История, Фукидид, Год: 404

История
Время на прочтение: 836 минут(ы)
Скачать в PDF

Фукидид

История

Перевод с греческого Ф. Г. Мищенко под редакцией С. А. Жебелева
‘Наука’, ‘Ювента’, Санкт-Петербург, 1999
Печатается по изданию: Фукидид. История. Тома I, II. Перевод Ф. Мищенко
М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1915

СОДЕРЖАНИЕ I—VIII КНИГ ‘ИСТОРИИ’ ФУКИДИДА

Первая книга

Введение (1—23). Значение Пелопоннесской войны в сравнении с предшествующими ей событиями истории Эллады (1). Эллада в древнейшую эпоху. Распространенность пиратства и морское могущество Миноса (2—8). Троянская война (9—11). Переселения после Троянской войны (12). Тирании. Успехи в морском деле (13—15). Причины, задерживавшие развитие Эллады: Персидское царство, тираны (16—17). Конец тираний. Персидские войны. Соперничество Афин и Спарты. Различие лакедемонской и аттической гегемонии (18—19). Недостоверность поэтов и прозаиков в известиях о временах давних. Особенности и задачи предлежащего труда (20—23). Разлад между Коринфом и Керкирой (24—55). Внутренние смуты в Эпидамне, который ищет помощи в Керкире, потом в Коринфе. Коринфяне отправляют в Эпидамн колонистов и гарнизон. Осада Эпидамна керкирянами. Коринфская экспедиция в Эпидамн. Битва при Левкимне. Капитуляция Эпидамна. Коринфская экспедиция к Ам-пракийскому заливу. Большие вооружения коринфян. Обращение керкирян и коринфян в Афины (24—31). Речи керкирских и коринфских послов в Афинах (32—43). Афиняне заключают оборонительный союз с керкирянами и посылают им помощь (44—45). Большая коринфская экспедиция в Керкиру. Битва при Сиботских островах (46—55). Трения между Коринфом и Афинами из-за Потидеи (56—66). Предупредительные мероприятия афинян по отношению к Потидее и другим городам на Фракийском побережье (56—57). Отпадение Потидеи, халкидян и боттиеев (58). Афинский флот идет против Македонии (59). Коринфяне посылают помощь Потидее (60). Афиняне посылают вспомогательный корпус и флот против Потидеи (61). Победа афинян при Потидее (62—63). Осада Потидеи (64—66). Собрание лакедемонян по поводу жалоб союзников и его решение (67—88). Коринфяне и другие государства Пелопоннесского союза обращаются в Спарту с жалобами на афинян (67). Речь коринфских послов (68—71). Присутствующие в собрании афинские послы просят выслушать и их (72). Речь афинских послов (73—78). Речь спартанского царя Архидама (79—85). Речь эфора Сфенелаида (86). Решение лакедемонского собрания: афиняне нарушили договор, вопрос о войне должен быть решен на союзном собрании (87). Истинная причина такого решения: боязнь все возрастающего значения Афин (88). История возникновения и развития афинского могущества со времени битвы при Микале (89—118). Завоевание Сеста. Восстановление Афин и их стен (89). Препятствия Спарты и хитрость Фемистокла (90—92). Постройка стен в Пирее (93). Война против персов под предводительством Павсания (94). Его образ действий по отношению к союзникам. Отозвание Павсания (95). Организация афинского морского союза (96). Основания, побуждающие Фуки-дида изложить историю дальнейших событий (97). Походы афинян на Эион, Скирос, Карист и Накс, последний теряет свою самостоятельность (98). Причины частых возмущений среди афинских союзников. Характер афинской гегемонии (99). Битва при Евримедонте. Отпадение Фасоса. Поражение афинян во Фракии (100). Покорение Фасоса (101). Союз Афин с Аргосом и Фессалией (102). Поселение ифомских мессенян в Навпакте. Присоединение Мегар к Афинам (103). Поход афинян в Египет (104). Борьба Афин с Коринфом, Эпидавром и Эгиною (105—106). Построение длинных стен в Афинах (107). Поражение афинян при Танагре. Битва при Энофитах. Покорение Эгины. Экспедиция Толмида в Пелопоннес (108). Война афинян в Египте (109—110). Поход афинян в Фессалию, в Сикион и в Эниады (111). Пятилетнее перемирие между Афинами и Пелопоннесским союзом. Поход афинян на Кипр и Египет. Поход спартанцев и афинян в Фокиду (112). Поражение афинян при Коронее (113). Отпадение от Афин Евбеи и Мегар. Вторжение пелопоннесцев в Аттику. Покорение Евбеи Периклом (114). Тридцатилетний мир между Афинами и Пелопоннесским союзом. Отпадение Самоса и Византия (115). Осада Самоса (116). Сдача Самоса и Византия (117). Лакедемоняне обращаются к Дельфийскому оракулу (118). Окончательное решение лакедемонян и их союзников воевать. Вооружения пелопоннесцев и последние переговоры Спарты с Афинами (119—145). Совещание пелопоннесских союзников в Спарте по вопросу о войне (119). Речь коринфских послов (120—124). Собрание союзников решает войну. Начало вооружений (125). Обоюдные жалобы и требования. Кощунство в деле Кил она. Кощунство лакедемонян. Предательство и смерть Павсания (126—134). Обвинения против Фемистокла (135—138). Другие требования лакедемонян. Народное собрание в Афинах для принятия окончательного решения (139). Речь Перикла (140—144). Постановление афинян (145). Заключительные замечания о событиях, предшествующих войне (146).

Вторая книга

Переход к рассказу о войне (1). Первый год войны. (2—471). Летняя кампания. Нападение фивян на Платеи (1—6). Вооружение лакедемонян и афинян. Союзники тех и других (7—9). Собрание лакедемонской армии на Истме (10). Речь Архидама (11). Последние переговоры с Афинами. Вторжение лакедемонского войска в Аттику (12). Увещание Перикла энергично вести войну. Средства Афин (13). Переселение жителей Аттики в Афины (14). Состояние Аттики в древнейшую эпоху (15—16). Вооружение афинского флота для нападения на Пелопоннес (17). Пребывание лакедемонян в Аттике (18—20). Возбуждение в Афинах. Недовольство политикой Перикла (21—22). Отступление лакедемонян из Аттики. Отправление афинского флота в пелопоннесские воды (23). Оборонительные мероприятия афинян (24). Военные операции афинского флота у берегов Пелопоннеса и восточной Локриды (25—26). Переселение эгинян в Фирею (27). Солнечное затмение (28). Союз Афин с Ситалком и Пердиккою (29). Дальнейшие операции афинского флота в западных водах (30). Вторжение афинян в Мегариду и укрепление Аталанты (31—32). Зимняя кампания. Военные действия коринфян (33). Государственные похороны павших в войне афинян. Речь Перикла (34—471). Второй год войны (472—70). Летняя кампания. Эпидемия в Аттике (472—54). Опустошение пелопоннесцами Аттики. Опустошение афинским флотом Трозена, Галии и Гермионы. Взятие Прасий (55—57). Экспедиция афинян к Фракийскому побережью (58). Недовольство афинян против Перикла (60). Речь Перикла (60—64). Последние действия Перикла. Его смерть. Характеристика Перикла (65). Нападение пелопоннесцев на Закинф (66). Умерщвление пелопоннесских послов в Афинах (67). Поход ампракиотов в Аргос Амфилохский (68). Зимняя кампания. Отправка афинского флота к Навпакту и стратега Мелесандра к берегу Малой Азии (69). Взятие Потидеи (70). Третий год войны (71—103). Летняя кампания. Нападение пелопоннесцев на Платеи и попытка взять город (71—78). Поход афинян против фракийских халкидян и боттиеев (79). Поход ампракиотов и лакедемонян в Акарнанию (80—82). Битва между пелопоннесцами и афинянами в Коринфском заливе, речи предводителя пелопоннесского флота и Формиона (83—92). Зимняя кампания. Нападение пелопоннесского флота на Пирей и Саламин (93—94). Поход Ситалка в Македонию (95). Царство одрисов (96—97). Присоединение к войску Ситалка фракийских племен (98). Македония при Пердикке (99). Вторжение войска Ситалка в Македонию (100). Ситалк отправляет часть войска в Халкидику и сам возвращается в свое царство (101). Поход Формиона в Акарнанию. Замечание об Эхинадских островах (102). Возвращение Формиона в Навпакт и Афины. Обмен пленными (103).

Третья книга

Четвертый год войны (1—25). Летняя кампания. Третье вторжение пелопоннесцев в Аттику (1). Отпадение Лесбоса, за исключением Мефимны (2—6). Поход афинян к Лаконике, Эниадам и Левкаде (7). Посольство митиленян в Пелопоннес, речь послов в Олимпии (8—14). Принятие митиленян в Пелопоннесский союз. Сборы лакедемонян к новому вторжению в Аттику (15). Афинский флот у Истма. Снаряжение лакедемонянами флота на помощь Лесбосу (16). Состав афинского флота и издержки на его содержание (17). Поход митиленян против Мефимны и мефимнян против Антиссы. Возведение укреплений против Митилены (18). Зимняя кампания. Отправка афинских кораблей для сбора дани с союзников и установление в Афинах прямых налогов (19). Платеяне приготовляются сделать вылазку (20). Осадные работы в Платеях (21). Вылазка 220 платеян, спасающихся в Афины (22—24). Прибытие лакедемонянина Салефа в Митилену (25). Пятый год войны (26—88). Летняя кампания. Отправление пелопоннесского флота к Лесбосу. Четвертое вторжение пелопоннесцев в Аттику (26). Сдача митиленян Пахету на капитуляцию (27—28). Появление пелопоннесских кораблей с Алкидом во главе в водах Ионии и преследование его Пахетом (29—33). Пахет захватывает Нотий, Пирру и Эрес и отправляет виновников отложения Митилены в Афины (34—35). Решение афинян по делу митиленян в первом собрании (36). Второе собрание. Речь Клеона (37—40). Речь Диодота (41—48). Постановление афинян и приведение его в исполнение (49—50). Поход Никия против Миной (51). Взятие Платей и суд над платеянами (52). Речь платеян (53—59). Возражение фивян, речь их (60—67). Наказание Платей (68). Кровавые события на Керкире в результате междоусобных распрей (69—85). Первый поход афинян в Сицилию (86). Зимняя кампания. Вспышка чумы в Афинах. Землетрясения в различных местах (87). Поход аттического флота, находившегося в Сицилии, против Эоловых островов (88). Шестой год войны (89—116). Летняя кампания. Нападению пелопоннесцев на Аттику помешало землетрясение. Другие чудесные явления природы (89). Сицилийская Мессена вступает в Аттический союз (90). Походы афинян к берегам Пелопоннеса и Мелосу. Вторжение в Беотию, битва при Танагре. Опустошение берегов восточной Локриды (91). Основание Герак-леи Трахинской (92—93). Поход Демосфена против Левкады и на этолян, поражение его (94—98). Поход афинян на локров эпизефирских (99). Поход этолян с лакедемонянином Еврилохом во главе против Навпакта (100—102). Зимняя кампания. Операции афинян в Сицилии и на берегу Италии (103). Очищение Делоса афинянами. Делосское празднество (104). Поход ампракиотов и пелопоннесцев на Аргос Амфилохский и поражение их афинянами и акарнанами при Олпах и Идомене. Союз между ампракиотами и акарнанами и амфилохами (105—114). Новые операции афинян в Сицилии (115). Извержение Этны (116).

Четвертая книга

Седьмой год войны (1—51). Летняя кампания. Мессена в Сицилии отлагается от Афин. Опустошение Регия локрами (1). Пятое вторжение пелопоннесцев в Аттику. Отправление 40 кораблей в Сицилию (2). Укрепление Пилоса (3—5). Удаление пелопоннесского войска из Аттики (6). Взятие Эиона (7). Лакедемоняне отбиты при Пилосе. Отряд спартанцев перешел на Сфактерию. Укрепление ее Демосфеном (8—9). Речь Демосфена (10). Попытка лакедемонян напасть на Пилос (11). Отражение их лакедемонянами (12). Блокада Пилоса афинским флотом (13—14). Перемирие относительно Пилоса, тщетные усилия лакедемонян заключить мир с афинянами, речь спартанских послов в Афинах, ответ афинян (15—22). Возобновление военных действий под Пилосом (23). События в Сицилии (24—25). Взятие Сфактерии Демосфеном и Клеоном (26—41). Поход афинян в коринфскую землю под командою Никия (42—44). Высадка афинского флота в Кроммионе и на эпидаврском берегу (45). Афинские стратеги Евримедонт и Софокл пристают на пути в Сицилию к Керкире и принуждают к сдаче керкирских олигархов, избиение их демократами (46—48). Взятие Анактория афинянами и акарнанами (49). Захват афинянами Артаферна (50). Срытие укреплений Хиоса (51). Восьмой год войны (52—116). Летняя кампания. Митиленские изгнанники заняли Ройтей и Антандр (52). Поход афинян против Киферы (53—54). Тревожное состояние лакедемонян (55). Поход на Фирею и Эгину (56—57). Съезд депутатов греческих городов в сицилийской Геле (58). Речь Гермократа (59—64). Примирение сицилийцев (65). Поход афинян на Мегары, взятие Нисеи и длинных стен (66—74). Взятие афинянами Антандра. Неудача Ламаха на вифинском побережье (75). Беотийс-кие демократы уговариваются с Гиппократом и Демосфеном о политическом перевороте в Беотии (76—77). Поход Брасида на Фракийское побережье, речь его в Аканфе. Отпадение Аканфа и Стагира (78—89). Тщетная попытка Демосфена овладеть Сифами (89). Зимняя кампания. Занятие Делия Гиппократом (90). Беотяне собираются у Танагры (91). Речь Пагонда (92). Беотяне выступают против Делия (93). Приготовления афинян к битве (94). Речь Гиппократа (95). Битва при Делии (96). Посольство беотян в Афины (97—99). Взятие Делия беотянами (100). Потери афинян и беотян при Делии. Высадка Демосфена в Сикионской области. Смерть Ситалка (101). Поход Брасида на Амфиполь. Падение Амфиполя. Спасение Эиона Фукидидом. Сдача Брасиду Миркина, Галепса и Эсимы (102—107). Последствия падения Амфиполя (108). Срытие мегарянами длинных стен. Большинство городов на Акте переходят на сторону Брасида (109). Поход Брасида на Торону. Взятие им Тороны и Лекифа (110—116). Девятый год войны (117—135). Летняя кампания. Однолетнее перемирие между лакедемонянами и афинянами (117—119). Отпадение Скионы от Афин, переговоры по этому поводу между лакедемонянами и афинянами (120—122). Отпадение Менды от Афин (123). Вторичный поход Брасида и Пердикки против Аррабея. Речь Брасида (124—128). Взятие Менды и осада Скионы афинянами (129—131). Союз Пердикки с афинянами (132). Взятие фивянами укрепления феспиян. Пожар храма Геры Аргосской (133). Зимняя кампания. Стычки мантинеян и тегеян при Лаодикии (134). Тщетная попытка Брасида овладеть Потидеей.

Пятая книга

Десятый год войны (1—24). Летняя кампания. Выселение афинянами делосцев с острова Делоса (1). Поход Клеона на Торону, занятие беотянами Панакта, отправка Феака в Сицилию (2—5). Сражение между афинянами и лакедемонянами при Амфиполе, смерть Клеона и Брасида (6—11). Прибытие в Гераклею Трахинскую лакедемонского войска с Рамфием во главе (12). Зимняя кампания. Возвращение отряда Рамфия домой (13). Обстоятельства, побуждавшие лакедемонян и афинян к заключению мира (14—17). Заключение пятидесятилетнего мира между лакедемонянами и афинянами, текст договора, отношение союзников к договору (18—21). Пятидесятилетний союз между лакедемонянами и афинянами. Возвращение пленников, взятых на Сфактерии. Начало одиннадцатого года войны (22—24). Общие замечания о дальнейшем ходе событий вплоть до возобновления военных действий (25). Переход ко второй части труда. Двадцатисемилетняя продолжительность войны (26). Одиннадцатый год войны (27—39). Летняя кампания. Стремление коринфян заключить союз против Спарты (27). Аргивяне склоняются на сторону коринфян (28). К союзу присоединяется Мантинея (29). Протест спартанцев против действий коринфян. Заключение союза между аргивянами, элеянами, коринфянами и фракийскими халкидянами (30). Взятие Скионы афинянами. Возвращение делосцев на Делос. Война между локрами и фокидянами. Попытка коринфян и аргивян побудить Тегею отпасть от Спарты. Переговоры беотян и коринфян с афинянами по поводу перемирия (31—32). Поход лакедемонян против паррасиев (33). Обращение лакедемонян с илотами, сражавшимися под начальством Брасида (34). Взятие Фиссадиянами. Пререкания между афинянами и лакедемонянами (35). Зимняя кампания. Усилия военной партии в Спарте нарушить мир между лакедемонянами и афинянами (36—38). Взятие Мекиберны олинфянами. Отдельный союз между лакедемонянами и беотянами (39). Двенадцатый год войны (40—51). Летняя кампания. Переговоры между аргивянами и лакедемонянами (40—41). Недовольство афинян заключением отдельного союза между лакедемонянами и беотянами (42). Союз афинян, по совету Алкивиада, с аргивянами и союзниками их (43—47). Коринфяне не присоединяются к союзу афинян с аргивянами, но сближаются снова с лакедемонянами (48). Оскорбление лакедемонян элеянами. Тщетные переговоры в Коринфе (49—50). Зимняя кампания. Поражение гераклеотов энианами и другими соседними народами (51). Тринадцатый год войны (52—56). Летняя кампания. Взятие Гераклеи беотянами. Деятельность Алкивиада в Пелопоннесе. Война между аргивянами и эпидаврянами (52—55). Зимняя кампания. Пререкания между лакедемонянами и афинянами (56). Четырнадцатый год войны (57—81). Летняя кампания. Война между аргивянами и лакедемонянами. Враждебные действия между Эпидавром и Аргосом (57—75). Зимняя кампания. Заключение договора и союза между лакедемонянами и аргивянами (76—79). Требование, предъявленное афинянам, удалиться из Пелопоннеса. Союз Пердикки с лакедемонянами и аргивянами. Союз мантинеян с лакедемонянами. Установление строгой олигархии в Сикионе. Падение демократии в Аргосе (80—81). Пятнадцатый год войны (82—83). Летняя кампания. Отпадение диев от Афин. Вступление лакедемонян в Ахайю. Восстановление демократии в Аргосе (82). Зимняя кампания. Поход лакедемонян против аргивян. Поход аргивян во флиунтскую землю. Афиняне блокируют македонское побережье (83). Шестнадцатый год войны (84—VI, 7). Летняя кампания. Начало враждебных действий со стороны афинян против Мелоса. Переговоры между афинянами и мелиянами. Осада Мелоса (84—114). Вторичный поход аргивян во флиунтскую землю. Аттический гарнизон в Пилосе захватывает большую добычу в области лакедемонян. Война коринфян с афинянами. Вылазка мелиян (115). Зимняя кампания. Политические преследования в Аргосе. Сдача мелиян афинянам и жестокая расправа победителей (116).

Шестая книга

Помыслы афинян о походе в Сицилию. Отступление автора о величине и населении Сицилии (1—5). Просьба эгестян о помощи у афинян (6). Поход лакедемонян в аргивскую землю. Опустошение афинянами из Мефоны страны Пердикки (7). Семнадцатый год войны (8—93). Летняя кампания. Посольство из Сицилии в Афинах. Решение афинян идти на Сицилию и назначение стратегами Алкивиада, Никия и Ламаха (8). Речь Никия (9—14). Речь Алкивиада (15—18). Противодействие со стороны Никия и вторая речь его (19—23). Сборы афинян к походу (24—26). Повреждение герм. Возбуждение умов в Афинах. Прикосновенность к делу Алкивиада (27—29). Великолепие афинского войска, выступавшего в поход (30—32). Совещание сиракусян по случаю наступления афинян. Речь Гермократа (33—34). Вмешательство Афинагора и речь его (35—40). Конец спорам между сиракусянами положил один из стратегов (41). Флот афинский у Керкиры (42—43). Переправа афинского войска через Ионийский залив к Регию (44). Приготовление сиракусян к отпору (45). Известия, полученные афинскими стратегами от передовых кораблей о положении дел в Сицилии. Совещания стратегов (46—49). Предварительные действия афинян в Сицилии (50—52). Отозвание Алкивиада в Афины по подозрению в кощунстве (53). Отступление автора о Писистратидах (54—59). Донос на Алкивиада и его бегство в Пелопоннес (60—61). Поход афинян на Гиккары. Попытка овладеть Гиблою (62). Зимняя кампания. Первое нападение афинян на Сиракусы (63—71). Речь Гермократа к сиракусянам и отправка послов в Коринф и Лакедемон (72—73). Зимовка афинян у Накса и отправка ими триеры в Афины (74). Поход сиракусян к Катане (75). Посольство афинян и сиракусян в Камарине. Речь Гермократа и Евфема (76—87). Решение камаринян. Способ действия афинян по отношению к сикулам и другим народам. Решение афинян перенести стоянку кораблей в Катану. Приготовления к нападению на Сиракусы. Сиракусские послы в Лакедемоне и Коринфе (88). Речь Алкивиада в народном собрании в Лакедемоне (89—92). Решение лакедемонян помогать сиракусянам и назначение Гилиппа в Сицилию. Решение афинян послать в Сицилию деньги и конницу (93). Восемнадцатый год войны (94—VII, 18). Летняя кампания. Поход афинян на Мегары Гиблейские, Кенторипы и другие города (94). Враждебные действия между лакедемонянами и аргивянами. Междоусобные распри в Феспиях (95). Осада Сиракус афинянами (96—103). Прибытие Гилиппа в Тарант (104). Вторжения лакедемонян в Арголиду, афинян в Лаконику (105).

Седьмая книга

Прибытие Гилиппа в Сицилию и занятие им Лабдала (1—3). Сооружение укреплений сиракусянами на Эпиполах, афинянами на Племмирии. Два сухопутных сражения (4—6). Прибытие коринфских, ампракиотских и левкадских кораблей в Сиракусы и дальнейшие приготовления сиракусян к войне (7). Обращение Никия за помощью в Афины (8). Поход Еветиона и Пердикки на Амфиполь (9). Зимняя кампания. Письмо Никия к афинянам и постановление афинян. Назначение Евримедонта и Демосфена (10—16). Снаряжение Демосфеном второй большой экспедиции. Отправка афинских кораблей против коринфян (17). Сборы лакедемонян к вторжению в Аттику и к укреплению Декелей (18). Девятнадцатый год войны (19—VIII, 6). Летняя кампания. Оккупация Декелей лакедемонянами. Отправка ими, беотянами, коринфянами и сикионянами свежих войск в Сицилию (19). Отправка афинского флота в Пелопоннес и Сицилию (20). Увещания Гилиппа и Гермократа, обращенные к сиракусянам, и действия сиракусян против афинян (21—24). Заботы сиракусян о новых подкреплениях (25). Действия Демосфена и Харикла у Эпидавра Лимерского подле Кифер (26). Прибытие в Афины и отсылка фракийских наемников. Финансовый кризис в Афинах (27—28). Разгром фракийскими наемниками Микалесса (29). Поражение, нанесенное им фивянами (30). Демосфен и Евримедонт в водах Акарнании (31). Помощь сикулов, мессапиев и метапонтян афинянам, помощь гелеян и большей части сицилийцев сиракусянам, нейтралитет Акраганта. Демосфен и Евримедонт в Фуриях (32— 33). Морская битва между афинянами и пелопоннесцами подле Эринея (34). Демосфен и Евримедонт в окрестностях Регия (35). Битвы между афинянами и сиракусянами (36—41). Прибытие Демосфена и Евримедонта в Сиракусы (42). Ночная битва и поражение афинян (43—45). Обращение сиракусян к Акраганту и за новой помощью к сицилийцам (46). Совещание афинских стратегов, мнения Демосфена и Никия (47—49). Намерение Никия отступить от Сиракус. Лунное затмение (50). Решимость сиракусян не выпустить афинян из Сицилии (51). Морская и сухопутная битвы. Поражение афинян. Смерть Евримедонта. Уныние афинян (52—55). План сиракусян запереть афинян в гавани (56). Перечисление союзников обеих воюющих сторон (57—58). Закрытие выхода из большой гавани (59). Решимость афинян покинуть материковые укрепления и дать морскую битву (60). Речь Никия (61—64). Приготовления сиракусян к битве. Речь сиракусских стратегов и Гилиппа (65—68). Новое воззвание Никия (69). Генеральная морская битва. Поражение афинян (70—71). Напрасные сборы афинян к отступлению по суше (72—74). Отступление афинян. Упадок духа в войске (75). Усилия Никия ободрить войско. Речь Никия (76—77). Попытки афинян овладеть Акрейской скалой (78—79). Ночной поход Никия и Демосфена. Паника в афинском войске (80). Сдача Демосфена сиракусянам. Переправа Никия через Эриней (81—82). Последние стычки афинян с сиракусянами. Сдача Никия Гилиппу (83—85). Казнь Никия и Демосфена. Страдания афинян в плену. Значение сицилийской катастрофы (86—87).

Восьмая книга

Настроение афинян после сицилийской катастрофы и решимость продолжать борьбу (1). Зимняя кампания. Общее возбуждение эллинов и надежды пелопоннесцев (2). Поход Агида против этеян и фтиотидских ахеян. Решение лакедемонян построить флот. Вооружения афинян (3—4). Обращение евбеян, лесбосцев, хиосцев, эрифреян к лакедемонянам. Посольство Тиссаферна и Фарнабаза в Лакедемоне. Хлопоты Алкивиада за хиосцев и эрифреян (5—6). Двадцатый год войны (7—60). Летняя кампания. Первая экспедиция лакедемонян на Хиос и действия афинян против Хиоса (7—11). Отправка лакедемонских кораблей к Ионии по совету Алкивиада. Возвращение пелопоннесских кораблей из Сицилии. Отпадение от Афин Хиоса, Эрифр и Клазомен (12—14). Постановление афинян о запасной тысяче талантов и об усилении вооружения (15). Восстание Теоса, Милета (16—17). Первый договор между лакедемонянами и персидским царем (18). Враждебные афинянам действия хиосцев. Восстание Лебеда и Эр (19). Назначение Астиоха навархом лакедемонян. Действия афинян против Теоса и Эр (20). Народное восстание на Самосе против олигархии. Дарование Самосу независимости (21). Неудача хиосцев и Астиоха на Лесбосе. Усмирение Клазомен афинянами (22—23). Высадка афинян в области Милета. Враждебные действия афинского флота против Хиоса. Благосостояние хиосцев. Желание некоторой части хиосцев вернуться к афинянам (24). Безуспешный поход афинян и аргивян к Милету (25—27). Взятие Иаса пелопоннесцами, выдача ими Аморгеса и укрепления Тиссаферну, Педарит на Хиосе, Филипп в Милете (28). Зимняя кампания. Двусмысленное поведение Тиссаферна относительно пелопоннесцев (29). Часть афинского флота отправляется от Самоса к Хиосу и Милету (30). Тщетная попытка пелопоннесцев взять Птелей, Клазомены и Киму (31). С целью отложиться от афинян, лесбосцы сносятся с Астиохом (32—33). Афиняне на пути от Самоса к Хиосу застигнуты бурею (34). Неудачная попытка афинян покорить восставший Книд (35). Второй договор между лакедемонянами и персидским царем (36—37). Смерть Феримена. Высадка афинян на Хиосе и укрепление Дельфиния. Наступление на Милет (38). Отправка флота из Пелопоннеса с Антисфеном и одиннадцатью спартанцами в Геллеспонт (39). Нежелание Астиоха помогать хиосцам. Прибытие Астиоха к Книду. Поражение афинян (40—42). Афинский флот соединяется у Самоса. Разлад между лакедемонянами и Тиссаферном (43). Отпадение Родоса от Афин при содействии пелопоннесцев (44). Переход Алкивиада к Тиссаферну и совет его поддерживать равновесие сил в Элладе (45—46). Алкивиад подготовляет себе возвращение в Афины (47). Заговор на Самосе, направленный к возвращению Алкивиада и ниспровержению демократии в Афинах. Донос Фриниха Астиоху на Алкивиада. Усилия Алкивиада расположить Тиссаферна в пользу афинян. Успешные действия Писандра в Афинах в пользу установления олигархии (48—54). Нападение афинян на Родос и Хиос (55). Безуспешные переговоры Писандра с Тиссаферном и Алкивиадом (56). Третий договор между лакедемонянами и персидским царем (57—59). Взятие Оропа беотянами при содействии эретриян. Прибытие пелопоннесцев от Родоса к Милету (60). Двадцать первый год войны (61—109). Летняя кампания. Отправка Деркилида из Лакедемона на Геллеспонт. Нерешительная битва между хиосцами и афинянами (61). Восстание Абида и Лампсака. Покорение Лампсака афинянами (62). Неудачные действия Астиоха против афинского флота. Установление олигархии Писандром и его сообщниками сначала на Самосе, потом в Афинах. Правление ‘четырехсот’ (63—71). Провозглашение демократии на Самосе под влиянием Леонта, Диомедонта, Фрасибула и Фрасилла (72—77). Недовольство пелопоннесцев в Милете Астиохом и Тиссаферном. Удаление Астиоха к Микале и возвращение в Милет (78—79). Отправка пелопоннесцами Фарнабазу сорока кораблей. Отпадение Византия (80). Возвращение Алкивиада на Самос. Избрание его в стратеги, его успешное противодействие нападению войска на Афины, затем отправка его к Тиссаферну (81—82). Восстание пелопоннесцев в Милете против Астиоха (83—84). Прибытие наварха Миндара на место Астиоха (85). Послы от ‘четырехсот’ на Самосе. Решительное обращение к ним Алкивиада. Услуга Алкивиада отечеству (86). Удаление Тиссаферна в Аспенд будто бы за финикийским флотом. Алкивиад следует за ним (87—88). Противодействие правлению ‘четырехсот’ (89—93). Возмущение Евбеи при содействии пелопоннесского флота (94—96). Низвержение ‘четырехсот’ и установление правления пяти тысяч. Переход Энои в руки беотян (97—98). По приглашению Фарнабаза пелопоннесский флот отправляется на Геллеспонт. Афиняне собирают свой флот у Элеунта (99—103). Поражение пелопоннесцев в битве при Киноссемате (104—106). Покорение восставшего Кизика афинянами (107). Возвращение Алкивиада на Самос. Поход на Галикарнасс и Кос (108). Тиссаферн направляется на Геллеспонт и останавливается прежде всего в Эфесе (109).

ИСТОРИЯ

ПЕРВАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

Фукидид афинянин написал историю войны между пелопоннесцами и афинянами, как они вели ее друг против друга. Приступил он к труду своему тотчас с момента возникновения войны в той уверенности, что война эта будет войною важною и самою достопримечательною в сравнении со всеми предшествовавшими. Заключал он так из того, что обе воюющие стороны вполне к ней подготовлены, а также из того, что прочие эллины, как он видел, стали присоединяться то к одной, то к другой стороне, одни немедленно, другие после некоторого размышления. Действительно, война эта вызвала величайшее движение среди эллинов и некоторой части варваров, да и, можно сказать, среди огромного большинства всех народов. То, что предшествовало этой войне и что происходило в еще более ранние времена, невозможно было за давностью времени исследовать с точностью. Все же на основании свидетельств, при помощи которых мне удается проникнуть с достоверностью в очень далекое прошлое, я заключаю, что тогда не случилось ничего важного ни в области военных событий, ни в каком-либо ином отношении.
По-видимому, страна, именуемая ныне Элладою, прочно заселена не с давних пор. Раньше происходили в ней переселения, и каждый народ легко покидал свою землю, будучи тесним каким-либо другим, всякий раз более многочисленным народом. Дело в том, что при отсутствии торговли и безопасных взаимных сношений как на суше, так и на море, каждый возделывал свои поля лишь настолько, чтобы было на что жить, никто не имел избытка в средствах, не культивировал землю, потому что неизвестно было, когда нападет на него другой и, пользуясь беззащитностью его жилища, отнимет у него имущество, к тому же каждый рассчитывал, что везде можно будет добыть себе необходимое дневное пропитание. Вот почему все легко снимались с места, и вследствие этого же ни у кого не было ни больших сильных городов, ни вообще каких бы то ни было приспособлений для обороны. Всегда перемене населения подвергались преимущественно наилучшие земли Эллады, именно области, называемые теперь Фессалией и Беотией, также большая часть Пелопоннеса, кроме Аркадии, наконец, все плодороднейшие области остальной Эллады. Но если благодаря плодородию почвы могущество некоторых племен и возрастало, то, порождая внутренние распри, ведшие их к гибели, оно вместе с тем еще скорее вызывало посягательства на себя со стороны иноплеменников. Напротив, Аттика по причине скудости почвы с самих давних времен не испытывала внутренних переворотов и всегда занята была одним и тем же населением. Весьма важным подтверждением этой мысли служит и то, что в остальных частях Эллады население вследствие иммиграции увеличивалось не в одинаковой степени с Аттикой. Объясняется это тем, что вытесняемые войною или междоусобицами самые могущественные обитатели из прочей Эллада удалялись к афинянам, так как те сидели на земле крепко, и, становясь тотчас гражданами Аттики, уже с давней поры сделали государство еще большим по количеству населения, так что впоследствии, когда в Аттике не оказалось достаточно земли, афиняне отправили колонии даже в Ионию.
Точно так же следующее обстоятельство служит для меня преимущественным указанием на бессилие древних обитателей Эллады: до Троянской войны она, очевидно, ничего не совершила общими силами. Мне даже кажется, что Эллада во всей своей совокупности не носила еще этого имени, что такого обозначения ее вовсе и не существовало раньше Эллина, сына Девкалиона, но что названия ей давали по своим именам отдельные племена, преимущественно пеласги. Только когда Эллин и его сыновья достигли могущества в Фтиотиде {Южная часть Фессалии.} и их стали призывать на помощь в остальные города, только тогда эти племена одно за другим, и то скорее вследствие взаимного соприкосновения друг с другом, стали называться эллинами, хотя все-таки долгое время название это не могло вытеснить все прочие. Об этом свидетельствует лучше всего Гомер. Он жил ведь гораздо позже Троянской войны и, однако, нигде не обозначает всех эллинов, в их совокупности, таким именем, а называет эллинами только тех, которые вместе с Ахиллом прибыли из Фтиотиды, — они-то и были первыми эллинами, — других же Гомер в своем эпосе называет данаями, аргивянами и ахейцами. {Илиада. II. 684 сл.} Точно так же Гомер не употребляет и имени варваров, потому, мне кажется, что сами эллины не обособились еще под одним именем, противоположным названию варваров. Итак, эллины, жившие отдельно по городам, понимавшие друг друга и впоследствии названные все общим именем, до Троянской войны, по слабости и отсутствию взаимного общения, не совершили ничего сообща. Да и в этот-то поход они выступили вместе уже после того, как больше освоились с морем.
Минос раньше всех, как известно нам по преданию, приобрел себе флот, овладел большею частью моря, которое называется теперь Эллинским, {Т. е. Эгейским.} достиг господства над Кикладскими островами и первый заселил большую часть их колониями, причем изгнал карийцев и посадил правителями собственных сыновей. Очевидно также, что Минос старался, насколько мог, уничтожить на море пиратство, чтобы тем вернее получать доходы. В древности эллины и те из варваров, которые жили на материке близ моря, а равно все обитатели островов, обратились к пиратству с того времени, как стали чаще сноситься друг с другом по морю. Во главе их становились лица наиболее могущественные, которые и поддерживали пиратство ради собственной корысти и для доставления пропитания слабым. Нападая на неукрепленные города, состоящие из отдельных селений, они грабили их и большею частью так добывали себе средства к жизни. Тогда занятие это не считалось еще постыдным, скорее, приносило даже некоторую славу. Доказательство этого представляют еще и теперь те из обитателей материка, у которых ловкость в этом деле пользуется почетом, а также древние поэты, везде предлагающие пристающим к берегу людям один и тот же вопрос: не разбойники ли они? {Ср.: Одиссея. III. 71 сл. Гимн к Аполлону. 453.} так как ни те, которых спрашивают, не считают занятие это недостойным, ни те, которым желательно это узнать, не вменяют его в порок. Впрочем, жители грабили друг друга и на суше, во многих же частях Эллады и до сих пор практикуется старинный способ жизни, именно у локров озольских, этолян, акарнанов и у обитателей пограничного с ними материка. {Ср.: III. 101.} Самый обычай ношения с собою оружия сохранился у этих материковых народов от старинного занятия их разбоем. Дело в том, что жители всей Эллады ходили тогда вооруженными: жилища не были защищены, пути сообщения не безопасны, что и ввело в обычай жить с оружием, как живут варвары. Те части Эллады, в которых ведут еще и теперь такой образ жизни, свидетельствуют о существовании некогда подобных обычаев у всех эллинов. Из их числа афиняне первые сняли с себя оружие и благодаря вольному образу жизни перешли к большей роскоши, среди них старшие из числа богатых вследствие склонности к изнеженности только недавно перестали носить льняные хитоны и укреплять себе волосы на голове в кробил с помощью золотых цикад. Поэтому-то и старшие из ионян, по родству своему с афинянами, долго удерживали у себя такой же убор. С другой стороны, лакедемоняне первые стали носить скромное одеяние нынешнего образца, и вообще у них люди более зажиточные в образе жизни очень приблизились к народной массе. Лакедемоняне же первые, сняв с себя одежду и выступив обнаженными в присутствии других, жирно умащивали себя маслом при гимнастических упражнениях. А в прежнее время на Олимпийских состязаниях борцы состязались с поясом вокруг детородных частей и только немного лет назад перестали надевать его. Впрочем, еще и теперь у тех варваров, преимущественно азиатцев, которые устраивают состязания в кулачном бою и в борьбе, последние происходят в поясах. Можно было бы указать и на многое другое в образе жизни древних эллинов, чем они походили на нынешних варваров.
Все города, основанные в последнее время, когда мореплавание получило уже большее развитие, а средства имелись в большом избытке, обводились стенами и строились непосредственно на морских берегах, кроме того, в видах торговли и для ограждения себя от соседей, все старались занимать перешейки. Напротив, древние города как на островах, так и на суше вследствие долго державшегося пиратства большею частью были построены вдали от моря, потому что и жители этих городов грабили друг друга так же, как и все береговые жители, хотя бы и не занимавшиеся мореплаванием, и до сих пор города эти расположены внутри материка. Ничуть не меньше занимались разбоем и островитяне, именно карийцы и финикяне, заселившие большинство островов. Вот доказательство этого: когда афиняне во время этой войны {Под ‘этою’ войною у Фукидида разумеется здесь и в других местах описываемая им Пелопоннесская война в различных ее стадиях.} очищали Делос {См.: III. 104.} и удалили все гробницы, бывшие на острове, то больше половины погребенных в них покойников оказались карийцами, их признали по вооружению, положенному вместе с ними в могилы, и по способу погребения, до сих пор существующему. С образованием флота Миноса взаимные сношения на море усилились, потому что Минос очистил острова от разбойников и тогда же заселил большинство их колонистами. Кроме того, приморские жители владели еще большими средствами и потому крепче сидели на местах, а некоторые, разбогатев, оградили себя стенами. Стремление к наживе вело к тому, что более слабые находились в рабстве у более сильных, тогда как более могущественные, опираясь на свои богатства, подчиняли себе меньшие города. В таком состоянии эллины находились довольно долго, прежде чем они выступили в поход против Трои.
Мне кажется, Агамемнон собрал свое войско не столько потому, что принудил к этому походу женихов Елены, связанных клятвою с Тиндареем, сколько потому, что выдавался над современниками своим могуществом. К тому же лица, получившие от предков самые достоверные предания о судьбах Пелопоннеса, рассказывают, что Пелоп приобрел силу благодаря прежде всего большому богатству, с которым он явился из Азии к людям бедным. Потому он и назвал страну своим именем, хотя и был пришельцем. Впоследствии потомкам его посчастливилось еще больше, именно: когда в Аттике пал от руки Гераклидов Еврисфей, поручивший при отправлении на войну Микены и власть Атрею как родственнику — Атрей был его дядею с материнской стороны, — случилось так, что последний из-за убийства Хрисиппа бежал от отца. Между тем Еврисфей все не возвращался. Тогда Атрей получил царскую власть над Микенами и над всеми землями, которыми правил Еврисфей, согласно желанию самих микенян: они боялись Гераклидов, а Атрей представлялся им могущественным и вместе с тем успел угодить народной массе. Таким-то образом Пелопиды стали могущественнее потомков Персея. Все это достояние, по-видимому, получил Агамемнон, сверх того, он значительно превосходил всех прочих морскими силами и потому собрал войско в поход не столько вследствие расположения к себе, сколько действуя страхом. Очевидно, сам Агамемнон явился под Трою с наибольшим числом кораблей, а также доставил корабли для аркадян, о чем свидетельствует Гомер, {Илиада. II. 576 сл.} если только на свидетельство его можно полагаться. И в рассказе о передаче скипетра Гомер {Илиада. II. 101-108.} сказал об Агамемноне, что он ‘владычествует над многими островами и над всем Аргосом’. Действительно, живя на материке, Агамемнон не имел бы власти над островами, за исключением ближайших (этих же не могло быть много), если бы у него вовсе не было флота. По Троянскому походу следует представлять себе состояние Эллады в предшествовавшее время. Если бы из того обстоятельства, что Микены были малы или что какой-нибудь из тогдашних городов оказывается теперь незначительным, кто-нибудь стал относиться с недоверием к тому, что Троянский поход был действительно столь грандиозен, как изображают его поэты и как установилось о нем предание, то такое недоверие было бы недостаточно обоснованным. Предположим, что город лакедемонян {Спарта.} был бы разорен и от него уцелели бы только святилища да фундаменты строений, при таких условиях, полагаю, у наших потомков по прошествии долгого времени возникло бы сильное сомнение в том, что могущество лакедемонян соответствовало их славе. Между тем они владеют двумя пятыми Пелопоннеса, имеют гегемонию над всем им и над множеством союзников за его пределами. Тем не менее город лакедемонян мог бы показаться ниже присущего ему значения, так как он не был объединен путем синэкизма, в нем нет пышных храмов и строений, но, по древнему обычаю Эллады, он состоит из селений. Напротив, если бы той же участи, что Спарта, подверглись афиняне, то по наружному виду их города могущество их могло бы показаться вдвое большим, сравнительно с действительностью. Итак, в указанном случае следует верить преданию и, считаясь более с могуществом городов, нежели с внешним видом их, допускать, что Троянский поход был самым грандиозным из всех предшествовавших, хотя и уступал нынешним, конечно, если можно и здесь сколько-нибудь доверять поэзии Гомера, который как поэт, разумеется, преувеличил и приукрасил поход. Однако даже и в таком виде он оказывается слишком незначительным. В самом деле, Гомер повествует, {Илиада. II. 510. 719.} что из числа тысячи двухсот кораблей на беотийских было по ста двадцати человек, а на кораблях Филоктета — по пятидесяти, указывая этим, как мне кажется, на самые большие и самые малые корабли, по крайней мере, в списке кораблей о величине других не упоминается. Что все гребцы были в то же время и воинами, видно по кораблям Филоктета: все гребцы их, по Гомеру, были стрелками из луков. Невероятно, чтобы, исключая царей и высших должностных лиц, низшие корабельные слуги отплыли в большом числе вместе с воинами, тем более, что им предстояло переплывать море с военными принадлежностями, да и суда их были не палубные, а, скорее, по древнему способу, сооружены, как суда пиратские. Итак, если принять во внимание среднюю величину между самыми большими и самыми малыми кораблями, окажется, что эллинов явилось под Трою немного, даром что воинов посылала вся Эллада сообща. Причиною этого была не столько малочисленность населения, сколько отсутствие у него материальных средств. Из-за скудости провианта эллины выступили с меньшим войском, таким только, какое, по их расчетам, могло содержаться во время войны на добываемые на войне средства. По прибытии к Трое эллины одержали победу в сражении, — это несомненно, потому что иначе они не могли бы возвести укреплений подле своей стоянки. Однако и под Троей эллины, очевидно, употребили в дело не все свое войско, а стали заниматься земледелием на Херсонесе и разбоем по недостатку средств к жизни. Главным образом вследствие этой раздробленности эллинов троянцы и могли оказывать им сопротивление в течение десяти лет, каждый раз будучи равносильны остающимся на месте неприятелям. Напротив, если бы жизненных припасов эллины взяли с собою в изобилии, если бы они не занимались грабежом и обработкою земли и вели войну непрерывно общими силами, они легко одержали бы победу в открытом сражении и овладели бы городом: они давали ведь отпор неприятелю, и не будучи все в сборе, а действуя только с тою частью войска, какая каждый раз бывала налицо. Поэтому если бы они приналегли на осаду, то взяли бы Трою и скорее и с меньшим трудом. Однако вследствие недостатка материальных средств не только предприятия, предшествовавшие Троянской войне, были незначительны, но и эта война, самая замечательная из всех происходивших раньше, оказывается в действительности не столь значительною, как рисует ее молва и установившееся ныне через поэтов предание. Даже и после Троянской войны в Элладе все еще происходили перемещения жителей и новые заселения, так что страна не знала покоя и потому не преуспевала. Возвращение эллинов из-под Илиона замедлилось, что повело к многочисленным переменам: в государствах возникали большею частью междоусобицы, вследствие которых изгнанники стали основывать новые города. Так, на шестидесятом году по взятии Илиона нынешние беотяне, вытесненные фессалийцами из Арны, заселили теперешнюю Беотию, прежде именовавшуюся Кадмейской землей (впрочем, отряд беотян и раньше еще жил в этой области, часть их и отправилась в поход на Илион). {Илиада. II. 494.} На восьмидесятом году доряне вместе с Гераклидами овладели Пелопоннесом. Лишь много времени спустя и то с трудом Эллада прочно успокоилась, в ней не было больше передвижений, и эллины стали высылать колонии: афиняне заселили тогда Ионию и большинство островов, пелопоннесцы — большую часть Италии, {Южной.} Сицилии {Ср.: VI. 3—5.} и некоторые местности в остальной Элладе. Все эти заселения имели место после Троянской войны.
В то время как Эллада становилась могущественнее, богатела еще больше прежнего, в государствах вследствие увеличения их материального достатка большею частью стали возникать тирании (раньше там была наследственная царская власть с определенными привилегиями), эллины начали снаряжать флоты и больше прежнего стремились к обладанию морем. Говорят, коринфяне первые усвоили морское дело ближе всего к теперешнему его образцу, и первые в Элладе триеры сооружены были в Коринфе. По-видимому, и для самиян коринфский кораблестроитель Аминокл сколотил четыре судна, с того времени, как он прибыл к самиянам, до окончания этой войны прошло по меньшей мере триста лет. Древнейшая морская битва, насколько мы знаем, была у коринфян с керкирянами, от этой битвы до того же времени {Т. е. до окончания этой войны.} прошло
5 не менее двухсот шестидесяти лет. Коринф расположен был на перешейке, и потому с древнейших времен там находился рынок. А так как в старину эллины, жившие в Пелопоннесе и за его пределами, сносились друг с другом больше сухим путем, нежели морем, и сношения эти совершались через Коринф, то коринфяне разбогатели, что видно и из древних поэтов: они прозвали Коринф богатым. Когда эллины стали ходить по морям больше, коринфяне, заведя флот, обратились к уничтожению морских разбоев и, представляя для эллинов рынок, усилили свой город притоком богатств в него по обоим путям. У ионян {Малоазийских.} флот появляется гораздо позже, в царствование Кира (560—529 гг.), первого царя персов, и сына его Камбиса (529—522 гг.). В войну с Киром ионяне некоторое время были господами на своем море. {Т. е. Эгейском.} Тиран Самоса в царствование Камбиса Поликрат также имел сильный флот, подчинил своей власти различные острова, между прочим завладел Ренеей, которую посвятил Аполлону Делосскому. Наконец фокеяне, населяющие Массалию (600 г.), {Теперь Марсель.} побеждали в морских сражениях карфагенян. Таковы были наиболее значительные морские силы. Хотя флоты эти образовались много поколений спустя после Троянской войны, однако, как и в то время, они заключали в себе, по-видимому, мало триер, состоя все из пентеконтер и длинных судов. Незадолго до Персидских войн и смерти Дария (485 г.), который был царем персов после Камбиса, появилось очень много триер у сицилийских тиранов и у керкирян. Это были значительные флоты в Элладе, составившиеся в последнее время перед походом Ксеркса. Эгиняне же, афиняне и некоторые другие эллины располагали ничтожным количеством судов, и то большею частью пентеконтер. Флот появился у афинян поздно, с того времени, как Фемистокл убедил афинян во время их войны с эгинянами (488/487 г.) и ввиду ожидаемого вторжения варваров соорудить корабли, на этих кораблях афиняне и сразились на море. {При Саламине в 480 г.} Впрочем, и эти корабли не были еще вполне палубными.
Вот каковы были морские силы эллинов в древнее время и каковы они стали впоследствии. Все же эллины, которые обратили внимание на развитие морского дела, приобрели довольно значительную силу частью благодаря притоку денежных средств, частью путем владычества над другими эллинами. Во время морских походов они покоряли острова, особенно те из эллинов, которые не имели в достаточном количестве собственной земли. Напротив, такой сухопутной войны, которая привела бы к возникновению какой-либо сильной державы, не было ни одной. Все войны, какие были, происходили каждый раз только между соседями, походов в чужие земли, далеко от родины, с завоевательными целями эллины не предпринимали. Дело в том, что к сильнейшим государствам более слабые не примыкали на положении подчиненных, с другой стороны, и сами эллины не совершали общих походов на равных для всех условиях, а каждый предпочитал вести войну с соседями самолично. Лишь давно, во время войны, происшедшей между халкидянами и эретриянами, и остальные эллины разделились, вступив в союз с тою или другою из воюющих сторон. Для разных эллинов существовали в различных местах препятствия к усилению. Между прочим, на ионян в то время, когда благосостояние их сильно возросло, обрушилось войною персидское царство с Киром во главе после покорения им Креса (548 г.) и всех земель по сю сторону реки Галиса до моря. Кир поработил города на материке, а впоследствии Дарий, опираясь на финикийский флот, подчинил себе и острова. Все тираны, бывшие в эллинских государствах, обращали свои заботы исключительно на свои интересы, на безопасность своей личности и на возвеличение своего дома. Поэтому при управлении государством они преимущественно, насколько возможно, озабочены были принятием мер собственной безопасности, ни одного замечательного дела они не совершили, кроме разве войн отдельных тиранов с пограничными жителями. Так, в течение долгого времени со всех сторон Эллада была задерживаема в своем развитии, не совершала общими силами ничего видного, и отдельные государства ее были слишком мало предприимчивы.
Афинские тираны и большинство тиранов остальной Эллады, и раньше того долго томившейся под властью тирании, были наконец, исключая тиранов сицилийских, низложены лакедемонянами. (Сам Лакедемон после заселения его дорянами, живущими теперь в этой области, очень долго, насколько мы знаем, страдал от внутренних волнений, однако с давних уже пор он управлялся благими законами и никогда не был под властью тиранов, в течение четырехсот с небольшим лет, протекших до окончания этой войны, лакедемоняне имеют одно и то же государственное устройство, благодаря этому они стали могущественны и организовали дела в остальных государствах.) Немного лет спустя после упразднения тирании в Элладе произошло при Марафоне сражение персов с афинянами (490 г.). На десятом году после этой битвы персы снова явились в Элладу с огромным войском с целью поработить ее. Когда над головою всех нависла великая опасность, лакедемоняне, опираясь на превосходство своих сил, стали во главе общеэллинского ополчения, а афиняне при наступлении персов решили покинуть свой город, собрали свое имущество, сели на корабли и, таким образом, сделались морским народом. Вскоре после отражения персов общими силами эллины, как те, что отложились от персидского царя, так и те, которые вместе воевали, распределились между афинянами и лакедемонянами. И те и другие, действительно, оказались наиболее могущественными: лакедемоняне сильны были на суше, афиняне на море. Взаимный союз между ними сохранился недолго. Вскоре разделенные враждою лакедемоняне и афиняне вместе со своими союзниками воевали друг против друга, {Ср.: I. 107-115.} а остальные эллины, в случае если им приходилось где-либо враждовать между собою, стали присоединяться или к афинянам, или к лакедемонянам. Поэтому со времени Персидских войн и до этой войны афиняне и лакедемоняне постоянно то заключали союз, то воевали или между собою, или с отпадавшими от них союзниками, при этом они усовершенствовались в военном деле, изощряясь среди опасностей, и приобрели большой опыт. Лакедемоняне пользовались гегемонией, не взимая дани со своих союзников, а заботясь только о том, чтобы, подобно им, и у союзников был олигархический строй управления. Афиняне, напротив, с течением времени, отобрали у союзных с ними государств, за исключением хиосцев и лесбосцев, {M. 1161.} корабли и обложили всех союзников денежною данью. Оттого ко времени этой войны боевая подготовка афинян была значительнее, нежели в пору высшего процветания их союза, когда последний не был еще обессилен.
Вот какова была древность по моим изысканиям, хотя и трудно положиться на относящиеся сюда, безразлично каковы бы они ни были, свидетельства. Дело в том, что люди перенимают друг от друга предания о прошлом, хотя бы оно относилось к их родине, одинаково без всякой критики. Так, например, большинство афинян полагает, что Гиппарх пал от руки Гармодия и Аристогитона (514 г.), в то время как он был тираном, они не знают того, что правителем тогда был Гиппий как старший из сыновей Писистрата, что Гиппарх и Фессал были его братья, что в день заговора в решительный момент Гармодий и Аристогитон, возымев подозрение, будто кто-то из сообщников их открыл уже кое-что Гиппию и что тот, следовательно, предупрежден, не тронули его, однако, желая сделать хоть что-нибудь решительное прежде, чем схватят их, они умертвили Гиппарха, занятого устройством Панафинейской процессии, встретив его подле так называемого Леокория. Точно так же и прочие эллины неправильно представляют себе многие иные события, даже современные, не изглаженные из памяти временем. Например, думают, будто лакедемонские цари подают каждый по два голоса, а не по одному, и будто у них есть Питанатский лох, какового никогда и не существовало. Столь мало большинство людей озабочено отысканием истины и охотнее принимает готовые мнения. И все же не ошибется тот, кто рассмотренные мною события признает, скорее всего, в том виде, в каком я сообщил их на основании упомянутых свидетельств, кто в своем доверии не отдаст предпочтения ни поэтам, воспевшим эти события с преувеличениями и прикрасами, ни прозаикам, сложившим свои рассказы в заботе не столько об истине, сколько о приятном впечатлении для слуха: ими рассказываются события, ничем не подтвержденные и за давностью времени, когда они были, превратившиеся большею частью в невероятное и сказочное. Пусть знают, что события мною восстановлены с помощью наиболее достоверных свидетельств, настолько полно, насколько это позволяет древность их. Хотя люди, пока воюют, считают всегда каждую в данный момент войну важнейшею, а по окончании ее больше восхищаются стариною, тем не менее эта война окажется важнее прежних, если судить по имевшим в ней место событиям. Что касается речей, произнесенных отдельными лицами или в пору приготовления к войне, или во время уже самой войны, то для меня трудно было запомнить сказанное в этих речах со всею точностью, как то, что я слышал сам, так и то, что передавали мне с разных сторон другие. Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного. Что же касается имевших место в течение войны событий, то я не считал согласным со своею задачею записывать то, что узнавал от первого встречного, или то, что я мог предполагать, но записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований относительно каждого факта, в отдельности взятого. Изыскания были трудны, потому что очевидцы отдельных фактов передавали об одном и том же неодинаково, но так, как каждый мог передавать, руководствуясь симпатией к той или другой из воюющих сторон или основываясь на своей памяти. Быть может, изложение мое, чуждое басен, покажется менее приятным для слуха, зато его сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем и могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде. Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки.
Из прежних событий самое важное — Персидские войны. Тем не менее и они решены были быстро двумя морскими и двумя сухопутными сражениями. Напротив, эта война затянулась надолго, и за время ее Эллада испытала столько бедствий, сколько не испытывала раньше в равный промежуток времени. Действительно, никогда не было взято и разорено столько городов частью варварами, частью самими воюющими сторонами (в некоторых городах после завоевания их переменилось даже население), не было столько изгнаний и смертоубийств, вызванных или самою войною, или междоусобицами. Что рассказывается о прошлом на основании преданий и на деле подтверждается слишком редко, то стало теперь несомненным: землетрясения, охватившие разом и с ужасною силою огромную часть земли, солнечные затмения, случавшиеся чаще сравнительно с тем, как передают по памяти о прежних временах, потом засухи и как их следствие жестокий голод, наконец, заразная болезнь, причинившая величайшие беды и унесшая немало людей. Все это обрушилось зараз вместе с этой войной. Начали войну афиняне и пелопоннесцы нарушением тридцатилетнего мира, который был заключен между ними после покорения Евбеи (446/445 г.). Чтобы в будущем кто-нибудь не стал доискиваться, откуда возникла у эллинов такая война, я предварительно изложил распри и причины, вследствие которых мир был нарушен. Истиннейший повод, хотя на словах и наиболее скрытый, состоит, по моему мнению, в том, что афиняне своим усилением стали внушать опасения лакедемонянам и тем вынудили их начать войну. Что же касается тех причин, о которых с обеих сторон говорилось открыто и которые привели к нарушению мира и возникновению войны, то они заключались в следующем.
Есть в Ионийском заливе на правой стороне от входа в него город Эпидамн. {Теперь Дураццо.} В окрестностях его живут варвары тавлантии иллирийского племени. Город основали керкиряне, вождем же колонии был сын Эратоклида Фалий (627 г.), по происхождению коринфянин, из потомков Геракла, согласно древнему обычаю приглашенный из метрополии. {Т. е. из Коринфа, так как Керкира была его колонией.} В числе колонистов были также некоторые коринфяне и остальные доряне. С течением времени эпидамняне усилились, и город стал многолюдным. Однако, говорят, вследствие долголетних междоусобных распрей они потерпели урон от какой-то войны с соседними варварами и лишились могущества. Наконец, перед самым началом этой войны демократия Эпидамна изгнала олигархов из города, а последние вместе с варварами стали грабить оставшихся в городе жителей и с суши, и с моря. Оставшиеся в городе эпидамняне, находясь в угнетенном положении, отправляли послов в Керкиру, как свою метрополию, с просьбою не оставить их без внимания в их бедственном положении, примирить с изгнанниками и положить конец войне с варварами. Вот о чем просили послы, расположившись в качестве умоляющих в храме Геры. Однако керкиряне не вняли их мольбам, но отпустили послов ни с чем. Узнав, что от Керкиры не будет им никакой защиты, эпидамняне были в затруднении, как им уладить создавшееся положение. Поэтому они отправили в Дельфы послов вопросить бога: не передать ли им свой город коринфянам как основателям колонии и не попытаться ли получить от них какую-нибудь защиту. Бог дал послам ответ: передать город коринфянам и признать их главенство. Согласно прорицанию эпидамняне явились в Коринф, передали колонию коринфянам, причем указывали, что основателем колонии был коринфянин, и сообщили изречение оракула. Они просили не допускать их до погибели, но защитить их. Коринфяне, по долгу справедливости, согласились подать помощь, считая, что Эпидамн столько же их колония, сколько и керкирян, а также вследствие ненависти к керкирянам за то, что те относились к ним пренебрежительно, хотя и были их колонистами. Так, керкиряне не посылали на Коринф на общие всенародные празднества установленных обычаем жертв, не предоставляли коринфянину первенствующей роли при жертвоприношениях, как поступали прочие колонии, и вообще относились к коринфянам презрительно. По своему материальному положению керкиряне были равны богатейшим эллинам того времени, в боевой подготовленности были могущественнее их. Они кичились иногда значительным превосходством своего флота, тем, что раньше Керкиру занимали феаки, славившиеся морским делом. Вот почему они прилагали и ранее большие заботы об устройстве флота и тогда были могущественны: при начале войны у них было сто двадцать триер. При всех упомянутых выше поводах к жалобам коринфяне с радостью занялись отправкою вспомогательного войска в Эпидамн, предлагали отправляться туда в качестве колонистов всякому желающему и послали гарнизон из ампракиотов, левкадян и собственных граждан. Путь свой они направили по суше через Аполлонию, колонию коринфян, из страха перед керкирянами, как бы те не помешали их переправе по морю. Между тем керкиряне были раздражены известием, что в Эпидамн прибыли колонисты и гарнизон, и что их колония передалась коринфянам. Они тотчас же вышли в море на двадцати пяти кораблях, потом выступили с другой эскадрой и с угрозами требовали от эпидамнян принять изгнанников обратно, дело в том, что изгнанники из Эпидамна явились на Керкиру и, ссылаясь на могилы {Своих предков, похороненных на Керкире.} и выставляя на вид родственные связи, просили вернуть их на родину. Керкиряне требовали также отослать гарнизон, присланный коринфянами, и новых колонистов. Эпидамняне не вняли ни одному из этих требований. Тогда керкиряне на сорока кораблях пошли на Эпидамн, имея при себе изгнанников, которых они желали снова водворить на родине, и прихватив с собою иллирийцев. Блокировав город, они объявили, что все желающие эпидамняне и находившиеся в Эпидамне чужестранцы могут безопасно удалиться, угрожая в противном случае поступить с ними как с неприятелями. Так как эпидамняне не послушали их, то керкиряне приступили к осаде города (лежал он на перешейке). Когда посланные из Эпидамна явились в Коринф с известием об осаде, коринфяне стали снаряжать войско и вместе с тем через глашатаев предлагали всем желающим отправляться в Эпидамн на жительство на равных и одинаковых условиях с прежними жителями и новыми колонистами, если же кто не решается отплыть тотчас, но желает все-таки участвовать в колонии, тому предлагалось оставаться в Коринфе со внесением пятидесяти коринфских драхм в качестве залога. Готовых отплыть и вносивших деньги нашлось много. Коринфяне просили также мегарян сопровождать со своим флотом колонистов на тот случай, если бы керкиряне вздумали задержать их на море. Мегаряне изъявили готовность отплыть вместе с ними на восьми кораблях, также палеяне из Кефаллении на четырех. Просили коринфяне и эпидаврян, они доставили пять кораблей, также гермионяне один, трозенцы два, левкадяне десять и ампракиоты восемь. У фивян и флиунтян коринфяне просили денег, у элейцев также денег и невооруженных кораблей. Самими коринфянами снаряжались тридцать кораблей и три тысячи гоплитов. Когда керкиряне узнали об этих приготовлениях, то вместе с лакедемонскими и сикионскими послами, которых они взяли с собою, явились в Коринф с требованием отозвать назад из Эпидамна и гарнизон и колонистов, как не имеющих никакого касательства к Эпидамну. Если же коринфяне на Эпидамн имеют какие-либо претензии, то они готовы предстать на суд перед пелопоннесскими государствами, выбранными по обоюдному соглашению: за кем суд признает колонию, те и будут ею владеть. Они изъявили также желание предоставить вопрос на решение Дельфийского оракула, лишь бы не доводить дела до войны. В противном случае, говорили керкиряне, коль скоро коринфяне действуют насилием, и они будут вынуждены искать себе помощи у союзников, нежелательных для себя, вообще у других, а не у тех, которых имеют теперь. {Т. е. не у пелопоннесцев, а у афинян, союза с которыми керкиряне не желали бы заключать, так как афиняне не одного с ними племени.} Коринфяне отвечали, что обсудят эти предложения, если керкиряне уведут от Эпидамна свои корабли и варваров, а пока жители Эпидамна находятся в осаде, им не к чему предоставлять свое дело на решение суда. Керкиряне возражали, что они готовы сделать это, если и коринфяне отзовут обратно своих людей из Эпидамна. Соглашались они и на то, чтобы обоим войскам оставаться на местах и до решения суда заключить перемирие. Коринфяне не шли ни на одно из этих предложений, когда же корабли их были вооружены и союзники явились, они предварительно послали глашатая к керкирянам с объявлением войны, потом вышли в море на семидесяти пяти кораблях с двумя тысячами гоплитов и направились к Эпидамну с намерением начать военные действия против керкирян. Флотом командовали сын Пеллиха Аристей, сын Каллия Калликрат и сын Тиманфа Тиманор, сухопутным войском — сын Евритима Архетим и сын Исарха Исархид. Когда коринфяне прибыли к Актию в Анакторийской земле, у входа в Ампракийский залив, там, где находился храм Аполлона, керкиряне послали вперед в лодке глашатая с требованием воздержаться от нападения на них, в то же время они сажали военную команду на свои корабли, скрепили скрепами старые, чтобы сделать их годными к плаванию, а остальные подремонтировали. Когда глашатай возвратился от коринфян без каких-либо мирных известий и восемьдесят керкирских кораблей снаряжены были войском (сорок кораблей керкирян заняты были осадою Эпидамна), тогда керкиряне направились против них в открытое море, выстроились в боевой порядок и дали сражение. Решительная победа одержана была керкирянами, причем они вывели из строя пятнадцать коринфских кораблей (435/434 г.). В тот же день керкирянам удалось и другое: осаждавшие Эпидамн принудили город к сдаче, причем было поставлено условие, что иноземцы будут проданы в рабство, коринфяне же будут находиться в оковах впредь до какого-либо последующего решения. После битвы керкиряне водрузили трофей на мысе Керкиры Левкимне, всех захваченных ими в морской битве пленных перебили, а коринфян заключили в оковы. Потом, когда вследствие понесенного поражения коринфяне и их союзники возвратились на своих кораблях домой, керкиряне стали господами всего тамошнего моря. {Т. е. Ионийского.} Затем они обратились против Левкады, колонии коринфян, опустошили ее землю и предали пламени корабельную верфь элейцев Киллену за то, что они дали коринфянам корабли и деньги. В течение очень долгого времени после этого морского сражения керкиряне владычествовали на море, нападали на союзников коринфян и наносили им ущерб, пока коринфяне в конце лета не отправили против них корабли и войско, так как союзники их бедствовали. Коринфяне расположились лагерем подле Актия и около Химерия, что в Феспротиде, для ограждения Левкады и прочих дружественных с ними городов. Со своей стороны керкиряне разбили лагерь у Левкимны, имея при себе флот и сухопутное войско. Ни одна сторона не переходила в наступление и, простояв так лето друг против друга, враги ввиду наступления зимы возвратились по домам.
Раздраженные войною с керкирянами, коринфяне в течение целого года (434/433 г.), последовавшего за битвой, и даже в следующем году, сооружали корабли и готовились к большой морской экспедиции, причем флот они собирали из Пелопоннеса, а гребцов нанимали также и из остальной Эллады. При известии о приготовлениях коринфян к войне керкиряне испугались и, так как они не состояли в союзе ни с кем из эллинов и не вписались в число союзников ни афинских, ни лакедемонских, то решили обратиться к афинянам и вступить в их союз или попытаться найти у них какую-либо помощь. Узнав об этом, коринфяне со своей стороны отправили послов в Афины (433/432 г.) из опасения, как бы присоединение афинского флота к керкирскому не помешало им окончить войну так, как они хотели. На состоявшемся народном собрании стороны обменялись речами. Керкиряне сказали следующее.
‘Афиняне, если кто обращается к другому за помощью, ни оказав ему ранее крупного благодеяния, ни находясь с ним в союзнических отношениях, как мы в настоящем случае, то справедливость требует, чтобы просящий помощи прежде всего доказал, что в просьбе его заключается предпочтительная выгода для другой стороны, или, по крайней мере, в ней нет вреда для нее, а затем, что тот, к кому обращаются с просьбой, может наверное рассчитывать на благодарность. Если просящие ничего этого не сумеют доказать с очевидностью, им нечего сердиться в случае неудачи. Керкиряне послали нас к вам с просьбою принять нас в союз и поручили нам заверить вас, что исполнением нашей просьбы гарантируется соблюдение вышеупомянутых ее условий. Прежнее наше поведение в отношении вас оказалось и нерасчетливым ввиду теперешней нашей вынужденной просьбы и невыгодным для нас при настоящем положении дел. До сих пор мы по собственной воле не вступали еще ни с кем в союз, а теперь являемся просить его у других, да еще тогда, когда вследствие нашего образа действий мы оказались изолированными в теперешней войне с коринфянами. Уклонение от союза с чужеземцами, во избежании сопряженных с ним опасностей в угоду другому, представлялось нам прежде благоразумием, а теперь оказывается безрассудством и источником нашей слабости. Правда, в происшедшем морском сражении мы одни собственными силами отразили коринфян, но теперь они собираются на нас с большими силами, собранными в Пелопоннесе и остальной Элладе, и потому мы чувствуем себя не в силах одолеть их исключительно собственными средствами. Кроме того, в случае подчинения коринфянам нам угрожает большая опасность, которая и вынуждает нас искать помощи и у вас, и у всякого другого. Если наша теперешняя решимость противоречит прежнему бездействию, то оправданием пусть послужит то, что ранее мы поступали так по заблуждению, а не по злонамеренности’.
‘Если нам удастся убедить вас, то случай, заставивший нас обратиться с просьбою, будет для вас выгоден во многих отношениях. Прежде всего вы подадите помощь тем, кого обижают и кто не причиняет вреда другим, затем, приняв нас в союз в очень критическое для нас время, вы, конечно, окажете нам незабвенную навеки услугу, наконец, мы располагаем флотом самым сильным помимо вашего. Подумайте также о том слишком редком случае, благоприятном для вас и нежелательном для ваших врагов, когда государство, для привлечения которого на свою сторону вы не пожалели бы ни больших денег, ни услуг, является к вам по собственному побуждению, отдается под ваше покровительство, не вовлекая вас ни в опасности, ни в расходы, сверх того, выставляет в общественном мнении вашу доблесть, обязывает благодарностью тех, кому вы окажете помощь, и увеличивает вашу силу. Во все времена немногим выпадало на долю столько выгод зараз, и нечасто случается, чтобы просящие о помощи имели возможность оказать в будущем тем, к кому они обращаются, такую же поддержку и почет, какие они желают получить сами. Что касается войны, в которой мы можем быть полезны вам, то ошибаются те, кто полагает, будто такой войны не будет. Они не замечают, что лакедемоняне из страха перед вами уже собираются воевать, что коринфяне, имеющие влияние на лакедемонян и враждебно настроенные к вам, пытаются теперь предварительно завладеть нами с тем, чтобы потом сделать нападение на вас. Коринфяне опасаются, как бы мы ни соединились с вами против них, побуждаемые общею враждою, и как бы им заранее достигнуть хоть одной из двух целей: или нанести вам вред, или самим усилиться. Наша же общая задача состоит в том, чтобы предупредить их, ради этого мы и предлагаем вам союз, а вы примите его. Лучше предупредить их замыслы, чем отвечать на них такими же замыслами с нашей стороны’.
‘Если коринфяне скажут, что вы поступаете не по праву, принимая в союзники их колонистов, то пусть будет им известно, что всякая колония чтит свою метрополию, пока та поступает с нею хорошо, и становится чуждой метрополии, когда подвергается от нее обидам. Ведь колонисты высылаются не для того, чтобы быть рабами остающихся на родине, но чтобы сохранить равенство с ними. А что коринфяне были к нам несправедливы, это очевидно. Так, когда по делу об Эпидамне мы предложили им разрешить наши жалобы на суде, они предпочли решить их оружием, а не судом, равным для обеих сторон. Их поведение по отношению к нам, родственным с ними по крови, пусть послужит для вас своего рода предостережением не давать ввести себя в обман и не исполнять того, о чем они будут просить вас открыто: тот вернее всего гарантирован от опасностей, кто наименее раскаивается в услугах, оказанных своим врагам. Принимая нас в союз, вы не нарушите договора с лакедемонянами, {Тридцатилетнего.} потому что мы по отношению к обеим сторонам занимаем нейтралитет. Ведь в договоре сказано, что каждый эллинский город, не находящийся ни с кем в союзе, волен примыкать к какой-угодно из двух сторон. Было бы возмутительно, если коринфянам можно будет набирать воинов для кораблей из среды союзников и сверх того из жителей остальной Эллады, даже из числа ваших подданных, и если они станут возбранять нам вступать в предстоящий союз и обращаться за помощью куда бы то ни было, потом вменив вам в вину удовлетворение нашей просьбы. С гораздо большим основанием мы будем жаловаться на вас, если вы нам не внемлете. В самом деле, мы не враги ваши, а вы оттолкнете нас среди опасностей, им же, врагам и зачинщикам, не только не будете препятствовать, но еще дозволите усиливать их могущество воинами из ваших же владений. Это несправедливо: следует или воспрепятствовать коринфянам набирать наемников в ваших владениях, или послать и нам вспомогательный отряд на условиях, какие вам будут угодны, а всего лучше, приняв нас открыто в свой союз, помогать нам. Еще в начале нашей речи мы указали на немногие выгоды, проистекающие для вас от этого союза. Важнее всего то, что враги у нас общие (это и составляет важнейший залог прочности союза), что они не бессильны, а в состоянии нанести вред отступникам. Наконец, для вас не безразлично, отклоняете ли вы союз с морским государством или с материковым, напротив, должно по мере возможности препятствовать образованию флота у кого бы то ни было другого, если же этого нельзя сделать, быть в дружбе с сильнейшим морским государством’.
‘Некоторым из вас покажется наше предложение выгодным, но они только опасаются, как бы, приняв его, не нарушить договора. Знайте, что боязнь разрыва способна скорее устрашить врагов, если за нею стоит сила, полагаться же на воздержание от союза с нами, при собственном бессилии, значило бы стать еще менее страшными для могущественного врага. Кроме того, при обсуждении нашего предложения нужно иметь в виду, что теперь разбирается вопрос не столько о Керкире, сколько об Афинах, и очень мало заботится о них тот, кто ввиду грозящей, почти что объявленной, войны считается только с настоящим моментом и колеблется привлечь на свою сторону государство, добрые и враждебные отношения к которому имеют очень важные преимущества. Ведь Керкира удобно расположена на пути в Италию и Сицилию, благодаря чему может не пропускать оттуда кораблей к Пелопоннесу, а равно парализовать движение пелопоннесского флота в те страны, весьма выгодно положение Керкиры и в других отношениях. В итоге, чтобы возможно короче изложить сказанное для всех и каждого, узнайте и то, почему вы не должны отвергать нас. У эллинов есть три значительных флота: ваш, наш и коринфский. Если вы дадите соединиться двум этим флотам в один и мы попадаем под власть коринфян, то вам придется сражаться на море против керкирян и пелопоннесцев вместе. Если же вы примете нас в союз, то для борьбы с пелопоннесцами будете иметь флот, усиленный нашими кораблями’.
Вот что сказали керкиряне. Вслед за ними коринфяне произнесли следующее.
‘Так как керкиряне в своей речи говорили не только о принятии их в союз, но и о том, будто мы обижаем их и вопреки справедливости идем на них войною, то нам необходимо остановиться сначала на этих двух пунктах и только тогда перейти к прочим предметам, затронутым в речи, таким образом вы заранее более определенно узнаете наши требования и вполне сознательно отвергнете их просьбу.
Керкиряне уверяют, {I.324.} что до сих пор они ни с кем не вступали в союз из благоразумия. На самом деле они действовали так по злостным, а не честным побуждениям: они не желали иметь кого-либо союзником в своих несправедливых деяниях или свидетелем их, не желали привлекать к себе кого-либо, чтобы не подвергаться посрамлению. К тому же местоположение их государства, делая их независимыми, позволяет им самим скорее быть судьями в тех обидах, какие они наносят другим, чем связывать себя договорами. Дело в том, что керкиряне очень редко ходят на кораблях в чужие земли, тогда как весьма часто принимают в свои гавани прочих эллинов, по необходимости пристающих к их берегу. Вот в чем заключается благовидный предлог того, что они воздерживаются от договоров — не в том, чтобы не участвовать в попрании справедливости другими, но чтобы одним творить несправедливости, действовать насилием там, где они властны, чтобы захватить побольше, когда это можно сделать тайно, и не испытывать стыда, если им удается что-либо где-либо урвать. Если бы они действительно были люди порядочные, как они это утверждают о себе, то, предоставив свое дело на решение суда, они могли бы доказать свою правоту тем очевиднее, чем труднее они уловимы для других. На самом деле не так они относятся ни к нам, ни ко всем другим. Будучи нашими колонистами, они постоянно отпадают от нас, да и теперь ведут против нас войну, заявляя, что их отправили в колонию не для того, чтобы испытывать несчастия. Мы со своей стороны тоже утверждаем, что основывали колонию не для того, чтобы терпеть оскорбления от наших колонистов, но для того, чтобы иметь главенство над ними и пользоваться от них подобающим уважением. В самом деле, прочие колонии чтут нас и колонисты нас очень любят. Если большинство довольно нами, то, очевидно, недовольство одних керкирян не имеет для себя основания, и мы не стали бы предпринимать столь чрезвычайного похода, если бы не были обижены ими исключительным образом. Допустим даже, что мы виноваты, все же керкирянам следовало бы уступить нашему раздражению, а для нас позорны были бы насильственные против них действия при их умеренности. Напротив, вследствие б высокомерия и основанной на богатстве разнузданности керкиряне совершили в отношении нас много несправедливого, между прочим, и на Эпидамн как наш город они не предъявляли никаких притязаний, пока он находился в беде, а когда мы явились к нему на помощь, они взяли его силою и удерживают в своей власти. Далее, керкиряне говорят, что они готовы были вначале решить дело судом. {I. 34.2.} Но ждать каких-либо серьезных объяснений следует не от тех людей, которые вызывают на суд, превосходя противника и находясь в безопасности, а от тех, которые и на деле и на словах ставят себя в равное положение с противником до того, как браться за оружие. Между тем керкиряне выступили с благовидным предложением отдать дело на суд не до осады Эпидамна, но лишь тогда, когда поняли, что мы не посмотрим на эту осаду сквозь пальцы. Не довольствуясь проступками, совершенными там, у себя, они являются теперь сюда и стараются привлечь вас не к военному союзу, а к соучастию в неправдах, и делают это тогда, когда стали нашими врагами. Обращаться к вам следовало им не теперь, когда мы оскорблены, а им угрожает опасность, но тогда, когда они сами были вне всякой опасности. Таким образом, не воспользовавшись раньше их военными силами, вы теперь будете оказывать им поддержку и, непричастные к их поступкам, наравне с ними окажетесь виноватыми перед нами. Если бы издавна у вас с ними были общие военные силы, то вы обязаны были бы нести сообща с ними и последствия своей политики’.
‘Итак, стало ясно, что мы являемся к вам со справедливыми жалобами, а они — насильники и корыстолюбцы. Необходимо, однако, еще показать, что вы поступите несправедливо, если примете керкирян в свой союз. Правда, в договоре сказано, что каждое государство, не приписанное к союзу, вольно становиться на ту или на другую сторону по собственному выбору. Однако это условие существует не для тех, которые примыкают к союзу с целью вредить другим, а для тех, которые нуждаются сами в безопасности, не разрывают связей с другими союзниками и не приносят мира вместо войны принявшим их в свой союз, если последние благоразумны, а это и случится с вами, если вы не послушаетесь нас. Ведь вы станете не только пособниками керкирян, но из союзников обратитесь в наших врагов. Коль скоро вы выступите вместе с керкирянами, они неизбежно будут защищаться не без вашего участия. Поэтому вы поступите наиболее справедливо, если будете держаться нейтралитета или же вместе с нами пойдете против керкирян, а не наоборот (с коринфянами вы связаны договором, а с керкирянами никогда даже еще и кратковременного договора не заключали), если не станете вводить в обычай принимать в свой союз тех, которые отлагаются от одной из находящихся в союзе сторон. Во время восстания против вас самиян (440/439 г.), {I. 1152.} когда голоса прочих пелопоннесцев в вопросе о помощи восставшим разделились, мы не подали голоса против вас, а открыто признали право за каждым наказывать своих союзников. Между тем, если вы примете в свой союз виноватых в чем-либо перед нами и станете помогать им, то, очевидно, случится, что и ваши союзники не в меньшей степени будут обращаться к нам, и таким образом вы установите обычай, более опасный для вас самих, нежели для нас’.
‘Таковы наши справедливые требования к вам, согласные с эллинскими обычаями, с другой стороны, мы считаем себя в праве советовать вам и надеемся получить от вас благодарность, подчеркивая при этом, что мы не враги ваши, чтобы вредить вам, да и не настолько друзья, чтобы пользоваться вашими услугами, мы требуем только одного — заплатить нам теперь равною мерою. И вот почему: в свое время, еще до Персидских войн (488/487 г.), во время войны с эгинянами вы нуждались в военных кораблях, и двадцать кораблей получили от коринфян. Эта услуга, равно как и другая в деле самиян, когда благодаря нам пелопоннесцы отказали самиянам в помощи, дала вам возможность одержать победу над эгинянами и наказать самиян. Случилось это при таких обстоятельствах, когда в особенности люди ко всему бывают равнодушны, лишь бы одержать победу над своими врагами. Тогда помогающий считается другом, хотя бы до того он был врагом, а оказавший сопротивление признается врагом, хотя бы раньше он был другом, так как ради соперничества в данный момент люди пренебрегают даже тем, что им ближе всего’.
‘Вот на что обратите внимание, младшие же пусть узнают об этом от старших и считают своим долгом заплатить нам взаимностью. И не думайте, что, хотя доводы эти справедливы, но ваши выгоды, если будет война, требуют другого решения. Выгоды всего вернее получаются тогда, когда менее всего делается ошибок, а возможность войны, которою страшат нас керкиряне, стремящиеся побудить нас на неправый поступок, пока еще неясна, и не стоит, увлекшись этою возможностью войны, навлечь на себя явную вражду со стороны коринфян уже теперь, а не в будущем. Благоразумнее устранить поскорее и прежние недоразумения, существующие между нами из-за мегарян. {1.674.} Ведь услуга, оказанная под самый конец, но вовремя, будь она даже не столь значительна, способна загладить и более важную вину. Не увлекайтесь и тем, что керкиряне вместе с союзом предлагают вам свой могущественный флот: не поступать несправедливо с равными сила более надежная, нежели иметь перевес над другими, коль скоро он достигается в результате увлечения тем, что бросается в глаза в данный момент, и сопряжен с опасностями. Мы попали именно в такое положение, в котором, как мы указывали сами ранее в Лакедемоне, каждому вольно наказывать своих союзников, теперь мы требуем, чтобы вы признали то же самое: извлекши пользу из нашего решения, не вредите нам решением вашим. Воздайте равным за равное и поймите, что настоящий момент такой, когда приходящий на помощь является всего более другом, а оказавший противодействие — врагом. Не принимайте керкирян в союз наперекор нам, не помогайте им в попрании ими справедливости. Такое ваше поведение будет соответствовать долгу, и такое решение будет наилучшим для вас самих’.
Вот что сказали коринфяне. Выслушав обе стороны, афиняне дважды созывали народное собрание. В первом собрании речь коринфян была принята так же благосклонно, как и речь керкирян, во втором же собрании афиняне переменили мнение и решили не заключать с керкирянами такого союза, в силу которого у них были бы общие враги и друзья (ведь если бы керкиряне потребовали от афинян идти вместе с ними на Коринф, то афинянами был бы нарушен их договор с пелопоннесцами), но вступить с ними в оборонительный союз на условии оказывать взаимную помощь в случае нападения кого-либо на Керкиру или на Афины или на их союзников. Война с пелопоннесцами, по мнению афинян, была неизбежна во всяком случае, и потому они не желали уступать Керкиру, обладавшую столь значительным флотом, коринфянам. Кроме того, афинянам преимущественно хотелось поселить вражду между двумя этими государствами и, если придется вести войну с коринфянами или с каким-нибудь другим государством, обладавшим флотом, иметь дело с противником, уже ослабленным. Наконец, афиняне находили удобным положение острова, лежавшего на пути в Италию и Сицилию. {1.362.} Таковы были соображения афинян, на основании которых они приняли керкирян в свой союз. Вскоре по удалении коринфян афиняне отправили керкирянам на помощь десять кораблей под командою сына Кимона Лакедемония, сына Стромбиха Диотима и сына Эпикла Протея. Стратегам приказано было не вступать с коринфянами в битву, если те не отправятся со своим флотом против Керкиры с целью высадиться на ней или в какой-нибудь другой местности, принадлежащей керкирянам, тогда стратеги обязаны, по мере возможности, этому препятствовать. Такое приказание отдано было для того, чтобы не нарушать договора с лакедемонянами. Афинские корабли прибыли к Керкире. Коринфяне, со своей стороны, окончив приготовления к войне, отправились на ста пятидесяти кораблях против Керкиры. В числе этих кораблей было десять элейских, двенадцать мегарских, десять левкадских, двадцать семь ампракиотских, один анакторийский и девяносто коринфских. Корабли имели особых начальников соответственно тем государствам, которым они принадлежали, коринфскими кораблями командовал с четырьмя товарищами сын Евфикла Ксеноклид. Отправляясь от Левкады, они приблизились к материку, что против Керкиры, и пристали к берегу у Химерия в Феспротиде. Химерий — гавань, а выше нее, дальше от моря, в Элеатской области Феспротиды лежит город Эфира, подле него изливается в море Ахеронтское озеро. Через Феспротиду протекает река Ахеронт, впадающая в это озеро, откуда оно и получило свое название. Здесь же течет и река Фиамис, отделяющая Феспротиду от Кестрины, между обеими реками выдается в море мыс Химерий. В этом-то месте материка коринфяне пристали к берегу и расположились лагерем. Узнав о приближении коринфян, керкиряне вооружили сто десять кораблей под начальством Микиада, Эсимида и Еврибата и расположились лагерем у одного из островов, называющихся Сиботами, туда же явились и десять аттических кораблей. У мыса Левкимны стало сухопутное войско керкирян и тысяча закинфских гоплитов, прибывших к ним на помощь. К коринфянам на материке явилось еще на помощь много варваров: обитатели материка около Химерия издавна были дружески расположены к ним. Окончив приготовления, коринфяне взяли с собою на три дня провианта и ночью отплыли от Химерия в открытое море с намерением дать морскую битву. На заре они заметили в открытом море керкирские корабли, которые шли против них. Увидев друг друга, неприятели стали строиться в боевой порядок. На правом крыле керкирян стояли аттические корабли, другое крыло занимали одни керкиряне, разделив свой флот на три эскадры, причем во главе каждой стоял особый стратег. Так выстроились керкиряне. У коринфян правое крыло занимали мегарские и ампракиотские корабли, в середине помещались прочие союзники, особо друг от друга, а левое крыло занято было одними коринфянами, корабли их имели наилучший ход и стояли против афинян и правого крыла керкирян. По данному с обеих сторон сигналу флоты сошлись, и началось сражение. На палубах кораблей обоих противников было много гоплитов, много стрелков из лука и копьеметателей, вообще сражающиеся вооружены были еще далеко несовершенно, по древнему способу. Сражение было ожесточенное, и не столько по проявляемому в нем искусству со стороны сражающихся, сколько потому, что оно походило больше на сухопутную битву. Дело в том, что неприятели, когда схватывались друг с другом, с трудом расходились вследствие многочисленности кораблей и их тесного расположения, они рассчитывали одержать победу скорее при помощи гоплитов, которые сражались, имея твердую базу на палубах, в то время как корабли оставались в спокойствии. Атак с целью прорвать неприятельскую линию не было, в сражении полагались не столько на умение, сколько на порыв и силу. Поэтому повсюду царил сильный шум, и сражение велось крайне беспорядочно. Аттические корабли каждый раз, когда керкирян где-нибудь теснили, являлись им на помощь и наводили страх на неприятеля, но афинские стратеги битвы не начинали из страха нарушить данное им приказание. Всего больше терпело правое крыло коринфян, так как керкиряне на своих двадцати кораблях обратили их в бегство, рассеяли и преследовали до материка, дошли до лагеря коринфян, там высадились, сожгли пустые палатки и разграбили имущество. Таким образом, в этом месте коринфяне и б союзники их терпели поражение, и перевес был на стороне керкирян. Напротив, на левом крыле, где стояли сами коринфяне, последние одержали решительную победу, потому что у керкирян, и без того имевших меньше кораблей, не было еще тех двадцати, которые пустились в погоню за неприятелем. Ввиду стесненного положения керкирян афиняне стали более решительно помогать им. Правда, вначале они воздерживались от какого-либо нападения, но после того, как поражение керкирян было полное, и коринфяне настойчиво преследовали их, каждый начал принимать участие в деле, и различия больше уже никакого не делалось, наоборот, положение стало до того затруднительным, что коринфяне и афиняне бросились в рукопашную. Обратив 50 неприятеля в бегство, коринфяне не стали тянуть за собою на буксире остовы поврежденных кораблей, но, прорываясь между ними, старались избивать врагов, а не брать их живыми. Не имея сведений о своем поражении на правом крыле, коринфяне, по неведению, избивали даже своих друзей. {Т. е. мегарян и ампракиотов.} Так как с обеих сторон было много кораблей и на море они занимали большое пространство, то в общей схватке нелегко было различать, кто одерживал победу, кто терпел поражение. Действительно, по количеству принимавших участие в битве кораблей это — самое большое морское сражение эллинов против эллинов, какое до того времени было. Прогнав керкирян до берега, коринфяне стали подбирать обломки кораблей и трупы своих воинов. Большую часть их они собрали и доставили к Сиботам, где находилось у них сухопутное вспомогательное войско варваров. Сиботы — пустынная гавань Феспротиды. После этого коринфяне собрались снова и поплыли на керкирян. Керкиряне вышли против них на кораблях, годных к плаванию, и на тех, что оставались еще с афинскими кораблями, они боялись, как бы неприятель не попытался высадиться на их земле. Было уже поздно, раздался пеан, какой пели перед вступлением в бой, но вдруг, заметив приближение двадцати афинских кораблей, коринфяне стали грести назад, не поворачивая судов. Эти двадцать кораблей отправлены были афинянами вслед за десятью на помощь прежним из опасения, что керкиряне потерпят поражение, как это и случилось на самом деле, и что десяти кораблей будет мало для подкрепления их. Эти корабли были издали замечены коринфянами, которые догадались, что это корабли из Афин, но вообразили, будто их больше, и потому начали отступление. Керкиряне не видели афинских кораблей, так как они подплыли незаметно, и потому с удивлением глядели на коринфян, как те отступали кормами вперед, наконец, некоторые керкиряне, заметив их, объявили, что подплывают новые корабли. Но тогда и сами керкиряне начали отступать (уже темнело), а коринфяне повернули свои корабли и тем положили конец сражению. Так разошлись воюющие, и битва кончилась к ночи. Керкиряне расположились стоянкой подле Левкимны. Двадцать афинских кораблей под начальством Главкона, сына Леагра, и Андокида, сына Леогора, проходя между трупами и обломками, подплыли к керкирянам и вошли в стоянку вскоре после того, как они были замечены. Так как была уже ночь, то керкиряне испугались, не неприятельские ли это корабли, но потом узнали их, и афиняне стали на якорь. На следующий день тридцать аттических кораблей и все керкирские, годные к плаванию, выступили в открытое море и поплыли к гавани при Сиботах, где стояли на якоре коринфяне, они желали узнать, решатся ли коринфяне на морскую битву. Коринфяне на своих кораблях отчалили от берега, выстроились в ряд в открытом море и держались спокойно, они не имели намерения по своей воле начинать битву, принимая в расчет прибывшие из Афин не поврежденные еще корабли, а также считаясь с создавшимися у них многочисленными затруднениями: необходимостью сторожить пленных, содержавшихся на кораблях, и невозможностью в пустынной местности исправить корабли. Больше всего помышляли они о том, как бы возвратиться домой, они боялись, что афиняне после происшедшей стычки сочли договор {Тридцатилетний.} нарушенным и не дозволят им отплыть обратно. Ввиду этого коринфяне решили послать к несколько человек в лодке, без жезла глашатая, и испытать их настроение. Через послов они говорили следующее: ‘Несправедливо поступаете вы, афиняне, начиная войну и нарушая договор. Поднимая на нас оружие, вы препятствуете нам отомстить нашим врагам. Если вы решили мешать нам идти на Керкиру или куда-нибудь в другое место, куда мы хотим, и нарушаете договор, то берите нас, послов, первыми и поступайте с нами, как с неприятелями’. Так говорили послы. Все, слышавшие это в керкирской стоянке, закричали, чтобы тотчас схватить послов и перебить их. Однако афиняне дали такой ответ: ‘Пелопоннесцы, мы не начинаем войны и не нарушаем договора, но явились на помощь керкирянам как нашим союзникам. Если вы желаете плыть в какое-нибудь другое место, мы вам не мешаем, но если вы направите свои корабли на Керкиру или на какую-нибудь другую принадлежащую им местность, мы, по мере сил наших, не допустим этого’. Получив такой ответ от афинян, коринфяне стали собираться в обратный путь и водрузили трофей на материке подле Сибот. Со своей стороны, керкиряне подобрали обломки кораблей и трупы, выброшенные на их берег течением и поднявшимся ночью ветром, разбросавшим их повсюду, и тоже водрузили трофей как победители на острове Сиботах. И вот на каком основании каждая сторона приписывала победу себе: коринфяне поставили трофей потому, что они были победителями на море до наступления ночи, благодаря чему собрали большую часть корабельных обломков и трупов, взяли в плен не менее тысячи человек и сделали пробоины почти в семидесяти кораблях, керкиряне же поставили трофей потому, что повредили около тридцати кораблей, а когда прибыли афиняне, собрали в своих владениях корабельные обломки и трупы, и потому еще, что накануне коринфяне, увидев аттические корабли, отступили кормами вперед, наконец, по прибытии афинян, не выступили против них из Сибот. Таким образом, каждая сторона претендовала на победу. На обратном пути домой коринфяне хитростью завладели Анакторием, лежащим у входа у Ампракийский залив (Анакторий принадлежал сообща им и керкирянам), ставили там коринфских колонистов и затем возвратились домой. Восемьсот керкирян, которые были рабами, коринфяне продали в рабство, а двести пятьдесят пленников содержали под стражей, но обходились с ними хорошо ради того, чтобы те, по возвращении на родину, старались привлечь Керкиру на сторону коринфян. Случилось так, что большинство пленников были по своему положению знатнейшими людьми в государстве. Таким-то образом Керкира вышла счастливо из войны с коринфянами, и афинские корабли возвратились оттуда. Следовательно, первым поводом к войне между коринфянами и афинянами послужило то, что афиняне, состоящие в договоре с коринфянами, сражались против них на море вместе с керкирянами.
Непосредственно вслед за этим следующее обстоятельство также послужило поводом к распре между афинянами и пелопоннесцами, приведшей к войне. Так как коринфяне стремились отомстить афинянам, то последние, подозревая враждебные замыслы с их стороны, потребовали от живущих на перешейке Паллены потидеян, своих союзников, обложенных данью, но коринфских колонистов, срыть стены со стороны Паллены, {Вследствие чего город оставался со стороны моря открытым и доступным для афинян.} выдать заложников, отослать эпидемиургов, которых ежегодно присылали коринфяне, и впредь не принимать новых. Афиняне опасались, как бы подстрекаемые Пердиккою и коринфянами потидеяне не отложились от них и не увлекли за собою прочих афинских союзников на Фракийском побережье. Такие предварительные меры принимали афиняне по отношению к потидеянам, непосредственно после морского сражения при Керкире. Коринфяне находились тогда уже в открытой вражде с ними. Врагом их был и Пердикка, сын Александра, царь македонский, прежний союзник и друг афинян. Врагом афинян сделался он вследствие того, что афиняне заключили союз с братом его Филиппом и Дердою, сообща враждовавшими против Пердикки. Из страха перед ними Пердикка через послов своих, отправленных в Лакедемон, хлопотал о том, чтобы вовлечь афинян в войну с пелопоннесцами, а коринфян старался склонить на свою сторону, чтобы заставить Потидею отложиться от Афин. Пердикка советовал также путем переговоров халкидянам Фракийского побережья и боттиеям примкнуть к восстанию, полагая, что в союзе с жителями этих пограничных местностей ему легче будет вести войну. Афиняне, в узнав об этом, хотели предупредить отпадение городов, для этого они поручили начальникам флота взять заложников от потидеян, срыть их стену и наблюдать за тем, чтобы не отложились близко к ним расположенные города, в то же время они послали в землю Пердикки тысячу гоплитов на тридцати кораблях под командою Архестрата, сына Ликомеда, с четырьмя другими стратегами. Со своей стороны потидеяне отправили посольство к афинянам с поручением попробовать убедить их не изменять ни в чем положения Потидеи, в то же время потидеяне вместе с коринфянами явились в Лакедемон хлопотать о том, чтобы был заготовлен для них на случай нужды вспомогательный отряд. Так как от афинян, несмотря на продолжительные старания, потидеяне не добились никакого благоприятного ответа, а, напротив, афинские корабли шли теперь против Македонии, равно как и против них, так как высшие должностные лица в Лакедемоне обещали им вторгнуться в Аттику, в случае если афиняне пойдут на Потидею, то только теперь ввиду таких благоприятных обстоятельств потидеяне заключили одновременно клятвенный союз с халкидянами и боттиеями и отложились от Афин. В то же время Пердикка убедил халкидян, покинув приморские города и разрушив их, переселиться в Олинф и укрепить только один этот город. Покинувшим свои города халкидянам Пердикка предоставил на все время войны с афинянами для жительства участок собственной земли в Мигдонии, в окрестностях озера Болбы. Халкидяне стали разрушать свои города, переселяться в глубь материка и готовиться к войне. Между тем тридцать афинских кораблей явились к Фракийскому побережью и нашли Потидею и прочие города уже отложившимися. Полагая невозможным при наличных силах вести войну против Пердикки и восставших местностей, афинские стратеги обратились на Македонию, против которой они и были первоначально отправлены, заняв прочную базу, они начали войну вместе с Филиппом и братьями Дерды, вторгшимися сюда с войском изнутри материка. В то время, когда Потидея отложилась и афинские корабли находились в водах Македонии, коринфяне в тревоге за судьбу местности, критическое положение которой они близко принимали к сердцу, отправляли из своей среды добровольцев, а из прочих пелопоннесцев наемников, всего тысячу шестьсот гоплитов и четыреста легковооруженных. Начальником их был сын Адиманта Аристей. Большинство коринфских солдат-добровольцев последовало за Аристеем главным образом из расположения к нему, а он издавна благоволил к потидеянам. На сороковой день после отпадения Потидеи коринфяне явились к Фракийскому побережью. Весть о восстании городов быстро дошла до афинян. Услышав об этом, а также о подходе Аристея с войском, они отправили против восставших местностей две тысячи своих гоплитов и сорок кораблей под командою стратега Каллия, сына Каллиада, с четырьмя товарищами. По прибытии в Македонию они на первых же порах нашли, что отправленные раньше воины в числе тысячи человек только что завладели Фермою и принялись за осаду Пидны. Расположившись у Пидны, афиняне также стали осаждать ее, но затем вынуждены были примириться с Пердиккою и заключить с ним союз, побудило их к тому поведение Потидеи и прибытие Аристея. После этого афиняне удалились из Македонии и прибыли к Берое, а оттуда к Стрепсе, {Местоположение неизвестно.} и после напрасной попытки взять этот пункт направились сухим путем к Потидее, у них было три тысячи своих гоплитов, кроме множества союзников и шестисот конных воинов из македонян под предводительством Филиппа и Павсания, вместе с тем вдоль берега их сопровождал флот из семидесяти кораблей. Небольшими переходами подвигаясь вперед, афиняне на третий день достигли Гигона и там расположились лагерем. В ожидании афинян потидеяне и находившиеся под предводительством Аристея пелопоннесцы стояли лагерем на перешейке в направлении к Олинфу и за городом устроили себе рынок. Начальником всего сухопутного войска союзники выбрали Аристея, а начальником конницы Пердикку, дело в том, что последний вскоре снова отложился от афинян и сражался в союзе с потидеянами, назначив правителем на свое место Иолая. План Аристея состоял в следующем: свое войско расположить на перешейке для наблюдения за наступательными движениями афинян, а в Олинфе должны были оставаться халкидяне вместе с союзниками из-за перешейка и двумястами конных воинов Пердикки, в случае нападения афинян на его войско союзники должны были подать помощь с тыла и, таким образом, запереть врагов между двумя его отрядами. С другой стороны, Каллий, афинский стратег, и его товарищи отрядили македонских всадников и небольшое число союзников к Олинфу с тем, чтобы воспрепятствовать тамошнему войску прийти на помощь к Потидее. Сами афиняне покинули лагерь и направились к Потидее. Прибыв на перешеек и заметив, что неприятель готовится к битве, они расположились против него, и вскоре завязалась битва. Крыло Аристея с находившимися при нем отборными коринфянами и остальными воинами обратило в бегство стоявшего против него неприятеля и на большом расстоянии преследовало его, но остальное войско потидеян и пелопоннесцев потерпело поражение от афинян и искало убежища за стенами Потидеи. Когда Аристей возвратился из преследования неприятеля и увидел поражение остального войска, он оказался в затруднении, по какому из двух путей пробиться к отступлению, по направлению ли к Олинфу или к Потидее. Наконец, он решил расположить свое войско на возможно небольшом пространстве и скорым маршем пробиться силою к Потидее, обстреливаемый неприятелем, {С афинских кораблей, стоявших на якоре.} с большим трудом дошел Аристей до города вдоль каменной плотины через море, причем несколько воинов потерял, но большинство спас. К началу сражения, когда дан был сигнал, вспомогательное войско потидеян из Олинфа (а Потидея отстоит от Олинфа стадий на шестьдесят {Около 10 верст.} и видна оттуда) выступило немного вперед, чтобы подать помощь своим, но против них с целью задержать движение выстроилась македонская конница. Так как афиняне быстро одержали победу и сигнальные знаки были сняты, то вспомогательное войско отступило обратно за городские стены, а македоняне возвратились к афинянам, конница не участвовала в деле ни с той, ни с другой стороны. После битвы афиняне водрузили трофей и, согласно договору, выдали трупы потидеянам. Из потидеян и союзников пало немного меньше трехсот человек, а из афинян полтораста, в том числе и стратег Каллий. Немедленно после этого афиняне возвели укрепления с северной стороны перешейка и поставили там гарнизон, со стороны Паллены они стены не возводили, так как не считали себя достаточно сильными для того, чтобы и перешеек охранять гарнизоном и по переходе на Паллену возводить там укрепления, и вместе с тем опасались, что если разделят свои силы, то потидеяне с союзниками нападут на них. Спустя некоторое время, получив известие о том, что Паллена не ограждена стеною, из Афин была отправлена тысяча шестьсот афинских гоплитов под командою стратега Формиона, сына Асопия. По прибытии на Паллену Формион выступил с войском из Афития и, опустошая поля, небольшими переходами подошел к Потидее. Так как никто не вступал с ним в битву, то Формион отделил стеною город со стороны Паллены. Таким образом, Потидея оказалась с обеих сторон оцепленной тесным кольцом, со стороны же моря она была блокирована стоявшим на якоре флотом. После того как Потидея была отрезана, Аристей потерял всякую надежду на спасение, разве только подоспеет помощь из Пелопоннеса или поможет какой-нибудь другой неожиданный случай. Поэтому Аристей предлагал всем воинам, кроме пятисот человек, отплыть с попутным ветром, чтобы оставшимся хватило надольше съестных припасов, и сам изъявил готовность оставаться на месте. Но так как на это не соглашались воины, то Аристей, желая принять меры, какие требовались обстоятельствами, и чтобы по возможности устранить угрожающую извне опасность, отплыл от Потидеи, не замеченный афинской стражей. Оставаясь на Халкидике, он в союзе с халкидянами совершил много походов, между прочим, он устроил засаду подле города сермилиев и многих из них перебил. В то же время он хлопотал в Пелопоннесе, чтобы получить оттуда какую-нибудь помощь. Тем временем, после того как Потидея была отрезана, Формион с тысячею шестьюстами воинами занялся опустошением Халкидики и Боттики {То же самое, что Боттиея. I.575.} и взял там несколько небольших городов.
Афиняне и пелопоннесцы приводили друг против друга еще следующие обвинения: коринфяне жаловались на афинян за то, что Потидея, их колония, и находившиеся в ней коринфяне и пелопоннесцы осаждены афинянами, а афиняне укоряли пелопоннесцев в том, что они привели к отпадению город, союзный с ними и обложенный данью, пришли на помощь потидеянам и открыто сражались вместе с ними. Однако война еще не вспыхнула, и перемирие продолжалось, потому что коринфяне во всем происшедшем действовали на свой страх. Но по случаю осады Потидеи они были в тревоге, так как там находились их граждане, да и за судьбу местности они опасались. Поэтому коринфяне немедленно стали созывать союзников в Лакедемон и там громко жаловались на афинян за то, что они нарушили договор и виноваты перед Пелопоннесом. Из страха перед афинянами эгиняне открыто не отправляли посольства в Лакедемон, но тайком вместе с коринфянами ревностно стали возбуждать пелопоннесцев к войне, указывая на то, что, вопреки договору, {Тридцатилетнему.} они не пользуются автономией. Тогда лакедемоняне пригласили и других союзников, всех, кто заявлял какие-либо претензии на афинян, созвали свое ординарное собрание и предлагали союзникам высказаться. В числе других союзников, по порядку выступавших с жалобами на афинян, были и мегаряне. Помимо многих других своих неудовольствий они указывали преимущественно на то, что, вопреки договору, для них закрыты гавани в афинских владениях и аттический рынок. Последними выступили коринфяне, предоставив остальным союзникам раздражить предварительно лакедемонян, и прибавили ко всему сказанному следующее.
‘Ваша лояльность, лакедемоняне, в вопросах, касающихся ваших собственных государственных дел и частных отношений, делает вас слишком недоверчивыми к тому, что говорится по адресу других. Поэтому вы отличаетесь рассудительностью, но бываете плохо осведомлены о том, что творится в области внешней политики. Так, раньше мы много раз открыто заявляли, что афиняне наносят нам обиды, но вы не расследовали тех данных, какие мы каждый раз представляли, и скорее предполагали, будто это говорится в видах наших собственных интересов. Вот почему мы созвали находящихся здесь союзников не до того, как грозила нам беда, а лишь теперь, когда она стряслась над нами. И нам подобает говорить преимущественно перед этими союзниками, поскольку у нас имеются самые серьезные жалобы и на афинян за их наглость по отношению к нам, и на вас за ваше равнодушие’.
‘Вам как неосведомленным людям нужны были бы дополнительные сведения об этом в том случае, если бы афиняне обижали эллинов как-нибудь скрытно. Но теперь разве нужно долго распространяться, коль скоро вы видите, что одних афиняне поработили, против других, особенно против наших союзников, замышляют козни, и что они заранее, с давних пор, приготовились на случай возможной войны в будущем? Иначе они не могли бы отнять у нас Керкиру силою и осаждать Потидею. Между тем Потидея представляет удобнейший пункт на Фракийском побережье, а Керкира могла бы доставить пелопоннесцам сильнейший флот. Вина за все это падает на вас, потому 69 что вы прежде всего дали афинянам укрепить свой город после Персидских войн и потом возвести длинные стены, {Cм.: 1.90.107.} на вас, потому что все время до настоящей поры вы лишали свободы не только порабощенных афинянами, но даже и ваших союзников. Порабощает скорее не поработивший, но тот, кто, имея возможность спасти от порабощения, не делает этого и смотрит на это сквозь пальцы, хотя и хвалится своею доблестью как освободитель Эллады. И теперь мы с трудом сошлись на собрание и все еще не с ясной целью. Ведь следовало бы рассуждать не о том, обижены ли мы, а о том, каким образом защитить нас от обиды, люди, действующие с обдуманным заранее решением против тех, которые не пришли еще ни к какому решению, подвигаются вперед не мешкая. Нам известно, по какому пути идут афиняне и как они шаг за шагом наступают на других. Они действуют пока не так смело, потому что думают, будто вследствие вашей нечувствительности действия их незаметны, но они крепко налягут, когда увидят, что вы на все смотрите сквозь пальцы, хотя и все знаете. Из всех эллинов, вы одни, лакедемоняне, сохраняете спокойствие, обороняясь от врагов не силою оружия, но медлительностью, вы одни подавляете рост враждебной силы не в самом начале, а после того, как она станет вдвое больше. Правда, о вас говорили, что вы в безопасности, но на деле оказалось, что такая молва не соответствует действительности. Так, мы сами знаем, что персы явились с окраин земли к Пелопоннесу прежде, чем встретили с вашей стороны противодействие, достойное вас. И теперь вы не обращаете внимания на афинян, хотя они живут не так далеко, как персы, но вблизи вас, предпочитаете не нападать на них, а отражать их нападение, и на волю случая предоставили решение борьбы с противником, гораздо более могущественным, нежели вы. Вы знаете также, что персы потерпели неудачу главным образом по собственной вине, что и мы много уже раз имели перевес над афинянами, не столько благодаря вашей помощи, сколько вследствие собственных их ошибок. Надежды на вас уже погубили некоторых, так как они были уверены в вас и не приготовились к опасности. {См.: 1.101.114.} Пусть не подумает кто из вас, что б все это говорится скорее из чувства вражды, а не в виде жалобы: жалоба обращается к друзьям, когда они стоят на ошибочном пути, а обвинение направляется против врагов, если они нанесли обиды’.
‘Кроме всего этого мы считаем себя в праве порицать вас более, чем кто-либо другой, особенно принимая во внимание обстоятельства данного момента, всего важного значения которых вы, нам кажется, не сознаете. Вы, по-видимому, вовсе не приняли в расчет, что представляют собою те афиняне, с которыми предстоит вам борьба, до какой степени они во всем отличаются от вас. Афиняне любят всякие новшества, отличаются быстротою в замыслах и в осуществлении раз принятых решений, вы же, напротив, стремитесь к тому, как бы сохранить существующее, не признаете ничего нового, не исполняете на деле даже необходимого. Далее, афиняне отваживаются на то, что превышает их силы, рискуют до безрассудства, и надежда не покидает их даже в критических обстоятельствах, тогда как вы делаете меньше, чем сколько позволяют ваши силы, не доверяете даже надежным расчетам и полагаете, что никогда не избавитесь от опасностей. Афиняне решительны, вы медлительны, они ходят в чужие земли, вы приросли к своему месту, удаляясь от родины, они рассчитывают приобрести себе что-либо, вы же опасаетесь, как бы, выйдя из пределов своей страны, не нанести ущерба тому, чем вы владеете. Побеждая врагов, афиняне преследуют их возможно дальше, а, терпя поражение, дают оттеснить себя возможно меньше. Сверх того, свою жизнь афиняне отдают за свое государство так, как будто она вовсе не принадлежит им, напротив, духовные свои силы они берегут как неотъемлемую собственность, чтобы служить ими государству. Если замыслы их не удаются, они смотрят на это как на потерю своего достояния, если же план их осуществился и они приобрели что-либо, достигнутая удача кажется им незначительной в сравнении с тем, что предстоит еще сделать. Если в каком-либо предприятии афиняне и ошибутся, они взамен того питают новые надежды и тем восполняют то, чего им недостает. Обладание и надежда на то, что они замышляют, сливаются в одно целое только у афинян благодаря той быстроте, с какою они стремятся осуществить свои решения. Так непрестанно всю жизнь трудятся они с напряжением сил и среди опасностей. Наличными благами наслаждаются они очень мало, будучи постоянно заняты стремлением к приобретению, и нет для них другого праздника, как выполнить то, что требуется обстоятельствами, напротив, на праздный покой они смотрят так же, как на утомление без отдыха. Поэтому, если бы кто-нибудь, желая кратко охарактеризовать афинян, сказал, что они рождены для того, чтобы самим не иметь покоя и другим не давать его, он был бы прав’.
‘И вот, лакедемоняне, когда такое-то государство стоит против вас, вы все медлите и думаете, что продолжительное спокойствие является уделом не тех людей, которые своими вооружениями не попирают права, но в то же время выказывают явную решимость не допускать нарушения прав по отношению к себе, вы же считаете справедливым не причинять горя остальным и, даже защищаясь, не вредить никому. Вы могли бы осуществить это, и то едва ли, в том случае, если бы вы жили по соседству с таким же государством, как и ваше. Но при создавшихся отношениях ваш образ действия по сравнению с афинским, как мы только что показали, устарел. Между тем в политике, как и в искусстве, вообще всегда дают перевес новшества. Пока государство в покое, наилучшие установления те, которые остаются неизменными, но когда необходимость вынуждает людей ко многим предприятиям, тогда требуются и многие усовершенствования. Вот почему афинская политика, как основанная на большом опыте, гораздо более носит характер новизны, чем политика ваша’.
‘Итак, медлительность ваша не должна идти дальше. Теперь же, как вы обещали, {Ср.: I.581.} быстрым вторжением в Аттику помогите прочим эллинам и потидеянам, чтобы не отдавать друзей и сородичей ваших на произвол злейших врагов, чтобы своим пассивным отношением не заставлять нас искать другого какого-нибудь союза, если мы сделаем это, мы не поступим несправедливо ни перед богами, хранителями клятвы, ни перед рассудительными людьми, не те нарушают договор, кто вследствие своей изолированности обращаются к другим, но те, которые не помогают союзникам, связанным с ними клятвою. Мы будем верны вам, если вы б пожелаете взяться за дело энергично, потому что, изменяя вам, мы нарушили бы наши священные обязанности, да и не нашли бы других союзников, более нам близких. Поэтому примите правое решение и постарайтесь о том, чтобы под вашею гегемонией Пелопоннес не стал меньше сравнительно с тем, как вам его передали предки’.
Вот что сказали коринфяне. Случилось так, что по другим делам в Лакедемоне еще раньше находилось афинское посольство. Узнав об этих речах, оно решило выступить перед лакедемонянами вовсе не с целью защищаться от тех обвинений, которые взводили на афинян государства, но чтобы вообще показать лакедемонянам, что им не следует принимать поспешного решения, а поглубже вникнуть в положение дел. Вместе с тем афинские послы желали дать понять, как велико могущество их государства, старшим напомнить о том, что им было известно, а младшим поведать, чего они не знали. Таким образом, послы рассчитывали своими речами склонить лакедемонян скорее к сохранению мира, нежели к войне. Явившись к лакедемонским властям, они заявили и о своем желании говорить перед народом, если нет к тому каких-либо препятствий. Власти предложили им явиться в собрание. Афиняне выступили и произнесли такую речь.
‘Нас послали сюда в качестве послов не для того, чтобы препираться с вашими союзниками, но чтобы уладить дела, касающиеся нашего государства. Однако, услышав о том, что против нас возбуждены немаловажные обвинения, мы выступаем теперь не для ответа на жалобы государств (ни наши речи, ни речи их представителей не были бы уместными перед вами, как перед судьями), но для того, чтобы, доверяя союзникам, вы в важном деле не приняли с легким сердцем несоответственного решения. Кроме того, по поводу всего, что говорилось о нас, мы желаем показать, что мы владеем нашим достоянием совершенно по праву и что государство наше достойно уважения’.
‘Зачем говорить о событиях очень давних, свидетелем которых оказывается не столько собственное наблюдение слушателей, сколько отголоски передаваемых им рассказов? Но о Персидских войнах, обо всем, что вы знаете по собственному опыту, необходимо говорить, хотя бы вам было и неприятно, что события эти постоянно выставляются на вид. Действительно, когда мы в то время действовали, мы шли на опасность ради общей пользы, и если в доле ее вы приняли участие фактически, то не лишены же мы права, по крайней мере, говорить о том, что хоть сколько-нибудь для нас полезно. Впрочем, мы будем говорить о наших тогдашних действиях не столько с целью оправдать себя, сколько для того, чтобы засвидетельствовать их и показать, с каким государством предстоит вам борьба, если вы не склонитесь к правильному решению. Итак, мы утверждаем, что при Марафоне мы одни, раньше всех, сразились против персов (490 г.), потом, когда они появились вторично и мы не в силах были отразить их на суше, мы все поголовно сели на корабли, чтобы сразиться с врагом на море при Саламине (480 г.). Это имело своим последствием то, что персы не могли подойти по морю, от города к городу, к Пелопоннесу и разорять его, в то время как ввиду множества неприятельских кораблей города не были бы в состоянии помогать друг другу. Лучшее подтверждение этому дали сами враги, разбитые на море, они поспешно отступили с большею частью войска, {Остальное войско под начальством Мардония оставалось в Элладе.} так как сознавали уже неравенство своих сил. Однако, когда обстоятельства сложились таким образом и когда стало ясно, что спасение Эллады зависит от ее флота, мы для этого выполнили три полезнейших дела: доставили наибольшее число кораблей, дали проницательнейшего стратега и обнаружили неустанную ревность, именно: из четырехсот кораблей мы доставили немного меньше двух третей, начальником флота назначили Фемистокла, который был главным виновником того, что сражение было дано в узком проливе, а это, несомненно, и спасло Элладу. Фемистокла и вы почтили на это выше всех чужеземцев, приходивших к вам. Энергию и отвагу мы показали величайшие: когда на суше никто не помогал нам, так как все прочие эллины до нашей границы были уже покорены, мы решились покинуть наш город, отдать на гибель свое имущество и сделали это не для того, чтобы оставить на произвол судьбы общее дело прочих союзников, рассеяться и стать бесполезными для них. Нет, мы сели на корабли, чтобы попытать счастья в борьбе, и не гневались за то, что вы раньше не помогли нам. Вот почему мы утверждаем, что были со своей стороны полезны вам не меньше, как и себе… Из страха больше за себя, нежели за нас, вы прибыли тогда на помощь из государств, не подвергшихся разорению, чтобы владеть ими и впредь (по крайней мере, пока город наш был цел, вы не являлись). Напротив, мы вышли из нашего города, когда его уже не существовало, и, питая слабую надежду на его восстановление, решились на битву, тем самым мы спасли нас самих и отчасти вас. Если бы из опасения за нашу территорию мы, подобно другим, раньше перешли на сторону персов, или если бы впоследствии, считая наше дело потерянным, мы не отважились взойти на корабли, тогда вам, при недостаточном числе ваших кораблей, было бы уже нечего сражаться на море, и все спокойно удалось бы для персов так, как они того желали’.
‘Неужели же, лакедемоняне, благодаря энергии и мудрой решимости, обнаруженным в то время нами, мы не заслуживаем со стороны греков менее завистливого отношения к той власти, какою мы пользуемся? Притом же мы получили ее не насилием: когда вы не захотели довести дело с персами настойчиво до конца, к нам обратились союзники и сами просили принять гегемонию над ними. {См.: 1.95-96, ср: 1.19.} Мы вынуждены были довести нашу власть до теперешнего состояния прежде всего самим течением обстоятельств больше всего из страха перед персами, потом из чувства чести, наконец, ради наших интересов. Впоследствии для нас казалось уже небезопасным ослабить нашу власть и тем самым подвергаться риску: большинство союзников относилось к нам с ненавистью, иные уже отложились и должны были быть покорены силою, а вы не были уже больше нашими друзьями, как прежде, но относились к нам подозрительно и враждебно, да ведь отложившиеся от нас и перешли бы на вашу сторону. Ни для кого не предосудительно принимать надлежащим образом полезные меры ввиду величайших опасностей. Так, по крайней мере, вы, лакедемоняне, пользуетесь главенством над государствами Пелопоннеса, дав им организацию, полезную для вас. Если бы в то время вы, оставаясь до конца во главе союзников, встретили с их стороны такую же ненависть, какую встречаем теперь мы, то — это нам хорошо известно — не меньше нашего вы были бы суровы с союзниками и были бы вынуждены или властвовать над ними силою, или подвергать себя опасности. Таким образом, и в нашем поведении нет ничего странного или противоестественного, коль скоро предложенную нам власть мы приняли и не выпускаем ее из рук под влиянием трех могущественнейших стимулов: чести, страха и выгоды. С другой стороны, не мы первые ввели такой порядок, а он существует искони, именно что более слабый сдерживается более сильным. Вместе с тем мы считаем себя и достойными власти, каковыми и вам казались до сих пор. Только теперь, преследуя свои собственные интересы, вы взываете к праву, а оно никем еще не противопоставлялось стяжанию грубой силой, когда представлялся к тому такой случай, ради которого никто не забывал своих выгод. Похвалы достойны те люди, которые, по свойству человеческой природы устремившись к власти над другими, оказываются более справедливыми, чем могли бы быть по имеющейся в их распоряжении силе. Мы полагаем, что всякий другой, очутившись на нашем месте, лучше всего доказал бы, насколько мы умеренны, между тем как нам и за нашу корректность досталась скорее незаслуженная дурная слава, нежели одобрение. Действительно, хотя в судебных процессах с союзниками, возникающих из деловых договоров, мы находимся в худшем, чем наши союзники, положении, а у себя дома творим суд по законам, одинаковым для нас и для них, тем не менее оказывается, будто мы имеем страсть к сутяжничеству. Никто из союзников не обращает внимания на то, почему другие не подвергаются упрекам, хотя они и пользуются властью над подчиненными с меньшею умеренностью, нежели мы. Ведь кто имеет возможность пустить в ход силу, тому вовсе нет нужды обращаться к суду. В отношениях с нами союзники привыкли обращаться как равные с равными, поэтому, если сверх ожидания они потерпят какой бы то ни было ущерб, в силу ли судебного приговора или насильственной меры в интересах нашей власти, или по чему-нибудь другому, они не благодарят нас за то, что мы не отнимаем у них более важного, но переносят свое неполное с нами равноправие с большим огорчением, чем если бы мы с самого начала откинули в сторону всякий законный порядок и открыто преследовали наши выгоды, тогда и они не стали бы отрицать, что более слабый обязан уступать сильному. По-видимому, несправедливость больше раздражает людей, чем насилие: первая, с точки зрения равенства, кажется посягательством, второе, с точки зрения превосходства одного над другим, представляется неизбежною необходимостью. Так, под властью персов союзники терпеливо переносили более тяжкие притеснения, чем те, о которых было упомянуто, наше же господство они находят тягостным и это понятно: настоящее всегда тяготит подчиненных. Итак, если бы вы, сокрушив нас, достигли над нами господства, то скоро потеряли бы то благорасположение со стороны наших союзников, каким вследствие их страха перед нами пользуетесь теперь, если только стали бы следовать тем же принципам, каким следовали тогда, в пору кратковременной нашей гегемонии во время войны с персами. В самом деле, государственные порядки, вам свойственные, непримиримы ни с какими другими, к тому же каждый из вас за пределами своей страны не сообразуется ни с этими порядками, {См.: 1.95.130.} ни с теми, которые признают остальные эллины’.
‘Итак, выносите ваше решение неторопливо, так как дело идет не о мелочах, и не возлагайте на себя несоответственного вам бремени, склоненные к тому чужими намерениями и жалобами. Наперед сообразите, сколь велики неожиданности войны, прежде чем она вас застигнет. Надолго затягивающаяся война ведет обыкновенно к таким случайностям, от которых мы, как и вы, одинаково не застрахованы, и каков будет результат ее, остается неизвестным. Когда люди предпринимают войну, то начинают прямо с действий, какие должны были бы следовать позже, а рассуждать принимаются тогда уже, когда потерпят неудачи. Мы еще не сделали никакой подобной ошибки, не видим ее и с вашей стороны. Пока правильное решение зависит вполне от вашей и нашей воли, мы советуем не нарушать договора и не преступать клятв, разногласия же между нами решим судом, согласно условию. В противном случае, если вы начнете войну, мы, призывая в свидетели богов, охранителей клятв, попытаемся защищаться так, как подскажет нам ваш образ действия’.
Так говорили афиняне. По выслушании жалоб союзников против афинян и речи последних, лакедемоняне, удалив посторонних, стали одни совещаться о положении дел. Большинство единодушно решило, что афиняне уже виноваты и что необходимо поскорее объявить войну. Тогда выступил с такою речью царь лакедемонян Архидам, славившийся проницательностью и благоразумием.
‘И сам я, лакедемоняне, испытан во многих уже войнах, считаю таковыми и тех из вас, которые одного возраста со мною, поэтому вы не можете жаждать войны по недостатку опыта, что свойственно большинству, и не можете считать ее делом хорошим и безопасным. По здравом размышлении никто не мог бы признать войну, о которой вы теперь рассуждаете, маловажною. Правда, против пелопоннесцев и ваших соседей {Главным образом Аргоса, постоянного врага Спарты.} мы располагаем равными с ними силами и можем быстро появиться на любом пункте. Но как можно с легким сердцем начинать войну против народа, который живет далеко от нас, к тому же чрезвычайно опытен в морском деле и все остальное имеет в большом избытке: частные и государственные капиталы, флот, лошадей, вооружение и столь многолюдное население, как ни в одной из эллинских областей, против народа, у которого, кроме того, множество союзников, платящих дань? На что же мы рассчитываем, кидаясь в войну без приготовлений? Не на флот ли? Но тут мы слабее афинян, а если мы станем упражняться и равносильно с афинянами вооружаться, то на это будет потребно время. Не на деньги ли? Но в этом отношении мы уступаем афинянам еще больше: у нас нет денег в государственной казне, нелегко взимаем мы подати и с частных лиц. Быть может, кто-нибудь полагается на то, что мы превосходим афинян хорошо вооруженными силами, и потому можем часто делать набеги на их землю и опустошать ее. Но во власти афинян много другой земли, все же нужные запасы они могут доставлять себе морем. Если, с другой стороны, мы попытаемся поднять их союзников, то и им должны будем помогать флотом, так как большинство союзников островитяне. Итак, как же нам вести войну? Ведь, если мы не одолеем афинян на море и не лишим их тех доходов, на которые они содержат флот, то мы больше повредим себе. И прекращать войну при таких условиях не было бы почетно, потому что главными виновниками разрыва будем считаться мы. Нечего одушевлять себя и тою надеждою, что война скоро прекратится в том случае, если мы разорим их землю. Я скорее опасаюсь того, что мы передадим войну в наследие и нашим детям: до такой степени правдоподобно, что афиняне при их гордости не пожелают быть в зависимости у своих полей и что они не испугаются войны, подобно людям неопытным’.
‘Однако я вовсе не предлагаю относиться к нашим союзникам равнодушно, дозволять афинянам обижать их и смотреть сквозь пальцы на козни врагов. Я советую только не браться пока за оружие, а через посольство обратиться к афинянам с укоризнами, не показывая при этом ни слишком воинственного задора, ни уступчивости, тем же временем устраивать собственные дела, привлекая к нам союзников, и эллинов и варваров, и стараться откуда бы то ни было приумножать наши силы флотом и деньгами: ничего нет предосудительного в том, если все эллины, против которых, как против нас, афиняне строят козни, будут ради спасения привлекать на свою сторону не только эллинов, но и варваров, в то же время мы должны добывать и собственные средства к войне. Если афиняне внемлют хоть сколько-нибудь нашему посольству, это — самое лучшее, в противном случае мы через два-три года, если таково будет наше решение, пойдем на них, уже лучше вооруженные. Быть может, видя наши приготовления, слыша соответственные им указания наших послов, афиняне скорее пойдут на уступки, пока земля их еще не опустошена, пока речь идет о существующем достоянии, а не об истребленном. Вы смотрите на поля их только как на залог, тем более верный, чем лучше они обработаны, поэтому необходимо щадить их возможно дольше, не доводить врагов до отчаяния и тем не вселять в них более упорное сопротивление. Напротив, если теперь мы, не приготовленные к войне, подстрекаемые жалобами союзников, опустошим землю афинян, то смотрите, как бы действия наши не причинили Пелопоннесу слишком большого позора и затруднений. Претензии государств и частных лиц можно удовлетворить, но не так легко окончить под благовидным предлогом войну с неизвестным еще исходом, если ее предпримут все сообща из-за частных интересов’.
‘Недостаток быстроты при нападении многих на одно государство пусть не покажется кому-либо трусостью. Ведь и у афинян не меньше, чем у нас, союзников, платящих им дань, война же зависит не столько от вооруженных сил, сколько от денежных средств, помощью которых вооруженные силы только и могут принести свою пользу, особенно война континентальной державы против морской. Поэтому запасемся прежде всего денежными средствами, а до тех пор не дадим увлечь себя речами союзников. Мы понесем наибольшую ответственность за последствия войны при том или ином исходе ее, а потому должны заранее все спокойно предусмотреть. Нерешительности и медлительности, в чем всего более нас упрекают, не стыдитесь: чем скорее поспешите, тем позже должны будете кончить, потому что беретесь за дело, не будучи к нему подготовлены. К тому же наше государство пользуется неизменною свободою и величайшим престижем. Наш образ действий означает, скорее всего, разумную сдержанность. Благодаря ей мы одни не высокомерны в счастии и меньше других склоняемся перед несчастием. Если похвалами подстрекают нас на рискованное предприятие, противное нашему разумению, мы не увлекаемся сладостью похвал, и если бы кто-нибудь вздумал побуждать нас упреками, то из чувства досады мы не станем более уступчивы. Мы воинственны и рассудительны вследствие нашей благопристойности, воинственны потому, что с рассудительностью теснее всего связано чувство чести, а с чувством чести мужество, рассудительны мы потому, что воспитание делает нас не настолько просвещенными, чтобы презирать законы, и слишком суровыми и скромными, чтобы не подчиняться им. Правда, мы не слишком понимаем толк в предметах бесполезных, чтобы в прекрасных речах порицать военные приготовления врагов, а на деле расходиться со словами, напротив, мы считаем планы других не уступающими нашим, полагаем, что не речами можно разъяснить угрожающие случайности судьбы. Мы будем всегда на деле так готовиться к войне, как если бы противники наши принимали мудрые решения. И надежды следует возлагать не на возможные ошибки врагов, а на собственные верно рассчитанные средства. Не должно воображать, будто люди сильно разнятся между собою, но нужно считать сильнейшим того, кто получает самое суровое воспитание’.
‘Попечение об этом воспитании завещали нам отцы наши, оно всегда было полезно нам, и нам не следует изменять ему. Не станем поспешно решать вопрос о массе жизней и денежных средств, о городах и славе в короткую часть дня, а будем обсуждать этот вопрос спокойно.
При нашем могуществе нам это более возможно, нежели другим. Отправьте к афинянам посольство и по делу Потидеи, и по поводу обид, на которые жалуются союзники, тем более что афиняне сами готовы дать ответ перед судом, а на того, кто готов предстать пред судом, незаконно идти раньше войною, как на обидчика, в то же время готовьтесь к войне. Такое решение будет наиболее выгодно для нас и наиболее грозно для врагов’.
Вот что сказал Архидам. Последним выступил Сфенелаид, в то время один из эфоров, и произнес следующую речь.
‘Длинных речей афинян я не понимаю. В многочисленных самовосхвалениях они нигде не опровергли того, что наносят обиды союзникам нашим и Пелопоннесу. Хотя они были доблестны в прежнее время в борьбе с персами, но теперь по отношению к нам поступают подло, а потому вдвойне достойны кары, так как из людей порядочных стали подлыми. Мы же какими были тогда, такими остаемся и теперь, не дозволим, если будем благоразумны, обижать наших союзников, и не замедлим наказать афинян: бедствия не ждут союзников. У других есть денежные средства, корабли и лошади, а у нас храбрые союзники, и нам не должно выдавать их афинянам, нечего решать судом и речами их дела, потому что и союзников обижают не на словах, необходимо поскорее всеми силами помочь им. И пусть никто не указывает, что, несмотря на нанесенные нам обиды, нам следует еще размышлять: долговременное размышление прилично скорее тому, кто замышляет обиду. Итак, лакедемоняне, подавайте голоса, согласно с достоинством Спарты, за войну, не давайте усиливаться афинянам, не бросим на произвол наших союзников и с помощью богов пойдем на обидчиков!’.
После того Сфенелаид, по своему званию эфора, стал собирать голоса в собрании лакедемонян. Так как они голосуют криком, а не камешками, то Сфенелаид объявил, что нет возможности различить по крику, на какой стороне большинство, и, желая еще больше настроить лакедемонян в пользу войны открытою подачею голосов, сказал: ‘Тот из вас, лакедемоняне, кто признает, что договор нарушен и что афиняне виновны, пусть встанет и займет это место’, — и показал им определенное место, — ‘а тот, кто этого не признает, пусть становится на другой стороне’. Лакедемоняне поднялись со своих мест и разделились, причем гораздо больше оказалось тех, которые признавали договор нарушенным. Тогда приглашены были союзники и им объявлено, что по решению лакедемонян афиняне виновны, но что желательно привлечь к голосованию всех союзников, чтобы войну, если это будет постановлено, вести по общему решению. После того как союзники добились всего этого, они отправились восвояси, удалились потом и афинские послы по выполнении поручений, с которыми явились в Лакедемон. Указанное постановление народного собрания состоялось на четырнадцатом году тридцатилетнего договора (432 г.), заключенного после Евбейской войны. {См.: 1.114.} Лакедемоняне признали, что мир нарушен и что необходимо начать войну, не столько под влиянием речей союзников, сколько из страха перед афинянами, опасаясь дальнейшего роста их могущества: они видели, что уже большая часть Эллады находится у них в подчинении.
Обстоятельства, способствовавшие усилению могущества афинян, 89 были следующие. Когда персы, потерпев поражение от эллинов на море и на суше’ {При Саламине и при Платеях.} удалились из Европы, а бежавшие на кораблях к Микале были истреблены, царь лакедемонян Леотихид, командовавший эллинами при Микале (479 г.), возвратился домой с союзниками из Пелопоннеса. Между тем афиняне и уже отложившиеся от персидского царя союзники из Ионии и Геллеспонта остались на месте сражения и начали осаду Сеста, занятого персами. Перезимовав там, они овладели городом (478 г.) по удалении варваров, а затем отплыли из Геллеспонта каждый на свою родину. Афинское государство после того, как варвары ушли из Аттики, немедленно стало перевозить обратно афинских детей, женщин и уцелевшее домашнее имущество оттуда, куда все это было помещено ради безопасности, и принялось за восстановление города и его стен. Дело в том, что от обводной стены уцелели лишь небольшие куски, большинство домов было разрушено, остались только те немногие, в которых расположились в свое время знатные персы. Лакедемоняне, предугадывая будущее, отправили в Афины посольство. Они предпочитали, чтобы ни афиняне, ни кто другой не имели стен, а еще больше были подстрекаемы союзниками и устрашены небывалою до тех пор численностью афинского флота и отвагою афинян в Персидских войнах. Послы требовали от афинян не возводить стен, а лучше помочь лакедемонянам срыть окружные стены во всех тех городах, где только они были, за пределами Пелопоннеса. Не открывая перед афинянами своих целей и подозрений, лакедемоняне заботились будто бы о том, чтобы персы в случае вторичного нападения не могли опереться на какой-либо укрепленный пункт, каковым на тот раз служили Фивы, {Бывшие операционною базою для Мардония.} лакедемоняне уверяли, что Пелопоннес может служить и убежищем, и достаточным оплотом для всех эллинов. Когда лакедемоняне высказали это, афиняне, по совету Фемистокла, отвечали, что по делу, о котором идет речь, они пришлют к ним послов, и тотчас отпустили лакедемонян. Тогда Фемистокл предложил отправить его самого возможно скорее в Лакедемон, других же выбранных вместе с ним послов не посылать немедленно, а выждать до тех пор, пока стена не будет выведена до достаточной для обороны необходимой высоты, в то же время Фемистокл советовал, чтобы поголовно все афиняне, находившиеся в городе, занялись сооружением стен, не щадя при этом ни частных, ни общественных построек, которые могли бы быть полезны для дела, и не останавливаясь перед разрушением всего этого. Дав эти наставления и присовокупив, что остальное устроит он сам в Лакедемоне, Фемистокл отправился в путь. По прибытии в Лакедемон он не являлся к властям, а под разными предлогами медлил. Если же кто-нибудь из должностных лиц его спрашивал, почему он не является к государственным властям, Фемистокл отвечал, что он поджидает товарищей, что они задержались в Афинах по какому-то делу, однако он надеется, что товарищи его прибудут скоро, то же, что их все еще нет, удивляет его самого. Лакедемоняне верили словам Фемистокла из расположения к нему. Но когда из Афин стали приходить другие лица и вполне определенно сообщать, что стены возводятся и что они уже высоки, лакедемоняне не могли не поверить им. Узнав об этом, Фемистокл советовал лакедемонянам не давать себя провести россказнями, а послать из своей среды добросовестных людей с тем, чтобы они разузнали и по возвращении представили точные сведения. Лакедемоняне отправили таких лиц, а Фемистокл послал относительно их секретное донесение афинянам с поручением задержать лакедемонян под возможно менее явным предлогом и не отпускать их до возвращения афинского посольства (к тому времени товарищи Фемистокла по посольству Аброних, сын Лисикла, и Аристид, сын Лисимаха, уже прибыли в Лакедемон с известием, что стена уже достаточно высока). Фемистокл стал опасаться, как бы лакедемоняне не задержали его с товарищами, когда они получат точные известия. Афиняне, согласно поручению Фемистокла, задерживали лакедемонских послов. Фемистокл явился тогда перед лакедемонянами и открыто заявил им: Афины уже настолько ограждены стенами, что в состоянии защищать своих обитателей, если лакедемоняне или союзники желают, они могут отправить послов к афинянам, которые сумеют на будущее время различать свои собственные и общеэллинские интересы. Когда афиняне нашли более выгодным покинуть свой город и сесть на корабли, говорили послы, они решились на это без лакедемонян, с другой стороны, когда приходилось совещаться вместе с лакедемонянами, афиняне никому не уступали в рассудительности. Так и теперь они сочли за лучшее, чтобы их город был огражден стеною и, таким образом, мог принести большую пользу, как, в частности, гражданам, так и всем союзникам. Дело в том, что, не имея равносильных приспособлений для обороны, нет возможности участвовать в общих решениях с мало-мальски одинаковым и равным правом голоса. Поэтому или никто из союзников не должен иметь укреплений, или и возведение стены афинянами следует признать правильным. Услышав это, лакедемоняне не выразили открыто своей досады против афинян (дело в том, что и посольство-то они отправляли, по-видимому, вовсе не для того, чтобы мешать возведению стен, но чтобы подать свой совет на общую пользу, к тому же они были в то время дружественно настроены к афинянам, памятуя энергию их в борьбе против персов). Однако втайне лакедемоняне были недовольны тем, что план их не удался. Оба посольства возвратились домой без взаимных укоризн. Таким образом афиняне в короткое время укрепили свой город. Что постройка стен производилась поспешно, можно видеть еще и теперь: нижние слои их состоят из всевозможных камней, в некоторых частях даже не обделанных для укладки, а в том виде, в каком приносили их в отдельности. В стену было вложено множество надгробных стел и обделанных для других целей каменей. Дело в том, что на всем протяжении обводная стена выступала сравнительно с прежней за пределы города, и вследствие этого поспешно сносилось все без различия. Фемистокл уговорил афинян застроить и остальную часть Пирея, начало чему положено было раньше, в год архонтства его в Афинах (493/492 г.). Местность эту, с тремя естественными гаванями, Фемистокл находил прекрасною, а превращение афинян в морской народ должно было, по его мнению, много содействовать их усилению. Действительно, Фемистокл первый осмелился сказать, что необходимо заняться морским делом, и сам немедленно положил тому начало. По его совету, афиняне возвели стену такой толщины, какая видна еще и теперь кругом Пирея. Камни для нее доставлялись на двух телегах, подъезжавших с противоположных сторон. Внутри между камнями не было ни извести, ни глины, а складывались большие камни, обтесанные под прямым углом, и с наружной стороны скреплялись железными скобами при помощи свинца. {Расплавленным свинцом припаивалось железо в отверстиях камней.} Однако стена выведена была приблизительно на половину той высоты, какая предположена была Фемистоклом. Дело в том, что он желал высотою и толщиною стен противостоять замыслам неприятелей и полагал, что для защиты стен достаточно будет небольшого караула из самых неспособных для военной службы граждан, тогда как все остальные должны сесть на суда. Больше всего Фемистокл обращал внимание на флот, как мне кажется, потому что находил для персидского войска нападение на Афины более доступным с моря, нежели с суши. Поэтому, по его мнению, Пирей мог принести большую пользу сравнительно с верхним городом, и Фемистокл многократно увещевал афинян, если они когда-либо будут теснимы с суши, спуститься в Пирей и против всяких врагов бороться на кораблях. Таким образом афиняне, немедленно по удалении персов, оградили себя стенами и занялись прочими приготовлениями.
Павсаний, сын Клеомброта, послан был из Лакедемона, в звании стратега эллинов, с двадцатью кораблями от Пелопоннеса (478 г.). Вместе с ним подплыли на тридцати кораблях афиняне и масса других союзников. Они пошли войною на Кипр, покорили большую часть его, а потом направились к Византии, занятой персами, и взяли ее осадою. Во время уже этого командования своими насильственными действиями Павсаний вызывал раздражение всех эллинов, в особенности ионян и всех тех, которые незадолго перед тем освободились от персидского царя. Союзники стали обращаться к афинянам (477 г.) с просьбою принять гегемонию над ними в силу кровного родства {Те союзники, которые, как и афиняне, принадлежали к ионийскому племени.} и не дозволять Павсанию насильничать. Афиняне приняли их предложение и твердо решили не допускать произвола со стороны Павсания и все остальное устроить к наибольшей своей выгоде. Тем временем лакедемоняне отозвали Павсания, чтобы потребовать от него ответа в том, что доходило до их сведения. В самом деле, возвращавшиеся с войны эллины обвиняли Павсания во многих несправедливостях, между прочим в том, что командование его скорее оказывалось подражанием тирании. Предъявленное к Павсанию требование явиться на суд состоялось в то самое время, когда союзники, за исключением воинов из Пелопоннеса, перешли на сторону афинян из ненависти к Павсанию. По прибытии в Лакедемон Павсаний был признан виновным в частных обидах против некоторых лиц, но по важнейшим пунктам оправдан. Павсаний обвинялся главным образом в приверженности к персам, что, казалось, было совершенно несомненным. Поэтому лакедемоняне больше не посылали его для командования войском, а отправили на его место Доркиса с несколькими товарищами и с небольшим войском. Однако союзники уже не предоставили им гегемонии. Узнав об этом, военачальники вернулись, и впоследствии лакедемоняне не посылали уже других командиров из опасения, как бы они не развратились за пределами родины, пример чего они видели на Павсаний. К тому же лакедемоняне желали избавиться от тягостей войны с персами и считали афинян, с которыми в то время находились в дружественных
96 отношениях, способными к главнокомандованию. Получив таким образом гегемонию по желанию союзников вследствие ненависти их к Павсанию, афиняне определили перечень как тех городов, которым для борьбы с варварами нужно было доставлять деньги, так и тех, которые должны были доставлять корабли. Предлогом к образованию такого союза было намерение подвергнуть опустошению владения персидского царя в отмщение за те бедствия, какие претерпели эллины. В то же время афиняне впервые учредили должность эллинотамиев, которые и принимали форос — так названы были денежные взносы союзников. Первоначальный форос был определен в четыреста шестьдесят талантов, {Около 672 382 р. — Перевод античных сумм в рубли сделан по состоянию русской валюты на начало XX в. При этом надо иметь в виду, что талант был высшей условной денежно-весовой единицей. Наиболее распространенный у греков аттический серебряный талант равнялся 26.2 кг. Талант делился на 60 мин, а мина равнялась 100 драхмам, каждая из которых равнялась 6 оболам. Драхмы и оболы чеканились в виде серебряных монет различного достоинства. (Прим. научн. ред.)} казнохранилищем служил Делос, и союзные собрания происходили в тамошней святыне.
Имея гегемонию над союзниками, которые вначале были автономны и совещались на общих собраниях, вот что предприняли афиняне в своем внутреннем управлении и в войнах, в промежуток времени между Персидской и этой войной, в отношении к варварам, к бунтующим своим союзникам и к тем пелопоннесцам, с какими им приходилось иметь дело в каждом отдельном случае. Я описал это и тем самым сделал отступление в своем повествовании по той причине, что у всех моих предшественников {Логографов и Геродота.} эта эпоха не была изложена. Они излагали эллинскую историю до Персидских войн, или историю самих Персидских войн. Даже тот из моих предшественников, который в своей истории Аттики касается этих событий, Гелланик, упомянул о них кратко и в отношении хронологии неточно. Вместе с тем события этой эпохи содержат в себе доказательство того, каким образом организовалась афинская держава.
Прежде всего афиняне под начальством сына Мильтиада Кимона после осады взяли занятый персами Эион (475 г.), что на Стримоне, и жителей его обратили в рабство. Затем они обратили в рабство жителей Скироса острова на Эгейском море, заселенного долопами, и заселили его сами. {Своими клерухами-колонистами.} Афиняне вели войну против каристян без участия остальных евбеян и, спустя некоторое время, вступили с ними в мирное соглашение. Потом они воевали с отложившимися наксиянами и осадою принудили их к сдаче. Это первый союзный город, покоренный вопреки установившимся отношениям к союзникам, впоследствии то же случилось и с рядом остальных городов. Помимо иных причин отложения союзников важнейшими были: недоимки в уплате фороса, отказы в доставке кораблей и уклонение от службы в войске, случавшееся время от времени. Действительно, афиняне взыскивали определенно то, что полагалось доставлять союзникам, и применением принудительных мер раздражали их, не привыкших или не желавших сносить эти строгости. И в других отношениях главенство афинян было далеко не по вкусу союзникам в такой степени, как сначала, да и в совместных военных предприятиях равенства между афинянами и союзниками не было, и афиняне с большою легкостью приводили восстававших к повиновению. Виноваты в этом оказались сами союзники: вследствие нерасположения к военной службе, из нежелания удаляться с родины большинство союзников обложили себя денежною данью вместо доставки кораблей с тем, чтобы вносить приходящиеся на их долю издержки. Таким образом флот афинян увеличивался на средства, вносимые союзниками, а последние в случае восстания шли на войну неподготовленные и без необходимого опыта.
После этого в Памфилии, при реке Евримедонте, произошло сражение (465 г.) морское и сухопутное между афинянами вместе с союзниками и персами, и в один и тот же день афиняне под командою сына Мильтиада Кимона одержали победу в обоих сражениях, взяли финикийские триеры и уничтожили в общем до двухсот кораблей. Позже отложились от афинян жители Фасоса, поссорившись с ними из-за мест торговли и приисков, которыми они владели на противолежащем берегу Фракии. Афиняне отправились против Фасоса на кораблях, одержали победу в морском сражении и высадились на берег. Около того же времени они послали из числа своих граждан и союзников десять тысяч человек к Стримону для заселения местности, которая тогда называлась Девятью путями, а теперь называется Амфиполем. Девять путей, занятые эдонами, афиняне взяли, но в дальнейшем походе в глубь Фракии (464 г.) были истреблены подле Драбеска, в земле эдонов, соединенными силами всех фракиян, которые смотрели на основание колоний в местности Девяти путей, как на враждебный акт. Разбитые в битве и будучи осаждаемы, фасияне взывали о помощи к лакедемонянам, советуя им вторгнуться в Аттику. Тайно от афинян лакедемоняне обещали помочь фасиянам и уже собирались в поход, но помешало землетрясение (464 г.). В это время у лакедемонян илоты, а из периеков фуриаты и эфейцы восстали и удалились на Ифому. Большинство илотов были потомками в свое время обращенных в рабство древних мессенян, почему мессенянами называли вообще всех илотов. Итак, у лакедемонян была война против засевших на Ифоме, фасияне же на третьем году осады сдались афинянам на капитуляцию (463/462 г.), срыли укрепления, выдали флот, обязались внести немедленно ту сумму, какою они были обложены, в будущем платить дань и отказались от владений на материке и от приисков.
Так как война лакедемонян против ифомцев затянулась, то они призвали на помощь, кроме других союзников, и афинян. Афиняне явились со значительным отрядом под начальством стратега Кимона. Лакедемоняне пригласили афинян главным образом потому, что считали их искусными в осаде укреплений. Но так как осада тянулась долго, то, казалось, у них тут не хватало искусства: иначе они взяли бы этот пункт силою. Этот поход впервые повлек к открытой вражде между лакедемонянами и афинянами: после того как укрепление не могло быть взято силою, лакедемоняне, опасаясь отваги афинян и страсти их к новшествам, считая их к тому же чуждыми себе по происхождению, встревожились, как бы они, по внушению ифомцев, во время своего пребывания в Пелопоннесе, не произвели какого-нибудь государственного переворота. Поэтому из всех союзников лакедемоняне отпустили одних только афинян, причем подозрений своих они не обнаруживали, а просто объявили, что больше в них не нуждаются. Афиняне, однако, поняли, что их удаляют не на основании этого благовидного предлога, а в силу возникшего какого-то подозрения, оскорбились этим и, сочтя недостойным терпеть эти обиды от лакедемонян, тотчас, по возвращении домой, разорвали заключенный с лакедемонянами против персов союз и вступили в союз (462 г.) с врагами лакедемонян аргивянами, потом и афиняне, и аргивяне заключили скрепленный одинаковыми клятвами союз с фессалийцами. Между тем ифомцы, не будучи в состоянии держаться долее, на десятом году осады (455/454 г.) сдались лакедемонянам под условием, что они уйдут из Пелопоннеса и никогда не вступят в него, что всякий из них, кто будет захвачен здесь, становится рабом захватившего. Еще до того лакедемоняне получили пифийское изречение: умоляющего во имя Зевса Ифомского отпускать. Ифомцы удалились с женами и детьми, а афиняне уже из вражды к лакедемонянам приняли их и поселили в Навпакте, который удалось им незадолго перед тем отнять у локров озольских (456/455 г.). К афинскому союзу примкнули также мегаряне, отложившиеся от лакедемонян, потому что коринфяне из-за пограничной области пошли на них войною (460—458 гг.). Афиняне заняли Мегары и Пеги, соорудили для мегарян длинные стены от города до Нисеи и поставили там свой гарнизон. Отсюда-то прежде всего и возникла главным образом сильная вражда коринфян против афинян.
Ливиец Инар, сын Псамметиха, царь пограничных с Египтом ливиян, двинувшись от города Марей, что над Фаросом, поднял (461 г.) против царя Артоксеркса большую часть Египта, принял на себя начальство и призвал на помощь афинян. Афиняне в то время пошли войною против Кипра на двухстах кораблях, своих и союзнических, покинув Кипр, они прибыли в Египет. От моря афиняне поднялись по Нилу, завладели рекой и двумя частями Мемфиса и начали войну против третьей части, именуемой Белою стеною. Там находились беглецы из персов и мидян, а также те из египтян, которые не участвовали в восстании.
Между тем у афинян, высадившихся в Галиях, произошла битва (458/457 г.) с коринфянами и эпидаврянами, и победу одержали коринфяне. После этого афиняне сразились на море с флотом пелопоннесцев подле Кекрифалеи и одержали победу. В происшедшей затем войне (457 г.) афинян с эгинянами была большая морская битва при Эгине между афинянами и эгинянами, в которой с обеих сторон участвовали союзники, победу одержали афиняне, они захватили семьдесят эгинских кораблей, высадились на сушу и под начальством стратега Леократа, сына Стреба, стали осаждать Эгину. Желая помочь эгинянам, пелопоннесцы отправили на Эгину триста гоплитов, которые раньше составляли вспомогательный отряд коринфян и эпидаврян, и заняли высоты Гераней. Коринфяне спустились в Мегариду с союзниками, полагая, что афиняне без того значительного войска, которое находилось при Эгине и в Египте, будут не в состоянии помогать мегарянам, если же и подадут помощь, то должны будут отвлечь войска от Эгины. Однако афиняне не тронули своего войска на Эгине, но из оставшихся в городе граждан самые старые и самые юные под начальствам стратега Миронида явились к Мегарам. После нерешительной битвы с коринфянами обе стороны отступили, причем ни одна из них не пожелала признать себя побежденной в сражении. По удалении коринфян афиняне водрузили трофей, так как некоторый перевес все-таки был на их стороне. Вернувшиеся коринфяне, подвергаясь упрекам со стороны старейших граждан, остававшихся в городе, дней через двенадцать после этого приготовились, прибыли на место сражения и поставили свой трофей как победители. Афиняне ударили из Мегар на тех, которые водружали трофей, перебили их и в схватке с остальными одержали победу. Разбитые коринфяне начали отступать, а один довольно значительный отряд их, жестоко стесненный неприятелем, сбился с дороги и попал на землю какого-то частного лица, кругом обведенную глубокой канавой и не имевшую выхода. Афиняне заметили это, с фронта заперли коринфян гоплитами, кругом расставили легковооруженных и всех попавших на эту землю перебили каменьями, тяжким бедствием было это для коринфян. Но главная часть войска все же возвратилась домой.
Около этого времени афиняне начали возводить и те длинные стены, которые ведут к морю, именно до Фалера и Пирея. {Ср.: 11.137.} Когда фокидяне предприняли поход на Дориду (457 г.), метрополию лакедемонян, где лежат Боий, Китиний и Эриней, и один из этих городков взяли, к дорянам поспешили на помощь лакедемоняне под начальством сына Клеомброта Никомеда, заступавшего место юного еще царя Павсания, сына Плистоанакта, в числе полутора тысяч своих гоплитов и десяти тысяч союзников, они принудили фокидян, согласно уговору, вернуть город и затем двинулись в обратный путь. На море в том случае, если бы они пожелали переправиться через Крисейский залив, {Часть Коринфского залива.} их собирались задержать афиняне, крейсировавшие на своих кораблях, небезопасным казался и путь через Геранею с того времени, как афиняне занимали Мегары и Пеги. Переход через Геранею был вообще труден и постоянно охранялся афинянами, а теперь лакедемоняне еще узнали, что афиняне намерены задержать их и там. Поэтому они решили переждать в Беотии и обсудить, каким образом им пройти на родину всего безопаснее. С другой стороны, тайно старались привлечь на свою сторону лакедемонян некоторые из афинян, рассчитывавшие упразднить в Афинах демократический строй и приостановить сооружение длинных стен. Тем временем афиняне выступили против лакедемонян со всем своим войском, а также тысяча аргивян и отдельные отряды прочих союзников, всего было четырнадцать тысяч войска. Афиняне выступили в поход против лакедемонян в уверенности, что те затрудняются пройти домой, а также потому, что подозревали с их стороны намерение ниспровергнуть демократию. На помощь афинянам явилась в силу союза {Ср.: I.1024, II.223.} и фессалийская конница, но во время битвы она перешла на сторону лакедемонян. Сражение произошло при Танагре, в Беотии, и победу одержали лакедемоняне и их союзники (457/456 г.), убитых было много с обеих сторон. Лакедемоняне вошли в Мегариду, вырубили там деревья {Главным образом маслины и виноградные лозы.} и ушли обратно домой через Геранею и перешеек. Афиняне же, на шестьдесят второй день после сражения, выступили против беотян со стратегом Миронидом во главе. В битве при Энофитах они разбили беотян, овладели всей Беотией и Фокидой, срыли укрепления Танагры и взяли в качестве заложников сто богатейших граждан из локров опунтских (455 г.). Свои длинные стены они к этому времени довели до конца. После этого и эгиняне сдались афинянам на капитуляцию, под условием срыть свои укрепления, выдать корабли и на будущее время платить дань. Затем афиняне обошли на кораблях Пелопоннес под командою стратега Толмида, сына Толмея, сожгли корабельную верфь лакедемонян, взяли коринфский город Халкиду, высадились на сушу и в сражении разбили сикионян.
Между тем афиняне и союзники их все еще оставались в Египте и 109 испытали в войне много превратностей. Так, сначала афиняне завладели было Египтом, и царь персидский послал в Лакедемон перса Мегабаза с деньгами, чтобы склонить пелопоннесцев к вторжению в Аттику и тем побудить афинян выйти из Египта. Потерпев неудачу и зря истратив деньги, Мегабаз с остатком сумм вернулся обратно в Азию. Тогда персидский царь послал в Египет Мегабиза, сына Зопира, с большим войском. По прибытии в Египет сухим путем, Мегабиз разбил в сражении египтян и их союзников, {Ливийских и иных.} вытеснил из Мемфиса эллинов, запер их, наконец, на острове Просопитиде и там осаждал год и шесть месяцев, пока не осушил канала и не отвел воды его по другому направлению. Таким образом, Мегабиз поставил корабли на сушу, большую часть острова соединил с материком и, переправившись к острову, взял его сухопутными войсками. Такой гибельный конец получило предприятие эллинов после шестилетней войны (455/454 г.). Из большого числа воинов спаслись немногие, переправившись через Ливию в Кирену, большая же часть погибла. Египет снова подпал под власть персидского царя, за исключением болот, которыми владел царь Амиртей. Обширность болот делала Амиртея неодолимым, к тому же ‘болотные’ были храбрейшие из египтян. Царь ливиян Инар, начавший все дело в Египте, был схвачен вследствие измены и распят. Пятьдесят триер с воинами из афинян и прочих союзников отправились в Египет на смену прежде посланному войску и, ничего не зная о случившемся, бросили якорь у Мендесийского рукава. {Один из восточных рукавов Нила.} С суши напали на них сухопутные войска, а с моря финикийский флот, причем большая часть кораблей погибла, успели спастись только немногие. Так кончился большой поход афинян и союзников на Египет.
Изгнанный из Фессалии Орест, сын фессалийского царя Эхекратида, уговорил афинян вернуть его на родину (454/453 г.). Афиняне взяли с собою своих союзников, беотян и фокидян, и пошли против фессалийского города Фарсала. Они приступили к завоеванию его области, насколько это было доступно, не углубляясь вперед от места лагерной стоянки (движение их задерживала фессалийская конница), но города афиняне взять не могли, да и вообще цель похода вовсе не была достигнута, для Ореста они не сделали ничего и вернулись с ним обратно. Немного спустя после этого тысяча афинян села на корабли, находившиеся в Пегах (Пеги были в их власти), и под предводительством стратега Перикла, сына Ксантиппа, поплыли вдоль берега к Сикиону, там высадились на сушу и разбили сразившихся с ними сикионян. Немедленно затем они взяли с собою ахеян и на кораблях переправились на противоположный берег в Акарнанию, там осадили Эниады, но не могли взять их и возвратились домой.
Потом, по прошествии трех лет, между пелопоннесцами и афинянами заключен был пятилетний договор. Афиняне, воздерживаясь от военных действий против эллинов, предприняли морской поход (449 г.) против Кипра, под начальством стратега Кимона, на двухстах своих и союзнических кораблях. Шестьдесят из этих кораблей отплыли в Египет вследствие призыва Амиртея, царя ‘в болотах’, прочие корабли занялись осадою Кития. По случаю смерти Кимона и наступившего голода афиняне отступили от Кития, поднялись на кораблях выше Саламина, что на Кипре, и дали морское и одновременно сухопутное сражение финикиянам, кипрянам и киликиянам, в обеих битвах одержали победу и возвратились домой, вместе с ними вернулись и те корабли, которые пришли обратно из Египта (448 г.). После этого лакедемоняне предприняли так называемую священную войну, овладели Дельфийскою святынею и передали ее дельфийцам, позже, по удалении лакедемонян, афиняне также выступили в поход, одержали победу и передали святыню обратно фокидянам.
По прошествии некоторого времени после этого беотийские изгнанники заняли (446 г.) Орхомен, Херонею и некоторые другие пункты Беотии. Афиняне выступили в поход против этих враждебных им городов в числе тысячи своих гоплитов с отдельными отрядами союзников, стратегом был Толмид, сын Толмея. Взяв Херонею, обратив жителей ее в рабство и поставив там гарнизон, афиняне отступили. На пути подле Коронеи напали на них беотийские изгнанники из Орхомена вместе с локрами, евбейскими изгнанниками и всеми единомышленниками их, они одолели афинян в сражении, причем одних перебили, других взяли в плен. Афиняне вышли из пределов всей Беотии, заключив договор на условии получения обратно своих пленников и трупов павших. Беотийские изгнанники возвратились на родину, и все прочие беотяне снова стали автономными.
Немного времени спустя отложилась от афинян Евбея. Когда Перикл с афинским войском уже переправился на остров, он получил известие о восстании Мегар, о намерении пелопоннесцев вторгнуться в Аттику и об избиении мегарянами афинского гарнизона, за исключением тех, что бежали в Нисею, {1.1034.} мегаряне восстали, призвав себе на помощь коринфян, сикионян и эпидаврян. {I.1051, 1112.} Перикл поспешно повел войско назад из Евбеи. После этого пелопоннесцы под предводительством лакедемонского царя Плистоанакта, сына Павсания, вторглись в Аттику, дошли до Элевсина и Фрии, опустошили тамошние поля, но дальше не пошли и возвратились домой. Тогда афиняне под начальством стратега Перикла снова переправились на Евбею и покорили весь остров, организацию управления на всей Евбее, за исключением Гестиеи, афиняне установили на основании договоров, жителей же Гестиеи выселили и сами заняли их землю.
Вскоре по возвращении из Евбеи афиняне заключили тридцатилетний мир с лакедемонянами и союзниками их (445 г.), причем отдали назад Нисею, Пеги, Трозен и Ахайю: этими пелопоннесскими местностями владели афиняне. {I.103.107.110.111.}
На шестом году после этого возникла война между самиянами и милетянами из-за Приены (439 г.). Милетяне терпели поражение и обратились к афинянам с жалобами на самиян. К милетянам присоединились и некоторые частные лица на Самосе, желавшие перемены образа правления. {До тех пор на Самосе был аристократический образ правления.} Афиняне на сорока кораблях отправились против Самоса, установили там демократическое правление, взяли заложниками пятьдесят самосских мальчиков и столько же взрослых граждан и поместили их на Лемносе, на Самосе афиняне оставили гарнизон и отплыли обратно. Некоторые из самиян не остались на Самосе, а бежали на материк. Они вступили в союз с виднейшими самосскими аристократами и с Писсуфном, сыном Гистаспа, в то время управлявшим Сардами, собрали вспомогательного войска человек семьсот и ночью переправились к Самосу. Прежде всего они бросились на демократов, захватили большинство их, потом выкрали на Лемносе своих заложников и отложились от афинян: афинский гарнизон и находившихся у них афинских должностных лиц они выдали Писсуфну и тотчас стали собираться в поход на Милет. В восстании приняли участие и византийцы. При известии об этом афиняне на шестидесяти кораблях отплыли к Самосу, при этом они не употребили в дело шестнадцати кораблей, которые частью направились к Карий для наблюдения за финикийскими кораблями, частью к Хиосу и Лесбосу с требованием помощи. На сорока четырех кораблях афиняне под начальством стратега Перикла с девятью товарищами сразились на море подле острова Трагий с семьюдесятью кораблями самиян, в числе которых было двадцать кораблей для перевозки войска (все корабли самосские плыли от Милета). Победа осталась на стороне афинян. Затем на помощь к ним явилось из Афин сорок кораблей, а из Хиоса и Лесбоса двадцать пять, афиняне сошли с кораблей на берег и, имея перевес сухопутным войском, с трех сторон города возвели стены и стали осаждать его с суши и с моря. Между тем Перикл отделил из стоявших на якоре кораблей шестьдесят и поспешно направился к Кавну в Карий, так как получено было известие о движении против афинян финикийских кораблей, действительно, и от Самоса отплыли к финикийскому флоту Стесагор и другие лица на пяти кораблях. Тем временем самияне внезапно вышли из гавани и напали на незащищенную неприятельскую стоянку, потопили сторожевые корабли и в морском сражении одержали победу над вышедшими против них судами. Благодаря этому в течение четырнадцати дней самияне были господами моря, ввозили и вывозили все, что хотели. Но по возвращении Перикла они были снова заперты его флотом. Вслед за этим из Афин явилось к афинянам на помощь сорок кораблей под начальством Фукидида, Гагнона и Формиона, двадцать кораблей под начальством Тлеполема и Антикла и тридцать из Хиоса и Лесбоса. Самияне дали незначительную морскую битву, но не могли устоять против неприятеля, на девятом месяце взяты были осадою (439 г.) и сдались на капитуляцию, срыли укрепления, дали заложников, выдали корабли и обязались уплатить в определенные сроки военные издержки. Византийцы также обязались оставаться по-прежнему подданными афинян.
После этого прошло уже немного лет, как случились рассказанные выше события, керкирские, потидейские и вообще все другие, послужившие поводом к этой войне. {I.24 сл.} Все же вышеизложенные происшествия, поскольку они выразились как в отношениях эллинов к эллинам, так и в отношении эллинов к персам, имели место приблизительно в течение пятидесяти лет, истекших между удалением Ксеркса и началом этой войны. За это время афиняне сильнее укрепили свое внешнее могущество и значительно развили свои внутренние силы. Лакедемоняне, хотя и замечали это, не мешали афинянам, разве лишь в слабой степени. Большею частью лакедемоняне оставались спокойны, потому что и в предыдущее время не скоро, а только по необходимости, решались они на войны, а также и потому, что их удерживали войны внутренние. {Ср.: I.101.} Так продолжалось до тех пор, пока могущество афинян не обозначилось ясно и афиняне не стали затрагивать лакедемонских союзников. Тогда лакедемоняне не могли уже более сносить этого и решили, что необходимо со всей энергией взяться за дело, объявить афинянам войну и, если можно, сокрушить их мощь.
Хотя лакедемоняне и признали, что договор их с афинянами нарушен и что афиняне виновны в этом, тем не менее они послали в Дельфы вопросить бога: {Аполлона.} будет ли лучше им воевать. Говорят, бог отвечал, что они одержат победу, если будут воевать с полным напряжением сил, сам же он, будет ли призван или нет, станет содействовать им.
Затем лакедемоняне снова созвали союзников, желая решить голосованием, следует ли воевать. Когда явились послы от союзников и состоялось собрание, все высказывали свои желания, причем большинство обвиняло афинян и требовало войны. Коринфяне уже и раньше просили каждое государство в отдельности подавать голоса за войну из опасения потерять Потидею. Явились они теперь и, выступив последними, произнесли такую речь.
‘Теперь, союзники, нам уже нельзя было бы винить лакедемонян за то, что они не решаются на войну, так как ради этого они теперь и собрали нас. В самом деле, если предводители в своих личных делах поступают так же, как поступают союзники в своих делах частных, то предводителям надлежит заботиться и об общем благе союза, так как во всем прочем они пользуются наибольшими преимуществами. Что касается союзников, то тех из нас, которые имели уже дело с афинянами, нет нужды учить держаться настороже, но те союзники, что живут не у моря, а в глубине материка, должны понять, что для них вывоз своих продуктов, а равно обмен их на товары, доставляемые морем на материк, будут сильно затруднены, если они не защитят приморских жителей. Им подобает быть строгими судьями в том деле, о котором идет теперь речь, и не воображать, будто оно их не касается. Они должны ожидать, что опасность настигнет и их, если только они не позаботятся о приморских жителях, и что предстоящее совещание относится к ним самим в той же мере, как и к другим. Вот почему без всякого колебания они обязаны предпочесть войну миру. Людям благоразумным свойственно сохранять спокойствие, пока их не обижают, людям же храбрым, подвергающимся обиде, должно променивать мир на войну, и потом, когда к тому представится удобный случай, заключать мир, военным счастьем они не кичатся и ради наслаждения покоем не дают себя в обиду. Тот, ведь, кто колеблется, чтобы сохранить наслаждение, вследствие своего бездействия скорее всего утратит ту сладость покойного существования, которая побуждает его к колебанию. Равным образом и тот, кто в военном счастьи преисполняется гордости, не замечает, как ненадежна увлекающая его самонадеянность. Много раз плохо взвешенные предприятия удавались вследствие еще большего безрассудства врагов, но гораздо чаще решения, по-видимому разумные, имели, наоборот, позорный исход: никто не действует с одинаковою предусмотрительностью при составлении планов и при осуществлении их, напротив, мы безопасно составляем планы и с тревогою отступаем, когда дело доходит до приведения их в исполнение’.
‘Теперь мы приглашаем начать войну, потому что терпим обиды и имеем достаточные основания к жалобам, и пора окончить войну настанет тогда только, когда мы отомстим афинянам. Что победа будет за нами, это правдоподобно по многим причинам: во-первых, мы превосходим афинян численностью и военным опытом, во-вторых, все мы единодушны в исполнении приказаний. Что касается флота, составляющего силу афинян, то мы снарядим его на те средства, какие имеются у каждого из нас, а также на дельфийские и олимпийские сокровища. При помощи займов мы получим возможность высшею наемною платою сманить от афинян моряков иноземцев: ведь у афинян войско не столько свое, сколько купленное за деньги. С нашим войском это не может случиться так легко, потому что сила его больше в людях, а не в деньгах. По всей вероятности, одной морской победой афиняне будут преодолены, а если они станут сопротивляться дольше, то и мы будем иметь больше времени для усовершенствования в морском деле и, когда сравняемся с ними в морском искусстве, наверное, превзойдем их храбростью: научиться доблести, свойственной нам по природе, афиняне не могут, а то, в чем они превосходят нас, именно в искусстве, мы одолеем при помощи упражнения. Нужные для этой цели средства мы соберем. В самом деле, будет возмутительно, если афинские союзники не станут отказываться вносить деньги на свое порабощение, а мы будем воздерживаться от затрат для отмщения врагам и вместе с тем для своего спасения и таким образом лишенные врагами средств, подвергнемся чрез это бедствиям. Впрочем, есть у нас и другие способы ведения войны: возмущение союзников, это вернейшее средство лишить афинян доходов, составляющих их силу, возведение укреплений на неприятельской земле и многое другое, чего теперь и не предусмотреть. Действительно, война никогда не ведется по определенным правилам, большая часть мер подсказывается самой войной ввиду привходящих в нее случайных обстоятельств. В войне тот вернее достигает успеха, кто ведет себя сдержанно, наоборот, чем больше кто горячится, тот тем чаще испытывает неудачи’.
‘Примем в соображение еще следующее: если бы дело шло о пограничных распрях отдельных союзников с равносильными им противниками, это было бы еще терпимо, но теперь афиняне в силах сопротивляться всем нам, вместе взятым, и гораздо сильнее каждого государства в отдельности. Поэтому если мы не отразим их единодушно, общими силами и племенных союзов и каждого города в отдельности, то при нашем разъединении они без труда завладеют нами. И да будет известно, что поражение — страшно сказать — грозит не чем иным, как полным порабощением. Но даже говорить нерешительно об этом постыдно для Пелопоннеса, постыдно также стольким государствам терпеть обиды от одного. Тут о нас могли бы сказать, что или мы терпим по праву, или переносим такое положение из трусости, и оказываемся хуже отцов наших, которые освободили Элладу, а мы не можем даже самим себе упрочить свободу, допускаем, чтобы установилась тирания одного государства, считая в то же время своим долгом ниспровергать ‘монархов’ в отдельных государствах. И мы не понимаем, каким образом подобное поведение может быть свободно от трех величайших несчастий: глупости, слабости и беззаботности. Вы свободны от этих ошибок, а потому не дошли до самонадеянности, столь гибельной для большей части людей, погубившей многих и за то переименованной в безумие. Но зачем так долго жаловаться на прошлое, если от этого нет пользы для настоящего? Ввиду будущего следует помочь настоящему и не жалеть новых трудов: ведь завет наших отцов — трудами стяжать себе доблесть. Хотя вы теперь немного богаче и сильнее их, не изменяйте этому завету: несправедливо при избытке терять то, что приобретено в бедности. Идите смело на войну по многим причинам: и потому, что бог изрек ее и обещал помогать вам, и потому, что остальная Эллада вся будет бороться вместе с вами, частью из страха, частью ради выгоды. К тому же не вы первые нарушите договор, который признает поруганным и бог, раз он повелевает воевать, скорее, вы будете мстителями за его нарушение. Ведь нарушают договор не те, которые защищаются, а те, которые нападают первые’.
‘Итак, лакедемоняне, когда со всех сторон представляется благоприятный случай к войне, и мы убеждаем вас предпринять ее во имя общих интересов, — ведь в объединении выгод государственных и частных надежнейший залог успеха, — не медлите подать помощь потидеянам, дорянам, которых осаждают ионяне, — прежде бывало иначе {Превосходство дорян над ионянами было общепризнанным.} — и спешите добиться свободы прочих эллинов. {Имеются в виду афинские союзники.} Нам нельзя ждать дольше, коль скоро одних {Особенно коринфян и мегарян.} уже теснят, а другие вскоре подвергнутся той же участи, если станет известно, что мы, здесь собравшиеся, не дерзаем наказать врага. Поймите же, союзники, что настала крайняя нужда, что мы даем наилучший совет, и решайте за войну, не страшась опасностей настоящей минуты и стремясь к более продолжительному миру, который последует за ними. Война делает мир более прочным, но не так безопасно воздерживаться от войны ради покоя. Будьте уверены, что образовавшееся в Элладе тираническое государство угрожает всем одинаково: над одними оно уже властвует, над другими замышляет властвовать. Поэтому пойдем и укротим его, тогда в будущем и сами будем жить, не подвергаясь опасности, и порабощенным теперь эллинам даруем свободу’. Так говорили коринфяне.
Выслушав мнения всех, лакедемоняне пригласили присутствовавших в собрании союзников подавать голоса по порядку, не делая различия между большими и меньшими государствами. Большинство подало голос за войну. Несмотря на такое решение, начинать войну тотчас было невозможно, так как пелопоннесцы не были готовы, поэтому решили, что каждое государство доставит все нужное, что замедления быть не должно. Тем не менее в необходимых приготовлениях до вторжения в Аттику и открытого начала военных действий прошло около года.
В течение этого времени пелопоннесцы отправляли к афинянам посольства с жалобами, чтобы в случае отказа в чем-либо иметь возможно более основательный предлог к войне. Так, прежде всего лакедемоняне потребовали от афинян через своих послов изгнания виновных в кощунстве против богини. {Афины.} Кощунство состояло в следующем: был афинянин Килон, победитель на Олимпийских состязаниях (640 г.), человек древнего знатного рода и влиятельный, он женился на дочери мегарянина Феагена (около 625 г.), в то время бывшего тираном в Мегарах. Когда Килон вопрошал Дельфийский оракул, тот дал ему прорицание захватить афинский акрополь во время величайшего праздника Зевса. Килон получил от Феагена войско, подговорил своих друзей и, когда наступили Олимпии, празднуемые в Пелопоннесе, захватил акрополь с целью сделаться тираном (636—624 гг.), празднество это он считал величайшим Зевсовым праздником и имеющим ближайшее отношение к нему, как к победителю на Олимпийских состязаниях. Имел ли в виду оракул наибольший праздник в Аттике или в каком-нибудь ином месте, Килон в то время об этом не рассуждал, да и оракул не открывал этого. Дело в том, что у афинян за городом бывают Диасии, называемые величайшим праздником Зевса Милостивого, причем от имени всего народа приносятся не крупные жертвенные животные, но местные жертвы. Килон, полагая, что он правильно понял изречение оракула, приступил к делу. Узнав об этом, афиняне всем народом устремились с полей против Килона и его соумышленников и, расположившись у акрополя, начали осаждать его. Осада тянулась, и большинство афинян, утомленных ею, ушли, предоставив девяти архонтам сторожить Килона и дав им неограниченные полномочия на все прочее по собственному их усмотрению. В то время большая часть административных функций принадлежала архонтам. Между тем соумышленники Килона терпели во время осады крайнюю нужду от недостатка хлеба и воды. Поэтому Килон и брат его тайком бежали, а остальные (из них многие уже умерли от голода), будучи в стесненном положении, сели у алтаря {Афины Полиады.} на акрополе в качестве молящих о защите. Когда афиняне, на которых возложена была охрана, увидели, что осужденные умирают в священном месте, они предложили им удалиться, {Присутствие трупов в освященном месте осквернило бы последнее.} причем обещали не причинять им никакого зла. Но когда они вывели их оттуда, то всех перебили, кроме того, они лишили жизни еще несколько человек, усевшихся на пути подле алтарей Почтенных богинь. Отсюда и сами убийцы и потомство их получили название нечестивцев и величайших преступников пред богинею. Этих нечестивцев изгнали тогда и афиняне, а впоследствии потомков их изгнал и лакедемонянин Клеомен (508 г.) при помощи восставших афинян, живущие были изгнаны, а кости умерших вырыты из земли и выброшены. Однако оставшиеся в живых изгнанники впоследствии возвратились, а потомки их проживают в государстве еще и теперь. Очищения от этой скверны и требовали от афинян лакедемоняне, ратуя как бы больше всего за богов. На самом деле, они знали, что со стороны матери причастен к преступлению и Перикл, сын Ксантиппа, и рассчитывали, что по изгнании его переговоры с афинянами могли бы пойти у них успешнее. Впрочем, лакедемоняне не столько надеялись на изгнание Перикла, сколько на то, что их требование вызовет в гражданах раздражение против него, так как причиною войны будет отчасти его несчастие. {С точки зрения лакедемонян родство Перикла с нечестивцами было для него несчастьем.} Будучи в то время влиятельнейшим лицом и руководителем афинской политики, Перикл во всем действовал наперекор лакедемонянам и не допускал уступок, а напротив, возбуждал афинян к войне.
Афиняне со своей стороны также требовали от лакедемонян изгнания запятнанных скверною на Тенаре. Некогда лакедемоняне предложили молящим о защите илотам покинуть святилище Посидона, вывели их оттуда и перебили (464 г.), за это, по мнению лакедемонян, Спарта и подверглась сильному землетрясению. {Ср.: I.1012.} Афиняне требовали, чтобы лакедемоняне также очистились от кощунства, совершенного против Меднодомной. {Афины.} Тут дело было такое: после того как лакедемонянин Павсаний в первый раз был отозван спартанцами от должности главнокомандующего на Геллеспонте и, по привлечении его к суду, признан невиновным, {Ср.: I.95.} государство ему не давало более поручений. Тогда он частным образом, без разрешения лакедемонян, снарядил гермионскую триеру и прибыл на Геллеспонт под предлогом участия в войне против персов, а на самом деле для того, чтобы завести тайные сношения с персидским царем, что он пытался сделать уже в первое свое командование, стремясь к власти над Элладой. Начало этим сношениям Павсаний положил следующей услугой, оказанной персидскому царю. После отступления от Кипра он взял в прежнее пребывание свое на Геллеспонте Византию (478 г.), которая занята была персами, в том числе некоторыми приближенными и родственниками царя, тогда же взятыми в плен. Имея пленников в своей власти, Павсаний отпустил их к царю тайком от прочих союзников, сам же он говорил, будто они убежали от него. Сношения свои Павсаний вел при помощи эретрийца Гонгила, которому он и доверил Византии вместе с пленниками. Этого же Гонгила Павсаний послал к царю с письмом, в котором, как открыто было впоследствии, стояло следующее: ‘Спартанский предводитель Павсаний, желая оказать тебе услугу, отпускает этих военнопленных, предлагаю тебе, если ты согласен, взять в жены твою дочь и подчинить тебе Спарту и остальную Элладу. Посоветовавшись с тобою, я думаю, окажусь в состоянии выполнить этот план. Поэтому, если тебе угодно принять какое-либо из моих предложений, пришли к морю верного человека для ведения дальнейших переговоров’. Вот что содержало письмо. Ксеркс обрадовался письму и отправил к морю сына Фарнака Артабаза с поручением отрешить от должности Мегабата, тогдашнего правителя сатрапии Даскилитиды, и принять ее в свои руки, далее он приказал отправить возможно скорее Павсанию в Византии ответное письмо и показать ему царскую печать, {На письме.} возможно лучше и вернее исполнять все поручения, какие по делам царя даст Павсаний. По прибытии на место Артабаз сделал все, как было приказано, и отослал письмо. Ответ гласил следующее: ‘Вот что царь Ксеркс говорит Павсанию: услуга твоя относительно людей, которых ты спас мне из-за моря, из Византии, на вечные времена будет запечатлена в нашем доме, и на предложения твои я согласен. Ни днем, ни ночью пусть не покидает тебя неослабная забота об исполнении твоих обещаний, не должны быть помехой тебе ни затраты золота и серебра, ни нужда в многочисленном войске, где бы ни потребовалось его появление. Действуй смело при содействии Артабаза, человека хорошего, которого я послал тебе, устраивай свои и мои дела возможно лучше и для нас обоих возможно выгоднее’. Павсаний, и раньше того пользовавшийся у эллинов большим уважением за свое командование при Платеях, по получении этого письма возгордился еще гораздо больше прежнего. Обычным образом жизни он уже не мог довольствоваться: выходил из Византия, надевая на себя персидские уборы, на пути через Фракию его сопровождали копьеносцы из персов и египтян, он велел готовить себе персидский стол и вообще не мог скрывать своих истинных намерений, но даже в вещах незначительных заранее давал знать о том, что задумывал совершить после в больших размерах. Доступ к себе Павсаний сделал затруднительным и относился ко всем без различия с таким тяжелым раздражением, что никто не мог подступиться к нему. Это-то и было главною причиною перехода союзников на сторону афинян. {I.951-4.967.} При известии обо всем этом лакедемоняне, по той же причине и в первый раз отозвавшие Павсания, отозвали его и вторично, когда он без их позволения отплыл (477/476 г.) на упомянутом выше гермионском корабле и продолжал держать себя, как прежде. После того как афиняне силою заставили Павсания покинуть Византии, он не возвращался в Спарту, а поселился в троадских Колонах и, как дошли известия до лакедемонян, вел сношения с персами и оставался в Колонах вообще не с добрыми намерениями. После всего этого лакедемоняне больше уже не медлили: эфоры отправили к Павсанию глашатая со скиталою и велели ему не оставлять Павсания, иначе спартанцы объявляют ему войну. Желая как можно меньше возбуждать подозрение и рассчитывая с помощью денег снять с себя обвинение, Павсаний вторично возвратился в Спарту. Сначала эфоры заключили его в тюрьму (они имеют право так поступать с царем), но потом Павсаний добился того, что вышел на свободу и отдал себя на суд тем, которые желали изобличать его. Явных улик спартанцы, ни враги Павсания, ни целое государство, не имели никаких, чтобы, вполне опираясь на них, могли наказать Павсания, человека царского происхождения, в то время облеченного царским достоинством (как двоюродный брат юного еще царя Плистарха, сына Леонида, он был опекуном его). Однако нарушением обычаев {Свойственных грекам.} и подражанием варварам {Персам.}. Павсаний возбуждал сильные подозрения в нежелании подчиняться существующему порядку. Поэтому лакедемоняне стали обращать внимание и на прочие его поступки, не нарушил ли он своим поведением в чем-либо установившихся обычаев, между прочим, припомнили они и то, что некогда Павсаний велел начертать, не спросясь разрешения государства, на том треножнике в Дельфах, который, как начатки персидской добычи, был посвящен эллинами, следующее двустишие:
Эллинов вождь и начальник Павсаний в честь Феба владыки
Памятник этот воздвиг, полчища мидян сломив.
Лакедемоняне тогда же соскоблили это двустишие на треножнике и начертали имена всех государств, которые общими силами сокрушили персов и посвятили им этот памятник. Уже в то время поступок Павсания казался преступным, а при теперешнем его поведении представлялся таковым тем больше, так как он стоял в согласии с питаемыми Павсанием замыслами. Кроме того, ходили слухи, будто Павсаний поддерживает какие-то сношения с илотами, что и было на самом деле, так как он обещал илотам свободу и права гражданства, если они примут участие в восстании и во всем будут помогать ему. Однако на основании каких-либо показаний илотов спартанцы не находили возможным принимать против Павсания какую-нибудь чрезвычайную меру. Они поступили согласно господствующему у них правилу: не спешить, без неопровержимых улик не принимать относительно спартиата какого-либо непоправимого решения. Наконец, как рассказывают, явился обличителем Павсания один уроженец Аргила, прежний любовник Павсания и довереннейшее лицо у него, он должен был доставить Артабазу последнее письмо Павсания к царю, но испугался при мысли о том, что ни один из прежних посланцев до сих пор не возвратился. Тогда он подделал печать с целью утаить вскрытие письма на тот случай, если он ошибся в своем предположении или если Павсаний потребует письмо обратно для каких-нибудь изменений, позже, вскрыв письмо, он нашел в нем дополнительное распоряжение об умерщвлении самого посланца, как и сам предполагал нечто подобное. Теперь, когда аргилец показал письмо, эфоры поверили больше, однако пожелали еще сами выслушать, что станет говорить Павсаний. Для этого сделаны были следующие приспособления: аргилец удалился на Тенар в качестве молящего, там соорудил себе хижину, перегородкою разделив ее на две части, и в ней скрыл нескольких эфоров. Когда пришел к аргильцу Павсаний и стал спрашивать, зачем тот сюда явился в качестве молящего, эфоры явственно слышали все, как человек этот упрекал Павсания в том, что написано было о нем в письме, как он подробно говорил и обо всем остальном, указывая на то, что исполнением поручений к персидскому царю он никогда еще не подводил его, и тем не менее за это он почтен смертью наравне с другими слугами. Эфоры слышали, как Павсаний во всем соглашался и просил не гневаться за случившееся, гарантировал аргильцу безопасность, если он выйдет из святилища, требовал поскорее отправиться в путь и не задерживать сношений с царем. Внимательно выслушав, эфоры в тот момент удалились, но так как они уже достоверно знали дело, то отдали в городе распоряжение арестовать Павсания. Рассказывают, что, когда собирались схватить Павсания на пути, он, по выражению лица подходившего к нему эфора, понял его намерение, а другой эфор из расположения к Павсанию дал знать ему об этом незаметным кивком головы. Тогда Павсаний бегом направился к святыне Меднодомной и добежал к ней раньше эфоров: священный округ лежал близко. Там Павсаний вошел в небольшое здание, находящееся в пределах святыни, чтобы под открытым небом не терпеть от непогоды, и сохранял спокойствие. Преследуя Павсания, эфоры на мгновение запоздали, но затем они велели снять со здания крышу и двери, выждали, чтобы Павсаний вошел внутрь, отрезали ему выход оттуда и замуровали, потом расположились подле и изморили Павсания голодом. Заметив, что он кончается в домике, эфоры вывели его из святыни (468 г.) еще с признаками жизни {Чтобы Павсаний не осквернил своей смертью святыни.} и он, едва вышел, скончался тут же. Они думали было кинуть тело его в Кеаду, куда бросали преступников, но потом решили закопать его где-то недалеко оттуда. Впоследствии Дельфийское божество дало прорицание лакедемонянам перенести гробницу Павсания на то место, где он умер (и теперь еще прах его покоится на месте перед священным округом, на что указывает и надпись на плите), а также возвратить Меднодомной два тела вместо одного, так как деяние их было кощунством. Лакедемоняне сделали две бронзовые статуи и посвятили их как бы за Павсания.
Так как божество признало умерщвление Павсания кощунством, то афиняне со своей стороны потребовали от лакедемонян изгнания виновников этого кощунства. Лакедемоняне, отправив послов к афинянам, обвиняли по делу Павсания вместе с ним в сочувствии к персам также и Фемистокла, доказательства чего они находили в показаниях против Павсания. Поэтому лакедемоняне требовали подвергнуть такой же каре и Фемистокла. Афиняне поверили этому (Фемистокл, изгнанный остракизмом, проживал в то время в Аргосе, но посещал также и другие места Пелопоннеса) и вместе с лакедемонянами, выражавшими готовность преследовать Фемистокла, послали несколько своих граждан с приказанием доставить его в Афины, где бы они с ним ни встретились. Заблаговременно узнав об этом, Фемистокл бежал из Пелопоннеса на Керкиру, так как он был ‘благодетелем’ керкирян. Керкиряне стали говорить, что они боятся держать его у себя, чтобы не возбудить к себе вражды со стороны лакедемонян и афинян, и потому перевезли его на противолежащий материк. {Т. е. Эпир.} Так как назначенные к тому лица преследовали Фемистокла, куда бы он, по сведениям их, ни направился, то, испытывая какое-то затруднение, Фемистокл вынужден был обратиться к царю молоссов Адмету, хотя тот не был ему другом. Адмета в то время не было дома. Фемистокл явился в качестве молящего перед женою его и, по ее наставлению, взял на руки их ребенка и сел у очага. Когда вскоре после того вернулся Адмет, Фемистокл объяснил, кто он, и просил его не мстить изгнаннику, хотя он в свое время и отговорил афинян исполнить просьбу Адмета: в настоящем положении, указывал Фемистокл, он гораздо слабее Адмета, и Адмет в состоянии сделать ему зло, но благородному человеку свойственно мстить только равным себе и при одинаковых условиях. Кроме того, он, Фемистокл, выступал против царя по случаю какой-то его просьбы, когда и речи не было о спасении жизни, напротив, если царь выдаст его (при этом Фемистокл сказал, кто и за что преследуют его), то отнимет у него всякую возможность спасти свою жизнь. Царь выслушал это, велел Фемистоклу встать вместе с сыном своим (Фемистокл так и сидел у очага с ребенком на руках, что было самым надежным способом умилостивления), и когда вскоре после того явились афиняне и лакедемоняне и обратились к Адмету с настоятельными просьбами, он не выдал Фемистокла, а приказал проводить его сухим путем, к другому морю в Пидну, принадлежавшую Александру, так как Фемистокл пожелал отправиться к персидскому царю. В Пидне он нашел грузовое судно, собиравшееся идти к Ионии, и сел на него. Буря отбросила судно к афинскому войску, которое осаждало тогда Наксос. Объятый страхом, Фемистокл открыл капитану корабля, кто он и почему убегает (находившиеся на корабле не знали его), и, если капитан не спасет его, грозил сказать, что он подкуплен и перевозит его за деньги, всякая опасность, прибавил Фемистокл, будет устранена, если никто не сойдет с корабля до тех пор, пока можно будет плыть дальше. При этом Фемистокл обещал не забыть услуги и достойно отблагодарить капитана, если тот послушает его. Капитан так и сделал: простоял день и ночь на якоре выше афинской стоянки и потом прибыл к Эфесу. Фемистокл удовлетворил капитана денежным подарком (деньги пришли к нему позже из Афин от друзей и из Аргоса, где они хранились), затем вместе с одним персом из приморских жителей удалился в глубь материка (465 г.) и послал оттуда письмо недавно воцарившемуся Артоксерксу, сыну Ксеркса. Письмо гласило следующее. ‘К тебе прихожу я, Фемистокл, больше всех эллинов причинивший бед вашему дому, пока я вынужден был защищаться от нападений твоего отца, но еще гораздо больше сделал я добра, когда я сам находился в безопасности, а ему предстояло возвращение домой, сопряженное с опасностями (здесь Фемистокл упоминал о заблаговременном предупреждении царя из Саламина относительно отступления и о том, как благодаря Фемистоклу не были разрушены мосты, что ложно приписывал себе), за эту услугу ты в долгу у меня. Гонимый эллинами за расположение к тебе, я явился теперь сюда и могу оказать тебе важные услуги в будущем. Зачем я пришел, желаю объяснить сам, прожив здесь год’. Царь, рассказывают, удивился намерению Фемистокла и предоставил ему действовать так, как он желал. За время, какое Фемистокл прожил в Персии, он усвоил себе, насколько мог, персидский язык и порядки страны. По прошествии года он явился к царю и достиг у него такого значения, каким не пользовался еще ни один эллин, благодаря прежней своей репутации, а также благодаря подаваемым царю надеждам на порабощение эллинов, больше же всего потому, что он являл доказательства своей рассудительности. В самом деле, Фемистокл неоспоримо доказал природную даровитость и в этом отношении заслуживает удивления несравненно больше всякого другого. С помощью присущей ему сообразительности, не получив ни в ранние, ни в зрелые годы образования, способствовавшего его развитию, Фемистокл после самого краткого размышления был вернейшим судьею данного положения дел и лучше всех угадывал события самого отдаленного будущего. Он способен был руководить всяким делом, которое было ему сподручно, мог объяснять и то, к чему он не имел непосредственного касательства, в особенности же он заранее предусматривал лучший или худший исход предприятия, скрытый еще во мраке будущего. Говоря вообще, Фемистокл в силу природного дарования при ограниченности необходимой для него подготовки обладал в наивысшей степени способностью моментально изобретать надлежащий план действия. Умер Фемистокл от болезни. Некоторые, впрочем, рассказывают, что он умер добровольно от яда, признав невозможным выполнить данные царю обещания. Памятник его находится в азиатской Магнесии на площади, потому что он был правителем этой области. Царь дал Фемистоклу Магнесию на хлеб, и она приносила ему ежегодного дохода пятьдесят талантов, {Около 73 000 руб.} Лампсак на вино (местность эта считалась в то время богатейшею своими виноградниками), а Миунт на приправу. Родствен- б ники Фемистокла уверяют, что кости его, согласно его распоряжению, перенесены были на родину и погребены в Аттике тайно от афинян: хоронить его здесь не было дозволено как изгнанника за измену. Таков был конец лакедемонянина Павсания и афинянина Фемистокла, знаменитейших в свое время эллинов.
Итак, вот какое поручение с первым посольством дали лакедемоняне 139 афинянам и вот какое приказание они получили, в свою очередь, от афинян по делу об удалении запятнанных кощунством. {I.126-1281.} Впоследствии они не раз являлись в Афины и требовали снять осаду с Потидеи и предоставить автономию Эгине. {I.642-673.} Но всего больше и всего определеннее лакедемоняне заявляли, что войны не будет, если афиняне отменят постановление о мегарянах, возбраняющее им пользоваться гаванями, находящимися в пределах афинской державы, и рынком в Аттике. {I.673.} Афиняне отказывали лакедемонянам во всем и постановления своего не отменяли, причем жаловались на мегарян за то, что они возделали священную землю и другую, не обозначенную никакими границами, и приняли к себе беглых рабов афинских. Наконец, явились к афинянам из Лакедемона последние послы: Рамфий, Мелесипп и Агесандр, они не предлагали уже ничего того, о чем говорилось обыкновенно раньше, а сказали лишь следующее: ‘Лакедемоняне желают мира, а он будет, если вы оставите эллинов {Т. е. греческие государства, принадлежащие к афинскому союзу.} автономными’. Афиняне созвали народное собрание, предоставили каждому высказывать свое мнение и постановили, обсудив зараз все обстоятельства, дать окончательный ответ. Многие выступали с речами, причем голоса разделились: по мнению одних, следовало воевать, по мнению других, постановление о мегарянах не должно быть помехой миру, и необходимо его отменить. Выступил также Перикл, сын Ксантиппа, в то время первый человек в Афинах, самый могучий и словом и делом. Он увещевал афинян следующим образом.
‘Афиняне! Я неизменно держусь одного и того же убеждения — не уступать пелопоннесцам, хотя и знаю, что люди действуют на войне не с таким одушевлением, с каким дают себя убедить начинать ее, и меняют свое настроение сообразно со случайностями войны. Однако я вижу, что и теперь я должен советовать вам решительно то же самое, и считаю себя вправе требовать от тех из вас, которые разделяют мое мнение, поддерживать состоявшееся общее решение, хотя бы мы и потерпели какую-либо неудачу, а если будет удача, не приписывать своей проницательности доли участия в ней. Ведь может случиться, что все дело окажется столь же мало отвечающим расчету, как и мысли человека. Поэтому-то обыкновенно мы и виним судьбу во всем, что случается, вопреки нашим расчетам’.
‘Ясно было, что лакедемоняне и прежде питали против нас враждебные замыслы, а теперь больше, чем когда-нибудь. Хотя в договоре {Тридцатилетнем.} сказано: ‘взаимные споры следует отдавать на суд и подчиняться его решению и каждой стороне владеть тем, что она имеет’, однако до сих пор сами пелопоннесцы не потребовали суда, а когда мы предлагаем его, они не принимают его. Войною, а не речами предпочитают они разрешать недоразумения, и вот являются уже не с жалобами, а с приказаниями. Они велят нам снять осаду с Потидеи, предоставить автономию Эгине и отменить постановление о мегарянах. Наконец, последние явившиеся к нам послы приказывают предоставить автономию эллинам. Пусть не подумает кто-либо из вас, будто мы начинаем войну из-за мелочей, когда не хотим отменить постановления о мегарянах, на чем лакедемоняне настаивают всего больше, уверяя, что войны не будет, если постановление это будет отменено. Не упрекайте себя в том, будто вы начали войну по маловажной причине. На самом деле, эта мелочь дает случай показать всю нашу твердость и испытать ваше настроение: если вы уступите лакедемонянам, они тотчас предъявят вам какие-нибудь другие более тяжкие требования, полагая, что вы из страха пошли на уступки. Напротив, решительным отказом вы ясно дадите понять им, что они должны обращаться с вами, как равные с равными. Тут же поразмыслите, повиноваться ли им прежде, чем потерпеть какую-либо неудачу, или воевать, — по-моему, последнее лучше, чтобы не уступать им ни по важным, ни по ничтожным поводам и безбоязненно владеть нашим достоянием. Ведь как самое важное, так и самое ничтожное требование равносильно порабощению, если требование это исходит от равного и обращено к другому до решения суда’.
‘Что касается приспособлений к войне и тех средств, которыми располагают обе стороны, то знайте, что мы будем не слабее их, о чем и услышите от меня подробно. Пелопоннесцы живут трудами рук своих, у них нет денег ни частных, ни общественных, потом, они неопытны в войнах продолжительных и в тех, которые ведутся за морем, так как вследствие бедности они воюют только между собою, и то кратковременно. Такие люди не могут часто высылать на войну ни вооруженных воинами кораблей, ни сухопутных войск, чтобы не удаляться от своих владений и вместе с тем не тратить своих средств, кроме того, море для них закрыто. Между тем войны ведутся не столько на взносы, выколачиваемые силой, сколько на готовые средства. Люди, живущие трудами рук своих, охотнее жертвуют для войны жизнью, нежели деньгами: они твердо убеждены, что жизнь может быть еще спасена и в опасностях, напротив, они не уверены в том, что средства не истощатся раньше окончания войны, особенно если сверх ожидания война, как это и бывает, затянется. Правда, в одном сражении пелопоннесцы вместе с союзниками могут устоять против всех остальных эллинов, но они бессильны для борьбы с противником, вооруженным иначе, нежели они. Пока у них нет единого совещательного учреждения, они ничего не совершают быстро, на месте. Так как все они имеют равный голос, к тому же разноплеменны, то каждый преследует лишь собственные цели, а результатом этого бывает то, что обыкновенно они ничего не доводят до конца. Дело в том, что в то время, как одни желают возможно сильнее отомстить кому-нибудь, другие озабочены тем, чтобы возможно меньше расстроить свои домашние дела. Редко сходясь на общие собрания, они лишь малую часть их посвящают рассмотрению общих дел, будучи заняты большую часть времени собственными делами. Каждый союзник у них полагает, что его небрежное отношение к делу не причинит вреда и что кто-нибудь другой обязан заботиться за него. Таким образом, все руководствуются только своими личными соображениями и не замечают того, как страдает общее дело. Однако важнейшею помехою для них будет недостаток денег, так как с доставкою их они будут медлить и всегда запаздывать, а военные события не ждут. Не стоит также страшиться ни их земляных укреплений, ни флота. Что касается укреплений, то если и в мирное время трудно возвести их в таком виде, чтобы они равнялись укреплениям нашего города, тем труднее, конечно, сооружать их на неприятельской земле, особенно потому, что и со своей стороны мы можем выставить такие же укрепления. Если даже они возведут крепостцу и часть нашей земли может страдать от набегов и перебежчиков, {Т. е. беглых рабов.} все-таки они не в состоянии будут и возводить укрепления на нашей земле и мешать нам плыть на кораблях, в чем наша сила, в их землю и мстить им. Морская служба нам дает больше опыта для войны на суше, нежели служба сухопутная лакедемонянам для морской войны. Научиться же морскому делу им будет нелегко. Если вы, отдавшись ему тотчас после Персидских войн, все еще не овладели им вполне, то каким образом люди, занятые земледелием, а не мореплаванием, могут совершить что-либо значительное, когда к тому же вы непрерывными нападениями на многочисленных кораблях не дадите им возможности заниматься морскими упражнениями? Если бы при своем невежестве в морском деле, почерпая отвагу в численности, они и рискнули напасть на небольшую эскадру, то, сдерживаемые сильным флотом, они не двинутся с места, а потому по недостатку упражнений будут менее искусны и чрез то более трусливы. Морское дело, как и всякое другое, есть искусство, и невозможно заниматься им, когда придется, как чем-то побочным, даже более того, при нем нет места ничему постороннему. Далее предположим, они наложили бы руку на олимпийские или дельфийские сокровища и попытались бы высшею наемною платою переманить от нас иноземных моряков, это, действительно, было бы опасно, если бы мы со своей стороны не имели возможности сравняться с ними, вооружив корабли собственными гражданами и метеками. Но теперь эта возможность есть у нас, и, что всего важнее, кормчие — наши же граждане, и вообще судовая команда у нас многочисленнее и искуснее, чем у всех остальных эллинов. Кроме того, никто из иноземцев не может решиться ввиду угрожающей опасности покинуть отечество и сражаться в рядах пелопоннесцев лишь из-за слабой надежды получать в течение нескольких дней высокую наемную плату’.
‘В таком или приблизительно в таком виде представляется мне положение пелопоннесцев. Напротив, наше положение, свободное от тех недостатков, которые я осуждал в них, имеет и другие более важные преимущества. Если они вторгнуться в нашу страну по суше, мы пойдем на их землю морем, а опустошение одной какой-либо части Пелопоннеса будет иметь далеко не то же значение, как опустошение целой Аттики, потому что взамен этой области они не смогут получить без борьбы никакой другой, тогда как у нас есть много земли и на островах, и на материке. {Т. е. на Фракийском побережье.} Так важно иметь силу на море! Подумайте только: если бы мы стали островными жителями, кто был бы неуловимее нас? Следует и теперь мысленно ставить себя возможно ближе к такому положению, покинуть поля и жилища, оберегать море и город и, хотя бы это способно было вселить раздражение, не давать все-таки битвы пелопоннесцам, превосходящим нас численностью. Ведь даже в случае победы мы снова будем иметь дело с неприятелем не менее многочисленным, а при поражении мы потеряем сверх того и союзников, которые составляют нашу силу: они не останутся спокойными, раз мы не будем в состоянии идти на них войною. Не жилищ и полей должны мы жалеть, но жизней человеческих, так как не жилища и поля приобретают людей, но люди приобретают их. И если бы я рассчитывал убедить вас, то посоветовал бы вам самим опустошить вашу землю и покинуть ее и тем показать пелопоннесцам, что из-за этого вы не покоритесь им’.
‘У меня есть много других оснований надеяться на победу, если в этой войне вы не будете стремиться к новым приобретениям и не станете добровольно создавать себе еще другие опасности. В самом деле, меня больше страшат наши собственные ошибки, нежели замыслы врагов. Но это будет выяснено в другой речи, в связи с самыми событиями, {Ср.: II.13.} а теперь отошлем послов с таким ответом: ‘Мы дозволим мегарянам пользоваться рынком и гаванями, если и лакедемоняне не будут издавать распоряжений касательно ксенеласии нас или союзников наших (договором ведь не возбраняется ни то, ни другое), {Т. е. ни спартанская ксенеласия, ни закрытие гаваней рынка для мегарян.} государствам союзным мы предоставим автономию, если они были автономны при заключении нами договора и если точно так же лакедемоняне предоставят своим городам, каждому в отдельности, управляться автономно так, как они хотят, не считаясь с лакедемонянами, мы готовы, согласно договору, подчиниться решению суда, войны начинать не будем, но если они первые начнут ее, то будем защищаться’. Вот ответ справедливый и достойный нашего государства! Нужно знать, что война неизбежна. Чем охотнее мы примем вызов, тем с меньшею настойчивостью враги будут налегать на нас. Следует знать также, что величайшие опасности доставляют, в конце концов, величайший почет как государствам, так и частным лицам. Ведь отцы наши противостояли же персам, они были не в таком блестящем положении, как мы теперь, а оставили и то, что у них было, и отразили варваров благодаря не столько слепому счастью, сколько собственному благоразумию, не столько материальными силами, сколько нравственной отвагою, и подняли наше могущество на такую высоту. Мы должны не отставать от наших отцов, но всякими способами отражать врага и стараться передать это могущество потомкам в неуменьшенном виде’.
Вот что сказал Перикл. Афиняне признали, что он дает им наилучший совет, и постановили так, как он предлагал: лакедемонянам ответили согласно с его мнением, по отдельным пунктам, как говорил Перикл, и вообще, что не исполнят ни одного из их требований, но готовы, по договору, разрешать споры судом равным и одинаковым. Послы возвратились домой, и позже больше посольств уже не было.
Таковы были обоюдные жалобы и распри, предшествовавшие войне и возникшие непосредственно за событиями в Эпидамне и на Керкире. Однако во время отдельных конфликтов взаимные сношения между афинянами и лакедемонянами не прерывались, они посещали друг друга, правда, без глашатаев, но и не без подозрительности: все случившееся подрывало договор и служило поводом к войне.

ВТОРАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

Война между афинянами и пелопоннесцами с участием союзников тех и других начинается нижеследующими событиями, когда обе стороны сносились между собою уже при посредстве глашатаев {Ср.: I.146.} и, взявшись за оружие, вели войну непрерывно. Мною записаны события в том порядке, в каком следовали они одно за другим, по летам и зимам.
В течение четырнадцати лет сохранялся в силе тридцатилетний договор, заключенный после покорения Евбеи. {I.114.115.} На пятнадцатом году в сорок восьмой год жречества Хрисиды в Аргосе, когда эфором в Спарте был Энесий, а архонтству Пифодора в Афинах оставалось до срока четыре месяца, на шестнадцатом месяце после сражения при Потидее, {I.625.} в начале весны, триста с небольшим фиванских граждан под командою беотархов Пифангела, сына Филида, и Диемпора, сына Онеторида, вторглись с оружием в начале ночи в беотийский город Платею, бывший в союзе с афинянами. Фивян призвали и открыли им платейские ворота граждане Навклид и его сообщники с намерением захватить власть в свои руки, погубить неприязненных им граждан и подчинить город фивянам. Они исполнили это при посредстве влиятельнейшего гражданина Фив Евримаха, сына Леонтиада. Фивяне предвидели наступление войны и желали заранее захватить всегда враждебно к ним настроенную Платею еще в мирное время, до начала открытой войны, они незаметно проникли в город, тем легче, что в нем не стояло гарнизона. Выстроившись с оружием в руках на городской площади, они отказались повиноваться тем, которые призвали их, и не желали немедленно приступить к делу и нападать на жилища врагов, напротив, они решили обратиться к платеянам через глашатая с соответственным заявлением, предпочитая склонить город к дружественному соглашению. Они полагали, что таким способом легко привлекут город на свою сторону. Глашатай объявил: кто желает, согласно отцовским заветам всех беотян, вступить в их союз, пускай подле них сложит свое оружие. Платеяне перепугались, когда заметили фивян в городе, который захвачен был внезапно, и, предполагая, что их вторглось гораздо больше (за темнотою они не могли их разглядеть), пошли на соглашение, приняли условия фивян и остались в покое, тем более что фивяне ни против кого не предпринимали никаких строгих мер. Приступив к исполнению этого соглашения, платеяне сообразили, что фивян немного и что, напав на них, они легко могут их одолеть, надо иметь в виду, что большинству платейского населения нежелательно было отлагаться от афинян. Итак, решено было попытаться сделать нападение. Платеяне стали собираться друг к другу на совещания, проломав промежуточные стены в своих домах, чтобы не ходить открыто по улицам, на улицах они поставили незапряженные повозки, которые должны были служить баррикадами, и делали все приспособления, какие каждому казались полезными при данном положении. Когда по мере возможности все было приготовлено, платеяне вышли из домов против неприятеля еще ночью, на ранней заре. Такую пору они выбрали для того, чтобы не нападать при дневном свете, когда враг мог бы быть отважнее и оказался бы в равном положении с нападающими, напротив, ночью, рассчитывали платеяне, они, уступая фивянам в числе, могли вселить в них больший страх благодаря лучшему своему знакомству с расположением города. Платеяне быстро кинулись на врагов и поспешно вступили в рукопашный бой. Поняв обман, фивяне сдвинули свои ряды и, где встречали нападение, отражали его. Два-три раза они отбили нападающих. Но когда потом платеяне бросились на них с сильным шумом, когда к тому же женщины и слуги с криком и воплями стали кидать в них с домов камнями и черепицею, когда притом целую ночь шел проливной дождь, фивяне, объятые ужасом, обратили тыл и бежали через город. Большинство их не знало переулков, где можно было бы укрыться, они бежали в темноте (случилось это в конце месяца) и по грязи, тогда как преследовавшие их знали расположение города, поэтому множество фивян было перебито. Кроме того, кто-то из платеян запер ворота, через которые вошли фивяне и которые одни только были открыты, воспользовавшись для этой цели концом копья и вложив его в болт вместо шкворня, так что и здесь не было выхода. Гонимые по городу, некоторые из фивян взобрались на стену и оттуда бросились за город, причем большая их часть погибла, другие тайком ушли через ворота, оставленные без призора, разрубив болт с помощью топора, данного какою-то женщиной, но таких было немного, потому что это скоро было замечено, третьи рассеялись и погибли в различных частях города. Огромное большинство, все те, которые держались возможно теснее друг друга, попали в большое здание, примыкавшее к стене, случилось так, что двери этого здания были открыты, и фивяне приняли их за ворота, ведущие прямо за город. При виде запертых в доме фивян платеяне стали совещаться, сжечь ли их тотчас, поджегши дом, или поступить с ними как-нибудь иначе. Наконец, и эти фивяне, и все прочие, оставшиеся в живых и блуждавшие по городу, сдались платеянам, предоставляя сделать с ними и с их оружием все, что угодно. Такова была участь фивян в Платее. Остальные фивяне, которые должны были явиться со всем войском еще ночью на тот случай, если бы вошедших в город постигла какая-нибудь неудача, получили известие о случившемся в пути и потому спешили на помощь. Платея отстоит от Фив на семьдесят стадий. {Около 12 верст.} Выпавший ночью дождь замедлил движение фивян: река Асоп разлилась и переправиться через нее было нелегко. Двигаясь по дождю и с трудом переправившись через реку, фивяне прибыли слишком поздно, когда часть воинов их была уже перебита, а другие находились в плену. При известии о случившемся фивяне замышляли напасть на тех из платеян, которые находились за городом (на полях, действительно, были люди и движимое имущество, так как беда случилась неожиданно в мирное время), фивяне рассчитывали удержать тех платеян, которых им удалось бы захватить, у себя как заложников за фивян, находившихся в городе, если только кто-нибудь из них еще остался в живых. Таков был план фивян. Пока они еще обдумывали все это, платеяне догадались, что должно случиться нечто подобное, и в страхе за тех, что были за городом, отправили к фивянам глашатая, он заявил, что покушением захватить город в мирное время фивяне совершили нечестивое дело, требовал не причинять обиды тем, кто за городом, в противном случае, говорили платеяне, они умертвят фиванских граждан, находящихся у них в плену, если же фивяне уйдут обратно из их земли, то платеяне выдадут им этих граждан. Так рассказывают фивяне и прибавляют, что платеяне дали при этом клятвы. Напротив, показания платеян несогласны с этим: они не обещали выдать пленных немедленно, но лишь после переговоров, если они приведут к какому-либо соглашению, и клятвы при этом не давали. Итак, фивяне, не причинив никакого вреда, ушли обратно с платейских полей. Тогда платеяне поспешно перевезли в город свою движимость и тотчас перебили фивян. Пленников было сто восемьдесят человек, в числе их был Евримах, с которым предатели вошли в соглашение. После этого платеяне отправили вестника в Афины, а фивянам, согласно уговору, выдали трупы, свои же государственные дела устроили, считаясь с данным положением, так, как желали. Лишь только афиняне получили весть о платейских событиях, они немедленно схватили всех беотян, находившихся в пределах Аттики, а в Платею послали глашатая с приказанием не принимать никаких мер против взятых в плен фивян, пока они сами, афиняне, не постановят о них какого-либо решения: об умерщвлении фивян они не были еще извещены. Первый вестник вышел из Платеи в одно время со вступлением фивян в город, а другой тотчас после поражения и взятия их в плен, о дальнейшем афиняне не знали ничего. Пребывая в этом неведении, они и отправили своего глашатая, который, по прибытии на место, узнал, что фивяне умерщвлены. Тогда афиняне выступили в поход к Платее, подвезли ей съестных припасов и оставили там гарнизон, а совсем негодное к войне мужское население вместе с женщинами и детьми вывели из города.
Ввиду совершившегося в Платеях дела, когда нарушение договора было явное, афиняне начали готовиться к войне, готовились и лакедемоняне вместе с союзниками, причем обе стороны собирались отправить посольства к персидскому царю и в другие места к варварам, от которых и те и другие надеялись получить какую-нибудь помощь, заключали они и союзы с теми государствами, какие оставались вне их владычества. Кроме кораблей, имевшихся дома, лакедемоняне приказали соорудить двести кораблей в Италии и Сицилии тем городам, которые приняли их сторону, {См.: III.862.} смотря по величине каждого города, так что общее число их кораблей должно было доходить до пятисот. Они приказали также иметь наготове определенные денежные суммы, вообще же держаться спокойно и, пока приготовления не кончены, допускать афинян в свои гавани на отдельных кораблях. Афиняне старались определить силы своих тогдашних союзников и отправляли посольства преимущественно в местности, соседние к Пелопоннесу: на Керкиру, Кефаллению, в Акарнанию и на Закинф, они понимали, что в состоянии будут одолеть окрестности Пелопоннеса, если дружба этих местностей будет им обеспечена. О каких-либо мелочах не думала ни та, ни другая сторона, напротив, все силы они напрягли к войне, и это понятно: всякий вначале берется за дело с большим воодушевлением. Как в Пелопоннесе, так и в Афинах, тогда было много молодежи, которая, по неопытности, принималась за войну с большою охотою. И вся остальная Эллада была в напряженном состоянии, так как должны были сразиться между собою первенствующие государства. Многочисленные изречения ходили из уст в уста, многое вещали гадатели как в среде собиравшихся воевать, так равно и в остальных государствах. К тому же незадолго перед этим на Делосе произошло землетрясение, чего никогда еще на нем не было, насколько помнили эллины, говорили и думали, что это — предзнаменование для грядущего, и вообще искали повсюду, не случилось ли чего-либо другого в этом же роде. Сочувствие эллинов склонялось больше на сторону лакедемонян, в особенности благодаря заявлению их, что они освобождают Элладу. Напрягал свои силы каждый, и частные лица, и государства, стараясь, по мере возможности, помогать лакедемонянам и словом и делом, всякому казалось, что дело встретит помеху в том случае, если он сам не будет при нем. Вместе с тем большинство эллинов было раздражено против афинян: одни потому, что желали избавиться от их владычества, другие из страха попасть под это владычество. С такими-то приготовлениями и в таком настроении оба государства приступали к войне. То и другое государство начинало ее со следующими союзниками. В союзе с лакедемонянами состояли все пелопоннесцы, живущие по сю сторону Истма, за исключением аргивян и ахеян, находившихся в дружественных отношениях с обеими сторонами. Из ахеян одни пелленяне воевали вместе с лакедемонянами с самого начала, а остальные ахеяне только впоследствии. За пределами Пелопоннеса в союзе с ними были мегаряне, беотяне, локры, фокидяне, ампракиоты, левкадяне, анакторийцы. Из них доставляли флот коринфяне, мегаряне, сикионяне, пелленяне, элейцы, ампракиоты и левкадяне, конницу — беотяне, фокидяне и локры, пехоту — остальные государства. Таков был союз лакедемонян. В союзе с афинянами состояли хиосцы, лесбосцы, платеяне, мессеняне в Навпакте, {Ср.: I.1033.} большинство акарнанов, керкиряне, закинфяне и другие государства, обложенные данью и принадлежавшие следующим народностям: приморская часть Карий, смежные с карийцами доряне, Иония, Геллеспонт, Фракийское побережье, все Кикладские острова, лежащие к востоку между Пелопоннесом и Критом, кроме Мелоса и Феры. Из них корабли доставляли хиосцы, лесбосцы, керкиряне, остальные — сухопутное войско и деньги. Таковы были союзники обеих сторон и такова была их боевая подготовка. Лакедемоняне тотчас после платейских событий разослали приказание по городам Пелопоннеса и по союзникам вне его вооружать войска и заготовлять все необходимое к далекому походу, так как они намерены вторгнуться в Аттику. По мере того как отдельные государства были готовы, две трети войска от каждого из них к назначенному времени собрались на Истме. И когда все войско было в сборе, царь лакедемонян Архидам, бывший главнокомандующим в этом походе, созвал стратегов от всех государств, высших должностных и наиболее значительных лиц и ободрял их такою речью.
‘Пелопоннесцы и союзники! И отцы наши совершили много походов как в самом Пелопоннесе, так и за его пределами, да и старшие из нас самих не лишены военного опыта. Однако мы еще никогда не выступали в поход с большими силами, как в этот раз. Кроме того, мы идем теперь против могущественнейшего государства и сами начинаем войну с огромнейшим и доблестнейшим войском. Поэтому наш долг показать себя не хуже отцов наших и не ниже нашей собственной славы. Действительно, вся Эллада возбуждена настоящим движением, следит за ним со вниманием и вследствие ненависти к афинянам сочувствует нам, готова содействовать осуществлению наших планов. Хотя кому-либо и может показаться, что мы идем в поход с громадным войском и что вследствие этого вполне обеспечены от попытки неприятеля вступить с нами в открытый бой, однако это не должно нисколько умалять нашей заботливости в приготовлениях к войне, напротив, вождь и воин каждого государства должны всякий за себя постоянно ждать какой-либо опасности. Ход войны неведом, и большею частью нападения совершаются внезапно и под влиянием возбуждения. Часто меньшее по количеству, но осмотрительно действующее войско с успехом отражало более многочисленного неприятеля, если последний по самонадеянности оказался неприготовленным. В неприятельской земле следует постоянно подвигаться вперед со смелостью в душе, на деле же со всею осмотрительностью быть готовым ко всему. При таком условии можно наступать на врагов с величайшею отвагою и с полнейшею безопасностью нападать на них. А мы идем на такое государство, которое в состоянии сопротивляться, которое во всех отношениях прекрасно подготовлено. Поэтому следует твердо надеяться, что афиняне вступят в битву с нами, хотя бы теперь, пока мы еще не в их стране, они и не трогались с места, другое дело, когда они увидят, что мы опустошаем их землю и истребляем их достояние. Ведь все люди приходят в ярость, когда их постигает что-либо необычное в их глазах и внезапно, и те, которые меньше всего следуют голосу рассудка, с наибольшею горячностью кидаются в дело. Афиняне, вероятно, поступят так скорее всякого другого: они изъявляют притязания владычествовать над остальными, скорее совершать нападения на других и опустошать их земли, нежели видеть разорение собственной земли. Итак, коль скоро вы идете войной против такого государства, коль скоро борьба эта в зависимости от того или иного ее исхода принесет вашим предкам и вам самим или величайшую славу, или такой же позор, следуйте всюду, куда бы ни повели вас, наблюдайте выше всего порядок и бдительность и быстро исполняйте приказания. Лучше и безопаснее всего, когда многие проявляют готовность подчиняться одному порядку’.
После этой краткой речи Архидам распустил собрание и прежде всего отправил в Афины спартиата Мелесиппа, сына Диакрита, предполагая, что, быть может, афиняне скорее пойдут на какие-либо уступки теперь, видя неприятеля уже в пути. Но афиняне не пропустили Мелесиппа ни в город, ни к властям. Дело в том, что еще раньше одержало верх предложение Перикла не принимать ни глашатая, ни посольства от лакедемонян, раз те выступят в поход. Поэтому афиняне отослали Мелесиппа обратно, не выслушав его, и приказали ему покинуть границы Аттики в тот же день, а если впредь лакедемоняне еще пожелают прислать посольство, они должны предварительно отступить в свои владения. Чтобы Мелесипп ни с кем не вступил в сношения, афиняне послали вместе с ним провожатых. Когда он находился уже на границе и собирался проститься с провожатыми, он сказал только: ‘День этот будет для эллинов началом великих бедствий’ и продолжал путь. Когда Мелесипп прибыл в свой лагерь и Архидам узнал, что афиняне ни в чем не согласны уступить, он снялся со стоянки и с войском стал подвигаться дальше в их землю. В помощь пелопоннесцам беотяне доставили часть своей пехоты и конницу, с остальным войском они подошли к Платее и стали опустошать ее поля.
Пелопоннесцы собирались еще на Истм и были в пути перед вторжением в Аттику, когда Перикл, сын Ксантиппа, один из десяти афинских стратегов, узнал о предстоящем вторжении. Перикл подозревал, что Архидам, связанный с ним узами гостеприимства, пожалуй, не тронет и не опустошит его полей или по собственному побуждению из желания угодить ему, или даже по внушению, сделанному лакедемонянами, с целью возбудить против Перикла подозрение сограждан, подобно тому, как из-за него же лакедемоняне потребовали изгнания лиц, оскверненных кощунством. {I.127.} Поэтому Перикл объявил афинянам в народном собрании, что хотя Архидам связан с ним узами гостеприимства, но от этого не последует для государства вреда, что, если неприятель не станет разорять его полей и домов так же, как и прочих граждан, он уступает их государству и тем самым освобождает себя от всякого подозрения. Относительно настоящего положения Перикл советовал то же самое, что и прежде, {I.143.} именно готовиться к войне и свезти движимость с полей в город, не выходить на битву, но запереться и охранять город, снаряжать флот, составляющий силу афинян, держать союзников в руках, при этом Перикл указывал, что сила афинян зиждется на приливе денег от союзников, а в войне большею частью побеждают рассудительность и обилие денег. Перикл убеждал афинян сохранять бодрость духа, ссылаясь на то, что обыкновенно государство получает в год шестьсот талантов {Около 874 000 руб.} дани от союзников, не считая прочих доходов, да на акрополе еще хранилось в то время чеканной монеты шесть тысяч талантов {Около 8 740 000 руб.} (наибольшая сумма этих денег доходила до девяти тысяч семисот талантов, {Около 14 121 000 руб.} но из них произведены были расходы на Пропилеи акрополя и на другие постройки, а также на Потидею). Кроме того, говорил Перикл, есть нечеканенное золото и серебро в виде посвящений от частных лиц и государства, вся та священная утварь, которая употребляется в процессиях и на состязаниях, добыча от персов и т. п., не меньше, как на пятьсот талантов. {Около 728 000 руб.} Он присоединял сюда еще сверх того значительные денежные суммы из остальных святилищ, которыми афиняне также могут воспользоваться, равно как и золотым облачением самой богини, {Афины.} если бы все источники доходов были закрыты. Перикл объяснил, что статуя эта имеет на себе веса сорок талантов чистого золота {Около 64 пуд., с переводом на деньги 90 000 руб. с лишним.} и что все оно может быть снято, но, употребив это золото на спасение государства, необходимо будет, прибавил Перикл, возвратить его в неменьшем количестве. Так Перикл возбуждал мужество афинян перечислением денежных средств. Далее он напомнил, что у них есть тринадцать тысяч гоплитов, не считая стоявших в гарнизонах и тех шестнадцати тысяч воинов, которые поставлены были вдоль стен. Таково было количество воинов, охранявших город вначале, когда производил вторжение неприятель, оно состояло из граждан самого старшего и самого младшего возрастов, а также из тех метеков, которые служили в гоплитах. От Фалерской стены до обводной городской тридцать пять стадий, {5 верст с лишним.} а часть последней, занятая гарнизоном, тянулась на сорок три стадии {6 1/4 версты с лишним.} (другая часть ее оставалась без охраны, именно между длинной и Фалерской стенами). Наружная сторона длинных стен, идущих на протяжении сорока стадий {Около 6 верст.} до Пирея, охранялась стражей. Вся окружность Пирея вместе с Мунихией имеет шестьдесят стадий, {Около 9 верст.} половина этого пространства находилась под охраной. Далее Перикл указал на то, что имеется тысяча двести человек конницы вместе с конными стрелками, тысяча шестьсот стрелков и триста годных к плаванию триер. Таковы, ничуть не меньшие, средства были у афинян вообще и в частности в то время, когда предстояло первое вторжение пелопоннесцев и афиняне начинали войну. Перикл говорил, по принятому обыкновению, и о другом с целью доказать, что перевес в войне останется за афинянами.
Афиняне выслушали Перикла и приняли его предложение: стали переселять с полей в город женщин и детей и перевозить остальную движимость, которою пользовались в хозяйстве, уничтожали даже деревянные части самих жилищ, мелкий скот и вьючных животных они переправили на Евбею и другие прилегающие острова. Тяжело было для афинян сниматься с места, потому что большинство их привыкло постоянно жить на своих полях. Такой образ жизни с очень древних времен вели афиняне в больших размерах, чем другие эллины. Дело в том, что при Кекропе и первых царях до Тесея население Аттики жило постоянно отдельными городами, имевшими свои пританеи и правителей. Когда не чувствовалось никакой опасности, жители городов не сходились на общие совещания к царю, но управлялись и совещались отдельно сами по себе. Некоторые города по временам даже воевали между собою, например Элевсин с Евмолпом во главе против Эрехфея. Но после того как царскую власть получил Тесей, соединявший в себе силу с умом, он привел в порядок страну вообще, между прочим, упразднил советы и должностных лиц прочих городов и объединил путем синэкизма всех жителей вокруг нынешнего города, учредив один совет и один пританеи. Жителей отдельных селений, возделывавших свои земли, как и прежде, Тесей принудил иметь один этот город, {Т. е. Афины.} и так как все жители принадлежали теперь уже к одному городу, то он стал велик, и таким передан был Тесеем его потомкам. С тех пор и еще по сие время афиняне совершают в честь богини празднество на общественный счет Синэкии. Ранее этого {Т. е. до Тесея.} город составлял акрополь в его теперешнем объеме и значительно к югу обращенная часть его склона. Доказательство этого: государственные святыни, также святыни других божеств находятся на самом акрополе и расположены вне его большею частью по направлению к этой части города, как-то: святыня Зевса Олимпийского, Пифий, {Т. е. святыня Аполлона Пифийского.} святыни Геи {Земли.} и Диониса в Лимнах, {Т. е. в болотах.} в честь которого справляются двенадцатого анфестериона древнейшие Дионисии, в этот день справляют праздник еще и теперь происходящие от афинян ионяне. И другие древние святыни лежали также в этой местности. Здесь же находится и источник, называемый теперь, после того как его привели в настоящий вид тираны, Эннеакрунами, {Т. е. Девятиструйным.} а некогда, когда ключи его были видны, носившие название Каллирои, {Т. е. Прекрасного источника.} водою этого источника вследствие его близости пользовались тогда при большей части торжественных церемоний, да и в настоящее время сохранился от древности обычай брать воду из этого источника пред свадебными празднествами и для других священнодействий. Вследствие древнего заселения акрополя он и по сие еще время называется афинянами ‘городом’. Итак, афиняне в течение долгого времени жили, пользуясь автономией, в различных частях своей страны, и после объединения их путем синэкизма как в древнее, так и в последующее время до настоящей войны большинство их от рождения жило семьями все-таки на своих полях в силу привычки, поэтому нелегко им было сниматься с места всем домом в особенности потому, что после Персидских войн они лишь незадолго до того устроились снова со своим хозяйством. Неохотно, с тяжелым чувством покидали афиняне дома и святыни, которые были для них ‘отцовскими’ искони, со времени их старинной государственной организации, они должны были изменять свой образ жизни, и каждый из них покидал не что иное, как свой город. Когда они явились в Афины, то помещений там нашлось только для немногих, кое-кто нашел приют у друзей или родственников. Большинство же афинян поселилось на городских пустырях, во всех святынях богов и героев, за исключением расположенных на акрополе и Элевсиния, а также некоторых других, крепко запертых святилищ. Под давлением теперешней нужды заселен был даже так называемый Пеларгик, лежащий у подошвы акрополя и необитаемый в силу заклятия, заселять его возбранялось и следующими заключительными словами пифийского оракула, гласившими: ‘Лучше Пеларгику быть невозделанным’. Мне кажется, оракул исполнился в смысле, обратном тому, как предполагали, именно: несчастия постигли город не вследствие противозаконного заселения местности, но сама нужда в заселении Пеларгика возникла по причине войны, не называя войны, оракул предугадал, что место это никогда не будет заселено при счастливых обстоятельствах. Многие устроились в крепостных башнях и вообще, где и как могли: город не мог вместить в себя всех собравшихся, впоследствии они заняли даже длинные стены, поделив их между собою, и большую часть Пирея. В то же время афиняне принялись за приготовления к войне, собирали союзников и снаряжали сто кораблей для нападения на Пелопоннес с моря. Так готовились афиняне.
Пелопоннесское войско подвигалось тем временем вперед и достигло Аттики прежде всего у Энои, где пелопоннесцы и намеревались совершить вторжение. Там они расположились лагерем и готовились приступить к штурму укреплений, между прочим с помощью машин. Дело в том, что Эноя, находясь на границе Аттики с Беотией, была укреплена, и афиняне всякий раз, когда случалась война, держали там гарнизон. Пелопоннесцы в приготовлениях к штурму бесполезно тратили время подле Энои. Архидама очень обвиняли за это, так как он, казалось, вяло вел войну и питал расположение к афинянам, не советуя энергичного способа действий. После того как войско было в сборе, происшедшая остановка на Истме и промедление на остальном пути, а в особенности задержка подле Энои, вызвали неудовольствие против Архидама. И в самом деле, за это время афиняне со своим имуществом переселились в город, пелопоннесцы же полагали, что быстрым натиском можно было бы захватить все это еще за городом, если бы не помешала тому медлительность Архидама. Таким образом, войско негодовало на Архидама за его медлительность, он же выжидал, как рассказывают, в той надежде, что афиняне пойдут на какие-нибудь уступки, пока земля их еще не тронута, и не решатся допустить ее до разорения. Однако, когда штурмом пелопоннесцы взять Эною не могли, несмотря на то что испытаны были всевозможные средства, а афиняне вовсе и не думали присылать глашатая, тогда примерно на восьмидесятый день после платейских событий и вторжения фивян в Платею, в разгар лета, в пору созревания хлеба, пелопоннесцы снялись с лагеря у Энои и вторглись в Аттику. Во главе их шел царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Во время остановки пелопоннесцы занялись прежде всего опустошением Элевсина и Фриасийской равнины и подле так называемых Рейтов обратили в бегство отряд афинской конницы. Затем они двинулись дальше через Кропию, оставляя с правой стороны гору Эгалей, пока не пришли в Ахарны, обширнейшую местность Аттики из числа так называемых демов. Здесь они остановились, разбили лагерь и, оставаясь долгое время, опустошали поля. Говорят, Архидам стоял подле Ахарн с войском, готовым к битве, и не спустился во время этого вторжения в равнину по следующему соображению. Он надеялся, что афиняне, в среде которых было много цветущей молодежи и которые приготовились к войне лучше, чем когда-либо раньше, перейдут, быть может, в наступление и не станут относиться равнодушно к опустошению своих полей. Но после того как афиняне не вышли против Архидама ни в Элевсин, ни на Фриасийскую равнину, он расположился лагерем подле Ахарн с целью испытать, не выйдут ли они против него теперь. Кроме того, что самая местность представлялась удобной для стоянки, ему казалось, что ахарняне, составлявшие значительную часть городского населения (из них было три тысячи гоплитов), не потерпят разорения своего имущества и станут подстрекать всех граждан к битве. Если даже афиняне во время этого вторжения и не выступят против пелопоннесцев, думал Архидам, он с меньшим уже страхом будет опустошать их равнину впоследствии и приблизится к самому городу, потому что ахарняне, лишившись своего достояния, не будут впредь с такою же готовностью подвергаться опасности ради чужой земли и что поэтому возникнут распри. Вот с каким расчетом Архидам оставался подле Ахарн. Пока войско находилось в Элевсине и на Фриасийской равнине, афиняне питали еще некоторую надежду, что неприятель не подойдет ближе, им пришел на память царь лакедемонян Плистоанакт, {I.1142.} сын Павсания, когда за четырнадцать лет до этой войны он вторгся в Аттику с пелопоннесским войском именно в Элевсин и Фриасий, но не пошел дальше и вернулся назад (за это Плистоанакт и был изгнан из Спарты, так как спартанцы полагали, что он возвратился, будучи подкуплен). Но когда афиняне увидели неприятельское войско подле Ахарн, на расстоянии шестидесяти стадий {Около 9 верст.} от города, они не могли долее сдерживать себя: земля их опустошалась у них на глазах, чего младшие еще не видали, да и старшие видели только во время Персидских войн. Ужасно, как и следовало ожидать, было смотреть на это, все, в особенности молодежь, решили, что нельзя долее терпеть и что следует идти на неприятеля. На сходках происходили большие споры: одни требовали похода, кое-кто из других не соглашались на него. Прорицатели вещали всевозможные предсказания, к которым каждый прислушивался с жадностью. Ахарняне понимали, что они составляют весьма значительную часть афинян и, так как опустошалась их земля, больше всего настаивали на выступлении из города. Возбуждение охватило весь город, граждане негодовали на Перикла, не вспоминали его прежних внушений, но все бранили его за то, что, будучи стратегом, он не ведет их в битву, и считали его виновником всего того, что им приходилось терпеть. Перикл, замечая, с одной 22 стороны, недовольство граждан настоящим положением дел и отсутствие с их стороны рассудительности, с другой — веря в правильность своего решения не переходить в наступление, не созывал народного собрания и не устраивал вообще никаких совещаний из опасения, как бы граждане в собрании не впали в ошибку, действуя скорее под влиянием раздражения, а не по внушению рассудка. В то же время Перикл охранял город и главным образом, по возможности, поддерживал в нем спокойствие. Однако он непрерывно высылал конницу с целью препятствовать летучим неприятельским отрядам отдельно от остального войска нападать на близкие к городу поля и разорять их. Подле Фригии произошла даже легкая конная стычка между одним из отрядов афинской конницы, которому помогали и фессалийцы, и беотийскими всадниками. В этой битве афиняне и фессалийцы держались до тех пор, пока на помощь к беотянам не подоспели гоплиты, тогда афиняне и фессалийцы обратились в бегство, причем немногие из них были убиты, в тот же день, впрочем, без уговора афиняне и фессалийцы унесли своих убитых. На следующий день пелопоннесцы водрузили трофей. Фессалийцы оказали помощь афинянам в силу давних союзнических отношений. {1.1024.} К афинянам явились ларисеяне, фарсальцы, краннонцы, пирасии, гиртоняне и фереяне. Начальниками их были от Ларисы Полимед и Аристоной, каждый от своей партии, а от Фарсала Менон, были начальники и у прочих фессалийцев, особо от каждого города. Так как афиняне не выходили на бой, то пелопоннесцы сняли лагерь в Ахарнах и занялись опустошением некоторых других демов из числа тех, что лежат между горами Парнефом и Брилессом. Пелопоннесцы находились еще в Аттике, когда афиняне отправили в воды Пелопоннеса сто кораблей, те, которые они снаряжали, с гоплитами в числе тысячи человек и с четырьмястами стрелков и лука, стратегами были: Каркин, сын Ксенотима, Протей, сын Эпикла, и Сократ, сын Антигена. С такими силами афиняне снялись с якоря и крейсировали кругом Пелопоннеса. Между тем пелопоннесцы, пробыв в Аттике столько времени, насколько хватило у них запасов, отступили обратно через Беотию, не тем путем, по которому вторглись в Аттику. Миновав Ороп, они опустошили так называемую Грайскую землю, которую возделывают афинские подданные оропяне. По прибытии в Пелопоннес они все разошлись по своим государствам.
Когда пелопоннесцы отступили, афиняне поставили на суше и на море сторожевые посты, каковые они намеревались сохранить на все время войны. Затем они постановили отделить из сумм, хранившихся на акрополе, {II.133.} тысячу талантов, {Около 1 456 000 руб.} отложить их и не тратить, а воевать на остальные средства. Кто же предложит тронуть эти деньги, или поставит это предложение на баллотировку, для какой-нибудь иной цели, кроме как только на случай защиты от неприятеля, если он с флотом своим нападет на город, тому афиняне назначили смертную казнь. Кроме того, афиняне отделяли каждый год сто самых лучших триер с триерархами их, чтобы употребить эти триеры в дело, если понадобится, вместе с упомянутыми деньгами, не иначе, как в случае той же опасности.
Афиняне на ста кораблях вместе с явившимися к ним на помощь керкирянами на пятидесяти кораблях и с некоторыми другими из тамошних {Т. е. около Керкиры.} союзников крейсировали в водах Пелопоннеса, разоряли различные местности, между прочим, они высадились на сушу в Лаконике у Мефоны и штурмовали там слабое укрепление, охраняемое недостаточным гарнизоном. Случилось так, что в этих местах находился с гарнизоном спартанский гражданин Брасид, сын Теллида. Узнав о нападении, он поспешил на помощь к мефонцам с сотнею гоплитов, прорвался через афинское войско, рассеявшееся в этой местности и занятое возведением укрепления, и вступил в Мефону, при вторжении он потерял несколько воинов, но спас город, за этот первый отважный подвиг в военном деле в Спарте Брасиду была объявлена похвала. Афиняне снялись с якоря и продолжали крейсировать, {Вдоль берегов Пелопоннеса.} затем, пристав к элейскому городу Фии, опустошали поля ее в течение двух дней и разбили в сражении триста отборных элейских воинов, прибывших из Глубокой Элиды и из тамошних окрестностей. Когда поднялся сильный ветер и афиняне в местности, не имевшей гавани, стали терпеть от непогоды, большинство их взошло на корабли, обогнуло мыс, именуемый Ихтисом, и прибыло в гавань, что подле Фии, в то время как мессеняне {Из Навпакта.} и некоторые другие, не имевшие возможности сесть на корабли, двинулись по суше и отняли Фию. Потом, обогнув полуостров, подошли корабли, взяли их и, покинув Фию, отплыли оттуда в открытое море, к Фии прибыло на помощь уже остальное войско элеян. Афиняне поплыли вдоль берега к другим пунктам и занялись опустошением их.
Около того же времени афиняне отправили тридцать кораблей к Локриде, {Опунтской.} которые вместе с тем должны были наблюдать за Евбеей, стратегом был Клеопомп, сын Клиния. Высадившись на сушу, он опустошил некоторые прибрежные местности и взял Фроний, получил оттуда заложников и при Алопе разбил в сражении локров, явившихся на помощь.
В ту же летнюю кампанию афиняне изгнали из Эгины эгинян вместе 27 с их женами и детьми, поставив им в вину то, что они были главными виновниками войны, кроме того, афинянам казалось более безопасным, если лежащая подле Пелопоннеса Эгина будет занята их поселенцами. Немного времени спустя они послали на Эгину колонистов. Изгнанным эгинянам лакедемоняне дали для жительства Фирею и предоставили в их пользование поля ее отчасти из вражды к афинянам, отчасти за те благодеяния, какие оказали им эгиняне во время землетрясения и восстания илотов. {I.101.102.} Фирейская область лежит на границе Арголиды и Лаконики и простирается до моря. Одни из эгинян поселились здесь, другие рассеялись по остальной Элладе.
В ту же летнюю кампанию, в новолуние, {3 августа (новый стиль).} — кажется, только тогда это и возможно, — солнце после полудня затмилось, приняло вид полумесяца, причем появилось несколько звезд, и снова стало полным.
В ту же летнюю кампанию афиняне сделали своим проксеном абдерского гражданина Нимфодора, сына Пифея, на сестре которого женат был Ситалк и который пользовался у последнего большим значением. Прежде афиняне считали Нимфодора своим врагом, а теперь пригласили его в Афины, желая заключить союз с Ситалком, сыном Тереса, царем фракиян. Этот Терес, отец Ситалка, первый расширил царство одрисов, простиравшееся на большую часть остальной Фракии {Ср.: II.96.97.} (значительная часть фракиян автономна). Он не состоит ни в каком родстве с Тереем, женившимся на Прокне, дочери Пандиона из Афин, и родом оба они были не из одной и той же Фракии. Терей жил в Давлии, в той земле, которая называется теперь Фокидою, а тогда заселена была фракиянами, в этой-то земле женщины и совершили свое деяние над Итисом (у многих поэтов при упоминании о соловье птица эта называется давлийскою). Очевидно, и Пандион ради взаимной помощи вступил в свойство через дочь с фокидянами, жившими так близко от него, а не с одрисами, отделенными многими днями пути. Что касается Тереса, который и имя-то имеет иное, чем Терей, то он был первым могущественным царем одрисов. С сыном его Ситалком афиняне старались заключить союз, желая, чтобы он помог им покорить фракийские местности и Пердикку. По прибытии в Афины Нимфодор устроил союз афинян с Ситалком и побудил их даровать права гражданства его сыну Садоку, довести до конца войну на Фракийском побережье Нимфодор принял на себя, обещая уговорить Ситалка отправить на помощь афинянам фракийское войско из конных воинов и пелтастов. Нимфодор достиг также соглашения между Пердиккою и афинянами и склонил их возвратить ему Ферму. {I.612.} Пердикка немедленно пошел войною вместе с афинянами и Формионом на халкидян. {I.642.653.} Таким-то образом афинскими союзниками сделались царь фракиян Ситалк, сын Тереса, и царь македонян Пердикка, сын Александра.
Между тем афиняне на ста кораблях, крейсируя все еще в водах Пелопоннеса, {II.254.} взяли городок коринфян Солий и передали его вместе с принадлежащими к нему полями для жительства акарнанским палерянам одним, силою они захватили также Астак, находившийся во власти тирана Еварха, выгнали последнего, а местность присоединили к своему союзу. Потом афиняне направились против острова Кефаллении и без боя привлекли его на свою сторону. Кефалления расположена против Акарнании и Левкады и представляет четырехградие, в состав которого входят: Пала, Крании, Сама, Пронны. Немного времени спустя афинские корабли возвратились в Афины.
Под осень в эту летнюю кампанию все афинское войско, состоявшее из граждан и метеков, вторглось под начальством стратега Перикла, сына Ксантиппа, в Мегариду. Случилось так, что крейсировавшие в водах Пелопоннеса на ста кораблях афиняне находились в это время на обратном пути уже подле Эгины, узнав, что оставшиеся в городе афиняне со всем войском находятся в области Мегар, они направились к ним и соединились с ними. Это было огромное афинское войско, собранное воедино в то время, когда государство было еще в полном цвете сил и не пострадало еще от болезни. Действительно, одних афинских граждан было не меньше десяти тысяч гоплитов (не считая тех трех тысяч, которые находились у Потидеи), вместе с ними выступило из Афин не менее трех тысяч тяжеловооруженных метеков. Остальное войско состояло из значительного числа легковооруженных. Опустошив большую часть территории мегарян, афиняне возвратились. Впоследствии во время войны афиняне совершали другие вторжения в Мегариду ежегодно то с конницей, то со всем войском, пока не взяли Нисеи. {См.: IV.66-69.}
В конце той же летней кампании афиняне обратили в укрепление Аталанту, остров подле Локриды Опунтской, до того времени необитаемый, с целью воспрепятствовать пиратам, выплывающим из Опунта и остальной Локриды, разорять Евбею. Вот что произошло в эту летнюю кампанию после отступления пелопоннесцев из Аттики.
В следующую за тем зимнюю кампанию акарнан Еварх, желая возвратиться в Астак, {II.301.} уговорил коринфян прибыть к нему на сорока кораблях с полуторами тысячами гоплитов и возвратить его на родину, сам он также собрал кое-какое наемное войско. Начальствовали над войском Евфамид, сын Аристонима, Тимоксен, сын Тимократа и Евмах, сын Хрисида. Коринфяне прибыли на кораблях и вернули Евмаха в Астак. Они желали завладеть некоторыми береговыми пунктами и остальной части Акарнании, сделали попытку, но безуспешно, и отплыли домой. На обратном пути они держались близко к Кефаллении, высадились в земле краниев и, будучи введены ими в обман каким-то договором, потеряли несколько своих воинов при неожиданном нападении краниев, жестоко теснимые неприятелем, коринфяне вышли в открытое море и возвратились домой.
В ту же зимнюю кампанию афиняне, согласно обычаю предков, следующим образом совершили на государственный счет погребение первых воинов, павших в этой войне. За три дня до похорон они соорудили подмостки и там выставили останки павших воинов, каждый афинянин делал приношения своим родственникам, какие хотел. Во время выноса десять колесниц двигались с кипарисовыми гробами, по одному на каждую филу, кости каждого находились в гробу той филы, к которой покойник принадлежал. Несли еще одно пустое ложе, приготовленное для погибших без вести, останки которых не могли отыскать для погребения. В процессии участвовали все желающие, горожане и иноземцы, у могилы присутствовали и женщины, родственницы покойников, плакальщицы. Гробы поставлены были на государственное кладбище, находящееся в красивейшем городском предместье, где всегда хоронили павших в войне, исключение было сделано для убитых при Марафоне: так как доблесть последних признана была выдающеюся, то их и похоронили на месте сражения. Когда останки были засыпаны, выбранное государством лицо, по общему признанию обладавшее выдающимся умом и занимавшее высокое положение в государстве, произносит над усопшими подобающее похвальное слово, после чего все и расходятся. Так совершаются похороны, и в течение всей войны афиняне, при каждом подобном погребении, соблюдали этот порядок. Для произнесения речи над первыми павшими воинами в этой войне выбран был Перикл, сын Ксантиппа. Когда пришло время, он выступил вперед от места погребения, взошел на высокую трибуну, чтобы голос его был слышен возможно дальше в толпе, и произнес следующую речь.
‘Большинство уже говоривших с этого места воздает похвалы тому, 35 кто прибавил к погребальному обряду произнесение похвального слова, так как действительно прекрасно произносить такое слово при погребении павших в войнах. Мне казалось бы достаточным, чтобы людям, проявившим доблесть на деле, и почести оказывались на деле, что сделано, как вы видите, и теперь настоящими похоронами, совершенными на счет государства, но мне казалось бы недостаточным ставить оценку доблести многих людей в зависимость от одного человека на том основании, что ему все равно поверят, хорошо ли он скажет или не вполне хорошо. Трудно соблюсти меру в словах там, где уверенность в истине сказанного с трудом лишь становится прочною. В самом деле, слушателю, во все посвященному и благосклонно настроенному, оценка заслуг может показаться недостаточною сравнительно с тем, что ему желательно слышать и что ему известно, напротив, слушатель несведущий, из чувства зависти может подумать, что некоторые заслуги и преувеличены, коль скоро они в том или ином отношении превосходят его собственные природные силы. Ведь похвалы, воздаваемые другим, терпимы в той только мере, в какой каждый из слушателей сознает себя способным сам совершить те дела, о которых он слышит, то, что в похвалах превосходит эту меру, возбуждает в слушателях зависть и недоверие. Но так как люди старого времени признали обычай этот {Т. е. обычай произнесения похвального слова.} прекрасным, то и я обязан подчиниться ему и попытаться по мере возможности удовлетворить желаниям и ожиданиям каждого из вас’.
‘Я начну прежде всего с предков, потому что и справедливость и долг приличия требуют воздавать им при таких обстоятельствах дань воспоминания. Ведь они всегда и неизменно обитали в этой стране {Ср.: I.25.} и, передавая ее в наследие от поколения к поколению, сохранили ее благодаря своей доблести свободною до нашего времени. И за это они достойны похвалы, а еще достойнее ее отцы наши, потому что к полученному ими наследию они не без трудов приобрели то могущество, которым мы располагаем теперь, и передали его нынешнему поколению. Дальнейшему усилению могущества содействовали, однако, мы сами, находящиеся еще теперь в цветущем зрелом возрасте. Мы сделали государство вполне и во всех отношениях самодовлеющим и в военное и в мирное время. Что касается военных подвигов, благодаря которым достигнуты были отдельные приобретения, то среди людей, знающих это, я не хочу долго распространяться на этот счет и не буду говорить о том, с какой энергией мы или отцы наши отражали вражеские нападения варваров или эллинов. Я покажу сначала, каким образом действуя мы достигли теперешнего могущества, при каком государственном строе и какими путями мы возвеличили нашу власть, а затем перейду к прославлению павших. По моему мнению, о всем этом уместно сказать в настоящем случае, и всему собранию горожан и иноземцев полезно будет выслушать мою речь’.
‘Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям, мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим потому, что он зиждется не на меньшинстве, {Демоса, граждан.} а на большинстве их. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех, что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле, равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни, мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними, и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время, в особенности прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи написанными, влекут общепризнанный позор. {За нарушение их.} Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города к нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли. В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь несокрытое, воспользуется им для себя, мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее с не меньшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. И вот доказательство этому, лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без изнеженности, мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у нас непостыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся правильно оценить их, не считая речей чем-то вредным для дела, больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступить к исполнению необходимого дела без предварительного уяснения его речами. Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело обсуждаем задуманное предприятие, у прочих, наоборот, неведение вызывает отвагу, размышление же нерешительность. Самыми сильными натурами должны, по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы и сладости жизни, и когда это не заставляет их отступать перед опасностями. Равным образом, в отношениях человека к человеку мы поступаем противоположно большинству: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу, более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем чувство признательности, напротив, человек облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе. Говоря коротко, я утверждаю, что все наше государство — центр просвещения Эллады, каждый человек может, мне кажется, приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности, и, выполняя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя самодовлеющего состояния. Что все сказанное не громкие слова по поводу настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам. Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживает испытание выше толков о нем, {Т. е. выше похвалы и порицания.} только одно наше государство не будит негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения их такими людьми, {Как мы.} не вызывает упрека у подчиненных, что они будто бы покоряются людям, недостойным владычествовать. Создав могущество, подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем минутное наслаждение своими песнями в то время как истина, основанная на фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла. В борьбе за такое-то государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему верными, и каждому из оставшихся в живых подобает желать трудиться ради него’.
‘Я и распространялся-то так долго о положении нашего государства с целью показать вам, что мы и враги наши, не имеющие у себя ничего подобного, ведем борьбу за неравное, и фактическими доказательствами подкрепить хвалу тем, над которыми я говорю теперь. Важнейшее уже сказано, потому что доблести этих {Воинов.} и им подобных украсили наше государство всем тем, что я прославил здесь, и немного найдется эллинов, дела которых, как этих граждан, соответствовали бы похвале их. Мне кажется, постигший этих воинов конец впервые обнаружил и окончательно засвидетельствовал их мужество. Ведь справедливость требует, чтобы прочие недостатки людей заглаживались мужественною доблестью их в войнах за отечество: добром они стирают зло и целому государству они больше приносят пользы, нежели повредили ему своими личными недостатками. Между тем ни один из этих воинов не предпочел дальнейшего наслаждения богатством и не показал себя робким в надежде, что он мог бы еще избавиться от бедности и разбогатеть, и не уклонился от опасности. Отмстить врагу для них было желательнее этих благ, идти на опасности они признавали делом самым прекрасным и пожелали ценою этой опасности врагу отмстить, а от предстоящих им благ отказаться. На долю надежды они оставили неверность успеха, в действительной же борьбе лицом к лицу с опасностью они считали долгом полагаться только на собственные силы. Они предпочли, отражая врага, пострадать, нежели уступить и тем спасти себе жизнь. Они избегли позорящей молвы, спасли дело своею смертью и в кратчайший роковой момент расстались с жизнью, преисполненные не столько страха, сколько славы’.
‘Столь достойными государства оказались эти воины. Оставшимся в живых следует молиться о более безопасном для них исходе, но они должны решиться проявлять нисколько не меньшую отвагу по отношению к врагам. Не обращайте внимания на то, что вы слушаете теперь только речи о преимуществах мужества, иной может распространяться о них с излишнею обстоятельностью, хотя вы и сами знаете это не хуже его, и будет вычислять все блага, какие приносит с собой отражение врагов. Напротив, вы обязаны ежедневно на деле взирать на могущество государства и полюбить его, и, если оно покажется вам великим, имейте в виду, что его стяжали люди отвагою, умением принимать надлежащие меры, люди, руководившиеся в сражениях чувством чести. Если в предприятиях и они терпели в чем-нибудь неудачу, они не считали позволительным лишать государство своей доблести и приносили в жертву ему прекраснейший взнос. Они отдавали ради общего дела свою жизнь, и за то для себя лично они стяжали нестареющую похвалу и почетнейшую могилу, не столько эту, в которой они покоятся теперь, сколько ту, где слава их остается незабвенною, именно в каждом слове, в каждом деянии потомков. Могилою знаменитых людей служит вся земля, и о них свидетельствуют не только надписи на стелах {Надгробных плитах.} в родной стране. Не столько о самих подвигах, сколько о мужестве незаписанное воспоминание вечно живет в каждом человеке и не в родной его земле. Соревнуйте этим воинам, считайте счастьем свободу, а свободою мужество, и потому не озирайтесь перед военными опасностями. Не тем несчастным, у которых нет надежды на счастливую долю, более справедливо не щадить своей жизни, но и тем, которым предстоит еще опасность обратной перемены в жизни {Т. е. от счастливой жизни к несчастной.} и для которых в случае поражения наступят очень большие изменения. {К худшему.} Для человека гордого тягостнее оскорбление, связанное с трусостью, нежели смерть, становящаяся нечувствительною, когда на нее идут мужественно и вместе с тем с надеждою на общее благо’.
‘Вот почему, присутствующие здесь родители павших ныне воинов, не горевать я буду о вас, а утешать вас. Вы ведь знаете, при каком многообразном стечении обстоятельств воспитались вы, вы понимаете, что счастье бывает уделом того, кто, подобно этим воинам, кончит дни свои благопристойнейшею смертью, того, кто, подобно вам, скорбит благороднейшею скорбью, того, наконец, кому отмерено было и жить счастливо и столь же счастливо умереть. Я сознаю, конечно, трудность убеждать вас, потому что вы часто будете вспоминать о своих детях при виде счастья других людей, которым некогда и сами вы гордились, скорбят о лишении не тех благ, которых никто не испытал, но о том благе, к которому привыкли и которого больше нет. Однако находящиеся в том возрасте, когда еще могут быть дети, должны укреплять себя надеждою на других потомков. Будущие дети дадут некоторым возможность забыть о тех, кого уже нет, а государству они принесут двоякую пользу: не уменьшится его население и не умалится его безопасность. Ведь невозможно с равным правом обсуждать дела тем гражданам, которые в одинаковой же мере не подвергались бы опасности потерять своих детей. Все же, перешедшие за этот возраст, {Когда можно иметь детей.} считайте своей прибылью ту большую часть вашей жизни, которую вы провели в счастье, считайте, что вам осталось жить недолго, и облегчайте свою скорбь доброю славою павших сыновей. Не стареет только жажда славы, и в дряхлом возрасте услаждает не столько стяжание, как утверждают иные, сколько почет. Присутствующим же здесь сыновьям и братьям павших, я вижу, предстоит великое состязание (обыкновенно всякий хвалит того, кого нет более), если бы вас, при избытке вашей доблести, не то что приравняли к павшим, но поставили только немного ниже их, и то хорошо: людям при жизни завидуют соперники, а сошедшие с пути пользуются благорасположением, не нарушаемым никаким соревнованием. Если я должен упомянуть и о доблести женщин, которые останутся теперь вдовами, то я выскажу все в кратком увещевании: быть не слабее присущей женщинам природы — великая для вас слава, особенно если возможно менее громко говорят о ней в среде мужчин в похвалу или порицание’.
‘В своей речи, произнесенной по требованию обычая, я сказал все, что считал целесообразным. Что касается действительного чествования, то погребаемые частью уже почтены, кроме того, с этого дня государство будет содержать детей их до их возмужалости на государственный счет, тем самым присуждая полезный венок за участие в славной борьбе и умершим, и оставшимся в живых, в том государстве граждане наиболее доблестны, которое назначает за доблесть высшую награду. Теперь, оплакав каждый своих родных, расходитесь’.
Таковы были похороны, совершенные в эту зимнюю кампанию. С окончанием ее кончился и первый год этой войны. В самом начале летней кампании пелопоннесцы и союзники их вторглись в Аттику с двумя третями своего войска так же, как и в первый раз. {II.101.191.} Во главе их находился царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Пелопоннесцы расположились в Аттике и стали опустошать поля. Немного дней пробыли они в Аттике, как появились первые признаки болезни среди афинян. Говорят, и раньше она захватила многие местности, Лемнос и другие пункты, но столь свирепой чумы и такой смертности людей, насколько помнится, не было еще нигде. Дело в том, что врачи были бессильны: первое время они лечили, не зная характера болезни, и чаще всего умирали сами, чем более входили в соприкосновение с больными, да и вообще всякое человеческое искусство было бессильно против болезни. Сколько люди ни молились в храмах, сколько ни обращались к оракулам и тому подобным средствам, все было бесполезно, наконец, одолеваемые бедствием люди оставили и это. Как говорят, с самого начала болезнь появилась в Эфиопии, что за Египтом, потом спустилась она в Египет и Ливию и охватила большую часть владений персидского царя. На Афины болезнь обрушилась внезапно и прежде всего поразила жителей Пирея, почему афиняне и говорили, будто пелопоннесцы отравили там цистерны, водопроводов в то время в Пирее еще не было. Впоследствии болезнь достигла и верхнего города, и люди стали умирать уже в гораздо большем числе. Пускай всякий говорит об этой болезни по своему разумению, врач ли он, или обыкновенный человек, пускай каждый рассуждает, от чего она произошла, о причинах, которые, по его мнению, производили такое сильное изменение в состоянии здоровья. Я же изложу только, какова была эта болезнь, и укажу те симптомы ее, при виде которых, если она когда-нибудь повторится, всякий будет в состоянии, имея хоть кое-какие предварительные сведения, распознать ее, все это я укажу, потому что сам болел и лично наблюдал других, страдавших тою же болезнью. Все были согласны в том, что год этот в отношении прочих болезней был самый здоровый, если же кто перед тем и заболевал чем-нибудь, всякая болезнь разрешалась чумою. Остальных, кто был здоров, без всякой видимой причины внезапно схватывал прежде всего сильный жар в голове, появлялась краснота и воспаление глаз, затем внутренние части, именно гортань и язык, тотчас затекали кровью, дыхание становилось неправильным и зловонным. После этих симптомов наступало чиханье и хрипота, а немного спустя страдания переходили в грудь, что сопровождалось жестоким кашлем. Когда болезнь бросалась на желудок, она производила тошноту, и затем следовали все виды извержения желчи, обозначаемые у врачей особыми именами, причем испытывалось тяжкое страдание. Дальше большинство больных подвергалось икоте без извержений, что вызывало сильные судороги, которые у одних прекращались тотчас, у других продолжались еще долгое время. Тело на ощупь не было слишком горячим, оно не бледнело, но было красноватое, синело, и на нем высыпали пузырьки и нарывы. Больной так горел, что не мог выносить прикосновения самой легкой шерстяной одежды, холщевых покровов и т. п., а раздевался донага и с особенною приятностью кидался в холодную воду. Многие, лишенные ухода, мучимые неутолимой жаждой, бросались в колодцы. И безразлично было, пил ли кто много или мало. Невозможность успокоиться и бессонница угнетали больного непрерывно. Пока болезнь была во всей силе, тело не ослабевало, но сверх ожидания боролось со страданиями, так что больные большею частью умирали от внутреннего жара на седьмой или на девятый день, все еще несколько сохраняя силы. Если больной переживал эти дни, болезнь спускалась на живот, там образовывалось сильное нагноение, сопровождавшееся жестоким поносом, и большинство больных, истощенные им, затем умирали. Зародившись прежде всего в голове, болезнь проходила по всему телу, начиная сверху, а если кто переживал самое тяжелое состояние, то болезнь давала себя знать поражением конечностей. Поражению этому подвергались детородные части, пальцы рук и ног, и многие с выздоровлением теряли эти члены, а некоторые лишались и зрения. Были и такие, которые тотчас по выздоровлению забывали решительно обо всем и не узнавали ни самих себя, ни своих близких. Что характер этой болезни 50 превосходит всякое описание, видно, между прочим, уже из того, что она поражала каждого с такою силою, которой не могла сопротивляться человеческая природа. А что болезнь эта представляла собою нечто необыкновенное, яснее всего видно из следующего: все птицы и четвероногие, питающиеся трупами, — многие трупы оставались без погребения, — или не приближались к ним или, отведав их, погибали. Доказательством этого служит то, что эта порода птиц на глазах у всех исчезла, и их не видно было ни подле трупов, ни в каком другом месте. Еще больше такое действие трупов {Т. е. смерть от прикосновения к ним.} замечалось на собаках, так как они живут при людях. Таков был общий характер болезни, причем мы опустили много других особенностей, какими она отличалась у отдельных больных. Никакою другою из обычных болезней люди в то время не болели, если же какая болезнь и появлялась, то разрешалась она чумою. Умирали и те, за которыми не было ухода, равно как и те, которых окружали большими заботами. Не нашлось, можно сказать, решительно ни одного врачебного средства, употребление которого должно было бы помочь больному: что шло на пользу одному, то вредило другому. Никакой организм, был ли он крепкий или слабый, не в силах был выдержать болезнь: она захватывала всех безразлично при каком бы то ни было образе жизни. Самым же ужасным во всем этом бедствии был упадок духа (лишь только чувствовалось недомогание, заболевшие теряли надежду, отдавались скорее на произвол судьбы и уже не сопротивлялись болезни), а также и то, что при уходе друг за другом люди заражались, как и животные, и умирали. Наибольшая смертность происходила именно от заразы. А если иные из страха и не желали приближаться друг к другу, то погибали в одиночестве. Так опустело множество домов по недостатку лиц, которые ухаживали бы за больными. Если же иные и приближались к больным, то погибали сами, больше всего люди, желавшие оказать какую-либо услугу другому. Из чувства чести они не щадили себя и посещали друзей, когда даже члены семьи под конец покидали своих, истомленные горем по умирающим и удрученные ужасным бедствием. Больше сострадания к умирающим и больным обнаруживали оправившиеся от болезни, потому что они сами испытали ее раньше и были уже в безопасности: вторично болезнь, по крайней мере с смертельным исходом, не постигала никого. Благословляемые другими, они сами от чрезвычайной радости в настоящем легко предавались некоторой надежде на то, что в будущем никогда больше никакая болезнь не будет для них смертельною. В довершение к постигшему бедствию афиняне были угнетены еще скоплением народа с полей в город, особенно пришельцы. Так как домов не доставало и летом они жили в душных хижинах, то и умирали при полнейшем беспорядке, умирающие лежали один на другом, как трупы, или ползали полумертвые по улицам и около всех источников, мучимые жаждою. Святыни, где расположились в палатках пришельцы, полны были трупов, так как люди умирали тут же. Так как болезнь слишком свирепствовала, люди, не зная, что с ними будет, перестали уважать и божеские, и человеческие установления. Все обряды, какие соблюдались раньше при погребении, были попраны, и каждый совершал похороны, как мог. Многие, раньше уже похоронившие немало своих, прибегли к непристойным похоронам за отсутствием необходимых принадлежностей для погребения: одни клали своего покойника на чужой костер и поджигали его прежде, чем появлялись те, которыми костер был сложен, иные бросали принесенного покойника сверху на костер в то время, как сожигался на нем другой труп, и затем удалялись. И в других отношениях болезнь прежде всего послужила для государства началом дальнейшего попрания законов. Теперь каждый легче отваживался на такие дела, какие прежде скрывались во избежание нареканий в разнузданности: люди видели, с какою быстротой происходила перемена с богачами, как внезапно умирали они, и как люди, ничего прежде не имевшие, тотчас завладевали достоянием покойников. Поэтому все желали поскорее вкусить чувственных наслаждений, считая одинаково эфемерными и жизнь, и деньги. Никто не имел охоты заранее переносить страдания ради того, что представлялось прекрасным, так как неизвестно было, не погибнет ли он прежде, чем достигнет этого прекрасного. Что было приятно в данную минуту и во всех отношениях полезно для достижения этого приятного, то считалось и прекрасным и полезным. Людей нисколько не удерживал ни страх пред богами, ни человеческие законы, так как они видели, что все гибнут одинаково, и потому считали безразличным, будут ли они чтить богов, или не будут, с другой стороны, никто не надеялся дожить до той поры, когда понесет по суду наказание за свои преступления. Гораздо более тяжким приговором считался тот, который висел уже над головою, а потому казалось естественным прежде, чем он постигнет, насладиться хоть чем-нибудь от жизни.
Вот какого рода бедствие обрушилось на афинян и угнетало их в то время, когда и внутри города умирали люди, и за стенами его опустошались поля. В несчастии, что и естественно, вспомнили и о следующем стихе, по словам стариков с древнего времени звучавшем так: ‘Наступит дорийская брань и чума вместе с нею’. Между людьми возник спор, что в этом стихе древними названа не чума, а голод. При настоящих обстоятельствах, разумеется, одержало верх то мнение, что в стихе названа чума, потому что люди приурочивали свои воспоминания к переживаемым бедствиям. Я же полагаю, что если когда-нибудь после этой войны вспыхнет другая дорийская война и с нею совпадет голод, то, по всему вероятию, так и будут читать этот стих. С другой стороны, сведущие в том люди вспоминали изречение оракула, {Дельфийского.} данное лакедемонянам, когда на вопрос, обращенный к божеству, {Аполлону.} следует ли воевать, оно изрекло им, что они одержат победу, если будут воевать с полным напряжением сил, и объявило, что само будет содействовать им. {Ср.: I.1183.} Высказывалось предположение, что события оправдали это изречение, так как за вторжением пелопоннесцев немедленно началась чума. В Пелопоннес болезнь не проникла, по крайней мере, в такой силе, чтобы стоило говорить о том, больше всего она охватила Афины, а затем и другие местности, гуще всего заселенные. Так было с чумою.
По опустошении равнины пелопоннесцы прибыли в землю, именуемую Паралом, и дошли до Лаврия, где находятся серебряные рудники афинян. Прежде всего они разорили ту часть этой земли, которая обращена к Пелопоннесу, потом обращенную к Евбее и Андросу. Перикл, и в то время бывший стратегом, оставался при том же мнении, что и во время первого вторжения пелопоннесцев, именно, что афиняне не должны выходить против неприятеля. {II.132.221.}
В то время как пелопоннесцы находились еще на равнине, Перикл до появления их в приморской области снаряжал сто кораблей к нападению на Пелопоннес и по окончании приготовлений вышел в открытое море. На корабли он взял с собою четыре тысячи афинских гоплитов и триста человек конницы на судах, приспособленных к перевозке лошадей, тогда впервые сделаны были такие суда из старых кораблей. Вместе с афинянами выступили в поход хиосцы и лесбосцы на пятидесяти кораблях. {Ср.: I.19.} Когда это афинское войско отчалило, оно оставило позади себя пелопоннесцев в приморской области Аттики. По прибытии к Эпидавру в Пелопоннесе афиняне опустошили большую часть полей его, напали на город и возымели было надежду взять его, но не успели в этом. Отплыв от Эпидавра, они опустошили области Трозенскую, Галийскую и Гермионскую — все это прибрежные земли Пелопоннеса. Снявшись оттуда, афиняне прибыли в Прасии, приморский городок Лаконики, опустошили часть его полей, а самый городок взяли и разорили, после этого они возвратились домой. В Аттике афиняне не застали уже пелопоннесцев: последние отступили.
Все время, пока пелопоннесцы находились в земле афинян, а последние были в морском походе, болезнь истребляла афинян и в войске, и в городе. Поэтому и пошли речи о том, что пелопоннесцы, узнав от перебежчиков о появлении в городе болезни — да они и сами часто видели похороны — испугались и поспешили покинуть афинскую землю. В это вторжение они дольше всего оставались в Аттике и опустошали всю страну. Действительно, они пробыли в Аттике около сорока дней.
В ту же летнюю кампанию Гагнон, сын Никия, и Клеопомп, сын 58 Клиния, товарищи Перикла по стратегии, взяли с собой войско, которое было в распоряжении у Перикла, и немедленно пошли в поход против халкидян Фракийского побережья и против Потидеи, все еще находившейся в осаде. {I.643.} По прибытии на место они придвинули машины к Потидее и употребили все средства для того, чтобы взять ее. Но это им не удалось, и вообще они не имели успеха, соответствующего их приготовлениям, дело в том, что появившаяся здесь болезнь поставила афинян в крайне тягостное положение, истребляя их войско, так что и прежде находившиеся здесь афинские воины, {1.576.} до того здоровые, заразились болезнью от отряда Гагнона, Формиона, и тысячи шестисот воинов не было больше в земле халкидян. {I.614.642.} Таким образом, Гагнон возвратился на своих кораблях в Афины, потеряв от болезни в течение сорока дней полторы тысячи гоплитов из четырех тысяч. Прежние воины оставались на месте и продолжали осаду Потидеи.
После вторичного вторжения пелопоннесцев, когда поля афинян были во второй раз опустошены, а наряду с этим угнетала их болезнь и война, у афинян изменилось настроение. С одной стороны, они стали обвинять Перикла за то, что он склонил их к войне и что через него они подверглись несчастиям, с другой, они склонны были заключить мир с лакедемонянами и послали к ним несколько послов, но ничего не достигли. Чувствуя себя беспомощными во всех отношениях, афиняне стали нападать на Перикла. Перикл замечал недовольство афинян ввиду создавшегося положения дел, видел, что они во всем поступают так, как он ожидал. Поэтому, будучи еще стратегом, он созвал народное собрание с целью ободрить афинян, смирить их раздражение, смягчить и успокоить. Выступив в народном собрании, он произнес следующую речь.
‘Я ждал от вас раздражения против меня, и мне известны его причины, поэтому я и созвал народное собрание для того, чтобы кое-что напомнить вам и упрекнуть вас, так как ваше негодование и ваша уступчивость перед несчастиями не имеют до известной степени основания. Я держусь того мнения, что благополучие целого государства, если оно идет по правильному пути, более выгодно для частных лиц, нежели благополучие отдельных граждан при упадке всего государства в его совокупности. Ведь если гражданин сам по себе благоденствует, между тем как отечество разрушается, он все равно гибнет вместе с государством, напротив, если гражданин чувствует себя несчастным, то в благоденствующем государстве он гораздо скорее может найти свое спасение. Итак, если государство способно нести на себе несчастия отдельных лиц, каждый же гражданин, в отдельности взятый, не в состоянии выносить несчастий государства, то разве не следует всем нам помогать ему? И разве позволительно поступать так, как вы поступаете теперь, именно: будучи поражены домашними неудачами, вы упускаете из виду спасение государства и обвиняете меня, посоветовавшего войну, а вместе и себя самих, потому что вы же согласились со мною? Вы негодуете на такого человека, как я, который, я думаю, не хуже всякого другого понимает, что следует делать, умеет выяснить это, любит государство и свободен от корыстолюбия. Ведь кто знает что-либо и не умеет ясно научить этому другого, тот находится в равном положении с тем, который лишен всякого понимания, кто владеет тем и другим, {Т. е. знанием и умением передать его.} но не благорасположен к государству, тот все равно не в состоянии предложить ничего подходящего, если при этом есть и благорасположение, но человек поддается подкупу, то за одни деньги он может продать все. Если вы убеждены, что я обладаю этими свойствами хоть в немного большей степени, нежели другие, {Противники политики Перикла.} и, по моему совету, начали войну, то теперь незаслуженно обвиняете меня, будто я поступил неправильно. Действительно, кому при общем благополучии предстоит выбор, {Между войною и миром.} то начать войну большое безумие. Но если необходимо было или, уступив, немедленно покориться другим, {Лакедемонянам.} или ценою опасности спасти себя, то больше заслуживает упрека тот, кто бежит от опасности, а не тот, кто идет на нее. Я остаюсь тем же и не {Моей политики.} схожу со своей позиции, вы же изменяете себе, так как, пока вас не коснулась беда, вы слушались меня, когда же вас постигла неудача, вы раскаиваетесь. Мои доводы кажутся вам ошибочными вследствие вашего слабодушия, потому что каждый из вас теперь же чувствует горестные последствия, {} а о пользе у всех вас отсутствует ясное представление. После того как дела приняли решительную перемену, к тому же внезапно, дух ваш принижен, чтобы оставаться при прежнем решении. В самом деле, внезапность и неожиданность событий, обманувших к тому же большую часть расчетов, порабощает рассудок, это и случилось с вами ввиду всех других бедствий, особенно же чумы. Однако вам, гражданам великого государства, воспитанным в соответствующих его величию принципах, должно стремиться противиться самым тяжким несчастиям и не затмевать вашего достоинства: люди одинаково осуждают того, кто из трусости оказывается ниже присущей ему славы, и ненавидят того, кто по смелости домогается несоответствующей ему славы. Вы должны, забыв личные невзгоды, добиваться спасения государства’.
‘Для нас должно бы быть достаточно и тех доводов, какими я при других случаях многократно доказывал несостоятельность ваших подозрений, будто мы не одержим победы, как бы ни была трудна и продолжительна война. {Ср.: I.140—144, II.13.} Теперь я разъясняю вам еще одно преимущество касательно громадности средств для поддержания вашего владычества, мне кажется, вы никогда не принимали его в соображение, да и я недостаточно указывал на него в прежних речах. Не говорил бы я о нем и теперь, не желая давать повода к излишнему хвастовству, если бы я не видел, что вы испуганы без достаточных оснований. Дело в том, что вы считаете себя владыками только над союзниками, я же утверждаю, что из двух элементов, явно предоставленных в пользование человеку, суши и моря, над одним вы являетесь в полном смысле слова настоящими господами, и не только на том пространстве, на каком пользуетесь им теперь, но и дальше, если бы пожелали. И в настоящее время нет такого царя, нет ни одного народа, которые были бы в состоянии задержать плавание вашего флота при его теперешнем оборудовании. Могущество это так велико, что в сравнение с ним не может идти польза, приносимая домами и полями, потерю которых вы считаете для себя столь тяжелою. Вам надлежит огорчаться из-за них не больше, как из-за потери какого-либо садика или блестящего предмета роскоши, в сравнении с вашим могуществом вы должны считать потери эти ничтожными и сознавать, что со свободою, если мы постараемся спасти ее, легко все это восстановить. Напротив, если мы покоримся чужой власти, то умалятся, как обыкновенно бывает, и те блага, которые приобретены раньше. В том и другом отношении нам не подобает оказаться хуже отцов наших, которые не от других получили это достояние, но, приобретя его своими трудами, сохранили его в целости и передали нам, постыднее потерять то, что имеешь, нежели потерпеть неудачу в деле приобретения чего-либо. Нам следует мужественно идти на врагов, не только с гордостью, {По отношению к себе.} но и с презрением. {По отношению к ним.} Дело в том, что кичливость бывает и в трусе, если невежеству помогает счастливый случай, самоуверенность же свойственна тому, кто сознательно уверен в превосходстве над врагом, — а эта уверенность и есть у нас. При одинаковой удаче мужество укрепляется сознанием, основанным на высокой самоуверенности, ищущим опоры не столько в надежде, сила которой сказывается при безвыходности положения, сколько в правильной оценке имеющихся налицо средств, чем обеспечивается более надежное предвидение будущего. Вам надлежит оказывать содействие тому почетному положению, которое занимает наше государство благодаря своему могуществу, которым вы все гордитесь, и или не уклоняться от трудов, или вовсе не гнаться за почетом. Не думайте, что борьба идет только об одном, о рабстве вместо свободы, она идет о потере власти и об опасности, угрожающей вам за ненавистное ваше владычество. {Над союзниками.} Отрекаться от власти вам нельзя, хотя иные из страха и праздности и разыгрывают теперь роль честных людей, ведь власть ваша имеет уже вид тирании, захватить ее считается несправедливостью, отказаться от нее опасно. {I.754, III.372.} Подобного рода люди {Сторонники мирной политики.} скоро погубили бы государство, если бы им удалось склонить на свою сторону других граждан, или если бы они устроили для себя где-либо автономное государство. Миролюбивая политика, если она не соединяется с энергией, не спасает государства, свободная от опасностей покорность полезна не в государстве господствующем, а в подчиненном’.
‘Не давайте совращать себя подобным гражданам и не негодуйте на меня, хотя неприятель вторгся к нам и причинил вред, какого естественно было ожидать, раз вы не захотели покориться ему: ведь вы сами вместе со мною решились воевать. Правда, сверх того, что мы ждали, постигла нас и болезнь, единственное обстоятельство, превысившее всякие предположения. И я знаю, что отчасти именно эта болезнь и усиливает еще вашу ненависть против меня. Но это несправедливо: ведь не стали бы вы вменять в заслугу мне какой-либо вашей удачи, если бы она случилась вопреки расчету. То, что исходит от божества, следует принимать с сознанием его неотвратимости, а то, что причинено врагами, — с мужеством. Это было в обычаях нашего государства раньше, и вы не должны служить тут помехою. Сознайте, что государство наше пользуется величайшею славою у всех людей за то, что оно не склоняется перед несчастиями, что в войнах оно потеряло множество людей и потратило много труда, что оно до сих пор располагает величайшим могуществом, память о котором сохраняется вечно у потомков, если даже мы теперь слегка и уступим: всему в природе свойственно и убывать. Останется память о том, что мы, эллины, имели под своей властью наибольшее число эллинов и в жесточайших войнах устояли как против отдельных врагов, так и против всех сил их в совокупности, что мы занимали город богатейший во всех отношениях и величайший. И если нерадивый может порицать все это, то жаждущий деятельности сам будет соревновать нам, а не приобретший столько, как мы, будет нам завидовать. Что нас в настоящее время ненавидят и тяготятся нами, это общая участь всех, которые изъявили притязание господствовать на другими. Но кто стремится к высшему, тем самым навлекая на себя зависть, тот поступает правильно. И в самом деле, ненависть держится недолго, блеск же в настоящем и слава в будущем вечно остаются в памяти людей. И вы в ожидании прекрасного будущего, лишь бы непостыдно было настоящее, теперь же завоюйте своею энергией блеск и славу. С лакедемонянами не вступайте в переговоры и не показывайте вида, будто нынешние невзгоды тяготят вас, те государства и частные лица обладают наибольшей мощью, помыслы которых нисколько не омрачаются бедствиями, но которые на деле проявляют самое упорное сопротивление’.
Такою речью Перикл старался парализовать раздражение афинян против него и отвратить их внимание от бедствий настоящего. Афиняне в своей политике следовали его внушениям, не отправляли больше послов к лакедемонянам и энергичнее обратились к военным действиям, но в их частной жизни несчастья их огорчали, простой народ потому, что он потерял и то немногое, что имел, людей богатых потому, что они лишились прекрасного состояния, заключавшегося в великолепных домах, расположенных на территории Аттики, драгоценной утвари, а больше всего потому, что вместо мира у них была война. Все-таки общее раздражение граждан против Перикла прошло тогда только, когда они оштрафовали его денежной пеней. Вскоре после того — так обыкновенно поступает толпа — они, однако, снова выбрали его в стратеги, доверили ему все государственные дела: каждый был уже менее чувствителен к личному горю, а для нужд общегосударственных Перикл считался самым драгоценным человеком. И действительно, пока он стоял во главе государства в мирное время, он руководил им с умеренностью и вполне охранил его безопасность. Государство достигло при Перикле наивысшего могущества, а когда началась война, он и в то время, очевидно, предусмотрел всю ее важность. Войну он пережил всего на два года и шесть месяцев, и, когда умер, {По-видимому, от чумы.} предвидение его относительно войны обнаружилось еще в большей степени. В самом деле, Перикл утверждал, что афиняне выйдут из войны победителями, если будут держаться спокойно, заботиться о флоте, не стремиться в войне к расширению своего владычества, не подвергать город опасности. Афиняне, однако, во всем этом поступили как раз наоборот. Кроме того, в других делах, которые не имели отношения к войне, они вели политику во вред себе и союзникам под влиянием личного честолюбия и личной корысти, если бы их предприятия удались, они принесли бы с собою почет и выгоды скорее частным лицам, а происшедшие в них неудачи были пагубны государству именно для этой войны. Происходило это от того, что Перикл, опираясь на свой престиж и ум, будучи, очевидно, неподкупнейшим из граждан, свободно сдерживал народную массу, и не столько она руководила им, сколько он ею. Благодаря тому что Перикл приобрел влияние не какими-либо неблаговидными средствами, он никогда не говорил в угоду массе, но мог, опираясь на свой престиж, даже кое в чем с гневом возражать ей. Так, Перикл всякий раз, когда замечал в афинянах заносчивость и как следствие ее несвоевременную отвагу, смирял их своими речами, доводя их до страха, наоборот, когда он видел в афинянах неосновательную боязнь, он внушал им снова отвагу. По имени это была демократия, на деле власть принадлежала первому гражданину. Преемники Перикла были, скорее, равны между собою, в то же время каждый из них, стремясь стать первым, угождал народу и предоставлял ему управление государством. Вследствие этого, как обыкновенно бывает в государствах больших и владычествующих над другими, сделано было много ошибок, в том числе это относится и к сицилийской экспедиции. Поход этот не удался не столько вследствие ошибочного представления о тех, против кого шли афиняне, сколько от того, что, отправив войско, граждане не принимали дальнейших решений, полезных для отправившегося войска, в стремлении своем к руководительству народом вожди этого войска заняты были личными нареканиями и тем ослабляли войско и взаимными распрями впервые внесли смуту в государственные дела. Однако, хотя афиняне потеряли в Сицилии большую часть флота и другие военные средства, а в городе происходили уже междоусобицы, в течение трех {Рукописное чтение испорчено, см. примечания.} лет они выдерживали еще борьбу и с прежним врагом, и с действовавшими заодно с ним сицилийцами, а также с увеличившимся числом отпавших союзников, впоследствии же и с сыном персидского царя Киром, также примкнувшим к пелопоннесцам и снабжавшим их деньгами на флот. Афиняне сдались лишь после того, как силы их были сокрушены наступившими внутренними раздорами. Вот насколько расчеты Перикла тогда {В начале войны.} оказались даже ниже действительности, когда он предсказывал афинскому государству очень легкую победу в войне с одними пелопоннесцами.
В ту же летнюю кампанию лакедемоняне и союзники их с сотнею кораблей пошли войною на остров Закинф, расположенный в виду Элиды. Жители его, колонисты пелопоннесских ахеян, состояли в союзе с афинянами. Лакедемонян отправилось на кораблях тысяча гоплитов, навархом был спартиат Кнем. Сошедши с кораблей, они опустошили большую часть острова и, так как закинфяне не покорялись, отплыли обратно.
В конце той же летней кампании коринфянин Аристей, лакедемонские послы Анерист, Николай, Пратодам, тегеец Тимагор и частным образом аргивянин Поллис отправились в Азию к персидскому царю с целью попытаться уговорить его дать денег и вести войну с ним сообща. На пути они прибыли прежде всего во Фракию к Ситалку, {II.295.} сыну Тереса, желая, если удастся, убедить его разорвать союз с афинянами и идти с войском к Потидее, где находилось занятое осадою афинское войско и куда они отправлялись, и потом, при содействии Ситалка, пройти на ту сторону Геллеспонта к Фарнаку, сыну Фарнабаза, который должен был проводить их к царю. Находившиеся в то время у Ситалка афинские послы, Леарх, сын Каллимаха, и Аминиад, сын Филемона, просили сына Ситалка Садока, получившего права афинского гражданства, передать пелопоннесцев в их руки, чтобы отнять у них возможность переправиться к персидскому царю и помешать причинить вред государству, которое отчасти имело отношение теперь и к нему. Садок склонился на просьбу послов, и когда те направлялись через Фракию к судну, на котором они рассчитывали переплыть Геллеспонт, он велел схватить их прежде, чем они сели на судно, для этого он послал вместе с Леархом и Аминиадом других людей и приказал передать послов афинянам. Афиняне взяли их и переправили в Афины. По прибытии послов, афиняне опасались, как бы Аристей снова не убежал и не причинил им еще большего вреда, так как, по-видимому, он и раньше был виновником всего того, что случилось с Потидеей и Фракийским побережьем. Хотя послы и желали сделать какие-то заявления, афиняне в тот же день без суда умертвили их и бросили в яму. Так хотели они выместить на послах то, чему лакедемоняне подвергали афинских и союзных купцов, плававших на грузовых судах в пелопоннеских водах: лакедемоняне, захватив их, убили и бросили в ямы. Дело в том, что в начале войны лакедемоняне всех, кого только захватывали на море, умерщвляли как неприятелей, состояли ли они в войне на афинской стороне или соблюдали нейтралитет.
Около того же времени, в конце летней кампании, ампракиоты с собственным войском и с множеством двинутых ими в поход варваров пошли на Амфилохский Аргос и на остальную Амфилохию. Началом враждебных отношений их с аргивянами послужило прежде всего следующее обстоятельство. Амфилохский Аргос и остальную Амфилохию, что у Ампракийского залива, занял после Троянской войны возвратившийся домой и недовольный положением дел в Аргосе сын Амфиарая, Амфилох, который назвал местность по имени своей родины Аргосом. Город этот был самым большим в Амфилохии, население его самое богатое. Спустя много поколений жители города под давлением несчастий призвали переселиться к ним пограничных с Амфилохией ампракиотов, и эллинскому языку, на котором они говорят теперь, они научились от поселившихся с ними ампракиотов, остальные амфилохи — варвары. С течением времени ампракиоты вытеснили аргивян и сами завладели их городом. После этого амфилохи {Т. е. амфилохские аргивяне.} отдались под покровительство акарнанов и сообща с ними призвали на помощь афинян, которые и отправили к ним тридцать кораблей со стратегом Формионом. По прибытии Формиона они силою взяли Аргос, ампракиотов {Поселившихся в Аргосе.} поработили, а Аргос заселили сообща амфилохи и акарнаны. После этого впервые заключен был союз между афинянами и акарнанами. {Ср.: II.91.} У ампракиотов сначала возникла вражда к аргивянам из-за порабощения их соплеменников, впоследствии, во время войны, они совершили упомянутый поход со своим войском, а также с хаонами и некоторыми другими соседними варварами. Явившись к Аргосу, ампракиоты овладели его полями, но, не будучи в состоянии взять города приступом, возвратились домой и разошлись каждый к своему племени. Вот что произошло в эту летнюю кампанию.
В следующую затем зимнюю кампанию афиняне отправили в пелопоннесские воды двадцать кораблей со стратегом Формионом. Из Навпакта, служившего операционным базисом, он наблюдал за тем, чтобы никого не выпускать из Коринфа и Крисейского залива и не впускать туда. Шесть других кораблей со стратегом Мелесандром афиняне отрядили к берегам Карий и Ликии, чтобы взыскивать деньги с тамошних жителей и не допускать в море пелопоннесских пиратов, которые, отправляясь от берегов Карий и Ликии, тревожили торговые суда, выходившие из Фаселиды и Финикии и из тамошних материковых местностей. Углубившись в материк Ликии с афинскими воинами, которые сошли с кораблей, и с союзниками, Мелесандр потерпел поражение в битве, погиб сам и потерял незначительную часть своего войска.
В ту же зимнюю кампанию потидеяне оказались не в состоянии долее выдерживать осаду. {II.583.} Вторжения пелопоннесцев в Аттику нисколько не понуждали афинян отказаться от осады, между тем в съестных припасах у потидеян ощущался недостаток и, помимо многих других предметов, которые из нужды употреблялись в Потидее в пищу, некоторые потидеяне поедали даже друг друга. Поэтому потидеяне вступили в переговоры о сдаче с афинскими стратегами, которым поручена была осада Потидеи: с Ксенофонтом, сыном Еврипида, Гестиодором, сыном Аристоклида, и Фаномахом, сыном Каллимаха. Афинские стратеги пошли на предложение, принимая во внимание лишения, испытываемые их войском в холодной местности, да и государство издержало уже на осаду две тысячи талантов. {Около 2 912 000 руб.} Сдались потидеяне на следующих условиях: все они, вместе с детьми, женщинами и бывшим у них вспомогательным войском, должны выйти из города, мужчины с одним гиматием, женщины с двумя, и с небольшою определенною суммою денег на дорогу. Согласно уговору, потидеяне вышли на Халкидику и куда кто мог. Афиняне, однако, предъявили обвинение стратегам за то, что они заключили договор без их ведома: они полагали, что город должен был сдаться на таких условиях, какие будут угодны афинянам. Потом афиняне отправили в Потидею колонистов из среды своих граждан и заселили город. Случилось это зимою. Так закончился второй год войны, историю которой написал Фукидид.
В следующую летнюю кампанию пелопоннесцы и союзники не вторглись в Аттику, но пошли войною на Платею (479 г.), во главе их был царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Расположив войско в лагере, он собирался опустошать поля. Платеяне немедленно отправили к нему послов с такою речью: ‘Идя войною на Платейскую землю, вы, Архидам и лакедемоняне, поступаете несправедливо и недостойно ни вас, ни отцов ваших. Лакедемонянин Павсаний, сын Клеомброта, по освобождении Эллады от персов в союзе с эллинами, пожелавшими разделить с ними опасности битвы, происходившей у нас, совершил жертвоприношение на платейской площади Зевсу Освободителю и, призвав в свидетели всех союзников, отдал платеянам их землю и город с тем, чтобы они владели ими, пользуясь автономией, и чтобы никто никогда не нападал на них с целью обиды или порабощения, в противном случае присутствовавшие тогда союзники обязывались, по мере возможности, защищать платеян. Вот что даровали нам отцы ваши за доблесть и энергию, доказанные нами в тех опасностях, вы же поступаете не так, как отцы ваши: вместе с фивянами, нашими злейшими врагами, вы явились сюда, чтобы поработить нас. Мы призываем в свидетели богов, которые тогда стояли на страже клятвы, а также богов ваших отечественных и наших туземных, и говорим вам: не обижайте платейской земли, не преступайте клятв, оставьте нас жить, пользуясь автономией, как считал это справедливым Павсаний’. Только это и сказали платеяне. Архидам, выслушав их, отвечал: ‘Вы говорите правду, платеяне, если поступки ваши согласуются с вашими речами. Пользуйтесь автономией сами, как предоставил вам Павсаний, и помогайте освобождать прочих эллинов, которые делили в то время с вами опасности и дали клятву вместе с вами, а теперь находятся под властью афинян, ради освобождения их и остальных эллинов предприняты столь великие приготовления и ради того же ведется эта война. Приняв возможно большее участие в деле освобождения, и вы останьтесь верны клятвам, в противном случае, владейте спокойно вашим достоянием, чего мы требовали от вас и раньше, и не присоединяйтесь ни к одной из воюющих сторон, тех и других считайте вашими друзьями, но в войне соблюдайте нейтралитет. И этим мы удовольствуемся’. Так сказал Архидам. Выслушав это, платейские послы вошли в город, сообщили народу условия Архидама и потом ответили ему, что платеяне не могут исполнить его требований без согласия афинян, так как у последних находятся дети их и женщины, что они опасаются за весь свой город, как бы по удалении пелопоннесцев не пришли к ним афиняне и не воспретили исполнить эти требования, а также как бы фивяне не попытались снова захватить их город, {II.1-7.} если платеяне поклянутся быть в дружбе с обеими воюющими сторонами. Но Архидам ободрял платеян следующими словами: ‘Передайте город ваш и жилища нам, лакедемонянам, обозначьте границы вашей земли, сдайте по счету деревья ваши и все, что может быть сосчитано, сами же выселяйтесь, куда желаете, пока будет война. По окончании ее мы возвратим вам все, что бы ни приняли от вас, а до того времени удержим это в качестве залога, будем обрабатывать вашу землю и делать вам столько взносов, сколько было бы достаточно для вас’. Послы выслушали это, снова вошли в город и, посоветовавшись с народом, отвечали, что желают прежде всего сообщить требования Архидама афинянам и потом исполнят их, если добьются на то согласия со стороны афинян, до тех пор платеяне предлагали заключить с ними перемирие и не опустошать их полей. Архидам заключил перемирие на столько дней, сколько требовалось для возвращения послов из Афин, и не разорял полей. Платейские послы отправились к афинянам и после совещания с ними возвратились, сообщив гражданам следующее: ‘Платейские граждане, с того времени, как мы стали вашими союзниками’, говорят афиняне, ‘мы ни в чем не давали вас в обиду и теперь не допустим до этого и по мере сил наших поможем вам. Мы заклинаем вас во имя тех клятв, которыми клялись отцы наши, ни в чем не изменять условий союза’. Выслушав это сообщение послов, платеяне постановили не изменять афинянам, выдержать, если нужно, и опустошение полей, претерпеть все, что бы ни случилось, далее платеяне решили никому из них уже не выходить из города, а лакедемонянам дать ответ с укреплений, что они не могут исполнить их требований. Только по получении этого ответа Архидам, призвав в свидетели туземных богов и героев, сказал следующее: ‘Все боги, властвующие в платейской земле, и герои, будьте свидетелями, что мы с самого начала не поступали несправедливо, — так как платеяне первые изменили общей клятве, — когда мы вошли в эту землю, в которой отцы наши молили вас о даровании победы над персами, и где вы благосклонно даровали эллинам успех в борьбе, и теперь мы не будем виновны, если употребим против платеян какие-либо меры, потому что мы многократно предъявляли им справедливые требования, но не получили от них удовлетворения. Разрешите же, чтобы те, кто раньше учинил неправду, понесли наказание, а справедливые каратели исполнили мщение’.
Призвав, таким образом, богов, Архидам выстроил свое войско к военным действиям. Прежде всего он окружил город частоколом из срубленных деревьев, чтобы никому не было выхода из города, затем насыпал подле него земляной вал в той надежде, что Платея будет взята очень скоро, так как в деле участвует столь многочисленное войско. На Кифероне лакедемоняне нарубили брусьев и крест-накрест приладили их вместо стен с обеих сторон к насыпи, чтобы насыпанная земля не расползалась на далекое расстояние. На насыпь они сносили хворост, камни, землю, нагромождали все, что должно было быть пригодно для возведения вала. Пелопоннесцы насыпали землю в течение семидесяти дней и ночей без перерыва, распределив между собою работу по сменам, так что одни носили, пока другие спали или ели. Лакедемонские начальники, командовавшие союзными отрядами от каждого города, понуждали воинов к работе. Видя, как насыпь поднимается, платеяне сколотили деревянное укрепление и поставили его на городскую стену в том месте, где возводилась насыпь, заделывая промежутки в деревянном укреплении кирпичом, который они брали из соседних домов. Куски дерева на боковых стенах были связаны между собою, и все сооружение, несмотря на высоту, не было непрочным, прикрыто оно было шкурками и кожами, так что и рабочие и деревянные части не подвергались действию зажигательных стрел и находились в безопасном положении. Стена поднималась до значительной высоты, но с неменьшею поспешностью возводилась и насыпь против нее. Тогда платеяне придумали следующее: они разобрали стену в том месте, к которому примыкал вал, и стали таскать землю в город. Со своей стороны пелопоннесцы, заметив это, набросали в отверстие стены глины, набитой в тростниковые плетенки, чтобы она не могла обваливаться, как земля, и уноситься в город. Встретив здесь преграду, платеяне остановили свою работу, но провели из города подземный ход, направили его, произведя предварительно расчет, под окоп и снова стали таскать землю к себе. Долгое время стоявшее за городом войско не замечало этого, так что чем больше они насыпали земли, тем меньше подвигались к концу, потому что снизу насыпь постепенно убывала и оседала постоянно в том месте, где были ямы. Однако платеяне, опасаясь, что все-таки при своей малочисленности и при массе врагов они не в состоянии будут выдержать осаду, придумали еще следующее: работы свои над большим сооружением, что против вала, они прекратили и от низкой стены по обеим сторонам деревянного сооружения возвели стену внутри города в виде полумесяца с тою целью, чтобы держаться за этой стеной, если высокая стена будет взята, и, заставив врагов снова возводить вал против нового укрепления, таким образом взвалить на них при дальнейшем движении вовнутрь двойной труд и поставить их в положение обстреливаемых с двух сторон. Между тем пелопоннесцы одновременно с возведением насыпи стали придвигать к городу боевые машины. Одна из них, придвинутая по насыпи, повредила значительную часть высокого сооружения и навела ужас на платеян. Другие машины поставлены были против других частей стены. Однако платеяне накидывали на эти машины петли и таким образом отклоняли удары. Кроме того, на больших железных цепях они привесили концами с обеих сторон огромные брусья, укрепили их на двух бревнах, положенных на стене и выступающих вперед, и тянули брусья вверх наискось к стене, каждый раз, когда где-либо грозил удар машины, платеяне не удерживали бревна и опускали его на ослабнувших цепях, бревно стремительно падало и отламывало выдающуюся часть стенобитной машины. После того как боевые машины оказывались совершенно бесполезными, а против окопов приступлено было к возведению укрепления, пелопоннесцы поняли, что им при создавшихся затруднительных обстоятельствах трудно взять штурмом город, и стали готовиться к возведению стены вокруг него. Однако они решили сначала попытаться взять его огнем, полагая, что, быть может, им удастся при поднявшемся ветре сжечь город, тем более, что он был невелик. Вообще они измышляли все способы, чтобы овладеть городом без затрат и осады. С этою целью пелопоннесцы притаскивали связки хвороста и вначале бросали их с окопов вниз в промежуточное пространство между стеною и валом. Так как делом занято было много рук, то пространство скоро наполнилось, тогда они стали бросать хворост в кучу и в остальную часть города, как только далеко можно было добросить с высоты вала, положили на хворост огонь с серой и смолой и так зажгли его. Поднялось такое пламя, какого, поскольку этого можно было достигнуть руками человеческими, до того времени никто еще не видел (правда, на горах уже случалось, что лес, колеблемый ветром, вследствие трения сам собою загорался и поднималось непрекращающееся пламя). Огонь был ужасный, еще немного, и платеяне, избежавшие прочих опасностей, погибли бы: действительно, в городе на огромном пространстве нельзя было подойти к пламени, и если бы еще подул ветер, погнавший на город, платеянам не было бы спасения. На это именно и рассчитывал неприятель. Но, как рассказывают, тогда случилось следующее: пошел сильный дождь с грозою, погасивший пламя, благодаря чему опасность миновала. Когда и эта попытка не удалась, пелопоннесцы оставили на месте незначительную часть войска, большую же часть его распустили и занялись возведением укреплений вокруг города, причем разделили все пространство между отрядами отдельных государств, с внутренней и с наружной стороны вала был ров, из земли которого они приготовляли кирпич. Когда к восходу Арктура все работы были кончены, пелопоннесцы поставили свою стражу на протяжении половины укреплений (другую половину охраняли беотяне), возвратились с войском домой и распустили его по государствам. Уже раньше {II.64.} платеяне переселили в Афины своих детей, женщин, глубоких стариков и всех людей, негодных к войне. Осаждены были оставшиеся в городе четыреста платеян, восемьдесят афинян и сто десять женщин, приготовлявших осажденным пищу. Вот сколько было в общей сложности всех в Платее, когда приступлено было к осаде, никого больше не было в стенах города, ни рабов, ни свободных. Так организована была осада Платей.
В ту же летнюю кампанию, в одно время с походом против Платеи, в пору созревания хлеба, афиняне с двумя тысячами собственных гоплитов и с двумястами конных воинов пошли войною на халкидян Фракийского побережья и на боттиеев, {I.575.} стратегом был Ксенофонт, сын Еврипида, с двумя товарищами. Прибыв к Спартолу в Боттике, афиняне опустошили нивы. Им казалось, что город сдастся при содействии некоторых граждан. Но другие граждане не соглашались на это и обратились через послов в Олинф, {I.582.} оттуда явились гоплиты и войско для охраны города. Когда войско это вышло из Спартола, афиняне приготовились к бою у самого города. Халкидские гоплиты и вместе с ними некоторые союзники были побеждены афинянами и отступили в Спартол, но халкидская конница и легковооруженные воины одолели конницу афинян и их легкие отряды. Пелтастов халкидяне имели немного из области, именуемой Крусидою. Как только произошла битва, из Олинфа явились на помощь другие пелтасты. Когда заметили это легкие спартольские отряды, они, ободрившись как вследствие появления этих воинов, так и потому еще, что раньше они не были побеждены, вместе с халкидской конницей и с прибывшими на помощь воинами ударили снова на афинян. Афиняне отступили к тем двум отрядам, которые они оставили подле обоза. Всякий раз, когда нападали афиняне, халкидяне отступали, а когда отступали афиняне, неприятель преследовал их и метал в них дротики. Подоспевавшая всюду, где то представлялось удобным, халкидская конница бросалась на афинян, она-то и навела больше всего на них страх, обратила их в бегство и преследовала на большом расстоянии. Афиняне бежали в Потидею, потом, согласно договору, подобрали своих убитых и с уцелевшим войском возвратились в Афины, афинян пало четыреста тридцать человек и все их стратеги. Халкидяне и боттиеи водрузили трофей, собрали своих убитых и разошлись по городам.
Немного спустя после этого, в ту же летнюю кампанию, ампракиоты и хаоны, {II.689.} желая покорить всю Акарнанию и отторгнуть ее от афинян, уговорили лакедемонян снарядить флот из союзных сил и отправить в Акарнанию тысячу гоплитов. Они говорили при этом, что если лакедемоняне с флотом и сухопутным войском соединятся с ними, а живущие вдали от берега акарнаны не в силах будут подать помощь своим, то они, легко завладев Акарнанией, покорят и Закинф и Кефаллению, и афинянам нельзя уже будет по-прежнему крейсировать в пелопоннесских водах, можно надеяться, говорили они, и на взятие Навпакта.
Лакедемоняне, приняв это предложение, тотчас послали Кнема, который был еще навархом, {II.662.} и гоплитов на небольшом числе кораблей. Союзному флоту они приказали снарядиться со всею поспешностью и идти к Левкаде. Коринфяне очень энергично помогали ампракиотам как своим колонистам. Флот этот снаряжался от Коринфа, Сикиона и ближайших к ним местностей, между тем флот от Левкады, Анактория и Ампракии прибыл к Левкаде раньше и ждал там. Кнем и с ним тысяча гоплитов переплыли море, не будучи замечены Формионом, который командовал двадцатью аттическими кораблями, стоявшими на страже подле Навпакта. {II.691.} Затем немедленно Кнем стал готовиться к сухопутному походу. С Кнемом были из эллинов ампракиоты, анакторийцы, левкадяне и тысяча прибывших с ними гоплитов пелопоннесских. Из варваров была тысяча хаонов, управлявшихся без царей, во главе их находились лица, выбираемые на должность правителей на один год из господствующего рода, — в то время Фотий и Никанор. Вместе с хаонами выступили в поход и феспроты, управлявшиеся также без царей. Начальником молоссов и атинтанов был Сабилинф, опекун царя Тарипа, тогда еще ребенка, паравеями предводительствовал бывший у них царем Оройд. Тысяча человек орестов, у которых царем был Антиох, выступили в поход вместе с паравеями с дозволения Антиоха под началом Оройда. Пердикка тайком от афинян также послал тысячу македонян, явившихся позже. С таким войском выступил Кнем, не дождавшись коринфского флота. На пути через Аргос {Амфилохский.} он разорил неукрепленное селение Лимнею, потом он прибыл к Страту, обширнейшему городу Акарнании, рассчитывая, что остальная область легко перейдет к нему, если будет взят этот город в первую очередь. Когда акарнаны узнали, что в их землю вторглось огромное сухопутное войско и что с моря также явится неприятель на кораблях, они не стали оказывать друг другу помощи, но каждое селение охраняло собственное свое достояние, к Формиону же отправлены были послы с просьбою о защите. Формион отвечал, что не может оставить Навпакт без обороны, так как неприятельский флот собирается выйти из Коринфа. Между тем пелопоннесцы и союзники их, разделившись на три отряда, направлялись к городу Страту, чтобы расположиться вблизи его лагерем и попытаться взять укрепление силою, если не удастся склонить его к сдаче увещаниями. В центре войска наступали хаоны и прочие варвары, с правой стороны их были левкадяне и анакторийцы со своими союзниками, с левой Кнем с пелопоннесцами и ампракиоты. Отряды отделены были один от другого большими расстояниями, и были места, где они не видали даже друг друга. Эллины наступали, будучи выстроены в боевом порядке, и были настороже, пока не расположились лагерем в удобном месте. Напротив, хаоны, исполненные самоуверенности (они считались у тамошних жителей материка наиболее воинственными), не дожидались разбивки лагеря, но стремительно двинулись вперед вместе с прочими варварами и рассчитывали взять город быстрым нападением, так, чтобы честь этого дела принадлежала им одним. Стратияне, узнав об этом еще тогда, когда варвары были в пути, и рассудив, что эллины уже не явятся больше к ним, если им удастся одержать победу над выделившимися хаонами, устроили в окрестностях города засаду и, когда хаоны приблизились, ударили на них одновременно из города и из засады. Хаоны приведены были в ужас, многие из них погибли, а прочие варвары при виде поражения своих не оказали более сопротивления, но обратились в бегство. Между тем ни в одном из эллинских лагерей не было известно о битве, потому что хаоны ушли далеко вперед и эллинское войско думало, что варвары торопятся разбить свой лагерь. Но варвары {Хаоны.} в бегстве устремились к эллинам, последние приняли их к себе, соединили свои лагери и в течение дня оставались там в покое: стратияне не нападали на них, потому что остальные акарнаны не явились еще на помощь, тем не менее они издали действовали против неприятеля пращами и тем ставили его в затруднительное положение, потому что без тяжелого вооружения он не мог двинуться с места. Акарнаны считаются самыми искусными в метании из пращей. С наступлением ночи Кнем поспешно отступил с войском к реке Анапу, отстоящей на восемьдесят стадий {Почти 12 верст.} от Страта, на следующий день, согласно уговору, он подобрал трупы своих и до прибытия вспомогательных акарнанских отрядов удалился к эниадам, {I.1113.} которые участвовали по дружбе в его войске. Оттуда все разошлись по домам. Стратияне водрузили трофей за битву с варварами.
Между тем тот флот коринфян и прочих союзников из Крисейского залива, {II.803.} который должен был прибыть к Кнему, чтобы помешать прибрежным акарнанам двинуться на помощь в глубь материка, не появлялся: в те дни, когда происходила битва подле Страта, флот этот вынужден был вступить в морское сражение с Формионом и двадцатью афинскими кораблями, стоявшими на страже подле Навпакта. Дело в том, что Формион поджидал, не выйдут ли неприятельские корабли вдоль берега из залива, чтобы напасть на них в открытом море. Коринфяне и союзники направлялись к Акарнании, но они готовились не для морской битвы, а для сухопутной, и не думали, что афиняне со своими двадцатью кораблями осмелятся пойти на морскую битву против их сорока семи кораблей. Однако коринфяне, плывя еще вдоль своего берега, заметили, что афиняне идут параллельно берегу Аттики, и стали было переправляться из ахейского города Патр на противолежащий материк Акарнании, коринфяне увидели, что афиняне от Халкиды и реки Евена подходят к ним, и так как они не могли ночью незаметно от афинян стать на якорь, то вынуждены были дать битву среди переправы. Стали готовиться к битве и стратеги отдельных отрядов от каждого города и коринфские стратеги Махаон, Исократ и Агафархид. Пелопоннесцы выстроили свои корабли в круг и растянули его, насколько могли, носами вперед, кормами назад, но так, чтобы неприятель не мог прорваться между ними. Легкие суда, сопровождавшие их, они поставили в кругу и с ними пять кораблей с наилучшим ходом, которые могли бы с небольшого расстояния поспевать всюду, где бы только неприятель ни стал нападать. Афиняне выстроили свои корабли в линию по одному, крейсировали вокруг неприятельских кораблей, вынуждали их тесниться все на меньшем и меньшем пространстве, постоянно держались к ним близко, заставляя предполагать, что они тотчас перейдут в наступление. Формион же раньше отдал своим воинам приказ не нападать до тех пор, пока он не подаст сигнала. Он надеялся, что неприятель не сохранит своего строя, как выдерживает его пехота на суше, но что корабли будут наталкиваться друг на друга, мелкие же суда произведут беспорядок. Если бы только с залива поднялся ветер, в ожидании которого Формион и крейсировал вокруг неприятельских кораблей и который поднимается обыкновенно к утру, то ни на минуту, рассчитывал Формион, неприятели не останутся в покое. Формион поэтому полагал, что выбирать момент для нападения зависит от него, когда он захочет, так как его корабли имели лучший ход, и что тогда {Т. е. когда поднимется ветер.} нападение удастся лучше всего. Когда поднялся ветер, неприятельские корабли, стоявшие уже на небольшом пространстве, пришли в замешательство и от действия ветра, и от стоявших подле них легких судов. Корабль наталкивался на корабль, их расталкивали баграми, при этом за криком, взаимными предостережениями и бранью воины ничего не слыхали, ни команды начальников, ни келевстов. К тому же люди по неопытности не умели поднимать весел в волнующемся море, вследствие чего корабли хуже повиновались кормчим. В этот-то благоприятный момент Формион дал сигнал. Афиняне ударили на неприятеля и прежде всего затопили один из начальнических кораблей, потом и все прочие, на какие только нападали, делали негодными к плаванию. Они достигли того, что никто из неприятелей вследствие замешательства не мог оказать сопротивления, но все бежали в Патры и Диму, что в Ахее. Афиняне пустились в погоню за неприятелем, овладели двенадцатью кораблями, захватили большую часть воинов с неприятельских судов и отплыли к Моликрею, потом водрузили трофей на Рии, посвятили корабль Посидону и отступили в Навпакт. Тотчас после этого пелопоннесцы с уцелевшими кораблями поплыли вдоль берега от Димы и Патр к элейской верфи Киллене. {I.302.} Кнем и те корабли, которые должны были соединиться с коринфскими, отошли от Левкады и после сражения при Страте прибыли в Киллену. {II.803.82.}
Со своей стороны лакедемоняне послали к Кнему на корабли советников Тимократа, Брасида и Ликофрона с приказанием основательнее готовиться к новой морской битве и не удаляться с моря перед малочисленными неприятельскими кораблями. По мнению лакедемонян, неудача была большою для них неожиданностью главным образом потому, что они впервые попытались дать морскую битву. Они объясняли причину неудачи не отсталостью их в морском деле, но некоторым недостатком энергии, не принимая при этом во внимание разницы между долговременною опытностью афинян в сравнении с кратковременностью их собственных занятий морским делом. Раздраженные неудачей, они и отправляли советников. По прибытии на место советники, сообща с Кнемом, приказали отдельным городам снаряжать корабли, и те, что были у них ранее, приспособляли для морского сражения. Со своей стороны и Формион послал в Афины известие о приготовлениях лакедемонян и донесение об одержанной им победе в морском сражении, а также требовал скорейшей отправки ему возможно большего числа кораблей, так как он постоянно, со дня на день, ждет морской битвы. Афиняне отправили к нему двадцать кораблей, но при этом приказали проводнику их сначала зайти на Крит. Дело в том, что критянин Никий, уроженец Гортины, афинский проксен, {II.291.} уговорил афинян плыть к Кидонии, говоря, что он покорит им этот город, находившийся во вражде с афинянами, на самом деле он побуждал к тому афинян в угоду полихнянам, соседям кидонян. Проводник эскадры отправился с кораблями на Крит и вместе с полихнянами стал опустошать поля кидонян, ветры и штиль задержали его здесь довольно долго. В то время как афиняне были задерживаемы в критских водах, пелопоннесцы в Киллене, приготовившись к морской битве, отправились вдоль берега в ахейский Панором, куда явилось уже им на помощь сухопутное войско пелопоннесцев. Формион также подошел вдоль берега к Рию Моликрейскому {II.844.} и по ту сторону его {Т. е. со стороны моря.} стал на якорь с теми двадцатью кораблями, с которыми уже дал морскую битву. Этот Рий был в дружественных отношениях к афинянам, другой Рий, что в Пелопоннесе, лежит против этого, отстоят они друг от друга стадий на семь {Верста с небольшим.} морем, и здесь устье Крисейского залива. {I.1073.} Пелопоннесцы с пятьюдесятью семью кораблями, когда увидели афинян, также стали на якоре у Рия Ахейского, отстоящего недалеко от Панорма, где находилось их сухопутное войско. Так стояли неприятели друг против друга в течение шести-семи дней, проводя время в упражнениях и приготовлениях к морскому сражению. Одни, устрашаемые прежним поражением, не имели охоты выплывать за Рий в открытое море, другие не желали вступать в теснину залива, полагая, что морская битва на тесном пространстве будет давать преимущество неприятелю. Затем Кнем, Брасид и прочие пелопоннесские вожди, желая поскорее дать морскую битву, прежде чем прибудет помощь от афинян, созвали сначала воинов, и, видя, что большинство их вследствие прежнего поражения робеет и обнаруживает нерешительность, обратились к ним со следующею ободрительною речью.
‘Пелопоннесцы, если кто из вас, быть может, боится предстоящей битвы, имея в виду исход происшедшей, то опасение это покоится на неосновательном предположении. Тогда боевая подготовленность наша, как вы знаете, была недостаточна, да и шли мы скорее на сухопутную битву, а не на морскую, кроме того, было немало неблагоприятных для нас случайностей, наконец, тогда мы впервые сражались на море, и наша неопытность также, вероятно, была причиною неудачи. Таким образом, поражение произошло тогда не по вашей трусости, и было бы неосновательно падать духом из-за неудачного результата, коль скоро он явился не вследствие превосходства неприятельских сил, но в самом себе заключал некоторое оправдание. Следует иметь в виду, что люди могут терпеть неудачи вследствие превратностей судьбы, но им надлежит быть всегда стойкими духом, и, когда есть мужество, неопытность не должна служить достаточным оправданием, чтобы быть трусом в каком-либо деле. Между тем вы не настолько уступаете неприятелю в опытности, насколько превосходите его отвагою. Искусство врагов, которого вы всего более боитесь, только тогда принесет пользу, если оно соединено с мужеством и если враги будут применять в критическую минуту к делу то, чему они научились, без храбрости бессильно против опасностей всякое искусство. Ведь страх отшибает память, а искусство без физической силы совершенно бесполезно. Итак, большей опытности врагов противопоставьте большую отвагу, а вашему страху вследствие прежнего поражения — вашу неподготовленность в то время. Преимущества ваши заключаются в большей численности кораблей, а также в том, что вы будете сражаться подле своего берега в присутствии гоплитов, превосходство большею частью остается за более многочисленными и лучше вооруженными. Таким образом, по нашему мнению, нет ничего, что делало бы вероятным наше поражение. Все прежние ошибки теперь приняты в расчет и послужат нам уроком. Итак, будьте уверены в себе, и кормчие, и корабельщики, пусть каждый исполняет свое дело и не покидает поста, который ему назначен. Мы подготовим нападение не хуже прежних вождей и никому не дадим предлога стать трусом. Если же кто, быть может, и пожелает быть таковым, он понесет за это соответствующее наказание, напротив, доблестные воины будут удостоены подобающей награды за храбрость’.
Подобными речами начальники ободряли пелопоннесцев. Формиона также пугала робость его воинов. Он замечал, как они, сходясь между собою, выражали тревогу по поводу численного перевеса неприятельских кораблей, и потому решил собрать их, ободрить и наставить ввиду важности положения. И прежде Формион всегда обращался к воинам с речью, чтобы вселить в них мужество, указывая, что для них не существует столь большого числа кораблей, чтобы они не были в состоянии выдержать их нападения. И воины давно уже усвоили себе такое мнение, что они, афиняне, не отступят перед пелопоннесцами, как бы велика ни была масса неприятельских кораблей. Тогда Формион, заметив, что воины ввиду имеющихся неприятельских сил упали духом, решил напомнить им об их отваге, собрал их и произнес такую речь.
‘Я собрал вас, воины, потому что вижу, как вы боитесь многочисленности врагов, и потому, что считаю недостойным робеть перед тем, что не страшно. Ведь они снарядили столь большое число кораблей, не равное нашему, прежде всего потому, что они были побеждены раньше и потому, что сами не считают себя равными нам. Далее, они идут на нас главным образом в той уверенности, что их долг быть мужественными, и почерпают свою смелость лишь в своей опытности вести сухопутную войну, в которой они большею частью имеют перевес. Они воображают, что вследствие этого они будут иметь такой же успех и на море. Если даже они и превосходят нас на суше, то теперь, по всей справедливости, преимущество скорее будет на нашей стороне, так как мужеством они ничуть не выше нас, а ввиду того, что каждая сторона более опытна в том или ином отношении, {Т. е. на суше или на море.} в настоящем случае мы и должны быть более смелыми. Кроме того, лакедемоняне, как пользующиеся гегемонией, {Среди своих союзников.} ведут в опасность большинство своих воинов против их желания, лишь ради собственной своей славы, так как, потерпев жестокое поражение, союзники их никогда не начали бы новой морской битвы. Отваги неприятелей не страшитесь. Вы внушаете им гораздо больший страх и с большим основанием, как потому, что раньше одержали над ними победу, так и вследствие уверенности их, что мы не вступали бы с ними в борьбу, если бы не надеялись совершить что-либо достойное при столь большой разнице в силах. Неприятель более многочисленный, как в настоящем случае лакедемоняне, при нападении полагается больше на свою силу, нежели на свою решимость, напротив, сторона более малочисленная и выступающая не по принуждению, отваживается идти на врага с мощною душевною твердостью. Принимая все это во внимание, они боятся нас в силу необычайности положения больше, чем боялись бы в том случае, если бы мы располагали средствами, соответствующими их силам. Много раа войска терпели поражение от менее многочисленного врага по неопытности, иногда по трусости, мы теперь свободны и от того и от другого недостатка. Я, однако, насколько от меня зависит, не дам битвы в заливе и не войду в него. Я понимаю, что для небольшого числа кораблей с лучшим ходом и с испытанным экипажем невыгодно сражаться в узком месте против кораблей многочисленных и с неискусным экипажем: нельзя ударить, как следует, корабельным носом, если не видишь неприятельских кораблей издали, нельзя и отступить вовремя, если будут теснить неприятели, невозможно ни разрывать линию кораблей, ни делать поворотов, что доступно кораблям с лучшим ходом, когда по необходимости морское сражение обращается в сухопутное, а при таком положении перевес будет на стороне более многочисленных кораблей. Все это я, по мере возможности, предусмотрю, вы же держитесь на кораблях в порядке, быстро исполняйте приказания, в особенности потому, что мы стоим так близко от неприятеля, в битве всего более наблюдайте порядок и тишину, что полезно в военных действиях вообще, а в особенности в морском сражении. Отражайте неприятеля достойно ваших прежних подвигов. Вам предстоит серьезное состязание: или сокрушить надежду пелопоннесцев на морские их силы, или увеличить опасения афинян за свое морское владычество. Еще напоминаю вам, что большинство неприятелей было уже побеждено вами, а настроение побежденных не остается неизменным среди одних и тех же опасностей’.
Так ободрял Формион афинян. Так как афиняне не переходили в наступление и не входили в залив и в теснину его, то пелопоннесцы решили завлечь их туда, невзирая на их нежелание. На заре они снялись с якоря, выстроили свои корабли по четыре в ряд и поплыли вдоль своего берега внутрь залива правым крылом вперед в таком же порядке, как стояли на якоре. У правого крыла они поставили двадцать кораблей с наилучшим ходом для того, чтобы афиняне, минуя неприятельское крыло, не могли избежать их нападения, но были окружены этими кораблями, пелопоннесцы сообразили, что Формион в ожидании движения неприятеля к Навпакту поспешит туда на помощь. Формион, как лакедемоняне и ожидали, в страхе за покинутый без обороны пункт, при виде движения неприятеля, против собственного желания и с трудом посадил воинов на корабли и пошел вдоль берега, его сопровождал вспомогательный сухопутный отряд мессенян. Пелопоннесцы заметили, что неприятель идет вдоль берега, выстроившись в один ряд, корабль за кораблем, что он находится уже внутри залива близко к суше, чего они всего более желали. По общему сигналу пелопоннесцы вдруг повернули свои корабли фронтом и с возможною для каждого корабля быстротою направились против афинян в надежде перехватить все корабли их. Однако одиннадцать афинских кораблей, шедших впереди, миновали крыло пелопоннесцев, избежали их маневрирования и вышли в открытое место, остальные убегающие корабли пелопоннесцы настигли, заставили подойти к берегу и сделали их негодными к плаванию, всех афинян, которые не могли спастись вплавь, они перебили. Несколько пустых кораблей пелопоннесцы тащили за собою на буксире (один корабль они уже раньше взяли с командою). Тогда мессеняне, следовавшие по берегу, вошли вооруженные в море, взобрались на корабли, на палубах вступили в борьбу с неприятелем и отбили корабли, которые неприятель тащил уже на буксире. Итак, на этой стороне победителями были пелопоннесцы и вывели аттические корабли из строя, на двадцати своих кораблях, что были на правом крыле, они преследовали одиннадцать афинских кораблей, которые избежали неприятельского маневрирования и вышли в открытое море. За исключением одного корабля, афинские корабли предупредили пелопоннесцев и спаслись в Навпакт, у храма Аполлона они стали на якоре носами вперед и готовились к обороне на случай, если неприятель направится на них и подойдет к берегу. Но пелопоннесцы опоздали. Они гребли с пением пеана как победители, а один левкадский корабль, далеко впереди от остальных, преследовал один отставший афинский корабль. Случайно в открытом море стояло на якоре ластовое судно, к нему-то заблаговременно доплыл аттический корабль, ударил в середину преследовавшего его левкадского корабля и затопил его. Так как это случилось неожиданно, вопреки расчетам пелопоннесцев, то на них напал страх. Вместе с тем пелопоннесцы преследовали афинян в беспорядке, так как победа была за ними, на одних кораблях гребцы опустили весла и задержали ход — бесполезный маневр в виду неприятеля, который мог атаковать их на близком расстоянии, — желая дождаться большинства своих кораблей, другие корабли, по незнанию места, попали на мель. При виде этого афиняне ободрились и по общему для всех сигналу с криком ринулись на неприятеля. Вследствие допущенных прежде ошибок и того расстройства, в каком находились в данный момент пелопоннесские корабли, они держались теперь недолго, затем повернули к Панорму, откуда вышли. Афиняне пустились в погоню за ними, захватили шесть ближайших кораблей и отняли те свои корабли, которые неприятель повредил сначала у берега и тащил за собою на канатах, из воинов одни были убиты, другие взяты в плен. На левкадском корабле, затопленном подле ластового судна, находился лакедемонянин Тимократ. Когда корабль был поврежден, он заколол себя и был выброшен волнами в навпактской гавани. По возвращении назад афиняне водрузили трофей на том месте, {Подле Антиррия. Ср.: II.862.} откуда они вышли на битву, в которой одержали победу, подобрали всех своих убитых и обломки кораблей, плававшие у их берега, и, согласно уговору, выдали врагам их убитых. Пелопоннесцы также поставили трофей как победители, потому что обратили в бегство те корабли, которые повредили у своего берега. Захваченный корабль они посвятили божеству на ахейском Рии подле трофея. После этого все пелопоннесцы, кроме левкадян, из страха перед вспомогательною эскадрою афинян вошли к ночи в Крисейский залив и Коринфский. {II.864. Там было святилище Посидона.} Афиняне, бывшие с двадцатью кораблями у Крита, {II.691.} которым следовало явиться к Формиону до сражения, прибыли в Навпакт немного спустя после отступления кораблей. Летняя кампания приходила к концу. Прежде чем распустить флот, отступивший в Коринф и Крисейский залив, Кнем, Брасид и прочие пелопоннесские начальники в начале зимней кампании по совету мегарян хотели попытаться овладеть афинскою гаванью Пиреем. Гавань не была защищена и не была закрыта, вероятно, потому что флот афинский был очень силен. Решено было, что каждый матрос возьмет с собою весло, подушку для скамейки и ремень {Речь идет о ремне, которым прикреплялись весла к борту судна или уключине.} и пешком дойдет от Коринфа до моря, обращенного к Афинам, что, прибыв быстро в Мегары, они выведут в море из нисейской верфи сорок своих кораблей, находившихся там, и немедленно отплывут к Пирею. Действительно, в Пирее вовсе не было сторожевой эскадры, и афиняне нимало не ожидали, чтобы когда-либо неприятели могли столь внезапно напасть на них: афиняне не допускали и мысли, чтобы неприятель дерзнул подойти к Пирею прямо, а если бы он решился сделать этот исподволь, они заблаговременно узнали бы о том. Между тем пелопоннесцы как решили, так тотчас и двинулись в путь. К Нисее прибыли они ночью, вытащили корабли, но не поплыли уже к Пирею, как думали, потому что устрашились опасности (да и ветер, говорят, задержал их). Поэтому они направились к Саламинскому мысу, обращенному к Мегарам. Там была крепость {II.943.} и стояло три сторожевых корабля, чтобы не впускать мегарян в Пирей и не выпускать из него. Пелопоннесцы бросились на крепость и увлекли за собою пустые триеры, остальной Саламин опустошили, неожиданно напав на него. По направлению к Афинам подняты были сигнальные огни, возвещавшие о нашествии неприятеля, и афиняне объяты были такой паникой, какой не бывало за все время войны. Находившиеся в городе воображали, что неприятель вошел уже в Пирей, а пирейцы полагали, что взят Саламин, и что неприятель тотчас обратится против них. Это и могло легко случиться, если бы пелопоннесцы решили не медлить и если бы ветер не помешал им. С рассветом афиняне со всем своим войском поспешили на помощь в Пирей, спустили корабли на море, торопливо, с большим шумом сели на них и пошли к Саламину, на страже же Пирея поставили сухопутный отряд. Когда пелопоннесцы узнали, что афиняне идут на помощь, они, опустошив набегами большую часть Саламина, забрав пленников и добычу и захватив три корабля из крепости Будора, поспешно отплыли к Нисее, они отчасти боялись и за свои собственные корабли, которые давно уже были вытащены на сушу и рассохлись. По прибытии в Мегары пелопоннесцы пустились в обратный путь к Коринфу пешком. Афиняне не нашли уже неприятеля у Саламина и также отплыли назад. С этого времени они уже старательнее охраняли Пирей, впредь стали запирать гавани и принимать все меры предосторожности.
Около того же времени, в начале этой зимней кампании, одрис 95 Ситалк, сын Тереса, царь фракиян, {II.292.} пошел войною на царя Македонии Пердикку, сына Александра, а также на халкидян Фракийского побережья, желая, во-первых, добиться исполнения того, что было ему обещано, а во-вторых, самому исполнить свое обещание. Дело в том, что Пердикка, вначале теснимый войною, дал Ситалку какое-то обещание, если тот примирит его с афинянами и не возвратит на царство противника его, брата Филиппа, обещания своего Ситалк не сдержал. Он условился с афинянами, когда вступал в союз с ними, что положит конец Халкидской войне на Фракийском побережье. По этим-то двум причинам Ситалк выступил в поход, его сопровождали сын Аминты Филипп, которого он желал посадить на македонское царство, и афинские послы, находившиеся у него по этому делу с Гагноном во главе, дело в том, что афиняне также должны были с флотом и огромным войском участвовать в походе на халкидян. Отправляясь 96 из земли одрисов, Ситалк призвал к оружию прежде всего живущих между горами Гемом и Родопою фракиян, на которых простиралось его владычество до моря, именно Евксинского понта и Геллеспонта. Потом он призвал гетов, живущих по ту сторону Гема, {До Дуная.} и прочие племена, какие живут по сю сторону реки Истра, ближе к Евксинскому понту. Геты и другие тамошние народы пограничны со скифами и имеют одинаковое с ними вооружение: все они конные стрелки. Ситалк призвал также много горных фракиян, живущих независимо и вооруженных кинжалами, они называются диями и живут большею частью на Родопе. Одних Ситалк склонил к войне наемною платою, другие последовали добровольно. Ситалк поднял также агрианов, лееев и все прочие подчиненные ему племена пеонов. Это были крайние народы его царства: оно простиралось до лееев, пеонов и реки Стримона, вытекающей из горы Скомбра и протекающей через земли агрианов и лееев, и граничило с землею пеонов, уже независимых. Со стороны трибаллов, также независимых, на границе владений Ситалка жили треры и тилатеи. Последние обитают к северу от горы Скомбра и на западе простираются до реки Оския. Река эта вытекает из той же горы, откуда Нест и Гебр. Гора эта необитаема, велика и примыкает к Родопе. Что касается обширности царства одрисов, то оно простиралось со стороны моря от города Абдер {II.291.} до Евксинского понта, именно до устья реки Истра. Это пространство по самому короткому пути, если ветер дует непрерывно от кормы, можно проплыть на грузовом корабле в четверо суток, по суше кратчайший путь от Абдер до Истра легко одетый ходок сделает в продолжение одиннадцати дней. Таково пространство этих владений со стороны моря. На суше путь от Византия до земли лееев и до Стримона (самое далекое расстояние от моря в глубь материка) легко одетый ходок сделает в тринадцать дней. Со всей земли варваров и с эллинских городов, над которыми одрисы властвовали при Севте, царствовавшем после Ситалка и увеличившем до наивысшей степени размер податей, последних поступало золотом и серебром почти четыреста талантов в денежном выражении. {Около 582 400 руб.} Не меньше этой суммы золота и серебра приносилось в качестве подарков, не считая расшитых и гладких тканей и разной домашней утвари. Подарки эти делались не только Севту, но и правившим вместе с ним династам, а также знатным одрисам. Одрисы, как и остальные фракияне, установили у себя обычай, противоположный тому, который существует в персидском царстве, — лучше брать, чем давать, и у них считалось более постыдным отказать в просьбе кому-либо, нежели получить отказ, обычаем этим одрисы благодаря своему могуществу пользовались больше других фракиян, так что нельзя было ничего добиться от них без подарков. Вследствие этого царство одрисов достигло большого могущества. Действительно, из всех царств Европы, лежащих между Ионийским заливом и Евксинским понтом, оно было самым могущественным по количеству доходов и вообще по благосостоянию, однако по отношению к военной силе и численности войска оно далеко уступает царству скифов. С последним не может сравниться ни один народ не только в Европе, но и в Азии, и ни один народ сам по себе не в силах устоять против скифов, если бы все они жили между собою согласно, однако скифы не выдерживают сравнения с другими народами ни в рассудительности вообще, ни в понимании настоящих житейских потребностей. Итак, Ситалк, царствуя над столь обширной страной, готовил войско к походу. Когда приготовления были окончены, он двинулся в путь по направлению к Македонии, прежде всего прошел через собственные владения, потом через необитаемую гору Керкину, возвышающуюся на границе синтов и пеонов. Через гору он перешел тем путем, который раньше проложил сам, вырубив лес во время похода на пеонов. Перевалив через гору из земли одрисов, фракияне имели с правой стороны пеонов, а с левой синтов и медов, миновав их, они прибыли к пеонскому Доберу. Во время похода войско Ситалка совсем не терпело убыли, разве только от болезней, но еще увеличивалось, так как за ним следовали, хотя и не были призваны Ситалком, многие из независимых фракиян, привлекаемые добычею. Таким образом, все полчище его, говорят, заключало не меньше ста пятидесяти тысяч воинов. Большую часть войска составляла пехота и лишь около третьей части его была конница. Конницу доставляли главным образом сами одрисы, потом геты. В пехоте самыми воинственными были независимые горцы, спустившиеся с Родопы и вооруженные кинжалами, за ними следовала остальная, смешанная по составу, толпа воинов, особенно страшная своей многочисленностью. Итак, все эти войска собирались в Добере и готовились к вторжению с горных высот в нижнюю Македонию, которая была подвластна Пердикке. К Македонии принадлежат также линкесты, элимиоты и другие племена внутри материка, которые воевали вместе с македонянами и были подчинены им, хотя каждое племя имело своего царя. Нынешней приморской Македонией овладел прежде всего Александр, отец Пердикки, и предки его Темениды, вышедшие в древности из Аргоса, они воцарились там после того, как одолели в сражении пиериян и вытеснили их из Пиерии, пиерияне поселились потом у подножия Пангея по ту сторону Стримона, где заняли Фагрет и другие местности (и теперь еще береговая полоса под Пангеем, обращенная к морю, называется Пиерийскою бухтою). Из страны, именуемой Боттией, они вытеснили боттиеев, которые живут теперь на границе с халкидянами. В Пеонии македоняне овладели узкою полосою земли вдоль реки Аксия, простирающейся на материке вплоть до Пеллы и моря, по ту сторону Аксия они владеют так называемой Мигдонией до реки Стримона, откуда они вытеснили эдонов. Из нынешней так называемой Эордии македоняне вытеснили эордов, большая часть которых погибла, и лишь немногие из них поселились в окрестностях Фиски. Из Алмопии вытеснены были алмопы. Македоняне покорили своей власти и остальные племена, которыми владеют и по настоящее еще время, они взяли также Анфемунт, Грестонию, Бисалтию и многие области собственных македонян. Все эти земли носят общее название Македонии, царем македонян был сын Александра, Пердикка, в то время, когда шел на них войною Ситалк.
Ввиду наступающего многочисленного войска вышеупомянутые македоняне, {Т. е. жители нижней Македонии, на которую шел Ситал.} не будучи в состоянии обороняться, удалились в естественные и искусственные укрепления, бывшие в их стране. В то время число укреплений было невелико, только впоследствии сын Пердикки Архелай, сделавшись царем, соорудил нынешние укрепления в Македонии, проложил прямые дороги, привел все в порядок, в особенности военное дело, улучшил конницу, вооружение и прочие военные приспособления. Он сделал больше, нежели все предшествовавшие ему восемь царей вместе. Фракийское войско раньше всего вторглось из Добера в прежние владения Филиппа, силою взяло Идомену, Гортиния же, Аталанта и несколько других пунктов сдались по соглашению, присоединившись к Ситалку из дружбы к сыну Филиппа Аминте, находившемуся тут же. {II.953.} Фракияне осадили также Европ, но не могли взять его. Потом они продолжали путь в остальную часть Македонии влево {К востоку.} от Пеллы и Кирра. Дальше {К югу.} этих пунктов до Боттиеи и Пиерии они не дошли, но стали опустошать Мигдонию, Грестонию и Анфемунт. Что касается македонян, то они и не думали выступать против неприятеля с пехотой, а присоединили к своей коннице материковых союзников и, каждый раз действуя с небольшим числом воинов против множества неприятелей, нападали на войско фракиян всюду, где находили это удобным. Где бы конные воины ни нападали, никто не выдерживал натиска храбрых и защищенных бронею всадников, а когда их окружало множество неприятелей, они сами кидались в опасность, так как неприятель превосходил их численностью во много раз, наконец, они стали держать себя спокойно, чувствуя не в силах рисковать против более многочисленного врага. Между тем Ситалк вступил в переговоры с Пердиккою относительно целей своего похода, когда же афиняне с кораблями не явились, так как не верили тому, что Ситалк придет, и прислали к нему посольство с подарками, он отрядил часть войска против халкидян и боттиеев, вынудил их запереться в своих укреплениях и стал опустошать поля. После того как Ситалк расположился лагерем в этих местах, живущие к югу фессалияне, магнеты и прочие народы, подчиненные фессалиянам, а также простирающиеся до Фермопил эллины пришли в ужас, как бы неприятельское войско не обратилось против них, и стали готовиться к защите. Объяты были страхом и северные фракияне, живущие по ту сторону Стримона, все те, которые занимали равнины: панеи, одоманты, дрои и дерсеи, все они независимы. Ситалк вызвал тревогу даже в среде эллинов, враждебных афинянам, они боялись, как бы он, побуждаемый афинянами, в силу союза с ними, не двинулся и против них. Между тем Ситалк занимал Халкидику, Боттику и Македонию и разорял их. Когда, однако, Ситалк мог не достигнуть цели своего вторжения, а войско не имело уже съестных припасов и бедствовало от холода, он по совету племянника своего Севта, сына Спарадока, после него пользовавшегося наибольшим могуществом, поспешно отступил назад. Тем временем Пердикка тайком привлек на свою сторону Севта обещанием выдать за него свою сестру замуж с приданым. Ситалк пошел на это предложение и быстро возвратился с войском домой, пробыв в походе всего тридцать дней, из которых восемь дней он провел в Халкидике. Впоследствии Пердикка, согласно обещанию, выдал сестру свою Стратонику за Севта. Таков был результат похода Ситалка.
В ту же зимнюю кампанию афиняне, стоявшие у Навпакта, после того как пелопоннесский флот был распущен, {II.943.} отправились в поход под начальством Формиона. Двинувшись вдоль берега к Астаку, {II.301.} они вышли на берег, поднялись в глубь Акарнании с четырьмястами афинских гоплитов, бывших на кораблях, и с четырьмястами мессенян, изгнали из Страта, {II.808.} Коронт {Местоположение неизвестно.} и других местностей тех граждан, которые казались им ненадежными, в Коронты они возвратили сына Феолита Кинета и снова возвратились на свои корабли. Поход против эниадов, {I.1113.} которые одни из акарнанов всегда были враждебны афинянам, казался им невозможным по причине зимы. Дело в том, что река Ахелой, берущая начало в горах Пинда, проходит до Долопии, по земле агреев, амфилохов и по акарнанской равнине в глубине материка мимо города Страта и изливается в море подле Эниад, образуя озера в окрестностях города, обилие воды в зимнюю пору делает поход затруднительным. Против Эниад лежит и большинство Эхинадских островов, почти вовсе не отделяющихся от устьев Ахелоя, поэтому Ахелой как большая река постоянно образует наносы, и некоторые острова обратились уже в материк. Можно ожидать, что пройдет немного времени и то же самое произойдет со всеми островами. В самом деле течение Ахелоя быстрое, русло его обильно водою, илистое, а острова лежат тесно и потому соединяются между собой наносами, острова расположены вперемежку, а не в ряд, и не оставляют воде прямого выхода в море. Острова эти необитаемы и невелики. По преданию, Аполлон дал предсказание сыну Амфиарая Алкмеону, когда тот блуждал после убийства своей матери, поселиться на этой земле. Оракул объяснил, что Алкмеон не освободится от страха до тех пор, пока не найдет этой земли и не поселится на ней: когда Алкмеон убивал мать, местность эта еще не видела солнца и не была сушей, тогда как вся прочая земля была осквернена Алкмеоном. Говорят, Алкмеон был в затруднении и лишь с трудом сообразил, что речь идет об этих наносах Ахелоя, и после продолжительных скитаний вслед за убийством матери решил, что земли нанесено достаточно для того, чтобы ему там жить. Алкмеон поселился там, правил над прилегающими к Эниадам местами и переименовал страну по имени сына своего Акарнана. {В Акарнанию.} Такое предание об Алкмеоне мы нашли.
Афиняне с Формионом снялись с якоря у Акарнании, прибыли в Навпакт и с началом весны отплыли в Афины. Пленников из числа свободнорожденных, захваченных в морских сражениях, они взяли с собою и выдали в обмен на своих, человека за человека, также афиняне взяли с собой и захваченные корабли. Подходила к концу эта зимняя кампания, с нею кончался и третий год этой войны, историю которой написал Фукидид.

ТРЕТЬЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

В следующую летнюю кампанию, в ту пору, когда хлеб начинает созревать, пелопоннесцы вместе с союзниками совершили поход в Аттику (428 г.). Предводительствовал ими царь лакедемонян Архидам, сын Зевксидама. Расположившись в Аттике, они стали опустошать поля, а афинская конница, по обыкновению, делала на них нападения, где представлялся к тому случай, и тем препятствовала огромному полчищу легковооруженных двигаться дальше вперед от стоянки и разорять ближайшие к городу местности. Пелопоннесцы простояли столько времени, насколько хватило им съестных припасов, потом возвратились и разошлись по государствам.
Немедленно после вторжения пелопоннесцев отложился от афинян Лесбос, за исключением Мефимны. {III. 3—19. 25—50.} Лесбосцы думали было сделать это еще до войны, но лакедемоняне тогда не приняли их, и теперь отпадение совершилось в силу необходимости раньше, чем решили лесбосцы. Дело в том, что они поджидали, пока гавани их будут ограждены плотинами, стены воздвигнуты, снаряжение кораблей окончено, пока прибудет все, что должно было явиться из Понта: стрелки из лука, хлеб и пр., за чем они посылали. Между тем жители Тенедоса, враждовавшие с митиленянами, мефимняне, а также несколько самих митиленян, вследствие междоусобий выделившиеся в особую партию и состоявшие афинскими проксенами, донесли афинянам, что митиленяне привлекают лесбосцев силою в Митилену, {Для политического объединения (синэкизма).} что при помощи лакедемонян и родственных лесбосцам беотян делаются поспешно все приготовления к восстанию, и, если не предупредить их, афиняне потеряют Лесбос. Удрученные болезнью и войной, которая только теперь достигла полного развития, афиняне видели большую для себя опасность в том, если лесбосцы с флотом и свежим войском также станут воевать против них. Сначала они, впрочем, не поверили обвинениям, предпочитая, чтобы полученные ими вести не оправдались. Но потом, когда отправленные на Лесбос послы не могли уговорить митиленян прекратить синэкизм Лесбоса и приготовления к войне, афиняне встревожились и решили захватить митиленян заблаговременно. Быстро послали они к Лесбосу сорок кораблей, снаряженных было к отправке в пелопоннесские воды, во главе эскадры стоял стратег Клеиппид, сын Диния, с двумя товарищами. Афиняне были извещены, что за городом {Митиленой.} совершается празднество в честь Аполлона Малоентского, в котором участвует все население Митилены, и надеялись, действуя поспешно, напасть на них неожиданно. Удастся попытка — хорошо, решили афиняне, если же нет, они прикажут митиленянам выдать корабли и срыть стены, а в случае отказа начнут войну. Афинские корабли отошли. Десять митиленских триер, которые по условиям союза явились к ним на помощь, афиняне задержали, а экипаж их отдали под стражу. Некто, переплыв из Афин на Евбею, пешком дошел до Гереста, там нашел отходившее в море торговое судно и благодаря попутному ветру прибыл в Митилену на третий день по выходе из Афин и уведомил митиленян о предстоящем наступлении афинян. Митиленяне не вышли из города в Малоент и приняли все меры предосторожности, оградив те части стен и гаваней, которые сооружены были до половины. Немного спустя прибыли и афиняне, при виде всего происходящего стратеги объявили, что им было поручено, а когда митиленяне не вняли им, стали готовиться к военным действиям. Неприготовленные, внезапно вынужденные к войне, митиленяне с несколькими кораблями вышли немного вперед от гавани с намерением дать морскую битву. Но потом, преследуемые афинскими кораблями, они готовы были уже вступить в переговоры со стратегами, желая попытаться, нельзя ли на почве какого-либо подходящего соглашения избавиться в данный момент от неприятельского флота. Афинские стратеги приняли предложение, так как и сами опасались, что не в силах будут вести войну с целым Лесбосом. После заключения перемирия митиленяне отправили в Афины несколько послов, в том числе и одного из обвинителей их, теперь уже раскаявшегося, с поручением уговорить так или иначе афинян отозвать свои корабли обратно и указать, что митиленяне совсем и не помышляют о перевороте. Тем временем они отрядили триеру с посольством и в Лакедемон тайком от афинского флота, который стоял на якоре подле Малеи, к северу от города: они не рассчитывали на успех переговоров с афинянами. С трудом прошли митиленяне море и явились в Лакедемон, где ходатайствовали об оказании им какой-либо помощи. Когда послы возвратились из Афин без всякого результата, митиленяне и прочие лесбосцы, кроме мефимнян, стали готовиться к войне. Мефимняне, имбряне, лемнияне и кое-кто из прочих союзников явились на помощь афинянам. Митиленяне со всем войском сделали вылазку против афинского лагеря. Завязалась битва, в которой митиленяне не потерпели поражения, однако они не решились провести ночь вблизи неприятеля и, не доверяя собственным силам, отступили. С этого времени митиленяне бездействовали, желая вступить в борьбу при усиленных военных средствах, между прочим получив подкрепление из Пелопоннеса. К ним, действительно, прибыли лакедемонянин Мелей и фивянин Гермеонд, которые были отправлены к лесбосцам еще до восстания. Не имея возможности поспеть раньше наступления афинян, они только после битвы тайком проникли на триере {В гавань Митилены.} и убеждали лесбосцев отправить вместе с ними послов на другой триере, что лесбосцы и сделали. Афиняне между тем. сильно ободрились вследствие бездействия митиленян и стали призывать к себе союзников, которые явились тем скорее, что не видели со стороны лесбосцев никаких энергичных действий. Союзники бросили якорь, укрепили у южной стороны города по обеим сторонам его два лагеря на суше и стали блокировать обе гавани. Таким образом афиняне отрезали митиленян от моря, но остальная суша находилась во власти митиленян и прочих лесбосцев, уже явившихся к ним на помощь. Афиняне владели только небольшим участком земли в окрестностях своих лагерей, главная же стоянка их провиантных судов и рынок находились у Малеи. Таковы были военные действия у Митилены.
В ту же пору этой летней кампании афиняне отрядили тридцать кораблей и к Пелопоннесу под начальством стратега Асопия, сына Формиона, потому что акарнаны просили их прислать начальником кого-нибудь из семьи Формиона, {Ср.: II. 68-69. 811. 1021.} сына его или родственника. Во время плавания вдоль берегов корабли эти опустошили прибрежные местности Лаконики. После этого Асопий отослал обратно большую часть кораблей, а сам с двенадцатью судами прибыл к Навпакту. Затем он поднял акарнанов и со всем войском двинулся на Эниады, {I.1113, II.1022.} а корабли вошли в Ахелой, тем временем сухопутное войско опустошало страну. Но так как Эниады не сдавались, то Асопий отпустил сухопутное войско, а сам поплыл к Левкаде и высадился в Нерике, на обратном пути он и часть его воинов были убиты тамошними жителями, явившимися сюда на помощь, и несколькими гарнизонными отрядами. После этого афиняне, отплыв от берега, получили от левкадян, согласно уговору, своих убитых.
Митиленские послы, вышедшие на первом корабле, {III. 45. 54.} прибыли в Олимпию, так как лакедемоняне посоветовали им явиться именно туда, чтобы и прочие члены союза, выслушав их, могли участвовать в совещаниях. Это было в ту олимпиаду, когда во второй раз одержал победу Дорией из Родоса. По окончании празднества послы выступили со следующею речью.
‘Лакедемоняне и союзники! Нам известен установившийся у эллинов порядок: кто принимает отпадающих в военное время и оставляющих прежний союз, тот рад их видеть у себя постольку, поскольку они ему полезны, однако он ценит их меньше как предателей прежних друзей. И такое отношение справедливо, коль скоро отлагающиеся и те, от которых они отделяются, одинаково настроены и единомысленны друг к другу, имеют равные военные средства и силы, и если нет никакого приличного повода к отложению. Ничего подобного не было между нами и афинянами. Поэтому никто не должен ценить нас меньше за то, что мы отлагаемся от них среди опасностей, хотя в мирное время они и относились к нам с уважением’. ‘Прежде всего мы будем говорить о справедливости и нравственной подкладке нашего поведения, особенно ввиду того, что мы просим у вас союза. Нам известно, что как дружба частных лиц не бывает прочной, так и общение между государствами обращается в ничто, если во взаимных отношениях между ними не заметно настоящей честности и если вообще нет сходства в их характере, так как различие в образе мыслей влечет за собою и разногласие в способе действия. Союз наш с афинянами начался тогда, когда вы устранились от участия в Персидских войнах, а афиняне продолжали борьбу до конца. {I. 95. 96.} Однако мы заключили союз с афинянами не для порабощения ими эллинов, но для освобождения эллинов от персов. Пока гегемония афинян основывалась на началах равенства с их союзниками, мы энергично следовали за ними, но когда мы увидели, что с ослаблением вражды к персам афиняне стремятся к порабощению союзников, нами овладела уже тревога. Не будучи в состоянии за множеством голосов прийти к единогласному решению, чтобы оказать афинянам сопротивление, союзники, кроме нас и хиосцев, были порабощены. Мы же, оставаясь автономными и свободными по имени, участвовали в военных предприятиях афинян. Но мы перестали уже доверять им как руководителям, имея пред собою примеры предшествовавшего их поведения. Ведь казалось невероятным, что афиняне, подчинив своей власти тех, которые вместе с нами заключили с ними союз, не поступят точно так же с теми, кто оставался неподчиненным, если бы только когда-либо представилась к этому возможность. Если бы все мы, союзники, пользовались независимостью, то у нас было бы больше уверенности в том, что афиняне не совершат никакого переворота в отношении нас, но так как большинство союзников они покорили, а с ними обращались как с равными, то, понятно, тем неприятнее должно было казаться для них наше положение, именно что мы одни остаемся еще на равном с ними положении, тогда как большая часть союзников им подчинилась. Чувство это становилось тем тягостнее, чем больше возрастала сила афинян и чем более мы оказывались в изолированном положении. Между тем только равный обоюдный страх есть залог прочности союза, потому что, если одна сторона желает нарушить в чем-либо союз, ее останавливает то соображение, что при нападении она может не иметь перевеса. Автономия оставлена была нам единственно потому, что афиняне находили более удобным захватывать дела {Союзнические.} в свои руки, чтобы достигнуть своего господства благовидными доводами и изворотливыми планами, а не силою. В то же время они ссылались на нас, как на свидетелей того, что пользующиеся равным с ними голосом {В делах, касающихся союза.} не участвовали бы в походах против своего желания, если бы не было никакой вины за теми, на кого они нападали. Вместе с тем афиняне с помощью сильнейших союзников устремлялись прежде всего на слабейших, оставляя первых под конец, чтобы, устранив прочих, иметь сильнейших противников уже ослабленными. Напротив, если бы они начали с нас в то время, когда все союзники были еще в силе и знали, в ком искать опоры, тогда им не так-то бы легко было подчинить союзников. Да и наш флот внушал афинянам некоторый страх, как бы, сплотившись воедино и соединившись с вами или с кем другим, он не стал опасен для них. Отчасти мы уцелели еще и потому, что ублажали и их государство, и тех, кто стоял в данный момент во главе его. И все-таки, имея пред глазами примеры обращения афинян с прочими союзниками, нам казалось, мы не были бы в состоянии долго продержаться, если бы не приключилась эта война. Что это была за дружба и насколько прочною становилась наша свобода, когда мы оказывали взаимное друг другу внимание вопреки питаемым нами чувствам, когда в военное время афиняне ублажали нас страха ради, а мы так же поступали с ними во время мира? И то, что у других зиждется больше всего на благорасположении, у нас основывалось на страхе: мы были союзниками, связанными друг с другом не столько дружбою, сколько страхом, и кому из нас чувство безопасности раньше внушало отвагу, тот первый и собирался разорвать союз. Если кому-нибудь кажется, что мы поступили несправедливо, преждевременно отложившись от афинян из-за того только, что они медлили круто поступить с нами, и не дождались, пока выяснится, будет ли с их стороны что-либо предпринято против нас, тот судит неверно. Если бы мы имели возможность в такой же мере, как они, козням противопоставить козни, тогда и нам должно было бы, так же как и им, медлить с наступательными действиями против них. Но так как афиняне имеют возможность нападать на нас во всякое время, то и нам должно быть дозволено заранее позаботиться о мерах самозащиты’.
‘Вот, лакедемоняне и союзники, те причины и поводы, по которым мы отложились. Они ясно показывают слушателям, что действия наши вполне основательны, они достаточны для того, чтобы встревожить нас и обратить наше внимание на принятие тех или иных мер безопасности. Мы давно желали сделать это, когда еще в мирное время прислали к вам посольство по делу об отложении, но ваш отказ остановил нас. {III. 21.} Теперь же мы тотчас откликнулись на призыв беотян {Ср.: III. 23. 54.} и думали, что, отлагаясь, преследуем двоякую цель: во-первых, мы не хотели вместе с афинянами причинять бед эллинам, но содействовать их освобождению, во-вторых, отлагаясь от афинян, мы думали о том, чтобы впоследствии самим не погибнуть от них окончательно, но предупредить их. Однако отпадение наше произошло скорее, чем мы желали, и мы оказались неподготовленными, тем больше вы обязаны принять нас в союзники и прислать нам поскорее вспомогательное войско. Этим вы докажете, что защищаете тех, кого следует, и в то же время умеете вредить вашим врагам. Обстоятельства так благоприятны, как никогда прежде. Афиняне истощены болезнью и денежными издержками, корабли их частью находятся в ваших водах, {III. 72.} частью выстроены против нас. Невероятно, чтобы кораблей у них было в избытке, если вы в эту же летнюю кампанию вторично вторгнетесь в их страну с моря и с суши, тогда они или не смогут отразить вашего нападения, или же отступят на обоих пунктах. Пусть никто не воображает, будто он из-за чужой земли будет подвергать опасности свою родину. Хотя кому-нибудь и может показаться, что Лесбос лежит далеко отсюда, но он увидит, что остров этот принесет ему пользу вблизи. Ведь центр тяжести войны будет не в Аттике, как думают некоторые, но в том, откуда Аттика извлекает себе выгоды. Теперь доходы ее притекают от союзников, они умножатся еще, если афиняне покорят нас. Ведь никто другой из союзников не отложится от них, да еще прибавятся наши силы, мы же испытаем еще более тяжкую участь, нежели порабощенные раньше. Если же вы окажете энергичную помощь и присоедините к себе город, имеющий сильный флот, в котором вы очень нуждаетесь, вы легче сокрушите мощь афинян, лишив их союзников. Тогда всякий смелее примкнет к вам, и вы избавитесь от лежащего на вас обвинения в том, что вы не помогаете отлагающимся от афинян. Если вы окажетесь освободителями, {Угнетенных.} то тем вернее обеспечена будет победа ваша в войне’.
‘Итак, оправдайте надежды, которые возлагают на вас эллины, устыдитесь Зевса Олимпийского, в святыне которого мы находимся, подобно молящим о защите, станьте союзниками митиленян и защитите их. Не предавайте на произвол нас, подвергающих собственную жизнь опасности, но зато обещающих в случае удачи общие для всех выгоды. А еще более общим будет вред, если мы вследствие вашего отказа потерпим поражение. Будьте же такими мужами, какими считают вас эллины и какими нас заставляет видеть вас наш страх’.
Вот что сказали митиленяне. Лакедемоняне и союзники, выслушав послов, вняли речам их, приняли лесбосцев в свой союз и, решившись вторгнуться в Аттику, велели присутствующим союзникам поспешно выступить на Истм с двумя третями своих отрядов. Сами лакедемоняне прибыли туда первые и занялись на Истме изготовлением перевозочных орудий для того, чтобы перетащить свои корабли из Коринфа через перешеек в море, обращенное к Афинам, они собирались напасть на врага разом с моря и с суши. Лакедемоняне действовали энергично. Остальные союзники собирались медленно, будучи заняты уборкою плодов и не имея охоты идти на войну. Афиняне узнали, что лакедемоняне вооружаются, потому что презирают их слабость, и желали доказать, что неприятель судит неправильно, что они в силах, не отзывая эскадры из Лесбоса, {III. 133.} легко отразить нападение и того флота, который шел из Пелопоннеса. Афиняне вооружили сто кораблей, посадили на них граждан, исключая всадников и пентакосиомедимнов, а также метеков, {Ср.: I. 1431.} прошли вдоль берегов Истма, чтобы показать свои силы, и высаживались на берег в Пелопоннесе там, где находили это удобным. Лакедемоняне поняли тогда, что жестоко ошиблись, и решили, что лесбосцы говорили неправду. Положение свое они считали затруднительным как потому, что к ним не явились союзники, так и потому, что они получили известие о разорении земель периеков, {В Лаконике и Мессении.} производимом афинскими кораблями в пелопоннесских водах, и возвратились домой. Впоследствии лакедемоняне снарядили флот для отправки к Лесбосу и приказали отдельным государствам выставить корабли в числе сорока, навархом они назначили Алкида, который и должен был отойти на корабле. Афиняне возвратились домой с сотнею своих кораблей, когда увидели, что и лакедемоняне отступили. [В то время, когда были в море эти корабли, в афинском флоте большинство кораблей отличалось прекрасным ходом и хорошей отделкой, хотя подобные же, и еще в большем числе, были и в начале войны. Действительно, Аттику, Евбею и Саламин охраняли сто кораблей, в пелопоннесских водах было других сто, в этот счет не входили еще те, которые находились подле Потидеи и в прочих местах. Таким образом, в одну летнюю кампанию всех кораблей в совокупности было у афинян двести пятьдесят. Содержание флота вместе с осадою Потидеи весьма сильно истощило средства афинян. Дело в том, что Потидею осаждали гоплиты, получавшие по две драхмы в день (одну на себя, другую на слугу), в числе тех трех тысяч человек, которые были отправлены туда первыми и которые в таком же числе оставались там до конца осады, сверх того тысяча шестьсот тяжеловооруженных, явившихся с Формионом до взятия города. Все воины на кораблях получали такое же жалованье. Таким образом, деньги были израсходованы уже в самом начале. Таково было наибольшее число вполне вооруженных кораблей].
В то самое время, как лакедемоняне находились подле Истма, {III. 151.} митиленяне вместе с наемниками выступили в поход по суше на Мефимну, рассчитывая, что город перейдет на их сторону. Когда атака на город не удалась, вопреки расчетам митиленян, они отступили к Антиссе, Пирре и Эресу. Упрочив оборонительные средства этих городов и усилив их укрепления, митиленяне поспешно возвратились домой. После отступления их мефимняне также пошли с войском против Антиссы, но во время одной вылазки были разбиты антиссянами и наемниками, многие из них были убиты, остальные поспешно отступили. Узнав об этом, а также о захвате митиленянами полей, {III. 62.} афиняне уже под осень отправили стратега Пахета, сына Эпикура, и тысячу собственных гоплитов, тамошнее свое войско они считали недостаточно сильным для того, чтобы блокировать неприятеля. Эти воины сами были и гребцами на кораблях. По прибытии на место они окружили Митилену кольцеобразною простою стеною и на более сильных пунктах ее возвели форты. Таким образом, Митилена уже с обеих сторон, с суши и с моря, была отрезана сильным войском. Это было в начале зимы. Нуждаясь для осады в деньгах, сами афиняне в первый раз тогда внесли прямой подати двести талантов, {Около 292 000 руб.} а также отправили к союзникам для взыскания денег двенадцать кораблей под начальством стратега Лисикла с четырьмя товарищами. Он обходил различные земли союзников и собирал деньги, в Карий от Миунта поднялся он по равнине Меандра до холма Сандия, но здесь во время нападения карийцев и анеитян погиб сам и с ним множество воинов.
В ту же зимнюю кампанию платеяне, все еще осаждаемые пелопоннесцами и беотянами, {II. 78.} терпели крайнюю нужду в съестных припасах, надежды на помощь из Афин не было никакой, и вообще казалось, что нет спасения. Тогда платеяне и осажденные вместе с ними афиняне замыслили сделать прежде всего общую вылазку и, если возможно, силою прорваться через неприятельские укрепления. На такую попытку натолкнули их Теенет, сын прорицателя Толмида, и Евпомпид, сын Даимаха, который был в то время и стратегом. Потом половина осажденных нашла план этот очень опасным и в страхе отступила от него, осталось верными своему решению насчет вылазки около двухсот двадцати человек, которые по доброй воле стали приводить его в исполнение следующим образом. Изготовили лестницы высотою в неприятельские укрепления, измерили лестницы по рядам кирпичей в том месте, где обращенная к ним стена оказалась незаштукатуренной. Ряды кирпичей считали многие лица зараз, и хотя кое-кто мог ошибиться, у большинства получился все-таки правильный счет в особенности потому, что он произведен был много раз, да и та часть стены, на которую они решились взойти, отстояла недалеко и ее можно было легко различить. Так получили они верную высоту лестниц, приняв за меру толщину кирпичей. Укрепление же пелопоннесцев сооружено было по следующему способу: оно состояло из двух кольцеобразных стен, одной со стороны платеян, другой на случай нападения снаружи из Афин, причем расстояние между стенами было около шестнадцати футов. Промежуточное пространство это в шестнадцать футов занято было строениями, распределенными между стражей. Строения были соединены между собою, так что все представлялось одной толстой стеной с брустверами по обеим сторонам. Через каждые десять брустверов были огромные башни такой же толщины, как и стена, доходившие до внутреннего и наружного ее фасада, так что нельзя было пройти подле башни, и стража переходила посреди них. По ночам в дождливую стужу воины покидали брустверы и сторожили из башен, которые разделены были небольшими расстояниями и сверху закрыты. Таково было укрепление, которым платеяне заперты были со всех сторон. Покончив с приготовлениями, они выждали дождливую, бурную, безлунную ночь и вышли из города, во главе их шли те лица, которые предложили план вылазки. {III. 201.} Прежде всего они прошли ров, окружавший осажденных, потом, незамеченные стражей, достигли неприятельских укреплений. В царившей темноте стража не видела впереди ничего и за свистом ветра, дувшего в лицо, не слышала шума приближающихся платеян. Кроме того, платеяне шли на значительном расстоянии друг от друга, чтобы не шуметь оружием и не выдать себя его бряцанием. На них было легкое вооружение и обувь только на левой ноге, чтобы вернее ступать по грязи. {III. Правой босой ногой.} Так дошли платеяне между двух башен до брустверов, зная, что башни не охраняются стражей, прежде всего те, которые несли лестницы, их они и приладили к стене. Потом взошли двенадцать человек легковооруженных, с небольшими мечами и в панцирях, с сыном Кореба Аммеем во главе. Он взошел первый. Следовавшие за ним шесть человек стали подниматься на обе башни. Затем подходили другие легковооруженные, с дротиками в руках, а позади них воины несли щиты, чтобы тем облегчить им подъем, щиты они должны были отдать тогда, когда те очутятся подле неприятеля. Большинство было уже наверху, когда башенная стража заметила это: кто-то из платеян, хватаясь за брустверы, сбросил оттуда черепицу, падение которой произвело шум. Тотчас поднялась тревога и войско бросилось к укреплению. В чем состояла опасность, войско не знало, так как была темная бурная ночь. В то же время остававшиеся в городе платеяне сделали вылазку и, чтобы как можно больше отвлечь внимание неприятеля, начали атаку укрепления пелопоннесцев со стороны, противоположной той, где переходили их сограждане. В смущении пелопоннесцы оставались на своих постах и, не понимая, что творится, никто из стражи не осмеливался идти на помощь. Триста пелопоннесцев, которым приказано было в случае надобности спешить на помощь, вышли за укрепления к тому месту, где была тревога, поднятая стражей, и где по направлению к Фивам подняты были зажженные факелы, чтобы дать знать о нападении врага. Но и платеяне в городе также зажгли на своих стенах множество заранее приготовленных факелов с той целью, чтобы неприятель не понял смысла сигнализации и не спешил на помощь, придавая происходящему совершенно иной смысл, чем то было на деле, и чтобы тем временем вышедшие из города граждане успели прорваться и достигнуть безопасного места. Между тем переходившие через укрепления платеяне, когда передние из них взобрались наверх и, перебив стражу, овладели обеими башнями, сами заняли проходы у башен и наблюдали за тем, чтобы кто-либо не проник через них на помощь неприятелю. Потом со стены они приставили также лестницы к башням и помогли большинству товарищей взобраться по ним. Одни поражали прибывавших на помощь и тем отражали их вверху и внизу башен, другие, большинство, ставили в это время множество лестниц зараз, опрокидывали брустверы и переходили между башнями. Всякий, кто переходил, становился на краю наружного рва, оттуда метал стрелы и дротики в пелопоннесцев, если кто из них спешил вдоль стены и мешал переходу платеян. Когда перешли все те, что были на башнях и спускались последними, они с трудом достигли рва, и в это время на них ударили триста пелопоннесцев {III. 227.} с факелами в руках. Стоявшие на краю рва платеяне, находясь сами в темноте, яснее различали неприятелей и поражали их стрелами и дротиками в незащищенные части тела, благодаря неприятельским факелам платеяне в темноте были менее заметны. Наконец, и последние из платеян успели перейти ров, хотя с трудом и опасностями. Дело в том, что лед во рву был непрочен для перехода, а скорее как бы водянист, в зависимости от душного восточного ветра, к тому же ночью вследствие этого ветра шел снег, и во рву образовалось много воды, так что при переправе воины чуть не по голову были в воде. Отвратительная погода облегчала бегство платеян. Двинувшись от рва, платеяне все вместе направились по дороге, ведущей к Фивам, имея с правой стороны святилище героя Андрократа, по предположению платеян, пелопоннесцы менее всего могли догадаться, что они пойдут той дорогой, которая ведет к неприятелям. При этом они заметили, как пелопоннесцы с факелами в руках пустились в погоню за ними по дороге, ведущей к Киферону и Дриоскефалам {Собственно Дубовым вершинам.} и дальше к Афинам. Платеяне прошли по дороге, ведущей в Фивы, стадий шесть-семь, {Около версты.} затем повернули в сторону по дороге к горе, по направлению к Эрифрам и Гисиям, достигли горы и укрылись в Афины в числе ста двенадцати человек. Вначале их было больше, но несколько человек возвратилось в город до перехода через укрепление, а один стрелок из лука был взят в плен у наружного рва. Пелопоннесцы прекратили подавать помощь и заняли прежнюю позицию. Находившиеся же в городе платеяне ничего не знали о случившемся, а те, которые вернулись, сообщили, что ни один из вышедших не остался в живых. Тогда с рассветом платеяне отправили к неприятелям глашатая и стали просить о перемирии для получения своих убитых, но узнав, как было дело, перестали просить. Так перешли платейские граждане через укрепление и спаслись.
В конце этой же зимней кампании из Лакедемона отправлена была в Митилену триера с лакедемонянином Салефом. Прибыв в Пирру, он отправился из нее дальше сухим путем по руслу какого-то ручья к тому месту, где можно было спуститься к укреплению, незаметно вошел в Митилену и заявил проедрам, что будет произведено вторжение в Аттику и что вместе с тем явятся те сорок кораблей, которые должны были прибыть к митиленянам на помощь, {III. 163.} что сам он послан вперед по этому делу, а также, чтобы позаботиться о всем прочем. Митиленяне ободрились и стали уже меньше думать о примирении с афинянами. Так приходила к концу эта зимняя кампания, а с нею кончился четвертый год войны, историю которой написал Фукидид.
В следующую летнюю кампанию 427 г. пелопоннесцы отправили назначенные в Митилену сорок кораблей, поставив начальником их Алкида, который был у них навархом, {III. 163.} а сами вместе с союзниками вторглись в Аттику с той целью, чтобы афиняне, тревожимые с двух сторон, имели тем меньше возможности помочь шедшим в Митилену кораблям. Вторжением руководил Клеомен, заступавший место сына Плистоанакта Павсания, еще малолетнего царя, которому Клеомен приходился дядей. Пелопоннесцы разорили части Аттики, опустошенные раньше, истребили все, что там выросло вновь и что уцелело от прежних вторжений. {II. 10. 472.} После второго вторжения это было самое тягостное для афинян. В постоянном ожидании каких-либо вестей из Лесбоса о действиях флота, который должен был уже прибыть к острову, пелопоннесцы исходили и опустошили большую часть Аттики. Но так как ожидания их вовсе не оправдывались и они терпели недостаток в съестных припасах, то они возвратились домой и разошлись по своим государствам.
Тем временем митиленяне ввиду того, что корабли из Пелопоннеса все медлили и не являлись к ним, а в съестных припасах ощущался недостаток, вынуждены были вступить в соглашение с афинянами при следующих обстоятельствах. Салеф и сам уже не ждал больше пелопоннесских кораблей, а потому снабдил народ, прежде легковооруженный, тяжелым вооружением, чтобы сделать вылазку против афинян. Но получив вооружение, митиленяне перестали слушаться начальников и, собираясь на сходки, решили, что или богатые должны открыть свои запасы хлеба и разделить его между всеми гражданами, или же они одни вступят в соглашение с афинянами и сдадут им город. Стоявшие во главе правления лица, сознавая себя бессильными воспрепятствовать демократии и не желая подвергаться опасности в том случае, если они не примут участия в договоре, сообща {С демократической партией.} вошли в соглашение с Пахетом и его войском на следующем условии: афиняне могут принять относительно митиленян решение, какое будет им угодно, митиленяне допускают афинское войско в город, а сами отправят посольство в Афины насчет своей судьбы, до возвращения посольства Пахет не вправе ни заключать в темницу кого-либо из митиленян, ни обращать в рабство, ни предавать смерти. Таковы были условия договора. Те из митиленян, которые наиболее детально вели сношения с лакедемонянами, объятые ужасом, когда афинское войско вступило в город, не удержались и сели у алтарей. {Ср.: I. 247. 12610, III. 705. 755.} Пахет предложил покинуть алтари, обещав не причинять им обиды, и до того или иного решения афинян поместил их на Тенедосе. Затем он послал триеры к Антиссе, {III. 182.} покорил ее и вообще принял все нужные, по его мнению, меры по военной организации.
Между тем пелопоннесцы на сорока кораблях, которые должны были явиться к Лесбосу со всею поспешностью, замешкались в пелопоннесских водах и в дальнейшем плавании тихо подвигались вперед. Они не были замечены из Афин, пока не появились у Делоса. Оттуда они прибыли к Икару и Миконосу и там впервые узнали о покорении Митилены. Желая удостовериться в этом, пелопоннесцы поплыли к Эмбату в Эрифрейской области, Эмбата достигли они семь дней спустя после падения Митилены. Получив о том точные сведения, пелопоннесцы совещались, что делать ввиду случившегося. При этом элейский гражданин Тевтиапл сказал следующее.
‘Алкид и все присутствующие пелопоннесские военачальники! Мне кажется, нам нужно плыть к Митилене немедленно, прежде чем узнают о нашем прибытии. Вероятно, неприятель только что овладел городом, и потому вряд ли там приняты значительные меры предосторожности, особенно на море, откуда неприятель вовсе не ожидает нападения со стороны кого-либо, и где для нас исключительно благоприятным является решительный способ действия. Вероятно, и сухопутное войско их, как победителей, рассеялось беззаботно по домам. Поэтому если мы нападем внезапно ночью, то, надеюсь, выиграем дело при содействии лиц, находящихся в городе, если только кто уцелел из наших благожелателей. Нам нечего страшиться опасности, приняв во внимание, что неожиданность в военных действиях есть не что иное, как недостаток предусмотрительности: если военачальник сумеет уберечься от нее сам и воспользуется ею для нападения на врага, он достигнет полного успеха’.
Однако этой речью Тевтиапл не убедил Алкида. Некоторые беглецы из Ионии и плывшие вместе с ним лесбосцы советовали, так как это опасное предприятие внушало страх, захватить какой-нибудь из ионийских городов или эолийскую Киму и, опираясь на нее как на базис, попытаться поднять Ионию против Афин (на это, указывали они, есть надежда, потому что появление лакедемонян желательно для всех тамошних эллинов), отнять у афинян этот важнейший источник их доходов и вместе с тем вовлечь афинян в издержки, если бы они вздумали блокировать лакедемонян и ионян, есть надежда, продолжали они, склонить и Писсуфна {I. 1155.} к войне. Однако Алкид не внял этим советам и, опоздав к Митилене, склонялся больше всего к тому, чтобы как можно скорее возвратиться к Пелопоннесу. Снявшись с якоря у Эмбата, Алкид следовал вдоль берега и, пристав к Мионнесу, принадлежавшему теосцам, умертвил большую часть пленников, захваченных во время плавания. Когда он бросил якорь подле Эфеса, к нему явились самосские послы из Аней {III. 192.} и заявили, что неладно он освобождает Элладу, коль скоро губит людей, не поднимающих против него оружия и ему не враждебных, хотя и состоящих, по необходимости, в союзе с афинянами, если он не прекратит такого образа действий, то приобретет дружбу немногих врагов, но зато вооружит против себя гораздо большее количество друзей. Слова эти подействовали на Алкида, он отпустил на свободу всех хиосцев, какие еще были у него, и некоторых других. Дело в том, что при виде его кораблей люди не убегали, напротив, они подходили к ним ближе в уверенности, что это афинские корабли, так как никоим образом не ожидали, чтобы пелопоннесские суда могли пройти до Ионии, когда власть над морем была в руках афинян. От Эфеса Алкид отплыл с поспешностью и бежал, потому что был замечен с кораблей ‘Саламинии’ и ‘Парала’ (эти два корабля плыли от Афин еще в то время, когда он стоял на якоре подле Клара). Опасаясь преследования, Алкид пустился в открытое море и решил не приставать к суше по своей воле нигде, кроме Пелопоннеса. Весть об этом пришла к Пахету и к афинянам из Эрифр, доносилась она и из разных других мест. Так как Иония не имела укреплений, то афинянами овладела сильная тревога, как бы пелопоннесцы, крейсируя вдоль берегов Ионии, не стали нападать и разорять ее города, хотя бы и не имели в виду в ней утвердиться. К тому же экипаж ‘Парала’ и ‘Саламинии’ известил о том, что он собственными глазами видел Алкида подле Клара. Пахет стремительно погнался за ним, преследовал до острова Патмоса и возвратился, когда оказалось, что нигде нельзя уже было настигнуть Алкида. Не догнав кораблей в открытом море, Пахет считал удачей и то, что, не будучи нигде настигнуты, неприятельские корабли не были вынуждены устраивать себе стоянку, что обязывало бы афинян сторожить и блокировать их. На обратном пути Пахет держался берега, пристал к городу колофонян Нотию, в котором поселились колофоняне, когда верхний город был взят Итаманом и варварами, призванными одною из партий вследствие происходившей междоусобной распри. Взят же был этот город варварами почти в одно время со вторым вторжением пелопоннесцев в Аттику. {II. 472.} В среде сбежавших в Нотий и поселившихся там колофонян снова возникли распри, причем одна партия призвала наемников Писсуфна, состоявших из аркадян и варваров, и держала их в укреплении, отделенном от остального города, к этой партии примкнули и вошли в состав граждан и те из колофонян верхнего города, которые держали сторону персов. Напротив, другая партия, побежденная и изгнанная из города, призывала Пахета. Последний пригласил к себе для переговоров державшегося в укреплении Гиппия, начальника аркадян, обещал отпустить его здравым и невредимым обратно в укрепление, если они не сойдутся на условиях. Гиппий явился к Пахету, а тот отдал его под стражу, не заковав в цепи, сам внезапно напал на укрепление и взял его, так как находившиеся внутри воины вовсе не ожидали нападения, причем велел перебить аркадян и всех варваров, какие там были. Затем Гиппия, согласно уговору, Пахет отвел в укрепление и, когда тот вошел туда, велел схватить его и поразить стрелами. Нотий Пахет возвратил колофонянам, исключая тех, которые держали сторону персов. С течением времени афиняне отправили в Нотий экистов и дали городу устройство, согласное с их собственными законами, {Т. е. демократическое.} собрав там из соседних городов всех колофонян, какие где были.
По возвращении в Митилену Пахет покорил Пирру и Эрес, {III. 18.} захватив лакедемонянина Салефа, {III. 251. 272.} скрывавшегося в городе, и отправил его в Афины, равно как и митиленян, помещенных им на Тенедосе, {III. 282.} и всех казавшихся ему виновниками восстания. Большую часть своего войска Пахет отпустил, с прочими воинами он остался на Лесбосе и устраивал дела Митилены и остального острова по своему усмотрению. По прибытии митиленян и Салефа афиняне немедленно казнили последнего, хотя он, между прочим, предлагал удалить пелопоннесцев от Платей, все еще находившихся в осаде. {III. 20—24.} Относительно митиленян афиняне стали совещаться. В гневе они решили казнить не только тех митиленян, которые были в Афинах, но всех, достигших возмужалости, а детей и женщин обратить в рабство. Они вменяли митиленянам в вину как восстание вообще, так особенно то, что они возмутились, не будучи подчинены афинянам, подобно прочим союзникам. В весьма сильной степени вызывали возбуждение афинян и пелопоннесские корабли, которые, чтобы подать помощь митиленянам, дерзнули проникнуть в Ионию, {III. 32.} это показывало, что восстание задумано серьезно. Итак, афиняне отправили триеру к Пахету с известием о принятом решении и с приказанием поскорее покончить с митиленянами. Однако на следующий день афиняне стали несколько раздумывать и приходить к убеждению, что решение погубить весь город, а не одних виновных, сурово и жестоко. Находившиеся в Афинах митиленские послы и сочувствовавшие им афиняне заметили эту перемену и постарались уговорить должностных лиц {Стратегов, или пританов, очередных председателей совета и народного собрания.} снова представить дело на обсуждение. Тем легче удалось им это, что и сами должностные лица ясно видели желание большинства граждан дать им возможность обсудить дело снова. Немедленно созвано было народное собрание, на котором разные лица высказывали различные мнения. Выступил и сын Клеенета Клеон, тот самый, который провел прежнее решение о казни всех митиленян. Это был вообще наглейший из граждан, в то время он пользовался величайшим доверием народа. Клеон выступил снова с такою речью.
‘Много раз уже, при других случаях, я приходил к убеждению, что демократическое государство неспособно владычествовать над другими. Преимущественно же убедился я в этом теперь, по поводу вашего раскаяния относительно митиленян. Так как в повседневных сношениях друг с другом вы действуете без боязни и козней, то с таким же настроением относитесь и к союзникам. Впадая в ошибки под влиянием ли речей их, или из сострадания к ним, вы не думаете о том, что слабость ваша небезопасна для вас, союзникам же она не внушает признательности к вам. Вы не считаетесь с тем, что ваше владычество есть тирания, {Ср.: II. 632.} что союзники ваши питают враждебные замыслы и неохотно терпят вашу власть. Они слушаются вас не потому, что вы делаете им добро и тем вредите себе, но скорее потому, что вы превосходите их могуществом, и никакой роли не играет тут их расположение к вам. Ужаснее же всего, если мы не будем твердо держаться однажды принятых решений и не поймем, что государство с худшими, но неизменными законами могущественнее того, которое имеет законы прекрасные, но не приводимые в исполнение, что необразованность при твердости характера полезнее, чем смышленость при бесхарактерности, что люди попроще обыкновенно лучше справляются с делами в государствах, нежели люди более интеллигентные. {Ср.: I. 843.} Последние желают казаться мудрее законов, брать верх во всем, что бы когда ни говорилось в народном собрании, как будто они не могут проявить свой ум в других более важных случаях, и таким способом действия причиняют государству большею частью вред. Напротив, люди, не верящие в свою гениальность, считают себя более невежественными по сравнению с законами и не столь способными осуждать речи прекрасного оратора. Будучи скорее беспристрастными судьями, чем борцами в словопрении, они обыкновенно и поступают правильно. Вот почему и нам следует действовать таким образом и, не увлекаясь красноречием и состязанием в гениальности, не давать советов вашему народу против собственного убеждения. Я остаюсь при прежнем решении и удивляюсь тем, которые дело митиленян представили вторично на обсуждение, потребовали отсрочки, что скорее выгодно для виновных, нежели для нас. В самом деле, пострадавший преследует в таком случае совершившего проступок с ослабевшим раздражением, между тем как только то наказание, которое следует возможно быстрее за совершением проступка, ведет вернее всего к соответственному возмездию. Удивляюсь я и всем тем, кто стал бы возражать мне и желал бы доказывать, что преступления митиленян полезны для нас, а наши неудачи причиняют вред союзникам. Ясно одно: мой противник или, уверовав в свое красноречие, должен доказать, что то, что вообще является общепризнанным, основывается не на правильном решении, или же под влиянием подкупа он будет пытаться провести вас придуманными им благовидными доводами. Но при подобного рода состязаниях государство дает победные награды другим, само же пожинает опасные последствия. Ответственность за это падает на вас, как на плохих агонофетов, вас, которые привыкли быть речей — зрителями, а дел — слушателями. О будущих предприятиях, об осуществимости их, вы судите по речам ловких ораторов, о событиях, уже совершившихся, вы заключаете не столько по тому, что сделано, что вы сами видите, сколько по тому, что вы слышите из уст ораторов, искусных в обличении. Вы в совершенстве умеете дать ввести себя в обман разными новшествами в речи, следовать же вашим собственным решениям вы не желаете, вы — рабы всего необычайного, то же, что вошло в обиход, вы презираете. Каждый из вас особенно хочет показать, что он сам может быть хорошим оратором, если же он на это не способен, то желает состязаться с подобного рода ораторами, чтобы не показаться человеком, лишь следующим в своем понимании за другими, и потому готов заранее одобрить всякую остроумную мысль. Вы горячи в предугадывании того, что говорится, и вялы, чтобы заранее взвесить последствия этих речей. Вы, можно сказать, стремитесь к чему-то иному, а не к тому, в чем мы живем, данного положения вы не обсуждаете с достаточным вниманием. Вообще приятное для слуха покоряет вас, и вы больше походите на зрителей, сидящих пред софистами, нежели на людей, совещающихся о делах государственных’.
‘Я стараюсь отвратить вас от всего подобного и заявляю, что Митилена, один этот город, нанес вам величайшую обиду. Я могу простить тех восставших, которым невмоготу было сносить ваше владычество, или тех, которые вынуждены были к восстанию неприятелем. Но если это учинили жители острова, снабженного укреплениями, угрожаемые врагами нашими только с моря, да и здесь защищенные от них запасом триер, к тому же пользующиеся автономией, а от нас высочайшим почтением, если они так поступили, то не есть ли это с их стороны злой умысел против нас, не есть ли это скорее бунт, чем отпадение (отлагаются ведь те, которые потерпели какое-либо насилие)? И не стремились ли митиленяне, встав на стороне наших ненавистнейших врагов, погубить нас? И это гораздо важнее, чем если бы они пошли войною против нас одни, опираясь только на собственные силы. Не послужили им предостережением бедствия других, которые восставали уже раньше и были усмирены нами, {I. 984. 99.} равным образом то благосостояние, которым они пользуются, не удержало их от рискованного шага. Они дерзко пошли навстречу будущему и, преисполненные надежд, которые превышали их силы, хотя и уступали их намерениям, они подняли войну, решившись поставить силу выше права. Не будучи обижены нами, митиленяне напали на нас в такой момент, {Ср.: III. 31. 133.} когда могли рассчитывать на победу. Обыкновенно неожиданное благосостояние ведет к заносчивости те государства, на долю которых достается оно в высшей мере и в самое короткое время. Большею же частью такое благополучие людей, которое достигается правильным расчетом, бывает прочнее того, которое ниспадает неожиданно, и легче, можно сказать, людям отвратить беду, нежели надолго сохранить благосостояние. Давно уже нам вовсе не следовало оказывать предпочтение митиленянам пред прочими союзниками, тогда они и не дошли бы до такой наглости: человеку по природе свойственно относиться высокомерно к тем, которые ублажают его, и с удивлением к тому, кто перед ним не сгибается. Теперь митиленяне должны понести наказание, достойное своего преступления. Не считайте виновными только аристократов и не оправдывайте демократов: митиленяне восстали на нас все одинаково. Если бы демократы перешли на нашу сторону, они теперь по-прежнему были бы в безопасности, но они сочли более надежным для себя разделить опасность с аристократами и потому также отложились. Если вы станете налагать одинаковые наказания на союзников за восстание, вынуждены ли они к нему неприятелем, или произвели его по доброй воле, то неужели, думаете вы, найдутся союзники, которые не отложатся от вас по ничтожному поводу, коль скоро в случае успеха они получат свободу, а при неудаче не подвергнутся тому, от чего нельзя излечиться? {Т. е. смертной казни.} В борьбе с каждым городом мы, напротив, будем рисковать нашими средствами и жизнью, при благоприятном исходе вы получите разоренный город и лишитесь в будущем ежегодных доходов, которые составляют нашу силу, а в случае неудачи мы будем иметь новых врагов, кроме тех, которые уже у нас есть, и будем вынуждены воевать с собственными союзниками в то время, когда нам нужно бороться с нашими теперешними врагами. Следовательно, не должно вселять в митиленян надежды на то, что они могут получить у нас, опираясь на красноречие, или купить деньгами прощение своей вины, совершенной будто бы по человеческой слабости. Ведь они причинили нам вред по доброй воле, они злоумыслили против нас сознательно, а прощается только невольное прегрешение. Так ратовал я тогда, в первый раз, и теперь ратую за то, чтобы вы не переменяли вашего первоначального решения и не впадали в ошибку по трем самым гибельным для власти побуждениям: жалости, увлечению красноречием и великодушию. Отвечать состраданием справедливо по отношению к тем, кто находится в одинаковых с тобою условиях, а не к тем, которые сами неспособны к жалости и всегда по необходимости оказываются врагами. Ораторы, пленяющие вас красноречием, найдут случай для состязания при других, менее важных обстоятельствах, а не теперь, когда государство будет жестоко наказано за минутное удовольствие, {Выслушать красивую речь.} а они {Митиленяне.} получат из-за краснобайства хорошую мзду. Великодушие оказывается не тем людям, которые все равно остаются такими врагами, какими они были до того, но тем, которые в будущем намереваются быть привязаны к вам. Одним словом, утверждаю: если вы последуете моему совету, вы поступите и справедливо по отношению к митиленянам, и с пользою для себя, в случае если вы примете противоположное решение, они не будут вам благодарны, а себя вы скорее покараете. Если они вправе были отложиться, значит, вы владычествуете над ними не по праву. Если же вы, хотя бы и не по праву, все-таки желаете господствовать, то ради собственной пользы, хотя бы и вопреки праву, вы должны наказать их, или же вам следует отречься от власти и, оставаясь вне опасности, разыгрывать роль добродетельных людей. Считайте своим долгом ответить тою же мерою наказания {Какою они мстили вам.} и не показывайте себя более безжалостными, нежели те, которые злоумышляли против вас, хотя бы вы и избегли опасности. Подумайте, что, по всей вероятности, учинили бы они вам в случае, если бы одержали верх, особенно потому, что несправедливость исходила от них. Кто без достаточного повода обижает другого, тот стремится вконец погубить обиженного, опасаясь мести со стороны уцелевшего врага. И в самом деле: обиженный в чем-либо без нужды, избежав опасности, бывает суровее, чем враг, находящийся со своим противником в одинаковом положении.
Итак, не предавайте самих себя, представьте себе возможно ближе то бедствие, которое готовилось вам, подумайте, как бы вы тогда выше всего поставили то, чтобы укротить восставших, и воздайте им теперь такою же мерой, не размягчайтесь ввиду теперешнего их положения и не забывайте опасности, которая незадолго перед тем висела над вашими головами. Достойно накажите митиленян и покажите ясный пример прочим союзникам: всякого, кто отложится, вы будете карать смертью. Коль скоро решение ваше станет известно, вам меньше придется бороться с вашими же собственными союзниками и вы не оставите в пренебрежении ваших врагов’.
Вот что сказал Клеон. После него выступил Диод от, сын Евкрата, который и в прежнем народном собрании больше всех восставал против казни митиленян. Вступив на трибуну, он произнес такую речь.
‘Я не виню лиц, предложивших вторично разобрать дело митиленян, и не одобряю тех, которые порицают принцип обсуждать многократно важнейшие дела. По моему мнению, два обстоятельства более всего препятствуют разумному решению: поспешность и раздражение, первое обыкновенно доказывает непонимание, второе — грубость и поверхностность. Кто отвергает то, что речи не являются учителями дел, тот или безрассуден, или преследует личные интересы. Он безрассуден, если полагает, что можно как-нибудь иначе выяснить темное еще будущее, он лично заинтересован, если, желая склонить других к чему-либо постыдному, не считает себя в состоянии красноречиво говорить о бесчестном деле, но старается ловкою клеветою запугать противников и тех, которые должны его слушать. Но опаснее всего те люди, которые уже наперед обвиняют своего противника в стремлении блистать за деньги ораторским искусством. Ведь если бы они обвиняли противника в невежестве, то, не убедив слушателей, оратор, сходя с трибуны, оставил бы такое впечатление, что он, скорее, не понимает дела, нежели несправедливо относится к нему. Напротив, оратор, укоряемый в несправедливости, остается в подозрении, даже если он и убедит слушателей, если же не убедит, то его будут считать и безрассудным и несправедливым. От такого образа действий государство ничего не выигрывает, потому что страх отнимает у него советников. И всего больше государство пользовалось бы счастьем в том случае, если бы подобные граждане не имели возможности выступать ораторами: тогда государство менее всего можно было бы убедить впадать в те же ошибки, в какие впадает оратор. Хорошему гражданину не подобает показывать превосходство своего ораторского искусства посредством застращивания противников, он должен выступать как равный против равного. Мудрое государство не должно воздавать особых почестей тому гражданину, который многократно подавал полезные советы, но не должно и умалять тех почестей, какими он уже пользуется, точно так же и того гражданина, которому не удалось провести свое предложение, государство обязано не только не наказывать, но и не относиться к нему с презрением. Тогда оратор, имеющий успех, никогда не станет, чтобы еще больше отличиться, говорить что-либо наперекор своему убеждению и в угоду народу, равным образом и оратор, потерпевший неудачу, не будет стремиться такими средствами привлекать на свою сторону народную массу из желания отличиться. Между тем мы поступаем противоположно этому, даже больше: если какой-либо оратор подозревается в своекорыстии, пусть даже он выступает с самыми лучшими предложениями, мы лишаем государство очевидной выгоды, относясь с ненавистью к такому оратору, хотя бы относительно его своекорыстия у нас было и недостаточно обоснованное предположение. Обыкновенно бывает так: хорошие предложения, высказываемые напрямик, возбуждают подозрение в такой же мере, как и предложения плохие, вследствие этого и тот оратор, который желает внушить народной массе самое опасное решение, должен привлекать ее на свою сторону путем обмана, и тот, который выступает с лучшим предложением, вынужден прибегать ко лжи для того, чтобы внушить доверие к себе. При таком избытке благоразумия только у нас для государства нельзя сделать ничего доброго открыто, не прибегнув к обману. В самом деле, если кто подает какой-либо благой совет прямо, к нему относятся с подозрением, как бы он втайне не извлек из этого выгоды для себя. Однако при столь трудном положении, ввиду столь важного дела наш долг быть дальновиднее вас, располагающих кратким временем для размышления, тем более, что мы ответственны за наши советы, а вы никому не даете ответа в результатах того, что слушаете. Если бы тот, кто вас убедил, и тот, кто последовал совету, испытывали одинаково дурные последствия, то вы выносили бы решения более осмотрительные. Теперь же в случае неудачи вы при первой вспышке гнева караете одно только предложение лица, натолкнувшего вас на решение, но не караете ваши собственные решения, хотя бы последние, несмотря на то что они приняты народною массою, оказались также ошибочными’.
‘Я выступил по делу митиленян не для возражения Клеону и не для обвинения митиленян. Дело идет, если мы благоразумны, не о преступлении митиленян, но о разумности нашего решения. Если даже я докажу, что митиленяне совершили весьма противозаконное деяние, то отсюда я не стану еще требовать казни для них, коль скоро она не полезна для нас. Не стал бы я говорить и в пользу того, что митиленяне заслуживают некоторого извинения, если бы это не служило к благу государства. Я полагаю, что решение наше должно иметь в виду не столько настоящее, сколько будущее. Наказание митиленян смертью будет полезно, потому что в будущем уменьшится число восстаний, {Со стороны союзников.} — вот на чем Клеон особенно настаивает, я держусь совершенно противоположного мнения и утверждаю иное, также имея в виду благо будущего. Я надеюсь, что из-за мнимой основательности доводов Клеона вы не отвергнете того полезного, что будет заключаться в моей речи. Быть может, речь Клеона, как более справедливо отвечающая теперешнему вашему раздражению против митиленян, увлекает вас, но мы не судимся с ними перед судом, и нам нет нужды рассуждать о принципах права, нет, мы совещаемся о митиленянах и решаем вопрос, как полезнее поступить с ними. В государствах назначается смертная казнь за многие преступления, и не только за такие, каково преступление митиленян, но и за меньшие. Однако люди, подстрекаемые надеждою, отваживаются на рискованные предприятия, и никто еще не ставил себя в опасное положение, не будучи уверен в том, что замысел его кончится для него благополучно. Равным образом, разве существовало когда-нибудь такое государство, какое решилось бы на восстание, не располагая, по своим соображениям, достаточными для того средствами, собственными или при помощи союза с другими? Ошибаться по природе свойственно всем людям и в частной и в государственной жизни, и нет закона, который бы удержал от этого, потому что люди прошли все виды наказаний, налагая их в той надежде, что, быть может, они меньше будут терпеть от преступлений негодяев. Вероятно даже, что в старину самые тяжкие преступления подлежали более мягким наказаниям, но с течением времени, вследствие пренебрежения к этим наказаниям, большинство их усилилось до смертной казни, однако и ею люди пренебрегают. Итак, или необходимо придумать еще более жестокую меру устрашения, или же смертная казнь не способна ни от чего удержать. Бедность в связи с нуждою порождает дерзость, избыток в соединении с наглостью и самоуверенностью побуждает к алчности, точно так же все другие житейские обстоятельства, при том или другом возбуждении, которое, как всегда нечто более сильное и неодолимое, властвует над человеком и толкает его на рискованные предприятия. А тут еще при всяком положении играют свою роль надежда и увлечение, последнее идет впереди, первая за ним следует. Увлечение, внушая замысел, надежда, подсказывая легкость удачи, причиняют всего больше вреда, и хотя объекты увлечения и надежды невидимы, но они сильнее стоящих пред глазами опасностей. Кроме того, в неменьшей мере поддерживает человека в его воодушевлении и счастливый случай. Иногда появляется он неожиданно и даже при недостаточности средств побуждает решаться на опасное предприятие того или иного человека, всего же более государства, поскольку в данном случае дело идет о самом существенном, о свободе или власти над другими, и поскольку каждый, действуя заодно со всеми, нерасчетливо преувеличивает до известной степени свои силы. Вообще, коль скоро натура человека горячо стремится что-либо совершить, нельзя, да и было бы большою наивностью воображать, будто можно отвлечь его от этого или силою законов, или какою-нибудь иною мерою устрашения. Итак, не следует, положившись на смертную казнь как на залог спокойствия, принимать гибельное решение. Не должно лишать восставших всякой надежды на то, будто им нельзя будет раскаяться и в возможно короткое время загладить свою ошибку. Подумайте о том, что теперь, если какое-либо государство и отлагалось и потом сознавало невозможность успеха, оно готово было примириться с нами еще в то время, когда было в состоянии уплатить нам военные издержки и на будущее время вносить подати. Но неужели, думаете вы, при другом отношении, когда безразлично будет, пойти ли на примирение раньше или позже, найдется хоть одно государство, которое не постарается вооружиться еще сильнее, чем теперь, и не станет выдерживать осаду до последней крайности? Разве для нас не убыточно тратиться на продолжительную осаду только потому, что о примирении нет речи, получить в случае взятия города город разрушенный и лишиться доходов с него на будущее время? Между тем именно в них наша сила против врагов. Поэтому нам следует быть не столько строгими судьями виновных во вред себе, сколько обращать внимание на то, каким образом, применив умеренное наказание, мы можем на будущее время утилизировать те государства, которые обладают значительными денежными средствами. Оберегать себя мы должны не суровостью законов, но бдительностью в наших действиях. Теперь же мы поступаем вопреки этому правилу. Если какое-нибудь свободное государство, принужденное к подчинению силою, отлагается от нас из стремления к независимости, то, совершенно понятно, мы полагаем, что, покорив его, следует его еще жестоко наказать. Напротив, людей свободных не должно подвергать суровому наказанию в то время, как они решились отложиться, а необходимо строго наблюдать за ними еще до восстания и заранее действовать так, чтобы отпадение и на мысль им не приходило, а потом, одолев восставших, нужно возможно меньшее взыскивать с них. Теперь подумайте, какую ошибку вы сделали бы в данном случае, последовав совету Клеона. Теперь во всех государствах демократическая партия благосклонно настроена к вам и или вовсе не принимает участия в восстании олигархической партии, или же, если и бывает вынуждена примкнуть к восстанию, тотчас становится во враждебные отношения к восставшим. Поэтому, начиная войну, вы имеете союзника в лице народной массы враждебно настроенного к вам государства. Если вы погубите демократическую партию в Митилене, партию, которая не участвовала в восстании и, получив оружие, добровольно передала вам город, то прежде всего избиением доброжелателей ваших вы совершите несправедливость, потом сделаете то, что наиболее желательно для аристократов: поднимая против вас государства, они тотчас найдут себе союзника в лице демократов, как скоро вы открыто покажете, что подвергаете безразлично одному и тому же наказанию и виновных и невиновных. Нет, если бы даже демократическая партия и была виновна, вы обязаны игнорировать это, чтобы единственную союзную еще с нами часть населения не превратить во враждебную. Для упрочения нашего владычества, я полагаю, будет гораздо выгоднее добровольно снести обиду, нежели, стоя на основах права, истребить тех, кого не следует. Что касается того, будто, как утверждает Клеон, наказание митиленян и справедливо и полезно, то это утверждение невозможно согласовать с фактами’.
‘Поймите же, что мой совет лучше, и не давайте предпочтения ни 48 состраданию, ни снисходительности, ведь и я не рекомендую вам руководствоваться этими чувствами. Примите мой совет по тем соображениям, какие я высказал, спокойно судите митиленян, которых прислал к вам Пахет, как виновных, а прочих не трогайте. Такая мера благотворна для будущего и достаточна уже для устрашения врагов. Принимающий мудрое решение относительно неприятелей могущественнее того, кто идет на них, действуя безрассудною силою’.
Вот что сказал Диодот. После того как высказаны были оба этих предложения, резко противоречившие одно другому, афиняне также перешли к обмену мнений, при отрытой баллотировке за оба предложения высказалось почти равное число голосов, но все же одержало верх предложение Диодота. Тотчас со всею поспешностью афиняне отправили другую триеру {Ср.: III. 363.} для того, чтобы раньше посланная триера не предупредила ее и чтобы до ее прибытия население города не было истреблено: первая триера вышла почти за сутки до второй. Так как митиленские послы {Ср.: III. 365.} снабдили корабль вином и ячменным хлебом и обещали щедро наградить гребцов, если они опередят первую триеру, то афиняне плыли с таким усердием, что на ходу ели хлеб, замешанный на вине и масле, и в то время как одни по очереди спали, другие гребли. К счастью, противного ветра не было вовсе, и первый корабль, шедший на необычайное дело, плыл, не торопясь, тогда как второй спешил, как сказано. Первый корабль опередил второй настолько, что Пахет прочитал постановление и собирался уже привести его в исполнение, как вслед за этим пристал к берегу второй корабль и не допустил до избиения митиленян. Так едва-едва Митилена избежала опасности. Остальных граждан, тех, что были отосланы Пахетом как наиболее виновные в восстании, афиняне, по предложению Клеона, казнили (их было немного больше тысячи человек). Стены Митилены были срыты, корабли отобраны. Впоследствии афиняне не наложили фороса на лесбосцев, но образовали из их земель, кроме мефимнейской, три тысячи наделов, из них триста отделили и посвятили богам, а на остальные отправили из среды своих граждан клерухов по жребию. Лесбосцы сами обрабатывали свою землю и должны были выплачивать деньгами клерухам ежегодно за каждый надел по две мины. {Около 98 руб.} Афиняне отобрали также и все небольшие города на материке, {Ср.: IV. 523.} какие были во власти митиленян, эти города впоследствии подчинены были афинянам. Таковы были события на Лесбосе.
В ту же летнюю кампанию, по взятии Лесбоса, афиняне под начальством стратега Никия, сына Никерата, пошли войною против острова Миноя, лежащего пред Мегарами. Мегаряне, соорудив на острове башни, пользовались ими как укреплением. Никий желал, чтобы афиняне имели сторожевой пост на Миное вследствие близости ее к Афинам, а не в Будоре {II. 943.} и не на Саламине (тогда пелопоннесцы не могли бы тайком совершать оттуда {Т. е. из Нисеи, единственной мегарской гавани на Сароническом заливе.} нападения на триерах, что случалось и раньше, {Ср.: II. 93-94.} или посылать пиратов) и чтобы вместе с тем запереть подвоз к мегарянам. Прежде всего Никий овладел с помощью машин двумя отделенными от Нисеи, выступающими вперед со стороны моря башнями, освободил вход в пролив между островом и сушей и укрепил другую часть острова со стороны материка, так как оттуда могла быть подана помощь острову, недалеко отстоящему от материка, по мосту, перекинутому через болото. Все это афиняне совершили в несколько дней, затем они возвели укрепление и на острове. Никий, оставив там гарнизон, возвратился с войском домой.
В ту же пору этой летней кампании платеяне, не имея больше съестных припасов и не будучи в состоянии долее выдерживать осаду, {Ср.: III. 24.} сдались пелопоннесцам при следующих обстоятельствах. Пелопоннесцы штурмовали платейское укрепление, и платеяне не имели силы его защитить. Лакедемонский начальник, поняв бессилие платеян, не желал брать город силою, это ему приказано было из Лакедемона для того, чтобы Платея, жители которой сдавались добровольно, не была возвращена афинянам в том случае, если пелопоннесцы заключат с ними мир и придут к соглашению относительно возвращения всех местностей, какими во время войны завладела каждая сторона. Лакедемонский начальник обратился к платеянам через глашатая со следующим предложением: если они желают добровольно передать город лакедемонянам и взять их в судьи, то будут наказаны только виновные и не иначе, как по суду. Так объявил глашатай. Платеяне находились тогда в состоянии крайнего бессилия и потому сдали город. В течение нескольких дней, пока из Лакедемона не явились судьи в числе пяти человек, пелопоннесцы кормили платеян. Когда судьи прибыли, против платеян не было выставлено никакого обвинения, их вызвали только в суд и спрашивали одно: оказали ли они услуги в течение происходящей войны лакедемонянам или их союзникам. В ответ на это платеяне просили позволить им высказаться обстоятельнее и назначили себе защитниками Астимаха, сына Асополая, и Лакона, сына Эемнеста, проксена лакедемонян. Защитники выступили со следующею речью.
‘Лакедемоняне, мы передали вам город из доверия к вам, не думая, что подвергнемся подобного рода суду, но что суд будет более правильный. Мы не решились предстать перед другими судьями, а только пред вами, в том убеждении, что ваш суд будет наиболее справедливый. Теперь же мы опасаемся, что ошиблись и в том и в другом: не без основания мы подозреваем, что зайдет вопрос о высшей мере наказания и что вы окажетесь не беспристрастными судьями. Мы заключаем так из того, что против нас не было предварительно выставлено обвинение, на которое мы должны были бы дать ответ (мы ведь сами потребовали дать нам возможность высказаться), и из того, что допрос ваш слишком краток: правдивый ответ на него будет обращен против нас, ложный ответ даст повод к обличению. Во всех отношениях наше положение безвыходное, и мы вынуждены сказать несколько слов прежде, чем подвергнуться опасности, так будет надежнее. В самом деле, если бы мы ничего не сказали, то подали бы в таком случае повод упрекать нас в том, что речью, если бы она была произнесена, мы могли бы спасти себя. Помимо всего другого тяжело нам и убеждать вас. Если бы мы не знали друг друга, то еще могли бы помочь себе указанием на такие обстоятельства, которых вы не знаете. Но теперь нам предстоит говорить с людьми, которым все известно, и нас страшит не только то, что вы заранее признали наши заслуги ниже ваших и это вменили нам в вину, но также и то, что в угоду другим мы стоим уже перед готовым решением’.
‘Однако мы постараемся представить имеющиеся у нас справедливые основания по поводу наших разногласий с фивянами, вами и прочими эллинами, напомним и об услугах, оказанных нами, и этим попытаемся убедить вас. На краткий вопрос о том, совершили ли мы в эту войну что-нибудь полезное для лакедемонян и их союзников, мы отвечаем так: если вы спрашиваете нас как врагов, то не считайте себя обиженными тем, что мы не оказали вам услуг, если же вы считаете нас друзьями, то вы сами делаете большую ошибку, пойдя на нас войною. Пока был мир, мы, борясь с персами, доказали нашу доблесть, да и теперь не мы первые нарушили мир, а в то время {Во время войн с персами.} из всех беотян только мы заодно с вами боролись с персами за свободу Эллады. Хотя мы — жители материка, но сражались на море у Артемисия, а в битве, происшедшей на нашей земле, стояли подле вас и Павсания. Вообще во всех событиях, какие в то время угрожали эллинам опасностью, мы принимали участие сверх сил наших. В частности, вам, лакедемоняне, мы послали на помощь третью часть своих граждан в ту именно пору, когда после землетрясения восстали илоты, бежавшие на Ифому, и Спарта объята была сильнейшим страхом. {I. 1012.} Не следует забывать этого! Так мы отличились в важнейших событиях давнего времени, врагами мы стали после, и вы виноваты в этом. Когда фивяне причинили нам насилие и мы просили вашей помощи, вы отвергли нас и рекомендовали обратиться к афинянам как к ближайшим нашим соседям, указав на то, что живете далеко от нас. Однако в последнюю войну вы не потерпели от нас ничего непристойного и не могли ждать этого. Если же мы не пожелали отложиться от афинян вопреки вашему требованию, то тем мы не совершили несправедливости: афиняне помогали нам против фивян, между тем как вы медлили сделать это. После этого нечестно было бы изменять афинянам, тем более что они сделали нам добро, согласно нашей просьбе приняли нас в свой союз и даровали нам права гражданства, напротив, нам подобало ревностно исполнять их приказания. Союзники не виноваты в том, если они следуют за предписаниями своих вождей, лакедемонян или афинян, и если вожди в чем-либо поступали несправедливо, виноваты те, которые ведут союзников на неправое дело. Фивяне причинили нам много всякого рода обид, последнюю вы сами знаете: через нее постигла нас и настоящая беда. Они захватили наш город в мирное время, к тому же в праздник, {II. 21.} и мы наказали их правильно, согласно общепринятому обычаю, дозволяющему отражать неприятельское нападение, и теперь несправедливо было бы обижать нас из-за них. Если вы при разборе дела будете соображаться с тем, что в настоящий момент полезно вам и что фивянам, вы окажетесь не истинными судьями справедливости, но скорее судьями, преследующими собственные выгоды. Но если вы находите фивян полезными для вас теперь, то мы и прочие эллины были гораздо полезнее в то время, когда вы находились в еще большей опасности. Ведь теперь вы страшны для других в ваших наступательных действиях, а фивяне стояли заодно с варварами в то время, когда последние угрожали порабощением всем эллинам. Справедливость требует противопоставить теперешней нашей вине, если мы в чем-нибудь виноваты, тогдашний наш энергичный образ действия, и вы увидите, что наши заслуги превосходят нашу вину. К тому же они оказаны при таких обстоятельствах, когда среди эллинов было редкостью встретить так или иначе мужественное противодействие могуществу Ксеркса. Похвалами превозносили особенно тех эллинов, которые ввиду неприятельского нашествия не бежали от опасности ради собственного спасения, но с риском для себя охотно отваживались на блистательнейшие подвиги. В числе этих эллинов были и мы, удостоившиеся тогда высшего почета, {II. 713.} и, однако, теперь за такой наш образ действия нам угрожает гибель, так как мы отдали предпочтение афинянам по долгу
7 справедливости, а не вам, руководствуясь корыстью. Между тем об одном и том же способе действия следует и судить одинаково, и выгодным считать только прочную всегда благодарность к честным союзникам за их доблесть, тогда в настоящее время мы можем еще оказаться для вас полезными’.
‘Подумайте еще и о том, что теперь большинство эллинов считает вас образцом справедливости. Если относительно нас вы постановите несправедливый приговор (а настоящее судебное разбирательство не останется неизвестным, потому что о вас идет слава, да и нас не хулят), смотрите, как бы вас не осудили за то, что о людях доблестных вы, еще более доблестные, постановили несоответственное решение и в общеэллинские святыни посвятили добычу, взятую от нас, благодетелей Эллады. Разрушение Платеи лакедемонянами покажется ужасным, равно как и то, что из-за фивян вы вычеркнули наше государство со всем его достоянием из сонма эллинов, между тем как отцы ваши начертали его имя на треножнике в Дельфах за его доблесть. {I. 1322.} Вот до какого бедствия дошли мы! Мы шли на гибель в то время, как персы одерживали победы, а теперь вы, прежде ближайшие друзья наши, предпочитаете нам фивян. Дважды мы подвергались величайшим испытаниям: тогда угрожала нам голодная смерть, если мы не сдадим город, теперь грозит смертный приговор. Мы, платеяне, показавшие свое усердие к эллинам сверх наших сил, отвергнуты всеми, стоим одинокие и беспомощные. Ни один из тогдашних союзников не помогает нам, и нас тревожит, что и вы, лакедемоняне, единственная наша надежда, не останетесь нам верными. Однако ради богов, которые некогда были нашими союзными богами, во имя доблести нашей перед эллинами, мы просим, чтобы вы смягчились и переменили свое решение, если фивяне уже склонили вас к чему-нибудь. Мы просим, чтобы вы потребовали от них в ответ за наши услуги уступки — не убивать тех, которых вам не подобает убивать. Примите честную благодарность от нас вместо постыдной от фивян и ради удовольствия других не пятнайте себя позором. Погубить жизнь нашу легко, но трудно загладить позор этого поступка. Ведь вы накажете в нас не врагов ваших, что было бы понятно, но людей, благосклонно к вам настроенных, по необходимости взявшихся за оружие. Итак, даруя нам безнаказанность, вы рассудите дело по-божески, во внимание к тому, что мы добровольно отдались вам, простирая руки с мольбами (эллинский обычай возбраняет убивать молящих о пощаде), кроме того, мы ведь всегда оказывали вам услуги. Посмотрите на могилы отцов ваших, которые пали от руки персов и погребены в нашей земле, которых мы всенародно чтим каждый год одеяниями и всем прочим, что освящено обычаем, приносим им начатки всех плодов нашей земли, с благоговением, как от дружественной страны, как союзники прежним своим товарищам по оружию. Вы поступите противоположно этому, если рассудите не по справедливости. Подумайте: ведь Павсаний похоронил павших воинов здесь в том убеждении, что он хоронит их на дружественной земле, у друзей. Если вы погубите нас и обратите платейскую землю в фиванскую, разве вы не лишите отцов ваших и родственников тех почестей, какими они пользуются теперь, и не оставите их во вражеской земле, среди их же убийц? Сверх того, вы поработите ту землю, где освобождены были эллины, опустошите святыни богов, в которых эллины испросили себе победу над персами, отнимете отеческие жертвы у тех, которые установили и устроили их’.
‘Это недостойно вашей славы, лакедемоняне. Недостойно погрешать против общеэллинских установлений и ваших предков, губить только из-за чужой неприязни нас, ваших благодетелей, не нанесших вам обиды. Нет, вам подобает пощадить нас и сжалиться над нами, проникшись разумным состраданием. Обратите внимание не только на жестокость предстоящего нам наказания, но и на то, какие люди должны подвергнуться ему, а также на невозможность рассчитать, на кого, даже и без всякой вины, может обрушиться подобное несчастие. Мы же поступаем соответственно с нашим положением и как велит нам нужда: взывая к общеэллинским богам и богам, чтимым на общих {Как у вас, так и у нас.} алтарях, мы молим внять нашей просьбе, ссылаясь и на те клятвы, которыми клялись отцы ваши, мы просим не забывать их. Мы взываем как молящие к могилам отцов ваших, умоляем почивших спасти нас от владычества фивян, от выдачи нас, вернейших друзей ваших, злейшим нашим врагам. Мы напоминаем вам тот день, в который вместе с почившими мы совершили блистательнейшие подвиги. А теперь, в этот день, нам угрожает ужаснейшее бедствие! Мы кончаем нашу речь, что в теперешнем положении и необходимо и очень тяжело, так как с окончанием ее приближается и опасность для нашего существования. В заключение мы указываем снова на то, что мы не передали города фивянам (ведь мы предпочли этому умереть от позорнейшей голодной смерти), что мы обратились к вам с доверием. Если мы не можем вас убедить, то справедливость требует возвратить нас в прежнее положение и дать нам возможность самим встретить ту опасность, какую пошлет судьба. Вместе с тем мы, доказавшие величайшую ревность в борьбе за эллинов, явившиеся к вам как молящие о пощаде, заклинаем вас, лакедемонян, не предавать нас, платеян, из ваших рук и из-под вашей защиты фивянам, злейшим врагам нашим. Будьте нашими спасителями и, освобождая прочих эллинов, не губите нас’.
Так говорили платеяне. Фивяне встревожились, как бы лакедемоняне под влиянием речи платеян не разжалобились. Поэтому они выступили и объявили, что также желают говорить, так как судьи, вопреки собственному решению, дозволили платеянам говорить больше, чем сколько было нужно для ответа на вопрос. Судьи предложили говорить, и фивяне произносили следующее.
‘Мы не просили бы слова, если бы платеяне ответили кратко на предложенный вопрос и если бы обращенная против нас речь не была обвинительным актом, если бы, уклоняясь от надлежащего обсуждения дела, они не произнесли длинной защитительной речи относительно того, в чем их не обвиняют, и не воздавали похвал тому, за что никто не порицал их. Теперь нам необходимо, с одной стороны, отразить их нападки, с другой — разоблачить похвалы, чтобы ни наша низость, ни их высокое мнение о себе не послужило им на пользу и чтобы вы произнесли приговор, выслушав правду по обоим этим пунктам’.
‘Впервые возникла у нас вражда с платеянами из-за того, что по заселении остальной Беотии мы заняли Платею и вместе с нею другие местности, вытеснив из них смешанное население. Вопреки первоначальному постановлению, платеяне не пожелали признавать наше главенство: отдельно от прочих беотян они начали нарушать заветы отцов, а когда их стали принуждать к покорности, они примкнули к афинянам и вместе с ними причиняли нам много зла, за что и пострадали.
Платеяне говорят, что, когда варвары пошли на Элладу, они одни из беотян не встали на сторону персов, этим они больше всего гордятся и за это {За наши симпатии к персам.} больше всего поносят нас. Мы и не утверждаем, что платеяне стояли на стороне персов, но это они делали потому, что и афиняне так не поступали. Однако впоследствии, на том же основании, когда афиняне пошли на эллинов, платеяне одни из беотян встали на сторону афинян. Обратите все-таки внимание, при каких обстоятельствах действовали мы и платеяне. У нас в то время государственное устройство не было ни равноправной олигархией, ни демократией. Власть в государстве находилась в руках немногих лиц, что более всего противно законам и разумному государственному строю, а ближе всего стоит к тирании. В надежде укрепить собственную власть еще больше, в том случае, если одолеют персы, сдерживая народную массу силою, эти ‘немногие’ призвали неприятеля. Государство во всей его совокупности поступило так в то время, когда оно не обладало самодержавной властью, и недостойно поносить его за то, что оно сделало ошибку в то время, когда в нем не было законов. Необходимо оценить наше поведение после того, как персы удалились и появились в государстве законы. Когда с течением времени афиняне начали свои наступательные действия, пытаясь покорить своей власти всю Элладу и нашу страну, когда, пользуясь раздорами, {Царившими между эллинами.} они захватили уже большую часть Эллады, {Ср.: I. 1082-3.} тогда-то не освободили ли мы Беотию битвою и победою над афинянами при Коронее. {I. 1132.} Не помогаем ли мы энергично и теперь освобождению прочих эллинов, доставляя конницу и вооружение в таком количестве, как никто другой из союзников. Вот что мы можем сказать в нашу защиту против обвинения нас в сочувствии персам’.
‘Мы постараемся доказать, что вы {Платеяне.} более нас виновны перед эллинами и более, нежели мы, заслуживаете всякой кары. Вы говорите, что заключили союз с афинянами и сделались афинскими гражданами для того, чтобы отомстить нам. {III. 551—3.} В таком случае вам следовало призывать афинян только против нас и не нападать вместе с ними на других. Последнее было в вашей власти, если только вы были вынуждены к тому афинянами против вашего желания: ведь в то время существовал уже союз лакедемонян против персов, на который вы больше всего ссылаетесь. Его было достаточно для того, чтобы удержать нас от нападения на вас и, что самое главное, чтобы дать нам возможность безбоязненно обсуждать положение дел. Однако вы добровольно и уже без всякого принуждения предпочли стать на сторону афинян. Вы говорите, что постыдно было изменить своим благодетелям. Но гораздо постыднее и преступнее предать всех эллинов, с которыми вы заключили клятвенный союз, нежели предать одних афинян, когда последние стремились к порабощению Эллады, а первые к ее освобождению. И отплатили вы афинянам услугою не равною {Сравнительно с тою, какую они оказали вам.} и не свободною от позора. Вы же сами говорите, что призвали их на помощь, терпя обиды, помогаете же им тогда, когда они обижают других. Хотя и постыдно не отплачивать равною услугою за услугу, но еще более постыдно за услуги, оказанные согласно со справедливостью, воздавать услугами, направленными к ее нарушению. Это указывает ясно на то, что тогда вы одни из всех беотян не были на стороне персов не ради эллинов, но потому, что и афиняне были не на стороне персов, вы желали действовать с афинянами заодно, нам наперекор. И вот теперь вы хотели бы извлечь для себя выгоду из той доблести, которую вы обнаружили благодаря другим. Но это не полагается. Раз вы предпочли афинян, то вместе с ними и боритесь и не выставляйте на вид прежнего клятвенного союза, в силу которого вы будто бы должны теперь получить спасение. Вы, ведь, вышли из этого союза, изменили ему, потому что предпочли содействовать порабощению эгинян {Ср.: I. 105. 108, II. 27.} и некоторых других участников союза, а не препятствовать этому, и тут вы действовали по своей воле, руководствовались теми законами, которые имеете до сих пор, и никто не принуждал вас, как принуждали некогда нас. Вы отвергли и последнее требование, предъявленное вам до обнесения города укреплениями: оставаться в покое и не помогать ни одной из воюющих сторон. {II. 721.} Кого же, как не вас, с большим правом могут ненавидеть все эллины, вас, которые проявили свое благородство на пагубу им? Вы уверяете дальше, что некогда совершили прекрасные подвиги, но, ведь, вы теперь доказали, что они вам не к лицу. Постоянные же стремления вашей натуры раскрылись потом в истинном свете: вы пошли вместе с афинянами, когда они вступили на неправый путь. Таковы наши объяснения относительно наших невольных симпатий к персам и ваших добровольных симпатий к афинянам’.
‘Что касается упоминаемой вами последней обиды, именно, что в мирное время и в праздник мы несправедливо напали на ваш город, то и тут мы не считаем себя виновными больше вас. Правда, мы были бы виноваты, если бы по собственному почину пришли к вашему городу, начали сражение и опустошали ваши поля как неприятели. Но если ваши же сограждане, первенствующие по своему происхождению и богатству, с целью отделить вас от союза с иноземцами {Т. е. не с Беотийским государством.} и возвратить вас в исконный союз всех беотян, призвали нас по собственному побуждению, чем мы тут виноваты? Нарушают закон не столько те, которые следуют за вождем, сколько сами вожди. Однако, по нашему разумению, не виноваты ни они, ни мы. Будучи такими же гражданами, как и вы, больше вас подвергаясь опасностям, они открыли перед нами ворота своих же укреплений и пропустили нас в свой город как друзей, а не как врагов, они желали воспрепятствовать худшим из вас сделаться еще хуже, а за лучшими обеспечить то, чего они были достойны, они были наблюдателями над вашими мыслями, а не над вами самими, они не отчуждали у вас города, напротив, намеревались приобщить вас к родственному союзу, ни с кем не ставить вас во враждебные отношения, но всех одинаково ввести в союз. Что мы действовали не как враги, вот доказательство этого: никого мы не обидели, предложили идти к нам всякому, желающему управляться по отеческим законам всех беотян. Вы охотно перешли к нам и первое время по заключении договора оставались в покое, но потом, заметив нашу малочисленность (быть может, вам казалось еще, что мы поступили не совсем справедливо, вошедши в город без соизволения всего вашего народа), вы не воздали нам равною мерою. Вместо того чтобы не производить фактически переворота, а только уговорить нас покинуть город, вы, вопреки уговору, напали на нас, и мы горюем не столько о тех, кого вы убили в рукопашном бою {II. 34. 4.} (они понесли до известной степени законное наказание), сколько о тех, которых в то время, как они простирали к вам руки с мольбами, вы захватили живыми и потом противозаконно убили, несмотря на обещание ваше не казнить их. Разве это не ужасное с вашей стороны преступление? Итак, три следующих правонарушения числятся за вами в короткое время: вы нарушили договор, умертвили затем наших людей, не сдержали данного нам обещания не убивать их в том случае, если мы не тронем достояния вашего на полях. И все-таки нарушителями законов вы называете нас и отказываетесь понести возмездие. Нет, этому не бывать, если, конечно, судьи будут решать по правде! За все это вы будете наказаны!’
‘Мы распространились об этом, лакедемоняне, и в ваших и в наших интересах: чтобы вы знали, что ваш обвинительный приговор будет справедлив, и чтобы нам еще больше убедиться в святости нашего мщения. Не трогайтесь речами платеян о давних их доблестях, если эти доблести и были: они должны послужить на помощь угнетаемым, но, когда совершается что-либо постыдное, за эти доблести должно усиливать наказание вдвое, так как тогда люди поступают несправедливо вопреки чувству долга. Бесполезны должны быть для таких людей их слезы и жалобы, когда они взывают к могилам отцов ваших и указывают на то, что они покинуты. Ведь и мы со своей стороны можем напомнить, что наша молодежь, истребленная ими, претерпела еще более ужасную судьбу, {II. 57.} между тем как отцы ее одни погибли при Коронее, {1133.} привлекая Беотию на вашу сторону, другие, осиротелые старцы, оставленные в своих домах, обращаются к вам с мольбами гораздо более справедливыми об отмщении платеянам. Люди, страдающие в чем-либо незаслуженно, более достойны сожаления, напротив, люди, подвергающиеся заслуженному наказанию, как платеяне, достойны злорадства. {По поводу их несчастий.} В том, что платеяне теперь покинуты, они виноваты сами, так как добровольно оттолкнули от себя лучших союзников. Они поступили противозаконно, раньше не потерпев от нас обиды, руководствовались больше чувством ненависти, чем правды, и даже теперь не могут понести соответствующего наказания. Они, ведь, подвергнутся наказанию по закону, вопреки их уверениям, они не простирали к вам рук на поле брани, но, согласно уговору, отдали себя на ваш суд. Итак, лакедемоняне, защитите закон эллинов, нарушенный платеянами, и нам, беззаконно потерпевшим, справедливо воздайте за оказанные нами услуги. Не отвергайте нас под влиянием речей платеян, дайте пример эллинам, что вы устраиваете состязания не речами, а делами: если действия честны, для них достаточно немногих слов, если же они ошибочны, тогда красивые речи служат только покровом. Если вожди, какими являетесь вы теперь, будут постановлять свои окончательные решения, суммировав кратко все данные, тогда реже будут подыскиваться красивые слова для неправедных деяний’.
Вот что сказали фивяне. Лакедемонские судьи находили, что с их стороны правильно будет поставить вопрос, оказаны ли лакедемонянам какие-нибудь услуги платеянами во время войны: в остальное время они, ведь, требовали от платеян сохранять спокойствие согласно давнему договору с Павсанием, {II. 71. 721.} заключенному после Персидских войн, а затем впоследствии платеяне отвергли предложение, сделанное лакедемонянами перед возведением укреплений вокруг города, — занимать, согласно тому же договору, нейтральное положение. Лакедемоняне считали, что они обижены платеянами и не связаны уже договором с ними вследствие того, что платеяне не исполнили их справедливого желания. Итак, лакедемоняне снова стали выводить платеян каждого поодиночке и задавали ему вопрос: оказали ли платеяне какие-нибудь услуги в войне лакедемонянам и их союзникам. Когда платеяне давали отрицательный ответ, лакедемоняне отводили их в сторону и убивали, причем исключения не делалось никому. Так казнили они не менее двухсот платеян и двадцать пять афинян, находившихся вместе с ними в осаде, {Ср.: II. 783, III. 242.} женщин же обратили в рабство. Самый город лакедемоняне предоставили для жительства приблизительно на год мегарским гражданам, которые были изгнаны из Мегар вследствие междоусобицы, {См.: IV. 66.} а также всем оставшимся в живых платеянам, которые держали их сторону. Позже они сравняли весь город с землею и подле храма Геры соорудили из нижних частей стен подворье в двести футов длины и ширины {Около 5 кв. саж.} с покоями, шедшими кругом его, внизу и вверху, для чего употребили потолки и двери платейских домов. Из прочих предметов, находившихся в укреплении, медных и железных, сделаны были и посвящены Гере ложа, ей же соорудили лакедемоняне и каминный храм длиною в сто футов. {Около 14 1/2 саж.} Землю они объявили общественным достоянием и на десять лет отдали ее в аренду, сняли эту аренду фивяне. Вообще лакедемоняне отнеслись так к платеянам исключительно или почти исключительно в угоду фивянам, полагая, что те будут полезны им в войне, которая с этого времени была в полном разгаре. Таков был конец Платеи на девяносто третьем году с того времени, как она вступила в союз с афинянами.
Между тем сорок пелопоннесских кораблей, отправившихся на помощь лесбосцам и спасавшихся в то время бегством на открытом море от преследовавших их афинян, были прибиты бурей к Криту, а оттуда врассыпную пришли к Пелопоннесу. У Киллены они встретили тринадцать триер левкадян и ампракиотов, а также сына Теллида Брасида, прибывшего к Алкиду {III. 331.} в качестве советника. {Ср.: II. 851.} Дело в том, что лакедемоняне после неудачи на Лесбосе решили увеличить свой флот и плыть на Керкиру, раздираемую междоусобицами. Так как афиняне стояли у Навпакта только с двенадцатью кораблями, то лакедемоняне рассчитывали достигнуть Керкиры прежде, чем из Афин явится на помощь большее число кораблей. К этому-то и готовились Брасид и Алкид.
Среди керкирян смуты наступили с того времени, как к ним возвратились пленники, взятые в морских битвах у Эпидамна {I. 47-55.} и отпущенные на свободу коринфянами. Рассказывали, будто пленники были отпущены потому, что их взяли на поруки за восемьсот талантов {Около 1 164 000 руб.} проксены коринфские, на самом же деле пленникам было поручено склонить Керкиру на сторону коринфян. И действительно, эти керкиряне старались воздействовать на отдельных граждан, чтобы отторгнуть город от афинян. Когда явились послы на кораблях афинском и коринфском и вступили в переговоры, керкиряне постановили оставаться в оборонительном союзе с афинянами согласно договору, но по-прежнему быть в дружественных отношениях и с пелопоннесцами. Во главе демократической партии стоял Пифий, добровольный афинский проксен, его возвратившиеся из Коринфа граждане привлекли к суду по обвинению в том, что он желает подчинить Керкиру власти афинян. Будучи оправдан, Пифий, в свою очередь, привлек к суду пятерых богатейших из этих граждан, обвиняя их в том, что в священном участке Зевса и Алкиноя они вырубали тычины, за каждою тычину положена была пеня в один статер. Пеня была высока. Поэтому приговоренные к уплате сели подле святынь с мольбою о том, чтобы им разрешили выплатить пеню по частям, в определенные промежутки, но Пифий, бывший в то время членом совета, уговорил керкирян применить к приговоренным требования закона. Так как они не были изъяты из этого закона и в то же время услышали, что Пифий, пока состоит членом совета, намерен уговаривать народную массу иметь общих с афинянами друзей и врагов, то они составили заговор и, захватив кинжалы, внезапно вошли в заседание совета, убили Пифия и других членов совета, а также частных лиц, всего до шестидесяти человек. Впрочем, несколько единомышленников Пифия бежали (их было немного) на аттическую триеру, которая стояла еще в гавани. Сделав свое дело, заговорщики созвали керкирян и объявили, что происшедшее послужит к величайшему благу керкирян и что они никоим образом не будут порабощены афинянами, что впредь им следует держаться спокойно, допускать в гавани только один корабль той или другой из воюющих сторон, если же корабли явятся в большем числе, то поступать с ними как с неприятельскими. Так они сказали и заставили утвердить их предложение. Тотчас отправили они в Афины посольство с заявлением о пользе всего случившегося, а также с целью уговорить бежавших в Афины керкирян не предпринимать ничего вредного для Керкиры, чтобы им за это так или иначе не пришлось поплатиться. По прибытии послов афиняне схватили их как бунтовщиков, а также и тех из керкирян, которых послы склонили на свою сторону, и поместили их на Эгине. Тем временем имевшие в своих руках власть керкиряне, {Т. е. олигархи.} после того как явилась к ним коринфская триера и лакедемонские послы, напали на демократов и в сражении одержали над ними победу. С наступлением ночи демократы бежали на акрополь и возвышенные части города, собрались там и укрепились, заняв также Гиллайскую гавань. Противники захватили городскую площадь, по соседству с которой большей частью они жили сами, а также гавань, прилегающую к площади и материку. На следующий день произошли небольшие схватки, и обе стороны посылали на окрестные поля вестников, призывая на свою сторону рабов обещанием свободы. Большинство рабов примкнуло к демократам, а к противникам их явилось на помощь восемьсот человек с материка. По прошествии одного дня битва возобновилась, и победа осталась за демократами благодаря тому, что они занимали более укрепленные позиции и имели численный перевес. Им отважно помогали и женщины, бросая черепицы с крыш домов и выдерживая боевой шум со стойкостью, несвойственною их полу. К позднему вечеру олигархи обратились в бегство и были в страхе, как бы демократы быстрым натиском не завладели корабельною верфью и не перебили их. Поэтому олигархи сожгли свои дома, что были вокруг площади, и наемные общежития, чтобы охранить себя от нападения, причем не щадили ни своих, ни чужих жилищ. Истреблено было огнем множество купеческих товаров, и гибель угрожала целому городу, если бы поднялся ветер и направил огонь в его сторону. По окончании сражения обе стороны оставались спокойными и провели ночь на сторожевых постах. Когда власть перешла к демократам, коринфский корабль отплыл в открытое море, и большинство вспомогательных войск незаметно перешло на материк. На следующий день афинский стратег Никострат, сын Диитрефа, прибыл на помощь из Навпакта с двенадцатью кораблями {III. 692.} и пятьюстами мессенских гоплитов. Он старался примирить керкирян и убеждал их прийти к соглашению между собою с тем, чтобы предать суду десять человек наиболее виновных, которые уже покинули город, а прочих оставить в покое, заключив договор с ними и с афинянами на условии иметь общих врагов и друзей. По окончании этого дела Никострат собирался отплыть. Однако представители демократической партии уговорили его оставить на месте пять из числа своих кораблей для того, чтобы удержать противников от новых попыток, обещая вооружить для него своими гражданами и отпустить вместе с ним такое же число своих кораблей. Никострат согласился, а представители демократов поставили на корабли людей из рядов своих противников. Те испугались, как бы их не отправили в Афины, и сели в качестве молящих в храме Диоскуров. Никострат старался вызвать их оттуда и успокоить, но уговорить не удалось. Тогда демократы, обозлившись, под тем предлогом, что молящие о защите не питают добрых замыслов, коль скоро они с недоверием относятся к отплытию вместе с Никостратом, вынесли хранившееся в домах олигархов вооружение и, если бы не помешал Никострат, убили бы некоторых из них, попавшихся им на глаза. При виде этого остальные олигархи, не менее четырехсот человек, сели в качестве молящих в храме Геры. В свою очередь демократы из опасения переворота со стороны олигархов уговорили их выйти из храма и переселили на остров, лежащий перед храмом Геры, куда им и посылалось все нужное.
Когда междоусобные распри достигли такой степени, на четвертый или на пятый день после переселения упомянутых лиц на остров, явились пелопоннесские корабли из Киллены, где они стояли на якоре по прибытии из Ионии, {III. 69.} кораблей этих было пятьдесят три. Во главе флота по-прежнему стоял Алкид, при нем был в качестве советника Брасид. Бросив якорь в материковой гавани Сиботах, {I. 503.} корабли на заре направились к Керкире. Керкиряне были в большом смятении, потому что боялись и того, что происходило в городе, и неприятельского наступления. Они стали готовить шестьдесят кораблей и по мере вооружения их высылали против неприятеля, хотя афиняне советовали дать прежде всего отплыть им самим и потом следовать за ними со всем флотом. Между тем керкирские корабли выходили к неприятелю поодиночке, а потому два корабля тотчас перебежали на сторону неприятеля, а на других воины затеяли между собою драку, вообще в действиях керкирских кораблей не было никакого порядка. При виде такой сумятицы пелопоннесцы с двадцатью кораблями выстроились против керкирян, а с остальными против двенадцати афинских кораблей, в числе которых было два государственных корабля, ‘Саламиния’ и ‘Парал’. {III. 331.} Керкиряне, нападая в беспорядке — каждый раз с небольшим числом кораблей, терпели от неприятеля. Афиняне, опасаясь численного превосходства врагов и как бы их не окружили неприятельские корабли, не переходили в наступление на весь неприятельский флот, не направлялись и на его центр, но ударили в крыло и потопили один корабль. После этого лакедемонские корабли выстроились в круг, а афиняне стали обходить их и пытались привести в замешательство. Стоявшие против керкирян пелопоннесцы заметили это и в страхе, как бы не повторилось то же, что произошло у Навпакта, {II. 84.} спешили на помощь к своим. Корабли собрались вместе и разом пошли на афинян. Афиняне уже отступали и гребли кормами вперед, при этом они стремились, чтобы возможно большее число керкирских кораблей спаслось бегством раньше их в то время, как сами они будут отступать медленно и неприятель обратится на них. Таково было это морское сражение, кончившееся к закату солнца. Керкиряне испугались, что неприятель, пользуясь победою, или пойдет на город, или захватит с острова помещенных там граждан, {III. 755.} или вообще учинит какой-нибудь переворот, а потому снова переместили тех граждан с острова в святилище Геры и оберегали город. Несмотря на одержанную победу в морской битве, пелопоннесцы не осмелились плыть к городу, но с тринадцатью керкирскими кораблями пошли к материку, в то место, откуда они вышли. И на следующий день они точно так же не шли на город, хотя керкиряне были в большой тревоге и в страхе и хотя, как говорят, Брасид склонял Алкида идти на город, но Брасид не имел равного голоса с Алкидом. Пелопоннесцы высадились на сушу у мыса Левкимны {I. 301.} и занялись опустошением полей. Между тем керкирские демократы, сильно опасаясь нападения неприятельских кораблей, вошли, чтобы спасти город, в переговоры с молящими о защите и с прочими олигархами. Некоторых из них удалось уговорить взойти на корабли. Несмотря на неудачи, керкиряне в ожидании нападения вооружили тридцать кораблей. Однако пелопоннесцы, до полудня опустошавшие поля керкирян, отплыли обратно, а к ночи сигнальные огни дали им знать об отплытии от Левкады шестидесяти афинских кораблей. Эти корабли афиняне отправили под начальством стратега Евримедонта, сына Фукла, после того, как узнали о распрях на Керкире и о сборах эскадры Алкида к отплытию против нее. Тотчас ночью со всею поспешностью пелопоннесцы пустились вдоль берега домой, корабли свои они перетащили через перешеек левкадян, чтобы не быть замененными во время обхода острова, и благополучно прибыли обратно. {В Киллену или Гифей.} Узнав о приближении аттических кораблей и об уходе неприятельских, керкиряне тайно ввели в город мессенян, находившихся раньше за городскими стенами, {III. 751.} и отдали приказание вооруженным кораблям плыть в обход к Гиллайской гавани. {III. 723.} Пока эти корабли были в пути, керкиряне убивали всякого из противников, кого только захватывали, а также выводили на сушу и умерщвляли всех тех, кого уговорили взойти на корабли. Потом они вошли в святилище Геры, убедили около пятидесяти человек, находившихся там в качестве молящих, подчиниться суду и всех их приговорили к смертной казни. Тогда большинство молящих, не поддавшиеся увещаниям, видя, что творится, стали убивать друг друга тут же в святилище. Некоторые повесились на деревьях, другие лишали себя жизни кто как мог. В течение семи дней, пока оставался прибывший Евримедонт с шестьюдесятью кораблями, керкиряне убивали из числа сограждан всех, казавшихся им врагами, обвиняя их в соучастии с теми, кто хотел ниспровергнуть демократию, иные, впрочем, пали жертвою личной вражды, другие убиты были должниками из-за денег, которые они были должны. Вообще смерть царила во всех видах, происходило все то, что обыкновенно бывает в подобные времена, и даже больше: отец убивал сына, молящих отрывали от святынь, убивали и подле них, некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли.
До такого ожесточения дошла междоусобная распря. Она показалась 82 тем ужаснее, что проявилась впервые. Действительно, впоследствии вся Эллада, можно сказать, была потрясена, потому что повсюду происходили раздоры между партиями демократической и олигархической, причем представители первой призывали афинян, представители второй лакедемонян. В мирное время эти партии не имели бы ни повода, ни подходящих данных призывать тех или других, напротив, во время войны {Между афинянами (как представителями демократии) и спартанцами (как представителями олигархии).} привлечение союзников облегчалось для обеих враждующих сторон, коль скоро та или иная из них желала произвести какой-либо государственный переворот с целью тем самым причинить вред противникам и извлечь выгоду для себя. И вследствие междоусобиц множество тяжких бед обрушилось на государства, бед, какие бывают и будут всегда, пока человеческая природа останется тою же. Беды эти бывают то сильнее, то слабее, и различаются они в своих проявлениях в зависимости от того, при каких обстоятельствах наступает превратность судьбы в каждом отдельном случае. Во время мира и благополучия как государства, так и отдельные лица питают более честные намерения, так как они не попадают в положения, лишающие людей свободы действия. Напротив, война, лишив людей житейских удобств в повседневной жизни, оказывается насильственной наставницей и настраивает страсти большинства людей сообразно с обстоятельствами. Итак, междоусобная брань царила в государствах. Те из них, которые почему-либо стали волноваться позже, ознакомившись уже с предшествовавшими событиями, шли гораздо дальше в крайностях изобретаемых ими планов, будь это коварство в нападениях на врагов или бессмысленная мстительность. Извращено было общепринятое значение слов в применении их к поступкам. Безрассудная отвага считалась храбростью и готовностью к самопожертвованию за друзей, предусмотрительная нерешительность — трусостью под благовидным предлогом, рассудительность — прикрытием малодушия, вдумчивое отношение к каждому делу — неспособностью к какой-либо деятельности. Наоборот, безумное рвение признавалось уделом мужа, а осмотрительное обсуждение — благовидным предлогом к уклончивости. Человек ничем не довольный считался неизменно надежным, а тот, кто возражал ему, внушал подозрение, удачно устроивший козни признавался проницательным, а заранее постигший их — еще более ловким. Если кто заботился о том, чтобы не пришлось прибегать ни к чему подобному, того называли разрушителем товарищеских связей и трусом перед противниками. Вообще превозносили похвалами того, кто предупреждал задуманное другим какое-либо злодеяние и кто подстрекал к тому других, и не помышлявших о таких действиях. Родство связывало людей меньше, нежели узы гетерий, так как члены последних отваживались на все с большею готовностью и без всяких отговорок. Ведь подобные товарищества составлялись не ради благих целей в согласии с существующими законами, но в видах корыстных против господствующего порядка. Доверие друг к другу скреплялось в них не столько уважением к божескому закону, сколько соучастием в тех или иных противозаконных деяниях. Добрые предложения противников принимались не по благородному доверию, но после действительных мер предосторожности и только тогда, когда на стороне врага был перевес. Выше считалось отмстить кому-либо за обиду, лишь бы не подвергаться обиде самому. Если, быть может, в целях примирения и давались клятвы, то это делалось обеими сторонами только ввиду безвыходности положения в данный момент, когда не имелось уже никаких других средств. При удобном случае, лишь только одна из сторон приобретала уверенность в силе, а на другой стороне замечалась беспечность, первая мстила с тем большим наслаждением, что противника благодаря доверию к клятве нападение застигало тайно. Нападающий имел в виду и собственную безопасность и сверх того приобретал славу проницательного человека за то, что одолел противника с помощью коварства. Большая часть людей охотнее предоставляет называть себя ловкими злодеями, нежели добродетельными простаками: последнего названия они стыдятся, первым гордятся. Источником всего этого является жажда власти, которой добиваются люди, и корыстолюбия и честолюбия. Отсюда и проистекает та страстность, с какою люди соперничают между собою. И в самом деле, лица той или другой партии, становившиеся во главе государства, выставляли на вид благопристойные соображения: одни отдавали предпочтение политическому равноправию народной массы, другие умеренному правлению аристократии, в льстивых речах они выставляли общее благо как свою награду, на деле же всячески боролись между собою за преобладание, отваживались на ужаснейшие злодеяния и еще дальше шли в своей мстительности, руководствуясь не мерой справедливости и требованием государственной пользы, а соображаясь только с тем, что могло быть всегда угодно той или другой партии. Приобретя власть путем несправедливого голосования или насилием, они готовы были на все, лишь бы утолить чувство минутного соперничества. Совесть та и другая партия не ставили ни во что, напротив, при помощи благовидных доводов заставляли говорить о себе громче те, кому удавалось достигнуть какой-нибудь цели зазорным способом. Беспартийные граждане истреблялись обеими сторонами или потому, что они не оказывали требуемой от них поддержки, или потому, что возбуждали зависть своим существованием. Таким образом, вследствие междоусобиц нравственная порча во всевозможных видах водворилась среди эллинов, и то простодушие, которое более всего присуще благородству, было осмеяно и исчезло, наоборот, широко возобладало неприязненное, полное недоверия отношение друг к другу. Для умиротворения не было ни надежных речей, ни грозных клятв. Так как все полагали свое превосходство не столько в прочности взаимного доверия, сколько в расчетливом способе действия, то заранее обращали внимание не на то, можно ли довериться другому, а на то, как бы не попасть в беду. Перевес обыкновенно бывал на стороне людей не особенно дальнего ума: сознавая свою недальновидность и чувствуя проницательность со стороны противников, они боялись, как бы не оказаться менее искусными в способности логически рассуждать, как бы другая сторона, при своей изворотливости, не предупредила их кознями. Поэтому они приступали к делу решительно. Напротив, люди, отличающиеся самомнением, воображали, что ими все предусмотрено, что нет нужды употреблять силу там, где можно достигнуть цели изворотливостью, поэтому такие люди не принимали предосторожностей и гибли в большом количестве. [Все эти злодеяния большею частью имели место впервые на Керкире, а именно: все, что могло быть совершено в отмщение правителям, действовавшим с наглостью, без всякой умеренности и вызывавшим мстительность со стороны управляемых, все, что могло быть сделано для избавления себя от обычной бедности, в особенности вследствие противозаконной решимости и страстного желания захватить чужое добро, наконец, все, что люди могли учинить не из мести за превосходство, но будучи почти в равном положении с противниками, впадая в крайность вследствие необузданности страстей и действуя с ожесточением и беспощадностью. В это время основы государственной жизни были потрясены. Человеческая природа, которой свойственно впадать в преступления вопреки законам, взяла верх над последними и с наслаждением проявляла себя, не сдерживая страсти, господствуя над правом и враждуя с лицами, имеющими превосходство. Иначе люди не ставили бы месть выше благочестия, корысть выше справедливости, иначе зависть не имела бы гибельного действия. Люди требуют общих законов на такие случаи, когда при неудаче у каждого есть надежда хотя бы на собственное спасение, теперь они требуют, чтобы законы заранее были нарушены, чтобы их не было и в помине на тот случай, когда придется мстить другим, потому что, быть может, кто-нибудь, попав в опасное положение, будет нуждаться в том или ином из этих законов].
Итак, находившиеся в городе керкиряне первые проявили подобную страстность во взаимных отношениях. Евримедонт и афиняне с кораблями отплыли обратно. Потом керкирские изгнанники — их спаслось до пятисот человек — захватили укрепления, находившиеся на материке, и завладели принадлежащей Керкире землею по ту сторону пролива. Отправляясь оттуда, они грабили жителей острова и причиняли им большой вред. В городе появился жестокий голод. Отправили они также посольство и в Лакедемон и в Коринф с просьбою водворить их снова на родине. Не добившись тут никакого результата, изгнанники впоследствии снарядили транспортные суда, посадили на них вспомогательное войско и перешли на остров, всех их было около шестисот человек. Свои суда они сожгли, чтобы не было другой надежды, кроме как на завоевание земли, взошли на гору Истону, возвели там укрепление, причиняли жестокий вред находившимся в городе керкирянам и овладели полями.
В конце той же летней кампании афиняне отправили двадцать кораблей в Сицилию со стратегом Лахетом, сыном Меланопа, и Хареадом, сыном Евфилета. Дело в том, что сиракусяне и леонтинцы начали между собою войну. Союзниками сиракусян были, за исключением Камарины, все дорийские города, которые в самом начале войны причислены были к лакедемонскому союзу, хотя участия в войне еще не принимали. На стороне леонтинцев были халкидские города и Камарина. В Италии локры соединились с сиракусянами, а регияне в силу родства примкнули к леонтинцам. Итак, леонтинцы и союзники их отправили посольство в Афины, ввиду того что они издавна находились в союзе с афинянами и были ионянами по происхождению, {Как и афиняне.} они старались убедить афинян послать им корабли, так как сиракусяне отрезали их с суши и с моря. Афиняне послали корабли под предлогом племенного родства, а на самом деле желая воспрепятствовать доставке хлеба из Сицилии в Пелопоннес, а также предварительно попробовать, нельзя ли будет подчинить себе Сицилию. Утвердившись в Италии, в Регии, они вели войну вместе с союзниками. Летняя кампания приходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию болезнь вторично обрушилась на афинян, хотя она еще и не совсем затихла, однако был некоторый перерыв. Второй раз болезнь продолжалась не менее года, да в первый раз два года. Ни от чего другого не пострадали и не были ослаблены в такой степени силы афинян. В самом деле, из числа гоплитов, значившихся в списках, погибло от болезни не менее четырех тысяч четырехсот человек и трехсот всадников, сколько умерло из остального населения, нельзя определить с точностью. Случались в это время и частые землетрясения: в Афинах, на Евбее, в Беотии, особенно в беотийском Орхомене.
Находившиеся в Сицилии афиняне и регияне в ту же зимнюю кампанию пошли войною на тридцати кораблях против островов, называемых Эоловыми (летом вследствие мелководья невозможно было выступать в поход). Острова эти возделываются липарянами, колонистами книдян, живут они на одном из островов, небольшом, называющемся Липарою. Отправляясь отсюда, они обрабатывают остальные острова: Дидиму, Стронгилу и Гиеру. Тамошнее население думает, что на Гиере Гефест занимается кузнечным делом, так как ночью там можно видеть высоко поднимающийся огонь, а днем дым. Острова эти лежат против земли сикулов и мессенян и были в союзе с сиракусянами. По опустошении полей афиняне, так как острова не сдавались, отплыли к Регию. Так приходила к концу зимняя кампания, а вместе с нею пятый год войны, историю которой написал Фукидид.
В следующую летнюю кампанию (426 г.) пелопоннесцы с союзниками, под начальством лакедемонского царя Агида, сына Архидама, дошли до Истма, намереваясь вторгнуться в Аттику. Но вследствие происшедших многократных землетрясений пелопоннесцы вернулись назад, и вторжение не состоялось. Около этого времени море при Оробиях, что на Евбее, из-за продолжающихся землетрясений, отступило от тогдашнего берега, поднялось страшное волнение, захватившее часть города, после этого вода частью залила землю, частью отступила назад от берега, и там, где прежде была суша, теперь море. При этом все, не успевшие взбежать на высокие места, погибли. Подобное же наводнение постигло остров Аталанту, {II. 32.} что подле локров опунтских, причем оторвало часть афинского укрепления, а из двух вытянутых на сушу кораблей один изломало. Море слегка отступило от берега также на Пепарефе, однако за этим не последовало наводнения. Землетрясение разрушило часть городской стены, пританей и немного других домов. Причина этого явления состоит, по моему мнению, в следующем: где землетрясение было самое сильное, там оно сначала отводило воду от берега, потом внезапным новым толчком оно тем сильнее производило наводнение, без землетрясения что-либо подобное, мне кажется, произойти не могло бы.
В ту же летнюю кампанию в Сицилии, помимо других войн, возникавших по различным случаям, воевали друг с другом даже сицилийцы, а также афиняне сообща с их союзниками. Я упомяну только о наиболее достопримечательных военных действиях, совершенных союзниками вместе с афинянами или же неприятелями против афинян. Так как афинский стратег Хареад {III. 861.} пал в войне с сиракусянами, то Лахет принял в походе командование над всем флотом и вместе с союзниками выступил против мессенских Мил. В то время в Милах стояли гарнизоном два отряда мессенян, которые кое-где устроили засаду против сошедших с кораблей афинян. Однако афиняне и их союзники выбили мессенян из засады и обратили в бегство, причем многих перебили, потом атаковали укрепление, вынудили неприятеля сдать акрополь на капитуляцию и принять участие в походе на Мессену. Когда после этого афиняне и союзники подошли к Мессене, жители ее также сдались, отдали заложников и вообще согласились на все, что обеспечивало их верность афинянам.
В ту же летнюю кампанию афиняне отправили тридцать кораблей в пелопоннесские воды под начальством стратегов Демосфена, сына Алкисфена, и Прокла, сына Теодора, шестьдесят кораблей к Мелосу {II. 94.} с двумя тысячами гоплитов под командою стратега Никия, сына Никерата. Дело в том, что афиняне желали привлечь на свою сторону мелиян, которые, будучи островитянами, не хотели ни подчиняться им, ни вступать в их союз. Когда, невзирая на опустошение своих полей, мелияне не соглашались примкнуть к афинянам, последние подняли паруса и отплыли от Мелоса к Оропу, в области Граии. {II. 233.} По прибытии с наступлением ночи на место гоплиты тотчас сошли с кораблей и отправились сухим путем к Танагре, в Беотии. Тем временем находившиеся в Афинах афиняне по данному сигналу выступили со всем войском в поход по суше навстречу своим к тому же самому пункту, начальниками их были стратеги Гиппоник, сын Каллия, и Евримедонт, сын Фукла. В этот день они расположились лагерем в области Танагры, где занялись опустошением полей и заночевали. На следующий день, одолев в битве танагрян, сделавших вылазку, и явившихся к ним на помощь фивян, афиняне захватили вооружение убитых и, водрузив трофей, отступили одни в город, другие на корабли. На пути вдоль Локриды {Опунтской.} Никий со своими шестьюдесятью кораблями разорил береговые местности ее и возвратился домой.
Около этого времени лакедемоняне основали в Трахинии колонию Гераклею, руководствуясь следующим соображением. Все малийцы разделяются на три части: паралиев, гиерян и трахиниев. Из них трахинии жестоко пострадали в войне с пограничными этеянами и сначала намерены были присоединиться к афинянам, но потом испугались, как бы афиняне не изменили им, и отправили посольство в Лакедемон, выбрав для этого Тисамена. Вместе с ними отправили посольство и доряне, населявшие метрополию лакедемонян, {Ср.: I. 1072.} с такою же просьбою, так как этеяне и их теснили. Лакедемоняне выслушали послов и решили послать колонистов, желая оказать помощь трахиниям и дорянам. Кроме того, местоположение будущей колонии казалось им удобным для войны с афинянами: отсюда можно было бы и флот снарядить для нападения на Евбею, так что переправа была бы короткая, и воспользоваться будущей колонией для того, чтобы вдоль берега проникнуть на Фракийское побережье. Вообще лакедемоняне сильно желали основать там город. Прежде всего они вопрошали Дельфийского бога {Аполлона.} и, по его совету, отправили колонистов из своей среды и из периеков, {I. 1012.} предлагая присоединиться к ним всякому желающему из прочих эллинов, кроме ионян, ахеян и некоторых других племен. Вождями колонии были три лакедемонянина: Леонт, Алкид и Дамагон. Утвердившись на месте, лакедемоняне заново укрепили город, именующийся теперь Гераклеей и отстоящий от Фермопил стадий на сорок, {Около 6 1/2 верст.} а от моря на двадцать, занялись сооружением корабельных верфей и заперли доступ со стороны самого Фермопильского ущелья, чтобы тем вернее оградить себя. Основание этого города сначала испугало афинян. Они полагали, что колония организуется главным образом против Евбеи, так как от Кенея Евбейского она отделена коротким переездом. Однако со временем вышло не так, как они ожидали, и никаких опасностей от города не последовало. Причина этого была следующая: фессалияне, власть которых простирается и на эти местности, и на ту землю, где основывался город, испугались очень сильного соседства его и потому теснили и непрерывно тревожили войною новых поселенцев, пока не истребили их окончательно, хотя сначала их было и очень много (в колонию, основываемую лакедемонянами, каждый шел смело, уверенный в безопасности города). Впрочем, явившиеся в город должностные лица самих же лакедемонян больше всего портили дело и довели город до малолюдства: тяжелым и в некоторых случаях бесчестным правлением они навели ужас на большинство населения. Поэтому окрестные народы тем легче одерживали верх над ним.
В ту же летнюю кампанию, почти в то самое время, как одни афиняне задерживаемы были подле Мелоса, {III. 912-3.} другие, находившиеся на тридцати кораблях в водах Пелопоннеса, прежде всего сделали засаду на левкадской земле, подле Элломена, и истребили несколько человек из гарнизона, потом с большим войском они подошли к Левкаде. За ними следовали акарнаны всею массою, за исключением эниадов, {I. 1113.} также закинфяне, кефалленяне и пятнадцать кораблей керкирян. Хотя поля левкадян опустошались по ту и по сю сторону перешейка, где находится Левкада и святилище Аполлона, левкадяне тем не менее бездействовали, подавляемые численным превосходством неприятеля. Акарнаны просили афинского стратега Демосфена отрезать левкадян с помощью укрепления от материка, надеясь легко взять их осадою и тем избавиться от города, постоянно враждовавшего с ними. В это же время мессеняне {В Навпакте (II. 254).} убедили Демосфена в том, что со столь значительным войском ему отлично было бы напасть на этолян, врагов Навпакта, и что в случае победы ему легко будет привлечь на сторону афинян и остальное население этой части материка. Дело в том, говорили мессеняне, что этолийское племя велико и воинственно, но живет по селениям, не защищенным стенами и отделенным одно от другого большими расстояниями, и носит легкое вооружение. Прежде чем этоляне соберутся для взаимной помощи, их покорить нетрудно, доказывали мессеняне. Они советовали напасть прежде всего на аподотов, потом на офионян, затем на евританов, составляющих огромнейшую часть этолян, говоривших на языке совершенно непонятном и, по рассказам, употребляющих в пищу сырое мясо, с завоеванием этих племен легко покорится, говорили мессеняне, и остальная Этолия. Демосфен последовал этому совету в угоду мессенянам, а больше всего потому, что считал для себя возможным в союзе с этолянами и материковыми союзниками, без помощи афинянского войска, совершить поход на беотян сухим путем через область локров озольских {Бывших тогда в союзе с афинянами.} в дорийский Китиний, имея, пока не спустится в Фокиду, с правой стороны Парнас. Что же касается фокидян, то, казалось, они в силу давней дружбы с афинянами {II. 92.} охотно примкнут к походу или могут быть вынуждены к тому силою (в этом месте Беотия граничит уже с Фокидой). Демосфен снялся с якоря со всем войском от Левкады, вопреки желанию акарнанов, и направился вдоль берега к Соллию. {II. 301.} Он сообщил свой план {Напасть на этолян.} акарнанам, но те не согласились следовать за ним, потому что он не оцепил Левкады укреплениями. Тогда Демосфен отправился в поход на этолян с остальным войском, с кефалленянами, мессенянами, закинфянами и с тремястами афинских матросов, которые находились на его кораблях (пятнадцать керкирских кораблей отделились от него). Демосфен выступил из Энеона в Локриде. Тамошние локры озольские были в союзе с афинянами, им со всем войском следовало выйти навстречу афинянам в глубь материка. Так как они живут на границе с этолянами и имеют одинаковое с ними вооружение, участие их в походе представлялось очень полезным, они знали и местность и способ битвы этолян. Ночь Демосфен с войском провел в святыне Зевса Немейского, где, по преданию, поэт Гесиод был убит местными жителями, согласно предсказанию оракула, что он погибнет в Немее, на заре Демосфен снялся с лагеря и направился в Этолию. В первый день он взял Потиданию, на следующий Крокилий, а на третий Тейхий. Там он остановился и отослал добычу в Евпалий, что в Локриде: Демосфен имел намерение по завоевании остальных местностей возвратиться в Навпакт и затем идти на офионян, если те не пожелают присоединиться к нему. Приготовления Демосфена не укрылись от этолян еще в то время, когда он только что впервые задумал свой план. Поэтому, когда афинское войско вторглось в Этолию, все жители с огромными силами выступили против него, так что пришли на помощь даже самые крайние из офионян, бомияне и каллияне, простирающиеся до Малийского залива. Мессеняне советовали Демосфену то же, что и сначала, именно они указывали, что завоевать этолян было бы легко, убеждали его идти с возможною поспешностью на этолийские селения, не дожидаясь, пока соберутся все этоляне для сопротивления, и пытаться захватывать каждое попадающееся на пути селение. Демосфен внял совету мессенян и, положившись на свое счастье, надеялся не встретить никаких препятствий. Он не стал дожидаться локров, которые должны были явиться к нему на помощь (всего больше нуждался он в легковооруженных метателях копий), направился к Эгитию и взял его штурмом при первой же атаке. Жители Эгития бежали и разместились на высотах над городом, который расположен был вблизи возвышенностей и отстоит от моря стадий на восемьдесят. {Около 13 верст.} Так как этоляне успели уже явиться на помощь к Эгитию, то они стали нападать на афинян и союзников, устремляясь на них в различных местах, с высот и метая дротики. При каждом наступлении афинского войска этоляне подавались назад, а когда афиняне отступали, преследовали их. Долго тянулась эта битва, состоявшая из нападений и отступлений, но и тут и там перевес был на стороне этолян. Пока афинские стрелки имели у себя стрелы и были в силах пускать их, войско выдерживало сопротивление, потому что этоляне, как легковооруженные, подавались под ударами афинских стрел. Но когда начальник афинских стрелков пал, то отряд их рассеялся, а афинское войско, утомленное и измученное продолжительностью такого рода борьбы, так как этоляне не переставали наступать и метать дротики, обратило тыл и бежало. При этом воины, попадая в глубокие лощины без выходов и неизвестные им места, погибали, тем более, что пал и проводник их, мессенянин Хромон. Метая дротики, этоляне настигали бегущих благодаря своей быстроте и легкости вооружения и многих убивали там же на бегу. Большая часть воинов, сбившись с пути, бросилась в лес, не имевший выхода, этоляне кругом подожгли лес и сожгли их. Бегство и гибель во всевозможных видах постигли афинское войско. Оставшиеся в живых едва добежали до моря и Энеона в Локриде, откуда они и начали военные действия. Союзников пало много, из самих афинян около ста двадцати гоплитов. Столь велико было число павших, и все молодые. Это — лучшие воины, каких афинское государство потеряло в эту войну. Убит был и товарищ Демосфена по стратегии Прокл. Убитых своих афиняне получили от этолян, согласно договору, и возвратились в Навпакт, а затем на кораблях переправились в Афины. Демосфен остался подле Навпакта и его окрестностей, так как за свои действия он опасался ответственности перед афинянами.
В то же время афиняне, находившиеся в сицилийских водах, направились к Локриде, {Эпизефирской.} высадившись на берег, они одержали победу над выступившими против них локрами и овладели крепостцой, которая находилась подле реки Алека.
В ту же летнюю кампанию этоляне, уже раньше отправившие в 100 Коринф и Лакедемон послов: офионянина Толофа, еритана Бориада и аподота Тисандра, {III. 945.} просили прислать им войско против Навпакта, потому что жители его звали афинян на помощь. Под осень лакедемоняне отправили три тысячи гоплитов из союзников, в числе их было пятьсот человек из трахинского города Гераклеи, незадолго перед тем основанного. {III. 92.} Во главе войска стоял спартиат Еврилох, товарищами его были спартиаты Макарий и Менедай. Когда войско собралось в Дельфах, {Дельфы были тогда на стороне лакедомонян.} Еврилох через глашатая дал знать об этом локрам озольским, потому что чрез их землю лежал путь к Навпакту, а вместе с тем он желал отторгнуть локров от афинян. Наибольшую помощь оказывали Еврилоху локридские амфиссяне, так как они страшились вражды фокидян. Амфиссяне первые дали заложников и склонили к тому же остальных локров, боявшихся наступающего войска, прежде всего пограничных с ними мианеян (здесь проход через Локриду наиболее труден), потом ипнеян, мессапиев, тритеян, халеян, толофонян, гессиев и эанфян. {Топография этих местностей в точности неизвестна.} Все эти локры участвовали и в походе. Олпеи дали заложников, но не последовали за войском, гиеи не дали заложников, пока не было взято их селение по имени Полис. Когда все приготовления 102 были окончены и заложники помещены в дорийском Китинии, {III. 951.} Еврилох с войском направился через землю локров против Навпакта и на пути взял города локров Энеон и Эвпалий, {III. 953-962. 983.} не желавшие присоединиться к нему. Находясь в земле навпактян, когда явились уже на помощь этоляне, лакедемоняне стали опустошать поля и взяли городское предместье, не имевшее укреплений, затем они подошли к Моликрею, {II. 844.} коринфской колонии, хотя и подчиненной афинянам, и взяли его. Афинянин Демосфен, после возвращения из Этолии находившийся еще подле Навпакта, предчувствовал появление неприятельского войска и в страхе за Навпакт обратился к акарнанам с просьбою помочь Навпакту, но так как он ушел от Левкады, то с трудом склонил их на это. Вместе с Демосфеном акарнаны отправили на своих кораблях тысячу гоплитов, которые, вошедши в город, спасли его, жители Навпакта боялись, что не устоят против неприятеля, так как укрепления Навпакта были велики, а защитников на них мало. Еврилох и его товарищи, услышав о вступлении войска в город и решив, что им нельзя будет взять его силою, отступили, но не к Пелопоннесу, а в так называемую теперь Эолиду, в Калидон и Плеврон и в соседние с ними местности, а также в этолийский Просхий. Прибывшие к лакедемонянам ампракиоты уговаривали их сделать сообща нападение на Аргос Амфилохский и остальную Амфилохию, а также на Акарнанию, {Ср.: II. 68. 80-82.} ампракиоты говорили, что с покорением этих местностей весь материк примкнет к союзу лакедемонян. Еврилох принял предложение ампракиотов и, отпустив этолян, оставался с войском в этой местности в бездействии до тех пор, пока не понадобилась его помощь ампракиотам, выступившим в поход против Аргоса. Летняя кампания приходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию находившиеся в Сицилии афиняне {Ср.: III. 90. 99.} вместе с эллинскими союзниками {III. 862.} и со всеми теми сикулами, которые вынуждены были покориться сиракусянам и вступить в союз с ними, а теперь отложились от них и вели войну вместе с афинянами, пытались напасть на сицилийский городок Инессу, акрополь которого занят был сиракусянами, взять его они не могли и потому отступили. Во время отступления сиракусяне из акрополя напали на следовавших за афинянами союзников, после чего часть войска была обращена в бегство и немало воинов перебито. После этого находившиеся на кораблях афиняне, с Лахетом во главе, несколько раз высаживались на сушу в Локриде, разбили в сражении у реки Каикина {Точное местоположение неизвестно.} около трехсот локров, которые под начальством сына Капатона Проксена явились сюда на помощь, забрав вооружение их, афиняне отступили.
В ту же зимнюю кампанию афиняне, согласно изречению оракула, очистили Делос. Очистил его и тиран Писистрат, но не весь, а лишь ту часть острова, какая представлялась взору, если смотреть от храма. {Ср.: I. 81, V. 1.} Теперь же очищен был весь остров и следующим образом. Сколько ни было на Делосе гробов с покойниками, все их удалили и на будущее время воспретили и хоронить и рожать на острове, постановлено было умирающих и рожающих переселять на Ренею. Ренея лежит так близко от Делоса, что тиран самосский Поликрат, одно время располагавший сильным флотом и утвердивший свое господство на прочих островах, {Кикладских.} овладел также Ренеей, привязал ее цепью к Делосу и посвятил Аполлону. {Ср.: I. 136.} В то время, после очищения острова, афиняне в первый раз справили Делии, праздник, повторявшийся через каждые четыре года. Уже в древности на Делосе бывали многолюдные собрания ионян и окрестных островитян. {С Кикладских островов.} Они шли на празднество с женами и детьми, как ходят теперь ионяне на Эфесский праздник. На Делосе устраивались гимнастические и музыкальные состязания, и города поставляли хоры. О том, что так было, яснее всего свидетельствует Гомер в следующих стихах, взятых из гимна к Аполлону:
Радостью, Феб, ты нигде так не тешишься, как на Делосе,
Там, где по стогнам твоим ионяне в длинных хитонах
Вместе с детьми и супругами славят тебя всенародно,
Боем кулачным и песней и пляской твой дух развлекая,
В дни, когда в память твою совершают священные игры.
Что существовало и музыкальное состязание, ради которого также приходили сюда участники празднества, свидетельствует Гомер в следующих стихах из того же гимна. Воспев делосский хор женщин, Гомер заканчивает хвалебную песнь стихами, в которых упоминает и о себе:
Будьте всегда благосклонны ко мне, Аполлон с Артемидой!
Вам же, о девы, я здравицу шлю! Обо мне вспоминайте
Вы и в грядущем, а если из смертных, что мир населяют,
Странник, испытанный горем, зайдет к вам и спросит вас:
‘Девы, Кто, наилучшим певцом здесь считался, тешит вас песней?’ —
Вы отвечайте ему благозвучною речью все вместе:
‘Зренья лишенный певец, что живет на Хиосе высоком!’
Вот свидетельства Гомера о том, что и в древности бывали на Делосе многолюдные собрания и праздники. Впоследствии островитяне и афиняне посылали туда хоры со священными приношениями. Что же касается состязаний, то большая часть программы их была, как и естественно думать, отменена в зависимости от несчастных событий, пока, наконец, афиняне не возобновили тогда празднество и не ввели в него и конное ристание, которого раньше не было.
В ту же зимнюю кампанию ампракиоты, задержавшие, посредством обещаний Еврилоху, пелопоннесское войско, {III. 1027.} выступили в поход против Аргоса Амфилохского с тремя тысячами гоплитов, вторглись в аргивскую землю и заняли Олпы, сильное береговое укрепление на холме, которое некогда воздвигли акарнаны и которое служило им местом общего суда. От Аргоса Амфилохского, лежащего при море, оно отстоит на двадцать пять стадий. {Около 4 верст.} Что касается акарнанов, то одни из них отправились на помощь к Аргосу, другие расположились лагерем в той местности Амфилохской земли, которая называется Кренами, там они наблюдали за тем, чтобы пелопоннесцы с Еврилохом не проникли незаметно к ампракиотам. Кроме того, они послали к Демосфену, афинскому стратегу, командовавшему в Этолии, {III. 1023.} просить его принять начальство над ними, также они вступили в сношения и с теми двадцатью афинскими кораблями, которые в то время находились в пелопоннесских водах под командою Аристотеля, сына Тимократа, и Гиерофонта, сына Антимнеста. Равным образом находившиеся подле Олп ампракиоты отправили вестника в город {Ампракию.} с просьбою поспешить к ним на помощь со всем войском: они боялись, что войско Еврилоха окажется не в состоянии пробиться через ряды акарнанов и что им или одним придется выдерживать сражение, или отступление их, если они пожелают отступать, будет небезопасно. Пелопоннесцы, бывшие с Еврилохом, узнав о прибытии ампракиотов к Олпам, сняли свой лагерь от Просхия {III. 1025.} и поспешили на помощь им. После переправы через Ахелой они прошли Акарнанию, не защищенную войском, так как оно выступило на помощь к Аргосу, с правой стороны у них был город Страт, где находился их гарнизон, с левой остальная Акарнания. Перейдя поля стратиян, пелопоннесцы направились через Фитию, потом пошли вдоль окраин Медеона, а дальше через Лимнею, {II. 808.} и вступили во владения агреев, {III. 1023.} не принадлежавшие уже к Акарнании и состоявшие в дружбе с пелопоннесцами. Достигнув горы Фиама, которая принадлежит агреям, пелопоннесцы перевалили через нее и спустились в аргивскую землю уже ночью, незаметно прошли между Аргосом и находившимся у Крен акарнанским гарнизоном и соединились с ампракиотами у Олп. После соединения пелопоннесцы и ампракиоты на рассвете утвердились против города, называемого Метрополем, и там расположились лагерем. Вскоре после этого афиняне на двадцати кораблях явились в Ампракийский залив на помощь аргивянам, а также Демосфен с двумястами мессенских гоплитов и шестьюдесятью афинскими стрелками. Корабли стали блокировать с моря Олпы. Между тем акарнаны и немного амфилохов (большую часть их силою удерживали ампракиоты) собрались уже в Аргосе и готовились к битве с неприятелем. Вождем всего союзного {Т. е. акарнанского и амфилохского.} войска выбран был Демосфен, а товарищами его были стратеги союзников. Подойдя близко к Олпе, Демосфен расположился лагерем, от неприятеля отделяла его большая лощина. В течение пяти дней неприятели бездействовали, на шестой обе стороны выстроились к бою. Так как пелопоннесское войско было многочисленнее и занимало большее пространство, то Демосфен испугался, как бы его не окружил неприятель, и потому в ложбине, прикрытой кустарником, поместил засаду из гоплитов и легковооруженных, всего до четырехсот человек. Сделал он это с тою целью, чтобы во время самой схватки воины поднялись из засады и таким образом оказались с тыла у неприятеля в тех местах, где ряды его выступали дальше. Когда с обеих сторон все было готово, неприятели вступили в бой, причем Демосфен занимал правое крыло с мессенянами и небольшим числом афинян. Остальное пространство занимали акарнаны, выстроенные по отдельным племенам, и находившиеся подле них метатели копий из амфилохов. Пелопоннесцы и ампракиоты вступили в бой, будучи выстроены вперемежку, за исключением мантинеян, которые все вместе находились преимущественно на левом крыле, хотя не на краю его. Конец левого фланга занимал Еврилох со своими воинами, выстроившись против мессенян с Демосфеном во главе. Во время самой схватки, когда пелопоннесцы на своем фланге одержали верх над неприятелем и стали окружать правое крыло его, акарнаны вышли из засады, ударили на них с тыла и заставили отступить. Пелопоннесцы не могли выдержать нападения, в страхе обратились в бегство и увлекли за собою большую часть войска. Когда они заметили, что отряд Еврилоха, который был сильнее всех, подвергается гибели, они испугались еще больше. Мессеняне, находившиеся на этом крыле с Демосфеном, были главными виновниками успеха. Между тем ампракиоты и остальные воины правого фланга одолевали неприятеля на своей стороне и преследовали его до Аргоса: и в самом деле из тамошних жителей они наиболее воинственны. Когда во время отступления ампракиоты заметили поражение большей части своего войска и сами подверглись натиску со стороны прочих акарнанов, они с трудом спаслись в Олпы, причем потеряли много своих убитыми: стремились они к Олпам нестройною толпою и без всякого порядка, впрочем, кроме мантинеян. Из всего войска только последние отступили в строжайшем порядке. Сражение кончилось поздно вечером.
На другой день, так как Еврилох и Макарий были убиты, Менедай, {III. 1002.} получивший в свои руки единоличную власть, оказался в большом затруднении: каким образом, оставаясь там, он будет после тяжкого поражения выдерживать осаду, раз он отрезан с суши и афинским флотом с моря, или же как он может спастись, если отступит. Поэтому Менедай вступил в переговоры с Демосфеном и акарнанскими стратегами о перемирии, о дозволении ему отступить, а также о получении убитых. Афиняне убитых вьщали, сами водрузили трофей и собрали своих павших, около трехсот человек. На открытое отступление всего войска Демосфен и акарнанские стратеги, его товарищи, не согласились, они тайно условились, чтобы мантинеяне, Менедай и прочие начальники пелопоннесцев, а равно все наиболее знатные люди из их числа отступили возможно скорее. Демосфен желал таким образом оставить амракиотов и толпу наемников {Принадлежащих к войску Менедая пелопоннесцев, за исключением упомянутых выше мантинеян.} без союзников, главное же он хотел представить в дурном свете пред тамошними эллинами лакедемонян и пелопоннесцев как предателей, преследующих более собственные выгоды. Пелопоннесцы собрали своих убитых, поспешно похоронили их, как пришлось, а те, которым разрешено было уйти, стали готовиться к тайному отступлению. Между тем Демосфену и акарнанам ПО дано было знать, что находившиеся в Ампракии ампракиоты при первой вести из Олп поспешили со всем войском на помощь и, ничего не зная о случившемся, направились через область амфилохов, чтобы соединиться с войском, бывшим в Олпах. Демосфен тотчас выслал часть своих воинов, чтобы заранее устроить на дорогах засады и заблаговременно захватить укрепленные пункты, в то же время он собирался идти на них с остальным войском на подмогу. Тем временем мантинеяне и те, с которыми был заключен договор, вышли из города под предлогом набрать зелени и хворосту, и небольшими группами постепенно стали уходить все дальше, собирая вместе с тем то, ради чего они будто бы вышли. Отойдя далеко от Олпы, они ускорили шаг. Ампракиоты и все прочие, {III. 1092.} которым не удалось выйти вместе с упомянутыми выше, узнав об уходе их, сами беглым маршем двинулись в путь, желая догнать убегавших. Акарнаны сначала подумали, что уходят все, в том числе и те, с которыми не заключено было договора, и пустились в погоню за пелопоннесцами. Какой-то акарнан даже метнул копье в нескольких своих же стратегов, воображая, что те вследствие измены удерживают воинов от преследования и говорят, что с ними заключен договор. Но затем акарнаны пропустили мантинеян и пелопоннесцев, зато били ампракиотов. При этом много спорили, не зная, кто ампракиот, кто пелопоннесец. Акарнаны убили около двухсот человек. Прочие укрылись в пограничную Агрейскую область, {III. 1062.} их принял к себе царь агреев Салинфий, дружественно расположенный к ампракиотам.
Ампракиоты из Ампракии прибыли к Идомене. Идомена — это два высоких холма. Один из них, больший, при наступлении ночи, раньше и незаметно для ампракиотов занял отряд, отдаленный от главного войска и посланный вперед Демосфеном, на другой холм, меньший, успели взойти ампракиоты, которые и провели там ночь. Демосфен с остальным войском двинулся в путь после обеда, лишь только наступил вечер, сам Демосфен с половиною войска направился к проходу между холмами, а другая половина пошла через Амфилохские горы. На раннем рассвете он ударил на ампракиотов, которые были еще в постелях и не предчувствовали случившегося, мало того, нападающих ампракиоты приняли за своих. Дело в том, что Демосфен намеренно выстроил впереди всех мессенян, приказал им говорить по-дорийски и тем внушить передовой страже доверие, к тому же, так как была еще ночь, неприятель не мог рассмотреть нападающих. Нападением акарнаны принудили неприятельское войско к отступлению, причем большинство перебили на месте, а остальные бежали в горы. Так как дороги были 6 уже перерезаны, а кроме того амфилохи знали свою страну и, будучи в легком вооружении, имели преимущество перед тяжеловооруженным войском, ампракиоты же были незнакомы с местностью и не знали, куда бежать, то они попадали в овраги и в заранее устроенные засады, где и были избиваемы. Неприятель бежал по всевозможным направлениям, некоторые воины направились даже к морю, которое было невдалеке. Когда ампракиоты увидели аттические корабли, крейсировавшие вдоль берега как раз в то время, когда происходила битва, они бросились вплавь к кораблям, потому что, будучи объяты в тот момент ужасом, предпочитали пасть под ударами корабельных воинов, если иного исхода не было, нежели от варваров амфилохов, их злейших врагов. Таким образом из множества ампракиотов, попавших в беду, спаслись в город лишь немногие. Акарнаны ограбили убитых, водрузили трофей и отступили к Аргосу. На следующий день к акарнанам явился глашатай от ампракиотов, бежавших из Олпы к агреям, с просьбою о выдаче им убитых, павших после первого сражения, {При Олпе. III.} когда они попытались было выйти из города вместе с мантинеянами и другими участниками договора, не будучи включены в договор сами. При виде вооружения ампракиотов из Ампракии глашатай изумлялся большому количеству его: он не знал о происшедшем несчастии {О неудачной битве при Идомене.} и полагал, что вооружение принадлежит тем, которые бежали к агреям. Кто-то спросил глашатая, чему он удивляется и сколько, по его мнению, погибло из их отряда, со своей стороны спрашивающий воображал, будто глашатай явился от тех, что были в Идоменах. Глашатай отвечал, что их пало до двухсот человек. Спрашивающий возразил: ‘Нет, очевидно, это вооружение не двухсот, его больше, чем с тысячи воинов’. Глашатай снова заметил: ‘Оно не может принадлежать тем воинам, которые сражались вместе с нами’. ‘Наверное так’, возразил собеседник, ‘если только вы сражались вчера при Идомене’. — ‘Но ведь вчера у нас не было дела ни с кем’, отвечал глашатай, ‘дело было позавчера во время отступления’. ‘Значит, с этими сражались мы вчера, когда из Ампракии они вышли на помощь своим’. Услышав это, глашатай понял, что вспомогательный отряд из города истреблен, он тяжко застонал и, будучи удручен чрезмерностью постигшего несчастья, тотчас ушел ни с чем и уже не требовал убитых. Действительно, это было величайшее бедствие, какое постигло за столь короткое время {В течение трех дней.} один эллинский город в продолжении этой войны. Числа убитых я не сообщаю, потому что то количество погибших, о каком говорят, невероятно по сравнению с величиною города. Однако, что касается Ампракии, то я знаю наверное, что акарнаны и амфилохи взяли бы ее теперь с одного набега, если бы послушали афинян и Демосфена и захотели покорить ее. Но они теперь испугались, как бы афиняне, владея Ампракией, не были для них более неприятными соседями. После этого акарнаны выделили третью часть добычи для афинян, а остальную разделили между собою по городам. Выпавшая на долю афинян добыча была отнята на море, {Как и кем — неизвестно.} а то, что и теперь находится в аттических храмах, триста полных доспехов, было выделено для Демосфена, который и привез их с собою морем. Благодаря последнему своему подвигу {Отражению ампракиотско-пелопоннесского нападения на Акарнанию и Амфилохию.} он мог теперь спокойнее возвратиться на родину после неудачи, постигшей его в Этолии. {III. 985.} Афиняне, находившиеся на двадцати кораблях, также возвратились в Навпакт. {1053. 107. 1127.} По удалении афинян и Демосфена акарнаны и амфилохи заключили договор с ампракиотами и пелопоннесцами, бежавшими к Салинфию и агреям, и дозволили им выйти из Эниад, куда те переселились от Салинфия. {III. 1127.} Кроме того, акарнаны и амфилохи заключили с ампракиотами союзный договор на будущее время, на сто лет, на таких условиях: ни ампракиоты с акарнанами не будут воевать против пелопоннесцев, ни акарнаны с ампракиотами против афинян, та и другая сторона обязуется помогать друг другу, ампракиоты должны возвратить все те местности и всех тех заложников амфилохов, какие были в их власти, и не оказывать помощи Анакторию {I. 551.} как находившемуся во вражде с акарнанами. По заключении этого договора обе стороны кончили войну. Затем коринфяне отправили в Ампракию гарнизон из трехсот своих гоплитов под начальством сына Евфикла Ксеноклида. {Ср.: II. 803.} Они с трудом прошли через материк и прибыли на место. Таковы были события в Ампракии.
В ту же зимнюю кампанию находившиеся в Сицилии афиняне {III. 103.} высадились с кораблей в Гимерскую область сообща с сикулами, которые со стороны суши вторглись в окраины Гимерской земли, морем пошли они на Эоловы острова. {III. 881.} По возвращении в Регий афиняне застали там в звании афинского стратега Пифодора, сына Исолоха, который принял командование флотом после Лахета в качестве его преемника. Дело в том, что сицилийские союзники, {III. 863. 904.} отправившие корабль в Афины, уговорили афинян прислать им на помощь большее число кораблей, так как сиракусяне, имевшие перевес на суше, отрезаны были от моря небольшим числом кораблей, и потому готовились собрать флот, чтобы не терпеть более такого положения. Афиняне действительно вооружили сорок кораблей для отправки союзникам. Они полагали, что таким образом скорее будет окончена война в Сицилии, а вместе с тем желали доставить и упражнение своему флоту. Одного из стратегов, Пифодора, они отправили с небольшим числом кораблей, собираясь выслать больше под начальством Софокла, сына Состратида, и Евримедонта, сына Фукла. Пифодор, получивший уже 6 командование над кораблями Лахета, направился в конце зимней кампании против укрепления локров, которое раньше взято было Лахетом, {III. 99.} потерпев поражение в битве с локрами, он отступил. {В Регий.}
В самом начале этой весны поток лавы вытек из Этны, что случалось и прежде. Он опустошил часть области катанян, которые живут под Этной, самой высокой горой в Сицилии. Говорят, извержение это случилось на пятидесятом году после предшествовавшего. С того же времени, как Сицилия заселена эллинами, всех извержений было три. Вот события этой зимней кампании. Так пришел к концу шестой год той войны, историю которой написал Фукидид.

