Борлей и его время, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1832 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Томъ II. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленое изданіе.

Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена

Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1866

OCR Бычков М. Н.

Борлей и его время.
(Апрль, 1832).

Memoirs of the Life and Administration of the Right Honourable William Cecil Lord Burghley, Secretary of State in the Reign of King Edward the Sixth, and Lord High Treasurer of England in the Reign of Queen Elizabeth. Containing an Historical View of the Times in which he lived, and of the many eminent and illustrions Persons with whom he was connected, with Extraits, from his Private and Official Correspondence and other Papers, now first published from the Originals. By the Reverend Edward Nares, D. D., Regius Professor of Modern History in the University of Oxford. 3 vols. 4-to. London, 1828. 1832.

‘Мемуары о жизни и управленіи достопочтеннаго Вилліама Сесиля, лорда Борлея, государственнаго секретаря въ правленіе короля Эдуарда VI и лорда великаго казначея Англіи въ правленіе королевы Елисаветы, содержащіе въ себ, историческій обзоръ времени, въ которое онъ жилъ, оцнку многихъ замчательныхъ и знаменитыхъ лицъ, съ которыми онъ находился въ сношеніяхъ, и извлеченія изъ его частной и оффиціяльной корреспонденціи и другихъ бумагъ. Первое изданіе по оригиналамъ.’ Почтеннаго Эдуарда Нэрса, профессора новой исторіи въ Оксфордскомъ университет. 3 тома 4. Лондонъ, 1828. 1832.

Сочиненіе доктора Нэрса исполнило насъ удивленіемъ, подобнымъ тому, какое чувствовалъ капитанъ Лемуилъ Гулливеръ,— когда онъ впервые высадился въ Бробдингнаг и увидлъ рожь съ дубъ Новаго лса {Лсъ въ Саутамптон.}, наперстки не мене ведра и корольковъ величиною съ индйскаго птуха. Вся книга и каждая составная часть ея гигантскихъ размровъ. Заглавіе такъ же длинно, какъ обыкновенное предисловіе, предисловіе можетъ составить обыкновенную книгу, самая же книга содержитъ въ себ столько же матеріала для чтенія, какъ обыкновенная библіотека. Мы не можемъ лучше опредлить достоинства груды лежащей предъ нами бумаги, какъ сказавши, что она состоитъ почти изъ 2,000 мелко печатанныхъ страницъ in-quarto, что она занимаетъ 1,500 кубическихъ дюймовъ и вситъ 60 Фунтовъ. Во времена допотопныя подобныя книги считались бы легкимъ чтеніемъ для Гильпы и Шалома {Дйствующія лица одного изъ разсказовъ Аддисона.}. Но къ несчастію, жизнь человческая продолжается нын 70 лтъ, и мы не можемъ не подумать, что несправедливо со стороны д-ра Нэрса требовать отъ насъ столь значительной части столь короткаго существованія.

Всякая другая работа,— работа воровъ на рабочихъ мельницахъ, дтей на фабрикахъ, негровъ на сахарныхъ плантаціяхъ,— пріятное отдохновеніе въ сравненіи съ трудомъ прочтенія этихъ томовъ. Говорятъ, въ Италіи былъ преступникъ, которому позволили сдлать выборъ между Гвиччіардини и галерами. Онъ выбралъ исторію. Но Пизанская война была ему не по силамъ. Онъ раздумалъ и пошелъ на галеры. Гвиччіардини,— хотя онъ, конечно, не самый занимательный изъ писателей,— въ сравненіи съ докторомъ Нэрсомъ — Геродотъ или Фруассаръ. Не только объемомъ, но и удльнымъ всомъ, эти мемуары превосходятъ вс другія человческія произведенія. О каждомъ предмет, о которомъ разсуждаетъ профессоръ, онъ производитъ втрое боле страницъ, нежели другой, и каждая изъ его страницъ такъ же скучна, какъ три другаго. Его книга разрослась въ свои огромные размры безконечными повтореніями, эпизодами, не имющими никакого отношенія съ главнымъ дйствіемъ, цитатами изъ книгъ, которыя можно найти во всякой летучей библіотек, и размышленіями, которыя, если они и бываютъ случайно справедливы, то такъ ясны, что непремнно должны прійти на мысль каждому читателю. Онъ употребляетъ боле словъ для объясненія и защиты какой-нибудь очевидной истины, чмъ другой писатель употребилъ бы для проведенія парадокса. О правилахъ исторической перспективы онъ не имемъ ни малйшаго понятія. Нтъ ни передняго, ни задняго плана въ его описаніи. Войны Карла V въ Германіи описаны почти столь же подробно, какъ у Робертсона, въ жизнеописаніи этого государя. Смуты Шотландіи разсказываются столь же обстоятельно, какъ у Макъ-Край и въ et Life of John Кпохъ. Было бы весьма несправедливо отрицать, что д-ръ Нэрсъ весьма трудолюбивый изслдователь, но онъ въ такой степени неспособенъ приводить въ порядокъ собранные имъ матеріалы, что могъ бы лучше оставить ихъ въ прежнихъ ихъ хранилищахъ.

