Война и мир, Рише Шарль, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Шарль Рише.
Война и мир

Оглавление.

——

Стран.

От переводчика 1

Война и мир 3

I. Причины войн 5

II. Последствия войн 16

III. Ответ приверженцам войны 33

IV. Не химера-ли уничтожение войны? 59

V. Принцип третейского суда 68

VI. Международный третейский суд 81

VII. Мирные учреждения 92

VIII. Император Николай II и папа Лев XIII 98

IX. Задачи врагов войны. Великие приверженцы мира 106

X. Заключение 122

XI. Мнения мыслителей о войне 126

XII. Картинка войны 136

——

От переводчика.

Проф. Шарль Рише написал небольшую книжку ‘Les guerres et la paix‘, в которой с красноречием оратора и убедительностью ученого рисует ужасы войны и бедствия современного милитаризма. Как горячий сторонник мира, он верит, что идея третейского суда сделается со временем общим достоянием народов и что настанет время, когда войны отойдут совершенно в область преданий. К сожалению, надеждам автора — как доказала мирная конференция в Гааге — суждено еще не так скоро сбыться. Тем дороже должно быть для нас всякое слово осуждения войны, всякий громкий призыв к миру и братскому единению народов. Переводчик надеется, что в России, давшей особенно мощный толчек делу мира, книжка Ш. Рише будет встречена сочувственно.

Г. Гордон.

Киев.

Сентябрь 1899 года.

Война и мир.

Войну можно определить одним словом: война — это насилие.

Представьте себе, что голодный волк встречает в лесу ягненка. Он бросается на него и начинает его терзать. Вот вам пример войны. Для войны вовсе не необходимо, чтобы силы нападающего и защищающегося были одинаковы — напротив, наилучшим условием ее возникновения и является именно то положение, когда одна сторона значительно сильнее другой.

Теперь представьте себе далее, что этого волка, зарезавшего ягненка, встречает другой волк, который хочет отнять у него добычу, и между ними завязывается борьба. Это опять война. Для войны также не необходимо, чтобы воюющие стороны принадлежали к различным породам и видам животного царства. И братья часто ведут между собою отчаянную борьбу.

Наконец, допустим, что на сцену появляется человек, который хочет наказать волка за то, что он зарезал его овцу. Он пускает в ход свою палку, нож или ружье — словом, также вступает с ним в борьбу. Это опять война.

Весьма возможно, что в данном случае право на стороне человека, а не волка. Однако он убивает по-

— 4 —

следнего, благодаря не этому обстоятельству, а тому, что он сильнее его. Даже, еслиб человек был совершенно не прав, победа была бы все-таки на его стороне, ибо на его стороне и сила. В этом и заключается сущность войны, что торжествует всегда не тот, кто прав, а тот, кто сильнее.

С тех пор как существует человечество, существуют и войны, воюют одинаково дикари и цивилизованные нации. Люди всегда употребляли свою энергию, способности и мужество на то, чтобы уничтожать друг друга.

Хорошо ли это? Необходимо ли это? Обсуждением этого мы и займемся в настоящей книге, при чем постараемся быть по возможности более спокойными и беспристрастными.

Мы задаемся, стало быть, вопросом, необходимо ли, чтобы насилие управляло миром?

Возможны ли, мыслимы ли такие общества, существование которых покоилось бы не на явном или скрытом военном режиме?

И если да, то каким путем осуществимо это в недалеком будущем?

I.
Причины войн.

Всякая война, как и всякий спор, имеет свои причины, но причины эти обыкновенно настолько неуважительны и незаконны, что воюющие всегда стараются их скрыть.

Предположим, что несколько дикарей поселилось на каком-нибудь плодородном участке земли и длительно занялось посевами хлеба и маиса, возведением построек, сооружением колодцев и проч. Благодаря своему труду и производительности, дикари эти в скором времени начнут пользоваться известным благосостоянием. Но вот соседи их, завидуя их богатствам, объявляют им войну, не имея к ней никакого другого повода, кроме желания ограбить их.

