатите эти деньги. Очистите только завтра къ полудню т комнаты, гд будетъ производиться передлка, и предоставьте въ мое распоряженіе рабочихъ.
— Но сколько же приблизительно мн придется истратитъ?— сказалъ Бирото.
— Отъ десяти до двнадцати тысячъ франковъ,— отвтилъ Грендо.— Но я не считаю обстановки, которую вы, разумется, перемните. Дайте мн адресъ вашего обойщика, я долженъ вмст съ нимъ подобрать цвта.
— Мой поставщикъ — Брайтонъ, въ улиц Сентъ-Антуанъ,— сказалъ съ важностью парфюмеръ.
Архитекторъ вынулъ миніатюрную записную книжку, повидимому, подарокъ хорошенькой женщины, и записалъ адресъ
— Ну, я совершенно полагаюсь на васъ,— сказалъ Бирото.— Только подождите, пока мн формально уступятъ сосднее помщеніе и позволятъ пробить стну.
— Пришлите мн записочку сегодня вечеромъ,— сказалъ архитекторъ — Я долженъ ночью обдумать свой планъ… А теперь, если позволите, я измрю высоту комнатъ, величину оконъ, картинъ…
— Надо непремнно кончить къ назначенному дню,— прервалъ его Бирото.
— Будетъ окончено,— отвчалъ архитекторъ.— Можно работать и ночью. Краску на стнахъ будемъ сушить особыми средствами. Только смотрите, чтобъ васъ не обманули подрядчики, сторгуйтесь съ ними заране и скрпите договоръ письменно.
— Да, только въ Париж получишь все, какъ по щучьему велнью,— сказалъ Бирото,— Милости просимъ ко мн на балъ, господинъ Грендо! Надюсь, вы не откажитесь: не вс вдь артисты и геніи презираютъ нашего брата, купца У меня на балу будетъ великій ученый, господинъ Воклэнъ, членъ академіи… Будутъ еще: господинъ до-Ля-Бильярдьеръ, графъ де Фонтанъ, судья Лба, президентъ коммерческаго суда, графъ де-Гранвиль, господинъ Попино, членъ окружнаго суда въ нашемъ департамент, г-нъ Камюзо изъ коммерческаго суда, его тесть, господинъ Кардо… Можетъ быть, даже прідетъ оберъ-камергеръ, герцогъ Лнонкуръ. Празднество у меня будетъ но случаю… освобожденія Франціи отъ непріятелей… а также по случаю… полученія мною ордена Почетнаго Легіона…— тутъ Грэндо сдлалъ странный жестъ.— Быть можетъ… я заслужилъ эту… особенную… монаршую… милость тмъ… что долго былъ членомъ коммерческаго суда и сражался за Бурбоновъ на ступеняхъ церкви St-Roch тринадцатаго вандеміера, и былъ раненъ Наполеономъ. Эти заслуги…
Тутъ изъ спальни Цезарины вышла Констанція, въ утреннемъ неглиже, однимъ взглядомъ она охладила восторгъ мужа, разглагольствовавшаго о своемъ величіи.
— Вотъ, милочка, господинъ де-Грендо, молодой человкъ съ большими дарованіями и талантомъ. Это и есть архитекторъ, котораго мн рекомендовалъ господинъ мэръ. Господинъ Грендо произведетъ у насъ м_а_л_е_н_ь_к_у_ю передлку…
При слов ‘маленькую’ парфюмеръ, отвернувшись отъ жены, сдлалъ архитектору знакъ, приложивъ палецъ въ губамъ, молодой человкъ его понялъ.
— Констанція,— сказалъ Бирото,— господинъ Грендо желаетъ теперь же измрить нашу квартиру, позволь ему, душечка, сдлать это,— и Цезарь украдкою вышелъ.
— А дорого это будетъ стоить?— спросила Констанція у архитектора.