Ни факты, открытые д-мъ Нэрсомъ, ни приводимые ни доводы не въ состояніи, кажется, существенно перемнить то мнніе о его геро, которое имютъ здравомыслящіе читатели исторіи. Лордъ Борлей едва-ли можетъ быть назвавъ великимъ человкомъ. Онъ не былъ изъ числа тхъ, которыхъ геній и энергія измняютъ судьбы государствъ. Онъ былъ по природ и привычк однимъ изъ тхъ, которые слдуютъ, а не однимъ изъ тхъ, которые ведутъ. Въ его словахъ и дяніяхъ, повствуемыхъ исторіею, нтъ ничего такого, чтобы показывало умственное или нравственное превосходство. Но его таланты, хотя не блестящіе, были въ высшей степени практичны, его правила, хотя не непоколебимыя, не были однако боле шатки, чмъ правила его товарищей и соперниковъ. Онъ имлъ хладнокровіе, здравый смыслъ, большую усидчивость въ работ, и обращалъ постоянное вниманіе на главный предметъ. Въ юности своей онъ любилъ, кажется, шалости. Но и изъ нихъ онъ умлъ извлекать какую-нибудь денежную выгоду. Когда онъ изучалъ правовдніе въ Gray’s Inn, онъ проигралъ за карточнымъ столомъ все свое домашнее имущество и книги одному изъ пріятелей. Онъ провертлъ отверстіе въ стн, отдлявшей его комнаты отъ комнатъ товарища, и чрезъ это отверстіе, въ полночь, посылалъ ушамъ побдоноснаго игрока угрозы, проклятія и крики, призывающіе къ раскаянію,— игрока, который пропотлъ всю ночь отъ страха и на другой день на колняхъ возвратилъ свой выигрышъ. ‘Я слышалъ, какъ онъ разсказывалъ много подобныхъ веселыхъ шутокъ, которыя было бы слишкомъ долго описывать’, говоритъ его старый біографъ. До своей смерти Борлей былъ нсколько шутливаго нрава, и нкоторыя изъ его забавныхъ поговорокъ переданы Бэкономъ. Он показываютъ гораздо боле лукавства, нежели великодушія, и, на самомъ дл, являются хорошо выраженными основаніями для строгаго вынужденія денегъ и заботливаго ихъ сбереженія. Однако, должно признаться, что онъ былъ такъ же строгъ и заботливъ въ отношеніи общественной выгоды, какъ и въ отношеніи собственной. Безразсудно превозносить его нравственный характеръ, какъ превознесъ его д-ръ Нэрсъ. Но было бы столь же безразсудно представлять его испорченнымъ, жаднымъ, человкомъ съ дурнымъ сердцемъ. Онъ обращалъ много вниманія на интересы государства и много вниманія на интересы собственнаго семейства. Онъ никогда не оставлялъ своихъ друзей, пока не длалось очень опаснымъ стоять при нихъ, былъ превосходнымъ протестантомъ, пока не было очень выгоднымъ быть папистомъ, склонялъ свою государыню къ политик, вротерпимости, но не столь настойчиво, чтобы потерять ея милость, никогда не подвергалъ пытк того, отъ кого казалось невроятнымъ получить полезныя свднія, и былъ столь умренъ въ своихъ желаніяхъ, что оставилъ только 300 разныхъ помстій, ‘хотя могъ, какъ увряетъ насъ его честный служитель, оставить гораздо боле, если бы бралъ деньги изъ казначейства для своей надобности такъ же, какъ это длали многіе казначеи.’