Касается ли дело дикарей или наций, считающих себя просвещенными — безразлично: война всегда имеет один и тот же мотив, именно грабеж. Но если грабеж этот очень велик по своим размерам, он получает название завоевания, а виновники и вершители его — завоевателей.

Александр, говорим мы, завоевал Персию, Малую Азию и Индию, но он в сущности совершил обширный ряд грабежей. Цезарь покорил Галлию, и завое-

— 6 —

вание ее, сопровождавшееся кровавыми жестокостями, беспримерными даже в мало назидательной истории других народов, являлось настоящим разбоиничьим предприятием. Как бы прибыльны и доходны ни были войны Александра и Цезаря, но разве он имели другие мотивы, кроме разбоя и грабежа? Ведь Индия и Персия не угрожали же Македонии, а бретонцы и галлы не замышляли же против могущества Рима!

Итак, завоевание — это грабеж, разбой, насилие, и победители очень часто не стесняются даже наивно сознаваться в этом. Испанцы явились в Мексику и в Перу с целью найти там побольше золота. Они разгромили несчастных туземцев для того, чтобы превратить их в рабов и воспользоваться их богатствами. Наполеон, вносивший в Европу в течение 15 лет его неограниченной власти повсюду ужасы и бедствия войны, открыто признавался, что он хочет покорить себе весь мир. Людовик XIV, Фридрих II, Карл XII, Ганнибал были так же, как и Цезарь, Александр, Кортец и Наполеон великие завоеватели, то есть, необыкновенные грабители.

Между завоеванием, предпринимаемым какой-нибудь цивилизованной нацией, и грабежом, совершаемым толпой дикарей, существует та разница, что у последних, в случае успеха, каждый из участников непосредственно пользуется плодами своей победы, чего не бывает у культурных людей.

В старые, добрые времена войны возникали очень легко. Когда Людовик XIV или Карл V хотели объявить кому-нибудь войну, они мало справлялись с тем, на сколько она соответствовала желаниям и интересам их народов.

— 7 —

История знает много войн, явившихся следствиями самых ничтожных причин. Так, например, едкой шутки, отпущенной Фридрихом насчет M-me Помпадур, было достаточно для того, чтобы возгорелась кровавая война между двумя народами. Нападки английских журналов на Бонапарта более других обстоятельств способствовали тому, что он нарушил Амиенский мир. Говорят, что удар веером был причиной завоевания Алжира. Наконец, в 1870 г. Франция была вовлечена в одну из самых кровавых войн также из-за незначительной, пустой причины. На самом деле, оскорбление даже не было нанесено ей: оно было выдумано жестоким Бисмарком, который воспользовался глупостью французского правительства для того, чтобы заставить его усмотреть в обиде, будто бы нанесенной его послу, повод к войне.

Народы дошли до такой степени отупения, что способны верить в какую-то связь между национальною местью с одной стороны и дипломатическими депешами, инцидентами на границе и вызывающей журнальной полемикой с другой стороны. Национальное достоинство народа должно было бы заключаться в почитании справедливости, в развитии наук и искусств, в расширении торговли и промышленности и в умножении богатств его, оно должно было бы выражаться поднятием общего благосостояния, свободы и нравственности отдельных граждан. А его между тем связывают с какими-то щекотливыми дипломатическими вопросами!

Итак, мотивы всех войн, явные или тайные, в сущности всегда сводятся к завоеваниям. Англия вела войну с Китаем с целью заставить его открыть свои рынки для английских товаров и особенно опиума. Америка объявила войну Испании в надежде в слу-

— 8 —

чае успеха отнять у нее Кубу и Порто-Рико. Италия недавно окончила борьбу с Менеликом, цель которой была присвоить себе часть его владений. Известно, что Наполеон III предпринял мексиканскую кампанию в надежде овладеть этой страной или в крайнем случае поставить во главе ее правителя сообразно своему выбору.