— О, нтъ, сударыня! Тысячъ шесть приблизительно…
— Приблизительно!— вскричала госпожа Бирото.— Ради Бога, господинъ Грендо, не начинайте работы, не составивъ смты. Я вдь знаю, каковы подрядчики: у нихъ шесть тысячъ означаетъ на дл двадцать тысячъ. Мы не въ состояніи производить такія безумныя траты. Конечно, мой мужъ — хозяинъ въ своемъ дом, но все-таки я прошу васъ, господинъ архитекторъ, не торопиться, дать ему время зрло все обдумать.
— Сударыня, вашъ супругъ сказалъ, что ему непремнно нужны эти комнаты черезъ три недли: если мы опоздаемъ, то деньги будутъ истрачены напрасно.
— Но вдь какія предстоятъ издержки, какіе расходы!— сказала прекрасная парфюмерша.
— Неужели вы думаете, сударыня, что архитектору, который желаетъ строить памятники, очень лестно отдлывать квартиру частнаго человка? Я снизошелъ до этого только для господина де-Ля-Бильярдьеръ, и если васъ пугаютъ издержки…
Онъ сдлалъ видъ, будто желаетъ уйти.
— Ну, хорошо, длайте, какъ хотите, господинъ Грендо,— сказала Констанція и возвратилась въ свою комнату, гд бросилась на шею дочери.— Ахъ, моя милочка, отецъ твой разоряется. Пришло же ему въ голову взять архитектора, который носитъ усы и эспаньолку и мечтаетъ строить монументы. Онъ сдлаетъ изъ нашей квартиры дворецъ и пуститъ насъ по міру. Ужь если Цезарю придетъ въ голову глупость, такъ онъ не замедлитъ ее исполнить: только сегодня ночью говорилъ онъ мн о своихъ планахъ, а утромъ уже принялся ихъ исполнять.
— Ну, мамочка, не безпокойся! Пусть папаша длаетъ, что хочетъ. Богъ всегда былъ къ нему милостивъ,— сказала Цезарина, обнимая мать. Потомъ молодая двушка сла за фортепіано, чтобы показать архитектуру, что изящныя искусства не чужды и дочери парфюмера.
Когда Грендо вошелъ въ спальню, онъ остановился, какъ вкопаннный: его поразила красота Цезарины. Стройная блондинка, съ голубыми глазами, румяная, свжая, какою только можетъ быть двушка восемнадцати лгът она была очаровательна въ небрежномъ утреннемъ костюм. Нжный цвтъ ея лица, на которомъ просвчивала голубая сть жилокъ, могъ бы привлечь вниманіе художника. Густые, роскошные волосы, приподнятые сзади, обнажали красивую пгею. Изысканная прическа и кокетливый нарядъ доказывали, что Цезарин не чуждо было желаніе нравиться. Красота молодой двушки не имла ничего общаго съ красотою англійской лэди или французской герцогини, нтъ, дочь Бирото была воплощенная фламандка Рубенса: отъ нея вяло здоровьемъ и свжестью. Цезарина унаслдовала вздернутый носъ отца, имвшій у нея боле тонкія и красивыя очертанія. Прекрасный лобъ и голубые глаза, подернутые влагой, напоминали мать, только иное выраженіе имлъ взглядъ молодой двушки, не знавшей никакихъ заботъ, безмятежно счастливой подъ родительскимъ кровомъ. Не было ни тни задумчивости на ея ясномъ чел, и эта чистота и какая-то томность, часто присущая молодымъ двушкамъ, придавали ей нчто идеальное. Тонкая и стройная, Цезарина была все-таки крпкаго сложенія, ноги ея и краснота рукъ выдавали низкое происхожденіе отца. Она имла наклонность въ полнот и должна была рано или поздно утратить стройность стана. Такъ какъ Цезарин не разъ случалось видть элегантныхъ дамъ, то она усвоила отчасти ихъ манеры, походку, умнье одться, и кружила головы молодымъ буржуа и приказчикамъ, которые находили ее совершенствомъ. Попино поклялся, что не женится ни на комъ, кром Цезарины. Только около нея, около этой стройной блондинки, которая смущалась отъ каждаго взглядаиготовабыла расплакаться отъ самаго ничтожнаго упрека, могъ робкій Ансельмъ чувствовать себя мужчиной. Эта чудная двушка вкушала любовь съ перваго взгляда, и никому не пришло бы въ голову подумать, соотвтствуетъ ли ея умъ наружноности. Да на что и умъ дочери буржуа, если главнымъ залогомъ счастья въ этой сред считаютъ добродтель и здравый смыслъ? По нравственнымъ качествамъ Цезарина походила на мать, только все въ ней было утонченне, благодаря образованію. Она любила музыку, рисованіе, читала произведенія Фенелона, Расина и др. Въ магазинъ она спускалась только на нсколько минутъ передъ обдомъ, чтобы позвать мать къ столу, и въ рдкихъ случаяхъ замняла ее ненадолго. Цезарь и Констанція боготворили свою дочь и, какъ вс parvenus, стремились поставить ее выше себя. Къ счастью, Цезарина была хорошая двушка и не злоупотребляла слабостью родителей.