Борлей, подобно старому маркизу Винчестеру, который предшествовалъ ему въ храненіи благо жезла, былъ тростью, а не дубомъ. Онъ сдлался впервые извстнымъ, защищая верховность Генриха VIII. Потомъ былъ любимъ и возвышаемъ герцогомъ Сомерсетомъ. Онъ не только усплъ остаться невредимымъ при паденіи своего покровителя, но даже занялъ важное мсто въ министерств Нортумберланда. Д-ръ Нэрсъ старается неоднократно уврить насъ, что не могло быть ничего низкаго въ поведеніи Сесиля при этомъ случа, потому что Сесиль, говоритъ онъ, продолжалъ находиться въ хорошихъ отношеніяхъ съ Кранмеромъ. Это, признаемся, едва-ли удовлетворяетъ насъ. Мы вполн раздляемъ мнніе портнаго Фальстафа. Мы должны имть лучшее ручательство за сэра Джона, нежели ручательство Бардольфа. Мы не любимъ этого ручательства.

Во все время той несчастной интриги, которая разыгрывалась вокругъ смертнаго одра Эдуарда VI, Сесиль велъ себя такъ, чтобы избгнуть сначала неудовольствія Нортумберланда, а потомъ неудовольствія Маріи. Онъ благоразумно не желалъ подписать актъ, перемнявшій порядокъ престолонаслдія. Но неукротимый Дёдлей {John Dudley, duke of Northumberland, былъ главнымъ виновникомъ возведенія на престолъ Іоанны Грей, которая была за мужемъ за младшимъ сыномъ его. Результатъ этихъ интригъ извстенъ.} былъ повелителемъ дворца. А потому Сесиль, какъ онъ самъ говоритъ, отказался подписать, какъ участникъ, но согласился подписать, какъ свидтель. Трудно описать его искусное поведеніе, при этомъ затруднительномъ кризис, языкомъ боле приличнымъ, нежели языкъ, который употребилъ старый Фоллеръ {Thomas Fuller — писатель XVII вка, авторъ ‘The Worthies of England.’}. ‘Его рука писала, какъ рука государственнаго секретаря, говоритъ этотъ чопорный писатель, но его сердце не соглашалось съ этимъ. Нтъ, онъ даже открыто противодйствовалъ этому, хотя наконецъ уступилъ сил Нортумберланда, въ вкъ, когда не плыть съ теченіемъ значило наврное утонуть. Но, какъ философъ говоритъ намъ, что планеты хотя ежедневно движутся отъ востока къ западу движеніемъ primum mobile, однако въ то же время имютъ собственное, противоположное движеніе, отъ запада къ востоку, которому он на досуг слдуютъ, хотя тихо, но постоянно: такъ и Сесиль имлъ тайное стремленіе, противное движенію двора, и въ тиши осуществлялъ свои законные виды, вопреки честолюбію помянутаго герцога.’

Это было, безъ сомннія, самое опасное стеченіе обстоятельствъ во всей жизни Сесиля. Если только гд была безопасная дорога, тамъ онъ былъ безопасенъ. Но здсь каждый путь былъ исполненъ опасностей. Быть нейтральнымъ въ его положеніи было невозможно. Дйствовалъ-ли онъ въ пользу одной изъ сторонъ, отказывался-ли онъ дйствовать вовсе, онъ подвергался страшной опасности. Онъ видлъ всю затруднительность своего положенія. Онъ выслалъ свои деньги и серебряную посуду изъ Лондона, передалъ свои помстья сыну и носилъ съ собою оружіе. Но лучшимъ оружіемъ были его проницательность и умнье владть собою. Интрига, въ которой онъ былъ невольнымъ участникомъ, кончилась, какъ естественно должна была кончиться такая гнусная и безразсудная интрига, погибелью ея виновниковъ. Между тмъ Сесиль спокойно выпутался и, будучи поперемнно покровительствуемъ Генрихомъ, Сомерсетомъ, Нортумберландомъ, продолжалъ процвтать подъ покровительствомъ Маріи.