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

В следующую летнюю кампанию, в ту пору, когда хлеб начинает колоситься (425 г.), десять сиракусских кораблей и столько же локрских {Т. е. локров эпизефирских.} вышли в море и по приглашению самих мессенян заняли Мессену, что в Сицилии. Мессена, таким образом, отложилась от афинян. {III. 904.} Сиракусяне поступили так главным образом потому, что, как они видели, этот пункт Сицилии удобен для высадки, а также из страха, как бы афиняне когда-нибудь не воспользовались городом как базисом для нападения на Сиракусы с более значительными силами. Локры же со своей стороны действовали так из вражды к региянам, желая теснить их войною с обеих сторон. {Т. е. с суши и с моря (с противолежащей Мессены).} Локры вместе с тем вторглись в Регийскую область со всем войском, чтобы помешать региянам подать помощь мессенянам, а кроме того, по настоянию находившихся у них регийских изгнанников. Дело в том, что в Регии долгое время царили междоусобные распри, и при тогдашнем положении регияне не в силах были отразить локров, которые наступали тем сильнее. По опустошении полей локры с сухопутным войском отступили, корабли же их остались для наблюдения за Мессеной. Другие снаряжавшиеся корабли должны были идти туда же, {В Мессенскую гавань: IV. 23.} стать на якоре и оттуда вести войну.
В ту же самую пору весны, когда хлеб еще не созрел, пелопоннесцы и их союзники вторглись в Аттику под начальством царя лакедемонян Агида, сына Архидама, и, утвердившись там, стали опустошать поля. Между тем афиняне отправили в Сицилию сорок кораблей, снаряжением которых они были заняты, под командою остальных своих стратегов, Евримедонта и Софокла, третий стратег Пифодор прибыл уже в Сицилию ранее. {III. 1156.} Им приказано было на пути мимо Керкиры позаботиться также о судьбе находившихся в городе керкирян, которые подвергались разбойническим нападениям со стороны скрывавшихся на горе изгнанников. {III. 85.} К Керкире же пошли шестьдесят пелопоннесских кораблей на помощь тем керкирянам, которые находились на горе, корабли эти рассчитывали легко захватить город и потому еще, что там был сильный голод. Что касается Демосфена, который со времени возвращения своего из Акарнании оставался не у дел, {III. 1141.} то афиняне в ответ на его просьбу разрешили, если он желает, воспользоваться упомянутыми сорока кораблями для военных операций в пелопоннесских водах.
Когда афиняне подошли на кораблях к берегам Лаконики и узнали, что пелопоннесские корабли уже у Керкиры, {IV. 23.} Евримедонт и Софокл стали торопиться туда. Демосфен же уговаривал их пристать прежде всего к Пилосу, сделать то, что там вызвано будет обстоятельствами, и затем продолжать путь. Евримедонт и Софокл стали возражать, но случилась буря, которая и прибила флот к Пилосу. Демосфен тотчас стал требовать укрепить этот пункт, говоря, что именно ради этого-то он и принял участие в походе. Он указывал на чрезвычайное обилие находящегося здесь леса и камня, на природную укрепленность местности, а также на необитаемость ее на большом пространстве. В самом деле, Пилос отстоит от Спарты стадий на четыреста {Около 70 верст.} и находится на земле, которая некогда входила в состав Мессении, лакедемоняне называют ее Корифасием. Товарищи Демосфена указывали, что в Пелопоннесе необитаемых мысов много для того, чтобы вводить государство в расходы, если ему это желательно. Напротив, Демосфену пункт этот казался предпочтительнее всякого другого, так как при нем была гавань, {IV. 85.} мессеняне с давнего времени здесь туземцы и говорят на одном языке с лакедемонянами, {Т. е. по-дорийски.} а потому, имея Пилос опорною базою, могли бы причинять им величайший вред и вместе с тем надежно охранять местность для афинян. Однако Демосфену не удалось убедить ни стратегов, ни воинов, впоследствии он сообщил свой план и таксиархам. По причине штиля войско оставалось в бездействии, пока сами воины, ничем не занятые, не пожелали, расположившись кругом, обнести местность укреплениями. Воины, принявшись за дело, работали без железных инструментов для обделки камней, а сносили отборные камни и при кладке старались прилаживать их один к другому. Если где требовалась глина, воины за недостатком коробов носили ее на спине, сгибаясь настолько, чтобы она держалась возможно крепче, и скрещивая руки назади, чтобы глина не сползала. Всячески торопились афиняне покончить с укреплениями наиболее слабых пунктов до прибытия лакедемонян. Дело в том, что большая часть местности укреплена была самой природой и вовсе не нуждалась в укреплении. А лакедемоняне в это время справляли какое-то празднество, да и полученное известие мало их встревожило: они полагали, что с выступлением их в поход афиняне или не станут дожидаться неприятеля, или им легко будет взять укрепление силою. Лакедемонян несколько задержало и то обстоятельство, что их войско находилось в области Афин, {IV. 21.} Афиняне в течение шести дней укрепили местность со стороны суши, а также, где это представлялось наиболее нужным, и в других частях, для защиты местности они оставили Демосфена с пятью кораблями, а сами с большинством кораблей поспешно направились к Керкире и Сицилии. {IV. 22.}
Находившиеся в Аттике пелопоннесцы, когда получена была весть о 6 занятии Пилоса, поспешно выступили в обратный путь. Лакедемоняне и царь их Агид понимали, что пилосское дело близко их касается, к тому же они вторглись в Аттику рано, когда хлеб был еще зелен, и потому для большей части их войска не хватало съестных припасов, наконец, войско терпело и от наступивших холодов, которые были сильнее обыкновенных в эту пору года. Таким образом, по многим причинам войско лакедемонян отступило раньше, и вторжение это было самым кратковременным: в Аттике пелопоннесцы оставались пятнадцать дней.
В то же время афинский стратег Симонид, собрав немногих афинян из гарнизонов и множество фракийских союзников, занял при помощи измены враждебную афинянам колонию мендян {I. 981.} на Фракийском побережье Эион. Однако на помощь городу тотчас явились халкидяне и боттиеи, {I. 575.} Симонид был выбит и потерял много воинов.
После отступления пелопоннесцев из Аттики спартиаты и ближайшие из периеков {Ср.: I. 1012.} немедленно отправились на помощь к Пилосу. Выступление остальных лакедемонян {Т. е. остальных периеков.} было замедлено тем, что они только что возвратились из другого похода. Впрочем, лакедемоняне объявили по всему Пелопоннесу приказ идти возможно скорее к Пилосу и послали за своими шестьюдесятью кораблями, стоявшими у Керкиры. {IV. 23.} Корабли эти были перетащены через левкадский перешеек {Ср.: III. 811.} и, не будучи замечены аттическими судами, что были у Закинфа, {IV. 52.} явились к Пилосу. К тому времени прибыло уже и сухопутное войско. Когда пелопоннесцы были еще на пути к Пилосу, Демосфен поспешил послать тайно два корабля к Евримедонту и к афинянам, находившимся у Закинфа, с известием о случившемся и с требованием явиться к нему, так как Пилосу угрожает опасность. Согласно этому требованию Демосфена, флот поспешно отплыл. Между тем лакедемоняне готовились напасть на укрепление с суши и с моря в надежде легко овладеть сооружением, {Воздвигнутым афинянами.} так как возведено оно было наскоро и имело небольшой гарнизон. В ожидании аттических кораблей, шедших на подкрепление от Закинфа, лакедемоняне намеревались в случае, если им раньше не удастся взять Пилос, запереть входы в гавань, чтобы афиняне не могли войти в нее для стоянки. Дело в том, что перед гаванью, вблизи нее, тянется остров по имени Сфактерия, который защищает гавань и суживает входы в нее, с одной стороны, со стороны {Северной.} афинского укрепления и Пилоса, он оставляет проход для двух кораблей, с другой, {Южной.} со стороны материка, — для восьми-девяти. Весь остров изобиловал лесом, вследствие необитаемости был непроходим и в длину имел около пятнадцати стадий. {Около 2 1/2 верст.} Лакедемоняне рассчитывали запереть входы в гавань с помощью плотно сдвинутых кораблей, обращенных носами вперед. На остров они, опасаясь, как бы неприятель не открыл оттуда против них военных действий, переправили гоплитов, а остальное войско выстроили вдоль берега. Так, думали они, и остров будет представлять опасность для афинян, да и берег материка, потому что на нем не было мест для высадки. Действительно, та часть Пилоса, которая находится по ту сторону за входом в гавань и обращена к открытому морю, {Западная часть Пилосского мыса.} не имеет гаваней, а потому неприятель не может найти там такого места, откуда он подал бы помощь своим, напротив, сами они, думали лакедемоняне, будут, очевидно, в состоянии, не давая битвы на море и не подвергаясь опасности, взять Пилос посредством осады, так как в нем нет съестных припасов и занят он незначительными силами. Так решили лакедемоняне и переправили на остров гоплитов, выбранных из всех лохов по жребию. Прежде переправлялись туда посменно и другие воины, последних же, переправившихся на остров и оставленных там, было четыреста двадцать человек, да еще илоты при них. Начальником их был Эпитад, сын Молобра. Замечая, что лакедемоняне намереваются повести наступление с моря и с суши, Демосфен со своей стороны стал также готовиться: последние из оставшихся еще у него триер {Трех, ср.: IV. 53.8.} он притянул к укреплению и прикрыл их палисадом, гребцов их вооружил простыми щитами, сплетенными большею частью из ивы. Объясняется это тем, что в необитаемой местности нельзя было добыть тяжелого вооружения, да и то, которое получили гребцы, афиняне взяли с пиратского тридцативесельного мессенского корабля и маленького судна, которое они нашли, прибыв в Пилос. На корабле находилось также около сорока мессенских гоплитов, которых Демосфен присоединил к остальным воинам. Большинство своих воинов, как недостаточно, так и вполне вооруженных, он выстроил со стороны материка на наиболее укрепленных и надежных пунктах и отдал приказание отражать сухопутное войско, если оно перейдет в наступление. Сам Демосфен выбрал из всех воинов шестьдесят гоплитов и немного стрелков и выступил из-за стены к морскому берегу, где скорее всего можно было ожидать попытки со стороны неприятеля сделать высадку. Местность здесь суровая и скалами обрывается к морю, зато укреплена она была слабее, чем где-либо в других пунктах, и Демосфен полагал, что это обстоятельство соблазнит лакедемонян постараться высадиться именно здесь. Дело в том, что у самих афинян была надежда никогда не потерпеть поражения на море, и потому они не возводили сильного укрепления, но они понимали, что лакедемоняне, если упорно будут вести высадку, возьмут этот пункт. Итак, Демосфен подошел с этой стороны к самому берегу, выстроил гоплитов в боевой порядок с целью воспрепятствовать, если будет возможно, высадке неприятеля и обратился к воинам со следующим увещанием.
‘Воины, вместе со мною отважившиеся на предстоящую опасность! Никто из вас в столь затруднительном положении не должен стремиться к тому, чтобы выказать свою сообразительность при оценке всех окружающих нас опасностей. Напротив, пусть всякий стремится к тому, чтобы прямо идти на врага, без колебаний, в полной надежде, что и из этой опасности он выйдет невредим. Во всех случаях, как и в настоящем, когда дело доходит до того, что представляется неизбежным, бывает потребно возможно быстрое решение и риск. Впрочем, я вижу, что обстоятельства большею частью складываются благоприятно для нас, если только мы пожелаем удержать нашу позицию и, не устрашившись многочисленности неприятеля, не пренебрежем выгодами нашего теперешнего положения. В самом деле, недоступность пункта я считаю выгодною для нас: она поможет нам, если мы будем держаться твердо, в случае же отступления, если неприятель не встретит никакого противодействия, пункт наш из труднодоступного сделается легкоодолимым, и враг будет тем страшнее для нас, чем отступление станет для него труднее, хотя бы тогда мы и стали его теснить. Ведь пока неприятель на кораблях, отражать его легко, но, высадившись на сушу, он становится уже в равное с нами положение. Что касается многочисленности врага, то не следует чересчур бояться ее, потому что, невзирая на свою многочисленность, лакедемоняне будут сражаться только небольшими отрядами вследствие трудного доступа к берегу. Более многочисленное войско, находящееся в одинаковых с нами условиях, стоит против нас не на суше, а на кораблях, а для последних все должно зависеть от многих благоприятных обстоятельств на море. Таким образом, я полагаю, наша малочисленность уравновешивается трудностью положения лакедемонян. Притом же вы, как афиняне, знаете сами по опыту, что ни при каких усилиях высадиться с кораблей нельзя, если только противник не подается назад, не отступает в страхе перед шумом волн и грозным наступлением кораблей. А потому я уверен, что вы будете держаться стойко и, отражая неприятеля с береговой линии, спасете себя и удержите за собой эту местность’.
После этого увещания Демосфена афиняне ободрились еще больше, спустились к берегу и выстроились у самого моря. Лакедемоняне с сухопутным войском снялись с лагеря и одновременно начали приступ против укреплений с суши и с моря на сорока трех кораблях. Навархом их был спартиат Фрасимедид, сын Кратесикла. Он напал на укрепление в том месте, где и ожидал Демосфен. Афиняне защищались также с обеих сторон, с суши и с моря. Лакедемоняне разделили свой флот на небольшие эскадры, потому что нельзя было пристать с большим числом кораблей, и эти эскадры отдыхали по очереди и делали наступления с полною энергиею и при взаимных поощрениях в надежде отбросить неприятеля и овладеть укреплением. Больше всех отличился Брасид. Командуя триерою и замечая, что прочие триерархи и кормчие вследствие малодоступности берега колеблются и опасаются разбить свои корабли даже в таких местах, где, казалось, можно было пристать к берегу, Брасид кричал, что нечего жалеть бревен и оставлять в покое неприятеля, который возвел укрепление на их земле. Он приказывал добиваться во что бы то ни стало высадки, хотя бы при этом разбились их корабли, а от союзников требовал в вознаграждение за важные, оказанные им услуги не колебаться жертвовать своими кораблями для лакедемонян в столь трудную минуту, подойти к берегу, каким бы то ни было способом высадиться и овладеть войском и местностью. Так возбуждал Брасид прочих кормчих, своего же кормчего он заставил причалить к берегу и уже было направился к трапу. Но в то время, как Брасид пытался высадиться, он был оттиснут афинянами и, получив много ран, лишился чувств. В тот момент, как Брасид упал на корабль в той части его, где нет весел, щит его свалился с руки в море. Выкинутый на берег щит был поднят афинянами и послужил впоследствии трофеем, который они водрузили в память этой атаки. Прочие лакедемоняне, хотя и выказывали большую энергию, высадиться не могли, потому что местность была неприступна, да и афиняне держались стойко, ничуть не подаваясь назад. Так переменилась судьба: афиняне отбили натиск лакедемонян на суше, и притом в самой Лаконике, тогда как лакедемоняне действовали против афинян на море, пытаясь высадиться с кораблей на своей собственной земле, которая теперь стала для них неприятельскою. Действительно, в то время слава лакедемонян в значительной степени опиралась на то, что они как главным образом материковые жители сильнее всех в сухопутной войне, афиняне, что они как народ морской имеют превосходство больше всего на море. Этот день и часть следующего лакедемоняне делали атаки, но потом прекратили их. На третий день они отправили к Асине вдоль берега несколько кораблей за лесом для боевых машин. Лакедемоняне надеялись, что хотя стена со стороны гавани и высока, но в этом месте всего удобнее можно сделать высадку и потом взять укрепление с помощью машин. Тем временем явились афинские корабли от Закинфа {IV. 83.}, в числе пятидесяти (к афинским кораблям присоединилось на помощь несколько сторожевых кораблей из Навпакта {III. 1024. 1142.} и четыре хиосских). Увидев, что материк и остров переполнены гоплитами, а в гавани стоят неприятельские корабли и не выходят оттуда, афиняне были в затруднении, где им пристать. Тогда они отплыли к острову Проте, лежащему недалеко {К северо-западу.}, и необитаемому, и там провели ночь. На следующий день афиняне приготовились к морскому сражению и вышли в море в расчете, не отважатся ли лакедемоняне выйти против них на открытое место, в противном случае они решили сами проникнуть в гавань. Но лакедемоняне не выходили и не заперли входов в гавань, хотя и думали это сделать, а спокойно вооружали свои корабли на берегу и готовились к морской битве в просторной гавани на случай, если бы кто из афинян вошел в нее. Поняв это, афиняне устремились на врага обоими проходами и большую часть лакедемонских кораблей, уже находившихся в открытом море и обращенных носами вперед, своим нападением обратили в бегство, преследуя неприятеля на близком расстоянии, они повредили многие его корабли, пять захватили, в том числе один с людьми, на остальные корабли, укрывшиеся на суше, они стали делать атаки. Несколько кораблей было пробито еще в то время, когда они вооружались и не отчалили от берега, несколько пустых кораблей, воины которых бежали, афиняне потащили с собою на буксире. При виде этого сильная скорбь овладела лакедемонянами, потому что таким образом оказывались отрезанными их воины на острове, они кинулись на помощь, вошли в море в полном вооружении и, ухватившись руками за корабли, тащили их назад. При этом каждому казалось, что дело не спорится там, где он лично не принимал какого-либо участия. Наступила страшная сумятица, причем по отношению к кораблям переменился способ действия с той или другой стороны: лакедемоняне с энергией и крайним напряжением вели, так сказать, не что иное, как морскую битву с суши, а афиняне, будучи в положении победителей и желая возможно полнее воспользоваться представляющимся счастливым случаем, бились с кораблей, как сухопутные воины. Много потрудившись, израненные, неприятели разошлись, причем лакедемоняне спасли свои корабли, кроме захваченных вначале. Когда оба войска расположились лагерями, афиняне водрузили трофей, выдали убитых и собрали обломки кораблей, затем немедленно обошли на кораблях остров и наблюдали за ним, так как находившиеся на нем воины были отрезаны. С другой стороны, пелопоннесцы на материке, равно как и явившиеся уже от всех союзных государств отряды, {IV. 82.} оставались на месте у Пилоса.
Когда в Спарту пришла весть о том, что случилось у Пилоса, спартанцы, ввиду постигшего их тяжкого бедствия, постановили, чтобы в лагерь отправились высшие должностные лица и, по рассмотрении дела на месте, приняли там же решение, какое найдут нужным. Когда эти должностные лица увидели, что невозможно оказать помощь спартанцам, они не хотели подвергать их опасности — или умереть голодною смертью, или сделаться добычею численно превосходившего их врага, поэтому они решили вступить относительно Пилоса в договор с афинскими стратегами, если последние согласятся, отправить посольство в Афины с предложением вступить в соглашение и попытаться возможно скорее освободить своих граждан. Афинские стратеги приняли это предложение, и мирный договор был заключен на следующих условиях: лакедемоняне обязуются выдать афинянам те корабли, на которых они сражались при Пилосе, и все военные суда, какие были у них в Лаконике, доставить в Пилос для выдачи, не нападать на укрепление ни с суши, ни с моря. Со своей стороны афиняне обязуются дозволить находящимся на материке лакедемонянам посылать лакедемонянам, находящимся на острове, в определенном количестве печеный хлеб, по два аттических хойника {Около 3/5 гарнца.} муки на каждого, по две котилы {Бутылка с небольшим.} вина и порцию мяса, а на каждого из слуг {Илотов: IV. 89.} — половину этого количества. Посылать провизию лакедемоняне должны под наблюдением афинян, причем ни одно судно не может проходить тайно, афиняне так же, как и прежде, будут охранять остров, только не будут высаживаться на нем и нападать на пелопоннесское войско ни с суши, ни с моря. Если та или другая сторона в каком-либо пункте и как бы то ни было нарушит эти условия, мирный договор прекращается, заключен он до той поры, пока не возвратится из Афин посольство лакедемонян. Отправить посольство и доставить его обратно обязуются афиняне на своей триере. По возвращении послов договор прекращается, и афиняне возвращают корабли в таком же состоянии, в каком они их получили. На таких условиях был заключен договор, корабли были выданы афинянам в числе почти шестидесяти, и посольство отправлено. По прибытии в Афины послы произнесли следующую речь.
‘Афиняне, нас прислали лакедемоняне похлопотать по делу о находящихся на острове воинах, чтобы склонить вас к такому решению, какое и для вас было бы выгодно и вместе с тем для нас должно было бы быть всего более почетно, насколько это возможно при настоящих обстоятельствах ввиду постигшей нас беды. Мы намерены произнести довольно длинную речь, и это является нарушением нашего обычая, так как он повелевает довольствоваться немногими словами в тех случаях, когда достаточно краткой речи, но наш же обычай обязывает говорить дольше, когда следует выяснить какие-либо обстоятельства, ведущие к определенной цели, и когда речами можно достигнуть того, что требуется по соображениям данного момента. Не отнеситесь же неприязненно к нашей речи, не поймите ее так, как будто мы хотим просвещать вас в вашем неведении, но считайте ее напоминанием о том правильном решении, {Которое вы должны предпринять.} которое известно вам самим’.
‘Вы имеете возможность прекрасно воспользоваться нынешним счастливым случаем, сохраняя за собою то, чем вы владеете, и сверх того приобретая себе почет и славу. Вы не должны испытывать то душевное состояние, которое свойственно людям, сверх обыкновения достигающим какого-либо счастья: эти люди, преисполненные надеждою, всегда жаждут большего, так как и то счастье, которое досталось им на этот раз, выпало для них неожиданно. Напротив, людям, испытавшим многочисленнейшие перемены и в хорошую, и в дурную сторону, следует относиться к своей удаче крайне недоверчиво. К такому сознанию опыт должен привести и наше государство, и, разумеется, в особенности вас. Примите же свое решение, обратив внимание на теперешние беды наши. Мы, пользующиеся среди эллинов величайшим престижем, обращаемся к вам, хотя раньше, скорее, считали себя властными давать другим то, просить о чем явились теперь к вам. Однако мы подверглись такому несчастью не по недостатку могущества и не потому, что возгордились его усилением, но потому, что ошиблись в обыкновенных расчетах, а впасть в подобные ошибки могут все одинаково. Вот почему теперешняя мощь вашего государства, все сделанные вами приобретения не должны внушать вам уверенности, будто судьба всегда будет на вашей стороне. Благоразумные люди — те, которые без колебаний признают благо за нечто непрочное (и к неудачам такие люди могут отнестись более хладнокровно). Что касается войны, то они должны понимать, что ее нельзя заключить в те пределы, какие кому желательны, но они должны знать, что воюющими распоряжаются случайности судьбы. Такие люди терпят поражения реже всего, так как они, не полагаясь на военные удачи, не возносятся гордынею и при счастливых обстоятельствах скорее всего заключают мир. Поступить теперь так по отношению к нам прекрасно для вас, афиняне, чтобы впоследствии, если вы, не вняв нам, потерпите неудачу, — а это часто случается, — другие не подумали, что и нынешними удачами вы обязаны только счастливому случаю. Между тем вы можете, не подвергаясь опасности, передать и на будущие времена славу о вашей силе и проницательности’.
‘Лакедемоняне приглашают вас заключить мирный договор и положить конец войне. Они предлагают вам мир, союз, большую тесную дружбу вообще во взаимоотношениях. Взамен этого они требуют освобождения граждан, находящихся на острове, полагая, что для обеих сторон более выгодно не подвергать себя риску до конца, в ожидании, что граждане эти могут при каком-нибудь благоприятном случае прорваться силою и спастись бегством или же, наоборот, будучи истомлены осадою, попасть в ваши руки. По нашему мнению, ожесточенная вражда всего лучше может быть прочно прекращена не тем, что один, отмщая другому, будет продолжать борьбу и, достигши в значительной степени перевеса в ней, обяжет противника вынужденными клятвами заключить несправедливый договор, но тем, что, имея возможность достигнуть того же самого мягкостью, он победит противника великодушием и примирится с ним сверх его ожидания на умеренных условиях. В самом деле, если противник сознает себя обязанным не мстить, как чувствует это человек, подвергшийся насилию, но за великодушие заплатить великодушием, то из чувства чести он с большею готовностью будет соблюдать условия договора. И люди охотнее поступают так по отношению к врагам, с которыми находились в сильнейшей вражде, нежели к тем, которые были с ними лишь в легком разладе. Да и по самой природе люди с удовольствием оказываются уступчивыми к своим противникам, если последние по доброй воле пошли на уступку, с высокомерными же они борются до последней степени. Если когда-либо для обеих сторон выгодно примириться, то именно теперь, пока за это время не случилось с нами чего-либо непоправимого, когда, по необходимости, стали бы питать к вам вечную вражду и все пелопоннесцы вообще, и мы в частности, вы же потеряли бы то, чем воспользоваться мы предлагаем вам теперь. Мы должны помириться теперь, пока исход войны еще не известен, когда вы приобретаете себе славу и дружбу с нами, а наше несчастие предотвращается умеренными жертвами раньше, чем случится что-либо позорное. Мы и сами должны предпочесть мир войне и дать отдохнуть от бедствий ее остальным эллинам, которые будут считать вас в этом случае преимущественными виновниками замирения. Ведь в их глазах война ведется без ясного отчета о том, кто из нас начал ее первый. А когда будет положен конец борьбе, что теперь, скорее, находится в вашей власти, они еще возблагодарят вас за это. Если вы примете такое решение, то получите возможность приобрести надежную дружбу лакедемонян не столько силою, сколько снисходительностью, так как они сами предлагают ее вам. Подумайте, сколько выгод следует ожидать от этого: вы знаете, что, если мы будем жить между собою согласно, прочие эллины, как сторона более слабая, будут оказывать вам и нам величайшее почтение’.
Вот что сказали лакедемоняне. Они полагали, что афиняне, в предыдущее время стремившиеся к миру, {Ср.: II. 592.} но встречавшие препятствия к тому в противодействии лакедемонян, теперь охотно примут предлагаемый договор и вернут спартанцев. {Находившихся на Сфактерии.} Однако афиняне, имея в своих руках воинов на острове, думали, что заключение мира для них уже обеспечено, когда бы они ни захотели этого, и потому стремились к большему. Возбуждал их в особенности сын Клеенета Клеон, влиятельнейший в то время в глазах народной массы демагог. {Ср.: III. 366.} Он убедил афинян дать такой ответ, что прежде всего находящиеся на острове воины должны сдаться и выдать свое вооружение, а затем должны быть доставлены в Афины, что по прибытии их туда лакедемоняне обязаны возвратить Нисею, Пеги, Трозен и Ахайю, {I. 1151.} приобретенные ими не войною, но в силу прежнего соглашения, когда афиняне под влиянием неудач, очень нуждаясь в мире, согласились заключить его на этих условиях, что после этого афиняне вернут спартанцев {С острова.} и заключат мир с лакедемонянами на такое время, какое угодно будет обеим сторонам. На этот ответ послы ничего не возразили, но предложили афинянам выбрать уполномоченных для того, чтобы каждая сторона могла спокойно высказаться и выслушать другую по каждому пункту и прийти к обоюдному соглашению, насколько удастся убедить друг друга. Тогда Клеон стал сильно упирать на то, будто он и раньше знал, что послы вовсе не питают справедливых намерений, а теперь это совершенно ясно, так как они отказываются выступить с какими-либо предложениями перед народной массой, {Т. е. в народном собрании.} но желают вступить в совещание с немногими гражданами. Поэтому Клеон предлагал послам говорить перед всеми гражданами, если намерения их честны. Со своей стороны лакедемоняне видели, что им невозможно выступать со своими предложениями в народном собрании, если бы они под влиянием происшедшего несчастия и решили уступить в чем-либо: они опасались подвергнуться нареканиям со стороны союзников в том случае, если они объявят свои предложения и не достигнут успеха. Они понимали также, что афиняне не пойдут на их предложения на умеренных условиях, а потому, не добившись результата, удалились из Афин. С прибытием послов в лагерь пилосский мирный договор тотчас прекратился, и лакедемоняне, согласно уговору, потребовали свои корабли обратно. Но афиняне заявляли претензии на то, что, вопреки договору, был сделан набег на укрепление, жаловались и на некоторые другие обстоятельства, по-видимому не стоящие внимания, и не выдавали кораблей. При этом они опирались на то, что как раз по условию договор становится недействительным, если он нарушен в чем бы то ни было. {IV. 162.} Лакедемоняне возражали, укоряли афинян за несправедливое удержание кораблей и, удалившись, приступили к военным действиям. Подле Пилоса обе стороны дрались с ожесточением. Днем афиняне непрерывно крейсировали вокруг острова на двух идущих друг другу навстречу кораблях (ночью все корабли их располагались вокруг острова, за исключением стороны, обращенной к морю, в то время, когда дул ветер, для наблюдения за островом прибыло из Афин еще двадцать кораблей, так что всех было семьдесят). Пелопоннесцы расположились лагерем на материке и делали атаки на укрепление, выжидая, не представится ли благоприятный случай спасти своих.
Тем временем сиракусяне в Сицилии и их союзники присоединили другой флот, заготовлявшийся ими прежде, к тем кораблям, которые находились на страже у Мессены, и отсюда открыли военные действия. Побуждали их к тому больше всего локры из вражды к региянам. Впрочем, сиракусяне сами вторглись со всем войском в землю региян. Они желали попытать счастья в морской битве, видя, что у афинян кораблей в этих местах мало, и получая известия, что большая часть тех кораблей, которые должны были прибыть в Сицилию, заняты осадою острова. {Сфактерии.} В случае победы в морской битве сиракусяне надеялись, что нападением с суши и с моря они легко возьмут Регий и тем самым укрепят свое положение: вследствие близости расстояния между мысом Италии Регием и Мессеною в Сицилии они рассчитывали, что не допустят афинян стать здесь на якоре и удержать в своей власти пролив. Пролив этот представляет часть моря между Регием и Мессеною, там, где расстояние между Сицилией и материком самое короткое, это и есть так называемая Харибда, где, по преданию, проплыл Одиссей. Вследствие узости этого места сливающийся здесь поток из больших морей, Тирренского и Сицилийского, к тому же бурный, естественно, признан был опасным. В этом-то промежуточном пространстве сиракусяне и союзники на своих тридцати с лишним кораблях в позднюю пору дня вынуждены были вступить в морскую битву по поводу переплывавшего пролив судна. Они выступали против шестнадцати афинских и восьми регийских кораблей. Разбитые быстро афинянами сиракусяне отступили, кто как мог, к своим стоянкам, потеряв один корабль. Ночь положила конец сражению. После этого локры удалились из области региян, корабли же сиракусян и их союзников собрались у Пелориды, в области Мессены, и там бросили якорь, к ним прибыло и сухопутное войско. Приблизившись к стоянке и увидев, что корабли остаются без команды, афиняне и регияне ударили по ним, но сами потеряли один корабль, притянутый неприятелем {С берега.} с помощью железного крюка, люди спаслись вплавь. Вслед за тем сиракусяне взошли на корабли и, таща их на канатах, вдоль берега направились к Мессене, афиняне снова напали на них, но сиракусские корабли выстроились дугою, ударили первые и погубили другой корабль. И во время плавания вдоль берега, и в морской схватке, происшедшей при таких обстоятельствах, сиракусяне имели перевес над неприятелем и вдоль берега переправились в гавань Мессены. Между тем афиняне, получив известие о сдаче Камарины {III. 862.} сиракусянам Архиеем и его единомышленниками, направились туда, в то же время мессеняне со всем войском пошли походом с суши и с моря на пограничный с ними халкидский Накс. В первый день они вынудили наксиян запереться в городских стенах и опустошали их поля, а на следующий день корабли их прибыли в обход к реке Акесине и стали опустошать поля, между тем как сухопутное войско пыталось взять город штурмом. В то же время сикулы, живущие на горных высотах, {Этны.} в большом числе спустились к Наксу, чтобы помочь отразить мессенян. При виде этого жители Накса воспряли духом и ободряли друг друга, воображая, что на помощь к ним идут леонтинцы и прочие союзные эллины. Они внезапно устремились из города, ударили на мессенян и, обратив их в бегство, истребили больше тысячи человек, остальные с трудом отступили домой, потому что варвары {Сикулы.} нападали на дорогах и перебили огромное большинство их. Затем корабли, приставшие к Мессене, разделились и разошлись по своим местам. {В Сиракузы и города союзников.} Немедленно после этого леонтинцы и союзники вместе с афинянами стали собираться идти войною на ослабленную Мессену и стали штурмовать ее, афиняне делали попытки к этому со своим флотом со стороны гавани, а сухопутное войско нападало на самый город. Мессеняне и часть локров, после поражения оставшихся в городе в качестве гарнизона с Демотелом во главе, сделали вылазку, неожиданно напали на неприятеля, большую часть войска леонтинцев обратили в бегство и многих убили. Увидев это, афиняне сошли с кораблей, пошли на помощь союзникам и снова загнали мессенян в город, застигнув их в беспорядке. Водрузив трофей, афиняне возвратились в Регий. После этого сицилийские эллины без афинян совершали военные походы по суше одни против других.
Между тем на Пилосе афиняне все еще продолжали осаждать находившихся на острове лакедемонян, а стоявшее на материке пелопоннесское войско оставалось на месте. {IV. 232.} Охрана острова при недостатке съестных припасов и воды была затруднительна для афинян: источник там был всего один на самом акрополе Пилоса, да и тот был невелик. Большинство воинов разрывало гравий на морском берегу и употребляло воду, какая могла оказаться в таких местах. Кроме того, афинской стоянке на маленьком пространстве было тесно, и за отсутствием рейда корабли их поочередно то забирали пищу на суше, то стояли на якоре в открытом море. Дело, затянувшееся дольше, чем предполагали афиняне, повергало их в крайнее уныние: они рассчитывали, что в короткий срок возьмут осадою лакедемонян, заключенных на пустынном острове и употреблявших для питья соленую воду. Причиною же затяжки было то, что лакедемоняне вызвали желающих подвозить на остров муку, вино, сыр и всякую другую провизию, какая могла быть полезной для перенесения осады, причем за доставку назначили высокую денежную плату, а каждому илоту, доставившему провизию, обещали свободу. И действительно, некоторым, преимущественно илотам, удавалось подвозить провизию с опасностью для себя. Они снимались с того пункта Пелопоннеса, где находились в данный момент, и еще ночью подплывали к той стороне острова, которая обращена была к открытому морю. Особенно они выжидали того момента, чтобы их прибил к острову ветер, потому что, когда ветер дул с моря, они легче избегали бдительности афинских триер, которым в это время трудно было обходить кругом остров. Между тем илоты ничего не щадили, лишь бы подплыть к острову: они разбивали о берег свои лодки, за которые, по оценке их, получали деньгами. Гоплиты стояли на страже в тех частях острова, где к нему можно было причалить, и всех, рискнувших подплывать в тихую погоду, перехватывали. Со стороны гавани {Между островом и материком.} водолазы ныряли и плыли под водою, таща за собою на веревке мешки с маком, смешанным с медом, и с толчеными семенами льна. Сначала доставка провизии не была замечаема, но потом афиняне стали за нею следить. Обе стороны придумывали все новые и новые средства, одна — к тому, чтобы доставить своим съестные припасы, другая — чтобы предупредить это.
Когда в Афинах узнали, что войско {Афинское.} терпит лишения и что съестные припасы подвозятся заключенным на острове, афиняне были в затруднении, что делать, и боялись, как бы их сторожевая эскадра не была застигнута зимою. Они понимали, что подвоз провианта кругом Пелопоннеса будет для них невозможен, в особенности в пустынной местности, тем более, что даже летом они не могли посылать туда провиант в достаточном количестве. Афиняне видели также, что не будут иметь там корабельной стоянки, так как побережье лишено гаваней, что, с другой стороны, с ослаблением охраны, или лакедемоняне на острове спасут себе жизнь, или, выждав бурную погоду, уплывут на тех лодках, на которых подвозили им съестные припасы. Больше же всего афиняне боялись, что лакедемоняне будут иметь теперь сильное основание для того, чтобы не присылать к ним более глашатая. {Для заключения мира.} Поэтому они раскаивались, что не приняли предложений о мире. Клеон, узнав о существовании против него подозрения в том, что он помешал заключению соглашения, {IV. 213.} стал уверять, что вестники говорят неправду. Прибывшие из Пилоса афиняне советовали, если им не доверяют, послать на место несколько разведчиков. Афиняне выбрали разведчиком самого Клеона вместе с Феогеном. Клеон, сознавая, что он вынужден будет или повторить то же самое, что говорили обличаемые им вестники, или оказаться лжецом, если сообщит противное, видя также, что афиняне больше склоняются к военному походу, стал увещевать их, что нечего посылать разведчиков и проволочкой пропускать благоприятный момент, а следует отправить против лакедемонян флот, если поступающие к ним известия афиняне находят справедливыми. При этом Клеон указывал на сына Никерата Никия, тогдашнего стратега. Будучи его врагом и желая укорить его, Клеон сказал, что если бы стратеги были ‘мужами’, то при хорошем снаряжении они могли бы, отправившись на кораблях, овладеть находящимися на острове лакедемонянами, что он сделал бы это сам, если бы был начальником. Так как афиняне до известной степени роптали на Клеона и спрашивали, почему он не идет теперь с кораблями сам, если предприятие кажется ему слишком легким, то Никий, поняв обращенный к нему со стороны Клеона упрек, предложил Клеону взять с собою войско, какое он хочет, и привести в исполнение задачу, лежащую на Никии и его товарищах. {Т. е. стратегах.} Сначала Клеон изъявил было готовность, полагая, что Никий уступает ему стратегию только на словах, но, сообразив, что тот в самом деле желает предоставить ему командование флотом, стал уклоняться, говоря, что должность стратега занимает не он, а Никий. Клеон начинал бояться, хотя все еще не думал, что Никий решился уступить ему свою место. Но последний повторил предложение и, призвав в свидетели афинян, отказался от командования под Пилосом. Чем больше Клеон уклонялся от похода, отказываясь от своих слов, тем настойчивее афиняне, как это обыкновенно бывает с чернью, требовали, чтобы Никий передал командование войском и с криком приказывали Клеону выступать с кораблями. Таким образом, Клеон не имел уже никакой возможности долее отказываться от своих слов, согласился идти с флотом и, выступив вперед, заявил, что он не боится лакедемонян, что из городского войска не возьмет с собою никого, что пойдет только с находящимися в городе воинами с Лемноса и Имброса {III. 51.} да с пелтастами, прибывшими за помощью из Эна, и четырьмястами стрелков из других местностей. С этими силами, в соединении с воинами под Пилосом, говорил Клеон, он в течение двадцати дней или доставит лакедемонян пленными, или перебьет их на месте. Эти легкомысленные слова Клеона вызвали даже отчасти смех среди афинян, людям же благоразумным они вселяли радость при мысли, что одно из двух благ будет достигнуто: либо они избавятся от Клеона, на что больше рассчитывали, либо, если ожидания их не оправдаются, Клеон покорит им лакедемонян. {Т. е. лакедемонский гарнизон на Сфактерии.}
Устроив все в народном собрании, после того как афиняне постановили идти Клеону в поход, последний выбрал в товарищи одного из стратегов под Пилосом, Демосфена, и спешно стал готовиться к отплытию. Он взял себе Демосфена потому, что слышал о намерении его высадиться на остров. Дело в том, что воины Демосфена подвергались лишениям вследствие неудобств местности, оказавшись в положении не столько осаждающих, сколько осаждаемых, и готовы были на все опасности. Демосфену же пожар, случившийся на острове, придал мужества. До пожара остров в большей своей части был покрыт лесом и как никогда не обитаемый был непроходим. {IV. 86.} Поэтому Демосфен боялся нападать и полагал, что указанные свойства острова выгодны, скорее, для неприятеля: если бы многочисленное войско высадилось на остров, то лакедемоняне, думал Демосфен, могли бы причинять ему вред, нападая на него из закрытого пункта. Промахи и приготовления лакедемонян к защите благодаря лесу не могли быть хорошо видны афинянам, тогда как первые могли ясно различать все ошибки афинского войска и нападать на афинян неожиданно, где бы лакедемонянам это ни вздумалось: во власти неприятеля было бы перейти в наступление. С другой стороны, если бы Демосфен стал силою пробиваться через чащу леса, чтобы схватиться с неприятелем врукопашную, то, рассуждал он, меньшее число воинов, хорошо знающих местность, возьмет верх над большим числом их, с местностью незнакомых, войско его, хотя и многочисленное, может быть незаметно истреблено вконец, так как нельзя будет видеть, где бы следовало оказывать помощь друг другу. На все эти мысли был наведен Демосфен главным образом вследствие той неудачи, какую потерпел он в Этолии отчасти также из-за леса. {III. 97. 98.} Воины Демосфена {Отряды с афинских кораблей.} были вынуждены вследствие узкого места {Которое занимал афинский флот.} приставать для обеда к окраинам острова под прикрытием стражи. Кто-то из афинян нечаянно зажег лес на небольшом пространстве, когда поднялся ветер, незаметно сгорела вследствие этого большая часть леса. Тогда-то Демосфен увидел, что лакедомонян гораздо больше, чем он предполагал сначала, судя по количеству доставляемых на остров съестных припасов, что теперь удобнее всего высадиться на нем, и потому стал готовиться к нападению, как к такому делу, которое вызовет большое напряжение сил со стороны афинян, он стал призывать союзное войско из соседних местностей и заготовлял все прочее. Между тем Клеон, предупредив Демосфена через вестника о том, что он явится, прибыл к Пилосу с тем войском, которое для себя потребовал. Вожди соединились и прежде всего отправили глашатая в неприятельский лагерь на материке с предложением, не пожелают ли лакедемоняне без боя приказать своим людям на острове сдаться афинянам и выдать свое вооружение, при этом они говорили, что не будут строго содержать их под стражей, до тех пор пока не состоится более важное соглашение. Когда пелопоннесцы отвергли это предложение, афиняне один день подождали, а на следующий день в ночь посадили всех гоплитов {Т. е. остальное войско: IV. 322.} на небольшое число кораблей, отчалили от берега, незадолго до зари высадились на остров с двух сторон, со стороны моря и гавани, в числе почти восьмисот гоплитов, и беглым маршем устремились на ближайший на острове сторожевой пост. Лакедемоняне были размещены в следующем порядке: на упомянутом посту было около тридцати гоплитов, наибольшее число спартанцев с Эпитадом во главе занимали среднюю, самую ровную, часть острова, орошаемую источником, {IV. 262.} небольшой отряд наблюдал за окраиною острова, обращенною к Пилосу. К морю она спускалась круто и со стороны суши была очень неудобна для атаки: там было еще какое-то древнее укрепление, сооруженное из отборных камней, которое, по мнению лакедемонян, могло быть полезно для них в случае, если бы они вынуждены были отступать. В таком порядке выстроились лакедемоняне. Гоплиты первого сторожевого поста, на который устремились афиняне, были тотчас перебиты еще в постелях, когда они собирались взяться за оружие. Высадки они не заметили, так как полагали, что корабли, по обыкновению, идут на ночную стоянку. На заре высадилось с семидесяти с лишним кораблей и остальное все войско, за исключением таламиев, причем каждый отряд имел свое особое вооружение. Было тут восемьсот стрелков, не меньшее число пелтастов, мессеняне, явившиеся на помощь, {IV. 91.} и вообще все находившиеся подле Пилоса воины, кроме крепостной стражи. Эти войска, выстроенные Демосфеном, расположились отрядами в двести и больше человек (в некоторых местах были и меньшие отряды), заняли наиболее возвышенные пункты, чтобы поставить неприятеля, окруженного со всех сторон, в возможно более затруднительное положение и чтобы он не знал, куда обратить свои ряды, но чтобы масса афинского войска облегала их со всех сторон: если бы они напали с фронта, то были бы обстреливаемы стоящим в тылу отрядом, а если бы напали с флангов, то их обстреливали бы отряды, выстроившиеся с обеих сторон. Куда бы лакедемоняне ни вздумали отступать, всегда в тылу их должны были находиться те из легковооруженных воинов, до которых добраться было труднее всего и которые успешно действовали на далеком расстоянии стрелами, дротиками, камнями и пращами. Подступить к ним не было возможности, в бегстве преимущество было на их стороне, а отступающего неприятеля они преследовали с ожесточением. Таков был заранее обдуманный Демосфеном план высадки на остров, и в соответствии с этим так он и расположил войска. Когда Эпитад и его воины — многочисленнейший из отрядов на острове — увидели, что первый сторожевой пост сокрушен и что неприятельское войско идет на них, они выстроились в боевой порядок и пошли против афинских гоплитов с намерением вступить в бой. Афинские гоплиты стояли с фронта, а с флангов и с тыла — легковооруженные войска. Поэтому лакедемоняне не имели возможности сразиться с гоплитами и употребить в дело свою опытность: им мешали в этом обстреливавшие их с обеих сторон легковооруженные, в то время как афинские гоплиты держались спокойно и не переходили в наступление. Там, где легковооруженные в своих набегах подходили на ближайшее расстояние, лакедемоняне обращали их в бегство, но благодаря своему легкому вооружению афиняне возвращались и снова вступали в бой. К тому же им легко было бежать быстрее лакедемонян, так как местность была неудобна, раньше не заселена и потому труднопроходима, по таким местам лакедемоняне, будучи в тяжелом вооружении, не могли преследовать неприятеля. Таким образом короткое время происходили между воюющими небольшие стычки. Но так как лакедемоняне не могли с прежнею быстротою поспевать туда, где они подвергались нападению, то легковооруженные отряды заметили, что неприятель защищается уже не с такою быстротою. Сильно ободрившись при виде неприятеля тем, что их гораздо больше, легковооруженные к тому же привыкли теперь не считать лакедемонян столь страшными, какими они казались им прежде, в тот момент, когда войска высаживались в подавленном настроении при мысли, что они должны идти на лакедемонян, так как не испытали на первых порах того, чего ожидали. Проникшись презрением к лакедемонянам, легковооруженные отряды всею массою с криком бросились на них, метали камни, стрелы и дротики, все, что у кого было в руках. Стремительное с криками нападение навело панику на людей, непривычных к такого рода сражению. К тому же от недавно сгоревшего леса подымалось вверх густое облако пепла, так что затруднительно было видеть что-либо перед собою за метаемыми массою людей стрелами и камнями, вместе с которыми неслась зола. Положение лакедемонян становилось теперь затруднительно: от стрел не защищали их войлочные панцири, о которые ломались метаемые дротики, и лакедемоняне совершенно не знали, что им делать, не имея возможности что-либо видеть перед собою, не слыша за усилившимися криками неприятеля команды своих начальников. Опасность угрожала со всех сторон, и они потеряли уже надежду как-нибудь избежать гибели. Когда, наконец, многие были уже ранены, потому что все кружились на одном месте, лакедемоняне сдвинули ряды и отступили к крайнему, недалеко оттуда лежавшему, укреплению на острове и к собственному сторожевому посту. {V. 312.} Лишь только лакедемоняне подались назад, как легковооруженные, ободренные этим, с еще большим криком стали теснить их. Все лакедемоняне, которых перехватывали во время отступления, погибли, большинство же добежало до укрепления, соединилось с тамошним отрядом и разместилось для обороны на всех пунктах, где только ожидалось нападение. Афиняне преследовали их, но сильное положение укрепленного пункта не позволяло им обойти и окружить лакедемонян, поэтому они подошли к неприятелю с фронта и старались выбить его из позиции. Долго, большую часть дня, боролись воюющие, жестоко терпя от боя, от жажды и солнца, одни пытались выбить неприятеля с занимаемого им высокого пункта, другие силились удержать его за собою. Теперь лакедемонянам было легче защищаться, чем прежде, потому что они не были замкнуты с флангов. Так как сражению не предвиделось конца, то стратег мессенян подошел к Клеону и Демосфену и объявил, что они трудятся напрасно, если им угодно, сказал он, дать ему небольшой отряд стрелков и легковооруженных, то он обойдет неприятеля с тыла той дорогой, какую найдет сам, и полагает, что силою откроет доступ к нему. Получив требуемое, стратег отправился от скрытого для неприятелей пункта, чтобы они не могли его заметить, подвигался вперед по крутизнам острова, где только это было возможно и где лакедемоняне, полагаясь на природную силу местности, не поставили стражи. С трудом, едва-едва удалось стратегу тайком обойти укрепление. Внезапно появился он на возвышенности в тылу неприятеля и этою неожиданностью навел на него панику, воины же его почувствовали себя гораздо смелее прежнего, когда увидели то, чего ждали. Обстреливаемые с обеих сторон лакедемоняне с этого момента попали в такое же положение, в каком, — уподобляя малое большому, — они оказались при Фермопилах: тогда лакедемоняне погибли, потому что персы обошли их по тропинке, теперь они окружены были уже со всех сторон и потому не сопротивлялись более. Они начали отступать перед неприятелем, будучи по своей малочисленности не в силах бороться с массою врагов, а также потому, что изнурены были от недостатка пищи. Афиняне стали уже завладевать проходами. Клеон и Демосфен, поняв, что лакедемоняне, если еще хотя сколько-нибудь подадутся назад, будут вконец истреблены их войском, прекратили битву и сдержали своих воинов: они желали доставить лакедемонян в Афины пленными, как только неприятель, услышав призыв глашатая, смирится и признает себя побежденным постигшим его бедствием. Через глашатая афинские вожди спросили лакедемонян, желают ли они сдаться афинянам и выдать оружие с тем, что афиняне могут принять относительно их решение, какое им будет угодно. В ответ на это большинство лакедемонян опустили свои щиты и потрясали руками в воздухе, показывая этим, что принимают объявленные глашатаем условия. После этого, по заключении перемирия, Клеон и Демосфен вступили в переговоры со Стифоном, сыном Фарака, представителем лакедемонян. Из прежних лакедемонских начальников Эпитад был убит первым, а выбранный в его заместители гиппагрет, чуть живой, лежал среди трупов, Стифон был избран, согласно закону, третьим начальником на тот случай, если постигнет какая-либо беда вышеупомянутых командиров. Стифон и его товарищи заявили, что желают спросить через глашатая находящихся на материке лакедемонян, как им должно поступить. Но Клеон и Демосфен не отпускали никого из лакедемонян, и сами афиняне вызвали глашатаев с материка. После двукратного или троекратного вопроса последний глашатай, переплывший к ним от лакедемонян, находившихся на материке, объявил, что ‘лакедемоняне предоставляют вам решить свою участь самим, не совершая ничего бесчестного’. Посоветовавшись между собою, лакедемоняне сдались афинянам и выдали оружие. Тот день и наступившую ночь афиняне держали их под стражей, на следующий они водрузили трофей на острове и приготовили все к отплытию, пленников раздали под охрану начальникам триер, а лакедемоняне, отправив глашатая, перенесли к себе своих убитых. Вот сколько было павших на острове и взятых в плен: всего переправилось на остров четыреста двадцать гоплитов, из них двести девяносто два доставлены были пленными в Афины, остальные убиты. В числе пленников было около ста двадцати спартиатов. Афиняне потеряли немного, потому что правильной битвы не было.
Лакедемоняне находились в осаде на острове со времени морской 39 битвы {IV. 14.} и до сражения на острове в общей сложности семьдесят два дня. В течение дней двадцати из этого времени осажденные получали съестные припасы именно тогда, когда являлись послы для переговоров о мире, в остальные дни они питались тем, что подвозилось тайком. И действительно, на острове найден был хлеб и другая пища, потому что начальник Эпитад давал каждому меньше, чем сколько дозволяли запасы. Афиняне и пелопоннесцы отступили со своими войсками от Пилоса каждые по домам, и обещание Клеона, несмотря на сумасбродство его, оправдалось: в течение двадцати дней он действительно доставил лакедемонян в Афины, как обещал. {IV. 264.} Из всех событий войны это было самое неожиданное для эллинов: они не рассчитывали, чтобы голод или какая-нибудь иная крайность могли вынудить лакедемонян {На острове.} выдать оружие, но были уверены, что те умрут, сражаясь, пока будут в состоянии, и не верили, чтобы воины, отдавшие свое оружие, были такими же, как и те, что пали в бою. Когда впоследствии кто-то из афинских союзников с целью оскорбить спросил одного из пленников с острова, доблестны ли были павшие в бою, пленник отвечал ему: ‘тростник’ — он разумел стрелу — ‘стоил бы дорого, если бы умел различать доблестных’, давая тем понять, что камни и стрелы поражали каждого, попадавшего под их удары.
По доставке пленных афиняне решили содержать их под стражей в оковах впредь до какого-либо соглашения относительно их. Если же пелопоннесцы до это времени вторгнутся в Аттику, афиняне решили вывести их из заключения и перебить. В Пилосе они поставили гарнизон, а мессеняне из Навпакта послали туда, как в родную землю {Ср.: IV. 33.} (Пилос некогда принадлежал к Мессении), наиболее подходящих людей, которые, говоря на одном языке с жителями Лаконики, стали грабить ее и причиняли ей очень много вреда. В прежнее время лакедемоняне не были знакомы с грабежом и с подобным способом ведения войны, и так как к тому же илоты стали перебегать в Пилос, они, опасаясь какого-либо дальнейшего переворота в собственной стране, были в тревоге. Хотя лакедемонянам желательно было скрывать ее перед афинянами, все же они посылали к ним послов и пытались получить обратно Пилос и своих воинов. Но афиняне усиливали свои требования и послов, приходивших к ним многократно, отсылали ни с чем. Таковы были дела пилосские.
Непосредственно за тем, в ту же летнюю кампанию, афиняне отправились в поход в коринфскую землю на восьмидесяти кораблях с двумя тысячами собственных гоплитов и с двумястами всадников на кораблях, приспособленных к перевозке лошадей. Из числа союзников следовали за афинянами милетяне, андрияне и каристяне. Во главе стоял стратег Никий, сын Никерата, с двумя товарищами. На пути между Херсонесом и Рейтом они с зарею причалили к побережью той местности, над которою возвышается холм Солигей. В древности на этом холме утвердились доряне и вели войну с жителями Коринфа, которые были эоляне. На холме этом и теперь есть селение, именуемое Солигеей. От того места на побережье, к которому причалили афинские корабли, селение это отстоит на двенадцать стадий, {Около 2 верст.} город Коринф — на шестьдесят, {Около 10 верст.} а перешеек — на двадцать. {Около 3 1/3 версты.} Коринфяне, заблаговременно получив сведения из Аргоса о том, что явится афинское войско, еще раньше, кроме тех, что живут по ту сторону перешейка, {Т. е. на северо-восточной стороне перешейка.} прибыли туда. Пятьсот человек их было в Ампракии и Левкаде в качестве гарнизонов: {III. 1144.} все же прочее коринфское войско наблюдало, где бросят якорь афиняне. Но так как афиняне подошли к берегу незаметно ночью, то коринфяне, узнав об этом по сигналу, {Данному жителями той местности, где пристали афиняне.} оставили половину своего войска у Кенхреи на тот случай, если бы афиняне пошли на Кроммион, и поспешили для отражения афинян. Один из коринфских стратегов, Батт (в сражении участвовали два стратега), взял с собою лох и явился к селению Солигее для охраны, так как оно не имело укреплений, а другой, Ликофрон, с прочими воинами вступил в битву. Прежде всего коринфяне стали теснить правое крыло афинян, лишь только те высадились непосредственно перед Херсонесом на берег, а затем и остальное войско. Битва была ожесточенная, все сражались врукопашную. Правое крыло афинян и каристян, стоявших на самом краю, выдержало натиск коринфян и, хотя с трудом, отбросило их. Коринфяне отступили к каменной ограде и, находясь на возвышенности (вся местность была поката), бросали в неприятеля камнями и, запев пеан, снова перешли в наступление. Афиняне приняли его, и произошла новая рукопашная схватка. Один из коринфских лохов подал помощь левому крылу своих, обратил правое крыло афинян в бегство и погнал его до самого моря. Но у кораблей афиняне и каристяне повернули снова. Остальное войско с обеих сторон сражалось неустанно, особенно правое крыло коринфян, на котором Ликофрон боролся с левым крылом афинян, коринфяне рассчитывали, что афиняне сделают попытку напасть на селение Солигею. Долгое время держались обе стороны, не уступая одна другой, затем коринфяне обратили тыл (для афинян полезным оказалось содействие конницы, тогда как у неприятелей ее не было) и отступили к холму, выстроились и держались спокойно, не спускаясь дальше вниз. Во время отступления большинство коринфян на правом крыле было убито, пал и стратег Ликофрон. Остальное войско, хотя и не подверглось такому жестокому преследованию и не убегало с такою поспешностью, отступило, после того как оно было стеснено неприятелем, на высоты и там утвердилось. Что касается афинян, то, не подвергаясь больше нападению, они стали снимать доспехи с неприятельских трупов, подбирали своих убитых и тотчас водрузили трофей. Другая половина коринфян, расположившаяся на страже в Кенхрее и следившая за тем, чтобы неприятель не обратился против Кроммиона, не заметила сражения из-за горы Онея, но как только они увидели пыль и узнали, в чем дело, немедленно отправились на помощь своим. Узнав о случившемся, явились с той же целью и старшие возрастом коринфяне, остававшиеся в городе. Афиняне, увидев всю массу нападающих и полагая, что против них идет вспомогательное войско ближайших пелопоннесских соседей, поспешно стали отступать к кораблям, унося добычу и всех своих убитых, кроме двух, которых не могли найти и потому оставили на месте сражения. Они взошли на корабли и переправились к близлежащим островам, оттуда послали глашатая и, согласно уговору, получили оставленных убитых. Из коринфян пало в сражении двести двенадцать человек, а из афинян — немного меньше пятидесяти.
Афиняне снялись с островов и в тот же день направились к Кроммиону, что в Коринфской земле, отстоящему от города на сто двадцать стадий. {Около 20 верст.} Они бросили якорь, опустошили поля и провели там ночь. На следующий день афиняне вдоль берега подошли прежде всего к Эпидаврской области, высадились в небольшом числе на берег и прибыли к Мефанам, что между Эпидавром и Трозеном. Овладев перешейком на полуострове, они возвели там укрепление, поместили в нем гарнизон и затем стали грабить земли Трозена, Галий и Эпидавра. Укрепив этот пункт, афиняне на кораблях возвратились домой.
Одновременно с этими событиями Евримедонт и Софокл, отойдя с афинскими кораблями от Пилоса, прибыли на пути в Сицилию к Керкире и вместе с теми керкирянами, которые владели городом, пошли войною на тех керкирян, которые утвердились на горе Истоне, последние перешли сюда раньше после междоусобицы, завладели полями и причиняли большой вред. {III. 854.} Афиняне, атаковав их, взяли укрепление, керкиряне же все вместе бежали на какую-то возвышенность и изъявили согласие покориться с условием, что выдадут бывшее у них вспомогательное войско, отдадут свое оружие и подчинятся решению афинского народа. Согласно уговору, стратеги перевезли керкирян на остров Птихию, где они и должны были содержаться под стражей до отправки их в Афины. Если же кто-нибудь из них будет уличен в покушении к побегу, то договор теряет силу для всех охраняемых. Между тем руководители керкирской демократии, опасаясь, что афиняне не казнят тех керкирян, которые прибудут в Афины, придумали 5 следующую хитрость. Они подослали к некоторым из сторонников олигархической партии на остров их друзей и научили последних передать находящимся на острове, якобы из расположения к ним, что для них самое лучшее — возможно скорее бежать, что судно заготовят они сами, дело в том, говорили они, что афинские стратеги намерены выдать их керкирским демократам. Этим они склонили олигархов, находившихся на острове. Те поверили и, когда им смастерили судно и они стали отчаливать, они были захвачены, тем самым договор признавался нарушенным, и они все выданы были керкирянам. Такому повороту дела больше всего способствовали афинские стратеги, чтобы иметь достаточный повод к выдаче пленников, а придумавшим хитрость {Т. е. представителям демократической партии на Керкире.} дать возможность действовать с большею безопасностью. Так как сами стратеги отправлялись в Сицилию, то они, ясное дело, не желали, чтобы пленники перевезены были в Афины другими лицами, которые таким образом и присвоили бы себе честь всего дела. Получив пленников в свои руки, керкиряне {Т. е. керкирские демократы.} заперли их в большое здание и потом стали выводить их оттуда по двадцати человек зараз, связав их друг с другом, они проводили их между рядами гоплитов, расставленных с обеих сторон. Последние били и кололи пленников, если кто узнавал в проходившем своего врага. Шедшие по сторонам люди с бичами в руках подгоняли тех, которые слишком медленно подвигались вперед. Около шестидесяти человек были таким образом выведены и убиты, о чем не знали остававшиеся в упомянутом здании пленники, последние думали, что их выводят для того, чтобы переместить в какое-либо другое место. Когда же заключенные догадались и от кого-то узнали о происшедшем, они стали обращаться к афинянам с просьбою, если угодно, убить их, но отказывались выходить из здания и объявили, что по мере сил не допустят, чтобы кто-либо вошел внутрь его. Керкиряне и сами не имели в виду ломиться в двери силою, но взошли на крышу, разобрали потолок, бросали вниз черепицы и стреляли из луков. Заключенные оберегались, как могли, причем большая часть их сами лишили себя жизни: иные вонзали себе в шею брошенные в них стрелы, другие душили себя поясами от кроватей, которые там находились, или полосами материи, оторванными от гиматиев. В течение большей части ночи (это бедствие приключилось ночью) пленники лишали себя жизни всевозможными способами, другие погибли под ударами стрел сверху. Когда наступил день, керкиряне сложили трупы вдоль и поперек на повозки и вывезли их за город, всех женщин, какие были захвачены в укреплении, они обратили в рабство. Таким образом истреблены были демократами керкиряне, находившиеся на горе. Так кончилось это большое междоусобие, по крайней мере на время этой войны, то, что уцелело от другой {Олигархической.} партии, не заслуживает упоминания. Афиняне отплыли в Сицилию согласно первоначальному назначению и вели войну сообща с тамошними союзниками.
Афиняне, находившиеся в Навпакте, и акарнаны {III. 1142, IV. 132.} в конце летней кампании выступили в поход и взяли вследствие измены коринфский город Анакторий, расположенный у входа в Ампракийский залив. Акарнаны одни заняли эту местность, выслав туда колонистов из каждого города Акарнании. Летняя кампания подходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию Аристид, сын Архиппа, один из стратегов той афинской эскадры, которая отправлена была к союзникам для сбора дани, {Ср.: II. 691, III. 191.} захватил в Эионе, что на Стримоне, {I. 981.} перса Артаферна, направлявшегося от персидского царя в Лакедемон. Когда Артаферн был препровожден в Афины, афиняне, приказав перевести его письмо с ассирийского, прочитали его. Помимо многого другого главное содержание письма заключалось в том, что царь {Артоксеркс.} не понимает, чего хотят лакедемоняне, так как каждый из множества являвшихся к нему послов говорит иное, итак, если лакедемоняне желают сказать что-нибудь определенное, пусть пришлют к нему людей вместе с персом. {Артаферном.} С течением времени афиняне отправили Артаферна на триере в Эфес и вместе с ним посольство. Узнав здесь, что незадолго перед тем Артоксеркс, сын Ксеркса, умер (действительно около этого времени он скончался), послы возвратились домой.
В ту же зимнюю кампанию хиосцы срыли свое новое укрепление по требованию афинян, подозревавших, что они стремятся к какому-то перевороту, направленному против афинян. Хиосцы при этом заключили с афинянами договор и по мере возможности обеспечили неприкосновенность своих учреждений со стороны афинян. Приходила к концу зимняя кампания, и кончался седьмой год этой войны, историю которой написал Фукидид.
В начале следующей летней кампании, под новолуние, было частичное солнечное затмение (424 г.), а в первые десять дней того же месяца произошло землетрясение. Большинство митиленских и прочих лесбосских изгнанников, {Вероятно, принадлежавших к олигархической партии.} имея пунктом отправления материк, наняв вспомогательное войско из Пелопоннеса и собрав также еще войско на месте, заняли Ройтей. Потом они отдали его назад за две тысячи фокейских статеров, не причинив ему никакого вреда. После этого изгнанники пошли войною на Антандр и благодаря измене завладели городом. Они имели было намерение освободить и прочие города, называемые Актейскими, и главным образом Антандр, их прежде населяли митиленяне, а теперь афиняне. Так как при обилии леса и ввиду близости Иды {Где также рос лес.} местность эта была удобна для изготовления всякого рода орудий, {Оружие, военные машины и пр.} а также для сооружения кораблей, то изгнанники надеялись, что, владея этим пунктом, им легко будет, опираясь на него, опустошать близлежащий Лесбос и покорить эолийские городки на материке. Этими приготовлениями и собирались заняться изгнанники.
В ту же летнюю кампанию афиняне выступили в поход против Кифер на шестидесяти кораблях с двумя тысячами гоплитов и с небольшим числом конных воинов. Из союзников они взяли с собою милетян и некоторых других. Стратегами были сын Никерата Никий, сын Диитрефа Никострат и сын Толмея Автокл. Киферы — остров, прилегающий к Лаконике, против Малеи. Жители Кифер — лакедемоняне из класса периеков. Должностное лицо на Киферах — киферодик, ежегодно переправлялся туда из Спарты, спартанцы постоянно посылали туда также гарнизон из гоплитов и прилагали много забот об острове. Там была у них стоянка для торговых судов, приходивших из Египта и Ливии. К тому же и пираты меньше беспокоили Лаконику, {Так как на Кифере был гарнизон.} которая могла терпеть от них только со стороны моря, так как весь остров господствует над Сицилийским и Критским морями. Пристав к Киферам с войском, афиняне с десятью кораблями и двумя тысячами милетских гоплитов взяли приморский город по имени Скандея. С остальным войском они высадились на ту часть острова, которая обращена к Малее, направились к городу киферян и тотчас обнаружили, что все они расположились лагерем. В происшедшей битве киферяне недолго держались, обращенные затем в бегство, они укрылись в верхнем городе, а потом вступили в соглашение с Никием и его товарищами по должности, предоставляя афинскому народу поступить с ними по своему усмотрению, только не убивать. С некоторыми из киферян у Никия уже раньше были кое-какие переговоры, благодаря чему теперь состоялось соглашение и скорее, и на более выгодных для Кифер условиях, как для данного момента, так и на будущее время. Не будь этого, афиняне выселили бы киферян, так как те были лакедемоняне и остров их лежит так близко к Лаконике. По заключении договора афиняне заняли Скандею, городок с гаванью, и, поставив гарнизон в Киферах, направились к Асине, {IV. 131.} Гелу и большинству поселений, расположенных на морском берегу. Делая высадки и устраивая ночлеги на удобных пунктах, они опустошали поля в течение почти семи дней.
Лакедемоняне, увидев, что афиняне завладели Киферами, и ожидая, что они будут делать такие же высадки и на их собственную землю, нигде не выступали против врага соединенными силами, но разослали по стране для гарнизонной службы отряды гоплитов, по скольку их требовалось в том или ином месте. Из опасения, как бы у них не случился какой-либо государственный переворот после того, как неожиданное тяжкое несчастие постигло остров, {Сфактерию.} после потери Пилоса и Кифер, когда война с неотвратимой быстротой надвигалась на лакедемонян со всех сторон, они, против обыкновения, организовали отряд из четырехсот человек конницы и стрелков. Никогда еще в военных предприятиях лакедемоняне не обнаруживали такой нерешительности. И это понятно: они вовлечены были теперь в морскую войну, соответствовавшую обычной их военной организации, да еще в войну с афинянами, для которых всякое невыполненное ими предприятие всегда казалось ущербом для их предполагаемых планов. {Ср.: I. 707.} Кроме того, случайности судьбы, многочисленные, неожиданно обрушившиеся за короткое время на лакедемонян, повергли их в величайший страх, они боялись, как бы снова не постигло их такое несчастье, какое случилось на острове. Вот почему лакедемоняне с меньшею отвагою шли в битву и при всяком предприятии думали, что они совершают ошибку: не привыкнув раньше к неудачам, они не усматривали теперь залога успеха в своем мужестве. В то время как афиняне опустошали побережье, лакедемоняне большею частью бездействовали: против какого бы гарнизона ни сделана была высадка, каждый чувствовал себя численно слабее неприятеля и находился в упомянутом настроении. Только один гарнизон, который еще защищался подле Котирты и Афродитии, напал на рассыпавшуюся толпу легковооруженных афинян и обратил их в бегство, но и он, встретившись с гоплитами, отступил. Несколько человек из гарнизона при этом пали, и оружие их было взято. Афиняне водрузили трофей и отплыли к Киферам. Оттуда они обошли кругом, {Малейского мыса.} проникли к Эпидавру (Лимере) и, опустошив часть его полей, прибыли к Фирее, {II. 272.} которая входит в состав области, именуемой Кинурией и лежащей между Арголидой и Лаконикой. Владея этою областью, лакедемоняне дали ее для жительства эгинским изгнанникам в награду за услуги, оказанные последними во время землетрясения и восстания илотов, {I. 1012.} и за то еще, что, будучи подчинены афинянам, эгиняне всегда обнаруживали расположение к лакедемонянам. При приближении афинян эгиняне покинули береговое укрепление, постройкою которого они были в то время заняты, и отступили в верхний город, где они жили и который удален от моря стадий на десять. {1 1/2 версты с лишним.} Один из лакедемонских гарнизонов, рассеянных по стране, принимал участие в сооружении укрепления, но, несмотря на просьбы эгинян, отказался войти вместе с ними в городские укрепления: ему казалось опасным запереться там. Гарнизон возвратился на высоты и оставался в бездействии, чувствуя себя не в силах сразиться с врагом. Тем временем афиняне пристали к берегу и, двинувшись тотчас со всем войском вперед, взяли Фирею, город они сожгли, все, что в нем было, истребили, а эгинян, какие не были убиты в сражении, взяли с собою и прибыли в Афины. Доставили афиняне и находившегося у фиреян начальника лакедемонян Тантала, сына Патрокла: раненый, он был взят в плен. Привели они с собою и несколько человек из Кифер, переселить которых решили ради безопасности. Афиняне постановили: поместить пленных на островах, {Кикладских.} а на прочих киферян, оставшихся на Кифере, наложить дань в четыре таланта, {Около 5846 руб.} всех эгинян, попавших в плен, перебить за давнюю и постоянную вражду эгинян к Афинам. {I. 142. 412. 672. 1052-3. 1084, II. 27.} Тантала же держать в заключении вместе с прочими лакедемонянами, взятыми на острове. {Сфактерии.}
В ту же летнюю кампанию в Сицилии заключено было перемирие, прежде всего между жителями Камарины {III. 862, IV. 257.} и Гелы. Потом и остальные сицилийцы, представленные депутатами от всех городов, собрались в Гелу и стали совещаться между собою о том, как бы им примириться друг с другом. Высказано было много различных мнений за и против примирения, причем выражались и притязания каждым, кто считал себя обиженным. Со следующей речью обратился к собранию Гермократ, сын Гермона, сиракусянин, больше всех подействовавший на депутатов.
‘Происходя из значительнейшего города, менее всего удручаемого войною, я, сицилийцы, буду говорить, имея в виду всех, и выскажу открыто то мнение, которое представляется мне самым благодетельным для всей Сицилии. Зачем среди людей, знающих, что такое война, долго распространяться о том, как она тягостна? Нет нужды говорить об этом все, что можно было бы сказать. Из-за неведения зол войны никто не бывает вынужден воевать, равно как и страх перед этими бедствиями не удерживает от войны никого, если только он рассчитывает извлечь из нее какую-либо выгоду. Обыкновенно выгоды войны одному кажутся важнее зол ее, другой готов подвергнуться опасностям, хотя бы и не без ущерба для того положения, в каком он в данное время находится. Если тот и другой поступают так несвоевременно, тогда советы о примирении полезны. И для нас при настоящем положении было бы ценнее всего внять таким советам. Ведь сначала мы воевали будто бы потому, что каждый из нас желал хорошо устроить дела своего государства, а теперь взаимными переговорами мы стараемся достигнуть примирения, и мы снова будем воевать, если не удастся каждому из нас уйти отсюда, получив удовлетворение’.
‘Однако, если мы благоразумны, следует понять, что на настоящем собрании должно не только обсудить наши частные дела, но и поставить вопрос о том, можем ли мы еще спасти всю Сицилию, против которой, по моему мнению, злоумышляют афиняне. Следует принять также во внимание, что гораздо более побудительными примирителями во всем этом являются не мои слова, но сами афиняне, которые, обладая величайшим среди эллинов могуществом, находятся у нас с небольшим числом кораблей, следят за нашими ошибками и, прикрываясь законным именем союзников, благовидным способом обращают в свою пользу присущую им по природе неприязнь к нам. Коль скоро мы предпринимаем войну и призываем к себе афинян, которые по собственному побуждению являются с войском и к тем, кто вовсе не приглашает их, коль скоро мы разоряем сами себя расходами на предприятия, касающиеся нас лично, и тем самым прорубаем афинянам путь к владычеству, то, по всей вероятности, когда-нибудь они явятся к нам с большим войском, когда узнают, что мы обессилены, и тогда попытаются покорить себе всю нашу страну. Однако, если мы благоразумны, каждый из нас {Отдельные государства в Сицилии.} должен привлекать себе союзников и отваживаться на опасности не для того, чтобы терять то, что у нас есть, но чтобы приобретать то, что нам не принадлежит. Мы должны понять, что государства, в том числе и Сицилия, гибнут больше всего от междоусобиц. Против нас, жителей Сицилии в совокупности, замышляются козни, а мы разъединены по государствам. Должно осознать это, и как частным лицам, так и государствам необходимо примириться между собою и пытаться общими силами спасать всю Сицилию. Пусть никто не воображает, будто те из нас, кто доряне, ненавистны афинянам, тогда как халкидское население Сицилии обеспечено безопасностью в силу родства его с ионянами. {Ср.: III. 862.} Ведь афиняне нападают на нашу землю не потому, что она в племенном отношении разделена на две части, {Имеется в виду греческое население Сицилии, состоящее из дорян и ионян.} но потому, что афиняне стремятся овладеть благами Сицилии, которые составляют наше общее достояние. Афиняне доказали это теперь, когда они были призваны халкидянами: в то время как последние не оказывали еще никогда в силу союза с афинянами им помощи, афиняне исполнили свой долг с энергией, превышающей требования договора. Если афиняне так посягают на чужое и заранее обдумывают свои планы, то это вполне извинительно, и я укоряю не тех, которые жаждут владычества, но тех, которые слишком склонны к покорности. Человеку по природе всегда свойственно желание владычествовать над уступчивым, а от нападающего оберегаться. Виноваты те из нас, которые знают это и заранее не принимают надлежащих мер, виноваты и те, которые явились сюда и не убеждены, что для отражения общей опасности важнее всего действовать сообща. Мы избавимся от этой ошибки очень скоро, если примиримся друг с другом: ведь афиняне действуют против нас не из своих владений, но из владений тех, кто призвал их на помощь. Таким образом, не война полагает конец войне, а раздоры без труда прекращаются миром. И те, кого сюда призвали, кто явился сюда с несправедливыми намерениями, хотя и под благовидным предлогом, должны будут, как и подобает, уйти ни с чем’.
‘Столь велики преимущества, которые мы извлечем, если постановим правильное решение относительно афинян. А далее, если, по общему признанию, мир — наилучшее благо, то почему бы ему не утвердиться и среди нас? Или, если в глазах одного мир благо, в глазах другого зло, почему они думают, что, скорее, не мир, а война способна избавить от несчастья одного и охранить благополучие другого? Или разве мир не с меньшими опасностями приносит с собою почести, отличия и прочее, о чем можно было бы распространяться так же долго, как и о войне? Подумайте об этом и не пренебрегайте моим советом, напротив, пусть каждый скорее в нем усматривает свое спасение. Если же кто твердо думает, что, опираясь на право или на силу, достигнет успеха, тот должен остерегаться, как бы надежды его не были жестоко обмануты. Пусть он знает, что люди, стремившиеся отомстить своим обидчикам или рассчитывавшие умножить свое достояние силою, большею частью не только не отомстили, но и погубили себя, или же вместо того, чтобы приобрести больше, потеряли отчасти и то, что имели. Мщение удается не потому только, что обиженный имеет право отомстить за себя, и сила не есть еще верное ручательство за успех потому только, что она внушает надежду на удачу. В большинстве случаев одерживает верх будущее, которого нельзя учесть, но эта-то неизвестность, как ни обманчива она, оказывается все-таки и весьма полезною: так как все мы в равной мере {И слабые, и сильные.} боимся ее, то и вступаем в борьбу с большею осмотрительностью. Теперь смущенные и неопределенным страхом пред темным будущим, и действительно опасным присутствием здесь афинян, убежденные в том, что осуществлению надежды на какой-либо успех, насколько каждый из нас питал ее, сильно мешают именно эти препятствия, удалим из нашей земли угрожающих нам врагов, примиримся между собою лучше всего навеки, а не то — заключим между собою мир на возможно долгий срок, отложив наши частные распри на другое время. Вообще мы должны осознать, что, если будет принято мое предложение, каждый из нас будет жить в свободном государстве, и мы, сами себе господа, будем отплачивать по заслугам равною мерою и благодетелям, и врагам нашим. Если же, не доверяя моим словам, мы станем слушать других, то не только не будем в состоянии наказать кого-либо, но даже и в лучшем случае вынуждены будем быть в дружбе с ненавистнейшими врагами {Афинянами.} и во вражде с теми, с кем нам не следует враждовать’. {Вероятнее всего, с теми, с которыми дорийские сицилийцы находились уже в тесных отношениях.}
‘И вот я, как и сказал вначале, представитель важнейшего государства, имеющего возможность скорее нападать, чем защищаться, предлагаю, предвидя все последствия, примириться, не поступать с противниками так худо, чтобы самим не пришлось еще понести большего ущерба. Я не настолько глуп и самонадеян, чтобы считать себя одинаково властным и над своим собственным решением, и над судьбою, над которой я не властен, но все-таки, думаю, человеку необходимо поступаться, сколько следует. По моему мнению, справедливость требует, чтобы и остальные поступали так же, как я, и чтобы мы делали уступки друг другу, а не неприятелю. Ведь ничего нет постыдного в том, если сородичи уступают сородичам, дорянин — дорянину, халкидянин — человеку одного с ним происхождения, потому что все мы — соседи, жители одной страны, кругом омываемой морем, и носим общее имя сицилийцев. Я полагаю, при случае мы будем и воевать друг с другом, и снова мириться, вступая в общие переговоры только между собою. Но, если мы благоразумны, мы всегда будем отражать чужеземных пришельцев общими силами, потому что вред, наносимый отдельным государствам, подвергает общей опасности всех нас. Никогда впредь мы не будем призывать к себе ни союзников, ни примирителей. Действуя таким образом, мы в настоящем случае принесем Сицилии двойное благо: избавим ее от афинян и от туземной войны, а в будущем будем жить сами по себе, в стране свободной, против которой меньше будут злоумышлять другие’.
Когда Гермократ сказал это, сицилийцы под влиянием его речи сами между собою пришли к соглашению прекратить войну, причем каждый удерживал у себя то, чем владел, а Моргантина должна была достаться камарийянам за определенный денежный выкуп в пользу сиракусян. Союзники афинян, призвав афинских должностных лиц, объявили, что желают заключить мир и что договор будет у них общий с афинянами. С согласия афинян союзники заключили соглашение, после чего афинские корабли удалились из Сицилии. По возвращении стратегов в Афины афиняне приговорили к изгнанию Пифодора и Софокла, а на третьего, Евримедонта, наложили штраф. Стратегов обвиняли в том, что, имея возможность покорить Сицилию, они ушли оттуда вследствие подкупа. Так, пользуясь тогдашними удачами, афиняне воображали, будто ничто не должно стоять на их пути, но что они способны совершить все, и возможное, и непосильное, лишь применяя большие или меньшие средства. Причина этого заключалась в неожиданном успехе большей части предприятий афинян, это-то и укрепляло в них надежду.
В ту же летнюю кампанию остававшиеся в городе мегаряне, будучи удручаемы, с одной стороны, войною с афинянами, которые ежегодно дважды вторгались со всем войском в их страну, {Ср.: II. 313.} а с другой — собственными изгнанниками в Пегах, которые во время междоусобицы {III. 683.} изгнаны были народной массой и досаждали мегарянам разбоями, стали между собою говорить, что для избавления города от двойной беды необходимо изгнанников возвратить. Когда до друзей изгнанников дошли отзвуки этих разговоров, они более открыто, чем прежде, стали настаивать на том, что теперь пора взяться за выполнение этого плана. Руководители демократической партии поняли, что при настоящих тяжелых обстоятельствах ей невозможно будет твердо держаться заодно с ними, и, испугавшись, вступили в переговоры с афинскими стратегами, Гиппократом, сыном Арифрона, и Демосфеном, сыном Алкисфена. Они хотели выдать им город, полагая, что это для них является менее опасным, чем если они возвратят изгнанников. Условлено было, что афиняне прежде всего завладеют длинными стенами (длина их почти восемь стадий {Около 1 1/3 версты.} от города до Нисеи, мегарской гавани), это было сделано с тою целью, чтобы не явились на помощь пелопоннесцы из Нисеи, где для обеспечения за собою Мегар они держали гарнизон только из своих воинов, далее условлено было, что потом мегаряне попытаются выдать афинянам и верхний город. {Т. е. самые Мегары.} Представители демократической партии надеялись, что по взятии длинных стен верхний город скорее перейдет на сторону афинян. Когда с обеих сторон все было условлено путем переговоров и фактически подготовлено, афиняне к ночи подошли к мегарскому острову Миное {III. 511.} в числе шестисот гоплитов под начальством Гиппократа, засели в яме, из которой мегаряне брали глину для стен и которая была недалеко. Между тем легковооруженные платеяне, {Из числа нашедших приют в Афинах.} сверх того периполы с другим стратегом, Демосфеном, засели подле Эниалия, {Святилище Арея.} который лежит еще ближе. {От длинных стен.} В эту ночь никто ничего не знал об этом, кроме тех, кому важно было это знать. Перед самым восходом зари мегарские заговорщики сделали следующее. Задолго еще они стали наблюдать за тем, когда открываются ворота, {В длинных стенах.} и, склонив на свою сторону начальника гарнизона, стали перевозить обыкновенно в ночную пору через ров двухвесельную лодку на телеге к берегу и затем выплывать в море, как пираты. Еще до рассвета они ввозили на телеге лодку обратно в укрепление через ворота якобы для того, чтобы, так как в гавани не было видно ни одного судна, афиняне, находившиеся в Миное, не замечали присутствия стражи. И на этот раз телега была уже у ворот, и когда, по обыкновению, ворота открылись как бы для пропуска лодки, афиняне, увидев это, бегом бросились из засады, как это было условлено, они хотели подоспеть прежде, чем ворота снова будут заперты, и пока повозка была еще в воротах, чтобы она мешала закрытию их. В это самое время мегарские соумышленники афинян перебили привратную стражу. Прежде всего вбежали в укрепление платеяне, бывшие с Демосфеном, и периполы в том месте, где теперь находится трофей, тотчас по сю сторону ворот платеяне вступили в бой с подоспевшими на помощь воинами (ближайшие пелопоннесцы заметили случившееся), одержали победу и предоставили свободный проход в ворота бросившимся в них афинским гоплитам. После этого каждый из афинян, проникавших в город, направлялся к укреплению. Пелопоннесский гарнизон сначала сопротивлялся, причем защищались немногие. Некоторые из гарнизона были убиты, большинство же обратилось в бегство, будучи перепугано тем, что враги напали ночью и что мегарские предатели сражались против них, пелопоннесцы думали, что им изменили все мегаряне. Кроме того, афинский глашатай самолично решил пригласить желающих мегарян соединить свое оружие с афинским. Услышав это, пелопоннесцы не дожидались больше, но бежали в Нисею, решив, что на них нападают вместе и мегаряне, и афиняне. На заре укрепления были уже взяты, и мегаряне, находившиеся в городе, пришли в смятение. Тогда соумышленники афинян, а вместе с ними и другие лица из демократической партии, знавшие о заговоре, объявили, что следует открыть ворота и сделать вылазку. Они условились, что, когда ворота будут открыты, афиняне ворвутся в город, сами же соумышленники, чтобы их можно было узнать и чтобы они не подвергались насилию, {Со стороны афинян.} должны были вымазать себя маслом. Соумышленники афинян с тем большею безопасностью могли открыть ворота, что, согласно условию, тут же были четыре тысячи афинских гоплитов из Элевсина и шестьсот человек конницы, совершивших переход ночью. Вымазанные маслом заговорщики находились уже у ворот, когда один из них открыл заговор лицам враждебной партии. Последние собрались толпою, явились все на место и заявили, что нет нужды делать вылазку (они не решались на это и раньше, хотя имели в своем распоряжении больше сил), что не следует подвергать город очевидной опасности. Если же кто не будет повиноваться им, с теми они тут же вступят в бой. Они не давали понять, будто знают о том, что происходит, а лишь настаивали на своем решении, как на наилучшем, и в то же время продолжали охранять ворота. При таких условиях заговорщики не могли привести в исполнение свой план. Поняв, что возникло какое-то препятствие и что нельзя взять город силою, афинские стратеги немедленно стали возводить стену вокруг Нисеи, полагая, что и Мегары скорее сдадутся, если взята будет Нисея прежде, чем кто-либо явится к ней на помощь. Из Афин поспешно доставлены были железные орудия, каменщики и все нужное для работы. Стратеги начали от длинных стен, которые были в их власти, возвели поперечную стену против Мегар и от упомянутых стен по обеим сторонам Нисеи до моря. Воины, разделив между собою работу над рвом и стенами, проводили укрепления, камень и кирпич они брали из предместья, рубили деревья и другой лес и ставили палисады, где это требовалось, дома в предместье они снабдили зубцами и также обратили в укрепления. Афиняне работали весь этот день, а на следующий к вечеру стена была почти окончена. Скудость съестных припасов пугала жителей Нисеи, потому что они получали их из верхнего города только на один день. К тому же нисеяне не надеялись на скорую помощь со стороны пелопоннесцев, а мегарян считали своими врагами. Поэтому они заключили с афинянами договор, в силу которого каждый из них за определенную сумму денег получал свободу, оружие отдавалось афинянам, им же предоставлялось поступить по своему усмотрению с лакедемонянами, именно с начальником гарнизона и с другими, кто там был. На этих условиях нисеяне вышли из Нисеи. После того как афиняне сломали ту часть длинных стен, которая примыкала к Мегарам, они заняли Нисею и стали принимать все другие меры. {Для осады Мегар.}
Лакедемонянин Брасид, сын Теллида, находился в это время в окрестностях Сикиона и Коринфа, будучи занят приготовлениями к походу на Фракийское побережье. Как только он узнал о взятии укреплений, он обратился к беотянам с требованием явиться к нему немедленно с войском к Триподиску (Триподиском называется селение в Мегариде, у подошвы горы Гераней): Брасид опасался за находившихся в Нисее пелопоннесцев и за Мегары, как бы они не были захвачены неприятелем. Сам он явился с двумя тысячами семьюстами гоплитов коринфских, с четырьмястами флиунтян, с шестьюстами сикионян и со всем своим войском, которое он уже собрал. Брасид рассчитывал прибыть к Нисее до ее взятия. Но, получив известие, что Нисея взята (он дошел до Триподиска ночью), Брасид отобрал из своего войска триста человек и прежде, чем узнали о его походе, подошел к Мегарам. Афиняне находились на морском берегу и потому не заметили неприятеля. Брасид говорил, что он желает попытаться и, если можно, попытается на самом деле занять Нисею. Главнейшею же целью его было, вступив в Мегары, закрепить их за собою. Брасид требовал от мегарян пропустить его, говоря, что он надеется взять Нисею обратно. Бывшие в Мегарах политические партии находились в страхе: одни из мегарян боялись, что Брасид возвратит изгнанников и выгонит их самих, другие — что демократы из опасения такой участи нападут на них и что во время междоусобной брани город будет погублен афинянами, которые стояли в засаде вблизи. Поэтому мегаряне не приняли Брасида, а обе партии решили спокойно ждать будущего. Они надеялись, что между афинянами и явившимися на помощь Мегарам пелопоннесцами произойдет битва и каждый тогда с большей безопасностью примкнет к той одержавшей верх стороне, которой сочувствует. Не убедив мегарян, Брасид отступил назад к остальному войску. На заре явились беотяне. Еще до обращения к ним Брасида они решили идти на помощь к Мегарам, так как угрожавшая последним опасность была для них не безразлична, и уже со всем войском находились подле Платей. Когда явился вестник, беотяне стали гораздо смелее, отрядили две тысячи двести гоплитов и шестьсот всадников и с большею частью войска возвратились. Все войско, не менее шести тысяч гоплитов, было уже налицо. Афинские гоплиты выстроились подле Нисеи и на морском берегу, а легковооруженные рассеялись по равнине. Неожиданным нападением беотийская конница погнала легковооруженных до самого моря (до сих пор мегарянам не приходило помощи ни откуда). Афинская конница устремилась на неприятеля и вступила в битву, долго длилась битва двух конных отрядов, в которой каждая сторона претендовала на победу. Беотийского гиппарха и других всадников, немногих правда, пробившихся до самой Нисеи, афиняне убили, завладев убитыми, сняли с них вооружение, выдали их, согласно договору, и водрузили трофей. Тем не менее во всем этом деле ни одна сторона не имела решительного перевеса, и, в конце концов, неприятели разошлись: беотяне к своим, афиняне к Нисее. После этого Брасид и его войско подошли ближе к морю и к Мегарам, заняли там удобный пункт и, выстроившись к сражению, оставались в бездействии. Они не думали, что на них нападут афиняне, и понимали, что мегаряне считаются с тем, на какой стороне будет победа. Положение свое лакедемоняне считали выгодным в двояком отношении: они не будут нападать первые, не станут добровольно начинать опасной битвы, но коль скоро они ясно показали свою готовность к обороне, то, по всей справедливости, им будут приписана победа без всякой битвы, вместе с тем и по отношению к мегарянам положение их будет выгодно. Если бы прибытие их не было замечено, тогда уже нельзя было бы им рассчитывать на удачу, и они, как бы побежденные, наверное, тотчас потеряли бы город, теперь же, если случится так, что афиняне не пожелают сражаться, они без боя достигнут цели, ради которой пришли сюда. Так и случилось. Афиняне вышли из лагеря и выстроились в боевой порядок вдоль длинных стен, но так как афиняне не нападали, то мегаряне оставались в бездействии. Афинские стратеги принимали в соображение неравенство опасности для них: если бы им удалась даже большая часть предприятия, {Взятие длинных стен и Нисеи.} они, начав сражение с более многочисленным неприятелем и одержав победу, заняли бы Мегары, но зато в случае поражения у них пострадали бы лучшие силы гоплитов. Между тем можно было предполагать, что со стороны пелопоннесцев и все войско, и каждая его часть из числа находившихся здесь охотно отважится на опасность. Некоторое время афиняне подождали, и так как ни та, ни другая сторона ничего не предпринимала, они первые отступили к Нисее, затем удалились и пелопоннесцы туда, откуда прибыли. Тогда мегарские друзья изгнанников ввиду того, что афиняне не захотели дать битвы, сильнее ободрились и открыли ворота самому Брасиду как победителю и начальникам от государств. Они приняли их в город и устроили с ними совещание, так как, после того как завязали переговоры с афинянами, пребывали в страхе. Впоследствии, когда союзники разошлись по своим государствам, Брасид возвратился в Коринф и стал готовиться к походу на Фракийское побережье, куда он первоначально направлялся. {IV. 701.} Между тем, после удаления афинян домой, находившиеся в городе мегаряне, все те, которые вели наиболее деятельные сношения с афинянами, немедленно тайно покинули город, зная, что они не безызвестны противникам. Остальные, устроив совещание с друзьями изгнанников, призвали назад граждан из Пег, {IV. 661.} дали друг другу великие клятвы не поминать зла и принять наилучшие для государства решения. Став должностными лицами, изгнанники произвели смотр оружия, отдельно расставили на далекое друг от друга расстояние лохи и выбрали около ста человек из числа своих врагов и лиц, казавшихся наиболее замешанными в сношениях с афинянами, потом они вынудили народное собрание открытой баллотировкой постановить решение об этих людях и в силу вынесенного обвинительного приговора перебили их, а в государстве установили строжайшую олигархию. Результаты того переворота, проведенного из-за партийных распрей ничтожнейшим числом лиц, оставались в силе в течение очень долгого времени.
В ту же летнюю кампанию, когда митиленяне, согласно задуманному плану, собирались укреплять Антандр, {IV. 522-3.} стратеги афинского флота, собиравшие дань, Демодок и Аристид, находясь в окрестностях Геллеспонта (третий товарищ их, Ламах, с десятью кораблями отправился на Понт {Эвксинский (Черное море).}), получили сведение о предстоящем укреплении этой местности. Они находили опасным, как бы тут не вышло того же, что было с Анеями, {III. 192. 322.} угрожавшими Самосу, и где утвердились самосские изгнанники, которые помогали пелопоннесскому флоту, посылая ему кормчих, тревожили находившихся в городе самиян и принимали у себя беглецов. Ввиду этого афинские стратеги собрали войско из союзников и отправились морем, одержали победу в сражении над митиленянами, вышедшими против них из Антандра, и снова овладели этим пунктом. Вскоре после этого Ламах вошел в Понт и, бросив якорь в Гераклеотиде, у устья реки Калета, потерял свои корабли, потому что полил дождь и внезапно набежал на них поток воды. Сам Ламах с войском прошел сухим путем через землю вифинских фракиян, живущих по ту сторону пролива в Азии, и прибыл в колонию мегарян Калхедон, лежащую у устья Понта.
В ту же летнюю кампанию афинский стратег Демосфен, тотчас после отступления из Мегариды, прибыл с сорока кораблями в Навпакт. Дело в том, что с ним и с Гиппократом некоторые беотяне в городах вели переговоры о беотийских делах, желая изменить их государственное устройство и обратить его в демократию. Под руководством главным образом фиванского изгнанника Птоиодора приняты были следующие меры. Несколько человек должны были выдать Сифы (Сифы лежат в Феспийской области, при море у Крисейского залива). Другие, из Орхомена, должны были предать Херонею, которая подчинена Орхомену, называвшемуся прежде Минийским, а теперь Беотийским. Наиболее деятельное участие в сношениях с афинянами принимали орхоменские изгнанники, которые нанимали людей на службу в Пелопоннесе. Херонея — крайний пункт Беотии, на границе с фокидской Фанотидой. Некоторые фокидяне также участвовали в заговоре. Афиняне должны были занять Делий, святыню Аполлона, находящийся в Танагрской области и обращенный к Евбее. Все должно было быть совершено одновременно в назначенный день, чтобы не дать беотянам собраться всем вместе к Делию, но чтобы каждый из них был занят делами в собственном государстве. Если бы попытка удалась и Делий был укреплен, то заговорщики надеялись, что, коль скоро эти пункты будут в их власти, поля опустошены и каждый из них будет иметь помощь вблизи, положение дел не останется неизменным, хотя бы на этот раз и не удалось произвести какой-либо переворот в государственном строе отдельных государств Беотии, все-таки со временем, когда афиняне придут на помощь восставшим, силы же беотян будут раздроблены, все оборудуется надлежащим образом. Таков был подготовлявшийся план заговора. Сам Гиппократ должен был в благоприятный момент с войском из Афин идти войною на беотян. Демосфена он отправил вперед с сорока кораблями к Навпакту, чтобы в тех местах он набрал войско из акарнанов и прочих союзников и шел морем к Сифам, которые должны были быть взяты с помощью измены. {IV. 763.} Назначен был и день, когда следовало все разом привести в исполнение. По прибытии на место Демосфен узнал, что Эниады {I. 1133, II. 102.} вынуждены были всеми акарнанами примкнуть к афинскому союзу. Сам он поднял всех тамошних союзников и двинулся в поход сначала против Салинфия и агреев, {II. 1063-4. 1142.} привлекши их на свою сторону, Демосфен стал окончательно готовиться к походу на Сифы, когда это потребуется.
В ту же самую пору летней кампании Брасид с тысячею семьюстами гоплитов направился к Фракийскому побережью. По прибытии в Гераклею, что в Трахине, {III. 92.} он послал вперед вестника в Фарсал к сторонникам лакедемонян с просьбою проводить его и его войско. В Мелитею, что в Ахее, пришли Панер, Дор, Гипполохид, Торилай и Строфак, проксен халкидян. Затем Брасид продолжил путь. Его сопровождал в числе других фессалиян Никонид из Ларисы, приятель Пердикки. Нелегко было бы пройти через Фессалию, особенно с оружием в руках без проводника. Для всех безразлично эллинов проходящие по чужим землям без согласия их жителей люди возбуждают подозрение, фессалийский же народ искони был благорасположен к афинянам. Таким образом, если бы у фессалиян в их стране был исономический, а не династический строй, Брасид никогда не прошел бы дальше, потому что даже и во время этого похода против него вышли люди, иначе настроенные, нежели поименованные выше лица, и у реки Энипея мешали его переходу, заявив, что Брасид поступает вопреки праву, совершая переход без согласия общефессалийского союза. Но проводники возразили, что они не стали бы провожать Брасида наперекор воле союза, что он явился внезапно и они проводят его потому, что связаны с ним узами гостеприимства. Кроме того, сам Брасид заявлял, что он идет как друг фессалиян в их земли и воюет не с ними, а со своими врагами, афинянами, ему не известно, чтобы между фессалиянами и лакедемонянами существовала какая-либо вражда, которая мешала бы одному народу проходить через земли другого, да и теперь против их воли он не пойдет дальше, тем более что и не может пройти, однако он просит его не задерживать. Выслушав это, фессалияне удалились. Брасид же, по совету проводников, во избежание какого-либо более сильного противодействия, продолжал путь без всяких остановок ускоренным маршем. В тот день, как он вышел из Мелитеи, он прибыл в Фарсал и расположился лагерем подле реки Апидана, оттуда прошел в Факий, {Местоположение неизвестно.} а из Факия в Перребию. Отсюда уже фессалийские проводники возвратились назад, а перребы, подчиненные фессалиям, проводили Брасида до Дия, находившегося во владениях Пердикки. Дий — городок, лежащий у подножия Олимпа в Македонии со стороны Фессалии. Таким образом, Брасид успел пройти через Фессалию прежде, чем кто-либо успел собраться задержать его, и пришел к Пердикке в Халкидику. Дело в том, что вследствие удач афинян жители Фракийского побережья и Пердикка, отложившиеся от них, {I. 58, IV. 7.} испугались и вызвали войско из Пелопоннеса. Халкидяне ждали, что афиняне прежде всего пойдут на них, призывали лакедемонян тайно и соседние с Халкидикою города, не отпавшие от афинян. Пердикка же, правда, не бывший открытым врагом афинян, опасался давних распрей с ними, {II. 992.} больше же всего он желал покорить своей власти Аррабея, царя линкестов. Неудачи, как раз в то время постигшие лакедемонян, облегчили для жителей Фракийского побережья и Пердикки возможность вызвать войско из Пелопоннеса. В самом деле, афиняне теснили Пелопоннес, а больше всего землю лакедемонян, последние надеялись, что они скорее всего отвлекут из Пелопоннеса афинян, если будут тревожить их со своей стороны и пошлют войско к союзникам их, тем более, что последние изъявляли готовность содержать войско лакедемонян и звали их с целью самим отложиться от афинян. Сверх того, лакедемонянам желательно было иметь предлог услать часть илотов, чтобы они не замыслили ввиду настоящего положения вещей вследствие потери Пилоса какого-либо переворота. Устрашаемые грубостью и многочисленностью илотов, они придумали следующее (всегда у лакедемонян большинство их мероприятий направлено было к ограждению от илотов): они объявили, чтобы выделены были все те илоты, которые изъявляют претензию на то, что они оказали лакедемонянам наибольшие услуги в военном деле, будто бы с целью даровать им свободу. Этим лакедемоняне искушали илотов, полагая, что из них все, считающие себя наиболее достойными освобождения, скорее всего способны осмелиться обратиться против них. Таким образом отделено было в первую очередь около двух тысяч человек. С венками на головах, как бы уже освобожденные, илоты эти обходили храмы, но вскоре после того исчезли, и никто не знал, какой конец постиг каждого из них. И теперь лакедемоняне охотно выслали с Брасидом семьсот гоплитов из илотов, прочих воинов он взял на жалованье из Пелопоннеса. Лакедемоняне сильно желали послать именно Брасида (хлопотали об этом и халкидяне): он слыл в Спарте за человека, смело идущего на все. Когда же он отправился, то оказался человеком очень ценным для лакедемонян. В самом деле, действуя справедливо и умеренно по отношению к городам, {На Фракийском побережье.} Брасид в это время отторгнул от афинян большую часть их, а другими местностями завладел при помощи измены. Благодаря этому лакедемоняне имели возможность, если бы желали заключить мир, что они и сделали, возвращать афинянам и получать от них обратно захваченные тою и другою стороною пункты, да и театр военных действий из Пелопоннеса переносился в другое место. Позже, в войну, следовавшую за сицилийским походом, нравственные качества и ум Брасида, обнаруженные им тогда {Во время фракийской экспедиции.} и ставшие известными одним {Халкидянам на Фракийском побережье.} по опыту, другим {Грекам на Ионийском побережье и на островах.} по слухам, больше всего настраивали афинских союзников в пользу лакедемонян. Брасид был первый лакедемонянин, который во время похода за пределы своей страны приобрел славу человека честного во всех отношениях, и там, где был, он вселял твердую надежду, что таковы же и прочие лакедемоняне.
Лишь только афиняне узнали о прибытии Брасида на Фракийское побережье, они объявили Пердикку врагом, считая его виновником появления Брасида, и с большею бдительностью следили за союзниками в тех местах. Между тем Пердикка немедленно соединил свои силы с войском Брасида и выступил в поход против соседа своего, Аррабея, сына Бромера, царя македонян линкестов. {II. 992.} Пердикка враждовал с ним и желал покорить его. Когда он со своим войском и войском Брасида находился у прохода в Линк, Брасид сказал, что ему желательно до начала военных действий отправиться сначала к Аррабею и, вступив с ним в переговоры, если можно, склонить его к союзу с лакедемонянами. Дело в том, что и Аррабей дал Брасиду знать через глашатая о своей готовности подчиниться третейскому суду Брасида. Кроме того, явившиеся вместе с глашатаем послы от халкидян советовали Брасиду не избавлять Пердикку от грозящих ему опасностей, чтобы он тем с большим вниманием относился к их делам. Почти в таком же смысле говорили и послы от Пердикки в Лакедемоне, именно, что он привлечет к союзу с лакедемонянами многие из соседних местностей. При таких обстоятельствах Брасид предпочитал уладить дело Аррабея беспристрастно. Пердикка возражал, что он призвал Брасида не как судью в его распрях, но чтобы тот сокрушил тех его врагов, которых он укажет ему сам, и что Брасид обидит его, если вступит в переговоры с Аррабеем, в то время как он, Пердикка, продовольствует половину войска Брасида. Однако Брасид, вопреки желанию Пердикки, рассорившись с ним, 6 вступил в переговоры с Аррабеем, был убежден его доводами и не вторгся в его землю, а отвел свое войско назад. Пердикка, считая себя обиженным, после этого стал давать третью часть провианта вместо половины.
В ту же летнюю кампанию, незадолго перед уборкой винограда, Брасид с халкидянами быстро выступил в поход против Аканфа, колонии Андроса. В среде жителей Аканфа, между теми, которые сообща с халкидянами призвали Брасида, и демократами начались раздоры, принимать ли его в город. Однако народ из опасения за плоды, которые были еще на полях, принял Брасида, вняв его убеждениям пропустить его одного и затем постановить решение, после того как его выслушают. Представ перед народом, Брасид (для лакедемонянина он был хороший оратор) произнес следующую речь.
‘Аканфяне! Посылая меня и войско в поход, лакедемоняне подтверждают тем самым истинность нашего заявления о причине войны, сделанного еще в начале ее, именно, что мы будем воевать с афинянами за освобождение Эллады. Пусть никто не укоряет нас в том, что мы явились сюда поздно, что мы ошиблись в своем предположении, в основе которого было вести войну в Аттике, и в своей ‘надежде — сокрушить афинян быстро, одними своими силами, не подвергая вас опасностям. Ведь теперь, когда представилась возможность, мы явились и при вашем содействии постараемся покорить афинян. Однако меня удивляет, что вы заперли передо мною ворота и недовольны моим прибытием. А мы, лакедемоняне, рассчитывали, что явимся к людям, которые еще до нашего фактического прибытия будут, по крайней мере, настроены как наши союзники, и что появление наше будет желанно для вас. Вот почему мы решились подвергнуться столь великой опасности совершить многодневный путь по чужой земле и приложить к тому всю нашу энергию. Но было бы ужасно, если у вас на уме что-либо иное, если вы будете противиться освобождению вас самих и прочих эллинов. Это было бы ужасно не только потому, что вы сами противодействуете, но и потому, что другие, к кому бы я ни пришел, будут присоединяться ко мне с меньшей охотой. Ведь они будут встревожены, если вы, к кому я прежде всего обратился, не приняли меня, вы, граждане значительного города, пользующиеся славою людей рассудительных. Объяснить им убедительно причину такого вашего отношения ко мне я буду не в состоянии, и они подумают, что я сулю не истинную свободу или что я явился к ним бессильный и не в состоянии защитить их от афинян в случае нападения последних. Между тем афиняне, несмотря на свое численное превосходство, не пожелали померяться силами с тем войском, которое у меня теперь, когда я явился на помощь к Нисее, {IV. 70—73.} и невероятно, чтобы они отрядили против вас морем такое войско, которое равнялось бы войску их, бывшему при Нисее. Сам я явился сюда не со злым умыслом, но для освобождения эллинов, и лакедемонское правительство я обязал величайшею клятвою, что все государства, какие будут привлечены мною в наш союз, останутся автономными. Явился я сюда не затем, чтобы приобрести союз ваш силою или обманом, напротив, чтобы подать помощь вам, порабощенным афинянами. Итак, прошу вас, оставьте вашу подозрительность в отношении меня, ибо я даю вам вернейшие ручательства, не считайте меня бессильным защитником, но смело присоединяйтесь ко мне. Если кто-нибудь лично за себя боится, как бы я ни передал города в управление нескольким лицам, и потому не имеет охоты присоединиться ко мне, пусть вполне мне доверится. Я пришел не за тем, чтобы принимать участие в борьбе партий, и, думаю, сулил бы вам сомнительную свободу, если бы, вопреки исконному государственному порядку, вздумал подчинять большинство меньшинству или, наоборот, меньшинство всем. {Т. е. олигархию демократии.} Подобная свобода была бы тягостнее иноземного ига, а мы, лакедемоняне, не получили бы в награду за свои труды благодарности, и вместо почета и славы нас бы скорее стали обвинять. Мы навлекли бы на себя те самые жалобы, из-за которых воюем с афинянами, и снискали бы себе ненависть в большей степени, чем те люди, которые не выставляют на вид своего благородства. Для людей, пользующихся выдающимся положением, до известной степени менее постыдно иметь притязания на чужое открытою силою, нежели под благовидным обманом, в первом случае действуют по праву силы, которую ниспослала судьба, во втором при помощи козней, изобретаемых низкою душою. Поэтому в делах, представляющих для нас большой интерес, мы действуем с большою осмотрительностью. После клятвы какое ручательство могло бы быть для вас надежнее того, которое дается людьми, поступающими согласно со своими словами и тем самым неизбежно внушающими представление, что и действия их будут полезны в той же мере, как они на это указывали?’.
‘Если в ответ на мои предложения вы укажете, что не в состоянии исполнить их, если, при всем благорасположении ко мне, вы пожелаете, во избежание вреда для себя, отклонить их, если вы скажете, что свобода представляется для вас небезопасной и что справедливо даровать ее тем, которые в силах ее принять, и несправедливо навязывать ее кому-либо против его желания, то я призову в свидетели богов и туземных героев, что я пришел сюда ради вашего блага, но не убедил вас, и тогда опустошу вашу землю и постараюсь покорить вас силою. После этого я не буду считать себя действующим несправедливо, напротив, в свое оправдание я буду иметь еще два настоятельных довода: во-первых, в отношении к лакедемонянам, чтобы вы, если не присоединитесь к нам, при всем вашем благорасположении, не вредили им деньгами, которые взимают с вас афиняне, во-вторых, в отношении эллинов, чтобы вы не были для них помехою в деле освобождения от рабства. Иначе действия наши были бы несправедливы. Ведь мы, лакедемоняне, не обязаны освобождать тех, кто не желает свободы, разве в том только случае, когда того требует общее благо. С другой стороны, мы не стремимся к владычеству, напротив, мы прилагаем старание положить конец владычеству других, и мы были бы неправы по отношению к большинству эллинов, если бы, желая доставить всем автономию, оставили без внимания ваше противодействие. Принимайте же ввиду этого благое решение, постарайтесь занять среди эллинов первое место в стремлении к свободе и стяжать себе вечную славу. Тогда и ваше достояние не пострадает, {Имеется в виду опустошение полей аканфян, которым грозит Брасид.} и государству в его совокупности вы доставите прекраснейшее имя’.
Вот что сказал Брасид. Жители Аканфа сначала много говорили за 88 и против допущения его в город и потом решили вопрос тайною подачей голосов. Под влиянием увлекательной речи Брасида и из страха за полевые плоды большинство решило отложиться от афинян. Взяв с Брасида ту клятву, с которою отправило его в поход лакедемонское правительство, именно, что все союзники, которых он приобретет, сохранят свою автономию, жители Аканфа приняли войско Брасида. Вскоре после этого отложился также Стагир, колония Андроса. Таковы события этой летней кампании.
В начале следующей зимней кампании некоторые города беотян должны были передаться афинским стратегам Гиппократу и Демосфену, для чего последнему следовало идти со своими кораблями к Сифам, а Гиппократу к Делию. {IV. 76.} Вследствие происшедшей ошибки в расчете дней, когда обоим стратегам надлежало выступить в поход, Демосфен, имевший на своих кораблях акарнанов и многих других союзников из тамошних местностей, подошел к Сифам преждевременно и ничего не сделал. Дело в том, что заговор был открыт фокидянином из Фанотея Никомахом, который дал знать об этом лакедемонянам, а те беотянам. Все беотяне явились на помощь к Сифам (Гиппократа не было еще на суше, и он не тревожил их) и успели раньше занять Сифы и Херонею. Узнав о неудаче, заговорщики не произвели никаких изменений в городах. Между тем Гиппократ, призвавший к оружию всех афинян, как граждан, так и метеков, а равно всех чужеземцев, какие были в городе, опоздал к Делию: в то время беотяне уже отступили от Сиф. Гиппократ расположился лагерем и занялся укреплением Делия следующим способом. Кругом священного участка и храма вырыт был ров, выбрасываемая из него земля образовала служившую укреплением насыпь, вдоль насыпи вбили колья, нарезали виноградных лоз в окрестностях священного участка и переплетали ими палисад, вкладывали туда также камни и кирпичи, которые брали из близлежащих разрушенных зданий, вообще всеми способами поднимали укрепление. Потом в удобных для того пунктах, там, где не было никаких храмовых построек, — портик, который был здесь, обрушился, — поставили деревянные башни. Приступили афиняне к этой работе на третий день по выходе из дому, работали в этот день, а также в четвертый и пятый до обеденной поры. Затем, когда большая часть работы была окончена, войско отступило от Делия и прошло на пути домой стадий десять, {Более 1 1/2 версты.} причем одни, большею частью легковооруженные, разошлись немедленно, а гоплиты в боевом порядке остановились и не двигались дальше. Гиппократ некоторое время оставался еще на месте, занятый устройством постов и работами по укреплению, чтобы довести их, как требовалось, до конца. В эти дни беотяне собирались к Танагре. Когда явились войска от всех государств {Беотийских.} и узнали, что афиняне отступили домой, все беотархи, их одиннадцать, не соглашались давать битву, коль скоро афинян нет больше в Беотии (они находились почти на границе Оропии, {Т. е. земли города Оропа, принадлежавшего тогда Афинам. II. 32.} когда расположились лагерем). Только Пагонд, сын Эолада, который был беотархом Фив вместе с Арианфидом, сыном Лисимахида, и в то время командовал войском, желал дать битву. Он полагал, что лучше пойти на риск, вызывал лох за лохом, чтобы не все воины разом оставляли свои посты, и следующею речью старался убедить беотян сделать нападение на афинян и сразиться с ними.
‘Никому из нас, начальников, беотяне, не должно бы и на мысль приходить, что не следует вступать в сражение с афинянами, коль скоро, будто бы, мы уже не настигнем их в Беотии. Ведь они собираются разорить Беотию, явившись из пограничной страны и соорудив здесь укрепление. Поэтому они бесспорно враги наши и там, где мы настигли бы их, и там, откуда они пришли и учинили неприязненные действия. Если кто-либо и находил прежде, что для нас безопаснее не давать битвы, то теперь он должен изменить свое мнение. Тем, кто подвергается нападению со стороны другого, предусмотрительность не дозволяет раздумывать о защите собственной земли столь же долго, как в том случае, когда, обладая своим достоянием и стремясь приумножить его, по доброй воле сам нападаешь на другого. Вам искони одинаково свойственно отражать нападение иноплеменного войска и на своей земле, и на чужой, тем более подобает отражать афинян, которые к тому же живут на границе с нами. По отношению к соседям готовность померяться силами обеспечивает всем свободу, это относится в особенности к афинянам, которые пытаются поработить себе не только близкие, но и далекие народы. Как же тут не бороться с ними до последнего изнеможения? Состояние, в каком находятся жители противолежащей Евбеи и большей части остальной Эллады, служит для нас примером. Разве не известно, что везде соседи борются за границы своих владений? А у нас в случае поражения была бы установлена одна непререкаемая граница, именно: вторгшись в нашу землю, афиняне силою завладеют ею. Вот насколько соседство их опаснее всякого другого! Кроме того, обыкновенно те, кто уверен в своей силе и нападает, как теперь афиняне, на своих соседей, идут бесстрашнее на народ, пребывающий в бездействии и защищающийся только на собственной земле, напротив, они имеют меньше охоты сдерживать тот народ, который встречает их за пределами своей страны и при благоприятных обстоятельствах сам начинает военные действия. Подтверждение этого мы видим на самих же афинянах: разбив их при Коронее {I. 1132.} в то время, когда вследствие наших междоусобиц они завладели нашей землей, мы доставили Беотии полное спокойствие по настоящее время. Вспомним это, и пусть старшие из нас покажут себя на деле такими, какими они были прежде, а младшие как дети отцов, оказавшихся тогда доблестными, пусть стараются не посрамить унаследованной ими доблести. Доверившись, что за нас будет божество, святынею которого афиняне, беззаконно укрепив ее, {Ср.: IV. 90.} теперь пользуются, полагаясь на жертвенные знамения, оказывающиеся благоприятными для нас, мы должны идти на врагов и показать, что достигнуть цели своих стремлений они могут нападением на других, которые не умеют отражать врага, но что они не уйдут назад без борьбы от такого народа, который считает долгом чести всегда бороться за свободу своей земли и не порабощать несправедливо чужой’.
Обратившись с таким увещанием к беотянам, Пагонд убедил их идти на афинян. Поспешно он вызвал войско {Из области Танагры: IV. 91.} и повел его на них, потому что была уже поздняя пора дня. Приблизившись к афинскому войску, Пагонд расположился на таком месте, откуда благодаря разделявшему их холму неприятели не видели друг друга, выстроил воинов в боевой порядок и стал готовиться к битве. Когда Гиппократу, находившемуся еще подле Делия, дано было знать о наступлении беотян, он послал войску приказ строиться к бою, а немного спустя прибыл и сам. Подле Делия он оставил около трехсот человек конницы с тем, чтобы они и служили гарнизоном на случай могущего быть нападения, и могли, выждав удобный момент, неожиданно с тыла напасть на беотян во время битвы. Для отражения неприятельской конницы беотяне выставили свой отряд и, когда все приведено было в порядок, появились на вершине холма и выстроились, как они и намеревались, в боевой порядок. У них было около семи тысяч гоплитов, больше десяти тысяч легковооруженных, тысяча конных воинов и пятьсот пелтастов. Правое крыло занимали фивяне и подчиненные им союзники, {Жители небольших окрестных местностей.} центр — галиартяне, коронеяне, копейцы и прочие, обитавшие в окрестностях озера, {Копаидского.} левое крыло — феспияне, танагряне и орхоменцы. Конница и легковооруженные размещены были на обоих флангах. Фивяне выстроились по двадцати пяти человек вглубь, а остальные как попало. Таковы были силы, и так они были распределены у беотян. У афинян все тяжеловооруженное войско, по численности равное неприятельскому, выстроилось по восьми человек вглубь, конница же поставлена была на обоих флангах. Правильно вооруженного легкого войска тогда не было, как и вообще его не было в Афинах. Те же легковооруженные воины, которые участвовали в походе, хотя по числу и значительно превосходили неприятельских легковооруженных, но многие из них следовали за войском без вооружения, потому что в легковооруженные отряды набирались все, способные носить оружие, будь это горожане и находившиеся в городе иноземцы, в деле, однако, участвовало их немного, потому что раньше они уже ушли домой. {IV. 904.} Неприятели построились в боевой порядок и уже намерены были вступить в битву, когда стратег Гиппократ, обходя ряды афинян, ободрял их такими словами.
‘Увещание мое, афиняне, будет кратко, но, будучи обращено к людям храбрым, оно может произвести не менее сильное действие, это будет скорее напоминание, нежели внушение. Пусть не подумает кто из вас, будто мы поступаем несправедливо, на чужой земле подвергая себя столь грозной опасности: на самом деле, в земле беотян нам предстоит борьба за нашу землю. И если победу одержим мы, то пелопоннесцы без содействия беотийской конницы никогда больше не вторгнутся в вашу страну. Этой одной битвой вы приобретете Беотию и прочнее обеспечите свободу вашей родины. Итак, идите на врагов достойно вашего государства, которым каждый из вас гордится, что оно, ваша родина, — первое государство Эллады, достойно отцов ваших, которые с Миронидом во главе победили беотян в бою при Энофитах и некогда овладели Беотией {I. 1083.}’.
С таким ободрительным увещанием Гиппократ обошел только половину войска. Он не успел пройти дальше, как беотяне, которых торопливо ободрял в то же время Пагонд, запели пеан и ударили на неприятеля с холма. Афиняне бросились на них и на бегу сразились с врагом. Стоявшие на краю флангов отряды обоих войск не вступили в битву, так как для них служило препятствием одно и то же: их удерживали потоки воды. Прочие части войск бились с ожесточением, и щиты сражающихся ударялись один о другой. Левое крыло беотян и часть их войска, стоявшая до центра, уступали афинянам, которые в этом месте теснили в числе прочих особенно феспиян. Дело в том, что, когда стоявшие подле феспиян войска уже отступили, феспияне были окружены тесным кольцом. При этом те из них, которые пали, были изрублены во время схватки, впрочем, и некоторые афиняне, приведенные в замешательство при оцеплении неприятеля, не узнавали своих и избивали друг друга. Таким образом, на этой стороне войско беотян подавалось назад и бежало к тем частям, которые выдерживали сражение. Но правое крыло, на котором стояли фивяне, имело перевес над афинянами и, принудив их к отступлению, сначала наступало медленно. И вот Пагонд из скрытого пункта послал в обход холма два отряда конницы туда, где терпело левое крыло беотян. Одерживающее победу крыло афинян при внезапном появлении конницы пришло в ужас, полагая, что нападает новое войско. Оба эти обстоятельства, и появление конницы, и преследование фивян, разрывавших ряды афинян, заставили обратиться в бегство все афинское войско. Одни из афинян бросились к Делию и к морскому берегу, другие — по направлению к Оропу, часть — к горе Парнефу, иные рассеялись в разные стороны, где кто надеялся найти спасение. Беотяне, в особенности конница их, преследовали и убивали афинян, помогали им локры, подоспевшие на помощь немедленно после того, как афиняне обращены были в бегство. Наступившая ночь задержала битву, и главной массе бегущих легче было спасаться. На следующий день афиняне из Оропа и Делия, где они оставили гарнизон и которые все еще были в их руках, морем переправились домой. Беотяне водрузили трофей, собрали своих убитых, сняли вооружение с неприятельских трупов, оставили стражу, а затем отступили к Танагре и стали замышлять напасть на Делий. Глашатай, посланный афинянами для получения убитых, встретился на пути с беотийским глашатаем, последний предложил ему повернуть назад, говоря, что афинский глашатай ничего не добьется, пока сам он не возвратится к беотянам. Явившись к афинянам, глашатай, по поручению беотян, объявил, что афиняне поступили не по праву, нарушив порядки эллинов. Дело в том, что для всех установлено при вступлении во владения друг друга не касаться находящихся там святынь, между тем афиняне укрепили Делий и поместились в нем, совершая там все то, что люди делают на мирской земле, — черпали и носили воду, неприкосновенную для беотян, которою они пользовались как святою водою, только для священнодействий. Поэтому за божество и за себя беотяне требуют от афинян, призывая общие божества и Аполлона, покинуть святыню и унести с собою все, им принадлежащее. После этих слов беотийского глашатая афиняне отправили к беотянам своего глашатая с ответом, что они вовсе не поступили вопреки праву по отношению к святыне и по своей воле не будут причинять ей вреда и впредь: с самого начала они вступили в святыню не ради этого, а скорее для того, чтобы оттуда защищаться от обидчиков. У эллинов существует обычай, продолжали афиняне, в силу которого тот, кто овладевает какой-либо землей, большой ли, или малой, становится всегда обладателем святынь этой земли и наблюдает, чтобы, по мере возможности, культ в них отправлялся по прежним обычным правилам. Ведь так же поступали и беотяне, и большая часть остальных эллинов, все те, которые силою изгнали туземцев и занимают землю их: вначале они совершили нападение на святыни, как чужие им, а теперь владеют ими, как собственными. Точно так же и они, афиняне, если бы имели возможность завладеть землею беотян на большем пространстве, удерживали бы ее за собою, и теперь они добровольно не уйдут из той части Беотии, которую занимают и считают своею. Наконец, что касается воды, они пользовались ею в силу необходимости и сами не позволили бы себе такой дерзости, если бы беотяне первые не напали на их землю и не вынудили их в целях самозащиты пользоваться этой водой. Когда людей застигают война и опасность, естественно, всякого рода их поступки, даже и в глазах божества, заслуживают некоторого извинения. Ведь алтари служат убежищем для невольных грешников, и нарушителями закона именуются люди, впадающие в преступление без нужды, а не те, которые отваживаются на что-либо под влиянием несчастия. Беотяне, требуя выдачи убитых афинян в обмен за святыни, гораздо более поступают неблагочестиво, нежели афиняне, когда они отказываются получить за святыню то, что подлежит такому обмену. Глашатаю своему афиняне велели сказать решительно, что они желают собрать своих убитых по договору, следуя заветам отцов, а не за то, что они удалятся из земли беотян, так как они находятся уже не на их земле, а на своей, приобретенной оружием. Беотяне отвечали, что если афиняне {Находящиеся в Делии.} — в Беотии, то они должны уйти из их, беотян, земли и унести с собою то, что принадлежит им, если же они находятся на своей, афинской, земле, то сами должны знать, что нужно делать. Этим беотяне хотели сказать, что Оропия, где лежали убитые (битва произошла на границе), принадлежит как подвластная область афинянам, однако они не могут силою завладеть убитыми, принадлежащими беотянам, с другой стороны, они, разумеется, не стали бы заключать договора относительно земли, принадлежащей афинянам. А что касается беотийской земли, то они считали бы приличным ответить, что ‘афиняне с удалением из нее могут получить, что требуют’. Выслушав это, афинский глашатай удалился ни с чем. Тотчас после этого беотяне призвали с побережья Мелийского залива метателей копий и пращников. После сражения на помощь к ним явились две тысячи коринфских гоплитов, а также пелопоннесский гарнизон, вышедший из Нисеи вместе с мегарянами. {IV. 693. 701.} С ними беотяне пошли на Делий и атаковали укрепление. Они пробовали взять его различными средствами, даже подвезли к укреплению боевую машину такого устройства (с ее-то помощью они и взяли укрепление): распилили большое бревно пополам, все его выдолбили и снова тщательно сложили обе части наподобие трубки, к концу бревна прикрепили на цепях котел, от бревна спускалась в котел железная выдувальная трубка, большая часть бревна также обита была железом. Издали подвезли эту машину на повозках к той части стены, которая главным образом состояла из брусьев и виноградной лозы. {IV. 902.} Когда машина была вблизи стены, беотяне приспособили большие раздувальные мехи к тому концу бревна, который был на их стороне, и надували их. Воздух проходил через закрытое пространство в котел, наполненный горящими углями, серою и смолою, и производил большое пламя, от которого и загорелась стена, так что не осталось на ней никого больше: все бросили ее и бежали, и таким образом укрепление было взято. Из гарнизона одни были убиты, а двести человек взяты в плен, остальная масса взошла на корабли и возвратилась домой. По взятии Делия на семнадцатый день после битвы от афинян немного спустя снова явился глашатай, ничего не знавший о случившемся, и просил выдать убитых. На этот раз беотяне не дали такого ответа, как прежде, и выдали трупы. В битве пало беотян немного меньше пятисот человек, а афинян немного меньше тысячи, в том числе и стратег Гиппократ, много пало легковооруженных и обозных воинов.
Вскоре после этого сражения {При Делии.} и Демосфен, отправившийся тогда морем к Сифам, {IV. 891.} потерпев неудачу в своей попытке овладеть ими с помощью измены, высадился в Сикионии, имея на своих кораблях войско акарнанов, агреев и четыреста афинских гоплитов. Но прежде, чем все корабли пристали к берегу, явившиеся на помощь сикионяне обратили в бегство высадившихся на берег и преследовали их до кораблей, одних они убили, других взяли в плен. Водрузив трофей, сикионяне, согласно договору, выдали убитых.
Почти в те самые дни, как происходили события при Делии, умер царь одрисов Ситалк, {II. 291. 671. 951.} во время похода на трибаллов {II. 964.} потерпевший поражение в битве. Племянник его Севт, сын Спарадока, воцарился над одрисами и остальной Фракией, царем которой был также Ситалк.
В ту же зимнюю кампанию Брасид {V. 781.} с союзниками Фракийского побережья выступил в поход против Амфиполя, афинской колонии у реки Стримона. На том месте, где лежит теперь этот город, пытался раньше основать колонию Аристагор Милетский, когда он бежал от царя Дария, но эдоны {I. 1003.} вытеснили его. Потом афиняне, тридцать два года спустя, послали туда десять тысяч колонистов из своих граждан и остальных эллинов, желающих отправиться, но они истреблены были фракиянами при Драбеске. {I. 1003.} Двадцать девять лет спустя афиняне снова прибыли туда, причем в качестве экиста был послан Гагнон, сын Никия, прогнали эдонов и основали город на том месте, которое прежде называлось Девятью путями. {I. 1003.} Отправлялись афиняне от Эиона, служившего для них приморским торговым портом и лежащим у устья реки на расстоянии двадцати пяти стадий {4 версты с небольшим.} от нынешнего города. Гагнон назвал его Амфиполем, потому что, будучи омываем Стримоном с обеих сторон, он заложен так, что длинная стена от реки до реки отрезает его, и таким образом он виден кругом с моря и с суши. Снявшись с якоря у Арн на Халкидике, Брасид с войском направился к этому городу. {Амфиполю.} К вечеру он прибыл в Авлону и Бормиску, где озеро Болба изливается в море, после обеда продолжал путь ночью. Погода была бурная, и шел небольшой снег. Брасид очень быстро подвигался вперед, желая, чтобы о нем не знали амфипольцы, кроме тех, которые хотели предать город. В Амфиполе были колонисты из аргилян (Аргил — колония Андроса) и другие, которые устраивали этот заговор, будучи привлечены к нему кто Пердиккою, кто халкидянами. Наиболее деятельными участниками заговора были аргиляне, которые жили в близком соседстве, они всегда возбуждали подозрение в афинянах и питали замыслы против Амфиполя. Когда представился удобный случай и появился Брасид, они, задолго до того ведшие сношения с поселившимися в Амфиполе аргилянами с целью привести город к сдаче, приняли теперь Брасида в Аргил, отложились от афинян в ту же ночь и проводили его войско к находящемуся к востоку мосту через реку. Самый город {Амфиполь.} лежит дальше этой переправы, и в то время не было еще у него стен, {От моста до города.} как теперь, а у переправы стоял только слабый гарнизон. Брасид легко одолел его: ему благоприятствовали и измена, и дурная погода, и неожиданность нападения, затем он перешел мост и тотчас завладел имуществом амфипольцев, живших за городом по всей местности. Так как переправа Брасида была неожиданной для жителей города и многие из живших за городом взяты были в плен, а другие бежали в городское укрепление, то амфипольцы пришли в сильное смятение, тем более, что они подозревали друг друга в измене. Говорят даже, что Брасид, по всей вероятности, взял бы город, если бы захотел идти на него с войском немедленно, а не дозволил бы войску заниматься грабежом. Между тем он расположился лагерем, совершил набег на загородные владения и затем оставался в бездействии, после того как со стороны находившихся в городе соумышленников не было сделано ничего такого, на что он рассчитывал. Противники изменников, превосходившие их численностью, позаботились о том, чтобы ворота не были тотчас открыты, и, по соглашению со стратегом Евклом, явившимся от афинян для охраны местности, отправили вестника к товарищу его по стратегии на Фракийском побережье Фукидиду, сыну Олора, написавшему эту историю и находившемуся тогда подле Фасоса (остров Фасос — колония париян и отстоит от Амфиполя почти на полдня пути), {На 7—8 миль.} с требованием идти к ним на помощь. При этом известии Фукидид поспешно выступил с семью кораблями, которые были в его распоряжении. Главным желанием его было занять заблаговременно Амфиполь, прежде чем он сдастся неприятелю, или в противном случае Эион. Тем временем Брасид, опасаясь прибытия вспомогательных кораблей от Фасоса и зная, что Фукидиду принадлежит разработка золотых приисков в этой части Фракии и что благодаря этому он пользуется значением среди влиятельнейших людей материка, торопился овладеть городом, если возможно, заблаговременно. Брасид опасался, что с прибытием Фукидида масса амфипольцев не перейдет уже на его сторону, так как понадеется, что Фукидид соберет союзников и на море, {Т. е. с Фасоса и соседних островов.} и во Фракии и спасет амфипольцев. Поэтому Брасид предложил умеренные условия сдачи и через глашатая объявил следующее: всякий желающий из жителей города, амфиполец ли то или афинянин, может остаться, владея своим достоянием на равном и одинаковом для всех положении, а кто не желает, обязуется в течение пяти дней покинуть город и забрать с собою все свое имущество. Выслушав это предложение, большинство амфипольцев переменило свое решение, тем более что афинян в городе жило немного, большею же частью население его было смешанное, кроме того, многие из жителей города находились в родстве с теми, которые были захвачены в плен за городом. Наконец предложенные глашатаем условия казались амфипольцам справедливыми сравнительно с тем, чего они опасались: афиняне находили их таковыми, потому что рады были покинуть город, так как им угрожала большая опасность, а на скорую помощь они не рассчитывали, остальное же население, потому что, при равенстве положения, они не теряли прав гражданства и, сверх ожидания, избавлялись от опасности. Таким образом, соумышленники Брасида уже открыто стали доказывать справедливость его предложений, после того как видели перемену настроения в народной массе и нежелание ее повиноваться в дальнейшем присутствующему в Амфиполе афинскому стратегу. Соглашение состоялось, и Брасид был принят на объявленных глашатаем условиях. Таким-то образом амфипольцы выдали город, когда Фукидид со своими кораблями вечером того же дня прибыл в Эион. Брасид только что овладел Амфиполем и не позже, как через ночь, взял бы и Эион. В самом деле, если бы корабли не явились с поспешностью на помощь, город на заре был бы взят. После этого Фукидид стал заниматься приспособлением Эиона к тому, чтобы охранить его от опасностей как теперь, в случае нападения Брасида, так и на дальнейшее время, принял тех, которые пожелали, согласно договору, перейти сюда из верхнего города. Брасид же с большим числом судов внезапно спустился по течению реки к Эиону в надежде завладеть выдающеюся со стороны укрепления косою и тогда иметь в своей власти проход в гавань, вместе с тем он сделал попытку и с суши, но был отбит на обоих пунктах и занялся устроением Амфиполя и его окрестностей. На его сторону перешел также эдонский город Миркин после смерти царя эдонов Питтака, убитого сыновьями Гоаксиса и женою его Бравро. Немного спустя присоединились к Брасиду Галепс и Эсима, колонии фасиян. Содействовал этому и Пердикка, явившийся немедленно после взятия Амфиполя.
Завоевание Амфиполя сильно напугало афинян, в особенности потому, что город был для них полезен доставкою корабельного леса и теми денежными доходами, какие они получали оттуда, а также потому, что до сих пор лакедемоняне, в том случае когда сопровождали их фессалияне, могли пройти против афинских союзников только до Стримона, но, не располагая мостом, не имели возможности проникнуть дальше, так как выше переправы находилось на большом протяжении обширное озеро, образуемое рекою, {Керкина.} а со стороны Эиона река охранялась триерами. Теперь же положение, по-видимому, облегчалось, и афиняне начинали бояться также и отпадения союзников. Дело в том, что действия Брасида во всех отношениях отличались умеренностью, и в своих речах он повсеместно объявлял, что послан для освобождения Эллады. Подчиненные афинянам города при известии о падении Амфиполя, об обещаниях Брасида и его мягкости были в сильнейшей степени настроены к возмущению. Они тайком обращались через глашатаев к Брасиду с просьбою зайти к ним, причем каждый город желал отложиться первым. Дело это им представлялось безопасным, так как, с одной стороны, они заблуждались в своем представлении о силах афинян, какими те оказались впоследствии, а с другой — больше руководствовались смутным желанием, нежели безошибочным предвидением: люди обыкновенно питают неосторожные надежды на то, чего они горячо желают, а нежелательное для них отвергают субъективными доводами. Кроме того, союзников ободряло недавнее поражение афинян в Беотии, соблазнительные, хотя и не отвечающие действительности, речи Брасида о том, будто у Нисеи {IV. 734.} афиняне не отважились на битву с ним, несмотря на то, что он привел на помощь только свое войско. Союзники чувствовали бодрость и были уверены, что некому выступить против них. Удовольствие, которое они испытывали в настоящем, и надежда впервые испытать на опыте энергичное содействие лакедемонян больше всего возбуждали в них готовность идти на риск во всем. Получив обо всем этом сведения, афиняне разослали по городам гарнизоны, насколько можно было это сделать в короткое время и в зимнюю пору. Со своей стороны Брасид настаивал в Лакедемоне на том, чтобы ему прислано было войско в дополнение к имевшемуся, а сам готовился к сооружению триер на Стримоне. Лакедемоняне не пошли навстречу требованиям Брасида частью потому, что влиятельные лица в государстве завидовали ему, частью потому, что они предпочитали получить обратно граждан, захваченных на острове, {Сфактерии.} и кончить войну.
В ту же зимнюю кампанию мегаряне отняли обратно свои длинные стены, которыми владели афиняне, и срыли их до основания. Брасид после взятия Амфиполя предпринял поход вместе с союзниками на так называемую Акту. Область эта, начинаясь от Царского канала, простирается по сю сторону перешейка, а высокая гора ее Афон кончается у Эгейского моря. На Акте, у самого канала, находится город Сана, колония андриян, обращенная к морю со стороны Евбеи, прочие города: Фисс, Клеоны, Акрофои, Олофикс и Дии. Жители их — смесь варварских племен, говорящих на двух языках. {Т. е. по-варварски и по-гречески.} Небольшую часть их составляют халкидяне, большинство же — пеласги из тирренов, некогда занимавших Лемнос и Афины, а также бисалты, крестоняне и эдоны, {Фракийские племена.} живут они небольшими городками. Большинство последних перешло на сторону Брасида, но Сана и Дий оказали сопротивление, поэтому Брасид остановился с войском в их земле и стал опустошать ее. Так как они не покорялись, то Брасид немедленно выступил в поход против Тороны халкидской, которую занимали афиняне, приглашали его туда несколько человек, готовых передать ему город. Придя в Торону ночью, Брасид перед рассветом расположился с войском у святилища Диоскуров, отстоящего от города стадий на три. {Около 1/2 версты.} Появление Брасида не было замечено прочими жителями Тороны и находившимся в ней афинским гарнизоном. Сторонники же Брасида знали, что он придет, и некоторые из них тайком вышли недалеко за город и поджидали его прибытия, а когда заметили, что он прибыл, ввели в город семь легковооруженных с кинжалами (только эти воины и не побоялись войти, хотя первоначально назначено было двадцать человек, во главе их был олинфянин Лисистрат). Они проникли через обращенное к морю укрепление и, так как город лежал на холме, незаметно взошли на него, перебили воинов самого верхнего сторожевого поста и разломали небольшие ворота со стороны Канастрея. Подвинувшись немного дальше, Брасид с остальным войском остановился, послал вперед сотню пелтастов, которые должны были первыми ворваться в город в то время, когда будут открыты какие-нибудь ворота и будет подан условный сигнал. Но время проходило, и пелтасты, удивляясь этому, приблизились постепенно к городу. Между тем тороняне, находившиеся в городе, сообща с вошедшими пелопоннесцами принимали свои меры: когда малые ворота были взломаны, они, разбив засов, открыли и те ворота, которые ведут к городской площади. Сначала введено было в город через малые ворота окольным путем несколько человек, чтобы напугать ничего не знавших жителей города внезапным нападением с тыла и с обеих сторон, потом, согласно условию, подняли сигнальный огонь и впустили уже остальных пелтастов через ворота, бывшие на площади. При виде сигнала Брасид устремился беглым маршем и повел за собою войско, громким дружным криком оно навело большую панику на городское население. Часть воинов быстро ворвалась в город через ворота, другие — по четырехгранным брусьям, которые случайно оказались подле обрушившейся и возобновлявшейся стены и назначались для подъема камней. Брасид с массою войска тотчас направился вверх, на высокие пункты города, желая завладеть им всецело и прочно, остальная толпа рассыпалась отдельными отрядами по всем направлениям. Что касается торонян, то при взятии города большая часть их, ничего не зная о случившемся, пребывала в тревоге, сторонники же Брасида и другие граждане, сочувствовавшие им, немедленно соединились с вошедшими в город. Случилось так, что до пятидесяти афинских гоплитов спали на площади. Узнав о происшедшем, одни из них, немногие, погибли в схватке, а прочие частью сухим путем, частью на двух кораблях, стоявших на страже, бежали и укрылись в укреплении Лекиф, которое и заняли они одни. Лекиф — городская цитадель, выступающая в море и отрезанная на узком перешейке. К афинянам бежали и все расположенные к ним тороняне. Наступил уже день, и Брасид прочно утвердился в городе, когда через глашатая он объявил торонянам, бежавшим вместе с афинянами, что всякий желающий может возвратиться к своей собственности и безбоязненно пользоваться своими гражданскими правами, к афинянам же он отправил глашатая с предложением выйти из Лекифа, согласно уговору, с их имуществом, так как Лекиф принадлежит халкидянам. Афиняне покинуть укрепление отказались, а предложили Брасиду заключить перемирие на один день для того, чтобы собрать убитых. Брасид заключил перемирие на два дня, в течение которых он укрепил ближайшие жилища, а афиняне сделали то же со своими. Затем Брасид созвал торонян и сказал им почти то же, что жителям Аканфа, {IV. 85—87.} именно: несправедливо считать дурными людьми и предателями тех граждан, которые оказали ему содействие взять город, так как они сделали это не ради порабощения города и не были к тому подкуплены, а для блага и свободы города, не принявшие же в этом деле участия не должны воображать, будто их ждет иная участь: {Чем тех, кто содействовал Брасиду.} он явился не за тем, чтобы погубить какой-либо город или какого-нибудь гражданина. Он и обратился через глашатая к торонянам, бежавшим к афинянам, потому что нисколько не считает их дурными людьми за их дружбу с афинянами. Он полагает, что эти тороняне, узнав их, лакедемонян, на опыте, стали бы относиться к ним не с меньшим, а с гораздо большим расположением, так как лакедемоняне поступают справедливее афинян, теперь же они опасаются лакедемонян по неведению. Брасид предлагал всем готовиться к тому, чтобы быть его надежными союзниками, говоря, что они будут ответственны за те ошибки, какие совершат уже с этого момента. Что касается прошлого, то несправедливостям подвергались не столько они, лакедемоняне, сколько сами тороняне от других, более могущественных, {Т. е. афинян.} и если они {Тороняне.} в чем противодействовали, то это извинительно. Такою речью Брасид ободрил торонян и, по истечении срока перемирия, начал атаку Лекифа. Афиняне защищались со слабого укрепления и с домов, снабженных брустверами, и в первый день отбили атаку. На следующий неприятели собирались придвинуть боевую машину и предполагали с помощью ее метать огонь в деревянную обшивку укрепления. Войско Брасида уже подошло к наиболее слабой части стены, против которой, по мнению афинян, скорее всего, должна была быть подвезена машина. Поэтому они поставили на доме деревянную башню и снесли туда множество амфор и пифосов с водою, {Чтобы тушить огонь.} а также больших камней, {Чтобы метать ими в машину.} взошло туда и много людей. Вдруг здание от слишком большой тяжести рухнуло с сильным треском. Это больше огорчило, нежели испугало стоявших вблизи и видевших все афинян, находившиеся же вдали, особенно самые дальние, вообразили, будто в этом месте укрепление уже взято и стремительно побежали к морю и на корабли. Заметив, что афиняне покидают брустверы, и видя все происходящее, Брасид устремился с войском, немедленно овладел укреплением и перебил всех, кого только захватил в нем. Покинув таким образом этот пункт, афиняне на торговых судах и на военных кораблях {Ср.: IV 1132.} перебрались в Паллену. {I. 562.} В Лекифе есть святилище Афины. Перед атакою Брасид объявил через глашатая, что первый взошедший на укрепление получит от него тридцать мин серебра. {Около 730 р.} Полагая, что оно взято не человеческими средствами, а как-нибудь иначе, Брасид пожертвовал тридцать мин богине в ее святилище, стены Лекифа он срыл, место совершенно очистил и все его посвятил божеству. В остальную часть зимней кампании Брасид занялся устройством дел в занятых пунктах и замышлял покорение прочих. С окончанием зимней кампании приходил к концу восьмой год войны.
В начале весны следующей летней кампании лакедемоняне и афиняне немедленно заключили перемирие на один год (423 г.). При этом афиняне полагали, что Брасид не успеет отторгнуть от них ничего, пока они на досуге будут готовиться к войне, и что, если им будет выгодно, они заключат соглашение на более продолжительный срок. Лакедемоняне понимали, что афиняне боятся того, что действительно страшило их, и что после передышки от бедствий и трудов, они, испытав эту передышку, сильнее пожелают примирения и, возвратив им граждан, {Взятых на Сфактерии.} заключат более продолжительный мирный договор. Дело, конечно, в том, что лакедемоняне считали для себя важнее получить своих граждан в то время, пока Брасид еще одерживал успехи, если бы он достиг еще больших успехов и восстановил равновесие сил, лакедемоняне должны были потерять пленников, тогда как в борьбе с афинянами при равенстве в обоюдных силах они, хотя и с риском, могли рассчитывать на победу. Таким образом, между афинянами и лакедемонянами вместе с их союзниками заключено было перемирие на следующих условиях.
‘Относительно святыни и оракула Аполлона Пифийского мы постановляем, чтобы желающий пользовался ими, согласно отеческим законам, без обмана и боязни. Это постановляют лакедемоняне и присутствующие союзники: они утверждают, что склонят к тому же беотян и фокидян по мере сил через посланного к ним глашатая. Об имуществе божества заботиться, чтобы разыскивать виновных, правильно и справедливо пользуясь отеческими законами, и вам, {Лакедемонянам.} и нам, {Афинянам.} и желающим из остальных, {Нейтральным.} всем, пользуясь отеческими законами. Итак, об этом такое постановление сделали лакедемоняне и прочие союзники. А вот что решили лакедемоняне и прочие союзники {Лакедемонян.} на тот случай, если афиняне заключат мирный договор: каждая сторона должна оставаться при том, чем она владеет в настоящее время. Находящимся в Корифасии {IV. 32.} оставаться по сю сторону Буфрады и Томея, тем, что на Киферах, {IV. 54.} не вступать в сношения с союзниками, {Лакедемонян материка.} ни нам с ними, ни им с нами, находящимся в Нисее и Миное {IV. 671. 69.} не переступать дороги, ведущей от Пил, что у Ниса, до святыни Посидона и от святыни Посидона по прямому направлению до моста, ведущего к Миное (мегарянам и союзникам их также не переступать этой дороги), тот остров, которым завладели афиняне, {Аталанта. II. 32, III. 893.} сохранять им за собою, ни в ту, ни в другую сторону не сносясь друг с другом, равно как и все то, чем владеют афиняне теперь в Трозенской области {IV. 452.} так, как трозеняне условились с афинянами. Лакедемонянам и их союзникам пользоваться морем на всем пространстве, где оно омывает владения их и союзников, плавать не на военных кораблях, а на иных, гребных, судах, с грузом до пятисот талантов. {Около 655 пудов.} Глашатаю и посольству с их спутниками, в каком количестве будет решено, для переговоров о прекращении войны и для разрешения споров приходить и уходить в Пелопоннес и Афины и сушею, и морем. Перебежчиков, ни свободных, ни рабов, не принимать в течение этого времени ни нам, ни вам. Вам судить нас и нам судить вас по заветам отцов, разрешая спорные вопросы судом без войны. Так постановляют лакедемоняне и союзники. Если же вам угодно что-либо лучшее или более этого справедливое, идите в Лакедемон и объявите: ни лакедемоняне, ни союзники не отвергнут ничего справедливого, что бы вы ни предложили. Кто же пойдет, должен быть снабжен полномочиями, как и вы требовали от нас. Договор будет иметь силу на один год’.
‘Народ {Афинский.} постановил. Акамантида была пританирующей филой, Фенипп был секретарем, Никиад был эпистатом. Лахет внес предложение: на доброе счастье афинян заключить перемирие на условиях, которые предлагают лакедемоняне и союзники их и на которые согласилось народное собрание. Быть перемирию на один год, начинать его с этого дня, в четырнадцатый день месяца элафеболиона. {Конец марта.} В течение этого времени {Т. е. перемирия.} послы и глашатаи будут ходить от одного государства к другому для переговоров о том, как может быть окончена война. Когда стратеги {Им принадлежало право созывать народное собрание.} и пританы созовут народное собрание, афиняне прежде всего должны обсудить вопрос о мире, с какими бы предложениями об окончании войны ни явилось посольство. Присутствующим послам теперь же немедленно в народном собрании надлежит дать обязательство блюсти договор в течение года’.
‘Такое соглашение заключили и скрепили клятвами лакедемоняне и их союзники с афинянами и их союзниками в двенадцатый день лакедемонского месяца герастия. Заключали договор и освящали его возлияниями следующие лица от лакедемонян: Тавр, сын Эхетимида, Афиней, сын Переклида, Филохарид, сын Эриксилаида, от коринфян Эней, сын Окита, Евфамид, сын Аристонима, от сикионян Дамотим, сын Навкрата, Онасим, сын Мегакла, от мегарян Никас, сын Кекала, Менекрат, сын Амфидора, от эпидаврян Амфий, сын Евпалида, от афинян стратеги Никострат, сын Диитрефа, Никий, сын Никерата, Автокл, сын Толмея’.
Таково было заключенное перемирие, во время которого постоянно происходили переговоры о мире на более долгий срок.
В те же дни, когда лакедемоняне и афиняне заключали договор, Скиона, город на Паллене, отложилась от афинян и перешла на сторону Брасида. Скионяне утверждают, что они происходят из Пеллены пелопоннесской, {II. 92.} что первые из них {Т. е. основатели Скионы.} на пути из-под Трои были занесены в эту местность бурей, застигнувшей ахеян, и поселились там. Когда скионяне отложились, Брасид ночью переправился в Скиону, {Из Тороны. IV. 1102.} впереди его шла дружественная триера, а сам Брасид следовал за нею издали на небольшом судне: триера должна была защитить его, если бы пришлось встретиться с каким-нибудь большим судном, нежели было судно Брасида. В случае встречи с другой неприятельской триерой, последняя, по предположению Брасида, бросилась бы не на меньшее судно, а на корабль, и сам он тем временем мог бы спастись. После переправы Брасид созвал скионян и говорил им то же, что в Аканфе и Тороне, {IV. 86-87. 114.} добавив, что они, скионяне, достойны величайшей похвалы: будучи отрезаны на перешейке Паллены афинянами, занимавшими Потидею, являясь не более, как островитянами, они, по собственному побуждению, пошли навстречу свободе и не стали, подобно трусам, дожидаться, что к ним в силу необходимости придет несомненно принадлежащее им благо. {Т. е. свобода.} Этим они показали, говорил Брасид, свою способность и при других обстоятельствах выдержать мужественно величайшие испытания, если он устроит дела так, как предполагает, то будет считать скионян за истинно надежнейших друзей лакедемонян и окажет им всяческое внимание, Воодушевившись этою речью и одинаково ободрившись, все скионяне, даже те, которые ранее не сочувствовали тому, что происходит, решили энергично вести войну. Брасида они приняли во всех отношениях прекрасно: как освободитель Эллады, он, по постановлению народа, увенчан был золотым венком, а отдельные граждане от себя украшали его тениями и посвящали ему, как борцу на общественных играх, начатки плодов земных. На то время Брасид {В Торону.} оставил в городе незначительный гарнизон и возвратился назад. Немного спустя он переправил в Скиону более многочисленное войско, желая попытаться овладеть Мендою и Потидеей. Брасид рассчитывал, что афиняне явятся к Скионе на помощь как к острову и хотел предупредить их, в то же время и завел сношения с Мендою и Потидеей, чтобы овладеть ими при помощи измены. В то время как Брасид собирался напасть на эти города, к нему прибыли на триере лица, ходившие по городам с известием о перемирии, — от афинян Аристоним, от лакедемонян Афиней. Тогда войско Брасида возвратилось назад в Торону, а послы объявили Брасиду о договоре, последний был принят к исполнению всеми союзниками лакедемонян на Фракийском побережье. Со всеми городами Аристоним соглашался заключить договор, что же касается скионян, то он рассчитал, что они отложились несколько дней спустя по заключении договора, а потому объявил, что их не включат в него. Брасид настойчиво возражал, что Скиона отложилась раньше, и не покидал города. Когда Аристоним дал знать об этом в Афины, афиняне тотчас готовы были идти войною на Скиону. Но лакедемоняне отправили к ним посольство с заявлением, что таким способом действия они нарушат договор, и, полагаясь на Брасида, оставляли город за собою, изъявляя готовность решить спор судом. Афиняне, однако, не желали подвергаться риску суда, но решили возможно скорее выступить в поход, будучи раздражены, что даже жители островов осмеливаются уже отлагаться, рассчитывая на бесполезное для них могущество лакедемонян на суше. По правде, восстание Скионы скорее подходило к тому, что утверждали афиняне, так как она отложилась два дня спустя по заключении договора. Следуя совету Клеона, афиняне тотчас постановили взять Скиону, перебить ее жителей и стали готовиться к этому, отложив все прочие предприятия.
Тем временем отпала от афинян Менда, город на Паллене, колония эретриян. Брасид принял мендян, считая себя вправе поступить таким образом — город во время перемирия открыто перешел на его сторону — потому, что он сам упрекал афинян в нарушении некоторых условий договора. Вследствие этого и жители Менды стали тем смелее, что видели решимость Брасида и, имея перед собою пример Скионы, надеялись, что он не выдаст их. Кроме того, сторонники Брасида, хотя их было и немного, все еще не желали покидать того дела, которое в то время они собирались привести к концу, они боялись за себя в случае обнаружения заговора, а потому вынудили большинство граждан принять решение, противное их настроению. Афиняне, немедленно узнав об этом, были раздражены еще больше и готовились к походу на оба города. В ожидании нападения афинян Брасид удалил детей и женщин скионян и мендян в Олинф на Халкидике и отправил к ним пятьсот гоплитов из пелопоннесцев и триста пелтастов из халкидян под общим начальством Полидамида. Жители Скионы и Менды, в ожидании скорого появления афинян, сообща принимали меры к обороне.
В это время Брасид и Пердикка вместе совершили вторичный поход против Аррабея {IV. 83.} в Линк. Пердикка вел за собою войска подвластных ему македонян, а также гоплитов из эллинов, живущих в Македонии, Брасид кроме остававшихся у него пелопоннесцев взял с собою халкидян, аканфян и все, что доставили прочие города по мере своих сил. Всех гоплитов из эллинов было около трех тысяч человек, за ними следовала македонская и халкидская конница, всего почти тысяча воинов, и другая большая толпа варваров. Вторгшись во владения Аррабея, они нашли, что против них расположились лагерем линкесты, а потому и сами разбили лагерь. Пехота линкестов и Брасида занимала холмы, а посредине лежала равнина. Конные воины линкестов и Брасида спустились на равнину и на первых порах начали битву, потом, когда гоплиты линкестов первые продвинулись вперед с холма вместе с конницею и готовы были вступить в бой, Брасид и Пердикка также выступили против них: начали сражение, обратили линкестов в бегство и многих перебили, остальные разбежались на высоты и там держались спокойно. После этого победители водрузили трофей и дня два-три оставались на месте в ожидании иллириян, {I. 241.} которые к этому времени должны были явиться по найму к Пердикке. Потом Пердикка желал идти дальше на селения Аррабея и не сидеть на одном месте. Брасид, озабоченный положением Менды, опасаясь, как бы город не пострадал в чем-нибудь от афинян в том случае, если они подоспеют раньше со своими кораблями, не имел охоты продолжать путь, тем более, что и иллирияне не являлись, но предпочитал отступить. Пока шли пререкания между Пердиккою и Брасидом, получено было известие, что и иллирияне изменили Пердикке и встали на сторону Аррабея. Вследствие этого и Пердикка и Брасид из страха перед иллириянами, воинственным народом, решили отступить, но из-за возникших раздоров совсем не было определено, когда нужно двигаться в путь. Когда настала ночь, македоняне и масса варваров вдруг были объяты ужасом — обыкновенно паника нападает на огромные войска без явных поводов. Они вообразили, будто неприятель наступает в гораздо большем числе, чем то было в действительности, и что он вот-вот явится. Поэтому внезапно они обратились в бегство и направились восвояси. Пердикка сначала не замечал этого, а когда узнал, то вынужден был уйти, прежде чем успел повидаться с Брасидом (лагери их были далеко один от другого). На заре Брасид, заметив, что македоняне ушли вперед, а иллирияне и Аррабей собираются перейти в наступление, собрал своих гоплитов, выстроил их в каре, легковооруженных поставил в середину и стал обдумывать план отступления. На случай нападения врагов в том или другом месте он выстроил в боевой порядок самых молодых воинов для набегов на врага впереди боевой линии, а сам с тремястами отборных воинов собирался отступать позади всех, решившись отражать тех неприятелей, которые первые нападут на него. Прежде чем враги приблизились, Брасид второпях обратился к своим воинам со следующим увещанием.
‘Пелопоннесцы, если бы я не подозревал вашего опасения из-за того, что вы остались в одиночестве и что против вас идут в большом числе варвары, то к увещанию я не присоединил бы наставления. Но теперь, ввиду того, что наши {Союзники.} покинули нас, что против нас стоят многочисленные враги, я постараюсь кратким напоминанием и увещанием убедить вас в самом важном. Ведь вам надлежит быть доблестными в бою по врожденной храбрости, а не в зависимости от того, есть ли у вас всякий раз союзники. Вы не должны страшиться никакого количества врагов, вы, которые явились из государств не с таким строем, где многие господствуют над немногими, {Т. е. не из демократических государств.} но из таких, где, скорее, меньшинство господствует над большинством, {Т. е. на олигархических.} да и господство вы приобрели ни чем иным, как победоносными битвами. Что касается варваров, которых по неопытности вы боитесь, то после сражений, какие вы имели раньше с варварами македонскими, {IV. 1243.} следует знать, что они не будут страшными: так я заключаю по собственному предположению и по рассказам других. Во всех случаях, когда под кажущейся силою скрывается действительная слабость врагов, предварительно полученные истинные сведения усиливают бодрость духа у отражающих, между тем на тех, у кого действительно есть мужество, можно нападать с большей смелостью в том случае, когда их и не знаешь предварительно. Для неопытных варвары страшны своими сборами в битву, и в самом деле, многочисленность их грозна на вид, их громкие крики невыносимы и пустое бряцание оружием производит впечатление чего-то угрожающего. Но не таковы они, когда им приходится сражаться с людьми, выдерживающими все это, ведь варвары не строятся в порядок и не стыдятся покинуть ту или иную позицию под натиском, бегство и движение вперед у них одинаково славны, а потому и самое мужество варваров остается недоказанным. К тому же произвольный способ сражения их весьма легко может доставить благовидный предлог к спасению бегством. Более надежным считают они запугивать вас, но самим не рисковать и не вступать в битву: иначе они предпочитали бы битву запугиванию. Вообще вы ясно видите, что все эти предварительные ужасы со стороны варваров на самом деле ничтожны и поражают только зрение и слух. Если вы выдержите натиск и затем своевременно будете отступать, соблюдая строй и дисциплину, то вскоре достигнете безопасного пункта и впредь будете знать, что для войска, устоявшего против первого натиска, подобного рода сброд проявляет свою храбрость лишь угрозами издалека, своими приготовлениями. А если кто уступит варварам, они, находясь сами в безопасном положении, проявят мужество в быстром преследовании по пятам’.
Сделав такое увещание, Брасид с войском начал отступать. При виде этого варвары с громким криком и шумом бросились на пелопоннесцев, решив, что Брасид убегает, и надеясь настигнуть и истребить его войско. Но при всяком нападении варвары встречали отпор со стороны выстроенных впереди, и сам Брасид с отборными воинами сдерживал натиск, так что против первого набега пелопоннесцы сверх ожидания устояли. Они выдерживали и отражали и последующие нападения, когда же варвары оставались в бездействии, пелопоннесцы продолжали отступать. Тогда большинство варваров на открытом месте перестало преследовать эллинов с Брасидом во главе, небольшой отряд они оставили для того, чтобы следовать за пелопоннесцами и нападать на них, а прочие беглым маршем устремились на бегущих македонян, убивали всех, кого настигали, и успели раньше занять узкий проход между двумя холмами, ведущий в землю Аррабея. Они знали, что другого пути для отступления у Брасида нет. Когда Брасид приближался к этой уже непроходимой части дороги, варвары расположились в круг, чтобы запереть его. Заметив это, Брасид приказал тремстам своих воинов бежать с возможною для каждого быстротою и без соблюдения строя к тому холму, занятие которого казалось более легким Брасиду, и попытаться вытеснить с него взобравшихся уже туда варваров прежде, чем подойдет неприятель в большем числе для оцепления пелопоннесцев. Воины Брасида бросились на холм и одержали победу над варварами, стоявшими на холме, тогда легче стало подойти к холму и большинству эллинского войска. Дело в том, что, когда варвары в этом месте, с возвышенного пункта, устремились в бегство, остальные варвары испугались и не преследовали пелопоннесцев дальше, предполагая, что враг уже на границе и вне опасности. Заняв высоты, Брасид продолжал путь с большею безопасностью и в тот же день прибыл прежде всего к Арнисе во владениях Пердикки. Воины Брасида раздражены были тем, что македоняне ушли вперед, а потому, когда по дороге попадались им запряженные в повозки волы или какая-нибудь упавшая поклажа, что было неизбежно при ночном отступлении, вызванном страхом, распрягали быков, убивали их, а вещи брали себе. С этого времени впервые Пердикка признал Брасида врагом и впредь питал к пелопоннесцам несвойственную ему из-за его отношений к афинянам {Которых он до того времени ненавидел.} вражду. Вынуждаемый тяжелыми обстоятельствами разорвать прежние отношения с пелопоннесцами, он стал хлопотать о том, как бы поскорее вступить с афинянами в соглашение, а от пелопоннесцев избавиться.
Удалившись из Македонии в Торону, Брасид нашел, что афиняне заняли уже Менду. {IV. 123.} Во время пребывания в Тороне в бездействии он решил, что более не в силах перейти на Паллену и помочь Менде, а потому охранял Торону. Около того же времени, как происходили эти события в Линке, {IV. 832.} афиняне отправились морем, к чему они готовились, против Менды и Скионы с пятьюдесятью кораблями. В составе флота было десять хиосских кораблей, тысяча афинских гоплитов, шестьсот стрелков, тысяча наемных фракиян и других пелтастов из среды тамошних союзников. Стратегами были Никий, сын Никерата, и Никострат, сын Диитрефа. Выйдя из Потидеи на кораблях и пристав к Посидонию, афиняне направились против Менды. Мендяне, триста явившихся на помощь скионян, вспомогательное войско пелопоннесцев, всего семьсот гоплитов с начальником Полидамидом, {IV. 1234.} находились в это время в лагере за городом на укрепленном холме. Никий со ста двадцатью легковооруженными из мефонян, с шестьюдесятью отборными афинскими гоплитами и со всеми стрелками пытался подойти к ним по какой-то тропинке на холме, но люди из его отряда были ранены неприятелями, и потому Никий не мог пробиться. Никострат со всем остальным войском подходил к труднодоступному холму другим, более длинным, путем, но ряды его были окончательно расстроены, и все войско афинян едва не потерпело поражения. Так как мендяне и союзники не сдались в этот же день, то афиняне отступили и разбили лагерь, а мендяне с наступлением ночи возвратились в город. На следующий день афиняне, проплыв со стороны Скионы, {Т. е. с южной стороны.} взяли предместье и целый день опустошали поля, причем никто не выходил против них (в городе происходили какие-то междоусобицы). В ближайшую ночь триста скионян возвратились домой. На следующий день Никий с половиною войска дошел до границ Скионы и стал опустошать ее поля, в то же время Никострат с остальным войском расположился лагерем подле города близ верхних ворот, ведущих к Потидее. {Т. е. с северной стороны.} В этом месте внутри укреплений лежало вооружение мендян и вспомогательного войска. Поэтому Полидамид выстроил воинов в боевой порядок и убеждал мендян сделать вылазку. Кто-то из демократической партии вследствие происходившей междоусобной борьбы в городе возразил ему, что он не примет участия в вылазке и что нет нужды воевать. В то время, когда он возражал и сильно волновался, Полидамид схватил его за руку. Демократы тотчас взялись за оружие и, разъяренные, бросились на пелопоннесцев и на своих граждан, вместе с пелопоннесцами действовавших против демократов. Последние напали на них и принудили к отступлению, так как пелопоннесцы испуганы были как внезапным сражением, так и тем, что для афинян открыты были ворота. Пелопоннесцы вообразили, будто нападение сделано было по какому-то предварительному уговору. Все те из них, которые не были истреблены тут же, бежали в акрополь, занимаемый ими и прежде. Тем временем Никий возвратился и был уже у Менды, афиняне ворвались в город со всем войском, и, так как ворота в него не были открыты им по уговору, разграбили город, как взятый силою, стратеги лишь с трудом удержали воинов, чтобы они не избивали и жителей. После этого афиняне предложили жителям Менды ввести у себя тот государственный строй, к какому они привыкли, {Т. е. демократический.} и собственным судом самим судить тех лиц, которые, по их убеждению, были виновниками отпадения. Находившихся в акрополе они заперли с помощью стены, которую с обеих сторон провели к морю, и поставили там гарнизон. Завладев Мендою, афиняне пошли на Скиону. Против них вышли скионяне и пелопоннесцы {V. 1234.} и утвердились на сильном холме пред городом, если неприятели не овладеют им, рассуждали скионяне, то город не будет и оцеплен укреплениями. Афиняне атаковали холм с ожесточением, в сражении отбили находившееся на холме войско, разбили лагерь и, водрузив трофей, готовились к оцеплению города укреплениями. Когда немного спустя они уже принялись за работу, осажденный в мендском акрополе вспомогательный отряд пробился вдоль моря через стражу и ночью прошел к Скионе, большая часть этого отряда пробежала через лагерь у Скионы и вступила в город.
В то же время как вокруг Скионы возводились укрепления, Пердикка отправил глашатая к афинским стратегам и вступил в соглашение с афинянами. Он питал вражду к Брасиду за отступление его из Линка {Ср.: IV. 1285.} и немедленно после того начал переговоры с афинянами. Как раз в это время лакедемонянин Исхагор собирался идти сухим путем с войском к Брасиду. Пердикка, с одной стороны, по требованию Никия дать в силу заключенного договора ясное доказательство своей преданности афинянам, а с другой — потому что не желал более появления пелопоннесцев в своих владениях, склонил на свою сторону фессалийских друзей (он всегда пользовался услугами влиятельнейших лиц в Фессалии {Ср.: IV. 782.}) и помешал военному предприятию пелопоннесцев и переходу их войска через Фессалию. Исхагор, Аминий и Аристей одни прибыли к Брасиду, будучи посланы лакедемонянами для наблюдения за положением дел. Они взяли с собою из Спарты, вопреки обычаю, несколько молодых людей, чтобы назначить их правителями городов и не доверять управления кому попало. Клеарида, сына Клеонима, Брасид назначил правителем в Амфиполе, а Пасителида, сына Гегесандра, — в Тороне.
В ту же летнюю кампанию фивяне срыли стены Феспий, обвинив феспиян в афинофильстве. Всегда они желали этого, а теперь, когда цвет феспиян пал в битве с афинянами, {При Делии. IV. 934. 963.} осуществить это желание было тем легче. В течение той же летней кампании сгорел храм Геры в Арголиде, потому что жрица Хрисида {II. 21.} поставила один зажженный светильник подле венков и заснула, так что и не заметила, как все было охвачено пламенем и сгорело. Хрисида в ту же ночь немедленно бежала во Флиунт, боясь аргивян. Аргивяне, согласно существовавшему у них закону, назначили другую жрицу, по имени Фаинида. Восемь с половиною лет исполнилось этой войне, когда бежала Хрисида. Уже в конце летней кампании Скиона окончательно окружена была стенами. Афиняне оставили подле нее гарнизон и с прочим войском возвратились домой.
В следующую зимнюю кампанию афиняне и лакедемоняне бездействовали вследствие перемирия. Но мантинеяне и тегейцы, и те и другие со своими союзниками, имели сражение при Лаодикии в Оресфиде. Победа была нерешительная. Дело в том, что каждая сторона принудила к отступлению стоявший против нее фланг, а потому обе стороны поставили трофеи и послали в Дельфы добычу. Впрочем, было много убитых с обеих сторон, и сражение оставалось нерешительным, когда ночь положила конец делу. Тегейцы остались ночевать на поле битвы и тотчас водрузили трофей, а мантинеяне отступили к Буколиону и потом также поставили трофей.
В конце этой зимней кампании, уже к началу весны, Брасид сделал попытку овладеть Потидеей. Ночью он подошел к городу и приставил лестницы, не будучи замечен: лестницы поставлены были к не занятой стражею части стены в то время, когда страж, несший звонок, прошел мимо и еще не возвратился после его передачи. Но затем, однако, стража тотчас заметила это, прежде чем взошли лакедемоняне, а потому Брасид поспешно отступил с войском, не дожидаясь наступления дня. Зимняя кампания приходила к концу, кончался и девятый год той войны, историю которой написал Фукидид.

ПЯТАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

С наступлением летней кампании (422 г.) заключенный на год мирный договор {IV. 117-119.} прекратился впредь до Пифийского празднества. Еще во время священного перемирия афиняне выселили с Делоса делосцев, придя к тому убеждению, что остров был признан священным прежде, чем его жители очистились от некоей давней вины, что и сами афиняне недостаточно еще исполнили дело очищения острова, удалив с него гробницы умерших и сочтя это правильным, как об этом рассказано мною выше. {III. 104.} Из делосцев одни поселились в Азии, в Атрамиттии, предоставленном им Фарнаком, другие направились туда, куда каждый из них желал.
По окончании перемирия Клеон склонил афинян отплыть к Фракийскому побережью и сам направился туда. С ним были тысяча двести гоплитов и триста всадников из афинян и еще большее число союзников, а также тридцать кораблей. Прежде всего Клеон пристал к Скионе, осада которой все еще продолжалась. {IV. 131. 132. 133.} Часть гоплитов, стоявших там на страже укреплений, он присоединил к своим и направился морем к гавани Кофу, {Собств. Тихой.} отстоящей недалеко от Тороны. Здесь Клеон узнал от перебежчиков, что Брасида в Тороне нет и что находящийся там гарнизон не в силах сопротивляться, а потому с сухопутным войском стал подвигаться к городу, десять же кораблей отправил с приказанием крейсировать у гавани. Прежде всего Клеон подошел к той части обводной стены, которую в дополнение к прежней Брасид провел вокруг города, желая включить в него и предместье, разобрав старую стену, Брасид образовал тем самым один город с предместьем. На защиту укрепления явились начальник лакедемонян Пасителид {IV. 1323.} и находившийся там гарнизон, они отразили атаку афинян. Но так как лакедемоняне были жестоко теснимы, а в то же время посланные Клеоном корабли крейсировали в гавани, то Пасителид испугался, как бы флот не опередил его и не захватил оставшегося без охраны города и как бы сам он, с падением укрепления, не был зажат в тиски, поэтому он покинул укрепление и скорым маршем направился к городу. Однако находившиеся на кораблях афиняне успели завладеть Тороною, а следовавшее тотчас за ними сухопутное войско прорвалось вместе с ними в город через пробоину в старой стене. {V. 24.} Часть пелопоннесцев и торонян афиняне перебили тут же в рукопашном бою, других взяли в плен, в том числе и начальника Пасителида. Брасид шел на помощь к Тороне, но, узнав на пути о взятии ее, повернул назад: он отстал стадий на сорок, {Около одной мили.} почему и не мог поспеть раньше. Клеон и афиняне водрузили два трофея, один у гавани, другой подле укрепления, обратили в рабство торонских женщин и детей, самих же торонян, пелопоннесцев и других халкидян, какие там были, всего около семисот человек, отправили в Афины. Впоследствии, по заключении договора, пелопоннесцы возвратились из Афин на родину, остальные, будучи обменены на такое же число пленников, увезены были олинфянами. В то же время беотяне при помощи измены взяли пограничное афинское укрепление Панакт. Клеон, поставив гарнизон в Тороне, снялся с якоря и направился кругом Афона к Амфиполю.
Около того же времени сын Эрасистрата Феак, с двумя товарищами отправился по поручению афинян в Италию и Сицилию с двумя кораблями в качестве посла. Дело в том, что, после того как по заключении договора афиняне ушли из Сицилии, {IV. 65.} леонтинцы приняли в свою среду много новых граждан, и демократическая партия помышляла о переделе земли. Узнав об этом, олигархическая партия призвала сиракусян и изгнала демократов. Изгнанники рассеялись в разные стороны, олигархи же вступили в соглашение с сиракусянами, разорили и покинули город и поселились при условии получения гражданских прав в Сиракусах. Впоследствии некоторым из них не понравилось в Сиракусах, поэтому они покинули и этот город и заняли какую-то местность на леонтинской территории, по имени Фокеи, а также укрепление Брикиннии в области Леонтин. Тогда явилось к олигархам большинство изгнанников из демократической партии и, утвердившись там, стало вести войну с сиракусянами из обоих укрепленных пунктов. Получив сведения об этом, афиняне и отправили Феака с поручением попытаться склонить как-нибудь тамошних своих союзников и, если можно, прочих сицилийцев к тому, чтобы общими силами пойти на сиракусян, так как последние стремились к владычеству и спасти демократическую партию в Леонтинах. По прибытии на место Феак склонил на свою сторону жителей Камарины и Акраганта, но в Геле встретил сопротивление. Предчувствуя, что остальных сицилийцев ему не убедить, Феак не обращался уже к ним, но повернул назад, через область сикулов в Катану, вместе с тем по дороге из Гелы в Катану он зашел в Брикиннии, ободрил их жителей и отплыл домой. На пути в Сицилию и на обратном пути оттуда Феак вступил в переговоры также с некоторыми городами Италии о заключении дружественного союза с афинянами. Встретил он и локрских колонистов, изгнанных из Мессены. {Сицилийской, теперь Мессина.} Они, после того как состоялось соглашение между сицилийцами {IV. 651.} и когда возникли междоусобицы среди мессенян, причем одна из партий призвала локров, {Эпизефирских.} были посланы в Мессену в качестве колонистов, так что некоторое время она даже принадлежала локрам. Феак повстречался с этими локрами в то время, когда они возвращались, обиды им он не причинил, потому что раньше локры изъявили согласие вступить в союз с афинянами. Дело в том, что они одни из того союза, к которому принадлежали, после примирения сицилийцев не заключили договора с афинянами, не вступили бы в него и теперь, если бы их не застигла война с ионийцами и медмеями, соседями и колонистами. Некоторое время спустя Феак прибыл в Афины.
Между тем Клеон, отплывший в то время от Тороны к Амфиполю, атаковал, опираясь на Эион, колонию андриян Стагир, но безуспешно, зато он взял приступом колонию фасиян Галепс. {IV. 882. 1073.} После того он отправил посольство к Пердикке с требованием явиться с войском в силу заключенного с ним договора, {IV. 1321.} других послов Клеон отправил во Фракию к царю одомантов {Ср.: II. 1013. } Поллу, и приказал ему привести с собою возможно больше фракийских наемников. Сам Клеон бездействовал в Эионе. Уведомленный об этом Брасид также занял позицию против афинян у Кердилия. Эта местность аргилиев {IV. 1033.} расположена на возвышенности по ту сторону реки, недалеко от Амфиполя. Отсюда видно было все, так что Клеон не мог бы двинуть войско на Амфиполь, не будучи замечен Брасидом, а последний того и ждал, что Клеон, пренебрегая численностью противника, поднимется с наличным войском на Амфиполь. В то же время Брасид готовился к битве, призвав к оружию полторы тысячи наемных фракиян и всех эдонов, {Ср.: I. 1003.} пелтастов и конных воинов, к тем, которые были в Амфиполе, он присоединил тысячу пелтастов из миркинян {IV. 1073.} и халкидян. Всего было собрано Брасидом около двух тысяч гоплитов и триста конных воинов из эллинов. Тысяча пятьсот человек из этого войска с Брасидом во главе расположились лагерем у Кардилия, а остальные выстроились при Амфиполе под начальством Клеарида. Некоторое время Клеон держался спокойно, но потом вынужден был сделать то, чего ожидал Брасид. {V. 63.} В самом деле, воины Клеона тяготились бездействием, а по поводу командования его стали сопоставлять его невежество и малодушие с опытностью и отвагою противника, {Ср.: IV. 285. 933.} вспоминали они и то, с какою неохотою шли за ним из дому. Клеон знал ропот воинов и, не желая раздражать их пребыванием в бездействии на одном месте, снялся из лагеря и выступил в поход. Способ действий Клеона был здесь тот же, что и под Пилосом, где благодаря выдавшейся удаче он уверовал в свой ум. Клеон рассчитывал, что никто не пойдет сражаться против него, говорил, что поднимается только ради рекогносцировки. Действительно, он ждал подкреплений не для того, чтобы с безопасностью достигнуть перевеса в битве, если вынужден будет принять ее, но для того, чтобы окружить город кольцом и взять его штурмом. Прибыв к Амфиполю, он расположил войско на укрепленном холме перед городом, а сам осматривал болотистую местность Стримона, {IV. 108.} исследовал положение города по отношению к Фракии. Клеон полагал, что может, когда ни пожелает, отступить без битвы. И правда, на укреплении не показывалось никого, никто не выходил из ворот, и все они были заперты. Поэтому Клеон считал даже ошибкою, что не взял с собою машин, полагая, что город остался без войска и что поэтому он взял бы его. Брасид, лишь только заметил движение афинян, тотчас спустился от Кердилия {V. 63.} и вступил в Амфиполь. Он не делал вылазки и не выстраивал войска против афинян, потому что не полагался на свои силы и считал их слабее неприятельских, но не в отношении численности (в этом они были почти равны), а качества: в походе участвовали свежие войска афинян, самая лучшая часть лемниян и имбрян. {Ср.: III. 51.} Поэтому Брасид решился употребить хитрость при нападении. Если бы он обнаружил перед противником численность своего войска и необходимое только его вооружение, думал Брасид, победа была бы достигнута не так-то легко, как в том случае, если афиняне не увидят их заранее и не проникнутся презрением к действительному их положению. Итак, сам Брасид отобрал для себя полтораста гоплитов, Клеарида поставил во главе остального войска и решил напасть на афинян внезапно, раньше отступления их. Он полагал, что если к афинянам прибудет вспомогательное войско, то в другой раз ему не удастся застигнуть их столь изолированными, как теперь. Брасид созвал всех воинов и с целью ободрить их и сообщить им свой план сказал следующее.
‘Пелопоннесцы, достаточно кратко указать на то, что мы пришли из такой страны, которая благодаря доблести всегда была свободна, что вам, дорянам, предстоит сражаться с ионянами, которых мы привыкли побеждать. План же задуманного мною нападения я вам сообщу, чтобы кто-нибудь из вас не струсил ввиду того, что положение наше кажется слабым, так как мы идем на опасность в небольшом числе, не всеми силами. Я предполагаю, что враги подошли к этому месту, чувствуя презрение к нам и в надежде, что никто не дерзнет выйти на битву с ними, я думаю, теперь они, беззаботные, разбрелись в беспорядке и заняты рекогносцировкой местности. Кто вполне постиг подобные ошибки неприятеля и в то же время в соответствии со своими силами нападет не открыто и не в правильном боевом порядке, но так, как требуется данными обстоятельствами, тот всего более может преуспеть. Такого рода военные хитрости приносят прекраснейшую славу, потому что они всего более обманывают врага и доставляют величайшую пользу друзьям. Итак, пока враги еще не приготовлены и уверены в своей безопасности, пока они, насколько мне кажется, помышляют больше об отступлении, нежели об удержании позиции, пока, по беспечности, они не остановились на определенном решении, я хочу со своими воинами предупредить, если смогу, их отступление и скорым маршем ударить в середину их войска. Затем ты, Клеарид, когда увидишь, что я уже тесню их и, что весьма вероятно, навел на них страх, веди своих воинов, амфиполитов и прочих союзников, внезапно открой ворота, бросайся на врага и спеши возможно быстрее вступить врукопашную. Следует надеяться, что так вернее всего враги приведены будут в ужас, ведь кто нападает позже, тот страшнее врагам, чем те, с которыми уже ведется борьба. И сам ты будь доблестен, как и подобает спартиату, и вы, союзники, следуйте за ним мужественно и знайте, что для славной борьбы нужны три условия: решимость, чувство чести и повиновение начальнику. Будьте убеждены, что сегодня вы или докажете нашу доблесть и стяжаете себе свободу и имя союзников лакедемонян, или же сделаетесь рабами афинян, — это в наилучшем случае, не то будете проданы в рабство или перебиты, и рабство ваше будет тягостнее прежнего, а освобождению остальных эллинов вы воспрепятствуете. Итак, не робейте, помня, за что идет борьба. Что касается меня, то я докажу, что могу не только давать советы другим, но и сам выполнять их на деле’.
После этой речи Брасид сам стал готовиться к вылазке, а остальное войско, под начальством Клеарида, поставлено было у так называемых Фракийских ворот с тем, чтобы также сделать вылазку, как было приказано. {V. 97.} Когда стало видно, как Брасид спустился от Кердилия, как в городе (извне можно было видеть, что там делается) он занят жертвоприношением подле святилища Афины и готовится к вылазке, Клеону, выступившему в то время вперед для рекогносцировки местности, {V. 73.} дали знать, что в городе видно все неприятельское войско, что под воротами заметны в большом числе ноги лошадей и людей, которые, по-видимому, готовятся к вылазке. Выслушав это, Клеон подошел к городу и сам увидел это. Не желая давать сражение прежде, чем явятся к нему вспомогательные отряды, и полагая, что ему удастся отступить своевременно, Клеон приказал дать сигнал к отступлению и в то же время велел отступающим поворачивать левым крылом в сторону Эиона, что только и было возможно. Так как Клеону казалось, что дело подвигается медленно, он сам оборотил правое крыло и повел войско назад, оставив его неприкрытым со стороны неприятеля. В это время Брасид, видя, что настал благоприятный момент и что афинское войско в движении, сказал своим и прочим воинам: ‘Враги нас не ждут, что ясно по движению копий и голов: не так обыкновенно ожидают нападающих. Пусть кто-нибудь откроет ворота, которые я приказал открыть, и смело возможно скорее ринемся на них’. И Брасид вышел через ворота у палисада и через первые ворота в тогдашней длинной стене {1024. 1035.} беглым маршем направился по прямому пути, где теперь на укрепленнейшем пункте стоит трофей, ударил на афинян, испуганных расстройством своих рядов и приведенных в панику отвагою Брасида. Ударив в середину войска, Брасид принудил афинян к отступлению. В то же время Клеарид, согласно приказанию, {V. 97.} сделал вылазку через Фракийские ворота и устремился на неприятельское войско. И неожиданность, и внезапность нападения с двух сторон произвели смятение среди афинян. Левое крыло их, обращенное к Эиону и уже выступившее вперед, тотчас отделилось и бежало. Фланг этот уже отступал, когда Брасид, пробившийся к правому крылу, был ранен. Афиняне не заметили его падения, а стоявшие вблизи воины подняли его и унесли. Правое крыло афинян держалось дольше. Так как Клеон с самого начала не думал удерживать позицию, то он тотчас стал готовиться к бегству, но был настигнут миркинским пелтастом и убит. Гоплиты его, собравшись на холме, хотя они два-три раза отражали атаку Клеарида, подались только тогда, когда миркинская и халкидская конница, а также пелтасты, окружившие их и метавшие дротики, вынудили обратить тыл. Так все войско афинян уже обратилось в бегство, с трудом спасаясь по многим дорогам через горы. Все воины, которые не были истреблены тотчас же в рукопашном бою или халкидской конницей и и пелтастами, убежали в Эион. Между тем воины, подняв Брасида с поля битвы и спасши его, принесли в город еще с признаками жизни. Он узнал о победе своего отряда и немного спустя скончался. Остальные воины под начальством Клеарида возвратились из погони за неприятелем, сняли доспехи с убитых и водрузили трофеи.
После этого все союзники в полном вооружении проводили прах Брасида и похоронили его на общественный счет в городе перед нынешней площадью. Амфиполиты воздвигли ограду кругом его гробницы и с того времени в честь его, как героя, закалывают жертвенных животных, устраивают почетные состязания и приносят ежегодные жертвы. Они также признали его экистом колонии, разрушив сооружения Гагнона {IV. 1024.} и уничтожив все, что должно было бы напоминать когда-либо в будущем об основании им колонии, — все это потому, что амфиполиты считали Брасида своим спасителем, а кроме того, при тогдашнем положении, из боязни афинян, дорожили союзом с лакедемонянами. Что же касается Гагнона, то вследствие вражды к афинянам, амфиполиты не находили, как прежде, ни выгоды для себя, ни удовольствия воздавать ему почести. Убитых амфиполиты выдали афинянам. Афинян пало около шестисот человек, а неприятелей семеро: объясняется это тем, что под Амфиполем не было правильного сражения, а оно произошло при столь чрезвычайных обстоятельствах, когда предварительно наведен был ужас на афинян. После погребения убитых афиняне отплыли домой, а союзники лакедемонян вместе с Клеаридом занялись устройством дел в Амфиполе.
В то же время в конце летней кампании лакедемоняне Рамфий, {I. 1393.} Автохарид и Эпикидид направлялись к Фракийскому побережью с вспомогательным войском из девятисот гоплитов и по прибытии в Гераклею, что в Трахине, улаживали дела, в чем-либо казавшиеся им неправильными. {Ср.: III. 92. 93.} Пока они замешкались здесь, произошло сражение при Амфиполе и наступил конец летней кампании.
В начале следующей зимней кампании Рамфий с товарищами прошел до Пиерия, что в Фессалии. Но так как фессалияне оказывали противодействие, а кроме того умер Брасид, для которого они и вели войско, то Рамфий и товарищи повернули назад, они решили, что, после того как афиняне, потерпев поражение, отступили, благоприятный момент миновал, к тому же они чувствовали себя бессильными самим приводить в исполнение те или иные планы Брасида. Впрочем, возвратились они главным образом потому, что усматривали в лакедемонянах, когда выступали вперед, больше склонности к заключению мира.
Случилось так, что вскоре после битвы при Амфиполе и возвращения Рамфия из Фессалии ни та, ни другая из воюющих сторон не предпринимала уже никаких военных действий и обе склонялись больше к миру. Афиняне склонны были к этому, потому что, потерпев поражение при Делии и вскоре после того новое при Амфиполе, {IV. 100-101, V. 10.} потеряли уже ту уверенность в своих силах, благодаря которой они раньше отвергли предложение о мире, когда им казалось, что при тогдашней удаче они выйдут победителями. {Ср.: IV. 212-3. 41.} Они боялись также, как бы союзники, ободренные их неудачами, не отложились еще в большем числе. Ввиду всего этого афиняне раскаивались, что не заключили мира после пилосского дела, когда представлялся к тому удобный случай. С другой стороны, лакедемоняне склонялись к миру, потому что война принимала неожиданный для них оборот (они думали, что в немного лет сокрушат могущество афинян разорением их страны), а также потому, что испытали на острове {Сфактерии.} такую неудачу, какая никогда еще не постигала Спарту. Кроме того, страна их подвергалась грабежу из Пилоса и Кифер, {IV. 412. 544.} илоты перебегали к неприятелю, и лакедемоняне постоянно ждали, как бы оставшиеся на месте илоты, рассчитывая на беглецов и на сложившееся тогда положение дел, не возмутились против них снова, как прежде. {I. 1012.} К этому присоединилось и то, что заключенному с аргивянами тридцатилетнему договору истекал срок, заключать же новый аргивяне не желали, если не возвратят им Кинурии. {IV. 562, V. 412.} Лакедемонянам казалось невозможным воевать разом и с аргивянами, и с афинянами, они подозревали, что некоторые города Пелопоннеса намерены перейти на сторону аргивян, как и случилось на самом деле. {V. 29-30.} Таковы были соображения, по которым обе стороны находили, что следует заключить мирный договор. В особенности склонны были к этому лакедемоняне, так как они сильно желали вернуть граждан, бывших на острове: в числе пленных были знатнейшие спартиаты, {IV. 385.} находившиеся в родстве с равными им по положению гражданами. Вот почему лакедемоняне начали переговоры немедленно после взятия в плен этих спартиатов, но афиняне, пока счастье им благоприятствовало, ни за что не хотели кончать войну на равных условиях. {VI. 414.} Когда лакедемоняне немедленно после поражения афинян при Делии узнали, что теперь последние будут уступчивее, они заключили однолетнее перемирие, в течение которого должны происходить сношения и совещания о более продолжительном замирении. {IV. 117. 11813. 11193.} Потом, когда произошло поражение афинян и при Амфиполе, когда умерли Клеон и Брасид, лица, с той и другой стороны наиболее противодействовавшие миру, последний потому, что войною добывал себе успехи и почет, первый — в той уверенности, что с водворением мира низости его легче обнаружатся, а клеветнические наветы его будут внушать меньше доверия, тогда в обоих государствах наиболее стали действовать в пользу мира царь лакедемонян Плистоанакт, сын Павсания, и Никий, сын Никерата, из стратегов того времени счастливейший в командовании войском. Мир предпочитали они тем более по следующим соображениям: Никий, еще не испытавший неудачи и пользовавшийся уважением, желал сохранить свое счастье до конца, теперь же почить от трудов самому и освободить от них граждан, а на будущее время сохранить славное имя как человек, не причинивший никакого ущерба государству, он полагал, что это удается при безопасности положения тому, кто меньше всего подвергнет себя испытаниям судьбы, безопасность же дается миром. Что касается Плистоанакта, то по поводу его возвращения недруги клеветали на него и всякий раз, когда лакедемоняне терпели какую-либо неудачу, ставили на вид, что случилось это вследствие противозаконного возвращения Плистоанакта. {I. 1142, II. 211. Ср.: VII. 182.} Они обвиняли его в том, что вместе со своим братом Аристоклом он уговорил дельфийскую пророчицу изрекать являвшимся в Дельфы лакедемонским феорам в течение долгого времени следующее: ‘Из чужой земли в свою возвратить семя полубога, Зевсова сына, иначе будут пахать серебряным плугом’. Обвиняли они Плистоанакта также в том, что впоследствии он побудил лакедемонян возвратить его в Спарту, на девятнадцатом году его изгнания из Ликея, куда он бежал потому, что, казалось, отступил в свое время из Аттики вследствие подкупа, и где из страха перед лакедемонянами занимал во время своего изгнания половину того помещения, которое принадлежало святилищу Зевса, обвиняли его и в том, что при возвращении его участвовали хоры и совершались те жертвы, с какими при первом основании Лакедемона лакедемоняне ставили царей. Плистоанакт, тяготясь этой клеветой и полагая, что станет неуязвим для своих врагов в мирное время, когда никаких неудач не будет и когда вместе с тем лакедемоняне получат обратно своих сограждан, {Из Сфактерии.} между тем как во время войны всегда выдающиеся люди по поводу неудач неизбежно подвергаются клевете, очень стремился к заключению соглашения. В эту же зимнюю кампанию воюющие стороны вступили в переговоры, и уже к весне лакедемоняне с целью угрозы разослали по государствам приказ готовиться к возведению укреплений, {В Аттике.} чтобы сделать афинян более сговорчивыми. Во время совещаний обе стороны взаимно предъявили многочисленные притязания, но затем согласились заключить мир на условии, что каждая сторона возвратит то, что приобретено во время войны, афиняне же Нисею удержат за собою {IV. 69.} (на требования афинян возвратить Платею фивяне отвечали, что они не силою овладели городом и не вследствие измены, но что жители его присоединились к ним по соглашению, {Ср.: III. 522.} в силу того же, указывали фивяне, афиняне удерживают Нисею). После этого лакедемоняне созвали своих союзников, и так как все они, за исключением беотян, коринфян, элеян и мегарян, которым условия договора не нравились, подали голоса за прекращение войны, то лакедемоняне вступили в соглашение с афинянами, заключили с ними, а афиняне с лакедемонянами следующий клятвенно утвержденный договор.
‘Договор заключили афиняне и лакедемоняне со своими союзниками на следующих условиях и принесли клятвы от каждого государства. Что касается общих святынь, то всякому желающему можно, по заветам отцов, приносить жертвы, вопрошать оракулов, отправлять феории сушею и морем безопасно. Святыне и храму Аполлона в Дельфах и дельфийцам, им самим и их земле, быть независимыми, {От фокидян: I. 123.} свободными от податей, решать дела собственным судом по заветам отцов. Договору существовать пятьдесят лет между афинянами с союзниками афинян и лакедемонянами с союзниками лакедемонян без коварства и ущерба на суше и на море. Да не дозволено будет лакедемонянам и их союзникам браться за оружие с целью нанесения вреда афинянам и их союзникам, ни афинянам и их союзникам для нанесения вреда лакедемонянам с их союзниками какими бы то ни было способами. Если между договаривающимися сторонами возникнет какая-либо распря, они обязаны решать ее судом и клятвами согласно условиям, какие будут приняты. Лакедемоняне и их союзники должны возвратить афинянам Амфиполь. Во всех городах, какие возвратили лакедемоняне афинянам, пусть дозволено будет каждому уходить со своим достоянием, куда угодно. Городам, вносящим форос, установленный при Аристиде, быть автономными. {Ср.: I. 962.} Да не дозволено будет, по заключении договора, ни афинянам, ни их союзникам браться за оружие во зло городам, если они уплачивают форос. Города эти: Аргил, Стагир, Аканф, Стол, Олинф, Спартол. {IV. 1033. 882. 881, I. 582, II. 792.} Они не должны быть союзниками ни тех, ни других, ни лакедемонян, ни афинян, если афиняне склонят города к союзу, то да будет дозволено им, если пожелают, вступить в союз с афинянами. Мекибернянам, санеям, {IV. 1903.} сингиям жить в своих городах, равно как олинфянам и аканфянам. Лакедемоняне и союзники должны возвратить афинянам Панакт, {V. 35.} афиняне должны вернуть лакедемонянам Корифасий, {IV. 32.} Киферы, {IV. 531.} Мефаны, {IV. 452.} Птелей, Аталанту {II. 32.} и всех лакедемонских граждан, какие содержатся в афинской темнице или заключены в какой-либо другой части афинских владений, афиняне должны отпустить также осаждаемых в Скионе пелопоннесцев и прочих лакедемонских союзников, какие находятся в Скионе и каких послал туда Брасид, {IV. 1201. 1234. 1311. 1334.} равно всех лакедемонских союзников, какие содержатся в афинской темнице или заключены в какой-либо другой части афинских владений. Также лакедемоняне и их союзники должны возвратить всех афинян и их союзников, каких у себя имеют. Касательно скионян, торонян, {IV. 1101.} сермилиев {I. 652.} и жителей всякого другого города, находящегося в афинской власти, афинянам предоставляется обсудить участь их и прочих городов, как они решат. Афиняне обязуются дать клятвы лакедемонянам и их союзникам 9 в каждом городе отдельно. Обе стороны в лице семнадцати человек от каждого государства пусть дадут клятву, какая в нем считается величайшей. Клятва должна гласить так: ‘Я пребуду в этих условиях и договоре по справедливости и без обмана’. {Ср.: V. 478.} Такую же клятву должны дать лакедемоняне и их союзники афинянам. Обеим сторонам возобновлять клятву ежегодно. Стелы поставить в Олимпии, в Пифоне, на Истме, в Афинах на акрополе, в Лакедемоне в Амиклеоне. Если какая из сторон в чем-либо в каком-либо пункте делает упущение, предоставляется тем и другим, афинянам и лакедемонянам, в согласии с клятвенным договором, после справедливых переговоров внести такие изменения, какие решат обе стороны’.
‘Договор начинается при эфоре Плистоле за четыре дня до окончания месяца Артемисия, в Афинах же при архонте Алкее за шесть дней до окончания месяца элафеболиона. Давали клятвы и заключали договор следующие лица: из лакедемонян — Плистоанакт, Агид, Плистол, Дамагет, Хионид, Метаген, Аканф, Диаф, Исхагор, Филохарид, Зевксид, Антипп, Теллид, Алкинад, Эмпедий, Менас, Лафил, из афинян — Лампон, Истмионик, Никий, Лахет, Евфидем, Прокл, Пифодор, Гагнон, Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ламах, Демосфен’.
Этот договор состоялся в конце зимней кампании, к началу весны (421 г.), тотчас после городских Дионисий, по прошествии полных десяти лет и нескольких дней со времени первого вторжения в Аттику и начала этой войны. {II. 1.} Вернее исследовать события по периодам времени, не отдавая предпочтения перечислению имен лиц должностных или иных, облеченных теми или иными почетными должностями в каждом государстве, по которым обозначаются прошлые события. Такое исчисление неточно, так как то или иное событие имело место в начале, в середине или в какой-нибудь другой срок службы такого лица. Напротив, ведя счет по летним и зимним кампаниям, как это сделано у меня, и считая каждую из этих кампаний за половину года, можно установить десять летних и столько же зимних кампаний в этой первой войне. {Так называемой Архидамовой.}
Так как, по жребию, лакедемонянам выпало на долю первыми возвратить свои приобретения, то они тотчас отпустили содержащихся у них пленных и отправили на Фракийское побережье посольство, состоявшее из Исхагора, Менаса и Филохарида, с приказанием Клеариду {V. 113.} передать Амфиполь афинянам, а остальным фракиянам принять договор, согласно установленным для каждого города условиям. Но фракийские города не желали этого, считая договор для себя неприемлемым. Клеарид также, в угоду халкидянам, не отдал Амфиполя, говоря, что против их воли он не мог бы его возвратить. Сам Клеарид с послами поспешно прибыл оттуда в Лакедемон с целью оправдаться, если бы Исхагор и его товарищи стали обвинять его в ослушании. Вместе с тем он желал узнать, нельзя ли еще изменить соглашение. {По отношению к фракийским городам.} Увидев, что лакедемоняне связаны договором, Клеарид один отправился поспешно в обратный путь: лакедемоняне посылали его теперь с решительным приказанием возвратить город, в противном случае вывести из него всех находящихся там пелопоннесцев.
Так как союзники находились еще в Лакедемоне, то тем из них, которые не приняли договора, лакедемоняне велели признать его. Но на таких же основаниях, на каких отвергали союзники договор сначала, они отказались принять его и теперь, если в договоре не будет иных, более справедливых условий. Так как союзники не подчинялись лакедемонянам, то последние отпустили их и решили одни заключить союз с афинянами, полагая, что аргивяне, не пожелавшие по прибытии к ним Ампелида и Лихаса возобновить договор с лакедемонянами, им нисколько не страшны и что, наверное, остальной Пелопоннес остается в покое. Итак, во время пребывания афинских послов в Лакедемоне лакедемоняне, после переговоров, пришли к соглашению с ними и заключили следующий, подтвержденный клятвами, союз.
‘На следующих условиях афиняне и лакедемоняне будут союзниками в течение пятидесяти лет: если кто-либо пойдет врагами на землю лакедемонян и будет творить зло лакедемонянам, афиняне обязуются помогать лакедемонянам всяческим способом по мере сил и возможности. Если, по опустошении страны, враг удалится, город его считается неприятельским для лакедемонян и для афинян, несет наказание от тех и других, и мир с ним заключается обоими государствами купно. Это должно соблюдаться справедливо, ревностно, без обмана. Если кто-либо пойдет врагами на землю афинян и будет творить зло афинянам, лакедемоняне обязуются помогать афинянам всяческим способом по мере сил и возможности. Если по опустошении страны враг удалится, город его считается неприятельским для лакедемонян и для афинян, несет наказание от тех и других, и мир с ним заключается обоими государствами купно. Это должно соблюдаться справедливо, ревностно, без обмана. Если восстанут рабы, афиняне обязуются помогать лакедемонянам всеми силами по мере возможности. Обязательства эти утверждают с обеих сторон клятвами те самые лица, которые клятвенно утверждали и другой договор. Возобновляется договор ежегодно, для чего лакедемоняне являются в Афины на Дионисии, {V. 201.} а афиняне — в Лакедемон на Гиакинфии. Те и другие ставят стелы, одну в Лакедемоне у Аполлона в Амиклеоне, {1810.} другую в Афинах на акрополе у Афины. Если лакедемоняне и афиняне решат прибавить к союзному договору или изъять из него что бы то ни было, обоим предоставляется это в согласии с клятвою’.
‘Клятвы давали со стороны лакедемонян следующие лица: {V. 192.} Плистоанакт, Агид, Плистол, Дамагет, Хионид, Метаген, Аканф, Диаф, Исхагор, Филохарид, Зевксид, Антипп, Алкинад, Теллид, Эмпедий, Менас, Лафил. Со стороны афинян: Лампон, Истмионик, Лахет, Никий, Евфидем, Прокл, Пифодор, Гагнон, Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ламах, Демосфен’.
Союз этот состоялся немного спустя по заключении мира. Афиняне возвратили лакедемонянам пленных с острова, {Ср.: V. 151.} и началась летняя кампания одиннадцатого года войны. Описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих десяти лет, закончено.
По заключении мирного договора и союза между лакедемонянами и афинянами, состоявшихся после десятилетней войны при эфоре Плистоле в Лакедемоне, архонте Алкее в Афинах, мир водворился между народами, принявшими договор и союз. Но Коринф и некоторые пелопоннесские государства стали расшатывать достигнутые результаты, и тотчас началось новое брожение в отношениях союзников к Лакедемону. Кроме того, с течением времени афиняне стали подозрительно относиться к лакедемонянам, так как последние кое в чем не исполнили постановлений договора. В течение шести лет и десяти месяцев стороны воздерживались от походов в земли друг друга, но за пределами своих земель они среди ненадежного замирения причиняли друг другу очень большой вред. Потом, будучи вынуждены разорвать договор, заключенный после десяти лет войны, стороны снова вступили в открытую борьбу. Тот же Фукидид-афинянин описал и эти события в том порядке, как совершались они, по летним и зимним кампаниям, до тех пор, пока лакедемоняне и их союзники не положили конец владычеству афинян и не овладели длинными стенами и Пиреем. До этого момента война длилась в общей сложности двадцать семь лет. Если кто-либо не будет считать за войну состоявшееся в промежутке ее примирение, тот будет судить неверно. Если судить о времени примирения по тем фактам, которые отличают его от времени более раннего и более позднего, то окажется, не следует считать его мирным временем: не все, определенное договором, было возвращено и получено, сверх того с обеих сторон происходили нарушения договора в Мантийской и Эпидаврской войнах {V. 33 сл., 53 сл.} и в других предприятиях, да и союзники Фракийского побережья были не менее, чем прежде, враждебно настроены к афинянам, а беотяне соблюдали перемирие, которое должно было возобновляться каждые десять дней. {V. 325.} Таким образом, производя счет по зимним и летним кампаниям, каждый найдет указанное число лет с несколькими днями, если к первой десятилетней войне прибавить подозрительное замирение после нее и следовавшую за тем войну. Для людей, опиравшихся на предсказания оракулов, только один этот счет и оправдался. Я помню, все время от начала войны и до конца многие указывали, что война должна продлиться трижды девять лет. Я пережил всю войну, благодаря своему возрасту понимал ее и внимательно наблюдал с тем, чтобы узнать в точности отдельные события. К тому же случилось так, что в течение двадцати лет после моей стратегии под Амфиполем я был в изгнании, стоял близко к делам той и другой воюющих сторон, преимущественно вследствие моего изгнания, к делам пелопоннесцев, и на досуге имел больше возможности разузнать те или иные события. Итак, я изложу наступившие после десяти лет {Войны.} распри, нарушения мирного договора и последовавшие затем военные события.
После того как заключены были пятидесятилетний мир и затем союз, {V. 18-19. 23-24.} из Лакедемона стали расходиться и приглашенные для этой цели из Пелопоннеса посольства. Все прочие возвратились домой, коринфяне же направились прежде всего в Аргос и в переговорах с некоторыми должностными лицами аргивян высказывали следующее: так как лакедемоняне заключили мирный договор и союз с афинянами, прежними своими злейшими врагами, не на благо Пелопоннеса, но ради порабощения его, то аргивянам следует принять меры к спасению Пелопоннеса и постановить, что всякий эллинский город, автономный и уважающий самостоятельность других, может, по желанию, вступить в союз с аргивянами с целью взаимной обороны, что аргивяне должны предоставить немногим лицам неограниченные полномочия власти, что докладывать об этом в народном собрании не нужно, чтобы лица, не убедившие народную массу, не были обнаружены. {Перед лакедемонянами.} Коринфяне уверяли, что многие присоединятся к ним из ненависти к лакедемонянам. Дав эти наставления, коринфяне удалились домой. Аргивяне же, с которыми вели переговоры коринфяне, выслушав их предложения, доложили их властям и народу. Аргивяне постановили принять предложения и избрали двенадцать лиц, с которыми каждому желающему эллину можно было заключить союз, кроме афинян и лакедемонян: ни с теми ни с другими не дозволялось вступать в договор без соизволения аргивского народа. Аргивяне согласились с предложениями коринфян тем охотнее, что предвидели войну свою с лакедемонянами (срок договора с ними истекал) {V. 144.} и вместе с тем возымели надежду стать во главе Пелопоннеса. Дело в том, что в это время слава Лакедемона сильно померкла, и к нему, из-за постигших его неудач, относились пренебрежительно, аргивяне же находились во всех отношениях в благоприятнейшем положении, потому что они не участвовали в Аттической войне и даже извлекли себе выгоды из того, что были в мире с обеими воюющими сторонами. Благодаря этому аргивяне и стали принимать в союз всякого желающего эллина. Прежде всех присоединились к аргивянам мантинеяне с их союзниками из боязни лакедемонян. В самом деле, еще во время войны лакедемонян с афинянами мантинеяне подчинили себе и сделали подвластной часть Аркадии и полагали, что лакедемоняне теперь, так как они освободились от войны, не потерпят такой власти со стороны мантинеян. Поэтому они с радостью обратились к аргивянам, принимая в соображение, что государство аргивян велико, постоянно враждует с лакедемонянами и, подобно им самим, имеет у себя демократический строй. После отпадения мантинеян и остальной Пелопоннес заговорил, что и ему следует поступить так же, мантинеяне, рассуждали жители Пелопоннеса, лучше знали, почему они переменили фронт, к тому же пелопоннесцы были раздражены против лакедемонян, между прочим за то, что в аттическом договоре стояло: не нарушая клятвы, предоставляется лакедемонянам и афинянам прибавить к договору или изъять из него то, что решат оба эти государства. {V. 1811. 236.} Действительно, эта статья договора всего больше смущала пелопоннесцев и внушала подозрение, как бы лакедемоняне вместе с афинянами не пожелали подчинить их себе. Право делать изменения в договоре, говорили они, должно быть предоставлено всем союзникам. Таким образом, из страха большинство пелопоннесцев стало стремиться к аргивянам, причем каждый заключал союз за себя. Узнав, что в Пелопоннесе пошли такие речи, 30 что вести их научают коринфяне, которые и сами, в свою очередь, собираются заключить договор с Аргосом, лакедемоняне отправили посольство в Коринф, желая предотвратить грядущее. Они обвиняли коринфян в том, что те начали все дело, и говорили, что если они отложатся от лакедемонян и сделаются союзниками аргивян, то нарушат клятву. Неправы коринфяне уже и в том, продолжали послы, что они не принимали договора с афинянами, хотя в нем сказано, что решение большинства союзников имеет обязательную силу для всех, если нет какого-либо препятствия к тому со стороны богов или героев. В присутствии союзников, которые тоже не приняли договора {V. 172.} (они приглашены были раньше самими коринфянами), корфиняне возражали лакедемонянам. Не указывая прямо на то, чем они были обижены, именно на невозвращение им от афинян Соллия и Анактория {II. 301, IV. 49.} и на кое-что иное, в чем они считали себя обойденными, коринфяне выставляли как предлог то, что они не намерены предавать эллинов Фракийского побережья, так как связаны с ними частною клятвою, данною в то время, когда те впервые отложились вместе с потидеянами, {Ср.: I. 581.} и другою, данною позже. Таким образом, утверждали коринфяне, они не нарушают союзнической клятвы тем, что не вступают в договор с афинянами, напротив, дав клятву верности эллинам Фракийского побережья именем богов, они нарушили бы ее, если бы предали их. Было сказано, продолжали они: ‘если не будет препятствий со стороны богов и героев’, а данная клятва является в их глазах именно препятствием со стороны божества. Вот что сказали коринфяне относительно старинных клятв. Что же касается союза с аргивянами, то они намерены посоветоваться с друзьями и поступить так, как требует справедливость. С тем лакедемонское посольство и удалилось домой. В Коринфе присутствовали тогда и аргивские послы, которые рекомендовали коринфянам вступить в союз и не медлить, коринфяне предложили им явиться на ближайшее собрание в Коринф. Вскоре явилось и посольство элеян и прежде всего заключило союз с коринфянами, затем оттуда послы прибыли в Аргос, как было положено раньше, {V. 272. 281.} и вступили в союз с аргивянами. В это время элеяне были в ссоре с лакедемонянами из-за Лепрея. Дело в том, что некогда была война между какими-то городами Аркадии и лепреатами, последние пригласили войти в союз с ними элеян, обещая уступить им половину своей земли. По окончании войны элеяне уступили землю самим лепреатам, но обязали их уплачивать ежегодно по одному таланту {1461 р. 70 к.} Зевсу Олимпийскому. До Аттической войны {Ср.: V. 282.} лепреаты уплачивали деньги, потом под предлогом войны перестали, будучи снова побуждаемы к тому элеянами, лепреаты обратились к лакедемонянам. Дело передано было на суд последних. Подозревая, что решение суда будет небеспристрастное, элеяне отказались от передачи дела {На суд лакедемонян.} и опустошили землю лепреатов. Тем не менее лакедемоняне признали лепреатов автономными, а элеян виноватыми, так как последние уклонились от передачи дела на суд и послали в Лепрей гарнизон из гоплитов. По мнению элеян, лакедемоняне приняли под свою защиту восставший против них город, они указывали и на договор, в силу которого те, кто участвовал в Аттической войне, владеют и по окончании ее тем, что имели вначале. Считая решение суда неправым, элеяне перешли на сторону аргивян и, как упомянуто выше, также заключили с ними союз. Скоро после них союзниками аргивян сделались коринфяне и халкидяне Фракийского побережья. Беотяне и мегаряне, будучи единодушны между собою, держались спокойно и были в выжидательном положении, полагая, что демократический строй аргивян не столь выгоден для них при их олигархическом правлении, {IV. 743.} как государственный строй лакедемонян.
Около той же поры этой летней кампании афиняне взяли при помощи осады Скиону, {IV. 1226. 1234, V. 122. 187-8.} перебили взрослых мужчин, детей и женщин обратили в рабство, а землю передали в пользование платеянам. Делосцев афиняне снова водворили на Делосе, согласно изречению Дельфийского бога, памятуя неудачи, испытанные в сражениях. {Ср.: V. 1.} Фокидяне и локры также начали войну между собою. Коринфяне и аргивяне, будучи уже союзниками, явились в Тегею с намерением отторгнуть ее от лакедемонян. Они видели, что Тегея — кусок большой, и с переходом ее к ним надеялись приобрести весь Пелопоннес. Но так как тегеяне ответили, что они не предпримут никаких враждебных действий против лакедемонян, то коринфяне, действовавшие до сих пор энергично, поубавили свое рвение и испугались, что из прочих эллинов никто не примкнет к ним. Тем не менее они явились к беотянам с просьбою вступить в союз с ними и с аргивянами и во всем действовать сообща. Кроме того, коринфяне рекомендовали беотянам отправиться вместе с ними в Афины и добиться для них такого же дополнительного десятидневного договора, какой существовал между афинянами и беотянами и состоялся немного спустя после заключения пятидесятилетнего мирного договора, а если афиняне не пойдут на это, отказаться от перемирия и впредь не заключать с афинянами договора без коринфян. Относительно союза с аргивянами беотяне в ответ на просьбу коринфян советовали немного подождать. По прибытии в Афины вместе с коринфянами беотяне не добились десятидневного договора, причем афиняне отвечали, что договор с коринфянами у них имеется, поскольку коринфяне — союзники лакедемонян. Поэтому беотяне не отказывались более от десятидневного договора, невзирая на требования коринфян отказаться от этого и упреки их в том, что между ними состоялось соглашение. Между афинянами и коринфянами существовало перемирие без договора.
В ту же летнюю кампанию лакедемоняне со всем войском выступили в поход против паррасиев в Аркадии, под начальством лакедемонского царя Плистоанакта, сына Павсания. Паррасии подчинены были мантинеянам и, вследствие возникших у них междоусобиц, призвали к себе лакедемонян. Вместе с тем лакедемоняне намеревались, если можно, срыть укрепление в Кипселах, которое соорудили и охраняли гарнизоном мантинеяне, находится оно в земле паррасиев у Скиритиды Лаконской. Лакедемоняне стали опустошать землю паррасиев, мантинеяне же передали свой город аргивскому гарнизону, а сами защищали область своих союзников. Не будучи в силах спасти укрепление в Кипселах и города паррасиев, они удалились. Лакедемоняне даровали паррасиям автономию, срыли укрепление и возвратились домой.
В ту же летнюю кампанию, уже по возвращении домой войска, 34 отправившегося с Брасидом на Фракийское побережье и уведенного обратно Клеаридом после заключения мира, {IV. 781. 805, V. 21.} лакедемоняне постановили даровать свободу илотам, принявшим участие в битвах вместе с Брасидом, и предоставить им жить, где угодно. Немного спустя они переселили их вместе с неодамодами в Лепрей, лежащий на границе Лаконики и Элей, потому что были уже во вражде с элеянами. {V. 31.} Пленных своих, взятых на острове {Сфактерии.} и выдавших оружие, лакедемоняне лишили гражданских прав, хотя те занимали уже некоторые должности. Лакедемоняне опасались, как бы испытанное этими гражданами несчастие не заставило их вообразить, что они будут ограничены в своих правах, и как бы, оставаясь полноправными гражданами, они не учинили государственного переворота. Лишение гражданских прав состояло в том, что эти лица утратили возможность занимать должности, что-либо покупать или продавать. Впрочем, с течением времени они были восстановлены в своих гражданских правах.
В ту же летнюю кампанию дияне захватили Фисс, находившийся в союзе с афинянами и лежащий на Афонском полуострове. {IV. 1092.}
В течение всей этой летней кампании афиняне и пелопоннесцы мирно сносились между собою, хотя немедленно же по заключении мирного договора они стали подозрительно относиться друг к другу, потому что завоеванные местности не возвращались. Дело в том, что лакедемонянам, по жребию, следовало первым {Ср.: V. 21.} возвратить Амфиполь, но они не возвращали ни его, ни остальных пунктов, а равно не принуждали принять мирный договор ни фракийских союзников, ни беотян и коринфян, хотя постоянно уверяли, что в случае отказа этих народов они сообща с афинянами принудят их к тому силою. Без письменного условия они назначили сроки, по истечении которых не вошедшие в договор должны считаться врагами лакедемонян и афинян. Замечая, что ничего этого на деле не исполняется, афиняне стали подозревать, что лакедемоняне нисколько не помышляют о соблюдении справедливости, а потому, невзирая на требование их, не возвращали Пилоса, раскаивались даже в том, что выдали обратно пленных с острова, и решили удерживать за собою все прочие занятые ими до тех пор пункты, пока и лакедемоняне не выполнят условий мира. Со своей стороны лакедемоняне уверяли, что они сделали все возможное: отпустили содержавшихся у них афинских пленников, увели обратно войско, находившееся на Фракийском побережье, и вообще выполнили все, что было в их власти, Амфиполем же, указывали они, они не владеют настолько, чтобы возвратить его, беотян и коринфян они постараются приобщить к мирному договору, а Панакт отобрать назад, {Ср.: V. 187.} всех афинских пленников, какие находились у беотян, они возвратят. Пилос тем не менее лакедемоняне требовали возвратить им, в противном случае, вывести оттуда мессенян {IV. 412.} и илотов, как поступили лакедемоняне на Фракийском побережье, афиняне же, если желают, могут держать там свой гарнизон. Многократными и продолжительными переговорами, бывшими в эту летнюю кампанию, лакедемоняне уговорили афинян вывести из Пилоса мессенян и прочих илотов, которые перебежали туда из Лаконики. Афиняне поселили их в Краниях на Кефаллении. {II. 302. Ср. также: V. 563.} Итак, эта летняя кампания прошла спокойно, и афиняне и лакедемоняне мирно сносились между собою.
В следующую зимнюю кампанию, когда во главе управления в Спарте были уже другие эфоры (не те, при которых состоялся мирный договор) и некоторые из них относились к нему с неприязнью, в Лакедемон прибыли посольства от союзников. Лакедемоняне долго вели переговоры с прибывшими афинянами, беотянами и коринфянами, но не пришли ни к какому соглашению. Когда послы собирались уходить, Клеобул и Ксенар, те именно эфоры, которые всего больше желали разорвать договор, вступили в частные переговоры с беотянами и коринфянами и убеждали их быть вполне единодушными, кроме того, беотяне должны были постараться прежде всего войти в союз с аргивянами, а потом вместе с коринфянами привлечь к союзу с лакедемонянами и аргивян: таким образом, указывали Клеобул и Ксенар, беотяне оказались бы менее всего вынуждены вступить в Аттический договор, так как лакедемоняне предпочли бы дружбу и союз аргивян вражде с афинянами и разрыву договора. Действительно, беотяне знали, что лакедемоняне всегда желали быть в прочной дружбе с Аргосом, так как тогда легче было, по их мнению, вести войну за пределами Пелопоннеса. Все-таки эфоры просили беотян передать Панакт лакедемонянам, чтобы взамен его, если можно, получить обратно Пилос и тем легче приготовиться для войны с афинянами. Получив эти поручения от Ксенара, Клеобула и прочих своих лакедемонских друзей для сообщения их своим правительствам, беотяне и коринфяне удалились. Два высших должностных лица аргивян поджидали их на обратном пути и, вступив в переговоры с ними, спросили, желательно ли беотянам вступить в союз с аргивянами по примеру коринфян, элеян и мантинеян, по их мнению, если бы это устроилось, беотянам легко уже будет, коль скоро они пожелают, и вести войну, и заключать мир с лакедемонянами или с кем вообще придется, потому что они будут тогда опираться на общий совет. Беотийским послам речи эти пришлись по душе. Вышло так, что аргивяне просили их о том же, добиваться чего поручили им и друзья их из Лакедемона. Заметив, что беотяне склонны принять предложение, аргивяне сказали, что отправлят посольство к беотянам, и удалились. По возвращении домой беотяне уведомили беотархов {II. 21.} о предложениях, полученных ими из Лакедемона и от повстречавшихся аргивян. Беотархи были довольны этим и стали действовать тем энергичнее: {В пользу заключения союза с Аргосом.} вышло так, что и лакедемонские друзья склоняли их к тому же, к чему побуждали и аргивяне. Немного спустя явились {В Фивы.} аргивские послы с требованием принять предложения. Беотархи одобрили эти предложения и отпустили послов с обещанием отправить посольство в Аргос для заключения союза. Тем временем беотархи, коринфяне, мегаряне и послы с Фракийского побережья решили прежде всего обязать себя взаимными клятвами помогать друг другу, если представится в том нужда, ни с кем не воевать и не заключать мира без общего постановления, поэтому, говорили они, беотянам и мегарянам, как действующим единодушно, следует заключить договор с аргивянами. Прежде чем принести клятву, беотархи сообщили свои решения четырем беотийским советам, которым принадлежит вся верховная власть, и побуждали их обязать клятвою все те государства, какие пожелают, ради взаимной помощи заключить между собою клятвенный союз. Между тем состоявшие в советах беотяне не приняли предложения из опасения, как бы клятвенным союзом с коринфянами, отложившимися от лакедемонян, {V. 30-31.} не пришлось действовать наперекор последним. Действительно, беотархи не сообщили советам известий из Лакедемона, {V. 361.} именно что эфоры Клеобул и Ксенар и друзья их советуют беотянам войти сначала в союз с аргивянами и коринфянами, а потом уже сообща с ними заключить союз с лакедемонянами. Беотархи рассчитывали на то, что совет, даже без предупреждения с их стороны, постановит то решение, какое они заблаговременно примут и потом внушат совету. Но так как дело приняло иной оборот, то коринфские послы и послы Фракийского побережья удалились ни с чем, а беотархи, намеревавшиеся прежде сделать попытку, если бы удалось склонить их к тому, заключить союз также с аргивянами, не вносили более никакого предложения в советы относительно аргивян и не отправляли обещанного {V. 375.} посольства в Аргос. Во всем проявлялись какая-то беспечность и промедление.
В ту же зимнюю кампанию олинфяне сделали набег на Мекиберну, охраняемую афинским гарнизоном, и взяли ее. {V. 186.}
После этого ввиду происходивших непрерывных переговоров между афинянами и лакедемонянами о взаимных приобретениях, {Сделанных во время войны.} лакедемоняне, в надежде вернуть себе Пилос, если афиняне получат от беотян Панакт, отправили послов к беотянам, просили передать им Панакт и выдать афинских пленников, чтобы за это вернуть себе Пилос. Беотяне отказались выдать пленных, если лакедемоняне не заключат с ними сепаратного союза, как заключили его с афинянами. Лакедемоняне знали, что этим они обидят афинян, так как между ними было условлено ни с кем не заключать договора и не воевать без обоюдного согласия, но они желали добыть Панакт, чтобы в обмен за него получить Пилос. Так как вместе с тем лица, стремившиеся расстроить мир, {V. 361.} сильно желали вступить в договор с беотянами, то лакедемоняне заключили этот союз уже в конце зимы и к началу весны. Панакт беотяне стали немедленно срывать. Одиннадцатый год войны приходил к концу.
В самом начале весны следующей летней кампании (420 г.) аргивяне, так как обещанное посольство беотян не являлось, а вместе с тем они слышали о том, что беотяне приступили к срытию Панакта и что ими заключен сепаратный союз с лакедемонянами, испугались, как бы им не остаться в изолированном положении и как бы все союзники {Пелопоннесские: V. 384.} не примкнули к лакедемонянам. Аргивяне полагали, что беотяне по наущению лакедемонян срыли Панакт и вступили в союз с афинянами и что все это афинянам известно. Таким образом, думали аргивяне, им нельзя уже будет войти в союз с афинянами, раньше вследствие разлада между афинянами и лакедемонянами они надеялись сделаться, по крайней мере, союзниками афинян, если не упрочится их договор с лакедемонянами. Находясь в таком затруднении и опасаясь, что придется вести войну против лакедемонян и тегеян, а также против беотян и афинян вместе, аргивяне, прежде в гордой надежде стать во главе Пелопоннеса {V. 222. 282.} отвергавшие договор с лакедемонянами, отправили теперь со всею поспешностью послов в Лакедемон, Евстрофа и Эсона, к которым, казалось, лакедемоняне были расположены больше всего. При данном положении дел аргивяне считали для себя наиболее выгодным заключить договор с лакедемонянами на каких бы то ни было условиях и самим оставаться в покое. Аргивские послы, по прибытии в Лакедемон, начали переговоры об условиях, на каких может быть заключен договор. Сначала аргивяне требовали отдать на суд какого-либо государства или отдельного лица спор о Кинурии, {IV. 562.} из-за которой у них были постоянные распри, так как земля эта лежит на границе (в ней находятся Фирея {II. 272.} и город Анфена, владеют же ею лакедемоняне). Но потом, так как лакедемоняне отказались упоминать в договоре о Кинурии и изъявили готовность, если угодно, заключить договор на прежних условиях, {V. 144.} аргивские послы все-таки принудили их к следующей уступке: в настоящее время заключить договор на пятьдесят лет с тем, что каждой стороне, если не будет ни в Лакедемоне, ни в Аргосе болезни или войны, предоставляется вызвать другую сторону для решения спора об этой земле оружием, как было в старину, когда обе стороны изъявляли притязания на победу, причем возбраняется преследовать противника дальше границ Аргоса и Лакедемона. Сначала предложения эти показались лакедемонянам нелепостью, но потом они согласились на требования аргивян и составили письменный договор (они желали во что бы то ни стало приобрести дружбу Аргоса). Однако, прежде чем договор вошел в силу, лакедемоняне предложили послам, по возвращении в Аргос, показать условия его народу и, если они будут угодны ему, явиться к Гиакинфиям для принесения клятвы. Послы удалились. Между тем как аргивяне заняты были этими переговорами, послы лакедемонян, Андромен, Федим и Антименид, которые должны были получить от беотян Панакт и пленников для возвращения их афинянам, нашли, что Панакт уже срыт самими беотянами под тем предлогом, будто с давнего времени, вследствие распри из-за Панакта, существовала клятва между афинянами и беотянами, в силу которой обеим сторонам предоставлялось не селиться на этом месте, но сообща пользоваться им. {V. 234.} Афинских пленников, содержавшихся у беотян, Андромен и его товарищи получили, доставили их в Афины и возвратили афинянам, сообщили о срытии Панакта, считая, что и он возвращен, так как, говорили они, никакой враг афинян не будет более жить на этой земле. Афинян эти речи возмущали, потому что в срытии Панакта, который беотяне должны были возвратить им целым, они усматривали обиду со стороны лакедемонян. Узнав, что лакедемоняне заключили и с беотянами сепаратный союз, хотя раньше обещали принудить общими силами к заключению мирного договора уклонившиеся от этого государства, {V. 353.} афиняне, принимая во внимание и другие нарушения договора и все, в чем они считали себя обманутыми, дали послам суровый ответ и с тем отпустили их.
Вследствие такого разлада между лакедемонянами и афинянами те лица в Афинах, которые со своей стороны желали нарушения мирного договора, тотчас стали действовать настойчиво. В числе их был сын Клиния, Алкивиад, по летам в то время человек еще молодой, как считалось бы это во всяком другом государстве, но благодаря славным предкам пользовавшийся значением. Хотя он и находил более выгодным обратиться поскорее к аргивянам, однако от противился сохранению мира главным образом из гордого самолюбия вследствие того, что лакедемоняне заключили мирный договор при посредстве Никия и Лахета, а его, по его молодости, обошли и не почтили его вниманием, как следовало бы ввиду давней проксении. {Ср.: VI. 892.} Правда, дед Алкивиада отказался было от нее, но Алкивиад благодаря своим услугам по отношению к лакедемонским пленникам с острова думал возобновить ее. Считая себя во всех отношениях обойденным, Алкивиад сначала говорил против мира, называл лакедемонян ненадежными и уверял, что лакедемоняне заключили договор с афинянами для того, чтобы сокрушить аргивян, а затем идти на афинян, оказавшихся в изолированном положении. Потом, когда возник разлад, он немедленно отправил частным образом вестника в Аргос с предложением явиться возможно скорее в Афины вместе с мантинеянами и элеянами и привлечь афинян к союзу, указывая, что теперь удобный для этого момент и что сам он будет всячески содействовать тому. Аргивяне, выслушав эти сообщения и узнав, что союз с беотянами состоялся у лакедемонян без согласия афинян, что, напротив, между афинянами и лакедемонянами возник сильный разлад, не обращали внимания на то, что послы в то время находились в Лакедемоне и вели там переговоры о заключении союза, и стали больше уповать на афинян. Они принимали в соображение, что Афины с давних времен были в дружбе с ними {Ср.: I. 1024.} и, подобно им, имеют демократический строй, что, кроме того, в случае войны, имея значительные морские силы, могут воевать вместе с ними. Поэтому аргивяне тотчас отправили послов к афинянам для переговоров о союзе, вместе с ними явились послы от мантинеян и элеян. {V. 291. 311. 482.} Поспешно прибыли в Афины в качестве послов от лакедемонян лица, которые, казалось, были угодны афинянам, именно Филохарид, Леонт и Эндий. {IV. 119-2, V. 192. 241, VIII.} Лакедемоняне испугались, как бы афиняне в гневе на них не вступили в союз с аргивянами, в то же время целью их было потребовать назад Пилос в обмен на Панакт, а относительно союза с беотянами объяснить в свою защиту, что они заключили его не во вред афинянам. Когда послы доложили об этом в совете и заявили, что они явились в качестве уполномоченных уладить все спорные пункты, Алкивиад испугался, как бы они то же самое не стали говорить и перед народным собранием, тогда они могут привлечь народную массу на свою сторону и союз с аргивянами будет отвергнут. И вот Алкивиад придумал против посольства следующую уловку: дав слово, он уверил лакедемонян, что будет содействовать возвращению Пилоса, если они согласятся не выступать в народном собрании в качестве уполномоченных, и уладит все прочие недоразумения, что он сам будет склонять к этому афинян, точно так же, как он теперь противодействует этому. Таким способом действия Алкивиад желал отвратить лакедемонян от Никия, а равно и возбудить подозрение в народе, что лакедемоняне вовсе не питают искренних намерений, постоянно говорят разное, и тем самым ввести аргивян, элеян и мантинеян в союз с афинянами. Так и случилось. Когда послы явились в народное собрание и на предложенный вопрос ответили, что они не снабжены полномочиями, как говорили это в совете, афиняне перестали сдерживать себя, напротив, они внимали Алкивиаду, который громче прежнего кричал против лакедемонян, и изъявляли готовность тотчас же пригласить аргивян и тех, что были с ними, и заключить союз. Так как, прежде чем состоялось какое-либо решение, случилось землетрясение, то собрание это было отложено. В следующем народном собрании {На другой день.} выступил Никий. Хотя Никий вследствие того, что сами лакедемоняне были обмануты Алкивиадом, и сам был сбит с толку этим отречением послов от звания уполномоченных, тем не менее он заявил, что предпочтительнее оставаться в дружбе с лакедемонянами, приостановить переговоры с аргивянами и отправить новое посольство к лакедемонянам с целью узнать их намерения, при этом Никий говорил, что отсрочка войны послужит на пользу афинян и к посрамлению противников: так как дела афинян теперь в хорошем состоянии, то выгоднее всего сохранить возможно дольше это счастливое положение, тогда как для лакедемонян, дела которых плохи, было бы находкой как можно скорее попытать счастья в борьбе. Никий убедил афинян отправить посольство, в котором участвовал и сам, с предложением лакедемонянам, если замыслы их честны, возвратить Панакт целым, {Т. е. неразрушенным.} равно и Амфиполь, а также разорвать союз с беотянами, если они не примут договора, потому что было условлено ни с кем не вступать в соглашение без участия другой стороны. Кроме того, афиняне поручали объявить, что и они, если бы захотели действовать несправедливо, заключили бы уже союз с аргивянами, так как ради этого аргивяне и явились к ним. Никию и другим послам афиняне поручили предъявить вообще все их претензии и отпустили их. Послы явились в Лакедемон, объявили все и в заключение сказали, что если лакедемоняне не разорвут союза с беотянами ввиду отказа последних от договора, то и афиняне заключат союз с аргивянами и их союзниками. Тогда лакедемоняне, по настоянию эфора Ксенара и других единомышленников его, ответили, что не разорвут союза с беотянами. Что касается клятвы, то, по просьбе Никия, они возобновили ее. {V. I89.} Дело в том, что Никий боялся подвергнуться нападкам, если он возвратится ни с чем, что и случилось, так как его считали виновником договора с лакедемонянами. Когда он возвратился, афиняне, услышав, что в Лакедемоне не достигнуто никаких результатов, тотчас разгневались, сочли себя обиженными и, так как аргивяне с союзниками находились, по совету Алкивиада, в Афинах, то они заключили с ними договор и союз на следующих условиях.
‘Афиняне, аргивяне, мантинеяне и элеяне заключили (друг с другом) мирный договор на сто лет за самих себя и союзников, над которыми та и другая сторона властвуют, без обмана и без вреда, на суше и на море. Пусть не дозволено будет ни аргивянам, ни элеянам, ни мантинеянам с союзниками каким бы то ни было образом поднимать для нанесения вреда оружие на афинян и союзников, (над которыми властвуют афиняне), а равно афинянам и союзникам, (над которыми властвуют афиняне), на аргивян, элеян и мантинеян с союзниками. На этих условиях быть союзниками афинянам, аргивянам, элеянам и мантинеянам сто лет. Если враги пойдут в землю афинян, аргивяне, элеяне и мантинеяне, по какому бы то ни было требованию афинян, обязаны, являясь на помощь в Афины, помогать по силе возможности всеми доступными для них самыми надежными способами, если, по опустошении земли, враги уйдут, государство их должно считаться неприятельским для аргивян, мантинеян, элеян и афинян и нести наказание от всех этих государств. Ни одному из государств нельзя прекращать войну с этим государством без общего на то согласия всех их. Точно так же, если враги пойдут на землю элеян или мантенеян или аргивян, афиняне по какому бы то ни было требованию этих государств обязаны, являясь на помощь в Аргос, в Мантинею и в Элиду, помогать по силе возможности всеми доступными для них самыми надежными способами, если по опустошении земли враги уйдут, государство их должно считаться неприятельским для афинян, аргивян, мантинеян и элеян и нести наказание от всех этих государств, (ни одному из государств) нельзя прекращать войну с этим государством без общего на то согласия всех их. Государства эти не должны никого пропускать с оружием в руках для войны ни через земли свои и союзников, над которыми властвует каждое из этих государств, ни по морю, если не последует относительно пропуска решения всех государств, афинян, аргивян, мантинеян, элеян. Государство, посылающее вспомогательное войско, должно доставлять ему съестные припасы до истечения тридцати дней с того времени, как войско вступит в государство, испрашивавшее помощи, то же и для обратно выступающего войска. Если же пожелают пользоваться войском дольше, то пригласившее его государство обязано доставлять прокормление гоплиту, легковооруженному и стрелку по три эгинских обола на каждый день, а всаднику по эгинской драхме. Командование должно принадлежать государству, пригласившему (войско), когда война ведется на его земле. Если же (все) государства решат предпринять поход сообща, то командование должно принадлежать всем государствам в равной мере. Афиняне обязаны утвердить договор клятвою за самих себя и за своих союзников, а аргивяне, мантинеяне, элеяне и союзники их пусть дадут клятву по государствам. Каждый должен давать ту клятву, какая в земле его считается величайшею, при принесении в жертву взрослых животных. Клятва пусть будет такая: ‘Пребуду верным союзу согласно договору, по правде, без вреда и обмана и никаким способом не преступлю ее’. В Афинах должны давать клятву совет и городские власти, а принять ее обязаны пританы. В Аргосе дают клятву совет и восемьдесят и артины, а принимают ее восемьдесят. В Мантинее дают ее демиурги, совет и прочие власти, а принимают феоры и полемархи. В Элиде дают клятву демиурги и шестьсот, а принимают демиурги и блюстители законов. Для возобновления клятвы афиняне должны являться в Элиду, Мантинею и Аргос за тридцать дней до Олимпийских празднеств, аргивяне, элеяне и мантинеяне должны являться в Афины за десять дней до Великих Панафиней. Условия относительно мирного и договора, клятв и союза афиняне должны начертать на каменной стеле, на акрополе, аргивяне — на площади, в святыне Аполлона, мантинеяне — на площади, в святыне Зевса, сообща должна быть поставлена бронзовая стела в Олимпии на предстоящих вскоре олимпийских празднествах. Если государства эти решат за лучшее прибавить что-либо к условиям договора, то должно войти в силу то, что решат все государства при совместном обсуждении’.
Так состоялись мирный договор и союз. Но этим не был упразднен ни одною стороною договор между лакедемонянами и афинянами. Коринфяне, хотя и были союзниками аргивян, {V. 316.} не вступили в договор и не присоединились к клятве, так как у них раньше был заключен союз с элеянами, аргивянами и мантинеянами с обязательством вести войну и жить в мире с одними и теми же государствами. Коринфяне заявили, что для них достаточно того, что состоялся первый оборонительный союз с обязательством взаимной помощи, но не совокупного нападения на кого-либо. Таким образом, коринфяне отделились от союзников и снова {Ср.: V. 326. 361.} стали склоняться на сторону лакедемонян.
В это лето происходили Олимпийские празднества, на которых аркадянин Андросфен одержал в первый раз победу в панкратии. Лакедемонян элеяне устранили от святыни с воспрещением им приносить жертвы и участвовать в состязаниях за то, что те не уплатили пени, наложенной на них элиянами по суду, согласно Олимпийскому уставу, именно: элияне обвинили лакедемонян в том, что они обратили оружие против их укрепления Фирка и во время Олимпийского перемирия послали в Лепрей {Ср.: V. 314. 341.} своих гоплитов. Пеня была в две тысячи мин, {Около 75 000 руб.} по две мины на каждого гоплита, согласно уставу. Лакедемоняне через послов возражали, что их принудили к уплате пени несправедливо, так как в то время, когда они послали своих гоплитов, в Лакедемон не пришло еще известие о перемирии. Элеяне отвечали, что перемирие лакедемонянам уже было известно, так как его объявляют прежде всего им, что в то время, когда они, элеяне, полагаясь на перемирие, оставались в покое, ничего не ожидая, лакедемоняне тайком нанесли им обиду. Лакедемоняне на это возражали, что элеянам вовсе не нужно было бы давать знать в Лакедемон, если бы действительно они считали себя уже обиженными, но они это сделали именно потому, что так не думали, и что с того времени лакедемоняне нигде больше на них не нападали. Однако элеяне оставались при прежнем мнении и говорили, что лакедемоняне не могут разубедить их, будто не наносили им обиды, но если они желают возвратить им Лепрей, то элеяне откажутся от причитающейся им доли денег и уплатят за лакедемонян ту часть, которая следует божеству. Лакедемоняне не вняли этому. Тогда элеяне снова обратились к ним со следующим требованием: пусть Лепрея не возвращают, если не хотят, но так как лакедемоняне стремятся получить доступ к святыне, то должны подняться к алтарю Зевса Олимпийского и в присутствии эллинов поклясться в том, что уплатят пеню позже. Лакедемоняне не желали и этого, а поэтому не были допущены к святыне, к жертвоприношению и состязаниям и приносили жертвы дома, остальные эллины, кроме лепреян, участвовали в празднестве в Олимпии. Тем не менее элеяне боялись, что лакедемоняне силою проникнут в святыню для принесения жертвы, и потому поставили стражу из вооруженных юношей. К ним прибыли тысяча аргивян и столько же мантинеян, а также афинские всадники, которые в Герпине поджидали празднества. Участники празднества объяты были большою тревогою, как бы с оружием в руках не явились лакедемоняне, особенно после того, как лакедемонянин Лихас, {Ср.: V. 222. 763, VIII. 39. 43. 52. 84. 87.} сын Аркесилая, был избит на ристалище рабдухами. Дело было так: колесница, запряженная парой Лихаса, одержала победу, но вследствие запрещения лакедемонянам участвовать в состязаниях победителем провозглашено было беотийское государство, тогда Лихас выступил на ристалище и увенчал своего возницу с целью показать, что колесница принадлежала ему. Вот почему еще более все встревожились и ожидали, что произойдет нечто ужасное. Однако лакедемоняне остались спокойными, и празднество для греков так и закончилось. После Олимпийских празднеств аргивяне и союзники прибыли в Коринф с намерением просить коринфян присоединиться к ним. В то время были в Коринфе и послы лакедемонян. Продолжительные переговоры не привели ни к чему: по случаю происшедшего землетрясения все разошлись по домам. Летняя кампания приходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию энианы, долопы, малияне и часть фесалиян имели сражение с гераклеотами, что в Трахине {III. 92-93. 1002, IV. 781, V. 221.} Племена эти, живя по соседству с Гераклеей, относились к этому городу враждебно, так как укрепление этого пункта направлено было исключительно только против их земель. Едва стал основываться город, как они стали действовать против него и, сколько могли, вредили ему. И на этот раз они одержали в сражении победу над гераклеотами, причем был убит и начальник гераклеотов лакедемонянин Ксенар, сын Книдиса, пали и другие гераклеоты. Зимняя кампания приходила к концу, а с нею и двенадцатый год войны.
В самом начале следующей летней кампании (419 г.) беотяне заняли Гераклею, так как она сильно пострадала после сражения, и за дурное управление выслала оттуда лакедемонянина Гегесиппида. Они заняли этот пункт из опасения, как бы не захватили его афиняне в то время, как лакедемоняне были сильно обеспокоены пелопонесскими делами. Тем не менее лакедемоняне гневались за это на беотян.
В ту же летнюю кампанию сын Клиния Алкивиад, афинский стратег, при содействии аргивян и союзников явился в Пелопоннес с небольшим числом афинских гоплитов и стрелков, присоединил к своему отряду некоторых из пелопоннесских союзников и, проходя с войском через Пелопоннес, старался вообще организовать союз, также он уговорил жителей Патр продолжить стены города до моря, сам же задумал возвести новое укрепление у Рия Ахейского. {II. 844.} Но коринфяне, сикионяне и все, кому укрепление Рия могло вредить, пришли на помощь и воспрепятствовали работам.
В ту же летнюю кампанию произошла война между эпидаврянами и аргивянами. Предлог к ней был следующий: эпидавряне должны были послать жертву Аполлону Пифейскому за произведенную ими потраву, но жертвы этой не послали (верховное заведование святынею принадлежало аргивянам). Впрочем, и помимо этого повода. Алкивиад и аргивяне решили присоединить, если можно, к союзу Эпидавр для того, чтобы удерживать Коринф в бездействии, а также для того, чтобы афиняне имели возможность отправлять вспомогательное войско из Эгины более кратким путем, чем когда они обходили кругом Скиллея. Итак, аргивяне сами собирались вторгнуться в область Эпидавра, чтобы потребовать жертву. Около того же времени и лакедемоняне под начальством царя Агида, сына Архидама, предприняли поход со всем войском против Левктр, которые лежат на границе Лаконики по направлению к Ликею. Никто из лакедемонян не знал, куда они идут, даже государства, {Союзные.} доставившие войско. Но так как жертвы, приносимые при переходе через границы, оказывались неблагоприятными, то сами лакедемоняне возвратились домой, а союзникам велели готовиться к походу после ближайшего месяца. Это был месяц карней, праздничный для дорян. После отступления лакедемонян аргивяне вышли за четыре дня до конца месяца, предшествующего карнею, продлили этот срок на все время похода, вторглись в Эпидаврскую область и стали опустошать ее. Эпидавряне стали призывать на помощь союзников, но одни из них ссылались на святость месяца, другие, хотя и явились на границу эпидаврской земли, оставались в бездействии. Между тем как аргивяне были в области Эпидавра, посольства от государств по приглашению афинян собрались в Мантинею. Во время переговоров коринфянин Евфамид заявил, что слова идут вразрез с фактами: в то время как они, послы, совещаются о мире, эпидавряне с союзниками и аргивяне стоят друг против друга с оружием в руках. Таким образом, прежде всего необходимо отправиться послам к обеим враждующим сторонам и примирить войска, а затем уже снова вести переговоры о мире. На это последовало согласие, послы удалились и увели аргивян из эпидаврской земли. После этого послы собрались в то же место, но не могли придти к соглашению, аргивяне же опять вторглись в эпидаврскую землю и стали опустошать ее. Лакедемоняне также выступили в поход против Карий, но возвратились, так как и теперь жертвы, приносимые при переходе через фаницы, были неблагоприятны для них. Аргивяне опустошили почти третью частью эпидаврской земли и ушли домой. На помощь к ним, по получении известия о выступлении лакедемонян в поход, явилась тысяча афинских гоплитов со сфатегом Алкивиадом во главе, но в них уже не было нужды, и они удалились обратно. Так прошла летняя кампания.
В следующую зимнюю кампанию лакедемоняне тайно от афинян отправили к Эпидавру морем гарнизон в триста человек под начальством Агесиппида. Аргивяне явились к афинянам с жалобами на то, что они дозволили лакедемонскому войску пройти по морю вдоль берегов, хотя в мирном договоре было сказано, что никому нельзя пропускать неприятеля {Союзного государства.} через свои владения, и при этом прибавили: если афиняне не доставят мессенян и илотов в Пилос против лакедемонян, то аргивяне будут считать себя этим обиженными. {V. 357.} По внушению Алкивиада афиняне написали внизу на лаконской стеле, {Ср.: V. 1810.} что лакедемоняне не остались верны клятве, и переправили из Краний {Ср.: V. 357.}, в Пилос илотов для грабежа. Вообще, впрочем, афиняне держались спокойно. В эту зимнюю кампанию продолжалась война между аргивянами и эпидаврянами, но правильного сражения не было. Устраивались только засады и делались набеги, в которых каждый раз гибло по несколько человек с обеих сторон. В конце зимней кампании, уже к началу весны, аргивяне явились с лестницами к Эпидавру с намерением взять город штурмом, так как по случаю войны в нем не было гарнизона, но ушли назад ни с чем. Зимняя кампания приходила к концу, а с нею и тринадцатый год войны.
В середине следующей летней кампании (418 г.), когда эпидавряне, союзники лакедемонян, были в бедственном положении, а из прочих государств в Пелопоннесе одни отложились от Лакедемона, другие были ненадежны, лакедемоняне решили, что, если быстро не предупредить событий, последние еще более осложнятся. Поэтому сами они и илоты выступили со всем войском против Аргоса. Предводительствовал ими царь лакедемонян Агид, сын Архидама. В походе участвовали тегеяне и вообще все аркадяне, находившиеся в союзе с лакедемонянами. Лакедемонские союзники из остального Пелопоннеса и иноземные собирались во Флуинт: от беотян пять тысяч гоплитов, столько же легковооруженных, пятьсот конных воинов и столько же пехотинцев, прикомандированных к всадникам, от коринфян две тысячи гоплитов, от остальных государств по мере сил каждого, от флиунтян все войско, потому что армия была в их земле. Аргивяне заранее, в самом начале, узнали о приготовлениях лакедемонян, а когда последние направились к Флиунту для соединения с прочими союзниками, они выступили в поход. На помощь им явились мантинеяне со своими союзниками и три тысячи элейских гоплитов. На пути встретились они с лакедемонянами при Мефидрии, в Аркадии, каждая сторона заняла холм. Увидев, что лакедемоняне одни, аргивяне готовились дать сражение, но Агид ночью снялся с лагеря и тайно стал двигаться во Флуинт к прочим союзникам. Аргивяне заметили это на заре и в свою очередь направились сначала к Аргосу, потом по дороге к Немее, куда, по их расчетам, должны были спускаться лакедемоняне вместе с союзниками. Однако Агид, вопреки ожиданию аргивян, пошел не этим путем, дав соответствующие распоряжения лакедемонянам, аркадянам и эпидаврянам, он пошел другой, трудной, дорогой и спустился в аргивскую равнину. Коринфяне, пелленяне и флиунтяне избрали также иной, крутой, путь. Беотянам, мегарянам и сикионянам приказано было спускаться по Немейской дороге, где расположились аргивяне, чтобы в случае появления последних на равнине и нападения на главный отряд Агида они могли воспользоваться своей конницей и ударить в тыл неприятеля. Так распределив войска, Агид вторгся в равнину и стал опустошать Саминф {Пункт неизвестный.} и другие местности. Узнав об этом, аргивяне уже днем спешили сюда на помощь из Немей, встретились с войском флиунтян и коринфян и перебили небольшое число флиунтян, но и сами потерпели от коринфян более значительные потери. Беотяне, мегаряне и сикионяне пошли, согласно приказанию, но направлению к Немее, но аргивян уже не застали там. {V. 583.} Последние, спустившись на равнину и увидев, что земли их опустошаются, выстроились к сражению, лакедемоняне также готовились к битве. Аргивяне были заперты неприятелем со всех сторон: со стороны равнины они были отрезаны от города лакедемонянами и стоявшими вместе с ними отрядами, на высотах равнины находились коринфяне, флиунтяне и пелленяне, со стороны же Немей — беотяне, сикионяне и мегаряне. Конницы у аргивян не было, потому что из всех союзников только афиняне {У которых была также конница.} до сих пор еще не прибыли. Масса аргивян и союзников не считала своего положения особенно опасным, напротив, им казалось, что сражение произойдет при выгодных для них условиях, что они заперли лакедемонян в своей земле близко к городу. Но двое из аргивян, Фрасилл, один из пяти стратегов, и проксен лакедемонян Алкифрон, в то время, когда войска готовы уже были начать сражение, подошли к Агиду и стали убеждать его не давать сражения: аргивяне, говорили они, готовы решить дело судом равным и одинаковым, если лакедемоняне имеют какие-либо поводы к жалобам на аргивян, и на будущее время они готовы пребывать в мире с ними, заключив договор, Эти аргивяне говорили так по собственному почину, а не по поручению аргивского народа, равным образом Агид лично принял их предложения, тоже не посоветовавшись с большинством предводителей различных отрядов. Он сообщил об этом только одному из должностных лиц, {Вероятно, одному из эфоров.} участвующих в походе, и заключил перемирие на четыре месяца, в течение которых аргивяне должны были выполнить предложенные ими условия. Немедленно увел Агид войско назад, не сообщив о том никому из союзников. Лакедемоняне и союзники, по требованию закона, {Военной субординации.} следовали за Агидом, так как он был главнокомандующим, но между собою очень его обвиняли, считая, что им представлялся удобный случай сразиться с врагом, так как аргивяне были отрезаны со всех сторон конницей и пехотой, а между тем они отступили, ничего не сделав соответствующего их боевой подготовке. И в самом деле, это было превосходнейшее эллинское войско, какое до сих пор собиралось. Таким оно представлялось особенно тогда, когда находилось еще все вместе подле Немей, где в полном сборе были лакедемоняне, а также аркадяне, беотяне, коринфяне, сикионяне, пелленяне, флиунтяне, мегаряне, причем в каждом отряде были все отборные воины. Казалось, они в силах сразиться не только с союзным войском аргивян, {Союз состоял из Аргоса, Элиды и Мантинеи.} но и со всяким другим, сколько бы ни присоединилось еще союзников к аргивянам. Так с жалобами на Агида войско стало отступать, и составные его части разошлись по домам. С другой стороны, аргивяне еще сильнее стали обвинять тех лиц, которые, не спросив народа, заключили мирный договор. Они думали, что никогда не представилось бы им более благоприятного случая, {Дать битву.} и тем не менее лакедемоняне ускользнули от них, сражение, рассуждали аргивяне, должно было произойти вблизи их собственного города {Аргоса.} с участием многочисленных превосходных союзников. На обратном пути в Харадре, где до вступления в город аргивяне судят военные преступления, они начали было побивать Фрасилла камнями, {Как виновного в измене.} но он бежал к жертвеннику и тем спасся, тем не менее имущество его было конфисковано.
После этого на помощь аргивянам явилась тысяча афинских гоплитов и триста конных воинов под начальством Лахета и Никострата. Однако аргивяне колебались нарушить договор с лакедемонянами, а потому предлагали афинянам удалиться, не представляя их народному собранию, с которым афиняне желали вести переговоры, до тех пор, пока просьбами не побудили их к тому мантинеяне и элеяне, все еще находившиеся в Аргосе. {V. 581. 594. 605.} Афиняне, среди которых был в звании посла и Алкивиад, указывали между аргивянами и союзниками на то, что заключение договора {V. 601.} без участия остальных союзников {Элеян, мантинеян и афинян.} было неправильно и что теперь со своевременным прибытием афинян следует предпринять войну. Речью своей они убедили союзников и затем все, кроме аргивян, отправились на Орхомен аркадийский. Аргивяне, хотя также соглашались с афинянами, сначала оставались на месте, но позже пришли и они. Расположившись у Орхомена, все войска начали осаду и штурмовали город, желая по разным причинам, чтобы он присоединился к ним, между прочим, и потому, что здесь помещены были лакедемонянами заложники из Аркадии. Слабость укреплений, многочисленность неприятельского войска, отсутствие какой-либо помощи внушали страх орхоменцам, и, чтобы спастись от гибели, они изъявили согласие вступить в союз, дать мантинеянам заложников из своей среды и выдать тех, которых поместили у них лакедемоняне. После этого, приобретя уже Орхомен, союзники совещались, против какого из остальных неприятельских пунктов следует им идти прежде всего. Элеяне предлагали идти на Лепрей, мантинеяне на Тегею. Аргивяне и афиняне присоединились к мантинеянам. Раздраженные тем, что не было решено нападение на Лепрей, элеяне удалились домой. Прочие союзники готовились в Мантинейской области к походу на Тегею, тем более, что некоторые из горожан Тегеи готовы были передать им город.
Удалившись из области Аргоса по заключении четырехмесячного перемирия, {V. 602-4.} лакедемоняне были в большой претензии на Агида за то, что он не покорил им Аргоса, хотя, по их мнению, никогда еще не было столь удобного для того случая: нелегко, думали они, получить одновременно союзников в таком количестве и такого достоинства. Когда же лакедемоняне получили известие о падении Орхомена, раздражение их еще более усилилось, и они в гневе решили было тотчас, вопреки существовавшему у них обычаю, {Ср.: I. 1325.} срыть дом Агида и наложить на него пеню в сто тысяч драхм. {По эгинскому счету около 50 000 р.} Он упрашивал их ничего этого не делать, обещая доблестным поведением в дальнейшем походе смыть с себя вину или уже после него поступить с ним, как им будет угодно. Лакедемоняне воздержались от наложения пени и срытия дома, но, считаясь с настоящим положением, установили закон, какого прежде у них не было, именно: они назначили Агиду в советники {Ср.: II. 851.} десять мужей, без согласия которых Агид не имел права выводить войско из города.
Тем временем из Тегеи от расположенных к лакедемонянам лиц пришла к ним весть, что, если они скоро не явятся, Тегея перейдет от них на сторону аргивян и союзников и что город почти уже восстал. Тогда, с небывалою еще до тех пор поспешностью, явилось на помощь все войско лакедемонян, состоящее из них самих и из илотов. Они направлялись к Оресфию, что в меналийской земле. Лакедемоняне приказали из своих союзников аркадянам собраться и следовать непосредственно за ними к Тегее. Сами они прибыли все к Оресфию, оттуда отослали домой шестую часть войска, в том числе старших и младших воинов, для охраны родины, а с остальным войском явились к Тегее. Вскоре затем пришли и союзники из аркадян. Лакедемоняне отправили также послов в Коринф, к беотянам, фокидянам и локрам с требованием явиться поскорее на помощь в область Мантинеи. Но приказ для беотян, фокидян и локров получился внезапно: не собравшись вместе и не дождавшись друг друга, нелегко было пройти через неприятельскую землю, которая по своему промежуточному положению замыкала им проход, тем не менее они торопились идти на помощь. Со своей стороны лакедемоняне, взяв с собою прибывших аркадских союзников, вторглись в Мантинейскую область, расположились лагерем подле святилища Геракла и стали опустошать поля. Увидев неприятеля, аргивяне и союзники заняли укрепленный, трудно доступный пункт и выстроились к бою. Лакедемоняне немедленно пошли на них и приблизились на расстояние, откуда мог долететь камень и дротик. Тогда кто-то из старших, {Может быть, один из советников, сопровождавших Агида.} заметив, что лакедемоняне направляются к сильному пункту, закричал Агиду, что тот думает зло лечить злом, намекая, что теперешнею неуместною энергию Агид желает возместить отступление из Аргоса, которое ему ставилось в вину. {V. 632-4.} Вследствие ли этого восклицания, или потому что сам Агид внезапно составил какой-то другой план, он скорым маршем повел войско назад до стычки с неприятелем. Прибыв в тегейскую землю, он отвел в мантинейскую землю реку, ту самую реку, из-за которой большей частью враждуют между собою мантинеяне и тегейцы, так как она причиняет вред той области, в какую течет. Агид желал, чтобы находившееся на холме войско аргивян и союзников, узнав об отводе реки, поспешило воспрепятствовать этому, сошло вниз, и битва произошла на равнине. Этот день Агид оставался на месте и отводил воду. Между тем аргивяне и союзнику, изумленные внезапными отступлением лакедемонян на столь близком расстоянии, сначала не знали, что и подумать, но потом, когда отступающие скрылись с глаз, а они не двигались с места и не преследовали их, снова стали обвинять своих стратегов в том, что и прежде они дали лакедемонянам, столь удачно застигнутым у Аргоса, {Ср.: V. 683.} возможность ускользнуть, и теперь никто не преследует убегающих: неприятель преспокойно спасается, а им изменяют. Стратеги первое время были смущены, но затем повели войско с холма и, спустившись на равнину, расположились лагерем, готовые напасть на врагов.
На следующий день аргивяне и союзники выстроились в боевой порядок в намерении сразиться с неприятелем, если встретятся с ним. Между тем лакедемоняне на обратном пути от реки к прежней стоянке, у святилища Геракла, увидели, что все неприятели сошли с холма и невдалеке от них уже выстроились к бою. Никогда еще до тех пор лакедемоняне, насколько помнилось им, не испытывали такого страха. После краткой заминки они стали готовиться и тотчас со всею поспешностью выстроились в свойственный им боевой порядок, причем каждое распоряжение по обычаю исходило от царя Агида. Дело в том, что когда войском предводительствует царь, все исходит от него: полемархам он дает надлежащее приказание, полемархи передают его лохагам, лохаги пентеконтерам, далее пентеконтеры эномотархам, а последние эномотии. {Ср.: V. 594. 605.} Одним и тем же порядком отдаются те приказания, которые желает сделать царь, и быстро достигают своего назначения, потому что все почти войско лакедемонян, за исключением небольшой части, состоит из начальников над начальниками и забота об исполнении лежит на многих. В то же время левое крыло образовывали скириты, единственные из лакедемонян, которые всегда занимают это место. При них стояли Брасидовы воины, прибывшие с Фракийского побережья, {V. 355.} и с ними неодамоды, {V. 341.} за ними уже следовали сами лакедемоняне, поставленные в ряд по лохам, а подле них аркадяне из Гереи, дальше стояли меналяне, {V. 642.} на правом крыле, в конце линии, тегеяне с небольшим числом лакедемонян, конница помещалась на обоих флангах. Так выстроились лакедемоняне. Что касается противников, то правое крыло у них занимали мантинеяне, потому что битва происходила на их земле, при них стояли аркадские союзники, затем тысяча отборных аргивян, которых государство с раннего их возраста обучало военным упражнениям на общественный счет, к ним примыкали остальные аргивяне, за которыми следовали союзники их, клеоняне и орнеаты, наконец, на краю линии, на левом фланге, стояли афиняне и при них собственная их конница. Таковы были боевые силы обеих сторон и так они были расположены, впрочем, войско лакедемонян было, по-видимому, многочисленнее. Я не мог бы, однако, точно определить численности сражавшихся ни по отдельным составным частям войска каждой из сторон, ни во всей совокупности его. Дело в том, что количество лакедемонян было неизвестно по причине скрытного характера, свойственного их государственному строю, нельзя было относиться с доверием и к количеству аргивян и их союзников, так как люди склонны преувеличивать свои силы. Однако, до известной степени, можно определить численность лакедемонян, находившихся тогда в строю, при помощи такого расчета: в сражении участвовало семь лохов, не считая скиритов, которых было шестьсот человек, каждый лох содержал в себе четыре пентекостии, а каждая пентекостия четыре эномотии. В первом ряду каждой эномотии сражалось четыре человека, но не все лохи имели одинаковое число шеренг, так как это зависело от усмотрения каждого лохага, вообще же они состояли из восьми рядов. Не считая скиритов, в первой линии во всю длину было четыреста сорок восемь человек. Когда неприятели собирались уже вступить в бой, вожди каждого отряда обратились к своим воинам со следующими увещаниями. Мантинеянам они говорили, что в предстоящей битве дело идет о родине и, кроме того, о господстве или о подчинении, о том, как бы не потерять первого, испытав его на опыте, и не подпасть снова под второе. {Ср.: V. 291.} Аргивянам вожди говорили, что они будут сражаться за старинную гегемонию, за то, чтобы не навсегда утратить равной {С лакедомонянами.} некогда доли ее в Пелопоннесе, что они должны отомстить своим соседям-врагам за многие причиненные им обиды. Афинянам внушали, сколь почетно сражаться рядом с многочисленными храбрыми союзниками и никому из них не уступать в доблести, указывалось также, что победой над лакедемонянами в Пелопоннесе они укрепят и расширят свое владычество и никто никогда не вторгнется к ним в их собственную страну. Таковы были внушения, сделанные аргивянам и союзникам. Лакедемоняне же ободряли свое войско, по отдельным отрядам его, теми воинственными песнями, какие они знали, вспоминая в них о своей доблести, они знали, что долговременное упражнение в подвигах более спасительно, нежели кратковременное увещание, как бы красноречиво оно ни было.
Затем последовала схватка. Аргивяне и союзники наступали стремительно и с яростью, лакедемоняне медленно, в такт воинственной песни, исполняемой многими, размещающимися между воинами, флейтистами, не в силу религиозного обычая, но для того, чтобы все подвигались вперед одинаковым мерным шагом и чтобы не разрывалась боевая линия, как часто случается с большими войсками при атаке. Еще в то время, как войска сходились на бой, царь Агид решился на следующую меру. Всякое войско при наступлении действует так, что на правом фланге выступает за край, вследствие чего обе стороны правым флангом выдвигаются дальше неприятельского левого крыла, так как из страха каждый желает стать открытою стороною тела как можно ближе к щиту воина, стоящего вправо, кроме того, каждый убежден, что тесно сомкнутые ряды представляют надежнейшую защиту. Первым виновником такой ошибки бывает передовой правого крыла, так как он всегда руководствуется желанием охранить от неприятеля незащищенную сторону тела, та же боязнь заставляет следовать за ним и остальных. И на этот раз фланг мантинеян выступил далеко за линию скиритов, еще дальше выступили лакедемоняне и тегеяне за линию афинян, потому что и войско их было многочисленнее. Тогда-то, опасаясь, как бы левое крыло лакедемонян не было обойдено неприятелем, и полагая, что мантинеяне зашли слишком далеко, Агид скомандовал скиритам и Брасидовым воинам растянуть свою линию и выравняться с мантинеянами, а в образовавшееся через это пустое пространство приказал Гиппоноиду и Аристоклу, полемархам двух лохов, перейти с правого фланга и занять очистившееся место. Агид полагал, что его правое крыло все еще будет иметь перевес и что линия против мантинеян будет выстроена таким образом безопаснее. Так как приказ был отдан во время самого наступления и неожиданно, то Гиппоноид и Аристокл не пожелали перейти (за это впоследствии они признаны были виновными в недостатке мужества и изгнаны из Спарты), и неприятель напал раньше. Когда лохи не перешли к скиритам, Агид приказал последним соединиться снова со своими, но они не могли уже сомкнуть рядов. Хотя лакедемоняне в опытности оказались на этот раз во всех отношениях слабее неприятеля, однако они доказали превосходство свое в мужестве. Во время рукопашной схватки с неприятелем правое крыло мантинеян принудило к отступлению лакедемонских скиритов и Брасидовых воинов, мантинеяне с союзниками и тысяча отборных аргивян пробились на пустое место, где линия была разорвана, стали наносить большой урон лакедемонянам, окружили их и гнали до повозок, убили даже несколько старых солдат, поставленных на страже их. На этой стороне лакедемоняне терпели поражение, но на другой стороне, главным образом в центре, где был царь Агид и с ним так называемые триста всадников, лакедемоняне ударили на аргивских ветеранов и на так называемые пять лохов, также на клеонян, орнеатов и на стоявших подле них афинян и обратили их в бегство. Большая часть неприятелей не устояла даже против рукопашной схватки, но при наступлении лакедемонян тотчас подалась назад, причем некоторые были смяты своими же, желавшими избежать неприятеля. Когда подалось в этом месте назад войско аргивян и союзников, линия его оказалась уже почти разорванной на обоих флангах, в то же время правое крыло лакедемонян и тегеян благодаря большей своей численности, окружило афинян, {V. 712.} которым грозила опасность с двух сторон: с одной — их окружали, с другой — уже побеждали. И афиняне пострадали бы больше остального войска, если бы не присутствие оказавшейся полезной для них их конницы. {V. 611.} Агид со своей стороны, увидя, что левое крыло его теснят мантинеяне и тысяча аргивян, {V. 723.} скомандовал всему войску идти в ту сторону, которая терпела поражение. Затем, когда лакедемонское войско переменило позицию и повернуло назад, афиняне, равно как и побежденная часть аргивского войска, спокойно отступили. С этого момента мантинеяне, союзники их и отборные аргивяне не думали уже о наступлении на врага, но, видя поражение своих и наступление лакедемонян, обратились в бегство. Мантинеяне потеряли довольно много убитыми, напротив, большая часть отборных аргивян уцелела. Однако и бегство, и отступление не были стремительными, не шли на далекое расстояние, потому что лакедемоняне ведут битву долго и упорно, оставаясь на месте лишь до тех пор, пока противник не подался, но раз неприятель обернул тыл, они преследуют его недолго и недалеко.
Такова или приблизительно такова была эта битва, самая большая за очень долгое время из числа тех, какие вели между собою значительнейшие эллинские государства. Затем лакедемоняне выстроились в боевом порядке впереди трупов неприятеля, немедленно водрузили трофей и сняли доспехи с убитых врагов, подобрали своих убитых, переправили их в Тегею, где предали погребению, и по уговору выдали трупы неприятелей. Аргивян, орнеатов и клеонян пало семьсот человек, мантинеян двести, столько же афинян вместе с эгенянами и оба стратега. {Лахет и Никострат: V. 611.} Напротив, союзники лакедемонян не потерпели сколько-нибудь значительной убыли, относительно самих лакедемонян трудно было добиться истины, {Ср.: V. 682.} но, рассказывали, их пало около трехсот. Незадолго перед битвой из Лакедемона вышел было на помощь своим другой царь Плистоанакт, со старшими и младшими гражданами. {V. 643.} Но, дойдя до Тегеи и узнав о победе, он отступил. Лакедемоняне отменили также приказ, данный союзникам из Коринфа и тех местностей, что лежат по ту сторону перешейка. {V. 644.} Распустив союзников, сами они возвратились домой на праздник: как раз в это время были у них Карнеи. {Ср.: V. 761.} Одной этой битвой лакедемоняне избавили себя от обвинений в недостатке у них мужества, а сверх того в нерассудительности и медлительности, тех обвинений, которые раздавались по их адресу со стороны эллинов за неудачу их на острове. {Сфактерии: IV. 551, V. 143.} Оказалось, что если лакедемоняне и потерпели тогда неудачу вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств, то мужество их осталось тем же.
Накануне этой битвы эпидавряне вторглись со всем войском в Аргивскую область, которая оставалась без обороны, и перебили значительную часть остававшегося там гарнизона, после того как аргивяне выступили в поход. После сражения к мантенеянам явились на помощь три тысячи элеян и тысяча афинян в дополнение к прежним. {V. 611.} Все эти союзники выступили немедленно в поход к Эпидавру, пока лакедемоняне справляли Карнеи, и, поделив между собою работу, стали возводить окопы вокруг города. Вскоре, однако, все прочие остановили работу, и лишь афиняне быстро завершили сооружение выпавшего на их долю укрепления со стороны мыса, где храм Геры. Все союзники оставили в этом укреплении общий гарнизон и разошлись по домам. Летняя кампания подходила к концу.
В самом начале следующей зимней кампании, отпраздновав Карнеи, лакедемоняне вышли в поход и по прибытии к Тегее отправили в Аргос послов с предложениями о заключении мирного соглашения. Уже и раньше в Аргосе была дружественно расположенная к лакедемонянам партия, желавшая ниспровержения демократии в Аргосе. После сражения она гораздо легче могла склонить большинство к примирению с лакедемонянами. Эти лица желали прежде всего заключить мирный договор, потом и союз с лакедемонянами, и только тогда уже напасть на демократическую партию. В Аргос от лакедемонян явился аргивский проксен Лихас, сын Аркесилая, {V. 504.} с двумя предложениями: одно — на тот случай, если аргивяне желают войны, другое — в случае согласия их на мир. Так как случайно присутствовал здесь и Алкивиад, то возражения за и против были продолжительные, наконец сторонники лакедемонян, выступавшие теперь уже открыто и смело, склонили аргивян принять предложения о мирном соглашении. Гласит оно так.
‘Народное собрание лакедемонян решает заключить мир с аргивянами на следующих условиях: аргивяне должны возвратить орхоменянам сыновей их, {Т. е. заложников: V. 615.} меналянам их граждан, {V. 671.} лакедемонянам граждан, что в Мантинее, {V. 723.} должны выйти из Эпидавра и срыть укрепления. {V. 75.} Если афиняне не удалятся из Эпидавра, то должны считаться врагами аргивян и лакедемонян, а равно союзников лакедемонских и союзников аргивских. Если в руках лакедемонян находятся какие-либо граждане, они должны возвратить их всем государствам по принадлежности. Что касается жертвы божеству, {Аполлону Пифейскому: V. 53.} то аргивяне дадут клятву эпидаврянам, если угодно им поклясться, или же дадут клятву сами. Всем государствам в 5 Пелопоннесе, и малым и большим, быть автономными согласно заветам отцов. Если какое из внепелопоннесских государств пойдет на пелопоннесскую землю со злым умыслом, договаривающиеся обязаны сообща принять меры к отражению врага, справедливейшие по решению пелопоннесцев. Все союзники лакедемонян внепелопоннесские будут в том же положении, как и союзники лакедемонян и аргивян, и останутся при своих владениях. Договор этот заключается лишь по предварительном представлении его союзникам и при их согласии, а если что-нибудь союзники решат от себя, пусть они пошлют условия домой’. {Т. е. в Спарту.}
Аргивяне приняли сначала эти условия, и лакедемонское войско возвратилось из Тегеи домой. Немного спустя после этого, когда взаимные сношения между государствами уже восстановились, аргивяне благодаря дальнейшим хлопотам тех же самых лиц отказались от союза с мантинеянами, элеянами и афинянами и заключили мирный и союзный договор с лакедемонянами. Вот какой он был.
‘Лакедемоняне и аргивяне решили заключить между собою мирный и союзный договор на пятьдесят лет на нижеследующих условиях: распри разрешаются судом равным и одинаковым по заветам отцов. Прочим государствам в Пелопоннесе предоставляется присоединиться к договору о мире и союзе с сохранением своих владений, при условии разрешения распрей судом равным и справедливым по заветам отцов. Все союзники лакедемонян внепелопоннесские будут в том же положении, как и лакедемоняне, союзники аргивян будут в том же положении, как и аргивяне, с сохранением своих владений. Если потребуется общий поход куда-либо, лакедемоняне и аргивяне должны, по совещании, решить, как совершить его справедливейшим для союзников способом. Если возникает спор между какими-либо государствами, внутри ли Пелопоннеса или вне его, из-за границ, или по какому-нибудь иному поводу, он должен быть решен судом. Если одно союзное государство заспорит с другим, оно должно обратиться к тому государству, которое признают беспристрастным обе стороны. Споры между гражданами отдельного государства должны решаться по заветам отцов’.
Таковы были условия состоявшегося мира и союза, причем стороны пришли к соглашению относительно сделанных тою и другою из них завоеваний и всякого рода иных недоразумений. Так как с этого времени дела решались сообща, то союзники постановили не принимать ни глашатая, ни посольства от афинян, если они не оставят укреплений {V. 756. 771.} и не удалятся из Пелопоннеса, не заключать ни с кем мира и не вести войны иначе, как по общему соглашению. Во всем союзники действовали с большою энергией, между прочим, та и другая стороны отправили послов на Фракийское побережье и к Пердикке. Последнего они склонили к заключению союза с ними. Впрочем, Пердикка не тотчас отложился от афинян, решение это он принял тогда, когда увидел пример аргивян: предки Пердикки происходили из Аргоса. {II. 993.} Союзники возобновили также давний клятвенный договор с халкидянами и заключили новый. {Ср.: V. 316, I. 581.} Аргивяне отправили также посольство к афинянам с требованием очистить укрепление в области Эпидавра. Ввиду своей малочисленности по сравнению с более сильным сборным гарнизоном афиняне послали Демосфена вывести свое войско. {V. 755—6.} По прибытии на место Демосфен устроил для виду гимнастические состязания перед укреплением и, когда вышла оттуда иноземная часть гарнизона, велел запереть ворота. Позже, по возобновлении договора с эпидаврянами, афиняне сами возвратили им это укрепление. После выхода аргивян из союза мантинеяне первое время сопротивлялись, потом, видя свое бессилие без аргивян, также заключили соглашение с лакедемонянами и отказались от господства над государствами. {V. 291. 332. 581.} Лакедемоняне и аргивяне, те и другие в числе тысячи человек, выступили вместе в поход. Придя в Сикион одни, лакедемоняне организовали в нем олигархическое правление, затем оба войска соединились, низвергли демократию в Аргосе и установили любезное сердцу лакедемонян правление олигархическое. Это происходило уже в конце зимней кампании, к началу весны, подходил к концу и четырнадцатый год войны.
В следующую летнюю кампанию (417 г.) дияне, {V. 351.} что на Афоне, отложились от афинян и перешли на сторону халкидян. Лакедемоняне в Ахее на место прежнего, не расположенного к ним правления установили новое. {Олигархическое.} Между тем демократическая партия в Аргосе малопомалу сплотилась, почувствовала уверенность в себе и напала на олигархов, выждав время празднования лакедемонянами гимнопедии. В городе произошла битва, и демократическая партия одолела, одни из олигархов были перебиты, другие изгнаны. Лакедемоняне, пока друзья звали их, вовремя не явились, но потом отложились гимнопедии и вышли на помощь аргивянам. Подле Тегеи они узнали о поражении олигархов и, невзирая на просьбы изгнанных олигархов, отказались идти дальше, а по возвращении домой стали праздновать гимнопедии. Позже явились в Лакедемон послы от аргивян, остававшихся в городе и за пределами его, присутствовали также и союзники. После продолжительных объяснений с обеих сторон лакедемоняне признали виновными находившихся в городе аргивян и решили идти войною на Аргос, но тут оказались препятствия и проволочки. Тем временем демократическая партия аргивян опасалась лакедемонян, снова стала стремиться к союзу с афинянами, ожидая очень больших от него выгод, соорудила длинные стены до моря, чтобы при содействии афинян обеспечить себе подвоз съестных припасов морем, если они будут отрезаны с суши. О сооружении стен знали и некоторые из пелопоннесских государств. Над укреплением работали все аргивяне, мужчины, женщины и рабы, к ним явились также из Афин плотники и каменщики. Летняя кампания подходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию лакедемоняне, узнав о сооружении стен, выступили в поход против Аргоса, как сами они, так и союзники их, за исключением коринфян. Из Аргоса с ними также поддерживались сношения. {Очевидно, олигархами.} Во главе войска был царь лакедемонян Агид, сын Архидама. Но брожение в городе, которое, по расчетам лакедемонян, должно было предшествовать их появлению, не пошло дальше. Поэтому лакедемоняне завладели стенами, которые еще строились, срыли их, заняли аргивскую местность Гисии, всех свободорожденных, захваченных в плен, перебили и, удалившись назад, разошлись по городам. После этого и аргивяне пошли войною во Флиунтскую область (там нашли себе приют их изгнанники, большинство их действительно поселилось там) и, по опустошении ее, ушли назад. В ту же зимнюю кампанию афиняне блокировали Македонию, обвиняя Пердикку в том, что он заключил союз с аргивянами и лакедемонянами, {V. 802.} а также в том, что во время сборов их к походу на халкидян Фракийского побережья и на Амфиполь под начальством сына Никерата, Никия, Пердикка нарушил союз и главным образом из-за него поход расстроился. Выходило так, что Пердикка был врагом афинян. Эта зимняя кампания приходила к концу, а с нею кончался и пятнадцатый год войны.
В следующую летнюю кампанию (416 г.) Алкивиад отплыл на двадцати кораблях в Аргос, забрал в плен триста аргивян, остававшихся еще в подозрении и, по-видимому, державших сторону лакедемонян. Афиняне поместили их на ближайших, зависимых от них, островах. Кроме того, афиняне предприняли поход против острова Мелоса, имея тридцать кораблей своих, шесть хиосских, два лесбосских, а также тысячу двести своих гоплитов, триста пеших и двадцать конных стрелков, а из числа союзных островитян около тысячи пятисот гоплитов. Мелияне — колонисты лакедемонян и в противоположность прочим островитянам не желали подчиняться афинянам. {III. 912. 941.} Вначале они соблюдали нейтралитет и держались спокойно, но потом, вынужденные афинянами, которые опустошили их землю, они начали открытую войну. С упомянутыми выше силами вторглись афиняне в землю мелиян и расположились там лагерем под начальством стратегов Клемеда, сына Ликомеда, и Тисия, сына Тисимаха. Прежде чем причинить какой-либо вред стране, стратеги отправили посольство к мелиянам для переговоров. Мелияне не представили послов народу, но предложили им объяснить цель своего посольства пред должностными лицами и ‘немногими’. Афинские послы говорили следующее.
‘Так как переговоры ведутся не перед народом с тою, очевидно, целью, чтобы большинство, выслушав убедительные и неопровержимые наши доводы все зараз, не было введено в обман непрерывною речью (мы, ведь, понимаем, что ради этой именно цели вы и представили нас ‘немногим’), вы, сидящие здесь, поступайте с большею безопасностью. Выносите решение не по выслушиванию всей речи зараз, но по отдельным пунктам ее, с немедленными возражениями против того, что покажется вам сказано неверно. Итак, прежде всего скажите, принимаете ли вы наше предложение?’
Мелосские синедры отвечали: ‘Уступчивость, дающая возможность спокойно объясниться между собою, порицания не заслуживает, но принятые уже, а не предстоящие только военные меры, кажется, стоят с этим в противоречии. Мы, ведь, видим, что вы явились сюда с тем, чтобы самим быть судьями того, что будет сказано, и что вероятным исходом беседы, если перевес правды будет на нашей стороне и если поэтому мы не уступим, будет война, если же согласимся с вами, — рабство’.
Афиняне. ‘Разумеется, если вы собрались для того, чтобы строить подозрение насчет будущего, или с какою-нибудь иною целью, а не для того, чтобы на основании настоящего и того, что вы видите, позаботиться о спасении вашего государства, мы наши переговоры можем прекратить, но если вы собрались именно ради последней цели, мы будем говорить’.
Мелияне. ‘В таком положении, в каком мы находимся, естественны и простительны и многоречивость, и продолжительное размышление. Конечно, спасение наше служит предметом настоящего совещания, а потому, если вам угодно, пусть собеседование происходит так, как вы заявляете’.
Афиняне. ‘Хорошо. Однако мы, оставив в стороне пространные, изобилующие красивыми фразами, но неубедительные речи о том, например, что мы сокрушили персов и потому господствуем по праву, или о том, что мы мстим теперь за обиды, не думаем также, чтобы вы рассчитывали убедить нас, будто вы, будучи колонистами лакедемонян, не участвовали вместе с ними в походах, или что вы не причинили нам никакой обиды. Нет, мы желаем добиться при правдивой оценке с вашей и нашей стороны, возможно при обоюдном убеждении, что на житейском языке право имеет решающее значение только при равенстве сил на обеих сторонах, если же этого нет, то сильный делает то, что может, а слабый уступает’.
Мелияне. ‘Мы полагаем, по крайней мере, что польза (мы должны употребить это слово, потому что вы, отстранив право, положили в основу беседы пользу) состоит не в том, чтобы вы уничтожали общее благо, но в том, чтобы всякий раз человеку, находящемуся в опасности, уделялось то, что ему следует, и чтобы какую-либо пользу он извлекал и тогда, когда доводы противника не вполне убедительны. И по отношению к вам это применимо тем более, что в случае поражения вы можете подать остальным пример ужасной мести’.
Афиняне. ‘Мы не падаем духом при мысли, что может настать конец нашему владычеству, ведь не владыки над другими, каковыми являются лакедемоняне, страшны для побежденных (да и не с лакедемонянами происходит у нас состязание), но подчиненные, если каким-нибудь образом они возьмут верх и обратятся сами против своих владык. Идти в данном случае на риск пусть будет предоставлено нам! Но мы постараемся доказать, что присутствуем здесь ради пользы нашего владычества, что те условия, какие мы предложим вам, послужат ко спасению вашего государства, мы не желаем достигнуть господства над вами, которое было бы тягостно для вас, нет, мы желаем спасения вашего к обоюдной выгоде’.
Мелияне. ‘Но каким образом рабство может быть полезно для нас в такой же мерб, в какой владычество полезно для вас?’
Афиняне. ‘Если бы вы подчинились нам, то это охранило бы вас от ужаснейших бедствий, а для нас было бы выгодно, чтобы вы не погибли’.
Мелияне. ‘Так что вы не согласитесь на то, если мы из врагов ваших станем друзьями, оставаясь, однако, в спокойствии и сохраняя нейтралитет?’
Афиняне. ‘Нет! Ведь для нас вредна не столько вражда ваша, сколько такая дружба, которая является примером слабости нашей в глазах наших подданных, тогда как ненависть к нам служит доказательством нашего могущества’.
Мелияне. ‘Неужели ваши подданные находят правильным одина- 96 ковое отношение как к тем, которые не близки вам, так и к тем, которые большею частью колонисты ваши и из которых иные восставали уже и были усмирены?’
Афиняне. ‘Наши подданные того мнения, что ни у тех, ни у других 97 нет для этого законных оснований, но что одни из них сохраняют свою независимость благодаря своей силе и что мы не нападаем на них из страха. Таким образом, помимо даже расширения нашего владычества, подчинение ваше может обеспечить нашу безопасность, особенно тем, что вы, островитяне, притом более слабые, чем другие, окажетесь бессильными одолеть морскую державу’.
Мелияне. ‘Неужели вы не считаете безопасным то, что мы предлагаем? Так как вы отклонили наши соображения, опирающиеся на право, и предлагаете подчиняться требованиям вашей пользы, то и нам, в свою очередь, следует попытаться убедить вас указанием на то, что наша польза в этом случае совпадает с вашей. Действительно, каким образом вы избавитесь от войны с теми, которые теперь не стоят в союзе ни с одной из воюющих сторон, коль скоро они, приняв в расчет здесь происходящее, {Т. е. нашу судьбу.} придут к той мысли, что когда-нибудь вы пойдете и на них? Разве таким образом действуя вы не увеличите число ваших теперешних врагов и не возбудите против себя, наперекор их желанию, тех, которые и не думали стать вашими врагами?’
Афиняне. ‘Нет! По нашему мнению, не столько опасны для нас какие-нибудь обитатели материка, которые благодаря своей свободе долго еще будут медлить принимать меры предосторожности против нас, сколько непокоренные еще островитяне, как вы, например, а также те, которые раздражены уже своим вынужденным подчинением нам. Такие государства, не рассчитав своих сил, больше всего способны подвергнуть и себя, и нас явной опасности’.
Мелияне. ‘Если вы для удержания вашего владычества, а государства, уже подчиненные вам, ради избавления от него, отваживались на величайшие опасности, то мы, свободные пока, были бы подлейшими трусами, если бы не решились испытать все, лишь бы избежать рабства’.
Афиняне. ‘Вовсе нет, если только вы благоразумно разберете ваше положение: дело идет не о состязании в доблести с равным противником, чтобы избежать посрамления, напротив, вы должны рассудить о том, как спасти себя, не сопротивляясь тем, кто гораздо сильнее вас’.
Мелияне. ‘Да, но мы знаем, что успех войны не всегда зависит от количественного превосходства одной из воюющих сторон, что иногда военное счастье является общим для той и другой. И для нас тотчас уступить значит потерять всякую надежду, между тем как, если мы будем действовать, у нас есть еще надежда на благополучный исход’.
Афиняне. ‘Надежда, служа утешением в опасности, если и причинит ущерб людям, лелеющим ее и располагающим избытком средств, не сокрушает их вконец, но люди, которые рискуют всем достоянием, начинают питать надежду (по природе она расточительна) уже после своего крушения, и она не оставит им ничего для сбережения в будущем, после того как они уже узнали, что такое надежда. Не подвергайте себя этому, вы, бессильные, зависящие от одного мановения судьбы, не уподобляйтесь большинству людей, которые, имея еще возможность спастись человеческими средствами, после того как их в беде покинут явные надежды, обращаются к надеждам скрытым, к мантике, предсказаниям, ко всему тому, что ведет питающихся надеждою к гибели’.
Мелияне. ‘Мы сами, будьте уверены в этом, убеждены, что трудно бороться против вашего могущества и против счастья, если оно не будет одинаково распределено. {Между враждующими сторонами.} Однако мы верим, что судьба, управляемая божеством, не допустит нашего унижения, потому что мы, люди богобоязненные, выступаем против людей несправедливых, на помощь же недостаточным силам нашим прибудет союз лакедемонян: они обязаны подать нам помощь, хотя бы в силу родства с нами и из собственного чувства чести. Таким образом, решимость наша вовсе уже не так неосновательна’.
Афиняне. ‘Да, но мы думаем, что божество и нас не оставит своею благодатью: ведь мы и не делаем ничего такого, что противно вере людей в божество или что противоречит законному стремлению людей установить взаимные друг с другом отношения. В самом деле, относительно богов мы это предполагаем, относительно людей знаем наверное, что повсюду, где люди имеют силу, они властвуют по непререкаемому велению природы. Не мы установили этот закон, не мы первые применили его, мы получили его готовым и сохраним на будущее время, так как он будет существовать вечно. Согласно с ним мы и поступаем в той уверенности, что и вы, и другие, достигнув силы, одинаковой с нашей, будете действовать точно так же. Таким образом, что касается божества, то при подобающем отношении к нему мы не боимся поражаться. Относительно же надежды вашей на лакедемонян, которые, как вы верите, подадут вам помощь из чувства чести, мы благословляем вашу наивность, но не завидуем вашей глупости. Правда, ради самих себя, ради своих собственных установлений лакедемоняне в большинстве случаев действуют доблестно, о поведении же их относительно других можно было бы многое сказать, но лучше всего в кратких словах указать на то, что из всех тех, кого мы знаем, они совершенно откровенно признают приятное для них прекрасным, а полезное справедливым. Вот почему в вашем нынешнем положении подобного рода расчеты на спасение неосновательны’.
Мелияне. ‘Поэтому-то мы больше всего и верим, что они ради собственной пользы не пожелают предать мелиян, своих колонистов, чтобы в тех из эллинов, которые благосклонно к ним настроены, не вселить недоверия, а врагам не оказать помощи’.
Афиняне. ‘Неужели вы не думаете, что польза там, где безопасность, что борьба за право и честь сопряжена с опасностью? Лакедемоняне обыкновенно на это вовсе не дерзают’.
Мелияне. ‘Но, по нашему мнению, лакедемоняне ради нас тем охотнее возьмут на себя эти опасности, что нас они считают более надежными, чем других, особенно потому, что мы находимся вблизи военных действий, разыгрывающихся около Пелопоннеса, и благодаря кровному родству с лакедемонянами доверяем им больше других’.
Афиняне. ‘Те, которые готовы соединиться с другими для борьбы, находят опору для себя не в доброжелательстве к ним со стороны просящих у них помощи, но в значительном превосходстве сил их. И лакедемоняне больше других придают важность этому. Действительно, не полагаясь на собственные военные средства, они наступают на врагов с многочисленными союзниками. Поэтому невероятно, чтобы лакедемоняне переправились на ваш остров при нашем господстве на море’.
Мелияне. ‘Но ведь они могли бы и других прислать нам. Впрочем, Критское море велико, и на нем тому, кто владычествует над морем, захватить неприятеля труднее, нежели последнему спастись, если бы он пожелал укрыться от преследования. Если бы лакедемонянам не удалось подать нам помощь морским путем, они могут обратить свои силы на вашу землю и на остальных союзников, до которых не доходил Брасид. Тогда вам придется вести борьбу не за ту землю, которая не принадлежит вам, а, напротив, за землю свою собственную и своих союзников’.
Афиняне. ‘Если бы что-нибудь подобное и случилось с нами, это не будет новостью для нас, да и вы хорошо знаете, что никогда еще афиняне ни одной осады не снимали из страха перед другими. {Ср.: I. 1054, III. 161.} Но мы замечаем, что вы, вопреки обещанию рассуждать здесь о вашем спасении, {V. 87. 88.} не сказали в столь длинной беседе ничего такого, на чем люди могут основывать свои расчеты на спасение. Надежды на будущее — вот ваша сильнейшая опора, ваши же наличные силы ничтожны по сравнению с теми, которые уже выставлены против вас. Вы слишком нерассудительны, если, отпустив нас, не примете какого-либо более разумного решения. Ведь вы из чувства чести, которое столь часто губило людей, не станете же ввергать себя в позорные и несомненные опасности. {Имеется в виду утрата политической независимости.} В самом деле, многие, имея еще возможность предусмотреть всю тяжесть бедствия, какое они навлекли на себя, но будучи подстрекаемы так называемым чувством чести, поддавались силе чарующего слова и, пленившись им, добровольно подвергали себя действительно невыносимым бедствиям и прибавляли к ним еще более тяжкий позор не столько вследствие несчастно сложившихся обстоятельств, сколько по причине собственного неразумения. Берегитесь этого, если вы благоразумны, и не считайте непристойным подчиниться умеренным требованиям могущественнейшего государства, сделаться его союзниками, сохраняя за собою вашу землю и уплачивая дань. Когда вам предоставляется на выбор война или безопасность, не настаивайте на худшем. Преуспевает всего более тот, кто не уступает равному себе, кто хорошо относится к более сильному, кто по отношению к более слабому проявляет умеренность. Итак, после того как мы удалимся, поразмыслите и не раз подумайте о том, что вы решаете судьбу отечества, что отечество одно, что вы одним решением можете погубить или сохранить его’.
Афиняне удалились из собрания, и мелияне остались одни. После того, как были высказаны близкие одно к другому мнения и представлены возражения, мелияне дали такой ответ: ‘Мы приняли, афиняне, то же решение, что и вначале. Государство наше существует уже семьсот лет, и мы не согласимся потерять свободу так быстро. Полагаясь на свою судьбу, которая зависит от божества и до сих пор хранила нас, опираясь на людскую помощь, мы попытаемся спасти нашу свободу. Мы согласны быть вашими друзьями и не враждовать ни с той, ни с другой из воюющих сторон, мы призываем вас удалиться из нашей земли по заключении договора, приемлемого как для вас, так и для нас’. Таков был ответ мелиян. Афиняне, готовые уже прервать переговоры, сказали: ‘Из вашего решения видно, что вы — единственные люди, считающие будущее более ясным, нежели очевидное настоящее, что смутное представляется вашим взорам как уже осуществляющееся, ибо оно вам желательно. Но чем больше вы отрешаетесь от действительности и уповаете на лакедемонян, на судьбу и предаетесь надеждам, тем вернее будет ваша гибель’.
Афинские послы возвратились к войску. Так как мелияне ничему не внимали, то афинские стратеги тотчас стали готовиться к военным действиям и, разделив между собой работу по городам, {Мелоса.} окружили Мелос стеною. Потом афиняне оставили гарнизон из своих воинов и союзников на суше и на море и с большею частью войска удалились. Оставшиеся воины вели осаду Мелоса.
В то же время аргивяне вторглись во Флиунтскую область, подвергшись нападению из засады со стороны флиунтян и своих изгнанников, {V. 833.} они потеряли убитыми около восьмидесяти человек. Афиняне, бывшие в Пилосе, захватили у лакедемонян большую добычу. За это лакедемоняне, не нарушая договора, открыли военные действия против афинян и через глашатая объявили, что всякий желающий из лакедемонян может грабить афинян. Коринфяне из-за каких-то своих споров также начали войну с афинянами. Прочие пелопоннесцы остались в покое. Мелияне атаковали ночью ту часть афинских сооружений, что подле рынка, и взяли ее, людей перебили, потом они ввезли в город съестные припасы и, насколько могли, другие нужные предметы, отступили и держались спокойно. Афиняне на следующее время усилили стражу. Летняя кампания близилась к концу.
В следующую зимнюю кампанию лакедемоняне собирались в поход на аргивскую землю, но возвратились домой, так как пограничные жертвы были неблагоприятны для них. {Ср.: V. 542. 553.} Сборы лакедемонян вселили в аргивян подозрение против некоторых лиц, находившихся в Аргосе, одних из заподозренных они схватили, другие спаслись бегством. Около того же времени мелияне овладели какою-то другою частью афинских укреплений, так как там была малочисленная стража. После этого, когда позже из Афин прибыло новое войско под начальством Филократа, сына Демея, афиняне энергично повели осаду, к тому же кто-то из осажденных изменил. Тогда мелияне сдались на волю афинян. Последние умертвили всех захваченных взрослых мелиян, а детей и женщин обратили в рабство, местность афиняне заселили сами, выслав сюда впоследствии пятьсот колонистов.

ШЕСТАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

В ту же зимнюю кампанию афиняне намеревались с большими военными силами, нежели те, что находились под начальством Лахета и Евримедонта, {III. 864, IV. 486. 653.} снова направиться в Сицилию и, если можно, покорить ее. Большая часть афинян не имела представления ни о величине этого острова, ни о числе его жителей, эллинов и варваров, и не предполагала, что предпринимает войну, лишь немного уступающую той, какую вели афиняне с пелопоннесцами. Между тем обогнуть Сицилию на грузовом судне можно немного меньше, чем в восемь дней. Несмотря на столь значительное протяжение, Сицилия разъединена от материка только двадцатью стадиями {Около 3 1/3 версты.} морского пространства.
Остров заселен был в древности следующим образом и заключал в себе в общем такие племена. Древнейшими обитателями одной части этой страны были, по преданию, киклопы и лестригоны. О происхождении их я не могу ничего сказать, равно как и том, откуда они сюда прибыли или куда ушли отсюда, удовольствуемся тем, что говорится о них у поэтов {Преимущественно у Гомера.} и какое представление имеет о них каждый из нас. Первыми поселенцами после них были, по-видимому, сиканы, сами себя они называют автохтонами и потому говорят, что обитали в Сицилии раньше киклопов и лестригонов. По достоверным же исследованиям, оказывается, сиканы — иберы, вытесненные лигиями из своих поселений по реке Сикану, что в Иберии. От них-то остров, раньше называвшийся Тринакрией, получил тогда название Сикании. Сиканы и теперь еще живут в западной части Сицилии. После взятия Илиона часть троян, спасшись бегством от ахеян, приплыла к берегу Сицилии, заняла пограничную с сиканами землю и получила общее название элимов, города их Эрик и Эгеста. Подле них поселилась часть фокеян из числа тех, что в то же время были отброшены бурею от Трои сначала к Ливии, потом от Ливии к Сицилии. Сикулы перешли в Сицилию, убегая от опиков из Италии, где они жили. Существует правдоподобное предание, что сикулы бежали на плотах, выждав благоприятный момент для переправы, когда ветер дул с суши, но, быть может, они переправились и каким-нибудь иным способом. В Италии сикулы живут еще и до сих пор. Страна названа Италией по имени Итала, одного царя сикулов, носившего это имя. Прибыли сикулы в Сицилию с многочисленным войском, одержали в сражении победу над сиканами, оттеснили их в южную и западную части Сицилии и дали острову наименование Сицилии вместо Сикании. После переправы в Сицилию, лет за триста до прибытия туда эллинов, сикулы заняли своими поселениями плодороднейшую часть земли, до сих пор еще они занимают среднюю и северную части острова. Кроме того, по всей Сицилии жили финикияне, ради торговли с сикулами занявшие мысы у моря и прилегающие островки. Но после того, как многие эллины стали тревожить финикиян с моря, последние покинули большую часть острова и, объединившись, расположились по соседству с элимами в Мотии, Солоенте и Панорме. Финикияне опирались на союз свой с элимами, а также и на то еще, что здесь Карфаген отделяется от Сицилии кратчайшим водным путем. Вот сколько варваров было в Сицилии, и так они расселились по ней. Из эллинов первые халкидяне из Евбеи, под начальством экиста Фукла, основали Накс (736 г.) и поставили алтарь Аполлону Предводителю, находящийся теперь за городом, всякий раз, когда из Сицилии отправляются феоры, они прежде всего приносят жертву на этом алтаре. В следующем году коринфянин Архий, из рода Гераклидов, основал Сиракусы (735 г.), прежде всего вытеснив сикулов с той части острова, которая уже не омывается морем со всех сторон и где теперь находится внутренний город, с течением времени и внешний город был обведен стеною, почему и население Сиракус стало многолюдным. На пятом году после основания Сиракус халкидяне, с Фуклом во главе, двинулись из Накса, основали Леонтины (730 г.), вытеснив оттуда войною сикулов, а затем Катану, экистом катаняне выбрали из своей среды Еварха. Около того же времени прибывший в Сицилию во главе колонии Ламис из Мегар основал выше реки Пантакия небольшое поселение, по имени Тротил. {Местоположение неизвестно.} Потом он вышел оттуда в Леонтины и вместе с халкидянами принимал короткое время участие в управлении Леонтинами, будучи изгнан халкидянами, Ламис основал Фапс и затем погиб, прочие же товарищи его изгнаны были из Фапса, и после того, как царь сикулов Гиблон передал им свою область и сам стал во главе их, основали Мегары (729 г.), прозванные Гиблейскими. Прожив здесь двести сорок пять лет, они были выгнаны из города и области его (483 г.) тираном сиракусским Гелоном. Но еще до изгнания, сто лет спустя после своего поселения в Мегарах, они отправили Паммила и основали Селинунт (629 г.). Паммил, прибыв к ним из Мегар, их метрополии, принимал участие в основании города. На сорок пятом году по основании Сиракус Антифем вывел колонистов из Родоса (690 г.), а Энтим из Крита, общими силами они основали Гелу. Городу дано было название от реки Гелы, а местность, где теперь находится город и которая прежде была окружена стеною, называется Линдиями. Городу даны были дорийские установления. Около ста восьми лет спустя после основания своего города жители Гелы основали Акрагант (582 г.), назвав город по имени реки Акраганта, экистами они назначили Аристоноя и Пистила и дали колонии гелойские установления. Занкла была первоначально основана морскими разбойниками (731 г.), вышедшими из Кимы, халкидского города в Опикии, впоследствии явились сюда в большом числе поселенцы из Халкиды и остальной Евбеи и сообща с прежними поселенцами поделили землю. Экистами были Периерес и Кратемен, первый от Кимы, второй от Халкиды. Сначала сикулы назвали город Занклою, потому что местность здесь имеет вид серпа, а серп сикулы называют занклос. Впоследствии прежние халкидские поселенцы были изгнаны самиянами и другими ионянами, которые, убегая от персов, пристали к Сицилии. Немного спустя после этого самиян выгнал из Занклы тиран Регия Анаксилай, поселив в городе смешанное население и переименовав его в Мессену, по имени своей первоначальной родины. Гимера была основана (679 г.) Занклою под предводительством Евклида, Сима и Сакона, большинство вошедших в колонию были халкидяне, но вместе с ними поселились также сиракусские изгнанники, побежденные противной им партией и именуемые милетидами. Диалект колонистов был смешанный между халкидским {Т. е. ионийским.} и дорийским, но вошедшие в силу установления в городе были халкидские. Акры и Касмены основаны были сиракусянами, Акры семьдесят лет спустя после основания Сиракус (665 г.), а Касмены лет двадцать после Акр. Камарина первоначально основана была также сиракусянами спустя около ста тридцати пяти лет после основания Сиракус (600 г.). Экистами были Даскон и Менекол. Вследствие отпадения от сиракусян и возникшей войны камариняне были изгнаны впоследствии (492 г.), тиран Гелы Гиппократ взял в качестве выкупа за пленных сиракусских граждан землю камаринян, сделался сам экистом и снова заселил Камарину. Но жители ее были снова изгнаны Гелоном (461 г.), и город заселен был в третий раз гелиянами.
Вот сколько племен эллинских и варварских обитало в Сицилии, и так велик был остров, против которого афиняне решили идти войною. Истиннейшим побуждением их было стремление подчинить своей власти весь остров, но как благовидный предлог они выставляли желание оказать помощь своим сородичам и прежним своим союзникам. {Т. е. грекам ионийского племени.} Больше всего подстрекали к тому афинян послы эгестян, явившиеся в Афины и с большой настойчивостью просившие их о помощи. Дело в том, что эгестяне жили на границе с селинунтянами и начали с ними войну из-за каких-то дел, связанных с эпигамией, и из-за спорной земли, селинунтяне призвали на помощь своих союзников, сиракусян, и стали теснить эгестян войною с суши и с моря. Тогда эгестяне, напоминая о союзе с леонтинцами, заключенном эгестянами в прежнюю войну при Лахете, просили афинян прислать им на помощь флот. В числе многих других доводов со стороны эгестян главным был следующий: если изгнание леонтинцев сиракусянами {V. 44.} останется безнаказанным и если, угнетая остальных союзников афинских, сиракусяне приобретут власть над целой Сицилией, то возникнет опасность как бы доряне {Т. е. сиракусяне.} в силу кровного родства, а вместе с тем и как колонисты {Ср.: VI. 32, V. 482. 1153.} не подали существенной помощи и дорянам, {Т. е. пелопоннесцам.} и тем, кто отправил их в колонию, {Т. е. коринфянам.} и не помогли сокрушить могущество афинян. Поэтому благоразумие требует, говорили эгестяне, вместе с оставшимися еще союзниками противостоять сиракусянам, тем более, что и сами эгестяне могут доставить достаточные денежные средства для войны. Афиняне, слушая эти речи эгестян, выступавших неоднократно в народных собраниях, а равно и речи своих сограждан, соглашавшихся с эгестянами, постановили прежде всего отправить посольство в Эгесту с целью проверить, действительно ли у эгестян имеются денежные средства, как они утверждают, в государственной казне и в святынях, а также для того, чтобы узнать, в каком положении у них война с селинунтянами.
Итак, афинское посольство отправлено было в Сицилию. В ту же зимнюю кампанию (416/415 г.) лакедемоняне и союзники их, за исключением коринфян, пошли войною в аргивскую землю, опустошили небольшую часть ее полей и увезли оттуда часть хлеба на подводах, бывших с ними, аргивских изгнанников они поселили в Орнеях {V. 672.} и ради них оставили там небольшой отряд остального войска. Потом, заключив мирный договор на некоторое время, в течение которого орнеаты и аргивяне обязывались воздержаться от причинения взаимных обид, лакедемоняне возвратились с войском домой. Немного спустя явились афиняне на тридцати кораблях с шестьюстами гоплитов, тогда аргивяне всем войском вместе с афинянами выступили в поход и в течение одного дня осаждали находившихся в Орнеях изгнанников. Но так как лагерь их был расположен далеко, то во время ночи изгнанники бежали из Орней. На следующий день аргивяне, узнав об этом, разрушили Орнеи и отступили, вскоре после того и афиняне отплыли домой.
В Мефону, {IV. 1294.} что на границе Македонии, афиняне доставили морем своих конных воинов и македонских изгнанников, нашедших в Афинах убежище, и стали разорять владения Пердикки. Со своей стороны лакедемоняне отправили посольство к халкидянам Фракийского побережья, находившимся в десятидневном договоре с афинянами, {Ср.: V. 262.} и требовали оказать Пердикке помощь в войне. Но халкидяне отказались. Зимняя кампания приходила к концу, кончался и шестнадцатый год той войны, историю которой написал Фукидид.
В следующую летнюю кампанию, в начале весны (415 г.), афинское 8 посольство возвратилось из Сицилии, вместе с ним прибыли и эгестяне, везя с собою в слитках шестьдесят талантов серебра, предназначавшихся для месячного жалованья экипажу тех шестидесяти кораблей, о присылке которых они собирались просить афинян. Афиняне созвали народное собрание и, выслушав от эгестян и своих послов много завлекательного и не соответствующего действительности, между прочим, будто в эгестских святынях и в казне хранятся большие запасы денег, постановили отправить в Сицилию шестьдесят кораблей под командою полномочных стратегов Алкивиада, сына Клиния, Никия, сына Никерата, и Ламаха, сына Ксенофана. Они должны были подать помощь эгестянам против селинунтян и, если леонтинцы будут иметь какой-либо успех в их войне, {С сиракусянами.} помочь леонтинцам водвориться снова в своем городе {V. 44, VI. 62.} и вообще устроить дела Сицилии так, как они признают наиболее выгодным в интересах афинян. На пятый день после этого состоялось новое народное собрание по вопросу о том, каким образом возможно скорее нужно снарядить флот, а также для решения того, не требуется ли стратегам еще чего-либо для похода. Никий, будучи выбран в начальники против своего желания, считал, что государство приняло неправильное решение, что оно стремится к трудному делу, господству над всей Сицилией, под предлогом ничтожным, хотя и благовидным. С целью отвратить афинян от задуманного ими предприятия Никий выступил в собрании с таким увещанием.
‘Настоящее собрание созвано для обсуждения вопроса о приготовлениях наших к походу в Сицилию. Однако, мне кажется, нужно рассмотреть еще и то, благоразумна ли самая отправка флота и следует ли нам, после столь быстрого обсуждения важного вопроса, поддаваться внушениям иноплеменников и предпринимать войну из-за дела, нас не касающегося. Правда, возложенное на меня поручение почетно, и я менее всякого другого опасаюсь за самого себя, все же я полагаю, что хорошим гражданином оказывается тот, который печется и о самом себе, и о своем достоянии: такой человек в личных интересах скорее всего склонен отстаивать и благосостояние государства. Однако я и прежде не говорил, не стану говорить и теперь против своего убеждения из жажды почета, а выскажу то, что, по моему мнению, я считаю за наилучшее. Быть может, слово мое ввиду вашего настроения было бы и бессильно, если бы я только увещевал вас охранять имеющееся у вас достояние и не подвергать опасности то, что у вас есть, ради темного будущего. Но я постараюсь доказать, что рвение ваше несвоевременно и что нелегко добиться того, к чему вы стремитесь’.
‘Я утверждаю, что здесь вы оставляете за собою многочисленных врагов и, стремясь плыть туда, {В Сицилию.} тем самым навлекаете сюда новых неприятелей. Быть может, вы думаете, что заключенный лакедемонянами с вами мирный договор имеет прочную силу, на словах он останется договором до тех пор, пока вы будете оставаться в бездействии (так именно устроили дело здешние мужи и наши противники), {V. 36-1.} но лишь только где-нибудь значительная часть наших военных сил потерпит урон, враги быстро нападут на нас прежде всего, потому что соглашение заключено ими из-за несчастного для них стечения обстоятельств и их положение, в силу необходимости, оказалось более позорно, нежели наше, а затем и потому, что в самом договоре у нас имеется много спорных пунктов. {Ср.: V. 42.} Наконец, некоторые государства еще вовсе не приняли условий этого договора, притом далеко не самые слабые: одни из них находятся в открытой войне с нами, {V. 32.115.} других удерживает десятидневный договор и то, что бездействуют еще и лакедемоняне. {V. 262, VI. 74.} Но если бы последние застигли наши силы раздробленными на две части, что мы теперь спешим сделать, то, может быть, они напали бы на нас тотчас же вместе с сицилийцами, союза с которыми в прежнее время они искали предпочтительно перед всяким другим. Следует взвесить это и не настаивать на том, чтобы подвергать опасности государство, находящееся в напряженном состоянии, нечего стремиться к расширению нашего владычества, прежде чем не будет упрочено то, которое у нас уже есть. Не забудем, что халкидяне Фракийского побережья, так давно уже отпавшие от нас, {С 432 г.: I.58.} еще не усмирены, да и покорность некоторых других народов в различных частях материка, по слухам, сомнительна. И вот при таких-то обстоятельствах мы хотим оказать энергичную помощь эгестянам, которые как союзники наши терпят якобы обиды, между тем как мы сами терпим обиды от тех, что давно уже отложились от нас, и все еще медлим покарать их. Правда, одних {Халкидян.} мы могли бы одолеть и смирить, тогда как властвовать над другими, {Сицилийцами.} даже если бы мы и одержали над ними верх, мы могли бы с трудом за дальностью расстояния и ввиду того, что они многочисленны. Безумно идти войною против тех, держать которых в покорности нельзя даже в случае победы над ними и с которыми, в случае неудачи предприятия, придется оставаться не в тех отношениях, какие были до нападения на них. {Подразумевается: а в гораздо худших.} В том положении, в каком теперь находятся сицилийцы, они не представляются мне страшными, {Кроме Леонтин, все греческие города в Сицилии были тогда автономными.} они стали бы для нас еще менее опасны, если бы сиракусяне подчинили их своей власти, чем эгестяне всего больше нас пугают. Теперь, в угоду лакедемонянам, пожалуй, может пойти на нас то или другое из сицилийских государств, но невероятно, чтобы тогда держава пошла войною на державу. Как теперь сиракусяне готовы были бы, в союзе с пелопоннесцами, положить конец нашей власти, так точно, по всей вероятности, и их владычество было бы сокрушено с помощью тех же средств самими пелопоннесцами. Нас тамошние эллины боялись бы больше всего в том случае, если бы мы не пошли к ним вовсе, затем они чувствовали бы страх перед нами, если бы мы, развернув перед ними наши военные силы, вскоре удалились обратно (ведь мы все знаем, что то, что находится очень далеко, о чем молва не проверена еще на опыте, вызывает удивление). Но если бы мы потерпели какую-нибудь неудачу, сицилийские эллины, преисполнившись презрения к нам, со всею поспешностью напали бы на нас в союзе со здешними эллинами. Это случилось уже с вами, афиняне, по отношению к лакедемонянам и их союзникам: сверх ожидания одолев то, что сначала страшило вас, вы теперь смотрите на это уже свысока и жаждете Сицилии. Но не должно гордиться случайными неудачами противника, уверенность в себе следует питать тогда только, когда превзойдены планы его. Будьте уверены, что лакедемоняне вследствие постигшего их позора преследуют только одну цель: как бы, если возможно, теперь же нанести нам удар и поправить свое бесславие, тем более, что с глубокой древности они больше всего стремятся к славе за доблесть. Таким образом, задача наша, если мы благоразумны, заключается не в борьбе за сицилийских эгестян, народ варварский, но в ревностной охране нашего государства, против которого злоумышляет олигархия’.
‘Следует вспомнить также, что мы только недавно оправились несколько от тяжкой болезни и войны, благодаря чему обогатились и деньгами, и людьми. Справедливость требует употребить средства наши дома, на себя, а не на этих просящих о помощи изгнанников, для которых выгодна ловкая ложь, хотя бы она и представляла опасность для другого, ведь, кроме слов, они не предлагали ничего, в случае успеха не умеют достойно благодарить, а при какой-либо неудаче вовлекают в гибель и друзей своих. Если кто {Имеется в виду Алкивиад.} доволен своим избранием в военачальники и советует вам предпринять морской поход, преследуя при этом только личные интересы, особенно если этот человек еще слишком молод для звания военачальника, {Алкивиаду было тогда 35 лет.} если он озабочен тем, чтобы своею конюшнею возбуждать к себе удивление, и, так как содержать ее обходится дорого, надеется извлечь некоторую выгоду из звания военачальника, если такой человек дает вам советы, не давайте ему возможности блистать на счет безопасности государства. Имейте в виду, что подобные люди общественному достоянию наносят ущерб, а свое расточают, что настоящее дело — дело большое, что слишком молодые люди не способны ни подать благой совет, ни быстро выполнить его. Когда я вижу их присутствующими здесь, {В народном собрании.} куда они приглашены в помощь этому человеку, {Т. е. Алкивиаду.} я ощущаю тревогу и советую со своей стороны старшим: кто из них сидит подле этих людей, не стыдиться того, будто они покажут себя трусами, если будут голосовать против войны, и не увлекаться гибельною страстью к тому, что далеко, тою страстью, которою одержимы те молодые люди. Старшие должны понять, что страсть обеспечивает наименьший успех, предусмотрительность — наибольший, ради блага отечества, которое теперь рискует как никогда прежде, они должны голосовать против войны и постановить, чтобы сицилийцы держались по отношению к нам в нынешних, непререкаемых, границах, именно в пределах Ионийского залива, если плыть вдоль берега, и Сицилийского, если идти по открытому морю, что они должны сами устраивать свои дела путем взаимного соглашения. В частности же эгестянам следует сказать: так как с самого начала они затеяли войну с селинунтянами без афинян, то пусть сами и мирятся. И на будущее время я советую, вопреки нашему обыкновению, не принимать в союзники таких народов, которым в беде мы должны помогать, но от которых в случае нужды нам самим не получить помощи’.
‘И ты, притан, {Ср.: IV. 11811.} если только ты считаешь своим долгом радеть о государстве и желаешь быть настоящим патриотом, пусти на баллотировку мое предложение и пригласи афинян обсудить вопрос вторично. Если же ты боишься допустить вторичное голосование, то сообрази, что в присутствии стольких свидетелей ты не можешь быть обвинен в нарушении законов, но что ты будешь врачом государства, постановившего уже свое решение, что честное исполнение служебного долга заключается в том, чтобы заботиться о возможно большей пользе для государства или не причинять ему сознательно никакого вреда’.
Так говорил Никий. Большинство выступавших с речами афинян требовало похода и сохранения в силе принятого решения, однако некоторые и возражали. Настойчивее всех возбуждал к походу Алкивиад, сын Клиния, прежде всего из противоречия Никию, так как он вообще расходился с ним в политических взглядах, а кроме того и потому, что Никий отозвался о нем с укоризною, главным же образом вследствие того, что добивался звания стратега и надеялся при этом завладеть Сицилией и Карфагеном, а вместе с тем в случае удачи поправить свои денежные дела и стяжать себе славу. Дело в том, что, пользуясь престижем среди сограждан, Алкивиад в содержании лошадей и в прочих своих расходах шел в своих увлечениях дальше, чем позволяли ему средства. Это-то главным образом и привело позже афинское государство к гибели: большинство афинян испугались крайней распущенности Алкивиада в его личной жизни, его широких планов, в частности всего того, что он делал, афиняне, опасаясь стремлений Алкивиада к тирании, стали во враждебные к нему отношения. Хотя Алкивиад вел военные дела для государства прекрасно, но каждому гражданину в отдельности было в тягость его поведение. {Пропуск в тексте.} Афиняне поручили {Вероятно, нужно подразумевать главнокомандование.} другим лицам и быстро подорвали силы государства. Алкивиад выступил теперь в собрании со следующим увещанием.
‘Действительно, афиняне, быть военачальником подобает мне скорее, чем всякому другому (с этого я должен начать, потому что Никий затронул меня), к тому же я считаю себя достойным власти. То, за что я подвергаюсь нареканиям, предкам моим и мне приносит славу, а отечеству сверх того и пользу. Дело в том, что эллины, видя то великолепие, с каким я выступил в Олимпии, и о могуществе нашего государства составили себе более высокое представление, чем это соответствует действительности, между тем как до того они надеялись, что государство наше истощено войною. Поэтому-то я и послал на состязание семь колесниц, сколько не посылало прежде ни одно частное лицо, одержал первую, вторую и четвертую победы, да и все остальные приготовления мои на празднестве были достойны победы. Все это, согласно обычаям нашим, дает почет, а по происходящим фактам заключают и о могуществе государства. Опять-таки тот блеск, с каким я выступаю в городе при хорегиях и т. п., в горожанах возбуждает зависть, для иноземцев же является свидетельством мощи. Таким образом и это ‘безрассудство’ небесполезно, потому что своими тратами я приношу пользу не себе только, но и государству. И совершенно справедливо, если человек, много о себе думающий, не идет в одну линию со всеми, так как и человек, худо поступающий, ни с кем не делит своего несчастия. Подобно тому, как к нам, когда мы в несчастии, никто не обращается с приветствием, так точно приходится терпеть и пренебрежительное отношение счастливцев, или же требовать для себя равной доли, когда сам даешь столько же. Я знаю, что люди, разделяющие мои мысли и вообще все так или иначе возвысившиеся при своей жизни, доставляют неприятности, в особенности равным себе, а потом и всякому, с кем они приходят в общение, зато в потомстве такие люди вызывали у некоторых неосновательные притязания на родство с ними, а государство, которое было их родиною, хвастает ими, и не как чужими и в чем-либо провинившимися, но как родными и совершившими славные дела. Вот к чему я стремлюсь, и если вследствие этого моя частная жизнь вызывает нарекания, то вы должны обратить внимание на то, хуже ли других веду я дела государственные. Без больших для вас опасностей и расходов я привлек на нашу сторону могущественнейшие государства Пелопоннеса {V. 45-46. 52.} и заставил лакедемонян при Мантинее решить свою судьбу в один день. Правда, из этого сражения они вышли победителями, но еще и теперь они не питают уверенности в своих силах’. {V. 66-75.}
‘И эти успехи, направленные против могущества пелопоннесцев, достегнуты моею юностью и противоестественным на вид безрассудством с помощью соответствующих переговоров и страстных, внушивших доверие увещаний. И теперь не бойтесь моей молодости и моего безрассудства. Пока я исполнен юношеской силы, а Никию, по-видимому, благоприятствует судьба, извлекайте пользу из нас обоих. Не отменяйте вашего решения о походе в Сицилию, который предпринимается будто бы против могущественной державы. Ведь густое население сицилийских городов — сборная масса, оно легко изменяет свой состав граждан и принимает в число их новых. Поэтому ни одно из сицилийских государств не имеет достаточного вооружения, какое бывает у людей, защищающих свое отечество, своей страны они не снабжают должными средствами обороны, каждый рассчитывает, с помощью ли убедительных речей, или в междоусобной распре, захватить что-либо из общественного достояния и готовится в случае неудачи переселиться в другую землю. Невероятно, чтобы такого рода сброд единодушно принимал какое-либо предложение или общими силами брался за дело, только отдельные лица, если им делаются те или иные приятные предложения, легко могут примкнуть к нам, особенно, как мы это знаем, в случае происходящей междоусобицы. Кроме того, у сицилийцев нет такого числа гоплитов, каким они кичатся, да и прочие эллинские народы не являлись, имея такое количество гоплитов, какое каждый из них приписывал себе, в сильнейшей мере Эллада обманулась в этом, на самом же деле вооружение ее в этой войне едва-едва было достаточно. Итак, судя по тому, что я знаю по слухам, таково положение 6 в Сицилии, оно будет для нас еще более благоприятно, так как мы найдем там множество варваров, {Сикулов.} которые из ненависти к сиракусянам будут сражаться вместе с нами. Да и здешние дела не послужат нам помехою, если вы примете правильное решение. В самом деле: отцы наши имели тех же врагов, каких, говорят, мы оставим за собою теперь, отправляясь в поход, да еще сверх того персов, и однако же они достигли владычества, опираясь только на превосходство своих морских сил. Между тем у пелопоннесцев по отношению к нам никогда не было так мало надежд на успех, как теперь, если же они чувствуют себя очень сильными, то могут вторгнуться в нашу землю, хотя мы и не предпримем этого похода, и тем не менее своим флотом они не могли бы вредить нам, потому что у нас остаются морские силы, не уступающие неприятельским. Следовательно, имеем ли мы разумное основание для того, чтобы отступить от этого предприятия или от подачи помощи тамошним нашим союзникам? Ведь мы заключили с ними клятвенный союз {III. 863.} и потому обязаны помогать им, не ссылаясь на то, что они не помогают нам. Сицилийцы приняты в союз не с тем, чтобы присылать нам помощь сюда, но чтобы поставить в затруднительное положение тамошних наших врагов {Сиракусян.} и тем препятствовать нападению их на нас. Мы приобрели власть, как приобретал ее всякий другой благодаря тому, что энергично являлись на помощь каждому, просившему нас о ней, были ли то варвары или эллины, напротив, если бы мы оставались вообще безучастными или доискивались происхождения тех, кому нужно помогать, власть наша приращалась бы понемногу и из-за нее мы больше подвергались бы опасности. Действительно нужно не только отражать нападение сильнейших, но и предупреждать их наступление. Мы не должны точно высчитывать размеры желательной для нас власти. На той высоте могущества, какой мы достигли, необходимо предпринимать меры против одних и не давать воли другим, потому что нам самим угрожает опасность подчинения противнику, если мы сами не будем властвовать над ним. На ваше бездействие вы должны смотреть не так, как на бездействие прочих народов, если вы только не измените, подобно им, своей политике’.
‘Итак, приняв в расчет, что походом на сицилийские народы мы еще более усилим наше могущество здесь, предпримем поход, чтобы смирить гордость пелопоннесцев. Они увидят, что мы презираем бездействие даже при теперешних обстоятельствах и идем на Сицилию, а с присоединением к нам тамошних народов или вся Эллада покорится нашей власти, что весьма вероятно, или, по крайней мере, мы нанесем тяжелый удар сиракусянам, от чего будет польза и нам самим, и союзникам нашим. Флот обеспечит нам безопасное пребывание там, в случае успеха обеспечит и возвращение домой, потому что на море мы будем превосходить всех сицилийцев даже вместе взятых. Пусть не отвращают вас от предприятия речи Никия, внушающие бездействие и сеющие раздор между младшим и старшим поколениями. С обычною для нас дисциплинированностью, подобно тому, как отцы наши, когда они, будучи молодыми, принимали решения вместе со старшими, подняли наше могущество на теперешнюю высоту, так точно и вы теперь старайтесь вести вперед государство. Будьте уверены, что юность и старость одна без другой бессильны, что наибольшую крепость может дать соединение легкомыслия, среднего настроения и тончайшего расчета, что, оставаясь в бездействии, государство, как и всякий организм, истощится само по себе, что всякое искусство в нем одряхлеет, что, напротив, в борьбе государство всегда приумножит свою опытность и привыкнет защищать себя скорее делом, а не словом. Вообще я убежден, что деятельное государство с переходом к бездействию гибнет очень скоро и что наиболее обеспечено безопасное существование тех людей, которые в своей политике наименее уклоняются от существующих навыков и обычаев, хотя бы в чем-нибудь последние и не стояли на должной высоте’.
Так говорил Алкивиад. Выслушав его, эгестян и леонтинских изгнанников, которые выступили с просьбами и мольбами о помощи, причем напоминали о клятвах, афиняне еще гораздо больше прежнего горели желанием отправиться в поход. Никий понял, что прежними своими доводами он не в силах уже отклонить граждан от принятого решения, но рассчитывал, что, может быть, ему удастся изменить их настроение указанием на ту громадную боевую подготовку, какая потребуется от них, а потому выступил перед ними снова и произнес следующую речь.
‘Я вижу, афиняне, что вы жаждете похода во что бы то ни стало, а потоку пусть он окончится согласно нашему желанию, однако и при таких условиях я выскажу то, что думаю. Мы собираемся идти, как я знаю по слухам, на государства большие, одно другому не подчиненные и в переменах своего положения не нуждающиеся. На такие перемены, как облегчающие положение, некоторые из них, быть может, и пошли бы охотно, если бы они находились в тягостном рабстве, хотя, по всей вероятности, они не променяли бы своей свободы на наше владычество. На этом одном острове много эллинских государств. Действительно, кроме Накса и Катаны, которые, я надеюсь, в силу родства с леонтинцами будут на нашей стороне, есть семь других, {Сиракусы, Селинунт, Гела, Акрагант, Мессена, Гимера, Камарина.} боевая подготовленность их во всех отношениях равняется примерно нашим силам, в особенности тех из них, против которых мы главным образом и идем, Селинунта и Сиракус. У них имеются в большом числе гоплиты, стрелки и метатели дротиков, а также множество триер и достаточно корабельной черни для вооружения их. Кроме того, они имеют денежные средства, или частные, или, как у селинунтян, хранящиеся в святынях, сиракусяне же получают дань от некоторых из подвластных им варваров. {Сикулов.} Но больше всего они превосходят нас тем, что имеют множество лошадей и пользуются хлебом своим, а не привозным’.
‘Против такой силы требуется не только флот с обыкновенным войском, но нужно морем отправить вместе с ним и многочисленную пехоту, если мы желаем совершить что-либо соответствующее нашим планам и не хотим, чтобы многочисленная конница {Неприятелей.} воспрепятствовала нашему движению по суше, особенно это будет нужно в том случае, если из страха перед нами сицилийские государства соединятся между собою и если лишь эгестяне вступят с нами в союз и доставят конницу, которая могла бы оказать сопротивление. Позор, если мы вынуждены будем отступить или потом будем посылать за новыми войсками из-за того, что сначала поступили необдуманно. Необходимо выйти отсюда же с достаточными силами, в сознании, что мы собираемся отплыть далеко от родины, что это будет не такой поход, как если бы вы шли в качестве союзников на помощь зависимым от вас здешним государствам против какого-либо врага, когда легко может быть доставлена из дружественной страны нужная поддержка. Нужно знать, что мы отдаляемся от родины и идем в совершенно чужую страну, откуда в течение четырех зимних месяцев нелегко прибыть вестнику. Итак, мне кажется, мы должны везти с собою массу гоплитов своих и из среды союзников как подданных наших, так и тех из Пелопоннеса, кого можно будет привлечь к походу увещанием или жалованием, должны везти также множество стрелков и пращников, чтобы противостоять тамошней коннице. У нас должен быть большой флот, чтобы облегчить доставку всего нужного, мы должны везти отсюда на грузовых судах провиант, пшеницу и сушеный ячмень, а также наемных хлебопеков, силою взятых с мельниц, смотря по величине каждой, {Т. е. в зависимости от числа рабочих сил на каждой мельнице.} чтобы войско наше имело все нужное на случай, если мы будем задержаны неблагоприятной для плавания погодой (войско наше, ведь, будет велико, и не каждый город в силах будет принять его). Все прочее должны мы заготовить в возможно большем количестве и не ставить себя в зависимость от других. Но, и это главное, мы должны взять отсюда как можно больше денег. Что касается запасов, которые, говорят, лежат наготове у эгестян, то будьте уверены, что эти запасы существуют главным образом на словах’.
‘Если мы даже явимся отсюда с силами, не только равными неприятельским, но и превосходящими их во всех отношениях, за исключением, конечно, тяжеловооруженного войска, то и тогда едва ли мы в состоянии сицилийцев одолеть, а отправленное нами в Сицилию войско сохранить в целости. Должно представлять себе дело так, как если бы мы шли основывать город среди иноплеменников и врагов, нам необходимо в первый же день после высадки или тотчас стать господами на суше или в случае неудачи знать, что все будут против нас. Все это тревожит меня, так как я знаю, что хотя многое должно зависеть от нашего здравого решения, но еще больше оно будет зависеть от счастья, которое людям трудно дается в руки. Поэтому-то я со своей стороны желаю в предстоящем походе возможно меньше полагаться на удачу и выступить в море с такими силами, какие, по всей вероятности, могут обеспечить безопасность. Меры эти, по моему убеждению, надежнее всего охранят все государство и будут спасительны для воинов, намеревающихся отправиться в поход. Если кто думает иначе, тому я уступаю свою власть’.
Все это говорил Никий в надежде на то, что или отвратит афинян от похода указанием на массу предстоящих затруднений, или, по крайней мере, возможно больше обеспечит себе безопасность предприятия, если вынужден будет идти в поход. Однако тягость приготовлений не отнимала у афинян рвения к походу, напротив, теперь они желали похода гораздо больше, и Никий в этом отношении достиг как раз противоположной цели. Увещания его, правда, были одобрены, и, казалось, таким образом предприятие будет достаточно обеспечено. Всеми одинаково овладело страстное желание идти в поход: старшие или питали надежду, что покорят те государства, против которых выступали, или потому что были уверены в абсолютной невозможности понести поражение при столь значительных силах, люди зрелого возраста желали поглядеть далекую страну и ознакомиться с нею и надеялись, что останутся в живых, огромная масса, в том числе и воины, рассчитывали получать жалованье во время похода и настолько расширить афинское владычество, чтобы пользоваться жалованьем непрерывно и впредь. Таким образом, большинство граждан горело чрезмерным желанием войны, и если кому-нибудь это и не нравилось, он молчал из страха, как бы, подав голос против войны, не показать себя злонамеренным по отношению к государству.
Наконец выступил какой-то афинянин и, обратившись к Никию, сказал, что нечего больше придумывать предлоги и медлить, но что он должен тотчас же в присутствии всех определить те военные силы, какие афиняне должны для него назначить. Никий нехотя отвечал, что желал бы спокойно обсудить это со своими товарищами по командованию, но и теперь ему кажется, что афинских триер должно отплыть не меньше ста, из них столько, сколько они определят, будут служить для перевозки гоплитов, {Ср.: VI. 313. 432.} другие триеры нужно потребовать от союзников, всех гоплитов как из афинян, так и из союзников должно быть не меньше пяти тысяч человек, а, если можно, то и больше, соответственное с этим количество и остального войска следует приготовить и взять с собою, именно стрелков своих и из Крита, пращников и других воинов, если это окажется нужным. Выслушав это, афиняне тотчас постановили снабдить стратегов полномочиями в определении численности войска и предоставить им по отношению ко всему походу действовать так, как они найдут это наиболее выгодным для афинян. После этого начались приготовления к походу, посылались гонцы к союзникам и производился набор дома. Государство только что оправилось от болезни и непрерывной войны, {Так называемой Архидамовой (431—421 гг. до Р. X.).} количество взрослого населения приумножилось, и благодаря перемирию накопились деньги, чем облегчались все приготовления. Итак, афиняне готовились к походу.
В это время у огромного большинства каменных герм, находившихся в Афинах и, по местному обычаю, стоявших в большом числе в преддвериях частных жилищ и в святынях, в одну ночь повреждены были лица. Виновных не знал никто, но их разыскивали и за счет государства назначили большие награды за показания. Кроме того, афиняне постановили, что каждый желающий, будь это горожанин, чужеземец или раб, если ему известен какой-либо иной случай кощунства, может доносить об этом безбоязненно. Происшествие это считалось тем более важным, что в нем усматривали предзнаменование относительно похода и вместе с тем заговор, направленный к государственному перевороту и к ниспровержению демократии. Несколько метеков и слуг, не дав никаких показаний о гермах, тем не менее заявили, что раньше молодые люди в шутку в состоянии опьянения повредили другие статуи, что, кроме того, в некоторых домах совершаются мистерии с целью надругательства над ними. Алкивиад назывался в числе обвиняемых в том и другом. Толки эти подхвачены были людьми, сильно тяготившимися Алкивиадом за то, что он мешал им прочно стать в качестве руководителей демоса. Они надеялись, в случае если бы им удалось изгнать Алкивиада, занять первое место в государстве, поэтому они раздували все происшествие и кричали, что и дело касательно мистерий, и повреждение герм направлено к ниспровержению демократии, что все это совершено не без участия Алкивиада. В подтверждение этого люди эти прибавляли, что вообще во всем своем поведении Алкивиад обнаруживает не соответствующее демократии пренебрежение к обычаям. Алкивиад тогда же стал защищаться против этих обличений и изъявлял готовность решить судом виновен ли он в чем-нибудь подобном еще до выступления в поход (приготовления к походу были уже кончены). Если, говорил Алкивиад, он совершил что-либо подобное, он понесет наказание, в случае же оправдания останется военачальником. Алкивиад заклинал афинян не доверять клевете о нем в его отсутствие, лучше казнить его теперь же, если он виновен, благоразумнее будет, указывал Алкивиад, не отправлять его во главе столь многочисленного войска под бременем такой вины до разбора дела. Но враги Алкивиада боялись, что, если процесс будет вестись теперь же, войско окажется на стороне Алкивиада и народ будет относиться к нему мягко, щадя его за то, что благодаря ему аргивяне и часть мантинеян принимали участие в походе. {VI. 166. 43.} Поэтому они всячески старались отсрочить процесс и выставляли других ораторов доказывать, что Алкивиад должен отплыть теперь и не задерживать похода, по возвращении же его домой назначен будет определенный срок для разбора дела. Враги Алкивиада желали взвести на него более тяжкие обвинения, которые, они надеялись, легче собрать в его отсутствие, и потом уже вызвать его и предать суду. Было решено, что Алкивиад должен отплыть.
После этого, уже в середине лета, состоялось отплытие войска в Сицилию. Большинству союзников велено было собраться сначала у Керкиры с кораблями, нагруженными хлебом, с малыми торговыми судами и со всеми прочими следовавшими за ними приспособлениями с тем, чтобы оттуда всем вместе переправиться по Ионийскому заливу к мысу Япигии. Сами афиняне и некоторые из находившихся при них союзников в назначенный день на заре спустились в Пирей и садились на корабли, готовясь к отплытию. Собралось здесь, можно сказать, все прочее население, какое было в городе, горожане и чужеземцы, туземные жители явились проводить своих близких, одни друзей, другие родственников, третьи сыновей. Провожавшие испытывали чувства надежды и тоски, надежды на то, что провожаемые могут покорить Сицилию, тоски, потому что не были уверены, при мысли о том, как далеко предстоит им отплыть от родной земли, увидят ли их еще когда-нибудь. В настоящий момент, когда отправлявшимся и провожавшим предстояло уже расстаться друг с другом и они были обуреваемы мыслями о предстоявших опасностях, рискованность предприятия представлялась им яснее, чем в то время, когда они подавали голоса за отплытие. Однако они снова становились бодрее при сознании своей силы в данное время, видя изобилие всего, что было перед их глазами. Иноземцы и прочая толпа явились на зрелище с таким чувством, как будто бы дело шло о предприятии замечательном, превосходившем всякое вероятие. И в самом деле, тут было наиболее дорого стоившее и великолепное войско из всех снаряжавшихся до того времени, войско, впервые выступившее в морской поход на средства одного эллинского государства. Правда, по количеству кораблей и гоплитов не меньше было и то войско, которое с Периклом во главе ходило на Эпидавр и потом под начальством Гагнона на Потидею: тогда в морском походе участвовало четыре тысячи афинских гоплитов, триста конных воинов и сто триер афинских, от лесбосцев и хиосцев пятьдесят триер и еще множество союзников. {Ср.: II. 56. 58.} Но то войско отправлялось в короткий поход, и снаряжение его было обыкновенное. Напротив, настоящая экспедиция была рассчитана на продолжительное время и на оба способа военных действий, смотря по тому, где какой потребуется, поэтому оно снабжено было и морскими, и сухопутными средствами. Снаряжение флота стоило больших затрат со стороны триерархов и государства, именно: государственная казна уплачивала ежедневно каждому матросу по драхме, {Около 25 коп.} поставила неоснащенных кораблей шестьдесят с быстрым ходом и сорок для перевозки гоплитов и дала к ним наилучшую команду. Прибавку к казенному жалованью платили триерархи транитам, {См.: I. 132.} кроме того, они снабдили корабли наружными украшениями и дорогою внутреннею отделкой, причем каждый прилагал величайшее старание к тому, чтобы его корабль возможно больше отличался и великолепием, и быстротою хода. Что касается сухопутного войска, то оно набрано было со всею тщательностью, причем в деле вооружения и прочей военной экипировки все соревновались между собой с великим усердием. К этому присоединилось взаимное соревнование лиц, ведению которых подлежало то или иное дело. Прочим эллинам все это представлялось скорее выставлением на вид афинских сил и превосходства, чем снаряжением военного предприятия. Действительно, если бы кто-нибудь подсчитал государственные и общественные расходы и частные издержки участников похода, все то, что ранее издержано было государством и с чем оно отпускало стратегов, что каждый отдельный человек истратил на себя, что каждый триерарх издержал и собирался еще издержать на свой корабль, не говоря уже о тех запасах, какие, естественно, сверх казенного жалованья заготовил себе каждый на продовольствие в предстоящем далеком походе, что некоторые воины или купцы взяли с собою для торгового обмена, если бы подсчитали все это, то оказалось бы, что в общем много таланов вывезено было из государства. Поход этот был знаменит столько же по удивительной смелости предприятия и по наружному блеску, сколько по превосходству военных сил над средствами тех, против которых он предпринимался, знаменит он был и тем, что не было еще морского похода, столь отдаленного от родной земли, не было предприятия, которое внушало бы такие надежды на будущее по сравнению с настоящим. Когда воины сели на корабли и погружено было все, что они брали с собою в поход, трубою дан был сигнал ‘смирно’. Тогда на всех кораблях одновременно, а не на каждом порознь, по голосу глашатая исполнялись молитвы, полагаемые перед отправлением войска, в то же время на протяжении всей линии кораблей матросы и начальники, смешав вино в кратерах, совершали возлияние из золотых и серебряных кубков. В молитве принимала участие и остальная толпа, стоявшая на суше, как граждане, так и некоторые другие из присутствовавших, сочувствовавших афинянам. Потом, по исполнении пеана и по совершении возлияний, корабли снялись с якоря, сначала они шли в одну линию, а затем до Эгины соревновались между собою в быстроте. Афиняне торопились прибыть к Керкире, где собиралось и остальное войско союзников.
Вести о наступлении неприятеля с моря приходили в Сиракусы многими путями, но долгое время им совершенно не верили. В таком духе произнесены были речи разными лицами на состоявшемся в Сиракусах народном собрании, причем одни доверяли известиям о наступлении афинян, другие утверждали противное. Между прочим, выступил перед собранием и Гермократ, сын Гермона. {Ср.: IV. 58 сл.} В том убеждении, что он знает истинное положение дела, он произнес следующее увещание.
‘Быть может, вы найдете, что я, как и некоторые другие, рассказываю небылицы, будто и в самом деле идет на нас неприятельский флот, я понимаю также, что люди, мнения или сообщения которых представляются невероятными, не только не внушают доверия, но и кажутся глупцами. Однако, когда государство находится в опасности, я из страха укоризны не буду сдерживаться, коль скоро я убежден, что могу говорить о деле с большею достоверностью, чем всякий другой. То, чему вы так удивляетесь, сущая правда: афиняне идут на нас с огромным войском, морским и сухопутным, под предлогом оказания союзнической поддержки эгестянам и возвращения леонтинцев на их местожительство, на самом же деле побуждаемые страстным желанием завладеть Сицилией, прежде всего нашим государством, афиняне думают, что с покорением его легко завладеть и всем прочим. Так как враги явятся скоро, подумайте, каким образом при имеющихся средствах вам вернее всего отразить их, и берегитесь, как бы вследствие вашей излишней самоуверенности они не застигли вас недостаточно защищенными и как бы вы при вашей недоверчивости не поддались полнейшей беззаботности. Если кто верит мне, пусть не ужасается отваги и могущества афинян: они будут в силах причинить нам лишь такой вред, какой и мы можем нанести им. Не бесполезно и то, что они идут на нас с большим войском, скорее это выгодно для нас в отношении остальных сицилийцев: из страха последние скорее захотят помочь нам в войне. Если мы совершенно одолеем афинян, или если они будут отражены, не достигнув цели своих стремлений (я уверен, что ожидания их не оправдаются, и потому нисколько их не боюсь), это будет славнейшим нашим подвигом, и в этом я, по крайней мере, не отчаиваюсь. Дело в том, что многочисленные войска эллинов или варваров, уходившие далеко от родины, редко имели успех. И в самом деле число нападающих не бывает больше числа туземных жителей и их соседей (страх ведь объединяет всех), если же неприятелей в чужой земле, по недостатку в необходимых припасах, постигает неудача, они покрывают славою тех, против кого они злоумышляли, хотя бы сами были виновниками своего несчастия. Точно таким же образом возросло могущество этих самых афинян после нанесенных ими многократных и неожиданных поражений персам, так как последние похвалялись, что идут на Афины. Нечто подобное, и на это есть большая надежда, может случиться и с нами’.
‘Итак, будем бодро готовиться сами и обратимся через послов к сикулам, чтобы вернее обеспечить содействие одних из них и попытаться приобрести дружбу и союз других. Отправим посольства и в остальную Сицилию, послы докажут, что опасность общая. Обратимся и в Италию, чтобы она или вступила в союз с нами, или не принимала афинян. Мне кажется, полезно отправить посольство и в Карфаген. Для карфагенян это не будет неожиданностью, напротив, они постоянно пребывают в страхе, как бы афиняне не пошли, наконец, войною и на их государство. Будучи таким образом убеждены, что они пострадают и сами, если отнесутся равнодушно к настоящему случаю, карфагеняне, по всей вероятности, пожелают помочь нам тайно или открыто каким бы то ни было способом. Карфагеняне больше всех других нынешних народов имеют возможность сделать это, если пожелают, потому что золото и серебро, обеспечивающие войну и все прочее, имеются у них в изобилии. Отправим посольство в Лакедемон и в Коринф с просьбою прислать поскорее вспомогательное войско сюда и там, в Элладе, энергично вести войну. Я должен высказать еще одно соображение, по моему мнению, наиболее подходящее к данному моменту, хотя, по привычке к бездействию, вы, быть может, наименее охотно разделите его, именно: если бы мы, сицилийцы, все или, по крайней мере, большинство из нас, решились спустить на море весь наличный флот, обеспечив его содержанием на два месяца, выйти навстречу афинянам к Таранту и мысу Япигии и показать, что, прежде чем бороться за Сицилию, им следует выдержать борьбу за переправу через Ионийский залив, то мы повергли бы их в сильнейший ужас и дали бы понять, что вышли на стражу из дружественной страны (Тарант даст нам убежище), им же предстоит переправиться всем флотом через большое море, а в продолжительном плавании ему трудно сохранить боевой порядок. Если же афинский флот будет подвигаться медленно и по частям, нам легко будет нападать на него. С другой стороны, если бы афиняне, облегчив свои корабли, направились на нас быстро идущими более тесными рядами и работали веслами, то мы напали бы на них уже истомленных, если же они не решатся идти на веслах, мы могли бы отступить в Тарант. Афиняне, переправившись с небольшими путевыми запасами для морской битвы, в пустынных местностях терпели бы нужду, если бы они остались там, они были бы блокированы нами, а, попытавшись проплыть дальше, они должны были бы покинуть и остальную часть флота и, оставаясь в неизвестности, найдут ли они пристанище в городах, впасть в уныние. Я убежден, что такой план действий задержит афинян и они не снимутся от Керкиры, но после продолжительных совещаний станут посылать соглядатаев разведывать, сколько нас и в какой местности мы находимся. Так затянется время и продержит их до зимы, или же, удрученные неожиданностью, афиняне откажутся от похода, тем более, что, как я слышал, испытаннейший из их стратегов принял командование неохотно и с радостью воспользуется этим предлогом, если только с нашей стороны будут приняты достаточные меры. Притом же, я знаю наверное, известия о наших силах будут преувеличены. А суждения людей находятся в зависимости от доходящих до них слухов, люди больше боятся тех, которые предупреждают нападение или, по крайней мере, заранее дают понять, что будут защищаться: в таком случае подвергающиеся нападению признаются способными выдержать его. Это именно и может случиться теперь с афинянами. Они, ведь, идут на нас в том убеждении, что мы не будем защищаться, и имеют основание составить о нас такое пренебрежительное представление, так как мы не помогали лакедемонянам сокрушать их могущество. Если же, сверх ожидания, афиняне увидят в нас отвагу, то неожиданность поразит их сильнее, чем наше действительное могущество’.
‘Итак, примите мой совет и смело выполните предлагаемый план — это наилучшее. В противном случае нужно возможно скорее заготовлять все необходимое для войны, и каждый из вас должен проникнуться убеждением, что пренебрежение к противнику выражается в энергичном образе действия, полезнее же всего приступить к делу немедленно, как бы ввиду грозящей опасности, принимая во внимание, что вернее всего обеспечивают успех военные приготовления, сделанные в полном сознании предстоящей опасности. Враги идут на нас, они уже, я знаю хорошо, в пути, почти подле нас’.
Вот что сказал Гермократ. Среди сиракусян, находившихся в собрании, начались сильные взаимные пререкания: одни утверждали, что афиняне никоим образом не могут прийти и все, что говорится об этом, неправда. Если бы афиняне и пришли, говорили другие, то неужели они могут причинить какой-либо урон сицилийцам, сами не потерпев еще более тяжкого? Наконец, были и такие, которые относились к предприятию с полным пренебрежением и высмеивали его. Только немногие верили Гермократу и тревожились за будущее. Тогда выступил перед сицилийцами Афинагор, руководитель демократической партии, в то время пользовавшийся наибольшим доверием у большинства граждан, и произнес следующее.
‘Всякий, кто не желает, чтобы афиняне дошли до такого безумия и, по прибытии сюда, попали нам в руки, или трус, или плохой патриот. Что же касается людей, распускающих подобные вести и вселяющих страх в вас, я удивляюсь не смелости их, а несообразительности, коль скоро они воображают, будто этого не видят другие. Из страха за себя они желают навести панику на государство, чтобы общим страхом прикрыть свой собственный. Такое значение имеют эти вести теперь, они возникали не сами собою, но исходят от тех людей, которые постоянно колеблют наше государство. Если вы благоразумны, то составите соответствующее суждение не по вестям, сообщаемым этими людьми, но на основании образа действий разумного и много испытанного народа, каким я считаю афинян. Ведь невероятно, чтобы они оставили за собою пелопоннесцев и, не завершив надежным образом тамошней войны, добровольно начали другую, не менее значительную. Напротив, афиняне, как я, по крайней мере, полагаю, довольны тем, что мы, столь многие и столь обширные государства, не идем на них. Если же они, как утверждают, явятся сюда, я уверен, Сицилия более, нежели Пелопоннес, способна выдержать эту войну до конца, так как Сицилия лучше Пелопоннеса снабжена всеми военными средствами, одно наше государство гораздо сильнее того войска, которое, говорят, наступает теперь, пусть даже оно будет вдвое многочисленнее. По крайней мере, я убежден, что за афинянами не следует конница, а здесь они могут добыть для себя разве небольшое число лошадей от эгестян. Не будет у афинян на кораблях и равносильного нашему количества гоплитов (ведь и с легкими-то кораблями трудно совершить сюда столь дальнюю переправу), да к тому же необходимо добыть немало и прочих подготовительных средств против такого значительного государства, как наше. И вот до какой степени я смотрю на дело другими глазами: по моему мнению, афиняне едва ли избегнут окончательной гибели даже в том случае, если бы им удалось вести войну, завладев еще другим городом, столь же могущественным, как Сиракусы, и если бы они утвердились по соседству с нами. Как же афинянам не погибнуть, когда Сицилия будет против них, так как вся она соединится, когда благодаря нашей коннице они в состоянии будут удаляться лишь на короткое расстояние от своей корабельной стоянки и от палаток с необходимыми запасами? Вообще я убежден, что афиняне не в состоянии утвердиться на суше: настолько наша боевая подготовка представляется мне превосходящею их силы’.
‘Впрочем, как я сказал, афиняне сами понимают это и умеют, я знаю, охранять свои личные интересы, здешние же люди измышляют несуществующее и то, что не может осуществиться. Не теперь впервые, но давно уже, я знаю, подобными и еще более злонамеренными речами и действиями они желают навести ужас на всех вас и тем достигнуть власти над государством. Я боюсь, однако, как бы своими многократными попытками они, наконец, не достигли цели. Мы же трусим, прежде чем попадаем в беду, принять меры предосторожности и, постигнув козни, привлечь виновных к ответственности. Разумеется, по этой-то причине государство наше редко пользуется спокойствием, наоборот, оно часто страдает от междоусобиц и ведет войны не столько с внешними врагами, сколько с внутренними, иногда терпит даже тирании и незаконные династии. Если только вы пожелаете следовать за мною, я постараюсь никогда не допускать ничего подобного, большинство из вас я уговорю подвергать каре замышляющих такие козни, и не только уличенных на месте преступлений (накрыть их трудно), но и тех, которые хотят что-нибудь учинить, да не в силах. Ведь нужно охранять себя не только от действий внутренних врагов, но и от замыслов их, не принявший мер предосторожности пострадает сам. Что же касается немногих отдельных личностей, то я думаю вернее всего отвратить их от злодеяний тем, что я буду изобличать одних, принимать меры предосторожности против других, наставлять третьих. И в самом деле, я много раз уже размышлял о том, чего желаете вы, молодые? Быть может, достигнуть должностей теперь же? Но это противно закону, и такой закон установлен не с целью унижать вас, когда вы можете занимать должности, но ввиду того, что вы неспособны еще к занятию их. Почему же вам не управляться одним законом наравне с большинством? И разве справедливо было бы гражданам одного государства пользоваться неодинаковыми правами? Но кто-нибудь может возразить, что демократический строй и бессмыслен, и несправедлив, что люди, обладающие средствами, вместе с тем более способны и управлять всего лучше. Я же прежде всего утверждаю, что под демосом разумеется все население в его совокупности, а под олигархией только часть его, далее, хотя люди богатые — наилучшие охранители имущества, но наилучшие советники — люди рассудительные, а большинство, после того как заслушано дело, — наилучший судья. Притом же все эти классы граждан частично, как и все в совокупности, имеют равную долю участия при демократическом строе. Напротив, олигархический строй, предоставляя большинству граждан принимать свою долю в опасностях, не только в большей мере {Чем большинство.} пользуется выгодами, но и всецело присваивает их себе. Тот порядок, к которому стремятся знатные и молодые из вас, не может удержаться в большом государстве’.
‘Вы и теперь, неразумнейшие из эллинов, каких я знаю, не понимаете еще, что напрашиваетесь на беду, или же вы — величайшие плуты, если сознательно дерзаете на это. Но опомнитесь, наконец, или, переменив ваш образ мыслей, позаботьтесь о том, как приумножить общее всем нам благополучие государства, подумайте о том, что честным из вас достанется при этом не только равная, но большая доля благополучия, нежели всей массе населения. Если же вы преследуете другие цели, то имейте в виду, что вы подвергаетесь опасности потерять все. {Вследствие изгнания или смерти, если вы будете побеждены в борьбе с противною партиею.} Выкиньте из головы всякого рода вести, так как вы имеете дело с людьми, которые постигают ваши намерения и не склонны потакать вам. Ведь если афиняне действительно явятся сюда, наше государство отразит их достойным образом, и у нас есть стратеги, которые позаботятся об этом. Если же все это неправда, в чем я не сомневаюсь, то государство не убоится ваших вестей настолько, чтобы, избрав вас в начальники, собственными руками наложить на себя иго рабства. Оно само позаботится о себе и привлечет вас к ответу за ваши речи, преследующие то же, что и ваши поступки, оно под влиянием этих толков не даст лишить себя свободы, которою пользуется, напротив, постарается спасти ее, принимая действительные меры предосторожности и не поддаваясь вам’.
Вот что сказал Афинагор. Тогда поднялся один из стратегов и, не дав никому другому выступить с речью, сказал в соответствии с данными обстоятельствами следующее. ‘Неблагоразумно тем или иным ораторам укорять друг друга, а слушателям допускать взаимные укоризны. Сообразно получаемым известиям следует скорее позаботиться о том, чтобы мы, каждый в отдельности и все государство, хорошо приготовились к отражению врагов. Если бы даже оказалось, что ничего этого не потребуется, то для государства не произойдет никакого ущерба от того, что оно украсится лошадьми, вооружением и вообще всем, что придает блеск войне: ведь забота об этом и ревизия всего будут лежать на нас, стратегах. Не будет никакого вреда и от того, если мы разошлем послов по городам {Вероятно, Сицилии и южной Италии, населенным греками.} для разведок и для принятия иных полезных мер. Кое о чем мы уже позаботились, и обо всем, что мы узнаем, мы вам доложим’.
После этих слов стратега собрание сиракусян было распущено.
Между тем афиняне и все союзники их были уже у Керкиры. Прежде всего стратеги произвели оконнательный смотр флота и выстроили его в таком порядке, в каком он должен был войти в гавань и занять стоянку, разделили флот на три части и каждой из них назначили по жребию особого главнокомандующего, чтобы им при совместном плавании не терпеть нужды в воде, в гаванях и в съестных припасах во время высадок на берег, сверх того, чтобы воины лучше соблюдали порядок и легче слушались команды, будучи подчинены по эскадрам особому стратегу. Потом стратеги выслали вперед три корабля в Италию и Сицилию с приказанием разведать, какие города примут их к себе. Этим кораблям велено было также выйти навстречу флоту заранее, чтобы ему пристать к берегу уже по получении сведений. После этого афиняне снялись со стоянки у Керкиры и направились к Сицилии со следующими силами: всего было у них сто тридцать четыре триеры и два пятидесятивесельных родосских судна. {Родосские государства платили тогда дань афинянам.} Афинских триер в этом числе было сто, из них шестьдесят быстроходных, а сорок для перевозки войска, остальной флот принадлежал хиосцам и прочим союзникам. {Главным образом мефимнянам и керкирянам.} Всех гоплитов было пять тысяч сто человек, из них афинян, значившихся в списках, тысяча пятьсот, семьсот фетов в качестве корабельных воинов, прочие участники похода были союзники, одни из числа афинских подданных, другие — аргивяне в числе пятисот, да из мантинеян и других аркадян двести пятьдесят наемников. Стрелков было всего четыреста восемьдесят человек, из них критян восемьдесят, семьсот родосских пращников, сто двадцать легко вооруженных мегарских изгнанников {IV. 742.} и один корабль для перевозки лошадей с тридцатью конными воинами. Столь многочисленно было первое войско, отправлявшееся на войну морем. За ним следовали грузовые суда с необходимыми запасами, а именно тридцать судов с хлебом, с хлебопеками, каменщиками, плотниками и со всеми строительными орудиями, сто барж, по принуждению участвовавших в походе наряду с грузовыми судами. Добровольно с торговыми целями шли за войском много других барж и грузовых судов. Все это переправлялось в то время вместе с войском от Керкиры через Ионийский залив. Весь флот прибыл частью к мысу Япигию, частью к Таранту и другим пунктам, какие отдельные эскадры находили удобными для высадки. Корабли шли вдоль Италии. Тамошние города не пропускали их ни на рынок, ни в городские стены, позволяя только запасаться водою и бросать якорь, — так поступили именно Тарант и Локры, — пока флот не прибыл к италийскому мысу Регию. Здесь отдельные эскадры стали уже соединяться, и так как регияне не допускали экипажа в свои стены, то войско расположилось лагерем за городом подле святыни Артемиды, куда регияне доставили ему и провиант, потом экипаж вытащил корабли на берег и там отдохнул. С региянами афиняне вступили в переговоры и требовали, чтобы они, как халкидяне, {Регий — колония халкидян.} подали помощь леонтинцам, также халкидянам. Но регияне отвечали, что они будут соблюдать нейтралитет и поступят согласно с решением прочих италийцев. Афиняне стали обдумывать, какой наилучший образ действия повести им относительно Сицилии, а вместе с тем поджидали передовых кораблей из Эгесты с целью удостовериться, действительно ли имеются там те денежные средства, о которых гонцы говорили в Афинах. {VI. 82.}
Тем временем сиракусяне получали с разных сторон и, между прочим, от своих соглядатаев достоверные известия о том, что неприятельский флот находится у Регия. Вследствие этого они стали готовиться вполне единодушно и оставили прежнее недоверие. К сикулам посланы были частью гарнизоны, частью посольства, гарнизоны послали сиракусяне и в те укрепления, которые находятся в стране, а в городе производили смотр вооружению и коннице, чтобы удостовериться, все ли имеется в полном составе, принимали и прочие меры, вызываемые войною близкой, почти что наступившей.
Между тем три передовых корабля явились из Эгесты к афинянам в Регий и сообщили, что денег, обещанных эгестянами, нет — имеется всего-навсего тридцать талантов. {Около 43 850 руб.} Стратегами тотчас овладело уныние, потому что на первых же порах им пришлось встретиться с такою неудачею, к тому же регияне, которых афиняне прежде всего начали склонять на свою сторону и на которых они больше всего могли рассчитывать как на родственников леонтинцев и всегдашних друзей своих, не желали принимать участие в походе. Для Никия известие об эгестянах не было неожиданностью, для двух других стратегов {Алкивиада и Ламаха.} оно казалось довольно непонятным. Эгестяне же, когда явились к ним первые афинские послы для осмотра их денежных средств, придумали такого рода хитрость: они привели послов в святыню Афродиты на Эрике и показали им посвящения — фиалы, энохои, курильницы и немало прочей утвари, все это, как сделанное из серебра, выглядело гораздо дороже сравнительно с действительною малою стоимостью. Кроме того, частные лица устраивали приемы прибывшим на триерах послам, причем золотую и серебряную посуду они собрали со всей Эгесты, вытребовали ее и из ближайших финикийских и эллинских городов, и каждый хозяин выставлял ее во время угощений как свою собственную. Так как все пользовались большею частью одною и тою же посудою, которая поэтому везде появлялась в большом количестве и производила сильное впечатление на прибывших с триерами афинян, то, по возвращении в Афины, послы повсюду и распустили слух, будто они видели огромные богатства. Будучи обмануты сами, послы в то время ввели в обман и остальных афинян, а когда теперь распространилось известие, что в Эгесте денег нет, послы подверглись жестоким укорам со стороны воинов. Стратеги же стали совещаться, как им быть ввиду создавшегося положения.
Никий предлагал плыть со всем войском на Селинунт, что и было главнейшей целью экспедиции. Если эгестяне доставят денежные средства для всего войска, говорил Никий, то можно будет принять сообразное с этим решение, в противном случае потребовать от них выдачи содержания для тех шестидесяти кораблей, которые они просили для себя. Оставшись на месте, можно будет принудить селинун-тян к миру силою или при помощи соглашения, потом пройти с флотом мимо остальных городов, развернуть перед ними могущество афинского государства и показать готовность его помогать своим друзьям и союзникам, а затем возвратиться домой в том случае, если вследствие какого-нибудь неожиданного события афиняне не в состоянии будут в короткое время сделать что-либо для Леонтин или привлечь на свою сторону некоторые другие города. Не должно рисковать судьбою государства, растрачивая собственные средства. Алкивиад возразил, что, выступив в поход со столь значительными силами, не подобает возвращаться домой со срамом и без результатов. Напротив, следует разослать глашатаев во все города, за исключением Селинунта и Сиракус, и попытаться отторгнуть одну часть сикулов от сиракусян и приобрести дружбу другой, чтобы получать от них провиант и войско. Прежде всего нужно действовать увещанием на мессенян, {Которые ранее были короткое время афинскими союзниками: III. 904, IV. 11.} так как город их, первый в Сицилии на морском пути, в особенности удобен для высадки и будет служить гаванью для флота и удобнейшим операционным базисом. Привлекши на свою сторону сицилийские города и зная, с кем в союзе каждый из них будет вести войну, следует уже напасть на Сиракусы и Селинунт, если селинунтяне не примирятся с эгестянами, а сиракусяне не дозволят афинянам возвратить леонтинцев на их места жительства. Ламах говорил, что должно плыть прямо на Сиракусы и возможно скорее дать битву у самого города, пока жители его еще не приготовились и находятся в величайшем смущении. Каждое войско, говорил Ламах, вселяет наибольший страх вначале, если же пропустить время и не явиться тотчас, неприятель снова овладевает собою и с большим презрением относится к нападающим, когда их увидит. Напротив, если они нападут внезапно, пока неприятель еще в ожидании и страхе, то, наверное, одержат победу, и неприятель будет повергнут в ужас всем: и внешним видом нападающих, которых в таком случае ему покажется очень много, и ожиданием предстоящего поражения, больше же всего неминуемою опасностью битвы. Вероятно также, продолжал Ламах, многие сиракусяне будут захвачены на полях за городом, так как они не ждут нашего появления, ввиду того, что они будут заняты перенесением своего имущества в город, войско, утвердившись после победы подле города, не будет терпеть недостатка в средствах, тогда уже и остальные сицилийцы тем менее пожелают вступить в союз с сиракусянами, а скорее перейдут на сторону афинян и не будут медлить в ожидании того, кто возьмет верх. По возвращении из Сиракус, заключил Ламах, нужно будет избрать корабельной стоянкой и операционным базисом Мегары, {Гиблейские.} в то время покинутые жителями и отстоящие недалеко от Сиракус как по морю, так и по суше.
Хотя Ламах и предлагал все это, все же он присоединился к мнению Алкивиада. Затем Алкивиад на собственном корабле переправился в Мессену и с жителями ее вступил в переговоры о заключении союза, но уговорить их не мог и возвратился в Регий: мессеняне отвечали, что в город его не пустят, запастись же съестными припасами предоставляется ему за городом. Немедленно после этого стратеги снарядили из всего флота шестьдесят кораблей и, взяв с собой необходимые запасы, направились вдоль берега к Наксу, оставив остальное войско с одним из своих товарищей по стратегии {Никием.} у Регия. Наксияне приняли афинян в свой город, и они пошли вдоль берега к Катане. Так как катаняне не принимали их (там были сторонники сиракусян), то афиняне переправились к реке Терии, провели там ночь, а на следующий день пошли на Сиракусы, выстроив в одну линию все свои корабли. Лишь десять кораблей посланы были вперед к большой гавани, чтобы удостовериться в том, есть ли какой-нибудь флот на море. Кораблям этим велено также было, подплыв к городу, возвестить через глашатая, что они, афиняне, явились в силу союза и родства для возвращения леонтинцев в родную землю, поэтому, если есть кто из леонтинцев в Сиракусах, пусть безбоязненно переходит к афинянам как к друзьям и благодетелям своим. Когда глашатай провозгласил это и афиняне осмотрели город, гавани и окрестности, которые должны были служить им операционным базисом в войне, они возвратились опять в Катану. На состоявшемся народном собрании жители Катаны не соглашались принимать афинское войско, стратегам же предложили войти в город и, если угодно, выступить в собрании. Пока держал речь Алкивиад и находившиеся в городе граждане со вниманием следили за происходившим народным собранием, воины незаметно проломали небольшие, плохо вделанные в стену, ворота, вошли в город и делали покупки на рынке. Те из катанян, которые держали сторону сиракусян, увидев войско в городе, сильно перепугались и немедленно тайком бежали из города. Таких было немного, прочие граждане постановили заключить союз с афинянами и предлагали им переправить остальное войско из Регия. Отплыв после этого в Регий, афиняне теперь уже со всем войском направились к Катане и, по прибытии на место, занялись устройством лагеря. Тогда же афиняне получили известие из Камарины, что, если они придут, камариняне присоединятся к ним и что сиракусяне снаряжают флот. После этого афиняне со всем флотом направились сначала вдоль берега против Сиракус, но, не найдя там ни одного снаряженного корабля, возвратились затем к Камарине, пристали к открытому берегу и отправили в город глашатая. Камариняне отказывались принять их, ссылаясь на клятвенное обязательство принимать афинян только в том случае, когда они будут приходить к ним на одном корабле, исключая только, если бы сами камариняне призвали их в большем числе. Афиняне удалились ни с чем. На пути они высадились где-то в сиракусских владениях и разграбили местность, но когда появилась на помощь сиракусская конница и перебила несколько человек рассеявшихся легковооруженных, афиняне отступили в Катану.
Здесь они застают корабль ‘Саламинию’, {III. 331.} явившийся из Афин за Алкивиадом, с приказанием возвратиться ему домой для оправдания от обвинений, предъявленных ему государством, и за несколькими другими воинами, из которых одни вместе с Алкивиадом уличались на основании доноса в кощунстве над мистериями, а другие также и в повреждении герм. Дело в том, что афиняне после отплытия войска продолжали расследование преступления, касающегося мистерий и герм, не проверяя показаний доносчиков и вследствие подозрительности все принимая на веру, они хватали и сажали в оковы вполне безупречных граждан по показаниям людей порочных. Им казалось более полезным расследовать дело и открыть виновных, нежели, считаясь с порочностью доносчика, оставить строгий розыск и тем дать возможность ускользнуть от наказания человеку виновному, хотя бы он и пользовался незапятнанною репутацией. Народ знал по слухам, насколько тяжела стала под конец тирания Писистрата и сыновей его, знал также, что она низвергнута была не самими афинянами и не Гармодием, но лакедемонянами, а потому постоянно был в тревоге и ко всему относился подозрительно.
Отважная попытка Аристогитона и Гармодия вызвана была случайной любовной историей. Более подробным изложением ее я докажу, что даже афиняне, не говоря уже о прочих эллинах, не имеют о своих тиранах и вообще о своем прошлом никаких точных сведений. Дело было так. Когда Писистрат в старости умер тираном, {Вероятно, в 528/527 г. до Р. X.} власть получил не Гиппарх, как думает большинство, но Гиппий, старший из сыновей. Был в то время Гармодий, блиставший юношеской красотой. Один из горожан, Аристогитон, гражданин среднего состояния, находился с ним в любовной связи. Гиппарх, сын Писистрата, покушался было соблазнить Гармодия, но безуспешно, что Гармодий и открыл Аристогитону. Тот как влюбленный сильно огорчился и, опасаясь как бы Гиппарх при своем могуществе не овладел Гармодием силою, немедленно составил замысел, насколько был в силах по своему положению, ниспровергнуть тиранию. Между тем Гиппарх снова стал соблазнять Гармодия, но успел не больше прежнего, действовать по отношению к нему насилием он вовсе не хотел, а готовился осрамить Гармодия будто не за это, {Т. е. не за то, что Гармодий отклонил поползновения Гиппарха.} но по какому-нибудь незаметному поводу. И в самом деле, власть Гиппарха вообще не была тягостна для большинства и не возбуждала ненависти. Как тираны Писистратиды в течение очень долгого времени поступали благородно и разумно, взимали с афинян только двадцатую часть получаемых ими с земли доходов, прекрасно украсили их город, выдерживали войны и совершали жертвоприношения в святынях. В остальном государство управлялось ранее установленными законами, за исключением того, что Писистратиды всегда заботились о том, чтобы назначить на государственные должности кого-либо из своих родственников. Как другие Писистратиды, так и носивший имя деда Писистрат, сын получившего тиранию Гиппия, исправлял должность архонта в Афинах в течение года. В свою бытность архонтом Писистрат посвятил на агоре жертвенник двенадцати божествам и жертвенник Аполлону в святыне Аполлона Пифийского. Впоследствии афинский народ при помощи пристройки удлинил жертвенник, стоявший на агоре, и уничтожил надпись на нем, но на жертвеннике в святыне Аполлона Пифийского и теперь еще видна следующая надпись неповрежденными письменами:
Гиппия сын, Писистрат, на удел Пифийского Феба,
Власти своей в похвалу, памятник этот воздвиг.
Что власть получил Гиппий как старший из братьев, я точно знаю и утверждаю это на основании имеющихся у меня сведений с большею, нежели другие, достоверностью. В этом, впрочем, можно убедиться и из дальнейшего рассказа. Оказывается, что из всех законных братьев один Гиппий имел сыновей, о чем свидетельствуют как жертвенник, так и стела, поставленная на афинском акрополе, где говорится о бесправии тиранов, на ней не обозначены ни дети Фессала, ни Гиппарха, но пять сыновей Гиппия, которые у него были от Мирсины, дочери Каллия, внучки Гиперохида, естественно, первым женился старший. Далее, на этой же стеле имя Гиппия стоит непосредственно за именем отца, по всей вероятности, потому что он был старшим и наследовал от него тиранию. Мне кажется также, что Гиппий не мог бы столь легко и быстро достигнуть тирании, если бы Гиппарх умер тираном, а он сам попытался в тот же момент утвердить свою власть. Однако именно потому, что он заранее приучил граждан бояться его и держал в строгой дисциплине своих наемных телохранителей, Гиппий и располагал в избытке мерами безопасности и не очутился в затруднительном положении, как это было бы свойственно младшему брату, не свыкшемуся с властью путем предварительного постоянного общения с нею. Гиппарх же приобрел известность вследствие постигшего его несчастья, а впоследствии к этому прибавилась молва, будто он-то и был тираном. Итак, Гиппарх нанес оскорбление отвергнувшему его поползновения Гармодию в таком виде, как он замышлял. Писистратиды пригласили было сестру Гармодия, девушку, нести корзину в какой-то процессии, а потом устранили ее, говоря, что она как недостойная этой чести вовсе и не была приглашена. Гармодий чувствовал себя тяжко обиженным, а из-за него Аристогитон, конечно, еще больше озлобился. Они условились насчет всего прочего с теми лицами, которые должны были сообща с ними привести в исполнение заговор, и выжидали Великих Панафиней, единственного дня, когда все граждане могли, не возбуждая подозрений, собраться вооруженными, чтобы сопровождать процессию. Гармодий и Аристогитон должны были начать, а прочие заговорщики тотчас напасть вместе с ними на телохранителей Гиппия. Заговорщиков для большей безопасности было немного: они надеялись, что каково бы ни было число лиц, отважившихся на такое дело, даже непредупрежденные граждане, коль скоро они вооружены, немедленно присоединятся к ним, чтобы добыть себе свободу. Когда наступил праздник, Гиппий с телохранителями был за городом в местности, именуемой Керамиком, и распоряжался всеми подробностями, касающимися предстоящей процессии. Гармодий и Аристогитон уже с кинжалами в руках выступили вперед для исполнения замысла. Увидев, что один из заговорщиков дружески беседует с Гиппием (Гиппий был легко доступен для всех), они испугались при мысли, что на них сделан донос и что они тотчас будут схвачены. Поэтому они решили, если окажется возможным, отмстить прежде своему обидчику, {Гиппарху.} из-за которого, собственно, они и пошли на такой риск, немедленно устремились к воротам в городе и встретили Гиппарха подле так называемого Леокория. {I. 202.} Тотчас, не рассуждая, они бросились на него и оба в сильнейшей ярости, внушаемой одному любовным чувством, другому нанесенным оскорблением, стали наносить Гиппарху удары и убили его. Один из них, Аристогитон, когда сбежалась толпа, в этот момент избежал рук телохранителей, но затем был схвачен и погиб тяжкою смертью. Гармодий был убит тут же. Когда Гиппию дано было знать об этом в Керамик, он отправился тотчас не на место происшествия, но к вооруженным участникам процессии, прежде чем они благодаря отделявшему их расстоянию что-либо узнали. Придав лицу своему такое выражение, что те не догадались о случившемся, Гиппий указал им определенное место и велел удалиться туда без вооружения. Они отошли в ожидании каких-либо распоряжений от Гиппия, а он приказал наемникам тайно захватить оружие и тотчас отделил тех, кого он считал виновными, и сверх того всех, кто оказался с кинжалом, щит и копье обыкновенно имели при себе участники процессий. Таким-то образом огорчение возлюбленного {Гармодия.} дало толчок заговору, а внезапный сильный страх побудил Гармодия и Аристогитона к необдуманному отважному выполнению его. После этого тирания стала более суровой для афинян. Страх Гиппия за себя теперь усилился, и он казнил многих граждан, а вместе с тем стал обращать свои взоры за пределы Афин в надежде найти себе где-либо на случай переворота верное убежище. Между прочим, он, афинянин, выдал дочь свою Архедику замуж за уроженца Лампсака, {I. 1385.} именно за Эантида, сына лампсакского тирана Гиппокла, зная, что Гиппокл и Эантид пользуются большим значением у царя Дария. В Лампсаке есть и гробница Архедики со следующей надписью:
Гиппия дщерь, Архедику, здесь недра земли сокрывают,
Гиппия, что превзошел доблестью сверстников всех.
Но хоть и были царями отец ее, муж, братья и дети,
Все же надменности злой не было в сердце у ней.
Еще три года Гиппий был тираном в Афинах, на четвертый год он был низложен лакедемонянами (510 г.) и теми из Алкмеонидов, которые находились в изгнании. Согласно договору Гиппий удалился в Сигей и в Лампсак к Эантиду, а оттуда к царю Дарию. На двадцатом году после этого, уже стариком, он выступил в поход (490 г.) к Марафону вместе с персами.
Имея в виду эти события и все, что было известно о них по рассказам, афинский народ в описываемое нами время негодовал, относился подозрительно к тем, которые навлекали на себя обвинение в деле, касающемся мистерий, и решил, что все это учинено заговорщиками с целью установить олигархию или тиранию. Вследствие такого возбуждения народа многие видные граждане сидели уже в тюрьме, и делу не предвиделось конца, напротив, с каждым днем ожесточение народа усиливалось, и число арестуемых все возрастало. Тогда один из заключенных, которого считали наиболее виновным, по внушению кого-то из товарищей по заключению, сделал признание, правдивое ли, или ложное, неизвестно: предположения делались и в ту и в другую сторону, но как тогда, так и впоследствии никто не мог сказать ничего достоверного о виновниках преступления. Итак, один из заключенных убедил другого сознаться, говоря, что хотя он и невиновен, но своим сознанием добудет себе безнаказанность и спасет себя, а государство избавит от царящей в нем подозрительности: не наказуемым сознанием он спасется вернее, нежели запирательством и судебным процессом. Тот и показал по делу о гермах на себя и на других. Народ с радостью ухватился за это показание, которое считал достоверным, тем более, что прежде страшился при мысли: а вдруг ему не удастся открыть заговорщиков против демократии. Обличитель и с ним все другие, на которых не было указано обвинения, были тотчас освобождены, а над обвиненным народ учинил судебное разбирательство, причем все захваченные были казнены, а бежавшие приговорены к смерти и головы их сверх того оценены. Заслуженно ли понесли наказание потерпевшие, осталось неизвестным, но всему государству, при сложившихся тогда обстоятельствах, это принесло очевидную пользу. Что касается Алкивиада, то, вследствие наущения врагов, которые напали на него еще до выступления в поход, афиняне были сильно недовольны им. Когда дело о гермах представилось им выясненным, тогда, конечно, стало казаться им еще более вероятным, что и кощунство над мистериями, в котором Алкивиад был заподозрен, совершено им по тем же побуждениям, вследствие заговора против демократии. К тому же случилось, что в то время, когда афиняне были в смущении по поводу всего этого, небольшое лакедемонское войско, для каких-то сношений с беотянами, продвинулось до Истма. Афиняне решили, что войско лакедемонян явилось по проискам Алкивиада и по уговору с ним, а не ради беотян, и полагали, что государство было бы предано неприятелю, если заблаговременно не были на основании доносов арестованы подозрительные лица. Одну ночь афиняне провели даже вооруженные в храме Тесея, что на акрополе. {Местоположение неизвестно.} В то же время друзья Алкивиада в Аргосе были заподозрены в том, что они покушаются на демократию, и афиняне вследствие этого выдали тогда аргивскому народу на казнь тех заложников аргивян, которые были помещены на островах. {V. 841.} Таким образом все возбуждало подозрение против Алкивиада. Афиняне желали предать его суду и казнить, с этою-то целью они и послали в Сицилию корабль ‘Саламинию’ за ним и другими лицами, названными в доносе. Приказ гласил, что Алкивиад должен следовать за посланными, чтобы защитить себя от обвинений, арестовать его афиняне не велели, не желая производить сенсации ни среди своего войска в Сицилии, ни среди врагов, главным же образом они желали удержать на месте мантинеян и аргивян, которых, по их мнению, именно Алкивиад склонил принять участие в походе. {VI. 293.} Алкивиад и другие граждане, заподозренные вместе с ним, отплыли из Сицилии на его собственном корабле вслед за ‘Саламинией’, направляясь будто бы в Афины. Но когда они были в области Фуриев, они отказались следовать за ‘Саламинией’, покинули свой корабль и скрылись: при злостных обвинениях, на них взведенных, они побоялись явиться на суд. Афиняне с ‘Саламинии’ некоторое время искали Алкивиада и его спутников, но, так как их нигде нельзя было обнаружить, отплыли домой. С этой поры Алкивиад стал уже изгнанником и вскоре переправился на судне из Фуриев в Пелопоннес. Афиняне заочно приговорили к смерти его и его спутников.
После этого оставшиеся в Сицилии афинские стратеги {Никий и Ламах.} разделили войско на две части, причем каждый получил свою часть по жребию, и со всем войском направились к Селинунту и Эгесте, желая убедиться, дадут ли эгестяне деньги, а также разведать положение дел в Селинунте и разузнать о распрях селинунтян с эгестянами. {Очевидно, афиняне принялись за осуществление плана Никия. VI. 47.} На пути вдоль берега они имели с левой стороны Сицилию, именно ту часть ее, которая обращена к Тирренскому заливу, и пристали к Гимере, единственному эллинскому городу в этой части Сицилии, но не были приняты гимерянами и пошли дальше. На пути они взяли Гиккары, городок сиканов, враждебный эгестянам, лежал он при море. Поработив этот город, афиняне передали его эгестянам, которые прислали сюда свою конницу, сами же с пехотою направились через землю сикулов, пока не дошли до Катаны, между тем как корабли их с пленными обогнули Сицилию. Из Гиккар Никий немедленно направился к Эгесте и, условившись с эгестянами насчет всего прочего, взял у них тридцать талантов {Около 44 000 руб.} и снова явился к войску, пленных афиняне продали, выручив за них сто двадцать талантов. {Около 176 000 руб.} Афиняне отправили также к тем сикулам, которые были с ними в союзе, приказ поставлять войско. С половиною своего войска афиняне подошли к Гибле Гелейской, неприятельскому городу, но не взяли ее. Летняя кампания приходила к концу.
В начале следующей зимней кампании афиняне стали тотчас готовиться к походу на Сиракусы, а сиракусяне со своей стороны готовились к нападению на афинян. Так как афиняне не напали на них тотчас же, чего сиракусяне со страхом ожидали вначале, то с каждым днем последние становились смелее. Потом, когда они увидели, что афиняне направляются на противоположный берег Сицилии и держатся на большом расстоянии от них, что, дойдя до Гиблы, они тщетно пытались взять ее силою, они прониклись еще большим презрением к неприятелю и, как обыкновенно действует толпа при уверенности в своих силах, требовали от стратегов вести их на Катану, так как афиняне не идут на них. Конные воины сиракусян с целью соглядатайства постоянно гарцевали перед войском афинян и, издеваясь над ними, между прочим, спрашивали, не явились ли они скорее для того, чтобы вместе с ними, сиракусянами, поселиться на чужой земле, а не для того, чтобы возвратить леонтинцев на их собственную землю. Афинские стратеги узнали это и желали отвлечь всех сиракусян возможно дальше от города, чтобы тем временем самим подойти на кораблях к Сиракусам в течение ночи и спокойно на удобном пункте расположиться лагерем. Стратеги были убеждены, что сделают это с меньшим успехом, если высадятся с кораблей на виду у вооруженного войска, или если замечено будет их движение по суше, дело в том, что сиракусская конница, при ее многочисленности, могла бы причинить сильный урон афинскому легковооруженному войску и обозу при отсутствии у афинян конницы, в первом же случае, думали афиняне, они займут пункт, на котором не потерпят чувствительного урона от неприятельской конницы. Сведения о местности подле святилища Зевса Олимпийского, которую афинские стратеги действительно заняли, они получили от следовавших за ними сиракусских изгнанников. Для осуществления своего плана стратеги придумали следующую хитрость. К сиракусянам они послали верного человека, которого сиракусские стратеги также считали и своим приятелем. Человек этот, по происхождению катанянин, заявил им, что он пришел из Катаны от людей, поименно известных сиракусянам за их сторонников, из числа тех, какие остались еще в городе. Он говорил, что афиняне ночуют в городе далеко от своей стоянки и что, если сиракусяне решатся в назначенный день на заре напасть со всем войском на неприятельский лагерь, то они сами отрежут находящихся у них афинян и сожгут корабли, а сиракусяне, атаковав укрепление, огражденное палисадом, легко овладеют неприятельским лагерем. Катанян, желающих помочь этому предприятию, много, говорил он, они уже наготове, и сам он явился от них. Сиракусские стратеги, вообще уверенные в своих силах и без того предполагавшие идти на Катану, тем с более неосторожным доверием отнеслись к этому человеку и, тотчас условившись о дне, когда явятся в Катану, отпустили его обратно, а сами отдали приказ всем сиракусянам выйти из города (из союзников их были уже налицо селинунтяне и некоторые другие). Когда все приготовления к походу были окончены и условленный день наступил, сиракусяне вышли к Катане и провели ночь у реки Симефа в Леонтинский области. Узнав о наступлении сиракусян, афиняне собрали все свое войско, а также всех присоединившихся к ним сикулов и других союзников, {Эгестян, катанян и наксиян, а также бежавших леонтинцев.} взошли на корабли и грузовые суда и в течение ночи направились морем на Сиракусы. На заре афиняне стали высаживаться для разбивки лагеря против святилища Зевса Олимпийского. Между тем сиракусская конница, раньше остального войска подошедшая к Катане, узнала, что все афинское войско вышло в море, повернула назад и известила об этом пехоту, тогда вернулось все войско сиракусян и поспешило к городу на защиту. Так как сиракусянам предстояло пройти длинный путь, то афиняне тем временем спокойно разбивали лагерь на удобном месте, откуда они могли бы во всякое время начать битву и где конница сиракусян и в сражении, и до сражения тревожила бы их меньше всего. Действительно, с одной стороны их прикрывали окопы, дома, деревья и болото, {На правом берегу Анапа, к югу от афинского лагеря.} а с другой — обрывы. Кроме того, афиняне нарубили растущих поблизости деревьев, снесли их к морскому берегу и вдоль кораблей возвели укрепление, окруженное палисадом. Наконец, подле Даксона, где доступ для неприятелей был наиболее легок, афиняне поспешно возвели укрепление из отборных камней и из брусьев и разрушили мост на Анапе. Во время этих приготовлений никто не выходил из города и не мешал афинянам. Первою явилась конница сиракусян, а затем собралась и вся их пехота. Сначала неприятели подошли близко к афинскому лагерю, но потом, так как афиняне не выходили против них, сиракусяне отступили и, перейдя Элорскую дорогу, расположились на ночлег.
На следующий день афиняне и союзники стали готовиться к бою и выстроились в следующем порядке: правое крыло занимали аргивяне и мантинеяне, центр — афиняне, а левое крыло — все прочие союзники. Половина их войска выступила вперед, будучи выстроена по восемь человек в шеренге, другая половина держалась близ палаток, выстроившись в карэ также по восемь в шеренге. Им велено было внимательно следить за тем, где какой-либо части войска придется всего тяжелее, — туда и идти на помощь. Обозную прислугу они поместили внутри резерва. Сиракусяне выстроили своих гоплитов по шестнадцать человек в шеренгу, это были все сиракусяне и явившиеся союзники (а к ним явились на помощь в наибольшем числе селинунтяне, потом конница гелеян, всего около двухсот человек, из камаринян около двадцати конных воинов и около пятидесяти стрелков). Конницу сиракусяне поставили у правого фланга, в числе не менее тысячи двухсот человек, а подле нее метателей дротиков. Так как афиняне собрались напасть первые, то Никий, обходя контингента отдельных государств и все войско, обратился к нему со следующим воззванием.
‘К чему, воины, прибегать к многословному увещанию нам, которые собрались на такого рода битву? Мне кажется, наша подготовленность более способна внушить бодрость духа, нежели красиво сочиненные речи при слабости войска. Там, где рядом стоим мы, аргивяне, мантинеяне, афиняне и первые из островитян, {Особенно имеют в виду родосцы и хиосцы.} неужели с такими и столь многочисленными союзниками всякий из нас не питает большой уверенности в победе, особенно над теми, которые вышли сражаться против нас всею массою, без разбора, не так, как мы, к тому же еще над сицилийцами, которые кичатся перед нами, но не устоят против нас, потому что военное искусство их ниже их смелости? Каждый из вас должен представить себе и то, что мы далеко от родины, что вблизи вас нет дружественной земли, разве вы сами приобретете таковую оружием. Я хорошо знаю, что мои напоминания вам противоположны тем, какими неприятели наши поощряют друг друга: они говорят, что за отечество предстоит борьба, а я напоминаю вам, что вы не на родной земле, что здесь необходимо победить, чтобы не пришлось возвращаться отсюда с затруднениями — ведь нас будет теснить многочисленная конница. Итак, вспомнив о том, что вы собою представляете, идите смело на врагов и имейте в виду, что наше теперешнее стеснительное и затруднительное положение более для нас страшно, чем сам неприятель’.
После этого воззвания Никий тотчас повел войско вперед. Сиракусяне в этот момент не ждали, что должны уже будут сражаться, и некоторые из них даже ушли в город, так как находились вблизи него, другие при всей поспешности, с какою бежали, запоздали, и каждый становился, где попало, лишь бы примкнуть к главной массе войска. И в этом сражении, и во всех других сиракусяне не уступали афинянам ни в энергии, ни в отваге, не уступали они афинянам и в мужестве, насколько простиралось их военное искусство, но там, где этого искусства недоставало, они, хотя и невольно, вынуждены были отказаться от своих намерений. Сиракусяне, не ожидая, что афиняне нападут на них первые, принуждены были со всею поспешностью приготовиться к обороне, тем не менее они взялись за оружие и тотчас пошли навстречу врагу. С обеих сторон сражение открыли сначала метатели камней, пращники и стрелки и обращали друг друга в бегство, что обыкновенно случается с легковооруженными. Потом гадатели совершили перед войском установленные жертвы, трубачи заиграли гоплитам атаку, и они пошли вперед. Сиракусянам предстояло сражаться за родину, каждому из них за собственное спасение в настоящем и за свободу в будущем. Из противников их афиняне шли на борьбу за приобретение чужой земли и чтобы в случае поражения не навлечь беды на собственную землю, аргивяне и автономные союзники, — чтобы приобрести вместе с афинянами то, ради чего они явились сюда, и, победив, снова увидеть свое отечество, союзники подчиненные проявляли ревность главным образом потому, что в случае поражения не надеялись на спасение в данный момент, затем они рассчитывали при этом также и на облегчение своего положения, оказав помощь афинянам в их новых завоеваниях. В последовавшей затем схватке обе стороны долго сопротивлялись друг другу. В это время раздался гром, засверкала молния и полил сильный дождь, что усилило страх воинов, сражавшихся впервые и очень мало знакомых еще с войною. Воины более опытные объясняли себе происходящее временем года, гораздо более смущало их то обстоятельство, что противники не подавались. Прежде всего аргивяне оттеснили левое крыло сиракусян, потом афиняне — стоявшую против них часть войска, {Центр.} этим разорвана была вся неприятельская линия, и сиракусяне обратились в бегство. Афиняне преследовали неприятеля недалеко: их удерживала многочисленная и непобежденная конница сиракусян, которая ринулась на афинских гоплитов и повсюду, где замечала, что они заходили далеко вперед в своем преследовании, отбрасывала их назад. Но афиняне снова сомкнулись, преследовали неприятеля, насколько позволяла им собственная безопасность, и, возвратившись назад, стали водружать трофей. Со своей стороны сиракусяне собрались у Элорской дороги и, насколько можно было при данных обстоятельствах, выстроились в боевой порядок, все же из своей среды они отправили гарнизон к святилищу Зевса Олимпийского в страхе, как бы афиняне не тронули находившихся там сокровищ. Остальные сиракусяне отступили к городу. Однако афиняне не пошли к святилищу, они подобрали своих убитых, сожгли их на костре и тут же, на поле битвы, заночевали. На следующий день, согласно договору, афиняне выдали сиракусянам убитых (сиракусян и союзников пало около двухсот шестидесяти человек), кости своих убитых собрали (афинян и союзников пало около пятидесяти) и с военной добычей отплыли в Катану. Дело в том, что стояла зима, и афиняне считали пока невозможным продолжать войну с того пункта, где они находились, прежде чем не получат из Афин конницу и не соберут союзников в Сицилии, чтобы не терпеть от решительного превосходства неприятельской конницы. Они желали также собрать предварительно деньги в Сицилии и получить их из Афин, привлечь на свою сторону некоторые государства, которые, как они рассчитывали, скорее перейдут к ним после битвы, заготовить съестные припасы и вообще все нужное с тем, чтобы к весне напасть на Сиракусы.
С этими намерениями афиняне отплыли на зимнюю стоянку в Накс и Катану. Сиракусяне, похоронив своих убитых, созвали народное собрание. Перед ними выступил сын Гермона Гермократ, человек, вообще никому не уступавший в сообразительности, сильный военным опытом и славный мужеством. Он ободрял сиракусян и не допускал их падать духом ввиду случившегося. Не дух их побежден, говорил он, беда произошла от отсутствия порядка в бою, и все-таки они оказались не настолько слабее неприятеля, как можно было ожидать, особенно ввиду того, что они, новички в войне, сражались против опытнейших эллинов, так сказать, мастеров военного дела. Сильно повредили также, говорил Гермократ, многочисленность вождей и многоначалие (действительно, у сиракусян было пятнадцать стратегов) и связанное с отсутствием дисциплины у большинства войска своеволие. Напротив, если у них будет немного стратегов, но зато опытных, которые за эту зиму подготовят тяжеловооруженное войско и доставят вооружение тем, у кого его нет, чтобы возможно больше увеличить число гоплитов, если, сверх того, стратеги будут заниматься с гоплитами вообще военными упражнениями, то сиракусяне, по всей вероятности, сказал Гермократ, одолеют неприятеля: ведь мужество у них есть, а к этому прибавится и дисциплина в сражении. Оба эти качества преуспеют: дисциплина закалится в борьбе с опасностями, а с уверенностью их в военном искусстве и самое мужество станет более неустрашимым. Стратегов нужно выбрать немного, снабдить их неограниченными полномочиями и дать скрепленное клятвою разрешение действовать во всем по собственному усмотрению: таким образом легче будет скрыть то, что необходимо держать в тайне, и приготовить все прочее по определенному плану и без проволочек. Сиракусяне выслушали Гермократа и постановили решение, во всем согласное с его предложением. В стратеги они выбрали самого Гермократа, потом Гераклида, сына Лисимаха, и Сикана, сына Эксекеста, всего троих. Они отправили посольство к коринфянам и лакедемонянам, чтобы получить от них помощь и убедить лакедемонян вести войну с афинянами, в их же интересах, с большею настойчивостью и открыто, чтобы тем самым принудить афинян или вывести свои войска из Сицилии, или отнять у них возможность посылать сицилийским войскам дальнейшие подкрепления.
Находившееся в Катане войско афинян немедленно пошло морем к Мессене в надежде, что она будет предана им изменою, однако направленные к этому старания не привели ни к чему. Объясняется это следующим: когда Алкивиад был уже отозван от должности стратега и знал, что должен будет удалиться в изгнание, он, предвидя то, что должно было случиться, сообщил это друзьям сиракусян, бывшим в Мессене. Последние прежде всего умертвили подозрительных граждан, затем во время происходившей междоусобицы с оружием в руках настояли на том, чтобы не принимать афинян. Простояв пред Мессеною около тринадцати дней, терпя от непогоды, не имея съестных припасов и ничего не добившись, афиняне возвратились в Накс, возвели ограду и укрепления вокруг всего лагеря и зазимовали там. Вместе с тем они отправили триеру в Афины с требованием доставить в начале весны деньги и конницу.
Со своей стороны сиракусяне в эту зиму возводили подле города стену, которая охватила Теменит и тянулась вдоль всей полосы, обращенной к Эпиполам: при меньшем протяжении стены они могли в случае поражения быть легко окружены неприятельскими сооружениями. Мегары сиракусяне также превратили в укрепление, а другое соорудили при святилище Зевса Олимпийского, наконец, все места на морском берегу, где мог высадиться неприятель, они защитили поставленными впереди укреплениями, окруженными палисадом. Кроме того, узнав, что афиняне зимуют в Наксе, сиракусяне со всем войском пошли на Катану, опустошив часть полей катанян, сжегши лагерные палатки афинян, они возвратились домой. Далее, получив сведения, что афиняне в силу союза, заключенного при Лахете, {III. 862.} отправили посольство в Камарину с целью привлечь жителей ее на свою сторону, и сиракусяне отправили послов туда же. Они подозревали, что камариняне оказали им не энергичную помощь в том виде, в каком они послали ее в первое сражение, что впредь они не пожелают больше помогать им, видя успех в сражении на стороне афинян, что к тому же и прежняя дружба побудит камаринян присоединиться к афинянам. Когда в Камарину прибыли из Сиракус Гермократ и другие послы, а от афинян Евфем с товарищами, то на состоявшемся собрании Гермократ, с целью заранее очернить афинян в глазах камаринян, произнес следующую речь.
‘Мы обратились к вам, камариняне, через посольство не из боязни, что вы устрашитесь находящегося здесь афинского войска, но из опасения, как бы вы не поддались предстоящим речам афинян, прежде чем выслушаете нас. Под каким предлогом афиняне явились в Сицилию, вы знаете, а о планах их мы догадываемся все. Мне кажется, не восстановления леонтинцев на их земле желают афиняне, но скорее нашего выселения. В самом деле, нелепо думать, будто афиняне, разрушая тамошние государства, {Т. е. государства в Греции и на островах (напр., Эгину, Скиону, Мелос).} будут восстанавливать здешние, что они станут заботиться в силу кровного родства о леонтинцах, происходящих от халкидян, тогда как они поработили самих халкидян на Евбее, колонией которых являются Леонтины. Приобретая господство там, афиняне точно таким же образом пытаются завоевать его здесь. Они, ведь, по добровольному согласию ионян, {I. 752.} приняли гегемонию над ними и всеми теми союзниками, какие зависели от них, как бы для отмщения персам, а потом покорили всех своей власти, {I. 94 сл.} причем одних обвиняли в недоставлении им войска, других в том, что они воевали друг с другом, {Ср.: I. 1152.} третьих под различными иными благовидными предлогами. Следовательно, как афиняне боролись с персами не за свободу эллинов, так и эллины боролись не за свою свободу: первые стремились к порабощению эллинов себе, а не персам, вторые к замене одного господина другим, не столь безрассудным, но зато более злонамеренным’.
‘Однако, само собою разумеется, мы явились сюда не для того, чтобы выставлять на вид все неправды афинского государства, вам известные и легко изобличаемые. Нет, гораздо скорее мы пришли, чтобы обвинять самих себя в том, что, зная примеры порабощения тамошних эллинов, отказывавших в защите друг другу, теперь, когда по отношению к нам применяются те же самые хитросплетения, как-то восстановление на их земле родственных леонтинцев, содействие союзникам эгестянам, мы не желаем более энергично сплотиться воедино и показать афинянам, что здесь не ионяне, не геллеспонтяне и островитяне, которые привыкли к рабству и только непрерывно меняют своих господ, царь ли то персидский, или кто-нибудь иной, но свободные доряне, выселившиеся в Сицилию из независимого Пелопоннеса. Или мы станем дожидаться, пока все мы, государство за государством, будем покорены, хотя и знаем, что нас можно одолеть только при этом условии, {Нашей изолированности.} и видим, как мысли афинян направлены к тому, чтобы одних из нас разъединять путем речей, других надеждою на союз {С афинянами.} подстрекать к взаимной войне, как афиняне могут повредить третьим, обращаясь к каждому из них в отдельности с каким-либо соблазнительным предложением? Неужели мы воображаем, что с гибелью далекого соседа опасность не настигнет каждого из нас, что потерпевший раньше дальнего соседа только один и окажется в несчастии? Если, быть может, кому-нибудь кажется, что сиракусяне, а не сами они ведут войну с афинянами, если кто считает рискованным подвергаться опасности из-за моей родины, тот пусть примет в соображение, что в лице моего отечества он будет сражаться не за него только, но в равной мере и вместе с тем и за свое собственное, что успех его борьбы настолько вернее, насколько мое отечество еще не погибло, что он не будет сражаться в одиночестве, а будет иметь союзника в нас. Пусть он подумает, что афиняне явились не для наказания сиракусян за их вражду к ним, что, имея в виду нас, афиняне желают еще более упрочить за собою дружбу других. Если же кто завидует нам или боится нас (слишком большие государства терпят от того и другого) и потому желает, чтобы Сиракусы, испытав несчастие, смирились, если он при этом воображает, будто сам он уцелеет благодаря собственному безопасному положению, то такой человек рассчитывает на осуществление желаний, превосходящих человеческие силы: невозможно, ведь, быть ‘казначеем’ одновременно и в одинаковой мере и своих желаний, и судьбы. И если такой человек ошибется в своих расчетах, то, удрученный собственными бедами, он, быть может, скоро пожелает снова, как некогда, завидовать нашему благополучию. Но тогда это будет невозможно, потому что теперь он покинул нас и не пожелал разделить опасностей, общих нам обоим, не на словах, но на деле: действительно, на словах он будет охранять наше могущество, а на деле он будет спасать самого себя. Весьма вероятно, камариняне, что вы, пограничные наши соседи, которым угрожает опасность непосредственно вслед за нами, предвидите все это и станете нашими союзниками не с такою нерешительностью, какую вы проявляете теперь, что, напротив, вы обратитесь к нам сами и станете поощрять нас к крайнему напряжению сил, о чем вы просили бы нас в том случае, если бы афиняне вторглись прежде всего в камаринскую землю. Однако ни вы, ни все прочие {Сицилийцы.} до сих пор, по крайней мере, не приложили к этому старания’.
‘Но, может быть, вы, охваченные робостью, станете заботиться о требованиях права, вытекающих из отношений к нам и к нападающим на нас, ссылаясь на то, что с афинянами вы состоите в союзе. Но, ведь, союз был заключен вами не против друзей, а против врагов, {Т. е. союз оборонительный.} только на тот случай, если кто-нибудь пойдет на вас войною, а также с обязательством помогать афинянам в том случае, если они подвергнутся обиде со стороны других, а не сами будут обижать, как теперь, других. И в самом деле, даже жители Регия, сами халкидяне, не желают помогать афинянам в восстановлении леонтинцев, тоже халкидян, на их земле. Возмутительно, если регияне, догадываясь об истинном значении благовидных указаний афинян на право и на вытекающие отсюда для себя обязанности, ведут себя осторожно, хотя и безрассудно, между тем как вы, следуя разумным побуждениям, готовы вашим естественным врагам помогать, а в союзе со злейшими врагами губить тех, которые связаны с вами гораздо более тесными узами родства. Справедливость не того требует: напротив, вы должны помогать нам и не страшиться военных сил афинян. Да, и в самом деле, они не так страшны, если мы все, сицилийцы, будем стоять заодно, они станут опасны, если мы будем, напротив, разъединены, чего так добиваются афиняне. Выступив против нас одних и одержав победу в битве, афиняне все же не достигли своей цели и поспешно отступили. Поэтому, когда мы будем все вместе, нам нечего унывать, и вы должны с большею энергией вступить в число наших союзников, особенно ввиду предстоящей помощи из Пелопоннеса, жители которого решительно превосходят афинян в военном деле. Пусть никто не воображает будто хваленая осторожность, заключающаяся в том, чтобы не помогать ни одной, ни другой стороне, состоя как бы в союзе с обеими, будто эта осторожность вызывается относительно нас справедливостью, относительно вас безопасностью. Ведь осторожность, согласная с требованиями права, не имеет такого значения при осуществлении ее в действительности. Дело в том, что, если вследствие отказа вашего присоединиться к союзу потерпевший падет в борьбе, а победитель восторжествует, ваше безучастие в войне не будет ли равносильно тому, что одним вы не помогли спастись, других не удержали от совершения злых поступков? Разумеется, лучше подать помощь утесняемым сородичам, оберегая тем самым общую пользу Сицилии и не допуская афинян до греха, если уже они друзья ваши’.
‘Резюмировав сказанное, мы, сиракусяне, заявляем, что и вам, и прочим сицилийцам нечего объяснять то, что вы понимаете нисколько не хуже нас. Но если мы не можем убедить вас, то просим и торжественно заявляем о следующем: против нас злоумышляют ионяне, всегдашние враги наши, нас, дорян, предаете вы, доряне же. Если афиняне покорят нас, то своею победою они будут обязаны вашим решениям, хотя честь торжества достанется на долю им одним, и в виде награды за победу они получат не что иное, как тех, кто доставил им победу, если же победителями останемся мы, то вы понесете наказание как виновники испытанных нами опасностей. Поразмыслите же и выбирайте или рабство немедленное, не сопряженное с опасностями, или наш союз и в случае победы избавление от постыдного господства афинян, причем вы избегнете и той вражды с нами, которая может быть не незначительна’.
Вот что сказал Гермократ. После него произнес следующую речь Евфем, посол афинян.
‘Мы явились для возобновления старого союза {VI. 753.}. Но так как сиракусянин затронул нас, то и я вынужден говорить о нашем владычестве, чтобы показать, что оно принадлежит нам по праву. Важнейшее свидетельство в пользу этого привел сам Гермократ, указав на исконную вражду ионян с дорянами. Дело заключается в следующем: мы, ионяне, живя по соседству с пелопоннесцами, дорянами, превосходящими нас численно, изыскивали способы к тому, чтобы возможно вернее оградить себя от их господства. После Персидских войн мы приобрели флот и избавились от владычества и гегемонии лакедемонян, полагая, что им вовсе не подобает командовать нами в большей степени, чем нам ими, поскольку они не были в то время сильнее нас. Став самостоятельными предводителями над эллинами, находившимися раньше под царским игом, мы остаемся таковыми в том убеждении, что таким способом вернее всего мы обеспечены от подчинения пелопоннесцам, потому что у нас есть силы для обороны. Да и, говоря по правде, мы подчинили своей власти ионян и островитян не вопреки праву, хотя сиракусяне и утверждают, будто мы держим их {Ионян и островитян.} в рабстве, невзирая на кровное родство с ними. Дело в том, что ионяне и островитяне вместе с персами пошли войною на нас, свою метрополию, не дерзнули отложиться от них и через то потерять свое достояние, как поступили мы, покинув родной город, они сами хотели рабства и желали наложить его и на нас. Таким образом, мы пользуемся властью нашею по заслугам, с одной стороны, потому что мы доставили величайший флот и выказали по отношению к эллинам безусловную энергию, тогда как ионяне и островитяне охотно поступали так по отношению к персам и тем причиняли нам вред, с другой стороны, мы стремились приобрести силу для сопротивления пелопоннесцам. Но не будем хвалиться тем, что мы владычествуем по праву, тем, что мы одни сокрушили мощь варваров, или подвергли себя опасностям не столько за свободу всех эллинов и нашу собственную, сколько за освобождение ионян и островитян. Никого нельзя упрекать за то, что он ищет соответствующих способов спасти себя. И сюда мы явились, чтобы обеспечить себе безопасность, и видим, что наши интересы совпадают с вашими. Доказательством этого служат клеветнические нападки сиракусян, внушающие вам еще более сильные опасения. Но мы знаем, что люди, преисполненные страха и подозрения, могут быть на время обольщены заискивающей речью, впоследствии же будут сообразовывать свои действия с требованиями пользы. Мы сказали, что приобрели власть в Элладе из страха за себя, и сюда явились мы по той же причине, чтобы в союзе с друзьями упрочить нашу безопасность. Мы пришли не для порабощения их, но, скорее, для того, чтобы воспрепятствовать опасности такого порабощения’.
‘Пусть никто не воображает, будто мы радеем о вас, хотя до этого нам нет никакого дела, напротив, пусть будет ему известно, что, если вы уцелеете и будете не бессильны оказывать сопротивление сиракусянам, мы меньше понесем ущерба от пелопоннесцев, так как сиракусяне не пошлют им никакой помощи. Уже по этому одному ваши дела очень близко касаются нас. По этой причине и водворение леонтинцев на их местожительство является для нас разумным основанием, и предпринимаем мы это не для того, чтобы подчинять их себе, как подчинены нам сородичи их на Евбее, но для того, чтобы возможно больше усилить их: живя по соседству с сиракусянами, они в состоянии будут из своей земли досаждать именно ради наших интересов. В Элладе мы одни совладаем с неприятелями, и хотя Гермократ утверждает, что нелепо с нашей стороны освобождать здешних халкидян, поработив тамошних, но для нас выгодно, чтобы там халкидяне были неподготовлены и только платили нам деньги, и чтобы, напротив, здесь леонтинцы и прочие друзья наши пользовались возможно полною автономиею. Для тирана, или для государства, пользующегося владычеством, не существует никакой нелепости, коль скоро она выгодна, нет дружбы, если она ненадежна: в каждом отдельном случае приходится быть врагом или другом, смотря по обстоятельствам. И в Сицилии для нас выгодно не ослаблять наших друзей, но усиливать их, чтобы тем самым делать бессильными наших врагов. Не верить нам вы не имеете основания. Ведь и к союзникам в Элладе мы относимся в зависимости, как того требуют в каждом отдельном случае наши выгоды: хиосцы и мефимняне остаются автономными под условием доставки кораблей, большинство союзников находится в более подчиненном положении и обязаны платить дань, к другим, хотя они живут на островах и могли бы быть легко завоеваны, мы относимся как к союзникам совершенно свободным, потому что они занимают удобные местности по отношению к Пелопоннесу. Понятно поэтому, что и в организации здешнего положения мы сообразуемся с требованиями пользы и, мы подчеркиваем это, желаем вселить страх в сиракусян. Ведь последние стремятся к власти над вами и, возбуждая подозрение к нам, желают объединить вас с той целью, чтобы установить свое господство над Сицилией, при посредстве ли силы или пользуясь вашей изолированностью, после того как мы уйдем отсюда ни с чем. Если вы соединитесь с ними, это случится неизбежно: нам нелегко будет совладать со столь значительными объединившимися силами, а при нашем отсутствии сиракусяне не окажутся слабыми против вас. Если кто не верит этому, того убедит в том сама действительность. Ведь когда вы призвали нас ранее, то запугивали только тем, что и нам самим будет угрожать опасность, если мы допустим, чтобы вас покорили сиракусяне. {III. 863.} Поэтому несправедливо относиться с недоверием теперь к тому самому доводу, с помощью которого вы надеялись убедить нас тогда, несправедливо относиться к нам с подозрением потому, что мы выступаем с чересчур большим войском в сравнении с силами сиракусян, гораздо основательнее не доверять им. По крайней мере, мы без вашей помощи не можем утвердиться в Сицилии, а если бы, поступив вероломно, и покорили ее, то не могли бы удержать в своих руках за дальностью расстояния и трудностью охранять города большие и снабженные такими же средствами обороны, как и города материковые. Наоборот, сиракусяне живут подле вас, и не в лагере, а в городе, располагающем большими военными силами, чем наши, здесь находящиеся, они непрерывно злоумышляют и не упускают удобного случая для нападения на каждое из сицилийских государств в отдельности, о чем свидетельствует и многое другое и образ их действия по отношению к леонтинцам. И теперь они дерзают просить вас о помощи, как будто вы ничего не понимаете, для борьбы с людьми, которые мешают им и не дозволяют до сих пор покорить своей власти Сицилию. Наш призыв к участию в деле спасения гораздо более правдив, когда мы просим не предавать этого дела, поскольку оно обусловливается взаимною поддержкою для вас и для нас, но считать, что для сиракусян благодаря их численному превосходству пути для нападения на вас всегда открыты и без союзников, между тем как вам не часто представится возможность воспользоваться столь значительным вспомогательным войском для отражения их. Если вы из-за подозрительности допустите, чтобы это войско ушло обратно ни с чем, или даже было разбито, то в будущем вам предстоит еще пожелать увидеть у себя хотя бы ничтожную часть такого войска, но тогда появление его не принесет нам никакой пользы’.
‘Однако ни вы, камариняне, ни все прочие сицилийцы не доверяйте клевете сиракусян. По поводу возводимых на нас подозрений мы высказали вам всю правду и, в общих чертах напомнив сказанное, мы надеемся убедить вас. Мы утверждаем, что над тамошними греками мы властвуем с тою целью, чтобы самим не находиться под властью других, и желаем освободить здешних греков во избежание вреда от них. Мы вынуждены проявлять кипучую деятельность, потому что должны и оберегать себя от многих опасностей. {Ср.: II. 40. 41.} Теперь, как и ранее, {III. 863.} мы явились сюда на помощь тем из вас, которые терпят несправедливость, не без зова, но по приглашению. Не становитесь же в положение судей над нашим образом действий, не пытайтесь смирять нас и отклонять с нашей дороги, что теперь уже и трудно. Но насколько есть в нашей предприимчивости и в нашем образе действий такого, что одинаково полезно и вам, извлекайте это и обращайте в свою пользу. Будьте уверены, что политика наша не всем эллинам одинаково вредна, но что гораздо большему числу их она полезна. Ведь всякий народ во всякой местности, хотя бы нас и не было там, тот ли, который ждет насилия, или тот, который сам замышляет козни, благодаря нам, или оказывается вынужден против воли быть умеренным в своих стремлениях, или без хлопот может спасти свое существование: один потому, что у него имеется надежда получить помощь от нас, другой потому, что боится нашего появления. Итак, не отвергайте эту безопасность, которая одинаково важна для всякого в ней нуждающегося и теперь предлагается вам: уравняйте себя с прочими сицилийцами {Эгестянами, леонтинцами, катанянами: VI. 512.} и вместо того, чтобы постоянно остерегаться сиракусян, вступите на иной путь и в союзе с нами отплатите им, наконец, за их козни кознями же в равной мере’.
Вот что сказал Евфем. Настроение камаринян было такое: афинянам они сочувствовали, поскольку тут не примешивалась мысль, что они поработят Сицилию, с сиракусянами же, как своими соседями, они были в постоянных пререканиях. С другой стороны, камариняне, тем не менее, боялись, как бы сиракусяне, жившие по соседству с ними, не вышли победителями и без их помощи, поэтому-то сначала камариняне и послали им небольшое число конных воинов и на будущее время решили оказывать фактическую, хотя и возможно меньшую, помощь предпочтительнее сиракусянам. Для того же, чтобы не казалось, будто афинянам — тем более что последние в происшедшей битве вышли победителями — камариняне оказывают меньше внимания, они желали дать одинаковый ответ обеим сторонам. По этим соображениям камариняне и дали такой ответ: так как обе воюющие стороны находятся в союзе с ними, то, при данном положении, долг клятвы возбраняет им помогать той или другой из них. С тем и ушли послы сиракусян и афинян.
Сиракусяне со своей стороны стали готовиться к войне, афиняне, расположившись лагерем у Накса, хлопотали о том, чтобы привлечь на свою сторону возможно большее число сикулов. Из тех сикулов, которые живут главным образом на равнинах и подчинены сиракусянам, отложились от Сиракус лишь немногие, напротив, сикулы, занимающие внутреннюю часть острова, поселения которых всегда и раньше были независимы, за небольшими исключениями, немедленно примкнули к афинянам, доставляли их войску съестные припасы, а некоторые даже и деньги. Против сикулов, отказавшихся присоединиться к афинянам, последние пошли войною и одних стали присоединять к себе силою, со стороны других же встретили противодействие в лице сиракусян, которые отправили туда гарнизоны и вспомогательное войско. Зимою афиняне перешли на стоянку из Накса в Катану, восстановили там сожженный сиракусянами лагерь и зазимовали. Они отправили также триеру в Карфаген с целью заключить дружественный союз и, если можно, получить оттуда какую-либо помощь, послали триеру и в Тиррению, {Неточность: нужно иметь в виду Кампанию.} где несколько городов сами предложили афинянам военную помощь. Кроме того, афиняне разослали гонцов к сикулам и в Эгесту с приказанием доставить им возможно больше лошадей, заготовляли также кирпич, железо и вообще все, что требовалось для возведения стен кругом Сиракус, чтобы с началом весны приступить к военным операциям.
Сиракусские послы, отправленные в Коринф и Лакедемон, старались на пути вдоль берегов Италии убеждать италийцев не оставаться равнодушными к предприятиям афинян, так как эти предприятия в равной мере направлены и против них. По прибытии в Коринф послы вступили в переговоры и требовали у коринфян подать помощь сиракусянам, как их сородичам. Коринфяне прежде всего немедленно сделали постановление помогать сиракусянам со всем рвением, а в Лакедемон отправили своих послов вместе с сиракусскими, чтобы помочь посольству побудить лакедемонян к более открытой войне с афинянами в Элладе и к отправке какого-либо вспомогательного войска в Сицилию. Коринфские послы явились в Лакедемон. Там присутствовал и Алкивиад с другими беглецами, только что переправившийся тогда на грузовом судне из Фурии сначала в Киллену, что в Элиде, а потом по приглашению самих лакедемонян и под условием личной безопасности прибывший в Лакедемон: деятельность Алкивиада по отношению к Мантинее заставляла его побаиваться лакедемонян. Случилось так, что в лакедемонском народном собрании коринфские и сиракусские послы, а также и Алкивиад, обращались к лакедемонянам с одними и теми же просьбами и увещаниями. Так как эфоры и другие должностные лица намеревались отправить посольство в Сиракусы с целью не допустить сиракусян кончить дело с афинянами миром, но не имели охоты посылать туда вспомогательное войско, то Алкивиад, выступив с речью, так возбуждал их и подстрекал.
‘Я вынужден прежде всего объясниться перед вами по поводу взведенной на меня клеветы, чтобы из подозрения ко мне вы не приняли в слишком дурную сторону и мои объяснения, касающиеся дел государственных. Хотя предки мои вследствие какой-то нанесенной им обиды отказались от вашей проксении, я, стремясь снова получить ее, оказал вам много услуг, между прочим и по случаю постигшей вас неудачи при Пилосе. Невзирая на мое неизменное рвение, вы во время примирения вашего с афинянами действовали через посредство моих недругов {Никия и Ламаха.} и способствовали усилению их влияния, мне же принесли бесчестие. Таким образом я имел основание вредить вам, когда взял сторону мантинеян и аргивян и когда во всем прочем противодействовал вам. {V. 53 сл.} Если кто-либо из лакедемонян в то время, чувствуя приносимый мною вред, имел право гневаться на меня, то теперь, смотря на вещи в их истинном освещении, должен изменить свое мнение, если же кто относится ко мне слишком неприязненно за то, что я больше склонялся на сторону демократии, то это недовольство он должен признать неосновательным. Мы, {Алкмеониды: I. 126, VI. 594.} ведь, всегда враждовали с тиранами (всякий же порядок, противный династическому строю, именуется демократией), вследствие чего в наших руках постоянно оставалось первенствующее руководительство народом. При господстве в государстве демократического строя была настоятельная необходимость подчиняться существующему положению. Однако в государственном управлении мы старались действовать умереннее, чем то дозволяла бы присущая демократическому строю разнузданность. И в древнее время, как и теперь, были люди, которые толкали толпу на дурное, они-то и изгнали меня. Пока мы стояли во главе государства, мы считали своим долгом содействовать сохранению той установившейся формы правления, при которой государство пользовалось и большим могуществом и самою полною свободою. Но все же мы, кое-что понимая, осуждали господство демоса, и я, не хуже всякого другого, мог бы порицать его. Впрочем, ничего нового нельзя сказать об этом общепризнанном ‘безумии’, изменять же способ правления нам казалось не безопасным, пока вы теснили нас как враги’.
‘Такого-то свойства были взводимые на меня ложные обвинения. Теперь выслушайте то, что подлежит вашему обсуждению, и в чем я, как более сведущий, могу быть вашим руководителем. Мы отправились в Сицилию, прежде всего, для того чтобы, по мере возможности, покорить сицилийцев, вслед за ними также и италийцев, а потом попытаться овладеть местностями, подвластными карфагенянам, {Имеются в виду, прежде всего Корсика и Сардиния.} и самим Карфагеном. Если бы все эти предположения, или, по крайней мере, большая часть их, осуществились, мы намеревались уже напасть на Пелопоннес, перебросить туда все те силы эллинов, какие приобретем в этой стране, {Сицилии.} а также многочисленных наемных варваров, иберов и других, по общему признанию теперь наиболее воинственных из тамошних варваров. Сверх триер, какие у нас есть, мы предполагали соорудить множество новых благодаря обилию леса в Италии и с помощью их блокировать весь Пелопоннес. В то же время наши сухопутные войска должны были действовать на суше, захватив одни города посредством правильной осады, другие штурмом. Так надеялись мы без труда одолеть Пелопоннес, а после того водворить свое господство и над всей Элладой. Что касается денежных средств и съестных припасов, необходимых для более легкого осуществления всех этих планов, то одних новых завоеваний в Сицилии должно было быть для этого достаточно, не считая получаемых нами здесь {В Греции.} доходов. Все это вы слышите от человека, самым точным образом знающего, в каких видах предпринят настоящий поход, оставшиеся в Сицилии стратеги {Никий и Ламах.}, с не меньшим усердием будут осуществлять эти планы, если смогут. Теперь поймите, что без вашей помощи Сицилия не в состоянии выдержать борьбу. Дело в том, что сицилийцы слишком неопытны, хотя и теперь могли бы еще выйти победителями, если бы, объединившись, они действовали сообща. Предоставленные сами себе, сиракусяне со всем войском потерпели уже поражение и, будучи вместе с тем заперты неприятельским флотом, не в состоянии будут выдержать натиск находящихся там афинских войск. Со взятием их города вся Сицилия, а вслед за нею и Италия, перейдут в руки афинян, и происходящая отсюда опасность, о которой я только что сказал, не замедлит обрушиться на вас. Поэтому каждый из вас должен понять, что в настоящем совещании речь идет не только о Сицилии, но и о Пелопоннесе, если вы не поспешите принять следующие меры: отправьте на кораблях войско таким образом, чтобы те же люди, которые будут гребцами, по прибытии на место тотчас исполняли службу гоплитов, кроме того — что, по моему мнению, еще полезнее посылки войска — отправьте туда в звании военачальника спартиата, чтобы он привел в порядок имеющиеся уже в Сицилии вооруженные силы, а не желающих присоединиться к сиракусянам привлек к тому силою. Тогда ваши друзья в Сицилии более ободрятся, а колеблющиеся примкнут к вам с большею смелостью. В то же время вам необходимо и здесь вести войну против афинян более открыто, чтобы сиракусяне, видя ваше о них попечение, упорнее сопротивлялись неприятелю, а афиняне имели меньше возможности посылать своим войскам в Сицилии новые подкрепления. Вы должны укрепить Декелею в Аттике, чего афиняне издавна боятся больше всего, полагая, что это — единственное из бедствий войны, которого они не испытали. Вернейшие удары неприятелю могут быть нанесены в том случае, если с точным знанием дела употреблять против него то именно средство, которого он всего больше опасается: понятно, что каждый, точнее всего зная сам свои слабые стороны, боится их. А какую пользу вы сами извлекаете из укрепления Декелей и какой вред приносите этим неприятелям, я, многое опустив, вкратце укажу лишь на важнейшее: достояние неприятельской страны перейдет большею частью в ваши руки или само собою, или будет взято силою, афиняне немедленно потеряют доходы от Лаврийских серебряных приисков и все прочие доходы, какие получают теперь с земли и от судилищ. Главным же образом они лишатся доходов с союзников, так как дань будет поступать со стороны последних менее регулярно: союзники станут пренебрегать обязанностью вносить ее, когда они увидят, что с вашей стороны война ведется уже решительно’.
‘От вас, лакедемоняне, зависит, чтобы все это было сделано быстро и с подобающей энергией, в удобоисполнимости плана я совершенно уверен и думаю, что не ошибаюсь. Надеюсь, никто из вас не отнесется ко мне с меньшим доверием из-за того, что я, когда-то считавшийся патриотом, теперь с ожесточением, вместе со злейшими врагами, иду против родины, надеюсь также, никто не заподозрит, будто мои слова объясняются ожесточением против Афин за мое изгнание оттуда. Правда, я бежал от низости людей, изгнавших меня, но не для того, чтобы оказывать вам помощь, если вы последуете моим советам. И более злые враги Афин — не вы, вредившие некогда на войне своим врагам, но те люди, которые вынудили друзей Афин обратиться в их врагов. Любви к своему государству я не чувствую в моем теперешнем положении, так как терплю от него неправду, я чувствовал ее в то время, когда безопасно жил в государстве. Да я и не думаю, что иду теперь против того государства, которое остается еще моим отечеством, напротив, я желаю возвратить себе отечество, которого нет у меня более. Истинный патриот — не тот, кто не идет против своего отечества и тогда, когда несправедливо лишится его, а тот, кто из жажды иметь отечество приложит все старания добыть его снова. Поэтому-то, лакедемоняне, я надеюсь, вы безбоязненно воспользуетесь моими услугами во всех трудах и опасностях, так как, конечно, вы постигли то соображение, которое напрашивается для всех само по себе: если, будучи врагом, я сильно вредил, то, сделавшись другом, могу быть очень полезен, поскольку положение афинян я знаю, а ваше угадывал. Я надеюсь, вы поймете теперь, что предметом совещания служат ваши наиважнейшие интересы, и вы не станете откладывать поход в Сицилию и Аттику. Явившись с малым войском в Сицилию, вы спасете там великое дело и сокрушите и нынешнее, и будущее могущество афинян, то, на которое они надеются, а затем будете жить в безопасности, и под вашу власть станет вся Эллада не насильно, но добровольно, из благорасположения к вам’.
Вот что сказал Алкивиад. Лакедемоняне и сами раньше помышляли о походе на Афины, но все медлили и колебались, они сделались гораздо решительнее теперь, когда Алкивиад разъяснил им подробности дела, а он, по их мнению, имел сведения вполне достоверные. Поэтому лакедемоняне имели уже теперь в виду мысль об укреплении Декелей и о немедленной отправке помощи в Сицилию. В военачальники сиракусянам они назначили сына Клеандрида Гилиппа и приказали ему, после совещания с сиракусскими и коринфскими послами, принять соответствующие обстоятельствам меры, чтобы доставить помощь сицилийцам возможно более действительную и скорую. Гилипп потребовал от коринфян тотчас послать ему в Асину {В Мессении.} два корабля и заняться приготовлением остальных, какие они думали послать в Сицилию, с тем, чтобы иметь их наготове к тому времени, когда нужно будет отплыть. Условившись об этом, послы сиракусян и коринфян отправились из Лакедемона в обратный путь.
Из Сицилии прибыла в Афины в то же время афинская триера, посланная стратегами за деньгами и конницей. Афиняне выслушали посланных и постановили отправить деньги на содержание войска и конницу. Зимняя кампания приходила к концу, а с нею кончался и семнадцатый год войны, историю которой написал Фукидид.
В самом начале весны наступившей затем летней кампании (414 г.) находившиеся в Сицилии афиняне снялись с якоря у Катаны и направились вдоль берега к сицилийским Мегарам, {Гиблейским.} землею которых, как сказано выше, {VI. 42.} завладели сиракусяне при тиране Гелоне, выгнав оттуда жителей. Высадившись на берег, афиняне опустошили поля, безуспешно атаковали какое-то укрепление сиракусян, затем сухим путем и морем отправились обратно, дошли до реки Терии {VI. 503.} и, высадившись на берег, занялись опустошением равнины и сожгли хлеб. Тут напали они на небольшое число сиракусян, несколько человек убили и, водрузив трофеи, отступили к своим кораблям. Оттуда афиняне возвратились в Катану, запаслись там съестными припасами и со всем войском направились на Кенторины, городок сикулов, принудив его к сдаче на капитуляцию, они отступили, причем сожгли хлеб инессеян и гиблеян. По прибытии в Катану афиняне нашли там двести пятьдесят конных воинов, прибывших из Афин со сбруей, но без лошадей, так как последних они должны были достать на месте, нашли здесь также тридцать конных стрелков и триста талантов серебра. {Около 440 000 руб.}
Той же весной лакедемоняне выступили в поход на Аргос, дошли до Клеон, но вследствие происшедшего землетрясения отступили назад. После этого аргивяне вторглись в пограничную с ними Фирейскую область, {Бывшую во власти лакедемонян.} взяли у лакедемонян богатую добычу, за которую при продаже выручили не менее двадцати пяти талантов. {Около 37 000 руб.} Немного спустя, в ту же летнюю кампанию, демократическая партия в Феспиях {IV. 1331.} сделала нападение на должностных лиц, но безуспешно: так как на помощь последним явились фивяне, то восставшие частью были захвачены, частью бежали в Афины.
В ту же летнюю кампанию сиракусяне, узнав, что к афинянам прибыла конница и что они готовятся уже идти на них, решили занять гарнизонами места, по которым можно было добраться к Эпиполам, чтобы неприятель не имел возможности незаметно взойти на высоты, ни в каком другом месте, думали сиракусяне, неприятель подняться не сможет. Сиракусяне полагали, что афинянам даже в случае победы нелегко будет запереть их стеною, если они не овладеют Эпиполами, обрывистою возвышенностью, непосредственно господствующею над городом. Со всех прочих сторон {За исключением указанных доступных мест.} местность эта обрывиста, спускается покато к городу, оттуда и видна на всем пространстве. Возвышенность называется у сиракусян Эпиполами, потому что она находится наверху над всеми окрестностями. На рассвете сиракусяне вышли со всем войском на луг, что тянется вдоль реки Анапа. {По левому берегу.} Как раз перед этим Гермократ и товарищи получили от сиракусян звание стратегов. Они осмотрели вооружение, выделили предварительно шестьсот отборных гоплитов, которыми командовал изгнанник из Андроса Диомил. Эти воины должны были охранять Эпиполы и все разом быстро появляться всюду, где ни понадобится. В ночь, предшествовавшую тому дню, когда сиракусские стратеги делали смотр, афиняне вышли из Катаны со всем войском и незаметно для сиракусян пристали к местности, именуемой Леонтом, отстоящей от Эпипол стадий на шесть или семь, {Верста с небольшим.} высадили сухопутное войско на берег, а с флотом стали на якоре у Фапса, это — полуостров, выступающий в море узким перешейком и отстоящий недалеко от Сиракус по суше и морем. Афинское морское войско укрепило перешеек палисадом и держалось спокойно, а сухопутное немедленно беглым маршем направилось к Эпиполам и успело взойти на Евриел прежде, чем заметили это и явились сюда сиракусяне с луга и места смотра. Все воины, в том числе и шестьсот Диомиловых, поспешили на помощь с такою быстротою, с какою только каждый мог идти. Но им нужно было пройти с луга до встречи с афинянами не менее двадцати пяти стадий. {4 версты с небольшим.} При таких обстоятельствах нападение на афинян было сделано в беспорядке, и сиракусяне, потерпев поражение в битве при Эпиполах, отступили в город, убиты были Диомил и около трехсот остальных сиракусян. После этого афиняне водрузили трофей, сиракусянам выдали по уговору их убитых, на следующий день спустились до самого города, а когда неприятель не вышел против них, отступили назад, соорудили укрепление у Лабдала на отвесных высотах Эпипол со стороны Мегар. Укрепление это должно было служить им местом для хранения провианта и денег, когда они проследуют дальше, или чтобы дать сражение, или с целью оцепления города стеною. Немного спустя к афинянам прибыло из Эгесты триста конных воинов и около ста от сикулов, наксиян и некоторых других. У афинян уже было двести пятьдесят конных воинов, лошадей для них афиняне частью получили от эгестян и катанян, частью купили, таким образом, всей конницы они набрали шестьсот пятьдесят человек. Поставив стражу у Лабдала, афиняне двинулись к Сике, где они утвердились и поспешно возвели кругообразное укрепление. Быстрота сооружения его навела панику на сиракусян, они сделали вылазку с целью дать битву и воспрепятствовать работам. Войска уже строились друг против друга в боевой порядок, когда стратеги сиракусян увидели, что их войско рассеяно и что нелегко привести его в порядок, а потому они увели войско назад в город, за исключением небольшого числа конных воинов. Остававшаяся на месте конница пыталась мешать афинянам носить камни и отходить на слишком далекое расстояние. Одна фила афинских гоплитов, подкрепляемая всей конницей, атаковала сиракусскую конницу и принудила ее к отступлению, при этом несколько воинов было убито. В память этого конного сражения афиняне водрузили трофей.
На следующий день одни из афинян принялись за сооружение северной части кругообразного укрепления, другие сносили камни и брусья и клали их друг возле друга по направлению к так называемому Трогилу, всегда там, где стена должна была проходить в кратчайшем расстоянии от большой гавани до другого моря. Со своей стороны сиракусяне главным образом по внушению одного из своих стратегов, Гермократа, не решались больше вступать в битву с афинянами со всем своим войском и подвергать себя опасности, но предпочитали провести контр-апроши по направлению к той линии, по которой неприятели собирались возводить укрепление, с целью таким образом запереть сиракусян, если бы только удалось заблаговременно довести сооружение до конца. Сиракусяне намеревались вместе с тем послать против афинян часть своего войска, если бы те во время работы напали на них, и надеялись, что успеют заранее оградить палисадом удобные для атаки пункты, а афиняне приостановят работу и обратятся против них со всем войском. Итак, сиракусяне вышли из города и принялись за сооружение стены, начиная от Сиракус, стену они возводили ниже кольцеобразного укрепления афинян под прямым к нему углом, нарубили оливковых деревьев в священной роще и поставили на стене деревянные башни. В это время афинские корабли не перешли еще из Фапса в большую гавань, и сиракусяне имели пока в своей власти морское побережье, афиняне доставляли себе необходимые запасы сухим путем из Фапса. Когда сиракусяне решили, что по части сооружения палисадов и контр-апрошей ими сделано достаточно, и афиняне, видели они, не выходят мешать их работе из боязни разделить свои силы и тем облегчить неприятелю возможность начать сражение, а равно из желания ускорить возведение своих осадных укреплений, тогда сиракусяне оставили одну филу своего войска для охраны своих сооружений и возвратились в город. Афиняне разрушили подземные трубы, по которым шла в город вода для питья, и выжидали, пока остальные сиракусяне расположились в полдень по своим палаткам, некоторые из них ушли даже в город, а стража у палисадов ослабила свою бдительность. Тогда афиняне выделили из своей среды триста отборных гоплитов и несколько отличных легковооруженных воинов, снабженных тяжелым вооружением, выстроили их впереди и приказали беглым маршем устремиться внезапно на контрапроши. Остальное войско афинян разделилось на два отряда: один, под командою одного из стратегов, двинулся к городу на случай нападения оттуда сиракусян, другой, под командою другого стратега, направился к палисаду у малых ворот. Триста гоплитов атаковали палисад и взяли его, стража покинула его и бежала в переднее укрепление, обнимавшее Теменит. Со стражею вступили в схватку преследующие неприятели и пробрались внутрь укрепления, но были выбиты оттуда силами сиракусян, причем тут пало несколько аргивян и небольшое число афинян. Отступив назад, {Из Теменита к лагерям.} все афинское войско срыло контр-апроши, снесло палисад и, перенеся бревна к себе, водрузило трофей.
На следующий день афиняне, начиная от кольцеобразного укрепления, занялись возведением стены на крутизнах, {Южная часть Эпипол.} над тем болотом, которое на этой стороне Эпипол обращено к большой гавани, здесь окоп должен был спускаться по самому краткому расстоянию до гавани через равнину и болото. Тем временем вышли и сиракусяне и также стали вбивать новый палисад от города через середину болота, вместе с тем вдоль палисада они копали канаву, чтобы отнять у афинян возможность провести окоп до моря. Когда кончен был окоп на обрыве, афиняне снова атаковали палисад и канаву сиракусян, флоту они дали приказание пройти из Фапса в большую гавань Сиракус, а сами перед рассветом спустились с Эпипол на равнину и перешли через болото в местах тинистых и наиболее сухих при помощи дверей и широких досок, положенных на болото и служивших для перехода, на заре они овладели канавой и палисадом за исключением небольшой его части, которая также взята была потом. Завязалась битва, в которой перевес был на стороне афинян. Сиракусяне, стоявшие на правом фланге, побежали к городу, а стоявшие на левом — вдоль реки. {Вдоль левого берега Анапа.} Желая отрезать последним путь к переправе, триста отборных афинян беглым маршем устремились к мосту. Сиракусяне испугались, но так как тут же находилась большая часть их конницы, то они пошли прямо на триста гоплитов, принудили их к отступлению и ударили в правое крыло афинян. При нападении сиракусян увлечена была бегством и первая фила правого фланга. При виде этого Ламах с левого фланга поспешил на помощь с небольшим числом своих стрелков, причем взял с собою и аргивян. Ринувшись вперед, перешагнув какую-то канаву и с немногими спутниками отделившись от остального войска, он был убит сам и пять или шесть из его спутников. Сиракусяне быстро подобрали убитых, прежде чем явился неприятель, и успели переправиться на другую сторону реки в безопасное место, но потом ввиду наступления остального войска афинян отступили и сами. В это время те из сиракусян, которые сначала бежали к городу, при виде случившегося, воспрянули духом, снова выстроились против левого фланга афинян и отправили часть своего войска к кольцеобразному укреплению на Эпиполах в той уверенности, что оно не охраняется стражей и потому может быть взято. Переднею частью укрепления афинян в десять плефров {1000 футов. Плефр = 100 фут.} сиракусяне овладели и разрушили ее, взятию же самого круга воспрепятствовал Никий, который оставался здесь по случаю болезни. {Ср.: VII. 15. Никий страдал болезнью почек.} Прислужникам гоплитов он велел сжечь боевые машины и лес, набросанный перед стеною, понимая, что иначе ему невозможно будет спастись при недостатке в людях. Так и вышло: сиракусяне, удерживаемые огнем, не пошли теперь дальше и отступили назад, на выручку круга поднималось уже с равнины войско афинян, после того как оно отбило находившихся там сиракусян. Вместе с тем афинские корабли, согласно приказанию, входили из Фапса в большую гавань. {VI. 1013.} Находившиеся наверху сиракусяне и все войско их при виде этого поспешно отступили в город, так как имеющиеся у них силы они считали еще недостаточными для того, чтобы воспрепятствовать возведению окопов до моря.
После этого афиняне водрузили трофей, по уговору выдали сиракусянам убитых, а от них получили Ламаха и павших вместе с ним воинов. Когда все войско их, как морское, так и сухопутное, было уже в сборе, афиняне решили запереть сиракусян двойною стеною, идущею от Эпипол и крутого склона их {Южного.} до моря. Запасы для войска доставлялись из разных мест Италии. В качестве союзников явилось к афинянам множество сикулов, которые до того времени держались выжидательно, а из Тиррении {Ср.: VI. 886.} прибыло три пятидесятивесельных судна. Все устраивалось согласно их надеждам. Дело в том, что сиракусяне не надеялись было уже на победу в войне, так как из Пелопоннеса не являлось к ним никакой помощи, напротив, среди них шли речи о заключении мира и с тем же обращались они и к Никию, так как по смерти Ламаха командование войском принадлежало ему одному. К какому-либо решению сиракусяне, однако, не приходили, но, как обыкновенно бывает с людьми в затруднительных обстоятельствах, попавших в худшее положение, чем если бы они были осаждаемы, они много говорили и с Никием, а еще больше между собою в городе. Постигшие несчастия порождали в среде их взаимную подозрительность, они отрешили от должности тех стратегов, при которых обрушились на них эти беды, как будто последние зависели от неудачи или измены вождей, и на место их выбрали других: Гераклида, Евкла и Теллия.
В это время лакедемонянин Гилипп вместе с кораблями из Коринфа был уже около Левкады и желал подать быструю помощь Сицилии. Но так как к Гилиппу приходили тревожные вести, все одинаково ложные, будто Сиракусы уже окончательно заперты окопами, то он не питал более никакой надежды относительно Сицилии и думал только о спасении Италии. Сам Гилипп и коринфянин Пифен с двумя лаконскими и двумя коринфскими кораблями переправились с величайшею поспешностью через Ионийский залив к Таранту, коринфяне должны были прибыть позже, по снаряжении, сверх своих десяти, еще двух левкадских кораблей и трех ампракийских. Из Таранта Гилипп отправил прежде всего послов в Фурию, основываясь на том, что его отец некогда получил там права гражданства, но он не мог склонить фуриян на свою сторону, и, снявшись с якоря, направился вдоль берегов Италии. На пути Гилипп был застигнут в Тарантском заливе сильным ветром, в этих местах постоянно дующим с севера и относящим корабли в открытое море. Захваченный жестокой бурей, Гилипп снова пристал к Таранту, все пострадавшие от бури корабли вытащил на сушу и занялся починкою их. Никий, узнав о приближении Гилиппа, но, подобно фуриянам, пренебрежительно отнесшись к малому числу его кораблей, думал, что они приспособлены скорее для пиратских набегов и с этою целью крейсируют, а потому не принимал никаких мер предосторожности.
Около той же поры этой летней кампании лакедемоняне и их союзники вторглись в пределы Аргоса и опустошили большую часть его полей. Афиняне явились на помощь аргивянам с тридцатью кораблями, чем самым явным образом был нарушен ими мирный договор с лакедемонянами. Действительно, ранее афиняне совершали разбойничьи набеги из Пилоса, {V. 1152.} но высаживались не в Лаконике, а в других областях Пелопоннеса, участвуя в военных действиях вместе с аргивянами и мантинеянами, и хотя аргивяне неоднократно предлагали афинянам высадиться в Лаконике с оружием в руках и помочь им в опустошении хотя бы малейшей части ее, а затем уйти обратно, но афиняне отказывались. Теперь, под начальством Пифодора, Лесподия и Демарата, афиняне высадились у Эпидавра Лимерского {IV. 562.} и Прасий, {На восточном берегу Лаконики.} опустошили эти и другие местности и тем давали лакедемонянам уже значительно более удобный предлог к самозащите против афинян. Когда афиняне с кораблями, а равно и лакедемоняне, вышли из пределов Аргоса, аргивяне вторглись в Флиунтскую область, опустошили ее поля, несколько человек убили и возвратились домой. {Ср.: V. 833. 1151.}

СЕДЬМАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

Гилипп и Пифен, починив свои корабли, перешли из Таранта к Локрам Эпизефирским. Получая теперь более точные сведения, именно, что Сиракусы еще не совсем заперты окопами, что, напротив, войску можно еще, подойдя к городу через Эпиполы, войти в него, Гилипп и Пифен стали совещаться о том, рискнуть ли им проникнуть в гавань морем, оставив Сицилию справа, или же плыть сначала к Гимере, имея Сицилию с левой стороны, присоединить как самих гимерян, так и другое войско, какое удастся склонить к тому, и подойти к Сиракусам сухим путем. Решено было плыть к Гимере, особенно ввиду того, что у Регия не было еще тех четырех аттических кораблей, которые все-таки отрядил Никий, когда узнал, что пелопоннесцы находятся у Локров. Пелопоннесцы успели переправиться через пролив до появления сторожевых кораблей афинян, пристали к берегу у Регия и Мессены и достигли Гимеры. Там они вытащили свои корабли на сушу, уговорили гимерян принять участие в походе, следовать за ними и доставить вооружение всем тем гребцам, какие его не имели, затем они послали селинунтянам требование встретить их в определенном месте с войском. Кое-какой небольшой отряд обещали прислать им и гелеяне, а также некоторые сикулы, которые теперь готовы были присоединиться к ним с гораздо большим рвением, нежели прежде: незадолго до того умер Архонид, довольно могущественный и к афинянам расположенный царь некоторых сикулов в области Гимеры, и, кроме того, стало видно, с какою поспешностью явился Гилипп из Лакедемона. Гилипп вооружил и взял с собою своих около семисот человек гребцов и корабельных воинов, тяжело- и легковооруженных гимерян вместе тысячу человек и сто всадников гимерян, небольшое число легковооруженных и конных селинунтян, немного гелеян, всего до тысячи сикулов, и двинулся к Сиракусам. Тем временем коринфяне со всем флотом спешили от Левкады {VI. 1041.} на помощь Гилиппу с возможною для них быстротою, а Гонгил, один из военачальников коринфских, после всех отправившийся с одним кораблем, прибыл в Сиракусы ранее всех, незадолго до Гилиппа. Узнав, что сиракусяне собираются созвать народное собрание с целью положить конец войне, Гонгил удерживал их от этого и ободрял, указывая, что идут сверх того еще и другие корабли и военачальник Гилипп, сын Клеандрида, посланный лакедемонянами. Сиракусяне воспрянули духом и немедленно со всем войском вышли навстречу Гилиппу, так как слышали, что он уже недалеко. Гилипп же в то время овладел на пути укреплением сикулов Иетами и в боевом порядке прибыл к Эпиполам. Взойдя на Евриел в том месте, где в первый раз взошли и афиняне, {VI. 972.} он двинулся вместе с сиракусянами на укрепление афинян. {VI. 1031.} Случилось так, что Гилипп подошел в то время, когда афиняне закончили уже сооружение двойной стены до большой гавани на протяжении стадий семи или восьми, {Около 1 1/2 версты.} так что до моря оставалась небольшая часть, над которой афиняне еще работали. Для большей половины остальной части того кольцеобразного укрепления у Трогила, которое шло к морю по другую сторону, {VI. 991.} были уже свалены камни, частью оно было возведено наполовину, и в таком положении оставалось, частью совсем окончено. Столь опасно было положение Сиракус.
Внезапное появление Гилиппа и сиракусян сначала смутило афинян, тем не менее, однако, они выстроились в боевую линию. Гилипп, остановив свои ряды на близком расстоянии, послал к афинянам глашатая сказать, что он готов заключить мир, если они согласны в течение пяти дней очистить Сицилию, взяв с собою свое достояние. Афиняне с презрением отнеслись к предложению Гилиппа и отослали глашатая без всякого ответа. Затем обе стороны стали готовиться к битве. Гилипп, видя тревогу сиракусян, которых поэтому нелегко было выстроить в порядок, отвел войско назад, на более просторное место. Со своей стороны и Никий не переходил в наступление, а оставался на месте подле собственных укреплений. Когда Гилипп заметил, что неприятель не наступает, он отвел свое войско на так называемые Теменитские высоты, где сиракусяне и провели ночь. На следующий день он большую часть своего войска выстроил в боевую линию и повел его против афинских укреплений, чтобы отнять у афинян возможность посылать подкрепления в другие места. Часть войска он отрядил против укрепления Лабдала {VI. 975.}, и овладел им, причем всех захваченных здесь велел перебить. Для афинян пункт этот был незаметен. В тот же день сиракусяне взяли афинскую триеру, когда она стояла на якоре в гавани.
После этого сиракусяне и союзники занялись возведением простой стены, шедшей от города через Эпиполы вверх в косвенном направлении, чтобы афиняне, если им не удастся помешать их работе, не могли уже оцепить город укреплениями. Лишь только афиняне, окончив ту часть стены, которая была у моря, взошли было на высоты, как Гилипп, ночью собравший войско, двинулся на укрепление афинян, которое в этом месте было слабо. Заметив это, афиняне, к счастью проводившие ночь вне укреплений, пошли навстречу неприятелю, ввиду чего Гилипп со своим войском поспешно отступил. Афиняне возвели здесь стену выше и поставили гарнизон, а прочим союзникам отдали распоряжение охранять остальную часть укрепления, причем теперь они уже определили пункты, какие каждый из них должен был занимать.
Никий решил укрепить так называемый Племирий. Это — мыс, лежащий против города, он выступает в море и суживает вход в большую гавань. Никию казалось, что с укреплением мыса подвоз нужных припасов будет облегчен, так как, думал он, афиняне будут стоять на якоре ближе к сиракусской гавани и им не нужно будет, как теперь, выступать против неприятеля из глубины гавани каждый раз, когда сиракусяне станут предпринимать какой-либо маневр со своим флотом. Внимание свое Никий обращал с этих пор главным образом на военные действия на море, так как с прибытием Гилиппа, надежды его на сухопутную войну уменьшились. Итак, Никий переправил войско и корабли на Племирий и возвел там три укрепления, в которых хранилась большая часть корабельного снаряжения, там же стали на якоре большие суда и быстроходные корабли. С этих пор уже и начались затруднения для судовой команды Никия: вода получалась издалека в недостаточном количестве, а всякий раз, когда гребцы выходили за хворостом, сиракусская конница, господствовавшая в окрестностях, истребляла их. Дело в том, что сиракусяне поставили третью часть своей конницы подле укрепления у святилища Зевса Олимпийского, {VI. 751.} чтобы удержать от разбойнических вылазок неприятелей, занявших Племирий. Никий, получив известие, что приближаются и остальные корабли коринфян, {VII. 21.} для наблюдения за ними отправил двадцать кораблей, которым приказано было стоять настороже у Локров, Регия и пунктов Сицилии, удобных для высадки.
Гилипп продолжал сооружение стены через Эпиполы, употребляя для этого камни, собранные раньше афинянами для себя, {VI. 991.} в то же время он не переставал выводить и строить в боевую линию сиракусян и союзников впереди укреплений. Афиняне со своей стороны делали то же. Когда, по мнению Гилиппа, настал удобный момент, он начал наступление. В последовавшей затем схватке неприятели сражались между укреплениями, там, где сиракусская конница не могла быть вовсе использована. Когда сиракусяне и союзники потерпели поражение и по уговору получили своих убитых, а афиняне водрузили трофей, Гилипп созвал воинов и сказал, что в поражении виноваты были не они, а он сам: он выстроил боевую линию слишком далеко между укреплениями и тем лишил возможности конницу и метателей дротиков оказать свое содействие в схватке, поэтому он теперь снова поведет их на неприятеля. Гилипп рекомендовал принять при этом во внимание, что по части боевой подготовки они окажутся не слабее противника, что же касается их настроения, то нельзя было бы и допускать, что они, пелопоннесцы и доряне, не сочтут своим долгом одолеть и изгнать из страны ионян, островитян и сброд чужеземцев. После этого в благоприятный момент Гилипп снова повел войско на неприятеля. Никий и афиняне были того мнения, что, хотя бы неприятель и не имел охоты начинать сражение, им нельзя оставлять без внимания, как вдоль их собственной стены воздвигается стена неприятельская, а потому пошли навстречу сиракусянам. И в самом деле, сооружение сиракусян доходило почти до конца афинских сооружений, и если бы оно протянулось дальше, тогда для афинян становилось безразлично: одерживать ли постоянно победы в сражениях, или не сражаться вовсе. Гилипп, выстроив своих гоплитов еще дальше от укреплений, чем прежде, вступил в бой с афинянами, конницу же и метателей дротиков он поставил с фланга афинян на открытом месте, там, где кончались работы над обоими укреплениями. Во время атаки конница ударила в стоявший против нее левый фланг афинян и обратила его в бегство, вследствие чего разбито было сиракусянами и остальное афинское войско и оттеснено в укрепления. В следующую же ночь сиракусяне опередили афинян в сооружении стены и провели ее дальше афинской, так что афиняне не могли уже мешать им и потеряли всякую возможность, даже в случае победы, оцепить город укреплениями.
Вслед за тем остальные двенадцать кораблей коринфян, ампракиотов и левкадян вошли в гавань, не будучи замечены афинской стражей, командовал ими коринфянин Эрасинид. Прибывшие воины помогли сиракусянам докончить контрапроши. Гилипп отправился в остальные местности Сицилии с целью собрать морское и сухопутное войско и привлечь к участию в войне те государства, которые до сих пор или действовали неэнергично, или держались совсем в стороне от войны. Отправлены были и другие послы от сиракусян и коринфян в Лакедемон и Коринф с требованием переправить в Сицилию каким бы то ни было способом еще новое войско на грузовых кораблях, или на небольших торговых судах, или как-нибудь иначе, так как афиняне также послали за подкреплением. Тем временем сиракусяне сажали команду на свои корабли и упражнениями подготовлялись к наступательным действиям на море, обнаруживая и во всем остальном большое рвение.
Никий видел это и понимал, что с каждым днем силы неприятеля прибывают, а его собственное положение становится затруднительным. Неоднократно посылая и от себя в Афины гонцов с подробными донесениями о ходе дела, он отправил их и теперь, тем более, что считал положение свое критическим и был убежден, что на спасение никакой надежды нет, если только афиняне не отзовут войска как можно скорее, или не пришлют нового войска, довольно многочисленного. Опасаясь, как бы посланные по неспособности выражаться, или по забывчивости, или из желания сказать что-либо угодное толпе, не представили донесений, не соответствующих действительности, Никий написал письмо, полагая, что таким путем афиняне узнают подлинное его мнение, ни в чем не затемненное передачею вестника, и примут решение, соответствующее истинному положению дела. Снаряженные Никием гонцы отправились с его письмом и с другими поручениями для передачи их афинянам. Сам же Никий с этого времени стал заботиться больше о том, чтобы держаться оборонительного положения в своем лагере, и не шел добровольно на риск.
К концу той же летней кампании афинский стратег Еветион вместе с Пердиккою и многими фракиянами предпринял поход на Амфиполь, города он не взял, а с триерами переправился к Стримону и стал осаждать город с реки, причем базисом военных действий служил Гимерей. Эта летняя кампания подходила к концу.
В начале наступившей затем зимней кампании прибыли в Афины посланцы от Никия, сообщили все, что было им поручено устно, отвечали и на другие задаваемые им вопросы и передали письмо. Государственный секретарь выступил и прочел афинянам письмо такого содержания.
‘Что случилось раньше, афиняне, о том вы знаете из многочисленных моих донесений. Теперь время, более чем когда-нибудь, узнать вам то положение, в каком мы находимся, и принять соответствующее решение. После того как в большинстве сражений мы остались победителями над сиракусянами, против которых были посланы, и соорудили укрепления, где теперь находимся, явился лакедемонянин Гилипп с войском из Пелопоннеса и некоторых городов Сицилии. В первой битве он потерпел от нас поражение, но на следующий день мы были осилены многочисленной конницей и метателями дротиков и отступили в свои укрепления. Теперь мы приостановили обложение города стенами вследствие численного превосходства неприятелей и находимся в бездействии. Дело в том, что мы не могли бы употребить в дело все наше войско, так как некоторая часть тяжеловооруженных пошла на охрану стен. Между тем неприятели соорудили простую стену, выходящую за наши укрепления, {VII. 41. 61.4.} так что мы не можем уже оценить их, если только сооружение это {VI. 993, VII. 7-1.} не будет взято кем-либо прибывшим с многочисленным войском. Выходит так, что кажется, будто мы осаждаем других, а на самом деле осаждены мы сами, по крайней мере со стороны суши, так как конница не дозволяет нам выходить на значительную часть окружающей местности. Кроме того, враги отправили в Пелопоннес послов за новым войском, а Гилипп объезжает, с целью склонить к участию в войне, те из сицилийских государств, которые теперь держатся спокойно, от других же, если можно, старается получить и пешее войско, и снаряженный флот. Насколько мне известно, враги замышляют напасть на наши укрепления единовременно с суши при помощи пешего войска и с моря при помощи флота. И пусть никому из вас не покажется странным, что задумано нападение также и с моря. Действительно, флот наш, как и враги знают, был первоначально в прекрасном состоянии благодаря тому, что корабли были вытащены на сушу, а команда находилась в полном составе, теперь же корабли наши дают течь, потому что они долго уже были в воде, да и судовая команда убавилась. Ведь мы не можем вытащить корабли на сушу и дать им просохнуть: столь же и даже более многочисленные неприятельские корабли, чем наши, постоянно держат нас в ожидании нападения. Очевидно, враги упражнениями подготовляют себя к нему, а сделать это, равно как и держать свои корабли на суше, неприятель имеет больше возможности, нежели мы, потому что его корабли не стоят на якоре для наблюдения за другими. Для нас напасть на неприятельские корабли едва ли было бы возможно даже в том случае, если бы число наших кораблей было гораздо больше и если бы мы не были вынуждены, как теперь, держать весь наш флот на охранной службе: коль скоро бдительность наша будет хотя немного ослаблена, мы лишимся нужных припасов, потому что и теперь провозим их с трудом мимо Сиракус. А вот причины, по которым судовая команда наша понесла потери и еще продолжает их нести: моряки истребляются конницей, когда они собирают хворост, удаляются за добычей или уходят на далекое расстояние за водой, корабельная прислуга перебегает к врагам с того времени, как положение наше перестало быть одинаковым с положением неприятелей, из иноземцев, одни, вступившие на службу поневоле, тотчас разбегаются по городам, другие, сначала соблазненные высокой наемной платой и помышлявшие больше о наживе, чем о боях, видя, сверх ожидания, на стороне врагов и флот, и другие средства для борьбы, уходят, кто под благовидным предлогом, кто вообще как может (Сицилия велика!), есть и такие, которые тут же занимаются торговлей и, склонив триерархов, поставляют на свое место гиккарских рабов, {VI. 624.} вследствие чего падает дисциплина во флоте. Впрочем, вы сами хорошо понимаете то, о чем я пишу, именно, что в цветущем состоянии находится небольшая часть судовой команды и что мало моряков, которые дают ход кораблю и соблюдают порядок в гребле. Но хуже всего то, что я, стратег, не в силах устранить все это (управлять вами при вашем характере трудно) и что мы не можем откуда-либо пополнять нашу команду, тогда как у врагов есть много путей для этого. Напротив, мы вынуждены употреблять те силы, с которыми пришли сюда, как на насущные нужды, так и на пополнение убыли, так как государства, состоящие теперь в союзе с нами, каковы Накс и Катана, бессильны. Если в пользу неприятеля прибавится еще одно, именно: если доставляющие нам провиант местности Италии, при виде нашего положения и при отсутствии подкреплений с вашей стороны, перейдут на сторону врагов, мы будем одолены осадою, и враги кончат войну без битвы’.
‘Я мог бы сообщить вам иные вести, более приятные, чем эти, однако менее полезные, коль скоро нужно вам обсудить здешнее положение на основании достоверных данных. Притом же я хорошо знаю ваш характер: вы желаете слушать наиболее приятные вещи, а потом, когда случится что-нибудь несогласное с ними, вы жалуетесь. Поэтому я считал безопаснее открыть вам сущую правду. Что касается задачи, ради которой мы прежде всего прибыли сюда, то будьте уверены, что ни воины, ни начальники их не заслуживают упрека. Но так как против нас восстала вся Сицилия, а из Пелопоннеса ожидается для нее новое войско, то посудите, насколько с этого момента здешние наши силы являются недостаточными сравнительно с тем положением, в каком мы находимся. И нужно или отозвать их обратно, или же прислать новое войско не менее многочисленное, как сухопутное, так и морское, а также много денег и кого-либо в преемники мне, так как по причине болезни почек я не в силах оставаться долее. Я рассчитываю на то, что вы извините меня: пока я был здоров, я оказал вам в звании военачальника много услуг. То, что вы намерены сделать, делайте немедленно с наступлением весны и не откладывайте, потому что враги наши в короткое время добудут себе подкрепление в Сицилии. Из Пелопоннеса придет помощь не так скоро, однако, если вы не обратите надлежащего внимания на положение дела, враги или проведут вас, как случилось и раньше, или предупредят’.
Вот что гласило письмо Никия. По выслушании его афиняне не отставили Никия от должности, но до прибытия в Сицилию избранных новых начальников назначили в помощь ему двух лиц, из числа находившихся там же, Менандра и Евфидема, {V. 192. 241.} чтобы больному Никию не одному нести на себе тягости главнокомандующего. Афиняне постановили также отправить в Сицилию другое войско, морское и сухопутное, из числа афинян, занесенных в списки, и из союзников. В товарищи Никия по начальствованию выбраны были Демосфен, {V. 803.} сын Алкисфена, и Евримедонт, {IV. 653.} сын Фукла. Евримедонта афиняне отправили в Сицилию немедленно, в пору зимнего солнцеворота, с десятью кораблями и со ста двадцатью талантами серебра, {Около 175 000 руб.} кроме того, он должен был сообщить тамошним войскам, что помощь прибудет и что государство позаботится о них. Демосфен оставался пока в Афинах и приготовлялся к тому, чтобы с началом весны отплыть, приказывал союзникам доставлять войско, а в Аттике собирал деньги, корабли и гоплитов. Афиняне, кроме того, отправили в воды Пелопоннеса двадцать кораблей с поручением следить за тем, чтобы никто не переправлялся в Сицилию из Коринфа и Пелопоннеса. Дело в том, что коринфяне, по прибытии к ним послов, сообщивших о более благоприятном повороте дел в Сицилии, признали своевременной свою первую отправку кораблей, {VI. 932 сл. 1041, VII. 21. 71.} почувствовали себя гораздо смелее прежнего и готовились отправить в Сицилию на грузовых судах собственных гоплитов. Лакедемоняне собирались послать гоплитов таким же способом из остального Пелопоннеса. Далее, коринфяне приступили к вооружению двадцати пяти кораблей, которые должны были отважиться на морскую битву со сторожевыми эскадрами у Навпакта, чтобы у находившихся там афинян было меньше возможности воспрепятствовать отплытию их грузовых судов, так как афиняне должны были быть заняты наблюдением за теми коринфскими триерами, которые выстроятся против них.
Когда лакедемонянам стало известно, что афиняне посылают вспомогательное войско в Сицилию, они стали готовиться также и ко вторжению в Аттику, согласно прежнему своему решению {VI. 93.} и вследствие настояния сиракусян и коринфян, их расчет состоял в том, что это вторжение в Аттику послужит помехой для афинян. К тому же и Алкивиад настойчиво советовал лакедемонянам укрепить Декелею и энергично продолжать войну. {Ср.: VI. 91.} До известной степени лакедемоняне почерпали самоуверенность больше всего в надежде легче одолеть афинян теперь, когда те ведут двойную войну, с ними и с сицилийцами, а также и потому, что первыми нарушителями мира они считали на этот раз афинян, в прежней войне, думали лакедемоняне, вина за нарушение договора падала больше на них, так как тогда фивяне вошли в Платею в мирное время и так как, хотя по прежнему договору {Тридцатилетнему: I. 1151.} и возбранялось браться за оружие в том случае, если другая сторона предложит решить дело судом, они, лакедемоняне, отвергли требование афинян явиться на суд. {I. 784. 1402. 145.} Вследствие этого лакедемоняне признавали свои неудачи заслуженными и этим объясняли себе и свое несчастье под Пилосом и другие постигавшие их беды. Напротив, вследствие того, что афиняне, действуя из Аргоса на тридцати кораблях, разорили часть Эпидавра, {Лимерского.} Прасий и другие местности и в то же время совершали грабежи из Пилоса, {VI. 105.} ввиду того, что они, при всяком разногласии из-за спорных пунктов договора, не желали обращаться к суду, вопреки предложению лакедемонян, последние пришли тогда к убеждению, что вина, прежде лежавшая и на них, теперь всецело переходит на афинян. Поэтому-то лакедемоняне сильно желали войны. В течение этой зимы они требовали от союзников доставлять им железо и заготовляли остальные орудия, необходимые для возведения укреплений. Вместе с тем они решили послать подкрепление в Сицилию на грузовых судах и понуждали к тому же остальных пелопоннесцев. Зимняя кампания приходила к концу, кончался и восемнадцатый год войны, историю которой написал Фукидид.
Лишь только наступила следующая весна (413 г.), лакедемоняне и союзники в раннюю пору ее вторглись в Аттику, во главе войска стоял Агид, сын Архидама, царь лакедемонян. Прежде всего они опустошили в Аттике равнину и ее окрестности, потом стали укреплять Декелею, разделив работу между отдельными отрядами по государствам. Декелея отстоит от Афин стадий на сто двадцать, {Около 20 верст.} почти на столько же, разве немногим больше, и от Беотии. Укрепление сооружалось для того, чтобы вредить равнине и плодороднейшим частям страны, видимо, оно было до самых Афин. Итак, в Аттике пелопоннесцы и союзники стали возводить укрепление, в Пелопоннесе же в то же самое время они сажали на грузовые суда гоплитов для отправки в Сицилию. Лакедемоняне набрали для этого лучших илотов и неодамодов, {V. 341.} всего около шестисот гоплитов со спартанцем Эккритом во главе, беотяне доставили триста гоплитов под начальством фивян Ксенона и Никона и феспийца Гегесандра. Это был первый отряд, он вышел в море у Тенара в Лаконике. Вслед за ним, немного спустя, коринфяне отправили пятьсот гоплитов, назначив их начальником коринфянина Алексарха, причем часть воинов они набрали в самом Коринфе, другую наняли из числа аркадян. Вместе с коринфянами отправили и сикионяне {Ср.: V. 812, VII. 583.} двести гоплитов под командою сикионянина Саргея. Тем временем двадцать пять коринфских кораблей, снаряженных зимою, стояли на якоре против двадцати аттических у Навпакта, до тех пор, пока не вышли из Пелопоннеса гоплиты на грузовых судах. Ради этого коринфские корабли и были первоначально снаряжены, именно, чтобы отвлечь внимание афинян от грузовых судов к триерам.
В одно время с укреплением Декелей, в самом начале весны, афиняне отрядили в пелопоннесские воды тридцать кораблей под командою Харикла, сына Аполлодора, ему же приказано было зайти в Аргос и в силу союза потребовать от аргивян гоплитов на корабли. Демосфен, как афиняне и предполагали это сделать, отправлен был в Сицилию с шестьюдесятью кораблями афинскими и пятью хиосскими, с тысячью двумястами занесенных в списки афинских гоплитов и со всеми островитянами, каких только афиняне могли привлечь на свою службу, да и от прочих союзников, подчиненных афинянам, они получили все, что было годного для войны. Демосфену приказано было соединить сначала свое войско с войском Харикла и вместе разорять берега Лаконики, Демосфен отплыл к Эгине и там ожидал, пока соберутся запоздавшие части войск и пока Харикл посадит на суда аргивян.
В Сицилии, около той же поры этой весны, Гилипп возвратился в Сиракусы с войском, какое только, по его настоянию, могли доставить различные города. Созвав сиракусян, Гилипп объявил, что им необходимо вооружить возможно большее число кораблей и испытать силы в морском сражении, он надеется, говорил Гилипп, что последствия битвы для войны будут стоить того, чтобы рискнуть на это. Больше всего Гермократ вместе с Гилиппом старался убедить сиракусян, что не следует бояться попытки встретиться с афинянами на море, опытность в морском деле у врагов, говорил Гермократ, не наследственная и не постоянная, так как сравнительно с сиракусянами афиняне были прежде народом сухопутным и лишь персы заставили их стать народом морским, и для народа отважного, каковы действительно афиняне, неприятель столь же отважный должен оказаться весьма опасен. Ведь если афиняне устрашают иной раз других не превосходством своих сил, а смелостью нападения, то таким же точно образом и сами они могут быть устрашены неприятелем. Он уверен, продолжал Гермократ, что если сиракусяне решатся оказать сопротивление афинскому флоту, неожидаемое врагом, то они скорее выиграют битву вследствие внезапного испуга афинян пред этой смелостью сиракусян, нежели проиграют ее в силу превосходства афинян над сиракусянами в военном искусстве. Итак, нужно попытать счастье на море и нечего медлить. Под влиянием убеждений Гилиппа, Гермократа и некоторых других сиракусяне жаждали морской битвы и вооружали корабли. Когда флот был готов, Гилипп сам к ночи повел все сухопутное войско с целью атаковать с суши укрепления на Племирии. В то же время, по данному сигналу, тридцать пять триер сиракусян вышли из большой гавани, а сорок пять огибали Ортигию из малой гавани, где находился сиракусский арсенал, они имели в виду соединиться с кораблями, находившимися в большой гавани, идти вместе на Племирии и привести афинян в замешательство нападением с суши и с моря. Афиняне со своей стороны поспешно посадили команду на шестьдесят кораблей, из которых двадцать пять вступили в битву с тридцатью пятью сиракусскими кораблями, что были в большой гавани, а с остальными пошли навстречу тем, которые выходили из арсенала. Сражение происходило перед самым входом в большую гавань, враждующие стороны держались долго, причем одна старалась проникнуть в гавань, другая — воспрепятствовать этому. В то время, как афиняне на Племирии сошли на берег и смотрели на морскую битву, Гилипп на рассвете внезапно напал на укрепления, прежде чем афиняне могли приготовиться к защите, сначала овладел важнейшим, а потом и двумя меньшими: гарнизоны не удержались на них, когда увидели, что самое большое укрепление было взято с легкостью. Все афиняне, какие спаслись бегством из первого взятого укрепления на суда и грузовой корабль, с трудом переправлялись в лагерь, так как сиракусяне на своих кораблях, что были в большой гавани, одержали победу на море и послали в погоню за афинянами одну быстроходную триеру. Но в то время, как в руки неприятеля переходили два других укрепления, сиракусяне уже терпели поражение на море, а потому бежавшие афиняне легче миновали их. Дело было так: корабли сиракусян, сражавшиеся у входа в гавань, одолели афинские корабли, но входили в гавань без всякого порядка, привели этим друг друга в замешательство и уступили победу афинянам, афиняне обратили в бегство и те суда, которые сначала одолевали их в гавани. Одиннадцать сиракусских кораблей они потопили и большую часть команды перебили, только с трех кораблей они захватили воинов в плен, из своего флота афиняне потеряли три корабля. Обломки сиракусских кораблей афиняне вытащили на сушу, водрузили трофей на островке, что перед Племирием, и отступили в свой лагерь.
Таков был исход морской битвы для сиракусян. Напротив, укрепления на Племирии они удержали в своих руках и за взятие их водрузили три трофея. Одно из двух укреплений, взятых позже, сиракусяне срыли, два же остальных привели в порядок и поставили там гарнизон. При взятии укреплений пало и взято было в плен много людей, захвачено было также и множество всевозможного добра. Дело в том, что укрепления служили для афинян складочным пунктом, и потому в них хранилось множество купеческих товаров и хлеба, много имущества триерархов. Там захвачены были паруса сорока триер и прочие корабельные принадлежности, а равно три вытащенные на сушу триеры. Взятие Племирия было самою существенною и тяжкою потерею для войска афинян: с этого времени не было больше безопасного пути для подвоза нужных запасов, так как этому мешали стоявшие у Племирия сиракусские корабли, с которыми впредь нужно было из-за подвоза вступать в битву. Вообще взятие Племирия повергло афинское войско в состояние уныния и робости.
После того сиракусяне выслали двенадцать кораблей под командою сиракусянина Агафарха. На одном из них отправилось посольство в Пелопоннес с поручением сообщить о положении сиракусян, именно, что они преисполнены надежд и что они рекомендуют еще более энергично вести войну в Элладе. Одиннадцать же кораблей направились к Италии, так как стало известно, что к афинянам идут суда, наполненные припасами. Повстречавшись с этими судами, сиракусяне большую часть их повредили, кроме того, они сожгли в Кавлониатиде корабельный лес, заготовленный там для афинян. Затем они прибыли к Локрам, и, когда стояли там на якоре, к ним подошел один из грузовых кораблей, шедший из Пелопоннеса с феспийскими гоплитами. {VII. 193.} Приняв их на свои корабли, сиракусяне направились вдоль берега домой. Афиняне на двадцати кораблях подстерегли их у Мегар, {Гиблейских.} один корабль вместе с командою они захватили, с прочими же не могли ничего сделать: они бежали в Сиракусы. Между тем в большой гавани произошла перестрелка из-за палисада, который сиракусяне поставили на море перед старыми доками с тою целью, чтобы корабли их стояли на якоре за палисадом и афиняне при наступательном движении не могли вредить им. Дело в том, что афиняне продвинули к палисаду корабль в десять тысяч талантов, {Около 250 тонн.} снабженный деревянными башнями и парапетами, с легких лодок накидывали они веревку на сваи и при помощи воротов выдергивали их или же распиливали, погружаясь в воду. Сиракусяне метали стрелы из доков, а афиняне отстреливались с грузового судна, {Т. е. с упомянутого большого корабля.} в конце концов они уничтожили большую часть свай. Особенно опасна была подводная часть палисада. Некоторые сваи вбиты были так, что они не поднимались над водой, а потому подплывать к ним было опасно, и всякий неосторожный корабль набегал на них, как на подводный камень. Но и эти сваи распилили водолазы за вознаграждение. Сиракусяне, однако, возвели новый палисад. Вообще с обеих сторон пускалось в ход много военных хитростей, что обыкновенно бывает, когда неприятельские войска стоят близко одно против другого, происходили также стычки и испробованы были разнообразные средства.
Сиракусяне отправили в сицилийские государства послов из коринфян, ампракиотов и лакедемонян с известием о взятии Племирия и о том, что причиною поражения их в морской битве было не столько превосходство неприятельских сил, сколько неурядица в их собственном войске. Вообще послы должны были заявить, что сиракусяне преисполнены надежд, и потребовать помощи флотом и сухопутным войском, указав на то, что и афиняне ожидают нового войска, если бы они, сиракусяне, могли ранее того уничтожить находившееся в Сицилии войско афинян, то тем и покончено было бы с войною. Вот что происходило в Сицилии.
Когда собралось то войско, с которым Демосфену следовало идти на помощь в Сицилию, {VII. 203.} он поднял паруса от Эгины, направился к Пелопоннесу и соединился с Хариклом и тридцатью афинскими кораблями. Взяв на свои корабли аргивских гоплитов, они двинулись к Лаконике. Прежде всего они опустошили часть Эпидавра Лимерского, {IV. 562.} затем пристали к лаконскому берегу против Кифер, где находится святыня Аполлона, опустошили там полосу земли и укрепили местность, имеющую вид перешейка, чтобы туда могли перебегать от лакедемонян илоты, а вместе с тем чтобы оттуда, как и из Пилоса, {IV. 412, V. 143.} пираты могли совершать набеги за добычей. Лишь только эта местность была взята совокупными силами, Демосфен пошел вдоль берега к Керкире, чтобы забрать союзников и оттуда, а затем возможно скорее плыть в Сицилию. Харикл, однако, выждал, пока местность была укреплена окончательно, оставил тут гарнизон и сам с тридцатью кораблями отплыл затем домой, вместе с ним отплыли и аргивяне.
В ту же летнюю кампанию прибыли в Афины от фракийского племени диев вооруженные кинжалами пелтасты в числе тысячи трехсот человек, они должны были отплыть вместе с Демосфеном в Сицилию. Так как пелтасты эти запоздали своим прибытием, то афиняне подумывали отправить их обратно туда, откуда они явились, во Фракию: содержать их для войны, которая велась из Декелей, казалось дорого — каждый из пелтастов получал ежедневно по драхме. {Около 25 коп.} Занятие Декелей, которая в эту летнюю кампанию была укреплена первоначально всем пелопоннесским войском, а потом занимаема была гарнизонами отдельных государств, чередовавшимися между собою в набегах, сильно вредило афинянам и ухудшило их положение, так как все это влекло за собою прежде всего материальный ущерб и потерю в людях. Прежние вторжения, вследствие их кратковременности, не мешали афинянам в остальное время года пользоваться своими полями, теперь же пелопоннесцы сидели на их земле непрерывно, причем нападения то делались большим числом воинов, то, когда это было необходимо, соответствующий гарнизон совершал набеги на страну и грабил ее. Афиняне сильно терпели и от того еще, что при войске был Агид, царь лакедемонян, относившийся к войне не как к побочному делу. И в самом деле, всей территории лишились афиняне, более двадцати тысяч рабов перебежало от них к неприятелю, в том числе большая часть ремесленников, погиб весь мелкий и вьючный скот их. Кроме того, так как конница афинян ежедневно выходила по разным направлениям, для набегов ли на Декелею, или для охраны страны, то лошади их то падали на ноги от непрестанного напряжения и неровностей почвы, то получали раны. Наконец, доставка жизненных припасов из Евбеи, прежде производившаяся более кратким путем по суше из Оропа через Декелею, теперь шла морем вокруг Суния и стоила дорого. Афины нуждались одинаково в подвозе всех продуктов, между тем из города они превратились теперь в крепость. Действительно, днем афиняне поочередно стояли на страже у брустверов, а ночь все граждане, кроме конных воинов, проводили одни на карауле пред лагерем, другие на стене: такой труд несли и лето и зиму. Всего больше терпели афиняне от того, что разом вели две войны, тем не менее они обнаружили при этом такую настойчивость в борьбе, какой раньше никто не поверил бы, если бы об этом услышал. И в самом деле: будучи сами осаждены пелопоннесцами с помощью укреплений, они все-таки не покидали Сицилии, а, напротив, в свою очередь, таким же точно способом осаждали Сиракусы, город, бывший сам по себе не меньше Афин, афиняне даже проявили запас сил и отвагу, далеко превосходившие расчеты эллинов, которые все в начале войны предполагали, что афиняне в случае вторжения пелопоннесцев в их страну продержатся год или два, самое большее три. Между тем афиняне на семнадцатом году после первого вторжения {Пелопоннесцев в Аттику: II. 19.} явились в Сицилию и, будучи уже во всех отношениях ослаблены войною, начали новую, не менее трудную, чем была прежняя, исходившая из Пелопоннеса. По всем этим причинам, а также потому, что теперь афиняне испытывали большой ущерб от занятия пелопоннесцами Декелей и ввиду увеличения прочих своих расходов, они почувствовали крайнюю нужду в денежных средствах. В это время они обложили своих подданных союзников вместо фороса {I. 962.} пошлиною, которая равнялась двадцатой части стоимости всех предметов, провозимых морем, в надежде увеличить этим свои доходы. И действительно, теперешние расходы афинян были не такие, как прежде: они стали гораздо больше по мере того, как расширялась война, а доходы убывали.
Итак, не желая входить в расходы при тогдашнем финансовом затруднении, афиняне немедленно снарядили в обратный путь фракиян, явившихся к Демосфену слишком поздно. {VII. 272.} Доставить их на место они поручили Диитрефу, вместе с тем приказав ему на пути (а лежал путь через Еврип) причинить, если окажется какая-либо возможность, вред неприятелю, пользуясь фракиянами. Диитреф высадил фракиян в области Танагры и скорым образом учинил здесь небольшой грабеж, потом из евбейской Халкиды переправился при наступлении вечера через Еврип и, высадившись в Беотии, повел фракиян на Микалесс. Не будучи замеченным, Диитреф провел ночь подле святилища Гермеса, отстоящего от Микалесса стадий на шестнадцать, {2 1/2 версты с лишним.} а на рассвете, напав на город, который был невелик, взял его, потому что жители не приняли мер предосторожности и не ждали, чтобы кто-либо мог так далеко зайти от моря в глубь материка и напасть на них, к тому же укрепления Микалесса были слабы, кое-где упали, в других местах низки, а ворота ввиду того, что жители Микалесса считали себя в безопасности, были открыты. Ворвавшись в Микалесс, фракияне стали разорять дома и святилища, избивать людей, не щадя ни старых, ни юных, а убивали всякого встречного без разбора, и женщин, и детей, даже вьючный скот, и вообще все, что находили живого. Ведь фракияне, когда осмелеют, становятся очень кровожадными, подобно настоящим варварам. Так и тогда фракияне повергли Микалесс в большое смятение и губили там все как только могли, между прочим, они напали и на детскую школу, наибольшую в этом городе и куда только что вошли дети, и всех их зарубили. Такое ужасное несчастье обрушилось на целый город, и не было бедствия столь тяжкого и столь внезапного. Услышав об этом, фивяне поспешили на помощь к Микалессу. Фракияне отошли на небольшое расстояние, когда они были настигнуты фивянами, которые отняли у них добычу и, наведя на них ужас, преследовали их до Еврипа и моря, где стояли на якоре доставившие фракиян суда. Когда фракияне всходили на корабли, фивяне большую часть их перебили, потому что те не умели плавать, находившиеся же на судах фракияне, когда увидели, что делается на суше, отвели корабли в такое место, где они были вне выстрелов. Вообще фракияне при отступлении защищались искусно против фиванской конницы, которая напала на них первая, по обычному у них способу сражения, они, выбегая вперед и тесно смыкаясь, держались осторожно, и потери их при этом были невелики. Одна часть фракиян застигнута была в самом Микалессе на месте грабежа, где и погибла. Всего пало фракиян двести пятьдесят человек из тысячи трехсот. Они умертвили из числа фивян и других воинов, пришедших на помощь, до двадцати всадников и гоплитов и Скирфонда, одного из фиванских беотархов. Истреблена была также и какая-то часть микалессян. Такое бедствие постигло Микалесс, в сравнении с величиною города более тяжкое, чем о каких приходится вообще горевать в военное время.
Демосфен же в то время, по возведении укрепления в Лаконике {VII. 26.} направлявшийся к Керкире, затопил в элейской Фии стоявший там на якоре грузовой корабль, на котором собирались переправляться в Сицилию коринфские гоплиты, {VII. 194.} спасшиеся бегством воины взяли впоследствии другой корабль и вышли в море. После этого Демосфен прибыл к Закинфу и Кефаллении, взял там гоплитов, послал за мессенскими гоплитами в Навпакт и затем переправился на противолежащий материк Акарнании, в Ализею и Анакторий, занятый афинянами. Когда Демосфен находился в этих местах, с ним повстречался Евримедонт, возвращавшийся из Сицилии, куда он был отправлен тогда зимою с деньгами для войска. Евримедонт сообщил Демосфену все, между прочим и то, как на пути уже из Сицилии он узнал, что Племирий взят сиракусянами. {VII. 23.} К Демосфену и Евримедонту явился и Конон, который был начальником в Навпакте, с известием, что двадцать пять коринфских кораблей, стоявших против афинских кораблей на якоре, {VII. 174. 195.} не оставляют мысли о войне и готовятся к морской битве. Поэтому Конон требовал послать ему кораблей, так как со своими восемнадцатью он не в силах выдержать морскую битву против двадцати пяти неприятельских судов. Демосфен и Евримедонт послали в подкрепление к стоявшим у Навпакта судам десять из имевшихся у них кораблей с наилучшим ходом, а сами занялись собиранием войска. Евримедонт отправился на Керкиру и приказал жителям ее вооружить пятнадцать кораблей, а сам набирал гоплитов (со времени возвращения из Сицилии он стал товарищем Демосфена по командованию войском, для чего и был выбран), {VII. 161.} а Демосфен в местностях, расположенных около Акарнании, набирал пращников и метателей дротиков.
В то время, после взятия Племирия, послы из Сиракус отправились по сицилийским городам, {VII. 259.} склонили жителей их на свою сторону и, собрав войско, готовились вести его в Сиракусы. Никий заранее узнал об этом и послал вестников к тем сикулам, которые владеют проходом и были в союзе с афинянами, именно к кенторипам, галикиеям и другим, с требованием не пропускать неприятелей, но общими силами препятствовать проходу их. Другим путем, говорили вестники, неприятели не решатся идти, так как жители Акраганта не пропускали их через свои земли. Сицилийцы находились уже в пути, когда сикулы, согласно просьбе афинян, устроили засаду, так как сицилийцы не приняли мер предосторожности и подверглись внезапному нападению, то сикулы истребили их около восьмисот человек и всех послов, кроме одного коринфского. Последний доставил бежавших в числе тысячи пятисот человек в Сиракусы. В те же дни прибыли к сиракусянам на помощь и камариняне в числе пятисот гоплитов, трехсот метателей дротиков и трехсот стрелков. Жители Гелы со своей стороны послали эскадру из пяти кораблей, а также четыреста метателей дротиков и двести конных воинов. Теперь уже почти вся Сицилия, за исключением акрагантян, остававшихся нейтральными, даже те, кто до того был в выжидательном положении, сплотилась с сиракусянами для борьбы против афинян. Однако сиракусяне после того, как случилась такая беда в земле сикулов, воздержались от немедленного нападения на афинян. Между тем Демосфен и Евримедонт, когда готовы были у них отряды из Керкиры и с материка, переправились со всем войском через Ионийский залив к мысу Япигии. Отправившись отсюда, они пристали к островам Япигии, Хойрадам, посадили на свои корабли около ста пятидесяти метателей дротиков из япигов, принадлежащих к племени мессапиев, потом возобновили какой-то старый дружественный союз с Артою, который, как властитель мессапиев, доставил им и метателей дротиков, и затем прибыли в Метапонтий, в Италии. В силу союза они уговорили и метапонтян послать им в помощь триста метателей дротиков и две триеры. Захватив это с собою, они проследовали вдоль берега к Фурии, откуда незадолго до прибытия их изгнаны были вследствие междоусобицы противники афинян. Демосфен и Евримедонт желали собрать здесь все свое войско и проверить, все ли силы налицо, а также убедить фуриян принять самое деятельное участие в походе и при создавшемся положении иметь общих с афинянами врагов и друзей. По этому-то делу военачальники и оставались в Фурии.
Около того же времени пелопоннесцы на двадцати пяти кораблях, которые для переправы грузовых судов в Сицилию стояли на якоре против тех кораблей, что были у Навпакта, приготовились к морской битве и вооружили еще несколько кораблей, так что число пелопоннесских судов было лишь немногим меньше афинских, и стали на якоре у ахейского Эринея в области Рип. Так как место стоянки имело вид полумесяца, то явившееся на помощь сухопутное войско коринфян и местных {Т. е. ахейских.} союзников расположилось по обеим сторонам стоянки на выступающих мысах, причем корабли могли запереть промежуточное пространство. Флотом командовал коринфянин Полианф. Против коринфян вышли из Навпакта афиняне на тридцати трех кораблях под начальством Дифила. Сначала коринфяне держались спокойно, потом, когда, казалось им, настал благоприятный момент, они, по данному сигналу, устремились на афинян и вступили в битву. Долгое время воюющие не уступали друг другу. В битве коринфяне потеряли три корабля, из афинских не был окончательно затоплен ни один, но около семи кораблей выбыли из строя, потому что неприятель ударил в них спереди, и коринфские корабли расшибли их в тех частях, которые не имеют весел (для этой цели коринфские корабли снабжены были более толстыми брусьями). Сражение было нерешительное, так что каждая сторона приписывала себе победу, все же афиняне овладели корабельными обломками благодаря тому, что ветер погнал их в море и так как коринфяне не возобновляли наступления. Воюющие разошлись, преследования не было вовсе, и ни одна сторона не имела пленных. Дело в том, что коринфяне и пелопоннесцы, сражаясь вблизи суши, легко избегали преследования, а из афинских кораблей не был затоплен ни один. После того как афиняне отплыли к Навпакту, коринфяне немедленно водрузили трофей, считая себя победителями, потому что неприятельских кораблей, негодных к плаванию, оказалось больше. Они не считали себя побежденными на том же основании, на каком противная сторона не приписывала себе победы: коринфяне и в том уже видели удачу, что на стороне неприятеля не было большого перевеса, афиняне же считали себя побежденными, потому что не одержали решительной победы. Когда пелопоннесцы отплыли и сухопутное войско было распущено, афиняне также поставили трофей за одержанную победу на ахейском берегу, стадиях в двадцати {Около 3 1/2 версты.} от Эринея, у которого коринфяне стояли на якоре. Так кончилось морское сражение.
Демосфен и Евримедонт, после того как фуриянам назначено было представить вспомогательный отряд из семисот гоплитов и трехсот метателей дротиков, {VII. 336.} отдали приказ флоту плыть вдоль берега к Кротонской области, сами же они у реки Сибариса прежде всего привели в известность все сухопутное войско и затем двинулись с ним через Фурийскую область. Когда они были у реки Гилии и кротонцы прислали сказать, что не желают пропустить их войско через свою землю, афиняне спустились к морю, к устью Гилии, и там провели ночь. Туда же навстречу им шли и корабли. На следующий день они посадили войско на корабли и направились вдоль берега, останавливаясь подле городов, за исключением Локров, {Ср.: VI. 442.} пока не прибыли к Петре, в области Регия.
Тем временем сиракусяне при известии о наступлении афинян желали снова попытать счастья в морском сражении, при участии также и тех сухопутных сил, которые для этой цели они собрали до прихода неприятеля, желая предупредить его. Во флоте сиракусяне сделали всякого рода приспособления, которые, как показал опыт прежней морской битвы, могли дать им преимущество перед неприятелем, между прочим, они укоротили и тем сделали крепче корабельные носы, а также положили на них более толстые брусья, от которых к стенкам корабля изнутри и снаружи протянули подпорки длиною локтей в шесть каждая. {9 футов.} Точно таким же образом приспособили свои корабли коринфяне, когда в морской битве с кораблями, стоявшими у Навпакта, они сражались носами кораблей. Сиракусяне полагали, что они будут иметь перевес над неприятелем благодаря иному устройству своих судов сравнительно с афинскими, которые снабжены были тонкими передними частями (афиняне предпочитают сражаться не носами против носов, но нападать на неприятельский корабль сбоку). Затем в морском сражении в большой гавани, где в битве на небольшом пространстве должно участвовать множество кораблей, преимущество окажется, по мнению сиракусян, на их стороне, потому что они надеялись при схватке кораблей носами расшибить передние части неприятельских судов, так как удары должны были наноситься полым и слабым наконечникам кораблей массивными и толстыми носами. Между тем, думали сиракусяне, в узком месте {В большой гавани.} афинянам нельзя будет ни зайти сбоку, ни врезаться в линию их кораблей, т. е. применить то искусство, на которое афиняне всего больше рассчитывали: сами сиракусяне, по мере возможности, не дадут прорвать линию, а узость места помешает афинянам обойти их корабли. Сиракусяне надеялись больше всего воспользоваться тем, что прежде, по их мнению, не умели сделать кормчие, именно схваткою корабельными носами: это, рассчитывали они, доставит им наибольший перевес. Сиракусяне понимали, что если афиняне будут вытеснены с их позиции, то они смогут отступить только к суше с небольшого расстояния от места сражения и к небольшой полосе земли, именно к их собственному лагерю, между тем как вся остальная гавань будет в распоряжении их, сиракусян. Если афиняне вынуждены будут стянуть свои силы в одно место, небольшое, то корабли их станут наталкиваться друг на друга и придут в замешательство (это во всех последующих морских сражениях больше всего и вредило афинянам, так как они не могли, подобно сиракусянам, отступать в гавань на всем ее пространстве). Афиняне, по расчету сиракусян, не смогут выйти в открытое море для того, чтобы огибать сиракусские корабли, так как и наступление и отступление со стороны моря находится во власти сиракусян, особенно ввиду того, что против афинян будет Племирий и устье гавани невелико.
Вот что придумали сиракусяне в соответствии со своими знаниями и силами. К тому же после первой морской битвы они стали смелее и теперь готовились напасть одновременно на суше и на море. Незадолго до того Гилипп вывел из Сиракус находившееся там сухопутное войско и подошел с ним к афинскому укреплению со стороны, обращенной к городу, между тем остальное сиракусское войско, гоплиты, конница и легковооруженные, подходило от святилища Зевса Олимпийского к укреплению с противоположной стороны. Немедленно вслед за тем тронулись с места и корабли сиракусян и их союзников. Сначала афиняне полагали, что сиракусяне намерены сражаться только сухопутными силами, и потому смутились, когда вдруг увидели и наступление кораблей. Афиняне стали выстраиваться против наступающего войска частью на укреплениях и впереди их, частью двинулись навстречу многочисленной коннице и метателям дротиков, быстро направлявшимся от святилища Зевса Олимпийского и загородных пунктов, наконец, третьи садились на корабли и вместе с тем спешили на помощь к морскому побережью. Вооружив корабли в числе семидесяти пяти, афиняне выступили против неприятеля. У сиракусян было около восьмидесяти кораблей. Большая часть дня прошла в том, что обе стороны испытывали друг друга, то приближаясь, то отступая кормами назад, причем ни та ни другая сторона не могла достигнуть сколько-нибудь значительного успеха, если не считать, что сиракусяне затопили один или два афинских корабля. Неприятели разошлись, и в то же время отступило от укреплений и сухопутное войско.
На следующий день сиракусяне держались спокойно и ничем не обнаруживали своих дальнейших намерений. Никий, видя, что исход происшедшей морской битвы остался нерешительным, и ожидая нового нападения со стороны сиракусян, заставил триерархов чинить корабли, в чем-либо поврежденные, поставил на якоре грузовые суда перед палисадом, вбитым в море и вместо запертой гавани охранявшим корабли афинян. Суда эти Никий поставил на расстоянии одно от другого плефра на два {200 футов.} с тою целью, чтобы всякий теснимый неприятелем корабль находил здесь безопасное убежище и мог снова свободно перейти в наступление. В этих приготовлениях афиняне провели целый день до ночи.
На следующий день раньше прежнего, но посредством такого же маневра, сиракусяне возобновили нападение на афинян с суши и с моря. Именно: обе воюющие стороны, выстроил и свои корабли и снова значительную часть дня проводили в испытаниях друг друга, пока, наконец, коринфянин Аристон, сын Пирриха, наилучший кормчий на стороне сиракусян, не убедил своих начальников флота послать тем лицам, находившимся в городе, которые имели попечение о рынке, приказание немедленно перенести его к морскому берегу и обязать всех, имеющих какие-либо съестные припасы, нести их туда для продажи: делалось это с тою целью, чтобы экипаж немедленно сошел на берег для обеда там же, у кораблей, и чтобы после краткого перерыва в тот же день снова неожиданно напасть на афинян. Военачальники последовали этому совету, отправили вестника, и рынок был устроен у моря. Сиракусяне внезапно стали грести назад, пошли снова к городу, тотчас сошли с кораблей и начали обедать на берегу. Афиняне, решив, что неприятель отступил к городу как бы в сознании того, что он побежден, спокойно сошли на берег и стали заниматься там разным делом, между прочим приготовлением обеда, в уверенности, что в этот день сражения уже не будет. Вдруг сиракусяне сели на корабли и вторично перешли в наступление. В большом смущении, очень многие не евши, без всякого порядка, афиняне всходили на корабли и с трудом стали выстраиваться. Некоторое время воюющие воздерживались из предосторожности от нападения друг на друга. Потом афиняне решили не изнурять своей энергии дальнейшим выжиданием, а возможно скорее напасть на неприятеля, подбадривая друг друга, они пошли вперед и начали битву. Сиракусяне встретили нападающих, держались носами своих кораблей против неприятельских, согласно задуманному плану, и приспособленными к тому наконечниками расшибли афинские корабли большею частью в тех местах, где нет весел. Тем временем сиракусские метатели дротиков, действовавшие с палуб, причиняли большой урон афинянам, а еще больший вред принесли те сиракусяне, которые в легких лодках огибали неприятельские корабли, протискивались под весла или подходили с боков и с лодок метали дротики в судовую команду. Сражаясь таким образом с крайним напряжением сил, сиракусяне, наконец, одержали победу, афиняне повернули тыл и бежали через грузовые суда к месту своей стоянки. Сиракусские корабли преследовали афинян до грузовых судов, там останавливали их райны с дельфинами на концах, свешивавшиеся с грузовых судов над проходами. Тем не менее два сиракусских корабля, в увлечении победой, приблизились к ним и погибли, один из них вместе с судовой командой попалв плен. Сиракусяне, затопив семь афинских кораблей и многие корабли повредив, многих из команды взяв в плен, других перебив, отступили назад и за обе морские битвы водрузили трофей. Теперь они уже твердо надеялись на свое значительное превосходство на море, полагали, что одолеют и сухопутное афинское войско. Они стали готовиться к новому нападению с суши и с моря.
При таком положении дела явились Демосфен и Евримедонт с вспомогательным войском из Афин: приблизительно на семидесяти трех кораблях, считая в том числе и иноземные, они доставили около пяти тысяч гоплитов афинских и союзнических, немало метателей дротиков из варваров и эллинов, пращников, стрелков и вообще все нужное для войны в достаточном количестве. В первый момент сиракусяне и их союзники сильно испугались. Когда они увидели, что, невзирая на укрепление Декелей, прибыло войско, нисколько не уступающее по количеству и равное по качеству прежнему, и что могущество афинян во всех отношениях действительно оказывается великим, они решили, что на избавление от опасности в дальнейшем им нечего надеяться. Зато бывшее в Сицилии войско афинян воспряло духом, насколько это позволяли испытанные беды. Между тем Демосфен, ознакомившись с положением дел, решил, что медлить нельзя, чтобы не случилось того, что испытал Никий. В самом деле, Никий, когда прибыл в Сицилию, сначала внушал страх неприятелю, но так как он напал на Сиракусы не тотчас, а зимовал в Катане, то сиракусяне и прониклись презрением к нему. Гилипп же тем временем прибыл с войском из Пелопоннеса, за которым сиракусяне и не послали бы, если бы Никий напал на них сразу. Считая свои силы достаточными, сиракусяне вместе с тем должны были бы сознать свою слабость после того, как они были бы обложены укреплениями, так что, если бы даже они и призвали к себе войско из Пелопоннеса, оно все равно не принесло бы им пользы. Имея это в виду и понимая, что и сам он при данных обстоятельствах наиболее всего страшен врагам в первый день, Демосфен решил возможно скорее и полнее воспользоваться тем смущением, которое в настоящий момент овладело войском сиракусян. Он видел, что параллельная стена сиракусян, с помощью которой они помешали афинянам окружить их укреплениями, устроена просто и легко может быть взята, если завладеть подъемом на Эпиполы, {VI. 972, VII. 23.} а затем и находящимся на них лагерем, {Ср.: VII. 433.} так как, думал он, тогда никто не устоит против афинян. Поэтому Демосфен торопился попытаться сделать это и тем самым, казалось ему, скорее всего положить конец войне. Или, рассчитывал Демосфен, в случае удачи он овладеет Сиракусами, или уведет войско домой и не будет тратить понапрасну силы выступивших вместе с ним афинян и всего государства. Выйдя из лагеря, афиняне прежде всего стали опустошать поля сиракусян, лежавшие по берегу Анапа, и так же, как в первый раз, {VI. 662. 963.} имели перевес над неприятелем на суше и на море. Действительно, ни там, ни здесь сиракусяне не вышли против них, за исключением конницы и метателей дротиков, двинувшихся от святилища Зевса Олимпийского. {VII. 373.} Затем Демосфен решил попытаться с помощью машин овладеть прежде всего контрапрошами. Но неприятели, защищавшиеся с высоты укрепления, сожгли подвезенные машины и отбили остальное войско, нападая на него с различных пунктов контрапрошей. После этого Демосфен решил, что больше медлить нечего. Склонив к своему плану Никия и прочих военачальников, {VII. 161.} он стал готовиться к наступлению на Эпиполы. Полагая, что днем невозможно подойти к этим высотам и взойти на них, не будучи замеченным неприятелем, Демосфен приказал воинам взять с собою съестных припасов на пять дней, забрал каменщиков, всякого рода мастеров, а также запас различных орудий и все, что требовалось для возведения укреплений, в случае если они одержат верх. В пору первого сна сам Демосфен, а также Евримедонт и Менандр снялись со всем войском и двинулись на Эпиполы. Никий оставался позади в укреплениях. Очутившись подле Эпипол у Евриела, в том пункте, где прежнее войско взошло в первый раз, {VI. 972.} афиняне, не замеченные сиракусской стражей, подошли к находившемуся там укреплению сиракусян, взяли его и часть гарнизона истребили. Большийство стражи тотчас бежало к своим стоянкам, которых на Эпиполах было три: одна сиракусян, другая прочих сицилийцев, третья союзников. Бежавшие известили о неприятельском нападении и сообщили о нем также и тем шестистам сиракусянам, которые с самого начала охраняли эту часть Эпипол. Лишь только они отправились на помощь своим, как Демосфен и афиняне вышли им навстречу и, несмотря на энергичное сопротивление, обратили их в бегство. Быстро двинулись афиняне вперед, чтобы не пропустить момента и теперешним натиском достигнуть той цели, ради которой они пришли. Тем временем другие афиняне стали прежде всего занимать контрапроши, покинутые стражей, и разрушать брустверы. Сиракусяне, союзники и Гилипп вместе со своим отрядом спешили из передовых укреплений на помощь, но так как смелое нападение на них сделано было неожиданно ночью, они бросились на афинян перепуганные, были смяты ими и сначала отступили. Когда же афиняне, как бы торжествуя уже победу, стали в менее стройном порядке двигаться дальше, желая возможно скорее покончить с теми неприятелями, которые еще совсем не вступали в бой, чтобы, не прекращая натиска, не дать им времени снова собраться, беотяне первые оказали афинянам сопротивление, атаковали их, принудили к отступлению и обратили в бегство. С этого момента афиняне находились в большом смятении и затруднении. Как шли тут события в деталях, нелегко было добиться сведений ни от той, ни от другой из воюющих сторон. Действительно, хотя то, что происходило днем, было и виднее, все-таки никто из лиц, принимавших тут участие, не знает всего во всем объеме, а знает лишь то, что было с ним самим. Что же касается ночного сражения, бывшего единственным в этой войне между большими войсками, то каким образом мог бы кто-либо узнать что-нибудь достоверное? Правда, ярко светила луна, но люди видели друг 2 друга, как естественно бывает при лунном свете, так, что замечали впереди находящуюся фигуру человека, но не знали наверное, свой ли это. С обеих сторон немало гоплитов теснилось на небольшом пространстве. Часть афинян уже терпела поражение, между тем как другие, еще не побежденные и увлекаемые первым натиском, подвигались вперед. Значительная часть остального войска или взошла уже на высоты, или еще подходила к ним, так что воины не знали, в каком направлении нужно идти. Лишь только началось бегство, во всех передних рядах воцарился беспорядок, и за криком трудно было распознаться. Дело в том, что сиракусяне и союзники, чувствуя себя победителями, поощряли друг друга громкими криками (ночью невозможно было давать команду как-либо иначе) и в то же время отвечали на удары нападающих. Афиняне искали своих, а всякого, кто шел к ним с противоположной стороны, хотя бы это был свой из числа уже бегущих назад, они принимали за врага. Не имея другого средства распознать своих, афиняне часто спрашивали друг друга о пароле и тем вызывали в своей же среде большое замешательство, потому что все спрашивали зараз и тем открывали пароль неприятелям. Наоборот, неприятельского пароля афиняне не знали, потому что сиракусяне как победители не рассеивались по сторонам и легче узнавали друг друга. Таким образом, если афиняне, встречаясь с некоторыми из неприятелей, и оказывались сильнее, все же враги спасались бегством от них, потому что знали пароль, напротив, афиняне, если не отвечали на вопрос, были избиваемы. Наибольшие беды причинило им пение пеана, {I. 503.} потому что у обеих воюющих сторон он был почти одинаков, что вело к недоразумениям: аргивяне, керкиряне и все доряне, бывшие на стороне афинян, наводили страх на последних всякий раз, когда пели пеан, потому что он у них был такой же, что и у неприятеля. Наконец, когда распространилось общее смятение, многие части афинского войска наталкивались друг на друга, причем не только приходили в ужас, но вступали между собою в рукопашную, друзья с друзьями, граждане с гражданами, и лишь с трудом расходились. Гонимые неприятелем, многие бросались с обрывов и там погибали, потому что спуск с Эпипол назад был узкий. Что касается тех, которые успели спастись, спустившись с высоты на равнину, то большинство из них бежали в свой лагерь, именно все воины прежнего войска, как более знающие местность, напротив, те, которые прибыли после, сбивались с дороги и блуждали по стране. С наступлением дня они были истреблены делавшей рекогносцировку конницей сиракусян.
На следующий день сиракусяне поставили два трофея, один подле Эпипол, где поднялись афиняне, {VII. 433.} другой — в том месте, где беотяне впервые оказали им сопротивление. {VII. 437.} Афиняне по уговору получили своих убитых. Афинян и союзников пало немало, доспехов взято было еще больше, чем сколько было убитых, потому что из тех, которые вынуждены были прыгать с утесов, побросав щиты, одни погибли, другие спаслись.
После этого, благодаря неожиданной удаче, сиракусяне снова воспрянули духом, как и прежде, {VII. 414.} и отправили в Акрагант, раздираемый междоусобицей, Сикана с пятнадцатью кораблями, чтобы привлечь этот город, если можно, на свою сторону. Гилипп снова отправился по суше {VII. 72.} в другие местности Сицилии с целью добыть еще войска, после такого исхода дела на Эпиполах он питал надежду взять приступом и укрепления афинян.
Ввиду постигшего несчастья и царившего в войске упадка духа афинские стратеги совещались, что делать: они видели, что их предприятия им не удаются и что солдаты тяготятся пребыванием в Сицилии. И в самом деле, в войске распространились болезни по двум причинам: во-первых, пора года была такая, когда люди болеют всего больше, во-вторых, местность, в которой афиняне расположились лагерем, была болотистая и неудобная, да и вообще им самим их положение представлялось безнадежным. Поэтому Демосфен был того мнения, что дольше оставаться не следует. В соответствии с тем, каков был план Демосфена еще в то время, когда он решился напасть на Эпиполы, {VII. 425.} и теперь, после того как план этот потерпел неудачу, он подавал голос за то, чтобы не медлить и оставить Сицилию, пока еще возможна переправа по морю и пока, по крайней мере, при помощи новоприбывших кораблей, можно обеспечить за собою отступление. Для государства полезнее, говорил Демосфен, вести войну с неприятелем, укрепившимся в их собственной стране, нежели с сиракусянами, покорить которых уже не очень-то легко, с другой стороны, вообще неблагоразумно делать большие затраты на упорную осаду. Такой взгляд развивал Демосфен. Никий, хотя и находил положение дел скверным, однако выставлять на вид в открытой речи слабость положения афинян не хотел, он избегал того, чтобы решение стратегов, принятое в многолюдном собрании в пользу возвращения, не стало известно неприятелям, так как тогда гораздо труднее было бы привести это решение в исполнение, если бы они и пожелали того, тайно. Кроме того, Никий лучше остальных понимал положение неприятелей и потому до известной степени еще надеялся, что последние окажутся еще в более плохом состоянии, чем афиняне, если осада будет продолжаться настойчиво. Афиняне, по мнению Никия, должны извести сиракусян, истощая их денежные средства, особенно потому, что теперь афинский флот в его настоящем составе дает афинянам большее превосходство на море. Наконец, в Сиракусах была партия, желавшая вручить афинянам бразды правления, и она через вестников обращалась к Никию с советом не допускать до снятия осады. В силу этих соображений Никий и на самом деле еще колебался и воздерживался от решительного шага, в речи же, произнесенной тогда открыто, он советовал не уводить войска назад, так как, говорил он, ему хорошо известно, что афиняне не одобрят такого образа действия, т. е. возвратиться домой прежде, чем будет сделано постановление афинян о том. Ведь в Афинах, продолжал Никий, будут постановлять решение о них не те люди, которые, подобно им, видят, в каком положении находится дело, и решать будут не на основании толков хулителей, но такие, которые легко поддаются клевете, облеченной в красивые слова. Многие, даже большинство находящихся здесь воинов, указывал Никий, все те, которые теперь кричат об опасности положения, по прибытии в Афины будут, напротив, кричать, что стратеги, подкупленные деньгами, оказались изменниками и ушли. Зная характер афинян, он поэтому предпочитает отважиться на свой страх на битву и погибнуть, если уже необходимо, от неприятеля, нежели погибнуть от афинян жертвою позорного и несправедливого обвинения. Все-таки, говорил Никий, сиракусяне находятся еще в худшем положении, чем афиняне: они и кормят на свои средства наемников, и тратятся на облегающие город укрепления, и в течение почти целого года содержат большой флот, а потому, с одной стороны, и теперь терпят нужду, а с другой — в будущем окажутся в безвыходном положении. Ведь сиракусяне израсходовали уже две тысячи талантов, {Около 2 923 300 руб.} и, сверх того, еще предстоят им большие затраты. Если же сиракусяне откажутся от расходов на содержание флота и тем хотя сколько-нибудь сократят теперешнюю свою боевую подготовленность, то они обречены будут на гибель, так как военные силы их состоят главным образом из наемных войск, не то, что у афинян, где в войске служат в силу законной обязанности. Поэтому необходимо, заключал Никий, продолжать осаду 6 и после поражения не уходить, так как они, афиняне, средствами гораздо богаче неприятеля. Никий высказал это мнение и настаивал на нем, потому что он точно знал положение дел в Сиракусах и нужду сиракусян в деньгах, знал и то, что там есть люди, которые желали передать город в руки афинян, и обращались к Никию через вестников с советом не снимать осады. Наконец, хотя Никий и был побежден на море, он верил по-прежнему во флот. Напротив, Демосфен ни за что не соглашался на продолжение осады, если же, говорил он, нельзя уводить войско домой без постановления о том афинян и они должны оставаться, то необходимо перенести стоянку или в Фапс, или в Катану и, оставаясь там, делать набеги с сухопутным войском на многие пункты страны, разорять неприятеля и тем добывать себе средства к жизни и причинять вред неприятелю, в то же время нужно давать битвы в открытом море, а не на узком пространстве, что более выгодно для неприятелей, тогда как на открытом месте афиняне воспользуются своею опытностью и будут иметь полную возможность отступать и нападать, не стесняясь при нападении и обратном движении небольшим, кругом замкнутым, пространством. Вообще, сказал Демосфен, он ни за что не соглашается оставаться дольше на том же месте и предлагает возможно скорее сняться со стоянки и не медлить. Мнение это разделял и Евримедонт. Возражения Никия вызвали некоторую нерешительность и замедление, а вместе с тем и наводили на раздумье, не потому ли Никий так упорствует, что он больше знает. Таким-то образом афиняне замешкались и оставались на месте.
Тем временем Гилипп и Сикан явились в Сиракусы. Относительно Акраганта {VII. 46.} Сикан не исполнил поручения, потому что еще в бытность его в Геле дружественная сиракусянам партия были изгнана. Гилипп прибыл с новым значительным войском, набранным в Сицилии, и с гоплитами, отправленными из Пелопоннеса весною на грузовых судах, {VII. 193.} прибыли они в Селинунг из Ливии. Дело было так: когда гоплиты занесены были в Ливию и киреняне дали им две триеры и проводников, то на пути вдоль берега они оказали помощь евесперитянам, осажденным ливийцами, и победили последних. Оттуда гоплиты пошли вдоль берега до Нового города, карфагенского торгового порта, от которого до Сицилии кратчайшим путем два дня и ночь плавания. Оттуда они и переправились в Селинунт. Тотчас по прибытии их сиракусяне стали готовиться к новому нападению на афинян и морскими, и сухопутными силами. Афинские стратеги, видя, что к неприятелям прибыло новое войско, что их положение не поправляется, а с каждым днем во всех отношениях становится более затруднительным, делаясь обременительным особенно вследствие болезни людей, раскаивались, что не ушли раньше. Никий этому не противился, как прежде, а требовал только, чтобы решение уйти не разглашалось. Поэтому стратеги отдали приказ готовиться по сигналу всем отплыть из лагеря, возможно больше соблюдая тайну. Когда все было готово к отплытию и афиняне собирались отплыть, наступило лунное затмение: тогда было полнолуние. Большинство афинян, смущенное этим, требовало от стратегов подождать с отплытием, а Никий, придававший слишком большое значение предзнаменованиям и всему тому подобному, говорил, что и рассуждать нечего о том, чтобы двинуться с места раньше, как по прошествии двадцати семи дней: такое толкование знамению давали предсказатели. Вследствие этого произошло замедление, и афиняне остались.
Со своей стороны, сиракусяне, узнав об этом, значительно сильнее воспламенились желанием использовать для себя положение, в каком находились афиняне. Они поняли, что афиняне теперь уже слабее их на море и на суше — иначе они не помышляли бы об отплытии. В то же время сиракусяне не желали, чтобы афиняне утвердились в каком-нибудь другом месте Сицилии, где труднее было бы вести войну с ними, и хотели вынудить их к морскому сражению здесь как можно скорее и при благоприятных для себя обстоятельствах. Поэтому сиракусяне стали вооружать корабли и столько дней, сколько находили нужным, проводили в упражнениях. Когда настал удобный момент, они в первый день атаковали афинские укрепления, и когда против них из нескольких ворот вышли в небольшом числе гоплиты и конные воины, сиракусяне отрезали часть гоплитов, обратили их в бегство и преследовали. Так как проход был узок, то афиняне потеряли семьдесят лошадей и немного гоплитов. В этот день войско сиракусян отступило, а на следующий они вышли снова на семидесяти шести кораблях и в то же время двинулись с пешим войском на укрепления. Афиняне встретили их на море на восьмидесяти шести кораблях и открыли сражение. Евримедонта, который командовал правым крылом афинян и, желая окружить кольцом неприятельские корабли, приблизился к берегу, сиракусяне и союзники, уже одержав победу над центром афинян, отрезали в углубленной части гавани, убили его самого и истребили следовавшие за ним корабли. Затем они уже пустились в погоню за всем флотом афинян и оттеснили его к берегу. Видя, что неприятельские корабли терпят поражение, что они оттеснены за черту своего палисада и лагеря и находятся у той части берега, которая не была занята афинянами, Гилипп намеревался истребить выходивших на берег неприятелей и тем помочь сиракусянам стащить афинские корабли с занятой таким образом береговой полосы. Поэтому Гилипп с некоторою частью войска пошел на помощь к плотине. Этруски, {Ср.: VI. 1032.} стоявшие здесь на страже со стороны афинян, видя, как сиракусяне подходили в беспорядке, вышли им навстречу, ударили на передовой отряд, обратили его в бегство и загнали в болото, именуемое Лисимелеей. Потом, когда появилось более многочисленное войско сиракусян и союзников, афиняне также двинулись против них и в страхе за свои корабли вступили в битву, разбили неприятеля и пустились за ним в погоню, перебили немало гоплитов, причем большую часть своих кораблей спасли и стянули к стоянке. Однако сиракусяне и их союзники отняли у афинян восемнадцать кораблей, причем всю судовую команду перебили. С целью сжечь остальные корабли сиракусяне наполнили старое грузовое судно хворостом и факелами и, бросив в него огонь, пустили судно на волю ветра, который дул против афинян. В страхе за свои корабли афиняне пустили в ход огнегасительные снаряды, потушили пламя, не допустили грузового судна на близкое расстояние и тем избежали опасности. После этого сиракусяне поставили трофей в память морского сражения и захвата гоплитов на суше подле укрепления, причем взяты были и лошади. Афиняне также поставили трофей в память того, что этруски обратили в бегство и загнали в болото сухопутное войско, да и сами они с остальным войском обратили в бегство сиракусян.
Теперь, когда сиракусяне одержали блистательную победу и на море (прежде они страшились флота, прибывшего с Демосфеном), афиняне совершенно упали духом. Велико было разочарование их, но еще больше они раскаивались в том, что предприняли поход. Действительно, из всех государств, против которых шли афиняне с враждебными замыслами, одни только сицилийские государства имели одинаковую с ними культуру: демократический строй, как и у самих афинян, мощный флот, конницу, обширные размеры. В сицилийских государствах афиняне не могли поселить раздоров при помощи какого-либо внутреннего переворота или значительного превосходства в военных средствах, чем можно было бы привлекать сицилийские города на свою сторону, напротив, расчеты афинян большею частью не оправдались. Поэтому, если и прежде афиняне чувствовали себя в затруднительном положении, то гораздо больше затруднений для них было теперь, когда они были разбиты, чего не ожидали, и на море. С этого времени сиракусяне безбоязненно стали ходить мимо гавани и замышляли запереть вход в нее с тем, чтобы афиняне, если бы и пожелали, не могли уже тайком выйти из гавани. Дело в том, что сиракусяне заботились теперь уже не только о собственном спасении, но и о том также, чтобы не дать спастись афинянам. Ввиду сложившихся обстоятельств они с полным основанием считали свое положение гораздо более выгодным, чем положение неприятеля, и были убеждены, что если они в силах будут одолеть афинян с их союзниками и на суше, и на море, то борьба эта покроет их славою в глазах эллинов: из прочих эллинов одни немедленно получат свободу, другие освободятся от страха, так как с теми силами, какие уцелеют, афиняне уже не в состоянии будут вынести войну, которая им будет объявлена впоследствии. С другой стороны, на них, сиракусян, будут смотреть, как на виновников такого положения вещей, и они будут возбуждать к себе в прочих людях и в потомстве великое удивление. По всем этим основаниям борьба для сиракусян действительно была борьбою достойною: им предстояло одолеть не одних афинян, но и остальных многочисленных их союзников, притом не им одним, но в соучастии со своими помощниками, разделив главенство с коринфянами и лакедемонянами, выставив на первое место свое государство для борьбы и достигнув больших успехов в морском деле. Ведь никогда еще к одному городу {Т. е. Сиракусам.} не стекалось столько народов, если, конечно, не считать общей массы людей, собиравшихся во время этой войны к афинскому и лакедемонянскому государствам.
Вот сколько народов с той и другой стороны воевало против Сицилии или за нее, из которых одни явились сюда с целью помогать покорению страны, другие содействовать ее освобождению. Они стояли на той или другой из враждующих сторон не столько на основании права или единства происхождения, сколько в силу тех отношений, в какие стало каждое государство или ради своих выгод, или в силу необходимости. Сами афиняне, как ионяне, пошли на сиракусян, дорян, по собственному побуждению. Участие в походе их приняли, как колонисты, говорящие на том же наречии и имеющие одинаковые с афинянами учреждения лемнияне, имбряне, эгиняне, занимавшие в то время Эгину, также гестиеяне, населяющие Гестею на Евбее. Остальные участвовали в походе или как подданные афинян, или как независимые в силу заключенного с ними союза, или же как наемники. Из подчиненных и плативших форос были из Евбеи эретрияне, халкидяне, стиряне и каристяне, с островов кеосцы, андрияне, тенияне, из Ионии милетяне, самияне и хиосцы. Из них хиосцы, не платившие фороса как независимые союзники, {VI. 43, VII. 202.} следовали за афинянами со своими кораблями. Большая часть всех этих народов — ионяне и колонисты Афин, за исключением каристян, по происхождению дриопов, которые, хотя и следовали за афинянами в качестве подданных и по принуждению, все же шли как ионяне против дорян. Кроме этих ионийских народов были из эолийского племени мефимняне, обязанные поставлять корабли, но не платившие фороса, а также обложенные им тенедяне и энияне. Эоляне эти воевали по принуждению против беотян, родоначальников своих, сражавшихся вместе с сиракусянами. Из беотян сражались против беотян одни платеяне из ненависти к ним, что и понятно. {Ср.: II. 64. 783, III. 242, IV. 622, V. 321.} Жители Родоса и Кифер были те и другие дорянами, но киферяне, лакедемонские колонисты, сражались на стороне афинян, против лакедемонян под командою Гилиппа, а родяне, по происхождению аргивяне, вынуждены были воевать против сиракусян, дорян, и против гелеян, своих же колонистов, сражавшихся на стороне сиракусян. Из островитян, живущих около Пелопоннеса, следовали за афинянами кефалленяне и эакинфяне, {VII. 312.} хотя они и были автономны, но по своему островному положению не были свободны в своем решении, так как владычествовали на море афиняне. Керкиряне, бывшие не только дорянами, но и бесспорно коринфянами, действовали против коринфян, которые вывели их в колонию, и против сиракусян, с которыми находились в кровном родстве, выставляя в качестве благовидного предлога то, что они принуждены к участию в войне, но еще более желая участвовать в ней добровольно из вражды к коринфянам. {Ср.: I. 25.} Мессеняне, именуемые теперь мессенянами в Навпакте, привлечены были к войне из Навпакта и Пилоса, находившегося тогда во власти афинян. {IV. 411, V. 354. 56.} Кроме того, мегарские изгнанники в небольшом числе сражались вследствие несчастной случайности против селинунтян, также мегарян. Остальные участвовали в походе 9 скорее по доброй воле: аргивяне, доряне, следовали за афинянами, ионянами, не столько в силу союза, сколько из вражды к лакедемонянам и из личных выгод, на какие каждый из них рассчитывал в данный момент, мантинеяне и другие аркадяне, имевшие всегда обыкновение воевать по найму со всяким, кого указывали им, и тогда из корысти главным образом считали своими врагами тех аркадян, которые прибыли в Сицилию вместе с коринфянами. {VII. 194. 583.} Критяне и этоляне также согласились идти за жалованье. Критяне оказались в таком положении, что они, основатели Гелы вместе с родянами, пошли добровольно за плату не со своими колонистами, но против них. Немногие акарнаны также помогали афинянам как из корысти, так еще больше из дружбы к Демосфену и из расположения к афинянам, с которыми они были в союзе. {II. 94.} Все эти народы живут по сю сторону Ионийского залива. Что и касается италийцев, то вследствие тогдашних междоусобиц, обстоятельствами вынуждены были присоединиться к афинянам фурияне и метапонтяне, из сицилийцев наксияне и катаняне, из варваров те эгестяне, {VI. 123.} которые призвали сюда афинян, а также большинство сикулов. Из народов, живущих не в Сицилии, к афинянам присоединились часть этрусков {Ср.: VI. 1032, VII. 532.} вследствие распрей с сиракусянами и по найму япиги. Вот сколько народов находилось в этой войне на стороне афинян. Сиракусянам помогали соседи их камариняне и живущие за ними гелеяне, а также селинунтяне, обитающие за Акрагантом, который оставался в бездействии. {VII. 332.} Эти народы занимают часть Сицилии, обращенную к Ливии, из той же части, которая прилегает к Тирренскому морю, участвовали в войне единственные эллинские обитатели ее, гимеряне: они одни из этой части Сицилии пришли на помощь сиракусянам. Вот эллинские народы Сицилии, помогавшие сиракусянам, все они доряне и независимые. Из варваров помогали сиракусянам только те сикулы, которые не перешли на сторону афинян. Из эллинов, живущих вне Сицилии, — лакедемоняне, давшие сиракусянам военачальника спартиата, а кроме него только неодамодов и илотов, {VII. 193-4.} коринфяне, одни только явившиеся и с морским, и с сухопутным войском, {VI. 104.} также левкадяне и ампракиоты в силу родства, из Аркадии наемники, посланные коринфянами, вынуждены были идти в поход сикионяне, а из 4 народов, живущих вне Пелопоннеса, беотяне. По сравнению с этими пришлыми войсками сами сицилийцы, населявшие обширные государства, выставили войско всех видов вооружения. Действительно, ими собрано было множество гоплитов, кораблей, конницы и очень много всякого рода иного войска. Можно сказать, что по сравнению со всеми прочими сицилийцами сами сиракусяне доставили еще больше благодаря обширности своего государства и вследствие того, что они были в величайшей опасности. Таковы были вспомогательные войска, собранные обеими сторонами. {VII. 193. 253. 437.} В то время на каждой из них все войска были уже налицо, и позже ни одна из них не получала никакого приращения.
Вследствие одержанной победы в морском сражении сиракусяне с полным правом решили, что прекрасною военною задачею явилось бы для них взять в плен всю столь многочисленную армию афинян и не дать ей спастись ни тем, ни другим способом, т. е. ни морем, ни сухим путем. Поэтому сиракусяне тотчас занялись закрытием большой гавани, имеющей устье стадий в восемь. {Около 1 версты 170 саженей.} Для этого они поставили поперек гавани триеры, грузовые суда и лодки, утвердив их на месте с помощью якорей, принимали и все другие меры на тот случай, если бы афиняне отважились дать новую морскую битву. Вообще замыслы сиракусян во всех отношениях были грандиозны. Видя, что гавань запирается, и получив сведения об остальных планах неприятеля, афиняне находили нужным устроить совещание. Стратеги и таксиархи сошлись вместе. Ввиду затруднительности настоящего положения вообще, а также потому, что они не имели уже в настоящий момент съестных припасов (дело в том, что, собираясь к отплытию, они послали вестника в Катану с приказанием не подвозить больше припасов {Ср.: VII. 503-4.} и не надеялись без морской победы иметь их в будущем), стратеги и таксиархи решили на совете покинуть укрепления в глубине материка, отрезать стеною вблизи кораблей возможно меньшее пространство для помещения провианта и больных и для охраны его поставить гарнизон, а остальное сухопутное войско посадить на все имеющиеся корабли, как вполне пригодные, так и менее способные к службе, и дать решительную морскую битву. В случае победы они решили перейти в Катану, в противном случае сжечь корабли и в боевом порядке отступить по суше в том направлении, где скорее всего они могли найти какой-либо дружественный пункт, варварский или эллинский, и занять его. Как решили стратеги и таксиархи, так афиняне и сделали: тайком спустились они с материковых укреплений и посадили команду на все корабли, причем заставили всходить на них каждого, кого признавали не слишком старым и вообще годным к службе. Таким образом всего было вооружено около ста десяти кораблей. {Ср.: IV. 43, VII. 421.} На них посажено было множество стрелков и метателей дротиков из акарнанов и прочих чужеземцев, заготовлено было все другое, что дозволяли трудные обстоятельства и чего требовал задуманный план.
5 Когда приготовления большею частью были окончены, Никий, видя уныние своих воинов вследствие непривычного для них жестокого поражения на море {VII. 52. 53.} и желание их из-за скудости припасов возможно скорее попытать счастья в сражении, созвал всех, прежде всего ободрил их и произнес следующую речь.
‘Воины афинян и прочих союзников! Всем нам вообще и каждому в отдельности в одинаковой степени, как и врагам, предстоит борьба за жизнь и отечество. В самом деле, если мы останемся теперь победителями на море, то иным из нас удастся еще увидеть родной город, где бы он ни находился. Не следует падать духом и быть в таком же настроении, какое испытывают неопытнейшие люди, которые в страхе, потерпев поражение в первых боях, постоянно затем пребывают в ожидании подобных же бед. Напротив, все присутствующие здесь афиняне, уже испытанные во многих войнах, и все те союзники, какие воевали всегда с нами, вспомните, как неожиданны бывают случайности в войне, и, надеясь на то, что счастье может быть и на нашей стороне, готовьтесь к отмщению, достойному той массы войска, какую вы видите пред собою. Что касается мер, какие, по нашему разумению, полезны для нас при тесноте гавани ввиду предстоящей давки кораблей и вследствие тех приспособлений неприятельских палуб, от которых мы терпели прежде, {VII. 366. 405.} то, вместе с кормчими мы все это, по мере возможности, обсудили и заранее подготовили. Действительно, мы посадим на корабли множество стрелков и метателей дротиков, и та толпа людей, которая была бы не нужна нам в битве на открытом море, потому что она перегружала бы корабли и тем вредила бы искусному их движению, будет полезна для нас в этой битве, которая, по необходимости, будет абордажною. Нами изобретены все нужные приспособления на кораблях, в том числе и приспособления против толстых брусьев неприятельских судов, наиболее вредивших нам, {VII. 345. 363.} именно железные абордажные крюки: они не дадут напавшему кораблю отступить назад, если только наши воины окажут при этом свою помощь. Тем самым мы будем вынуждены сражаться на своих кораблях как на суше, причем для нас выгодно и самим не отступать, и неприятеля не пускать назад, особенно ввиду того, что берег находится в неприятельских руках, за исключением лишь полосы, занятой нашим сухопутным войском. Памятуя это, вы должны, по мере сил, держаться до конца и не давать неприятелю оттеснить вас к берегу, напротив, как только сцепится корабль с кораблем, вы считайте своим долгом не отпускать его до тех пор, пока не опрокинете гоплитов с неприятельской палубы. С этим внушением я обращаюсь как к гребцам, так еще больше к гоплитам, поскольку задача эта лежит преимущественно на воинах, сражающихся с палубы. Теперь у нас есть еще большая возможность одержать победу при помощи сухопутных сил. Что касается гребцов, то я убеждаю и вместе с тем прошу их не слишком поддаваться страху вследствие наших неудач, так как палубы наши приспособлены теперь лучше прежнего и кораблей у нас больше. До сих пор вы признавались ‘афинянами’, хотя и не были ими, благодаря знанию нашего языка и усвоению наших нравов вы возбуждали к себе удивление в Элладе, выгодами же нашего владычества пользовались не менее нашего, потому что, внушая страх нашим подданным, вы не подвергались от них обидам. Подумайте, как важно сохранить за собою столь приятное положение! Таким образом вы одни, свободно разделяющие с нами наше владычество, считайте теперь своею обязанностью не предавать его. С презрением взирая на коринфян, которых вы многократно побеждали, и на сицилийцев, из которых никто не дерзнул противостоять нам, пока морские силы наши были в цветущем состоянии, отразите их и докажите, что даже при слабости и неудаче искусство ваше более могуче, чем сила врагов в соединении с сопровождающим их счастьем. Вам же, афиняне, еще раз напоминаю о том, что в ваших доках не осталось других таких кораблей, как эти, что за вами нет юного поколения гоплитов. Если нам не удастся победить теперь, здешние враги немедленно пойдут на Элладу, а афиняне, оставшиеся дома, не в состоянии будут отразить тамошних и пришлых врагов. И последствием будет то, что вы немедленно попадете в руки сиракусян, против которых, вы сами знаете, с какими планами вы шли, тамошние же афиняне окажутся во власти лакедемонян. Таким образом, если когда-нибудь, то именно в данный момент, мужайтесь: в одном этом сражении вы ратуете и за здешних, и за тамошних афинян. Каждый в отдельности и все в совокупности имейте в виду, что те из вас, которые будут теперь на кораблях, представляют собою и сухопутные, и морские силы афинян, что на них покоится остальное государство и великое имя Афин, что для каждого из вас, кто отличается искусством или мужеством, не может представиться другого случая, когда он мог бы проявить их в борьбе за это достояние, принося пользу самому себе и спасение для целого государства’.
Тотчас после этого краткого увещания Никий приказал садиться на корабли. Гилипп и сиракусяне могли понять, что афиняне собираются дать морскую битву, да они видели и самые приготовления к ней, кроме того, они заранее были извещены о том, что на корабли наложены железные абордажные крюки. Против всех приспособлений неприятеля, не исключая и этого, сиракусяне со своей стороны приняли свои меры. Корабельные носы и значительную часть корабля за ними они обложили кожею, чтобы закинутый крюк скользил по кораблю и не мог ничего захватить. Когда все было готово, стратеги и Гилипп обратились к сиракусянам со следующим увещанием.
‘Что раньше мы совершили славные подвиги и что нам предстоит борьба за славное дело, об этом, как мне кажется, знает большинство из вас, сиракусяне и союзники: иначе вы не приняли бы столь ревностного участия в борьбе. Если же кто не уразумел этого, как должно, мы объясним ему это. Афиняне пришли в эту страну прежде всего для порабощения Сицилии, а потом в случае успеха и Пелопоннеса, и остальной Эллады. Из прежних и нынешних эллинов они достигли уже величайшего могущества, им-то вы первые противостали на море, там, где они все захватили. Уже в двух морских битвах вы одержали над ними победу, победите их, по всей вероятности, и теперь. Ведь когда люди встретят препятствие в том, в чем они претендуют на первенство, тогда они остаются уверенными в себе тем слабее, чем выше было их мнение о себе сначала, и, неожиданно обманутые в гордых мечтаниях, они обнаруживают такой упадок духа, который не оправдывается даже действительным положением их сил. По всей вероятности, это случилось теперь и с афинянами. С другой стороны, присущие нам свойства, благодаря которым мы и прежде, при всей еще неопытности нашей, смело пошли на борьбу, теперь укрепились, и так как, вследствие победы над могущественнейшим врагом, к ним прибавилось еще убеждение в превосходстве нашем вообще, то надежды каждого из нас удвоились. В большинстве же случаев величайшая надежда внушает и величайшее рвение к предприятиям. Все приспособления, какими враги со своей стороны стремятся подражать нам, знакомы нам по обычному для нас способу сражения, и мы не окажемся неподготовленными к каждому из таких приспособлений, взятому в отдельности. Напротив, если у врагов наших, вопреки обыкновению, на палубах будет множество гоплитов, если на корабли их взойдут в большом числе метатели дротиков, акарнаны и другие, так сказать, земные твари, которые в сидячем положении не сумеют метать стрелы, то разве смогут они уберечь свои корабли от опасности и разве непривычными движениями сами не произведут в своих рядах общего расстройства? Перевес в числе кораблей не принесет врагам пользы, хотя кое-кого из вас и пугает то обстоятельство, что мы будем сражаться с флотом сильнее нашего. Но дело-то в том, что на небольшом пространстве многочисленным кораблям их тем труднее будет производить желательные маневры, а мы с нашими приспособлениями тем легче будем вредить им. Наконец узнайте то, что достовернейшим образом известно нам на основании точных сведений: угнетаемые неудачами и удручаемые нынешним трудным положением, афиняне доведены до отчаяния и, рассчитывая не столько на свои силы, сколько на слепое счастье, пошли на последний риск, насколько это возможно для них: или пробиться силою и уйти морем, или же, если это не удастся, совершить отступление по суше, так как сравнительно с настоящим их положение не может быть уже хуже. Итак, кинемся яростно на злейших наших врагов, которые находятся в таком замешательстве и которых предает нам сама судьба! Проникнемся при этом убеждением, что в полном согласии с законными установлениями поступает тот, кто желает покарать обидчика, кто считает своим долгом утолить жажду мести, что отразить врага — чувство, которое врождено нам и которое доставит нам, как говорится, величайшее наслаждение. Всем вам известно, что афиняне — наши ненавистнейшие враги, что они явились сюда для порабощения нашей земли. В случае успеха они уготовали бы мужскому населению печальнейшую участь, детей и женщин подвергли бы самым непристойным оскорблениям, а на целое государство наложили бы позорнейшее имя. Ввиду этого возбраняется всякая снисходительность, безнаказанное возвращение их домой мы не должны считать удачею для себя: ведь то же самое они сделали бы и в случае победы. Напротив, борьба становится почетною, если желания наши, как и следует ожидать, исполнятся, если афиняне будут наказаны, если укрепится та свобода, которой и раньше наслаждалась вся Сицилия. Редчайший случай, что мы встречаемся с такою опасностью, когда неудача сопровождается малейшими потерями, а успех сулит величайшие выгоды’.
С такого рода увещанием обратились к своим воинам стратеги сиракусян и Гилипп. Они приказали им садиться на корабли тотчас, как увидели, что афиняне делают то же. Никий был сильно смущен всем происходящим: он видел, какая предстоит опасность, как уже близка она, потому что афиняне почти готовились выйти в открытое море. Как обыкновенно бывает в столь решительных битвах, Никий думал, что все еще у них не готово, что еще недостаточно им сказано, а потому он снова стал обращаться поименно к каждому триерарху в отдельности, называя его и по отчеству, и его собственным именем, и названием его филы. Никий увещевал каждого не забывать его собственных заслуг, не омрачать исконных доблестей, которыми блистали его предки, напоминал о родине, которая наслаждается величайшею свободою, где каждому дана неограниченная возможность жить по своей воле. {Ср.: II. 372.} Напоминал он и многое другое, о чем говорят люди в столь решительный момент, не заботясь о том, что иному могли показаться устаревшими такие речи, при всех случаях одинаковые: говорил о женах и детях, об отеческих богах — под влиянием наступающей паники люди громко взывают ко всему этому, считая это полезным. Никий полагал, что в своем обращении к воинам он сказал не все, что было бы достаточно, но лишь самое необходимое. Затем он возвратился от корабельной стоянки и повел сухопутное войско к морю. Он растянул боевую линию возможно больше, чтобы тем сильнее ободрить воинов, находящихся на кораблях. В то же время Демосфен, Менандр и Евфидем (они взошли на корабли в звании афинских стратегов) снялись со своей стоянки и поплыли прямо к запору гавани {VII. 593.} и к проходу, оставшемуся свободным, желая пробиться из гавани силою. Сиракусяне и союзники выступили вперед почти с таким же числом кораблей, как и прежде, {VII. 52.} часть их они поставили на страже у выхода и расположили кругом остальной гавани, чтобы производить нападение на афинян разом со всех сторон. В то же время на помощь им шло сухопутное войско к тем местам, куда могли приставать неприятельские корабли. Во флоте сиракусян начальниками были Сикан и Агафарх, причем каждый из них командовал особым крылом, центр занимали Пифен и коринфские вожди. Приблизившись к запору, прочие афиняне при первом натиске стали было одолевать выстроившиеся там корабли и пытались прорвать заграждавшие их цепи. Но вслед за тем сиракусяне и союзники ударили на них со всех сторон, и битва завязалась не только у запора, но и в гавани. Битва была жестокая, непохожая на предыдущие. С обеих сторон велико было рвение гребцов перейти в наступление каждый раз, когда получалось ими соответствующее приказание, велико было обоюдное искусство кормчих и соревнование между ними, а корабельные воины при нападении корабля на корабль старались в борьбе с палубы {VII. 631.}, не отставать в ловкости от гребцов и кормчих. Каждый на своем посту усердствовал, чтобы показать себя первым. При столкновении на небольшом пространстве множества кораблей (очень многие из них сражались на очень небольшом пространстве, а общее число их с обеих сторон немного не доходило до двухсот {Всего было 186 кораблей: 110 афинских (604) и 76 сиракусских (521).},) заранее предусмотренные набеги делались редко, так как нельзя было ни отступить, ни прорвать неприятельскую линию, чаще бывали столкновения случайные, когда один корабль наталкивался на другой, убегая от неприятеля или нападая на третий корабль. Все время, пока корабль приближался, находившиеся на палубе воины метали в него многочисленными дротиками, стрелами и камнями, когда же корабли схватывались, его экипаж вступал в рукопашную, и каждый пытался взойти на неприятельский корабль. Вследствие тесноты на многих пунктах случалось так, что в одно и то же время на одной стороне воины нападали, а на другой сами подвергались нападению, что два корабля, а иногда и больше, по необходимости, вцеплялись в один, и кормчие вынуждены были одних избегать, на других нападать, и это происходило со всех сторон одновременно, а не в каждом отдельном случае. Сильный шум от множества сталкивающихся кораблей наводил панику на сражающихся и не давал возможности слышать команду келевстов. {II. 843.} С обеих сторон раздавались многократные воззвания, крики келевстов, что требовалось как их специальностью, так и личным их усердием в данный момент. Афинянам келевсты громко приказывали силою добывать себе выход из гавани и как некогда, так и теперь, приложить все старание к тому, чтобы благополучно возвратиться на родину, сиракусянам и союзникам келевсты кричали, сколь почетно не дать убежать афинянам, насколько каждый из них победою возвеличит свою родину. Кроме того, стратеги обеих враждующих сторон, если где-либо замечали, что на корабле без достаточной причины гребут назад, обращались по имени к триерарху, причем афиняне спрашивали, не потому ли они отступают, что считают для себя более дружественною землю злейших врагов, чем море, приобретенное ими столь тяжкими трудами, а сиракусяне задавали вопрос своим, неужели они убегают от афинян, которые бегут сами и, как им хорошо известно, стремятся каким бы то ни было образом спастись бегством. Пока на море шла нерешительная битва, оба сухопутных войска, глядевших с берега, испытывали тяжелую душевную борьбу и волнение, туземное войско жаждало уже более решительной победы, а пришлое боялось, как бы положение его не стало еще труднее настоящего. Так как афиняне возлагали все свои надежды на флот, то страх их за грядущее был ни с чем несравним. Вследствие же неровностей берега они не могли все одинаково видеть морской битвы. Дело в том, что смотреть на нее можно было в незначительном отдалении, и афиняне не все одновременно обращали свои взоры в одну точку, так что одни, видя, как победа в каком-нибудь пункте склонялась на их сторону, ободрялись и взывали к богам с мольбою не лишать их спасения, другие, увидев частичное поражение своих, изливались в громких жалобах, и вид происходящего обезнадеживал их больше, чем самих участников битвы, наконец, третьи видели, что в каком-нибудь месте битва идет с переменным счастьем, и так как нерешительность боя длилась все время, то, объятые страхом, они переживали мучительнейшее состояние, причем душевное настроение их выражалось в соответствующей жестикуляции, действительно, с минуты на минуту они ждали или гибели, или спасения. Поэтому в войске афинян, пока перевес в борьбе был то на одной, то на другой стороне, сливалось все вместе: и жалобы, и крики, голоса и победителей, и побеждаемых, словом, все разнообразные возгласы, какие под влиянием грозной опасности исторгаются у многочисленного войска. Почти то же самое творилось и в афинском флоте, пока после продолжительного боя сиракусяне и их союзники, сделав решительный натиск, не опрокинули афинян, с громкими криками, поощряя друг друга, они преследовали афинян до берега. Тогда все, что осталось от морского войска, что не было еще захвачено в плен на море, устремилось по разным направлениям на берег и искало спасения в лагере. Войско сухопутное, охваченное уже не разнородными чувствами, но ввиду происходящего одним общим порывом отчаяния, все вопило и рыдало. Одни спешили на помощь к кораблям, другие — на защиту уцелевшей части укреплений, {VII. 602.} третьи, большинство, помышляло только о себе, куда бы спастись. Такой паники, как в этот момент, никогда еще не бывало. Афиняне испытывали приблизительно то же, что они заставили испытывать при Пилосе неприятеля, {IV. 14 сл., 26 сл.} там, после того как были истреблены корабли, лакедемонянам угрожала гибель переправившихся на остров граждан, здесь афинянам не оставалось никакой надежды спастись на суше, разве только помогла бы какая-нибудь неожиданная случайность.
После жестокой битвы и больших потерь с обеих сторон кораблями и людьми одержавшие победу сиракусяне и союзники собрали корабельные обломки и убитых и, вернувшись к городу, водрузили трофей. Афиняне под тяжестью обрушившихся на них бед вовсе не помышляли о том, чтобы просить у неприятеля своих убитых и обломки кораблей, они думали только о том, как бы немедленно ночью отступить. Демосфен обратился к Никию с предложением посадить команду на уцелевшие корабли и с зарею сделать новую попытку пробиться из гавани, он говорил, что у них осталось годных к службе кораблей больше, чем у неприятеля. И в самом деле, у афинян оставалось около шестидесяти кораблей, а у противника меньше пятидесяти. Никий разделял мнение Демосфена, но, когда он и Демосфен желали вооружить корабли, гребцы отказывались садиться на них, будучи напуганы поражением и уже не рассчитывая на победу. Тогда все согласились на том, чтобы отступить по суше. Сиракусянин Гермократ, догадавшись о плане афинян и находя опасным, если столь значительное войско во время отступления по суше утвердится в каком-нибудь пункте Сицилии и пожелает снова вести войну против них, отправился к облеченным властью лицам с заявлением о том, что не следует допускать отступления афинян ночью — об отступлении говорил он по собственной догадке, — что, напротив, необходимо немедленно выйти всем сиракусянам и их союзникам, заградить пути и прежде всего занять стражею узкие проходы. Власти и сами думали то же, что и Гермократ, и находили нужным сделать это, но полагали, что воины нелегко согласятся исполнить приказание, потому что как раз в это время они наслаждаются отдыхом после большого сражения, да к тому же был праздник (в этот день совершалось у сиракусян жертвоприношение Гераклу). Действительно, большинство воинов, преисполненные радостью по случаю победы, предавались в праздничный день попойке, и потому власти ожидали, что при данных обстоятельствах легче заставить их повиноваться чему угодно, только не тому, чтобы взяться за оружие и выступить в поход. По этим соображениям предложение Гермократа тогда представлялось должностным лицам неосуществимым. Гермократ не стал убеждать их. Он прибегнул к следующей хитрости: опасаясь, как бы афиняне в течение ночи не успели спокойно совершить самые трудные переходы, он, когда начало смеркаться, послал к афинскому лагерю несколько человек своих товарищей в сопровождении конных воинов. Те приблизились к лагерю настолько, чтобы можно было расслышать их, под видом афинских друзей вызвали кое-кого из афинян (у Никия были передатчики вестей о сиракусских делах) и велели сказать Никию, чтобы он не уводил войска ночью, так как сиракусяне охраняют дороги стражею, но чтобы он приготовился на досуге и отступил днем. Сказав это, сиракусяне ушли назад, а афиняне полученные сведения передали стратегам. Последние же, не предполагая обмана, остались, сообразуясь с полученными известиями, на ночь на месте. Таким образом, не выступив тотчас, стратеги решили переждать и следующий день, чтобы дать воинам время уложиться по мере возможности с наибольшим удобством и отправиться в путь, захватив с собою лишь самое необходимое, что они могли унести на себе, а все прочее оставить на месте. Сиракусяне и Гилипп выступили вперед с сухопутным войском и заградили те пути в стране, по которым должны были проходить афиняне, заняли стражею переходы через ручьи и реки и выстраивались в боевой порядок повсюду, где они находили это нужным с целью встретить афинское войско и задержать его. Другие сиракусяне, подойдя на кораблях, оттащили от берега афинские корабли. Небольшое число их было сожжено самими афинянами согласно принятому ранее решению, {VII. 602.} а остальные спокойно, без малейшего противодействия, сиракусяне взяли на буксир в том виде, как они выброшены были в разных местах, и доставили в город.
Затем, уже на третий день после морской битвы, когда Никий и Демосфен решили, что приготовились достаточно, началось выступление войска из лагеря. Положение афинян было ужасно не тем только, что они отступали, потеряв все корабли, что вместо великих надежд сами они и государство их находились в опасности, но и тем еще, что покидаемый лагерь представлял для каждого скорбное, волновавшее душу зрелище. В самом деле, трупы не были погребены, и каждый, видевший в числе лежавших кого-либо из родственников, скорбел и приходил в ужас. Покидаемые живые люди, раненые и больные, возбуждали еще большую жалость в оставшихся живыми, чем умершие, и были несчастнее павших в бою. Мольбами и жалобами они ставили уходящих в затруднительное положение, упрашивая взять их с собою. При виде кого-нибудь из друзей или родственников они громко звали их по имени, цеплялись за уходящих уже товарищей по палатке и следовали за ними, пока могли, когда же физические силы покидали их, они с громкими проклятиями и воплями оставались на месте. Таким образом, рыдало все войско, и, будучи преисполнено отчаяния, оно уходило с трудом, хотя и снималось с вражеской земли, где потерпело уже беды, превосходящие всякие слезы. Но в темном будущем оно боялось встретить еще новые. Вместе с тем велико было у афинян уныние и угрызение совести, потому что они напоминали собою убегающее тайком население города, взятого осадою, притом города значительного: в бредущей толпе было не менее сорока тысяч человек. Каждый из воинов нес на себе необходимые пожитки, сколько мог, даже гоплиты и конные воины, вопреки обыкновению, сами несли, кроме вооружения, съестные припасы частью за недостатком слуг, частью из недоверия к ним, так как большинство их еще раньше или задолго до того перебежало к неприятелю. Однако этих съестных припасов было недостаточно, потому что в лагере не было уже хлеба. Хотя равномерное участие многих лиц в одних и тех же бедствиях обыкновенно приносит некоторое облегчение, все же при настоящих обстоятельствах общее чувство позора не было от этого легче, особенно при мысли о том, какой унизительный конец постиг блестящие приготовления и гордые замыслы, бывшие в начале. И в самом деле, по сравнению со всем этим, случившееся представляло для эллинского войска величайший контраст. Явившись в Сицилию для порабощения других, оно уходило в страхе, как бы самому не подвергнуться той же участи, со счастливыми пожеланиями и планами выступало оно в поход, а назад уходило с противоположными возгласами: афиняне возвращались теперь не мореходами, а пехотинцами, и возлагали надежды свои не столько на флот, сколько натоплитов. Однако все это казалось афинянам терпимым сравнительно с тою грозною опасностью, какая еще висела над их головами. Никий видел упадок духа в войске и большую перемену в его настроении. Обходя ряды, он старался ободрять и утешать воинов, насколько это казалось возможным при данных обстоятельствах. Переходя от одной группы к другой, он говорил громче обыкновенного как из усердия, так и из желания, чтобы голос его слышался возможно дальше и действовал на войско.
‘Афиняне и союзники! Не должно терять надежды даже в нынешнем нашем положении: иные вышли невредимыми и из более трудных обстоятельств, чем наши. Не укоряйте себя через меру ни за неудачи, ни за теперешнее незаслуженное нами бедствие. Я не сильнее любого из вас (сами видите, как извела меня болезнь), не был я несчастнее других в частной и в общественной жизни, а теперь подвергаюсь той же опасности, как и самый низший из воинов. Между тем в своей жизни я всегда исполнял то, что положено по отношению к богам, и в отношении к людям совершал много справедливого и безупречного. Вследствие этого я все-таки с бодрой надеждой гляжу на будущее, вас же страшат неудачи больше, чем подобает. К тому же близок, вероятно, конец нашим неудачам: мера счастия неприятелей исполнилась, и если походом своим мы возбудили зависть в каком-либо божестве, то за это понесли уже достаточную кару. Ведь и другие люди предпринимали военные походы, и за деяния, свойственные человеку, понесли сносное наказание. Нам также теперь следует надеяться на милость божества, потому что теперь мы достойны не столько зависти, сколько жалости. Взгляните на самих себя: вы идете стройными рядами в полном вооружении и в огромном количестве. А потому не страшитесь чересчур и сообразите, что сами по себе, где бы вы ни утвердились, вы тотчас составите государство, и всякому другому государству в Сицилии нелегко было бы выдержать ваше нападение или вытеснить вас откуда-либо с места поселения. Позаботьтесь же сами о том, чтобы совершить поход в безопасности и в строгом порядке. Каждый из вас обязан проникнуться убеждением, что та местность, где он вынужден будет вступить в битву, станет для него, в случае победы, и родиной, и оплотом. С одинаковою быстротою должны мы продвигаться вперед и днем, и ночью, потому что съестные припасы наши скудны, и лишь тогда вы считайте себя в безопасности, когда мы займем какую-либо дружественную местность сикулов: последние из страха перед сиракусянами остаются еще верны нам. К ним посланы вперед гонцы с приказанием выйти нам навстречу и доставить съестные припасы. Вообще, воины, знайте, что вам необходимо показать себя доблестными мужами, так как вблизи нет такого пункта, где, несмотря на утомление ваше, вы могли бы считать себя достигшими спасения. Если же теперь вы ускользнете от неприятеля, то все получите возможность узреть снова то, к чему вы стремитесь, а вы, афиняне, восстановите великую мощь государства, хотя теперь и пошатнувшуюся. Ведь государство — это люди, а не стены и не корабли без людей’.
С такого рода увещанием Никий обходил войско и, если где замечал, что воины идут врассыпную и в беспорядке, собирал их и выстраивал. То же самое делал и говорил Демосфен своему отряду. Войско совершало поход, выстроившись в два карэ, причем впереди во главе шел отряд Никия, а за ним со своим отрядом следовал Демосфен. Носильщики багажа и огромная вооруженная толпа находились в середине гоплитов. У переправы через реку Анап афиняне встретили сиракусян и союзников, выстроенных в боевом порядке, опрокинули их и, завладев проходом, двинулись дальше. Но сиракусяне теснили их своей конницей, а легковооруженные воины метали в них дротики. В этот день афиняне прошли стадий сорок {Около 7 верст.} и остановились на ночлег у какого-то холма. Рано на следующий день они продолжали путь, прошли вперед стадий двадцать, затем спустились на ровную местность и там расположились лагерем. Место это было населенное, и афиняне желали запастись из жилищ какими-нибудь съестными припасами и взять оттуда воды с собою, так как в той местности, куда они направлялись, на протяжении многих стадий воды было мало. Между тем сиракусяне прошли впереди афинян и стали отрезывать им укреплениями дальнейший путь. Здесь находился сильный холм, по обеим сторонам которого была лощина с крутыми краями, назывался холм Акрейская скала. На следующий день афиняне двинулись вперед, а конница и метатели дротиков сиракусян и союзников, бывшие в огромном числе, стали задерживать их движение с обеих сторон, метали дротики и гарцевали подле них на лошадях. Афиняне долго сражались, наконец, отступили обратно к той же стоянке. Теперь они не имели уже столько припасов, как прежде, потому что неприятельская конница больше не позволяла им отходить от места стоянки. Поднявшись рано утром, афиняне снова продолжали путь и сделали усилие достигнуть укрепленного холма. Там они увидели перед собою выстроившуюся над укреплением многими шеренгами пехоту: место было узкое. Афиняне ударили на неприятеля и старались штурмом овладеть укреплением, но, будучи обстреливаемы множеством воинов с крутого склона холма (сверху легче было попадать в неприятеля), не могли взять укрепления, отступили и расположились на отдых. В это время грянул гром и пошел дождь, что обыкновенно бывает в летнюю пору к осени. Афиняне вследствие этого приуныли еще больше, полагая, что и это все совершается на погибель их. В то время как они отдыхали, Гилипп и сиракусяне отрядили часть войска, чтобы отрезать их с тыла новым укреплением в том направлении, по которому они прошли ранее, афиняне со своей стороны выслали несколько человек своих и помешали работе. После этого афиняне отступили еще дальше к равнине и там остановились на ночлег. На следующий день они продолжали путь, а сиракусяне окружили их и нападали со всех сторон, причем многих ранили. Каждый раз, когда афиняне переходили в наступление, сиракусяне подавались назад, а когда афиняне отступали, сиракусяне напирали на них, нападая преимущественно на задние ряды, чтобы, опрокинув небольшую часть войска, навести страх на все остальное. Таким образом, афиняне долго сопротивлялись, потом прошли еще стадий пять-шесть {Около версты.} вперед и на равнине расположились на отдых. Сиракусяне также оставили их и возвратились в свой лагерь.
Так как положение войска было бедственное и из-за недостатка во всякого рода съестных припасах, и ввиду того, что после многократных нападений неприятеля было большое число тяжело раненных, то Никий и Демосфен в течение ночи решили зажечь возможно больше огней и увести войско к морю, только не той дорогой, какой они думали идти сначала, а противоположной, где сиракусяне не ждали их. Весь этот путь вел войско не на Катану, а по другой части Сицилии, к Камарине, Геле и другим находящимся здесь эллинским и варварским городам. Итак, зажегши многочисленные огни, афиняне выступили ночью. Среди них распространилось смятение, как и обыкновенно страх и испуг овладевают всяким войском, особенно очень большим, да еще когда оно проходит ночью по неприятельской стране, причем враги отстоят недалеко. Отряд под предводительством Никия держался вместе и ушел далеко вперед, отряд же Демосфена составлявший половину и даже больше всего войска, разбрелся и шел в меньшем порядке. Однако на заре они достигли берега вместе и, вступив на так называемую Элорскую дорогу, {VI. 663. 704.} продолжали путь с тем, чтобы, достигнув реки Какипариса, подниматься вдоль реки в глубь материка, они надеялись, что повстречаются здесь с сикулами, к которым раньше посланы были гонцы. {VII. 776.} Прибыв к реке, афиняне и там нашли сиракусский гарнизон, занятый сооружением укреплений и палисада для преграждения пути. Разбив гарнизон, они переправились через реку и двинулись дальше к другой реке, Эринею, так советовали им проводники. Тем временем сиракусяне и союзники с наступлением дня узнали об уходе афинян, и большинство их стало обвинять Гилиппа в том, что он намеренно дал возможность уйти афинянам. Тотчас сиракусяне пустились в погоню, и так как нетрудно было заметить, в каком направлении ушел неприятель, то сиракусяне в обеденную пору настигли его. Как только они приблизились к отряду Демосфена, шедшему позади, медленнее и в беспорядке, так как он был перепуган прошлой ночью, они тотчас ударили на него и вступили в битву, сиракусскай конница тем легче окружила воинов Демосфена, что они отдалились от остального войска, и согнала их в одно место. Войско Никия было впереди стадий на пятьдесят. {Около 1 1/4 мили.} Он ускорял поход в том убеждении, что при данных обстоятельствах можно спасти себя не добровольными задержками для сражений, но возможно быстрым отступлением, давая битву постольку, поскольку окажется в том нужда. Демосфен, запоздавший при отступлении, первый подвергался нападению неприятелей и потому испытывал большие и более постоянные трудности, чем Никий. Равным образом и теперь Демосфен, узнав, что сиракусяне преследуют его, не столько подвигался вперед, сколько выстраивал своих воинов для боя, и пока он медлил, сиракусяне окружили его, что повергло его самого и следовавших за ним афинян в большое смятение. Запертые в узком месте, кругом охваченном невысокою стеною с выходами по обеим сторонам и засаженном немногими оливковыми деревьями, афиняне были обстреливаемы со всех сторон. Сиракусяне не без основания предпочитали подобный способ нападения битве с неприятелем вблизи, потому что подвергаться опасности против людей, отчаявшихся в своем спасении, было бы выгоднее не для них, а скорее для афинян. К тому же при столь явном превосходстве над неприятелем сиракусяне щадили себя, не желая преждевременно терять кого-либо из своих, рассчитывая при своем способе нападения довести афинян до изнеможения и забрать их в плен. Целый день обстреливая афинян и их союзников со всех сторон, сиракусяне стали замечать, что враги уже страдают от полученных ран и разных других бед, а потому Гилипп, сиракусяне и их союзники предложили через глашатая прежде всего островитянам, чтобы всякий, желающий получить свободу, переходил к ним. И отряды нескольких городов, немногих правда, перешли к сиракусянам. Затем позже и со всем остальным отрядом Демосфена состоялось соглашение на том условии, что воины выдадут свое вооружение, но никто из них не будет умерщвлен ни казнью, ни в оковах, ни через лишение необходимейших средств к жизни. Таким образом сдались все шесть тысяч человек, все деньги, какие были у них, капитулировавшие вручили сиракусянам, бросив их на опрокинутые щиты, причем наполнили ими четыре щита. Пленные тотчас препровождены были в город. В тот же день Никий со своим отрядом достиг реки Эринея, переправился через нее и расположился лагерем на одной возвышенности.
На следующий день сиракусяне настигли Никия и, сообщив, что отряд Демосфена сдался, предлагали и ему сделать то же. Не доверяя этим речам, Никий, по условию с неприятелем, отправил всадника для проверки известия. Тот удалился и, по возвращении, также сообщил о сдаче Демосфена. Тогда Никий через глашатая заявил Гилиппу и сиракусянам, что он от имени афинян готов заключить мир с ними, причем расходы сиракусян на эту войну будут покрыты, но ставит, однако, условие, чтобы войско его было отпущено, до тех же пор пока деньги не будут уплачены, он даст им заложников из афинян, по одному за каждый талант. Но сиракусяне и Гилипп отвергли эти условия, перешли в наступление, окружили и этих афинян со всех сторон и обстреливали их до вечера. Войско Никия терпело также от недостатка в хлебе и других необходимых припасах. Тем не менее, дождавшись ночного затишья, афиняне собрались в путь. Но лишь только взялись они за оружие, сиракусяне заметили это и запели пеан. Афиняне увидели, что сборы их в путь открыты и отложили оружие, за исключением человек трехсот, которые пробились через неприятельскую стражу и в течение ночи шли, где могли. Когда настал день, Никий повел войско вперед. Сиракусяне и союзники теснили афинян по-прежнему, со всех сторон метая в них стрелы и дротики. Одолеваемые нападающею со всех сторон многочисленной конницей и остальным войском, афиняне спешили к реке Ассинару, думая, что с переходом через реку положение их облегчится, к тому же они страдали от усталости и жажды. Когда афиняне достигли реки, они кинулись в неебез всякого порядка: каждый думал только о том, как бы переправиться первому, напиравшие же сзади неприятели уже затрудняли переправу. Действительно, будучи вынуждены идти густою толпою, афиняне падали один на другого и топтали своих же, одни натыкались на копья и военные принадлежности и тут же погибали, другие запутывались в последних и уносились течением. Кроме того, сиракусяне выстроились вдоль противоположного отвесного берега реки и обстреливали неприятеля сверху, в то время как большинство афинян с жадностью пили воду и скучились в глубоком русле реки. Пелопоннесцы спустились к берегу и убивали преимущественно тех, что были в реке. Тотчас вода была испорчена: она смешались с грязью и кровью, несмотря на это ее пили, и большинство боролось за нее. Наконец, когда в реке нагромоздилось уже много трупов, когда войско было истреблено частью у самой реки, частью, если кому удавалось бежать, конницей, Никий сдался Гилиппу, которому он доверял больше, чем сиракусянам. Гилиппу и лакедемонянам Никий предоставлял поступить с ним как угодно, только бы положить конец избиению остального войска. С этого момента Гилипп велел брать неприятеля в плен. Все воины, за исключением тех, которых укрыли сиракусяне (таких было много), уведены были в плен, а за тремястами воинов, {VII. 835.} пробившихся ночью через стражу, сиракусяне послали погоню и захватили их. Впрочем, число воинов, собранных вместе в качестве военнопленных, было невелико. Напротив, много было уведенных тайком, вся Сицилия была наполнена ими, так как их взяли не по уговору, как Демосфеновых воинов. {VII. 82.} Значительная часть войска пала также в битве, потому что последнее сражение было самое кровопролитное, так же, как и прочие битвы в Сицилийской войне. Немало убито было и в других многократных стычках во время пути. Все-таки большое число воинов спаслось бегством, одни теперь же, другие, попавшие в рабство, бежали впоследствии. Местом убежища их была Катана.
Сиракусяне и союзники собрались вместе и возвратились в город, взяв с собою возможно больше пленников и добычу. Всех остальных афинян и союзников, какие были захвачены, сиракусяне спустили в каменоломни, надежнейшее, по их мнению, место заключения. Никия и Демосфена, несмотря на возражения Гилиппа, сиракусяне умертвили. В придачу к другим своим славным подвигам Гилипп желал доставить лакедемонянам и вождей неприятельской армии. Случилось так, что один из них, Демосфен, был ненавистнейшим врагом для лакедемонян за то дело, какое он учинил на острове и под Пилосом, {IV. 26-40.} другой по тому же поводу пользовался величайшим с их стороны расположением. Действительно, Никий употребил все старание к тому, чтобы убедить афинян заключить мир с лакедемонянами и отпустить взятых на острове пленных. {V. 16 сл.} Поэтому-то и лакедемоняне были расположены к Никию, последний же главным образом по той же причине с доверием отдался в руки Гилиппа. Однако, как рассказывали, некоторые сиракусяне, находившиеся с Никием в тайных сношениях, опасались, как бы он во время пытки не показал на них и тем не нарушил их теперешней удачи, другие, в особенности коринфяне, боялись, что Никий благодаря своему богатству может, подкупив кого-нибудь, бежать и создать для них новые опасности, а потому убедили союзников казнить его. По этой или приблизительно по этой причине Никий и был умерщвлен, из эллинов моего времени менее всех заслуживавший столь несчастной кончины, потому что во всем своем поведении он следовал установленным принципам благородства. С пленными, содержавшимися в каменоломнях, сиракусяне в первое время обращались жестоко. Заключенные в огромном числе в глубоко высеченном небольшом помещении, они страдали сначала от солнечного жара и сверх того удручающей духоты, так как помещение не имело кровли. Сменявшие жар осенние холодные ночи вызывали вследствие перемены погоды разрушительные болезни. За недостатком места заключенные совершали все отправления тут же, сверх того, один на другом кучею лежали трупы людей, умиравших от ран, от перемены погоды и т. п., а потому зловоние стояло нестерпимое, страдали они также от голода и жажды. В течение восьми месяцев каждому из них выдавалось по одной котиле воды и по две котилы муки. Вообще все беды, какие только можно испытать в подобном заключении, не миновали их. Так все вместе прожили заключенные семьдесят дней, потом сиракусяне продали всех, кроме афинян и участвовавших в походе сицилийцев и италийцев. Всего взято было в плен не менее семи тысяч человек, хотя с точностью нельзя определить числа их. Это было важнейшее военное событие не только за время этой войны, но, как мне кажется, во всей эллинской истории, насколько мы знаем ее по рассказам, событие самое славное для победителей и самое плачевное для побежденных. Действительно, афиняне были совершенно разбиты повсюду и везде испытали тяжкие бедствия. Погибло, как говорится, все: сухопутное войско и флот, ничего не осталось, что бы не погибло, из огромного войска возвратились домой лишь немногие. Таковы были события в Сицилии.