Г-жа Бирото слдила за архитекторомъ съ тревожнымъ и озабоченнымъ видомъ: причудливыя движенія мэтра въ рукахъ Грендо, измрявшаго комнату, не предвщали, казалось ей, ничего хорошаго. Однако, она не посмла разспрашивать молодого человка о послдствіяхъ его колдовства.
— Будьте спокойны, сударыня, я ничего не унесу съ собой,— сказалъ Грендо улыбаясь. Цезарина тоже не могла удержаться отъ улыбки.
— Господинъ архитекторъ,— сказала Констанція умоляющимъ голосомъ, не обративъ даже вниманія на шутку молодого человка,— будьте, пожалуйста, экономны, не длайте большихъ затратъ! Позже мы поблагодаримъ васъ за это.
Прежде чмъ отправиться къ Молине, владльцу сосдняго дома, Цезарь зашелъ къ Рогену взять формальный актъ на уступку помщенія, который ему общалъ приготовить Александръ Крота. Выходя изъ конторы нотаріуса, Бирото увидлъ Дю-Тилье у окна въ кабинет Рогена. Это сильно встревожило парфюмера. Какъ ни былъ онъ доврчивъ, но присутствіе Фердинанда въ кабинет нотаріуса въ тотъ именно часъ, когда ршалась судьба спекуляціи на земли, навело его на сомннія. По лицу Дю-Тилье видно было, что собесдники спорятъ.— Неужели онъ тоже участвуетъ въ нашемъ дл?— пришло въ голову Цезарю. Онъ опять обернулся къ окну и увидлъ г-жу Рогенъ. Бирото зналъ объ ея связи съ Дю-Тилье, и въ мигъ вс его подозрнія разсялись: онъ не находилъ теперь страннымъ, что увидлъ тутъ своего бывшаго приказчика. ‘А что, если Констанція все-таки права?— промелькнула у него еще разъ въ голов.— Глупости! Мало ли что придетъ въ голову женщин! Впрочемъ, я поговорю объ этомъ съ дядей сегодня же. Отъ Батавскаго двора, гд живетъ Молине, два шага до улицы Бурдона’.
Если бы на мст Бирото былъ купецъ, имвшій уже дло съ плутами, человкъ, склонный къ подозрніямъ, его навела бы на размышленія встрча съ Дю-Тилье, и въ результат онъ былъ бы спасенъ. Но Цезарь не умлъ задумываться надъ каждымъ ничтожнымъ обстоятельствомъ, и это, въ связи съ его излишней доврчивостью, явилось причиной его гибели. Парфюмеръ засталъ своего сосда уже въ полномъ парад, готовымъ идти къ Молине, едва они оба вышли на улицу, какъ Бирото былъ остановленъ своей кухаркой Виргиніей.
— Баринъ,— сказала она,— барыня не желаетъ, чтобъ вы шли…
— Вотъ теб разъ,— вскричалъ Бирото,— опять бабьи выдумки!
— Не напившись кофе, который вамъ поданъ.