Онъ не стремился стяжать внецъ мученика. А потому исповдывался съ большимъ приличіемъ, слушалъ на пасх литургію въ Вимбледонской церкви и, для лучшаго устройства своихъ духовныхъ длъ, взялъ католическаго священника въ домъ. Д-ръ Нэрсъ, котораго простота превосходитъ простоту всхъ извстныхъ намъ казуистовъ, оправдываетъ своего героя, увряя насъ, что это было не суевріе, а чистое лицемріе, безъ всякой примси, а при имющихся документахъ, мы не можемъ отрицать, говоритъ Нэрсъ, что онъ сообразовался, въ нкоторой степени, съ обрядами католической церкви, но въ душ чувствуемъ себя вполн убжденными, что въ теченіе этого весьма труднаго царствованія, онъ никогда не терялъ надежды на другой переворотъ въ пользу протестантизма.’ Въ другомъ мст докторъ говоритъ намъ, что Сесиль ходилъ къ обдн ‘безъ всякаго идолопоклонническаго намренія.’ Никто, мы думаемъ, никогда не обвинялъ его въ идолопоклонническихъ тенденціяхъ. Самое обвиненіе основывается на томъ, что онъ не имлъ идолопоклонническихъ намреній. Мы никогда не порицали бы его, если бы онъ въ самомъ дл ходилъ въ Вимбледонскую церковь, съ чувствами хорошаго католика, поклоняться святымъ дарамъ. Д-ръ Нэрсъ говоритъ во многихъ мстахъ съ справедливою строгостью о софистик іезуитовъ, и съ справедливымъ восторгомъ о несравненныхъ письмахъ Паскаля. Поэтому намъ кажется нсколько страннымъ, что онъ вполн принялъ іезуитское ученіе о направленіи намреній.

Мы не порицаемъ Сесиля за его нежеланіе быть сожженнымъ. Темное пятно на его памяти заключается въ томъ, что онъ изъ-за различія мнній, для котораго ничмъ не хотлъ рисковать, во время своей власти отнималъ, безъ угрызенія совсти, жизнь у другихъ. Одно изъ извиненій, приводимыхъ въ этихъ мемуарахъ въ защиту соблюденія имъ, въ царствованіе Маріи, обрядовъ Католической церкви, состоитъ въ томъ, что онъ, можетъ быть, былъ одного мннія съ тми германскими протестантами, которые назывались адіафористами {Адіафористами называлась партія, предлагавшая, какъ средство примиренія обихъ церквей, ввести католическую обрядность въ протестантское богослуженіе.} и которые не придавали важности католическимъ обрядамъ. Меланхтонъ былъ одною изъ этихъ умренныхъ личностей и, ‘зашелъ, кажется, говоритъ докторъ Нэрсъ, гораздо дале того, въ чемъ кто-либо обвинялъ лорда Борлея.’ Мы считали бы это не только извиненіемъ, но даже полнымъ оправданіемъ, если бы Сесиль былъ такимъ адіафористомъ въ отношеніи къ другимъ, какъ былъ въ отношеніи къ себ. Если католическіе обряды такъ маловажны, что хорошій протестантъ можетъ законно соблюдать ихъ для своей безопасности, то можетъ ли быть справедливымъ или человколюбивымъ, вшать, распинать или четвертовать паписта за то, что онъ соблюдаетъ ихъ изъ чувства долга? Къ несчастію, эти пустяки вскор сдлались вопросами жизни и смерти.

Въ то самое время, когда Сесиль достигнулъ апогея власти и милости, состоялся актъ парламента, по которому объявлялись наказанія государственной измны противъ лицъ, которыя изъ убжденія будутъ длать то, что онъ длалъ изъ трусости.

Въ самомъ начал царствованія. Маріи, Сесилю было дано порученіе, едва-ли согласующееся съ характеромъ ревностнаго протестанта. Онъ былъ посланъ сопровождать папскаго легата, кардинала Поля, изъ Брюсселя въ Лондонъ. Масса умренныхъ личностей, которая заботилась боле о спокойствіи государства, чмъ о спорныхъ пунктахъ, которые оставались нершенными между церквами, кажется, основывала свою главную надежду на мудрости и гуманности кроткаго кардинала. Ясно, что Сесиль съ большимъ стараніемъ заискивалъ дружбу Поля и извлекъ много выгодъ изъ покровительства легата.