Но все корыстные побуждения войн прикрываются обыкновенно громкими, лицемерными фразами, — и с целью придать им вид справедливости, разумности и целесообразности изводят не мало бумаги. Народ, который есть в сущности большое дитя, верит во все эти выдумки и легко впадает в энтузиазм, когда заходит речь о его национальной славе, о престиже его оружия и о достоинстве его правительства.

В редких случаях затевающие войну не скрывают истинной цели ее и при этом рассуждают так: ‘если мы не захватим этой страны, которая слаба и беззащитна, то ею все равно овладеет другой’… Удивительная логика — неправда ли! Она напоминает логику разбойника, который отнимает у прохожего его кошелек, оправдывая себя тем, что если не он это сделает, то так поступит, наверное, другой.

Чтобы сделать мотивы войны очевидными и благородными, на первый план выдвигаются обыкновенно общие высокие принципы, благодаря которым простой грабеж превращается в геройский подвиг. Ведь самые ясные вещи так легко затемнить при помощи известных фраз и лживых толкований! Когда американцы задумали отнять у испанцев Кубу, они мотивировали затеваемую ими войну ужасными притеснениями, которым Испания будто бы подвергает жителей этого остро-

— 9 —

ва и выступили якобы защитниками последних. Точно так же поступил и Наполеон в войне с Испанией, приняв под свою защиту испанский народ и задавшись будто бы целью освободить его от недостойного правительства.

Во всякой войне, даже самой преступной, тайный мотив ее грабеж всегда маскируется высокими и более или менее чистыми побуждениями.

Задача скрыть истинную цель войны значительно облегчается с каждым днем, благодаря участию периодической прессы, которая в наше время пользуется могущественным влиянием. При малейшем намеке на войну печать поднимает обыкновенно страшный шум, кричит, возмущается, изрыгает по адресу предполагаемого врага незаслуженные обиды, припоминая старые, давно забытые случаи взаимной ненависти. Разве в 1870 году некоторые немецкие журналы не ставили в упрек Франции историю Конрада Гогенштауфена, имевшую место около пяти столетий тому назад? И разве теперь не находятся люди, которые роются в прошедшем и настоящем, стараясь выкопать всевозможные мотивы вражды и злопамятности всякий раз, когда между Францией и какой-нибудь державой возникает какое-либо недоразумение. Увы! В этом недостатка никогда не бывает! Какую массу взаимных обид, оскорблений и грубых недоразумений можно было бы устранить, если бы не прибегали ко лжи и ко всяким неправдоподобным выдумкам. Завоевательный дух скрывается сплошь да рядом — увы! — под маской патриотизма.

Поразительно наблюдать, как иной раз ничтожное недоразумение превращается благодаря вмешательству дипломатии и прессы в безусловную причину свя-

— 10 —

щенной войны! В 1856 году, например, Англия и Франция объявили России войну из-за такого ничтожного повода, что данные о нем с трудом только можно отыскать в дипломатических архивах. Нужно долго и много рыться в пыльных бумагах и актах, чтобы добраться, наконец, до того, что собственно привело к столкновению эти державы. Смерть пятисот тысяч людей и израсходование почти шести миллиардов — таковы были последствия этой ужасной войны!

Конечно, на самом деле она имела свои мотивы, но такие, открыто признать которые было неудобно. Наполеон III хотел прочно утвердить в стране свою династию при помощи счастливой войны и союза с Англией. Англичане же имели в виду обеспечить успех своей торговли и помешать распространенно русского влияния на востоке. В той или другой форме война всегда остается актом насилия и завоевания.

Все великие войны прошлых столетий, если и предпринимались одним народом с целью препятствовать усилению других наций, в сущности сводились к одному и тому же, именно к завоеваниям. Так, борьба Франции с Австрией, длившаяся почти два столетия, начиная от Карла V до Наполеона III, была начата из-за желания препятствовать усилению Габсбургского дома. И из-за этого Европа была терзаема и орошаема кровью целых двести лет! Вина этого падает в равной мере на обе нации: с одной стороны немецкие государи, алчные и кровожадные, домогались во что бы то ни стало первенства — и какого еще! — повсюду: во Фландрии, в Ломбардии, в Баварии, в Польше, с другой стороны, французские монархи непременно стремились мешать подобному распространению власти их врагов. И из-за этого сотни ты-

— 11 —

сяч людей разорялись и обрекались на голод и лишения, а десятки тысяч солдат погибали от огня и меча! Какое им всем было в сущности дело до спора между Габсбургами и Бурбонами?