— А! Это другое дло. Сосдъ,— сказалъ Цезарь Сейрону,— я такъ захлопотался сегодня, что даже не позавтракалъ. Сдлайте одолженіе, идите теперь единъ, а я васъ догоню у подъзда господина Молине. Если я запоздаю, не потрудитесь ли вы войти безъ меня и объяснить, что вамъ нужно. Тогда мы не потеряемъ даже ни одной минуты.
Господинъ Молине принадлежалъ въ тмъ страннымъ и потшнымъ рантье, которые попадаются только въ Париж, подобно тому, какъ извстной породы мохъ встрчается только въ Исландіи. Это сравненіе тмъ боле умстно, что Молине былъ какимъ-то неопредленнымъ существомъ, сочетавшимъ въ себ свойства и животнаго, и растительнаго царства. Дйствительно, въ своей синей шляп онъ необыкновенно походилъ на зонтичное растеніе, луковичные корни котораго были скрыты обувью, а стебель — брюками зеленоватаго цвта. Съ перваго взгляда этотъ человкъ-растеніе совсмъ не казался ядовитымъ, и только при ближайшемъ знакомств становилась ясной зловредность его натуры. Этотъ странный выродокъ свято врилъ въ печатное слово: все, что появлялось на столбцахъ газетъ и журналовъ, было, въ его глазахъ, окружено ореоломъ истины. Будучи полнымъ приверженцемъ порядка и закона, Молине вчно на словахъ возставалъ противъ властей и, однако, никогда не отказывалъ имъ въ повиновеніи. Въ общемъ онъ являлся существомъ безобиднымъ, но въ мелочахъ былъ жестокъ и неумолимъ. Безжалостный къ людямъ, онъ не былъ такимъ въ отношеніи къ животнымъ: онъ любилъ ихъ, кормилъ изъ своихъ рукъ и, случалось, бросалъ дло, чтобъ повозиться съ канарейкой или поучить ее пть. Недоврчивый и подозрительный, какъ тюремщикъ, страшный скряга, старикъ не отказывался все-таки давать денегъ для какого-нибудь темнаго дла. Его черствость, его отвратительная злость высказывались вполн въ длахъ, гд его личный интересъ сталкивался съ интересами другихъ, Молине, какъ и вс парижане, имлъ потребность властвовать. Каждый человкъ, какъ бы онъ ни былъ ничтоженъ, иметъ около себя какое-нибудь существо, которое ему покоряется, на которомъ онъ можетъ вымещать оскорбленія, получаемыя имъ самимъ. У одного такой жертвой является жена или ребенокъ, у другого — прислуга, приказчикъ, жилецъ,— иногда животное, лошадь, собака… Но Moлине былъ совершенно одинокъ: не было у него ни семьи, ни родныхъ. Онъ нанималъ кухарку, съ которой грубо обращался, но вымещать на ней всего онъ не могъ: она старалась не имть съ нимъ столкновеній и была занята съ утра до вечера.
Такимъ образомъ страсть старика къ тираніи оставалась неудовлетворенной, чтобы дать ей пищу, онъ основательно изучилъ вс законы относительно найма квартиръ и владнія общей стною. Затмъ онъ сталъ слдить, исполняются ли эти законы, аккуратно ли вносятъ домовладльцы т или другіе налоги, исправно ли подметаются улицы, въ порядк ли содержатся сточныя трубы… Онъ посвящалъ на это все свое время и силы, сначала это было для него развлеченіемъ, но потомъ забава обратилась уже въ пунктъ помшательста, въ манію. Онъ выставлялъ на видъ вс упущенія, какія замчалъ, но рдко удавалось ему жаловаться, и вотъ онъ началъ преслдовать исключительно своихъ квартирантовъ. Онъ смотрлъ на нихъ, какъ на своихъ подданныхъ, вассаловъ, требовалъ отъ нихъ особаго уваженія и считалъ грубіяномъ всякаго, кто осмливался пройти мимо, не обративъ на него вниманія. Онъ самъ слдилъ за уплатой денегъ за квартиру и аккуратно въ срокъ присылалъ жильцамъ свои квитанціи. Горе было запоздавшему съ платой: Молине, тотчасъ же, не теряя ни минуты, начиналъ преслдовать его законнымъ порядкомъ. Онъ не давалъ ни малйшей отсрочки: сердце домовладльца было глухо къ мольбамъ жильцовъ.— Я самъ готовъ васъ ссудить потомъ деньгами,— говорилъ онъ часто,— только заплатите мн за квартиру, всякая отсрочка влечетъ за собой массу убытковъ, за которые законъ не въ состояніи насъ вознаградить.— Жильцы Молине постоянно мнялись, и каждый изъ нихъ вводилъ свои обычаи, слдовалъ своимъ правиламъ, поэтому и требованія ихъ были очень разнообразны. Однако, старикъ-домовладлецъ изучилъ ихъ и составилъ себ извстную программу дйствій, отъ которой уже не отступалъ ни на іоту.