Но самое лучшее себ покровительство, во все время печальнаго и несчастнаго правленія Маріи, Сесиль находилъ въ собственномъ благоразуміи и въ собственномъ нрав,— въ благоразуміи, которое никогда нельзя было усыпить до безпечности, въ нрав, который никогда нельзя было раздражить до опрометчивости. Паписты ничего не могли взвести на него. Онъ даже не потерялъ уваженія тхъ суровыхъ протестантовъ, которые предпочитали изгнаніе отступничеству. Онъ принялъ сторону преслдуемой наслдницы престола и заслужилъ ея благосклонность и довріе. Однако онъ продолжалъ получать знаки милости отъ королевы. Въ палат общинъ онъ сталъ во глав партіи, противной двору. Но рчь его была такъ осторожна, что онъ оставался безнаказаннымъ даже тогда, когда многіе изъ его товарищей были заключены тайнымъ совтомъ въ тюрьму.

Наконецъ Марія умерла, Елисавета наслдовала ей, и Сесиль вдругъ возвысился до величія. Онъ присягнулъ новой государын на должность члена тайнаго совта и государственнаго секретаря, прежде чмъ она оставила свою Гатфильдскую темницу, и продолжалъ служить ей безъ перерывовъ, въ теченіе сорока лтъ, въ самыхъ высшихъ должностяхъ. Его способности были именно такія, которыя долго удерживаютъ людей во глав управленія. Онъ принадлежалъ къ разряду Вальнолей, Пеламовъ и Ливерпулей, а не къ разряду Сентъ-Джоновъ, Картеретовъ, Чатамовъ и Каннинговъ. Если бы онъ былъ человкъ съ самобытнымъ геніемъ и предпріимчивымъ духомъ, едва-ли было бы для него возможнымъ сохранить свою власть или даже свою голову. Въ одномъ и томъ же правительств не было мста для Елисаветы и Ришельё. Высокомрная дочь Генриха нуждалась въ министр умренномъ, осторожномъ, уступчивомъ, знакомомъ съ подробностями длъ, способномъ совтовать, но не стремящемся повелвать. И такого министра она нашла въ Борле. Никакія козни не могли поколебать доврія, которое она имла къ старому и врному служителю. Придворныя манеры Лейстера, блестящія способности и таланты Эссекса, дйствовали на фантазію, быть можетъ на сердце женщины, но никакой соперникъ не могъ лишить казначея того мста, которое онъ занималъ въ расположеніи королевы. Она длала ему иногда строгіе выговоры, но любила и отличать его. Для Борлея она забывала свою обыкновенную бережливость, какъ въ отношеніи денегъ, такъ и въ отношеніи почестей. Для Борлея она ослабляла тотъ строгій этикетъ, къ которому была такъ безразсудно привязана. Къ кому бы другому она ни обращала своей рчи, или на кого бы она ни бросала своего орлинаго взгляда, каждый тотчасъ падалъ на колни. Для одного Борлея ставился стулъ въ ея присутствіи, и здсь старый министръ, родомъ лишь простой линкольнширскій дворянинъ, сидлъ спокойно, между тмъ какъ высокомрные наслдники Фицалановъ и де-Веровъ унижались въ прахъ вокругъ него. Наконецъ, переживши всхъ своихъ первыхъ помощниковъ и соперниковъ, онъ умеръ въ преклонныхъ лтахъ, осыпанный почестями. Государыня постила его на смертномъ одр и обрадовала увреніями въ своей любви и уваженіи, и его власть перешла, съ небольшимъ ограниченіемъ, къ сыну, который наслдовалъ его способности и котораго умъ былъ образованъ его совтами.

Жизнь Борлея совпадала съ однимъ изъ важнйшихъ періодовъ всемірной исторіи. Она наполняла время ршительнаго преобладанія Австрійскаго дома и его стремленія къ всемірному владычеству. Въ тотъ годъ, когда родился Борлей, Карлъ V достигъ императорской короны. Въ тотъ годъ, когда Борлей умеръ, обширные замыслы, которые въ продолженіе почти столтія держали Европу въ постоянномъ волненіи, были погребены въ одной могил съ гордымъ и мрачнымъ Филиппомъ.