ВОСЬМАЯ КНИГА ИСТОРИИ ФУКИДИДА

Когда весть об этом пришла в Афины, афиняне долгое время не верили тому, будто все так окончательно и погибло, хотя о том с достоверностью передавали именитые воины, спасшиеся бегством из самого сражения. {VII. 854.} Узнав потом истину, афиняне ожесточились против тех, которые своими речами поощряли их к походу, как будто не они сами подавали голоса в его пользу, сердились на истолкователей оракулов, гадателей, вообще на всех тех, кто в то время именем божества внушал им надежду на завоевание Сицилии. Все и везде огорчало их. Страх и сильнейшая паника овладели ими по поводу случившегося. Действительно, как отдельные лица понесли тяжелые потери, так и все государство удручено было гибелью множества гоплитов, конницы и молодого поколения, заместить которое другим у них не было возможности. В то же время афиняне видели, что у них нет достаточного количества кораблей в доках, нет денег в государственной казне, нет гребцов для флота, при таком положении они стали отчаиваться в своем спасении и думали, что неприятель из Сицилии немедленно пойдет на них с флотом на Пирей, особенно после столь блестящей победы, что враги их в самой Элладе, располагая теперь во всех отношениях вдвое большими военными силами, будут теснить их с ожесточением с суши и с моря, что союзники отложатся и примкнут к врагам. Тем не менее афиняне находили, что, насколько позволяютобстоятельства, уступать не следует, но необходимо на какие бы то ни было средства снарядить флот, добыв лесу и денег, обеспечить себе верность союзников, преимущественно Евбеи, благоразумно сократить государственные расходы и создать какую-либо магистратуру, которая была бы представлена старейшими гражданами и предназначалась для предварительного обсуждения текущих дел согласно нуждам. Афиняне, объятые в данный момент сильным страхом, готовы были, как обыкновенно поступает демос, ввести всюду строгий порядок. И решения свои они стали приводить в исполнение. Летняя кампания приходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию все эллины ввиду тяжкого злополучия афинян в Сицилии, тотчас заволновались. Те из них, которые до сих пор не примыкали ни к одной из воюющих сторон, полагали, что не следует дольше воздерживаться от участия в войне, хотя бы никто и не приглашал их, что, напротив, нужно добровольно идти на афинян. Каждое из нейтральных государств полагало, что афиняне в случае удачи их в Сицилии напали бы и на него, а также, что дальнейшая война будет кратковременна, а принимать в ней участие почетно. С другой стороны, союзники лакедемонян стремились больше, чем прежде, поскорее избавиться от тяжелых лишений. Больше же всего подданные афинян готовы были к отпадению от них. При этом они не принимали в расчет своих сил: в оценке создавшегося положения они руководились страстью и не допускали мысли, чтобы афиняне были в состоянии продержаться даже в течение следующей летней кампании.
Все это поднимало дух в лакедемонском государстве, в особенности потому, что в силу необходимости сицилийские союзники завели флот, и в самом начале весны предполагали явиться к лакедемонянам с большими силами. Во всех отношениях лакедемоняне питали большие надежды и намеревались энергично приняться за войну, основательно рассуждая при этом, что в случае благополучного ее исхода они на будущее время избавятся от тех опасностей, какие угрожали им со стороны афинян, если бы к их силам присоединились сицилийские, что, сокрушив афинян, они утвердят уже безопасно свое господство над всей Элладой. Итак, в эту зимнюю кампанию царь лакедемонян Агид немедленно выступил с некоторою частью войска из Декелей, собрал среди союзников деньги на флот и, направившись к Малийскому заливу, {III. 963.} отнял у этеян, давних врагов лакедемонян, большую часть добычи и взыскал с них денежную контрибуцию. Затем Агид заставил фтиотидских ахеян и прочих подчиненных фессалиянам жителей этой страны {Энианов, долопов, магнетов и др.} дать заложников и деньги, невзирая на упреки и возражения фессалиян, и пытался присоединить их к лакедемонскому союзу. Заложники помещены были в Коринфе. Лакедемоняне отдали приказ союзным государствам соорудить сто кораблей, обязались сами и обязали беотян поставить по двадцати пяти кораблей, от фокидян и локров потребовали пятнадцать, пятнадцать же от коринфян, десять от аркадян, пелленян и сикионян, десять от мегарян, трозенян, эпидаврян и гермионян. Заготовляли они и все прочее, чтобы непременно к весне открыть военные действия.
Со своей стороны афиняне заняты были в ту же зимнюю кампанию, согласно принятому решению, сооружением кораблей, для чего собрали лес, укрепили Суний, чтобы корабли их с хлебом могли безопасно ходить кругом мыса. Они покинули то укрепление в Лаконике, которое соорудили на пути в Сицилию, {VII. 262.} и вообще сократили все расходы, какие почему-либо казались им бесполезными. Главным же образом афиняне наблюдали за тем, чтобы союзники не отлагались от них.
В то время, как обе стороны заняты были приготовлениями к войне и действовали так, как будто они только что начинали ее, евбеяне первые в эту зимнюю кампанию отправили посольство к Агиду по делу об отпадении от афинян. Агид принял их предложение и послал в Лакедемон за Алкаменом, сыном Сфенелаида, и Меланфом, чтобы поручить им командование в походе на Евбею. Те явились с неодамодами {V. 341.} в числе человек трехсот, и Агид стал готовиться к переправе их на Евбею. Тем временем явились и лесбосцы, желавшие также отложиться от афинян. При содействии беотян они убедили Агида повременить с Евбеей, и он стал подготовлять восстание лесбосцев, в гармосты он дал им Алкамена, который должен был отплыть на Евбею. Беотяне и Агид обещали прислать лесбосцам по десяти кораблей. Устроил это Агид без ведома и разрешения лакедемонского государства. Дело в том, что все время, пока он был в Декелее со своим войском, он пользовался правом посылать военные отряды, куда желал, собирать войско и взыскивать деньги. Более того, можно сказать, что в течение этого времени союзники находились в зависимости не столько от лакедемонского государства, сколько от Агида: располагая военными силами, он быстро являлся всюду и тем. внушал страх. Так он вошел в переговоры и с лесбосцами. Напротив, хиосцы и эрифреяне, также готовые отложиться от афинян, обратились не к Агиду, но в Лакедемон. Вместе с ними явился посол и от Тиссаферна, который у царя Дария, сына Артаксеркса, был правителем приморской области. Тиссаферн также старался привлечь пелопоннесцев на свою сторону и обещал доставлять содержание войску. Незадолго до этого царь потребовал от него дань, следовавшую за управляемой им области, дань эта оставалась за ним, потому что из-за афинян он не мог взыскать ее с эллинских городов. Тиссаферн рассчитывал, что, ослабив афинян, он легче соберет дань, а вместе с тем приобретает царю союзников в лице лакедемонян и во исполнение царского приказания доставит живым или умертвит Аморга, незаконного сына Писсуфна, поднявшего восстание в Карий. {I. 1154, III. 311, VIII. 283.} Итак, хиосцы и Тиссаферн сообща хлопотали в Лакедемоне об одном и том же деле. Мегарянин Каллигит, сын Лаофонта, и кизикенец Тимагор, сын Афинагора, оба изгнанные из родного города и проживавшие у Фарнабаза, сына Фарнака, около того же времени прибыли, по поручению Фарнабаза, в Лакедемон, чтобы исходатайствовать посылку кораблей в Геллеспонт. При этом Фарнабаз старался о том же, что и Тиссаферн, именно, чтобы в пределах своего управления, если будет можно, поднять города против афинян и тем облегчить взимание дани, а также, чтобы собственными усилиями приобрести царю союз с лакедемонянами. Но так как оба они, Фарнабаз и Тиссаферн, действовали порознь, каждый через своих послов, то в Лакедемоне происходило между последними сильное препирательство, причем одни старались убедить лакедемонян послать прежде корабли и войско в Ионию и на Хиос, другие — в Геллеспонт. Лакедемоняне гораздо охотнее приняли предложение хиосцев и Тиссаферна. Объясняется это тем, что в пользу их действовал и Алкивиад, который искони находился в тесных дружественных отношениях с эфором Эндием, {V. 443.} вследствие чего члены Алкивиадова дома на основании уз гостеприимства и получили лаконское имя, а отец Эндия носил имя Алкивиада. Однако лакедемоняне сначала отправили на Хиос в качестве соглядатая периека Фриниса, чтобы удостовериться в том, действительно ли у хиосцев так много кораблей, как они утверждали, и соответствуют ли их силы ходячей молве. Когда соглядатай по возвращении подтвердил слухи, лакедемоняне немедленно заключили союз с хиосцами и эрифреянами и постановили послать от себя сорок кораблей, так как на Хиосе, по словам хиосцев, было не меньше шестидесяти кораблей. На первый раз лакедемоняне собирались отправить им десять кораблей и Меланхрида, который был у них навархом. Но потом, вследствие приключившегося землетрясения, они послали вместо Меланхрида Халкидея и стали готовить в Лаконике к отправке пять кораблей вместо десяти. Зимняя кампания кончалась, а с нею приходил к концу и девятнадцатый год войны, историю которой написал Фукидид.
В самом начале весны следующей летней кампании (412 г.) хиосцы торопились отправить корабли из страха, как бы образ действий их не стал известен афинянам: все посольства приходили тайком от афинян. Лакедемоняне отправили в Коринф трех спартиатов добиться того, чтобы коринфяне возможно скорее перетащили свои корабли через перешеек на другую сторону моря, обращенную к Афинам, {Т. е. из Коринфского залива в Саронический, к Кенхреям.} а затем все шли к Хиосу, как те, которых Агид снаряжал для Лесбоса, так и все прочие. Общее число находившихся там {Т. е. в Коринфской гавани Лехее.} союзнических кораблей доходило до тридцати девяти. Каллигит и Тимагор, представители Фарнабаза, {VIII. 61.} не принимали участия в походе к Хиосу, не дали для снаряжения флота и денег, тех двадцати пяти талантов, {Около 37 000 руб.} с которыми они прибыли, но предполагали сами совершить другой поход впоследствии. Агид, когда увидел, что лакедемоняне отправляются прежде всего к Хиосу, ничего не возражал. Союзники собрались в Коринфе и на совещании постановили идти прежде всего на Хиос под начальством Халкидея, который снаряжал в Лаконике пять кораблей, {VIII. 65.} потом на Лесбос под начальством Алкамена, который назначал в поход и Агид, {VIII. 52.} наконец, прибыть в Геллеспонт, куда начальником назначен был Клеарх, сын Рамфия. Через перешеек они решили перетащить половину флота и тотчас отплыть, чтобы спускаемые теперь с якоря корабли привлекали к себе внимание афинян не больше, чем те, которые предстояло перетаскивать потом. Действительно, на этом пути поход совершался открыто, так как пелопоннесцы с презрением относились к бессилию афинян, у которых не оказывалось уже вовсе значительного флота. Так было решено, и тотчас они перетащили двадцать один корабль. Хотя прочие союзники и торопились с отплытием, коринфяне не имели охоты присоединяться к ним раньше окончания Истмийского празднества, приходившегося на то время. Анид готов был, коль скоро коринфяне не желают нарушать истмийский мир, совершить поход на собственный страх. Так как коринфяне на это не соглашались и происходило замедление, то афиняне стали все больше и больше понимать замыслы хиосцев и отправили к ним, предъявив свои обвинения, одного из стратегов, Аристократа. Хиосцы отвергли обвинения. Тогда Аристократ потребовал в виде залога от них прислать в союзный флот корабли, хиосцы послали семь кораблей. Причиною этой отправки кораблей было то, что большинство хиосцев не знало о переговорах. Лица же, принадлежащие к олигархической партии, хотя и знали это, не желали преждевременно вооружать против себя народную массу, пока не будут приняты некоторые меры безопасности, к тому же они не рассчитывали уже более на прибытие пелопоннесцев, так как те медлили.
Тем временем происходило Истмийское празднество. Афиняне, оповещенные об этом, отправили на праздник феорию, {Т. е. торжественное посольство.} и там поведение хиосцев стало для них еще более ясным. По возвращении посольства домой афиняне тотчас занялись изысканием мер, чтобы корабли из Кенхрей не могли отплыть тайком. {VIII. 83.} Между тем пелопоннесцы после праздника собирались выйти в открытое море к Хиосу с двадцатью одним кораблем под командою Алкамена. Афиняне подошли к ним сначала с таким же числом кораблей и старались завлечь их в открытое море. Но так как пелопоннесцы не следовали дальше и повернули к берегу, то афиняне также возвратились домой. Ввиду того что в числе афинских кораблей были и семь хиосских, {VIII. 92.} которые не возбуждали у них доверия, то впоследствии они снарядили еще до тридцати семи кораблей, и в то время, как пелопоннесцы шли вдоль берега, погнались за ними до Пирея, что в коринфской земле. Это — покинутая гавань, крайний пункт подле эпидаврской границы. Один корабль еще в открытом море пелопоннесцы потеряли, остальные собрали и стали на якоре. Потом афинский флот напал на них с моря, и в то же время афиняне сошли на берег, когда произошел сильный шум и беспорядок, афиняне повредили большую часть неприятельских кораблей подле суши, убили начальника Алкамена, но и сами потеряли несколько человек. Прекратив битву, афиняне распорядились разместить достаточное число своих кораблей на якоре против неприятельских, а с прочими стали на якоре подле какого-то островка, так как он лежал недалеко оттуда, то афиняне расположились там лагерем, а в Афины послали за подкреплением. Дело в том, что на следующий день явились к пелопоннесцам для охраны их кораблей коринфяне, а немного спустя и прочие соседи. Пелопоннесцы видели, как трудно охранять корабли в пустынной местности, и сначала думали было сжечь корабли, но потом решили вытащить их на сушу и, расположившись подле них, охранять их сухопутными силами, пока не представится удобного случая спастись бегством. Узнав об этом, и Агид послал им спартиата Фермона. Лакедемонянам сначала дано было знать, что корабли вышли от перешейка в море (на этот случай эфорами приказано было Алкамену прислать к ним всадника), и они хотели было тогда же отправить от себя пять кораблей под командою Халкидея и с ним вместе Алкивиада. Однако во время сборов к отплытию получено было известие о бегстве кораблей, находившихся в Пирее. Эта неудача при самом начале Ионийской войны повергла лакедемонян в уныние, они решили не посылать больше кораблей из Лаконики и даже отозвать те немногие, которые вышли раньше. Узнав об этом, Алкивиад снова стал убеждать Эндия и прочих эфоров не медлить с отправкою кораблей, говоря, что они успеют прийти раньше, чем хиосцы узнают о несчастии с кораблями, и что сам он, пристав к Ионии, легко склонит тамошние государства к восстанию, разъясняя им слабость афинян и энергию лакедемонян, причем ему они поверят в этом больше, чем всякому иному. Самому Эндию частным образом Алкивиад говорил, как будет хорошо, если Иония восстанет через его, Эндия, посредство, и если лакедемоняне приобретут союз с царем, причем дело это достанется не на долю Агида: с Агидом Алкивиад был в ссоре. Так он убедил Эндия и прочих эфоров и выступил в море с двадцатью пятью кораблями под командою лакедемонянина Халкидея. Путь они совершали со всею поспешностью.
К этому же времени должны были вернуться из Сицилии и те шестнадцать кораблей, которые с Гилиппом помогали докончить войну. {VI. 1041, VII. 71.} У Левкады они были перехвачены и повреждены двадцатью семью аттическими кораблями, которыми командовал Гиппокл, сын Мениппа, стерегший шедшие из Сицилии корабли. Однако все они, за исключением одного, спаслись от афинян бегством и укрылись в Коринфе.
Халкидей и Алкивиад во время плавания захватывали все корабли, какие встречали, из страха быть открытыми, и пристали прежде всего к Корику, что на материке. Тут они отпустили пленных, вошли в сношение с некоторыми из хиосцев, участников заговора, и так как последние советовали им плыть к городу без предварительного уведомления, то они прибыли неожиданно для хиосцев. Народ был удивлен и перепуган. Но олигархи заранее приняли меры к тому, чтобы собрался совет. Когда Халкидей и Алкивиад произнесли речи о том, что приближается множество других кораблей и при этом ничего не упомянули о блокаде кораблей в Пирее, {VIII. 103.} хиосцы подняли восстание против афинян, а вслед за ними и эрифреяне. Затем с тремя кораблями Алкивиад и Халкидей подошли к Клазоменам и здесь также подняли восстание. Клазоменцы тотчас переправились на материк и занялись укреплением Полихны, чтобы в случае, нужды было куда отступать с острова, на котором они живут. Все восставшие заняты были возведением укреплений и приготовлениями к войне. Из Хиоса в Афины быстро пришла весть об этом. Поняв, что им угрожает большая и несомненная опасность, что после восстания важнейшего государства {Хиоса.} и прочие союзники не пожелают оставаться в покое, афиняне постановили тронуть ту тысячу талантов, {Около 1 456 000 руб.} которую они старались сохранить неприкосновенною за все время войны. Теперь, под впечатлением первого страха, афиняне тотчас отменили наказание, наложенное было на. каждого, внесшего предложение или допустившего голосование по этому предмету, {Ср.: II. 241.} и решили тронуть эту сумму и вооружить значительное число кораблей. Те восемь кораблей из числа поставленных для блокады у Пирея, которые отделились от сторожевой эскадры, пустились в погоню за кораблями Халкидея и, не настигнув их, возвратились домой, командовал ими Стромбихид, сын Диотима. Афиняне решили послать тотчас эти восемь кораблей, а немного спустя должны были отправиться под начальством Фрасикла другие двенадцать кораблей, сняв также блокаду. Хиосские семь кораблей, принимавшие участие в блокаде у Пирея, были отозваны, причем находившимся на них рабам, была дарована свобода, свободнорожденные же были закованы в цепи. Вместо всех этих возвратившихся кораблей афиняне поспешно вооружили другие и отправили их для блокады Пелопоннеса, предполагая снарядить еще другие тридцать. Велика была энергия афинян, и во всех отношениях серьезны были приготовления их к походу на Хиос.
Тем временем Стромбихид с восемью кораблями прибыл к Самосу, присоединил к своей эскадре один самосский корабль, подошел к Теосу и требовал, чтобы жители его оставались в покое. От Хиоса к Теосу прибыл с двадцатью тремя кораблями и Халкидей, в то же время явилось сухопутное войско клазоменян и эрифреян. Заранее получив об этом сведения, Стромбихид отплыл раньше, вышел в открытое море и, очутившись там, бежал по направлению к Самосу, когда увидел, что от Хиоса идет много кораблей. Неприятель пустился за ним в погоню. Сначала жители Теоса не принимали в свой город сухопутного войска, но потом, когда афиняне бежали, пропустили его. Некоторое время это войско воздерживалось от нападения в ожидании, пока Халкидей возвратится из погони. Но так как он замешкался, то войско само принялось разрушать укрепление, возведенное афинянами с той стороны Теоса, которая обращена к материку. Помогали войску и прибывшие в небольшом числе варвары под начальством Стага, подчиненного Тиссаферну правителя. Прогнав Стромбихида до Самоса, Халкидей и Алкивиад дали тяжелое вооружение морякам с пелопоннесских кораблей и оставили их на Хиосе. Вместо них, укомплектовав эти и двадцать других кораблей людьми с Хиоса, они направились к Милету с целью поднять там восстание. Алкивиад, состоявший в приятельских отношениях с главарями милетян, желал предупредить пелопоннесские корабли и привлечь милетян на свою сторону и вместе с тем для хиосцев, себя самого, Халкидея и Эндия, который послал его добиться, согласно обещанию, счастливого успеха, именно, что ему лишь с помощью хиосцев и Халкидея удалось отторгнуть от афинян очень многие города’ Большую часть пути совершив незамеченными и пристав немного раньше Стромбихида и Фрасикла, который как раз в это время явился из Афин {У Самоса.} и вместе с Стромбихидом неотступно преследовал неприятеля, они достигли того, что Милет отложился. Так как милетяне не пустили в город афинян, приплывших на девятнадцати кораблях вслед за Алкивиадом и Халкидеем, то афиняне бросили якорь у близлежащего острова Лады. Лишь только милетяне отложились, лакедемоняне заключили с персидским царем при посредстве Тиссаферна и Халкидея первый {Ср.: VIII. 37. 58.} договор о союзе следующего содержания.
‘На следующих условиях заключили союз лакедемоняне и их союзники с царем и Тиссаферном. Вся страна и все города, какими владеет царь и владели предки царя, пусть принадлежат царю, и сколько денег или чего-нибудь другого из этих городов ни поступало афинянам, царь и лакедемоняне с их союзниками обязуются общими силами препятствовать тому, чтобы афиняне получали эти деньги или что бы то ни было иное. Войну против афинян обязуются вести сообща царь и лакедемоняне с их союзниками. Кончать войну против афинян пусть будет дозволено только по обоюдному решению царя и лакедемонян с их союзниками. Если кто отложится от царя, пусть будет он врагом лакедемонян с их союзниками, если кто отложится от лакедемонян с их союзниками, то равным образом пусть будет он врагом царя’.
Таков был этот союз. Тотчас после этого хиосцы вооружили десять новых кораблей и направились в Аней, {Ср.: III. 192.} желая узнать о положении дел в Милете и в то же время поднять восстание в городах. Когда от Халкидея пришел им приказ возвратиться, потому что на суше ожидается Аморг с войском, хиосцы пошли к святыне Зевса. Тотчас заметили они на пути шестнадцать кораблей, с которыми вслед за Фрасиклом {VIII. 151.}, вышел из Афин Диомедонт. При виде их хиосцы с одним кораблем бежали к Эфесу, а с прочими направились к Теосу. Афиняне захватили четыре корабля без команды, так как люди успели сойти на сушу. Остальные корабли укрылись в Теос. Афиняне пошли по направлению к Самосу, а хиосцы, вышедшие с остальными кораблями в открытое море, при содействии сухопутного войска, {VIII. 161, 3.} подняли восстание в Лебеде и затем в Герах. После этого разошлись по домам, как сухопутное войско, так и корабли.
Около того же времени двадцать пелопоннесских кораблей, загнанные раньше в Пирей и запертые там таким же числом кораблей афинских, {VIII. 103. 111.} внезапно прорвались из блокады и в победоносном морском сражении захватили четыре афинских корабля, затем, вернувшись в Кенхреи, они стали готовиться к новому походу на Хиос и Ионию. К ним прибыл из Лакедемона наварх Астиох, командованию которого подлежали теперь все морские силы.
По возвращении сухопутного войска из Теоса прибыл с войском и сам Тиссаферн, велел срыть до основания все, что уцелело от укреплений на Теосе, и удалился обратно. Немного спустя по уходе Тиссаферна прибыл Диомедонт с десятью афинскими кораблями и заключил договор с теосцами, по которому они и ему {Как Халкидею: VIII. 163.} давали пропуск в город. Потом вдоль берега он пошел с кораблями к Герам, но не взял города приступом и возвратился.
Около этого времени и на Самосе произошло восстание демократии 21 против знати при участии афинян, которые находились в гавани с тремя кораблями. Самосские демократы умертвили около двухсот человек, все из числа знатных граждан, четыреста человек приговорили к изгнанию, а землю и дома их конфисковали в свою пользу. Так как теперь афиняне, признав самосцев надежными союзниками, постановили даровать им автономию, то самосский народ с этого времени сам управлял государством, причем не дал геоморам никаких прав, ни даже эпигами, так что никому из самосского народа не дозволялось ни брать себе в жены дочерей геоморов, ни отдавать своих дочерей им в замужество.
После этого в ту же летнюю кампанию хиосцы с такою же энергиею, как и в начале, {Ср.: VIII. 19.} при участии пелопоннесцев, пытались поднимать восстания в городах, желая вместе с тем приобрести себе на случай опасности как можно больше союзников. Так, с тринадцатью кораблями пелопоннесцы и хиосцы пошли на Лесбос, согласно определению лакедемонян идти на Лесбос после Хиоса, а отсюда к Геллеспонту. {VIII. 82.} Одновременно с этим находившееся тут сухопутное войско пелопоннесцев и местных союзников {VIII. 161. 171. 194.} направилось вдоль берега к Клазоменам и Киме, сухопутным войском командовал спартиат Евал, а кораблями периек Диниад. На своем пути флот прежде всего поднял Мефимну, где и было оставлено четыре корабля, после этого прочие корабли подняли восстание в Митилене. Наварх лакедемонский Астиох, как и предполагал, {VIII. 201.} вышел с четырьмя кораблями из Кенхрей и прибыл к Хиосу. На третий день по его прибытии двадцать пять аттических кораблей под командою Леонта и Диомедонта подошли к Лесбосу: Леонт позже вышел из Афин на помощь товарищу с десятью кораблями. В тот же день к вечеру вышел в море и Астиох. Взяв с собою один хиосский корабль, он направился к Лесбосу, чтобы, по мере возможности, оказать там помощь. Прибыл он сначала в Пирру, а оттуда на другой день в Эрес, здесь он получил известие, что Митилена взята афинянами с первого приступа. Действительно, афиняне на полном ходу неожиданно вошли в гавань, завладели хиосскими кораблями и, выйдя на берег, разбили в битве выстроившийся против них отряд и овладели городом. Астиох получил это известие от эресян и с хиосских кораблей, прибывших с Евбулом из Мефимны, где они были оставлены. {VIII. 222.} Тотчас после взятия Митилены они бежали. У Евбула было три корабля (один захватили афиняне). Теперь Астиох не пошел уже на Митилену, но поднял восстание в Эресе и снабдил жителей его тяжелым вооружением, гоплитов со своих собственных кораблей он отправил сухим путем к Антиссе {III. 181.} и Мефимне, дав им в начальники Этеоника, а сам со своими и тремя хиосскими кораблями крейсировал вдоль берега в надежде, что при виде их мефимняне воспрянут духом и будут оставаться в положении восставших. Но так как на Лесбосе Астиох во всем встречал препятствия, то он посадил свое войско на корабли и отплыл к Хиосу. Точно так же разошлось по городам и то сухопутное войско с кораблей, которое должно было идти к Геллеспонту. После этого к Хиосу прибыло шесть союзнических пелопоннесских кораблей, что были в Кенхрее. Между тем афиняне восстановили на Лесбосе прежний порядок, оттуда они отправились морем, к Клазоменам, взяли клазоменское укрепление, сооруженное на материке, Полихну, {VIII. 143.} а жителей ее переселили обратно в город на острове, за исключением виновников восстания, которые бежали в Дафнунт. {Местоположение неизвестно.} Так Клазомены снова присоединились к афинянам.
В ту же летнюю кампанию афиняне, с двадцатью кораблями стоявшие перед Милетом и бросившие якорь у Лады, {VIII. 173.} высадились на сушу подле Панорма, в Милетской области, убили лакедемонского начальника Халкидея, который явился сюда на помощь с небольшим отрядом, на третий день после этого вновь приплыли сюда и водрузили трофей. Милетяне, однако, опрокинули его под тем предлогом, что трофей составлен был на земле, не принадлежавшей афинянам. Леонт и Диомедонт с афинским флотом из Лесбоса вели войну против Хиоса с кораблей, отправляясь в своих нападениях от Энусских островов, что перед Хиосом, от Сидуссы и Птелея, принадлежавших им укрепленных пунктов в Эрифрейской области, и от Лесбоса. Корабельными воинами были у них гоплиты, значившиеся в списках по принуждению. Высадившись на берег у Кардамилы и Болиска, они разбили в сражении явившихся против них хиосцев, многих перебили и разрушили тамошние поселения. Вторую победу они одержали при Фанах, третью при Левконии. После этого хиосцы не выходили уже больше против афинян, которые вконец разорили страну, прекрасно возделанную, от Персидских войн и до тогдашнего времени не испытывавшую никаких невзгод. И в самом деле, насколько я знаю, хиосцы одни после лакедемонян сумели соединить благосостояние с умеренностью, и законный порядок у них становился тем крепче, чем больше возрастало государство. Хотя и может показаться, будто в последнем восстании они поступили не совсем осторожно, но и на него они отважились лишь тогда, когда вместе со многими хорошими союзниками решились пойти на риск, увидев, что афиняне после сицилийского несчастия и сами не отрицают, насколько положение их, несомненно, чрезвычайно ухудшилось. Если неожиданные случайности, бывающие в человеческой жизни, и обманули расчеты хиосцев, все же они впали в ошибку вместе со многими другими, которые, подобно им, решили, что афинское государство близко к окончательному падению. И вот в то время, когда хиосцы были заперты с моря, а с суши подвергались разорению, некоторые из них, {Из демократической партии.} попытались склонить город на сторону афинян. Должностные лица узнали об этом, но сами держались спокойно, они вызвали на Эрифр наварха Астиоха с четырьмя находившимися при нем кораблями и соображали, каким образом с возможно большею умеренностью подавить заговор, взять ли заложников, или иным каким-нибудь способом. Этим делом они и были заняты.
В конце той же летней кампании прибыли из Афин к Самосу тысяча гоплитов афинских и полторы тысячи аргивских (пятистам легковооруженных аргивян афиняне дали тяжелое вооружение), кроме того, тысяча союзников с сорока восемью кораблями, в числе которых были и суда для перевозки гоплитов, под начальством Фриниха, Ономакла и Скиронида. Переправившись к Милету, они разбили там лагерь. Против них вышли сами милетяне в числе восьмисот гоплитов, а также прибывшие с Халкидеем пелопоннесцы, {VIII. 171.} состоящий из наемников вспомогательный отряд Тиссаферна, сам Тиссаферн со своей конницей, и вступили в бой с афинянами и союзниками их. Преисполненные презрения к неприятелю, потому что они шли на ионян, и убежденные в том, что те не устоят против них, аргивяне на своем фланге бросились стремительно вперед и наступали в большом беспорядке, вследствие чего и были разбиты милетянами, причем из числа аргивян пало около трехсот воинов. Напротив, афиняне одержали победу прежде всего над пелопоннесцами, потом отбросили варваров и остальное войско. С милетянами они не имели схватки, так как последние после бегства аргивян и при виде поражения остального войска укрылись в городе. Афиняне победоносно подошли к самому Милету и выстроились в боевом порядке. В этой битве случилось так, что с обеих сторон ионяне оказались победителями над дорянами: афиняне разбили стоявших против них пелопоннесцев, а милетяне разбили аргивян. Водрузив трофей, афиняне стали возводить вокруг города укрепления, так как местность эта имеет вид перешейка, они полагали, что с присоединением Милета к ним легко примкнут и остальные местности. Между тем к вечеру афиняне получили весть, что из Сицилии и Пелопоннеса вскоре прибудут пятьдесят пять кораблей. Дело в том, что настоятельнейшим внушениям сиракусянина Гермократа содействовать окончательному ниспровержению афинского могущества от сицилийцев явилось двадцать кораблей сиракусских и два селинунтских, а из Пелопоннеса прибыли те корабли, которые снаряжались там раньше {VIII. 64-5.}, и теперь были уже готовы. Командование над эскадрой получил лакедемонянин Феримен, которому приказано было препроводить обе эскадры к наварху Астиоху. Прежде всего они пристали к острову Элею, что перед Милетом. Узнав здесь, что афиняне стоят у Милета, эскадры сначала направились в Иасский залив с целью получить достоверные сведения о положении дел в Милете. Когда Алкивиад верхом на лошади прибыл в Тихиуссу, что в милетской земле, в той именно части залива, где стали на стоянку корабли, пелопоннесцы узнали от него, как происходила битва (Алкивиад участвовал в ней и сражался на стороне милетян и Тиссаферна). Алкивиад убеждал пелопоннесцев, если они не желают загубить дело Ионии и вообще все предприятие, как можно скорее подать помощь Милету и не допускать его обложения. Пелопоннесцы собирались на рассвете идти на помощь Милету. Между тем афинский стратег Фриних, получив из Лера точные вести о неприятельском флоте, когда сотоварищи его выражали желание остаться на месте и дать морскую битву, заявил, что и сам он не сделает этого и по мере сил своих не дозволит ни им, ни кому-либо другому. Так как нам можно будет, говорил Фриних, дать битву позже, имея точные сведения о количестве неприятельских и своих кораблей, надлежащим образом приготовившись на досуге, то я никогда из позора осрамиться не соглашусь безрассудно рисковать. Для афинян отступление с их флотом не постыдно, когда того требуют обстоятельства, более постыдно для них поражение, от чего бы оно ни последовало. К тому же это значило бы не только навлечь срам на наше государство, но и повергнуть его в величайшую опасность. Если после испытанных несчастий государству вряд ли позволительно наступать на врага не иначе, как с надежными военными силами, или же только в крайней нужде, то нечего и думать о том, чтобы без нужды добровольно кидаться самим на опасность. Фриних рекомендовал поскорее взять на корабли раненых, сухопутное войско и все военные принадлежности, с какими они пришли сюда, напротив, всю добычу, захваченную в неприятельской земле, он советовал оставить, чтобы облегчить корабли, и отплыть к Самосу, собрать там весь флот и уже оттуда в благоприятный момент вести наступление. Как Фриних убеждал, так и поступили. Впрочем, за свою проницательность Фриних снискал себе славу не только теперь и не в одном этом случае, но и впоследствии во всех делах, какие лежали на нем. В силу таких-то обстоятельств афиняне, не довершив победы, в тот же вечер, покинули Милет, а аргивяне, досадуя на неудачу, {VIII. 253.} поспешно отплыли домой от Самоса. Пелопоннесцы на рассвете снялись с якоря у Тихиуссы, вошли в милетскую гавань и там оставались один день. На следующий день они присоединили к своим еще хиосские корабли, которые в самом начале вместе с Халкидеем подверглись преследованию, {VIII. 171.} и желали снова идти в Тихиуссу за корабельными принадлежностями, которые они там оставили. {В ожидании битвы.} Лишь только они пришли, как явился Тиссаферн с сухопутным войском и стал убеждать их идти на Иас, где утвердился враг его Аморг. {VIII. 55. 192.} Атаковав внезапно Иас, они взяли его, так как иасяне ожидали прибытия только аттических кораблей. В битве больше всего отличились сиракусяне. Незаконного сына Писсуфна, Аморга, восставшего против царя, пелопоннесцы взяли в плен и передали Тиссаферну с тем, чтобы он, если желает, согласно полученному приказанию, {VIII. 55.} доставил его царю. Нас они разорили, причем войском взято было очень много денег: местность эта была богата с давних времен. Вспомогательное войско Аморга пелопоннесцы привели к себе и, не причинив ему обид, зачислили в свои ряды, потому что воины эти большею частью были из Пелопоннеса, {Ср.: III. 342.} городок со всеми рабами и теми, которые до того были в рабстве, и теми, которые ранее были свободнорожденными, они передали Тиссаферну, получив от него по уговору за каждого из них по Дариеву статеру, {Около 5 руб.} затем возвратились в Милет. После того как лакедемоняне прислали в начальники на Хиос сына Леонта, Педарита, пелопоннесцы отправили сухим путем до Эрифр вспомогательное войско Аморга под начальством Педарита, а в Милет назначили Филиппа. Летняя кампания подходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию Тиссаферн, организовав оборону Иаса, прибыл в Милет и, согласно данному в Лакедемоне обещанию, {VIII. 55.} уплатил всем служащим на кораблях месячное жалованье, считая по аттической драхме на человека в день, впредь же, пока он не спросит царя, он желал платить по три обола, {Т. е. половину, равную около 13 коп.} а если царь соизволит, то обещал выдавать по целой драхме. На это, однако, не согласился сиракусский стратег Гермократ (что касается Феримена, который не был навархом и прибыл только для того, чтобы передать корабли Астиоху, то по части жалованья он был уступчив). Соглашение состоялось на том, что Тиссаферн вызвался выдавать на пять кораблей лишних, и потому каждый человек получал больше трех оболов: на пятьдесят пять кораблей выдавалось ежемесячно тридцать талантов. {Около 44000 руб.} По тому же расчету уплачивалось жалованье и прочим воинам по мере того, как число кораблей увеличивалось.
В ту же зимнюю кампанию к находившимся на Самосе афинянам прибыло из Афин тридцать пять других кораблей со стратегами Хармином, Стромбихидом и Евктемоном. Тогда же стратеги стянули хиосские {VIII. 242.} и все прочие корабли и хотели бросить между собою жребий, кому из них блокировать Милет с помощью флота, кому отправиться против Хиоса с флотом и сухопутным войском. Так они и сделали. Стромбихид, Ономакс {VIII. 251.} и Евктемон, по жребию, пошли против Хиоса с тридцатью кораблями и с частью тех тысячи гоплитов, которые назначались в Милет, {VIII. 261. 276.} на транспортных судах, прочие стратеги оставались у Самоса с семьюдесятью четырьмя кораблями. Море было в их власти, и они делали набеги на Милет.
В то время на Хиосе Астиох, опасаясь предательства, стал выбирать себе заложников, {VIII. 246.} но приостановил это, услышав, что пришли корабли вместе с Ферименом и что положение союзников улучшилось. {VIII. 27. 29.} С десятью пелопоннесскими и десятью хиосскими кораблями он вышел в море, напал на Птелей, {VIII. 242.} но не взял его, и вдоль берега направился к Клазоменам. Тем из клазоменян, которые держали сторону афинян, он предлагал переселиться в глубь материка, в Дафнунт, {VIII. 236.} а остальным присоединиться к пелопоннесцам. То же советовал им и Тамос, правитель Ионии. Так как клазоменяне отвергли его предложение, то Астиох атаковал город, бывший неукрепленным, но не мог взять его, и сам под сильным ветром отплыл к Фокее и Киме, {Эти города, следовательно, перешли уже на сторону лакедемонян.} прочие же корабли бросили якорь у близлежащих к Клазоменам островов Марафуссы, Пелы и Дримуссы. Здесь, вследствие ветров, они оставались восемь дней, в течение которых разграбили все запасы клазоменян, оставленные там на сохранение, часть запасов они издержали, а часть сложили на корабли и отплыли в Фокею и Киму к Астиоху. В то время как Астиох находился в этих местах, прибыли послы от лесбосцев с предложением, что они снова отложатся от афинян, {VIII. 236.} они склонили Астиоха на свою сторону, но так как коринфяне и прочие союзники, вследствие первой неудачи, не имели охоты поддерживать лесбосцев, то Астиох снялся с якоря и отправился к Хиосу. Захваченные на пути бурей корабли с запозданием прибыли к Хиосу с разных сторон. После этого Педарит, направлявшийся тогда вдоль берега по суше из Милета, {VIII. 285.} прибыв в Эрифры, переправился с войском оттуда на Хиос. У него было еще около пятисот тяжеловооруженных воинов с пяти кораблей, оставленных Халкидеем. Так как некоторые лесбосцы предлагали произвести восстание, то Астиох заявил Педариту и хиосцам, что они должны явиться с кораблями к Лесбосу и поднять там восстание: этим способом они или увеличат число своих союзников, или в случае неудачи причинят вред афинянам. Хиосцы не вняли этому, и Педарит отказался уступить Астиоху хиосский флот. Тогда Астиох присоединил к лаконским кораблям, с которыми пришел, пять кораблей коринфских, шестой мегарский и еще один гермионский и направился к Милету, чтобы вступить в должность наварха, против хиосцев он разразился угрозами и заявил, что, если у них будет нужда, он ни за что не станет помогать им. Астиох пристал к Корику, в Эрифрейской области, и там заночевал. Со своей стороны афиняне, отошедшие от Самоса с войском для нападения на Хиос, {VIII. 302.} бросили якорь по другую сторону разделявшего их холма, так что неприятели не замечали друг друга. К ночи получено было письмо от Педарита о том, что эрифрейские военнопленные, отпущенные афинянами в расчет на измену, возвратились из Самоса в Эрифры, {Ср.: VIII. 142. 161. 253.} тогда Астиох немедленно снова отправился в Эрифры и чуть было не наткнулся на афинян. К нему переправился и Педарит. Допросив лиц, подозреваемых в измене, они нашли, что все эти обещания даны были лишь под предлогом добиться спасения людей из Самоса. Астиох и Педарит оправдали их и удалились, один на Хиос, другой, согласно первоначальному плану, в Милет.
Тем временем и афинское войско, обогнув на кораблях Корик, подле Аргона повстречало три военных хиосских корабля и при виде их пустилось за ними в погоню. Но поднялась сильная буря, и хиосские корабли едва укрылись в гавань. Что касается афинских, то три из них, ушедшие дальше всего вперед, были повреждены и выброшены на берег у Хиоса, команда частью взята в плен, частью перебита, прочие бежали в гавань, что под Мимантом, по имени Финикунт. Оттуда позже они перешли к Лесбосу, стали там на якоре и готовились к возведению укреплений.
В ту же зимнюю кампанию вышел из Пелопоннеса и прибыл в Книду лакедемонянин Гиппократ с десятью фурийскими кораблями, которыми командовал Дорией, сын Диагора, с двумя товарищами, с одним лаконским и одним сиракусским кораблем. Усилиями Тиссаферна Книд в то время уже отложился от Афин. Когда находившиеся в Милете военачальники {Феримен и, может быть, Алкивиад.} узнали о прибытии их, то сделали распоряжение, чтобы одна половина кораблей наблюдала за Книдом, а другие, стоявшие у Триопия, напали на грузовые суда, шедшие из Египта, и захватили их. Триопий — выступающая в море оконечность Книдской области, со святилищем Аполлона. Афиняне, узнав об этом, выступили от Самоса в море и захватили шесть стороживших у Триопия кораблей, корабельная команда их бежала. После этого афиняне пристали к Книду, напали на город и, так как он не имел стен, едва не овладели им. На следующий день они возобновили приступ, но книдяне успели за ночь лучше оградить себя, кроме того, в город пробились спасшиеся бегством воины с кораблей, что были у Триопия, и афиняне не могли уже вредить им, как прежде. Поэтому они отступили, разорили поля книдян и возвратились к Самосу.
Когда к тому времени прибыл в Милет Астиох для командования флотом, {VIII. 331.} в лагере пелопоннесцев всего еще было в изобилии: жалованье выдавалось в достаточном размере, {VIII. 292.} у солдат было много денег, награбленных в Иасе, {VIII. 283.} милетяне энергично переносили тяготы войны. Однако пелопоннесцы находили недостаточным и не особенно выгодным первоначальный договор, заключенный Халкидеем с Тиссаферном {VIII. 18.} и еще в бытность Феримена в Милете заключили новый, нижеследующий.
‘Договор лакедемонян и их союзников с царем Дарием и с сыновьями царя и с Тиссаферном. Быть миру и дружбе на следующих условиях. Лакедемонянам и союзникам лакедемонян не ходить войною или с каким-нибудь злым умыслом на всю ту землю и города, какие принадлежат Дарию, или принадлежали отцу его, или его предкам, лакедемонянам и союзникам лакедемонян не взыскивать дани с этих городов. Царю Дарию и подданным его не ходить войною или с каким-нибудь злым умыслом на лакедемонян и их союзников. Если в чем-либо лакедемоняне и их союзники будут нуждаться в царе или царь будет нуждаться в лакедемонянах и их союзниках, правильным должно почитаться исполнение того, на чем стороны убедят друг друга. Войну против афинян царю и лакедемонянам и их союзникам вести сообща, сообща должны они действовать и при заключении мира. Какое бы войско ни находилось в земле царя по требованию царя, царь должен ему доставлять содержание. Если какой из городов, вступивших в договор с царем, нападет на царскую землю, прочим городам противодействовать этому и помогать царю по мере возможности. И если кто-либо в царской земле или в другой, подвластной царю, нападет на землю лакедемонян или их союзников, царь должен противодействовать этому и помогать по мере возможности’.
По заключении договора Феримен передал Астиоху свои корабли, а сам отплыл на небольшом судне в море и исчез. Между тем афиняне уже переправились с войском от Лесбоса на Хиос {VIII. 34.} и, утвердив свое господство на суше и на море, стали укреплять Дельфиний, пункт вообще сильный со стороны суши, а также снабженный гаванями и недалеко отстоящий от города Хиоса. Хиосцы, потерпевшие поражение в первых битвах, {VIII. 243.} да и вообще жившие между собою далеко не в согласии, а, наоборот, относившиеся друг к другу подозрительно после того, как Педарит казнил сына Иона Тидея с соумышленниками за сочувствие к Афинам, остальное же население города силою удерживалось в подчинении олигархам, оставалось в бездействии, вследствие этого ни сами они, ни вспомогательное войско с Педаритом во главе не оказывались достаточно сильными для битвы. Тем не менее они через послов обратились в Милет к Астиоху с требованием подать им помощь, а когда тот не обратил на это внимания, Педарит послал в Лакедемон письмо с жалобою на него. Так сложились дела афинян на Хиосе. Между тем самосские корабли их делали наступления на милетские, но так как последние не выходили против них, то афиняне отступали назад к Самосу и держались спокойно.
В ту же зимнюю кампанию вышли из Пелопоннеса двадцать семь кораблей, снаряженные для Фарнабаза лакедемонянами по настоянию мегарянина Каллигита и кизикенца Тимагора, и в пору зимнего солнцестояния направились к Ионии. В звании начальника отплыл с ними спартиат Антисфен. Вместе с тем лакедемоняне послали в советники {См. к II. 851.} Астиоху одиннадцать спартиатов, в числе их был и Лихас, сын Аркесилая. {V. 222. 504. 763.} Советникам приказано было, по прибытии в Милет, озаботиться вообще возможно лучшим устроением дел, что же касается кораблей, то или эти самые двадцать семь, или с прибавкою новых, или хотя бы в меньшем числе отослать, если они заблагорассудят, к Фарнабазу в Геллеспонт, назначив их начальником сына Рамфия, Клеарха, {VIII. 82.} который отправлялся вместе с ними, наконец, если эти одиннадцать мужей признают нужным отрешить Астиоха от должности наварха и назначить на его место Антисфена. Дело в том, что вследствие письма Педарита {VIII. 384.} лакедемоняне стали относиться к Астиоху подозрительно. Корабли эти, отчалив от Малеи, вышли в открытое море и пристали к Мелосу. Здесь они нашли десять афинских кораблей, три из них, бывшие без команды, были захвачены и сожжены. После этого из опасения, как бы убежавшие от Мелоса афинские корабли не дали знать об экспедиции пелопоннесских кораблей афинянам на Самосе, что действительно и случилось, {VIII. 414.} пелопоннесцы направились к Криту, из осторожности пошли более длинным путем и пристали к Кавну в Азии. {См. к I. 1164.} Здесь они были уже в безопасности и потому дали знать находившемуся в Милете флоту, чтобы в сопровождении его переправиться самим вдоль берега к Милету. Со своей стороны хиосцы и Педарит, невзирая на медлительность Астиоха, отправили к нему около того же времени вестников с требованием оказать им помощь всем его флотом, так как они находятся в осаде, и не относиться безучастно к тому, как важнейший из союзных городов в Ионии оказывается запертым с моря, а с суши подвергается разбойническим нападениям. Дело в том, что у хиосцев было множество рабов, больше, нежели в каком бы то ни было другом государстве, кроме Лакедемона, которые вследствие их многочисленности подвергались за всякую вину слишком жестоким наказаниям. Поэтому, лишь только оказалось, что афиняне при помощи своих укреплений утвердились здесь прочно, большинство рабов тотчас перебежало к ним и благодаря знанию местности причиняло стране величайшие бедствия. Хиосцы указывали, что им необходимо помочь, пока есть еще надежда и возможность воспрепятствовать неоконченному укреплению Дельфиния и пока афиняне заняты сооружением более обширных укреплений у своего лагеря и флота. Хотя после упомянутой выше угрозы {VIII. 331.} Астиох и не имел намерения оказывать помощь, но, когда он увидел, что помогать готовы и союзники, решил идти на помощь хиосцам. Тем временем из Кавна получена была весть о прибытии двадцати семи кораблей и лакедемонских советников. Решив, что для утверждения господства на море все прочее — дело второстепенное, лишь бы переправить в Милет столь значительное количество кораблей и обезопасить переправу лакедемонянам, явившимся для наблюдения за ним, Астиох немедленно бросил мысль идти к Хиосу и направился в Кавн. На пути он высадился на Косе, называемом Меропидою, так как город не имел стен и пострадал от сильнейшего землетрясения, какое когда-либо бывало на нашей памяти, причем население его бежало в горы, то Астиох разорил город, делал набеги на страну с целью добывания добычи и забирал все, кроме свободнорожденных, которых он отпускал. От Коса Астиох прибыл ночью к Книду, но, подчинившись настояниям книдян, не высадил экипаж на берег, а тотчас пошел против двадцати афинских кораблей, которыми командовал один из самосских стратегов Хармин, {VIII. 301.} стороживший появление тех двадцати семи кораблей, плывших из Пелопоннеса, которые разыскивал и Астиох. {Чтобы с ними соединиться.} Находившиеся на Самосе афиняне получили известие о приближении этих кораблей из Мелоса, {VIII. 393.} а потому Хармин держался на страже у Симы, Халки, Родоса и подле Ликии, зная уже о том, что корабли находятся в Кавне. Астиох немедленно, прежде чем прослышали о нем, пошел против Симы в расчете застигнуть неприятельские корабли где-нибудь в открытом море. Но по причине дождя и сгустившегося тумана корабли его в темноте сбились с дороги, и движение их расстроилось. На рассвете, когда флот Астиоха был разбросан и одно крыло его, левое, было уже видимо для афинян, а остальные корабли блуждали еще подле острова, Хармин и афиняне быстро пустились против неприятеля, но не со всеми двадцатью кораблями, вообразив, что это те самые корабли из Кавна, которые они сторожили. При первом же нападении афиняне затопили три корабля и сильно повредили другие. Перевес в сражении они имели до тех пор, пока сверх ожидания не появилось большинство блуждавших кораблей и афиняне оказались отрезанными со всех сторон. Тогда они обратились в бегство, причем потеряли шесть кораблей, бежав с остальными к острову Тевтлуссе и оттуда к Галикарнассу. После этого пелопоннесцы пристали к Книду и, соединившись с двадцатью семью кораблями, что были у Кавна, вышли в море со всеми силами и, водрузив трофей на Симе, снова стали на якоре в Книде. По получении известия о результате морской битвы афиняне со всеми кораблями отправились от Самоса к Симе, но не напали на стоявший у Книда флот и со своей стороны не подверглись нападению. Забрав на Симе корабельные снасти {VIII. 281.} и сделав нападение на Лоримы, что на материке, они возвратились к Самосу.
На всех пелопоннесских кораблях, находившихся уже у Книда, производились нужные починки, а одиннадцать лакедемонских граждан {VIII. 392.} вели тем временем переговоры с явившимся сюда Тиссаферном относительно выработанных уже условий, именно тех, какие они не одобряли, а также о дальнейшей войне, каким образом вести ее всего лучше и выгоднее для обеих сторон. {Т. е. для Тиссаферна и для лакедемонян.} За ходом дел с наибольшим вниманием наблюдал Лихас. Он заявил, что оба договора, и договор Халкидея, и договор Феримена, {VIII. 18. 37.} формулированы неудачно, что опасно, если царь предъявит и теперь притязания на всю ту землю, какая была раньше в его власти и во власти его предков. И действительно, по смыслу этого пункта, все острова, Фессалия, Локрида, вся Эллада до Беотии должны были бы снова перейти в рабство к царю, и лакедемоняне вместо свободы наложили бы на эллинов персидское господство. Поэтому Лихас предлагал заключить новый, лучший, договор или, по крайней мере, упразднить прежний и объявил, что при таких условиях они вовсе не нуждаются в продовольствии для войска. Раздраженный Тиссаферн в гневе ушел от лакедемонян, не добившись от них толку. Последние намеревались идти к Родосу, куда звали их влиятельнейшие олигархи, и надеялись привлечь на свою сторону остров, весьма важный для них по многочисленности морского и сухопутного войска. К тому же они полагали, что при содействии имеющихся союзников они в состоянии будут одни содержать свой флот, не требуя денег от Тиссаферна. Итак, немедленно, в ту же зимнюю кампанию, пелопоннесцы вышли из Книда и пристали прежде всего к Камиру, на Родосе, с девяносто четырьмя кораблями. Большинство населения было перепугано, так как не знало о сношениях {Олигархов с пелопоннесцами.} и бежало, в особенности потому что город не был укреплен. Тогда лакедемоняне созвали камирян, а также граждан двух других городов, Линда и Иелиса, и убедили родян отложиться от афинян. Родос таким образом присоединился также к пелопоннесцам. Прослышав об этом, афиняне около того же времени вышли с самосским флотом в море, желая предупредить неприятеля. Они показались уже в открытом море, но немного опоздали и потому немедленно отступили к Халке, оттуда к Самосу, а впоследствии вели морскую войну против Родоса из Халки, Коса и Самоса. Пелопоннесцы взыскали с родян тридцать два таланта денег, {Около 44 000 руб.} вытащили корабли на сушу и в течение восьмидесяти дней оставались в бездействии.
В это время и еще раньше, до похода пелопоннесцев на Родос, произошло следующее. После смерти Халкидея и после сражения при Милете {VIII. 24. 25.} Алкивиад возбудил против себя подозрение в пелопоннесцах, и от них из Лакедемона пришло даже письмо к Астиоху с приказанием лишить жизни Алкивиада (он был во враждебных отношениях с Агидом {VIII. 122.} и вообще казался человеком, не заслуживающим доверия). Алкивиад в страхе сначала бежал тайком к Тиссаферну, затем, по мере возможности, стал действовать на него главным образом во вред пелопоннесцам. Став руководителем Тиссаферна во всем, Алкивиад убедил его сократить жалованье пелопоннесцам и выдавать им по три обола вместо аттической драхмы, {Т. е. около 12 коп. вместо 25. Ср.: VIII. 291.} да и то не постоянно. При этом он советовал Тиссаферну сказать пелопоннесцам, что афиняне, с более давнего времени опытные в морском деле, платят своим воинам по три обола, и не столько по недостатку в средствах, сколько для того, чтобы от избытка в деньгах моряки не впадали в излишество, причем одни тратили бы жалованье на то, что разрушает здоровье, и тем ослабляли бы свои силы, а другие покидали бы корабли, не оставив в виде залога неуплаченной им доли жалованья. Алкивиад научил Тиссаферна склонить с помощью подкупа триерархов и стратегов, за исключением сиракусских, согласиться на эти условия. Из сиракусских стратегов один Гермократ противился этому от имени всех союзников. Когда государства начинали просить денег, Алкивиад их выпроваживал и сам, от имени Тиссаферна, обзывал хиосцев бессовестными за то, что они, будучи богатейшими из эллинов, обязанные своим спасением чужой помощи, все-таки требуют, чтобы другие ради их свободы рисковали жизнью и деньгами. Что касается прочих государств, то было бы несправедливо, говорил Алкивиад, если бы они, тратясь на афинян до восстания, теперь отказывались платить Столько же или даже больше на самих себя. Тиссаферн, доказывал Алкивиад, ведя войну на собственные средства, разумеется, теперь расчетлив, если же когда-либо получатся от царя продовольственные деньги, он будет выдавать им жалованье полностью, и государства будут надлежащим образом удовлетворены. Алкивиад советовал Тиссаферну также не очень торопиться с окончанием войны и отказаться от желания предоставить одному государству владычество на суше и на море привлечением ли финикийских кораблей, которые Тиссаферн велел заготовлять, или содержанием на жалованье большого числа эллинов, но рекомендовал допустить разделение владычества между двумя государствами: тогда царь будет иметь возможность поднять одно из них против другого, ему неприязненного. Напротив, говорил Алкивиад, если господство на суше и на море будет в одних руках, царь окажется в затруднении уничтожить господствующее государство и вынужден будет встать, наконец, сам на решительную борьбу с большими издержками и опасностями. Легче с небольшими затратами и личной безопасностью предоставить эллинам истощать самих себя. Кроме того, уверял Алкивиад, для Тиссаферна удобнее делить власть с афинянами: они меньше лакедемонян стремятся к завоеваниям на суше, цели же их и образ действий в войне наиболее полезны для его видов, афиняне будут стараться порабощать себе часть моря, а Тиссаферну всех эллинов, обитающих в царской земле, лакедемоняне же, наоборот, явились с целью освободить эллинов, и невероятно, чтобы они, освобождая теперь эллинов от самих же эллинов, не освободили их и от персов, если только сами не будут усмирены. Поэтому Алкивиад советовал прежде всего ослаблять оба государства, а потом уже, когда афиняне будут основательно истощены, избавить страну и от пелопоннесцев. Тиссаферн в главном разделял это мнение, поскольку можно было судить, по крайней мере, по его образу действий. Находя советы Алкивиада правильными, он доверился ему вполне, выдавал пелопоннесцам скудное содержание и не разрешал морской битвы, уверяя, что прибудет финикийский флот, и тогда они будут сражаться, обладая превосходством сил. Тем самым Тиссаферн расстроил дела пелопоннесцев, флот которых в это время был в очень цветущем состоянии. Вообще отсутствие у Тиссаферна энергии к войне стало так ясно, что нельзя было не замечать его.
Такие советы, по мнению Алкивиада наилучшие, он давал Тиссаферну и царю частью потому, что находился под защитою их, частью потому, что добивался своего возвращения на родину. Он знал, что, если спасет отечество от окончательной гибели, ему можно будет, путем убеждения, заставить афинян вернуть его обратно. Склонить же их к этому он рассчитывал главным образом в том случае, если окажется, что Тиссаферн питает к нему расположение. Это и случилось на самом деле. Действительно, афинское войско на Самосе прослышало о том влиянии, какое имеет Алкивиад у Тиссаферна, причем сам Алкивиад обратился к наиболее видным в среде войска представителям олигархической партии с просьбою напомнить о нем лучшим людям, что он желает возвратиться на родину для установления олигархии, а не подлой демократии, изгнавшей его самого, что он хочет доставить им дружбу Тиссаферна и вместе с ними стать гражданином афинского государства. Независимо от Алкивиада и еще в большей мере, чем он, стремились к ниспровержению демократии находившиеся на Самосе триерархи афинян и влиятельнейшие граждане. Движение это появилось впервые в самосском войске, а отсюда оно распространилось потом и на афинское государство. Несколько человек переправились с Самоса к Алкивиаду и вступили с ним в переговоры. Так как он обещал приобрести дружбу сначала Тиссаферна, а потом и царя, если только не будет демократического правления (тогда, говорил Алкивиад, царь больше будет доверять им), то знатные фаждане, которые несли на себе наибольшие тяготы, очень надеялись захватить в свои руки власть и восторжествовать над своими противниками. По возвращении на Самос они в среде своих единомышленников стали организовывать заговор, а перед народом открыто заявляли, что царь будет их другом и доставит деньги, если Алкивиад будет возвращен и в Афинах не будет демократического строя. Чернь, хотя вначале и была отчасти недовольна происками, держалась спокойно в приятной надежде на царское жалованье, сторонники же олигархии, сообщив свои планы народу, снова стали обсуждать предложения Алкивиада в своей среде и вместе с большинством членов гетерий. Всем дело казалось удобоисполнимым и верным, но оно вовсе не нравилось Фриниху, {VIII. 251. 271.} бывшему тогда еще стратегом. Он находил, что Алкивиаду, как то было и на самом деле, столь же мало дела до олигархии, как и до демократии, что он помышляет только об одном, как бы, ниспровергнув существующий государственный порядок, возвратиться по приглашению своих сторонников, афинянам же, напротив, следует больше всего позаботиться о предотвращении внутренних междоусобий. Для царя, указывал Фриних, неудобно теперь, когда пелопоннесцы заняли уже такое же положение на море, как и афиняне, когда они завладели всеми важнейшими городами в его державе, примыкать к афинянам, которым он не доверяет, и тем создавать себе затруднения, между тем как ему можно приобрести друзей в лице пелопоннесцев, которые не сделали ему ничего дурного. Что же касается союзных государств, которым афиняне пообещают, разумеется, ввести олигархию, так как и у них самих не будет уже демократического строя, то, говорил Фриних, ему хорошо известно, что государства отложившиеся не присоединятся к афинянам, а те, которые остаются на их стороне, не станут более надежными, ведь рабства в соединении с демократией или с олигархией они не предпочтут свободе, каков бы государственный строй они не получили. Кроме того, союзники уверены, что так называемые ‘прекрасные и хорошие’ {Имеются в виду олигархи.} доставят им не менее неприятностей, чем демократы, так как они советуют народу и приводят в исполнение те суровые мероприятия, {По отношению к союзникам.} из которых они главным образом извлекают для себя пользу. Быть под властью таких людей значило бы для союзников подвергаться без суда казням, сопряженным с насилием, тогда как демократия служит убежищем для них и уздою для олигархов. Он, Фриних, наверное знает, что государства, {Союзные.} наученные самим опытом, думают именно таким образом, поэтому он ничего не одобряет из того, о чем Алкивиад хлопочет в настоящее время. Несмотря на эти соображения Фриниха, собравшиеся на Самосе участники заговора, согласно первоначальному решению, {VIII. 472.} приняли предложения Алкивиада и готовились отправить в Афины в качестве послов Писандра и других лиц с тем, чтобы они хлопотали о возвращении Алкивиада, о ниспровержении демократии в Афинах и об установлении дружественных отношений между Тиссаферном и афинянами. Фриних, узнав, что предложение о возвращении Алкивиада будет внесено {В народное собрание.} и что афиняне могут принять его, опасался, как бы в случае своего возвращения Алкивиад не поступил с ним худо, как с человеком, противодействовавшим его возвращению, именно ввиду тех речей, в которых Фриних высказывал противное мнение. Тогда он пустился на следующее. Тайком послал он письмо лакедемонскому наварху Астиоху, тогда еще находившемуся у Милета, с известием, что Алкивиад губит дело лакедемонян, устраивая сближение Тиссаферна с афинянами, да и обо всем прочем Фриних сообщал в письме точные сведения. Простительно, прибавлял он, если он, даже во вред родному городу, злоумышляет на врага. Однако Астиох не думал карать Алкивиада, тем более что последний не был уже, как прежде, в его власти, а отправился к нему и к Тиссаферну в Магнесию, передал им полученное из Самоса письмо и таким образом сам сделался доносчиком. Кроме того, говорили, что из личной корысти Астиох предложил свои услуги Тиссаферну как по этому делу, так и вообще. По этой же причине Астиох слишком мягко относился и к вопросу о выдаче жалованья не в полном размере. {VIII. 452.} Алкивиад тотчас отправил должностным лицам на Самос письмо с изложением образа действий Фриниха и требовал его казни. Будучи очень встревожен тем, что он изобличен, и чувствуя себя в величайшей опасности, Фриних послал Астиоху новое письмо с укоризною, что тот плохо скрыл содержание прежнего письма, и на этот раз Фриних выражал готовность выдать лакедемонянам на истребление все афинское войско, бывшее на Самосе, причем подробно писал, каким образом план этот при отсутствии укреплений на Самосе может быть приведен в исполнение. Никто не осудит его, добавлял Фриних, за то, что он, рискуя своею жизнью за лакедемонян, готов и на это и на все возможное, лишь бы не погибнуть самому от злейших врагов. Однако и это письмо Астиох сообщил Алкивиаду. Предугадывая вероломство Астиоха и скорое получение письма от Алкивиада обо всем этом деле, Фриних предупредил их и сам открыл войску замыслы врагов напасть на лагерь, так как Самос не был укреплен и к тому же не все корабли находились в гавани. Фриних говорил, что имеет об этом достоверные сведения, что необходимо возможно скорее укрепить Самос и вообще быть настороже. Фриних был стратегом и действовал в данном случае правомочно. Афиняне приступили к сооружению укреплений, и Самос благодаря этому был укреплен скорее (впрочем и без того собирались его укреплять). Вскоре затем пришло письмо от Алкивиада о том, что Фриних выдал войско и что неприятель готовится к нападению. Но так как Алкивиаду не доверяли, то и решили, что он, заранее узнав планы неприятеля, из вражды к Фриниху взваливает на него вину в соучастии. Поэтому Алкивиад нисколько не повредил Фриниху, напротив, тождественным сообщением он только подтвердил его слова.
После этого Алкивиад начал подготовлять и настраивать Тиссаферна к тому, чтобы он стал другом афинян. Хотя Тиссаферн и боялся пелопоннесцев, потому что у них было кораблей больше, чем у афинян, однако он желал, если бы только оказалось это возможным, воспользоваться доверием к нему Алкивиада, особенно после того, как он узнал, что в среде пелопоннесцев у Книда произошел разлад из-за договора Феримена. {VIII. 432-3.} Все это имело место в то время, когда пелопоннесцы были уже у Родоса. {VIII. 443. 451.} Во время спора Лихас подтвердил прежде высказанное мнение Алкивиада, что лакедемоняне намерены даровать свободу всем государствам, причем настаивал на невозможности заключать соглашение, предоставляющее царю власть над теми государствами, которые некогда, в прежнее время, были подвластны царю или его предкам. {VIII. 45-46.} Преследуя важные цели, Алкивиад не щадил теперь энергии расположить Тиссаферна в свою пользу.
Между тем афинские послы с Писардом во главе были отправлены из Самоса и явились в Афины. В народном собрании они говорили лишь о главном, больше всего о том, что афиняне имеют возможность приобрести союзника в лице царя и одержать верх над пелопоннесцами в том случае, если вернут Алкивиада и откажутся от теперешнего демократического строя. Многие другие возражали против этого в защиту демократии, враги же Алкивиада восклицали, что было бы рискованно допускать возвращение человека, поправшего законы. При этом Евмолпиды и Керики призывались в свидетели по поводу тех дел, касающихся мистерий, за которые Алкивиад был изгнан, и они заклинали именем богов не возвращать Алкивиада. Писандр взошел на трибуну, чтобы отвечать на многие возражения и сетования. Каждого возражавшего он вызывал поодиночке вперед и спрашивал, какую надежду питает он на спасение государства, коль скоро у пелопоннесцев на море не меньше кораблей, готовых к битве, чем у афинян, когда союзных государств у них больше, когда царь и Тиссаферн доставляют им деньги, а у афинян нет больше денег, если только кто-либо не склонит царя перейти на их сторону. Когда вопрошаемые отвечали отрицательно, Писандр говорил им тогда прямо: ‘А последнему не бывать, если не будет у нас установлен более умеренный образ правления, и скорее в духе олигархии, чтобы царь мог нам поверить. При настоящих обстоятельствах нам, впрочем, надлежит совещаться не столько о форме правления, сколько о спасении, а сделать изменения в государственном строе мы можем и после, если что нам не понравится, Алкивиада же мы вернем, так как только он один в настоящее время в состоянии устроить это’. Сначала народ слушал речи об олигархии с тяжелым сердцем, но когда Писандр ясно показал, что нет другого спасения, народ сдался из страха и вместе с тем в надежде на изменения в будущем. Афиняне постановили, чтобы Писандр и с ним десять мужей отправились к Тиссаферну и Алкивиаду и установили такие отношения с ними, какие признают наилучшими. Так как Писандр одновременно изобличил и Фриниха, то отрешили от должности его и товарища его Скиронида {VIII. 251.} и на место их послали стратегами на флот Диомедонта и Леонта. {VIII. 231. 242.} К Фриниху Писандр предъявил на словах обвинение в том, что тот выдал неприятелю Иас и Аморга, {VIII. 282-4.} на самом же деле он руководствовался тут тем, что находил Фриниха неудобным для сношений с Алкивиадом. Писандр обошел также все клубы, существовавшие в городе и раньше с целью производить давление на суды и выборы должностных лиц, и посоветовал им соединить свои силы, принять общее решение и ниспровергнуть демократию. Он принял также все другие меры, требовавшиеся обстоятельствами, чтобы более не было замедления, а сам с десятью мужами отправился морем к Тиссаферну.
В ту же зимнюю кампанию Леонт и Диомедонт явились к афинскому флоту и направились против Родоса. Пелопоннесские корабли они нашли вытащенными на сушу, {VIII. 444.} сделали небольшую высадку на берег и в сражении разбили вступивших против них родосцев, затем отступили к Халке и вели войну преимущественно оттуда, а не из Коса: с Халки им было легче наблюдать за тем, если бы пелопоннесский флот вздумал сняться с якоря.
На Родос прибыл также лаконец Ксенофантид, посланный Педаритом из Хиоса. Он сообщал, что афинское укрепление доведено уже до конца и что Хиос будет потерян, если пелопоннесцы не явятся к нему на помощь со всем флотом. Пелопоннесцы собирались идти на помощь. Тем временем Педарит сам со своими наемниками и со всем войском хиосцев атаковал афинское укрепление, возведенное вокруг их кораблей, частью его овладел и захватил несколько вытащенных на сушу кораблей. Но когда прибыли на помощь афиняне и обратили в бегство хиосцев, то сначала последние, а затем и остальное войско Педарита были разбиты, пал сам Педарит и многие хиосцы, причем было захвачено множество оружия.
После этого хиосцы сильнее прежнего были обложены с суши и с моря, и среди них начался большой голод. Между тем афинское посольство с Писандром во главе прибыло к Тиссаферну и завело переговоры о соглашении. {VIII. 542. Тиссаферн находился тогда в Магнесии. VIII. 503.} Алкивиад, не очень-то полагавшийся на Тиссаферна, который больше боялся пелопоннесцев и все еще желал, согласно его же настоянию, {VIII. 464.} ослабить оба государства, стал действовать в том направлении, чтобы Тиссаферн предъявил афинянам тягчайшие требования и чтобы договор таким образом не состоялся. Мне думается, того же желал и сам Тиссаферн, только им тут руководил страх. {Пред лакедемонянами.} Алкивиад же, видя, что Тиссаферн не согласится на договор ни в каком случае, желал скрыть перед афинянами собственное бессилие убедить его и представлял дело так, будто Тиссаферн поддается его увещеваниям и хочет примкнуть к афинянам, только предлагают они ему недостаточно. Говоря сам от имени и в присутствии Тиссаферна, Алкивиад так далеко заходил в своих требованиях, что афиняне все-таки оказывались причиною того, что договор не заключался, хотя на многие требования его они и соглашались. Так Алкивиад требовал отдать всю Ионию, сверх того прилегающие к ней острова и т. д. Наконец, так как афиняне и на это не возражали, он из страха быть вполне изобличенным в своем бессилии {Убедить Тиссаферна.} требовал на третьем собрании разрешить царю соорудить флот и плавать вдоль их владений, где ему угодно и с каким угодно числом кораблей. Тут уже афиняне признали требование невыполнимым и, считая себя обманутыми Алкивиадом, в гневе удалились и переправились на Самос.
Вскоре после этого, в ту же зимнюю кампанию, Тиссаферн прибыл в Кавн с целью возвратить пелопоннесцев в Милет и, заключив с ними новый договор, какой удастся, доставлять им содержание и перестать враждовать с ними. Он боялся, как бы пелопоннесцы, при недостатке содержания для многочисленных кораблей, не были вынуждены дать морскую битву афинянам и не потерпели поражения или как бы афиняне и без него не достигли цели своих стремлений, коль скоро пелопоннесские корабли будут покидать воины. Больше же всего Тиссаферн опасался, что пелопоннесцы в поисках за пищей станут грабить материк. Соображая и предусматривая все это, а равно желая уравновесить взаимное положение эллинов, {Ср.: VIII. 461.} Тиссаферн пригласил пелопоннесцев, выдал им содержание {VIII. 292.} и заключил с ними следующий, третий, договор. {Ср.: VIII. 18. 37.}
‘На тринадцатом году царствования Дария, когда в Лакедемоне эфором был Алексиппид, состоялся на равнине Меандра договор между лакедемонянами и их союзниками с одной стороны, Тиссаферном, Гиераменом и сыновьями Фарнака — с другой, о делах царя, лакедемонян и их союзников. Земля царя, какая находится в Азии, принадлежит царю, и о своей земле царь пусть располагает, как хочет. Лакедемонянам и их союзникам не ходить на землю царя с каким-либо злым умыслом, и царю не ходить на земли лакедемонян и их союзников с каким-либо злым умыслом. Если кто из лакедемонян или их союзников пойдет на землю царя со злым умыслом, лакедемоняне и их союзники должны противодействовать этому, и если кто из царской земли пойдет со злым умыслом на лакедемонян или их союзников, пусть царь противодействует этому. Тиссаферну доставлять теперешнему флоту содержание согласно условию, {VIII. 292.} пока не прибудут царские корабли. Когда прибудут царские корабли, {Ср.: VIII. 461. 59.} лакедемоняне и их союзники сами будут содержать свой флот, если пожелают, если же захотят получать содержание от Тиссаферна, он обязуется доставлять его, но лакедемоняне и их союзники, с окончанием войны, должны возвратить Тиссаферну деньги, сколько получат. Когда прибудут царские корабли, то корабли лакедемонян, их союзников и царские пусть ведут войну сообща, так, как решит Тиссаферн, лакедемоняне и их союзники. Если пожелают заключить мир с афинянами, то заключить его на одинаковых условиях’.
Таков был договор. После этого Тиссаферн приступил к доставке финикийских кораблей, как было условлено, {VIII. 461.} и к выполнению всех прочих обещаний, он желал, по крайней мере, сделать вид, будто принимает эти меры.
Уже в конце зимней кампании беотяне при помощи измены взяли Ороп, хотя там и находился афинский гарнизон. Содействовали этому некоторые граждане из эретриян и самих оропцев, замышлявших ускорить отпадение Евбеи, Ороп лежит близ Эретрии, и невозможно было помешать афинянам, пока они владели им, сильно тревожить как Эретрию, так и остальную Евбею. Эретрияне, имея уже Ороп в своих руках, явились к Родосу и звали пелопоннесцев идти на Евбею, последние же больше желали оказать помощь Хиосу в его стесненном положении и, снявшись с якоря, со всем флотом отошли от Родоса. {VIII. 442.} Находясь у Триопия, {VIII. 352.} пелопоннесцы заметили в открытом море афинские корабли, шедшие от Халки. {VIII. 414.} Так как стороны воздержались от нападения, то афиняне пошли к Самосу, а пелопоннесцы к Милету, последние видели, что впредь без морской битвы им нельзя будет помочь Хиосу. Эта зимняя кампания приходила к концу, кончался и двадцатый год войны, историю которой написал Фукидид.
В самом начале весны следующей летней компании (411 г.) спартиат Деркилид послан был {Из Милета. Ср.: VIII. 621.} с небольшим войском вдоль берега по суше к Геллеспонту, чтобы поднять восстание в Абиде, колонии милетян. В то же время хиосцы, теснимые осадою, вынуждены были, пока Астиох затруднялся оказать им помощь, {VIII. 401. 552. 562.} дать морскую битву. Случилось так, что, когда Астиох был еще у Родоса, хиосцы, по смерти Педарита, {VIII. 553.} получили из Милета в начальники себе спартиата Леонта, который прибыл с Антисфеном в качестве его эпибата, они получили также двенадцать кораблей, оставшихся на страже у Милета. В числе их было пять фурийских, четыре сиракусских, один анейский, {См. к III. 192.} один милетский и один Леонта. Хиосцы сделали с суши вылазку против неприятеля со всем войском, заняли один укрепленный пункт, а в то же время тридцать шесть кораблей их выступили против тридцати двух афинских и дали битву. Сражение было жестокое, хиосцы и союзники, хотя и не потерпели поражения, возвратились в свой город, потому что было уже поздно. Когда вслед за этим явился из Милета по сухому пути Деркилид, Абид, на Геллеспонте, перешел на сторону Деркилида и Фарнабаза, а два дня спустя отложился и Лампсак. Получив об этом известие на Хиосе, Стромбихид {VIII. 302.} поспешно явился на помощь с двадцатью четырьмя афинскими кораблями, в числе которых были и грузовые суда с гоплитами. Вышедших против него лампсакиян Стромбихид разбил в сражении и с первого же набега взял Лампсак, не имевший укреплений, похитил движимость и рабов. Возвратив свободнорожденных на их места жительства, он пошел на Абид. Так как город не сдавался, а взять его приступом Стромбихид не мог, то он переправился на противолежащий Абиду берег, поставил гарнизон в Сеете, городе на Херсонесе, которым владели тогда персы, и обратил его в наблюдательный пункт над всем Геллеспонтом. Тем временем хиосцы и находящиеся в Милете пелопоннесцы крепче утвердились на море, воспрянул духом и Астиох, когда узнал о ходе морской битвы и об удалении Стромбихида с флотом. С двумя кораблями Астиох отправился вдоль берега к Хиосу, привел оттуда флот и уже со всеми кораблями предпринял нападение на Самос. Так как афиняне вследствие царившей у них взаимной подозрительности не выходили в море против неприятеля, то Астиох снова отплыл к Милету.
Около этого времени, или даже раньше, демократия в Афинах была ниспровергнута. Дело было так: по возвращении от Тиссаферна на Самос послов с Писандром во главе, {Ср.: VIII. 56.} они застали в самом войске положение дел еще более прочным, чем прежде, и даже влиятельных из самих семиян склонили к попытке ввести у себя олигархический строй, хотя эти же самияне вели между собой борьбу, лишь бы только не было у них олигархии. Вместе с тем находившиеся на Самосе афинские заговорщики решили в своей среде оставить Алкивиада в покое, так как он не желал примкнуть к ним (да и вообще они не считали его подходящим для олигархии), но, пойдя уже на риск, самим изыскать меры к тому, чтобы дело их не было заброшено, а вместе с тем настойчиво вести войну, из собственных средств ревностно покрывать расходы и доставлять все нужное, так как с этого времени они несут тягости на самих себя, а не на других. Ободрив друг друга, заговорщики немедленно отрядили Писандра и половину послов в Афины для устройства тамошних дел, причем поручили им вводить олигархию во всех подчиненных государствах, где это окажется возможным, другая половина разослана была в различных направлениях в остальные подчиненные местности. Диитрефа, находившегося у Хиоса и избранного в начальники на Фракийское побережье, они отправили на место его службы. По прибытии на Фасос Диитреф низвергнул там демократию. Но приблизительно на втором месяце после отъезда Диитрефа фасияне занялись укреплением города, так как они не нуждались более в аристократии, бывшей под защитою афинян, а, напротив, со дня на день ожидали от лакедемонян освобождения. Дело в том, что некоторые фасияне, изгнанные афинянами, проживали у пелопоннесцев, сообща со своими друзьями на родине они употребляли все усилия к тому, чтобы доставить флот и поднять Фасос против Афин. Обстоятельства сложились так, как они всего более желали: город восстановлялся без всяких опасностей и та демократия, которая намеревалась оказать им противодействие, была низвергнута. Таким образом, дела на Фасосе приняли оборот, противный желаниям афинян, установлявших олигархию. То же случилось, мне кажется, и в среде многих других подчиненных государств: лишь только они получили рациональный образ правления и перестали опасаться за самих себя, они обратились к настоящей свободе, не отдавая предпочтения обманчивой законности, предлагаемой им афинянами.
Между тем на пути Писандр с товарищами, согласно принятому решению, {VIII. 641.} низвергал демократические правления в государствах, причем в некоторых местностях они брали для поддержки себе гоплитов, вместе с которыми и прибыли в Афины. Здесь они увидели, что дело их в значительной части подвинуто вперед их сообщниками. Действительно, несколько человек из молодежи, сговорившись между собою, тайно убили некоего Андрокла, главного представителя демократической партии, важнейшего виновника изгнания Алкивиада. Они старались тем усерднее избавиться от Андрокла по двоякой причине: во-первых, Андрокл был демагог, а во-вторых, они думали угодить Алкивиаду в надежде, что он возвратится и приобретет им дружбу Тиссаферна. Точно таким же образом тайно умертвили они и нескольких других неудобных для них граждан. Сверх того, заговорщики открыто предложили, чтобы жалованье не получалось никем, кроме отбывающих военную службу, чтобы в государственном управлении участвовало не больше пяти тысяч человек, именно те, которые по имуществу и физическим своим качествам способны приносить наибольшую пользу. Но в действительности предложение это было не более как благовидным предлогом, сочиненным для большинства, {Т. е. лиц, не принадлежавших к числу заговорщиков.} так как держать государство в своих руках должны были только те, которые собирались произвести государственный переворот. Впрочем, народное собрание и совет, избиравшийся по жребию, продолжали созываться, но в них обсуждалось только то, что решено было заговорщиками. Лица, выступавшие с предложениями, были из их среды, и предложения, которые должны были быть внесены, подвергались предварительному рассмотрению ими же. Из остальных никто не возражал из страха перед многочисленностью заговорщиков. Если же кто и осмеливался возражать, то тем или другим подходящим способом его немедленно умерщвляли, и над виновными или подозреваемыми в убийстве не производилось следствия и не возбуждалось судебного преследования. Народ безмолвствовал и, лишенный свободы речи, был в такой панике, что считал для себя барышом и то уже, если не подвергался какому-либо насилию. Число заговорщиков значительно преувеличивалось сравнительно с действительностью, что угнетало настроение граждан, раскрыть же заговор собственными средствами они были бессильны вследствие обширности города и потому, что они не знали друг друга. По той же причине нельзя было поверить другому своих жалоб или выразить чувства негодования, чтобы обсудить план мести, так как приходилось бы делиться мыслями или с человеком неизвестным, или хотя бы известным, но ненадежным. И в самом деле, все члены демократической партии относились друг к другу подозрительно, как будто каждый из них участвовал в том, что творилось. В числе заговорщиков были и такие лица, от которых никогда нельзя было ожидать, что они обратятся к олигархии. Подобные люди больше всего и поселяли недоверие в народе и содействовали безопасности олигархов, так как они укрепили подозрительность в среде самих демократов.
В это-то время явились в Афины Писандр и его товарищи и тотчас принялись за довершение дела. Прежде всего они созвали народное собрание и внесли предложение избрать комиссию из десяти полномочных законодателей, которые, составив свои предложения, должны были внести их в назначенный день в народное собрание с целью ввести наилучшую государственную организацию. С наступлением срока они устроили народное собрание в замкнутом со всех сторон Колоне, в святилище Посидона, находящемся за городом стадиях в десяти. {Около 1 3/4 версты.} Законодательная комиссия внесла одно только предложение: каждый афинянин может безнаказанно предлагать что угодно, при этом назначались суровые кары всякому, кто обвинит оратора в противозаконности предложения или обидит его каким бы то ни было иным способом. Затем стали уже вносить пышные предложения об упразднении всех должностей в существующем строе, об отмене жалованья, {Ср.: VIII. 653.} об избрании пяти проедров, которые должны выбрать сто человек, а каждый из ста выбирает себе троих, предложено было также, чтобы эти четыреста человек вступили в здание совета и управляли государством самодержавно по своему усмотрению, созыва, когда они решат, пять тысяч человек. Предложение это внес Писандр, и во всем прочем явно и с величайшим рвением содействовавший ниспровержению демократии. Однако лицом, устроившим все дело так, что оно могло достигнуть такого успеха, и задолго радевшим о нем, был Антифонт, афинский гражданин, никому из современников не уступавший в нравственных качествах, человек изобретательнейшего ума, прекраснейший оратор. Хотя он и не выступал в качестве оратора в народном собрании и по доброй воле никогда не участвовал ни в каком другом судебном процессе, потому что к нему как к прославленному оратору народ относился с подозрением, однако это был единственный человек, который мог всего больше помочь своими советами каждому, кто имел дело в суде и в народном собрании. Антифонт, после того как правление четырехсот позже было ниспровергнуто и они подверглись преследованию со стороны демократии, будучи обвинен в организации этого правления и присужден к смертной казни, произнес, по-видимому, лучшую защитительную речь, какая мне известна, по этому делу. Впрочем, и Фриних также обнаружил величайшую и исключительную энергию в деле установления олигархии, боясь Алкивиада, зная, что тому известны сношения его на Самосе с Астиохом, {VIII. 50. 51.} и будучи уверен, что никогда, разумеется, возвращение Алкивиада не может состояться при господстве олигархии. Вступив в рискованное предприятие, Фриних оказался тут самым надежным человеком. В числе ниспровергающих демократию был на первом месте также Ферамен, сын Гагнона, человек выдающийся по красноречию и уму. Таким образом, понятно, почему дело, столь трудное, увенчалось успехом: орудовали им многие даровитые личности. Действительно, у афинского народа, почти за сто лет до того низвергнувшего тиранов, трудно было отнять свободу, тем более что он не только никому не покорялся, но и привык к владычеству над другими в течение более половины этого периода.
Утвердив эти предложения {VIII. 673.} без возражений с чьей-либо стороны, народное собрание было одновременно с этим распущено, а вслед за тем введены были в здание совета ‘четыреста’ при следующих обстоятельствах. Все афиняне постоянно были из-за неприятеля, находившегося в Декелее, на вооруженных постах, одни у укреплений, другие в строю. Итак, в тот день отпущены были, по обыкновению, к своим постам воины, не принимавшие участия в заговоре, участникам же его отдан был приказ выжидать спокойно, но не на самих постах, а вдали от них, с тем чтобы в случае какого-либо сопротивления предприятию взяться за оружие и не допускать этого. Ради этой цели прибыли в собственном вооружении триста андриян, тениян, каристян и эгинских клерухов, которых отправили на Эгину афиняне, {II. 271.} вышеуказанное поручение дано было и им. Распределив таким образом воинов, ‘четыреста’, каждый со скрытым кинжалом, и вместе с ними сто двадцать юношей, которые должны были служить им на случай рукопашной схватки, предстали пред находившимися в здании совета выбранными по жребию членами совета и приказали им выйти, получив жалованье. Все жалованье за остальное время принесли с собою сами заговорщики и вручали его при выходе членов совета. Когда таким образом совет без всяких возражений удалился, а остальные граждане, нисколько не возмущаясь, держались спокойно, ‘четыреста’ вступили в здание совета, по жребию выбрали из своей среды пританов и при вступлении в должность совершили молитвы, жертвоприношение, одним словом, исполнили все, что касается богов, а потом отменили многие демократические установления. Они не возвратили изгнанников из-за Алкивиада и вообще управляли государством с самовластным произволом. ‘Четыреста’ умертвили всего несколько человек, которых легко было устранить с дороги, других бросили в тюрьмы, иных выселили. Они отправили также глашатая к царю лакедемонян Агиду, находившемуся в Декелее, с заявлением, что желают заключить мир и что, по всей вероятности, он скорее вступит в соглашение с ними, чем с несуществующей уже и не внушавшей доверия демократией. Но Агид полагал, что народ не может так быстро отказаться от давнишней свободы и что при виде многочисленного неприятельского войска афиняне не останутся в покое, он не очень-то верил, что дело обойдется без волнений даже при настоящих обстоятельствах. Поэтому посланным от ‘четырехсот’ Агид не дал никаких мирных обещаний, напротив, послал в Пелопоннес за большим добавочным войском. Немного спустя с гарнизоном, бывшим в Декелее, и с прибывшим из Пелопоннеса войском Агид спустился к самым стенам афинским в надежде, что или вследствие внутренних волнений афиняне покорятся лакедемонянам на любых условиях, или что ему удастся с первого же набега овладеть длинными стенами, {I. 1071, II. 137.} так как они останутся без охраны, когда, по всей вероятности, произойдет смятение и вне и внутри города. Когда Агид приблизился к стенам, афиняне не произвели никаких перемен в своем внутреннем управлении, выслали против Агида конницу и, так как пелопоннесцы подошли близко, истребили часть их гоплитов, легковооруженных и стрелков, причем захватили отчасти и вооружение, и несколько убитых. Узнав об этом, Агид увел войско обратно. Сам он со своим гарнизоном оставался на месте, в Декелее, а новоприбывших пелопоннесцев, остававшихся в Аттике несколько дней, отправил обратно домой. После этого ‘четыреста’ все-таки стали засылать послов к Агиду, так как теперь афинское посольство было принято им лучше, то, по его совету, они отправили послов также в Лакедемон для переговоров, желая заключить мир. Послали ‘четыреста’ также десять человек на Самос с целью успокоить войско и объяснить, что олигархия установлена не во вред государству и гражданам, но ради общего блага, что участие в государственных делах принадлежит пяти тысячам граждан, а не ‘четыремстам’ только. Между тем афиняне, говорили они, вследствие военных походов и занятий {Торговыми и вообще своими частными делами.} в чужих странах, никогда еще не решались на такое важное дело, чтобы собираться {В народное собрание.} в числе пяти тысяч человек. Послам ‘четыреста’ поручили сказать и другое, что требовалось положением, и отправили их тотчас по установлении олигархии, испугавшись, что морская чернь сама не пожелает оставаться при олигархическом порядке управления и что, если придет беда оттуда, {Из Самоса.} эта чернь ниспровергнет их власть, как и случилось на самом деле.
А на Самосе, действительно, начиналось уже движение в пользу олигархии, {VIII. 633—4.} и как раз в то самое время, когда организовывалось правление ‘четырехсот’. {VIII. 694.} Те из самиян, которые составляли демократическую партию и раньше восстали было против аристократов, {VIII. 21.} потом изменили свой образ действия и, по возвращении Писандра, поддались внушениям его {VIII. 633.} и афинских заговорщиков, находившихся на Самосе. Приблизительно триста заговорщиков намеревались напасть на прочих самиян, оставшихся верными демократии. Они казнили афинянина Гипербола, человека гнусного, изгнанного остракизмом не из страха перед его могуществом и влиянием, но за порочность и за то, что он позорил государство. Сделали они это по соглашению с Хармином, одним из стратегов, и с несколькими находившимися у них афинянами, чтобы дать им залог верности, принимали они участие и в других подобных же делах заговорщиков, а затем приготовились к нападению на демократическую партию. Но члены последней узнали об этом и открыли замыслы врагов стратегам Леонту и Диомедонту, которые, пользуясь уважением среди демократов, против воли переносили олигархию, а также Фрасибулу, Фрасиллу — один был триерархом, другой гоплитом — и прочим афинянам, которые, казалось, всегда с величайшею враждою относились к заговорщикам. Самияне просили этих афинян не допустить их гибели и отпадения от афинян Самоса, который один содействовал сохранению афинского владычества до этого времени. Выслушав их, афиняне обращались к каждому воину поодиночке с просьбою не допускать переворота, больше всего просили они паралов — все это свободнорожденные афиняне, всегда враждебно относившиеся к олигархии, еще до установления ее. Леонт и Диомедонт, когда отправлялись куда-нибудь, оставляли им для охраны несколько кораблей. Таким образом, при нападении трехсот заговорщиков победа осталась за самосскими демократами благодаря помощи всех этих воинов, преимущественно паралов, тридцать человек, наиболее виновных из трехсот, победители казнили, трех осудили на изгнание, прочим даровали прощение и впоследствии вместе с ними управляли государством на демократических основах. Самияне и воины отправили поспешно в Афины для сообщения о случившемся корабль ‘Парал’ с гражданином афинским Хереем, сыном Архестрата, деятельным участником переворота, они не знали еще о водворении господства ‘четырехсот’. Но тотчас по прибытии паралов ‘четыреста’ заковали в цепи двух или трех из них, остальных свели с корабля и переместили на другой, служивший для перевозки сухопутных воинов, и назначили его нести сторожевую службу в евбейских водах. {Ср.: VIII. 51. 602. 957.} Увидев, в каком положении дело, Херей каким-то способом немедленно скрылся и прибыл обратно на Самос. Здесь он передал войску, что творится в Афинах, причем все происходящее изображал в более мрачном виде: будто держащие в своих руках управление государством всех подвергают телесным наказаниям и ни в чем не дозволяется противоречить им, насилуют жен и детей граждан и помышляют захватить и бросить в тюрьмы родственников всех самосских воинов, не принадлежащих к их партии, с тем, чтобы лишить жизни заключенных, если эти воины откажутся покориться им. Прибавил Херей много и других небылиц. Выслушав это, воины сначала решили было напасть на главных виновников установления олигархии и на их пособников, но потом упокоились, будучи сдержаны людьми ‘средними’, которые объяснили им, что ввиду близстоящих, готовых к битве, врагов это повело бы к гибели всего дела. Вслед за тем сын Лика Фрасибул и Фрасилл, стоявшие во главе переворота и желавшие произвести на Самосе радикальную перемену в демократическом духе, взяли торжественнейшую клятву со всех воинов, особенно с тех, которые сочувствовали олигархии, {VIII. 472. 633.} в том, что они останутся верными демократическому правлению и пребудут в согласии, что будут энергично вести до конца войну против пелопоннесцев, что будут врагами ‘четырехсот’ и откажутся от всяких сношений с ними. Ту же клятву дали все самияне зрелого возраста, а афинские воины признали общими с самиянами все дела и последствия опасностей, полагая, что ни они, ни самияне не имеют надежного прибежища и что им предстоит неизбежная гибель в случае победы ‘четырехсот’, или стоящего у Милета неприятеля. {VIII. 603. 612.} Так в это время вступили в соперничество между собою две партии: одна желала силою удержать демократию в государстве, другая — заставить войско подчиниться олигархическому строю. Воины немедленно созвали народное собрание, на котором отрешили от должности прежних стратегов и некоторых подозрительных триерархов и на место их выбрали новых, в числе которых были и Фрасибул и Фрасилл. Кроме того, воины, поднимаясь на ораторскую трибуну, ободряли друг друга, указывая между прочим, что отпадение Афин не должно повергать их в уныние, так как отложилось меньшинство, они же составляют большинство, во всех отношениях обладающее большими силами. Так, воины имеют в своих руках весь флот, а потому могут принудить подвластные государства давать им деньги точно так же, как если бы они действовали из Афин: ведь в распоряжении их Самос, могущественное государство, которое во время войны едва не отняло у афинян владычество на море, {Ср.: I. 115-117.} и потому, опираясь на Самос, воины по-прежнему будут в силах отражать врагов. Кроме того, располагая флотом, они имеют большую возможность, нежели афинские горожане, доставать себе продовольствие. Уже и раньше, благодаря своевременному занятию стоянки у Самоса, они держали в своей власти проход в Пирей, и теперь, если афиняне не пожелают вручить им снова управление государством, они окажутся в таком положении, что легче им будет блокировать афинян, чем афинянам блокировать их. То, в чем государство могло быть полезно им для успешного ведения войны с неприятелем, незначительно и не заслуживает внимания, и войско ничего тут не потеряло: государство не имело уже денег для отправки войску, напротив, сами воины должны были добывать их для себя, государство не могло принять относительно их полезного решения, в чем собственно и состоит преимущество государства перед военным лагерем. Наоборот, в этом отношении государство погрешило, поправ отеческие законы, тогда как войско соблюдает их и постарается принудить к тому же и противников. Таким образом, воины нисколько не хуже горожан могут подать и тот или иной полезный совет. Алкивиад, если они дадут ему безнаказанно возвратиться на родину, охотно устроит им союз с царем. А важнее всего то, что, если все расчеты их будут даже ошибочны, у войска с таким флотом есть много путей к отступлению, где оно найдет себе и государства и землю. Ободрив друг друга подобными речами в народном собрании, воины тем не менее готовились к военным действиям. Что касается десяти послов, отправленных ‘четырьмястами’ на Самос, {VIII. 721.} то они узнали о положении дел на Самосе еще тогда, когда были у Делоса, и там остановились. {Продолжение рассказа: VIII. 861.}
Около этого времени и пелопоннесские воины, служившие во флоте перед Милетом, {Ср.: VIII. 284.} стали громко жаловаться друг другу на то, что Астиох и Тиссаферн губят дело: Астиох потому что и раньше {VIII. 632.} не желал дать морской битвы, пока силы их были больше, а афинский флот малочислен, да и теперь, когда в афинском флоте, как говорят, идут волнения и корабли их не собраны еще в одном месте, {Ср.: VIII. 385. 623.} что вместо этого они ожидают финикийских кораблей от Тиссаферна, {Ср.: VIII. 465. 59.} — впрочем, все это громкие слова, а не дело, — и тем подвергают себя опасности окончательной гибели. Тиссаферна пелопоннесцы укоряли за то, что тот не доставляет этих кораблей и, выдавая содержание непостоянно и не полностью, ослабляет их флот. Поэтому, говорили пелопоннесцы, медлить нельзя и необходимо дать решительную морскую битву. Больше всего настаивали на этом сиракусяне. {Именно Гермократ.} Прослышав о недовольстве, союзники и Астиох постановили на состоявшемся собрании дать решительную морскую битву, особенно после того, как стали приходить известия о волнениях на Самосе. Со всеми кораблями, в числе ста двенадцати, снялись они с якоря, милетянам приказали идти вдоль берега сухим путем по направлению к Микале, а сами шли на Микалу морем. Афиняне, стоявшие с восемьюдесятью двумя кораблями, бывшими из Самоса, в Микальской области у Главки — здесь, в направлении к Микале, Самос отстоит недалеко от материка — заметили наступление пелопоннесских кораблей и, признав силы свои недостаточными для решительной битвы со столь многочисленным флотом, отступили к Самосу. Так как еще раньше афиняне узнали, что пелопоннесцы из Милета собираются дать битву на море, то они поджидали прибытия к ним на помощь Стромбихида из Геллеспонта с теми кораблями, которые явились к Абиду от Хиоса, {VIII. 623.} с этим приказанием послан был заранее вестник к Стромбихиду. При таких-то обстоятельствах афиняне отступили к Самосу, а пелопоннесцы пристали к Микале и расположились там лагерем, равно как и сухопутное войско милетян и соседних жителей. Когда на следующий день пелопоннесцы намеревались напасть на Самос, к ним пришло известие о прибытии Стромбихида с флотом из Геллеспонта, тогда они немедленно отступили снова по направлению к Милету. Между тем афиняне, получив подкрепление к флоту, сами со ста восемью 6 кораблями пошли на Милет, желая дать решительную битву на море, однако они отступили обратно к Самосу, так как никто не выходил против них в море.
В ту же летнюю кампанию, вскоре после того, как пелопоннесцы не сочли себя достаточно сильными выйти против соединенного флота афинян и находились в затруднении, откуда им достать денег для такого количества кораблей, особенно ввиду того, что Тиссаферн плохо производил уплату, они отрядили, согласно первоначальному приказанию из Пелопоннеса, к Фарнабазу Клеарха, сына Рамфия, с сорока кораблями. Дело в том, что Фарнабаз приглашал к себе пелопоннесцев и был готов выдавать им содержание, вместе с тем и Византии сообщал через вестников о намерении перейти на их сторону. Чтобы не быть замеченными во время плавания афинянами, эти сорок кораблей пелопоннесцев вышли в открытое море, но были застигнуты бурею, и большинство их, под командою Клеарха, пристали к Делосу, а потом возвратились снова к Милету (Клеарх возвратился сухим путем позже к Геллеспонту и там принял командование флотом). Другие десять кораблей, под начальством мегарянина Геликса, спаслись в Геллеспонт и подняли восстание в Византии. Получив об этом известие, самосские афиняне отправили на Геллеспонт подкрепление из нескольких кораблей и гарнизон. Перед Византием произошла незначительная битва восьми кораблей против восьми. {Продолжение рассказа: VIII. 102.}
Стоявшие во главе на Самосе, {VIII. 762.} главным образом Фрасибул, после совершенного им переворота неизменно остававшийся при том мнении, что необходимо возвратить Алкивиада, {VIII. 767.} наконец, склонили к тому же в народном собрании и большинство войска. Когда состоялось народное постановление о помиловании и возвращении Алкивиада, Фрасибул прибыл морем к Тиссаферну и доставил Алкивиада на Самос, полагая, что единственное спасение их заключается в привлечении Тиссаферна от пелопоннесцев на их сторону. В состоявшемся народном собрании Алкивиад жаловался и оплакивал личное несчастие, именно свое изгнание, много говорил об общественных делах, рисовал пред собранием большие надежды относительно будущего и чрезмерно преувеличивал свое влияние на Тиссаферна. Делалось это для того, чтобы афинские олигархи боялись его и тем скорее были распущены тайные сообщества, {Ср.: VIII. 544.} чтобы с большим почтением относились к нему находившиеся на Самосе афиняне и сами чувствовали себя смелее, чтобы, наконец, поставить врагов в возможно более неприязненные отношения к Тиссаферну и разочаровать их в их надеждах. С величайшим хвастовством Алкивиад говорил об обещаниях, данных ему Тиссаферном, что афиняне, если только заслужат его доверие, не будут иметь нужды в продовольствии, пока у него останется хоть что-нибудь свое, что, если нужно будет, он готов обратить в деньги собственную свою кровать, что финикийские корабли, находящиеся уже у Аспенда, он доставит афинянам, а не пелопоннесцам. Положиться же на афинян Тиссаферн может только в том случае, если он, Алкивиад, возвратится на родину невредимым и даст ему ручательство за афинян. Слушая это и многое другое, воины тотчас избрали Алкивиада стратегом в дополнение к прежним и возложили на него все дела. Мелькнувшей в этот момент надежды на спасение и на отомщение ‘четыремстам’ каждый из них не променял бы ни за что. После всего того, что они слышали, воины готовы были относиться с презрением к близ стоящему врагу и идти на Пирей. Однако Алкивиад, несмотря на усиленные настояния их, восстал со всею решимостью против похода на Пирей, когда оставались в тылу ближайшие враги. После того как он выбран в стратеги, говорил Алкивиад, первая задача его идти к Тиссаферну и устроить военные дела. Немедленно после этого собрания Алкивиад действительно отправился в путь для того, конечно, чтобы показать, что он во всем действует сообща с Тиссаферном, в то же время он желал поднять себя в глазах Тиссаферна и дать почувствовать, что с того времени, как он избран в стратеги, он может и помогать и вредить ему. Выходило, таким образом, что афинян Алкивиад стращал Тиссаферном, а Тиссаферна афинянами.
Между тем находившиеся в Милете пелопоннесцы, получая известия о возвращении Алкивиада и раньше того уже не доверяя Тиссаферну, теперь, конечно, стали относиться к нему гораздо более неприязненно. В самом деле, во время наступления афинян на Милет, когда они не решились выйти навстречу врагу и дать битву, {VIII. 795.} Тиссаферн был еще скупее в выдаче жалованья, это привело к тому, что вражда к нему пелопоннесцев, существовавшая еще до того, только усилилась вследствие поведения его относительно Алкивиада. Тогда воины, а равно и некоторые прочие знатные лица — не только из числа военных — стали собираться на совещания, как и раньше, {VIII. 781.} и при этом высказывали соображения, что они никогда еще не получали жалованья полностью, да и то, что получали, было незначительно и выдавалось с перерывами, что если решительной морской битвы не будет, или если не обратятся туда, откуда можно будет получить продовольствие, {Имеется в виду Фарнабаз.} то команда станет покидать корабли. Виноват же во всем, говорили они, Астиох, который из личной корысти заискивает расположение Тиссаферна. В то время как пелопоннесцы предавались такого рода размышлениям, против Астиоха вспыхнул мятеж при следующих обстоятельствах. Так как сиракусские и фурийские моряки были большею частью люди свободнорожденные, то тем с большей дерзостью и настойчивостью они стали требовать от Астиоха жалованье. Астиох отвечал довольно надменно, пригрозил наказанием и даже поднял палку на Дориея, {VIII. 351.} выступившего в защиту своих моряков. При виде этого толпа воинов, как и подобает морякам, кинулась с криками на Астиоха и хотела его бить. Но он, предусмотрев опасность, бежал к какому-то жертвеннику, побит он не был, и толпа разошлась. Между тем милетяне тайком напали на замок Тиссаферна, сооруженный им в Милете, и овладели им, а помещавшийся в нем гарнизон прогнали. Поступок этот встретил одобрение среди прочих союзников, главным образом со стороны сиракусян. Однако Лихас {VIII. 52.} не одобрял его, говоря, что милетяне и прочие обитатели царской земли должны покоряться умеренным требованиям Тиссаферна и быть к услугам его до тех пор, пока они не кончат благополучно войны. За это, как и за другие подобные поступки, милетяне негодовали на Лихаса и потом, когда он умер от болезни, не разрешили похоронить его на том месте, где этого хотели присутствующие лакедемоняне. Когда вследствие раздора с Тиссаферном и Астиохом дела милетян приняли такой оборот, из Лакедемона явился преемник Астиоха по званию наварха, Миндар, и принял от него должность. Астиох отплыл домой. Вместе с ним Тиссаферн отправил в качестве посла одного из своих приближенных, карийца, говорившего на двух языках, по имени Гавлита. Он должен был принести жалобу на милетян за захват замка и вместе с тем оправдать самого Тиссаферна. Тиссаферн знал, что милетяне также находятся на пути в Лакедемон, главным образом для того, чтобы жаловаться на него, и что с ними вместе был и Гермократ. Последний должен был объяснить, что отношениями своими к Алкивиаду и двуличным поведением Тиссаферн губит дело пелопоннесцев. Гермократ издавна уже питал вражду к Тиссаферну из-за выдачи жалованья. Когда же под конец он был изгнан из Сиракус и для командования сиракусским флотом явились в Милет другие стратеги, Потамид, Мискон и Демарх, тогда Тиссаферн, уже после изгнания Гермократа, стал его преследовать еще настойчивее и обвинял его, между прочим, в том, что когда-то он требовал от него денег, и, не получив их, стал с тех пор врагом его. Итак, Астиох, милетяне и Гермократ отправились в Лакедемон, Алкивиад же тем временем возвратился уже от Тиссаферна на Самос. {VIII. 823.}
В бытность его на Самосе туда прибыли из Делоса посланные ‘четырьмястами’ лица, которые отправлены были с целью успокоить самосских афинян и выяснить им положение дела. {VIII. 721.} На состоявшемся народном собрании они пробовали было говорить, но воины сначала отказывались их слушать и громко требовали смерти губителям демократии. Затем они с трудом успокоились и выслушали посланных. Те объявили, что переворот совершен не на гибель, а на спасение государства, и не для того, чтобы предать государство неприятелю, что теперешние правители могли бы уже сделать во время неприятельского вторжения, {VIII. 711-2.} они объяснили далее, что все граждане по очереди будут участвовать в правлении пяти тысяч, что родственники воинов не подвергаются насилиям, как о том сообщал им Херей, {VIII. 743.} что, напротив, они не терпят никакой обиды и каждый остается на месте, обладая своим имуществом. Они говорили еще и многое другое, но воины ничего не хотели слушать и негодовали, разные лица делали разные предложения, главным же образом предлагалось идти на Пирей. Кажется, что на этот раз Алкивиад впервые оказал значительную услугу государству. Когда самосские афиняне решились идти против родины, причем неприятель, несомненно, немедленно овладел бы Ионией и Геллеспонтом, их удержал именно Алкивиад. При тогдашних обстоятельствах никто другой не в силах был бы сдержать толпу, Алкивиад же остановил поход, и когда отдельные лица обрушивались с яростью на послов, он упреками своими сдерживал их. Отпускал послов сам Алкивиад с ответом, что он не мешает управлять пяти тысячам, но требует, чтобы они удалили ‘четырехсот’ и восстановили совет пятисот на прежних основаниях. Если же сделаны какие-либо сбережения с тою целью, чтобы военнослужащие исправнее получали продовольствие, {VIII. 673.} это он вполне одобряет. Вообще Алкивиад советовал держаться твердо и ни в чем не уступать неприятелю, потому что, говорил он, если государство уцелеет, можно питать большую надежду на примирение его с войском, но коль скоро погибнет то или другое войско, самосское или афинское, никого уже больше не останется, с кем можно было бы мириться.
Явились также послы от аргивян с изъявлением готовности помочь афинскому народу на Самосе. Алкивиад выразил им одобрение, просил аргивян явиться на помощь, когда позовут их, и с тем отпустил. Аргивяне прибыли в сопровождении паралов, которые, как сказано выше, {VIII. 742.} посажены были на транспортное судно и получили от ‘четырехсот’ назначение в евбейские воды, а потом должны были направиться в Лакедемон с отправленными от ‘четырехсот’ афинскими послами, Лесподием, Аристофонтом и Мелесием. {VIII. 713.} На пути у Аргоса паралы послов арестовали и выдали их аргивянам как главных виновников низвержения демократии, сами же не явились больше в Афины, а посадили на свою же триеру посольство из Аргоса и прибыли с ним на Самос.
В эту же летнюю кампанию, в то время когда пелопоннесцы вообще, а главным образом по поводу возвращения Алкивиада, стали очень враждебно относиться к Тиссаферну, как явно уж сочувствующему афинянам, последний, желая, для виду, конечно, оправдать себя перед ними в возводимых на него обвинениях, собирался отправиться к финикийским кораблям в Аспенд и предлагал Лихасу сопровождать его. При этом Тиссаферн уверял, что отдаст приказ подчиненному ему правителю, Тамосу, выдавать войску продовольствие за все время его отсутствия. Нелегко узнать наверное, с какою целью Тиссаферн хотя и пошел в Аспенд, но не привел оттуда кораблей: говорят об этом различно. И в самом деле, несомненно, финикийские корабли в числе ста сорока семи дошли до Аспенда, {VIII. 813. 845.} но почему они не пришли к пелопоннесцам, на этот счет делается много различных предположений. Так, одни полагают, что отсутствием своим Тиссаферн желал, согласно задуманному плану, ослабить пелопоннесцев {VIII. 46.} (по крайней мере, Тамос, которому дан был упомянутый выше приказ, выдавал продовольствие войску не только ничуть не лучше, но даже хуже Тиссаферна), по догадкам других, Тиссаферн имел в виду довести финикиян до Аспенда и потом, за то, чтобы отпустить их, хотел выжать с них побольше денег (по крайней мере, он вовсе не думал употреблять финикийские корабли в дело), по мнению третьих, Тиссаферн отправился в Аспенд вследствие жалоб на него, проникавших в Лакедемон, {VIII. 852.} для того, чтобы не говорили, что он поступает коварно, но что он несомненно пошел за кораблями, которые действительно были снаряжены. Мне кажется, вероятнее всего, Тиссаферн не привел флота с тою целью, чтобы обессилить эллинов и привести их к бездействию: он причинял вред эллинским делам за все время, пока шел в Аспенд и медлил, тем же, что Тиссаферн не примыкал ни к одной из воюющих сторон и не давал одной перевеса над другою, он уравновешивал силы и тех и других. Действительно, стоило только Тиссаферну захотеть, и он привел бы войну к концу, в том, разумеется, случае, если бы он действовал недвусмысленно. В самом деле, доставкою финикийского флота лакедемонянам Тиссаферн, по всей вероятности, даровал бы им победу, потому что тогда лакедемоняне стояли {В Милете.} против неприятеля {Афинян на Самосе.} с флотом скорее равносильным, а не более слабым. Впрочем, поведение Тиссаферна яснее всего изобличалось тем предлогом, который он выставлял по поводу недоставки кораблей: он уверял, будто кораблей собрано меньше, чем сколько приказывал царь, разумеется, в таком случае Тиссаферн снискал бы со стороны царя большую благодарность, достигнув той же цели с меньшими средствами и не истратив много царских денег. Каково бы, однако, ни было намерение Тиссаферна, он прибыл в Аспенд и нашел там финикиян. Со своей стороны пелопоннесцы, согласно его требованию, послали за этими кораблями лакедемонянина Филиппа с двумя триерами. Когда Алкивиад узнал, что Тиссаферн пошел по направлению к Аспенду, он взял тринадцать кораблей и сам отправился туда же, обещав оказать самосским афинянам великую и верную услугу: или что он сам доставит финикийский флот афинянам, или, по крайней мере, воспрепятствует доставке его пелопоннесцам. Алкивиад, по-видимому, задолго еще узнал планы Тиссаферна, именно что тот вовсе и не собирается приводить флота. Кроме того, для того, чтобы приобрести себе и афинянам дружбу Тиссаферна, Алкивиад желал поставить его в возможно более враждебные отношения к пелопоннесцам и тем самым больше побудить его к дружбе с афинянами. Итак, снявшись с якоря, Алкивиад вышел в море и направился прямо к Фаселиде и Кавну.
Отправленное на Самос посольство ‘четырехсот’, по возвращении его в Афины, передало то, что оно слышало от Алкивиада, именно требование его держаться твердо и ни в чем не уступать неприятелю, его большие надежды на примирение афинян с войском на Самосе и на торжество над пелопоннесцами. {VIII. 867.} Этим сообщением послы значительно ободрили большинство лиц, сочувствующих олигархическому режиму, которые и раньше уже были удручены создавшимся положением и с удовольствием как-нибудь вышли бы из него под условием собственной безопасности. С этого времени они стали собираться на сходки и там осуждали существующее положение. Руководителями их были виднейшие из лиц, входивших в состав олигархического правительства и занимавших должности, как-то: Ферамен, сын Гагнона, Аристократ, сын Скелия, и другие. Все они стояли во главе управления, но, по их словам, опасались самосского войска и Алкивиада, а также отправленного в Лакедемон посольства, как бы оно, вопреки желанию большинства граждан, не учинило какого-либо зла государству, далее они говорили, что вовсе не желают отказываться от того, чтобы правление стало еще более олигархическим, но что нужно на деле, а не на словах только, назначить пять тысяч и установить государственный строй более равномерный. Впрочем, во всем этом рисовалась такая форма государственного строя, которая существовала лишь на словах, на самом же деле большинство этих людей, руководясь личным честолюбием, питало в себе такие стремления, при которых чаще всего гибнет олигархия, вышедшая из демократии: с первого же дня все эти люди желают не равенства с прочими, напротив, каждый хочет сам быть первым. При демократическом же строе люди легче мирятся с исходом выборов, так как никто не испытывает умаления от себе равных. Несомненно, олигархов подстрекало и то, что положение Алкивиада на Самосе было прочно, в дальнейшем же существовании олигархии они не были уверены, а потому каждый из них боролся за то, чтобы самому стать первым ‘предстателем народа’. С другой стороны, в числе ‘четырехсот’ были люди, крайне враждебно относившиеся к подобной форме государственного строя. Они тоже занимали выдающееся положение, как например Фриних, который во время своей стратегии на Самосе {VIII. 48 сл.} поссорился с Алкивиадом, Аристарх, один из решительнейших и давнишних врагов демократии, {VIII. 926. 98.} Писандр, Антифонт и другие знатнейшие граждане. Немедленно по достижении власти и после перехода самосских афинян на сторону демократии они отрядили посольство из своей среды в Лакедемон и усиленно хлопотали о заключении мира, в то же время они занялись сооружением укрепления в так называемой Эетионее. Теперь, когда возвратились и послы их из Самоса, они действовали еще с большею энергией при виде той перемены, какая произошла в среде большинства их же единомышленников, на которых они полагались раньше. Напуганные положением дел в Афинах и на Самосе, они поспешно отправили в Лакедемон Фриниха и Антифонта с десятью другими лицами, поручив им заключить мир с лакедемонянами на каких бы то ни было условиях, лишь бы они были терпимы. Еще усерднее продолжали они возводить укрепление в Эетионее. Цель этого укрепления, как утверждали Ферамен и его единомышленники, состояла не в том, чтобы не пропустить самосского войска в Пирей в случае, если бы оно пошло на него штурмом, но, скорее, в том, чтобы иметь возможность, когда они пожелают, встретить неприятеля на море и на суше. Эетионея — плотина Пирея, вблизи нее находится и проход в гавань. Новое укрепление настолько сближалось с прежним, находившимся со стороны материка, что незначительный гарнизон, помещенный на нем, мог господствовать над проходом в гавань и выходом из нее: у одной из двух башен, замыкавших устье гавани, кончалась старая стена, шедшая со стороны суши, и тут же сооружалось новое внутреннее укрепление до моря. Олигархи отгородили стеною также портик, обширнейший и непосредственно прилегавший к новому укреплению в Пирее, и заведовали им сами. Они заставляли всех складывать в этом портике имевшийся в наличности и вновь подвозимый хлеб и оттуда брать его для продажи.
Толки об этих планах Ферамен распространял уже давно, а когда из Лакедемона вернулись послы, не устроив никакого соглашения лакедемонян с афинянами, приемлемого для всех их, тогда он стал уверять, что укрепление это будет угрожать гибелью государству. Случалось так, что в это время вышедшие из Пелопоннеса, по требованию евбеян, сорок два корабля, в числе которых были италийские из Таранта и Локров и несколько сицилийских, стали на якоре подле Ласа в Лаконике и готовились идти к Евбее, командовал ими спартиат Гегесандрид, сын Гегесандра. Ферамен утверждал, что корабли эти идут не столько на защиту Евбеи, сколько на помощь тем, которые укрепляют Эетионею, и что не успеют и опомниться, как государство погибнет, если теперь же не будут приняты те или иные меры предосторожности. Действительно, нечто подобное было предпринято со стороны тех, которые в этом обвинялись, {Т. е. со стороны ‘четырехсот’.} и это вовсе не была только клевета на словах. Дело в том, что ‘четыреста’ больше всего желали удержать олигархическую власть и над союзниками или, по крайней мере, сохранить собственную независимость, имея в своих руках флот и укрепления, если же и в этом встретится задержка, они готовы были, чтобы не пасть первыми жертвами восстановленной демократии, ввести неприятеля в город и примириться с ним, хотя бы с потерею укреплений и флота, лишь бы, как бы то ни было, удержать государство в своей власти, при условии сохранения личной неприкосновенности. Вот почему ‘четыреста’ торопились с окончанием этого укрепления, в котором были и маленькие ворота, и проходы, приспособленные для проведения неприятелей в город: ‘четыремстам’ хотелось все покончить заблаговременно. Сначала об этом говорилось в небольшом кружке лиц, и больше втихомолку. Но после того как Фриних по возвращении из Лакедемона, куда он ходил послом, {VIII. 902.} подвергся предумышленному нападению одного из периполов на площади, полной народа, невдалеке от здания совета, откуда он только что вышел, и пал мертвым на месте, а нанесший ему удар скрылся, сообщник же его, аргивянин по происхождению, схваченный и по распоряжению ‘четырехсот’ подвергнутый пытке, не открыл имени подстрекателя, сказав только, что он знает о многолюдных сходках в доме периполарха и в других домах, — когда все это происшествие не вызвало никаких последствий, Ферамен, Аристократ и все единомышленники их, из числа ли ‘четырехсот’, или из посторонних лиц, стали действовать с большею смелостью. Дело в том, что в это время корабли от Ласа обошли уже берег, {Мыс Малею.} стали на якоре у Эпидавра и делали оттуда наступление на Эгину. Ферамен уверял, что кораблям вовсе не следовало заходить в Эгинский залив и возвращаться снова на стоянку к Эпидавру, если бы целью экспедиции была Евбея и если бы не явились они по приглашению для того дела, о каком он и сам всегда говорил в своих обличениях. Следовательно, заключал Ферамен, оставаться больше в бездействии невозможно. В конце концов, после многих мятежных речей и выражения подозрений, сторонники Ферамена перешли к делу по-настоящему. Так, гоплиты, находившиеся в Пирее и занятые укреплением Эетионеи, в числе которых был и таксиарх {См. к IV. 41.} Аристократ со своим отрядом, схватили Алексикла, стратега по назначению олигархов, вполне преданного своим товарищам, отвели его в дом и там заперли. Гоплитам помог в этом деле в числе других один из периполов, командовавших периполами в Мунихии, Гермон. Важнее всего было то, что того же самого желала масса гоплитов. ‘Четыреста’ в это время заседали в здании совета. Когда им дано было знать о происшедшем, все те, которые были недовольны случившимся, готовы были тотчас же отправиться на вооруженные пункты и стали разражаться угрозами против Ферамена и его сообщников. Но Ферамен защищался и объявил, что готов идти тотчас вместе с ними освободить Алексикла. Взяв с собою одного из стратегов, державшегося одинакового с ним образа мыслей, он отправился в Пирей. Туда же поспешили Аристарх и юные всадники. {Ср.: VIII. 694.} Произошло сильное, наведшее панику, смятение: находившиеся в городе полагали, что Пирей уже взят и захваченный Алексикл убит, тогда как пирейцы ждали с минуты на минуту нападения со стороны горожан. Старшим едва-едва удалось удержать горожан, которые метались в разные стороны по городу и брались за оружие. Находившийся тут же Фукидид, афинский проксен из Фарсала, {Ср.: Маркелл. 28.} старался загородить путь отдельным лицам и громко взывал к ним не губить отечества, когда неприятель подстерегает их вблизи. Горожане успокоились и воздержались от нападения на своих же. Между тем Ферамен (он сам был стратегом), прибыв в Пирей, стал громко кричать на гоплитов, делая вид, будто сердится на них, тогда как Аристарх и враги демократии негодовали на самом деле. Однако большинство гоплитов, не обнаруживая раскаяния, общими силами принялись за дело. Они спрашивали Ферамена, находит ли он, что укрепление сооружается на благо государства, и не лучше ли срыть его. Ферамен отвечал, что разделяет их мнение, если они думают срыть укрепление. Тотчас после этого гоплиты и большинство населения Пирея взошли на укрепление и стали ломать его. В то же время сделано было воззвание к народной толпе: кто желает, чтобы правили пять тысяч вместо ‘четырехсот’, должен идти на работу. Дело в том, что восставшие все еще прикрывались именем пяти тысяч, так как желавшие восстановления демократического строя не решались прямо его называть, боясь, как бы пять тысяч не были действительно выбраны и как бы кто-нибудь из них не попал в беду, если бы с призывом о демократическом строе, по неведению, не обратился к кому-либо из них. По этой-то причине и ‘четыреста’ не желали ни выбирать пяти тысяч, ни делать известным неизбрание их. В самом деле, организацию правительства с участием столь большого числа граждан они считали настоящей демократией, с другой же стороны, они рассчитывали, что неизвестность должна поселить в среде граждан взаимные опасения. На следующий день ‘четыреста’, хотя и были встревожены, собрались в здании совета. Между тем пирейские гоплиты, отпустив на свободу захваченного Алексикла и срыв укрепление, вошли в театр Диониса, что подле Мунихии, и с оружием в руках устроили там народное собрание. Согласно принятому решению, они тотчас направились в город и выстроились в Анакии также с оружием. От ‘четырехсот’ к ним явилось несколько выборных, которые вступали в разговор с отдельными лицами и, если находили людей умеренно настроенных, убеждали их держаться спокойно и сдерживать остальных. При этом они говорили, что пять тысяч граждан будут непременно назначены, что из последних, по решению самих пяти тысяч, будут по очереди выбираться ‘четыреста’, а до тех пор ни под каким видом не следует губить государство или предавать его в руки врага. После продолжительных речей, обращенных ко многим лицам, вся масса гоплитов {Т. е. пирейских и городских.} стала более кроткой, чем была прежде, и страшилась больше всего за судьбу государства вообще. Гоплиты сошлись на том, чтобы в определенный день в театре Диониса созвать народное собрание для выработки соглашения.
Когда пришло время собрания в театре Диониса и участники его были почти в сборе, получено было известие, что сорок два корабля под командою Гегесандрида идут от Мегар вдоль Саламина. {VIII. 912.} Каждый из гоплитов думал, что это и есть именно то, о чем давно говорил Ферамен и его товарищи, именно, что корабли направляются к укреплению, а потому и разрушение его казалось полезным. Между тем Гегесандрид, быть может по состоявшемуся соглашению, крейсировал подле Эпидавра и прилегающих пунктов. Возможно также, что он держался в этих местах ввиду бывших в то время волнений среди афинян, надеясь явиться в случае надобности. Афиняне же, лишь только получили упомянутое известие, тотчас устремились бегом всею массою в Пирей, так как, по их мнению, война с неприятелем, более опасная, чем война внутренняя, была недалеко, у самой гавани. Одни садились на готовые уже корабли, другие тащили корабли на воду, третьи спешили на защиту стен и выхода в гавань. Но пелопоннесский флот прошел мимо, обогнул Суний и стал на якоре между Фориком и Прасиями, а потом подошел к Оропу. Афиняне вынуждены были спешно, ввиду происходившей в государстве междоусобицы, употребить в дело не испытанные в бою команды, так как желали возможно скорее защитить важнейшую часть своих владений (после блокады Аттики Евбея была для них всем). Поэтому они отправили стратега Фимохара с флотом к Эретрии. Прибывших сюда кораблей вместе с прежними, находившимися у Евбеи, было тридцать шесть. Афиняне вынуждены были немедленно вступить в битву, так как Гегесандрид после обеда снял флот свой с якоря у Оропа, отделенного от Эретрии полосою моря стадий в шестьдесят ширины. {Почти 10 верст.} Как только началось наступление, афиняне стали садиться на корабли, рассчитывая на то, что войско находится вблизи отсюда. Воины достали обеденные припасы не на рынке, но в домах на окраине города: эретрияне умышленно ничего не продавали, чтобы неприятель имел время, пока афинские корабли вооружались, напасть на них врасплох и заставить выйти в море так, как они были. При этом из Эретрии дан был сигнал в Ороп, когда следует отчаливать. С такими-то приготовлениями вышли афиняне в море и вступили в битву перед эретрийской гаванью. Некоторое время они выдерживали бой, но потом обращены были в бегство, и неприятель преследовал их до берега. Все те из афинян, которые бежали в Эретрию, как в дружественный город, подверглись жесточайшей участи, так как были перебиты эретриянами, спаслись те, которые укрылись в эретрийское укрепление, занимаемое самими афинянами, {Ср.: I. 1143.} уцелели также и прибывшие в Халкиду корабли. Пелопоннесцы захватили двадцать два афинских корабля, команду частью перебили, частью взяли в плен, и водрузили трофей. Немного спустя пелопоннесцы подняли восстание на всей Евбее, кроме Орея, который был во власти афинян, и занялись там общею организациею.
При известии о событиях на Евбее афинянами овладела такая паника, 96 какой они до сих пор не испытывали: ни бедствие в Сицилии, как ни казалось оно тогда ужасным, ни другая какая-либо неудача еще не испугали их в такой степени. И в самом деле, самосское войско отложилось, других кораблей и людей для команды не было, в среде их самих происходили междоусобия, и неизвестно было, когда вспыхнет междоусобная брань. И вот теперь вдобавок афинян постигло столь тяжкое несчастье: они потеряли флот и — важнее всего — Евбею, из которой извлекали больше выгод, чем из самой Аттики. Понятно, как тут было не прийти в уныние! Больше всего смущала афинян близость опасности в том случае, если победоносный неприятель дерзнет идти прямо на Пирей, лишенный флота, с минуты на минуту они ждали появления врага. И неприятели легко сделали бы это, если бы были смелее: в государстве поднялась бы еще большая междоусобица, если бы неприятели продолжали осаду, если бы ионийский флот, хотя он был и неприязнен олигархии, вынужден был поспешить от Ионии на помощь своим близким и всему государству, а тем временем Геллеспонт, Иония, острова и, можно сказать, вся афинская держава перешли бы во власть пелопоннесцев. Впрочем, не только здесь, но и во многих других отношениях лакедемоняне оказались такими врагами, воевать с которыми афинянам было очень удобно. Дело в том, что оба народа сильно разнятся по характеру: один стремительный и предприимчивый, другой медлительный и нерешительный, что было особенно выгодно для афинян при их господстве на море. Доказательство этого представили сиракусяне: будучи более похожи на афинян, они с наибольшим успехом и вели войну против них.
Итак, афиняне, по получении известия о событиях на Евбее, занялись все-таки вооружением двадцати кораблей и немедленно созвали народное собрание, единственный и первый раз в то время, на так называемом Пниксе, где обыкновенно собирались они и раньше. На этом собрании они отрешили ‘четырехсот’ и постановили передать власть пяти тысячам. К последним должны были принадлежать все способные доставить тяжелое вооружение, кроме того, было постановлено, что никто ни по какой должности не должен был получать жалованья под угрозою проклятья. {Ср.: VIII. 653.} Впоследствии созывались на Пниксе и другие народные собрания, на которых решено было выбрать номофетов и принять прочие меры для организации государственного управления. По-видимому, афиняне первое время после этого имели наилучший государственный строй, на моей, по крайней мере, памяти. Действительно, это было умеренное смешение немногих и многих, {Т. е. олигархии и демократии.} и такого рода конституция прежде всего вывела государство из того печального положения, в каком оно было. Решено было также возвратить Алкивиада и изгнанных вместе с ним. Было отправлено посольство к Алкивиаду, а также к войску на Самосе с приказанием взяться за дело. {Т. е. за продолжение военных действий против Спарты.}
Во время этого переворота Писандр и Алексикл с товарищами, а также все прочие из наиболее преданных олигархии, {VIII. 891.} бежали немедленно в Декелею. Из них один только Аристарх (он был в числе стратегов) поспешно взял с собою небольшое число самых диких стрелков и направился на Эною. {Ср. к II. 181.} Это было афинское укрепление на границе с Беотией. Его осаждали в то время, по собственному побуждению, коринфяне, из желания отомстить за то бедствие, которое потерпели они от жителей Энои, когда возвращались из Декелей, {VIII. 71.} именно за избиение нескольких человек из своих. На помощь себе они призвали беотян. По соглашению с коринфянами Аристарх обманул гарнизон Энои, уверив, будто и те афиняне, что в городе, заключили договор с лакедемонянами и будто, между прочим, энояне обязаны передать этот пункт беотянам: на таком будто бы условии заключен договор. Энояне поверили Аристарху как стратегу и, как осажденные, не зная ничего, что творилось, согласно уговору, вышли. Так покинута была Эноя, которою завладели беотяне, а в Афинах кончилась олигархия и междоусобная смута.
Около той же поры этой летней кампании с находившимися у Милета пелопоннесцами произошло следующее: {Ср.: VIII. 85. 87.} ни один из начальников, которым Тиссаферн, отправляясь к Аспенду, наказывал выдавать продовольствие, не выполнял этого, между тем ни финикийский флот, ни Тиссаферн еще не появлялись. Отправленный вместе с ним Филипп и другой спартиат Гиппократ, находившийся в Фаселиде, письмом извещали наварха Миндара, что флота и не будет, что Тиссаферн во всем поступает коварно. В то же время Фернабаз звал пелопоннесцев к себе, обещая в том случае, если он добудет флот, {Пелопоннесский.} приложить все старание, так же как и Тиссаферн, к тому, чтобы отторгнуть от афинян те государства, которые оставались еще верны им и не находились в пределах его власти, в надежде извлечь из этого какую-нибудь выгоду. По этим причинам Миндар снялся с Милета в полном порядке по данному неожиданно сигналу, чтобы тем скрыть поход свой от афинян, бывших на Самосе, и с семьюдесятью тремя кораблями направился к Геллеспонту. Раньше в ту же летнюю кампанию вошли в Геллеспонт шестнадцать кораблей, которые опустошили часть Херсонеса. Застигнутый бурею, Миндар вынужден был пристать к Икару, {Ср. к III. 291.} так как плыть было нельзя, то он простоял тут пять-шесть дней и прибыл к Хиосу.
Получив известие о том, что Миндар вышел из Милета, Фрасилл немедленно пустился в море {От Самоса: VIII. 762.} с пятьюдесятью пятью кораблями, спеша войти в Геллеспонт раньше Миндара. Узнав, что Миндар подле Хиоса, и полагая, что он там задержится, Фрасилл поставил соглядатаев у Лесбоса и на противолежащем материке, чтобы от него не ускользнуло движение пелопоннесских кораблей, в каком бы направлении они ни пошли, сам же прошел к Мефимне и приказал жителям ее заготовить хлеб и прочие припасы. {Ср.: VIII. 222. 234.} Фрасилл имел в виду совершать набеги от Лесбоса на Хиос, если Миндар простоит там дольше. Вместе с тем, так как Эрес на Лесбосе восстал, Фрасилл желал идти и на этот город и, если удастся, взять его. Дело в том, что знатнейшие изгнанники из Мефимны переправили из Кимы около пятидесяти гоплитов своих сторонников {Т. е. принадлежавших также к олигархической партии.} и собрали наемников на материке, так что всего было у них около трехсот воинов. Под командою фивянина Анаксарха, выбранного в начальники в силу родства двух этих народов, {Ср.: III. 23.} изгнанники сначала напали на Мефимну. Но так как попытка эта не удалась благодаря своевременному прибытию афинского гарнизона из Митилены и так как потом они вторично были разбиты в сражении и отброшены за город, то они переправились через горы и произвели восстание в Эресе. К этому-то городу подошел Фрасилл со всеми кораблями и собирался атаковать его. Сюда же прибыл от Самоса раньше его Фрасибул с пятью кораблями, после того как получил известие об упомянутом выше переходе изгнанников. Но он опоздал, а потому явился к Эресу и держал его в блокаде. Прибыли сюда еще два корабля из Геллеспонта, возвращавшиеся домой, и пять кораблей мефимнян. Всего собралось шестьдесят семь кораблей. С помощью находившегося на них войска афиняне готовились атаковать Эрес и, если удастся, взять его, пустив машины и всевозможные приспособления.
Тем временем Миндар и пелопоннесские корабли, что были у Хиоса, в течение двух дней запаслись съестными припасами, причем каждый воин получил от хиосцев по три хиосских сороковки, на третий день поспешно снялись от Хиоса и вышли не в открытое море, чтобы не встретиться с кораблями, что были у Эреса, но, имея Лесбос влево, плыли по направлению к материку. В Фокейской области пелопоннесцы пристали к гавани у Картериев и там пообедали, продолжали путь вдоль кимского берега и поужинали у Аргинусс на берегу, противолежащем Митилене. Отсюда, еще в глубокую ночь, они пошли вдоль берега дальше и прибыли к материковому городу Гарматунту, против Мефимны, здесь пообедали и потом быстро пошли мимо Лекта, Ларисы, Гамаксита и соседних местностей и ранее полуночи достигли Ройтея {См. к IV. 522.} уже в Геллеспонте. Некоторые корабли бросили якорь перед Сигеем {См. к IV. 594.} и другими соседними пунктами.
Между тем афиняне, стоявшие у Сеста {См. к I. 892.} с восемнадцатью кораблями, узнали, что пелопоннесцы вошли в Геллеспонт, о чем дали знать им дозорщики сигнальных огней, заметившие на неприятельском берегу огни в большом числе. В ту же ночь афиняне, как были, со всею поспешностью направились вдоль берега к Элеунту, держась близко Херсонеса и желая выйти в открытое море. Они прошли незаметно мимо шестнадцати кораблей, стоявших у Абида, хотя последним дружественная эскадра {Миндара.} заранее советовала внимательно следить за входом афинян в море. На заре афиняне завидели корабли Миндара, который тотчас пустился в погоню за ними, хотя не все, но большинство афинских кораблей успели спастись бегством по направлению к Имбросу и Лемносу. Впрочем, четыре корабля, шедшие позади всех, были захвачены у Элеунта. Один корабль, севший на мель подле святилища Протесилая, пелопоннесцы захватили вместе с командой, два других без команды, а один пустой сожгли у Имброса. После этого пелопоннесцы присоединили к своим корабли из Абида и все прочие, {VIII. 99.} так что всего было у них восемьдесят шесть кораблей, и в тот же день осадили Элеунт, но, так как город не сдавался, возвратились к Абиду.
Афиняне, думая, что неприятельские корабли не могут миновать их незаметно, и занятые спокойно осадою, ошиблись в своих расчетах на соглядатаев. {VIII. 1002.} Теперь, узнав о случившемся, они немедленно покинули Эрес и поспешили на помощь к Геллеспонту, на пути захватили два пелопоннесских корабля, которые раньше в погоне за неприятелем {VIII. 1022.} вышли слишком смело в открытое море и накинулись на афинян. Через день афиняне достигли Элеунта и стали на якоре, возвратили бежавшие к Имбросу корабли и в течение пяти дней готовились к морской битве.
Затем произошло сражение. Ход его был следующий: афиняне выстроились в одну линию и направились вдоль берега к Сесту, а пелопоннесцы, заметив это, вышли в свою очередь навстречу им из Абида. Когда близость битвы стала несомненной, афиняне растянули свою линию в семьдесят шесть кораблей вдоль Херсонеса, начиная от Идака и кончая Аррианами, с другой стороны, пелопоннесцы на восьмидесяти шести кораблях заняли пространство от Абида до Дардана. У пелопоннесцев правое крыло занимали сиракусяне, а левое сам Миндар, имея корабли с наилучшим ходом. У афинян на левом крыле находился Фрасилл, на правом Фрасибул, прочие стратеги стали в том порядке, какой назначили себе сами. Пелопоннесцы торопились раньше завязать битву и, если можно, запереть врагу выход из пролива, так как левое крыло их выступало за правое крыло афинян, и в центре оттеснить их к берегу, который был невдалеке. Афиняне поняли это и там, где противник желал запереть их, растянули свою линию и превосходили противника быстротою хода кораблей. Левое крыло их 5 выходило за мыс, именуемый Киноссематом. Вследствие этого линия афинян в центре была слаба и разорвана, не говоря уже о том, что кораблей у них было меньше, чем у неприятеля, что местность вокруг Киноссемата образовывала острый угол, так что на одной стороне нельзя было видеть, что происходит на другой. Итак, пелопоннесцы ударили в центр, оттиснули афинские корабли к берегу и преследовали неприятеля на суше, так как имели решительный перевес в сражении. Фрасибул со своими кораблями не мог с правого фланга помочь центру вследствие многочисленности наступавших кораблей, не могли оказать помощь и корабли Фрасилла с левого крыла, потому что мыс Киноссемат закрывал от них центр линии, {VIII. 104.} а в то же время удерживали их сиракусские и прочие корабли, поставленные в неменьшем числе против Фрасилловых. Наконец, пелопоннесцы, увлекаемые победою, стали без опаски преследовать неприятельские корабли, шедшие врассыпную, вследствие чего часть флота и пришла в расстройство. Заметив это, корабли Фрасибула приостановили движение со своего фланга за неприятельскую линию и, тотчас обратившись против наступавших на них кораблей, отбили нападение м принудили неприятеля к отступлению. Затем Фрасибул настиг одержавший победу отряд пелопоннесцев, напал на блуждавшие корабли и на большинство их, не вступая в битву, нагнал страх. В то же время перед напором Фрасилловых кораблей подались и сиракусяне и тем скорее обратились в бегство, что видели, как бегут и остальные. Когда произошло бегство и пелопоннесцы устремились сначала к реке Пидию, {Нигде больше не упоминается.} а потом к Абиду, афиняне захватили небольшое число кораблей, потому что узость Геллеспонта давала неприятелям возможность укрыться на близком расстоянии. Тем не менее победа эта одержана была в самый благоприятный момент. До сих пор афиняне вследствие мелких поражений {Ср.: VIII. 95. 102.} и несчастия в Сицилии страшились морских сил пелопоннесцев, теперь они перестали упрекать самих себя и перестали преувеличивать морские силы неприятелей. Они взяли из неприятельских кораблей восемь хиосских, пять коринфских, два ампракийских и два беотийских, по одному кораблю левкадян, лакедемонян, сиракусян и пелленян, сами афиняне потеряли пятнадцать кораблей. Водрузив трофей на мысе, где находится Киноссемат, подобрав корабельные обломки и выдав убитых по уговору, афиняне отправили в Афины триеру с известием о победе. Когда корабль прибыл и афиняне, удрученные недавними неудачами у Евбеи и междоусобными распрями, услыхали о неожиданной удаче, они сильно воспрянули духом и решили, что могут еще выйти победителями, если примутся энергично за дело.
На четвертый день после сражения стоявшие у Сеста афиняне наскоро починили свои корабли и направились к восставшему Кизику. Завидев пришедшие от Византия {VIII. 80.} корабли на якоре подле Гарпагия и Приапа, афиняне пошли на них, разбили в сражении сошедшую на берег команду и захватили корабли. По прибытии к Кизику, который не имел укреплений, они снова подчинили его своей власти и взыскали 2 контрибуцию. Тем временем от Абида к Элеунту подошли пелопоннесцы, взяли назад все годные к плаванью корабли из тех, что были взяты у них в плен (остальные корабли были сожжены элеунтянами), а к Евбее за тамошними кораблями {VIII. 956-7.} послали Гиппократа и Эпикла.
Около того же времени возвратился на Самос от Кавна и Фаселида Алкивиад с тринадцатью кораблями и сообщил, что он воспрепятствовал соединению финикийского флота с пелопоннесским и что больше прежнего расположил Тиссаферна в пользу афинян. {VIII. 88.} В дополнение к своим кораблям он немедленно вооружил еще девять, с жителей Галикарнасса взыскал большую контрибуцию и укрепил Кос, вслед за тем он назначил правителей в Косе и уже к поздней осени возвратился на Самос.
Между тем Тиссаферн, {VIII. 87.} услышав, что пелопоннесский флот вышел из Милета в Геллеспонт, снялся от Аспенда и направился к Ионии. Пока пелопоннесцы были в Геллеспонте, жители Антандра, эоляне по происхождению, призвали гоплитов из Абида, которые перешли по суше, через гору Иду, и ввели их в свой город. Жители Антандра терпели обиды от подчиненного Тиссаферну правителя, перса Арсака, того самого, который, неизвестно почему, возымел вражду к делиянам, поселившимся в Атрамиттии в то время, когда изгнали их ради очищения Делоса афиняне. {V. 1.} Лучших из делиян Арсак привлек на войну, под видом их друга и союзника вывел их из города, выждал, пока они стали готовить обед, окружил своими воинами и велел перебить дротиками. Этот поступок внушил жителям Антандра опасение, как бы когда-нибудь Арсак и с ними не учинил подобного противозакония, да и вообще они не могли выносить тех тягостей, какими Арсак облагал их, и выгнали его из акрополя. Догадываясь, что и это дело рук пелопоннесцев, а не только то, что произошло в Милете {VIII. 844.} и Книде, — гарнизоны Тиссаферна были изгнаны и отсюда, — он решил, что пелопоннесцы относятся к нему крайне неприязненно, и боялся, как бы они не причинили ему еще какого-либо вреда. Кроме того, Тиссаферну досадно было, что Фарнабаз, позже его и с меньшими издержками привлекший пелопоннесцев на свою сторону, {VIII. 80. 99.} может в борьбе с афинянами извлечь из них больше выгод, чем он. Поэтому Тиссаферн решился отправиться к пелопоннесцам на Геллеспонт, пожаловаться на случившееся в Антандре и представить благовиднейшие оправдания по поводу и финикийского флота, и возводимых на него клевет, и всего прочего образа его действий. Прежде всего он прибыл в Эфес и принес там жертву Артемиде.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

а Вот вкратце те аргументы ex silentio, с которыми оперировали и оперируют ученые при определении года смерти Фукидида и которые заимствуются из его истории: 1) I. 138s. Фукидид не упоминает о том, что в 400/399 г. Магнесия была перенесена на другое место, значит, Фукидид умер до 400/399 г. 2) II. 1002. Говоря об Архелае, Фукидид не упоминает о том, что он умер, это произошло в 399 г., значит, Фукидид скончался, самое позднее, в 396 г. 3) III. 116. Фукидид не упоминает об извержении Этны в 396/395 г., следовательно, он умер до 396 г. 4) IV. 74. Упоминая об учреждении в Мегарах крайней олигархии, Фукидид замечает, что последняя продержалась очень долгое время, отсюда вывод, что Фукидид пережил падение этой олигархии, случившееся в ближайшее время после 399 г. 5) I. 935. Фукидид не дожил до 395/394 г., когда началось восстановление Пирейских стен. Против каждого из этих аргументов приводились и могут быть приведены те или иные возражения, при желании число аргументов ex silentio можно умножить (напр., в VI. 31 Фукидид не упоминает о разрушении в 403 г. Накса Сицилийского), и все же ни один из них доказательной силы иметь не будет, если считаться с тем, что окончательной редакции своего труда Фукидид произвести не успел.
b При восстановлении генеалогии Фукидида я следовал Kirchner’у, Prosopographia attica 7267, должно заметить, однако, что восстановление этой генеалогии не может считаться бесспорным во всех пунктах. Во всяком случае, тот факт, что Фукидид приходился роднёю Мильтиаду и Кимону, засвидетельствован прочно. Помимо его биографов, и Плутарх, Кимон, 4, говорит: ‘Матерью Кимона, сына Мильтиада, была Гегесипила, по происхождению фракиянка, дочь царя Олора, об этом говорится в поэме Архелая и Меланфия, написанной в честь того же Кимона. Поэтому и историк Фукидид приходился родственником Кимона. Его отец, Олор, носил одинаковое имя с его предком’. Попытка Гемина (Марк. 18) установить родство Фукидида с Писистратидами — образец quasi-ученого домысла, возникшего в силу того, что Фукидид дважды в своей истории говорит о Писистратидах. Поэтому и схолиаст к I, 20 замечает: ‘Историк говорит так потому, что и сам принадлежал к роду Писистратидов, а потому и клевещет на семью Гармодия’.
с Вопрос об автопсии Фукидидом различных мест театра военных действий вызывал и вызывает оживленный обмен мнений среди ученых. Относительно осады Платей (II. 71—78, III. 20—24. 52—68) G. В. Grundy и в специальных статьях и в своей книге ‘Thycydides and the history of his age’ (London, 1911) держится того мнения, что Фукидид никогда не видал Платей, хотя скудные указания на топографию местности, даваемые Фукидидом, стоят в связи с общей ее конфигурацией. Много споров и по поводу указаний Фукидида (IV. 8) относительно Сфактерии и Наваринской бухты. Прежде всего, несомненно, Фукидид ошибается, определяя длину острова в 15 стадий, тогда как на самом деле она равна 24 стад. Далее, по Фукидиду, южный канал мог быть загражден 9 триерами, между тем ширина его в самом узком месте в настоящее время равна ок. 1200 м, северный канал, оказывается, мог быть заперт двумя триерами, а его ширина равна ок. 110 м. Но наряду с этими ошибочными или, во всяком случае, возбуждающими сомнение указаниями, другие указания согласны с топографией местности. По мнению Grundy, Фукидид лично не был знаком с топографией Сфактерии и прилегающих к ней местностей, а пользовался тут двумя источниками, надежным и ненадежным. Burrow, напротив, полагает, что Фукидид описывает Сфактерию на основании автопсии, но ошибается только в цифрах.
d В различных частях своего труда Фукидид называет описываемую им войну то , то . Некоторые ученые усматривали определенное различие в этих обозначениях, и думали, что под нужно разуметь так называемую Архидамову, десятилетнюю, войну (431—421), а под — всю Пелопоннесскую войну, 27-летнюю. Grundy, op. cit. p. 454 ff., доказал, что оба выражения эти равнозначащи.
Поздние писатели, напр., Плутарх (Ликург, 28), называют историю Фукидида , ‘Пелопоннесской историей’, это стоит в связи, конечно, с обозначением самой войны ‘Пелопоннесскою’. Что касается афинян, то они называли ‘Пелопоннесскую’ войну ‘Дорийскою’ (Фук. II. 542) и ‘Лаконскою’ (Аристотель. Политика. V. 2. Р. 1303а 10 — С. 212 моего перевода), пелопоннесцы называли ее ‘Аттическою’ (Фук. V. 282). Ливаний (речь I. 148 Frster) цитирует труд Фукидида просто ‘история’ (). Деление истории Фукидида на 9 книг известно Диодору Сицилийскому (XII. 372, XIII. 425), но ему же известно деление и на 8 книг. Деление на 13 книг см. у Марк. 58. Схол. к Фук. II. 78, III. 116, IV. 1352, IV. 78.
е Литература по вопросу о композиции труда Фукидида огромная. Сжатый обзор ее см. у Busolt, Griech. Gesch. III. 2. 633 сл. (до 1904 г.), Grundy (op. cit.), a также подробное изложение (до 1887 г.) в предисловии Ф. Г. Мищенко. Из работ ученых, стоящих на точке зрения прогрессивной критики Ульриха, но подвинувших разрешение вопроса и самостоятельно, нужно отметить в особенности работы Цвиклинского, Кирхгофа, Брейтенбаха, Фридриха, Виламовица-Мёллендорфа, Бузольта. Цвиклинский (Cwiklinski L. Quaestiones de tempore quo Thucydides priorem historiae suae partem composuerit. Berlin, 1873, Die Entstehung des 2-ten Teils der thukydideischen Geschichte // Hermes. XII (1877), 23 сл.), принимая мнение Ульриха, что история Архидамовой войны, т. е. книги I—V. 24, составлена до 404 г., видоизменяет гипотезу Ульриха в следующих пунктах: история Сицилийской экспедиции, книги VI—VII, составлена Фукидид ом после истории Архидамовой войны, вероятно, до 404 г., и сначала как труд вполне самостоятельный, после 404 г. Фукидид сочинил историю 421—415 гг. и те отделы в VI и VII книгах, которые посвящены обозрению событий 415—413 гг. в собственной Греции, а также историю Декелейской войны, в том виде, в каком она дошла до нас, затем Фукидид вставил историю Сицилийской экспедиции в общую историю Пелопоннесской войны и приступил к полной переработке всего труда, которую он успел довести только до конца IV книги, при этой переработке Фукидид вставил в свое изложение так называемую археологию и историю пятидесятилетия. Взгляд Кирхгофа (К ire h ho ff A. Thukydides und sein Urkundenmaterial. Berlin, 1895) на композицию труда Фукидида может быть резюмирован так: труд Фукидида в том виде, в каком он дошел до нас, состоит из двух частей, написанных не в один прием, а в несколько, определить которые мы, однако, не можем: 1) история Архидамовой войны (I. 1—V. 20), первоначальное изложение которой впоследствии было расширено автором различными добавлениями большего или меньшего объема, причем, однако, переработка эта не была доведена до конца, и 2) V. 25—VIII. 109, эта часть написана после 404 г. и предназначена была дать изложение событий 421—404 гг., но она не была закончена и в значительной своей части осталась в совершенно неготовом виде. После смерти автора весь его труд был издан в свет неизвестным нам лицом, но еще в первой половине IV в., в том виде, в каком он остался после смерти Фукидида. Главы V. 21—24 представляют собою лишь эскиз, в который вставлены были Фукидидом заключающиеся в них документы, эскиз этот служит связующим звеном между обеими частями. Брейтенбах (во Введении к своему изданию ‘Греческой истории’ Ксено-фонта, Leipzig, 1873) пытался примирить точки зрения Ульриха и Классена: по его мнению, Фукидид составил связное изложение всей Пелопоннесской войны до конца VIII книги уже до битвы при Эгоспотамах (406 г.). После своего возвращения в Афины Фукидид приступил к обработке своего сочинения и дошел до того пункта, на котором обрывается его труд. Туг он получил известие о разгроме Афин 404 г., прервал свою работу и после заключения мира приступил к переработке всего труда, но дошел только до конца VII книги, когда неожиданно умер. Таким образом VIII книга осталась лишь в первой обработке. По мнению Фридриха (Friedrich G. Jahrbcher fr klassische philologie. 155. 1897. 244 ff.), Фукидид написал вторую часть своего труда до окончания войны, первую часть в качестве самостоятельного произведения издал в свет до 418 г. и, лишь после своего возвращения из изгнания, при соединении готовых частей в одно целое, вставил ее в общую историю. Wilamowitz-Mllendorff (Aristoteles und Athen. Berlin, 1893. I. S. 106 ff.) по поводу Архидамовой войны соглашается с Цвиклинским, остальные части труда Фукидида составлены также до 404 г., причем история Сицилийской экспедиции, т. е. кн. VI—VII, образовывали самостоятельное произведение, затем Фукидид приступил к переработке всего труда, но не успел ее закончить, книги V и VIII остались в первоначальной редакции. Busolt (Griech. Gesch. III. 2, 635 ff) указывает на то, что между V. 20 и V. 26 имеется, несомненно, вставка, разделяющая весь труд Фукидида на две части: изложение Архидамовой войны, заканчивающееся V. 20, и продолжение истории Пелопоннесской войны, начинающееся с V. 25, V. 21—24 являются и дополнением к первой части труда Фукидида и связующим звеном между первой частью и второй. Далее Бузольт указывает, что большая часть тех мест в истории Фукидида, на основании которых Ульрих заключал, что Фукидид изложил первую часть до 404 г., вероятно, даже до 415 г., не имеют того значения, какое старался придать им Ульрих, или, во всяком случае, могут быть истолкованы иначе. Главные из этих мест следующие: I. Юг, 231-3, II. 34. 54. Но одно из указанных Ульрихом место, III. 872 (ср. VIII. 873), написано, несомненно, до сицилийской катастрофы, а другие с вероятностью указывают на то, что при написании Фукидид не знал еще Декелейской войны, или считал Архидамову войну за войну самостоятельную. Это: II. 233, ср. VIII. 601, II. 941, ср. VIII. 961, IV. 485, ср. Диодор. XIII. 48. Вообще, по мнению Бузольта, Фукидид в своем изложении смотрит на Архидамову войну как на войну законченную, если бы он смотрел на нее иначе, т. е. как на составную часть всей Пелопоннесской войны, то он должен был бы это рельефнее обосновать с самого начала, т. е. в I. 1, а не в начале второй части. V. 26. Но когда Фукидид закончил первоначальную редакцию изложения Архидамовой войны, с достоверностью, по словам Бузольта, сказать нельзя, во всяком случае об издании в свет отдельной монографии об Архидамовой войне Фукидид и думать не мог, коль скоро он пришел к убеждению, что Архидамова война — только часть всей Пелопоннесской. Что касается Сицилийской экспедиции и Декелейской войны, то для их истории Фукидид, по всей вероятности, не только стал собирать материал, соответственно тому, как развивались события, но и изложил этот материал в литературной форме еще до окончания всей войны. После заключения мира 404 г. Фукидид приступил к продолжению своего труда, которое обнимало историю событий от Никиева мира до падения Афин. Вместе с тем он подверг переработке историю Архидамовой войны. Переработку эту, однако, Фукидид не произвел по одному плану, но ограничился, смотря по надобности, частичными дополнениями и поправками, такими вставками, по мнению Бузольта, являются: I. 89—1182, II. 137, 483, 65, 100, III. 82—83, 93, IV. 812—1084. Фукидид умер, прежде чем успел довести до конца переработку истории Архидамовой войны. Вторая часть труда Фукидида также носит следы незаконченности. Вполне обработаны книги VI и VII, не закончено изложение событий 421—415 гг., простым ‘торсом’ является VIII книга — набросок, написанный до 404 года.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

а Примеры скрытого разногласия между Фукидидом и Геродотом. В I. 203 Фукидид упоминает о ‘прочих эллинах’, которые ‘неправильно представляют себе многие события, даже современные’, и приводит в качестве примера неверное утверждение их о том, будто спартанские цари подают каждый по два голоса и будто у них есть особый ‘Питанатский лох’ (отряд войска). Уже схолиаст отметил, что Фукидид под этими ‘прочими эллинами’ намекает на Геродота, у которого, действительно, имеется указание на то, что спартанские цари в заседаниях герусии пользуются каждый двумя голосами (IX. 53). — Геродот, рассказывая об опустошении, произведенном Мардонием в Афинах, решительно заявляет, что он ‘разрушил и сравнял с землею все, что уцелело еще от стен, частных жилищ, или храмов’ (IX, 13). Фукидид определенно сообщает, что ‘от обводной стены уцелели лишь небольшие куски, большинство домов было разрушено, остались только те немногие, в которых расположились в свое время знатные персы’ (I. 893). — Рассказывая о покушении Килона овладеть афинским акрополем, Геродот (V. 71) говорит, что попытка Килона потерпела неудачу, он не мог удержать акрополь и в качестве молящего искал убежища у статуи Афины. Фукидид и туг (ср.: I. 1267-ю) молчаливо исправляет показания Геродота. — По свидетельству Геродота (V. 126), Аристагор Милетский утвердился во Фракии, по словам Фукидида (IV. 1022), Аристагору сделать это не удалось.
b Фукидид и Антиох Сиракусский. Эд. Мейер в Geschiche des Altertums (IV. 358 ff.) отмечает, что история первого похода афинян в Сицилию изложена Фукидидом по Антиоху не очень обстоятельно, чем и объясняются встречающиеся тут повторения (напр., IV. 22 = III. 115, IV. 242 = IV. 1) и пропуски (ничего не говорится об обстоятельствах смерти афинского стратега Хареада (III. 90-2), об операциях флота, прибывшего с Евримедонтом и Софоклом (IV. 486. 58. 65)). Вместе с тем удалось установить, что в рассказе о Липарских островах (III. 88) Фукидид дословно использовал Антиоха (ср.: Павсаний. X. II. 3 сл.).
с Источники Фукидида. Из замечания в V. 263 можно вывести заключение, что Фукидид пользовался сведениями, идущими как от афинской, так и от спартанской стороны, после же его изгнания, по-видимому, добывать сведения у пелопоннесцев было для него легче, чем от афинян, хотя и от последних он также получал все-таки их (ср.: VII. 441). О пользовании сведениями, идущими от пелопоннесской стороны, ср.: V. 682. 743. Новая критика особенно занималась выяснением того, какие источники были в распоряжении у Фукидида в VIII книге его истории, но и туг далее общих предположений нельзя было пойти. Holzapfel (Hermes, XXVIII (1893)) полагал, что для VIII книги у Фукидида было в руках три источника — один афинский, два спартанских, некоторые высказывались за то, что главным источником Фукидида служили Алкивиад или его сторонники. Признавая в общем точность и достоверность показаний Фукидида, новые учения указывают, однако, что некоторые из них ошибочны или внушают подозрение. Так, Beloch (Klio, V (1905), 369 сл.) относится с недоверием к некоторым цифровым показаниям Фукидида. Другие неточности, мелкого характера, отмечает Busolt в Griechische Geschichte. III. 2. S. 654 ff. Нужно заметить вообще, что в том обширном материале, который надлежало обработать Фукидиду, лишь значительно меньшая часть основывается на том, что Фукидид видел, или, во всяком случае, мог видеть самолично. Я имею в виду те события Пелопоннесской войны, которые имели место до его изгнания. Поэтому уже a priori нужно допускать, что для истории первых семи лет войны находить источники Фукидиду было легче, чем это было для последующего периода. Далее, за исключением немногих случаев, когда в распоряжении Фукидида были письменные источники (тексты приводимых им документов, археологические памятники, VI. 204, защитительная речь Антифонта, ср.: VIII, 682, и пр.), ему приходилось главным образом пользоваться устными сообщениями, которые, по его словам, носили иногда партийную окраску или отличались неполнотой, а оттого и неточностью. Участникам борьбы не могло быть известно все в точности, и они знали или то, что касалось непосредственно их самих, или то, что происходило от них поблизости. Иногда фантазия, возбужденная тем или иным фактом, или стремление приукрасить пережитое могли также вести к созданию неточностей в даваемых сообщениях. Чаще, чем о военных событиях, источники Фукидида могли быть недостаточно осведомлены, или давали односторонние показания о событиях, имевших место во внутренней жизни государств, о мотивах, поведших к тем или иным военным и политическим событиям. При таких показаниях Фукидиду неизбежно приходилось прибегать к комбинациям, может быть, и уклонявшимся от истины. Ср. V, 741: ‘такова или приблизительно такова была эта битва’. VII, 865: ‘по этой или приблизительно по этой причине Никий и был умерщвлен’. Наконец, некоторым из своих источников Фукидид мог придать больше весу, чем того они стоили. Что касается вопросов топографического характера, то нельзя не считаться с теми затруднениями, какие приходилось в данном случае испытывать Фукидиду при отсутствии карт местностей. Туг Фукидид единственно мог опираться на свою автопсию, а это могло в некоторых случаях повести к неточностям в топографических показаниях. Указывая на те затруднения, какие мог встретить Фукидид при собирании и обработке своих источников, я далек от мысли поставить под сомнение ценность даваемых им сообщений. Фукидид правдив настолько, насколько это возможно было при условиях научной работы в его время, и все попытки развенчать достоверность его истории должны быть признаны окончательно неудавшимися. См.: Бузескул В. П. Введение в историю Греции. С. 102 сл.
d О документах у Фукидида см. исследование KirchhofFa ‘Thukydides und sein Urkunden-material’ (Berlin, 1895). Следы пользования Фукидидом документальными источниками можно предполагать также относительно тридцатилетнего мира между Афинами и Спартой (Фук. I. 115, бронзовая доска, содержащая условия этого мира, стояла в Олимпийской святыне Зевса. Паве. V. 233. Ср. Scala, Die Staatsvertrge des Altertums, 47), оборонительного союза между Афинами и Керкирой (Фук. I. 44, Scala, 49), союза Афин с Ситалком (Фук. II. 294. 952. 1013, Scala, 53 сл.), союза Спарты с Коринфом и другими государствами (Фук. II. 7.9, III. 862, V. 30. 313, Scala, 54 сл.), возобновления союза между Афинами и Керкирой (Фук. III. 75, Scala, 55), договора между Афинами и Камариною (Фук. VI. 52, Scala, 56), столетнего союза акарнанов, амфилохов и ампракиотов (Фук. III, 1143), сицилийского мирного конгресса в Геле (Фук. IV. 651, Scala, 57 сл.), союза Афин с Пердиккою (Фук. IV. 1285, Scala, 62 сл.). Ср. также упоминания Фукидида о пользовании им надписями в I. 1322. 1344, VI. 551, 593.
е Ссылаются на речь Андокида ‘О мире с лакедемонянами’, опубликованную в 391 г., в которой Андокид смотрит на Декелийско-Ионийскую войну как на самостоятельную — вторую Пелопоннесскую, а Сицилийскую экспедицию вовсе не рассматривает как входящую в состав Пелопоннесской войны. Но 1) Андокид вовсе не обязан был понимать Пелопоннесскую войну так, как понимал ее Фукидид, 2) труд последнего был издан в свет незадолго до 391 г., и Андокид мог быть еще незнаком со взглядом Фукидида. Другие указания, как Платон, Менексен, 242 Е, Эсхин, Об обманном посольстве, 51. 176, еще менее доказательны. По мнению новейшего представителя прогрессивной теории, Grundy, представление о единстве Архидамовой войны с событиями времени мнимого замирения и инцидентами, сообщаемыми в VI. 105 (столкновение афинян с лакедемонянами и их союзниками в Аргосе осенью 414 г.), не могло возникнуть в уме Фукидида или кого-либо другого в продолжение того времени, пока эти события развивались, лишь когда война возобновилась в Греции в широких размерах, могла возникнуть мысль о связи ее с войною предшествовавшею. Таким образом, заключает Grundy, не ранее 413 г. у Фукидида могло составиться представление о непрерывности всей двадцатисемилетней войны и о том, что годы мнимого замирения также относятся к периоду всей войны, что вражда между афинянами и лакедемонянами после Никиева мира не прекратилась и что самый мир был столь призрачным. Казалось бы, бесполезно гадать о том, когда у Фукидида сложилось то или иное представление о войне, и не проще ли было бы следовать определенным указаниям самого Фукидида, который, приведя условия мирного договора Афин со Спартою в 421 г. (V. 242), прямо указывает, что ‘началась летняя кампания одиннадцатого года войны’, и обращается, начиная с 27-й главы, к изложению ее событий.
f Г. Мюллер-Штрюбинг (Mller-StrbingH. 1) Aristophanes und die historische Kritik. Leipzig, 1893, 2) Thukydideische Forschungen. Wien, 1881) старался доказать, что Фукидид при изложении военных событий 422 и 418 гг. умолчал об их истинных мотивах, что в рассказе о революции в Аргосе (V. 76. 8 h) он сообщает лишь одностороннюю олигархическую версию, что при изложении военных операций во Фракии в 421—415 гг. Фукидид ограничивался только короткими заметками, умолчав о важном, для успокоения своей ‘исторической совести’, так как ему было больно подробно говорить о фракийских событиях. По стопам Г. Мюллера-Штрюбинга Ниссен (Nissen H. Der Ausbruch des peloponnesischen Krieges // Histor. Zeitschrift. LXIII. 1889. S. 421. ff) пытался доказать, что весь труд Фукидида написан с целью оправдать Перикла как главного виновника Пелопоннесской войны, кончившейся для Афин так плачевно. Фукидид, чтобы очистить Перикла от всяких подозрений, умолчал о многих фактах, касающихся истории Запада, которые заслуживали упоминания. Против этих упреков и нападок на Фукидида возражали и опровергали их многие (см.: Бузескул В. П. Перикл. Харьков, 1889. С. 104 сл., Введение в историю Греции. 103 сл.). Упрекать Фукидида в умышленном замалчивании фактов вряд ли есть основание, но невольное умолчание у него, конечно, могло быть. Однако и туг полезно припомнить то, что труд Фукидида окончательно не был проредактирован, а затем, особенно во время своего изгнания, Фукидид не имел возможности достаточно полно ознакомиться с теми или иными политическими мотивами. Фукидид в V. 682 очень определенно говорит о ‘скрытом характере’, свойственном спартанскому государственному строю, а в III. 901 обещает упомянуть ‘только о наиболее достопримечательных военных действиях’ афинян в Сицилии в 426 г. Хорошо говорит о пропусках, встречающихся в Истории Фукидида, Эд. Мейер в Forschungen zur alten Geschiente. II. 267. 364 ff.
g Вот рассказ о Килоне у Геродота: ‘Был из числа афинян Кил он, одержавший победу на Олимпийских состязаниях. Он стремился к тирании и, склонив на свою сторону дружину из своих сверстников, пытался овладеть акрополем. Не будучи в состоянии удержать его в своей власти, Килон сидел в качестве умоляющего у статуи (Афины). Пританы навкраров, управлявшие в то время Афинами, заставляют их удалиться оттуда, ручаясь за сохранение их жизни. А то, что их убили, в этом виноваты были Алкмеониды. Случилось это до времени Писистрата’. В схолиях к рассказу Фукидида о Килоновом деле сообщается, что рассказ этот отличается удивительною ‘ясностью’, очевидно, по сравнению с рассказом Геродота.
h K демегорическим речам относятся: а) парные речи: 1) речи керкирских и коринфских послов в афинском народном собрании 433—432 гг. (I. 32—36. 37—42), 2) речи коринфских и афинских послов пред началом войны на собрании в Спарте (I. 68—71. 72—78), 3) речи царя Архидама и эфора Сфенелаида там же и тогда же (II. 80—852. 86), 4) речи Клеона и Диодота в афинском народном собрании по митиленскому делу (III. 37—40. 41—48), 5) речи Никия и Алкивиада в афинском народном собрании пред Сицилийскою экспедициею (VI. 9—14. 16—18), 6) речи Гермократа и Афинагора в народном собрании сиракусян (VI. 33—34. 36—40), 7) речи Гермократа и афинянина Евфема в народном собрании в Камарине (VI. 76—80. 82—86), б) одиночные речи: 1) речь коринфских послов в народном собрании в Спарте (I. 120—124), 2) и 3) речи Перикла в афинском народном собрании (I. 140—144, II. 60—64), 4) речь платейских послов (II. 733), 5) речь митиленских послов на собрании в Олимпии (III. 9—14), 6) речь лакедемонских послов в Афинах (IV. 17—20), 7) речь Гермократа в собрании сицилийцев (IV. 59—64), 8) речь Брасида в Аканфе (IV. 85—87), 9) речь Никия в афинском народном собрании (VI. 20—23), 10) речь сиракусского стратега (VI. 41) в ответ на речи Гермократа и Афинагора (VI. 33—34. 36—40), 11) речь Алкивиада в Спарте (VI. 89—92). Содержание демегорических речей дается: II. 13 (Перикл), IV. 972-4. 98—99 (беотийский и афинский глашатаи), IV. 1143. 1201-3 (Брасид в Тороне и Скионе), VI. 47—49 (Никий, Алкивиад и Ламах), VI. 72 (Гермократ), VIII. 272-4. 48. 51 (Фриних), 45s. 46 (Алкивиад). 53 (Писандр). 76 (самосские воины). 81 (Алкивиад). 86 (послы ‘четырехсот’). 89 (афинские олигархи). Воззвания полководцев: а) парные: Брасида, Кнема и других вождей к пелопоннесскому войску и Формиона к афинскому войску (II. 87. 88), 2) Пагонда к беотийскому и Гиппократа к афинскому ополчению (IV. 92. 95), 3) Никия к афинскому и Гилиппа к сиракусскому войску (VII. 61—64. 66—68). Содержание воззваний: Гилиппа и Гермократа к сиракусянам (VII. 21), Никия и Демосфена к афинянам (VII. 483-5. 49), б) одиночные: 1) Архидама к союзному войску, 2) Тевтиапла к Алкиду и пелопоннесским вождям (III. 30), 3) Демосфена к афинскому войску (IV. 10), 4 и 5) Брасида к пелопоннесскому войску (IV. 126, V. 9—103). 6) и 7) Никия к афинскому войску (VI. 68, VII. 77), сюда же нужно отнести и краткое воззвание к богам Архидама (II. 743).
i Г. Гранди (Grundy J. В. Thucydides und the history of his age, 19 сл.) пытается установить, в пределах первых четырех книг Истории Фукидида, классификацию встречающихся в них речей на следующие три группы: 1) речи, которые Фукидид мог слышать — I. 32—36 (керкирские послы в Афинах, в 433 г.). 37—43 (коринфские послы в Афинах, в 433 г.). 140—145 (Перикл в Афинах, в 431 г.). II. 35—46 (надгробная речь Перикла). 60—64 (Перикл в Афинах, в 430 г.). III. 37—40 (Клеон по делу о митиленянах, в 427 г.). 41—48 (Диодот по тому же делу). IV. 17—20 (лакедемонские послы в Афинах, в 425 г.). 2) Речи, которых Фукидид, вероятно, не слышал, — I. 68—71 (коринфские послы на собрании в Спарте, в 432 г.). 73—78 (афинские послы на собрании в Спарте, тогда же). 80—84 (Архидам там же и тогда же). 86 (Сфенелаид, там же и тогда же). II. 89 (Формион к войску, в 429 г.). 3) Речи, которых Фукидид почти наверное не слышал. — I. 120—124 (коринфяне в Спарте, в 431 г.). II, 11 (Архидам к войску, 431 г.). 87 (пелопоннесские вожди к войску, 429 г.). III. 9—14 (митиленские послы в Олимпии, 428 г.). 53—59 (защитники платеян, 427 г.). 61—67 (фивяне, 427 г.). IV. 10 (Демосфен под Пилосом, 425 г.). 59—64 (Гермократ в Геле, 424 г.). 85-87 (Брасид в Аканфе, 424 г.). 92 (Пагонд при Делии, 424 г.). 95 (Гиппократ при Делии, 424 г.). Классификация, предлагаемая Grundy, конечно, субъективна. Справедливо указывал Ф. Бласс (Blass F. Die attische Beredsamkeit. I2. Leipzig, 1887. S. 37), что Перикл, поскольку мы знакомы с общим характером его красноречия на основании немногочисленных и разрозненных, правда, образчиков его, говорил гораздо выразительнее и образнее, чем заставляет его говорить Фукидид. А речи Перикла как раз относятся к числу тех, которые, по мнению Grundy, Фукидид мог слышать. Указывалось, с другой стороны, и на то, что иногда ораторы в приводимых Фукидидом речах их касаются того, чего они и знать не могли (ср., напр.: I 775. 816), или ссылаются на другие речи, которых они не могли слышать (ср. напр.: VII. 674 и 613).
k Большая часть ученых смотрит на надгробную речь Перикла как на свободную композицию самого Фукидида. Grote, Gescichte Griechenlands, III2, 420 сл., полагал, что Фукидид, вероятно, слышал сам эту речь Перикла и во всем существенном верно воспроизвел ее. Blass, Die attische Beredsamkeit, I2, 35 сл., 238, находил, что с внешней стороны эпитафий — создание Фукидида, что с внутренней стороны в нем так же, как и в двух других речах Перикла, содержится верное воспроизведение духовной природы Перикла, но не его красноречия. В таком же духе выражается об эпитафии и Grundy, ук. соч., 22: ‘В составе всего труда Фукидида это — самое обработанное произведение, но вряд ли возможно думать, чтобы речь эта была сказана когда-либо в той форме, в какой она является в тексте Фукидида. Что ее чувства и идеи принадлежат Периклу, сомневаться в этом нет никакого основания, но очень сомнительно, выражал ли он эти идеи в какой-либо речи. Гораздо более правдоподобно, что эпитафий в его целом есть выражение того представления, какое составил себе источник об идеале этого государственного деятеля’.
l Содержание речей дается: II. 13, IV. 972—4. 98. 99. 1143. 1202, 3, V. 69, VI. 47-49. 72, VII. 53, 4. 21. 483-5. 49. В VIII книге приводится содержание речей в 272-4. 453—46. 48. 51. 53. 76. 81. 86. 89, итого девяти речей.

ОЛИГАРХИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОРОТ В АФИНАХ 411 г., ПО АРИСТОТЕЛЮ

Об олигархическом перевороте в Афинах 411 г. до Р. X., изложенном Фукидидом в различных местах VIII книги его Истории (см. гл. 49. 53—56, 63—71, 89—93, 97—98), имеется обстоятельный рассказ Аристотеля в его трактате ‘Афинское государственное устройство’ ( , гл. 29—33). Оба рассказа, Фукидида и Аристотеля, не согласны между собою в подробностях, и полного примирения их едва ли возможно достигнуть. Отсылая читателя к подробному изложению этого вопроса в книге В. П. Бузескула (‘Афинская политая’ Аристотеля. Харьков, 1895) и к краткому изложению в книге того же автора ‘История афинской демократии’ (СПб., 1909), я предлагаю перевод указанных глав из трактата Аристотеля. {Текст по изданию Sandys’a (Лондон, 1912).}
XXIX… Когда, после происшедшей в Сицилии катастрофы, положение лакедемонян благодаря их союзу с персидским царем окрепло, афиняне, отменив демократический строй, были вынуждены учредить правление ‘четырехсот’. Речь пред состоявшимся об этом постановлением держал Мелобий, самое же предложение внес Пифодор из Анафлиста. {Один из демов Аттики.} Большинство афинян пришло к убеждению в необходимости отменить демократию вследствие того, что они полагали, будто царь скорее поможет им в войне, если они установят у себя олигархический режим. 2. Предложение Пифодора гласило следующее: пусть народ изберет к имеющимся десяти пробулам {Ср.: Фукидид. VIII. 18. 67.} двадцать других из лиц старше сорокалетнего возраста, которые, присягнув, что они составят наилучшие, по их мнению, для государства законопроекты, сочинят их для его спасения, каждому желающему из остальных граждан, также можно предлагать проекты, чтобы из всего числа их выбрать затем наилучшее. 3. Клитофонт, присоединяясь в общем к предложению Пифодора, добавил, что избранные должны, сверх того, исследовать отеческие законы, изданные Клисфеном, когда он давал организацию демократическому строю, чтобы, заслушав и это, афиняне приняли наилучшее решение, так как конституция Клисфена была не демократическая, но близкая к конституции Солона. 4. Избранные прежде всего составили законопроект о том, что пританы должны пускать на голоса все, что предлагается для спасения государства, затем отменили обвинения по делам о противозаконности, чрезвычайные жалобы и призывы в суд и установили, чтобы желающие из афинян могли давать свои советы по поводу делаемых предложений, а если кто за такие советы будет налагать штраф, или будет вызывать в суд, или будет приводить в суд, то пусть на него будет сделано донесение и он отведен будет к стратегам, стратеги же пусть передадут его одиннадцати для наказания смертной казнью. 5. После этого они установили государственный строй в следующем виде: поступающие в доход деньги можно расходовать только на войну, отправлять все должности следует без жалованья, пока будет война, {Ср.: Фукидид VIII. 653. 673.} за исключением должности девяти архонтов и очередных пританов, этим платить ежедневно по три обола каждому. Все остальное управление поручается, пока будет война, тем из афинян, которые наиболее способны служить и физически и материально, не менее, чем 5000 человек, последние правомочны также заключать договоры, с кем пожелают, постановлено было избрать из каждой филы по десяти мужей старше сорокалетнего возраста, которые должны составить список 5000, поклявшись над отборными жертвами.
XXX. Итак, избранные составили означенный законопроект. По утверждении его, 5000 выбрали из своей среды сто человек для составления проекта конституции. Эти сто избранных составили и внесли на утверждение следующий проект. 2. Членами совета должны быть граждане старше тридцатилетнего возраста и вознаграждения за отправление своей должности не должны получать, из числа их должны быть стратеги, девять архонтов, гиеромнемон, таксиархи, гиппархи, филархи, фрурархи, десять казначеев священных сумм Афины и прочих божеств, двадцать эллинотамиев и всех прочих светских сумм, которые будут заведовать ими, гиеропои и эпимелеты — тех и других по десяти, все означенные лица должны избираться из предварительно выбранных, {Двухстепенные выборы.} причем из числа членов совета, состоящих в должности, будет предварительно выбираться большее число, все остальные должности должны замещаться по жребию и не из членов совета, эллинотамии, которые будут заведовать денежными суммами, в совете не заседают. 3. Учредить на будущее время четыре совета из лиц означенного выше возраста, из этих четырех советов заседает в совете очередная смена, остальные члены совета распределяются каждый по своей смене. Избранные сто мужей должны распределить как самих себя, так и остальных 5000, на четыре части, по возможности равные, и произвести жеребьевку, и быть им членами совета в течение года. 4. Они должны иметь суждение, как им покажется это наилучшим, о денежных суммах, чтобы они были в сохранности и расходовались на нужды государства, а также об остальных делах, по мере возможности, наилучшим образом, если они пожелают держать совет о чем-либо с большим количеством участников, то могут призывать в заседание каждого приглашаемого ими, по их желанию, из лиц того же возраста, заседания совета должны происходить каждые пять дней, если не окажется нужда в большем количестве заседаний. Совет избирает по жребию девять архонтов, судить об исходе голосования должны пять членов совета, на кого падет жребий, из этих пяти один избирается по жребию на каждый день для того, чтобы пускать на голоса предложения. 5. Эти же пятеро избранных по жребию устанавливают очередь, по жребию, за всеми желающими войти с представлением в совет, причем первая очередь назначается для дел, касающихся культа, вторая — для глашатаев, третья — для послов, четвертая — для прочих дел, относительно же военных дел, когда то окажется нужным, стратеги вносят свои доклады в совет без жребия. 6. Член совета, не посещающий его заседания в назначенный заранее день, платит штраф в размере одной драхмы за каждый день, если только он не отсутствует, получив на то отпуск от совета.
XXXI. Вот какой проект конституции составили они для будущего времени, а для настоящего момента предложили следующее: ‘Четыреста’ являются членами совета ‘по старине’, по сорока от каждой филы, из числа предварительно избранных, которых изберут филеты, из лиц старше сорокалетнего возраста, они должны назначить должностных лиц и составить присягу, которую те должны приносить, а относительно законопроектов, отчетности и пр. они должны поступать так, как сочтут это полезным. Должно руководствоваться теми законами о даровании прав гражданства, какие они издадут, отменять их или заменять другими нельзя. 2. Нынешние стратеги должны быть избраны из числа всех 5000, совет же, когда он сорганизуется, произведет счет вооруженных и изберет десять мужей и к ним секретаря, избранные стратеги будут править наступающий год самодержавно и, если в чем окажется надобность, будут принимать участие в заседаниях совета. Должно избрать также одного гиппарха и девять филархов, на будущее время избирать их будет совет согласно изданному постановлению. 3. Каждая из прочих должностей, за исключением должностей членов совета и стратегов, никем, ни этими, ни другими, не может быть отправляема более одного раза. На остальное время сто мужей должны распределить ‘четырехсот’ на четыре смены, когда им, ‘четыремстам’, придется быть членами совета вместе с остальными пятью тысячами.
XXXII. Такой проект государственного строя начертали сто избранных из 5000. Когда он был утвержден народом, причем его пустил на баллотировку Аристомах, совет, заседавший при архонте Каллии, {412/411 г. до Р. X.} был распущен до истечения должностного срока, в 14-й день фаргелиона, {Конец мая.} ‘четыреста’ же вступили в совет 22 фаргелиона. {8 июня.} Избранный по жребию совет должен был вступить в отправление обязанностей 14-го скирофориона. {Конец июня.} 2. Таким образом, установилась олигархия при архонте Каллии, приблизительно через сто лет после изгнания тиранов. Главными виновниками ее установления были Писандр, Антифонт, Ферамен, люди благородного происхождения, отличавшиеся, по-видимому, разумом и рассудительностью. {Ср.: Фукидид. VIII. 68.} По введении этой конституции 5000 избраны были лишь на словах, {Ср.: Фукидид. VIII. 9211.} ‘четыреста’ же с десятью полномочными стратегами заняли здание совета и стали управлять государством {Ср.: Фукидид. VIII. 70. 7l3. 902. 911.} и, отправив посольство к лакедемонянам, хотели окончить войну на условии, чтобы каждая из воюющих сторон имела то, чем она в данный момент владеет. {Ср.: Фукидид. VIII. 95. 96.} Но так как лакедемоняне не соглашались на эти предложения, коль скоро афиняне не откажутся от власти над морем, то ‘четыреста’ отказались от своего намерения заключить мир.
XXXIII. Приблизительно четыре месяца продержалось правление ‘четырехсот’, из них был архонтом-эпонимом Мнесилох в течение двух месяцев из архонтства Феопомпа, правившего остальные девять месяцев. Потерпев поражение в морской битве при Эретрии и потеряв из-за восстания всю Евбею, за исключением Орея, афиняне были огорчены этою бедою более, чем прежними несчастьями: из Евбеи они извлекали более пользы, чем из Аттики. {Ср.: Фукидид. VIII. 971.} Поэтому они свергли ‘четырехсот’ и передали управление 5000 гоплитов, постановив при этом, что ни одна должность не должна оплачиваться жалованьем. 2. Главными виновниками низвержения ‘четырехсот’ были Аристократ и Ферамен, не сочувствовавшие тому, что происходило при ‘четырехстах’: последние все решали своевластно и ничего не доводили до сведения 5000. Кажется, именно в те времена афиняне имели прекрасный государственный строй: была война, и в государственном управлении участвовали гоплиты. {Ср.: Фукидид. VIII. 972.}
В. П. Бузескул хорошо отмечает различие в самом характере известий об олигархическом перевороте у Фукидида и у Аристотеля. По изложению последнего олигархи идут к своей цели постепенно, шаг за шагом, весь переворот носит затяжной характер, ему придан как бы легальный вид. У Фукидида, напротив, события идут быстрым темпом, и ярко выступает революционный характер переворота.
Кому отдать предпочтение? Фукидиду или Аристотелю? На этот счет велись большие споры. После исследования Эд. Мейера (Forschungen zur alten Geschichte. II. 411 ff) ученые склонны, по-видимому, отдавать предпочтение той версии, какая дается Фукидидом.

КРИТИЧЕСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ

Предварительное замечание. — Незначительные отрывки из Истории Фукидида, сохранившиеся на папирусах, не дав почти ничего интересного для критики текста, с несомненностью показали, что, начиная уже с I в. по Р. X., текст этот установился в таком виде, в каком он дошел до нас в средневековых рукописях. {Отрывки Истории Фукидида, сохранившиеся на папирусах, сопоставил Фр. Фишер (Fischer Fr. Thucydidis reliquiae in papyris et membranis aegyptiacis servatae. Lipsiae, 1913). Большинство отрывков, дошедших, впрочем, в попорченном виде, происходят из кн. II Истории, к этой же книге к главам 1—45 сохранился на папирусе и комментарий, изданный в Oxyrhynchus Papyri. VI. (1908). 107 ff.}
Из этих рукописей главнейшие — семь. Древнейшая из них, относящаяся к X в., хранится во Флоренции (Codex Laurentianus, С). К XI в. относятся четыре рукописи: Vaticanus — В, в Риме, Palatinus — Е, в Гейдельберге, Britannicus — M, в Лондоне, Augustinus — F, в Мюнхене. Перечисленные семь рукописей восходят к одному архетипу, т. е. основной рукописи, послужившей первоисточником для последующих, и распадаются на две семьи: представителем одной является С и зависящая от него G, представителем другой — В, к которой примыкают А, Е, F, промежуточное место между обеими семьями занимает М, стоящая в большей или меньшей зависимости от С и В.
И. Беккер (I. Bekker), давший в 1821 г. первое критическое издание Истории Фукидида, пользовался для установления его всеми перечисленными рукописями, за исключением М. И. Беккер отдал предпочтение рукописи В. То же сделал и Шталь (Stahl) в своем издании Фукидида, вышедшем в 1873—1874 гг., преимущество издания Шталя в сравнении с изданием Беккера состояло в том, что он привлек для установления текста и рукопись М. Гуде (Hude), которому принадлежит лучшее критическое издание Истории Фукидида, вышедшее в 1898 и 1901 гг., сличил для своего издания снова все семь рукописей и, в противоположность своим предшественникам, отдал решительное предпочтение при установлении текста древнейшей рукописи, т. е. С.
Издание Гуде послужило для меня основным и руководящим при моей работе. Те главные места, где я отступал от него, отмечены в дальнейших примечаниях. Указаны мною также и те места, которые, по моему мнению, не принадлежат к первоначальному тексту Фукидида, а являются позднейшими вставками, эти вставки оставлены мною без перевода. С другой стороны, те, довольно многочисленные, места, которые, на мой взгляд, заподозрены Гуде и некоторыми из его предшественников без достаточного основания и заключены им в скобки, приняты в моем переводе в текст.

ПЕРВАЯ КНИГА

После слов ‘отдельных тиранов с пограничными жителями’ следует фраза: ‘действительно, сицилийские тираны достигли очень большого могущества’ ( ), дисгармонирующая с общим содержанием главы. Она удалена из текста Wex’ом, которому следует и H(ude).
Рукописное чтение: ‘враги у нас были () общие’. Это выкинуто Stahl’ем 35s и H.
Имя второго командира, Андокид, по-видимому, испорчено в рукописях и должно быть заменено именем Драконтид. Ср. афинскую надпись IG. I. 179: [ ] , [ , ] , [ и пр.
В рукописях читается: ‘и произнес лакедемонянам (или среди лакедемонян) следующую речь’. (CG) или (ABEFM), вслед за Kruger’ом и H не принято в текст.
В рукописях после слов: ‘постановление народного собрания’ стоит: ‘о том, что договор нарушен’. Слова признаны вставкой Herwerden’ом и Н.
В рукописях после слов: ‘поголовно все афиняне, находившиеся в городе’, читается ‘и мужчины, и женщины, и дети’ — . Слова эти попали в рукописи, по-видимому, из заметки схолиаста, делающего примечание : . Они не приняты в текст.
‘приносятся не крупные жертвенные животные, но местные жертвы’, переведено согласно рукописному чтению. И, вслед за Madvig’ом, читает: ‘ &lt,&gt, .
В рукописях после ‘святилище Посидона’ стоит , признаваемое вставкой Herwerden’ом и Н.

ВТОРАЯ КНИГА

После слов ‘знали расположение города’ в рукописях стоит (‘так что не давали им спастись’), эти слова признаются вставкой Herwerden’ом и Н.
‘Ранее этот город составлял акрополь в его теперешнем объеме’, переведено согласно рукописному преданию: , H переставляет: .
154 ‘Государственные святыни, также святыни других божеств находятся на самом акрополе’, перевод дан согласно рукописному преданию: . По мнению издателей Фукидида, место испорчено. Gassen вставляет после &lt, ‘&gt,, Herwerden — < >, Stahl читает &lt, &gt,, Wilamowitz — &lt, &gt,, Steup — ( или &gt, . Judeich (Topographie von Athen. Mnchen, 1905, 51, прим. 4) полагает, что текст Фукидида в данном месте ‘совершенно в порядке’.
Вместо принятой H поправки Bekker’a следую чтению рукописей АВЕ , а вместо читаю, согласно с AB, .
Вместо даваемого большинством рукописей чтения , заподозренного Hering’ом и Н, следует, очевидно, читать, согласно с оксиринхским комментарием к Фукидиду, , ср. Steph. Byz. .
‘Пелопоннесцы находились еще в Аттике’, еще () предлагает вставить Steup.
Вставка H между и не принимается.
Вставляемое H вслед за Kruger’ом между и не принимается.
и признаны вставками F. Miller’ом и Н.
‘в течение трех лет’, чтение , несомненно, испорчено. Нааске исправляет (десять), Aem. Mller (восемь), Herbst вставляет перед — (девять), Steup склоняется к поправке Muller’a.
‘в течение семидесяти дней и ночей’, чтение , вероятно, испорчено. Stahl предлагает читать (девять), Steup — (семнадцать).
, вслед за Badham’ом и Н, не принимается в текст.
‘Пердикка… дал Ситалку какое-то обещание’, ‘какое-то’ принято согласно предположению Gertz’a, который после вставляет .

ТРЕТЬЯ КНИГА

В рукописях стоит: ‘о разорении… производимом тридцатью афинскими кораблями’. Это , отвергаемое Steup’ом, не принято в текст.
Вся эта глава, по мнению Steup’a, — более поздняя вставка.
В рукописях читается: ‘от дувшего восточного или северного ветра’. , отвергаемое Dobree и H, не принято в текст.
В рукописях стоит: ‘назначенные в Митилену сорок два корабля’. , отвергаемое, вслед за Krger’ом, H, не принимается в текст.
Вместо рукописного принимаю поправку В. К. Ернштедта .
Вместо рукописного принимаю поправку Steup’a .
, вслед за Н, не принимается в текст.
Вместо рукописного следую поправке Н. Well’я , .
Вместо рукописного читаю, вслед за H. Weil’ом, .
, отвергаемое вслед за Classen’ом, не принимающего в текст.
Следую чтению Classen’a, не принимающего в текст стоящее за .
Следующие за и за вслед за Madvig’ом и H, не принимаются в текст, то же относительно , отвергаемого, вслед за Herwerden’ом, H.
Вся глава уже некоторыми древними грамматиками была признана не принадлежащей к первоначальному тексту Фукидида.
Отвергаемое, вслед за Herwerden’ом, H, не принимается в текст.
То же относительно .

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

Вместо поправки Hude следую рукописному чтению .
‘Остров… в длину около пятнадцати стадий’. Чтение вызывает сомнение. Burrows (Journal of hellenic studiues. XVI. 1896. P. 76) и за ним Steup полагают, что вместо ( или ) следует читать ( или ).
Вместо рукописного читаю, вслед за Gertz’eM, , вместо , даваемого С, следую чтению остальных рукописей .
После слов ‘отступили… к своим стоянкам’ в рукописях стоит ‘в Мессене и в Регии’. Слова , признаваемые Herwerden’ом и H вставкою, не принимаются в текст.
После слов ‘возвели там укрепление’ в рукописях стоит: ‘где находится Мефона’. Слова , отвергаемые H, вслед за Herwerden’ом, не приняты в текст.
‘афиняне с десятью кораблями и двумя тысячами милетских гоплитов’, число 2000 слишком велико: оно не согласуется с упоминаемым в VIII. 252 800 милетскими гоплитами, ни с числом 10 кораблей. Классен полагал, что речь может идти лишь о 200 гоплитах, Шталь — о 500, Herwerden — о 400. — ‘направились к городу киферян’, в рукописях перед стоит , ‘приморскому’, отвергаемое Н, вслед за Krttger’ом.
‘Перед самым восходом зари они сделали следующее’. В рукописях перед стоит , ‘предатели из мегарян’. Эти слова, отвергаемые Н, не приняты в текст.
‘Они не думали’, следую Steup’у, который перед вставляет .
‘И все войско и каждая его часть из числа находившихся здесь’. Вряд ли в этих словах все передано в рукописях исправно. Hude предлагает читать: и ссылается на слова схолиаста: ‘пелопоннесцы, имея там большие силы, хотя от каждого государства присутствовала у них небольшая часть, не боялись поражения’.
После слов ‘обратить его в демократию’ в рукописях стоит ‘подобно афинянам’. Слова , отвергаемые H, вслед за Rutherford’ом, не приняты в текст.
‘устрашаемые грубостью’, следую чтению В , хотя вряд ли оно исправно: АСЕМ дают совсем непонятное , Widman предлагает . Rauchenstein — .
В рукописях за словами ‘занялся укреплением Делия’ следует ‘святыни 901 Аполлона’. Слова , вслед за Dobree, отвергает H.
Следую чтению ABCFGM .
, отвергаемое H, вслед за Kistermaker’ом, не принимается в текст.
Следую чтению efxe$, предложенному Argyriades’ом и принятому Steup’ом, вместо рукописного .

ПЯТАЯ КНИГА

Конец главы читаю, следуя исправлению, предложенному Виламовицем—Мёллендорфом: … , &lt, &gt, &lt,&gt,.
отвергаемое, вслед за Herwerden’ом и Stahl’ем, H, не принимается в текст.
, отвергаемое H, не принимается в текст.
то же относительно .
следую редакции Classen—Steup’a: [ ] … . [ , , ].
, отвергаемое, вслед за Dobree, H, не принимается в текст
следуя поправке Ullrich’a, читаю вместо рукописного .
<друг с другом>, , вставлено из текста надписи. — та и другая сторона, — так в рукописях, в надписи восстанавливают , каждые (из них).
пусть не дозволено будет, — в рукописях, в надписи восстанавливают: , не дозволять. — <над которыми властвуют афиняне>, , внесено в текст Фукидида Kirchhorf’ом на основании восстановления в тексте надписи.
в надписи: на этих условиях быть… мантинеянам и элеянам, в рукописях — элеянам и мантинеянам.
<ни одному из государств>, дополнено на основании восстановленного чтения в надписи Kirchhoff’ом. — следующее за отсутствует в надписи и, вслед за Kirchhorf ом, не принято в текст Н.
<войско>, нет в рукописях, в надписи за [] сохранились остатки , что Kirchhoff дополняет [], Herwerden предлагает читать или . — если бы {все) государства, все — в рукописях нет и дополнено по надписи: [] .
пребуду верным союзу согласно договору, , в надписи восстанавливается: пребуду верным договору и союзу, [ ].
после слов ‘в Элиде дают клятву демиурги’ в рукописях стоит , ‘и занимающие государственные должности’, что Krger’ом и за ним Hude не принимается в текст, как глосса к . Steup защищает , указывая на то, что так обозначались должностные лица, стоявшие выше демиургов, или что может значить ‘и остальные высшие должностные лица’. Вряд ли защита Steup’a может быть названа удачною: если — выше демиургов, почему они упомянуты в тексте не ранее, а после них? Второе объяснение Steup’a совсем неприемлемо.
за… потраву, в рукописях стоит , что Stahl’ем исправлено в , и это чтение принято Hude. Я не уверен ни в правильности рукописного чтения, ни в основательности поправки Stahle. Перевод дан по смыслу, так как очевидно одно: эпидавряне совершили какое-то преступление против святыни Аполлона Пифейского. Wilamowitz—Mllendorff толкует в смысле ‘кастрация быков’, Vollgraff — ‘заклание в жертву быков’.
и главным образом из-за него поход расстроился, — чтение рукописей EG, что, по мнению Н, испорчено из , чтение других рукописей . Место, несомненно, испорчено, и перевод дан по смыслу. Схолиаст пояснил через , Poppo предлагал поправку , Stahl — , Classen — . ‘Das Richtige scheint noch nicht gefunden zu sein’, — замечает Steup.
, отвергаемое, вслед за G. Hermann’ом, H, не принимается в текст, оно возникло, очевидно, из заметки схолиаста к .
Оксиринхский папирус доказал, что прав был Крюгер, предлагавший читать вместо даваемого рукописями — .
Вместо рукописного чтения оксиринхский папирус дает лучшее чтение . Соответственно исправлен и перевод.
опираясь на людскую помощь, в рукописях читается ‘опираясь на людскую и лакедемонскую помощь’, это , отвергаемое, вслед за Stahl’ем, H, не принимается в текст.

ШЕСТАЯ КНИГА

отвергаемое Н, не принимается в текст.
доряне… тем, кто отправил их в колонию, в рукописях читается: ‘доряне… пелопоннесцам, отправившим их в колонию’, , отвергаемое, вслед за Cobet’ом, H, не принимается в текст.
, стоящее в рукописях между и , отвергаемое, вслед за Classen’ом, H, не принимается в текст.
, отвергаемое вслед за Herweden’ом, H, не принимается в текст, эти слова, означающие ‘четырехугольное изваяние’, как показывают патмосские схолии к Фукидиду, служат пояснением к предыдущему .
платили триерархи транитам, в рукописях стоит далее , ‘матросам и гребцам’, эти слова, неизвестные схолиасту, отвергает, вслед за Velsen’ом, H, они не принимаются в текст.
или же вы — самые несведующие ( ), или величайшие плуты, , отвергаемое вслед за Dobree и Madvig’ом, H, не принимаются в текст.
после , следуя Classen’у, вставляю .
вместо рукописного читаю, следуя поправке В. К. Ернштедта (Opuscula, СПб., 1907. 115), .
в рукописях читается: ‘афинский народ с радостью’ и пр., , отвергаемое, вслед за Krger’ом, H, не принимается в текст.
сиракусские стратеги… предполагавшие идти на Катану, в рукописях стоит: предполагавшие, что они готовы () идти на Катану, это , отвергаемое, вслед за Dobree, H, не принимается в текст.
с оружием… не принимать афинян, в рукописях стоит: и желающие того, с оружием… не принимать афинян, , отвергаемое Herwerden’ом, не принимается в текст.
вместо рукописного принимаю поправку Cobet’a .
вместо принятого H чтения читаю, согласно с АБСЕМ, .
вместо рукописного принимаю поправку Рорро .

СЕДЬМАЯ КНИГА

и пр., вероятно, — испорченное чтение, перевод 24 всего места дан по смыслу.
в рукописях читается: прибывшие воины помогли… в остальной части укреплений до контрапрошей, , отвергаемое, вслед за Holm’ом и Badham’ом, H, не принимается в текст.
кто под благовидным предлогом, рукописное чтение , под предлогом побега к неприятелю, вряд ли правильно, Passow предлагал вместо — , что, пожалуй, ухудшает рукописное чтение. Может быть, следует читать , ср.: VI. 84.
, несомненно, испорчено, переведено по смыслу, Rauchenstein предлагал , Mller—Strbing — .
а также запас различных орудий, , испорчено, предлагались поправки: — Madvig, — Meineke, или — Widmann. Переведено по смыслу.
можно обеспечить за собою отступление, … , — испорчено, предлагались поправки: — Naber, — Reiske, — Madvig. По смыслу годилось бы , но Фукидид пользуется для выражения понятия ‘отступление’ словом .
слова , именем неодамода называется 583 получивший уже свободу, стоящие после слов ‘неодамодов и илотов’, отвергаются, вслед за L. DindorfoM, H и не приняты в текст.
, отвергаемое, вслед за Krger’ом, H, не принимается в текст.
вместо рукописного следую поправке Boehme: .
чтение испорчено. В переводе следовал толкованию схолиаста: , из-за неровности места на морскую битву смотрели с различных пунктов.

ВОСЬМАЯ КНИГА

но Агид полагал, что государство не спокойно и что народ и пр., слова ‘государство не спокойно’, , отвергаемые, вслед за Dobree, H, не принимаются в текст.
все это свободорожденные афиняне, плавающие на корабле, слова , отвергаемые, вслед за Abresch’ом, H, не принимаются в текст.
руководителями их были виднейшие из лиц, в рукописях стоит , из стратегов, это слово, отвергаемое, вслед за Classen’ом, H, не принимается в текст.
вместо рукописного принимаю поправку Krger’a или .
, отвергаемое, вслед за Dobree, H, не принимается в текст.
вместо (поправка Gertz’a) удерживаю рукописное чтение .

ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЕ ПРИМЕЧАНИЯ

ПЕРВАЯ КНИГА

пелопоннесцами: точнее членами Пелопоннесского союза. — прочие эллины: эллинские государства в Греции и вне ее. — после некоторого размышления: отчасти аргивяне и ахеяне (ср.: II. 92), отчасти сицилийские и италийские греки.
некоторой части варваров: фракиян, македонян, эпиротов, сикулов, а впоследствии и персов. — огромного … народов: конечно, применительно к ограниченности тогдашних географических представлений.
Элладою: не в строго географическом, а в этнографическом смысле, как страна, населенная эллинами.
Эллады: в географическом смысле. — Фессалией: северо-восточная область Греции от Олимпа до Эты и Фермопил, от Пинда до Эгейского моря. — Беотией: область в Средней Греции, граничащая с Аттикой, Фокидой, Опунтской Локридой и Евбейским проливом. И Фессалия и Беотия — области с широкими равнинами и большими долинами, наиболее плодородные и доступные. — Аркадии: центральная область Пелопоннеса, замкнутая со всех сторон высокими горными отрогами.
Аттика … почвы: область в восточной части Средней Греции, к югу от Беотии, гористая страна с немногочисленными равнинами, бедная водой. — одним и тем же населением: мысль об автохтонности населения Аттики (ср.: II. 361) вряд ли может быть принимаема без ограничений.
афиняне… в Ионию: роль Аттики в деле колонизации в малоазийской Ионии несколько преувеличена, хотя встречающиеся аналогии в области государственного права и религиозного культа у малоазийских ионян с афинянами заставляют предполагать, что часть их, и уже в давние времена, переселилась в Ионию из Аттики и принадлежала к тому же племени, что и афиняне.
Эллина, сына Девкалиона: Эллин — эпоним эллинов, бесцветный образ, конструированный при помощи этнологической рефлексии впервые только Гесиодом (fr. 7 Rzach), отец Эллина, Девкалион, сын Прометея, единственный человек, спасшийся со своею женою Пиррою от великого потопа и поселившийся затем в Фессалии. — пеласги: у Фукидида вообще доэллинское население в Греции, у Гомера — племя, жившее в западной части Фессалии. — Эллин и его сыновья: Дор и Эол — эпонимы дорян и эолян, внуки Эллина, сыновья Ксуфа, Ахей и Ион — эпонимы ахеян и ионян. — Гомер: для Фукидида, как и для всей древности, личность, разумеется, реальная.
варваров: со времени Греко-персидских войн греки называли варварами всех не греков.
Минос: для Фукидида и всей древности личность реальная, сын Зевса и Европы, царь Крита, живший за три поколения до Троянской войны, в нашем представлении Минос — легендарный создатель критского могущества и культуры, в древнейший период ее развития (прибл. 3000—1200 гг. до Р. X.). — карийцев: жителей Карий (в историческое время горная страна в юго-западной части Малой Азии), народа, быть может, индогерманского племени, жившего в первобытные времена также и на Кикладских островах. Некоторые ученые (У. Кёлер, Эд. Мейер) считают карийцев носителями микенской культуры.
варваров… близ моря: вероятно, карийцев и финикиян.
локров озольских. жителей Локриды Озольской, области в Средней Греции, граничившей на севере с Доридой, на востоке с Фокидой, на юге с Коринфским заливом, на западе с Этолией. — этолян: жителей Этолии, горной области в Средней Греции, граничившей на западе с Акарнанией, на юге с Коринфским заливом, на востоке с Локридой и Доридой, на севере с этеянами, долопами и амфилохами. — акарнанов: жителей Акарнании, западной области Средней Греции между Ампракийским и Коринфским заливом и Ионийским морем.
кробил: особый род мужской прически, точное устройство которой неизвестно: или высокий шиньон, собранный повязками на затылке или темени, или такая прическа, при которой волосы собирались на шее и стягивались повязкой либо металлическим обручем, или такая прическа, при которой две длинные косы заматывались в виде венка вокруг головы и завязывались на лбу в узел, см.: Daremberg Ch., Saglio E. Dictionnaire des antiquits grecques et romaines. I, 2. Paris, 1375, рис. 1804—1809. — цикад: украшения в форме цикад, см.: H a use г. Tettix // Jahreshefte des oesterreichischen Institutes. IX. 1906. S. 75 ff. и статью Tettix у Daremberg — Sag lio, op. cit. — старшие из ионян… убор: скорее афиняне заимствовали у ионян и льняные хитоны, и кробил, а не наоборот.
на Олимпийских состязаниях, общенациональном эллинском празднестве в Олимпии (в Элиде, в западной части Пелопоннеса), справлявшемся через четыре года на пятый, в августе или сентябре. — с поясом… надевать его: участники состязаний сначала имели пояс на бедрах, с 720 г., когда введено было в программу состязаний состязание в длинном беге, вошло в обычай состязаться совершенно обнаженными, указание Фукидида, что это произошло немного лет назад, надо понимать, вероятно, в том смысле, что раньше обнажались только при длинном беге, а впоследствии также и при других видах гимнастических состязаний.
Мнение Фукидида, что большинство островов Эгейского моря было заселено карийцами и финикиянами, может быть, преувеличено, хотя, несомненно, Эгейское море в период древнейшей торговой деятельности финикиян и основания ими торговых факторий было в сфере финикийского влияния. Большую интенсивность воздействия финикийской культуры можно констатировать для таких островов, как Родос и Кипр. Утверждение Фукидида, что древнейшее население Делоса в значительной части было карийское, пока не подтверждается археологическими данными. При раскопках как на Делосе, так в особенности на островке около него, Ренее, остатков так называемой микенской культуры не было найдено, древнейшие памятники (вазы), найденные в ренейских могилах, оказывались принадлежащими чисто греческой культуре, в первоначальную, так называемую геометрическую, стадию ее развития. По мнению Паульсена (Paulsen в Monuments Piot. XVI. 1909. P. 25 ss.), афиняне, производившие очищение Делоса в V в., признали погребенных в делосских могилах за карийцев потому, что устройство самих могил, вероятно, отличалось чем-либо от обычного, а сверх того в могилах было найдено большое число приношений, состоявших из сосудов и драгоценностей, эта пышность погребений напомнила афинянам погребальные обряды, бывшие в ходу у восточных народов, может быть, и у карийцев. При упомянутых же раскопках найден был только один вид оружия, небольшие железные серпы (брелаva). Но и это, по мнению Паульсена, скорее не оружие, а знаки торгового обмена, заменявшие в VII в. на Делосе монету, монета же, по исконному обычаю, клалась с покойником в могилу. Афиняне, производившие очищение, не поняли, в чем дело, сочли ‘серпы-монеты’ за оружие, и естественно должны были задаться вопросом, какому народ оружие это могло принадлежать. По свидетельству Геродота (VII. 93), карийцы, бывшие в войске Ксеркса, были, между прочим, вооружены и серпами. На основании этого показания и Фукидид признал похороненных в делосских могилах за карийцев. Что касается гробниц, которые были удалены, то здесь надо понимать, вероятно, переносные гробницы.
подчиняли себе … города: заставляя их платить дань себе.
Агамемнон… могуществом: по преданию спартанский царь Тиндарей обязан клятвою женихов Елены, дочери Леды, супруги Тиндарея (дочь эта была рождена от Зевса), охранять от обид того, кто будет из них мужем Елены. Им стал Менелай, получивший от Тиндарея господство над Спартою. Брат Менелая, Агамемнон, сын Атрея, царь Аргоса, был женат на дочери Тиндарея, Клитемнестре.
лица … рассказывают: вероятно, имеются в виду аргивяне, предания которых могли быть известны Фукидиду из ‘Аргосской истории’ его современника, логографа Гелланика. — Пелоп … именем: Пелоп, сын Тантала, царь Сипила (в Лидии, Фригии или Пафлагонии), прибыл в Пису (в Элиде), в Пелопоннесе, и положил начало его могуществу. — когда в Аттике … Персея: отношения между Пелопидами, потомками Пелопа, и Персеидами, потомками Персея, видны из генеалогической таблицы:

[]

Еврисфей, царь Микен (в Арголиде, к северу от Аргоса), пал от руки Гераклида Гилла (или Иолая) в Аттике, куда он отправился в поход (по другому, впрочем, преданию, Еврисфей пал в Мегариде, у Скиронских скал). Хрисипп — незаконнорожденный сын Пелопа, убит Атреем, который за это был изгнан отцом.
достояние: наследие отца и деда. — вследствие расположения к себе: со стороны своих современников (91). — под Трою: в области Троады, в северо-западном углу Малой Азии, теп. Гиссарлык.
двумя пятыми Пелопоннеса: в географическом смысле. — имеют гегемонию над всем им: во второй половине VI в. Спарта стояла во главе союза пелопоннесских государств (за исключением Ахеи и Аргоса), имела твердую точку опоры по ту сторону Коринфского перешейка (Мегары) и на море, военное предводительство, гегемония, в этом союзе было в руках Спарты, высшего развития эта гегемония достигла ко времени Греко-персидских войн. — не был объединен путем синэкизма …селений, имеется в виду синэкизм () не политический (ср.: к II. 152), а лишь топографический, т. е. что Спарта состояла из отдельных селений, не обнесенных общею стеною. Городская стена в Спарте была возведена лишь в конце III — начале II в. до Р. X. — по наружному виду их города: имеются в виду, очевидно, Афины эпохи Перикла и вообще второй половины V в.
Филоктета: предводитель стрелков и сам стрелок из фессалийской Магнесии.
одержали победу в сражении: на нее намекает Илиада. II. 698. — укреплений подле своей стоянки: укрепления были возведены лишь на десятом году войны. Илиада. VII. 337. 436. — на Херсонесе: Фракийском, полуостров между Пропонтидой, Геллеспонтом и Меласским заливом. — разбоем, ср.: Илиада, I. 366, X. 328. Одиссея. III. 105.
Илиона: Трои.
на шестидесятом году по взятии Илиона: по расчетам древних хронографов Троя взята в 1184 г. (дата Эратосфена). Хронология Фукидида как здесь, так и ниже в этой главе исторического значения, конечно, не имеет. — беотяне… Кадмейскойземлей: по Геродоту (II. 56, VII. 176, VIII. 47), фессалияне, двинувшись из Эпира в позднейшую Фессалию, частью покорили, частью вытеснили тамошнее население, фессалияне, жившие у Арны (в юго-западной Фессалии), спустились к югу и заняли Беотию, или Кадмейскую землю, прозванную так по имени переселившегося в Беотию финикиянина Кадма. — доряне… овладели Пелопоннесом: имеется в виду так называемое возвращение Гераклидов в Пелопоннес или дорийское переселение, самый факт которого, хотя и затуманенный преданием, не может быть отвергаем, так как он подтверждается главным образом родством языка пелопоннесских дорян с языком этолян, локров, фокеян — обитателей Средней Греции. Конечно, то, что, согласно преданиям, представляется Фукидиду делом одного похода, фактически совершилось не сразу, сверх того, доряне завоевали не весь Пелопоннес, а лишь большую часть его.
афиняне … островов, ср.: к I. 2б. Кикладские острова были колонизованы главным образом поселенцами из Евбеи, Аттики и с восточного берега Пелопоннеса. — пелопоннесцы … Италии: к VIII в. относятся колонии: Регий (собственно ионийская колония, но с участием мессенян), ахейские колонии Кротон, Сибарис, спартанская колония Тарант, к VII в. ахейская колония Метапонтий. — в остальной Элладе: по схолиасту, поселения коринфян на островах и побережье Ионийского моря.
тирании: возникали в Греции преимущественно в VII и VI вв., тиран — правитель большею частью из аристократическо-олигархических слоев, достигший верховной власти путем насильственного захвата ее, слова Фукидида вследствие увеличения материального достатка (в государствах) имеют в виду главным образом увеличение благосостояния народных классов, бесправного тогда демоса, который вступал в борьбу с привилегированным аристократическим сословием из-за стремлений к обладанию политическими правами, во время этой борьбы предприимчивый и ловкий аристократ, предчувствуя исход борьбы в пользу демоса, становился на его сторону и, опираясь на него, захватывал в свои руки неограниченную власть. — царская власть с определенными привилегиями: монархия героической эпохи, когда царю принадлежали главным образом жреческие, судейские и военачальнические функции.
коринфяне: жители Коринфа, торгового города, расположенного между Коринфским и Сароническим заливом, с гаванями Лехеем и Кенхреями. — триеры: военные корабли с тремя рядами гребцов, самый распространенный тип корабля классической эпохи, тогда триера имела обыкновенно 35—40 м длины, 5—6 м ширины, сидела в воде почти на 2 м, имела вместимость около 250 т, триера была приспособлена к тому, чтобы ходить под парусами и на веслах, она имела три мачты: большую ( ) посредине, переднюю и заднюю ( ). Как располагались гребцы на триере, в точности неизвестно, по преданию, они разделялись на три группы: траниты (), зевгиты () и таламиты (), по мнению одних, гребцы сидели друг над другом, по обоим бортам триеры, с длинным и коротким веслом, причем траниты — гребцы верхнего ряда, зевгиты — среднего, таламиты — нижнего, по мнению других, три гребца управляли одним веслом, те, что сидели у руля (состоял из двух больших весел), — траниты, посредине — зевгиты, спереди — таламиты, в V в. команда триеры состояла из 200 гребцов, из них 18 вооруженных, когда работала полная команда гребцов, триера могла идти со скоростью 10 миль в час. Лучшее изображение триеры на акропольском рельефе, см.: Баумгартен Ф., Поланд Ф., Вагнер Р. Эллинская культура. СПб., 1906. Рис. 169.
самиян: жителей Самоса, остров против Микалы на малоазийском берегу.
керкирянами: жителями Керкиры, теп. Корфу, северный из Ионийских островов.
рынок: в смысле ярмарки. — богатым, ср.: Илиада. II. 570, Пиндар. Олимп. XIII. 4. — по обоим путям: морскому и сухопутному.
Ренеей: небольшой остров к западу от Делоса. — фокеяне: жители Фокеи, теп. Караджафокия, самого северного из ионийских городов Малой Азии.
пентеконтер: пятидесятивесельных кораблей, т. е. с 50 гребцами. — длинных судов: вроде грузовых в противоположность легким военным кораблям. — сицилийских тиранов: имеются в виду Гелон, Ферон, может быть, также Анаксилай Регийский.
эгиняне: жители Эгины, острова в Сароническом заливе. — Фемистокл… с эгинянами: первым мероприятием Фемистокла, поведшим к созданию большого, состоявшего из триер, флота, был проведенный им законопроект об употреблении на постройку флота доходов, получаемых афинянами с серебряных рудников Лаврия, на эти деньги были построены сто триер. Война Афин с Эгиною обусловлена была экономическими соображениями: Эгина наряду с Коринфом до 488/487 г. — один из главнейших торговых центров эллинского мира.
благодаря притоку денежных средств: обусловленному главным образом развитием промышленности и торговли. — покоряли острова: вероятно, имеются в виду Эгина (142), Керкира (134), Ренея (13б).
между халкидянами и эретриянами: жителями Халкиды и Эретрии, главных городов на острове Евбее, враждовавших между собою из-за плодородной Лелантской равнины в начале VII в., союзниками халкидян были самияне и фессалияне, союзниками эретриян — милетяне.
Креса: царя Лидии. — Галиса: река Малой Азии, теп. Кизил-Ирмак. — острова: Хиос, Лесбос, Самос.
Афинские тираны … лакедемонянами: афинские Писистратиды изгнаны в 510 г. при содействии лакедемонян, относительно того, что тирании и в других государствах были низложены лакедемонянами, высказываются сомнения, хотя Аристотель (Политика. V. 8. 18) говорит то же, что Фукидид. — Лакедемон: здесь разумеется вся область Лаконика. — благими законами: имеются в виду законы, связанные с именем Ликурга.
после упразднения тирании в Элладе: точнее в Афинах. — те, что отложились: эллины Малой Азии и островов.
олигархический строй, о нем см.: Аристотель. Политика, IV. 5. — хиосцев: жителей Хиоса, богатого острова в Эгейском море против Эрифр. — лесбосцев: жителей Лесбоса, острова в Эгейском море у берега Мисии, теп. Митилина.
То, что рассказывает здесь Фукидид о заговоре Гармодия и Аристогитона, согласно с сообщениями Геродота (V. 55, VI. 123) и Аристотеля (Афинская полития, 17 сл.), подробный рассказ Фукидида об этом заговоре (VI. 54—59) отличается в деталях от рассказа Аристотеля. — Панафинейской процессии: самая главная и блестящая часть афинского праздника Великих Панафиней (в первой половине августа, через четыре года на пятый), когда Афине приносилась роскошная одежда, вытканная избранными афинскими гражданками, одежду эту провозили по главным улицам и площади Афин на акрополь, в храм богини, в процессии участвовал весь народ, знаменитое воспроизведение этой процессии на рельефах фриза Парфенона. — Леокория: афинское святилище (во внутреннем Керамике, или на агоре) в честь дочерей аттического царя Лео, пожертвовавших жизнью добровольно, или по желанию отца, для спасения родины от голода.
подают каждый по два голоса: в заведениях герусии, спартанского совета. — лох: военный отряд спартиатов. Здесь у Фукидида скрытая полемика с Геродотом (VI. 57, IX. 53).
прозаикам: предшественникам Фукидида, так называемым логографам и отчасти Геродоту.
двумя … сражениями: морские — при Артемисии и Саламине, сухопутные — при Марафоне и Платеях.
никогда… междоусобицами: разорение городов: III. 68, IV. 57, VII. 29. 30, перемена населения: II. 30. 70, IV. 49, V. 32. 116, междоусобицы: III. 69-71. 81-82, IV. 48. 74, VIII. 21.
землетрясения: II. 8, III. 87. IV. 52, V. 45. 50, VIII. 6. 41. — затмения: II. 28, IV. 52. засухи… голод: II. 52. 70, III. 70, VII. 87. — заразная болезнь: II. 48—54, III. 87.
тридцатилетнего мира, см.: I. 115.
иллирийского племени: иллирийцы — собирательное имя для обозначения родственных по языку жителей индогерманского племени на Балканском полуострове, на восточном берегу Адриатического моря до Сербии.
вождем колонии (): он руководил основанием колонии, имея при этом неограниченные полномочия, давал ей политическую и культовую организацию, после смерти такой ‘экист’ очень часто получал геройский культ.
междоусобных распрей: очевидно, между аристократической и демократической партиями.
в качестве умоляющих (): все лица, прибегавшие к алтарю или статуе божества с мольбою о помощи и защите, считались неприкосновенными.
Дельфы: город в Фокиде, со знаменитым оракулом Аполлона.
всенародные празднества: так называемая . — как поступали прочие колонии: родственная связь колонии с метрополией выражалась главным образом в общности их религиозного культа, колонисты посылали посольства с дарами на праздники метрополии, а на своих праздниках предоставляли почетные места послам и гражданам метрополии, быть может, и некоторые жречества в колониях замещались гражданами метрополии. — феаки: у Гомера искусные мореходы, жили на острове Схерии, под которым разумелась Керкира.
ампракиотов: жителей Ампракии (поздняя форма Амбракия), коринфская колония в южной части Эпира, у низовьев Арахфа, теп. Арта. — левкадян: жителей Левкады, острова у побережья Акарнании, теп. Сайта Мавра, заселен в VII в. коринфянами.
Аполлонию: теп. Поллина, город на иллирийском берегу, коринфско-керкирская колония, основанная в 588 г.
через глашатаев: глашатаи исполняли различного рода обязанности, между прочим, им давались и дипломатические поручения. — коринфских драхм: коринфская драхма — прибл. 1/3 аттической (24 1/4 коп.).
мегарян: жителей Мегар, город между Кифероном и Геранеей, к западу от Афин (ср. 1141). — палеяне: жители Палы, город в западной части Кефаллении, наибольшего из Ионийских островов. — эпидаврян: жителей Эпидавра, город на восточном берегу Арголиды. — гермионяне: жители Гермионы, город на южном берегу Арголиды. — трозенцы: жители Трозена, город в юго-восточном углу Арголиды. — фивян: жители Фив, город в Беотии. — флиунтян: жителей Флиунта, город к юго-западу от Коринфа. — элейцев: жителей Элиды, город в области того же имени, в западной части Пелопоннеса.
сикионскими послами: от Сикиона, город к северо-западу от Коринфа.
варваров: иллирийцев.
семидесяти пяти кораблях, к перечисленным в 272. 68 кораблям присоединились, вероятно, еще 7 элейских.
Актию: теп. Акри, северо-западный мыс Акарнании с гаванью.
Левкимне: теп. Левкимо, юго-восточный мыс Керкиры.
Киллену: гавань на северо-западном берегу Элиды.
Химерия: мыс и гавань в Эпире, против Левкимны. — в Феспротиде: или Феспротии, в южной части Эпира.
на благодарность: со стороны тех, кто обращается с просьбой.
еще до Персидских войн: точнее сказать, до похода Ксеркса в 480 г., ср.: к 141.
стратегам: стратеги в числе десяти, главные военные начальники в Афинах со времени Клисфена, ежегодно назначавшиеся по выборам и все вместе составлявшие одну коллегию, они имели равную власть, так что каждому из них могло быть поручено начальство над пехотою, конницею или флотом, сначала стратеги выступали в поход или все вместе, или в числе нескольких, причем один из них был главным, или же все начальствовали по очереди, в критические моменты народ назначал иногда одного из стратегов во главе всей коллегии и предоставлял ему главную команду. Иногда одному или нескольким стратегам предоставлялись неограниченные полномочия для одной какой-нибудь экспедиции или для всей войны, в таких случаях ‘полномочный стратег’ ( ) имел право действовать по собственному усмотрению, помимо сношения с советом и народным собранием, без соглашения с остальными товарищами по должности. Стратеги были не только главными начальниками всех военных сил государства, но и стояли во главе всего военного и морского управления, в их же руках находилось руководство внешней политикой и представительство Афин в сношениях с иностранными государствами.
анакторийский: из Анактория, мыс с гаванью в Акарнании, у Ампракийского залива.
в Элеатской области: береговая полоса по сторонам реки Ахеронта, названная по имени гавани Элей. — Эфира: город в Эпире, около теп. Янины. — Ахеронтское озеро: в Феспротиде, у устья Ахеронта (теп. Фанариотико), обратившееся в болото. — Фиамис: река к северу от Ахеронта. — Кестрины: область Эпира, к северу от Феспротиды.
Сиботами: группа островов в проливе между Керкирой и Акарнанией, с гаванью того же имени.
закинфских. из Закинфа, теп. Занте, один из Ионийских островов, с городом того же имени, вероятно, незадолго до того закинфяне вступили в союз с керкирянами.
несовершенно: несовершенство заключалось, прежде всего, в том, что на палубах было много воинов, вооруженных неодинаково.
пеан: по схолиасту, ‘эллины пели двоякого рода пеан (боевую песню), пред битвою в честь Арея, после битвы в честь Аполлона’.
без жезла глашатая: по схолиасту, ‘деревянный жезл, с обеих сторон которого две переплетающиеся, обращенные мордами одна к другой змеи’ , если бы коринфяне послали людей с жезлом глашатая к афинянам, то это означало бы, что коринфяне и афиняне состоят между собою во вражеских отношениях, иными словами, что между ними окончательный разрыв.
трофей: знак победы, простейший его вид состоял в том, что собирали в одно место оружие, захваченное у побежденных, чаще всего, впрочем, покрывали полным вооружением ствол дерева, или вешали вооружение на каменную или металлическую подставку, оружие это считалось священным, обыкновенно около трофея ставилась надпись с упоминанием, какому божеству трофей посвящается, кто победители и побежденные, иногда упоминалось, как была одержана победа и пр.
собрали … трупов: если одна из враждующих сторон подбирала своих павших без особого на то разрешения со стороны другой, это считалось знаком победы, на море при данных обстоятельствах обе враждующие стороны могли с успехом сделать это.
Паллены: западная оконечность полуострова Халкидики, теп. Кассандра. — потидеян: жители Потидеи, теп. Кассандра, коринфская колония на перешейке полуострова Паллены, важнейшей греческий город во Фракии, укрепленный стенами от Фермейского до Торонейского залива, после битвы при Саламине вступил в Аттический морской союз. — эпидемиургов: они присылались из метрополии и имели верховное наблюдение над управлением в колонии. — Пердиккою, см.: 572. — на Фракийском побережье ( ): так Фукидид обычно обозначает береговую полосу Фракии, поскольку она была занята эллинскими поселениями, от устья Гебра на востоке до Фермейского залива на западе.
Филиппом и Дердою: Пердикка наследовал с Филиппом македонский престол около 455 г., Дерда, племянник Пердикки и Филиппа, правитель одной из македонских областей, Элимии.
халкидянам: жителям ионийских колоний, основанных на Фракийском побережье преимущественно евбейскою Халкидою. — боттиеям: жили в северо-западной части восточной оконечности Халкидики, так называемой Акты, теп. Афона.
Олинф: город на Халкидике, теп. Стилари, между полуостровами Палленою и Сифониею (средний полуостров Халкидики), халкидская колония, состоявшая в Аттическом морском союзе. — Мигдонии: юго-восточная часть Македонии. — Болбы: теп. Бешик-Гёль, изливается в Стримонский залив.
Фермою: теп. Салоники, у Фермейского залива. — Пидны: город с гаванью в Македонии, в области Пиерии, на пути в Фессалию.
Берое: вряд ли город во внутренней Македонии, теп. Веррия, скорее, как предполагал Грот, ближе нам неизвестный город на восточном берегу Фермейского залива, там же должна была лежать и Стрепса. — Павсания: по схолиасту, либо сын, либо брат Дерды.
Гигона: город вблизи Потидеи.
согласно договору, просьба о заключении договора для выдачи трупов считалась главным знаком того, что одна из воюющих сторон признала себя побежденною.
Афития: город на восточной стороне Паллены.
город Сермилиев: Сермилия или Сермила, город на Сифонии.
из страха … эгиняне, ср.: 105. 1084.
ординарное собрание: право участия в нем имели все спартиаты, достигшие 30-летнего возраста, юридически оно представляло верховную власть в Спартанском государстве, но фактически могло только принимать или отвергать предварительные решения герусии (совета 28 геронтов + двух царей), не могло их изменять, или вносить предложения по своей инициативе, по-видимому, собрание и созывалось только для того, чтобы сообщить ему решение правительства, или же в случае разногласия в его среде, чтобы авторитетом народа подтвердить или отвергнуть то или иное решение. Правильного голосования в собрании не было, народ выражал свое мнение криком, или, если по крику результат не мог быть определен, то разделением на две стороны.
мегаряне, ср.: 139 сл.
четырехсот кораблей: взято круглое число. По Геродоту (VIII. 48. 61), всего было 378 кораблей, из них 200 аттических. — Фемистокла … к вам: по Геродоту (VIII. 124), лакедемоняне дали Фемистоклу оливковый венок в награду за ум и проницательность, подарили ему наилучшую в Спарте колесницу, а при отъезде Фемистокла из Спарты знатные спартиаты провожали его до тегейской границы.
подобно другим: намек главным образом на фивян.
организацию, полезную для вас, ср.: 19.
в судебных … сутяжничеству: договоры заключались или в Афинах, или в другом договаривающемся государстве, и судебные процессы разбирались там, где был заключен договор. Афинские послы хотят сказать, что суд в Афинах отличается беспристрастными решениями к обеим тяжущимся сторонам, тогда как судьи в союзнических городах решают дела пристрастно, в пользу своих граждан.
более важного: свободы и автономии.
в пору кратковременной вашей гегемонии, см.: 951.
Архидам II: царствовал в Спарте в 469—427 гг.
один из эфоров: коллегия пяти эфоров — высшее правительственное учреждение в Спарте, ведавшее всеми функциями исполнительной и отчасти судебной власти, один из эфоров председательствовал в народном собрании.
камешками: употреблялись в Афинах и других государствах при голосовании, подобно тому, как теперь употребляются шары.
Шкале: теп. Самсун-даг, отвесный высокий горный кряж в северной части Милетской бухты, о битве при Микале подробный рассказ у Геродота, IX. 100—105. — с союзниками из Пелопоннеса: т. е. с войсками Спарты и остальных пелопоннесских государств, принадлежащих к союзу. — союзники из Ионии и Геллеспонта: т. е. войска эллинских государств на островах и побережье Малой Азии. — Сеста: теп. Богали, город на Геллеспонте, против Абидоса, лесбосская колония.
куда все это было помещено ради безопасности: на Саламин, Эгину и в некоторые города Пелопоннеса. — принялись за восстановление города и его стен: уже в 479 г. О разрушении Афин см.: Геродот. IX. 13.
сесть на корабли: перед Саламинскою битвою.
теперь: во время написания Фукидидом его истории, о чем см. во введении. — надгробных стел: стела — всякая каменная (или бронзовая) плита, на которой вырезывалась надпись, или которая покрыта рельефом или росписью, такие стелы с именем погребенного ставились на могилах и играли роль современных надгробных плит. — обводная стена выступала сравнительно с прежней: т. е. так называемой Писистратовой, о технике и протяжении Фемистокловой стены, построенной в 479—478 гг. см.: Noack. Die Mauern Athens // Athenische Mitteilungen. XXXII. 1907. S. 150. 160, tabl. X-XIII.
Пирея: гавань Афин, здесь имеется в виду, однако, не только она, но и весь полуостров, к западу от Фалерской бухты, центральным пунктом которого была возвышенность Мунихия. — с тремя естественными гаванями: Мунихией (теп. Фанари), Зеей (теп. Пашалимани), служившей военной гаванью, большой гаванью, собств. Пиреем, теп. Канфаро, служившей торговой гаванью.
теперь: т. е. после разрушения пирейской стены Лисандром в 404 г., когда виднелись еще, вероятно, фундаменты и отдельные части стены. — подъезжавших с противоположных сторон: т. е. две телеги, подъехавшие с противоположных сторон, после того как с них был свален груз, могли разъехаться. — стена выведена была… Фемистоклом: вероятно, Фемистокл желал окружить крепкою стеною весь Пирей, но после Саламинской битвы отказался от этого плана и вывел стену, чтобы окончить ее поскорее, более простым способом. Подробности см.: Judeich W. Topographie von Athen. Mnchen, 1905. S. 138 ff.
верхним городом: Афины с их акрополем.
Павсаний: с 479 г. был регентом в Спарте за малолетством царя Плистарха, сына Леонида, павшего в битве при Фермопилах, прославился своею победою над персами при Платеях. — стратега эллинов: так как гегемония, военное предводительство, тогда принадлежала еще спартанцам.
Кипр: бывший тогда одним из опорных пунктов персидского флота. — Византию: теп. Константинополь, дорийская колония, основанная в 600/659 г., вероятно, мегарами, с участием других поселенцев.
ионян: малоазийских. — союзники: по словам Плутарха (Аристид. 23.), это были прежде всего хияне, самияне и лесбосцы.
с небольшим войском: двадцать кораблей (940 вернулись, вероятно, вместе с Павсанием.
лакедемоняне: лакедемонские власти, прежде всего эфоры. 961 корабли: военные корабли с экипажем.
эллинотамиев: т. е. эллинских казначеев, выборные афинские чиновники, числом 10, принимали взносы от союзных государств, вели счет уплатам и передавали их в афинскую казну. — форос: от , собств. ‘взнос.’ — Первоначальный форос был определен, ср.: Аристотель. Афинская полития. 23: ‘первые взносы для государств (союзных) определил Аристид, на третий год после морской битвы при Саламине, при архонте Тимосфене’ (478/477 г.). — талантов: талант = 1455 руб. 71 коп. — Делос: был избран, очевидно, потому что служил и до того центром ионийско-делосской амфиктионии, религиозного союза ионийских государств, группировавшегося вокруг святыни Аполлона на Делосе. Делос оставался казнохранилищем союза до 454/453 г., когда союзная казна была перенесена на афинский акрополь. — союзные собрания: т. е. собрания делегатов от союзных государств. — святыне: так перевожу греч. , понимая под этим термином всю территорию, посвященную божеству, в состав которой входят и храмы и другие сооружения, расположенные в пределах священной территории.
Гелланик: уроженец Митилены на Лесбосе, старший современник Фукидида, его ‘Атфида’, содержала историю Аттики с мифических времен до конца Пелопоннесской войны. — афинская держава ( ): то, что обыкновенно обозначается термином ‘Первый афинский морской союз’, в котором Афинское государство сначала играло руководящую, а затем и первенствующую роль.
Мильтиада: победителя при Марафоне. — Эион: у устья Стримона (теп. Струма, в верхнем течении Вардар), с довольно большой гаванью.
Скироса: скалистый остров к северо-востоку от Евбеи, был на стороне персов. — долопами: племя, обитавшее в юго-восточной части Эпира, на границе с Фессалией. — заселили: в 474—472 гг.
каристян: жителей Кариста, на юге Евбеи, стоявшего на стороне персов, война с каристянами относится к 473/472 г.
наксиянами: жители Наксоса, самого большого из Кикладских островов, к востоку от Пароса, опустошен в 490 г. персами, покорение Наксоса, вероятно, в 470/469 г. — покоренный … союзникам: Фукидид говорит более резко, ‘обращенный в рабство’, желая указать, что Наксос был лишен политической самостоятельности в противоположность прочим союзникам, которые обязаны были пока только уплачивать форос.
сначала: в первое время по организации союза. — равенства … не было: афиняне не ограничивались, как сначала, ролью ‘первых между равными’.
Памфилии: береговая полоса в южной части Малой Азии, между Ликией и Киликией. — финикийские триеры: из них состоял главным образом персидский флот.
Фасоса: остров у Фракийского побережья, в 492—479 гг. принадлежал персам, 479—466 — афинской державе. — одержали победу: вероятно, в 465 г.
Девятью путями: выше Эиона на 4 версты с небольшим. — эдонами: фракийское племя в северо-восточной части Македонии, на левом берегу Стримона.
илоты: государственные крепостные в Спартанском государстве. — периеков: жители лаконских городов и прибрежных селений, лично свободные, но в политическом отношении бесправные. — фуриаты и эфейцы: жители городов Фурии (теп. Палеокастро) и Эфеи, в Мессении. — Ифому: гора в Мессении, теп. Вуркано. — в свое время: см. ниже. — мессенян: жители Мессении, области в юго-западной части Пелопоннеса. Спартанцы вторглись в Мессению после покорения ими долины Еврота. В конце VIII в. была Первая Мессенская война, в результате которой Мессения покорена. В середине VII в. — Вторая Мессенская война, когда мессеняне пытались свергнуть спартанское иго, но безуспешно, мессеняне бежали тогда в Аркадию, на Родос, в Италию, значительная же часть Мессении поделена была между спартиатами, а на южном берегу ее возникли города периеков. То восстание, о котором идет речь у Фукидида, известно под именем Третьей Мессенской войны.
на материке: во Фракии.
Кимона: сына Мильтиада.
чуждыми себе по происхождению: как ионяне. — ифомцев: засевших на Ифоме. — государственного переворота: в демократическом духе.
разорвали… союз, ср.: 182. — с врагами лакедемонян, аргивянами: Спарта была во вражде с Аргосом начиная уже с VII в. — союз с фессалийцами: в Фессалии правили две ветви царского дома: Алевады, настроенные со времени похода спартанского царя Леотихида на Фессалию в 476/475 г. враждебно к Спарте, и Скопады, вероятно, союз был заключен и с Алевадами и со Скопадами: позже, по крайней мере, афиняне стараются вернуть Скопада Ореста в Фарсал, см.: 1111.
пифийское изречение: изречение Дельфийского оракула. — Зевса Ифомского: на Ифоме был храм Зевса.
в Навпакте: теп. Лепанто, город с гаванью на западной оконечности берега Локриды Озольской, у входа в Коринфский залив. — у локров озольских. или западных, занимавших область в Средней Греции, примыкавшую с юга к Коринфскому заливу, граничившую с севера с Доридой, с востока с Фокидой, с запада с Этолией.
лакедемонян: т. е. Пелопоннесского союза. — Мегары: главный город Мегариды, области между Кифероном и Геранеей, соседней с Коринфом. — Пеги: или Паги, гавань Мегар на Коринфском заливе. — Нисеи: гавань и крепость Мегар на Сароническом заливе. — вражда коринфян против афинян, см.: 105 сл.
Псамметиха: был в дружбе с афинянами, ср. схолий к ‘Осам’ Аристофана, 718. — Марей: город на южном берегу Мареотийского озера, в северной части Дельты, к западу от Александрии, теп. Мариут. — Фаросом: остров на Ниле, соединенный впоследствии дамбою с Александрией. — Артоксеркса (так пишет Фукидид, обычно Артаксеркс): персидский царь, сын Ксеркса, правил в 464—425/424 гг.
Мемфис: город в нижнем Египте, резиденция египетского царя.
в Галиях. приморский город Арголиды. — Кекрифалеи: остров в Сароническом заливе между Эгиною и Эпидавром.
Геранеи: горная цепь, отделяющая мегарскую равнину от коринфской.
самые старые и самые юные: афинские граждане привлекались к военной службе с 20- до 60-летнего возраста, граждане старше и моложе этих возрастных пределов служили лишь в исключительных случаях.
длинные стены …до Фалера и Пирея: воздействие этих стен относится к 461—456 гг., ср. также: к II. 137.
Фокидяне: жители Фокиды, центральной области Средней Греции. — Дориду: область в Средней Греции, соседняя с Фокидой, о том, что она была ‘родиною пелопоннесских дорян’, упоминает и Геродот. VIII. 31. — Никомеда: брат Павсания, дядя Плистоанакта.
некоторые из афинян: принадлежавших к аристократической партии, которой было вообще не по вкусу сооружение длинных стен, так как оно означало собою перенесение в будущем центра тяжести афинской политики на море.
ниспровергнуть демократию: т. е. помочь афинским аристократам.
при Танагре: теп. Гримада, город в восточной части Беотии, на границе с Аттикою, на Асопе.
при Энофитах. теп. Иния, в юго-восточной части Беотии. — локров опунтских. занимали береговую полосу к северу от Фокиды и Беотии до Фермопил.
корабельную верфь лакедемонян: находилась в Гифии, в западном углу Лаконского залива, теп. Марафониси. — Халкиду: город в южной Этолии, на берегу Коринфского залива.
царь персидский: Артоксеркс.
Просопитиде: остров в области Дельты, ниже Мемфиса, образуемый Канопским и Себенитским рукавами Нила и соединяющим эти рукава каналом.
в Кирену: город в Северной Африке, на плоскогорье Барка, основан за 1000 л. до Р. X. греками с мыса Тенара, ок. 630 г. снова заселен жителями с острова Феры.
болот: низменности дельты Нила.
прочих союзников: принадлежащих к афинскому морскому союзу.
союзников, беотян и фокидян: союз с ними был заключен в 454/453 г., о нем упоминается в афинской надписи IG. IV 22 b. — Фарсал: теп. Фарсала, главный город в фессалийской области Фессалиотиде.
ахеян: жителей северного побережья Пелопоннеса. — Эниады: теп. Трикардо Кастро, город в южной Акарнании, к западу от Ахелоя.
Кития: на южном берегу Кипра. — Соломина: на восточном берегу Кипра. — киликиянам: жителям Киликии, область в юго-восточном углу Малой Азии, принадлежавшая тогда Персии.
священную войну, войну из-за Дельфийской святыни, которою завладели, опираясь на союз с афинянами (1111), фокидяне, бывшие постоянно во вражде с дельфийцами.
Орхомен: теп. Скрипу, город в Беотии, на левом берегу Кефиса. — Херонею: теп. Капрена, город в Беотии, на границах с Фокидою. — беотийские изгнанники: партия, враждебно настроенная против афинян, должна была, после битвы при Энофитах (108), покинуть Беотию.
Коронеи: теп. Камари, город Беотии у юго-западной части Копаидского озера. — локрами: опунтскими (1083). — единомышленниками: политическими, т. е. аристократами.
Элевсина и Фрии: плодороднейшие части аттической равнины. — возвратились домой: за это Плистоанакт был обвинен в измене, изгнан и вернулся в Спарту лишь 18 лет спустя. II. 21-1, V. 163.
Гестиеи: теп. Орей, город в северо-западной части Евбеи. — на основании договоров: с каждым городом Евбеи был заключен сепаратный договор. Дошла афинская надпись (Dittenberger, Syll.2 17), содержащая договор Афин с Халкидою, в ней все взрослые халкидяне клянутся в верности афинянам, юрисдикция афинян над Халкидою определяется так, что приговоренные халкидским судом к смерти, изгнанию или лишению гражданских прав могут апеллировать в афинскую гелиею (суд присяжных). — заняли их землю: послав туда своих клерухов, Гестиея с того времени стала обыкновенно называться Ореем (VII, 512, VIII. 957).
милетянами: жителями Милета, теп. Палатиа, город в Ионии, в Малой Азии, у устья Меандра. — Приены: теп. Самеун, ионийский город на северном берегу Милетской бухты.
на Лемносе: остров в северной части Эгейского моря, против берега Троады, вскоре после 477 г., когда присоединился к Афинскому морскому союзу, занят аттическими клерухами.
материк: малоазийский. — с Писсуфном: сатрап Сард в Лидии, так как Писсуфн был в союзе с самиянами, то афиняне могли опасаться появления персидского флота на Эгейском море.
афинских должностных лиц: вероятно, так называемых эпископов, наблюдателей, надзиравших за положением дел в афинских союзнических городах.
Трагий: около Самоса.
Кавну. теп. Далиан, город на берегу Карий, против Родоса, принадлежал к Афинскому морскому союзу. — Стесагор: полководец самиян.
Фукидида: какого Фукидида нужно иметь в виду, неизвестно, во всяком случае, не Фукидида, сына Мелесия, политического противника Перикла: он изгнан остракизмом в 445/444 г., может быть, разумеется Фукидид, сын Пантенета, см.: Kirchner. Prosopographia attica. 7272.
моряков иноземцев: очевидно, из союзнических афинских городов.
‘монархов’: то же, что тиранов.
Диасии: праздник в честь Зевса, в первой половине марта. — местные жертвы: по схолиасту, печенья в виде фигур животных.
девяти архонтам: высшим афинским магистратам, во главе всей коллегии тогда стоял Мегакл. — в то время: в противоположность описываемому, когда архонты ведали главным образом судебными функциями.
Почтенных богинь: Евменид, святыня их находилась у входа на акрополь. — потомство их: прежде всего знатный афинский род Алкмеонидов, главою которого тогда был упомянутый Мегакл.
Клеомен: спартанский царь.
со стороны матери: мать Перикла, Агариста, была племянницей Алкмеонида Клисфена, известного реформатора афинского.
на Теноре: полуостров, оканчивающийся мысом Матапаном, и город на восточном берегу его.
Медиодомной: такое прозвище носила в Спарте Афина по имени посвященной ей на акрополе небольшой часовни, стены которой были, вероятно, обиты бронзовыми листами.
персидскому царю: Ксерксу.
к морю: так на востоке обозначали побережье Малой Азии, заселенное греками.
Артабаза: полководец Ксеркса, сопровождал царя после битвы при Саламине до Абидоса, затем вернулся назад, взял Олинф, соединился с Мардонием и возвратился после битвы при Платеях в Византии. — Даскилитиды: названа так по имени города Даскилии в Вифинии, в северной части Малой Азии.
персидские уборы: вероятно, имеются в виду кандис — кафтан с широкими и длинными рукавами, а также анаксириды — шаровары.
троадских Колонах, в Троаде, область в северо-западном углу Малой Азии. — эфоры, см.: к 853. — со скиталою: длинная, узкая полоса кожи, навертывавшаяся на посох и исписывавшаяся по длине его, служила для эфоров, чтобы сообщать секретные поручения, так как прочитать письмо, написанное на скитале, мог только тот, кто обладал вторым экземпляром посоха, см.: Birt. Buchrolle in der Kunst. 273 ff. Вероятно, такой посох был у Павсания как у опекуна Плистарха.
на … треножнике в Дельфах. золотой треножник, посвященный в Дельфийскую святыню, в память о Платейской победе, состоял из бронзовой подставки в виде трех свившихся змей, обращенных головами кверху, и золотой чаши на треножнике, см.: Геродот. IX. 81, чаша была похищена фокидянами во время священной войны (Павсаний. X. 13. 9), подставка же была перенесена Константином Великим в Константинополь, на гипподром, где и теперь находится, но только без змеиных голов, которые утрачены. В 1855—1856 гг. открыта была нижняя часть подставки, скрытая до того в земле. Надпись на треножнике содержит посвящение и имена 31 греческого государства, участвовавшего в войне против персов. Приводимое Фукидидом двустишие, приписываемое поэту Симониду Кеосскому, находилось, вероятно, на базе памятника. О треножнике см.: Fabricius E. Jahrbuch d. k. deutschen arch. Instituts. I. 1886. S. 176 ff
непоправимого решения, намек на смертную казнь. — Аргила, город на Халкидике, недалеко от Амфиполя. — любовник: состоявший с Павсанием в любовной связи.
Тенар, см.: к 1281.
Медиодомной, см.: к 1282.
в Кеаду: глубокий овраг за Спартой, куда бросали сначала пленных, потом трупы преступников. — дельфийское божество: Аполлон. — статуи: две портретные статуи стояли около алтаря Афины Меднодомной.
Фемистокл … остракизмом: изгнание Фемистокла приурочивается к 474—472 гг.
благодетелем (): почетный титул, даваемый гражданами одного государства гражданину другого за оказанные им услуги, керкиряне дали этот титул Фемистоклу, вероятно, за то, что он защищал их от обвинения в неучастии в Персидских войнах, или за то, что принял их сторону в их распре с коринфянами, вместе с титулом ‘благодетель’ Фемистокл, вероятно, получил от керкирян и право убежища, асилию.
молоссов: жили в северо-восточной части Эпира.
в Пидну, см.: 612. — к другому морю: т. е. Фракийскому. — Александру: тогдашнему македонскому царю, отцу Пердикки (ср.: 572).
Наксос, см.: 984. — к Эфесу: теп. Айясолук, ионийский город, у устья Каистра.
о заблаговременном предупреждении царя… приписывал себе: подробности см. у Геродота. VIII. 108-111.
памятник: надгробный. — в азиатской Магнесии: Магнесия на Меандре, в Малой Азии. — царь дал… на хлеб: ср. наше ‘кормление’. — Лампсак: теп. Лапсаки, город на азиатском берегу Геллеспонта. — Миунт: в Ионии, к северу от Милета.
постановление о мегарянах. так называемая , было издано, вероятно, уже до лета 433 г.
Священную землю: посвященную Элевсинским богиням. — не обозначенную …границами: между Афинами и Мегарами.
трудами рук своих, намек на преимущественное занятие земледелием, что по отношению ко всем пелопоннесцам, разумеется, большое преувеличение, так как Коринф, например, был таким же морским и торговым городом, как и Афины. — нет денег: такое же преувеличение.
единого совещательного учреждения: существовавшего у афинян благодаря их гегемонии над союзниками. — разноплеменны: в состав Пелопоннесского союза входили кроме дорян, например, беотяне, аркадяне.
численности: своих сухопутных войск.
гражданами: обыкновенно из граждан служили на флоте лишь граждане четвертого класса, феты. — метеками: иноземцы, постоянно проживавшие в Афинах, обязаны были, между прочим, отбывать и воинскую повинность.
никто из иноземцев … отечество: маловероятно, чтобы зависимые от афинян союзники решились на добровольное изгнание из родных городов для того, чтобы примкнуть к лакедемонянам, имея в виду сомнительную возможность победы со стороны последних.
ксенеласии: изгнания чужеземцев, зависевшего от усмотрения эфоров и применявшегося с целью охранения государства от вредных иноземных влияний.
без глашатаев: т. е. без соблюдения формальностей, требовавшихся, коль скоро война была бы объявлена.