Завоевательные войны, такие же преступные по своим мотивам, как и войны дикарей с целью грабежа, не имеют уже потому смысла, что они редко приносят выгоды победителю. Но еще бессмысленнее те войны, которые ведутся из-за влияния, ибо ослабление и даже полное уничтожение одной стороны не приносит собственно никакой пользы другой. Подобные войны способствуют, как выражаются теперь, сохранению равновесия Европы и в жертву этому равновесию принесены уже миллионы людей!

В гражданских войнах воюющие стороны знают, по крайней мере, из-за чего они сражаются. Приверженцы Гиза и Валуа знали каждый в отдельности, что они боролись и проливали свою кровь за ту или другую идею, за того или другого начальника своего. Или возьмем другой пример: Южные Американские Штаты желали сохранить рабство, а Северные, напротив, хотели уничтожить его. Отсюда возгоралась война, которая не имела ничего общего с грабежом и завоеванием и мотивы которой были более серьезны, чем те, которые создаются дипломатическими недоразумениями.

Но это отнюдь не значит, что мы одобряем и примиряемся с гражданскими войнами: мы хотели только сказать, что причины их не так пусты и смешны, как мотивы других войн, потому что в основе их лежат иногда действительные и порою даже благородные побуждения. Здесь не имеют места дипломатические интриги и отсутствует шум прессы.

— 12 —

Но мы до сих пор рассматривали только одну сторону интересующего нас вопроса и чтобы быть справедливыми, мы должны заняться и другой стороной его. В каждой войне бывает, как известно, зачинщик, нападающий и жертва, защищающаяся. Например, Пруссия и Австрия напали на Данию. Что ей было делать, как не защищаться? Союзники объявили в 1792 г. войну Франции. Разве она не должна была обороняться? Наполеон хотел заставить Испанию присоединиться к континентальной блокаде и ввести у нее французское правительство, рекрутский набор и свою систему пошлин. Вполне законно было со стороны Испании отстаивать с оружием в руках свои права. В приведенных примерах датчане, французы и испанцы боролись за свое отечество и свободу, и войны эти, повидимому, не только не позорны, а, напротив, даже священны.

Однако, это нисколько не противоречит тому, что мы сказали раньше о сущности войн, ибо дело доходит до них только потому, что один народ несправедливо нападает на другой. Если бы все народы жили между собою в добром согласии, не обижая друг друга, то войны, конечно, отошли бы в область преданий. Борьба законна для того, кто защищается, но со стороны нападающего она является преступлением.

Волк нападает на ягненка, который защищается, как может. Если я скажу, что подобная борьба возмутительна, то, конечно, никто не подумает, что так я называю попытку ягненка защититься от волка.

Впрочем, при всяком столкновении с обеих сторон обнаруживается столько недобросовестности, лживости и взаимного желания обидеть друг друга, что в конце концов, трудно становится решить, кто собственно

— 13 —

оскорбитель и кто оскорбленный. В коалиции 1792 г. против французской республики зачинщиками войны были союзники. В войне с Данией инициатива ее исходила от Пруссии и Австрии, а в испанской войне нападающей стороной явился Наполеон. Но гораздо чаще вина в происхождении войны падает на обоих противников в равной мере. Когда двое детей подерутся между собою, то трудно разобрать, кто из них начал драку и лучше всего поэтому строго наказать обоих, потому что оба они виноваты: один был раздражителен и придирчив, а другой груб и заносчив. Точно так же и у народов самый ничтожный повод может сделаться настоящим casus belli, если он раздут лживой и воинственно настроенной прессой.