Жизнь Борлея совпадала также съ періодомъ, въ который была произведена великая нравственная революція, революція, послдствія которой были почувствованы не только въ кабинетахъ государей, но и въ семействахъ половины христіанскаго міра. Онъ родился, когда великій религіозный расколъ только-что начинался. Онъ дожилъ до окончательнаго совершенія этого раскола и до проведенія между протестантскою и католическою Европою рзкой черты разграниченія, которая со времени его смерти весьма мало измнилась.

Единственное событіе новыхъ временъ, которое можно удобно сравнить съ реформаціею, это — Французская революція, или, выражаясь точне, тотъ великій переворотъ политическихъ убжденій, который произошелъ въ XVIII столтіи почти во всхъ частяхъ образованнаго міра и достигъ во Франціи столь страшнаго и явнаго торжества. Каждое изъ этихъ замчательныхъ событій можетъ быть обозначено, какъ возстаніе человческаго разума противъ одной касты. Одно было борьбою мірянъ противъ духовенства за умственную свободу. Другое было борьбою народа противъ государей и аристократіи за политическую свободу. Въ обоихъ случаяхъ духъ нововведенія былъ сначала поощряемъ классомъ, для котораго онъ могъ сдлаться наиболе вреднымъ. Та философія, которая угрожала впослдствіи гибелью всмъ престоламъ и аристократіямъ Европы, сдлалась впервые сильною подъ покровительствомъ Фридриха, Екатерины, Іосифа и вельможъ Франціи. Ревность, съ которою люди предались наукамъ и искусствамъ въ конц XV и начал XVI столтій, была усердно поощряема главами той самой церкви, для которой науки и искусства должны были сдлаться роковыми. Въ обоихъ случаяхъ, когда произошелъ взрывъ, онъ произошелъ съ такою силою, что устрашилъ и произвелъ отвращеніе во многихъ изъ тхъ, которые прежде отличались свободою своихъ мнній. Необузданность демократической партіи во Франціи сдлала изъ Борка — тори и изъ Альфіери — царедворца. Необузданность вождей германскаго раскола сдлала Эразма защитникомъ злоупотребленій и превратила автора ‘Утопіи‘ {Thomas More — канцлеръ Генриха VIII. Сочиненіе его ‘De орtimo reipublic statu deque nova insula Utopia’ переведено почти на вс языки.} въ преслдователя. Въ обоихъ случаяхъ сотрясеніе, ниспровергнувши глубоко вкоренившіяся заблужденія, потрясло до основанія вс т начала, на которыхъ покоится общество. Умы людей находились въ броженіи. Нкоторое время казалось, что всякій порядокъ и нравственность погибнутъ съ предразсудками, съ которыми они такъ долго и тсно были связаны. Совершены были страшныя жестокости. Огромное количество собственности было кофисковано. Каждая часть Европы кишла изгнанниками. Въ мрачныхъ и буйныхъ умахъ ревность переходила въ ненависть и вырождалась въ безуміе. Изъ политическихъ смутъ XVIII столтія произошли якобинцы. Изъ религіозныхъ смутъ XVI столтія произошли анабаптисты. Сообщники Робеспіера грабили и убивали во имя братства и равенства. Послдователи Книппкрдолинга {См. 4-ю часть ‘Исторіи Англіи‘, стр. 47.} грабили и убивали во имя христіанской свободы. Чувство патріотизма почти угасло во многихъ мстахъ Европы. Вс старыя правила вншней политики измнились. Физическія границы были оттснены нравственными. Народы боролись между собою новымъ оружіемъ, оружіемъ, которому не могли противостоять самыя сильныя укрпленія природы и искусства, передъ которымъ рки разступались, подобно Іордану, и валы рушились, подобно стнамъ Іерихона. Великіе адмиралы и полководцы должны были часто сознаваться, подобно воинственному ангелу Мильтона, какъ трудно было имъ ‘сдерживать духовную силу тлесною преградою’ {…’То exclude