ВТОРАЯ КНИГА

жречества Хрисиды в Аргосе: в аргосской святыне Геры велись списки () верховных жриц богини с указанием продолжительности службы каждой из них, в этих списках, как и в списках, например, архонтов-эпонимов в Афинах (с 683/682 г.) и спартанских эфоров (с 755 г.), мы имеем первые точно определенные хронологические даты. — оставалось до срока: афинские архонты вступали в должность в начале месяца гекатомбеона (т. е. в начале второй половины июля). — беотархов: высшие должностные лица Беотийского союза, в описываемую эпоху их было 11, они командовали союзным ополчением. — Платею (у Фукидида и форма ед. ч. и форма мн. ч., Платеи): город в Южной Беотии, на границе с Аттикой. — бывший в союзе с афинянами: с 519 г.
вступить в их союз: Беотийский союз, с Фивами во главе, организовался в 447/446 г.
в конце месяца: аттического анфестериона, т. е. в первых числах апреля.
концом … шкворня: заостренный и обитый железом конец древка был вложен вместо обыкновенной закрепки в отверстие болта, который таким образом был прикреплен к другому косяку ворот.
Асоп: теп. Вурыни, река в южной части Беотии, в верхнем течении образует границу между Афинами и Платеями.
договора: тридцатилетнего. — вне их владычества: т. е. не принадлежали ни к Пелопоннескому, ни к Афинскому морскому союзу.
Кефаллению, см.: к I. 272. — Закинф, см.: I. 472. — дружба … обеспечена: указанные пункты могли служить операционными базами для действий афинского флота.
чего никогда… не было: Геродот. VI. 98, упоминает о землетрясении на Делосе незадолго до Марафонской битвы.
заявлению их, ср.: I. 691.
Истма: Коринфского перешейка.
пелленяне: жители Пеллены, восточного из ахейских городов, теп. Цугра, пограничного с областью Сикиона. — локры: опунтские и эпикнемидские, или восточные, локры озольские, или западные, были на стороне афинян. III. 951.972. 1011
смежные с карийцами доряне: жители Родоса, Коса, Книда. — Геллеспонт: эллинские города, расположенные на европейской и азиатской стороне Геллеспонта, Пропонтиды и Боспора Фракийского. — Мелоса: теп. Мило, дорийский остров, в юго-западной части Эгейского моря, колонизованный спартанцами. — Феры: теп. Санторин, самый южный из Кикладских островов, заселенный дорянами.
связанный… узами гостеприимства: узы гостеприимства были у греков очень прочные, всякий, кто принимал гостя, обязан был оказывать ему всяческую помощь и поддержку, давать помещение и пищу, боги, в частности Зевс Гостеприимный (), наблюдали за сохранением обычаев гостеприимства. Одною из непременных обязанностей, налагаемых узами гостеприимства, было охранение ‘гостя’ в своем государстве от каких-либо обид.
шестьсот талантов дани: ранее (ср.: I. 962) размер дани, установленный Аристидом, составлял 460 талантов, присоединение новых союзников и замена натуральной повинности денежною увеличили сумму дани. — прочих доходов: главными статьями афинских обычных доходов были пошлины и налоги, подать на метеков, арендная плата за Лаврийские рудники, за государственные земли и имущества, тяжебные и штрафные деньги. Сумма постоянных доходов, по указанию Ксенофонта (Анабасис. VII. 1. 27), доходила до 1000 талантов — 1 456 000 руб., но, вероятно, это цифра слишком низка. — на акрополе: в сокровищнице ‘богини’ (Афины) было 5200 талантов, в сокровищнице ‘прочих божеств’ около 800, в сокровищнице Ники (Победы) около 20, см.: Michel Ch. Recueil d’inscriptions grecques. Paris, 1900. P. 561, Meyer Ed. Forschungen zur alten Geschichte. II. Halle, 1899. S. 110 ff. —монеты: серебряной. — Пропилеи акрополя: роскошные входные ворота, ведшие с западной стороны на акрополь, построенные в 437—432 гг. Мнесиклом из пентелийского мрамора и обошедшиеся в 2012 талантов. — другие постройки: Парфенон (окончен в 438 г.), или телестерион в Элевсине, см.: Плутарх. Перикл. 13. — на Лотидею: осада ее до взятия стоила афинянам 2000 талантов. П. 702.
посвящений: божествам. — процессиях: торжественные процессии (), при которых несли к храму изображения божеств, священные символы, жертвенные дары, в Афинах во время многих празднеств происходили такого рода торжественные процессии, из них самая знаменитая — Ланафинейская, см.: I. 202. — состязаниях, которыми сопровождались различные празднества. — добыча от персов: по схолиасту, трон Ксеркса на серебряных ножках, с которого царь смотрел на Саламинскую битву, и золотой палаш Мардония.
золотым облачением: золото, находившееся на статуе из золота и слоновой кости Афины Девы Фидия, работа статуи закончена была в 438 г.
вдоль стен: в Афинах, в Пирее и на так называемых Длинных стенах.
из граждан… возрастов: т. е. от 50- до 60-летнего и от 18- до 20-летнего возраста. — от фалерской стены … под охраной: указываемое Фукидидом протяжение стен может быть переведено на современные меры длины при таком расчете, что 40 аттических нормальных стадий — 7.1 км. История постройки стен вкратце такова: Афины были обнесены стеною, имевшею более 10 верст длины после Персидского погрома в 480 г. (I. 932). Стена эта строилась в 479/478 г. спешно, что подтвердилось при раскопках ее в западной части города: здесь стена состояла из каменного цоколя, высотою около 80 см, сложенного только по обеим лицевым сторонам из аккуратно пригнанных друг к другу полигональных камней, внутри же состояла из всевозможных камней, взятых откуда попало и положенных без разбору. На этом цоколе возвышалась стена из необожженного кирпича. Пирей, с его тремя гаванями, был окружен стеною с суши и с моря немного позже. Эта стена в отличие от афинской строилась тщательно долгие годы и состояла целиком из правильных больших тесанных камней. Проследить ее направление можно и теперь. При Перикле для соединения Афин с морем проведены были две стены: одна от юго-западного угла Афин, к Пирею, приблизительно в 7 км, другая от юго-восточного угла Афин к восточному краю Фалерской бухты, приблизительно в 6 км, позднее фалерская стена была заброшена и вместо нее построена, параллельно пирейской стене, вторая, так что между обеими стенами было лишь узкое пространство вдоль дороги, ведшей из Афин в Пирей. Это — так называемые Длинные стены. — с Мунихией, см.: к I. 933.
жить на… полях, вести сельский образ жизни.
при Кекропе: прааттическое местное божество, которое представляли себе со змеиными ногами, как сына земли, по его имени и Аттика в первобытные времена называлась Кекропией, по местному преданию, Кекропу приписывалось учреждение двенадцатиградия (додекаполя), он считался создателем аттической культуры, стоял в ближайшем отношении к Афине, при споре которой с Посидоном из-за обладания Аттикой был, по некоторым свидетельствам, третейским судьею. — до Фесея: аттический национальный герой. — отдельными городами: т. е. политически самостоятельными сельскими общинами, имевшими такое же значение, какое позже имели города-государства. — пританеи: правительственное здание, где собирались пританы, должностные лица, значение и функции которых в греческих государствах были различны, в Афинах в древнейшие времена так называемые пританы навкраров были председателями совета, со времени реформы Клисфена пританы — часть членов совета, принадлежащих к той филе, которая в течение месяца занималась текущими государственными делами и имела председательство в совете и народном собрании. Говоря о существовании в древнейшую пору Аттики пританеев, Фукидид просто желает указать на то, что тогда в каждом из отдельных городов-селений Аттики была своя законосовещательная власть, соответствовавшая совету () исторической эпохи. — правителей: должностных лиц. — на общие совещания к царю: который управлял всей Аттикой, был ее представителем при политической самостоятельности отдельных городов-селений.
Элевсин с Евмолпом во главе: селение на морском берегу в Аттике, бывшее в древнейшее время самостоятельным государством наряду с Афинами, потом вошедшее в состав Афинского государства, хотя, быть может, до конца VII в. и сохранявшее свою самостоятельность. Евмолп, сын Поспума и Хионы, прибывший в Элевсин из Фракии, мифический основатель мистерий Деметры и Коры, родоначальник одного из знатнейших аттических родов, Евмолпидов. — Эрехфея: аттический герой, предание о котором тесно связано с культом Посидона. — синэкизма: политического объединения. — принадлежали… к одному городу: не только в политическом смысле, но и в отношении уплаты податей, как центру управления. — Синэкии: празднество в память политического объединения Аттики Фесеем, справлявшееся в месяце гекатомбеоне (вторая половина июня — первая половина июля).
акрополь: скалистый холм, возвышающийся на 50 м над равниною, верхняя площадь которого имела 300 м длины и около 150 м ширины.
к югу обращенная часть его склона: под этою ‘частью’ нужно понимать также и часть западного склона акрополя уже по одному тому, что с запада вел естественный доступ на акрополь. — святыня Зевса Олимпийского: к юго-востоку от акрополя, предание относит начало ее к мифическому времени, к Девкалиону, храм начал строить Писистрат, заложивший, однако, по-видимому, лишь его капитальные стены, начало сохранившейся и по сие время постройки восходит к первой половине II в. до Р. X., закончена была постройка лишь при императоре Адриане, вероятно, в 129 г. по Р. X. — Пифий: к югу от святыни Зевса Олимпийского, отделялся от нее лишь городскою стеною, построенною при Фемистокле. — святыни Геи (Олимпийской): или близко от святыни Зевса, или даже в ее черте. — Диониса в Лимнах. древнейшая святыня Диониса в Афинах, у западного склона акрополя. — древнейшие Дионисии: иначе назывались Анфестериями, по имени месяца анфестериона, справлялись 11, 12 и 13 числа (конец февраля—начало марта), 12 анфестериона — главный день праздника, когда от имени государства совершалась торжественная церемония в храме Диониса, открывавшемся только в этот день, главную роль в которой играла супруга архонта-царя, так называемая царица. — Ионяне: в Малой Азии, ср.: I. 2б.
тираны: Писистрат и его сыновья. — Эннеакрунами … Каллирои: по водопроводу, проведенному Писистратом в Афинах, шла вода к древнему источнику Каллирое, на восточном склоне холма Пникса, канал водопровода был выбит в скале на высоту человеческого роста, в долине же он был сооружен на такую же высоту из больших тесанных камней, канал проходил, как установлено раскопками, вдоль всего южного склона акрополя, залегая местами под поверхностью на глубину до 12 м, далее к востоку он прерывается и не прослежен, вода шла, вероятно, с Гиметта.
‘городом’ (): таково официальное название акрополя в афинских документах вплоть до IV в. до Р. X.
Элевсиния: святыня элевсинских богинь Деметры и Коры, называемая в отличие от святыни в Элевсине, ‘Элевсинием в городе’, расположена была у первого поворота Священной дороги, ведшей из Афин в Элевсин. — Пеларгик (или Пеласгик): центр Афин в древнейшую, так называемую микенскую эпоху, состоявший из сильно укрепленного замка на вершине акропольской скалы и части его западного и южного склонов, название объясняется тем, что Пеларгик (Пеласгик) приводили в связь с пеласгами, которые будто бы построили древнейшие стены Афин, остатки этих стен еще и теперь видны в нескольких местах акрополя.
Энои: аттическое пограничное укрепление у подошвы Киферона, на пути в Фивы.
Элевсина и Фриасийской равнины, ср.: к I. 1142. — Рейтов: соленые ключи на Священной дороге из Афин в Элевсин. — Кропию: аттическое селение между горами Эгалеем и Парнефом. — Ахарны: в северо-западной части афинской равнины. — демов: общины, составлявшие подразделения Клисфеновских фил, пользовались во внутренних делах самоуправлением, но подчинены были в делах государственных центральному правительству, демы представляли группы местечек или селений с относящимися к ним землями и с населением, имевшим в них оседлость, сами Афины были также подразделены на демы.
Фригии: небольшое селение между Ахарнами и Афинами, у северо-восточного подножия Эгалея. — без уговора: указание на нерешительный исход битвы.
ларисеяне: жители Ларисы, теп. Гардики, города в южной Фессалии, на берегу Пенея. — фарсальцы, см.: к I. 1111. — краннонцы: жители Краннона, к юго-западу от Ларисы. — пирасии: жители Пираса, в Фтиотиде фессалийской. — гиртоняне: жители Гиртоны, к северу от Ларисы. — фереяне: жители Фер, главного города фессалийской Пеласги-отиды. — партии: указание на то, что тогда, вероятно, были в Ларисе внутренние смуты.
Парнефом: теп. Озеа, горный хребет вдоль беотийской границы, в северо-восточной части Аттики. — Брилессом: иначе Пантеликон, горный хребет к юго-востоку от Парнефа, между Парнефом и Брилессом лежали демы Кефисия, Эон, Афидна.
Ороп: при впадении Асопа в Еврип, занятый афинянами, может быть, еще при Писистратидах. — Грайскую землю: по имени древнего города Граии.
предложит… на баллотировку: всякий член народного собрания в Афинах имел право вносить то или иное предложение, которое затем поступало на рассмотрение совета, и после того снова обсуждалось в народном собрании, выливаясь в форму законопроекта. Этот законопроект вручали председателю народного собрания, который, в случае признания его законным, и ставил на баллотировку.
триерархами: к числу государственных повинностей, так называемых литургий, падавших главным образом на зажиточных граждан в Афинах, относилась триерархия, снаряжение триеры: готовые остовы судов с мачтами были передаваемы триерархам, которые обязаны были оснащать их, снабжать всем необходимым и набирать экипаж, получавший жалованье от государства, триерархия продолжалась год, в течение которого триерарх командовал триерой, заботясь о том, чтобы она была всегда готова к плаванию, и обязан был сдать ее в исправном виде своему преемнику, в V в. на каждую триеру был назначаем один триерарх.
Мефоны: теп. Модон, городе на юго-западной оконечности Мессении.
Фий: теп. Катаколо, на южной стороне Писатиды. — Глубокой Элиды: северная часть Элиды.
Ихфисом: собств. Рыба, оконечность полуострова в Писатиде с удобной бухтой.
Фроний: город в Локриде Опунтской. — Алопе: город в Локриде Опунтской.
проксеном: в древнейшее время проксен — представитель одного государства в другом, обязанный принимать у себя граждан того государства, которого он был представителем и служить посредником в сношениях их с властями чужого государства. Впоследствии одно государство могло делать проксенами любое число граждан другого государства, и проксения стала своего рода почетным титулом, ее значение старались поднять тем, что проксену предоставлялись различные, определенные законом права. — абдерского гражданина: Абдеры, теп. Адра, город во Фракии, у устья Неста, состоял в Афинском морском союзе.
одрисов: фракийское племя в долине верхнего Гебра.
Тереем… Пандиона: афинский царь Пандион во время войны с Фивами призвал на помощь фракийского царя Терея и с его помощью вышел из войны победителем. В награду Пандион выдал за Терея дочь свою Прокну, которая родила Итиса. Терей изнасиловал сестру ее, Филомелу, и, чтобы скрыть свое преступление, отрезал у нее язык. Но Феломеле удалось передать все Прокне. Сестры решили убить Итиса и накормить мясом его Терея. Царь погнался за бежавшими, но Филомела превратилась в соловья, Прокна в ласточку, Терей в удода, Итис в фазана. — имя-mo имеет иное: по-гречески Терес — , Терей — .
пелтастов: пелтаст — воин, вооруженный особым небольшим легким щитом () и имеющий остальное более легкое вооружение (полотняный короткий панцирь, дротик и длинный меч).
Соллий, прибрежный город в северной части Акарнании, коринфская колония. — палерянам: жителям города Палера, к югу от Соллия. — Астак: прибрежный город Акарнании, к северу от устья Ахелоя.
Пала… Пронны: Пала и Крании на западной стороне, Сама и Пронны на восточной стороне Кефаллении.
от болезни, см.: 47 сл.
Нисеи, см.: к I. 1034.
Аталанту: теп. Талантониси, небольшой остров у берега Локриды Опунтской.
филу: филы — территориальное деление Аттики со времени Клисфена, всех фил было десять, со времени Клисфена и к войску было применено деление на 10 фил, соответственно которому пехота делилась на 10 полков ( или ), а конница на 10 эскадронов.
в… предместье: Керамике, к северо-западу от Акрополя.
прибавил … слова: по свидетельству Лаертия Диогена (Солон., 55), обычай государственных похорон установлен Солоном, по Диодору Сицилийскому, произнесение похвального слова над павшими воинами вошло в обычай после Платейской битвы 479 г.
венок: т. е. награду.
болезни: что это была за болезнь, точно до сих пор не установлено, это, во всяком случае, ни бубонная чума, ни сыпной тиф. В. Эбштейн (Ebstein W. Die Pest des Thukydides. Stuttgart, 1899, Nochmals die Pest des Thukydides // Deutsche medizinische Wochenschrift. 1889. No 36) приходит к выводу, что описываемая Фукидидом болезнь принадлежит к числу ‘тяжелых, контагиозных, эпидемических инфекционных заболеваний’. P. Waltz в Revue des tudes grecques. XXVII. 1914. P. 39 сл., подвергший внимательному разбору описание болезни, даваемое Фукидидом, приходит к заключению, что все симптомы ее соответствуют симптомам бубонной чумы. Только один из этих симптомов не подходит к бубонной чуме: сильное нагноение, образовывавшееся в животе. По мнению Waltz’a, однако, рукописное чтение этого места (49б) испорчено и должно быть исправлено так: , тогда это место нужно переводить так: ‘болезнь, спускаясь ниже, поражала паховую область, где образовывалось сильное нагноение, в то же время начинался жестокий понос’. Бубоны в паху — один из самых существенных признаков бубонной чумы.
водопроводов …не было: они были устроены незадолго до 414 г. — верхнего города: Афин.
не чума, а голод: по-гречески чума — , голод — , оба эти слова произносились греками одинаково, или близко одно к другому, ‘лимос’.
по опустошении равнины …Паралом: равниною ( , ) называлась равнина в Аттике, простиравшаяся к северу до подошвы Парнефа, к северо-востоку до Пентеликона, с юго-востока ограниченная Гиметтом, Парал (или Паралия) — приморская полоса Аттики, в значительной части покрытая горными отрогами. — Лаврия: гора в южной части Аттики. — Андросу, северный из Кикладских островов, между Евбеей и Теносом.
Эпидавру, см.: к I. 272.
Прасии: спартанская гавань на восточном берегу Лаконики.
созвал народное собрание: это Перикл мог сделать по своему званию стратега.
денежной пеней: по Диодору Сицилийскому (XII. 45), в 80 талантов — около 117 000 руб.
войну он пережил: т. е. от начала войны он прожил.
первому гражданину: в качестве представителя демократии, Аристотель (Афинская полития. 28 О говорит: ‘пока Перикл стоял во главе демоса’ ( ).
были… равны между собою: ничем не выдавались один над другим. — стать первым: ср.: 659.
Киром: сын Дария Нота, сатрап западной части Малой Азии, заключивший в конце Пелопоннесской войны союз со спартанским полководцем Лисандром против Афин.
Закинф, см.: к I. 472.
навархом: адмирал спартанского флота, навархи были не ординарными магистратами, но экстраординарными, назначавшимися по мере надобности.
тегеец: гражданин Тегеи, главный город области Тегеатиды, в Аркадии. — частным образом: так как Аргос держался нейтралитета. 92. — персидскому царю: Артоксерксу II, см.: I. 1041. — Фарнаку. правителю Даскилитиды, ср.: I. 1291.
имело отношение… и к нему: так как Садок был афинским гражданином.
в яму: куда бросали трупы казненных преступников.
Амфилохский Аргос… Амфилохию: главный город Амфилохии, области между Эпиром и Этолией.
Амфиарая: сын Оикла и Гиперместры, знаменитый прорицатель, участник Калидонской охоты и похода Аргонавтов, вытеснил Адраста из Аргоса и женился на его сестре Эрифиле. Предвидя неудачный исход похода Семи против Фив, Амфиарай не хотел в нем участвовать, но был склонен к тому Эрифилой, которую подкупил золотым ожерельем Полиник. Амфиарай завещал своему сыну Алкмеону отмстить за это Эрифиле. По некоторым версиям легенды, и Амфилох помогал Алкмеону в деле отмщения Эрифиле.
схаонами: эпирское племя на северном побережье Эпира, Хаонии.
Крисейского залива, см.: I. 1073. — Ликии: береговая область в юго-западной части Малой Азии. — Фаселиды: город в Ликии, у границ ее с Памфилией, принадлежал к Афинскому морскому союзу.
делать вам столько взносов: лакедемоняне как бы предлагают взять в аренду землю платеян.
частоколом: или палисадом (атабрсоца), оборонительное сооружение, состоявшее из кольев, воткнутых в землю, связанных или перемешанных с ветвями.
на Кифероне: горный хребет на границе Аттики и Беотии.
стенобитной машины: имела, вероятно, устройство позднейшего тарана.
к восходу Арктура: восхождение его приходится за несколько дней до осеннего равноденствия.
к Спартолу: город к западу от Олинфа.
Крусидою: в Македонии, у Фермейского залива.
Феспроты, см.: к I. 303.
Молоссов и атинтанов, паравеями: племена, обитавшие в Эпире. — орестов: племя в Македонии.
Лимнею: в юго-восточном углу Ампракийского залива. — к Страту: главный город Акарнании, на Ахелое.
Анапу: приток Ахелоя.
Патр: город в северо-западной части Ахайи, теп. Патрас. — Халкиды: город в Южной Этолии. — Евена: теп. Фидарис, река в Этолии.
келевстов: начальники гребцов, дававшие сигнал к началу гребли, устанавливавшие ее темп и прекращавшие ее, заботившиеся также о провианте для гребцев. — Диму: западный из городов Ахайи.
к Моликрею: город в Этолии, к западу от Навпакта, коринфская колония. — на Рии: в Ахайи, против Моликрея.
советников (): они снабжались от спартанского правительства определенными полномочиями и посылались в войско к его начальникам.
Гортины: город во внутренней части Крита. — к Кидонии: теп. Кания, в северо-западной части Крита. — полихнянам: жителям Полихны.
в Панорм: в Ахайи, около Рия, против Навпакта.
с пением пеана, см.: к I. 50s.
Будора: на северо-западной оконечности Саламина.
Гемом: горная цепь на севере Фракии. — Родопою: теп. Деспотодаг, горный хребет между Македонией и Фракией. — гетов: фракийское племя на нижнем Дунае. — Истра: Дуная.
агрианов … пеонов: племена, жившие к северо-западу от Родопы и к северу от Македонии, между Иллирией и Фракией. — Скомбра: гора Македонии.
трибаллов: фракийское племя, обитавшее в теп. Сербии. — треры и тилатеи: фракийские племена на крайнем севере царства одрисов. — Оския: теп. Искра, приток Дуная. — Нест: теп. Места, река во Фракии. — Гебр: теп. Марица, река в восточной Фракии.
при Севте: племянник Ситалка. — династам: правителям отдельных местностей
скифы … в рассудительности: иначе судит о скифах Геродот. IV. 46.
Керкину: гора между верхним Стримоном и Аксием. — синтов: племя во Фракии.
медов: фракийское племя к северо-западу от Керкины. — к Доберу, по-видимому, горная плоскость, точное местоположение неизвестно.
в нижнюю Македонию: песчаная долина, известная под именем Эмафии или собственной Македонии.
линкесты: у верховьев Эригона, притока Аксия. — элимиоты: в долине Элимее, на среднем течении Галиакмона.
Темениды: потомки Темена, сына Аристомаха, одного из Гераклидов, получившего при Дорийском переселении Аргос. — Пиерии: область в Македонии, между Олимпом и Фермейским заливом. — Пангея: в Македонии, к востоку от устья Стримона. — Боттиеей, см.: к I. 575.
Аксия: теп. Вардар, впадает в Фермейский залив. — Пеллы: теп. Агии Апостоли, в центре Эмафии, к востоку от Аксия. — Мигдонией: область на нижнем течении Аксия. — эдонов, см.: к 1.1003.
Эордии: область к западу от Пиерии и Боттиеи. — Алмопии: область к северу от Эордии.
Анфемунт… Бисалтию: область к северу от Халкидики, между Аксием и Стримоном.
Архелай: царствовал в 414—399 гг.
Идомену… Аталанта: города Македонии по среднему течению Аксия. — Европ: на Аксии, к югу от Аталанты.
Кирра: город к северу от Пеллы.
магнеты: жители полуострова Магнесии, омываемого Фермейским и Пагасейским заливами.
панеи… дерсеи: жили между Стримоном и Нестом.
Линда: горный кряж в Северной Греции. — Долопии: в южной части отрогов Пинда.
Ахелой: величайшая река Греции, теп. в верхнем течении Мегдова, в нижнем — Аспропотам.
Алкмеону, см.: к 683.

ТРЕТЬЯ КНИГА

Лесбос, см.: 1.19. На Лесбосе были следующие главные государства-города: Мефимна, теп. Моливо, на севере, имевшая демократический строй, по соседству с нею Антисса, Арисба, Пирра, Митилена, на востоке, имевшая олигархический строй, Эрес на северо-западе. — еще до войны: вероятно, после заключения тридцатилетнего договора в 445 г. и после отпадения Самоса.
из Понта: область в северной части Малой Азии, на берегу ее было основано в VI в. много греческих колоний. — стрелки из лука: скифские стрелки, служившие по найму у митиленской аристократии.
Тенедоса: теп. Богдша-Адасси, остров у берега Троады, принадлежал к Афинскому морскому союзу. — враждовавшие с митиленянами: из опасения, что Митилена получит перевес на эолийском побережье. — в особую партию: демократическую. — проксенами, см.: к II. 291. — беотян: преимущественно фивян.
Аполлона Малоентского: эпитет Аполлона, по имени местечка Малоента в окрестностях Митилены.
Гереста: мыс на юге Евбеи.
Молей: юго-западная оконечность Лесбоса.
имбряне: жители Имброса, одного из Спорадских островов против Фракийского Херсонеса. — лемнияне, см.: к I. 1152. И Лемнос и Имброс были афинскими клерухиями, военными колониями, уже со времени Писистрата.
против афинского лагеря: который афиняне устроили на берегу, около того места, где стоял их флот.
в Нерике: город на Левкаде.
в Олимпию, см.: к I.65. — олимпиаду, промежуток от одного олимпийского состязания до другого, по олимпиадам велось, как известно, греческое летосчисление, начиная с первой олимпиады в 776 г., когда впервые записаны были имена победителей. — Дорией: сын Диагора, по Павсанию. VI. 7, одержал три победы подряд в Олимпии, ср.: Фукидид. VIII. 351.
за множеством голосов: т. е. за многочисленностью отдельных государств, входящих в состав Афинского морского союза.
в изолированном положении: т. е. они одни из всех союзников оставались неподчиненными афинянам.
испытаем…раньше: в случае покорения Лесбоса афиняне обложат его более тяжелою данью, чем прочих членов союза.
перевозочных орудий: корабли перевозились по суше на катках.
всадников и пентакосиомедимнов: два первых наиболее богатых класса Аттики, обыкновенно во флоте служили только граждане четвертого класса, феты, теперь к ним были присоединены и граждане третьего класса, зевгиты.
навархом, см.: к II. 662.
по две драхмы: около 50 коп., жалованье вдвое больше обыкновенного.
прямой подати (): чрезвычайный налог, взимаемый на военные нужды при затруднительном положении государства, всякий раз по специальному постановлению народного собрания, он был обязателен для всех граждан первых трех классов и определялся в зависимости от их состояния, так что более богатые люди платили не только в количественном, но и в процентном отношении более, чем бедные, раскладка производилась по Солоновским имущественным классам, но степень зажиточности определялась не по ежегодному доходу с поземельной собственности, а по всему недвижимому и движимому имуществу, граждане сами оценивали свое имущество, но оценка была ревизуема особой должностной коллегией, так называемыми .
от Миунта, см.: к I. 1383. — Сандия: около устьев Меандра. — анеитян: жители Аней, города на северном склоне Микалы, против Самоса.
футов: греч. фут — 296 мм, 16 футов — 4,7 м.
Андрократа: местный платейский герой. — к Киферону, см.: к 11.752. — Дриоскефалам: проход, представлявший наиболее удобное сообщение между двумя сторонами хребта, через него шли дороги из Платей в Афины на Элевтеры.
Эрифрам: город к востоку от Платей, у подножия Киферона. — Гисиям: там же.
проедрам: правительственная коллегия в Митилене.
богатые: они вместе с тем были главными виновниками отпадения от афинян.
стоявшие во главе правления лица: т. е. олигархи. — на Тенедосе, см.: к 23.
к Икару: остров к западу от Самоса. — Миконосу. островок к северо-востоку от Делоса.
к Эмбату в Эрифрейской области: по схолиасту, пролив между Хиосом и Эрифрами, по Стефану Византийскому, часть Эрифр, города на берегу Малой Азии, против Хиоса.
при содействии лиц … городе: т. е. сторонников олигархической партии.
Киму, древний город в Эолиде, недалеко от Ксанфа, был под властью персов. — появление … эллинов: рассчитывавших таким путем освободиться от власти афинян.
к Мионессу: город в Ионии, между Лебедосом и Теосом.
Эфеса, см.: к I. 1372. — ‘Саламинии’ и ‘Парала’: две афинские государственные триеры, всегда стоявшие наготове в Пирее, отличались быстрым ходом и служили главным образом для доставления государству своевременных военных известий. — Клара: город Ионии, к северо-западу от Эфеса.
Патмоса: остров из числа Спорадских, к югу от Самоса.
Нотию: гавань Колофона, в Ионии, отстоявшая от верхнего города на 10—12 верст, см.: С. Schuchhardt в Athenische Mitteilungen. XI. 1886. P. 410. — Итаманом: вероятно, предводитель персидского царя, захвативший в 430 г. Колофон на свой страх.
аркадян: служивших по найму у персов.
экистов, см.: к I. 242.
агонофетов: устроителей агонов, состязаний и всякого рода зрелищ.
софистами: известны как учителя мудрости и риторики, в конце лета того же года прибыл в Афины в качестве посла от Леонтин знаменитый софист Горгий.
при открытой баллотировке: так называемая , которая производилась посредством поднятия рук.
необычайное дело ( ): дело, противное природе и потому прискорбное.
Пахетом: о нем более у Фукидида не упоминается. По Плутарху, Пахет по возвращении в Афины, при сдаче отчета в командовании лесбосским флотом лишил себя жизни в помещении суда, будучи уличен в каких-то злоупотреблениях, по другим известиям, Пахет обвинялся в изнасиловании лесбосских женщин, см.: Kirchner. Prosopographia Attica. II. 11746.
фороса, см.: к I. 962. — наделов: наделы выдавались по жребию гражданам, желавшим выселиться в новую землю, или сдать ее в аренду, они назывались клерухиями (от . ‘надел, полученный по жребию’). Клерухии имели в виду двоякую цель — политико-экономическую и военную: государство облегчало положение бедных граждан и в то же время вернее обеспечивало за собою покоренную землю.
Миной: островок, теп. холм св. Георгия на материке, лежал к востоку от мегарской гавани Нисеи, см.: Вlte und Weicker в Athenische Mitteilungen. XXIX. 1904. S. 79ff.
проксена, см.: к II. 291.
только мы: не совсем точно, так как против персов боролись из беотян и феспияне, см.: Геродот. VII. 132 сл.
у Артемисия: храм Артемиды у северо-восточной стороны Евбеи, битва была в 480 г. — в битве… земле: Платейской 479 г.
в важнейших событиях давнего времени: об отношениях платеян к фивянам, лакедемонянам и афинянам ср.: Геродот. VI. 108: ‘Уже ранее (до Марафонской битвы) платеяне передались на сторону афинян, а последние подняли на себя многочисленные труды за платеян. Платеяне передались при следующих обстоятельствах: будучи теснимы фивянами, платеяне сначала хотели отдать себя во власть (спартанского царя) Клеомена, сына Анаксандрида, и лакедемонян (в 508 г.). Но те не приняли их и заявили им следующее: ‘Мы живем от вас очень далеко и помощь вам от нас может быть лишь холодная, не раз успели бы вас обратить в рабство, прежде чем кто-либо из нас узнал об этом. Мы советуем вам отдаться афинянам, вашим соседям, к тому же обладающим силою, чтобы оказывать вам помощь’. Лакедемоняне давали такой совет не столько из расположения к платеянам, сколько из желания обременить афинян войнами с беотянами. Вот почему лакедемоняне советовали это платеянам, последние же отнеслись к ним с доверием и в то время, как афиняне справляли празднество в честь двенадцати божеств, сели в качестве умоляющих у алтаря и отдали себя в руки афинян. Узнав об этом, фивяне отправились походом на платеян. Афиняне пошли к ним на помощь. Когда войска намеревались начать битву, присутствовавшие здесь коринфяне, по поручению обеих сторон, примирили враждующих, определили границы между их землями и установили следующие условия: фивяне должны отпустить тех беотян, которые не желают состоять в Беотийском союзе. Постановив это, коринфяне удалились, беотяне же напали на афинян, отправлявшихся уже домой, но были разбиты в сражении. Афиняне переступили границу, определенную коринфянами для платеян, и назначили границею между фивянами и платеянами (реку) Асоп и (город) Гисию. Так отдались платеяне афинянам’.
даровали … права гражданства: так что платейский гражданин, переселившись в Аттику, ео ipso становился афинским гражданином.
общеэллинские святыни: преимущественно в Олимпию и в Дельфы.
мы шли на гибель … победы: когда Платея, оставленная жителями, была сожжена персами, см.: Геродот. VIII. 50.
одеяниями: приносившимися в память усопшим. — всем прочим: принесением жертвенных животных и пр.
смешанное население: по Страбону. IX. 401 С, пеласги, фракияне, гианты.
равноправной олигархией: т. е. такой, при которой обеспечено равенство всех пред законом. По Аристотелю, Политика, IV. 5, 1, это — четвертый вид олигархии, когда при замещении магистратур сын наследует отцу ‘и когда властвует не закон, а магистраты, этот вид в олигархическом строе то же самое, что в монархическом — тирания, а в демократическом — то, что мы называли последним его видом (т. е. крайней демократией). Такого рода олигархию зовут династией’.
не было законов: т. е. не было правильного государственного строя, основанного на законах.
наблюдателями (): сказано по аналогии с наблюдателями, софронистами, за нравственностью эфебов, молодых афинян в период 18—20 лет, когда они получали практическое военное образование.
подворье: для богомольцев, приезжавших в храм.
на девяносто третьем году …в союзе с афинянами: таким образом, начало союза между Платеями и Афинами относится к 520/519 г.
добровольный афинский проксен: такой проксен, который вызвался исполнять обязанности проксена сам, а не по постановлению государства.
Алкиноя: огероизированный на Керкире гомеровский царь феаков, ср.: I. 254. — тычины: служившие подпорками для деревьев, преимущественно для виноградных лоз. — статер: золотой статер = 20 серебряным драхмам = около 7 руб. 50 коп., серебряный статер = 2 драхмам = около 50 коп., о каком статере идет речь, в точности неизвестно, скорее, о первом.
Гиллайскую гавань: обмелевшая теперь бухта, к западу от акрополя. — гавань, прилегающую к площади и материку, на северо-восточном конце, теп. Кастрадис.
корабельною верфью: служившею, по-видимому, самым твердым пунктом, занятым олигархами. — наемные общежития: большие отдельно стоящие дома, предназначенные для многих жильцов.
Диоскуров: Кастора и Полидевка, сыновей Зевса.
в храме Геры: может быть, находился около упомянутого выше Кастрадиса, см.: Aren. Anzeiger. 1911. 135 сл.
не имел … с Алкидом: как советник по отношению к наварху.
перешеек левкадян: теп. Левкада в то время соединялась с материком перешейком и представляла таким образом полуостров, коринфяне прорыли на перешейке канал, но с течением времени он был засыпан, и Левкада снова соединилась с материком.
гетерий: общества с политическою целью, политические клубы, возникавшие в различных греческих государствах, особенно во время политических волнений, организация гетерий большею частью держалась в тайне.
политическому равноправию … аристократии: политическое равноправие всей народной массы, в противоположность равноправию в демократиях, где им пользовались далеко не все, умеренное правление аристократии, в смысле правления лучших людей, в противоположность правлению олигархов. — несправедливого голосования: не в смысле неправильного подсчета голосов, но потому, что голоса подавались по партийным соображениям.
находившиеся в городе керкиряне: в противоположность упоминаемым ниже керкирским изгнанникам.
спаслось… пролива: изгнанники, принадлежавшие к олигархической партии, бежали на кораблях на противолежащий берег Эпира.
Истону: местоположение неизвестно.
сиракусяне: жители Сиракус, одной из древнейших греческих колоний в Сицилии, основанной в 757 (или 734) г. коринфянином Архием на восточном побережье. — леонтинцы: жители Леонтин, к северу от Сиракус, халкидская колония. — Камарины: город на восточном берегу Сицилии, основан в 599 г. сиракусянами, разрушен ими в 553 г., снова основан в 492 г. Гиппократом Гелойским, в 484 г. разрушен Гелоном, в 461 г. снова отстроен. — халкидские города: т. е. колонии, основанные евбейскою Халкидою. — локры: жители Локров Эпизефирских, около теп. Джераче Марина, основаны в 673 г. локрами, переселившимися из Греции. — регияне: жители Регия, теп. Реджио ди Калабриа, халкидская колония, основанная около 700 г. в Южной Италии у Мессинского пролива.
издавна находились в союзе с афинянами: ср. афинский документ (Dittenberger, Syll2.24), содержащий начало союзного договора между Афинами и Леонтинами: ‘Боги. Послы из Леонтин заключили союз и клятву: Тименор, сын Агафокла, Сосис, сын Главкия, Гелон, сын Эксекеста. Секретарь Феотим, сын Тавриска. При (афинском) архонте Апсевде (433/432 г. до Р. X.), при совете, в котором Критиад был секретарем, совет и народ (т. е. народное собрание в Афинах) решили: Акамантида была пританирующей филой, Харий был секретарем, Тимоксен был эпистатом (коллегии пританов), Каллий внес предложение: быть союзу между афинянами и леонтинцами, дать и принять клятву’. Тогда же был заключен союз и между Афинами и Регием, см.: афинский документ у Dittenberger, Syll2.25.
гоплитов, значившихся в списках, т. е. из граждан первых трех классов, которым велись списки.
Орхомене, см.: к I. 1131.
островов… Эоловыми: к северу от Сицилии, теп. Липарские.
книдян: жителей Книда, в южной части Малой Азии.
Гефест: бог огня и кузнечного ремесла. — сикулов: туземное племя в западной части Сицилии.
Агида: наследовал умершему в 427/426 г. Архидаму.
Оробиях. на северо-западном берегу Евбеи.
на Пепарефе: наибольший из группы островов к северо-востоку от Евбеи, теп. Скопелос. — пританей, см.: к II. 151.
Мил: теп. Милаццо, на северном побережье Сицилии, к западу от Мессены, принадлежал мессенянам.
921 в Трахинии: область, прилегающая к Малийскому заливу и горе Эте, назва так по имени древнего фессалийского города Трахина. — Гераклею: на расстоянии около версты от Трахина.
малийцы: жители Мал иды, равнины, замкнутой Трахинскими горами, граничащей на юге с Доридой и Фокидой, на востоке с морем и Локридой. — этеянами: трахиняне их соседи с востока.
Кенея: северо-западная оконечность Евбеи.
Элломена: небольшое селение на Левкаде, на восточном берегу, теп. Сан-Климено. — Левкаде: главный город на острове того же имени, лежавший недалеко от перешейка, но еще на острове.
святилище Аполлона: на южной оконечности полуострова.
остальное население … материка: всех тамошних лакедемонских союзников, как-то Эниады, Левкаду и пр.
аподотов… евританов: племена этижили выше Навпакта.
Китиний: на северной стороне прохода, ведущего из амфисской равнины в Локриде в долину Пинда. — Парнас: горная цепь, спускающаяся от Эты через Дорину и Фокиду к Коринфскому заливу.
Энеона: к северо-востоку от Навпакта, на берегу.
Гесиод: знаменитый эпический поэт конца VIII в.
Потиданию … Тейхий: селения аподотов.
Эгитию: селение аподотов.
Алека: теп. Аличе, река в Бруттии, в Южной Италии.
амфисяне: жители Амфиссы, город в северо-западной части Фокиды. — страшились вражды фокидян: Фокида стояла на стороне лакедемонян. Н.92, IV.1182 — олпеи: жители Олпы (см. 105), которая, быть может, называлась также и Альпа, см.: Никитский А. В. Исследования в области греческих надписей. Юрьев, 1901. С. 218 сл. — Полис: собств. Город.
в Эолиду: юго-западная часть Этолии. — Калидон: на берегу Этолии. — Шеврон: город Этолии, недалеко от теп. Мисолунги.
Инессу: на восточном берегу Сицилии, недалеко от Катаны.
очистили Делос: цель очищения — успокоить умы афинян после бывшей в Афинах чумы. — очистил … Писистрат: во второй половине VI в., ср.: Геродот. 1.64: Писистрат, ‘согласно изречению оракула, очистил остров Делос следующим образом: на всем пространстве, какое можно было видеть от храма, он приказал вырыть из могил трупы и перенести их в другую часть острова’.
Ренею, см.: к 1.136. — Делии: празднество в честь Аполлона Делосского.
Эфесский праздник: в Эфесе справлялся общеионийский праздник у храма Артемиды.
Гомер … Аполлону. Фукидид разделял общее мнение древности о принадлежности Гомеру так называемых гомеровских гимнов, которые на самом деле принадлежат более позднему времени, чем гомеровские поэмы ‘Илиада’ и ‘Одиссея’, к периоду от VII в. до александрийской эпохи. Приводимые Фукидидом цитаты из гомеровского гимна к Аполлону Делосскому (ст. 146 сл., 165 сл.) во многом отличаются от текста, сохраненного рукописями гимнов. Отличия эти, конечно, объясняются тем, что Фукидид пользовался не тою редакциею гимнов, какая дошла до нас…
Олпы или Олпа: местоположение неизвестно, не смешивать с Олпою в Локриде Озольской. 1012.
Кренами: собств. Источники, Ручьи, теп. Палеоавлии, они охраняли доступ в страну с юга.
Ахелой, см.: к II.1023. — Страт, см.: к II.808.
Фитию: к западу или северу от Страта. — Медеона: город в Акарнании, к югу от берега Ампракийского залива.
Фиама: гора, теп. Спартовуни, образовывала северо-восточную границу между Акарнанией и Этолией.
Метрополем: близко от Олп.
Идомене: в Амфилохии (также и во мн. числе, Идомены. 1133).
в Гимерскую область: Гимера — халкидская колония на северном берегу в Сицилии, основанная Занклой около 648 г. на левом берегу Гимеры.
Этны: в северо-восточной части Сицилии.
на пятидесятом… предшествовавшего: т. е. в 475 г., вероятно, имеется в виду то же извержение, о котором упоминается в Паросской хронике под 479/478 г. — с того же времени …заселена эллинами: т. е. примерно с середины VIII в. — три: когда было первое извержение, неизвестно.

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

к берегам Лаконики: под Лаконикою разумеется и Мессения, задолго до того подчиненная ей. — к Пилосу: гавань на западном берегу Мессении, у мыса Корифасия, теп. Палео-Наварино. Во время Пелопоннесской войны Пил ос был необитаем.
таксиархам: командиры отдельных отрядов (), ближайшие помощники стратегов. — расположившись кругом: для ускорения работы воины разбились кругом на всех пунктах, где это было необходимо.
Эион: не на Стримоне (1.980, а какой-то город на берегу Пиерии, у Фермейского залива.
Сфактерия: теп. Сфагия, длинный узкий остров пред Наваринской бухтой (Пилосом). — пятнадцати стадий: теперь остров имеет в длину 9 стадий, проход в гавань гораздо шире, чем в древнее время: северный имеет 500 фуг., южный — 400.
лохов: отрядов, в Пелопоннесскую войну в спартанской армии было семь лохов (ср.: V.683).
на сорока трех кораблях: число кораблей вряд ли показано верно, так как по 8 2 60 кораблей были отозваны от Керкиры к Пилосу, и не упомянутого далее, куда девались 60 — 43 = 17 кораблей. Может быть, вместо 43 следует исправить чтение Фукидида на 63 (поправка Поппо), или 65 (поправка Блумфилда). Ср.: 14.163.
в… части… весел: по схолиасту, на оконечностях кормы и носа.
кАсине: на западном берегу Мессенского залива.
высшие должностные лица: вероятно, эфоры.
Харибда… Одиссей, см.: Одиссея. XII.235 сл.
у Пелориды: по схолиасту, крайняя северная оконечность Сицилии.
выстроились дугою: маневр состоял, вероятно, в том, что корабли на флангах выступали вперед центра, так что линия обращалась в дугу.
Накс: древнейшая греческая колония в Сицилии, основанная в 735 г. евбейскими халкидянами, на северном склоне Этны.
Акесине: теп. Алкантара, впадает в море южнее Накса, чтобы подойти к ее устью, афиняне обогнули мыс к северу от устья.
смаком …льна: по схолиасту, мак утоляет голод, семена льна — жажду.
Эна: колония Митилены и Кимы у устья Гебра на Фракийском побережье, принадлежала к Афинскому морскому союзу.
избавятся от Клеона: так как Клеон, не сдержав своего обещания, должен будет утратить политическое влияние.
одного из стратегов … Демосфена: очевидно, Демосфен (ср. 24), после занятия Пилоса, добился стратегии.
древнее укрепление: на северной оконечности острова еще и теперь видны остатки древних укреплений.
таламиев, см.: к I. 132.
оказались при Фермопилах, см.: Геродот. VII.215—218.
гиппагрет: один из командиров спартанских ‘всадников’, телохранителей спартанских царей.
между Херсонесом и Рейтом: Херсонес — мыс, образуемый восточной оконечностью горы Онея у Саронического залива, Рейт — мыс, замыкающий бухту с запада.
Кенхреи: теп. Кенхри, торговая гавань Коринфа в углублении Саронического залива. — Кроммион: укрепленное селение к северо-востоку от Кенхреи.
Онея: горная цепь к югу от Кенхреи.
к Мефанам: полуостров и город в Арголиде, к северу от Трозена. — Галий, см.: к I. 1051.
Птихию: теп. Видо.
Анакторий: сначала был в общем владении коринфян и керкирян, после битвы при Сиботских островах им стали владеть одни коринфяне (I. 551), во время войны Анакторий часто воевал с акарнанами (II. 80, III. 5. 813. 1443).
с ассирийского: точнее ‘с ассирийских письмен’ ( ), выражение относится одинаково как к языку, так и к системе письма, и употреблялось, по-видимому, преимущественно в применении к клинописи, так что в данном случае речь может идти и о письме, написанном на персидском языке.
солнечное затмение: произошло в полдень 21 марта (нов. стиля).
Ройтей: мыс у южной части Геллеспонта. — фокейских статеров: фокейский электровый статер = 23 аттическим серебряным драхмам = около 5 руб. 75 коп.
Антандр: город в Мисии, у подошвы Иды, у Адрамитского залива. — города, называемые Актейскими: имеются в виду те города, находившиеся во власти митиленян, о которых упоминается в III. 503.
Кифер: теп. Чериго, остров против Малейского мыса, у южной оконечности Пелопоннеса.
Сицилийским и Критским морями: первое с запада, второе с востока.
Скандею: гавань Киферы.
верхний город: Киферы, в получасовом расстоянии от Скандеи, в глубь материка.
Телу, город на берегу Лаконского залива, недалеко от устья Еврота.
государственный переворот: например, движение среди илотов, или демократизация внутреннего управления. — против обыкновения: обыкновенно лакедемоняне выставляли только гоплитов.
Котирты и Афродития: в южной части Лаконики.
Эпидавру Лимере: город на восточном берегу Лаконики, к северу от Монемвасии, колония Эпидавра.
Камарины и Гелы: Гела на юго-западном берегу Сицилии, основана около 689 г. родосцами и критянами, была на стороне Сиракус. Камарина, единственное из дорийских государств в Сицилии, стояла на стороне Леонтин против Сиракус. — Гермократ: был впоследствии (VI. 32) главным руководителем сиракусской политики до своего изгнания (VIII. 85).
Моргантина: к юго-западу от Кенторип (VI. 943), около теп. Monte Judica e Ченторби.
периполы: афинские эфебы, исполнявшие на второй год отправления ими воинской повинности гарнизонную и полевую службу.
Триподиску, к юго-западу от Мегар.
гиппарха: начальника конницы.
лохи: подразделения полка. — открытой баллотировкой: чтобы голосование происходило так, как желательно было изгнанникам.
в течение очень долгого времени: как долго не знаем, но, очевидно, Фукидид пережил падение олигархии.
дань: союзническую (форос).
в Гераклеотиде: в области Гераклеи Понтийской, теп. Эрегли, в Малой Азии, на берегу Вифинии, мегарской колонии. — потерял … поток воды: Диодор (XII. 72) говорит подробнее: от сильных дождей река разлилась, корабли вынесены были течением к скалистому берегу и там разбились. — Калхедон: теп. Кадикёй, против Византия, у южной части Фракийского Боспора.
Сифы: в южной части Беотии. — Херонею, см.: I. 1131. Сифы, Херонея и Делий (764 — три далеко расположенных друг от друга пункта, из которых удобнее всего можно было сделать одновременное вторжение в Беотию). — Минийским: по имени миниев, греческого племени, обитавшего в Беотии до переселения туда беотян. — Фанотидой: область города Фанотея или Панопея (892).
Делий: теп. Дилиси, город Беотии, на границе с Аттикою, с храмом Аполлона. — каждый из них… государстве: т. е. чтобы не все беотяне могли явиться к Делию, но чтобы граждане каждого беотийского государства шли на помощь туда, где начинались беспорядки.
в Фарсал, см.: к I. 1111. Он, как и большая часть городов Фессалии, находился с Афинами в союзе (ср.: II. 223). — в Мелитею: между Гераклеей и Фарсалом, в фтиотийской Ахайи. — пришли: из Фарсала.
из Ларисы, см.: к II. 223.
исономический, а не династический строй: т. е. если бы у фессалиян была демократия, основанная на равенстве всех перед законом (), a не династия, крайняя олигархия. — во время этого похода: когда в Фессалии пользовалась перевесом лакедемонская партия. — у реки Энипея: теп. Цанарли, правый приток Пенея. — общефессалийского союза: политическое единство Фессалии выражалось в собрании представителей отдельных племен, ее населявших, избиравшем особое должностное лицо, тага.
Апидана: теп. Софадитико, приток Пенея. — в Перребию: северная часть Фессалии.
Дий: теп. Малафрия, на юге Македонии. 792 линкестов, см.: к II. 992.
исчезли… из них. по Диодору (XII. 68), илоты были избиты в то время, когда каждый из них был у себя дома.
и теперь: изложенное выше случилось раньше, когда — в точности неизвестно. 812 в войну … походом: в так называемую Декелейскую войну.
в Лиме: другое название Линкестиды.
833 от … опасностей: войны с Аррабеем.
Аканфа: теп. Ерисос, на восточном берегу Халкидики, основан андриянами в 655/654 г., был в Афинском морском союзе.
передал …лицам: т. е. ввел олигархический строй.
Стагир: около теп. Нисворо на восточном берегу Халкидики, состоял в Афинском морском союзе.
из Фанотея: город на Кефисе, на границе Фокиды и Беотии.
беотархи, см.: к II. 21.
состояние… Евбеи, см.: I. 1143.
галиартяне: жители Галиарта, города Беотии, на южном берегу Копаидского озера. — копейцы: жители Коп, теп. Тополии, города Беотии, на северном берегу Копаидского озера.
легкого войска… не было в Афинах: упоминаемые в II. 138 1600 стрелков, очевидно, не причислялись к легковооруженным в собственном смысле.
к горе Парнефу, см.: к II. 231.
поступали и беотяне… собственными, ср.: I. 122.
Мелийского залива, см.: к III. 963.
агреев, см.: к II. 1022.
Аристагор Милетский: наместник персидского царя Дария в Милете, виновник борьбы греков с Дарием. Желая избежать ответственности перед царем за неудавшуюся экспедицию на Накс, Аристагор возбудил среди ионийских городов восстание в 500 г. против Персии. Когда восстание кончилось неудачей, Аристагор бежал во Фракию, где и был убит в 496 г.
Хронология трех попыток заселения Девяти путей приблизительно такая: 497/496, 465/464, 437/436 гг. — экиста, см.: к I. 242.
Эиона, см.: к I. 981. — Амфиполем … с суши: Стримон обтекает Амфиполь с двух сторон, так как река, по выходе из озера Керкины (теп. Тахиногёль), встречает на своем течении возвышенности и делает большой заворот к западу, таким образом, город, расположенный на высоте, омывается рекою со стороны суши и моря. С восточной стороны от одного конца дуги до другого стена отрезает город от материка.
у Арн: точное местоположение неизвестно, вероятно около Аканфа и Стагира, на западном берегу Стримона. — к Авлону… Болба: озеро Болба, теп. Бешикгёль, изливается в Стримонский залив ручьем, который, быть может, и есть Авлон. — Бормиск: поселение у устья этого ручья.
Аргил: на Стримонском заливе, между Амфиполем и Стагиром.
Фасос, см.: к I. 1002. — париян: жителей острова Пароса, из числа Кикладских, между Наксосом и Олиаром.
Миркин: между горою Пангеем, и озером Керкиною. — Галепс: у подошвы Пангея, к востоку от Стримона. — Эсима: на побережье, между Стримоном и Нестом.
Акту: собств. Берег, восточный полуостров Халкидики.
Царского канала: устроен Ксерксом, см.: Геродот. VII. 22 сл., 122. — Афон: южная оконечность Акты. — Сана…Дий: со стороны Стримонского залива Акрофои и, может быть, Олофикс, со стороны Сингитского залива, с севера на юг, Сана, Дий, Фисс, Клеоны.
пеласги из тирренов: по Фукидиду, выходит, что еще во время Пелопоннесской войны на Акте жили тиррены-пеласги, Фукидид не указывает, что эти тиррены-пеласги были отличны от тех пеласгов, которые обитали в древнейшие времена в значительной части страны, получившей потом имя Эллады. Соответствуют ли тиррены-пеласги этрускам, вопрос спорный, в пользу того, что на Лемносе, как об этом упоминает и Фукидид, жили некогда этруски, говорит найденная на Лемносе архаическая надпись (IG. XII. 8, 1), сходная с этрусскими. — бисалты, см.: к II. 996. — крестоняне: то же, что грестоняне (II. 996).
Гороны: теп. Торони, город на западной оконечности Сифонии, среднего из полуостровов Халкидики.
Канастрея: крайняя оконечность Паллены.
амфор: глиняные сосуды, большие и пузатые, с узкой шейкой и двумя высоко поставленными ручками. — пифосов: сосуды в форме бочки, из глины или дерева, без ручек, с крышкой, низ или был заострен, и тогда сосуд мог стоять или в песке или в земле, или оканчивался плоско, и тогда сосуд мог стоять на поверхности чего-л.
если бы он достиг… победу: для лакедемонян было важнее получить пленников, пока Брасиду везло, нежели во время возможных его неудач, с другой стороны, если бы Брасид достиг еще больших успехов и лакедемонские силы снова пришли в равновесие с афинскими, лакедемоняне должны были бы потерять пленников, хотя бы окончательная победа была и на их стороне.
Акт договора распадается на следующие отделы. I. Протокол (118, 1—10): 1) дела, касающиеся Дельфийской амфиктионии (1—3), 2) прекращение военных действий на основании status quo, установление демаркационной линии (4—5), 3) облегчение средств сообщений (6), 4) вопрос о перебежчиках (7), 5) вопрос о судебном разбирательстве (8), 6) могущие последовать изменения в тексте договора (9—10). II. Афинский декрет (11—14). III. Дополнительный протокол (119, 1—2).
разыскивать виновных: в противозаконном посягательстве на него, или в пользовании им.
Буфрады и Томея: какие-то пограничные пункты афинской позиции у Пилоса. — от Пил, что у Ниса: переведено буквально по тексту Hude, Steup (в обработке Классена в 3-м издании 5-й книги Фукидида) пишет с малой буквы, тогда это будет означать ‘от ворот, что у Ниса’. Что такое ‘Нис’, неизвестно, думают, что это статуя или храм местного героя. Может быть, рукописное предание здесь не в порядке.
Акамантида … филой … эпистатом: афинские граждане, со времени реформы Клисфена, делились на десять фил, одною из которых была Акамантида. В афинский совет избиралось по 50 человек от каждой филы. Текущими делами ведали поочередно члены каждой филы, составлявшие так называемую пританию и называвшиеся пританами, а сама очередная фила называлась ‘пританирующей’. Соответственно числу фил год афинский делился на 10 пританий, каждая из которых охватывала 35—36 дней в простом и 38—39 дней в високосном году. Очередные пританы руководили делами народного собрания, председателями которого они были, равно как и председательство в совете принадлежало выборному из среды пританирующей филы эпистату, функции которого продолжались не более суток.
герастия: соответствовал афинскому элафеболиону (вторая половина марта и первая апреля).
возлияниями: в честь богов, чтобы придать акту договора религиозный характер.
Стона: на юго-западной части Паллены, входила в состав Афинского морского союза.
не более, как островитянами: так как они ни откуда не могли получить помощи сухим путем.
золотым венком: пожалование венка — обычная форма награды в Греции от лица государства, в исключительных случаях венок был золотой. — тениями: повязками, которыми увенчивали победителей на общественных состязаниях наряду с венками.
Мендою, см.: к IV. 7.
жители островов, ср.: 1203.
эретриян, см.: к I. 153.
к Арнисе: ближе неизвестный пункт на северо-западной границе владений Пердикки.
к Посидонию: теп. Посиди, крайний выступ косы, на которой лежала Менда.
мефонян: жителей Мефоны, теп. Элевтерохори, города Македонии, недалеко от Фермейского залива.
вступил в соглашение: сохранились остатки афинской надписи о договоре между афинянами и Пердиккой (см.: Scala R. Die Staatsvertrge des Altertums. Leipzig, 1898. I, N 81). Пердикка дает следующую клятву: ‘Я буду поступать согласно договору и буду считать (вместе с афинянами) одних и тех же лиц за друзей и за врагов, и буду вести себя по отношению к афинянам справедливо, нековарно и безвредно, и буду помогать по мере возможности афинскому народу, и никому, кроме афинян, не дозволю вывозить корабельный лес’.
вопреки обычаю … молодых людей: обыкновенно для этой цели посылались люди пожилые.
храм Геры: знаменитый храм в расстоянии около 2 верст от Микен, около 9—10 верст от Аргоса. На месте сгоревшего храма аргивяне построили новый, остатки его были в 90-х годах XIX в. исследованы американцами.
в Оресфиде: в Аркадии.
к Буколиону. в Аркадии, в области верховьев Алфея.
страж … передачи: чтобы испытать бдительность стражи, звонок передавался от одного поста к другому.

ПЯТАЯ КНИГА

заключенный на год … до Пифийского празднества: мирный договор был заключен весною 423 г. (IV. 1171) и тотчас вступил в силу (IV. 118—2), весною 422 г. он прекратился, но военные действия не возобновились вплоть до окончания Пифийского празднества, которое справлялось (в каждый третий год олимпиады) в дельфийском месяце букатии = нашему августу. Steup предполагает, что между словами ‘прекратился’ и ‘впредь до Пифийского празднества’ в рукописях Фукидида пропуск, который он предлагает восполнить: , ‘но наступил другой мирный договор’. Вряд ли имеется в этом дополнении нужда. Скорее нужно думать, что после истечения срока мирного договора и до Пифийского празднества было ‘перемирие без заключения особого договора’ ( ). Ср.: Meyer Ed. Forschungen zur alten Geschichte, II (Halle, 1899). S. 367, Busolt G. Griechische Geschichte. III. 2. S. 1172. Прим. 2. — священного перемирия: Божий мир, провозглашавшийся особыми послами () на время четырех национальных эллинских празднеств: Олимпийского, Пифийского, Немейского и Истмийского. — священным: т. е. посвященным Аполлону. — в Атрамиттии: или Адрамиттии, теп. Кемер, город в Малой Азии, в Мисии, у Адрамиттского залива. — Фарнаком, см.: к II. 671.
Тороны, см.: к IV. 1101.
по заключении договора: 187. — олинфянами, см.: к I. 582.
Панакт: на границе Аттики с Беотией.
приняли… о переделе земли: демократическая партия усилила себя новыми гражданами и хотела произвести передел земель, принадлежащих олигархической партии.
Камарины, см.: к III. 862. — Акраганта: теп. Джирдженти, город на южном берегу Сицилии, основан родосцами из Гелы в 582 г. — в Геле, см.: к IV. 581. — в Катану: теп. Катания, на восточном берегу Сицилии, у подошвы Этны, ионийская колония, основанная халкидянами из Накса около 730 г. до Р. X.
с ипонийцами и медмеями: жителями Ипония и Медмы, около Локров Эпизефирских.
у Кердилия: на правом берегу Стримона, соединялся мостом с Амфиполем.
Клеарида, ср.: IV. 1323.
необходимое… вооружение: без которого никак уже нельзя было обойтись.
у… Фракийских ворот: на северо-восточной стороне города, по дороге в Драбеск.
похоронили… в городе: в знак особого почета. — как героя: Брасиду оказываемы были такие же почести, какие оказывались герою, иными словами, он был огероизирован. — экистом, см.: к I. 241. — сооружения Гагнона: вероятно, те общественные сооружения, которые были построены Гагноном.
Гераклею, что в Трахине, см.: к III. 921.
до Пиерия: точное местоположение неизвестно.
с равными … гражданами: рукописное чтение , несомненно, испорчено. Reiske исправлял , Bekker — в . В Спарте, как известно, все граждане назывались ‘равными’ ().
на равных условиях: т. е. афиняне считали свое положение не равным с положением лакедемонян, а лучшим.
дельфийскую пророчицу, пифию. — феорам, священным послам, отправлявшимся в Дельфы, чтобы вопросить оракула. — семя… сына: Плистоанакт — потомок Геракла (Гераклид), сына Зевса. — пахать… плугом: оракул грозил лакедемонянам голодом, что заставило бы их дорого платить за привозной хлеб.
на девятнадцатом году: т. е. в 428 или 427, так как он был изгнан в 446 или 445. — с Ликея: гора в Аркадии, с древнею святынею Зевса. — помещения… Зевсу: в любой момент Плистоанакт мог воспользоваться неприкосновенностью святыни и тем самым быть в безопасности.
общих святынь: Олимпийской, Дельфийской, Немейской, Истмийской. — феории: священные посольства.
Стол: около Олинфа.
мекибернянам: жителям Мекиберны, гавани Олинфа на Торонском заливе. — сингиям: жителям Синга, города у Сингитского залива, между Сифонией и Актой. Мекиберна, Сана и Синг остались верны афинянам, и на них не должны простираться притязания Олинфа (ср.: 391) и Аканфа (ср.: IV. 1093-5).
Птелей: вероятно, недалеко от Мефан.
стелы: плиты с вырезанным на них текстом договора. — в Пифоне: древнее название Дельф. — в Амиклеоне: в святыне Аполлона Амиклейского недалеко от Спарты.
при эфоре, ср.: II. 21. — артемисия… элафеболиона: приблизительно половина апреля.
Плистоанакт, Агид: пропущено во всех рукописях, восполняется на основании 241.
городских Дионисий: афинский праздник в честь Диониса, в первой половине апреля.
перечислению … государств: имеется в виду определение времени событии по эпонимным должностным лицам (напр., архонтам в Афинах, эфорам в Спарте и т. п.), или по таким должностям, которые (напр., жречества) не входили собственно в круг чисто правительственных магистратур.
если бы Исхагор… в ослушании: они, следовательно, немедленно возвратились в Спарту по исполнении возложенного на них поручения.
восстанут рабы: указание на возможность восстания илотов, ср.: 143, IV. 80.
Гиакинфии: праздник в честь Гиакинфа, героя, погребенного, по преданию, в Амиклах, культ которого существовал в Лаконике еще до переселения дорян, лишь позже, может быть только в александрийскую эпоху, создана была легенда о Гиакинфе как любимце Аполлона, убитом им во время метания диска. Гиакинфии справлялись в нашем мае.
у Аполлона: т. е. у статуи Аполлона. — у Афины: т. е. у статуи Афины.
шести…месяцев: вероятно, Фукидид считает от начала Никиева мира (апрель 421 г.) до опустошения афинскими кораблями лаконского побережья летом 414 г. (VI. 105).
в Аттической войне, ср.: 313, так называется с точки зрения пелопоннесцев Архидамова война.
Аркадии, см.: к I. 23.
из-за Лепрея: город в южной части Элиды, недалеко от моря и границы ее с Лаконикой.
Зевсу Олимпийскому: т. е. в пользу святыни Зевса Олимпийского, находившейся в заведовании элеян.
платеянам: из числа тех, которые отчасти до осады Платей нашли себе убежище в Афинах (II. 64. 783), отчасти спаслись туда благодаря удачной вылазке (III. 242).
локры: озольские.
в Тегею: теп. Палео-Эпископи, в юго-восточной части Аркадии. Город и его область постоянно сохраняли в Аркадии независимое положение, как раньше против завоевательных поползновений Спарты, так и теперь, стоя на стороне Спарты, по отношению к коринфско-аргивскому союзу.
перемирие без договора: т. е. без всяких гарантий со стороны договаривающихся.
паррасиев: жителей Паррасии, гористой области в юго-западной части Аркадии, на границах с Мессенией. — в Кипселах. точное местоположение неизвестно. — у Скиритиды Лаконской: горная область между верховьями Еврота и долиной Эна, населенная главным образом лаконскими периеками.
с неодамодами: вольноотпущенными из илотов, они были свободны, но не имели политических прав.
занимали … некоторые должности, ср.: 151.
дияне: жители Дия (IV. 1093, 5). — Фисс … в союзе с афинянами: из IV. 1093 можно заключать, что Фисс в числе прочих городов на Афонском полуострове примкнул к Брасиду. Поэтому, быть может, прав Steup, выкидывающий слова ‘находившийся в союзе с афинянами’.
как поступили … побережье: на идущее к делу сравнение, вряд ли принадлежащее Фукидиду.
другие эфоры: ежегодные выборы эфоров происходили осенью. — убеждали их быть единодушными: разумеются, конечно, не отдельные послы, а те государства, которых они были представителями.
два высших должностных лица аргивян: вероятно, артины, ср.: 479.
четырем беотийским советам: общебеотийский совет, состоявший из граждан, обладавших определенным имущественным цензом, от каждого из государств, входивших в состав Беотийского союза, разделялся на четыре очереди или смены, которые и назывались четырьмя советами, дела обыкновенные решал правящий очередной совет, для вынесения же важных решений приглашались и остальные три очереди.
Анфена: на западном берегу Арголидского залива. — как было в старину, в середине VI в. см.: Геродот. I. 82.
к Гиакинфиям, см.: к 234.
Алкивиад: в первый раз здесь упоминаемый, родился около 450 г., в описываемое время ему исполнилось только что 30 лет. — благодаря славным предкам: род Алкивиада принадлежал к Евпатридам, его дед, Алкивиад, бывший современником Клисфена, участвовал вместе с последним в изгнании из Афин Писистратидов. — проксении: проксенией награждало государство иноземцев за оказанные ему услуги. — отказался от нее: почему — неизвестно, может быть потому что между Алкмеонидами, главными деятелями по изгнанию Писистратидов, и спартанским царем Клеоменом, им содействовавшим в этом, возникли какие-то недоразумения. Ср.: Геродот. V. 70. Аристотель. Афинская полития. 20.
послы доложили… в совете: один из основных законов афинского государства гласил, что ни одно дело не могло быть разбираемо в народном собрании без предварительного рассмотрения его советом.
землетрясение: дождь и другие небесные знамения служили препятствием к продолжению заседания.
Приводимый Фукидидом текст договора сохранился в остатках надписи, найденной в Афинах и изданной в IG. I Suppl. N. 46 b = S cala R. Die Staatsvertrge des Altertums, N. 87. Из сличения остатков надписи с текстом Фукидида следует, что последний во всем существенном передает текст договора вполне точно. Об отклонениях текста Фукидида от текста надписи см.: в критических примечаниях. Эти отклонения объяснялись двояко: по мнению одних ученых (Кирхгофа, Шене, Гуде и др.), текст Фукидида первоначально вполне согласовался с текстом надписи, и те отклонения, которые имеются у Фукидида, должны быть отнесены на счет рукописного предания Фукидида, по мнению Гербста, не переписчики текста Фукидида изменили текст, но он сам, руководствуясь стилистическими и иными соображениями. Недавно (в 1912 г., в 3-м издании 5-й книги Фукидида в обработке Классена) Steup резонно ставит вопрос, насколько вполне точно соответствовала подлинному тексту договора та его копия, которая была изготовлена для Фукидида, так как ясно, что не сам Фукидид списывал экземпляр надписи, выставленный в Афинах, а поручил сделать его копию с экземпляра, хранившегося в афинском архиве. Договор распадается на следующие части: I) Мирный договор (1—2). II) Союзный договор (3—7). III) Заключительные формулы (8—12).
по три обола: эгинская монетная система была принята в большей части греческих государств, почему ею и пользовались при заключении международных договоров. Эгинская драхма была тяжелее афинской (= франку) и содержала в себе немногим более восьми аттических оболов.
городские… пританы: городские власти, в противоположность тем, которые (напр., стратеги) действовали также и за пределами страны. Пританы — очередные председатели афинского совета и народного собрания. — восемьдесят (единственное упоминание о них в ук. м. Фукидида): вероятно, представляли собою какой-то ближе нам неизвестный второй совет. — аршины: ближе нам неизвестные должностные лица. — демиурги: в Мантинее — высшие должностные лица, в Элиде, вероятно, представители отдельных селений, соответствовавшие афинским демархам. — феоры и полемархи: ближе нам неизвестные должностные лица. — шестьсот: совет 600. — блюстители законов (): ближе нам неизвестные должностные лица.
должны являться …до Великих Панафинеи: Олимпийские празднества справлялись раз в четыре года (в четные юлианские годы до Р. X., в нечетные — после Р. X.), в августе—сентябре, Великие Панафинеи праздновались в третьем году каждой олимпиады в первой половине августа. Таким образом, возобновление клятвы должно было происходить каждые два года. Цифры ‘тридцать’ и ‘десять’ дней обусловлены, по-видимому, тем соображением, что клятва должна была быть возобновляема около одного и того же срока.
сообща: афинянами, аргивянами, элеянами и мантинеянами.
в это лето: 420 г. — в первый раз: очевидно, Андросфен одерживал победы и потом. — в панкратии: сложное состязание, состоявшее из борьбы с кулачным боем. — согласно … уставу, заведование празднеством было в руках элеян. — Фирка: точное местоположение неизвестно, может быть, по дороге в Лепрей. — Олимпийского перемирия, см.: к 11.
от причитающейся им доли денег: очевидно, пеня должна была быть поделена — неизвестно как — между элейскою общиною и Олимпийскою святынею.
приносили жертвы дома: участие в жертвоприношении Зевсу Олимпийскому входило в круг государственного культа Спарты.
в Гарпине: один из 8 городов Писатиды, в долине Алфея, в расстоянии 3 1/2 версты от Олимпии, вверх по реке.
рабдухами: собств. жезлоносцами, слугами агонофетов, устроителей состязания. — увенчал: в знак одержанной им победы.
энианы: обитали в области Эниде, на верхнем течении Сперхея, в Фессалии. — долопы, см.: к I. 982. — мелияне, см.: к III. 922.
Патр, см.: к II. 832. — кому… вредить: укрепление Рия давало афинянам господство над входом в Коринфский залив.
Аполлону Пифэйскому: вероятно, имеется в виду храм Аполлона в городе Асине, на восточном берегу Аргосского залива, сама Асина была разрушена аргивянами, пощадившими только храм (Павсаний. II. 365). — удерживать Коринф в бездействии: о тогдашней политике Коринфа ср.: 482, 503, 522. — более кратким… Скиллея: путь через Эпидавр и оттуда прямо на Аргос был короче пути вокруг Скиллея, юго-восточной оконечности Арголиды.
против Левктр: в Аркадии, на границе с Лаконикой.
жертвы… границы: они приносились Зевсу и Афине спартанским царем, отправлявшимся в поход. — корней: приблизительно наш август, в карнее справлялся в Спарте и других дорийских государствах главный дорийский праздник Карнеи, на время которого провозглашался Божий мир.
продлили… похода: аргивяне, чтобы избежать нарушения Божьего мира, обозначили все дни похода 26-м числом предшествующего карнею месяца.
против Карий: на пути из Лакедемона в Тегею, около теп. Араховы.
в Флиунт, см.: к I. 272.
при Мефидрии: в центре Аркадии, на пути с Истма в Олимпию.
к Немее: небольшая долина между Аргосом и Флиунтом, ближе к последнему.
пелленяне, см.: к II. 92.
в Харадре: обширная ложбина у северо-восточной части городской стены Аргоса.
Орхомен аркадийский: теп. Калпаки, к северо-востоку от Мантинеи.
К Оресфию… в меналийской земле: горная область, над которой господствует горный хребет Менал, в восточной части Аркадии.
Локрам: озольским.
реку: теп. Саранда Потамос, своим разлитием затопляла ту область, по которой протекала.
полемархам … эномотии: войско лакедемонян делилось на моры, пешие и конные, каждая мора имела своего полемарха, четырех лохагов, восемь пентеконтеров и шестнадцать эномотархов, в каждой эномотии было по 25 человек. См.: Ксенофонт. Лакед. полития. 14.
скириты: один из лакедемонских лохов, стоявший в Скиритиде (330 и пользовавшийся привилегированным положением стоять всегда на левом фланге. — из Гереи: город в Аркадии, на границе с Элидой.
битва… на их земле: занимать правое крыло считалось особым почетом. — государство … на общественный счет, ср.: Диодор. XII. 75: аргивяне ‘выбирали из граждан тысячу самых молодых, сильных и богатых, освободив их от прочих повинностей и предоставляя им содержание на общественный счет, аргивяне приказывали им непрерывно заниматься военными упражнениями’. — клеоняне: жители Клеон, города в Арголиде, по дороге из Аргоса в Коринф. — орнеаты: жители Орней, города в северо-восточной части Арголиды, на границе с Флиунтом.
по причине… строю: схолиаст поясняет: ‘так как у лакедемонян было в обычае делать все скрытно’.
численность лакедемонян… расчета: если в каждой эномотии в среднем было 8 шеренг по 4 воина в каждой, то в эномотии было 32 воина, в пентекостии 128, в лохе 512, в семи лохах, участвовавших в Мантинейской битве, 3584, а вместе с 600 скиритов 4184. Таков расчет и у схолиаста. Иной расчет у Ксенофонта, Лакед. полития, 14, но, возможно, этот расчет относится к более позднему времени.
за старинную гегемонию …в Пелопоннесе: гегемония аргивян относится ко времени господства Атридов (I. 10), равное с лакедемонянами положение аргивяне занимали после Дорийского переселения, когда власть аргивян доходила до Малеи и Киферы.
лакедемоняне … доблести: лакедемоняне воодушевляли себя перед вступлением в битву пением военных песен, в которых, между прочим, воспевались военные доблести предков.
в такт … флейтистами, ср.: Авл. Геллий. Аттические ночи. I. 115: ‘серьезнейший эллинский историк Фукидид говорит, что лакедемоняне, превосходнейшие воины, пользовались в битвах не звуками рогов или труб, но мелодиями флейт, притом вовсе не в силу какого-либо религиозного обряда и не ради священной церемонии, не для того также, чтобы возбуждать или воспламенять сердца, что производят рога или горны, напротив, для того, чтобы умерять их движения и делать их более правильными, что достигается мерною игрою на флейтах. Поэтому в схватках с неприятелем и в начале сражений лакедемоняне считали наиболее подходящим для сохранения жизни и поддержания храбрости удерживаться от неумеренной ярости более нежными звуками’.
до повозок: с обозом, стоявшим позади войска.
триста всадников: набирались из лучшей части спартанской молодежи и служили в свите царя, они были пешими воинами, почему к словам триста всадников и прибавлено так называемые. — пять лохов: подробностей об этих лохах мы не знаем.
выстроились… неприятелей: это означало, что неприятели вынуждены просить выдать им трупы убитых.
Карнеи, см.: к 542.
отпраздновав Карнеи: слова эти к первоначальному тексту Фукидида вряд ли принадлежат: Карнеи праздновались в августе, т. е. до наступления зимней кампании.
Этот документ, а равно и следующий (79), написаны на дорийском диалекте, с некоторыми чертами лаконского и аргивского говоров. Списки с этих документов могли быть доставлены Фукидиду еще в течение войны, может быть через посредство Алкивиада, бывшего тогда в Аргосе (763).
если угодно им поклясться: рукописное чтение . , несомненно, испорчено. Ahrens исправлял его в , и я принял его поправку при переводе, не будучи вполне уверен в ее правильности. Stahl предлагает исправлять в и понимает всю фразу так: ‘о жертве должны заботиться эпидавряне, но они должны по этому поводу дать клятву’. По мнению Steup’a, в должно заключаться неопределенное наклонение глагола со значением ‘возложить’ (, ), он понимает смысл фразы так: ‘ради жертвы Аполлону на эпидаврян должна быть наложена клятва, они должны были поклясться, что они желали жертву принести’. О других толкованиях и поправках см.: у Classen—Steup’a (изд. 3-е. С. 281).
по возобновлении договора с эпидаврянами: имеется в виду возобновление 50-летнего договора, к которому примкнули эпидавряне как союзники Спарты.
Гимнопедии: спартанский праздник, имевший не столько религиозное, сколько состязательное значение, во время этого праздника обнаженные юноши совершали пляску и устраивали игры перед статуей Аполлона, с праздником этим соединялись воспоминания о спартанских героях, павших при Фирее и Фермопилах, причем два хора, мужчин и обнаженных мальчиков, исполняли пляску. Справлялся праздник летом.
к союзу с афинянами: ничтожные остатки афинской надписи, относящейся к этому союзу, заключенному при посредстве Алкивиада (ср.: VI. 29), дошли до нас (IG. I 50 = Scala R. Die Staatsvertrge des Altertums, N. 89).
Гисии: на границе с Аркадией, по дороге в Тегею.
Мелоса: теп. Мило, остров в юго-восточной части Эгейского моря.
немногими: представлявшими, вероятно, верховный административный орган вместе с выборными из них должностными лицами.
синедры: члены совета, вероятно, тождественные с ‘немногими’.
мантике: искусству прорицания.
Критское море: Эгейское море.
остальных… союзников: преимущественно на Фракийском побережье.
семьсот лет: выходит, что Мелос был заселен, по крайней мере, в 1116 г. По свидетельству мифографа Конона, основание Мелоса произошло в третьем поколении после занятия Спарты дорянами. При раскопках англичан на Мелосе, в Филакопи, открыты были остатки поселения, принадлежащего ко II тыс. до Р. X.

ШЕСТАЯ КНИГА

в восемь дней: по Страбону (VI. Р. 266 С), Сицилию можно было обогнуть в течение 5 суток, в настоящее время пароход может обогнуть Сицилию не менее чем в 60 часов.
киклопы: у Гомера грубые людоеды-великаны, живущие где-то далеко на западе (Одиссея. IX. 106 сл. 231 сл.), у Гесиода (Теогония. 139 сл. 501 сл.) — воплощение космических сил. — лестригоны: у Гомера также людоеды-великаны, живущие на крайнем западе, впоследствии приуроченные к Сицилии (Одиссея. X. 81 сл.).
сиканы … Сицилии: иберийское происхождение сиканов подтверждается, до известной степени, археологическими находками. Уже В. Гумбольдт (Ueber die Ureinwohner Hispaniens. Ges. Werke. II. 129) указывал на сходство иберийских и сицилийских названий местностей и высказывал предположение, что иберы по пути в Испанию заходили также и в Сицилию. Несомненно, Сардиния и Корсика имели иберийское население, и, возможно, в древнейшие времена иберы населяли также и северный и восточный берега Сицилии, откуда были вытеснены потом на запад, ср. 25. С другой стороны, указываются основательные доводы и в пользу того, что сиканы были родственны сикулам, т. е. что оба народа принадлежали к италийскому племени, см.: Nissen. Italische Landeskunde (Berlin, 1883). S. 547. — автохтонами: исконными жителями Сицилии. — иберы: по воззрениям древних, первобытные обитатели Испании, остатками которых являются теперь баски. — лигиями: лат. Ligures, большое племя, обитавшее в глубокой древности в западной и южной частях Европы, они занимали, вероятно, до вторжения кельтов всю Галлию и до утверждения умбров, самнитов, осков и этрусков всю Италию, оттесненные этими племенами, лигии в историческое время появляются только на северном побережье Тирренского моря, между Роной и Этрурией, см.: D’Arbois de Jubainville H. Les premiers habitants de l’Europe: изд. 2-е. Paris, 1894. — по реке Сикану: по-видимому, та река, которая позже называлась Sucro, теперь Jucar, на восточном берегу Тарраконской Испании. — Тринакрией: по толкованию древних называлась так или потому, что имела три мыса (акрои) — Пахин, Лилибей, Пелорида, или потому, что вид Сицилии похож на треугольник.
Илиона: Трои. — элимов: жили в северо-западной части Сицилии, исчезают с исторического горизонта в конце VII в. до Р. X. — Эрик: на горе того же имени (теп. Монте Сан Джулиано). — Эгеста: около теп. Калатафими. — фокеян: жителей Фокиды, области в Средней Греции. Павсаний (V. 25б) также упоминается среди греческих поселенцев Сицилии фокидян (‘небольшая часть OcuKucooyvoo’). По мнению Гольма (Geschichte Siziliens. I. 87) и др., здесь нужно иметь в виду поселенцев не из Фокиды, а из малоазийской Фокеи, упоминание же фокидян основывается на том, что и фокеяне считались переселенцами из Фокиды (Павсаний. VII. Зю, ср.: Геродот. I. 146).
сикулы: древнеиталийский народ, вытесненный из Лация аборигенами, согласно преданию, в южную Италию, затем в Сицилию, где сикулы утвердились в течение XI в., оттеснив, в свою очередь, сиканов на юго-запад. Недавно исследованные некрополи сикулов в Сицилии относятся к каменному и первым стадиям бронзового века. — опиков: греки назвали Опикою центральную часть Италии, жители ее, опики или оски, принадлежали к индоевропейской расе и занимали часть Лация, Самния и Кампанию.
до прибытия … эллинов, ср. 31.
финикияне: следы финикийских поселений в Сицилии сохранились в названии некоторых географических имен, напр., Пахин (Pachun), Лилибей (‘против Ливии’). Подробности см. в кн.: Movers. Die Phnizier. II. 2. 309 сл. — Мотии: (м. б. ‘Пряжа’), город на островке S. Pantaleo, подле мыса Лилибея. — Солоенте: (финик. Kafara, ‘Деревня’), теп. Солонто, к востоку от Палермо. — Панорм: теп. Палермо, на северо-западном берегу Сицилии. — кратчайшим … путем: от ближайшего пункта Африки Сицилия отстоит всего на 120 километров.
халкидяне, см.: к I. 153 — экиста, см.: к I. 241. — Накс, см.: IV. 257. В 403 г. Накс был разрушен сиракусским тираном Дионисием I, этого факта Фукидид, вероятно, не знал, когда он писал соответствующую часть своей Истории. — Фукла: по Эфору (у Страбона. VI. 267 С) происходил из Афин. — Предводителю: прозвище Аполлона преимущественно как покровителя новых поселений, см.: Пиндар. Пиф. 5. 56.
коринфянин… Гераклидов: вероятно, Архий принадлежал к правящему в Коринфе роду Бакхиадов. — части острова: Ортигии, замыкавшего лучшую гавань Сиракус, с материком Ортигия была соединена сначала плотиною, потом мостом (Страбон. I. 59 С), материковая часть Сиракус называлась Ахрадина.
Леонтины, см.: к III. 862. — Катану, см.: к V. 4б.
Пантакия: на восточном берегу. — Фапс: теперь Магнизи, на восточном берегу Сицилии, к северу от Сиракус. — Мегары… Гиблейскими: на восточном берегу Сицилии, к северу от Сиракус, наряду с новым греческим городом продолжал существовать и старый сикульский город Гибла (625).
Селинунт: на юго-западном берегу Сицилии.
Гелу, см.: к IV. 581. — Линдиями: очевидно, по имени города Линда на Родосе.
Акрагант, см.: к V. 4б.
Занкла: теп. Мессина, на северо-восточной оконечности Сицилии, см.: III. 903. — Кимы, лат. Кумы, недалеко от Неаполя, древнейшая греческая колония в Италии, основанная в 1049 г. поселенцами из Кимы Эолидской и Халкиды Евбейской. — самиянами … персов, см.: Геродот. VI. 22 сл. — Анаксилай: по Геродоту. VI. 23, потребовал сначала от самиян овладеть Занклою.
Гимера, см.: к III. 1151.
Акры и Касмены: в юго-восточной части Сицилии.
Камарина, см.: к III. 862. — Гиппократ: тиран Гелы в 498—491 гг. — Гелоном: наследовал Гиппократу, подчинил своей власти Сиракусы в 485 г.
племен эллинских: из перечисленных Фукидидом греческих колоний в Сицилии дорийскими были: Сиракусы, Гела, Акра, Касмены, Селинунт, Камарина, Акрагант, ионийскими: Накс, Леонтины, Катана, смешанными: Занкла-Мессена, Гимера, область Мегар Гиблейских с 483 г. была во владении сиракусян.
дел… эпигамией: так переведено выражение Фукидида , собств. из-за дел, касающихся браков, подробности неизвестны, но, вероятно, между Эгестой и Селинунтом существовала так называемая эпигамия, сущность которой состояла в следующем: по греческому праву, браки между гражданами отдельных государств признавались законными лишь в том случае, если между двумя государствами особым договором установлено было признание законности браков принадлежащих к ним граждан. — напоминая … при Лахете: вероятно, союз Афин с Эгестой был заключен во время похода Лахета против Гимеры, см.: III. 115. Все это место я понимаю согласно толкованию, предложенному С. И. Соболевским в Журн. Мин. Нар. Просв. 1905, отд. клас. филол., апрель, 267 сл.
шестьдесят… кораблям: полагая на корабль в среднем 200 человек, следовательно, на 60 кораблей 12 000, получим жалованье на каждого воина из 60 талантов = 360 000 драхм, по драхме в день (60 х 200 х 30 = 360 000).
полномочных стратегов, см.: к I. 452.
здешние мужи: главным образом Алкивиад.
невероятно … державу, ср. пояснение схолиаста: ‘невероятно, чтобы на афинскую державу пошли походом сиракусяне, приобретя господство над сицилийцами’.
олигархия: т. е. Спарта, но, может быть, также и та олигархическая партия, которая уже в то время, надо полагать, сорганизовалась в Афинах и замышляла произвести олигархический переворот, осуществленный в 411 г.
тяжкой болезни: эпидемии, свирепствовавшей в Афинах в Архидамову войну. — изгнанников: имеются в виду не только эгестяне, но и другие сицилийцы, среди них особенно леонтинцы. 82.
конюшнею, ср.: 153.
притан: точнее было бы сказать эпистат пританов, т. е. тот из пританов, который в тот день был председателем всей коллегии. — боишься … голосование: очевидно, законы воспрещали это, хотя при митиленском деле вторичное обсуждение его не встретило препятствия, см.: III. 365. 491.
в политических взглядах. Никий был представителем консервативного направления, Алкивиад — радикал.
в содержании лошадей: чтобы состязаться на колесничных бегах.
в Олимпии: на состязаниях Олимпийского празднества в 416 г. — первую … победы: другие источники (Еврипид у Плутарха. Алкивиад. 11, и Исократ. 16. 34) упоминают о трех победах Алкивиада на состязании колесниц. — остальные … победы, ср.: Исократ. 16. 34: Алкивиад ‘во время жертвоприношения и по части остальных трат, касающихся праздника, до такой степени не щадил денег и поступал роскошно, что все средства остальных (участников праздника) казались меньшими по сравнению с его средствами’. Также Плутарх, Алкивиад, 12.
прихорегиях. т. е. при снаряжении и содержании хоров для различных празднеств, что составляло одну из очередных общественных повинностей (литургий) богатых граждан.
искусство (): в широком смысле, в смысле знания, понимания, ловкости и пр., всего того, что относится к государственной жизни.
хранящиеся в святынях: в Селинунте было много храмов, более, чем в других сицилийских городах, поэтому неудивительно, что Фукидид устами Никия подчеркивает это.
пользоваться жалованьем… впредь: расширение афинского владычества должно было повести и к усилению афинских финансов.
из Крита: критские стрелки особенно славились. — герм: культовые изваяния в виде столба, с отдельно сработанною головою и приставным фаллом, служившие первоначально в качестве изображения Гермеса, а затем и других божеств, символическими охранителями против злых духов, ставились на границах, дорогах, перекрестках, улицах, площадях, у городских ворот, входов в дома, в домовых дворах, святынях и пр. Гермы служили объектом культа.
большие … показания: по предложению Клеонима 1000 драхм, по предложению Писандра — 10 000. Андокид. I. 27.
метеков: лично свободных, но не пользовавшихся гражданскими правами обывателей в Аттике. — слуг: из рабов. — мистерии: тайные культы, общим условием которых было то, что посвященные в мистерии должны были хранить тайну обо всем, что в них происходило, нарушение этой тайны влекло за собою обвинение в , кощунстве. Какие мистерии имеются в виду в ук. м., неизвестно, но, по всей вероятности, знаменитые Элевсинские.
Япигии: теп. Леука, на юго-западной оконечности Калабрии, отделяет Тарантский залив от Адриатического моря, место отправления судов, шедших из Греции в Сицилию.
триерархов, см.: к II. 241. — драхме: двойная плата сравнительно с обычной. — неоснащенных кораблей: из Аристофана. Всадники. 912 сл., следует, что в эпоху Пелопоннесской войны государство, помимо остова, давало иногда, по крайней мере, часть снастей. — команду: обученный экипаж, находившийся на триере наряду с воинами () и включавший в себя гребцов и матросов ().
в кратерах, сосудах довольно значительных размеров, предназначенных для смешения вина с водою.
пеана, см.: к I. 503.
в Италию: точнее в греческие колонии южной Италии.
к Таранту, в северо-восточном углу Тарантского залива, дорийская колония, основанная в 708 г.
тирании … династии: имеются в виду тирании Гелона и Гиерона (485—467) и последовавшие за изгнанием тиранов крайние олигархические правительства, династии.
молодые: очевидно, большая часть олигархической партии состояла из молодых людей.
значившихся в списках: т. е. граждан первых трех классов.
по принуждению: баржи принадлежали частным лицам, которых государство обязало принять участие в походе, ср.: 221.
Локры, см.: к III. 862. — Регии, см.: к III. 865.
на Эрике, см.: 23. — фиалы: чаши, преимущественно для возлияний. — эпохой: кувшины для вина.
к реке Терии: теп. Фиуме ди С. Леонардо, недалеко от Леонтин.
большой гавани: кроме нее Сиракусы имели еще: малую (VII. 22) и Трогил, подле селения того же имени (VI. 99, VII. 2).
гражданин среднего состояния: схолиаст толкует так: ‘ни знаменитый, ни бесславный’. Однако, может быть, здесь имеется в виду указание на принадлежность Аристогитона к ‘средней политии’, т. е. к партии паралиев, сторонников умеренной демократии, см.: Аристотель. Афинская полития. 13.
взимали … доходов: по Аристотелю (Афинская полития. 16), Писистрат взимал с афинян десятую часть доходов, возможно, что при Писистратидах побор был уменьшен. — украсили их город, ср.: II. 15s.
законами: Солона. — на государственные должности: главным образом архонтов. — архонта: эпонима, точно год этого архонтства неизвестен. — агоре: городской площади Афин. — двенадцати божествам: так называемым Олимпийским. — Аполлона Пифийского, см.: к II. 154.
надпись: она была найдена разбитою на два обломка у Илисса, вблизи Каллирои.
сестру … процессии: это было очень почетное поручение, и устранение от него наносило жестокий удар самолюбию не только приглашенной, но и ее близких родственников.
Великих Панафиней, см.: к I. 202. В описываемое время праздник, совершавшийся через четыре года на пятый, приходился на 514 г.
Керамиком: один из афинских демов, к северо-западу от акрополя.
к воротам: так называемым Дипильским, которые вели из внешнего Керамика во внутренний.
наемникам: бывшим на службе у Писистратидов.
надписью: автором ее Аристотель (Риторика. I. 9) называет Симонида Кеосского.
Алкмеонидов: один из старинных и знаменитых аристократических родов в Афинах, члены его запятнали себя святотатством при подавлении восстания Килона, за что и подверглись изгнанию, см.: I. 126. — Сигей: город в Малой Азии, в Троаде, у входа в Геллеспонт, был завоеван афинянами при Писистрате, или еще ранее. — О заговоре Гармодия и Аристогитона мы имеем довольно подробный рассказ в ‘Афинской политии’ Аристотеля (гл. 18). Отличие этого рассказа от рассказа Фукидида касается главным образом двух пунктов: 1) по Аристотелю, виновником оскорбления, нанесенного Гармодию и его сестре, является не Гиппарх, а третий сын Писистрата, Фессал, тут ученые отдают обыкновенно предпочтение версии Фукидида. 2) По Фукидиду, в Панафинейской процессии участвовали вооруженные граждане, по Аристотелю — невооруженные, тут склонны отдавать предпочтение версии Аристотеля. Подробности см.: Бузескул В. П. Афинская полития Аристотеля как источник для истории государственного строя Афин до конца V в. Харьков, 1895. С. 371 сл.
один из заключенных: оратор Андокид, описавший все это в своей речи ‘О мистериях’ (48 сл.). — товарищей по заключению: по Андокиду, его двоюродный брат Хармид, по Плутарху, Алкивиад, 21, Тимей.
в области Фуриев (у Фукидида и форма и форма ): теп. San. Mauro, город на западном побережье Италии, недалеко от Тарантского залива, основан в 444/443 г. колонистами из всех греческих областей под предводительством Афин.
к Гимере, ср.: 51.
Тиккары: на северо-западном берегу Сицилии.
к Гибле Гелейской: у подножия Этны, теп. Paterno.
о местности … Олимпийского: на возвышенности, к югу от долины Анапа.
Симефа: теп. Giarretta, на восточном берегу Сицилии.
подле Даскона: возвышенность на правом берегу Анапа, у сиракусской гавани, около теп. Punta Caderini.
на Элорскую дорогу, вела из Сиракус вдоль берега на юг, к городу Элору.
автономные союзники: не принадлежащие к Афинскому морскому союзу, т. е. главным образом керкиряне, кефалленяне, закинфяне. — союзники подчиненные: кроме обязанных вносить форос, хияне и мефимняне, пользовавшиеся некоторою самостоятельностью, ср.: 852, VII. 574.
Теменит: предместье Сиракус, названное так по имени святыни Аполлона Теменита, там находящейся. — к Эпиполам: гористая плоскость к западу от Ахрадины до вершины Евриела, тянувшаяся верст на шесть, она обрывалась круто к северу и югу и представляла удобнейший пункт для нападения на город. — Мегары: Гиблейские.
неионяне… островитяне: здесь не дается полного перечисления афинских подданных, подвластных ранее персам, а указываются только главные группы их, при этом не приняты во внимание государства на Фракийском побережье и малоазийские эоляне.
родства: племенное родство было основою естественной дружбы между Сиракусами и Камариной, племенное различие камаринян должно повести к естественной вражде между Афинами и Камариной.
мефимняне: с 427 г. одни на всем Лесбосе сохранили автономию. III. 50. — к другим … Пелопоннесу: имеются в виду керкиряне, кефалленяне и закинфяне. 577.
деятельность … Мантинее, см.: V. 29—81.
предки … Пилосе: в чем заключалась обида, нанесенная лакедемонянами предкам Алкивиада, неизвестно, не знаем мы также, в чем заключались услуги Алкивиада лакедемонянам в пилосском деле. Ср.: V. 431.
враждовали с тиранами: разделяя в этом отношении ненависть, принципиально питаемую Спартой ко всякой тирании. — династическому строю, см.: к III. 623.
италийцев: прежде всего греческие государства в южной Италии.
Италия: южная.
гребцами… гоплитов: это бывало в случае необходимости, ср.: III. I84, IV. 91, VIII. 171.
Декелею: теп. Татой, важный стратегический пункт в расстоянии 3 миль к северо-востоку от Афин и в таком же расстоянии от границ Беотии. План Алкивиада был приведен в исполнение весною 413 г. VII. 19.
от Лаврийских… приисков: ежегодный доход с них во время Пелопоннесской войны равнялся 1000 талантов = около 1 460 000 р. см.: Ксенофонт. О доходах. 4. — от судилищ: афиняне должны были бы лишиться обычно взимаемых ими судебных пошлин и штрафных денег, составлявших значительную статью государственных доходов, так как в том случае, если бы разгорелась война в самой Аттике, правильное отправление правосудия неизбежно оказалось бы нарушенным.
Кенторипы: теп. Ченторби, к юго-западу от Этны. — инессеян, см.: к III. 1031. — гиблеян: 625.
до Клеон: по дороге из Аргоса в Коринф.
демократическая… фивяне: Феспии лишь по принуждению должны были примкнуть к Беотийскому союзу под главенством Фив, нападением на олигархическое правительство феспийские демократы хотели попытаться свергнуть фиванское господство.
Эпиполами… окрестностями: Эпиполы, , в этимологической связи с ‘поверхность’, откуда наречие ‘на поверхности, наверху’.
из Андроса, см.: к II. 551.
к местности… Леонтом: к югу от Фапса, вероятно, вблизи теп. Casa della Finanza. — у Фапса, см.: к 41.
на Евриел: недалеко от западной оконечности Эпипол, около теп. Belvedere.
у Лабдала: плоскогорье у северо-западного края Эпипол. — к Сике: посредине склона Эпипол.
фила: со времени Клисфена, в соответствии с делением афинского гражданского населения на 10 фил (см.: к IV. 1180, и афинская пехота делилась на 10 фил, или полков.
к … Трогилу: небольшая гавань у северной стороны Эпипол. — от большой … моря: большая гавань к югу от Ахрадины и к западу от Ортигии образуема была береговым изгибом, замыкавшимся на севере Ортигией, на юге Племирием. — Другое море: у Трогила.
в священной роще: Аполлона Теменита. 751.
подземные трубы: шли от Эпипол в город. — у малых ворот: ведших от Теменита к Эпиполам.
Фурию: она оставалась нейтральной. — отец … права гражданства: отец Гилиппа, Клеандрид (932), изгнанный из Спарты, в 444/443 г. переселился в Фурию, где и получил права гражданства.
был нарушен договор, ср.: V. 563, VII. 18.
Прасий, см.: к II. 566.

СЕДЬМАЯ КНИГА

в гавань: большую, которая лишь отчасти была в руках афинян (VI. 1023), или в малую (VII. 221).
Архонид: союзник могущественного вождя сикулов Дукетия, который нападал на греческие колонии в Сицилии. Архонид умер в 415 г. Диод. Сиц. XI. 76 сл., XII. 8. 29.
Гонгил: по Плутарху (Никий, 19), пал в первой же стычке с афинянами.
Иетами: теп. Ято, на северо-западе Сицилии, к востоку от Эгесты.
пункт… незаметен: афиняне находились теперь на южном склоне Эпипол, Лабдал же расположен был на крайней стороне их с севера.
простой стены: а не двойной. О предыдущих попытках сиракусян обезопасить свой город от оцепления см.: VI. 99. 101. Теперь они стали воздвигать стену через северную часть Эпипол, где афинские осадные работы были далеко не закончены (24), эта стена шла в северо-западном направлении, а первая в юго-западном.
Племирий: теп. Murro di Porco, мыс на восточном берегу Сицилии, к югу от Сиракус.
в благоприятный момент: уже на следующий день. 112. — вдоль … стены … неприятельская: сиракусская стена шла через Эпиполы (50, афинская — на севере (42). — одерживать ли… вовсе: довести Сиракусы до сдачи можно было в том случае, если бы кольцеобразное укрепление было окончено.
докончить контрапроши, см.: 64. ср. IV. 993.
с Пердиккою: о примирении и союзе афинян с Пердиккою у Фукидида ничего не говорится, между тем в VI.7 он рассказывает, что афиняне отправили войско для опустошения владений Пердикки. — Гимерей: местоположение неизвестно, вероятно, на правом берегу Стримона.
государственный секретарь: обязанностью одного из трех афинских секретарей было докладывать в совете и в народном собрании поступавшие донесения и делаемые представления.
проведут вас: намек на то, что эскадра Гилиппа и коринфян беспрепятственно проникла в Сицилию.
железо: т. е. железные орудия, необходимые при работах по постройке стен и при осаде.
равнину: к северу от Афин, по направлению к Парнефу.
видимо… Афин: так как Декелея лежала на возвышенности, в том месте, где дорога, ведущая в Беотию в северном направлении от Афин, пересекает восточный Парнеф.
У Тенара, см.: к I. 1281.
персы… морским, ср.: I. 182. 933.
из малой гавани: лежавшей к северу от Ортигии и отделенной дамбою, соединявшею Ортигию с материком, от большой гавани. — Ортигию: внесено в перевод для ясности.
в Кавлониатиде: область Кавлонии, города Италии к северу от Локр Эпизефирских, греческая колония, доставлявшая в изобилии строевой лес и смолу.
при помощи… их: по толкованию схолиаста, ворот находился на передней части лодки, с помощью его легко выдергивали сваю накинутою на нее веревкою, сила ворота была так велика, что два человека могли без труда вытащить тяжелую сеть.
местность… перешейка: может быть, теп. остров Элафониси, к западу от Малейского мыса, у входа в Лаконский залив.
диев, см.: П. 962.
прежние вторжения… полями: во время Архидамовой войны, из них второе (II. 572), самое продолжительное, тянулось 40 дней, пятое, самое короткое (IV. 62), — 15 дней.
пошлиною… части: т. е. 5-процентною пошлиною на предметы ввоза и вывоза.
через Еврип: самая узкая часть морского рукава, отделяющего Евбею от Беотии, против Халкиды.
в области Танагры: город Танагра лежал в некотором отдалении от моря, но область Танагры доходила до морского берега. — на Микалесс, в Беотии, на пути из Халкиды в Фивы.
в Фии, см.: к II. 253.
в Ализею: в западной части Акарнании. — Анакторий, см.: I. 551.
Евримедонт: был отправлен в Сицилию ранее избрания его в товарищи Никию и Демосфену (162), избрание в стратеги Евримедонта состоялось в его отсутствие.
Конон: в конце Пелопоннесской войны и позже достигший большого значения.
сикулам … галикиеям: т. е. к тем сикулам, которые обитали по пути, ведшему из внутренних частей Сицилии к Сиракусам, кенторипы жили к западу от Этны (около теп. Ченторби), галикиеи — в северо-западной части Сицилии.
Хойрадам: острова в углу Тарантского залива. — япигов … мессапиев: япиги — иллирийское племя с самобытной культурой, позже стоявшее под сильным греческим влиянием, отожествление япигов с мессапиями (туземное население южной Апулии) вызывает основательное сомнение среди многих новых ученых, ср.: Kretschmer P. Einleitung in die Geschichte der griech. Sprache. Wien, 1896. S. 272 ff. — в Метапонтий: теп. Тогге di Mari, город на берегу Тарантского залива, ахейская колония, основанная в начале VII в.
при создавшемся положении: т. е. в виду изгнания противников афинской партии.
у Эринея… Рип: Эриней — небольшое местечко у бухты Коринфского залива, гавань города Рип (к востоку от Эгия).
на тридцати трех кораблях, к 18 кораблям, упомянутым в ЗЦ, присоединились, по требованию Конона, 10 (315), остальные 5, вероятно, привел с собою Дифил.
к Кротонской области: области г. Кротона, теп. Кортоне, в южной Италии, на берегу Ионийского моря, ахейской колонии, основанной в 710 г. — у реки Сибариса: теп. Coscile.
у реки Гилии: местоположение неизвестно. — к Петре: теп. Саро del Armi, по Страбону, VI. 259 С, мыс, которым оканчивается Апеннинский хребет к востоку от Регия.
около восьмидесяти кораблей: столько же было и в первом сражении (221): 11 потерянных кораблей (234) были, следовательно, пополнены новыми.
райны … концах, райны с тяжелыми наконечниками, приподнятые над проходами между грузовыми судами, угрожали каждому неприятельскому кораблю, пытавшемуся пройти через линию грузовых судов. По словам схолиаста, свинцовые дельфины были прикреплены к концам райн, они обрушивались на приближающиеся неприятельские корабли, при падении разбивали палубу и затопляли корабль.
союзнических, т. е. из Хиоса, Керкиры и Метапонта.
которые… не вступали в бой: т. е. те силы сиракусян, которые, за исключением здесь упомянутых, были на Эпиполах.
пало немало: по Диодору (XIII. 11), афинян было убито 2 500, по Плутарху (Никий, 21) 000.
Акрагант… Сикана: Акрагант до того соблюдал нейтралитет (332), теперь, вследствие внутренних неурядиц, стал склоняться на сторону Сиракус. О Сикане ср.: VI. 731. 963. 1034.
пора года … всего больше: поражение афинян на Эпиполах, вероятно, произошло в начале августа (нов. ст.).
пока еще возможна … отступление: т. е. пока афиняне сильны на море, они могут благополучно вернуться домой и, если бы в это время на них напал неприятельской флот, они могли бы его одолеть.
в их собственной стране: т. е. в Аттике.
партия… правления, ср.: 491. 733.
киреняне, см.: к I. 1101. — евесперитянам: жителям ливийского города Евесперид, позднее Береники, теп. Бенгази, на западном берегу Киренаики, у Большого Сирта. — до Нового города: к северу от Адрумета.
лунное затмение: вечером 27 августа (нов. ст.) 413 г.
потеряли семьдесят лошадей: которых убегавшие всадники из-за тесноты должны были бросить на произвол. — на семидесяти шести кораблях… на восьмидесяти шести кораблях. В 373 упоминается о восьмидесяти сиракусских и семидесяти пяти афинских кораблях, в последней морской битве (413) сиракусяне потеряли два корабля, вероятно, два других не участвовали в битве, описываемой в 521. Что касается состояния афинского флота, то из упомянутых в 373 семидесяти пяти кораблей погибли восемь или девять кораблей (381. 414), сверх того многие афинские корабли получили повреждения (414). С другой стороны, прибыл Демосфен с новыми семьюдесятью тремя кораблями (421), таким образом, афинский флот состоял из 136—137 кораблей. Сравнительно малое число афинских кораблей, принимавших участие в битве 521, Бузольт (Griech. Geschichte. III. 2, 1379, прим. 1) объясняет двумя причинами: 1) сильно поврежденные в последней морской битве корабли вряд ли могли быть починены должным образом, 2) среди 73 кораблей, прибывших с Демосфеном, были и транспортные суда.
в углубленной части гавани: в бухте, находившейся в том месте, где Евримедонт рассчитывал окружить сиракусские корабли.
в болото, именуемое Лисимелеей, ср.: VI. 101.
не могли поселить … переворота: так как в сицилийских государствах был такой же демократический строй, что и в Афинском государстве. — или… в военных средствах: так как такие же средства были и у сиракусян.
лемнияне… на Евбее: Лемнос и Имброс стали афинскими клерухиями в начале V. в., Эгина — с 431 г., Гестиея — с 446 г.
стиряне: жители Стиры, теп. Стура, на юго-западе Евбеи. — каристяне, см.: к I. 983. — кеосцы: жители Кеоса. теп. Зеа, остров на Эгейском море, против юго-восточной оконечности Аттики. — андрияне, см.: к II. 551. — тенияне: жители Теноса, теп. Тинос, остров на Эгейском море между Андросом и Миконосом. — милетяне, см.: к I. 1152. — дриопов: одно из древнейших эллинских племен, обитавшее первоначально на горе Эте.
мефимняне … фороса: жители Мефимны на Лесбосе, которые не отпали от афинян вместе с Митиленой и потому номинально сохранили прежние отношения к афинянам, т. е. дани не платили. — тенедяне, см.: к III. 23. — энияне: жители Эна, эолийской колонии на берегу Фракии, у устья Гебра.
Кифер, см.: к IV. 531. По условиям 50-летнего мира Кифера должна была быть возвращена Спарте (V. 187), но этот пункт договора не был приведен в исполнение. — гелеян, своих же колонистов, см.: VI. 43.
Мессеняне… в Навпакте: в отличие от исконных мессенян, покоренных в свое время спартанцами (I. 10 h). — вследствие несчастной случайности: именно изгнания, заставившего их искать прибежище в Афинах, ср.: VI. 42. 43.
критяне и этоляне, о критянах ср.: VI, 43, об участии этолян в Сицилийском походе Фукидид ранее определенно не говорит.
вынуждены… сикионяне: так как в Сикионе в 418/417 г. установился олигархический строй (V. 812).
таксиархи, см.: к IV. 4=1.
укрепления в глубине материка: из дальнейшего следует, что под этими укреплениями нужно понимать те, которые шли от кольцеобразного укрепления до находившихся вблизи большой гавани. — отрезать стеною: которая, по-видимому, должна была замыкать с севера крайнюю южную часть афинской двойной стены.
около ста десяти кораблей: по Диодору (XIII. 14), всего было 115 триер, столько осталось из прежних 207 кораблей.
вы признавались ‘афинянами’: гребцы () в тесном смысле набирались обыкновенно из числа метеков, жителей союзных государств (), рабов (), афинские же граждане, и то лишь из класса фетов, служили во флоте исключительно в качестве матросов (). Ср.: I. 1431, III. I61, VI, 41.
свободно разделяющие: т. е. без ограничения политической свободы.
те … кораблях, противополагаются той незначительной части афинской пехоты, которая не находилась на 110 кораблях.
земные твари: презрительное отношение к акарнанам и другим афинским союзникам, не привыкшим к морю и к морской службе и умеющим драться только на суше. — в сидячем положении: сидя, а не стоя на борту корабля.
по отчеству… филы: афиняне во время отправления ими военной службы в V в. к своему личному имени и отчеству присоединяли и обозначение той филы, к которой они принадлежали.
проходу… свободным: свободным проход был оставлен, очевидно, самими сиракусянами для собственных нужд, главным образом, чтобы было сообщение между обеими гаванями.
на третий день … битвы: считая и день самой битвы.
приходил в ужас: так как не был исполнен установленный обряд погребения, что грозило новыми бедами оставшимся в живых родственникам павших.
карэ: оно составлялось из четырех рядов, из них первый и последний строились фалангами, два боковых — колоннами, середину занимали легковооруженные и носильщики провианта.
Акрейская скала: возвышенность к западу от Сиракус.
дорогой … противоположной: сначала афиняне думали идти на Катану, для чего нужно было переправиться через Анап и потом подниматься на север, оставляя Эпиполы справа. Но горы, возвышавшиеся на пути, были защищены отрядом сиракусян, и афиняне не могли перевалить через них, поэтому они направились в юго-западную часть Сицилии.
Какипариса: теп. Казибили, в юго-восточной части Сицилии.
Эринею: теп. или Falconara, или Cavallata.
к реке Ассинару: к югу от Какипариса.
укрыли сиракусяне: чтобы обратить их в своих рабов.
число… невелико: приблизительно 1000 чел., так как общее число пленных было 7000 (874), из них 6000 принадлежали к отряду Демосфена (823).
в каменоломни: около Сиракус, в Эпиполах, глубокие ямы с отвесными краями, открытые сверху.
по одной котиле … муки: котила для сыпучих тел около 1/4 литра, котила для жидкостей около 1/4 кварты.

ВОСЬМАЯ КНИГА

создать… согласно нуждам: это была коллегия 10 пробулов, состоявшая из старейших и уважаемых граждан, избранных по одному от каждой филы на неопределенный срок, назначение коллегии состояло в том, чтобы предварительно обсуждать ( от ) текущие дела сообразно требованиям момента, пробулы заведовали внешней политикой, администрацией, финансами, учреждение коллегии оттесняло совет пятисот на второй план и явилось, в сущности, первой ласточкой последующего олигархического правительства ‘четырехсот’, до установления которого коллегия пробулов и просуществовала.
среди союзников: вероятно, имеются в виду небольшие государства в Беотии и Опунтской Локриде, через которые лежал путь к Малийскому заливу. — отнял … добычи: имеется в виду та добыча, которую этеяне, жители Эты, собирали, во время многократных набегов, с жителей Гераклеи Трахинской. — давних врагов: с 426 г., см.: III. 82 сл. — невзирая … фессалиян: боявшихся этого движения вперед со стороны лакедемонян.
в гармосты: гармост (собств. устроитель) — обозначение военного комиссара, которого посылали спартанцы, с военным отрядом, за границу для управления и надзора, обыкновенно гармост получал в управление какое-либо одно государство.
пользовался правом: с 418 г. в Спарте установлен был порядок отправлять вместе с царем на театр военных действий особых советников, вероятно, или распоряжение это не коснулось оккупации Декелей, или же Агид не считался с присутствием в его войске советников.
эрифреяне, см.: к III. 292. — от Тиссаферна … области: Тиссаферн был сатрапом Сардской сатрапии, в которую, кроме Лидии, входила также и часть малоазийского побережья: Кария, Ликия, Памфилия, Мисия, его помощниками () были Стагес (163) и Тамос (313). — уцаряДария: Второго, так называемого Оха, незаконного сына Артоксеркса I, Дарий насильственно овладел престолом в 424 г.
незадолго до этого: очевидно, после того, как Дарий узнал о поражении, понесенном афинянами в Сицилии. — дань… оставалась за ним: дань эта была установлена в 493 г., после подавления ионийского восстания (Геродот. VI. 42), и вести счет ей, очевидно, продолжали в Персии. — из-за афинян: так как афиняне господствовали на малоазийском побережье, то тамошние греческие государства и не считали нужным уплачивать дань персам.
кизикенец: житель Кизика, теп. Балкиз, в малоазийской области Геллеспонтской Фригии, на перешейке, соединяющем полуостров Арктоннес с материком, милетская колония, основанная в 650 г., примкнувшая к Афинскому морскому союзу. — Каллигит… Тимагор: примкнули к Фарнабазу, по-видимому, скорее из своекорыстных, а не политических целей, дело в том, что в то время в Мегарах господствовала олигархия, и Каллигиту, как стороннику Спарты, вовсе не было нужды покидать родину. — Фарнака: вероятно, отца Фарнабаза, упоминаемого во II. 671. — в пределах своего управления: т. е. в Даскилитидской сатрапии, к которой принадлежали греческие города на Геллеспонте и Пропонтиде. — взимание дани: которую он так же, как и Тиссаферн (55), не мог собирать из-за афинского господства.
Алкивиад… Алкивиада: Алкивиад принадлежал к афинскому аристократическому роду Евпатридов (ср.: к V. 432), то обстоятельство, что имя Алкивиада было лаконского происхождения, объясняется, по предположению Тепффера, тем, что афинские Евпатриды переселились в Аттику из Пелопоннеса, что должно было, во всяком случае, произойти в очень давнее время. Едва ли, впрочем, рукописное предание здесь вполне исправно. Классен считал вставкою фразу: ‘вследствие чего … имя Алкивиада’.
вследствие … землетрясения, ср.: V. 454. Землетрясение заставило, таким образом, лакедемонян изменить первоначальное решение и послать вместо наварха Меланхрида начальником Халкидея, а также уменьшить количество кораблей.
перетащили… корабли, ср.: III. 151. 811.
Истмийского праздника: общенациональной эллинский праздник, справлявшийся весною, через два года на третий, на Истме, в святыне Посидона, заведование праздником было в руках коринфян, но афиняне всегда играли в нем выдающуюся роль (ср.: 101) и имели проедрию. — истмийский мир, см.: к V. 11.
из Кенхрей, см.: к IV. 424.
до Пирея: вероятно, теп. Порто Франко, в Сароническом заливе.
Ионийской войны: в противоположность предшествовавшей Сицилийской кампании.
к Корику: теп. Коргоз, мыс на западном побережье Малой Азии, в Ионии.
приняли меры … совет: олигархи устроили заседание совета, чтобы тотчас же могли выступить в нем Халкидей и Алкивиад.
к Клазоменам: теп. Вурла, город на западном побережье Малой Азии, между Смирной и Эрифрами. — клазоменцы … живут: по свидетельству Павсания (VII. З9), клазоменцы переселились на остров ‘из страха перед персами’. — все восставшие: хиосцы, эрифреяне и клазоменцы.
Фрасикла, см.: V. 192. 241.
к Теосу: теп. Сигаджик, город в Малой Азии, на северном берегу Каистрского залива, принадлежал к Афинскому морскому союзу.
разрушать укрепление… материку, ср.: 202, форт для прикрытия города на северной стороне его. — варвары: персидские войска Тиссаферна. — правителя (): сатрапия делилась на несколько частей, находившихся под управлением особого правителя, подчиненного сатрапу.
тяжелое вооружение с пелопоннесских кораблей: их было пять (123), на каждом корабле военная команда состояла обыкновенно из 200 человек. — оставили их на Хиосе: чтобы держать его в покорности.
с представителями милетской олигархической партии: милетские войска действовали вместе с афинскими (ср.: IV. 421. 531, VII. 574), однако, вероятно, в самом Милете достигла преобладания олигархическая партия.
у …Лады: небольшой остров у западного побережья Малой Азии, к западу от Милета, теперь вследствие наносов из реки Меандра соединился с материком.
чего-нибудь другого: главным образом имеются в виду корабли и военные отряды.
к святыне Зевса: небольшое селение на малоазийском берегу между Колофоном и Лебедом, к северу от Эфеса, названо так по имени близлежащего храма Зевса.
бежали к Эфесу, ср.: к I. 1372, Фукидид не упоминает об отпадении Эфеса, но это ясно следует из ‘Греческой истории’ Ксенофонта (I. 2).
в Лебеде: теп. Ксинжи, город в Малой Азии, к востоку от Колофона, ионийская колония, состоял в Афинском морском союзе. — в Герах: селение теосцев на пути в Эрифры.
наварх … силы: спартанские навархи, адмиралы флота, были экстраординарною магистратурою, учреждавшеюся смотря по надобности, избрание навархов происходило в середине лета, вступление в должность — осенью. Иногда избиралось два и более наварха, с одинаковою компетенциею.
на Самосе…знати: Самос отложился от персов в 479 г. и вступил в Афинский морской союз, в 440 г. Перикл, во время экспедиции на Самос, ввел там демократический строй (I. 115), когда он сменился олигархическим, неизвестно. Под знатью разумеются здесь олигархи, управлявшие государством перед революцией. — даровать… автономию: ранее Самос должен был платить афинянам дань. — геоморам: крупным земельным собственникам, аристократам, уцелевшим после революции. — эпигамии, см.: к VI. 62.
к… Киме, см.: к III. 31. — периек: не в первый раз периек получает важное назначение, см.: 64.
поднял Мефимну: во время восстания на Лесбосе и после него Мефимна оставалась верною Афинам. III. 21. 181. 502.
в Пирру… Эрес, см.: к III. 21.
к Антиссе, см.: к III. 21.
подле Панорма: гавань в Милетской области. — на земле… афинянам: указание на то, что поле сражения осталось не за афинянами, что только и давало право воздвигнуть трофей.
от Энусских островов: теп. Spalmadores, пять островов у северо-восточной оконечности Хиоса. — гоплиты… по принуждению: гоплиты, значившиеся в списках, набирались из граждан первых трех классов и служили воинами на кораблях () лишь в исключительных случаях (ср.: III. 95, VI. 43), корабельные воины набирались обыкновенно из граждан четвертого класса, фетов.
у Кардамила: на северо-восточном берегу. — Болиска: на северо-западе. — при Фанах. южная оконечность Хиоса. — при Левконии: местоположение неизвестно.
после лакедемонян, ср.: I. 181.
тысяча союзников: из числа не упомянутых ранее членов Афинского морского союза.
в Иасский залив: иначе Баргильский, теп. Манделия, между Милетским и Галикарнасским полуостровами.
в Тихиуссу: на северном берегу Иасского залива. — Алкивиад… милетян: Алкивиад был в Милете (ср.: 171) и после смерти Халкидея (241) командовал пелопоннесскими вспомогательными отрядами.
из Лера: остров из числа Спорадских, ниже Патмоса. — сотоварищи его: Ономакл и Скиронид (251).
Фриних… на нем, ср.: 48. 50. 51. 54. 68. 90. 92.
на Иас. теп. Асин-Калесси, город на северном берегу Иасского залива, аргивская колония, принадлежал к Афинскому морскому союзу.
Тамос… Ионии: Иония входила в состав Сардской сатрапии, правителем которой был Тиссаферн, начальником одной из областей этой сатрапии, подчиненным Тиссаферну, был Тамос.
к Фокее, см.: к I. 136.
Педарит… флот: на него мог претендовать Астиох, как наварх.
подле Аргина: мыс в Эрифрейской области. — под Мимантом: лесистая гора на полуострове, к югу от Эрифр.
с… фурийскими кораблями: за год до того в Фурии произошла революция (VII. 335), после которой город перешел на сторону афинян, потом, очевидно, взяли верх олигархи и заключили союз со Спартою.
у Триопия: теп. мыс Крио.
с сыновьями царя: Артоксерксом и Киром.
в царской земле: исконные владения царя: Персия, Мидия, Вавилония и пр. — подвластной царю: эллинские и другие города в Малой Азии.
Дельфиний: теп. Porto Delfino.
Педарит… к Афинам: подробности неизвестны. Вероятно, Педарит произвел не доведенное до конца Астиохом расследование (ср.: 311. 246) и учинил над сторонниками Афин строгий суд.
от Малеи, см.: к IV. 532. — к Мелосу, см.: к II. 94.
на Косе, называемою Меропидою: теп. Кос, остров из числа Спорадских, в юго-восточной части Эгейского моря, Меропида — прежнее название острова, удержавшееся в виде эпитета и впоследствии.
к Книду, см.: к III. 882.
у Симы… Ликии: т. е. в карийских и ликийских водах. Сима, теп. Сими, между Родосом и Книдом, Халка к юго-западу от Симы и к западу от Родоса.
к острову Тевтлуссе: между Симою и Галикарнассом. — к Галикарнассу. теп. Будрун, город в юго-западной части Малой Азии, в Карий, у Керамийского залива, принадлежал к Афинскому морскому союзу.
на Лоримы: полуостров к югу от Карий.
на всех… кораблях…у Книда: именно 5 кораблей Халкидея (123), 4 Астиоха (231 и 6 прибывших позже (235), 33 Феримена (261), 5 коринфских, 1 мегарский, 1 гермионский (331), 27 Антисфена (391), 22 Гермократа (261) и 12 Гиппократа (351), всего 116 кораблей, из них несколько было потеряно раньше.
все острова… к царю: эти страны, вследствие завоеваний Дария и Ксеркса, были некогда подвластны персидскому царю.
при таких условиях, при каких договор заключен.
к Камиру: теп. Камиро, на западном берегу Родоса. — Линда: теп. Линдо, на восточном берегу. — Иелиса: на западном берегу.
другие… жалованья: вероятно, афинские моряки получали в определенные сроки не все полагавшееся им жалованье, а часть его удерживалась триерархами в виде обеспечения против возможного дезертирства.
прочих государств: Хиос выделялся из них в том отношении, что один он из всех отложившихся от Афин государств сохранял в это время автономию.
лучшим людям: вероятно, в смысле ‘пользующихся наибольшим влиянием’. — триерархи афинян: как наиболее зажиточные граждане, они сочувствовали олигархическому перевороту.
гетерий: сообщества, клубы, образовывавшиеся с политическими целями, главным образом для ниспровержения демократического строя.
прекрасные и хорошие ( ): встречается у Фукидида только в данном месте и, по-видимому, не имеет того значения, которое имело позже в философской литературе.
в Магнесию, см.: к I. 1385.
от теперешнего демократического строя: следовательно, дело шло не об уничтожении демократического строя, но об изменении его характера.
Евмолпиды и Керики: виднейшие аристократические роды в Аттике, игравшие большую роль в Элевсинском культе.
в Кавн, см.: к I. 1163. — будут покидать воины: из-за неуплаты им жалованья.
пелопоннесцев: вероятно, комиссию одиннадцати мужей с Лихасом и Астиохом, как навархом.
на тринадцатом… Дария: Дарий II вступил на престол в 424/423 г. — на равнине Меандра: Меандр, теп. Мендерез, река в Малой Азии, берущая начало во Фригии, протекающая по северной части Карий и впадающая в Эгейское море в Ионии. — Гиераменом: муж сестры Дария, вероятно, сатрап одной из областей Передней Азии. — сыновьями Фарнака: прежде всего имеется в виду Фарнабаз, сатрап Лидии (61).
в Абиде: теп. Нагара, город в Малой Азии на Геллеспонте, против Сеста, принадлежал к Афинскому морскому союзу.
эпибата: спартанские эпибаты — высоких рангов офицеры, служившие во флоте, иногда получавшие очень ответственные места в нем.
Лампсак, см.: к I. 138s, ср.: VI. 593.
в Сесте, см.: к I. 892.
влиятельных из… самиян: т. е. виднейших представителей демократической партии на Самосе.
афинские заговорщики: в пользу олигархии, ср.: 482. 491.
на Фасос, см.: к I. 1002. — занялись укреплением города: по договору с Афинами (I. 101), фасияне должны были срыть свои укрепления.
жалованье: за участие в совете, народном собрании и суде присяжных.
в замкнутом… Колоне: чтобы охранить собрание и от излишнего многолюдства и от нападения вражеского войска в Декелее. — может… предлагать, что угодно: т. е. вносить в народное собрание какие угодно законопроекты. — в противозаконности предложения: обвинения в противозаконности предложения, , служило в Афинском государстве главною опорою демократического строя, так как посредством его могло быть остановлено всякое предложение, клонившееся к вреду народа. Сущность сводилась к следующему: когда вносилось в народное собрание какое-либо новое предложение, всякий гражданин имел право заявить под клятвою, что оно заключает в себе что-либо противное существующим основным законам. Это обвинение в противозаконности могло быть подаваемо фесмофетам как до утверждения предложения в народном собрании, так и после его утверждения немедленно или в течение одного года. Как только было подано обвинение, дело о внесенном или принятом предложении приостанавливалось, и обвинение рассматривалось в суде присяжных. Если суд не признавал состава противозаконности в предложении, то оно шло на утверждение народного собрания или вступало в действие, если уже было утверждено, в противном случае предложение отменялось, и автор его подвергался взысканию (обыкновенно денежному штрафу). Если три предложения одного и того же лица были отменены по , то оно подвергалось так называемой частной атимии и не имело права впредь вносить какие-либо предложения. С другой стороны, если обвинение в противозаконности признано было несправедливым, обвинитель сам подвергался штрафу в 1000 драхм, если не получил в свою пользу даже пятой части голосов судей, а если он три раза подавал обвинения, признанные судом несправедливыми, то лишался права подавать их впредь. Предложенная олигархами отмена давала возможность вносить в народное собрание антиконституционные предложения и направлена была против самой сущности демократического строя.
проедров: собств. председателей. — в здание совета: так называемый булевтерий, находившийся к северо-западу от акрополя, между ним и агорой, около храма Аполлона Отеческого. — управляли… усмотрению… человек: таким образом, ‘четыреста’ должны были как бы заменить собою совет пятисот, а пять тысяч — народное собрание.
Антифонт: сын Софила, из Рамнунта, знаменитый афинский оратор, род. ок. 480 г., сочинял судебные речи (сохранились 15, все по делам об убийствах). — не участвовал… процессе: Антифонт был так называемым логографом, т. е. сочинял речи для произнесения в суде другими, сам же ни адвокатом, ни прокурором в суде не выступал.
будучи обвинен… правления: формально Антифонту было предъявлено обвинение в государственной измене. — присужден к смертной казни: а также к конфискации имущества и разрушению дома Антифонта. — защитительную речь: она называлась ‘О государственном перевороте’ ( ), от нее сохранился небольшой отрывок на папирусе, изданный J. Nicole’ем L’apologie d’Antiphon (Genev&egrave,-Ble, 1907) и Jander’ом, Oratorum et rhetomm graecomm fragmenta nuper reperta (Bonn, 1913).
Ферамен… уму: ученик софиста Продика, Ферамен играл видную роль в Афинах в последнее десятилетие V века: в 411/410 г. был стратегом, и действовал на Паросе, в Македонии и во Фракии, в 408 г. одержал вместе с Фрасибулом победу над пелопоннесцами при Кизике, вернулся в 408 г. с Алкивиадом в Афины, в звании триерарха сражался в 406 г. при Аргинусских островах и участвовал в процессе полководцев после этой битвы, в 404 г. был в числе послов по вопросу о заключении мира в Спарте, принадлежал к числу ‘тридцати’ и зимою 404 г. был приговорен к смертной казни, как предводитель умеренных из их числа. Ферамен, считавшийся учеником Исократа, славился также как ритор. — за сто лет: в 510 г. — в течение… периода: после 479 г.
отпущены… воины… в заговоре: на посты, находившиеся на стенах, или в других местах города. — вдали от них. вероятно, поблизости от здания совета.
андрияне… афиняне, ср.: VII. 572, — в собственном вооружении: т. е. они вооружены были не в Афинах. — юношей: по предположению Классена, афинская ‘золотая молодежь’, члены олигархических гетерий. — по жребию, ср.: 661. — за остальное время: переворот произошел 16 июня 411 г., гражданский год начинался в Афинах в середине июля, за этот месяц, оставшийся до срока службы, члены совета получили свое жалованье, считая по 5 оболов (около 20 коп.) в день.
притонов, см.: к IV. 1111. — не возвратили изгнанников: т. е. не даровали политической амнистии, что обыкновенно являлось первым мероприятием после революции, Алкивиада ‘четыреста’ боялись вернуть, а потому и амнистия не прошла.
никогда… человек: по основным законам афинской демократии право участвовать в народном собрании принадлежало каждому полноправному гражданину, но на самом деле, конечно, далеко не все граждане участвовали в заседаниях, так что даже для самых важных постановлений требовалось только 6000 голосов. ‘Четыреста’ хотели указать, что установление олигархии de facto не нанесло ущерба демократии, они не указывали только на то, что в число 5000 входили лишь наиболее состоятельные (ср.: 653) и что тем самым масса граждан не имела возможности попасть в число этих 5000.
Гипербола: человек низкого происхождения, торговец ламп, отъявленный враг аристократов, был изгнан остракизмом, вероятно, в 417 г. По словам Плутарха (Алкивиад, 13), изгнание Гипербола вызвано было взаимным соглашением вождей трех партий, Никия, Феака и Алкивиада, которые, желая избежать угрожавшего им изгнания, согласились прибегнуть к остракизму Гипербола. — не из страха пред его могуществом: что было обычным мотивом при остракизме.
триерархом, см.: к VI. 313.
парадов: т. е. находившихся на триере ‘Параде’ (см.: к III. 333). — свободнорожденные афиняне: тогда как гребцы на обыкновенных триерах были большею частью из фетов и метеков, а иногда и рабов. — для охраны: демократической партии.
людьми средними: занимавшими между обеими партиями среднее положение.
к Микале, см.: к I. 812.
У Главки: вероятно, гавань на берегу.
мегарянина Геликса… в Византии: Византии был мегарскою колониею, и потому мегарянину Геликсу должно было быть особенно почетно освободить Византии от афинского владычества.
у Аспенда: теп. Балкис, город в Малой Азии, в Памфилии на Евримедонте.
на замок Тиссаферна: вероятно, после заключения договора между пелопоннесцами и Тиссаферном (582), последний построил себе в Милете, вошедшем после отпадения от Афин в число царских владений, замок и поместил в нем гарнизон.
говорившего на двух языках, по-гречески и по-карийски, и могущего потому служить переводчиком.
когда… изгнан: Гермократ принадлежал к аристократической партии в Сиракусах, в описываемое время вследствие народного возмущения вожди аристократии были изгнаны.
к Фаселиде, см.: к II. 695. — Кавну, см.: к I. 1163.
предстателем народа: , техническое обозначение лица, стоящего во главе афинской демократии, охраняющего ее интересы и руководящего демосом в его действиях.
в… Эетионее: скалистая коса, тянущаяся от северной части Пирея до устья большой гавани, с левой стороны, при входе в Пирей с моря.
у одной из двух башен: на обоих выступах входа в пирейскую гавань стояли сторожевые башни. У одной из них оканчивалась древняя пирейская стена. Новое укрепление начиналось тут же, тянулось вдоль дороги и составляло другую сторону треугольника, третью сторону образовала поперечная стена, заграждавшая портик.
портик: он был построен еще Периклом и предназначался для хранения привозимого в Аттику хлеба.
из Таранта, см.: VI. 344. — Локров: Эпизефирских, см.: к III. 862. — подле Ласа: теп. Пассова, в Пелопоннесе, в Лаконике, к юго-западу от Гифия.
периполов: наемные солдаты, несшие службу стражников в пределах Аттики. — площади, полной народу, в предполуденное время. — периполарха: начальника периполов.
у Эпидавра, см.: к I. 272.
в Мунихии, см.: к I. 933.
неизвестность… опасения: восставшие боялись говорить народу о восстановлении демократии на прежних основаниях, так как не были уверены в том, что среди слушателей нет граждан, попавших в число 5000 и потому предпочитающих новую форму правления прежней.
в театр Диониса… подле Мунихии: на северо-западном склоне мунихийского холма, театр, как и в Афинах, служил местом народных собраний. — вАнакии: святыня Диоскуров, у северной подошвы акрополя.
в театре Диониса: на южном склоне акрополя.
между Фориком и Прасиями: демы на восточном берегу Аттики. — к Оропу, см.: к II. 233. Оропом незадолго до того овладели беотяне (601).
к Эретрии, см.: к I. 153.
в Халкиду, см.: к I. 153.
кроме Орея, см.: к I. 1143.
оба народа… нерешительный, ср.: I. 70. — сиракусяне… афинян, ср.: VII. 552.
единственный… время: так как со времени учреждения олигархии ‘четырехсот’ народное собрание не созывалось. — на… Пниксе: обычное место заседаний народного собрания, к западу от акрополя и к юго-западу от ареопага. — способные… вооружение: таким образом, установлялся имущественный ценз, и к 5000 принадлежали граждане только первых трех классов.
номофетов: законодательная комиссия для пересмотра основных законов и выработки новых законопроектов.
самых диких стрелков: имеются в виду скифы, несшие в Афинах полицейскую службу.
по собственному побуждению: ‘без остальных союзников’ — по толкованию схолиаста, остальные союзники вернулись домой.
на противолежащем материке: т. е. на малоазийском побережье.
через горы: между Мефимною и Эресом.
сороковки (): вероятно, это была серебряная тетрадрахма.
у Картериев: вероятно, остров южнее Фокеи. — у Аргинусс: три небольших острова, теп. Янот, у западного побережья Малой Азии, у южного входа в Лесбосский залив.
мимо Лекта: южная оконечность Троады. — Ларисы, Гамаксита: выше Лекта.
к Элеунту. город на южной оконечности Херсонеса Фракийского, колония Теоса. — святилища Протесилая: героя троянского цикла (ср.: Илиада. II. 701 сл.), святилище его находилось на Херсонесском мысу, см.: Геродот. IX. 116.
от Идака… Аррианами: местности на Херсонесском берегу. — до Дардана: на западном берегу Малой Азии, на Геллеспонте, между Абидом и Илионом, эолийская колония.
сиракусяне: под начальством Гермократа. 852.
Киноссематом: собств. Собачья могила, оконечность Фракийского Херсонеса, место погребения Гекабы, превращенной в собаку.
к… Кизику, см.: к 61. — подле Гарпагия и Приапа: Приап — приморский город и гавань, Гарпагий — на границе областей Кизика и Приапа.
Антандра: город Мисии, у подошвы Иды и Атрамиттского залива, член Афинского морского союза. — в Атрамиттии, см.: к V. 1.

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА1

1 Составлена по: Busolt G. Griechische Geschichte bis zur Schlacht bei Chaeronea, III. 1. Der Peloponnesische Krieg. Gotha, 1904: в скобках указаны соответствующие места Истории Фукидида.

435/434

Весна.
Коринфяне отправляют колонистов и гарнизон в Эпидамн, керкиряне начинают осаду Эпидамна, вооружение коринфян и их союзников [I. 26—28].
Лето.
Коринфяне идут на Эпидамн, битва при Левкимне, капитуля-ция Эпидамна, грабительские набеги керкирян, коринфяне начи-нают вооружаться [I. 29—302].
434/433
Лето.
Войско и флот коринфян у Ампракийского залива для защиты союзников, коринфяне продолжают вооружаться [I. 333—31].

431/432

Весна.
Союз афинян с Филиппом и Дердою против македонского царя Пердикки II [I. 36—57].
Июль.
Керкиряне просят помощи у афинян, заключение оборони-тельного союза [I. 44].
Начало августа.
Афиняне посылают керкирянам десять кораблей [I. 45].
Середина августа.
Большая коринфская экспедиция на Керкиру [I. 46].
Середина сентября.
Битва при Сиботах [I. 47—55].
Зима.
Недоразумения между Афинами и Коринфом из-за Потидеи [I. 56]. Союз Афин с Регием и Леонтинами [III. 863]. Мегарская псефизма [I. 674. 139. 1403. 1442].

432/431

Весна
Афинская эскадра отправляется к Потидее [I. 57б].
Конец марта—начало апреля.
Потидеяне отлагаются от афинян вместе с боттиеями, олинфя-нами и другими городами Фракийского побережья [I. 58].
Начало мая.
Прибытие коринфской эскадры к Потидее [I. 60].
Конец мая.
Афинская эскадра отправляется в Македонию и Потидею [I. 59-61].
Первая половина июня.
Битва у Потидеи. Начало ее осады [I. 62—65].
Вторая половина июля.
По приглашению коринфян представители союзных госу-дарств собираются в Спарту [I. 67].
Конец августа—начало сентября.
Союзное собрание в Спарте. Большинство союзников выска-зывается за войну [I. 68—87].
Конец сентября.
Афиняне отправляют корпус гоплитов для осады Потидеи [I. 642].
Зима.
Переговоры между афинянами и лакедемонянами. Вооруже-ния [I. 125-145].

431/430 (первый год войны)

Начало апреля.
Нападение на Платеи [II. 2—6].
Первая половина мая.
Пелопоннесское войско собирается на Истме [II. 10].
Последняя треть мая.
Архидам готовится к вторжению в Аттику [II. 12].
Начало июня.
Пелопоннесское войско пред Эноей [II. 18].
Середина июня.
Пелопоннесцы начинают опустошение Аттики [II. 19].
Конец июня—начало июля.
Афиняне посылают флот для нападения на берега Пелопонне-са [II. 23-27].
Середина июля.
Пелопоннесцы уходят из Аттики [II. 23].
3 августа.
Солнечное затмение. Афинский флот у берегов Элиды [II. 28-30].
Сентябрь.
Возвращение афинского флота. Соединившись с афинским войском, он опустошает Мегариду [II. 31].

430/429 (второй год войны)

Начало июня.
Второе вторжение пелопоннесцев в Аттику [II. 47. 55].
Середина июня.
Начало эпидемии в Афинах [II. 47].
Конец июня.
Большой флот под начальством Перикла отправляется в Пе-лопоннес [II. 55].
Середина июля.
Удаление пелопоннесцев из Аттики, возвращение афинского
флота [II. 56-57].
Конец июля.
Экспедиция афинских стратегов Гагнона и Клеопомпа на Фракийское побережье [II. 58].
Август.
Недовольство афинян Периклом. Попытки заключить мир со Спартою. Речь Перикла [II. 59—64].
Начало сентября.
Возвращение Гагнона с Фракийского побережья [II. 583].
Сентябрь—октябрь.
Процесс Перикла [II. 653]. Избрание его снова в стратеги [II. 654].
Зима.
Капитуляция Потидеи [II. 70].

429/428 (третий год войны)

Середина июня.
Пелопоннесское войско у Платей [II. 71]. Поход афинян против городов Халкидики и боттиеев, поражение при Спартоле [II. 70. 79].
Июль—август.
Ампракиотско-пелопоннесский поход против акарнанов. По-ражение спартанского полководца Кнема при Страте, отступление к Эниадам [II. 80—82]. Победа афинского флота при Патрах [II. 83—84]. Большая часть пелопоннесского войска отступает от Пла-тей, оставшееся войско начинает возводить стену кругом Платей [II. 75-76].
Середина сентября.
Стена кругом Платей закончена [II. 78]. Смерть Перикла [II. 656].
Сентябрь—октябрь.
Формион одерживает победу над спартанцами при Навпакте [II. 84-92].
Начало зимы.
Нападение пелопоннесцев на Саламин [II. 93—94].
Конец октября.
Вторжение Ситалка в Македонию и Халкидику [II. 95—101].
Зима.
Митиленяне готовятся отложиться от афинян [III. 2].

428/427 (четвертый год войны)

Первая половина июня.
Третье вторжение пелопоннесцев в Аттику [III. 1]. Афиняне требуют от митиленян прекратить вооружение [III. 2—3].
Начало июля.
Пелопоннесцы удаляются из Аттики. Непосредственно вслед за тем афиняне отправляют флот к Митилене, под командою Клеиппида. Митиленяне отвергают афинские требования. Начало военных действий [III. 3—4].
Середина июля.
Перемирие. Сборы афинян по отправке войска на Лесбос [III. 4].
Начало августа.
Возобновление военных действий. Блокада Митилены. Афинская эскадра предпринимает плавание вокруг Пелопоннеса [III. 5-7].
Середина августа.
Олимпийский праздник. Посольство митиленян [III. 8—15].
Конец августа.
Лакедемоняне на Истме. Медлительные действия остальных пелопоннесцев [III. 16].
Середина сентября.
Пахет отправляется в Митилену [III. 18].
Конец октября—начало ноября.
Вокруг Митилены возведена стена.

427/426 (пятый год войны)

Конец мая.
Отправление пелопоннесского флота под командою Алкида к Митилене [III. 26].
Начало июня.
Четвертое вторжение пелопоннесцев в Аттику [III. 26].
Начало июля.
Капитуляция Митилены [III. 27—28]. Возвращение пелопоннесского флота [III. 33].
Середина июля — начало августа.
Олигархическая революция на Керкире. Афинская эскадра отправляется из Навпакта к Керкире [III. 69—75].
Середина августа.
Разбор дела митиленян в Афинах [III. 36—50]. Капитуляция
Платей [III. 52—68]. Пелопоннесский флот пред Керкирой. По-ражение керкирского флота. Приближение афинской эскадры под начальством Евримедонта. Пелопоннесцы отступают. Истребле-ние керкирскими демократами олигархов [III. 76—81].
Конец сентября.
Афинская эскадра отправляется в Сицилию [III. 86—88].

426/425 (шестой год войны)

Начало июня.
Пелопоннесцы под начальством царя Агида на Истме [III. 89].
Начало июля.
Демосфен предпринимает с эскадрой плавание вокруг Пело-поннеса. Никий отправляется с флотом на Мелос, Феру, затем к беотийскому и локридскому побережью [III. 91].
Середина июля.
Основание лакедемонянами Гераклеи [III. 92].
Начало августа.
Поражение Демосфена во время похода в Этолию [III. 94—98].
Середина сентября.
Пелопоннесское войско под начальством Еврилоха в Дельфах [III. 101].
Вторая половина октяб-ря.
Еврилох с локрами и этолянами идет на Навпакт. Город спасен Демосфеном [III. 100—102].
Вторая половина ноября.
Поход ампракиотов и Еврилоха против акарнанов. Акарнаны под предводительством Демосфена наносят противникам сильное поражение [III. 105—114].
Зима.
Афиняне отправляют 40 триер в Сицилию [III. 103—115].

425/424 (седьмой год войны)

Конец апреля—начало мая.
Мессена отлагается от афинян. Пятое вторжение пелопоннес-цев в Аттику. Отправление афинского флота, с Демосфеном во главе, в Сицилию [IV. 1—2].
Середина мая.
Отступление Агида из Аттики вследствие известия о том, что афиняне заняли Пилос [IV. 3—6].
Середина июня.
Лакедемонский гарнизон на Сфактерии отрезан афинским флотом [IV. 8—14]. Перемирие. Переговоры о мире [IV. 15—23].
Середина июля.
Возобновление военных действий [IV. 26—37].
Конец августа.
Капитуляция лакедемонян на Сфактерии [IV. 38].
Сентябрь.
Афинский флот на Керкире, затем отправляется в Сицилию. Экспедиция Никия к Коринфискому побережью. Стычка при Солигее [IV. 42-44].
424/423 (восьмой год войны)
Середина июня.
Экспедиция Никия на Киферу. Занятие Киферы [IV. 53—54].
Июль.
Конгресс сицилийцев в Геле [IV. 58—65].
Начало августа.
Демосфен и Гиппократ идут против Мегар. Захват длинных стен и Нисеи афинянами. Мегары спасены Брас ид ом [IV. 66—71].
Первая половина авгус-та.
Некоторые беотяне сговариваются с Демосфеном относитель-но политического переустройства Беотии. Прибытие Демосфена в Навпакт [IV. 76-77].
Середина августа.
Поход Брасида на Фракийское побережье [IV. 78].
Конец августа.
Брасид в Дии у Олимпа [IV. 78].
Середина сентября.
Брасид пред Аканфом [IV. 84—88].
Начало ноября.
Битва при Делии [IV. 89-100].
Декабрь.
Амфиполь сдается Брасиду [IV. 102—106].
Конец февраля.
Внезапное нападение Брасида на Торону [IV. 110—116].

423/422 (девятый год войны)

Весна.
Поход Пердикки и Брасида против линкестов. Разрыв Пердикки с Брасидом. Афинская экспедиция под командою Никия во Фракию. Взятие Менды [IV. 120—136].
Конец лета.
Осада Скионы Никием [IV. 131].

422/421 (десятый год войны)

Апрель — май.
Союз афинян с Пердиккою и боттиеями [IV. 132].
Вторая половина сентября.
Афинская экспедиция под начальством Клеона отправляется во Фракию [V. 2, 3].
Вторая половина октября.
Битва при Амфиполе [V. 6—11].
Зима.
Мирные переговоры [V. 14—17].

421/420 (одиннадцатый год войны)

Начало марта.
Союз между лакедемонянами и беотянами [V. 39].
11 апреля.
Заключение мира со Спартою [V. 18—21].
Первая половина мая.
Союз между афинянами и лакедемонянами [V. 22—24].
420/419 (двенадцатый год войны)
Середина июля.
Союз афинян, аргивян, мантинеян и элеян [V. 43—47].
Середина августа
Олимпийский праздник [V. 49—50].
419/418 (тринадцатый год войны)
Зима.
Поражение гераклеотов [V. 51].

418/417 (четырнадцатый год войны)

Середина июля.
Начало военных операций лакедемонян и их союзников против Аргоса [V. 57—64].
Конец августа.
Битва при Мантинее [V. 65—75].
Конец ноября.
Мирный и союзный договор между лакедемонянами и аргивянами [V. 76-79].

417/416 (пятнадцатый год войны)

Июль—август.
Демократическая революция в Аргосе [V. 82].

416/415 (шестнадцатый год войны)

Май.
Экспедиция афинян против Мелоса [V. 84—114].
Начало зимы.
Поход лакедемонян на аргивян [V. 116].
Середина зимы.
Капитуляция Мелоса [V. 116]. Новый поход лакедемонян на аргивян, помощь аргивянам со стороны афинян [VI. 7]. Послы эгестян в Афинах с просьбою о помощи. Отправление афинских послов в Эгесту [VI. 6].

415/414 (семнадцатый год войны)

Март.
Возвращение афинского посольства из Сицилии [VI. 9]. Ре-шение афинян отправить в Сицилию 60 триер под начальством Алкивиада, Ламаха и Никия [VI. 26].
Около 22 мая.
Повреждение герм в Афинах [VI. 27—29].
Середина июня.
Отправка флота в Сицилию [VI. 30].
Сентябрь.
Отозвание Алкивиада [VI. 53].
Конец ноября.
Афиняне отправляются из Катаны в Сиракусы, пристают у святыни Зевса Олимпийского, одерживают победу в стычке, воз-вращаются в Катану [VI. 63—71].
Зима.
Работы по укреплению Сиракус. Посольство Сиракус в Коринф и Спарту [VI. 72—73]. Переговоры афинян с камаринянами и сикулами [VI. 76. 88]. Сиракусские и коринфские послы и Алкивиад в Спарте [VI. 89—92]. Лакедемоняне постановляют напасть на Аттику, занять Декелею и послать Гилиппа в Сиракусы [VI. 93].

414/413 (восемнадцатый год войны)

Середина марта.
Мир и союз афинян с Пердиккою [VII. 9].
Середина апреля.
Прибытие афинской конницы в Катану [VI. 94]. Начало осады Сиракус афинянами [VI. 97]. Смерть Ламаха [VI. 101].
Июнь.
Гилипп у Левкады [VI. 104]. Большая часть осадной афинской стены закончена [VI. 103].
Август.
Прибытие Гилиппа в Сиракусы [VII. 1]. Афинская эскадра опустошает побережье Лакиники и тем нарушает мир со Спартою [VI. 105]. Стоянка афинского флота у Племирия [VII. 4]. Пораже-ние афинян на Эпиполах [VII. 6].
Октябрь.
Сиракусяне возводят стену на Эпиполах до Евриела [VII. 6].
Ноябрь.
Письмо Никия в Афины [VII. 8. 11—15]. Решение афинян отправить в Сицилию вторую экспедицию под начальством Де-мосфена и Евримедонта [VII. 16].

413/412 (девятнадцатый год войны)

Середина марта.
Вторжение пелопоннесцев в Аттику и укрепление Декелей [VII. 18. 19].
Конец марта.
Демосфен отправляется с флотом из Пирея [VII. 20].
Апрель—май.
Взятие Племирия сиракусянами [VII. 23—24]. Афиняне одер-живают победу в первой морской битве [VII. 36].
Середина июля.
Морское сражение подле Эринея [VII. 34]. Демосфен в Италии [VII. 35]. Афиняне разбиты сиракусянами во второй морской битве [VII. 40].
Конец июля
Прибытие Демосфена и Евримедонта в Сиракусы [VII. 42].
5 августа.
Ночная битва на Эпиполах, поражение афинян [VII. 43—45].
27 августа.
Лунное затмение. Афиняне откладывают свой отъезд [VII. 50].
3 сентября.
Третья морская битва, поражение афинян [VII. 52—55].
7 сентября.
Решительная четвертая морская битва [VII. 70—71].
9 сентября.
Отступление афинян [VII. 75].
14 сентября.
Капитуляция Демосфена [VII. 81].
16 сентября.
Сдача Никия Гилиппу [VII. 83].
Первая половина октября.
Известие о катастрофе приходит в Афины [VIII. 1].
Зима.
Вооружения афинян [VIII. 4].
412/411 (двадцатый год войны)
Весна.
Лакедемоняне собираются отправить эскадру к Хиосу [VIII. 7]. Эскадра эта блокирована афинянами в коринфской бухте Пирее [VIII. 10].
Середина июня.
Халкидей и Алкивиад отправляются к ионийскому побережью [VIII. 12]. Отпадение Хиоса [VIII. 14].
Первая половина июля.
Постановление афинян о запасном фонде [VIII. 15].
Конец июля — начало ав-густа.
Первый договор между лакедемонянами и персидским царем [VIII. 18]. Астиох — спартанский наварх [VIII. 20].
Конец сентября—нача-ло октября.
Большая афинская экспедиция направляется к Ионии [VIII. 19]. Победа афинян при Милете [VIII. 25]. Прибытие Пелопоннесско-сиракусского флота под командою Феримена [VIII. 26]. Афи-няне отступают к Самосу [VIII. 27].
Октябрь.
Навархи получают приказ убить Алкивиада, который спасается к Тиссаферну [VIII. 45].
Начало ноября.
Тиссаферн в Милете [VIII. 29].
Середина ноября.
Второй договор между лакедемонянами и персидским царем [VIII. 36—37]. Переговоры Алкивиада с олигархами [VIII. 47].
Середина декабря.
Олигархи отправляют Писандра и др. в Афины [VIII. 49]. Лакедемоняне посылают советников к Астиоху [VIII. 39].
Начало января.
Астиох с эскадрой в Книде [VIII. 41].
Середина января.
Пелопоннесский флот направляется к Родосу. Отпадение родосских государств [VIII. 44].
Конец января.
Афиняне уполномочивают своих послов, с Писандром во главе, вступить в переговоры с Тиссаферном и Алкивиадом [VIII. 54].
Первая половина февраля.
Переговоры с Тиссаферном терпят неудачу [VIII. 56].
Конец февраля.
Третий договор лакедемонян с персидским царем [VIII. 57—59].
Начало марта.
Беотяне занимают Ороп [VIII. 60].
Начало апреля.
Астиох с пелопоннесским флотом направляется к Хиосу [VIII. 60].

411/410 (двадцать первый год войны)

Первая половина апреля.
Деркилид отправляется на Геллеспонт [VIII. 61].
Середина мая.
Прибытие Деркилида на Геллеспонт. Взятие Абида и Лампсака [VIII. 62].
Конец мая.
Прибытие Писандра в Афины. Установление олигархии [VIII. 63].
8 июня.
Народное собрание в Колоне [VIII. 67].
16 июня.
‘Четыреста’ вступают в должность [VIII. 69].
Вторая половина июня.
Возмущение флота против ‘четырехсот’ [VIII. 72].
Первая половина июля.
Пелопоннесский флот в Милете [VIII. 78]. Мегарянин Геликс на Геллеспонте [VIII. 80].
Начало августа.
Отпадение Византия, Калхедона и других городов [VIII. 80].
Середина августа.
Алкивиад в афинском флоте. Избрание его полномочным стратегом [VIII. 81—82]. Миндар — наварх [VIII. 85].
Начало сентября.
Миндар с флотом отправляется на Геллеспонт [VIII. 99].
Первая половина сентября.
Поражение афинян при Эретрии [VIII. 95]. Падение ‘четырех-сот’. Правление пяти тысяч [VIII. 97—98].
Середина сентября.
Битва при Киноссемате [VIII. 104—106].

ПОЯСНЕНИЯ К КАРТАМ

Карты заимствованы из ‘Atlas antiquus’ Emil’я Reich’a (London, 1908). На них нанесены, однако, не все географические названия, встречающиеся у Фукидида, а лишь те, которые имеют непосредственное отношение к главным событиям Пелопоннесской войны. Если бы кто из читателей пожелал справиться о местоположении всех географических и этнографических терминов, встречающихся у Фукидида, тому пришлось бы обратиться к подробному атласу древнего мира. Лучшим таковым атласом теперь считаются карты в ‘Formae orbis antiqui’ Киперта.
Прежде, чем дать пояснения к каждой карте в отдельности, укажем обозначения встречающихся на картах общих знаков.

[]

Карта I. Пелопоннесская война в 434—425 гг.

Красные знаки и линии: А. афиняне, As. Асопий, афинянин, Cor. керкиряне, D. Демосфен, афинянин, Lys. Лисикл, афинянин, N. Никий, афинянин, Per. Перикл, афинянин, Plat, платеяне, Ph. Формион, афинянин, S. А. союзники афинян, Sit. Ситалк, союзник афинян.
Синие знаки и линии: Ag. Агид, царь спартанский, Аг. Аристей, коринфянин, Aren. Архидам, царь спартанский, Вг. Брасид, лакедемонянин, С. соринфяне, Cl. Клеомен, царь спартанский, Сп. Кнем, лакедемонянин, Р. пелопоннесцы, Th. фивяне.
Римские цифры — число кораблей.
Арабские цифры — годы событий (начальная цифра 4 опущена).

Карта II. Пелопоннесская война в 424—416 гг.

Красные знаки и цифры: Аг. аргивяне и их союзники, Ath. афиняне, Cl. Клеон, афинянин, D. Демосфен, афинянин, Н. Гиппократ, афинянин, N. Никий, афинянин, Т. Фукидид (историк), афинянин.
Синие знаки и цифры: Ag. Агид, царь спартанский, В. Брасид, лакедемонянин, Boeot. беотяне, S. L. союзники лакедемонян.
Арабские цифры — то же, что выше.

Карта III: 1) Афины (Mon. памятник, pta. ворота), 2) Акрополь афинский, 3) Пирей.

Карта IV. 1) Пелопоннесская война в 415—413 гг.

Красные знаки и цифры: Ale. Алкивиад, Ath. афиняне, Dem. Демосфен, афинянин, Eur. Евримедонт, афинянин, Lam. Ламах, афинянин, Nic. Никий, афинянин.
Синие знаки и цифры: Gyl. Гилипп, лакедемонянин, Gon. Гонгил, коринфянен, Sp. лакедемоняне, Syr. сиракусяне.
На этой карте 15 (VI) = 15 (I) нижней карты, 14 (И) = 14 (I), 14 (IV) = 14 (IV), 14 (V) = 14 (V), 13(1) =13 (IV).
2) Осада Сиракус в 415—413 гг.
Одновременные события в каждом году обозначены одинаковыми римскими цифрами (I) (II) и т. д.
Красные знаки и линии: А А = = = = = афинский лагерь до битвы 414 г. (IX). В В = = = = == афинский лагерь после битвы 414 г. (IX). С С = = = = = афинский лагерь после битвы 413 г. (V) (VI). a b ш афинская стена, построенная после битвы 414 г. (I). с d ш афинская стена, построенная после того, как взята была сиракусская стена (d e). е ш афинская стена, построенная после битв 414 г. (III). афинские укрепления.
Синие знаки и линии: А А = = = == = сиракусский лагерь до битвы 414 г. (IX).
В В = = = = = сиракусский лагерь после битвы 414 г. (IX). С С = = = = = сиракусский лагерь после битв 413 г. (V) (VI). abc ш сиракусская стена, построенная зимою 415 г. d е ш первая сиракусская стена, построенная между битвами 414 г. (I) (III). f g ш вторая сиракусская стена, построенная и взятая в 414 г. (III). h k ш третья сиракусская стена, законченная после битвы 414 г. (IX). D сиракусские укрепления.

Карта V. Пелопоннесская война в 412—404 гг.

Красные знаки и линии: Ale. Алкивиад, Ant. Антиох, афинянин, Ath. афиняне, Char. Хармин, афинянин, Со. Конон, афинянин, Di. Диомедонт, афинянин, Ph. Фриних, афинянин, Str. Стромбихид, афинянин, Th. Фрасилл, афинянин, Ther. Ферамен, афинянин, Thr. Фрасибул, афинянин.
Синие знаки и цифры: Ag. Агид, царь спартанский, Ast. Астиох, лакедемонянин, Call. Калликратид, лакедемонянин, Chiot, хиосцы. D. Дорией, лакедемонянин, Lac. лакедемоняне, Lys. Лисандр, лакедемонянин, Mind. Миндар, лакедемонянин.

Карта VI. Войны на Геллеспонте в 411 и 405 гг.

Красные знаки и линии: Ath. афиняне, Со. Конон, афинянин, Str. Стромбихид, афинянин, Th. Фрасилл, афинянин.
Синие знаки и цифры: Lac. лакедемоняне, Lys. Лисандр, лакедемонянин, Mind. Миндар, лакедемонянин.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН И ПРЕДМЕТОВ1

1 Поставленные в скобках при латинских названиях цифровые и буквенные обозначения относятся к приложенным картам.

А

Абдеры Abdera (V С 1) город Фракии II. 291. 971.
Абид Abydus (VD 1) колония милетян в Троаде VIII. 611, отложился от афинян после Сицилийской экспедиции VIII. 62. 793. 102 cл.
Авлон Aulon (II В 1) город Халкидики IV. 103j.
Автокл афинский стратег IV. 531. 1192.
Автохарид лакедемонский полководец V. 121.
Агамемнон его флот и могущество I. 91.
Агафарх начальник сиракусского флота VII. 251. 701.
Агафархид коринфский военачальник II. 834.
Агесандр спартанский посол I. 1393.
Агесиппид начальник лакедемонского гарнизона в Эпидавре V. 561.
Агид сын Архидама, царь лакедемонян, во главе вторжений пелопоннесцев в Аттику и другие места III. 891, IV. 21, V. 541. 571, во главе походов на Аргос V. 57—60. 65 cл. 83, едва не подвергся наказанию от лакедемонян 63, военная хитрость Агида 71, победа его над аргивянами и союзниками 72 cл., занятие, укрепление им Декелей и опустошение Аттики VII. 19. 274, образ действий Агида в Аттике VIII. 3. 5. 7—19, вражда его с Алкивиадом 12-2. 451, сношения его с афинскими олигархами 702—711, тщетная попытка овладеть Афинами 71. — спартанский посол V. 192. 24.
Агреи этолийское племя II. 1022, III. 1062, под властью Салинфия III. 1114. 1142, в войске афинян IV. 772. 1013.
Агрианы племя II. 963.
Адим ант ‘ коринфянин I. 602.
Адмет царь молоссов I. 1362—1371.
Азия родина Пелопа I. 92, лакедемонские послы отправлены в Азию II. 671, вифинские фракияне в Азии IV. 752, делосцы поселились в Азии V. 1, азиатские варвары I. 63.
Акамантида одна из десяти аттических фил IV. 11811.
Аканф один из лакедемонян, заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241. — Acanthus (II В 1) город Халкидики, IV. 841, жители его отложились от афинян по внушению Брасида IV. 84—89. 1241, по договору лакедемонян с афинянами город должен быть независим V. 185.
Акарнан сын Алкмеона, эпоним Акарнании II. 1026.
Акарнания Acarnania ( 2) получила название от Акарнана II. 1026, от глубокой старины удерживались у акарнанов древний способ жизни отдельными неукрепленными поселками и ношение на себе оружия в мирное время I. 5, искусные пращники и стрелки II. 818, VII. 315. 604. 672, делятся на прибрежных и материковых II. 801. 831, большинство акарнанов в союзе с афинянами II. 73. 94. 687. 811. 102, III. 7, поход вместе с афинянами против Эниад III. 94—95, отправляют тысячу гоплитов в Навпакт III. 1023—41 поход их против Аргоса Амфилохского и против пелопоннесцев III. 105. 107—114, договоры вождей их с пелопоннесцами III. 109. 114, опасаются соседства афинян III. 1136 взяли коринфский город Анакторий IV. 49, принуждают Эниады примкнуть к афинянам 772 участие их в других походах афинян IV. 89. 1013 VII. 315. 5710. 604. 672, выбрали Демосфена вождем в походе на ампракиотов III. 1053. 1072, общее судилище акарнанов в Олпах III. 1051. Наибольший город акарнанов Страт II. 808. Акарнанская равнина II. 1022.
Акесин река Сицилии IV 258.
Акрагант Agrigentum город Сицилии, основан гелеянами VI, 44, междоусобица в Акраганте VII. 46. 501, отношения к Никию VII. 321, нейтралитет в войне VII. 331. 581. — река Сицилии VI. 44.
Акреон лепас холм подле Сиракус VII. 78s.
Акрополь верхняя, обыкновенно древнейшая часть города, кремль его: 1) в Афинах (III) заселен и застроен раньше прочих частей II. 153, 4, 6 не был занят в начале Пелопоннесской войны 17, захвачен Килоном I. 1264, 5, 10, государственная казна на акрополе II. 133. 24, стела на акрополе в память о тирании VI. 551. — 2) Пилоса IV. 262. — 3) Менды IV. 1306. 131. — 4) Керкиры, занят во время междоусобицы демократической партией III. 723. — 5) Мил III. 903. — 6) Инессы III. 1031. — 6) Антандра VIII. 1085.
Акрофой город Халкидики IV. 1093.
Акры город Сицилии VI. 51.
Аксий река Македонии II. 994.
Акта Acte (II С 1) восточный полуостров Халкидики, города на нем IV. 1091-2, V. 351.
Актейские города ‘ в Малой Азии IV. 523. Ср.: III. 503.
Актий Actium ( 2) мыс I. 293 сл.
Алек река в Локриде Эпизефирской III. 99.
Александр царь македонян I. 573. 1371, II. 993.
Алексарх коринфянин VII. 194.
Алексикл афинянин, один из ‘четырехсот’ VIII. 924. 931. 981.
Алексиппид эфор лакедемонян VIII. 581.
Ализея город Акарнании VII. 32.
Алкамен лакедемонянин VIII. 51. 82. 102. 113.
Алкей афинский архонт 421 г. V. 191. 251.
Алкивиад афинянин, род его V. 43, имя Алкивиада лаконское VIII. 63, вражда к лакедемонянам ibid., VI, 89—91, характер и богатство VI. 122. 15. 16. 282, победа на Олимпийских состязаниях VI. 162, услуги лакедемонянам V. 432, VI. 892, уловка против лакедемонского посольства V. 45—46, повел войско в Пелопоннес 522. 532. 554. 841, побуждает афинян разорвать мир с лакедемонянами V. 563, отправлен послом в Аргос 61. 76, заключает союз с аргивянами против лакедемонян VI. 166. 171, один из полномочных стратегов в Сицилийской экспедиции VI. 82, побуждает афинян к походу в Сицилию 15—18, заподозрен в кощунстве над гермами и мистериями VI. 28—29. 53. 61, VIII. 532, выступает в сицилийский поход VI. 30, план экспедиции 48, направляется в Мессену и Регий, овладевает Катаною 50. 51, будучи отозван домой для оправдания себя в кощунстве, убегает и приговаривается заочно к смертной казни VI. 53. 61, VIII. 532. 652, сообщает мессенянам план действий афинян VI. 741, Алкивиад в Лакедемоне VI. 8810—92, советует оккупацию Декелей VI. 916, VII. 182, в дружбе с эфором Эндием VIII. 6, во вражде с Агидом 122. 451 советует поддерживать хиосцев 6. 121, 2, отправлен к Хиосу вместе с Халкидеем 11. 14. 17, вызывает восстание в Милете 17. 26, заподозренный лакедемонянами, переходит к Тиссаферну и убеждает его уменьшить вспоможение лакедемонянам VIII. 45—46. 50. 52. 83. 85, принимает меры к возвращению на родину 47—49, распри с Фринихом VIII. 50. 51. 68, старается примирить Тиссаферна с афинянами 52—54, требования Алкивиада к афинянам от имени Тиссаферна 56, возбуждает подозрение в афинянах 50. 63. 70, сочувствие к Алкивиаду в Афинах и на Самосе 766. 81, постановление о возвращении Алкивиада на Самос VIII. 81. 97, выбран в стратеги 82, кичится влиянием своим на Тиссаферна VIII. 81. 823, на Самосе удерживает войско от похода на Пирей 854. 863-5—891, отправляется за Тиссаферном в Аспенд 88, вызван обратно в Афины 97, возвращается к флоту на Самос 108.
Алкид наварх лакедемонян, послан на Лесбос III. 163. 261. 29—32, бегство от Эфеса III, 33. 69, советником к нему прислан Брасид III. 691. 76, отправился против Керкиры III. 76. 802, нерадивость Алкида III. 793, вместе с двумя другими лакедемонянами основал колонию Гераклею III, 925.
Алкинад лакедемонянин V. 192. 241.
Алкиной его святилище на Керкире III. 704.
Алкифен афинянин, отец Демосфена III. 911, IV. 663, VII. 161.
Алкифрон аргивянин, проксен лакедемонский V. 595.
Алкмеон , сын Амфиарая, матереубийца, поселился на наносах Ахелоя II. 1024-6.
Алкмеониды участвовали в изгнании Писистратидов. VI. 594.
Алмопия часть Македонии, занята алмопами II. 995.
Алопa Alope (I С 2) город локров опунтских II. 262.
Алтарь, см.: Жертвенники.
Амикленф святыня Аполлона в Амиклах V. 1810. 235.
Аминиад афинянин, один из послов у Ситалка II. 672.
Аминий лакедемонянин, послан к Брасиду для наблюдения за делами IV. 1323.
Аминокл коринфянин, кораблестроитель, сколотил четыре судна для самиян I. 133.
Аминта македонянин, сын Филиппа, Ситалк желал посадить его на царство II. 953. 1003.
Амиртей царь болот в Египте, ему помогали афиняне I. 1102. 1123.
Аммей платеянин, сын Кореба, во главе платеян, переходивших тайком через укрепления лакедемонян III. 223.
Аморг , незаконный сын Писсуфна, отложился от царя VIII. 55. 192, взят в плен сиракусянами и выдан Тиссаферну VIII. 282.
Ампелид лакедемонянин, посол в Аргосе V. 222.
Ампракийские корабли во флоте коринфян I. 484, VI. 1041, два корабля взяты афинянами в битве при Киноссемате VIII. 1063.
Ампракийский залив III. 1071, на берегу его часть Амфилохии II. 683, у входа в него город Анакторий . 551, IV. 49, мыс Актий I. 293.
Ампракиоты колонисты коринфян II. 803, из Аргоса Амфилохского вытеснили аргивян II. 683-6, весьма воинственны III. 1082, в союзе с коринфянами против керкирян I. 27, война с акарнанами II. 80—81, другой поход на амфилохов и акарнанов III. 105, побеждены акарнанами, вступили в союз с ними 108—109, 113—114, в союзе с пелопоннесцами против афинян II. 92. 691, III. 1026. 1061. 1074. 1101, помогают сиракусянам VI. 1041, VII. 71. 259. 583.
Ампракия город Эпира, колония коринфян II. 803, отношение к ней амфилохов и акарнанов III. 1136, гарнизон коринфян в Ампракии 1144.
Амфиарай отец Амфилоха II. 683, Алкмеона 1025.
Амфидор мегарянин, сын Менекрата, один из заключавших годичное перемирие с афинянами IV. 1192.
Амфий эпидаврянин, один из заключавших годичное перемирие с афинянами IV. 1192.
Амфилох аргивянин, сын Амфиарая, положил основание Аргосу Амфилохскому II. 683.
Амфилохи частью варвары, частью эллины II. 685, метатели дротиков III. 1072 сл., войны с ампракиотами и союз с ними II. 68, III. 1026. 105—115.
Амфилохия ‘ заселена Амфилохом из Аргоса II. 68, III. 1101, орошается Ахелоем II. 1022, самый большой город Аргос II. 684, другое поселение Крены III. 1052, горы Амфилохии III. 1122.
Амфиполь Amphipolis (II В 1) город Фракийского побережья I. 1003, название и положение его IV 102, V 63. 74, основан афинянами I. 1003, IV. 1023, важность для афинян IV. 1081, мост IV. 1034, ворота V. 101, 5—7, длинные стены V. 106, население IV. 1033. 1061, тщетная попытка Фукидида спасти Амфиполь IV. 1044-5. 1063-4, V. 265, завоеван Брасидом IV. 1034. 106, правитель Амфиполя спартанец IV. 1323, V. 113, тщетная попытка Клеона отнять Амфиполь V. 21. 36. 6—10. 141. 161, по Никиеву миру должен быть возвращен афинянам V. 185. 211, 2. 353, 5. 462, осажден афинянами VII. 91, V. 834.
Амфипольцы сдались Брасиду IV. 103s, павшего в бою Брасида чтут как героя V. 111.
Амфиссяне часть локров озольских на стороне лакедемонян III. 1012.
Анаитяне, см.: Анеяне.
Анакион храм Диоскуров в Афинах, там расположились пирейские гоплиты, восставшие против ‘четырехсот’ VIII. 931.
Анаксарх фивянин, начальник гоплитов, выставленных против афинян VIII. 1003.
Анаксилай мессенянин, тиран Регия, переименовал Аниклу в Мессену VI. 46.
Анакторий Anactorium ( 2) город Акарнании, занят коринфянами I. 551, IV. 49, VII. 311, доставил корабли лакедемонянам II. 803, коринфянам . 461, во вражде с акарнанами III. 1143, завоеван афинянами IV. 49, V. 302, VII. 31.
Анакторийская земля , там мыс Актий I. 293.
Анакторияне союзники коринфян и пелопоннесцев . 461, II. 92. 805. 813.
Анап Anapus ( 2) река Акарнании II. 82. — (IV), река Сицилии VI. 963, VII. 426, мост через Анап VI. 662, переправа через Анап VII. 783.
Андокид афинянин, начальник вспомогательной эскадры, посланной керкирянам I. 514.
Андрияне жители острова Андроса, союзники афинян IV. 421, VIII. 693, обложены данью VII. 574, основали колонии: Аканф IV. 841, Стагир IV. 882, V. 61, Аргил IV. 1033, Сану IV. 1093.
Андрокл афинянин, вождь демократической партии, главный виновник изгнания Алкивиада VIII. 652.
Андрократ герой, святилище его по дороге из Платей в Фивы III. 241.
Андромен лакедемонянин, один из послов к беотянам V. 421.
Андрос Andrus (V С 3) остров II. 551, изгнанник из Андроса Диомил VI. 963.
Андросфен аркадянин, победитель на Олимпийских состязаниях V 491.
Анерист лакедемонянин, в посольстве к царю персов схвачен афинянами и убит II. 671.
Анея Anaea (V D 3) город Карий, занятый самосскими изгнанниками III. 322, IV. 751, VIII. 191.
Анеяне жители Аней, в борьбе с ними пал Лисикл III. 192, анейский корабль VIII. 612.
Антандр город Эолиды, изобилует лесом и потому важен для афинян. IV. 523. 75, жители его, эоляне, выгнали из города персидский гарнизон VIII. 1084—1091.
Антиген , афинянин II. 232.
Антикл афинянин, один из начальников эскадры у Самоса I. 1172.
Антименид лакедемонянин, в посольстве к беотянам V. 421.
Антимнест афинянин III. 1053.
Антиох царь орестов II. 806.
Антипп лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир V. 192. 241.
Антисса Antissa (I D 2) город на Лесбосе, подвергался нападению мефимнян III. 181. 283, VIII. 234.
Антисфен лакедемонянин, начальник эскадры, отправленной к Ионии VIII. 391. 612.
Антифем уроженец Родоса, основатель Гелы VI. 48.
Антифонт ‘ афинянин, главный виновник олигархического переворота, оратор VIII. 681, 3, защищает олигархию и отправляется послом в Лакедемон VIII. 901-3·
Анфемунт Anthemus (ICI) область Македонии II. 996.
Анфена город Кинурии V. 412.
Анфестерион ‘ афинский месяц II. 154.
Апидан Apidanus (II В 2) река Фессалии, подле нее стоянка Брасида IV. 788.
Аподоты одно из племен Этолии III. 945, аподот Тисандр III. 1001.
Аполлодор афинянин VII. 201.
Аполлон Дельфийский I. 1183. 1231. 1344. 1351, II. 54. 1024, III. 925, IV. 1183, VI. 546. Делосский I. 136, III. 1042. Малоент в Митилене III. 33, 6. Пифийский II. 154, IV. 1182, VI. 546. Пифэйский V. 531. Архегет VI. З1. Святыни Аполлона на Актии I. 293, в Аргосе V. 4711, в Афинах II. 153, VI. 546, 7, в Делии IV. 764. 901. 973, на Левкаде IV. 942, в Спарте V. 235, в Лаконике VII. 262, на Триопии VIII. 353, у Навпакта II. 911, гимн к Аполлону III. 1043-5. Ср.: Дельфы. Оракулы.
Аполлония колония коринфян в Иллирии I. 262.
Аргивяне общее имя эллинов у Гомера I. 33, доряне VII. 446. 577, родоначаль-ники родосцев 576, враги лакедемонян, союзники афинян I. 102. 1075. V. 441, VII. 579, споры с лакедемонянами из-за Кинурии V. 411, притязания на гегемонию в Пелопоннесе V. 282. 691, во время Пелопоннесской войны занимали нейтральное положение II. 92, V. 282, не желали возобновлять тридцатилетнего договора с лакедемонянами V. 144. 222. 282, помыш-ляют об образовании нового пелопоннесского союза после Никиева мира V. 27, заключают союз с мантинеянами, элеянами, коринфянами и халкидянами 28. 31. 482. 503-5. 78, лакедемоняне ищут союза с аргивянами 36, аргивяне не желают заключить союз с беотянами и коринфянами V. 37, желание афинян и аргивян заключить между собою союз 44—46, договор афинян с аргивянами 47, распри с Эпидавром V. 53—56, поход и война против них лакедемонян 57—75, взяли Орхомен в Аркадии V. 61, Орнеи VI, 7, союз аргивян с лакедемонянами и разрыв союза с афинянами V. 76—812, искони имели демократический строй 291. 316. 441, VIII. 868-9, упразднен V. 76. 812, восстановлен 821, по изгнании сторонников олигархии ищут союза с афинянами V. 82, ср.: 761, война с лакедемонянами и поражение V. 824—83. 116, VI. 7. 613, разбиты эпидаврянами VI. 75, вторжения аргивян во Флиунтскую землю V. 833. 1151, VI. 1053, в Фирейскую VI. 951, аргивяне в рядах афинян VI. 293. 432. 615. 671. 693. 702. 1002. 1016, VII. 201, 3. 261, 3. 44б. 576, 9, помощь афинян аргивянам VI. 105, разбиты при Милете VIII. 25, от Самоса возвратились домой 276, правительственные учреждения V. 281. 479, пять военачальников и столько же лохов V. 595. 721, тысяча отборных воинов 672. 723. 731.
Аргивяне амфилохские II. 682, 4. 1052. 1062, во вражде с ампракиотами и в союзе с афинянами II. 68, III. 1026. 105—109.
Аргил Argilus (II В 1) колония Андроса, подле Амфиполя IV. 1033, V. 185, по Никиеву миру должен быть независим V. 185.
Аргиляне в Амфиполе действовали в пользу Брасида против афинян IV. 1033, принадлежит им Кердилий V. 63.
Аргин мыс Малой Азии против Хиоса VIII. 34.
Аргинусы Arginussae (V D 2) острова, стоянка пелопоннесцев VIII. 1012.
Аргос Argos (II В 3) Пелопоннесский, в нем жил Фемистокл по изгнании I. 1353. 1373, жрица Хрисида в 431 г. II. 21, ср.: IV. 1331, родина царей Македонии II. 993. 951. 1051, сношения из Аргоса с коринфянами IV. 423, ср.: V. 272. 311, с лакедемонянами V. 831, поход лакедемонян на Аргос VI. 951. 1051, длинные стены V. 825. 831. Аргивская область, или Арголида II. 272, IV. 562, V. 754. 1161, VI. 71, аргивская местность Гисии V. 832. — Амфилохский (I В 2) основан Амфилохом аргивянином II. 682, взят афинянами и возвращен амфилохам II. 687. Ср.: II. 808, III. 1051, 2. 1061.
Арианфид фивянин, один из беотархов Фив IV. 91.
Аристагор милетянин, тщетно пытался основать колонию на месте позднейшего Амфиполя IV. 1022.
Аристарх афинский стратег VIII. 981, враг демократии и сторонник ‘четырехсот’ VIII. 901. 926-10, предал Эною беотянам VIII. 98.
Аристей коринфянин, сын Пеллиха, один из начальников флота, отправ-ленного против керкирян в 435/434 г. I. 292. — коринфянин, сын Адиманта, начальник коринфского войска у Потидеи I. 60—65, отправленный в посольстве к персидскому царю, захвачен во Фракии, выдан афинянам и убит II. 671. — лакедемонянин, отправлен к Брасиду для наблюдения за делами IV. 1323.
Аристид афинянин, сын Лисимаха, один из товарищей Фемистокла в посольстве в Лакедемоне I. 913, установленная при Аристиде дань с союзников V. 185. Ср.: I. 962, II. 133. — сын Архиппа, один из начальников афинской эскадры, захватил Артаферна с письмами IV. 501, участвовал в покорении Антандра IV. 751.
Аристогитон афинянин, тираноубийца I. 202, любовь к Гармодию побудила к тираноубийству VI. 54—59.
Аристокл лакедемонянин, брат царя Плистоанакта V. 162, начальник лоха V. 713. 721.
Аристоклид афинянин II. 701.
Аристократ афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами V. 192. 241. — сын Скелия, стратег афинян, единомышленник Ферамена VIII. 92. 892. 922-5.
Аристон коринфянин, лучший кормчий в войске сиракусян VII. 392.
Аристоним афинянин, возвещавший фракийским городам о заключении годичного перемирия с пелопоннесцами IV. 1221, 2. — коринфянин II. 331, IV. 1192.
Аристоной гелеец, один из основателей Гелы VI. 44. — ларисеец, один из начальников фессалийского отряда в войске пелопоннесцев II. 223.
Аристотель афинянин, один из начальников афинской эскадры против ампракиотов III. 1053.
Аристофонт афинянин, один из послов от ‘четырехсот’ в Лакедемон VIII. 869.
Арифрон афинянин IV. 663.
Аркадия Arcadia ( 3) не меняла своих жителей I. 23, часть ее подчинена мантинеянам V. 291. 331, город Орхомен в Аркадии V. 613.
Аркадяне под Троей имели корабли от Агамемнона I. 93, война с лепреатами V. 31, союзники лакедемонян II. 92, V. 572. 584. 614. 643. 671, VIII. 32, союзники аргивян V. 672, вспомогательный отряд Писуфна III. 342, наемники коринфян VII. 194. 579. 583, афинян и кого бы то ни было VII. 579, аркадянин Андросфен V. 491.
Аркесилай лакедемонянин V. 501.
Арктур созвездие II. 78.
Арна первоначальное местожительство беотян I. 123.
Арниса Arnissa (II А 1) город Македонии IV. 1283.
Арны Arne (II В 1) город Халкидики, стоянка Брасида IV. 1031.
Аррабей царь ланкестов, враг Пердикки IV. 792, воюют против него Брасид и Пердикка IV. 124—129.
Аррианы город Херсонеса Фракийского подле Сеста VIII. 1042.
Арсак перс, подчиненный Тиссаферну правитель, учинил насилие над делосцами VIII. 1084.
Арта царек япигов в союзе с афинянами VII. 334.
Артабаз перс, сын Фарнака, сатрап Даскилитиды, назначен для сношений с Павсанием I. 129. 1325.
Артаферн перс, послан царем в Лакедемон с письмами, захвачен в пути афинянами IV. 501.
Артемида божество, упоминается в гимне к Аполлону III. 1045, Тиссаферн принес жертвы Артениде VIII. 109, святилище Артемиды в Регии VI. 443, в Эфесе VIII. 1091.
Артемисий мыс Евбеи, где платеяне сражались с персами III. 543. — спартанский месяц V. 191.
Артины должностные лица в Аргосе V. 479.
Артоксеркс сын Ксеркса, царь персов, отец Дария, восстание при нем Египта VIII. 54, . 1041, принял радушно Фемистокла I. 1373—139, смерть его IV. 503.
Архедика дочь тирана Гиппия, гробница ее с надписью в Лампсаке VI. 593.
Архелай царь македонян, сын Пердикки, благоустроил Македонию II. 1002.
Архестрат афинянин, один из начальников флота, отправленного против Пердикки I. 576. — отец Херея VIII. 741.
Архетим коринфянин, сын Евритима, один из начальников в войне с керкирянами I. 292.
Архидам царь лакедемонян, проницательный и благоразумный I. 792, связан узами гостеприимства с Периклом II. 131. — отец Агида III. 89-1, IV. 21, V. 541. 572. 831, VII. 191, речи его в Лакедемоне I. 80—85, к войску II. 11, переговоры с платеянами II. 71—73, молитва Архидама 743, во главе войск, вторгавшихся в Аттику II. 10. 12. 19. 47, III. 2, медлительность у Энои возбуждает подозрение против Архидама II. 18, разоряет Аттику 19. 20, остановка Архидама подле Ахарн II. 2, в походе против Платей 71—75.
Архий коринфянин, основатель Сиракус VI. 32. — камаринянин, предал свой город сиракусянам IV. 257.
Архипп афинянин IV. 501.
Архонид царь сикулов, сторонник афинян VII. 14.
Асина Asine (II В 3) город Мессении IV. 131, VI. 933ю — город Лаконики IV. 544.
Асоп Asopus (Ia В 1) река Беотии II. 52.
Асопий афинянин, отец Формиона I. 642. — сын Формиона, начальник эскадры против Эниад III. 71.
Асополай платеянин III. 524.
Аспенд город Памфилии, стоянка финикийского флота VIII. 813. 871. 881. 99. 1083.
Ассинар Assinarus (IV D 3) река Сицилии VII. 84.
Ассирийские письма у Артаферна к лакедемонянам IV. 502.
Астак Astacus ( 2) город Акарнании II. 301. 331. 1021.
Астимах платеянин, один из защитников Платей перед судом лакедемонян III. 525.
Астиох лакедемонянин, наварх VIII. 201. 261. 292. 381, у Хиоса 231-5. 246, тщетно пытался взять Лесбос VIII. 23, военные действия Астиоха 31—34. 36. З84, отказывает хиосцам в помощи З84. 401. 61. 631, получает из Лакедемона советника 392, отправляется к Кавну, Кеосу, Книду, Симе 41. 42, против Самоса VIII. 631-3, отношения его к Алкивиаду 451. 50. 682, в Милете VIII, 631. 781. 79. 83, бунт против него 84, возвращается в Лакедемон 85.
Аталанта Atalanta (I С 2) остров у Локриды Опунтской, укреплен афиня-нами II. 32, подвергся наводнению III. 893, по договору с лакедемонянами афиняне должны возвратить Аталанту V. 87. — (I С 1) город Македонии, сдался Филиппу II. 1003.
Атинтаны эпирское племя, помогали афинянам I. 806.
Атрамиттий город Мисии, где поселились делосцы V. 1, VIII. 1084.
Атрей владыка Микен I. 92.
Аттика благодаря скудной почве не меняла своего населения и возрастала быстрее других частей Эллады I. 25, 6, II. 361, колонии из Аттики в Ионию I. 26. 124, первоначальное политическое устройство II. 15—16, деление на демы II. 192, в Аттике убит Еврисфей I. 92, прекрасно возделана I. 824, охраняли Аттику сто кораблей I. 172, Аттика питается средствами союзников III. 135, 6, важность для нее Евбеи VIII. 952, для мегарян закрыты гавани и рынок Аттики I. 674. 1391, подвергается вторжению пелопоннесцев и опустошению I. 114, II. 10-13. 18-24. 47. 55-58, III. 1. 15-17. 26, IV. 26, VII. 19. 28. В храмах Аттики военная добыча III. 1141, история Аттики Гелланика I. 972, Аттическая (Пелопоннесская) война V. 282. 313, Аттический договор (Никиев мир) V. 292. 361, аттическая драхма, см.: Драхма.
Афина божество V. 235, разумеется под именем богини I. 1262, II. 135. 152, храм и статуя в Афинах II. 154, в Лекифе IV. 1162, в Амфиполе V. 102, Афина Меднодомная . в Спарте I. 1282. 1341.
Афинагор сиракусянин, глава демократической партии VI. 352, речь его в собрании сицилийцев VI. 36—41. — кизикенец VII. 61.
иней лакедемонянин, один из заключавших годичное перемирие IV. 1192, отправлен на Фракийское побережье V. 1221.
Афины Athenae (II В 3 III) первоначально один акрополь II. 153-6, поли-тический центр Аттики со времен Тесея II. 152, незаселенные части города II. 171, город большой и богатый I. 102, первое государство Эллады IV. 952, VII. 642, школа Эллады II. 411, тираническое государство I. 1223. 1242, II. 8, III. 372, V. 69, VI. 85, некогда жили в Афинах тиррены IV. 1094, разрушены в Персидские войны, потом восстановлены и укреп-лены I. 89—93, многолюдны и обширны II. 81. 137, длинные стены в Афинах . 1071, II. 136. Землетрясение в Афинах III. 874. Храмы II. 154, жертвенник 12 божеств и Аполлона VI. 543, 7, стела в память беззакония тиранов VI. 551. Ср.: Афиняне.
Афиняне жители Аттики, как граждане афинского государства, ионяне VI. 822, VII. 571. 2, автохтоны I. 25, II. 361, делятся на филы II. 343, IV. 11810, VI. 984, VII. 692, VIII. 924, привычки афинян к сельской жизни II. 16, нравы и характер афинян I. 683. 693. 70. 713. 771. 816. 1023, II. 37-42, V. 111, VI. 363. 873, VII. 144. 212. 485, VIII. 965. 97, развлечения афинян II. 38, погребальный обряд в Пелопоннесскую войну II. 34, первые из эллинов перестали ходить вооруженными и вообще усвоили черты культурной жизни 1.6, пришельцев наделяли правом гражданства I. 2в, выслали колонии в Ионию ibid. 124, искусны в осаде стен I. 1022, управляются демократически II. 371. 659, III. 37, IV. 762, V. 441, VI. 894, VII. 552, VIII. 531, установили демократию на Самосе I. 1153, тирания Писистрата и его сыновей VI. 54. 59, изгнали Писистратидов I. 181. 20, VI. 53—59, VIII. 684, боятся тирании и олигархии VI. 262. 273. 282. 533. 61 и некоторые афиняне издавна злоумышляли против демократии и готовы были предать государство врагам I. 1074, 6, низвержение демократии и замена ее олигархией VIII. 54. 63—72, восстановление ограниченной демократии VIII. 90—93. 97, правила политического поведения по отношению к слабейшим народам V. 89—111, VI. 851, 2, богатство афинян и многочисленное войско I. 803, II. 13. 312, VI. 912, истощены чумою и войною III. 133. 17. 19, VI. 121. 262, VII. 284, славны в морской войне I. 1213, 4. 142, IV. 123, сильнее каждого государства в отдельности I. 1222, II. 62, IV. 601. 1084, VII. 662, господство афинян тягостно для союзников I. 775. 99, II. 632, III. 372. 404, IV. 861, VI. 771. 924, общее недовольство эллинов афинянами перед Пелопоннесской войной II. 84, как ионяне всегда враждебны дорянам, пелопоннесцам VI. 822, народ в союзных государствах благоволит к афинянам III. 472, VIII. 48. Война с эгинянами I. 142. 412, сделались морским народом, особенно благодаря Персидским войнам I. 182. 742, VI. 336, отделились от лакедемонян I. 183, образовали свой союз I. 75. 944. 95. 1302, обращение с союзниками I. 19. 75. 76. 77. 96. 97. 99, III. 10—11, VI. 763, война с персами I. 94. 100. Политика афинян в промежуток времени между удалением Ксеркса и керкиро-коринфской войной: победа над персами при Евримедонте I. 100, война с Фасосом, подчинение его 100. 101, союз с аргивянами 102, поселяют илотов в Навпакте 103, войну ведут в Египте 104. 109—110. 1123, сражаются с коринфянами, эпидаврянами, эгинянами 105, счастливо воюют с лакеде-монянами, беотянами, локрами 107—108, поход на Фарсал I. 111, поражение сикионян I. 108. 1112, пятилетний договор с пелопоннесцами I. 1121, военные действия против Кипра и в Беотии 1122—113, покорили Евбею 114, тридцатилетний мир с лакедемонянами 15, война с Самосом 1152—116. Заключают оборонительный союз с керкирянами и посылают им эскадру II. 31. 44—45, стычка с коринфянами I. 49, действия против Потидеи I. 56—57. 62. 64, II. 58. 70, война с Пердиккою и союз с ним I. 59. 61, решаются на Пелопоннесскую войну I. 139—145, союзники их в войне II. 91, переселяются с полей в город 14, нетерпение афинян в городе в виду неприятеля 21, отправляют флот в пелопоннесские воды 23. 56, осаждают Мефону 25, вторгаются в Локриду 26, занимают Эгину 27, заключают союз с Ситалком 29, овладевают Соллием и другим городами и возвращаются в Афины 30, вторгаются в Мегариду 31, укрепляют Аталанту 32, погребают убитых в первый год войны 34—46, поражены чумою 47—54, III. 87, недовольство Периклом сменяется полным доверием и признанием заслуг его II. 59—65, захватывают и умерщвляют пелопоннесских послов к царю 67—68, отправляют флот к Навпакту и в Карию 69, готовы помогать платеянам 73, война на Халкидике 79, битвы с пелопоннесцами 83—92, поход к Астаку и в Акарнанию 102—103, действия против Митилены III. 3. 6. 18. 27. 36. 49, занимают остров Миною III. 51, отправляют корабли в Сицилию 86. 88. 90. 99. 103. 115, отправляют флот к Пелопоннесу и Мелосу III. 91, военные действия в Акарнании 94, сражение с этолянами 97—98, отправляют флот в Сицилию и по дороге занимают Пилос IV. 2, овладевают Эионом 7, успешная борьба с лакедемонянами у Пилоса 9. 13—16. 26—41, сражение с сиракусянами IV. 25, вторжение в коринфскую землю 42—45, поведение их на Керкире 46—48, овладели Анакторием 49, срыли укрепления хиосцев 51, заняли Киферы 53—55, опустошали Лаконику, взяли Фирею: длинные стены мегарян, Нисею 55—57. 68—69. 73, усмирили Антандр 75, укрепили Делий в Беотии 90, разбитые беотянами, потеряли Делий 96. 101, потеряли Амфиполь 104—108, заключили годичное перемирие с пелопоннесцами 117—118, взяли Менду 130, осаждали Скиону 131, заключили союз с Пердиккою 132, поход к Фракийскому побережью с Клеоном V. 2, посольство в Сицилию 4, во главе с Клеоном разбиты у Амфиполя Брасидом 10, Никиев мир и союз с лакедемонянами 14. 18. 23—24, пошли войною на Скиону 32, недовольны лакедемонянами 42. 43, союз с аргивянами 47, поход против Мелоса и взятие его 84—116, поход в Сицилию, военные средства предприятия VI. 1. 6. 8—26. 30—32. 42—44, обмануты эгестянами 46, напуганы кощунством над гермами и мистериями 27—29, произ-водят следствие, вызывают назад Алкивиада 53. 61, военные действия в Сицилии 62—63. 67. 70—71. 75. 82. 88. 97—103, разорвали мир с лакедемонянами 105, отправляют новое войско в Сицилию VII. 16. 20, дальнейшие действия в Сицилии VII. 5—8. 40—60. 70—81, страдания в плену 87, отправляют флот к Пелопоннесу VII. 20, удручены оккупацией Декелей 27, отсылают назад фракиян 29, сражение с коринфянами у Эринея 34. Впечатление сицилий-ской катастрофы VIII. 1, отпадение союзников 2. 14—15, столкновение на море с пелопон-несцами 10—11, взяли Митилену, Клазомены 23, осадили Хиос 24, действия против Хиоса и Милета 25—27. 30. 34. 61, разбиты пелопоннесцами 42, напрасно ищут дружбу Тиссаферна 56, несчастные битвы с пелопоннесцами 42, 95, счастливая битва при Киноссемате 104—106, удручены потерею Евбеи 96. 95. Ср.: Афины.
Афитий Aphytis (I С 1) город Паллены, стоянка Формиона I. 642.
Афон Athos (II С 1) гора на Акте IV. 1092, V. 36. 351. 821.
Афродита святилище ее на Эрике в Сицилии VI. 463.
Афродития местность в Лаконике IV. 561.
Ахайя, см.: Ахея.
Ахарны Acharnae (I С 2) обширнейший дем Аттики II. 192. 204. 212, подле Ахарны остановился Архидам II. 20. 231.
Ахарняне составляли значительную часть населения Афин II. 204.
Ахелой Achelous ( 2) река Акарнании, образует наносы II. 102—103, III. 74. 1061.
Axeронт река Феспротии I. 464.
Ахеронтское озеро в Феспротиде, через него протекает река Ахеронт I. 464.
Axeя Achaea (II AB 2) область Пелопоннеса, по тридцатилетнему миру отдана афинянами I. 1151, афиняне требовали Ахею обратно IV. 213, политическое устройство Ахеи изменили лакедемоняне V. 821. — (II В 2) область Фессалии IV. 781.
Ахеяне пелопоннесские, общее название эллинов у Гомера I. 33, IV. 1201, VI. 23, союзники лакедемонян II. 92, вывели колонию на Закинф II. 661, помогали афинянам I. 1113. Панорм Ахейский II. 811, ахейский Рий II. 925. — фтиотидские VIII. 31.
Ахилл его войско из Фтиотиды I. 33.

Б

Батт коринфский военачальник VI. 431.
Башни деревянные поставлены афинянами на укреплении Делия IV. 902, 3, на большом корабле против Сиракус VII. 256, башня поставлена афинянами в Лекифе. IV. 1152, башни сиракусян на стене VI. 992, в крепостных башнях в Афинах поместились пришельцы из демов II. 172, огромные башни на пелопоннесских окопах, облегавших Платеи II. 213, 4. 223, 4. 231, башня мегарян на острове Миноя III. 511.
Белая крепость одна из частей Мемфиса, на которую напали афиняне I. 1042.
Беотархи высшие должностные лица Беотийского союза II. 21, IV. 763. 911, V. 37. 38, VII. 303.
Беотия Boeotia (II В 2) именовалась раньше Кадмеидою I. 123, граничит с Фокидою III. 951, IV. 768, с Аттикою VII. 192, VIII. 982, ср.: IV. 91. 994, благодаря плодородию почвы меняла свое население I. 23, завоевана беотянами I. 108, освободилась от афинян I. 1132, III. 625. 673, IV. 926, землетрясение III. 873. Беотийский Орхомен IV. 763.
Беотяне эоляне VII. 573, родственны с лесбосцами III. 23, VIII. 1003, корабли их под Троей I. 103, на 60-м году по разрушении Трои вторгались из Фессалии в Кадмеиду I. 123, сочувствовали персам III. 543. 564. 585. 622-4, подчинены персам VIII. 433, союзники лакедемонян II. 93. 123. 222, IV. 722. 952, V. 572. 582. 592. 644, VII. 193. 437. 451. 575. 583, VIII. 52, подстрекают лесбосцев к восстанию против Афин III. 131, VIII. 52, помогают Брасиду в походе на Фракийское побережье IV. 701. 72, замыслы афинян против беотян IV. 76—77. 89—91, военные силы беотян V. 1083, 4, разбили афинян при Делии IV. 91—1011, 2. 1085, V. 141, взяли Ороп VIII. 601, Эною 98, вспомогательное войско их в Аркадии V. 643, против Аргоса V. 584, 592, взяли Панакт V. 35, десятидневный договор с афинянами 262. 32, ср.: IV. 1181, не желали примкнуть к Никиеву миру V. 172. 221, неохотно вступают в союз с аргивянами 316, переговоры и союз с лакедемонянами 40. 443. 462-5, овладели Гераклеей 521, союзники сиракусян VII. 193. 437. 451. 575. 583, лакедемонян VIII. 32. 52. 1063, афинские олигархи в сношениях с беотянами I. 1074, четыре совета беотян V. 382.
Бероя Вегоеа (ICI) город Македонии I. 614.
Бисалтия область Македонии, завоевана македонянами II. 996, жители ее бисалты IV. 1094.
Битва, бой, сражение. 1) Сухопутная на Марафоне I. 181. 734, II. 345, VI. 594, между афинянами и персами при Евримедонте I. 1001, между афинянами и финикиянами у Кипра I. 1124, между афинянами и коринфянами 62. 105, IV. 43, VII. 34—35, между афинянами и пелопоннесцами I. 1053, между афинянами и лакедемонянами I. 107—1081, IV. 9—11, V. 6—10, между афинянами и беотянами I. 113, IV. 93—97, между афинянами и халкидянами II. 79, между хаонами и стратиянами II. 81, между ампракиотами и акарнанами с участием афинян III. 108—115, между мантинеянами и тегеянами IV. 134, между лакедемонянами и аргивянами V. 65—74, между афинянами и сиракусянами VI. 70, VII. 43—45. 78—79. 81—85. — 2) Морская между афинянами и персами у Саламина I. 734. 231, при Евримедонте 1001, между керкирянами и коринфянами 29. 49—54, между афинянами и коринфянами . 1051, 2, II. 83—84, между афинянами и фасиянами I. 1002—101, между афинянами и персами 1104. 1124, между афинянами и пелопоннесцами . 1051, II. 83—93, VII. 34, VIII. 29. 42. 95, между афинянами и эгинянами I. 1052, между афинянами и лакедемонянами IV. 12—14, VIII. 103—106, между афинянами и самиянами I. 117, между пелопоннесцами и керкирянами III. 78—79, между афинянами и эгинянами I. 142. 1052, между керкирянами и коринфянами I. 134. 29. 48—52, между афинянами и сиракусянами IV. 25, VII. 22—24. 36—42. 52—55. 70—72.
Боги хранители клятвы, свидетели в речах коринфян I. 715, 6, V. 303, в речи афинян I. 784, в речи Брасида IV. 872, помощники мстителей за правду, за себя I. 865, IV. 927. 974, Никий исполнял установленные относительно богов обязанности VII. 772, афиняне пожер-твовали богам участки на Лесбосе III. 502, дань божеству требуют элеяне от лакедемонян V. 495, богу подобают молитвы и жертвы VIII. 701, во имя богов лакедемоняне требовали изгнания Алкмеонидов I. 127, союзные и общеэллинские боги III. 581. 592, отеческие боги VII. 692, мольбы к богам о спасении VII. 713, боги завистливы VII. 773, 4, во время чумы исчез страх перед богами II. 534.
Божество завистливо VII. 774, не ради умилостивления божества играют флейтисты в войске лакедемонян V. 70, судьбою управляет божество V. 1051-3. 1122, божество снисходит к людям в нужде IV. 986. Под божеством разумеется Аполлон I. 251. 1183. 1231, 2. 1264. 1344. 135, II. 544, III. 925, IV. 1183, V. 32, Афина I. 1262, 11, II. 152, IV. 1162. Почтенные богини Евмениды I. 12611.
Боий город Дориды . 1072.
Болба Bolbe (II В 1) озеро Мигдонии I. 582, IV. 1031.
Болезни наичаще бывают в летнюю пору в местностях болотистых VII. 472: болезней было наименьше во время чумы, а если какие появлялись, переходили в чуму II. 491, 511, по мнению афинян, выздоровевшие от чумы не подвергались больше никакой болезни 516, Никий страдал болезнью почек VII. 151. 772, Фемистокл умер от болезни I. 1384, также спартанец Лихас VIII. 845.
Болиск Bossus (V С 2) на Хиосе, место победоносного сражения афинян с хиосцами VIII. 243.
Бомияне племя этолян III. 963.
Бориад евритан в этолийском посольстве в Лакедемон III. 1011.
Бормиск город Македонии IV. 1031.
Боттиеи жители Боттиеи, вместе с потидеянами отложились от афинян I. 575. 581, война с боттиеями афинян и Ситалка II. 79. 1011.
Боттиея Bottiaea (I С 1) опустошена афинянами I. 653, II. 792. 1015, северо-западная часть Акты II. 1015, область Македонии, откуда вытеснили македоняне боттиеев II. 993. 1004, вторжение в Боттиею афинян II. 792.
Бравро супруга царя эдонов Питтака, мужеубийца IV. 1073.
Брасид спартанец, спас Мефону и за то провозглашен первым в военном деле II. 252, красноречив, отважен, умен, умерен IV. 842. 811, 2. 1082, V. 72, амфипольцы почитали Брасида как героя V. 111, послан в числе советников к Кнему II. 851. 866. 931, к Алкиду III. 691. 76, образ действий Брасида под Пилосом IV. 11—12, подал помощь мегарянам IV. 70—74, в Коринфе готовился к походу на Фракийское побережье IV. 701. 741, прошел через Фессалию 78, миролюбивое отношение Брасида к царю линкестов Аррабею 83, вызвал восстание в Аканфе, речь его 84—88, перешли на сторону Брасида Стагир, Аргил, Миркин, Галепс, Эсима, Склона, Менда 822. 1034. 1073. 110—116. 120. 1212. 123, занял Амфиполь 102—107, напрасно пытался овладеть Эионом 1064. 1071-3, лживые речи Брасида 1085, поход на Акту 109, занял Торону, Лекиф 113. 114. 115, увенчан в Скионе золотым венком 1211, поход на линкестов 124—128. 1321, покинут Пердиккою 125, обращение с речью к воинам 126, отразил врагов 127. 1281-3, Пердикка во вражде с Брасидом 1285, тщетная попытка овладеть Потидеей 1212. 135, воззвание Брасида к воинам у Амфиполя V. 1003, одержал победу над Клеоном V. 6—11, умер от раны и погребен в Амфиполе 108. 111. Отряд Брасида V. 671. 713. 722.
Брикиннии укрепление подле Леонтин в Сицилии, занято леонтинскою знатью V. 44.
Брилесс город Аттики II. 231.
Бромер македонянин, отец Аррабея, царя линкестов IV. 831.
Будор Budorum (I а В 2) крепостца на Саламине II. 943, III. 512.
Буколион город Аркадии, куда отступили мантинеяне IV. 1342.
Буфрада местность подле Пилоса, упоминается в годичном договоре между лакедемонянами и афинянами IV. 1184.