Иногда война становится действительно законной и справедливой. Возьмем для примера несчастных армян, кровь которых так безвинно проливают турки. Если какая-нибудь держава вмешается в эту резню и вмешательство ее повлечет за собой войну, то кто сможет сказать, что война эта несправедлива? Или если немцы сильно притесняют жителей Эльзас-Лотарингии и последние возмутятся и не захотят больше терпеть этого ига, то неужели война, предпринятая для освобождения их, также будет позорной?

Итак, существуют войны, мотивы которых, по-видимому, законны. Это те именно войны, которые возникают, когда за слабого заступается какой-нибудь сильный защитник, действующий, очевидно, без всяких корыстных целей.

Но, увы! — такие войны чрезвычайно редки или, вернее говоря, они даже вовсе не существуют на самом деле. Я не знаю таких бескорыстных защитников, которые не требовали бы от побежденного какой-

— 14 —

нибудь провинции или нескольких миллионов контрибуции в виде вознаграждения за свое великодушное заступничество.

Но возможно, что я говорю это по незнанию. Очень может быть, что в истории народов известны войны, предпринятые исключительно из-за благородных, бескорыстных побуждений, не давших победителям решительно никаких выгод? Повторяю — я их не знаю, и пусть мне назовет их тот, кто знает.

Война с единственною целью защитить угнетенного — это теория. На самом деле она всегда или почти всегда оканчивается гнетом побежденного и завоеваниями. Наполеон III освободил Ломбардию от австрийского ига, но зато присоединил к Франции Савойю. Американские Штаты воевали с Испанией будто бы с целью добиться свободы для Кубы, но на самом деле, они имели в виду захватить в свои руки Порто-Рико, Кубу и Филиппины, что им действительно и удалось. Одним словом, войны из-за освобождения — это те же завоевания, но более или менее ловко замаскированные.

Впрочем, если мы станем рассматривать, в чем собственно заключается это, так называемое, освобождение одного народа от гнета и ига другого, то мы увидим, что оно всегда основывается на насилии. Раз нужно кого-нибудь освобождать, значит, он угнетен, а это состояние его явилось результатом какой-нибудь предшествовавшей войны. Всякое завоевание роковым образом влечет за собой бесконечный ряд новых войн и никакая борьба за освобождение не имела бы смысла, если бы она не была вызвана предшествовавшими завоеваниями.

С другой стороны является вопрос, необходимо ли отвечать на насилие насилием же? Какая непрерывная

— 15 —

цепь бед и несчастий получилась бы, если бы всякая несправедливость влекла за собою непременно такую же несправедливость?

Что бы ни говорили о войне, какие бы доводы в пользу ее не приводили, она всегда останется насилием. Спрашивается, необходимо ли, неизбежно ли это насилие?

Резюмируя эти краткие замечания о причинах войн, мы повторяем, что главным мотивом каждой войны является стремление к завоеваниям, то есть, стремление к грабежу и разбою. Нас прельщают, предположим, земли, богатства и сокровища наших соседей и чтобы завладеть всем этим, мы идем на них войною. Мы поступаем точно так же, как разбойник, который нападает на большой дороге на путника и отнимает у него его имущество и кошелек. Это очень просто и понятно.

Но это стремление к завоеваниям прикрывается у нас обыкновенно громкими фразами о национальной чести, европейском равновесии, освобождении угнетенных и тому подобных высоких материях, которые подхватываются тотчас же прессой, сбивают с толку общественное мнение и убеждают, наконец, наивных людей, что война была предпринята на основании действительно уважительных, законных причин.

Нет, только корыстолюбие или тщеславие лежат в основе каждой войны!

——

II.
Последствия войн.

В семье рождается ребенок. Появление его на свет сопровождается невыразимыми страданиями матери, но она их тотчас же забывает, как только увидит это крошечное, давно ожидаемое существо. Вокруг колыбели новорожденного все радуются и высказывают наилучшие пожелания.