Такъ, онъ никогда не производилъ никакого ремонта: по его словамъ, все у него было исправно. Камины не дымили, лстницы содержались опрятно, потолки были всегда чисты и блы, карнизы и паркетъ въ полномъ порядк, краска на стнахъ была хороша, нигд никакихъ трещинъ, замки были исправны, стекла въ рамахъ цлы… Но какихъ только недостатковъ ни находилъ домовладлецъ, когда жилецъ покидалъ квартиру! Молине самъ являлся принимать ее и приводилъ съ собой и слесаря, и стекольщика, и другихъ рабочихъ. ‘Они вс очень сговорчивы и дорого съ васъ не возьмутъ’ говорилъ онъ узжавшему. Новому жильцу предоставлялось тоже самому улучшить свое помщеніе. Если онъ бывалъ такъ неостороженъ, что дйствительно отдлывалъ квартиру, Молине начиналъ день и ночь думать о томъ, какъ бы его выселить поскоре. Онъ пользовался въ такихъ случаяхъ своимъ знаніемъ законовъ и всегда находилъ возможность къ чему-нибудь придраться. Однимъ словомъ, Молине былъ страшный сутяга, и горе было тому, кто врилъ его привтливымъ словамъ и любезнымъ письмамъ: онъ неминуемо попадалъ въ сти этого Шейлока.
Какія стснительныя условія придумывалъ онъ для своихъ жильцовъ! Онъ требовалъ, чтобы при найм ему вносили впередъ плату за полугодіе, смотрлъ, иметъ ли жилецъ порядочную обстановку, и судилъ по этому, въ состояніи ли онъ оплачивать свою квартиру, О каждомъ новомъ жильц онъ собиралъ всевозможныя справки, такъ какъ желалъ, чтобы у него жили только люди извстной профессіи. Когда нужно было подписывать контрактъ, онъ бралъ его къ себ и цлую недлю читалъ и перечитывалъ его, боясь попасться ка какой-нибудь крючокъ нотаріуса, какъ самъ онъ выражался. Вн сферы домовладльца, Жанъ Молине казался добрымъ и услужливымъ старичкомъ. Онъ любилъ поиграть въ бостонъ, причемъ никогда не сердился на партнера, неправильно поддержавшаго его, добродушно смялся надъ тмъ, что кажется забавнымъ всякому буржуа, любилъ поговорить на разныя темы: и о произвол булочниковъ, которые рады обвсить покупателя, и о дйствіяхъ полиціи, и о какой-нибудь выходк депутатовъ лвой… Онъ читалъ ‘bons sens’ Мелье и ходилъ въ церковь, такъ какъ не могъ ршиться стать деистомъ… Однимъ словомъ. Молине походилъ на почтеннаго буржуа, который торжественно справляетъ рождественскій обычай, придумываетъ, кого и чмъ обмануть перваго апрля, гуляетъ по бульварамъ въ хорошую погоду, ходитъ посмотрть на конькобжцевъ, а въ дни празднествъ, желая полюбоваться фейерверкомъ, нагружаетъ карманы хлбомъ и забирается съ двухъ часовъ ка террасу на площади Людовика XV, гд занимаетъ одно изъ лучшихъ мстъ.