В

Варвары общее наименование неэллинских народов, не встречаются у Гомера I. 33, занимаются разбоем и грабежом I. 5. 6, в древности все эллины, а во времена Пелопоннесской войны некоторые племена их по образу жизни походили на варваров ibid., способ сражения варваров VI. 1263-6. 127—128, II. 814, VII. 42, кровожадны VII. 294, варвары македоняне IV. 126, фракияне VII. 294, часть амфилохов II. 685, III. 1127, хаоны и другие эпироты II. 805, тавлантии I. 24, 284, 473. 503, иберы VI. 903,· эгестяне VI. 117. 23, смесь варварских племен в Фиссе и других городах IV. 1093, сикулы IV. 259, варварские племена в Сицилии VI. 12. 6. 204, VII. 583, верхняя часть Колофона взята варварами III. 341-3, участие варваров в Пелопоннесской войне . 12. 821, II. 7. 81. 82, IV. 1241. 125, VI. 176, VII. 802, VIII. 163. 254, афиняне помогали и варварам VI. 182, варварские (и эллинские) войска терпят обыкновенно неудачи вдали от родины VI. 335. Варваром называется у Фукидида царь персов и персы I. 143. 182. 693. 734. 752. 892, 3. 902. 96. 97. 1182. 131. 132. 1444, III. 56 и др.
Византии Byzantium (V 1) взят афинянами I. 942, расстояние от Стримона II. 972, доверен Павсанием Гонгилу I. 1285, 7, пребывание там Павсания . 1291. 1301. 1311, отлагался от афинян I. 1155. 1173, VIII. 802, морское сражение при Византии между афинянами и пелопоннесцами VIII. 801. 96. 1071.
Война пелопоннесцев и афинян . 1, иначе Аттическая V. 313-6, Дорийская II. 543, размеры и значение этой войны I. 1. 212. 231-4, мнимые и подлинные причины ее I. 236. 66, приготовления к войне II. 7—9, начало войны I. 24. 1182, II. 1, III. 171. 862, V. 201, продолжительность войны V. 20. 26, первая часть ее называется десятилетнею V. 251. 263, первою V. 203. 242, прежнею VII. 18. 29, позднейшая за Никиевым миром V. 263, способ составления истории войны I. 22. 81. 133. 181, 3. 19. 971, II. 1. 161. 211. 341. 689, III. 984. 1136, IV. 485. 1133, V. 261, VI. 175, VII. 441. 854. 875, война после катастрофы сицилийской IV. 812 или Ионийская VIII. 113. Мантинейская и Эпидаврская войны V. 262. 33. 53—56. Священная I. 1125. Персидская I. 901. 957. 971, III. 102. Война халкидян и эретриян I. 153. Халкидская II. 295. 952.
Вооружение тяжелое (гоплитов), легкое (легковооруженных) и среднее (пелтастов) I. 272. 601, II. 295, вооружение скифов и гетов одинаковое II. 961, некогда эллины, подобно варварам, ходили вооруженными и в мирное время I. 6. 53, афиняне первые перестали носить вооружение I. 63.
Ворота городские в Афинах VI. 573, в Платеях II. 22. 43, 4, в Мегарах IV. 673-5. 734, в Аканфе IV. 853, в Амфиполе IV. 1044. 1111, 2. 1122, V. 75. 97. 102, 5-7, в Скионе IV. 1302, 5, в Эпидавре V. 803, в Микалессе VII. 293, в укреплении афинян подле Сиракус 512. Малые ворота в Тороне IV. 1102. 1112, в Катане VI. 511, в Сиракусах 1001, в укреплении Эетионеи VIII. 921.
Восстание союзников против афинян по различным причинам I. 99, III 10—13, VIII. 2, восстали Потидея I. 582, Наксос 984, Фасос 1002, Евбея 1141, VIII. 957, Самос и Лемнос 1152-5, Лесбос III. 21, Аканф, Стагир IV. 88, Аргил 1034, Амфиполь 106, Галепс и Эсима 1073, большинство городов на Акте 1095, Торона 110—114, Скиона 1201. Менда 1231, хиосцы и эрифреяне VIII. 14, Милет 173, Родос 442, Абид и Лампсак 621, Византии 802-3, Эрес на Лесбосе 1003, Кизик 1071.
Всадники класс афинских граждан IV. 161, всадники у лакедемонян V. 724.

Г

Габроних афинянин, товарищ Фемистокла в посольстве в Спарту I. 913.
Гавлит кариец, посланец Тиссаферна в Лакедемоне VIII. 852.
Гагнон афинянин, один и начальников эскадры, отправленной против Самоса II. 581, I. 1172, осаждал Потидею II. 581, VI. 312, отправлен к Ситалку II. 953, основал Амфиполь IV. 1023, сооружения его в Амфиполе разрушены V. 111.
Гадатели афиняне и сиракусяне совершали жертву перед битвою VI. 692, поддерживали Никия в толковании лунного затмения VII. 504, гадатель Толмид, платеянин III. 201, на гадателей гневались афиняне после сицилийской катастрофы VIII. 1.
Галепс Galepsus (II С 1) город Халкидики, перешел на сторону Брасида IV. 1073, взят Клеоном V. 61.
Галиадa область Арголиды I. 1051, опустошена афинянами II. 565, IV. 452.
Галиартяне жители Галиарта в сражении при Делии IV. 934.
Галикарнасс Halicarnassus (V D 3) город Карий, куда бежали афиняне, разбитые пелопоннесцами VIII. 424, с жителей его взял контрибуцию Алкивиад VIII. 1081.
Галикиеи племя сикулов, союзников афинян VII. 321.
Галис река Азии, западная граница владений Кира I. 16.
Гамаксит город Троады VIII. 1013.
Гарматунт город Лесбоса против Мефимны, стоянка пелопоннесского флота VIII. 1013.
Гармодий афинянин, тираноубийца из личных побуждений I. 202, VI. 54—58. Ср.: Аристогитон.
Гарпагий город при Пропонтиде, место сражения афинян с пелопоннесцами VIII. 1071.
Гарпина город Писатиды, где останавливалась афинская конница V. 503.
Гебр река Фракии II. 964.
Гегемония, см.: Главенство.
Гегесандр спартанец, отец Пасителида IV. 1323. — отец Гегесандрида VIII. 912.— феспиянин VII. 193.
Гегесандрид спартанский начальник эскадры VIII. 912. 941, 2. 953.
Гегесиппид лакедемонянин, изгнан из Гераклеи за дурное управление V. 521.
Гел Helos (II В 3) поселение Лаконики у Лаконского залива, занят афинянами IV. 544.
Гелa река Сицилии VI. 43. — город Сицилии, основан родосцами и критянами VI. 43, 53, VII. 579. 802, собрались в Геле сицилийцы на совещание в 424 г. IV. 581, враждебна афинянам V. 46, VII. 579. Тиран Гелы Гиппократ VI. 53.
Гелейская Гибла, см.: Гибла.
Гелеяне жители Гелы, основали Акрагант и Камарину VI. 44. 53, соседи их VII. 581, союзники сиракусян VII. 576. 581. 614, доставляли сиракусянам конницу и корабли VI. 672, 331, учреждения гелеян дорийские VI. 43.
Геликс мегарянин, начальник эскадры, поднял восстание в Византии VIII. 803.
Гелланик историк Аттики, не точен в хронологии I. 972.
Геллеспонт Hellespontus (V D 1) пролив, отделяющий Азию от Европы II. 671, I. 892, узок VIII. 1061, граница царства Ситалка II. 961, подле Геллеспонта афинские стратеги IV. 751, пелопоннесские корабли в Геллеспонте VIII. 622, 6, 8. 221. 803. 993. 1082, афиняне в Геллеспонте VIII. 1001. 1032. — область Азии, откуда отозван Павсаний I. 1283, пелопоннесцы в Геллеспонте VIII. 235. 392. 611. 622. 793. Тиссаферн на пути в Геллеспонт 1091, в союзе с афинянами I. 892, II. 94, VIII 864. 964.
Гелон тиран сиракусян, выгнал жителей из Мегар Гиблейских VI. 42, из Камарины 53. 941.
Гем город Фракии II. 961.
Геоморы на Самосе, лишены всяких прав VIII. 21.
Гера божество, храм ее в Платеях III. 683, в Аргосе IV. 1332, на Керкире I. 247, III. 755. 814.
Геракл герой, предок коринфянина Фалия I. 242, почитается жертвами в Сиракусах VII. 732, святилище Геракла в мантинейской земле V. 644. 661.
Гераклеотида город у устья реки Кадета, где Ламах потерял свои корабли IV. 752.
Гераклея Heraclea (II В 3) в Трахинии, основана и управлялась лакедемо-нянами III. 92—93. 1002, IV. 781, V. 121, занята беотянами V. 511. 521.
Гераклид сиракусянин, один из стратегов VI. 731. 1034.
Гераклиды потомки Геракла, умертвили Еврисфея I. 92, во главе дорян, овладевших Пелопоннесом 123, основатель Сиракус из рода Гераклидов VI. 32.
Геранея горная цепь в Элладе I. 1053. 1073, IV. 701.
Герастий месяц у лакедемонян IV. 1191.
Гереон мыс около Коринфа V. 756.
Герест город Евбеи III. 35.
Гереяне из аркадян в войске лакедемонян V. 671.
Гермеонд фивянин, отправлен из Лакедемона на Лесбос III. 54.
Гермес божество, изображения его повреждены в Афинах VI. 271. Ср.: Гермы. Святилище Гермеса подле Микалесса VII. 293.
Гермионида опустошена афинянами II. 562.
Гермирняне жители Гермионы Hermione (I С 3), доставили коринфянам корабль. I. 272. Гермионский корабль у Павсания I. 1283. 1311, в эскадре Педарита VIII. 331.
Гермократ сиракусянин, человек благоразумный храбрый VI. 722, держал речь за примирение сицилийских государств между собою IV. 58—65, другая речь его о необходимости приготовлений к войне VI. 33—35, третья речь к камаринянам 76—81, вождь сиракусян 731. 963, советы его сиракусянам 72. 992, VII. 21, военная уловка Гермократа VII. 73, повел сицилийский флот в Азию VIII. 261, изобличал Тиссаферна VIII. 292. 45. 85, изгнан из Сиракус 853.
Гермон афинянин, начальник периполов в Мунихии, содействовал низверже-нию ‘четырехсот’ VIII. 925. — сиракусянин, отец Гермократа IV. 58, VI. 323.
Гермы изображения Гермеса в Афинах, повреждены перед Сицилийской экспедицией VI. 271. 28. 53. 604. 611.
Геры город Ионии, поднят хиосцами против Афин VIII. 194, пытался взять Диомедонт 202.
Гесиод поэт, убит в святилище Зевса Немейского в Локриде III. 961.
Гессии племя локров в войске Еврилоха III. 1012.
Гестиея город Евбеи, занят афинянами I. 1143, жители ее в войске афинян в Сицилии VII. 572.
Гестиодор афинянин, участвовал в осаде Потидеи II. 701.
Гетерии, тайные общества, клубы III. 825, 6, VIII. 483, 4. 652. 924.
Геты пограничны со скифами, призваны к оружию Ситалком, вооружение их скифское II. 961, доставляли конницу 984.
Гефест божество III. 883.
Гея (Земля) божество, храм ее в Афинах II. 154.
Гиакинфии празднество лакедемонян V. 234. 413.
Гибла Гелейская Hybla (IV С 2) город Сицилии, враждебный афинянам VI. 625. 632. 943. Гиблейские Мегары IV. 43.
Гиблон царь сикулов VI. 41.
Гигон город Македонии, стоянка афинян I. 61=6.
Гиеи племя локров, дали заложников Еврилоху III. 1012.
Гиера один из Эоловых островов, местопребывание Гефеста III. 882, 3.
Гиерамен перс, со стороны царя заключал третий договор с лакедемонянами VIII. 581.
Гиерофонт афинянин, сын Антимнеста, один из начальников афинской эскадры в пелопоннесских водах III. 1053.
Гиеряне одно из племен малиян III. 922.
Гиккары Hykkara (IV В 1) городок сиканов, взят афинянами VI. 623, рабы гиккарские VII. 132.
Гилиада река Италии, где афиняне задержаны кротонцами VII. 352.
Гилипп спартанец, послан в Сиракусы из Лакедемона в звании военачальника VI. 93. 104, VII. 1—3. 111. 423, разбит афинянами VII. 5, разбил афинян 6, ходил к сицилийцам за войском VII. 121. 211. 46. 501, овладел Племмирием 22—23, напал на афинские укрепления 37, неоднократно одерживал победу над афинянами 43—45. 53, победил их в морском сражении VII. 65. 69, речь его 66—68, отрезал афинянам путь к отступлению 74. 79, переговоры с афинянами 821. 831, взял в плен Никия с отрядом 85, пытался спасти Никия и Демосфена от казни 86, по возвращении из Сицилии побежден при Левкаде VIII. 13.
Гиллайская гавань . на Керкире, занята демократами III. 723. 812.
Гимера город Сицилии, колония Занклы с халкидскими учреждениями VI. 51, единственный эллинский город в северной части Сицилии 622, VII. 11. Гимерская область подверглась вторжению афинян III. 1151.
Гимерей город Фракийского побережья подле Амфиполя, базис военных действий афинян VII. 9.
Гимеряне на стороне афинян против Сиракус VII. 1, на стороне сиракусян против афинян VII. 582.
Гимнопедии празднество в Лакедемоне V. 821-4.
Гипербол афинянин, позоривший собою государство, изгнан остракизмом VIII. 733.
Гиперохид афинянин, дед Мирины, Гиппиевой жены VI. 551.
Гиппарх афинянин, младший сын Писистрата, не был тираном и убит только потому, что заговор против Гиппия не удался I. 202, VI. 54—59.
Гиппий афинянин, сын Писистрата старший, тиран I. 10. 54—60, отец Писистрата и Архедики VI. 546. 593. — начальник аркадян, предательски умерщвлен Пахетом III. 343.
Гиппокл афинянин, начальник афинской эскадры у Левкады VIII. 13.
Гиппокл тиран Лампсака, зять Гиппия VI. 593.
Гиппократ афинянин, один из стратегов в войне против Мегар IV. 663. 671, он же в Беотии IV. 76. 77. 89. 90. 93. 94, увещание Гиппократа к войску 95—96, убит в сражении 1012. — тиран Гелы, взял землю камаринян VI. 53. — спартанец, начальник эскадры в Ионийской войне VIII. 351. 99. 1072.
Гипполохид фессалиянин, один из проводников Брасида IV. 781.
Гиппониаты соседи локров эпизефирских в войне с ними V. 53.
Гиппоник афинянин, один из начальников в битве при Танагре III. 914.
Гиппоноид лакедемонянин, начальник лоха в битве при Мантинее V. 713-721.
Гиртоняне племя фессалиян, помогали афинянам II. 223.
Гисии Hysiae местность Арголиды, занята лакедемонянами V. 832. — город Беотии (I а В 1) III. 242.
Гистасп перс, отец Писсуфны I. 1154.
Главенство, или гегемония лакедемонян над Пелопоннесом I. 102. 761. 894, над всеми эллинами во время Персидских войн I. 182. 776. 94, от главенства лакедемонян избавились афиняне после Персидских войн I. 183, VI. 823. Главенство над эллинами перешло к афинянам в конце Персидских войн I. 95—971. 761, III. 104-6, VI. 763. 823, главенство их перешло в господство I. 971. 98—99, II. 84, V. 69, III. 37, VI. 85. Различие между главенством афинян и лакедемонян I. 19. 761.
Главка Glauce (V D 3) гавань Микалы VIII. 792.
Главкон афинянин, один из начальников эскадры у керкирян I. 544.
Гоаксис эдонянин IV. 1073.
Голод жестокий постигал Элладу во время Пелопоннесской войны I. 233, II. 54, в Платеях III. 573. 593, в Потидее II. 701, на Керкире III. 852, IV. 23, на Сфактерии угрожал спартанцам IV. 152. 40, от голода страдали пленные афиняне в Сиракусах VII. 872, в Афинах в 449 г. I. 1124, соумышленники Килона погибли от голода I. 12610, Павсаний изморен голодом I. 1342.
Гомер жил позже Троянской войны, не называет эллинов их общим именем и не знает противоположного им имени варваров I. 33, свидетельства Гомера сомнительны I. 93. 103, II. 414, автор гимна к Апполону III. 1044-6. Под ‘древними поэтами’ разумеется прежде всего Гомер I. 52. 113. 155. 211, VI. 21.
Гонгил эретриянин, через него вел тайные сношения Павсаний с персидским царем I. 1286. — коринфянин, один из военачальников, первый прибыл в Сиракусы VII. 21. Гортина город Крита, уроженец его Никий II. 855.
Гортиния Cortynia (I C I) город Македонии, сдалась фракиянам без битвы II. 1003.
Грайские поля в Аттике, опустошены пелопоннесцами II. 233, III. 913.
Грестония Grestonia (I C I) область Македонии, покорена македонянами II. 996, опустошена фракиянами 1004.
Гробницы удалены с острова Делоса при очищении его I. 81, III. 1042, V. 1, гробницы карийцев I. 81.

Д

Давлия город Фокиды, там жил Терей II. 293.
Даймах платеянин III. 201.
Даий лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Дамагет лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Дамагон лакедемонянин, один из вождей колонии в Трахинии III. 925.
Дамотим сикионянин, один из заключавших годичное перемирие между афинянами и лакедемонянами IV. 1192.
Данаи одно из общих названий эллинов у Гомера I. 33.
Дардан Dardanus (V D 1) город Азии, место сражения между афинянами и пелопоннесцами VIII. 1042.
Дариев статер уплачивается Тиссаферном за каждого пленного VIII. 284.
Дарий сын Гистаспа, царь персов . 141, покорил своей властью эллинские острова 16, от Дария убегал Аристагор IV. 1022, большим значением у Дария пользовался дом Эантидов VI. 593.— сын Артоксеркса, участвовал в Пелопоннесской войне VIII. 54, заключил три договора с лакедемонянами VIII. 371. 581.
Даскилитида сатрапия, которою управлял во времена Павсания Мегабат, потом Артабаз I. 1291.
Даскон сиракусянин, один из основателей Камарины VI. 53. — возвышенность подле Сиракус VI. 662.
Дафнунт город Азии, куда бежали виновники восстания в Клазоменах VIII. 236. 312.
Двадцатая часть доходов взималась Писистратидами с афинян IV. 545, афинянами с вывозимых и ввозимых товаров от подчиненных союзников VII. 284.
Девкалион отец Эллина I. 31.
Девять путей местность у Стримона, на которой заложен Амфиполь I. 1003, IV. 1023.
Декелея Decelea (V В 2) местечко в Аттике VII. 19, по совету Алкивиада занята и укреплена пелопоннесцами VI. 916. 932, VII. 181. 191-3. 201. 27. 28, VIII. 31. 53. 691. 702. 71. 981.
Делии празднество на Делосе III. 1042.
Делий Delium (II В 2) в Танагрской области в Беотии со святилищем Аполлона, занят афинянами IV. 764, 5. 90. 973, при Делии несчастное для афинян сражение с беотянами IV. 91—97, V. 141. 152.
Делос Delus (V С 3) наименьший из Киклад, общее казнохранилище Афинского союза и место собрания союзников I. 962, близок к Ренее I. 136, III. 291. 1042, подвергся землетрясению перед Пелопоннесской войной II. 83, очищен афинянами . 81, III. 104, V. 1, стоянка посольства ‘четырехсот’ VIII. 77. 803. 861. Делосский Аполлон I. 136, III. 1042.
Делосцы жители Делоса, изгнаны афинянами, поселились в Атраммитии V. 1, VIII. 1084, возвращены на остров из страха наказания от богов V. 321.
Дельфиний Delphinium (V D 2) подле Хиоса, укреплен афинянами VIII. 382. 403.
Дельфины наконечники райн у сиракусян для повреждения неприятельских кораблей VII. 412.
Дельфы Delphi (I С 2) город Фокиды с оракулом Аполлона, должен быть независим V. 182, афиняне передали святыни фокидянам I. 1125, в Дельфы послана военная добыча афинянами и лакедемонянами IV. 1341. Дельфийское божество посоветовало керкирянам передать город коринфянам I. 251, Килону советовало захватить афинский акрополь 1264, советовало лакедемонянам начать войну 1183. 1231, II. 544, повелело афинянам возвратить делосцев на родину V. 321, советовало лакедемонянам основать Гераклею III. 925, дельфийская прорицательница подкуплена Плистоанактом V. 162. Оракул в Дельфах I. 282, дельфийские сокровища I. 1213. 1431, дельфийский треножник I. 1322, III. 572.
Демарат афинянин, один из начальников эскадры в пелопоннесских водах VI. 1052.
Демарх сиракусянин, один из начальников сицилийской эскадры в ионий-ских водах VIII. 853.
Демей афинянин, отец Филократа V. 1163.
Демиурги должностные лица у мантинеян и элеян, дают и принимают клятвенное подтверждение договора V. 479.
Демодок афинянин, один из начальников афинской эскадры, собиравшей дань с союзников IV. 751.
Демократия, см.: Народоправство.
Демосфен афинянин, один из начальников эскадры в пелопоннесских водах в 426 г. III. 912, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами V. 192. 241, в войне с этолянами потерпел поражение и потому боялся возвратиться в Афины III. 94—98, у Навпакта III. 1023, 4, IV. 761. 77, военачальник всего союзного войска против ампракиотов и пелопоннесцев III. 1052. 107—113, добыча его 114, благодаря ему укреплен Пилос и взята Сфактерия IV. 3—6. 9—15. 29—32. 36—38, воззвание Демосфена к воинам IV. 10, ненавистен лакедемонянам VII. 862, покушался овладеть Мегарами IV 66—67, взял Нисею 69, у Сиф 89, в Сикионии 1011, из Эпидавра вывел афинское войско V. 803, отправлен стратегом в Сицилию VII. 16. 17. 20. 26. 31. 33. 35. 5710, потерпел жестокое поражение при нападении на Сиракусы VII. 42—43, советовал отступление из Сицилии 47, не одобрял плана Никия 49, разбит на море 69—70. 72, отступил от Сиракус 75. 78—81, сдался с войском сиракусянам 822, 3. 831. 853, казнен сиракусянами VII. 86.
Демотел мессенянин, сделал удачную вылазку против леонтинцев и афинян IV. 2511.
Дерда македонянин, брат Пердикки, в союзе с афинянами I. 572. 592.
Деркилид спартанец, послан свойском к Геллеспонту для поднятия Абида против Афин VIII. 611. 621.
Дерсеи независимое племя фракиян, напуганы походом Ситалка II. 1013.
Диагор фуриянин VIII. 351.
Диакрит спартанец II. 121.
Диасии важнейшее в Афинах празднество Зевса Милостивого I. 1266.
Дидима один из Эоловых островов, обрабатывается липарянами III. 882.
Диемпор фивянин, один из начальников фивян при нападении на Платеи в 431 г. II. 21.
Дии независимое племя фракиян на Родопе, призвано Ситалком к войне против Пердикки II. 962, из них отряд пелтастов в Афинах VII. 271.
Диитреф афинянин III. 751 , IV. 531. 1192. 1292, отводил назад отряд фракиян VII. 291, сторонник ‘четырехсот’, низвергнул демократию на Фасосе VIII. 642.
Дий Dium (II С 1) город на Акте со смешанным населением, оказал сопротивление Брасиду IV. 1093, 4. — город Македонии у подошвы Олимпа IV. 785.
Дима город Ахеи, куда бежали разбитые Формионом пелопоннесцы II. 843.
Диниад периек, начальник пелопоннесского флота в малоазийских водах VIII. 221.
Диний афинянин III. 32.
Диодот афинянин, держал речь против смертной казни всех митиленян, которой требовал Клеон III. 41—49.
Диомедонт афинянин, начальник эскадры в малоазийских водах VIII. 192, заключил договор с теосцами 202, взял Митилену 231, разбил хиосцев 242, народом назначен в стратеги вместе с Леонтом на место Фриниха и Скиронида 543, разбил родосцев 551, враг олигархии 734-6.
Диомил беглец из Андроса, начальник гоплитов в войске сиракусян VI. 963, убит в сражении при Эпиполах 974.
Дионис божество, святыня его в Афинах подле акрополя II. 154, в святилище Диониса погибали зачумленные III. 815, в святилище Диониса на Керкире погибли олигархи II. 815, в театре Диониса собрались пирейцы, шедшие на ‘четырехсот’ VIII. 93.
Дионисии празднество в честь Диониса II. 154, городские Дионисии V. 201. 234.
Диоскуры божества, святилище их на Керкире III. 753, подле Тороны IV. 1001.
Диотим афинянин, один из начальников эскадры, отправленной к Керкире I. 452. — отец Стромбихида VIII. 151.
Дифил афинянин, начальник в битве с коринфянами у Навпакта VII. 343.
Дияне жители города Дия, захватили Тисс V. 381, отложились от афинян V. 821.
Добер Dobera (I C 1) город Пеонии II. 982, там собрались все войска фракиян перед вступлением в Македонию 991. 1003.
Договор мирный тридцатилетний между лакедемонянами и афинянами 445 г. I. 352. 402. 1151, Пелопоннесская война началась нарушением 30-летнего договора I. 234. 1183, это случилось на четырнадцатом году по заключении его I. 876. 146, II. 21. 71, 30-летний договор между аргивянами и лакедемонянами V. 144. 222. 282. 601. 631. 76—80, договор аргивян с элеянами, мантинеянами, халкидянами V. 31, договор афинян с аргивянами, мантинеянами, элеянами начертан на стелах V. 47, с беотянами I. 1133, другой с ними же V. 262. 325, с халкидянами VI. 74. 103, с лакедемонянами относительно Пилоса IV. 16—23, с ними же 50-летний V. 18—20. 325, 5-летний с пелопоннесцами . 1121, договор лакедемонян с беотянами V. 39, с мантинеянами V. 811, с Тиссаферном три договора VII. 18. 37. 58, договор Павсания II. 71. 72, III. 681, между государствами Сицилии IV. 651. Ср.: Перемирие.
Долопия орошается Ахелоем II. 1022.
Долопы на острове Скиросе I. 982, по соседству с Гераклеей, что в Трахинии V. 511.
Дор фессалиянин, вышел из Мелитии навстречу Брасиду VI. 781.
Дорида метрополия лакедемонян, подверглась нападению фокидян I. 1072.
Дорией родянин, одержал победу на олимпийских агонах в 428 г. III. 8. — фуриянин, сын Диагора, один из начальников сицилийской эскадры в малоазийских водах VIII. 251, защищал перед Астиохом свою команду VIII. 842.
Доркис лакедемонянин, главнокомандующий на место Павсания I. 956.
Доряне родоначальники лакедемонян жили в Дориде I. 1072, III. 923, заняли Пелопоннес I. 123. 181, IV. 422, VII. 54, доряне в Коринфе IV. 422, соседи карийцев в Азии II. 94, доряне в Сицилии VI. 3—5, IV 643, VI. 771, на стороне сиракусян III. 862, VII. 446. 57—58, доряне в Эпидамне I. 242, искони враждебны ионянам IV. 612, VI. 803. 822, презирают ионян V. 91, VI. 771, VII. 54, VIII. 253. Говорить по-дорийски велел Демосфен ампракиотам III. 1124, дорийский язык в Занкле VI. 51. Дорийские учреждения в Геле VI. Дорийская (Пелопоннесская) война II. 543, 4.
Доходы афинян главные от союзников I. 803. 814. 962. 1221, II. 132-3, III. 136. 311, IV. 1081, VI. 904, доходы от Лаврийских приисков VI. 917, от судов VI. 917, уменьшились вследствие оккупации Декелей VII. 284.
Драбеск город эдонов, где истреблены были афиняне фракиянами I. 1003, IV. 1022.
Драхма аттическая III. 173, VI. 313, VII. 272, VIII. 291. 452. — коринфская I. 271. — эгинская V. 476. 632.
Дримусса остров подле Клазомен, где пристали корабли Тиссаферна VIII. 313.
Дриопы на Евбее в городе Каристе VII. 574.
Дрои независимое племя фракиян, напуганы походом Ситалка II. 1013.
Дубовые вершины проход на Кифероне III. 241.

Евал спартанец, начальник сухопутного войска в Ионии VIII. 221.
Еварх акарнан, тиран Астака, выгнан афинянами II. 301, восстановлен коринфянами 331-2. — халкидянин, основатель Катаны VI. 33.
Евбея Euboea (II ВС 2) остров, очень важный для афинян . 1141, II. 55, III. З5. 1093, VII. 281, VIII. 952. 961, отложилась от афинян в 446 г. I. 1141, усмирена и покорена афинянами 1142. 115, VI. 234. 762. 842, II. 21, IV. 924, афинский флот сторожил Евбею II. 261. 32, III. 172, VIII. 13. 742. 869, лакедемоняне замышляли нападение на Евбею III. 924. 931, VIII. 60, пелопоннесцы старались поднять Евбею против афинян VIII. 5. 602. 912, Евбея отложилась от афинян 957. 96. 1065. 1072, подвергалась землетрясениям III. 874. 892. На Евбее поместили афиняне свой скот перед вторжением пелопоннесцев в Аттику II. 141, первые колонии в Сицилию выведены из Евбеи VI. 31. 45, евбейские изгнанники соединились с беотийскими против афинян I. 1132.
Евбул хиосец, начальник эскадры у Мефимны VIII. 234.
Евен река Этолии II. 833.
Евесперитяне соседи киренян, в войне с ливийцами VII. 502.
Еветион афинянин, пытался взять Амфиполь VII. 9.
Евкл афинянин, военачальник в Амфиполе IV. 1044. — военачальник сиракусян VI. 1034.
Евклид занклеец, основатель Гимеры VI. 51.
вкрат афинянин III. 41.
Евксинский понт граница царства одрисов II. 961. 971. 5, афинская эскадра в Евксинском понте IV. 751.
Евктемон афинянин, один из начальников эскадры у Самоса VIII. 301.
Евмах коринфянин, один из начальников эскадры, помогавшей Еварху II. ЗЗ1.
Евмолп во главе элевсинян вел войну с Эрехфеем II. 151.
Евмолпиды жреческий род в Афинах, восставали против возвращения Алкивиада VIII. 532.
Евпалид эпидаврянин IV. 1192.
впалий Eupalium ( 2) город Локриды (Озольской), куда послал добычу Демосфен III. 962, взят Еврилохом 1021.
Евпомпид военачальник платеян, советовал прорваться силою через укрепления пелопоннесцев III. 201.
Еврибат керкирянин, один из начальников флота I. 471.
Евриел Euryalus (IV а) возвышенность подле Сиракус, занята афинянами VI. 972, VII. 433, взошел на Евриел Гилипп VII. 24.
Еврилох спартанец, начальник гоплитов в походе на Навпакт III. 100—1022. 105—109, пал в битве 1091.
Евримах фивянин, главный виновник захвата Платей II. 23, умерщвлен платеянами 57.
Евримедонт афинянин, начальник эскадры, посланной керкирянам III. 802. 814. 851, один из начальников сухопутного войска при Танагре III. 914, отправлен в Сицилию 1155, IV. 22. 31. 83, на пути зашел на Керкиру IV. 46—47, должен заплатить пеню за неудачу в Сицилии IV. 653, вторично отправлен в Сицилию VII. 16. 31. 33. 35. 421, в сражении при Эпиполах 432, разделял мнение Демосфена о необходимости снять осаду Сиракус 494, пал в битве с сиракусянами 522. — река Памфилии, где афиняне одержали победу над персами I. 1001.
Еврип пролив, через который лежал обратный путь фракиян из Афин VII. 291. 301.
Еврипид афинянин II. 701.
Еврисфей владыка Микен и других земель, которые перешли потом к Атрею I. 92.
Евританы племя этолян, на которых по совету мессенян пошел Демосфен III. 945.
Евритим коринфянин I. 292.
Европ Europus (ICI) город Македонии, осажден, но не взят фракиянами II. 1003.
Европа покинута персами после морского и сухопутного сражения в 479 г. I. 892, самое большое в Европе царство скифов, потом одрисов II. 975, 6.
Евстроф аргивянин, посол в Лакедемон V. 403.
Евфамид коринфянин, один из начальников эскадры, отправленной в Акарнанию II. 334, один из заключавших годичное перемирие с афинянами IV. 1192, советовал союзникам примирить аргивян с эпидаврянами V. 551.
Евфем афинянин, отправлен в Камарину для переговоров VI. 754, речь его к камаринянам 81—88.
Евфидем афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакеде-монянами V. 192. 241, назначен в товарищи Никию в Сицилию VII. 161. 694.
Евфикл коринфянин I. 462, III. 1144.
Евфилет афинянин III. 861.
Египет отложился от Артоксеркса I. 104, наиболее воинственные египтяне болотные 1102, афиняне помогали восставшим египтянам 109. 112, подчинен власти персов 110, чума в Египте II. 484, флот афинян в Египте IV. 533, VIII. 352.
Елена дочь Агамемнона, женихи ее связаны клятвою с Тиндареем . 91.

Ж

Жалованье морякам в Афинах по полдрахмы ежедневно VI. 313, VIII. 452, в Сици-лийской экспедиции по драхме VI. 81, Тиссаферн обязался платить пелопоннесским морякам по драхме в день VIII. 291, потом платил по 3 обола 452, жалованье гоплитов афинских по две драхмы ежедневно III. 173, по договору между афинянами и аргивянами союзные воины пешие получают по три эгинских обола, конные по эгинской драхме V. 476, жалованье наемным фракиянам по драхме ежедневно VII. 272, жалованье афинских членов совета VIII. 694, ‘четыреста’ предложили упразднить жалованье должностным лицам 673. 971. 653, жалованье упразднено правлением 5000 VIII. 981.
Жезл глашатая, непременный атрибут звания его I. 531.
Жертвенники алтари служат убежищем невольным грешникам IV. 986, жертвенник Афины на акрополе в Афинах I. 12610, жертвенники Евменид 12611, жертвенник Зевса Олимпийского V. 501, жертвенник Аполлона Пифийского VI. 546, 7, Аполлона Предводителя 31, жертвенник двенадцати божествам 546, у жертвенников в качестве молящих сели митиленяне III. 282, Фрасилл искал убежище у жертвенника V. 606, также Астиох VIII. 843.
Жертвы жертвоприношения периодически в Афинах II. 381, ежегодные жертвы в честь Брасида в Амфиполе V. 111, всенародные жертвоприношения на Диасиях в Афинах I. 1266, Павсаний совершил жертвоприношение Зевсу Освободителю в Платеях II. 712, приносятся жертвы в Платеях эллинам, павшим в бою с персами III. 584, общеэллинским святыням приносят жертвы все эллины V. 182, элейцы устранили лакедемонян от жертвоприношений в Олимпии 491. 502, праздничные посольства из Сицилии приносят жертвы Аполлону Предводителю VI. 31, при назначении первых царей лакедемоняне приносили жертвы V. 163. Брасид приносил жертвы перед битвою у святилища Афины 102, из-за жертвоприношения Аполлону Пифийскому войны между эпидаврянами и аргивянами 531, жертвоприношения Гераклу в Сиракусах VII. 722, принес жертву Тиссаферн Артемиде VIII. 1091, Афине Меднодомной лакедемоняне пожертвовали две бронзовые статуи за Павсания I. 1344, Ренея пожертвована Аполлону Делосскому Поликратом I. 136, III. 1042, треножник в Дельфы пожертвован эллинами за победу над персами I. 1322, корабль Посидону афинянами за победу на море II. 844, пелопоннесцами на Рии 955, ложа пожертвована Гере III. 683, Брасид пожертвовал Афине 30 мин IV 1162, обычные жертвы принесли ‘четыреста’ перед вступлением в управление VIII. 701, пограничные жертвы совершались лакедемонянами V. 542. 553. 1161.

З

Заговор сторонников афинян в Мегарах IV. 684-6, амфипольцев с Брасидом 103, беотян с афинянами 76. 77. 86, хиосцев против правительства VIII. 246, Гармодия и Аристогитона против тирании VI. 56—59, повреждение герм афиняне считали делом заговора против демократии VI. 60, заговор афинских олигархов против демократии VIII. 633—70.
Закинф Zacynthus ( 3) остров подле Элиды, заселен пелопоннесскими ахеянами II. 661, лакедемоняне помышляли о завоевании Закинфа 80, стоянка афинского флота IV. 82. 132, Демосфен у Закинфа VII. 312.
Закинфяне жители Закинфа, в союзе с керкирянами против коринфян I. 472, в союзе с афинянами II. 73. 94, III. 941. 95-2, VII. 577.
Законодателей комиссия в Афинах VIII. 972.
Законы установления, обычаи благие у лакедемонян I. 181, неизменные в противопо-ложность афинским I. 713, неписанные законы в Афинах в защиту слабейшего II. 373, закон о молящих пощады III. 583. 661. 676, закон о святынях IV. 973, равные законы у афинян для всех граждан II. 371 и для союзников I. 771, закон афинский относительно голосования в народном собрании VI. 14, Писистратиды оставили законы неприкосновенными VI. 546, законы попраны Алкивиадом VIII. 532, закон аргивян о назначении жрицы IV. 1333, закон лакедемонян о назначении преемника павшему в войне начальнику IV. 381, военный закон лакедемонян V. 602, 662. 692, закон их о выступлении царя из города 634, противоположные обычаи относительно даров у персов и фракиян II. 974, олимпийский закон V. 491, Акраганту даны законы гелеян VI. 44, дорийские учреждения в Геле 43, халкидские в Гимере 51, отеческие или исконные законы II. 24. 341, III. 612. 652. 661, IV. 988. 1181, 3, 8, V. 182. 775. 791, 4, VIII. 766. Общие законы эллинов I. 411, III. 91. 562. 583. 591. 662. 676, IV. 972. 982.
Заложники взяты афинянами от потидеян I. 562. 576, от локров опунтских 1083, от самиян 1153. 1173, от фрониян II. 262, от мессенян III. 904, от аргивян V. 841, VI. 613, лакедемоняне получили заложников от амфиссян, олпеян и других локров III. 101. 1021, от аркадян V. 614, 5, от ахеян и др. VIII. 31, от хиосцев VIII. 311, амфилохские заложники у ампракиотов III. 1143, Никий обещал выдать заложников сиракусянам VII. 832.
Занкла город Сицилии, основана халкидянами из Кимы, название дано сикулами VI. 45, колония Занклы Гимера 51.
Затмения солнца частые в Пелопоннесскую войну I. 233, случилось в 431 г. в новолуние II. 28, частичные затмения солнца в 424 г. IV. 521, возможно только в новолуние II. 28, лунное затмение в полнолуние VII. 504.
Зевксидам спартиат II. 191. 472. 711.
Зевксид лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 191. 241.
Зевс божество, Зевс Олимпийский в Афинах II. 154, в Олимпии III. 141, V. 312. 501, Зевс Освободитель в Платеях II. 712, Зевс Милостивый в Афинах I. 1266, Зевс Ифомский в Мессении I. 1032, Зевс Немейский в Немее II. 961. Святилища Зевса III. 141. 961, V. 163. 4711, VIII. 192, священная роща Зевса на Керкире III. 704, празднество Зевса в Афинах I. 1266.
Зевсово святилище местность в Ионии между Лебедом и Колофоном VIII. 192.
Землетрясения часты в Пелопоннесскую войну I. 233, землетрясение помешало вторжению лакедемонян в Аттику 1011, III. 891, землетрясения в Афинах, на Евбее, в Беотии III. 874, в Пепарефе 894, народное собрание афинян распущено по случаю землетрясения V. 454, переговоры в Коринфе прервались по той же причине 505, лакедемоняне возвратились из похода на Аргос по той же причине VI. 952, по случаю землетрясения лакедемоняне назначили начальником эскадры Халкидея вместо Меланхрида VIII. 65, сильнейшее земле-трясение разрушило Кос 412, наводнения в связи с землетрясениями III. 89.
Знамения жертвенные благоприятные для беотян IV. 927, неблагоприятные для лакедемонян V. 542. 553. 1161, знамениями сочтены гром и молния VI. 701, VII. 793, лунное затмение VII. 504.
Зопир перс I. 1093.

И

Иалис город Родоса, по внушению пелопоннесцев отложился от Афин VIII. 442.
Иас Iasus (V D 3) город Ионии, где утвердился Аморг, разграблен Пелопоннесцами VIII. 28. 291. 361. 543.
Иасский залив Iasicus sinus (V D 3) откуда пелопоннесцы узнавали о положении Милета VIII. 262.
Иберия занята иберами VI. 22.
Иберы жители Иберии, варвары VI. 903.
Ида город Малой Азии, изобилует лесом IV. 523, через Иду антандряне провели гоплитов в свой город VIII. 1084.
Идак город Херсонеса подле Сеста VIII. 1042.
Идомена Idomene ( 2) два высоких холма на границе Амфилохии, один занят афинянами, другой ампракиотами III. 1121. 1133.
Идомена Idomene (I C 1) город Македонии, взят фракиянами II. 1003.
Иеты укрепление сикулов, взято Гилиппом VII. 23.
Извержение Этны на шестом году войны, третье после заселения Сицилии эллинами III. 1161.
Изгнание мера наказания, применялась очень часто в Пелопоннесскую войну I. 232, изгнанию из Спарты подвергся Плистоанакт II. 211, Пифодор, Софокл и Фукидид из Афин IV. 653, V. 255, народ самиян изгнал четыреста человек VIII. 21, еще троих 736, на изгнание свое жаловался Алкивиад 812. Ср.: Изгнанники. — Изгнание чужеземцев из Лаконики должно быть прекращено по требованию афинян II. 391, . 1442. — Изгнание остракизмом постигло Фемистокла I. 1353, Гипербола VIII. 733.
Изгнанники основывали новые города I. 122, изгнанники из Эпидамна I. 245. 26, из Беотии 113, из Афин VIII. 701, из Эгины II. 27, IV. 562, из Ионии III. 311, из Колофона 342, из Регия IV. 13, изгнанники керкирские III. 852, IV. 23, лемносские IV. 522, мегарские III. 683, IV. 661. 711. 734. 742, VI. 432, VII. 578, орхоменские IV. 763, самосские 751, аргивские V. 833. 1151, сиракусские VI. 51. 71. 641, македонские 73, эгестские 121, леонтинские 191, мефимнейские VIII. 1003, 4. Изгнанники: Птойодор из Фив IV. 762, Алкивиад из Афин VI. 617. 741. 922, VIII. 532. 701, Диомил из Андроса VI. 963, Каллигит из Мегар и Тимагор из Кизика VIII. 61, Гермократ из Сиракус VIII. 853, Орест из Фессалии I. 1111, Плистоанакт из Спарты V. 163, историк Фукидид из Афин 265, Аристокл и Гиппоноид из Спарты 721, Алкмеониды из Афин VI. 594.
Изречение оракула, см.: Оракул.
Икар остров Эгейского моря, где пелопоннесцы узнали о покорении Митилены III. 291, стоянка Миндара VIII. 99.
Илион другое название Трои, разрушен эллинами I. 122, 3, VI. 23.
Иллирийцы присоединились к керкирянам в нападении на Эпидамн I. 264, изменили Пердикке IV. 1244. 125, к ним принадлежат тавлантии I. 241.
Илоты потомки древних мессенян I. 1012, многочисленность их VIII. 402, тайные сношения Павсания I. 1324, восстания против лакедемонян I. 101, II. 272, III. 545, IV. 562, война с ними I. 102. 103, перебиты лакедемонянами I. 1281 , IV. 80, участие в войне IV. 89. 265-8. 805, V. 341. 571. 642, VII. 193. 583, отпущение на волю V. 341, перебегают к неприятелям IV. 413, V. 143. 357. 56, VII. 262.
Имброс остров, где укрылась афинская эскадра от преследования Миндара VIII. 1023. 1033.
Имбряне союзники афинян III. 51, IV. 284, в войске Клеона под Амфиполем V. 82, в Сицилийской экспедиции VII. 572.
Инар ливиец, царь ливиян, поднял против персов большую часть Египта I. 1041, распят 1103.
Инесса городок Сицилии, подверглась нападению афинян III. 1031, хлеб инессян сожжен афинянами VI. 943.
Иолай македонянин, правитель Македонии I. 622.
Иолкий афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемоня-нами V. 192. 241.
Ион хиосец VIII. 383.
Ионийская война пелопоннесцев против Афин в водах Ионии VIII. 113. Ср.: Война.
Ионийский залив западная граница некоторых царств Европы II. 975, восточная граница господства сицилийцев VI. 131, VIII. 5710, через него шли афиняне в Сицилию VI. 301. 344. 441, VII. 333, на берегу его город Эпидамн I. 241.
Иония Ionia (V D 2, 3) колонизована афинянами I. 26. 124, союзники афинян из Ионии 892, в союзе с Афинами в Пелопоннесскую войну II. 94, VII. 574, VIII. 401, наибольшие доходы афинян из Ионии III. 31 и замыслы некоторых ионян поднять Ионию против Афин III. 31, появление лакедемонского флота в водах Ионии 323. 362, Иония не укреплена 332, новый поход лакедемонян в Ионию VIII. 62. 121. 201. 263. 391. 864. 964, Тиссаферн требовал от афинян Ионию VIII. 564, в Ионию отправился Тиссаферн 1083. Подчиненный Тиссаферну правитель Ионии 312.
Ионяне колонисты и родственники афинян I. 26. 124, II. 154, VI. 823, VII. 572, владыки моря I. 136, леонтинцы-ионяне III. 863, ионяне покорены Киром I. 16, от персов перешли на сторону афинян I. 892. 951, VI. 763, освободились от персидского ига 951, имеют одежду, одинаковую с афинскою, празднуют издревле Дионисии I. 63, II. 154, III. 1044, в древности собирались на Делосе III. 1043, 4, в родстве с ионянами халкидяне IV. 612, всегда во вражде с дорянами VI. 803. 822, презираются дорянами . 1241, V. 91, VI. 771, VII. 54, VIII. 253, под владычеством афинян VI. 763. 822, устранены лакедемонянами от участия в заселении Гераклеи III. 925.
Ипнеяне племя локров озольских, дали заложников Еврилоху III. 1012.
Исарх коринфянин I. 292.
Исархид коринфянин, один из начальников в войне с керкирянами I. 292.
Исократ коринфянин II. 834.
Исолох афинянин III. 1152.
Истм перешеек, преимущественно Коринфский II. 92, V. 752, пелопоннесские войска собирались на Истме II. 102. 131. 183, III. 15. 181. 891, вдоль Истма парадировали афиняне III. 161, на Истме поставлена стела с текстом договора V. 1810, у Истма появилось лакедемонское войско против афинян VI. 612. Ср.: Перешеек.
Истмийское празднество, см.: Празднество.
Истмионик афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами V. 192. 241.
Истона Istone ( 2) город Керкиры, укреплена изгнанниками III. 854, IV. 461.
Истр граница владений фракиян, гетов и др. II. 961, устье Истра — крайний предел царства одрисов 971.
Исхагор лакедемонянин, один из посланных к Брасиду IV. 1322, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Итал царь сикулов, эпоним Италии VI. 24.
Италия названа от Итала VI. 24, пределы Италии I. 124, заселена сикулами VI. 24, эллинские колонии в Италии I. 124, VI. 3—5, изобилует лесом VI. 903, VII. 252, на пути в Италию лежит Керкира I. 362. 442, некоторые города Италии на стороне пелопоннесцев II. 72, одни италийцы в союзе с сиракусянами, другие с леонтинцами III. 862, в Италию отправлен посол из Афин V. 41. 5, в Сицилийскую экспедицию афиняне послали вперед в Италию три корабля на разведку VI. 422, города Италии не принимали афинян 442, замыслы афинян против Италии 902. 913, из Италии афиняне получали съестные припасы 1032, VII. 143, вдоль Италии проходил Гилипп VI. 1042, сиракусяне отправили корабли в Италию 25, часть италийцев в союзе с афинянами VII. 5711. 873, Италийские острова VIII. 912.
Итаман перс, взял верхнюю часть Нотия III. 341.
Итис убит Филоменою и Прокною II. 293.
Ифома город Мессении, куда удалились восставшие илоты 1012, III. 543.
Ифомский Зевс . в Мессении, во имя его отпущены илоты I. 1032.
Ифомцы восставшие илоты, удалившиеся на Ифому I. 102. 1031.
Ихтис мыс Элиды II. 254.

К

Кавлониатида область Сицилии, доставляла лес афинянам VII. 252.
Кавн город Карий, куда направился Перикл I. 1163, стоянка пелопоннесцев VIII. 393. 411, 4. 42, стоянка Тиссаферна 571. 88. 1081.
Кадмеида прежнее название Беотии I. 123.
Казнохранилище афинского союза на Делосе 1. 962.
Казнь смертная следовала некогда за все преступления III. 453, страх казни не удерживает людей от преступлений 443. 45. 461, все восстающие союзники должны быть казнены, по мнению Клеона 408, казнено больше 1000 митиленян 501, не мень-ше 200 платеян и 25 афинян 682, на Керкире казнены все находившиеся в святыне Геры 812-5, в Афинах казнены заподозренные в повреждении герм VI. 604, заочно приговорены к казни Алкивиад и товарищи 614, 7, казнен Антифонт VIII. 682, смертная казнь в Афинах назначена за нарушение неприкосновенности 1000 талантов на акрополе II. 24, отменена VIII. 151, в Мегарах казнено около 100 лиц из демократической партии IV. 743.
Каикин река Локриды Эпизефирской, место сражения между афинянами и локрами III. 1033.
Какипарис Cacyparis (IV D 3) река Сицилии, где афиняне разбили сиракусян VII. 805.
Калес река на границе Гераклеотиды, где Ламах потерял свои корабли VI. 752.
Калидон Calydon ( 2) назывался в древности Эолидою III. 1025.
Каллиад афинянин I. 611.
Каллигит мегарянин, изгнанник, жил при Фарнабазе VIII. 61. 81, пошел на Ионию 391.
Каллий афинянин, сын Каллиада, стратег против Потидеи I. 611. 624, убит в сражении 633. — отец Гиппоника III. 914. — тесть Гиппия, сын Гиперехида VI. 551. — отец Калликрата I. 291.
Калликрат коринфянин, один из начальников флота в войне с керкирянами I. 292.
Каллимах афинянин, отец Леарха II. 672. — отец Фаномаха II. 701.
Каллироя Callirho (III 4) первоначальное название Эннеакруна, источник в Афинах II. 155.
Каллияне племя этолян III. 963.
Калхедон Chalcedon (V 1) город мегарян у устья Понта IV. 752.
Камарина Camarina (IV С 3) город в Сицилии, первоначально основана сиракусянами, заселялась трижды VI. 53, VII. 802, предана сиракусянам IV. 257, не приняла афинян IV. 257, VI. 521, посольства сиракусян и афинян в Камарине VI. 75—881, 2.
Камариняне соседи сиракусян VI. 784, заключили перемирие с гелеянами IV. 581, получили Моргантину 651, отношение камаринян к афинянам VI. 521, помогали сиракусянам VII. 331. 581, VI. 672. 881, в подозрении у сиракусян 753, союзники леонтинцев III. 862, речи послов сиракусского и афинского в собрании камаринян VI. 76—87, решение камаринян 88.
Камбис царь персов I. 136, предшественник Дария 142.
Камир город Родоса, подвергся нападению пелопоннесцев VIII. 442.
Канастрей мыс Паллены IV. 1102.
Капатон локр III. 1033.
Кардамила Cardamyle (V С D) город Хиоса, место сражения афинян с хиосцами VIII. 243.
Карий тегейское поселение, на которое пошли лакедемоняне V. 553.
Карийцы соседи дорян II. 94, изгнаны Миносом из Киклад I. 4, занимались пиратством I. 81, часть карийцев в союзе с афинянами II. 94, напали на афинян III. 192, кариец, говорящий на двух языках VIII. 852.
Кариетяне жители города Кариста на Евбее, дриопы, в войске афинян VII. 574, в зависимости от афинян I. 983, IV 421. 433, VII. 574, VIII. 693.
Кария Caria (I В С 3) у берегов ее персидский флот I, 1163, афинская эскадра II. 691, гибель афинского отряда в Карий III. 192, III. 192, восстала против царя VIII. 55, приморская Кария в союзе с афинянами II. 94.
Каркин афинянин, один из начальников афинской флотилии в пелопоннес-ских водах II. 232.
Карнеи празднество лакедемонян, вынудило их к отступлению от Истма V. 752, 5. 761.
Карней в спартанском календаре, священный для дорян V. 542.
Картерия гавань Фокейской области, стоянка пелопоннесского флота VIII, 1012.
Карфаген очень близок к Сицилии VI. 26, Алкивиад надеялся завладеть Карфагеном 152. 902, сиракусяне отправили посольство в Карфаген 342, афиняне пытались заключить союз с Карфагеном 886. Карфагеняне терпели поражения от фокеян I. 136. Торжище Карфагена Новый город VII. 502.
Касмены город Сицилии, колония сиракусян VI. 52.
Катана Catana (IV D 2) город Сицилии подле Этны, колония халкидян III. 116, VI. 33, бессильна VII. 142, вынуждена была принять афинян VI. 503—5. 51, стоянка афинян 52. 623. 632. 711. 721. 741. 885. 94. 971, VII. 423, доставляла афинянам съестные припасы VII. 602, VI. 943, конницу VI. 981, VII. 5711, нападение сиракусян на Катану VI. 642, 3, 65. 752, убежище афинян после поражения VII. 492. 602. 802. 854.
Кеада место казни преступников, куда брошен был труп Павсания I. 1344.
Кекал мегарянин IV. 1192.
Кекрифалея остров у Арголиды, место сражения между афинянами и пелопоннесцами I. 1051.
Кекроп царь Аттики, при нем страна состояла из самостоятельных политичес-ких общин II. 151.
Келевсты начальники гребцов у афинян II. 843, VII. 706, 7.
Кеней мыс Евбеи, в близком расстоянии от Гераклеи в Трахинии III. 931.
Кенторипа Centuripae (IV С 2) городок сикулов, взят афинянами VI. 943, в союзе с афинянами VII. 321.
Кенхрея, Кенхреи , Cenchreae (V В 3) гавань Коринфа IV. 424. 444, стоянка пелопоннесской эскадры VIII. 101. 201. 231.
Кеосцы жители Кеоса платили дань афинянам в войске их VII. 574.
Керамик Ceramicus (III В 2) дем Аттики, откуда направлялась Панафинейская процессия VI. 571.
Кердилий Cerdylium (II В 1) поселение подле Амфиполя, стоянка Брасида V. 63—5. 81. 102.
Керики (Глашатаи) жреческий род в Афинах, восставали против отозвания обратно Алкивиада VIII. 532.
Керкина Cercine (ICI) необитаемая гора Македонии II. 981.
Керкира Согсуга (I А 2) удобно расположена I. 362. 373. 443, II. 73, страна феаков I. 254, крепость и гавань Керкиры III. 723, IV. 23. 82, VI. 301. 322. 346. 421. 431. 441, VII. 263. 313. 333, метрополия Эпидамна I. 246, междоусобицы на Керкире III. 69—82. 85, IV. 46—49. Ср.: Керкиряне.
Керкиряне коринфские колонисты I. 253, 4, основали Эпидамн 242, воздерживались от союзов 324. 351. 372, богаты и могущественны на море 141. 254. 386. 332. 355. 363. 442. 684, древнейшее морское сражение керкирян с коринфянами 134, война с Эпидамном и Коринфом 24—32. 45—46, ср.: 1181, речь керкирян в Афинах 32—37, в союзе с афинянами 441, II. 94, 5. 251, III. 941. 952, VII. 446. 577. Ср.: Керкира.
Кестрина область Эпира, пограничная с Феспротидою I. 464.
Кефалления Cephallenia ( 2), остров расположен против Акарнании и Левкады, имеет 4 города II. 302, мог быть легко завоеван лакедемонянами 801, лакедемоняне поместили на Кефаллении илотов и др. V. 357, афинское посольство на Кефаллении II. 73, в союзе с Афинами II. 302, III. 941. 952, VII. 312. 577, место поражения коринфян II. 333.
Кефалленяне некоторые в союзе с коринфянами I. 272, независимые союзники афинян VII. 577.
Кидония Cydonia (I D 4) город Крита, во вражде с афинянами II. 855.
Кизик Cyzicus (V D 1) город на Пропонтиде, отложился от афинян, покорен снова VIII. 1071. Кизикенец Тимагор VIII. 62. 391.
Ки кладе кие острова (II. 94) очищены от карийцев Миносом I. 4.
Киклопы по преданию древнейшие обитатели Сицилии VI. 21.
Киликияне жители Киликии союзники финикиян I. 1124.
Киллена Cyllene ( 2) корабельная верфь элеян, сожжена керкирянами I. 302, сборный пункт пелопоннесских кораблей II. 845. 861, III. 691. 76, в Киллену бежал Алкивиад VI. 889.
Килон афинянин, тщетно покушался захватить власть в Афинах I. 1263—10.
Кима Cyme (V D 2) город Эолиды, Тевтиапл советовал Алкиду захватить ее III. 311, стоянка пелопоннесцев VIII. 221. 313. 1003. 1012. — город Кампании, колония халкидян, метрополия Занклы VI. 45.
Кимон афинянин, сын Мильтиада, стратег I. 452, взял Эион 981, отправился к Ифоме на помощь лакедемонянам 1021, умер в походе на Кипр 1122.
Кинет акарнан, возвращен в Коронты афинянами II. 1021.
Кинжалы вооружение фракиян II. 962. 984, VII. 271.
Киноссемат Cynossema (V D 1) мыс Фракийского Херсонеса, место сражения между пелопоннесцами и афинянами VIII. 1045. 1052. 1064.
Кинурия пограничная земля между Арголидою и Лаконикою, предмет распрей IV. 562, V. 144. 412, дана лакедемонянами эгинянам в пользование V. 562.
Кипр остров, покорен большею частью эллинами I. 942. 1285, поход афинян на Кипр I. 1042. 1122-5.
Кипселы укрепление паррасиев, срыто лакедемонянами V. 331.
Кир первый царь персов, пошел на ионян I. 136. 16. — младший в союзе с Пелопоннесцами II. 6512.
Кирена город Ливии, где спаслась часть эллинов, разбитых в Египте I. 1101, киреняне дали проводников Гилиппу VII. 502.
Кирр город Македонии II. 1004.
Китий город Кипра, осажден афинянами I. 1123.
Китиний город Дориды I. 1072, III. 951, заложники помещены Еврилохом в Китинии 1021.
Киферодик должностное лицо, посылаемое ежегодно из Спарты на Киферы IV. 532.
Киферон покрыт лесом II. 752, дорога от Платей к Киферону II. 241.
Киферы Cythera (II В 3) остров, господствует над Сицилийским и Критским морями VII. 262, IV. 533, заселены периеками IV. 531, на Киферы посылается киферодик 532, покорен афинянами 53—55. 561. 574. 1184, важность Кифер для лакедемонян V. 143, IV. 533. 551, афиняне по Никиеву миру должны были возвратить Киферы V. 187.
Киферяне колонисты лакедемонян, в войске афинском в Сицилии VII. 576.
Клазомены Clazomenae (V D 2) город Ионии, отложились от афинян при участии пелопоннесцев VIII. 143. 221, помогали лакедемонянам 161, усмирены афинянами 236, новая попытка к восстанию 312.
Клар город Ионии III. 331.
Клеандрид лакедемонянин VI. 932, VII. 22.
Клеарид лакедемонянин, назначен правителем в Амфиполь IV. 1323, на-чальник отряда в битве при Амфиполе V. 65. 84. 97. 10, управлял Амфиполем 113. 211, не отдал города афинянам, увел войско обратно 211-3. 341.
Клеарх лакедемонянин, начальник эскадры, отправленной на Геллеспонт VIII. 82. 392. 801.
Клеенет афинянин III. 366.
Клеиппид афинянин, начальник эскадры против митиленян III. 33.
Клеобул спартанский эфор, враг Никиева мира и союза с афинянами V. 361. 383.
Клеомброт лакедемонянин, отец Павсания . 941, II. 712. — отец Никомеда I. 1072.
Клеомед афинянин, начальник в походе на Мелос V. 843.
Клеомен царь спартанский, изгнал из Афин Алкмеонидов . 12612. — дядя Плистоанакта, во главе вторгнувшихся в Аттику пелопоннесцев III. 262.
Клеон афинянин, наглейший из граждан, довереннейшее лицо у народа III. 366, IV 213, военная неспособность Клеона V. 7-3. 161, речь его за казнь митиленян III. 37—41, предложение Клеона казнить виновных митиленян 501, хитростью помешал заключению перемирия между афинянами и лакедемонянами IV. 213. 22. 273, обвинял стратегов в нерадивости 27, получил командование войском под Пилосом 28, образ действий его против Сфактерии 29—41, предложение его относительно Скионы 1226, поход на Фракийское побережье, сражение с Брасидом и смерть V. 2—3. 6—11.
Клеоним спартанец IV. 1323.
Клеоны Cleonae город Акты (II С 1) со смешанным варварским населением, перешли на сторону Брасида IV. 1093. — город аргивян VI. 951, жители его в войске аргивян в битве при Мантинее V. 672. 724. 743.
Клеопомп афинянин, начальник флота у Евбеи II 261 y Фракийского побережья 581.
Клерухии на Лесбосе III. 502.
Клиний афинянин, отец Алкивиада V. 432. 522, VI. 82. 152. — отец Клеопомпа II. 261.
Клятвы формула V 189. 478, возобновляются 1810. 464. 4710-11. 802, обязались клятвою должностные лица Лакедемона IV. 861, в различных государствах разные лица V. 479, клятвы не соблюдались III. 827. 832, упоминаются I. 91. 715. 784. 1024, II. 714. 721. 733, III. 592, IV. 19. 742. 861. 871. 881, V 184. 223. 30. 38. 413. 42. 46. 563. 802, VI. 191. 521, VIII. 752.
Кнем спартанский наварх в походе на Закинф II. 662, в союзе с ампракиотами против афинян и союзников 80—84, к Кнему отправлены советники 851-4, новое сражение с афинянами 86—87, вместе с Брасидом пытался овладеть Пиреем II. 931.
Книд Chidus (V D 3) город Карий, отложился от афинян VIII. 357. 413. 425. 43. 442. 52. 109. Колонисты книдян — липаряне III. 882.
Книдис спартиат V. 512.
Колон Colonus (III CD 1) место в 10 стадиях от Афин, посвященное Посидону, там устроили собрание заговорщики против демократии VIII. 672.
Колонии обязаны чтить метрополию I. 254. 341. 383, воздают почести вождю колонии V. 111, порядок выведения колонии I. 244, III. 92, колонии афинян в Ионии I. 26. 124, пелопоннесские в Италии и Сицилии ibid., колонии эллинские в Сицилии VI. 3—5. Колонии, колонисты упоминаются: I. 25. 26. 271. 28. 302. 341. 381, 3. 551. 562. 66. 1003, II. 271. 661. 704. 803, III. 344. 882. 924 5. 1022, IV 7. 491. 752. 841. 882. 102. 1034. 1044. 1073. 1093. 123, V 53. 6. II. 842. 89. 96. 106. 1164, VI. 43. 62. 762, VII. 57, VIII. 6I1. 693. Вожди колонии: . 242. 252, III. 925, IV. 1023, V. 111, VI. 3. 44, 5. 53.
Колоны в Троаде, местопребывание Павсания I. 1311.
Колофоняне жители Колофона Colophon (V D 2), поселились в Нотии, когда верхний город взят был Итаманом III. 341.
Конница афинян IL 135, союзническая у лакедемонян 93, собственная конница лакедемонян IV. 552, конница одрисов II. 984, конница македонян I. 614. 624. 632.
Конные стрелки у афинян II. 135, V 841, скифы и геты II. 961, в Катане VI. 944.
Конон афинянин, начальник эскадры в Навпакте VII. 314, 5.
Контрапроши, см.: Стены.
Копейцы часть беотян, в битве с афинянами у Делия IV. 934.
Корабли, суда древние не палубные I. 104, пятидесятивесельные 141, VI. 431. 1032, длинные корабли I. 141. 412, VI. 16. 1185, быстрые VI. 313. 43, VII. 45, легкие II. 835, VII. 405, тридцативесельный IV. 91, круглый корабль II. 971, корабли для перевозки воинов . 1161, VI. 252. 313. 43, VIII. 251. 302. 622. 742. 869, для перевозки лошадей II. 562, IV. 421, . 43, для перевозки хлеба VI. 301. 441, VIII. 4, начальнические корабли II. 843, грузовые суда I. 1372, II. 674, VI. 22. 441. 889, VII. 184, торговые корабли IV. 1185, провиантные III. 62, IV 271. Корабельное дело в древней Элладе I. 13—14. Корабельная стоянка III. 62, VI. 494. Ср.: Триеры. Число эллинских кораблей под Троей I. 104, 5, число кораблей у афинян в начале Пелопоннесской войны III. 16—17, число кораблей, отправленных против Сиракус VI. 252. 312, 3. 43, против Евбеи и Потидеи VI. 312, число кораблей союзнических у лакедемонян II. 72, III. 163, VIII. 32, корабли перетащены через перешеек III. 15. 811, IV 82, VIII. 7, коринфяне и сиракусяне сделали крепче носы в кораблях VII. 345. 361-3.
Кореб платеянин III. 223.
Корик мыс Ионии, стоянка Халкидея и Алкивиада VIII. 141, Астиоха 331, обогнули Корик афиняне 341.
Коринф Corinthus (V В 3) удобно расположен для морской и сухопутной торговли, назван богатым I. 135, IV. 422. 451, первый соорудил триеры I. 132, из Коринфа поход лакедемонян на Пирей II. 93—94, в Коринфе посольство керкирских изгнанников III. 853, метрополия Керкиры I. 253, 4. 38, эпидамняне в Коринфе I. 252. 271, посольство этолян в Коринфе III. 1001, посольство сиракусян VI. 343, сборы Брасида подле Коринфа к походу на Фракийское побережье IV. 701. 741, Агид поместил заложников в Коринфе VIII. 31, лакедемоняне отправили в Коринф несколько спартанцев 7, собрание союзников в Коринфе 82, керкиряне в Коринфе III. 70. В коринфскую землю поход афинян IV. 42. 451. В коринфской земле Кроммион, Пирей IV. 451, VIII. 103. Коринфский залив II. 926. 9311. Коринфская драхма I. 271, коринфские корабли III. 702. 743. Колонии Коринфа Эпидамн I. 252. 38, Керкира ibid., Аполлония 261, Левкада 302, Потидея 56. 661, Ампракия II. 802, Моликрей III. 1021, Сиракусы VI. 32, принадлежит Коринфу Халкида I. 1085, Соллий II. 301.
Коринфяне сначала эоляне, потом доряне IV. 422, впервые изменили форму кораблей I. 132, 3, доставили корабли афинянам против эгинян 412, помогли афинянам в усмирении самиян ibid., приняли эпидамнян под свою защиту I. 25, недовольны отношением к ним керкирян 253, 4. 38, оказали помощь Эпидамну против керкирян 26, война с керкирянами 29. 30, новые приготовления к войне с керкирянами 31, влиятельны у лакедемонян 321, речь послов коринфян в Афинах 37—43, битва с керкирянами 48—51, виновники смут на Керкире III. 70, подали помощь потидеянам 60, одержали победу над афинянами 62, жестокая вражда коринфян к афинянам I. 1034, речами возбуждают лакеде-монян к войне с афинянами I. 68—72. 120—125, поход коринфян на Мегары I. 1034, поражение коринфян афинянами I. 105, II. 84, IV 423—44, коринфяне в Ампракии III. 1144, коринфяне противодействовали соблюдению Никиева мира V. 251. 27, попытки коринфян заключить союз с аргивянами 27. 30, заключили союз с элеянами и аргивянами 30—31, усилия коринфян восстановить добрые отношения к аргивянам 36—39, подали помощь сиракусянам против афинян VI. 93, VII. 17—18. 259. 701, добивались казни Никия VII. 864, помогали лакедемонянам VIII. 32. 91. 112. 321. 331. 1063, враждебны лесбосцам VIII. 321.
Корифасий лакедемонское название Пилоса IV. 32. 1184, V 187.
Коронея город Беотии, при котором афиняне разбиты беотянами I. 1133, III. 625. 673, IV. 926, кореняне в битве при Делии IV. 934.
Коронты город Акарнании, взят афинянами II. 1021.
Кос Меропида Cos Meropis (V D 3) остров, разграблен Астиохом VIII. 412, базис военных действий афинян 443. 551, укреплен Алкивиадом 1082.
Котила мера жидких тел IV. 161, VII. 872.
Котирта Cotyrta (II В 3) местность Лаконики, где лакедемоняне разбили толпу легковооруженных IV. 561.
Koф гавань близ Тороны, стоянка Брасида V. 22.
Крании один из городов Кефаллении II. 302. V. 357. 563, жители Краний разбили афинский отряд II. 333.
Краннонцы племя фессалиян, в союзе с афинянами II. 223.
Кратемен халкидянин, один из основателей Занклы VI. 45.
Кратесикл спартанец IV. 112.
Крены Crenae (I В 2) местность амфилохской земли, где расположились акарнаны III. 1052. 1063.
Крес царь лидян, покорен Киром I. 16.
Крисейский залив Crisaeus sinus (I С 2) суживается наибольше между двумя Риями II. 863, занят афинской эскадрой I. 1073, II. 691, в Крисейском заливе флот коринфский II. 803. 831, пелопоннесский 926. 931, в Крисейском заливе город Сифы IV 763.
Крит в союзе с афинянами II. 94. 855, 6. 861. 927, к Криту отброшены были пелопоннесские корабли III. 691, ср.: VIII. 393. Колония Крита Гела VI. 43, VII. 579.
Критское море велико V. 1101, омывает Крит, господствуют над ним Киферы IV. 533.
Критяне стрелки из лука VI. 252. 432, в Сицилию пошли за афинянами на жалованье VII. 579, VI. 252. 432.
Кробил древняя прическа I. 63.
Крокилий Crocyleum (I С 2) город Этолии III. 962.
Кроммион селение в коринфской земле IV. 451, охранялся коринфянами от нападения афинян 421. 444.
Кропия селение Аттики, через которое прошли пелопоннесцы II. 192.
Кротонцы жители Кротона, не пропустили афинян через свою землю VII. 351, 2.
Крусида область у берега Халкидики, откуда халкидяне имели пелтастов II. 794.
Ксантипп афинянин, отец Перикла I. 1112. 1271. 1394, II. 131. 311. 348.
Ксенар спартанский эфор, враг Никиева мира и союза с афинянами V. 361. 371. 383. 464. 512.
Ксенеласия см. Изгнание.
Ксеноклид коринфянин, начальник эскадры, отправленной против Керкиры I. 462, начальник гарнизона, отправленного в Ампракию III. 1144.
Ксенон фивянин, один из начальников гоплитов в Декелее VII. 193.
Ксенотим афинянин II. 232.
Ксенофан афинянин, отец Ламаха VI. 82.
Ксенофантид лаконец на Родосе VIII. 552.
Ксенофонт афинянин, один из стратегов под Потидеей II. 701. 791.
Ксеркс царь персов I. 1373, IV 593, ходил на Элладу I. 143. 1182, III. 565, письмо Ксеркса к Павсанию 1293.

Л

Лабдал Labdalum (IV а) возвышенность подле Сиракус, укрепление афинян, VI. 973. 982, взят Гилиппом VII. З4.
Лаврий Laurium (I С D 3) гора Аттики с серебряными рудниками II. 551, VI. 917.
Лада Lade (V D 3) остров у Милета, стоянка афинян VIII. 174. 241.
Лакедемон основан дорянами I. 181, V. 162, долго страдал от междоусобиц, потом наслаждался благоустройством и никогда не был под властью тиранов ibid., в Лакедемоне больше рабов, чем в каком-нибудь другом эллинском государстве VIII. 402, пострадал от землетрясения I. 1012, IV. 562, слава Лакедемона сильно померкла V. 282, восстановлена 75, Фемистокл в Лакедемоне I. 903—92, посольство царя направлялось в Лакедемон IV. 501. Амиклеон в Лакедемоне V. 1810. Ср.: Спарта.
Лакедемоний афинянин, один из начальников эскадры, отправленной к керкирянам I. 452.
Лакедемоняне доряне I. 1072. III. 921, город их Лакедемон I. 102, владеют двумя пятыми Пелопоннеса ibid., характер и воспитание лакедемонян I. 681. 69. 701, 3. 712. 776. 84. 1182. 1325. 1442, II. 372, 3—41. 674, V 753. 107. 109, VIII. 964-6, почитались образцом доблести III. 571, кратки в речах IV. 172, . 861, II. 123, VI. 402. 842, суеверны III. 891, I. 101, V. 50. 54. 75, VIII. 65, эгоистичны V. 1053, голосуют вставанием с места I. 872, скромное одеяние лакедемонян I. 64, первые стали намазываться маслом для гимнастических упражнений I. 65, праздники их: Гимнопедии, Карнеи V. 82. 76. 54. 55, освободители Эллады . 691, II. 84. 72, III. 594. 632, IV 855. 861. 1082, VIII. 463. 52, бедны I. 80. 141. 142, военный строй лакедемонян V. 663, 4. 683, военные нравы лакедемонян 66—73, ср.: IV. 381, II. 10, 12, III. 15, изгоняли чужеземцев I. 1442, II. 391, в тайне держат государственные дела V. 681, 2, II. 39, покровители олигархии I. 19. 761, III. 821, IV. 1262, V. 81, наказывали лишением гражданских прав V. 342, всадники лакедемонян 72, отряд питанатов I. 203, положение царей лакедемонян I. 204. 1312, V. 663, на войне цари получают советников, как и другие военачальники V. 634, II. 851, III. 691. 76, VIII. 392. 411. 432. 791, не искусны в морском деле II. 852, I. 1426-9, на суше первые из эллинов I. 182, IV. 123, изгоняли тиранов из эллинских государств I. 18. 1223, VI. 593, гегемония лакедемонян I. 19. 761, утрачена лакедемонянами 95, вражда к афинянам после Персидских войн 183. 90—92, сборы к нападению на Аттику и война с илотами I. 101—103, поход лакедемонян в Дориду и битва с афинянами 107—108, участие лакедемонян в священной войне 112, вторглись в Аттику 114, 30-летний договор лакедемонян с афинянами I. 112. 115. 233. 351. 872, 4. 146, союз лакедемонян I. 182, 3. 312. 1024, III. 632, ср.: I. 102, страх лакедемонян перед могуществом Афин подвинул их на Пелопоннесскую войну I. 266. 56. 66. 88. 102, недовольны укреплением Афин 90—92, поражение лакедемонян 105, отношение лакедемонян к Павсанию и к Фемистоклу I. 95. 128—134. 135, основали Гераклею в Трахинии III. 92, отношение лакедемонян к илотам IV 80, V. 34, перед войною созвали союзников I. 67. 119, решимость лакедемонян вести войну 88. 125, обратились за советом к оракулу 118, требования лакедемонян к афинянам 126. 139, силы лакедемонян в Пелопоннесской войне II. 7. 9, надеялись быстро сокрушить афинян V. 143, IV 852. 873, 4, вторглись в Аттику и разоряли ее II. 18. 19. 23. 24, Фирею дали эгинянам для поселения 27. IV. 562, вторично вторглись в Аттику II. 47, поход на Закинф 66, на Платеи 71. 75—77, вторглись в Акарнанию 80, потерпели поражение от афинян на море 83—85, речи вождей лакедемонян к войску 87, нерешительная битва лакедемонян с афинянами 90—92, третье вторжение лакедемонян в Аттику III. 1, попытка оказать помощь Лесбосу 15. 16, четвертое вторжение лакедемонян в Аттику III. 26, покушение на Ионию 29. 32, Платеи сдались лакедемонянам на капитуляцию 52, судили платеян 68, военные действия лакеде-монян на Керкире 69. 78. 81, от нового вторжения в Аттику удержаны землетрясением 89, в союзе с ампракиотами война лакедемонян против амфилохов 105. 109, пятое вторжение лакедемонян в Аттику VI. 2, несчастные дела лакедемонян под Пилосом 6. 8. 11. 14, перемирие лакедемонян с афинянами и отправка посольства в Афины 16, речь послов лакедемонян в Афинах 17—20, возвращение посольства лакедемонян 22, настроение лаке-демонян на Сфактерии, сдача лакедемонян афинянам и доставка пленных в Афины 26. 31. 38. 41, письмо царя к лакедемонянам перехвачено афинянами 50, настроение лакедемонян после взятия Сфактерии и Кифер 55, поход лакедемонян на Фракийское побережье и взятие Амфиполя IV. 801. 81—82. 106, годичное перемирие лакедемонян с афинянами 117—119, готовность к миру, заключение Никиева мира и союза с афинянами V. 14. 18. 23, вражда к лакедемонянам коринфян 30, поход в Аркадию 33, недоверие афинян к лакедемонянам 35, союз лакедемонян с беотянами 39, велели срыть Панакт в угоду афинянам 42, не допущены элеянами к олимпийским состязаниям 49, помогали эпидаврянам 56, поход на аргивян 57. 63. 65. 67, помогали тегеянам 64, разбили аргивян при Мантинее 73, мир и союз лакедемонян с аргивянами 77. 79, установили олигархию в Аргосе 81, разрушили стены Аргоса 83, взяли Гисии ibid., разорили аргивскую землю VI. 7, решили помочь сиракусянам 93, прибыли в Сиракусы VII. 2, нерешительная битва с афинянами в Сицилии 5, возобновление военных действий против Афин 18, укрепление Декелей и отправка флота в Сицилию 19. 21, помогали хиосцам VIII. 6. 10, договоры с царем персов 18. 37. 58, ср.: II. 67, запертые в Пирее, прорвались в открытое море 103. 111. 201, взяли Нас 28, отправка кораблей в Азию 39, победоносное сражение с афинянами 42, заняли Родос 44, часть флота отправили к Фарнабазу 80, победоносное сражение с афинянами 95, разбиты при Киноссемате афиня-нами 104. 106.
Лакон платеянин, один из защитников Платеи перед лакедемонянами III. 525.
Лаконика Laconia (II B 3) разорялась афинянами II. 251, VI. 1052, VII. 261. 311, VIII. 4, мессенянами из Навпакта IV. 412, пиратами 533, сицилийские корабли остано-вились у Лаконики VIII. 912, важность Кифер для Лаконики IV. 533, пограничные земли с Лаконикой II. 272, IV. 562, V. 341. 412. Лаконское имя Алкивиад VIII. 63, лаконская стела V 563, лаконская земля IV. 123.
Ламах афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами VI. 82, V. 192. 241, начальник эскадры в Понте IV. 75, один из начальников флотилии, отправленной в Сицилию VI. 82, военные советы Ламаха 49—501, убит в сражении 1016. 1031, 3.
Ламис мегарянин, основатель Тротила VI. 41.
Лампон афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемоня-нами V. 192. 241.
Лампсак Lampsacus (V D 1) город на Геллеспонте, дан Фемистоклу на вино I. 1385, в Лампсаке гробница Архедики VI. 593, в Лампсак удалился Гиппий 594, отложился от афинян и покорен VIII. 62.
Лаодокий в Оресфиде, место сражения тегеян и мантинеян IV 1341.
Лаофонт мегарянин VIII. 61.
Лариса город Фессалии, выслал отряд в помощь афинянам II. 223, из Ларисы друг Пердикки IV. 782. — город Эолиды VIII. 1013.
Лас Las (V В 3) местность Лаконики, стоянка италийских и сицилийских кораблей VIII. 912. 923.
Лафил лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Лахет афинянин, внес предложение о заключении годичного перемирия с лакедемонянами IV. 11811, при заключении Никиева мира и союза с лакедемонянами V. 192. 241, один из начальников эскадры, отправленной в Сицилию III. 861, VI. 11. 62. 753, командовал всей эскадрой III. 902. 1033, заменен Пифодором 1152,6, в пелопоннесских водах V. 611.
Леагр афинянин I. 514.
Леарх афинянин, послом у Ситалка II. 672, 3.
Лебед город в Ионии, отложился от афинян VIII. 194.
Левкада Leucas ( 2) полуостров с четырьмя городами II. 202, I. 272, III. 942, левкадский перешеек III. 811, IV. 82, на пути в Сицилию VI. 1041, колония коринфян, подверглась нападению керкирян I. 302, 3. 462, афинян III. 941-3, сборный пункт пелопон-несского флота II. 803. 845, стоянка афинских кораблей III. 802. 941, 2. 951, 2. 1023, коринфских, шедших в Сицилию VI. 1041, VII. 21. Левкадская земля, Левкадия III. 941, IV. 423, VIII. 13.
Левкадяне жители Левкады, союзники коринфян I. 261. 272. 461, союзники лакедемонян II. 92. 805. 813. 926, III. 691, VII. 71. 583, VIII. 1063.
Левкимна Leucimne ( 2) мыс Керкиры, где водружен трофей керкирянами . 301, стоянка керкирян 302. 472. 512, там высадились пелопоннесцы III. 792.
Левконий Leuconium (V D 2) на Хиосе, место поражения хиосцев афиня-нами VIII. 243.
Левктры Leuctra (II В 3) город на границе Лаконики V. 541.
Легковооруженные воины . 601, правильного легковооруженного войска у афинян не было IV. 941, легкое вооружение удобно при преследовании IV. 332.
Леей племя пеонов в войске Ситалка II. 963. 972.
Лекиф Lecythus (II В 2) укрепление торонян, куда укрылись афиняне из Тороны и сочувствовавшие им тороняне IV. 1132, 3. 1141, 2, взят Брасидом 115—116.
Лект Lectum (V D 2) город Эолиды VIII. 1012.
Лемнияне жители Лемноса, имеют язык и учреждения такие же, как афиняне VII. 572, помогали афинянам III. 51, IV. 284, V. 82, VII. 572.
Лемнос остров, заселен пеласгами IV. 1094, чума была на Лемносе II. 473, афиняне поместили на Лемносе заложников I. 1153-5. Упоминается VIII. 1022.
Леогор афинянин I. 512.
Леокорий в Афинах, подле которого убит Гиппарх I. 202, VI. 573.
Леократ афинянин, начальник в битве с эгинянами I. 1052.
Леонид спартанец, отец царя Плистарха I. 1321.
Леонт афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами V. 192. 241. — начальник эскадры VIII. 231. 242. 543. 551. 734, 5. — лакедемонянин VIII. 285. — один из вождей колонии Гераклеи III. 925, послом в Афинах V. 443. — спартиат, на место Педарита начальник эскадры VIII. 612.
Леонтиад фивянин II. 23.
Леонтины Leontini (IV С 2) город Сицилии, первоначально заняты сикулами, заселены халкидянами из Накса VI. 33. 41, родственны с Наксом и Катаною 203, против Сиракус Леонтинам помогали афиняне III. 86, IV. 259-12. Междоусобицы в Леонтинах V. 4, VI. 62. 32, афиняне помогали Леонтинам VI. 82. 191. 443. 47. 48. 504. 633. 762. 771. 791. 842. 863. Леонтинская область V. 44, VI. 651.
Леотихид царь лакедемонян, главнокомандующий эллинов при Микале I. 892.
Лепреаты жители Лепрея, в войне с аркадянами V. 312, не допущены к празднеству в Олимпии 502.
Лепрей Lepreum (V А 3) город Элиды на границе Лаконики V, 341, предмет спора между лакедемонянами и элеянами 311. 49. 502, в Лепрей переселены илоты, участво-вавшие в походе Брасида 341.
Лер остров перед Милетом, стоянка пелопоннесского флота VIII. 271.
Лес на Сфактерии IV. 86. 293, 4. 301, 2. 342, лесом покрыта гора Керкина в Македонии II. 98, Киферон 752, лес в Этолии III. 982, Ида изобиловала лесом IV. 523, Италия VI. 903, VII. 252, окрестности Амфиполя IV. 1081. В лесах бывают пожары от ветра II. 774.
Лесбос Lesbus (V D 2) остров Эгейского моря . 1161, доставлял корабли афинянам ibid. 1162. 117, II. 94. 562, V. 841, VI. 312, отложился от Афин III. 2—7, речи лесбосцев в Олимпии III. 9—14, принят в союз лакедемонян 151, лакедемонские корабли отправлены на помощь Лесбосу 261. 27. 691, покорен афинянами 27. 28. 35. 50. 511, лесбосские изгнанники IV. 523, снова пытался отложиться VIII. 52. 7. 82. 221. 23. 242. 32.
Лесбосцы родственны с беотянами III. 23, ср.: VIII. 1003.
Лесподий афинянин, один из начальников эскадры в пелопоннесских водах VI. 1052, VIII. 869.
Лестницы для штурма у Брасида против Потидеи V. 135, у аргивян против Эпидавра V 565, у платеян III. 203, 4. 223. 23.
Лестригоны древнейшие обитатели Сицилии VI. 21.
Ливия против Сицилии VII. 582, через нее в Кирену бежали эллины из Египта . 1101, чума в Ливии II. 481, суда из Ливии IV. 533, спартанские гоплиты в Ливии VII. 50.
Ливияне жители Ливии, на границе с Египтом . 1041, царь ливиян Инар ibid. I. 103, разбиты лакедемонянами VII. 502.
Лигии вытеснили сиканов из Иберии VI. 22.
Лик афинянин VIII. 752.
Ликей гора Аркадии V 541, туда бежал царь Плистоанакт 163.
Ликия Lycia (V 3) платила дань афинянам II. 691, афинская эскадра у Ликии VIII. 414.
Ликомед афинянин, отец Архестрата I. 576. — Клеомеда V. 843.
Ликофрон коринфянин, начальник в битве с афинянами IV. 43, убит в сражении 442. — лакедемонянин, один из советников Кнема II. 851.
Лимера, см.: Эпидавр.
Лимнея Limnaea ( 2) селение Амфилохии, разорено пелопоннесцами II. 808, III. 1062.
Лимны в Афинах со святилищем Диониса II. 154.
Линд город Родоса, отложился от афинян VIII. 442.
Линдии акрополь Гелы, названы от города Линда VI. 43.
Линк Lyncus (II A 1) область Македонии, подвластная Аррабею IV. 832, поход Брасида и Пердикки в Линк 1241. 1292. 1321.
Линкесты жители Линка, имели своего царя, подчинены Пердикке II. 992, царь линкестов Аррабей IV. 792, разбиты союзным войском Брасида и Пердикки IV. 1242. Ср.: Линк.
Липара один из Эоловых островов III. 882.
Лисикл афинянин, отец Аброниха I. 913, начальник эскадры III. 191.
Лисимах афинянин, отец Аристида I. 913. — сиракусянин, отец Гераклида VI. 731.
Лисимахид фивянин IV. 91.
Лисимелея болото подле Сиракус, куда загнаны сиракусяне VII. 532.
Лисистрат олинфянин, в войске Брасида IV. 1102.
Лихас лакедемонянин, избит на Олимпийском празднестве V. 504, посол в Аргосе 222. 763, советником отправлен к Астиоху VIII. 392, объявил договоры с царем персов неудовлетворительными 433. 52, прогневал милетян, умер от болезни 845, сопровождал Тиссаферна в Аспенд 872.
Логографы I. 211. 224. 972.
Ложа из добычи платейской посвящена лакедемонянами Гере III. 683.
Локрида Опунтская II. 261. 32. — Озольская III. 916. 953. 962. 983. 1012. — Эпизефирская III. 99. 1033. Ср.: Локры.
Локры опунтские враждебны афинянам I. 1083. 1132, II. 32, союзники лакедемонян II. 92. 262, IV. 965, V. 644, VIII. З2. — Локры озольские живут по старине I. 53, дружественны афинянам III. 951. 1011. 1021, часть локров помогала Еврилоху 101, в союзе с афинянами III. 953. 972, война их с фокидянами V. 322. — Локры эпизефирские в союзе с сиракусянами III. 862. 99. 1156, IV. 1. 242. 253, 11, приняты в Мессену V. 51, договор заключили с афинянами V. 52, враждебны афинянам VI. 442, VII. 47. 253. 352, VIII. 912.
Лоримы Loryma (V 3) город Карий, подвергся нападению афинян VIII. 431.
Лохи лакедемонян V. 671. 682, 3. 713. 721, пять лохов аргивян 724.
Лунное затмение, см.: Затмение.

M

Магнесия азиатская дана Фемистоклу на хлеб I. 1385, Алкивиад и Тиссаферн в Магнесии VIII. 503.
Магнеты готовились к борьбе с фракиянами II. 1012.
Макарий спартанец, один из начальников в Этолии III. 1002. 1091.
Македония верхняя и нижняя II. 99, IV. 786, цари Македонии из Аргоса 993, поход афинян на Македонию I. 57—64, поход Ситалка на Македонию II. 95—102.
Македоняне варвары IV. 126, племена их II. 992, поход македонян, против Аррабея IV. 124—129, македонские изгнанники в Мефоне VI. 73, ср.: I. 592, II. 952, македонская конница в войске афинян I. 614. 624. 632, в войне с фракиянами II. 1005, в войне с Аррабеем IV. 1241, македоняне заперты афинянами V. 834. Ср.: Македония, Пердикка.
Малея Malea (V В 3) мыс Лаконики IV. 532, VIIL 393. — ( 2) мыс Лесбоса III. 45. 62.
Малийский залив , Maliacus sinus (II В 2) III. 963, IV. 1001, VIII. 31.
Малияне делятся на три племени III. 922, сражались с гераклеотами V. 511, искусные метатели копий и пращники IV. 1001.
Малоент, см.: Аполлон.
Мантинея Mantinea (II В 3) город Аркадии, при котором лакедемоняне одержали победу над агривянами V. 644—76, VI. 166, посольства в Мантинее V. 551, народное правление V. 291, должностные лица 479, мантинейская война 262, VI. 889.
Мантинеяне в войске пелопоннесцев III. 1074. 1083. 1092. 111. 1131, распри мантинеян с тегеянами из-за воды IV. 134, битва мантинеян с тегеянами V. 654, в союзе с аргивянами, афинянами и элеянами против лакедемонян 291. 332. 372. 442. 453. 47. 503. 581. 61. 621. 672. 743. 753, VI. 893. 1052, союз с агривянами разорван V. 78, часть Аркадии подчинили своей власти V. 291. 331. 581, в союзе с лакедемонянами 811, доставляли вспомогательные войска афинянам VI. 293. 43. 615. 671. 682, за жалованье ходили на службу в другие государства VII. 579.
Марафон дем Аттики, место сражения персов с эллинами I. 181. 734, VI. 594, на Марафоне афиняне похоронили марафонских героев II. 345.
Марафусса остров подле Клазомен, стоянка пелопоннесских кораблей VIII. 313.
Марея город Египта над Фаром I. 1041.
Махаон коринфянин, один из начальников в битве у Навпакта II. 834.
Машины осадные у пелопоннесцев против Энои II. 181, против Платеи 764. 771, против Пилоса IV. 131, ср.: V. 74, против Сиракус VI. 1022, VII. 431, против Эреса VIII. 1005, у афинян против Потидеи 581, против Миной III. 513, у беотян против Делия IV. 1001—5, у лакедемонян против Лекифа 1152, корабль-машина у афинян VII. 256, машины для передви-жения кораблей по суше III. 151.
Меандр орошает равнину Карий III. 192, VIII. 581.
Мегабаз перс, послан в Лакедемон с деньгами I. 1092.
Мегабат сатрап Даскилитиды, сменен Артабазом . 1291.
Мегабиз перс, отправлен с войском в Египет I. 1093.
Meгакл сикионянин IV. 1192.
Мегарида Megaris (la В 1) занята коринфянами I. 1053, подверглась нападе-нию лакедемонян 1082, афинян II. 31 и IV. 761.
Мегары (Ia В 2) город Пелопоннеса IV. 664, управляются тираном I. 1263, заняты афинянами 1034. 1054. 1073, восстали против афинян 1141, доставили корабли коринфянам I. 272. 461. 484, покушение афинян овладеть Мегарами II. 311, IV. 66—75, укрепление Мегар III. 51, колонии Мегар IV. 752, VI. 4, VII. 575, длинные стены Мегар I. 1034, IV. 664. 694. 701. 734. 1091. — город Сицилии Мегары Гиблейские Hyblea (IVa) основаны мегарянами пелопоннесскими VI. 41, 2. 494. 975, завладели Мегарами сиракусяне 42. 941, превращены в укрепление сиракусянами 751, место нападения афинян на сиракусян VII. 254.
Мегаряне жители Мегар Пелопоннесских, раздражили коринфян I. 422. 1034. 1053, стеснительное постановление афинян относительно мегарян I. 674. 139. 1403. 1442, участвовали в походе лакедемонян на Пирей II. 93—95, междоусобицы IV. 66, мегарские изгнанники в Платеях III. 813, в войске афинян VI. 43, VII. 585, союзники лакедемонян II. 93, IV. 1001, V. 584. 59. 603, VIII. 32. 331. 803, противились Никиеву миру V. 172. З16, союз мегарян с аргивянами V. 381.
Медеон Medeon ( 2) город Акарнании III. 1062.
Медмеи соседи локров эпизефирских, в войне с ними V. 53.
Меды племя фракиян II. 982.
Междоусобицы губят государства IV. 611, I. 24-6, III. 82—84, главная причина падения Афин — междоусобицы II. 6512, Архидам рассчитывал на междоусобицы в Афинах II. 204, возвращение эллинов из-под Илиона вызвали междоусобицы в Элладе I. 122, междоусобицы привели к господству Афин над Элладою III. 625, во время Пелопоннесской войны междоусобицы очень часты I. 232, междоусобицы в Эпидамне I. 244, на Керкире III. 692. 70—82. 85, IV. 46—48, в Митилене III. 23. 27—28, в Колофоне 34, в Мегарах III. 684, IV. 66. 71. 74, в Скионе IV. 1301, в Аканфе 842, среди паррасиев V. 33, на Самосе VIII. 21. 73, в городах Сицилии VI. 173, IV. 60. 611, в Сиракусах VI. 381-3, в Акраганте VII. 461. 501, в Мессене Сицилийской V. 5, VI. 74, в Италии VII. 5711, в Фуриях 334, в Регии IV. 13, в Афинах . 12612, VIII. 781. 942. 952. 962, II. 6512.
Мекиберна Mecyberna (II В 1) взята олинфянами V. 391, мекиберняне по Никиеву миру независимы V. 186.
Меланоп афинянин III. 861.
Меланф лакедемонянин VIII. 51.
Меланхрид наварх лакедемонян VIII. 65.
Мелей лакедемонянин, отправлен к лесбосцам III. 54.
Мелесандр афинянин, начальник эскадры, отправленной в Карию и Ликию, где и погиб II. 691.
Мелесий афинянин, отправлен в Лакедемон послом от ‘четырехсот’ VIII. 869.
Мелесипп лакедемонянин, отправлен послом в Афины I. 1393, II. 121.
Мелитея город Ахеи Фессалийской на пути Брасида IV. 781.
Мелос Melus (II С 3) остров заселен лакедемонянами V. 842. 89. 106. 1122, занимал нейтральное положение II. 94, V. 842. 89, поход афинян на Мелос и покорение его III. 91. 941, V. 84—116, диалог мелиян и афинян V. 85—112. Упоминается VIII. 393. 414.
Мемфис город Египта, часть его занята афинянами I. 1042. 1094.
Менальская земля область Аркадии с городом Орестией V. 642.
Меналяне союзники лакедемонян под Мантинеей V. 671. 771.
Менандр афинянин, отправлен в Сицилию в товарищи Никию VII. 161, взошел на Эпиполы 432, в морской битве 694.
Meнас лакедемонянин V. 192. 211. 241.
Менда Mende (II В 2) город Паллены, желал овладеть ею Брасид IV. 1212, отложилась от афинян 1231. 1244, занята снова афинянами 129. 130. 131. Жители Менды мендяне.
Мендесийский рог Нила стоянка эллинов I. 1104.
Менедай спартиат, один из товарищей Еврилоха III. 1002, преемник Еврилоха 1091.
Менекол сиракусянин, основатель Камарины VI. 53.
Менекрат мегарянин, один из заключавших годичный мир с афинянами IV. 1192.
Менипп афинянин VIII. 13.
Менон фарсалец, начальник фессалийского отряда в войске афинян II. 233.
Мессалия колония фокеян I. 136.
Мессапии племя локров озольских, в союзе с афинянами III. 1012. — в Италии помогали афинянам VII. 334.
Мессена Messana (IV D 1) город Сицилии, переименована так из Занклы Анаксилаем VI. 45, сначала в союзе с афинянами, потом отложилась III. 90, IV. 1. 241. 253, 5, 10. 501. 741, VII. 12, междоусобицы в Мессене V. 52.
Мессенская земля Мессения в Пелопоннесе IV. 32. 412.
Мессеняне жители Мессены Пелопоннесской, покорены лакедемонянами и обращены в илотов, почему все илоты получили это название I. 1012, говорят по-дорийски III. 1124, IV. 33. — Мессеняне в Навпакте — илоты, удалившиеся с Ифомы I. 1033, II. 94, союзники афинян II. 94. 254. 903. 1021, III. 751. 812. 943. 95. 971. 1071. 1081. 1124, IV 91. 322. 361, VII. 312. 578, заняли Пилос IV. 412, V. 356—7. 562. — Мессеняне Мессены Сицилийской враждебны афинянам III. 883. 902, IV. 13, V. 51, VI. 48, побеждены наксиянами V. 257-10, разбили леонтинцев V. 1510-11.
Метаген лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Метапонтий город Италии, на стороне афинян VII. 334, 5. 5711.
Метеки в Афинах служат на кораблях I. 1431, в рядах гоплитов II. 137. 311, 2, III. 161, IV. 901, VI. 281.
Метрополия должна быть почитаема колонистами I. 254. 341. 383. 1072, III. 923, VI. 824, оказывает помощь колониям I. 246, V. 104. 1053. 1122, вождь колонии приглашается из метрополии I. 242, VI. 42.
Метрополь город Эпира у Ампракийского залива, стоянка пелопоннесцев и ампракиотов III. 1071.
Мефана Methana (I а В 2) город Арголиды IV. 452, по Никиеву миру афиняне должны возвратить Мефану лакедемонянам V. 187.
Мефидрий Methydrium (И В 3) город Аркадии V. 582.
Мефимнa Methymna (V D 2) город Лесбоса, долго оставалась верна афиня-нам III. 21, 3. 51. 181. 502, VIII. 1012, отложилась VIII. 222. 234. 1002.
Мефимняне эоляне VII. 575, разбиты амфиссянами III. 182, независимые союзники афинян VI. 852, VII. 575.
Мефона Methone ( 3) город Лаконики, подвергся нападению афинян II. 251—2. — город на границе Македонии, куда афиняне доставили войска VI. 73.
Мианяне племя локров, дали заложников Еврилоху III. 1012.
Мигдония Mygdonia (ICI) область Македонии по ту сторону Аксия, первоначально занята эдонами II. 994, опустошена фракиянами 1004, Пердикка предлагал халкидянам землю в Мигдонии I. 582.
Мидяне сокрушены эллинами I. 182. 861. 892. 935. 1001. 1444, II. 712. 743, III. 573. 584, VI. 594, VII. 213, потеряли Византии, Эион, Сеет I. 942. 1285. 981. 892, VIII. 623, ионяне убегали от мидян VI. 46, начатки мидийской добычи I. 1322, Мидийская война I. 142. 183. 231. 412. 691. 732. 901. 957. 971, 2. 1427, II. 161. 212, III. 102, VI. 823, VIII. 243, владычество мидян VIII. 432, мидийская добыча в Афинах II. 134, в сочувствии мидянам подозревался Павсаний I. 955. 1352, часть колофонян держала сторону мидян III. 342-4.
Mикалa Mycale (V D 3) мыс Ионии, место сражения эллинов с персами I. 892, стоянка пелопоннесского флота VIII. 791-2.
Mикалеce город Беотии, подвергся свирепому нападению фракиян VII. 29. 30.
Микены под властью Атрея I. 92, знаменитый город в древности 101.
Микиад коринфянин, начальник флота в войне с коринфянами I. 471.
Mикон Myconus (I D 3) остров подле Делоса, где пелопоннесцы узнали о покорении Митилены III. 291.
Милет Miletus (V D 3) вел войну с Самосом I. 115. 1161, отложился от афинян VIII. 17. 191. 241. 25. 262-3. 276. 30. 361. 451. 796, афинское войско у Милета VIII. 241. 252-5. 263, пелопоннесский флот в водах Милета VIII. 284-5. 291. 322. 331, 4. 361. 384. 392, 4. 502. 603. 612. 631. 753. 781. 794-6. 803. 832. 844. 852, 4. 99. 1001. 1083, колония Милета Абид VIII. 611.
Милетиды сиракусские изгнанники VI. 51.
Милетяне в союзе с афинянами IV. 421. 531. 541, VII. 574, враждебны Тиссаферну VIII. 844-5. 852. 1091, милетяне в Спарте 854, Алкивиад в дружбе с милетянами VIII. 172.
Мильтиад афинянин, отец Кимона . 981.
Милы город мессенян в Сицилии, враждебный афинянам III. 902.
Мимант гора Ионии над гаванью Финикунтом VIII. 34.
Мина денежная единица III. 502, IV. 1162, V. 491.
Миндар наварх лакедемонян, преемник Астиоха VIII. 851, от Милета напра-вился к Геллеспонту 99, у Хиоса 992. 1011. 1022, в битве при Киноссемате 1043.
Минийский, см.: Орхомен.
Минос древнейший царь Крита I. 4. 82.
Миноя Мinoa (I а В 2) остров против Мегар, подверглась нападению афинян III. 511, IV. 671. 1184.
Мионнес Мyonnesus ( 2) принадлежал теосцам, туда пристал Алкид III. 321.
Мир тридцатилетний между афинянами и лакедемонянами после покорения Евбеи I. 1151, Пелопоннесская война началась нарушением этого мира I. 234. 375. 876. 88, II. 21, пятилетний мир между лакедемонянами и афинянами I. 112, однолетний мир IV. 117—119, Никиев мир V. 14—15. 18—19, обманчивый 263, нарушен VI. 932. 1051, VII. 191. Ср.: Договор.
Миркин город эдонов, перешел на сторону Брасида IV. 1073, миркинские пелтасты в войске Брасида V. 64.
Миронид афинянин, начальник в походе на Мегары I. 1054, разбил беотян при Энофитах 1082, IV. 953.
Мирсина афинянка, супруга Гиппия VI. 551.
Миртил афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемо-нянами V. 192. 241.
Мискон сиракусянин, один из начальников сицилийского флота в Милете VIII. 853.
Мистерии таинства, совершались в некоторых домах афинян с целью кощунства VI. 28, в оскорблении мистерий обвинялся Алкивиад VI. 53. 601. 611, VIII. 532.
Митилена Мytilene (V D 2) город Лесбоса, отложилась от афинян III. 2, осаждена афинянами III. !84-5, лакедемонские корабли на помощь Митилене 163. 251. 261. 271. 29. 691, сдалась афинянам 27. 28, отложилась снова VIII. 222, взята афинянами 232-3. 1003.
Митиленяне совершают празднество Аполлона Малоента III. 33, отло-жились от афинян и вели войну с ними III. 2—7. 18. 27. 28, отправили послов в Лакедемон IV. 45, речь митиленян в Олимпии III. 8—15, решение афинян о митиленянах 36. 49. 50, митиленские изгнанники из Азии действовали против афинян IV. 52. 751.
Миунт Мyus ( 3) город Карий, дан Фемистоклу на кормление I. 1385, подле Миунта погиб Лисикл с войском III. 192.
Моликрей МolycriuМ ( 2) город Этолии, колония коринфян, взят лакедемонянами III. 1022, стоянка афинян II. 844, Рий Моликрейский II. 862.
Молобр спартиат IV. 89.
Молоссы эпирское племя под властью царя Адмета I. 1362, в войске пелопоннесцев II. 806.
Молящие о прощении или о защите избивались на Керкире III. 755. 79—812-5, перебиты в Афинах I. 12610, эпидамняне в положении молящих на Керкире 247, молящие во имя Зевса Ифомского илоты 1033, на Тенаре молящие о защите илоты перебиты лакедемонянами 1281, Фемистокл в положении молящего в доме Адмета 1363, платеяне молят о защите лакедемонян III. 583, мольбы в храме не охраняли от чумы II. 474, высший способ умилостивления I. 1371.
Моргантина город Сицилии, отошла к лакедемонянам IV. 651.
Мотия город Сицилии, занят финикиянами VI. 26.
Мунихия Мunichia (IIIb) гавань Афин II. 137, афинские гоплиты в Мунихии VIII. 925. 931.

H

Навархи, лакедемонян II. 662, спартиат Кнем II. 802, Алкид III. 163. 261. 76, Фрасимедид IV. 112, Меланхрид VIII. 65, Астиох 201. 231. 246. 261. 331. 502, сменен Миндаром VIII. 392. 851. 99.
Навклид платеянин, передал город фивянам II. 22.
Навкрат сикионянин, отец Дамотима IV. 1192.
Наводнения в связи с землетрясением на Евбее, Аталанте III. 89.
Навпакт Naupactus ( 2) город в Коринфском заливе, отнят афинянами у локров и отдан илотам I. 1033, III. 751, ср.: VII. 575, имеет гавань II. 923, храм Аполлона II. 911, замыслы ампракиотов, хаонов и пелопоннесцев на захват Навпакта II. 80, этоляне — враги Навпакта III. 971, стоянка и базис военных действий афинян II. 691. 844. 911. 927. 1021. 1031, III. 73. 751. 782. 962. 985. 1142, IV. 132. 49. 761. 771, VII. 174. 195. 314. 34. 362, лакедемоняне против Навпакта III. 1001. 1011. 1023. 1142.
Надпись Павсания на дельфийском треножнике I. 1322, на надгробной стеле Павсания 1344, надпись Писистрата на жертвеннике Аполлона Пифийского VI. 547, надпись афинян на стеле в память о тирании 551, на гробнице Архедики в Лампсаке 593, договоры начертаны на стелах V. 1810. 235. 563. 4711.
Наемники из фракиян и других варваров II. 962, III. 342. 1092, IV. 1292, V. 62, VI. 903, VII. 272. 291, из пелопоннесцев, преимущественно аркадян . 601, III. 342, IV. 522. 763. 805, VI. 22. 431, VII. 132. 573, 9, 11. 582, 3, VIII. 284, 553, наемные телохранители у Гиппия VI. 553. 582, коринфяне набирали наемников в Пелопоннесе и остальной Элладе I. 311. 354, у афинян войско в основном наемное I. 1213. 1431, наемники у астакского тирана II. 331.
Накс Naxus (IV D 2) остров, покорен афинянами I. 984, осажден афинянами 1372. — город Сицилии, колония евбейских халкидян IV. 257, VI. 31, 3, бессилен VII. 142, в сицилийской войне на стороне афинян VI. 203. 502-3. 721. 742. 752. 883, 5. 981, VII. 5711, наксияне родственны с леонтинцами VI. 203, победили мессенян IV. 255.
Народоправство демократия зиждется на большинстве граждан II. 371, при народо-правстве все граждане имеют равную долю участия в государственной жизни VI. 39, II. 402, бессмысленно, несправедливо VI. 39. 896, враждебно самовластию VI. 894, неспособно к владычеству над другими III. 37, союзники афинские предпочитают народоправство олигархии VIII. 486, III, 472, афиняне издавна преданы народоправству и боятся замены его олигархией или тиранией VI. 893-6, VIII. 711, VI. 273. 28. 533. 604. 611-3, покушение некоторых афинян на ниспровержение народоправства VIII. 472—49, народоправство ниспровергнуто 633—70, восстановлено 73—76. 89—97, народоправство в сицилийских государствах VII. 552, упразднено в Мегарах IV. 74, в Аргосе V. 81, восстановлено 82, народоправство на Керкире III. 68—82, IV. 46—49. Народная партия в государствах обыкновенно на стороне афинян III. 272-3. 47. 702. 75. 80, IV. 46. 663. 821. 842. 1304, выгнала богачей из Эпидамна I. 245, нападение на народную партию на Самосе 115, на Керкире III. 722, 3, рабы на Керкире примкнули к народу 73, одолела олигархов 74, народная партия в Мегарах IV. 71, в Леонтинах V. 4, в Аргосе V. 822, в Феспиях VI. 952, на Самосе VIII. 21.
Немея в Этолии со святилищем Зевса Олимпийского, там умер Гесиод III. 961, стоянка аргивян V. 583, стоянка беотян и др. 591-3. 603.
Неодамоды поселены в Лепрее V. 341, в войске лакедемонян 671, VII. 194. 583, VIII. 51.
ерик город Левкады, где высадился Асопий III. 76.
Нест река Фракии II. 964.
Никанор один из вождей хаонов в войске пелопоннесцев II. 805.
Никас мегарянин, один из заключавших годичное перемирие с афинянами IV. 1192.
Никерат афинянин, отец Никия III. 511. 911, IV. 275. 421. 531. 1192. 1292, V. 161. 834, VI. 82.
Никиад афинянин, председатель народного собрания и совета IV. 11811.
икий афинянин, сын Никерата, справедлив, богобоязлив и суеверен VII. 503. 771-3. 86, миролюбив V. 16. 43. 46, страдал болезнью почек VI. 1022, VII. 151. 772, испытаннейший в свое время стратег афинянин VI. 346, речи его против Сицилийской экспедиции 9—14. 20—23, воззвания к войску перед сражением 68, VII. 61—64. 77, начальник эскадры в походе на Мелос III. 911-3, взял Миною, одержал победу над беотянами, опустошил берег Локриды III. 51, разбил коринфян IV. 43—44, враг Клеона, уступил ему командование под Пилосом IV. 27—28, взял Киферы 54, начальник эскадры, отправленной на Халкидику 1292, взял Менду, опустошил поля Склоны 130, главный виновник 50-летнего мира V. 16. 43. 46, VII. 86, один из полномочных стратегов в походе на Сицилию VI. 8, его план Сицилийской войны VI. 47, разбил сиракусян в сражении и начал осаду их города 69, удачная уловка Никия против сиракусян 1022, после смерти Ламаха один принял командование войском 1033, VII. 161, послал письменное сообщение в Афины VII. 8. 11—15, медлил в военных действиях против Сиракус 423, не согласился отступить от Сиракус своевременно 48—49. 503, имел сношения с сиракусянами 482. 862, согласился на отступление от Сиракус 723-4. 75, отряд Никия отделился от Демосфенова 803-4, переправился через Эриней 823, его условия капитуляции отвергнуты неприятелем 83, несчастный переход через Ассинар 84, сдался Гилиппу 85, казнен в Сиракусах 86. — афинянин, отец Гагнона II. 581. — критянин из Гортина, афинский проксен II. 855.
Николай лакедемонянин, в посольстве к персидскому царю, схвачен и казнен афинянами II. 67.
Никомах фокидянин, открыл заговор некоторых беотян с афинянами IV. 891.
Никомед лакедемонянин, начальник войска, отправленного на помощь дорянам I. 1072.
Никон фивянин, один из начальников беотийского отряда в войске пелопоннесцев VII. 193.
Никонид фессалиянин, один из проводников Брасида IV. 782.
Никострат афинянин, начальник эскадры, помогал демократической партии на Керкире III. 75, один из начальников в походе на Киферы IV. 53, один из заключавших годичное перемирие с пелопоннесцами 1192, товарищ Никия в походе на Менду и Склону 1292. 1302, один из начальников войска, отправленного на помощь аргивянам V. 611.
Нил река Египта, по нему поднимались афиняне I. 1042.
Нимфодор абдерянин, проксен афинский, шурин Ситалка II. 291, устроил союз афинян с Ситалком 295.
Нис пункт подле Пилоса IV. 1183.
Нисея Nisaea (II В 3) гавань Мегар, до которой шли длинные стены I. 1034, IV. 664, убежище афинского гарнизона I. 1141. 1034, взята афинянами ibid., возвращена мегарянам 1151 , IV. 213, из Нисеи пелопоннесцы собирались напасть на Пирей II. 932. 943, взята афинянами II. 313, IV 66. 70. 711. 734. 857. 1001. 1085. 1184, V. 172.
Новый город торжище карфагенян, самый близкий от Сицилии пункт Ливии VII. 502.
Нотий Notium (V D 3) город колофонян, убежище колофонских изгнанников, возвращен колофонянам II. 341-4.

О

Обол монета V. 476, VIII. 292.
Одиссей проплыл через Харибду IV. 245.
Одоманты независимое племя фракиян, напуганы походом Ситалка II. 1013, царь одомантов Полл V. 62.
Одрисы могущественнейшее племя фракиян, основатель царства их Ситалк II. 29, границы царства одрисов II. 971, поход одрисов в Македонию 95—101, после Ситалка воцарился над одрисами Севт IV. 10l5.
Озольские локры, см.: Локры.
Окит коринфянин IV. 1192.
Олигархия предоставляет все выгоды государственной жизни меньшинству VI. 39, разрушает сама себя VIII. 893, ненавистна афинским союзникам 485—61 олигархия неравно-правная ближе всего к тирании III. 623, афиняне боятся олигархии VI. 262. 273. 601, лакедемоняне покровительствовали олигархии и вводили ее в других государствах I. 19, V. 812. 82, VI. 116, олигархи причиняют зло народу VIII. 486, олигархия у митиленян III. 396. 473, у лакедемонян, беотян, мегарян IV. 743, V. 316, у сикионян V. 811, y аргивян установлена V 76. 812, упразднена 822, у хиосцев VIII. 93. 142. 383, у самиян I. 115, VIII. 21. 63. 73—76, у афинян установлена VIII. 47. 48. 53. 54. 65—78. 86. 89—97, упразднена 98, афинские олигархи желали ввести олигархию в союзных государствах VIII. 913. Меньшинство в смысле олигархической партии на стороне лакедемонян III. 821, IV. 863-4, VIII. 70—71. 89—92, олигархи в Митилене III. 396. 472, на Керкире 70—75, у афинян VIII. 63—72. 89—95, соединением олигархии с демократией было установленное в 411 г. в Афинах правление VIII. 972, олигархия в Леонтинах V. 43. Олигархи называются еще знатью, богачами I. 245. 893, II. 652, III. 273. 473, V 43, VIII. 211. 481. 633. 732. Ср.: Междоусобицы.
Олимп гора Македонии IV. 785.
Олимпия Olympia (I В 3) в Элиде, куда явились митиленские послы II. 8, стела с текстом договора поставлена в Олимпии V. 1810. 4711, олимпийские празднества I. 65. 1265, V. 4711. 491, VI. 162, победители на олимпийских состязаниях: Килон I. 1263, Дорией III. 8, Андросфен V. 491, Алкивиад VI. 162, олимпийские сокровища I. 1213. 1431.
Олинф город Халкидики, занят потидеянами I. 582, в Олинфе помещены Брасидом сикионские женщины и дети IV. 1234, враждебен афинянам I. 62. 63, II. 792, 4, по Никиеву миру Олинф независим V. 185, олинфяне сделали набег на Мекиберну V. 391, ср. З4, олинфянин Лисистрат IV. 1103.
Олор афинянин, отец историка Фукидида IV. 1044.
Олофикс Olophyxus (II С 1) город на Акте со смешанным населением IV. 1093.
Олпа, Олпы , Olpe, Olpae (I В 2) город амфилохов, занят ампракиотами III. 1051, 4. 106. 1083. 1101. 1111, блокирован афинянами III. 1071-3, из Олпы ампракиоты бежали к агреям 1131.
Онасим сикионянин, один из заключавших годичное перемирие с афиня-нами IV. 1192.
Оней гора подле Коринфа IV. 444.
Онеторид фивянин II. 21.
Ономакл афинянин, один из начальников войска, отправленного к Самосу VIII. 251. 302.
Опики италийцы, вытеснили сикулов из Италии VI. 24.
Опикия с городом Кумами VI. 45.
Опунт город Локриды, откуда пираты делали набеги II. 32.
Опунтские локры, см.: Локры.
Оракул дельфийский общеэллинский IV. 1181, повелел эпидамнянам передать свой город коринфянам I. 251-2, керкиряне предлагали коринфянам вопросить дельфийского оракула 282, повелел лакедемонянам пощадить ифомцев 1032, советовал лакедемонянам начинать войну 1183. 1231, советовал Килону напасть на акрополь 1264, 6, велел лакедемо-нянам перенести останки Павсания 1344 основать Гераклею III. 925, оракул афинянам относительно незаселения Пеларгика II. 171-2, к оракулам обращались во время чумы 474, оракул о чуме или голоде 54, оракул Алкмеону 1024-5, оракул относительно смерти Гесиода III. 961, оракул афинянам относительно очищения Делоса 1041 и возвращения делосцев на остров V. 321, оракул лакедемонянам относительно возвращения Плистоанакта V. 162, только оракул относительно продолжительности войны исполнился 263, оракулы ведут людей к гибели и без нужды не следует обращаться к ним 1032. Множество изречений оракулов ходило перед войною II. 82, в начале войны 213, перед Сицилийской экспедицией VIII. 11, во время чумы люди пренебрегали оракулами II. 474.
Орей город Евбеи во власти афинян VIII. 957.
Орест фессалиянин побудил афинян к походу на Фарсал I. 1111.
Оресты македоняне в войске пелопоннесцев II. 806.
Оресфида место сражения между мантинеянами и тегеянами IV 1341.
Оресфий Orestheum (II В 3) в менальской земле, стоянка лакедемонян V 643.
Орнеи город в Арголиде, место поселения аргивских изгнанников VI. 71-3, орнеаты в войске аргивян V. 672. 724. 743.
Оробий город Евбеи, подвергся землетрясению и наводнению III. 892.
Оройд царь параваев II. 806.
Ороп Oropus (I С 2) город Аттики на границе с Беотией II. 233, III. 913, IV 967, 8, VIII. 951, 2, в 60 стадиях от Эретрии VIII. 953, 5, VII. 281, взят беотянами VIII. 601. Оропия, оропская земля во власти афинян IV. 91. 99.
Орхомен Orchomenus (II B 3) город Аркадии взят афинянами и союзни-ками V. 613-4. 621. 632. 771. — город Беотии, назывался прежде Минийским, а теперь Беотийским, занят беотийскими изгнанниками I. 1131-2, подвергался землетрясениям III. 874, подчинена Орхомену Херонея IV. 763, орхоменцы в войске беотян против афинян 934.
Оский река Фракии, граница владений тилатеев II. 964.
Остракизм применен к Фемистоклу I. 1352, к Гиперболу VIII. 733.
Офионяне племя этолян, питаются сырым мясом III. 945, против афинян 963.

Павсаний спартиат, сын Клеомброта, опекун царя Плистарха, регент I. 1321, отец Плистоанакта 1072. 1142, II. 211, V. 161. 331, во главе эллинского войска в Персидских войнах I. 94, III. 543. 585, виновник перехода гегемонии к афинянам I. 951. 961, предательские замыслы Павсания I. 128—134, насильственная смерть его 134, решение Павсания относительно Платей II. 712, 4. 721, III. 681. — сын Плистоанакта, малолетний царь Лакедемона III. 261. — македонянин, в войске афинян I. 614.
Пагонд П фивянин, один из фиванских беотархов, отличался в битвах с афинянами IV. 91—931. 961, 3, речь его 92.
Палеряне П племя акарнанов, получили для жительства Соллий II. 301.
Палеяне П из Кефаллении, присоединились к коринфянам против керкирян I. 272. 302.
Палисад с целью укрепления поставлен афинянами у Делия IV. 902, Брасидом у Амфиполя V. 106, афинянами подле Сиракус VI. 643. 662, VII. 382. 533, в Наксосе VII. 742, оградили себя сиракусяне VI. 992. 100. 101, VII. 255-7.
Паллена П Pallene (II В 1, 2) западный полуостров Халкидики, поход афинян на нее I. 641, IV. 1162, города на Паллене: Скиона IV. 1201, Менда 1231. 1291. Потидея I. 562, IV. 1203. Перешеек Паллены ibid.
Паммил П мегарянин, основатель Сиракус VI. 42.
Памфилия П место сражения эллинов с персами I. 1001.
Памятник надгробный Фемистокла I. 1385, памятник пожертвован эллинами в Дельфы 1322-3, памятник Брасида в Амфиполе V. 111, памятник Архедики VI. 593, ср.: VI. 547.
Панакт П Panactum (II В 2) пограничное укрепление Аттики, взят беотянами V. З5, по Никиеву миру Панакт должен быть возвращен 187. 355. 362. 392, срыт беотянами 393. 401. 42. 443. 462.
Панафинеи великие П в Афинах V. 4710, на Панафинеях убит Гиппарх I. 202, VI. 562.
Пангей П гора Македонии, у подошвы ее поселились пиерияне II. 993.
Пандион П афинянин, отец Прокны II. 293.
Паней П племя фракиян, напуганы походом Ситалка II. 1013.
Панер П фессалиянин, один из проводников Брасида IV. 781.
Панорм П Panormus ( 2) город Ахеи Пелопоннесской, стоянка Пелопоннесцев II. 861. 921. — в милетской земле, стоянка афинян VIII. 241. — город Сицилии, занят финикиянами VI. 26.
Пантакий П река Сицилии, течет под Трогилом VI. 41.
Панцири войлочные у спартанцев IV. 343.
Паравеи П эпирское племя, под начальством Оройда в войске пелопоннесцев II. 806.
Парал П Paralia (I С D 3) приморская область Аттики с горой Лаврием, разорена пелопоннесцами II. 55-1. 561, 3. — афинский корабль III. 331. 773, VIII. 741.
Паралии П племя малиян III. 922.
Парияне П выслали колонию на Фасос IV. 1044.
Парнас П гора на границе Локриды и Фокиды III. 951.
Парнеф П гора Аттики II. 231, IV. 967.
Паррасии П подчинены мантинеянам V. 33.
Пасителид П лакедемонянин, назначен правителем в Торону IV. 1323, отбил афинян от Склоны V. 31.
Патмос П Patmus ( 3) остров, до которого афиняне преследовали Алкида III. 333
Патрокл П лакедемонянин IV. 573.
Патры П Patrae ( 2) город Ахеи Пелопоннесской, стоянка коринфян II. 833. 843, 5, возвели стены до моря V. 525.
Пахет П афинянин, стратег против Лесбоса III. 183. 28, преследовал Алкида 332-3. 351. 363. 494. 501, предательски умертвил Гиппия, Нотий возвратил колофонянам 34.
Пеги П гавань мегарян, взяты афинянами I. 1034. 1073. 1112, по 30-летнему договору возвращены 1151, взяты лакедемонянами IV. 213, заняты мегарскими изгнанни-ками 661. 742.
Педарит П лакедемонянин, отправлен начальником к Хиосу VIII. 285. 322. 33. 553, казнил некоторых хиосцев за сочувствие афинянам 383-4, письмо его об Астиохе 333. 401, послал Ксенофонта на Родос 551, убит 612.
Пейрасии П II. 222.
Пела П остров подле Клазомен, стоянка пелопоннесцев VIII. 313.
Пеларгик П часть Афин под акрополем, заселен пришельцами из селений II. 17.
Пеласги раньше Эллина дали название большей части Эллады I. 32, в составе жителей городов на Акте IV. 1094. Ср.: Тиррены.
Пелла П город Македонии II. 994. 1004.
Пелленяне П жители ахейского города Пеллены в союзе с лакедемонянами II. 92-3, V. 584. 593. 603, VIII. 32. 1063, основатели Скионы IV. 1201.
Пеллих П коринфянин I. 292.
Пелоп П эпоним Пелопоннеса, прибыл из Азии I. 92, Пелопиды могущественнее Персеидов 93.
Пелопоннес П назван так от Пелопа I. 92, всегда свободен V. 91, терпел многократно перемену населения I. 23, занят дорянами 123, две пятых Пелопоннеса во власти лакедемонян I. 102, Пелопоннес независим V. 775-7. 791, VI. 771, I. 1223, чума миновала Пелопоннес II. 545, наемники из Пелопоннеса I. 311, IV. 522. 763. 805, VI. 221, VIII. 284, смуты в Пелопоннесе после Никиева мира V. 292-4, замыслы афинян против Пелопоннеса VI. 903. 914, в Пелопоннесе лакедемоняне вводят учреждения, выгодные для них I. 761. Упоминается II. 92, 4. 271. 794, VI. 166. 852.
Пелопоннесцы доряне VI. 771, в союзе с Лакедемоном II. 92, вывели колонии в Сицилию и Италию I. 124, нравы и обычаи пелопоннесцев I. 121. 1231. 1433-5, IV. 1262, VI. 184, VII. 64, неопытны в морском деле I. 1425-7, бедны, живут трудами рук своих I. 92. 1412-5, нерешительное отношение пелопоннесцев к самиянам 405, войны пелопоннесцев с афинянами . 1051-4. 234. 66, помогали потидеянам I. 601. 62.
Пелорида в области Мессены IV. 253.
Пентеконтеры начальники пентекостий V. 663.
Пентекостии одно из делений лакедемонского войска V. 682, 3.
Пеония Paeonia (I В С 1) покорена частью лакедемонянами II. 994. Ср.: Пеоны.
Пеоны крайний из народов, подчиненных Ситалку II. 963. 982, состоял из нескольких племен ibid.
Пепареф подвергся землетрясению III. 894.
Пердикка сын Александра, царь македонян I. 572. 1371, II. 297. 993, Теменид II. 993, V. 802. — отец Архелая II. 1002, брат Филиппа и Дерды I. 573, царство Пердикки II. 996, IV. 786. 1283, из друга и союзника афинян стал врагом их I. 562—60, вступил в союз с афинянами 613, вскоре отложился от них 62, примирился с афинянами II. 294-6, война против него Ситалка II. 95. 96. 98—102, привлек на свою сторону Севта II. 1015-6, призывал войско из Пелопоннеса IV. 782. 79, враг афинян IV. 82. 1033. 1073, поход Пердикки с Брасидом против Аррабея IV. 83. 124. 125, враг Брасида и снова друг афинян 1285. 1321, V. 62, снова враг афинян V. 802. 834, VI. 73-4, союзник их VII. 9.
Перемирие между сицилийскими государствами IV. 58. 651, между лакедемонянами и афинянами под Пилосом 15—16, годичное перемирие между ними 117—119. 1221. 1231ё. 1341, V. 1. 152, перемирие десятидневное между беотянами и афинянами V. 262. 325, перемирие, или мир божий, объявлялось на время Олимпийского празднества V. 49, Истмийского VIII. 91. Пифийского V. 1.
Перешеек Коринфский IV. 422-3, VIII. 7. 83. Из. Ср.: Истм. Перешеек левкадян III. 811. 942, IV. 82, перешеек Паллены I. 562. 623. 641, IV. 1203, перешеек Херсонеса IV. 452, Лекиф на перешейке 1132, перешеек Фапса VI. 971-2.
Периеки лакедемоняне, занимали Киферы IV. 532, восстали против Спарты I. 1012, периеки отправлены колонистами в Гераклею III. 925, в войске лакедемонян IV. 81, периек Фринис отправлен на Хиос соглядатаем VIII. 64, периек Диниад начальник эскадры 221.
ериер из Кимы, один из основателей Занклы VI. 45.
Перикл афинянин, сын Ксантиппа, превосходил всех граждан умом и красноречием I. 1394. 1273, его характер и планы II. 655-10, 12-13, причастен к кощунству Килона . 1271, во всем противодействовал лакедемонянам 1273, стратег I. 1112. 114. 116. 117, II. 131. 213. 311. 552—57. 581. 593. 654, VI. 312, побуждал афинян к войне I. 140—145. 1273, неугоден афинянам II. 213. 22. 59, надгробная речь Перикла 35—47, речь в защиту своей политики 60—65, наказан денежной пеней 651-4, умер 655.
Периклид лакедемонянин IV. 1192.
Периполы в войске афинян IV. 672-5, VIII. 922-5.
Перребия , см.: Перребы.
Перребы подчинены фессалиянам, проводники Брасида IV. 785-6.
Персеиды потомки Персея I. 92.
Персы народ, цари их Кир, Камбис I. 136. 16, Дарий 142, Артоксеркс 1373, беглецы из персов в Египте 1042, обычай периеков относительно подарков II. 974, персидское царство пошло войной на ионян I. 16, в персидском одеянии ходил и имел персидский стол Павсаний 1301, персидскому языку научился Фемистокл 1381. См.: Мидяне.
Петра в области Регия VII. 352.
Пидий река VIII. 1061.
идна гора Македонии, осаждена афинянами I. 1371. 612-3.
Пиерий город в Фессалии V. 131.
Пиерия занята лакедемонянами II. 993. 1004, пиерийская впадина 993.
Пиерияне изгнаны из Македонии II. 993.
Пилос Pylus ( 3) город Лаконики, прежде Мессении, отстоит от Спарты на 400 стадий IV. 31-2. У лакедемонян называется Корифасием ibid., укреплен и занят афиня-нами по настоянию Демосфена 3—8, акрополь Пилоса IV. 262. 1184, лакедемоняне пытались отнять Пилос IV. 8—16, Пилос во власти афинян 232. 281-2. 264. 291. 304. 312. 322. 393. 412-3. 802, VI. 717. 863. 892, лакедемоняне желали получить Пилос по договору IV. 15. 413, V. 187. 356. 362. 392-3. 443. 452, в Пилосе афиняне поселили мессенян IV. 412, V. 357. 562, VII. 578, из Пилоса делались набеги на Лаконику V. 143. 1152, VI. 1052, VII. 183. 263.
Пилы IV. 1184.
Пинд гора, откуда берет свое начало Ахелой II. 1022.
Пирасии племя фессалиян, помогали афинянам II. 223.
Пираты, см.: Разбои.
Пирей Piraeus (III b) полуостров и гавань Афин, застроен и укреплен по совету Фемистокла I. 93, длинные стены до Пирея 1071, объем Пирея II. 137, Эетионея замыкает Пирей VIII. 904, афинский флот в Пирее перед выходом на Сицилию VI. 301, замыслы лакедемонян напасть на Пирей II. 93. 94, VIII. 11. 963, решимость самосского флота напасть на Пирей VIII. 765. 864, возмущение в Пирее против ‘четырехсот’ VIII. 9266—95, война кончилась взятием Пирея V. 261. — покинутая гавань в коринфской земле, стоянка пелопоннесцев, блокирован афинянами VIII. 1033. 113. 142. 15. 201.
Пирра Pyrrha (V D 2) город Лесбоса III. 181. 251, VIII. 232, взят Пахетом 351.
Пиррих коринфянин VII. 392.
Писандр афинянин, ревностно содействовал ниспровержению демократии VIII. 681. 49. 53. 54. 641. 651. 67. 732. 901, отправлен послом к Тиссаферну 542. 561. 633, бежал в Декелею 981.
Писистрат тиран Афин, отец Гиппия, Гиппарха, Фессала I. 202, под конец правление его сурово VI. 533, умер стариком 542, очистил Делос III. 1041. — сын Гиппия, архонт, поставил жертвенники в Афинах VI. 546.
Писсуфн перс, сын Гистаспа, правитель Сард I. 1154, враг афинян III. 311. 342. — отец Аморга VIII. 55.
Пистил гелеянин, один из основателей Акраганта VI. 44.
Письмо Павсания к Ксерксу I. 1287, Ксеркса к Павсанию 1293, Фемистокла к Артоксерксу 1374, царя к лакедемонянам IV. 502, письма Никия к афинянам VII. 8. 10. 11—16, письмо от Педарита к Астиоху VIII. 333. 392, письмо из Лакедемона к Астиоху об умерщ-влении Алкивиада 451, письма Фриниха к Астиоху об Алкивиаде 502—511, письмо Алкивиада на Самос о Фринихе 512.
Питанатов отряда в Лакедемоне нет I. 203.
Питтак царь эдонов, убит сыновьями Гоаксиса и женою IV. 1073.
Пифангел фивянин, один из беотархов, под начальством которых сделано нападение на Платеи II. 21.
Пифей абдерянин II. 291.
Пифен коринфянин, с двумя лаконскими кораблями у Таранта VI. 1041, VII. 11, начальник коринфской эскадры VII. 701.
Пифий керкирянин, сторонник афинян III. 705.
Пифийский оракул I. 1032, II. 171. Ср.: Аполлон.
Пифия повелела лакедемонянам отпустить ифомцев I. 1032, возвратить Плистоанакта V. 162.
Пифодор афинянин, архонт, при котором произошло нападение фивян на Платеи II. 21. — стратег в сицилийских водах III. 115, IV. 22, приговорен к изгнанию IV. 653, в водах Пелопоннеса VI. 1052, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемоня-нами V 192. 241.
Пифон там поставлена стела с текстом Никиева мира V. 1810. Ср.: Дельфы.
Платея, Платеи Plataeae (V В 2) город Беотии II. 772, в 70 стадиях от Фив 52, ср.: IV. 721, основан фивянами III. 613, подверглась внезапному нападению фивян II. 2—7. 101. 122. 191, VII. 181, место сражения эллинов с персами . 1301, место погребения эллинских героев III. 584. 592, осаждена лакедемонянами II. 71—79, III. 20—25. 52, разрушена III. 683, афиняне требуют Платею обратно V. 172.
Платеяне доблестно сражались с персами III. 543-4. 564-5. 584. 621, помогали лакедемонянам против илотов 545, независимы II. 712, союзники афинян II. 22. 94, III. 551. 612. 685, IV. 672-5, VII. 575, переговоры платеян с Архидамом II. 71—73, сдались лакедемо-нянам III. 52, речи платеян на суде лакедемонян 53—60, перебиты 681-4, спасшиеся получили Скиону для жительства V. 321.
Плеврон Pleuron ( 2) стоянка пелопоннесцев III. 1025.
Племирий Plemmyrium (IV а) мыс Сицилии против Сиракус, укреплен афинянами VII. 44-6. 321, островок перед Племирием 234, атакован и захвачен сиракусянами 23—24. 259. 313. 321. 366.
Плистарх сын Леонида, царь лакедемонян, племянник Павсания, опекаем им . 1321.
Плистоанакт отец Павсания, царь лакедемонян I. 1072, III. 262, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241, поход Плистоанакта в Аттику I. 1142, II. 211, изгнан из отечества II. 211, возвращен V. 16, склонен к миру ibid., водил войско на паррасиев 331, на Мантинею 751.
Плистол спартанский эфор, при нем заключен Никиев мир и союз V. 191, 2. 241. 251.
Пникс Рпух (III В 3) обычное место народных собраний в Афинах VIII. 971.
Полемархи военные начальники у лакедемонян V. 663. — должностные лица у мантинеян 479.
Полианф коринфянин, начальник эскадры VII. 342.
Полидамид лакедемонянин, начальник войска, отправленного к Скионе и Менде IV. 1234. 1293. 1303-4.
Поликрат тиран Самоса, имел сильный флот I. 136, III. 1042, посвятил Ренею Делосскому Аполлону ibid.
Полимед ларисеянин, начальник отряда в войске афинян II. 223.
Полис селение гиеев, взято пелопоннесцами III. 1012.
олихна укреплена клазоменцами VIII. 143, взята афинянами 235.
Полихняне соседи кидонян на Крите II. 855.
Полл царь одомантов, призывался Брасидом на помощь V. 62.
Поллис аргивянин, отправился в лакедемонском посольстве к царю II. 671.
Понт , см.: Евксинский понт.
Портик в храме Делосского Аполлона IV. 902, в Пирее для ссыпки хлеба VIII. 905.
Посвящения богам I. 136. 1323. 1344, II. 134. 844. 925, III. 571. 683. 1042, VI. 566.
Посидон божество, получил в жертву корабль от афинян II. 844, святилища Посидона на Тенаре . 1281, в Колоне VIII. 672, подле Нисеи IV 1184, подле Менды 1293.
Постановления народные афинян: в пользу союза с керкирянами . 441, против мегарян 1391, в пользу предложения Перикла 145, II. 141, постановление относительно 1000 талантов запасного фонда на акрополе II. 241, VIII. 151, относительно митиленян III. 362. 491, о назначении Клеона начальником к Сфактерии IV. 291, о заключении перемирия с лакедемонянами 11810, относительно Скионы 1226, в пользу предложения Никия V. 46, об отправке посольства в Эгесту VI. 63, об отправке 60 кораблей в Сицилию 82, в пользу похода в Сицилию 261, относительно кощунства над гермами и подобных случаев 272, об отправке денег в Сицилию 934, об отправке в Сицилию другого войска VII. 161, о даровании независимости Самосу VIII. 21, об отправке Писандра к Тиссаферну и Алкивиаду 542, относительно упразднения демократии 691, о помиловании и возвращении Алкивиада на Самос 81, об установлении правления ‘пяти тысяч’ 971, без народного постановления нельзя было возвращаться войску из похода VII. 483. 492, постановления аргивян о заключении союза с пелопоннесцами V. 281, постановление аргивян и союзников о нападении на Лепрей 621, в пользу союза с лакедемонянами V. 763. 771, относительно афинян 801. Постановления лакедемонян: о нарушении 30-летнего мира I. 875, 88, о даровании свободы илотам V. 341, о заключении союза с аргивянами V. 763. 771, об отправке 40 кораблей к Хиосу VIII. 64. Постановления пелопоннесцев: относительно союзников I. 405, в пользу Пелопоннесской войны 125, в пользу прекращения войны V. 172, решение большинства пелопоннесских союзников обязательно для всех 301, . 125, постановление катанян в пользу союза с афинянами VI. 512, постановление камаринян относительно сиракусян и афинян 882, постановление керкирян в пользу сохранения союза с афинянами III. 702, постановление коринфян о помощи сиракусянам VI. 884, постановление мегарян в междоусобной распре IV 743.
Потамид один из начальников сиракусского флота в Милете VIII. 853.
Потидания город Этолии, взята Демосфеном III. 962.
Потидея Potidaea (II В 1) город на перешейке Паллены, колония коринфян I. 562. 632. 642. 66. 684, IV. 1203. 1302, отложилась от афинян I. 56—60, помогали Потидее коринфяне I. 60. 66, осаждена афинянами 61. 64. 65. 671. 713. 852. 119. 1391. 1403, II. 58. 671, большие расходы на осаду Потидеи II. 133. 312, III. 173, VI. 312, сдалась афинянам II. 70. 977, IV. 1203. 1212. 1293, Брасид пытался взять Потидею IV. 1212. 1351, потидейские события один из поводов к Пелопоннесской войне I. 1181.
Потидеяне доряне . 1241, потерпели поражение от афинян 62. 63, поселились на Халкидике II. 703-4.
Празднество Зевса Милостивого в Афинах Диасии I. 1266, общенародное празднество Синекии II. 152, Аполлона Малоента в Митилене III. 33, Геракла у сиракусян VII. 732, празднества Гимнопедии, Гиакинфии в Лакедемоне V. 821-4. 234. 413, Аполлона Амиклейского V. 234. 413, Карнеи 752, 5. 761, ср.: 542, 3, лакедемоняне строго блюдут празднества IV. 51, V. 823, празднество Истмийское VIII. 91. 101, празднество на Делосе III. 104, Олимпийское. См.: Олимпия. В праздничный день напали фивяне на Платеи III. 562. 651.
Прасии Prasiae в Аттике VIII. 951. — приморский город Лаконики (I С 3) разорен афинянами II. 566, VI. 1052, VII. 183.
Пратодам лакедемонянин, один из послов к царю, выдан афинянам и убит II. 671.
Пращники самые искусные акарнаны II. 812, VII. 315. 421, пращники в малийской земле IV. 1001, пращники в войске афинском в Сицилии VI. 221. 252. 432. 692.
Приап город на Пропонтиде, стоянка пелопоннесцев VIII. 1071.
Приена город Ионии, из-за нее война между самиянами и милетянами I. 1152.
Прииски золотые во Фракии против Фасоса I. 1002. 1013, право на разработку приисков принадлежало Фукидиду IV. 1051, серебряные прииски в Лаврии II. 551, VI. 91.
Пританей в Афинах соединил в себе со времени Фесея пританеи отдельных демов II. 151-2, пританей в Пепарефе III. 894.
Пританы в Афинах IV. 11811, 14, V. 479, VI. 14, VIII. 701.
Прокл афинянин, один из начальников эскадры против Мелоса III. 911, товарищ Демосфена, пал в Этолии 984. — один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами IV. 192. 241.
Прокна дочь Пандиона, жена Терея II. 293.
Проксен вождь локров, разбит афинянами III. 1033.
Проксены II. 291. 855, III. 23. 525. 701, IV. 781, V. 432. 595. 763, VI. 892, VIII. 928.
Пронны город Кефаллении, на стороне афинян II. 302.
Пропилеи Propylaea (III а) на акрополе в Афинах II. 133.
Просопитида остров (в дельте Нила), на котором заперты бунтовщики I. 1094.
Просхий Proschium ( 2) город Этолии, стоянка пелопоннесцев III. 1025. 1061.
Прота Prote (I В 3) остров у мессенского берега, стоянка афинян IV. 133.
Протей афинянин, один из начальников эскадры, отправленной к керкирянам I. 452, отправлен в пелопоннесские воды II. 232.
Протесилая святилище в Элеунте на Херсонесе VIII. 1023.
Процессия панафинейская I. 202, VI. 562. 571, священные сосуды, употреблявшиеся в процессии II. 134. Ср.: Панафинеи.
Псамметих ливиец, отец Инара I. 1041.
Птелей город Беотии по Никиеву миру должен быть возвращен афинянами V. 187. — укрепление в эрифрейской земле (V D 2), стоянка афинян VIII. 242, подвергся нападению пелопоннесцев 312.
Птихия остров подле Керкиры, где помещены были керкирские олигархи IV. 463.
Птойодор фиванский изгнанник, замышлял предать Беотию афинянам IV. 762.
Пять тысяч афинян участвуют в государственном управлении по конституции ‘четы-рехсот’ VIII. 653. 673. 721. 863, 6. 892. 9211. 932, в первое время по установлении правления 5000 государство благоденствовало 971-2.

Р

Рабдухи избили на олимпийском ристалище лакедемонянина Лихаса V. 504.
Разбои пиратство, не считались позорным занятием в древности I. 5. 81, держались долгое время 7. 84, старался уничтожить разбои Минос I. 4, 82, уничтожали их коринфяне 135, часть эллинского войска под Троей занималась разбоями II, локры занимались пиратством II. 32, Лаконика терпела от пиратов IV. 553, Занкла основана кимскими разбойниками VI. 45, пелопоннесцы высылали пиратов II. 691, III. 512, илоты занимались разбоями V. 563, ср.: 1151-2. VII. 262. Пиратские суда I. 104, IV. 91. 673.
Рамфий лакедемонянин, один из послов в Афины перед Пелопоннесской войной I. 1393, один из начальников вспомогательного отряда, отправленного к Брасиду V. 12—141. — отец Клеарха VIII. 82. 392. 801.
Регий мыс и город Италии, стоянка афинской эскадры III. 864-5. 884. 1152, IV. 2511. 244, VI. 442. 451. 461. 501, 2. 513, VII. 47, стоянка пелопоннесской эскадры VII. 12, междоусобицы в Регии IV. 12, в области Регия Петра VII. 352.
Регияне халкидяне, занимали нейтральное положение между афинянами и сиракусянами VI. 443. 462. 791, родственны с леонтинцами, в союзе с ними против сиракусян III. 862, союзники афинян 88, IV. 251, в войне с локрами IV. 1. 242.
Рейт в коринфской земле подле Солигея IV. 422.
Рейты Rheiti (la В 1) в Аттике, где афинская конница разбита пелопоннесцами II. 192.
Ренея остров подле Делоса, завоеван Поликратом и посвящен Аполлону I. 136, III. 1042.
Речи керкирян в Афинах I. 32—36, коринфян там же 37—44, коринфян в Спарте 68—72. 120—125, афинян в Спарте 73—79, Перикла в Афинах 140—145, II. 35—47. 60—65, речь Архидама в Спарте I. 80—85, молитва его перед Платеями III. 74, речь Сфенелаида в Спарте I. 86, речи платеян III. 53—60 и фивян перед лакедемонянами 61—68, митиленян в Олимпии 9—15, Тевтиапла у Эрифр 30, речь Клеона в Афинах 37—41, Диодота 42—49, речь лакедемонского посольства в Афинах IV. 17—20, речи Никия в Афинах VI. 9—15. 20—24, в Сицилии VII. 61—65, речи Алкивиада в Афинах VI. 16—19, в Спарте 89—93, речи Гермократа IV. 59—65, VI. 33—35. 76—81, речь Брасида IV. 85—88, Афинагора VI. 36—41, Евфема в Камарине 82—88, воззвания к войскам Архидама, Кнема, Формиона, Демосфена, Брасида, Пагонда, Гиппократа, Никия, Гилиппа II. 10. 87—89, IV. 10. 92. 95. 126, V. 9, VI. 68, VII. 66-69. 77. Содержания речей передаются II. 13, IV. 98. 114. 120, V. 30. 46. 69, VI. 6. 72, VII. 21, VIII. 27. 46. 48. 53. 76. 81. 86. Способ составления речей Фукидидом I. 221. Речи лакедемонян не всегда кратки IV. 172, речи необходимы для разъяснения дела II. 10, III. 422.
Решения, см.: Постановления.
Рий Rhium (I В 2) Ахейский, стоянка пелопоннесского флота II. 863-5. 925, Алкивиад напрасно пытался укрепить Рий V. 522. — Рий Моликрейский, стоянка афинского флота II. 844. 862, 3.
Рип область в Ахее VII. 341.
Родопа гора Фракии, занята днями II. 962, граница некоторых фракиян II. 961. 984.
Родос Rhodus (V 3) остров, метрополия Гелы VI. 43, VII. 576, 9, стоянка афинской эскадры VIII. 414, в союзе с афинянами VI. 431, VII. 576, отложился от афинян и вступил в союз с пелопоннесцами VIII. 44. 451. 521. 55. 602. 612, жители Родоса аргивяне VII. 576.
Ройтей Rhoeteum (V D 2) город на Геллеспонте, занят лесбосскими изгнан-никами IV. 522, VIII. 1013.

С

Сабилинф опекун царя молоссов II. 806.
Садок фракиянин, получил право афинского гражданства II. 295. 672.
Сакон один из основателей Гимеры VI. 51.
Саламин остров против Афин, охранялся афинскими кораблями III. 172, опустошен пелопоннесцами II. 934, Саламин имел сторожевой пост III. 512, II. 934, сражение эллинов с персами при Саламине I. 734. 1374. — город на Кипре I. 1124.
Саламиния, афинский государственный корабль III. 331, 2. 772, VI. 531. 614, 6, 7.
Салеф лакедемонянин, отправлен в Митилену III. 251. 272, захвачен афиня-нами и казнен 351. 361.
Салинфий царь агреев, дал убежище ампракиотам III. 1114. 1142, поход афинян на Салинфий IV. 772.
Сама город Кефаллении II. 302.
Саминф Saminthus (II В 3) в аргивской земле, опустошен Агидом V. 585.
Самияне жители острова Самоса, в войне с милетянами и афинянами I. 115—118, ср.: 40s. 412, подчинены афинянам VII. 574, для самиян строил корабли Аминокл 133, заняли Мессену в Сицилии VI. 4s-6, знать самиян VIII. 21. 481. 633. 732, самосские изгнанники в Анее III. 322, IV. 751. Ср.: Самос.
Самос Samus (V D 3) остров, некогда могущественный I. 764, под властью Поликрата I. 136, III. 1042, не имел укреплений VIII. 505, междоусобицы на Самосе VIII. 21. 48—52. 633. 683. 72—78, стоянка афинского флота VIII. 16. 171. 194. 251. 274-6. 301. 332. 353-4. 385. 393. 41. 443. 472. 481-2. 503-5. 51. 531. 565. 603. 63. 721. 743. 752-3. 765. 77. 79. 804. 81. 854. 86. 88. 89. 901-4. 962. 973. 99. 1001. 1081-2.
Сана Sane (II В 1) город на Акте, колония андриян, оказала сопротивление Брасиду IV. 1093, 5, по Никиеву миру независима V. 186.
Сандий холм в Карий III. 192.
Саргей сикионянин, начальник отряда, отправленного в Сицилию VII. 194.
Сарды город Лидии под управлением Писсуфна I. 1154.
Сатрапия Даскилитида . 1291.
Святилища, святыни, см.: Храмы.
Священный участок . 1341, III. 704, IV. 1162, VI. 547. 993.
Севт царь одрисов, при нем получалась наивысшая сумма податей II. 973. 1015, женился на сестре Пердикки II. 1015-6, преемник Ситалка IV. 1015.
Селинунт Selinus (IV А 2) город Сицилии, колония Мегар Гиблейских VI. 42, VII. 575, могуществен VI. 203-4, желали овладеть им афиняне 47—48. 621, Гилипп в Селинунте VII. 501-2.
Селинунтяне в той части Сицилии, что обращена к Ливии VII. 581-2, в войне с эгестянами VI. 62-3. 82. 132. 621, союзники сиракусян VI. 62. 48. 651. 672, VII. 13, 5. 571. 581, корабли селинунтян в войске лакедемонян VIII. 261.
Сермилии халкидяне, многие из них перебиты Аристеем I. 652, предостав-лены Никиевым миром соизволению афинян V. 185.
Сест Sestus (V D 1) город на Херсонесе, взят афинянами I. 892, наблюдательный пункт над Геллеспонтом VIII. 623, стоянка афинян 1021, место сражения афинян и пелопоннесцев 104.
Сибарис река Сицилии VII. 351.
Сиботы Sybota ( 2) острова подле Керкиры, стоянка керкирян . 471, место сражения керкирян с коринфянами 541. — гавань Феспротиды I. 503. 521. 541, 2, III. 76.
Сигей Sigeum (V D 1) город Троады, местожительство Гиппия VI. 594, стоянка пелопоннесцев VIII. 1013.
Сидусса укрепление в эрифрейской земле, стоянка афинян VIII. 242.
Сика подле Сиракус, укреплена афинянами VI. 982.
Сикан река Иберии, по берегам которой жили сиканы VI. 22, сиракусянин, сын Ексекеста, выбран в стратеги VI. 731, VII. 701, отправлен в Акрагант VII. 46. 501.
Сикания прежнее название Сицилии VI. 25.
Сиканы древние жители Сицилии, выходцы из Иберии VI. 22-3, отодвинуты сикулами в южную и западную части Сицилии 25, городок сиканов Гиккары VI. 623.
Сикион Sicyon (II В 3) город Пелопоннеса IV. 701, управлялся олигархически V. 812, область Сикиона IV. 1013.
Сикионяне побеждены афинянами I. 1085. 1112, одержали победу над афинянами IV. 1013-4, V. 522, помогали мегарянам 1141, послы сикионян в Коринфе 281, союзники лакедемонян II. 93. 803, IV. 701, V. 584. 592-3. 603, VII. 194, VIII. 32, сиракусянам помогали поневоле VII. 583.
Сикулы переселились в Сицилию из Италии VI. 24, занимают некоторые части Сицилии III. 884, IV. 259, V. 46, VI. 25. 32-3. 46. 623, город сикулов VI. 943, крепость их VII. 23, цари сикулов VI. 41, VII. 14, независимы VI. 884, часть сикулов подчинена Сиракусам III. 1031, VI. 341. 45. 48. 884, VII. 14-5. 583, большею частью на стороне афинян VI. 625. 652. 884-5. 981. 1032, VII. 321. 333. 5711. 583. 776. 805.
Сим один из основателей Занклы VI. 51.
Сима Syme (V D 3) остров между Родосом и Книдом VIII. 414. 421, 5. 431.
Симеф Symaethus (IV С 2) река Сицилии в леонтинской земле VI. 651.
Симонид афинский стратег, занял Эион IV. 7.
Сингии / халкидяне, по Никиеву миру независимы V. 186.
Синты племя фракиян II. 981, 2.
Синэкии празднество афинян II. 151, III. 23.
Сиракусы Syracusae (IV D 2) главный город Сицилии V. 591, основаны коринфянином Архием VI. 32, сила и обширность Сиракус VI. 202. 372, VII. 283. 584, большая гавань Сиракус VI. 504. 991. 1011, 3. 1023, VII. 24. 35. 44. 22. 232-3. 255. 363, 5, 6. 522. 561. 593. 621. 694. 701, 2, малая гавань VII. 221, верфи Сиракус VII. 221. 255, 6, каменоломни VII. 862. 871, возрастание Сиракус VI. 42-3, смуты в Сиракусах VI. 38—39, ср.: VIII. 853.
Сиракусяне доряне VII. 571, 5, IV. 61, VI. 771, характер сиракусян VI. 722-4, VIII. 965, основали города VI. 52-3, изгнали мегарян VI. 42. 941, обложили варваров данью 203, III. 1031, тиран сиракусян Гелон VI. 42. 53. 941, число стратегов VI. 722. 73. 1034, VIII. 853, многочисленная конница сиракусян VI. 20. 52. 64. 65. 66. 70. 98, VII. 62. 782, богаты хлебом VI. 203, союзники сиракусян липаряне III. 883, воевали с леонтинцами III. 86, с афинянами III. 103, IV. 24—25, заняли Мессену IV. 41, главные участники в отражении афинян VI. 45. 63—71. 96—98, VII. 21—23. 36—37. 41. 45. 46. 50—53. 54. 56. 65. 71. 73. 81, укрепили свой город VI. 75, отправили посольства в Камарину, Коринф и Спарту 73. 75. 88, опустошили землю катанян 75, будучи осаждены, вывели стену против афинских укреплений VI. 99—100, VII. 4, помышляли о мире с афинянами 103, отправили корабли в Италию VII. 25, потерпели от сикулов 32, союзники и вспомогательные войска сиракусян VII. 57, заградили пути афинянам к бегству 73. 78, обращение сиракусян с пленными VII. 86—87, помогали пелопоннесцам против афинян в Ионийской войне VIII. 26. 105.
Ситалк царь фракиян, союзник афинян II. 29. 671-2, поход Ситалка против Пердикки 95—102, побежден трибаллами и убит IV. 1015.
Сифы Siphae (II В 2) город Беотии в Феспийской области IV. 763, расчеты афинян на Сифы не оправдались ibid. 77. 89. 1013.
Сицилийский залив отделяет Сицилию от Эллады VI. 131, Сицилийское море IV. 245. 533.
Сицилийцы эллинские обитатели Сицилии IV. 58. 643, границы владений их VI. 13, города сицилийцев VI. 2—6, большие военные средства сицилийцев VI. 203, VII. 584, неопытны в войне VI. 112. 682. 912, VII. 634, опаснейшие для афинян противники VI. 344, VII. 552, VIII. 965, одни из сицилийцев на стороне афинян, другие на стороне сиракусян VII. 332. 57—58. 873, VI. 203, вражда между городами сицилийцев III. 86. 901. 1151, IV. 58. 651, VI. 104. 334. 494, послали флот на помощь лакедемонянам VIII. 13. 261.
Сицилия обширна и многолюдна VI. 12. 20, VII. 132, далека от Афин VI. 212, древность Сицилии VI. 21, . 141, отделена от Италии проливом IV. 245, от Ливии VI. 26, VII. 502, гора Этна III. 116, на пути из Эллады в Сицилию Керкира I. 362. 443, из Сицилии вывозится хлеб III. 864, могущественные тираны Сицилии I. 17, эллинские колонии в Сицилии I. 124, VI. 3—6, лакедемоняне рассчитывали на помощь Сицилии в Пелопоннесской войне I. 362, II. 72, VIII. 23, виды афинян на Сицилию III. 864, IV. 61, VI. 11. 84. 902. 913, VII. 682, VIII. 11, первый поход афинян в Сицилию III. 86. 88. 90. 99. 103. 115, IV. 1. 2. 24. 25. 58—66, второй поход VI—VII, ср.: II. 6511. 12, VI. 812, VIII. 245. 961. 1062.
Скандея Scandea (II В 3) приморский городок Кифер, занята афинянами IV. 541, 4.
Скеллий афинянин VIII. 892.
Скиллей мыс Арголиды V. 53.
Скиритида в лаконской земле паррасиев V. 331.
Скириты отряд войска лакедемонян V. 672. 683. 712, 3.
Скиронид фивянин, один из начальников гоплитов, отправленных к Самосу VIII. 251, отрешен от должности 543.
Скирос Scyrus (V С 2) остров Эгейского моря, заселен долопами I. 982.
Скирфонд фивянин, один из беотархов, убит фракиянами VII. 303.
Скитала послана Павсанию эфорами I. 1311.
Скифы соседи гетов, все конные стрелки II. 961, многолюднейший народ 976.
Скиона Scione (II В 2) город на Паллене, отложилась от афинян IV. 120—121. 123, осаждена афинянами 1292. 1107. 131. 1321. 1334, V. 21. 187, 8, помогала Менде IV. 1293, 4. 1301, 2, расправа афинян с жителями Скиона V. 321, ср.: IV. 1226.
Скомбр гора Фракии, из которой вытекает р. Стримон II. 963, к северу от Скомбра живут треры и тилатеи 964.
Собрания народные афинян перед войною I. 314. 441. 1393, во время войны II. 131, III. 366, IV. 291, V. 454. 461, VI. 63. 82, VIII. 672. 933. 941. 971, обычное место народных собраний Пникс VIII. 971, народное собрание в Колоне 672, в театре Диониса 933, созывались стратегами и призанами II. 131, IV. 1184, собрания воинов афинских VIII. 762. 811, 2. 861. 931. — Народные собрания лакедемонян I. 876, V. 771, VI. 8710, катанян VI. 511, союзников пелопоннесских I. 67. 119, III. 8, собрания сиракусян VI. 323. 72, сицилийцев IV. 58.
Советники посылались из Спарты в помощники военачальникам II. 851, III. 691. 76, V. 634, VIII. 392. 411.
Совет в Афинах установлен один для Аттики Фесеем II. 152, члены совета избирались бобами VIII. 661. 694, ср.: IV. 11810, послы в совете V. 45. 479, упразднен ‘четырьмястами’ VIII. 69. 701, члены совета получали жалованье VIII. 694, здание совета VIII. 673. 691, 4. 701. 922, 6. 931, собирались в совете ‘четыреста’ ibid., совет восстановлен VIII. 865. 97. Совет аргивян, мантинеян V. 479, беотян 38, керкирян III. 705, хиосцев VIII. 142, Пелопоннесцы не имеют единого совещательного учреждения I. 1416.
Сократ афинянин, один из начальников флотилии, отправленной в пелопоннесские воды II. 232.
Солигей холм подле Коринфа, в древности занят дорянами IV. 422.
Солигея Solygea (I С 3) селение коринфян IV. 422. 431.
Соллий Sollium ( 2) город коринфян в Акарнании, взят афинянами II. 301, III. 951, по Никиеву договору не возвращен коринфянам V. 302.
Солоент город Сицилии, занят финикиянами VI. 26.
Состратид афинянин, отец Софокла III. 1155.
Софисты III. 387.
Софокл афинянин, сын Состратида, один из начальников эскадры, отправ-ленной в Сицилию III. 1155, IV. 22. 31. 461, приговорен к изгнанию IV. 653.
Союз лакедемонян против персов I. 1024, III. 632, распался вскоре после отражения персов I. 182, 3, образовались два союза афинян и лакедемонян ibid.
Союзники афинян независимые I. 19. 672. 971. 1391. 1403, III. 105. 111. 392, V. 185, VI. 693, VII. 572, 7, доставляли корабли II. 95, VI. 852, VII. 574, 5, союзники потидеяне, обложенные данью I. 562. 661. 803, II. 94, V. 1114, VI. 693, VII. 202. 573-6, политика афинян относительно союзников VI. 85, III. 37—48, союзники лакедемонян не платили дани I. 19, IV. 861. 881, V. 185. 311. 333. 775. 791, VI. 771.
Спарадок царь одрисов II. 1015, IV. 1015.
Спарта город лакедемонян, устроен по древнему способу . 101-3. Упоминается I. 865. 131, II. 21. 211, IV. 32. 151. 811. 1323, V. 143, землетрясение в Спарте . 1281, III. 544, государство лакедемонян I. 1283. 1311. 1324, IV. 81.
Спартиаты I. 1325, II. 121. 252, III. 1002, IV. 114, V. 99, VI. 913, VII. 193. 583, VIII. 7. 112. 221. 391. 611. 912, взяты в плен на Сфактерии IV. 385, V. 151.
Спартол Spartolus (I С 1) в Боттике, афиняне надеялись овладеть им II. 792, 3, упоминается в Никиевом договоре V. 185.
Списки гоплитов в Афинах VI. 262. 313. 43, VII. 161. 202, VIII. 242.
Сражение, см.: Битва.
Стагес перс, подчиненный Тиссаферну правитель VIII. 163.
Стагир Stagirus (II В 1) город Халкидики, колония андриян V. 62, отложился от афинян ibid. IV. 882. Упоминается в Никиевом договоре V. 185.
Статер золотая афинская монета III. 704, дариев статер VIII. 284, фокейский статер IV. 522.
Стесагор самиянин I. 1163.
Стиряне в афинском войске в Сицилии VII. 574.
Стифон лакедемонянин, военачальник на Сфактерии IV. 381.
Стол город Халкидики V. 185.
Страт наибольший город Акарнании II. 805. 82. 1021, 2, стратияне разбили хаонов 81. 82. 845, земля стратиян III. 1062.
Стратеги афинские, passim. — неограниченные () VI. 82. 261, сиракусские VI. 593, аргивские V. 595, мантинейские V. 479.
Стратоника сестра Пердикки, жена Севта II. 1016.
Стреб афинянин I. 1052.
Стрепса город Мигдонии I. 614.
Стримон Strymon (II В 1) река Фракии . 981, II. 972. 993, 4. 1013, вытекает из горы Скомбра II. 963, VII. 91, города на Стримоне Эион . 981, IV. 108, Амфиполь 1003, IV. 1021-4. 1034, V. 74, VII. 91, мост через Стримон IV. 1034.
Стромбих афинянин I. 452.
Стромбихид афинянин, начальник эскадры, отправленной к Самосу VIII. 151. 16—171-3, пошел на Хиос 30, отправился на Геллеспонт 622. 631. 793-5.
Стронгила один из Эоловых островов III. 882.
Строфак фессалиянин, один из проводников Брасида IV. 781.
Стрелки из лука I. 104. 491, II. 138. 232, III. 22. 242. 981. 1071, IV. 92. 284. 322. 361. 552. 1292, 4, V 476. 522. 841, VI. 204. 221. 252. 43. 672. 692. 1016, VII. 331. 421. 604. 622, VIII. 712. 981.
Стрелы огненные метали лакедемоняне в укрепление Платей II. 755.
Стены длинные афинян . 691. 893. 901. 913. 935. 1071-4. 1083, II. 137. 173, VIII. 904, 5, стены длинные аргивян V. 825. 832, мегарян I. 1034, IV. 664. 694. 734. 1091, V. 522, деревянная стена платеян II. 754. 763, стена пелопоннесцев у Платей III. 21. Контрапроши возведены сиракусянами VI. 993, VII. 4. 7, ср.: IV. 692.
Судно, см.: Корабли.
Суний мыс Аттики, в обход его доставлялись съестные припасы из Евбеи в Аттику, ради этого укреплен VII. 281, VIII. 4. 951.
Сфактерия Sphacteria (I В 3) остров перед Пилосом, изобиловал лесом IV. 86-8, занят спартанцами 132, блокирован и взят афинянами ibid. 243. 301-2. 311. 331. 362. 553. 1087, V 143. 151. 242. 753, VII. 863.
Сфенелаид эфор, сторонник войны I. 853. 86. — отец Алкимена VIII. 54.

Тавлантии иллирийский народ по соседству с Эпидамном . 241.
Тавр лакедемонянин, один из заключавших годичное перемирие с афинянами IV 1192.
Таксиархи у афинян IV. 4i, VII. 62.
Таламии (таламиты, траниты и зевгиты — гребцы на афинской триере) не высажива-лись на Сфактерию IV. 322.
Талант денежная единица, 1000 талантов отложены афинянами для специальной цели II. 241, VIII. 151. — единица веса, в 40 талантов золотое облачение Афины II. 133, судно в 500 талантов IV. 1185, в 10 000 талантов VII. 256.
Тамос подчиненный Тиссаферну правитель Ионии, неаккуратно уплачивал жалованье пелопоннесцам VIII. 312. 871, 3.
Танагра Tanagra (II В 2) город Беотии, место сражения лакедемонян и афинян I. 107—1081 , нападения афинян на Танагру I. 1083, III. 913, , сборный пункт войска беотян IV. 91. 971, танагряне в сражении при Делии в Танагрской области IV. 934. 764.
Тантал лакедемонянин, в плену у афинян IV. 574.
Тапс Thapsus (IV а) полуостров Сицилии, недалеко от Сиракус, стоянка афинян VI. 971. 993, VII. 492, из Тапса афиняне прошли в большую гавань VI. 1013. 1023, на Tance основан город того же имени Ламисом VI. 41.
Таран стенобитное орудие, употреблено пелопоннесцами против Платей II. 764.
Тарант город Италии, не принял афинян VI. 341, 5. 442, враждебен афинянам VI. 1042, VII. 11, VIII. 912.
Тарип царь молоссов под опекою Сабилинфа II. 806.
Театр Диониса место народного собрания в Пирее VIII. 931.
Тевтиапл элеянин, напрасно убеждал Алкида утвердиться в Ионии III. 292. 30.
Тевтлусса Teutlussa (V D 3) остров подле Галикарнасса, куда бежали афиняне VIII. 424.
Тегея Tegea (II В 3) значительный город Аркадии, отличался верностью лакеде-монянам V. 323, 4. 62. 64. 741. 751. 761. 78. 823, область Тегеи V. 654.
Тегеяне в битве с мантинеянами IV. 134, союзники лакедемонян V. 323. 403. 572. 671. 712. 731.
Теллид лакедемонянин, отец Брасида II. 252, III. 691, IV. 701, один из заклю-чавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Теллий сиракусянин, стратег VI. 1034.
Темениды цари лакедемонян из Аргоса II. 993.
Теменит Temenites (IVa) соединен с городом стеною VI. 751. 993. 1102, теменитские высоты VII. 33.
Тенар мыс Лаконики со святилищем Посидона I. 1281. 1331, VII. 194.
Тенед Tenedus (V D 2) остров, место заключения митиленских бунтовщиков III. 283. 351, жители Тенеда в войске афинян VII. 575, ср.: III. 23.
Тенияне жители острова Теноса в войске афинян в Сицилии VII. 574, в войске ‘четырехсот’ VIII. 633.
Теос Teos (V D 2) город Ионии, укреплен афинянами, разорен Тиссаферном VIII. 161, 3. 193. 202, теосцам принадлежал Мионес III. 321.
Терей фракиянин, зять Пандиона, муж Прокны II. 293.
Терес фракиянин, царь одрисов, отец Ситалка II. 292.
Теринский залив в Италии VI. 1042.
Терий река Сицилии, стоянка афинян VI. 503. 942.
Тесей дал Аттике общее политическое устройство II. 151-3, храм Тесея на акрополе VI. 612.
Тидей хиосец, сын Иона, казнен Педаритом VIII. 383.
Тилатеи племя фракиян, на границе царства Ситалка II. 964.
Тимагор тегеянин, в посольстве лакедемонян к царю II. 671, кизикинец, от Фарнабаза обращался за содействием в Лакедемон VIII. 61. 81. 391.
Тиманор коринфянин, один из начальников флота, отправленного против Керкиры I. 292.
Тиманф коринфянин, отец Тиманора I. 292.
Тимократ афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакедемонянами V. 192. 241. — отец Тимоксена, Аристотеля III. 1051. — лакедемонянин, отправлен советником к Кнему II. 851, лишил себя жизни 923. — коринфянин II. 331.
Тимоксен коринфянин, один из начальников войска, отправленного тирану Еварху II. 331.
Тимохар афинянин, отправлен с кораблями к Евбее VIII. 952.
Тиндарей отец Елены, спартанский царь I. 91.
Тирания, см.: Тираны.
Тираны в древней Элладе . 131, заботились только о благополучии своем и своего дома 17, могущественны в Сицилии 141, тираны низвергнуты лакедемонянами в Афинах и других государствах 181. 1223, VI. 533, тираны в Афинах II. 155, VI. 56—59, VIII. 684, афиняне — враги тирании VI. 894, ср.: 533. 601. Тираны: Самоса Поликрат I. 136, III. 1042, Мегар Феаген 1263, Астака Еварх II. 301. 1021, в Афинах Писистрат и Писистратиды I. 201, 2, III. 1041, VI. 53—59, тиран Сиракус Гелон VI. 42. 53. 941, Регия Анаксилай 45, Лампсака Гиппокл 593. Афины — тираническое государство I. 1223. 1243, II. 632, III. 372. В Афинах покушался сделаться тираном Килон I. 1265, подозревался в том Алкивиад VI. 154, тирания в Сиракусах 383, близкое к тирании управление в Фивах III. 623. Правила поведения тирана VI. 851, тираноненавистничество Алкмеонидов 894.
Тиррения , откуда обещана афинянам помощь VI. 886. 1033. Тирренское море обширно IV. 245, часть Сицилии омывается Тирренским морем VII. 582.
Тиррены населяли Афины и Лемнос IV. 1094, помогали афинянам войском VII. 531. 54. 5711, ср.: VI. 816. 1033.
Тисамен трахинец, отправлен послом в Лакедемон III. 922.
Тисандр аподот, один из послов в Коринф и Лакедемон III. 1101.
Тисимах афинянин, отец Гисия V. 843.
Тисий афинянин, сын Тисимаха, один из начальников войска, отправленного против Мелоса V. 843.
Тиссаферн перс, правитель Приморской области, старался поднять Ионию против афинян VIII. 61, искал поддержки у лакедемонян 55. 62, 3, договоры Тиссаферна с лакедемонянами 174. 18. 362. 37. 57—58, помогал пелопоннесцам войсками 202. 252, 3. 282, 3. 352, платил жалованье пелопоннесцам неаккуратно VIII. 29. 45. 563. 57. 83. 87, противодействие Гермократа Тиссаферну 292. 453. 852, обещал пелопоннесцам персидский флот 461. 59. 813. 873, внимал советам Алкивиада VIII. 451. 46. 47. 502. 52. 542. 56. 81. 822, 3. 88, возбуждал к себе подозрение в пелопоннесцах 432, 3. 78. 801. 83. 87. 88. 99, заискивал снова в пелопоннесцах VIII. 1091. Замок его в Милете взят и гарнизон изгнан 844. 852. 109, отправил посольство в Лакедемон 852, прибытие Тиссаферна в Ионию 1083, подначальные Тиссаферну правители 163. 312. 871. 1084.
Тихий город Этолии, взят Демосфеном III. 962.
Тихиусса в Милетской области, стоянка пелопоннесцев VIII. 263. 281.
Тлеполем афинянин, один из начальников в войне с Самосом I. 1172.
Толмей афинянин, отец Автокла IV. 531. 1192. — отец Толмида I. 1085. 1031.
Толмид афинянин, начальник эскадры в пелопоннеских водах I. 1085, в походе на беотян 1131. — платеянин, отец Феенета III. 201.
Толоф То офионянин в посольстве к лакедемонянам III. 1001.
Толофонии племя локров, примкнули к пелопоннесцам III. 1012.
Томей местность подле Пилоса, упоминается в годичном договоре между лакедемонянами и афинянами IV. 1184.
Торилай фессалиянин, один из проводников Брасида IV. 781.
Topoна Torone (II В 1) город Халкидики, предан несколькими гражданами лакедемонянам IV. 110—116. 1203. 1222. 1291, под управлением спартанцев 1323, взята афинянами V. 2—3. 61, тороняне упоминаются в Никиевом договоре 185, гавань торонян Коф 22.
Трагия остров подле Самоса, место сражения между афинянами и самиянами I. 1161.
Траниты получали добавочное жалованье от триерархов VI. 313.
Трахиния Trachinia (I С 2) область, в которой основана Гераклея III. 921. 1002, IV 781.
Треножник посвящен эллинами в Дельфы I. 1322, III. 572.
Треры племя фракиян на границе царства Ситалка II. 964.
Три баллы племя иллириян на границе царства Ситалка II. 964, поход на них Ситалка IV 1015.
Тринакрия прежнее название Сицилии VI. 22.
Триподиск Tripodiscus (II В 2) селение Мегариды, стоянка Брасида IV. 70.
Тритеяне племя локров, примкнули к пелопоннесцам III. 1012.
Триерархи афинян тратили много на флот в Сицилию VI. 313.
Триеры военные суда, сооружены впервые в Коринфе I. 132, в разное время входят в употребление у эллинов 14, в начале войны керкиряне имели 120 триер 254.
Триопий Triopium (V D 3) мыс Книдской области со святилищем Аполлона VIII. 352-4. 602.
Троада Troas (V D 1, 2) в Малой Азии, где жил Павсаний I. 1311.
Трогил Trogilus (IV а) гавань подле Сиракус VI. 991.
Трозен Troezen (I С 3) город Арголиды, возвращен афинянами I. 115-, IV 213. 452. 1184, трозеняне — союзники коринфян I. 272, лакедемонян VIII. 32. Трозенская область II. 565, IV. 452.
Тротил местность Сицилии VI. 41.
Трофеи победные керкирян I. 301. 541, коринфян 541, VII. 347, афинян I. 633. 1056, II. 844. 924, IV 121. 145. 2511. 384. 443. 724. 131, V. 34, два трофея VI. 703. 942. 984. 1031, VII. 53. 234. 348. 54, VIII. 241. 255. 1064, трофей стратиян II. 82, трофей пелопоннесцев II. 222. 925, VIII. 425. 957, акарнанов III. 1092. 1125, трофеи беотян IV. 971, Брасида IV. 1244, V. 102, сикионян IV. 1014, Пердикки IV. 1244, мантинеян 1341, тегеян ibid., лакедемонян V 742, сиракусян VII. 241, три трофея 411. 451, щит Брасида служил трофеем IV 121.
Троя долго осаждаема была эллинами I. 11, поход на Трою 84, ахеяне из-под Трои занесены бурею в Скиону IV. 1201, фокидяне от Трои отброшены к Ливии VI. 23.
Троянская война не столь значительна, как изображают ее поэты I. 10—11. Упоми-нается I. 3. 121. 141, II. 683.
Троянцы поселились в Сицилии VI. 23.

У

Учреждения установления, см.: Законы.

агрет город Фракии, занят пиериянами II. 993.
Фаинида жрица аргивян IV. 1335.
Факий город Фессалии на пути из Фарсала в Перребию IV. 785.
Фалер соединен стеною с Афинами I. 1071, II. 137.
Фалий коринфянин, основатель Эпидамна I. 242.
Фаномах афинянин, один из начальников под Потидеей II. 701.
Фанотей город фокидян, родина Никомаха IV. 891.
Фанотида область Фокиды на границе с Беотией IV. 763.
Фаны Phanae (V С 2) место поражения хиосцев афинянами VIII. 243.
Фар ниже города Марей в Египте I. 1041.
арак лакедемонянин IV. 381.
Фарнабаз перс, сын Фарнака, старался склонить лакедемонян к союзу VIII. 61. 81. 391, 2. 581. 802. 99. 1094, Абид перешел на его сторону 621, к Фарнабазу в Геллеспонт послан Клеарх 801. — отец Фарнака II. 671.
Фарнак перс, отец Артабаза I. 1291. — сын Фарнабаза, отец Фарнабаза II. 671, VIII. 61. 581, предоставил Атрамиттий делосцам V. 1.
Фарсал город Фессалии, поход на него афинян I. 1111, Брасид в Фарсале IV. 78, фарсальцы в войске афинян II. 223. Фарсалец Фукидид VIII. 925.
Фаселида торговый город Ликии II. 691, VIII. 88. 991. 1081.
Фасияне, см.: Фасос.
Фасос Thasus (V С 1) остров, колония париян на полдня пути от Амфиполя IV. 1044, пребывание там Фукидида ibid. 1051, золотые прииски на Фасосе I. 1002. 1013, IV. 1051, покорен афинянами I. 1002. 1011, отложился от афинян VIII. 64. Колонии Фасоса Галепс, Эсима IV 1073, V. 61.
Феаген тиран Мегар, помогал Килону I. 1263, 5.
Феак афинянин, отправлен послом в Сицилию V 45. 5.
Феаки занимали Керкиру I. 254.
Федим лакедемонянин, в посольстве к беотянам V. 421.
Феенет платеянин III. 201.
Фемистокл афинянин, виновник спасения Эллады . 741, богато одарен от природы 1383, устроитель морского дела афинян 143, в свое архонство укрепил Афины 903—93, изгнанный остракизмом, жил в Аргосе 135, заподозренный в измене и преследуемый, бежал сначала к царю Адмету, потом к Артоксерксу 136—138, письмо Фемистокла к царю 1374, умер от болезни 1384-6.
Фенипп афинянин IV. 11810.
Феоген афинянин, товарищ Клеона по исследованию дела на Сфактерии IV. 273.
Феодор афинянин III. 911.
Феолит акарнан II. 1021.
Феоры должностные лица мантинеян V. 479. — послы на празднества V. 162, VI. 3, VIII. 101.
Фера остров, не состояла в союзе с афинянами II. 94.
Ферамен афинянин, сын Гагнона, враг демократии VIII. 684. 892, содейст-вовал восстановлению демократии 903. 912. 92. 941.
Феримен лакедемонянин, начальник эскадры, отправленной Астиоху VIII. 261. 311, заключил союз с царем 362. 37. 43. 521, погиб в море 381.
Ферияне племя фессалиян в войске афинян II. 223.
Ферма Therma (I C 1) город Македонии, занята афинянами I. 612, возвращена Пердикке II. 296.
Фермон лакедемонянин, отправлен Агидом к пелопоннесцам VIII. l12.
Фермопилы вблизи Гераклеи II. 1012, III. 926, место сражения лакедемо-нян с персами IV. 363.
Феспии город Беотии, междоусобная брань в Феспиях VI. 952, Феспийская область IV 763.
Феспияне сражались против афинян при Делии IV. 934. 963, фивяне срыли стены феспиян 1331, гоплиты феспиян в войске сиракусян VII. 253. 193.
Феспротида . 303.
Феспроты в войске Пелопоннесцев, управлялись без царей II. 805.
Фессал афинянин, сын Писистрата I. 202, VI. 551.
Фессалия Thessalia (II А В 2) благодаря плодородию испытывала часто перемену населения I. 23, переход через Фессалию труден IV 782, V. 131, подчинена персам VIII. 433, поход афинян в Фессалию I. 11111 правление олигархическое IV. 783.
Фессалияне заняли Беотию I. 123, в союзе с афинянами и аргивянами 1024-1077, II. 223, враждебны гераклеотам III. 932, V. 511, народ сочувствовал афинянам IV. 78, меньшинство Брасиду ibid. 1081, владычество фессалиян над некоторыми народами II. 1012, VIII. 31.
Феты воины на кораблях VI. 432.
Фиам Thyamus ( 2) гора в земле агреев III. 1063.
Фиамис река Эпира, на границе Феспротиды и Кестрины I. 464.
Фивы Thebae (V В 2) город Беотии, должны были служить оплотом против варваров I. 902, в 70 стадиях от Платей II. 52, III. 227. 241, 2.
Фивяне ночью напали на Платей и овладели ими II. 2, II. 56, VII. 182, большинство перебито II. 4, опоздали на помощь своим 5, речь фивян против платеян на суде лакедемонян III. 61—67, разрушили стены Феспий IV. 133, напали на фракиян в Микалессе VII. 30, во время Персидских войн на стороне персов III. 543. 564. 585.
Филемон афинянин II. 672.
Филид фивянин II. 21.
Филипп лакедемонянин, посажен правителем в Милете VIII. 285, послан в Аспенд за флотом 876. 991. — македонянин, брат Пердикки, в союзе с афинянами I. 572. 592. 614, Ситалк думал посадить Филиппа на царство II. 952. — отец Аминты II. 953. 1103.
Филократ афинянин, один из стратегов, отправленных против Мелоса V. 1163.
Филоктет под Троей . 104.
Филохарид лакедемонянин, один из заключавших годичное перемирие, Никиев мир и союз с афинянами IV. 1192, V. 192. 241, в посольстве к афинянам V. 443.
Филы афинские первоначально родовое, со времени Клисфена политическое деление афинян II. 343, IV. 11810, VII. 692, военное деление гоплитов VI. 984. 1001, VIII. 902, филы мессенские III. 902.
Финикия II. 691, финикийские города в Сицилии VI. 463, ср.: 26.
Финикияне занимались разбоями . 81, заняли часть Сицилии VI. 26, флот финикиян в войске царя персов I. 16. 1001`. 1161, 3. 1104. 1124, VIII. 461-5. 59. 78. 813. 87. 88. 99. 108.
Финикунт гавань под Мимантом, туда бежали афиняне VIII. 34.
Фирея Thyrea (II В 3) город Кинурии на границе Арголиды и Лаконики IV. 562, V. 412, VI. 951, дана для жительства эгинянам II. 272, сожжена афинянами IV. 572.
Фирк укрепление в Элиде V. 491.
Фиска гора Македонии, занята эордами II. 995.
Фисс Thyssus (II С 1) город на Акте со смешанным населением IV. 1093, в союзе с афинянами, занят диянами V. 351.
Фития Phytia ( 2) город Акарнании III. 1062.
Фия Pheia ( 3) в Элиде, занята и потеряна афинянами II. 253, 4, VII. 311.
Флиунт Phlius (II В 3) город Пелопоннеса, туда бежала Хрисида IV. 1333, сборный пункт союзников V. 572. 581.
Флиунтяне союзники лакедемонян IV. 701, V. 572. 584. 593. 603, разби-ты аргивянами V. 591, победили аргивян 1151, земля флиунтян подверглась нападению аргивян V. 833. 1151, VI. 1053, флиунтяне дали денег коринфянам на войну с Керкирою I. 272.
Фокеи селение подле Леонтий, заняты леонтинскими изгнанниками V. 44.
Фокея Phocaea (V D 2) город Ионии, стоянка пелопоннесцев VIII. 313, 4, метрополия Массалии I. 136, фокейская земля VIII. 1012, фокейский статер IV. 522.
Фокида Phocis (II В 2) завоевана афинянами I. 1083, некогда занята была фракиянами II. 293, Фанотида в Фокиде IV. 763.
Фокидяне жители Фокиды, вели войну с дорянами I. 1072, союзники афинян 1111, ср.: III. 951, IV. 763, союзники лакедемонян II. 92, V. 644, VIII. 32, враждебны локрам III. 1012, V. 322, фокидяне попали в Сицилию из-под Трои VI. 23.
Форик Thoricus (V С 3) дем Аттики VIII. 951.
Формион афинянин, начальник флота в войне с Самосом I. 1172, под Потидеей I. 642. 653, II. 296, III. 172, в Акарнании II. 687, y Навпакта и в Коринфском заливе 691. 804. 811. 832. 854. 862. 88. 901. 927. 1021. 1031, воззвание Формиона к войску 89. — отец Асопия III. 71.
Форос дань союзников афинских I. 962, ежегодно при Перикле 460 талантов II. 133, замена дани 5-процентным налогом на предметы ввоза и вывоза VII. 284, дань эгинян I. 1084, киферян IV. 574.
Фотий вождь хаонов II. 805.
Фракийское побережье или . . . в союзе с афинянами I. 562, II. 94, Потидея — удобнейший пункт Фракийского побережья I. 684, отложилось от афинян . 591, II. 294. 952, IV. 1021. 1044. 1222, V. 21. 262, поход Брасида на Фракийское побережье IV. 781. 792. 82, V. 121. 341. 35. 671. Халкидяне Фракийского побережья I. 575, II. 951.
Фракия Thracia (II В С 1) противолежит Фасосу I. 1002. 1301, IV. 1051, походы афинян во Фракию I. 591. 603. 1003, IV. 701. 741, III. 924, большая часть Фракии под властью Ситалка II. 29. 671, потом Севта IV. 1012, фракийское войско II. 295, фракийские ворота в Амфиполе V. 101, 7.
Фракияне между Гемом и Родопою II. 96, по ту сторону Стримона II. 1012, 4, отличны от тех, которые некогда населяли Фокиду II. 293, независимы, вооружены кинжа-лами II. 29. 96. 98, VII. 271, кровожаднейшие варвары VII. 294, получать любят больше, чем дарить II. 974, напали на Микалесс VII. 30, истребили афинян I. 1003, IV. 102, поход фракиян на Македонию II. 100.
Фрасибул афинянин, триерарх, сторонник демократии, выбран в стра-теги в Самосе VIII. 762. 734, содействовал восстановлению демократии 752, доставил Алкивиада на Самос 811, у Эреса 1004, в битве при Киноссемате 1043. 1052, 3.
Фрасикл афинянин, один из заключавших Никиев мир и союз с лакеде-монянами V. 192. 241, начальник эскадры в Ионийской войне VIII. 151. 173. 192.
Фрасилл аргивянин, один из 5 военачальников V. 595, наказан аргивянами 606, афинянин, гоплит, сторонник демократии против олигархов VIII. 734. 752, стратегом выбран на Самосе 762, действия его против Лесбоса 100, в битве при Киноссемате 1043. 1052, 3.
Фрасимедид спартиат, начальник под Пилосом IV. 112.
Фриасийская равнина Thriasius campus (I a В 1) в Аттике, опусто-шена пелопоннесцами II. 192. 203. 211.
Фригия поселение Аттики, место сражения между пелопоннесцами и афиня-нами II. 222.
Фринис лакедемонский периек, отправлен соглядатаем на Хиос VIII. 64.
Фриних афинянин, один из начальников войска Самоса VIII. 251. 271. 484, дарования Фриниха 275, высказался против морской битвы 271-5, противодействие Алкиви-аду и предательство 484-6. 50—51, лишен звания начальника 543, участие Фриниха в перевороте ‘четырехсот’ 683. 901, отправлен послом в Лакедемон 902, убит на площади 922.
Фроний город локров эпикнемидских, взят Клеопомпом II. 262.
Фтиотида под властью Эллина и сыновей I. 32, фтиотидские ахеяне VIII. 31.
Фукидид афинянин, сын Олора IV. 1044, написал историю Пелопоннес-ской войны, отношение его к предмету I. 1. 20. 21. 22. 23. 972, V. 20. 26, болел чумою II. 483, богат, имел право на разработку приисков во Фракии IV. 1051, не успел спасти Амфиполь 104—107, спас Эион 107, двадцать лет провел в изгнании V. 265. — один из стратегов в войске против Самоса I. 1172. — фарсалец, проксен афинян на Самосе VIII. 925.
Фукл афинянин III. 802. 914. 1155, VII. 161. — халкидянин, основатель Накса и Леонтин VI. 31, 3.
Фурии/Фурия / город Италии, откуда бежал Алкивиад VI. 616, 7, фурияне на стороне афинян VI. 1043, VII. 335, 6 . 351. 5711, фурийские моряки в войске пелопоннесцев VIII. 351. 612. 842. Фурийская земля VI. 617. 889. 1042, VII. 335. 351. Междоусобицы в Фурии VII. 335.
Фурийцы лакедемонские периеки, восстали против Спарты I. 1012.

X

Халей племя локров, примкнули к Пелопоннесцам III. 1012.
Халка Chalce (V D 3) остров подле Родоса, стоянка афинян VIII. 414. 443. 551. 603.
Халкида город Евбеи в войне с Эретрией VII. 292, I. 153, убежище афинской эскадры VIII. 952, метрополия городов в Сицилии и Италии VI. 3. 4. 5. — город коринфян, взят афинянами I. 1085, II. 833.
Халкидей спартанский наварх, отправлен к Хиосу VIII. 65. 82. 113. 123. 141, 2. 151. 161. 17. 192. 252. 281. 322, заключал союз с царем VIII. 18. 362. 433, убит подле Милета 241. 451.
Халкидика Chalcidica (II В 1) опустошена афинянами I. 653, фракиянами II. 1014, удалились туда потидеяне II. 704, прибыл туда Брасид IV. 791. 1031. Халкидская война II. 952, халкидская конница в войске Брасида V. 109.
Халкидяне жители Фракийского побережья, отложились от афинян и вели войну с ними I. 575. 58. 623. 652, 3, II. 296. 58. 79. 95. 101, V. 34, VI. 105, звали Брасида к себе и помогали ему IV. 7. 79. 811. 833. 84. 1034. 1141. 1234. 1241, V. 64, противились Никиеву миру V. 212, заключили союз с аргивянами V. 316. 802. 821, заключили перемирие с афинянами VI. 74, города халкидян III. 862, IV. 257. Соседи халкидян II. 993, проксен халкидянин Строфак IV. 782, жители евбейской Халкиды в войне с эретриянами I. 153, послали колонистов в Сицилию VI. 3. 4. 5, халкидяне в Сицилии, союзники леонтинцев и афинян III. 86, IV. 612, 4. 643, VI. 61. 443. 762. 791, халкидяне подчинены афинянам VI. 762. 843, VII. 574, язык и учреждения халкидян в Гимере VI. 51.
Хаоны варвары, управляются без царей II. 805, в союзе с ампракиотами и лакедемонянами II. 689. 801, 5. 813-7.
Харад подле Аргоса, место суда над аргивскими военачальниками V. 606.
Хареад афинянин, один из начальников эскадры, отправленной в Сицилию III. 861, пал в битве 902.
Харибда древнее название пролива между Регием и Мессеною IV. 245.
Харикл афинянин, начальник эскадры, отправленной в пелопоннесские воды VII. 201, 3.
Хармин афинянин, один из начальников эскадры, отправленной к Самосу VIII. 301. 413. 422. 733.
Херей афинянин, давал самиянам ложные сведения об управлении ‘четырех-сот’ VIII. 74. 862.
Херонея город Беотии на границе с Фокидой, взята афинянами IV. 763, I. 1133, беотяне собирались предать Херонею афинянам IV. 763. 892.
Херсонес Chersonesus Коринфский IV. 422. 432. — (V D 1) Фракийский I. 111, VIII. 622. 992· 1021. 1041.
Химерий Chimerium ( 2) в Феспротиде, стоянка коринфян I. 303. 463. 481.
Хионид лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Хиос Chius (V С 2) остров . 1161, VIII. 621, город того же имени VIII. 342, остров перед Хиосом VIII. 242. Гомер на Хиосе III. 1045, корабли лакедемонян у Хиоса VIII. 62. 71. 82. 102. 161. 171. 201. 334. 602, Педарит на Хиосе 285. 322. 552, Астиох 245. 311. 321. 632, Миндар 99. 1002.
Хиосцы независимые союзники афинян I. 19, III. 105, VI. 852, VII. 574, могущественнейшее государство Ионии VIII. 402, ср.: 151. 631, счастливы и умеренны 244, богаты 454, имеют очень много рабов 402, доставляли корабли афинянам I. 1161. 1172, II. 94. 562, IV. 132. 1292, V. 841, VI. 312. 43, VII. 202. 574, VIII. 103. 152, подозрительны для афинян IV. 51, VIII. 92, 3. 101, отложились от афинян VIII. 54. 63-5. 92, 3. 101. 141-2. 17. 19. 22, разбиты афинянами 23—24. 34, снова отложились VIII. 32. 33. 38. 40. 41. 55. 56. 61, монета хиосцев 1011.
Хойрады остров япигов, стоянка афинян VII. 334.
Хоры праздничные на Делосе III. 1043, 5, 6, хоры лакедемонян при назначении первых царей V. 163, устраивал хоры Алкивиад VI. 163.
Хрисида жрица аргивян II. 21, по вине Хрисиды сгорел храм Геры IV. 1332.
Хрисипп сын Пелопа, убит Атреем I. 92.
Хрисис коринфянин II. 332.
Храмы святилища общеэллинские V. 181, III. 571, храмы служат убежищем . 1281. 1341, III. 812. 755, V. 163, добыча посвящается в храмы III. 571. 1141, оскорбление храмов I. 128. 1351, II. 523, III. 812, IV. 973, обращение с неприятельскими храмами IV. 97. 981-3, к храму пристроен дом . 1341, V. 163, подле храма подворье III. 683. Храмы отдельных божеств см. под именами последних.
Хромон мессенянин, проводник этолян в Этолии III. 981.

Ц

Цари афинян: Кекроп, Тесей и другие II. 151, 2, цари эллинов в древности I. 9. 10. 13, царская власть была наследственная, ограниченная 131, цари лакедемонян назначены впервые с религиозными церемониями V. 163, подают по одному голосу I. 203, эфоры имеют право заключить царя в тюрьму I. 1312, верховная власть царя на войне V. 663, ограничена 6З4, цари македонян из Аргоса II. 992. Царь персов I. 182. 892. 937. 951. 961. 1041. 1092. 1102. 1283, 4, 5. 1293 и пр. Царь ливиян Инар I. 1072, царь фессалиян Эхекратид I. 111, царь фракиян Ситалк II. 291. 1015, царь агреев III. 1114, царь линкестов IV. 792, царь эдонов 1073, царь одомантов Полл V. 62, царь сикулов Итал VI. 24, Гиблон 41, царь молоссов Адмет I. 1362, Фарип II. 806. Без царей живут варвары хаоны, феспроты II. 805.
Цикады золотые в головном уборе афинян I. 63.

Ч

Четыреста совершили переворот в Афинах VIII. 673. 68—73. 741. 752, 3. 77. 821. 86. 891. 90—91, правление их низвергнуто 92—97.
Чума в Афинах II. 473. 54. 57. 613. 641, III. 31. 87, V. 412, VI. 121. 262, в лагере афинском под Потидеей II. 582, 3, в других местах II. 473. 481.

Э

Эантид тиран Лампсака VI. 593.
Эанфяне в Локриде Озольской, дали заложников Еврилоху III. 1012.
Эгалей гора Аттики II. 192.
Эгейское море . 982, IV. 1092.
Эгеста Segesta (IV А 2) город элимов в Сицилии, основан троянами VI. 23.
Эгестяне жители Эгесты, вели войну с Селинунтом VI. 6, просили помощи у лакедемонян VI. 191, просили помощи у афинян против селинунтян VI. 6. 105. 119. 132. 332. 771, послали в Афины деньги VI. 82, ложные уверения эгестян относительно богатства их VI. 82. 22. 46. 47. 621, сдались эгестянам Гиккары VI. 623, оказывали помощь афинянам в войне с Сиракусами VI. 886. 981, VII. 5711.
Эгина Aegina (V В 3) остров, имела некогда сильный флот I. 142, до Персидских войн воевала с афинянами ibid. 412, эгиняне покорены афинянами I. 105—1084. 1391. 1403, возбуждали к Пелопоннесской войне 672, изгнаны афинянами II. 27, VIII. 693, получили от лакедемонян Фирею для жительства II. 272, IV. 562. 573, в залив Эгины заходили лакедемоняне VIII. 923. Эгинская драхма V 476.
Эгитий Aegitium (I С 2) город Этолии, подвергся нападению афинян III. 972.
Эдоны , фракийское племя, занимали Девять путей I. 1003, IV 1022. 3, раньше занимали Мигдонию II. 994, город эдонов Миркин IV. 1073, живут в городах на Акте 1034, в войсках Брасида V. 64.
Эетионея Eetionea (III b) плотина Пирея, укреплена правительством ‘четырехсот’ VIII. 90. 912. 924.
Эймнест платеянин III. 525.
Эйон Eion (II B 1) город на Фракийском побережье, колония Менды, занята афинянами I. 981, IV. 7. 501, в 25 стадиях от Амфиполя 1024, спасен Фукидидом IV 1045. 1063, 4. 1071, 2, V. 6. 103-5.
Эккрит спартиат, начальник гоплитов, отправившихся из Лакедемона в Сицилию VII. 193.
Эксекест сиракусянин VI. 731.
Элафеболион аттический месяц IV. 11812. 1191.
Элеатская область в Феспротиде I. 464.
Элевсиний святыня в Афинах, не занята пришельцами в город перед вторжением пелопоннесцев в Аттику II. 171.
Элевсин Eleusis (II В 2) первоначально самостоятельный город Аттики, в войне с Афинами II. 151, потом дем Аттики, до него доходили пелопоннесцы в 446/445 гг. I. 1142, опустошен пелопоннесцами в 431 г. II. 192. 203. 213, гоплиты Элевсина у Мегар IV 685.
Элей остров против Милета VIII. 261.
Элейцы, элеяне жители Элиды, доставили корабли Коринфу в войне с Керкирой I. 272. 461, союзники лакедемонян в Пелопоннесской войне II. 93, разбиты афинянами 253, противились заключению Никиева мира V 172, в союзе с лепреатами, потом во вражде V. 312, 3. 62, в союзе с аргивянами и коринфянами 311. 581. 612, во вражде с лакедемонянами 313-5. 341. 49. 50, заключили договор с афинянами 433. 44. 47. 78.
Элеунт Elaeus (V D 1) город Херсонеса Фракийского со святилищем Протесилая, где было столкновение между афинским и пелопоннесским флотом VIII. 1021. 1031. 1072.
Элея, см.: Элида.
Элида , Элея область Пелопоннеса, граничит с Лаконикой V 341, подле нее Закинф II. 661, должностные лица в Элиде V. 479, ‘Глубокая Элея’ II. 253, Киллена в Элиде VI. 889. Лепрей на границе Элиды с Лаконикой V. 341.
Элимиоты племя македонян II. 992.
Элимы троянцы, поселившиеся в земле сиканов в Сицилии VI. 23.
Эллада не носила этого имени до Эллина I. 3, первоначально населена была непостоянными жителями I. 2, положение ее до Троянской войны и после 3. 7. 12. 17, заселена неукрепленными селениями I. 5. 10г, плодороднейшие земли Эллады наибольше подвергались перемене населения 33-6, жители Эллады ходили некогда вооруженными 53, 6, морское дело в Элладе в древности 4. 13—15, царская власть в древней Элладе 13, тирания задерживала развитие Эллады 171. 18, колонии из Эллады 12, подверглась нападению персов 18, лакедемоняне — спасители Эллады . 691, угнетена Афинами II. 84, IV. 924, освободители Эллады от афинского ига лакедемоняне II. 84, III. 322, IV. 85. 861. 872. 1082. 1211, V. 99, ради достижения господства над нею VIII. 2, к владычеству над Элладой стремились цари персов I. 1382. 128—133, афиняне VI. 903, Павсаний I. 1283, бедствия Эллады, совпавшие с Пелопоннесской войною I. 23, вся Эллада возбуждена была этой войной I. 1, II. 8, междоусобицы по всей Элладе во время этой войны III. 82—83. Ср.: Эллины.
Эллин сын Девкалиона, дал общее название стране по своему имени I. 32.
Эллинотамии казнохранители общеэллинские I. 962.
Эллинская война закончилась пятилетним договором между афинянами и лакедемонянами . 1121, 2, против персов 1263. Эллинское море, т. е. Эгейское, очищено от разбоев Миносом I. 4.
Эллины легковерны I. 20, не называются еще этим именем у Гомера I. 3, древний образ жизни эллинов варварский, разбойничий 4—6, древний способ ведения войны у эллинов 15, сношения между эллинами в древности больше по суше 5. 13, поход эллинов под Трою и последствия возвращения их на родину 9—12, не имели охоты к предприятиям общими силами 15, перед Пелопоннесской войной богатейшие из эллинов керкиряне 254, впоследствии хиосцы VIII. 454, после отражения персов эллины разделились между лакедемонянами и афинянами 18, в Персидские войны во главе эллинов стояли лакедемоняне ibid. 951, вследствие высокомерия Павсания соединились под гегемонией афинян 95—97, эллины преувеличивали численность своих войск VI. 175, возбуждены перед Пелопоннесской войной II. 84, после сицилийской катастрофы VIII. 2. 462. 572, неохотно пропускают чужих через свои земли IV 782. Эллины в Азии I. 124, VIII. 463, в Македонии IV. 1241, во Фракии П. 973, в Сицилии III. 1162, IV 259, VI. 2, VII. 58.
Элломен Ellomenus ( 2) поселение на о. Левкаде, где афиняне устроили засаду против левкадян III. 941.
Элорская дорога в Сицилии VI. 663. 704, VII. 805.
Эмбат Embatum ( 2) подле Эрифр, откуда пелопоннесский флот бежал в страхе перед афинянами III. 292. 321.
Эмпедий лакедемонянин, один из заключавших Никиев мир и союз с афинянами V. 192. 241.
Эн город Фракии, жители его в войске афинян IV. 284, VII. 575.
Эндий расположенный к афинянам лакедемонянин в посольстве в Афины V. 443, будучи эфором, действовал по внушениям Алкивиада, своего друга VIII. 63. 121. 172.
Эней коринфянин, один из заключавших годичное перемирие с афинянами IV. 1192.
Энеон город Локриды, базис военных действий Демосфена III. 953. 983, взят Еврилохом 1021.
Энесий спартанский эфор в 431 г. II. 21.
Энипей река Фессалии, переходу через него препятствовали Брасиду фессалияне IV. 783.
Эниады Oeniadae ( 2) город Акарнании II. 102, подвергались нападениям афинян I. 1113, III. 74, 5, ср.: III. 94, стоянка пелопоннесцев II. 82, ср.: III. 1142, примкнули к Афинскому союзу IV 772.
Эниалий святилище Арея подле Мегар, где устроена засада афинянами IV. 672.
Энианы соседи гераклеотов, тревожили их V. 511.
Эннеакрун Enneacrunus (III В 3) позднейшее название источника Каллирои в Афинах II. 154.
Эномотия отряд лакедемонского войска V. 663. 682.
Энофиты город Беотии, сражение афинян с беотянами у Энофита I. 1083, IV 953.
Эноя Oenoe (Ia В 1) укрепленное селение Аттики, подверглось нападению пелопоннесцев II. 18. 19, взята беотянами VIII. 981.
Энтим критянин, один из основателей Гелы VI. 43.
Энусские острова Oenussae (5 D 2) острова перед Хиосом, базис военных действий афинян VIII. 242.
Эолад фивянин IV. 91.
Эолидa название Калидона и Плеврона III. 1025. — область в Азии (V D 2) III. 311, IV. 523.
Эоловы острова острова подле Сицилии во власти липарян III. 881. 1151.
Эоляне раньше дорян заняли Коринф IV. 422, союзники афинян VII. 575, жители Антандра VIII. 1084.
Эорды по изгнании из Эордии поселились близ Фиска II. 995.
Эпидавр Epidaurus (V В 3) город Арголиды, подвергся нападению афинян II. 564, 5, элеян и афинян V. 755. 772. 803, решили занять Эпидавр Алкивиад и аргивяне V. 54. 56, пристал к Эпидавру пелопоннесский флот VIII. 923. Область Эпидавра , в которой высаживались афиняне IV. 452, VIII. 103, опустошена аргивянами V. 543. 552. — Лимерский Epidaurus Limera (II В 3) IV 562, VI. 1052, VII. 183. 262.
Эпидавряне жители Эпидавра, помогали коринфянам . 272. 1051, 3, мегарянам 1141, вторглись в аргивскую землю V. 754, доставляли корабли лакедемонянам VIII. 32.
Эпидамн Epidamnus ( 1) город в Ионийском заливе . 241, 2. 25, междоусобицы Эпидамна подали повод к войне между коринфянами и керкирянами и к Пелопоннесской 24—30. 146, III. 701.
Эпидемиурги отправлены коринфянами в Потидею I. 562.
Эпикидид лакедемонянин, один из начальников вспомогательного войска, отправленного к Брасиду V. 121.
Эпикл афинянин I. 452, II. 232, лакедемонянин, послан пелопоннесцами за флотом к Евбее VIII. 1072.
Эпикур афинянин III. 183.
Эпиполы Epipolae (IVa) возвышенность над Сиракусами VI. 961, 2. 751. 971. 1011-4. 1021, VII. 11. 22, подверглись нападению афинян VII. 42—46. 473, афиняне рассчитывали запереть сиракусян двойною стеною от Эпипол VI. 1033, простая стена сиракусян через Эпиполы VII. 41. 51. 424, на Эпиполе три укрепления VII. 434.
Эпитад спартиат, начальник гоплитов на Сфактерии IV. 89, занимал середину острова с наибольшим отрядом 312, выдавал бережно съестные припасы 392, пал в битве с афинянами 381.
Эрасинид коринфянин, начальник сборной эскадры VII. 71.
Эрасистрат афинянин V. 4-1.
Эратоклид коринфянин I. 242.
Эрес Eresus (V С 2) город Лесбоса, отложился от афинян III. 181, покорен афинянами 351, отложился снова при участии Астиоха VIII. 232-4, блокирован афинянами 1003. 1011. 1032.
Эретрия город Евбеи VIII. 953, часть жителей Эретрии помогали беотянам взять Ороп 601.
Эретрияне воевали в древности с халкидянами I. 153, платили дань афинянам, участвовали в сицилийском походе VII. 574, воевали против афинян VIII. 601. 953, основали Менду IV. 1231.
Эрехфей царь Афин, воевал с Евмолпом, царем Элевсина II. 151.
Эрик город солимов в Сицилии VI. 23, со святилищем Афродиты, где эгестяне показывали сокровища афинянам 463.
Эриксилаид лакедемонянин IV. 1192.
Эриней гавань Ахеи VII. 341, 8. — город Дориды I. 1072. — река Сицилии, через которую переправился Никий с войском VII. 806. 823.
Эрифры Erythrae (Ia B 1) город Беотии, по направлению к которому шли платеяне в Афины III. 242. — город Ионии (V D 2) VIII. 285, из Милета через Эритры переправился на Хиос Педарит 322, из Эритры вызван Астиох 246. 333. Эрифрейская область III. 292, VIII. 242.
Эрифреяне жители ионийских Эрифр, отложились от афинян VIII. 54. 64. 142, помогали лакедемонянам 161.
Эсима город Македонии, перешел на сторону Брасида IV. 1073.
Эсимид керкирянин, один из начальников флота I. 471
Эсон аргивянин, в посольстве к лакедемонянам V. 403
Этеоник лакедемонянин, начальник гоплитов, отправленных в Мефимну VIII. 234.
Этеяне теснили дорян III. 923 у этеян отнята добыча Агидом VIII. 31
Этна гора Сицилии, ее извержения III. 116.
Этоляне воинственны, живут селениями III. 943 война афинян с этолянами 95—99, IV. 301 нападение этолян на Навпакт III. 100. 1022
Эфесии празднество III. 1043
Эфес Ephesus (V D 3) город Ионии, куда пристал Фемистокл на пути из Эллады I. 1372 стоянка Алкида III. 322 отправлен афинянами в Эфес Артаферн IV. 503 к Эфесу бежали от афинян эиасские корабли VIII. 193 Тиссаферн в Эфесе 1091
Эфира город Феспротиды I. 464.
Эфоры собирают голоса в народные собрания I. 871, имеют право заключать царя в тюрьму 1312 изобличили Павсания в измене 131—134, намеревались отправить посольство в Сиракусы VI. 8810, решили поход на Хиос VIII. 121, часть эфоров противилась заключению мира с афинянами V. 361. 383. 464.
Эхекратид царь фессалиян I. 1111.
Эхетимид лакедемонянин IV. 1192.
Эхинадские острова у устья Ахелоя, обращаются в материк благодаря речным наносам II. 1023.
Эфейцы периеки в Лакедемоне, восстали против Спарты I. 1012.
Эфиопия II. 481.

Я

Япиги метатели дротиков, в войске афинян VII. 334, наемники у афинян 5711.
Япигия мыс Италии VI. 30. 344. 442, VII. 333, 4. — острова япигов Хойрады VII. 334.
Фукидид
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Эволюция рабства у различных человеческих рас, Летурно Шарль, Год: 1897
  2. Народ, Мишле Жюль, Год: 1846
  3. История Франции и Европы, Эрве Густав, Год: 1903
  4. Война и мир, Рише Шарль, Год: 1899
  5. Борлей и его время, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1832
  6. История крестовых походов, Мишо Жозеф Франсуа, Год: 1808
  7. Нравственные основы жизни. Том II, Вейсс Франсуа-Родольф, Год: 1785
  8. Гладстон, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1839
Электронная библиотека