Но вместе с ребенком рождаются в семье заботы, беспокойство и увеличиваются расходы. Приходится бороться с болезнями, которые подстерегают на каждом шагу новорожденного, необходимо зорко стеречь его, защищать от окружающих опасностей, затем одевать, кормить, поить, учить его и по возможности оберегать от неприятностей и страданий. Заботы о нем беспрерывно сменяются одна другою.

Отец и мать положительно состязуются друг с другом в самоотверженности по отношению к своему сыну. Отец работает без устали для него, а мать не спит из-за него по целым ночам… Ведь этот ребенок, этот сын есть их будущее, их лучшая надежда.

— 17 —

Мальчик растет. Вот ему 10 лет, вот — 15, вот, наконец, 20. Наступает время, когда родители, успевшие уже состариться, начинают ожидать помощи от своего сына, которому они посвятили всю свою жизнь.

Мальчик стал уже взрослым человеком и готовится сделаться хорошим работником, который сумеет отблагодарить своих родителей за все, что они сделали для него.

Но — увы — неумолимый закон отнимает сына у его родителей на три и даже на пять лет. Он вдали от них отбывает воинскую повинность и не только не может им помочь, как он предполагал, но даже сам принужден брать у них от времени, до времени небольшие субсидии. Бедные родители! Они не могут думать о своем сыне без горечи и обиды! Они решительно не понимают, какой злой рок отнял его у них, когда они с первых дней его жизни так горячо любили и так нежно баловали его!

Но вот вдруг, благодаря каким-то дипломатическим недоразумениям и страстным толкам газет, возгорается война. Почему? зачем? — никто этого не знает. Все знают только то, что война объявлена. В один ужасный день получается весть, что произошло большое сражение. Сотня тысяч молодых людей с разможжеными головами, с изуродованными членами и распоротыми животами лежит в поле, испуская последнее дыхание… Обожаемый сын, защита и надежда его престарелых родителей, унесен в могилу!… Все бесчисленные заботы о нем, вся самоотверженность, все надежды разрушены одним ударом!…

Какое горе, какое ужасное горе! Одна смерть — это ничего, но десять смертей, сто, сто тысяч смертей!…

— 18 —

Для того, чтобы получить хоть отдаленное представление о том, что такое гекатомба из ста тысяч жизней (в битве при Лейпциге погибло около ста тысяч людей), предположим, что победитель задастся целью сказать по несколько слов утешения всем родителям, сыновья которых по его вине убиты в сражении и допустим, что для каждого отца и матери ему нужна будет всего одна минута — совсем не так много времени для того, чтобы выпросить прощения в таком тяжелом преступлении, как убийство сына! Одна минута на то, чтобы утешить целую плачущую семью! Окажется, что если он будет заниматься этим делом искупления по двенадцать часов ежедневно, то ему потребуется на это не менее шести месяцев… Шесть долгих месяцев для того, чтобы смыть с души своей грех стольких убийств, произошедших по его вине!

Недавно на благотворительном базаре в Париже произошел ужасный пожар, в котором сгорело много лиц из высшего общества. Общее горе, постигшее Францию, не поддается описанию: в театрах прекратились представления, дела приостановились, газеты не говорили ни о чем другом, как об этом случае. Отовсюду посыпались выражения участия и соболезнования… А между тем этот пожар пустяки, ничто в сравнении с мартирологами большой войны.

Если мы сосчитаем жертвы войны 1870 г., то окажется, что подобные пожары должны были бы случаться каждый день в течение двадцати лет для того, чтобы число погибших людей достигло количества жертв этой войны.

Теперь представьте себе ужасного Бисмарка, настоящего виновника этой войны. В течение двадцати

— 19 —

лет он должен был бы ежедневно собственноручно производить этот пожар, предавая огню по двести жертв!