Батавскій дворъ, гд жилъ старикъ Молине, представлялъ громадное зданіе изъ тесанаго камня, мрачное, какъ монастырь, со множествомъ арокъ и внутреннихъ галерей, со старымъ пустымъ фонтаномъ въ глубин. Это строеніе походило отчасти на Пале-Рояль: скрытое со всхъ четырехъ сторонъ высокими домами, оно являлось центромъ проходовъ, соединявшихъ различные кварталы. Въ этихъ темныхъ и сырыхъ корридорахъ съ нездоровымъ воздухомъ царило днемъ оживленіе, но вечеромъ и ночью они напоминали катакомбы, являлись самымъ пустыннымъ мстомъ во всемъ Париж. Тутъ пріютились ничтожныя лавчонки, настоящія клоаки промышленности. Квартиры въ этомъ дворц торговли выходили вс окнами на общій дворъ и стоили чрезвычайно дешево. Молине занималъ одно изъ угловыхъ помщеній, въ шестомъ этаж: только на этой высот можно было дышать чистымъ воздухомъ. Отсюда открывался чудный видъ на мельницы Монмартра. Въ квартир старика было четыре комнаты, кром того, онъ устроилъ, повыше своего жилья, небольшой зимній садъ. Онъ самъ ухаживалъ за цвтами, дорожилъ своимъ уголкомъ зелени, проводилъ тамъ цлые часы и, уходя, запиралъ его на ключъ. Комнаты Молине свидтельствовали о страшной скупости старика. Въ передней стояло шесть соломенныхъ стулъевъ и красовалась фаянсовая печь, на стнахъ, оклеенныхъ обоями бутылочнаго цвта, висли четыре гравюры, купленныя гд-нибудь на распродаж. Въ столовой находились два буфета, дв клтки, полныя птицъ, столъ, накрытый клеенкой, барометръ и стулья краснаго дерева, подбитые волосомъ. Изъ этой комнаты дверь-окно вела въ висячій садъ. Въ гостиной были зеленыя шелковыя занавси и мебель изъ дерева, окрашеннаго въ блый цвтъ, съ обивкой изъ утрехтскаго бархата, тоже зеленаго цвта. Наконецъ, въ спальн стараго холостяка была мебель въ стил Людовика XV, но грязная и засаленная до такой степени, что дама въ бломъ плать врядъ ли ршилась бы ссть на который-нибудь изъ стульевъ. На камин стояли красивые часы, увнчанные изображеніемъ богини Паллады, съ копьемъ въ рук. На полу виднлись повсюду тарелки съ объдками, оставленными для кошекъ. Надъ комодомъ изъ розоваго дерева вислъ портретъ, писанный пастелью (самъ Молине въ молодости). Убранство довершали столы, заваленные книгами, консоль съ чучелами чижей старика и, наконецъ, постель, подобная простой и суровой койк монаха.
Цезарь Бирото пришелъ въ восторгъ отъ утонченной вжливости Молине, котораго онъ засталъ въ спальн занятымъ приготовленіемъ кофе. Старикъ, въ сромъ халат, сидлъ у камина, гд на маленькой жаровн кипятилось молоко, тутъ же въ глиняномъ горшечк варился кофе, который Молине переливалъ ложечкой въ кофейникъ. Чтобы не безпокоить своего хозяина, Сейронъ самъ отворилъ дверь парфюмеру. Молине питалъ большое уваженіе къ парижскимъ мэрамъ и ихъ помощникамъ: увидвъ Цезаря, онъ немедленно всталъ и, съ фуражкой въ рук, почтительно стоялъ, пока Цезарь не опустился въ кресло.
— Нтъ, милостивый государь, да, милостивый государь, ахъ, милостивый государь, если бы я зналъ, что мн предстоитъ честь имть жильцомъ въ одномъ изъ моихъ скромныхъ домовъ члена парижскаго муниципальнаго совта, поврьте, я вмнилъ бы себ въ обязанность лично явиться къ вамъ, я забылъ бы, что я вашъ хозяинъ, или… вскор… имъ… буду.
Бирото жестомъ попросилъ старика надть опять фуражку.