Вот одно из последствий — и самое непосредственное — каждой войны! Собственно говоря, над ним даже не останавливаются, так как буржуазные писатели, журналисты, академики и кандидаты в академию не касаются каких-то никому неведомых солдатиков из глухих деревень какого-нибудь, положим, CТtes-du-Nord или Landes. Жалобы и стоны матерей и братьев убитых также не достигают ничьих ушей, скорбь их молчалива, потому что они боятся надоесть ею. За исключением какого-нибудь поэта — фантазера и философа — мечтателя над горем их никто не задумывается и оно проходит совершенно незамеченным. Это, мол, величина, которою можно пренебречь. В бюллетене о победе будет с удовольствием сообщено, что с нашей стороны, положим, всего три тысячи убитых, между тем как неприятель потерял семь тысяч людей.

И, читая этот бюллетень, мы самодовольно будем улыбаться: три тысячи убитых — но ведь это совсем пустяки!

Потери неприятелей… но о них мы совсем не думаем. Находятся даже такие патриоты, которые в состоянии повторить слова Бисмарка, сказанный им по поводу смерти одного французского солдата: ‘все-таки одним врагом меньше’.

Но ничто так не поражает, как то, с каким легким сердцем, с какою беззаботностью писатели рассказывают об убийствах, грабежах и прочих ужасах, какими сопровождается война. С каким удивлением таланту Цезаря они повествуют, например, о его подвигах в Галлии: ‘город был разрушен

— 20 —

до основания, а все жители преданы мечу… Вся страна была совершенно раззорена’… При этом историк добавляет с удовольствием, смешанным с гордостью, что из ста тысяч жителей этой страны почти никто не спасся.

Когда великая армия Наполеона перешла Неман, в ней насчитывалось около 700.000 солдат. При этом числе многие авторы приходят в восторг. Семьсот тысяч людей! Какое грандиозное зрелище! Какое торжество над трудностями содержания, вооружения и продовольствия такой огромной массы солдат! Какую великолепную картину должна была представлять эта армия, составленная из французов, италианцев, баварцев, поляков, саксонцев, датчан, испанцев и фламандцев! Не хватает дифирамбов, чтобы возвеличить это чудо! А между тем, что сталось с ним, этим чудом? Сколько солдат осталось в живых из этой семисоттысячной армии, спустя полгода? Тридцать три тысячи!… да, едва тридцать три тысячи! Остальные погибли от огня и меча в страшных мучениях, или же, перенеся невероятные физические лишения, искалеченные, изувеченные, замерзшие в снегах, сделались добычей хищных воронов. Вот что значит война!

И если историки делают по поводу этой войны какие-нибудь критически замечания, то последние касаются стратегических и политических вопросов, а отнюдь не того, что в ней погибло около семисот тысяч людей. Если бы поход в Россию окончился полным разгромом ее, который стоил бы неисчислимых человеческих жертв, то история все-таки рукоплескала бы победителю и ни в одной книге нельзя было бы найти ни слова осуждения и порицания ему!

— 21 —

Недавно, во время испано-американской войны была истреблена часть испанского флота. Пять или шесть испанских броненосцев были взорваны на воздух и потоплены, при чем погибло около трех тысяч солдат. Смерть этих несчастных прошла совершенно незамеченной, а между тем почти одновременная гибель парохода ‘Bourgogne’, на котором утонуло около 400 пассажиров, вызвало всеобщий ужас и необыкновенное волнение.

Но, скажите, разве несчастные испанские матросы не заслуживают также нашей жалости, как и пассажиры Бургони?

В этой аномалии чувства, с которым мы к смерти солдат на войне относимся, как к чему-то совершенно естественному и обыкновенному, виновны историки и журналисты. ‘На то и война’, говорят они, ‘разве поможешь убитым своим состраданием?’

Отсюда преклонение пред такими великими истребителями рода человеческого, какими были Александр, Цезарь, Аттила, Наполеон и Бисмарк.

Когда мы слышим, что какой-нибудь отец-негодяй истязает своего маленького ребенка, бьет его и морит голодом, из груди нашей вырывается крик ужаса, толпа негодует и готова броситься на этого зверя-отца с криками: ‘смерть убийце!’. Все газеты возмущены, если суд не приговорит его по меньшей мере к эшафоту. Замученный ребенок находит повсюду тысячи защитников. Это, конечно, очень хорошо и справедливо. Но почему же мы считаем великим человеком того, кто мучает и истязает сотни тысяч людей?

Ужасный Ваше (Vacher), это чувственное животное, несомненно невменяемое, совершившее около трид-

— 22 —

цати самых возмутительных убийств, представляется нам страшным чудовищем. Но поставьте три десятка его жертв рядом с двумя миллионами людей, погибших по вине Александра, и я, не колеблясь, предпочту Ваше Александру Великому!

Мне станут говорить, что смерть солдата на поле брани почетна и завидна, что умереть за свое отечество с оружием в руках, лицом к врагу — благородно и похвально. Увы! Сколько умирает этих несчастных солдат еще прежде, чем дело доходит до битвы, сколько их гибнет в госпиталях от тифов, скорбута, лихорадок и прочих гадких болезней, сопровождающих всякую войну и являющихся ее достойными сподвижницами? Знают ли те, которые воспевают войну, что от болезней погибает всегда впятеро более людей, тем от пуль неприятеля?

Во времена Гомера или в Средних Веках во времена рыцарства, когда два героя сходились в поединке грудь с грудью с мечами или копьями в руках, победа всегда оставалась на стороне более сильного и ловкого. Этот поединок являлся для сражающихся делом чести: в нем было для них своего рода грубое удовольствие. Но какое благородство души, скажите, какой подвиг заключается в том, чтобы мучиться и умереть от какого-нибудь тифа где-нибудь в углу, на грязной соломе? Как ни страшен вид поля после сражения, но это ничто в сравнении с той картиной, какую представляют собою госпитали в военное время. Ничего более ужасного представить себе нельзя. Все те, кому случалось быть свидетелями ужасов войны, все те, в ком не заглохло еще сердце и не притупился ум, не могут не согласиться с тем, что война — это самое ужасное заблуждение рода человеческого.

— 23 —

Невозможно выразить в точных числовых данных всех жертв каждой войны, но это вовсе и не необходимо. Мы приведем только следующие приблизительные цифры относительно войн настоящего столетия:

В войнах Наполеона (1799—1815 гг.) погибло около 3.000,000 французов и 5.000,000 иностранцев.

‘ войне с Россией (1854 г.) погибло около 800.000 ч.

‘ ‘ ‘ Италией ‘ ‘ 300.000 ‘

‘ ‘ ‘ Пруссией ‘ ‘ 300.000 ‘

‘ ‘ ‘ Юга с Сев. Шт. Амер.’ ‘ 500.000 ‘

‘ ‘ ‘ 1870 г. ‘ ‘ 800.000 ‘

‘ русско-турецкой войне ‘ ‘ 400.000 ‘

‘ граждан. войнах Юж. Амер.’ ‘ 500.000 ‘

‘ колониальных войнах (Индия,

Мексика, Алжир, Абиссиния,

Трансвааль, Ява, Мадагаскар) ‘ ‘ 3.000,000 ‘

—————-

Всего около 15.000,000 чел.

Итак, войны настоящего столетия похитили около 15 миллионов жертв! И каких жертв! Молодых людей в возрасте 20 — 30 лет, самых сильных и крепких, скажем даже самых бравых, ибо смелые и отважные всегда более подвержены лишениям и действию неприятельского огня, чем ленивые и трусливые.

15 миллионов людей в течение одного столетия! Да ведь это выходит почти по 300 смертей ежедневно! Каждый день по одному пожару на благотворительном базаре в Париже или по одному крушению Бургони! Как будто бы эти два несчастия беспрерывно повторялись ежедневно в течение целого столетия. Не пора ли положить конец этому?

Но не этим одним горем, причиняемым человечеству, ограничиваются все бедствия войны. Она де-

— 24 —

лает людей еще потому несчастными, что вооруженный мир влечет за собою нравственное и ма

Шарль Рише. Война и мир

Оглавление.

От переводчика.

Война и мир.

I. Причины войн.

II. Последствия войн.

Читайте также:

Шарль Рише.
Война и мир

I.
Причины войн.

II.
Последствия войн.