Spiritual substance with corporeal bar.’}. Европа была раздлена, какъ Греція въ періодъ, о которомъ писалъ укидидъ. Борьба не происходила, какъ въ обыкновенныя времена, между государствомъ и государствомъ, но между двумя вездсущими партіями, изъ которыхъ каждая въ однихъ мстахъ господствовала, а въ другихъ была угнетена, но которыя, тайно или явно, въ ндрахъ каждаго общества продолжали свою борьбу. Никто не спрашивалъ другаго принадлежалъ-ли онъ къ одной стран съ нимъ, но принадлежалъ-ли онъ къ одной сект. Духъ партій, казалось, оправдывалъ и освящалъ поступки, на которые въ другое время смотрли бы какъ на гнуснйшую изъ измнъ. Французскіе эмигранты не считали безчестнымъ привести австрійскихъ и прусскихъ гусаръ въ Парижъ. Ирландскіе и итальянскіе демократы не видли ничего предосудительнаго въ служеніи Французской директоріи, противъ своего роднаго правительства. Такъ же точно, въ XVI столтія, ярость богословскихъ споровъ прекратила всякую международную непріязнь и зависть. Испанцы были приглашены во Францію Лигою, англичане были приглашены во Францію гугенотами.

Мы никакъ не хотимъ уменьшать или прикрывать преступленія и крайности, въ которыя впалъ въ послднемъ поколніи духъ демократіи. Но когда мы слышимъ, какъ ревностные приверженцы протестантской религіи постоянно представляютъ французскую революцію, по причин этихъ крайностей, кореннымъ и существеннымъ зломъ,— мы не можемъ не вспомнить, что освобожденіе нашихъ предковъ отъ духовнаго рабства было произведено ‘заразами и знаменіями, чудесами и войною.’ Мы не можемъ не вспомнить, что какъ во Французскую революцію, такъ и въ реформацію, возставшіе противъ деспотизма были сами глубоко заражены пороками, которые порождаетъ деспотизмъ. Мы не можемъ не вспомнить, что памфлеты, едва-ли мене соблазнительные, чмъ памфлеты Эбера, что фарсы, едва-ли мене безумные, чмъ фарсы Клотца, и что преступленія, едва-ли мене жестокія, чмъ преступленія Марата, позорятъ исторію начала Реформаціи. Реформація — событіе давно минувшее. Этотъ вулканъ истратилъ свою ярость. Обширное опустошеніе, произведенное его изверженіемъ, забыто. Межи, которыя были уничтожены, возстановлены. Разрушенныя зданія поправлены. Лава покрыла богатою корою поля, ею нкогда опустошенныя, и, превративъ прелестный и плодоносный садъ въ пустыню, превратила снова пустыню въ еще боле прелестный и плодоносный садъ. Второй великій взрывъ еще не прекратился. Слды его опустошенія еще вокругъ насъ. Пепелъ еще горячъ подъ нашими ногами. Въ нкоторыхъ направленіяхъ потокъ огня еще продолжаетъ распространяться. Но опытъ, конечно, даетъ намъ право полагать, что это изверженіе, какъ и предшествовавшее ему, оплодотворитъ почву, которую оно опустошило. Уже въ тхъ мстахъ, которыя наиболе пострадали, богатая обработка и безопасныя жилища начали появляться среди опустошенія. Чмъ боле мы читаемъ исторію минувшихъ вковъ, чмъ боле мы наблюдаемъ знаменія нашего времени, тмъ боле мы чувствуемъ, какъ сердца наши наполняются и волнуются доброю надеждою о будущихъ судьбахъ рода человческаго.

Исторія Реформаціи въ Англіи полна странныхъ проблемъ. Самый выдающійся и необыкновенный феноменъ, который она намъ представляетъ, состоитъ въ гигантской сил правительства, противопоставленной слабости религіозныхъ партій. Въ продолженіе двнадцати или тринадцати лтъ, слдовавшихъ ва смертью Генриха VIII, религія государства была перемнена три раза. Протестантизмъ былъ введенъ Эдуардомъ, Католическая церковь была возстановлена Маріею, протестантизмъ былъ опять введенъ Елисаветою. Религія народа зависла отъ личныхъ наклонностей монарха. И это еще не все. Установленная церковь была тогда, какъ будто это само собою разумлось, преслдующею церковью. Эдуардъ преслдовалъ католиковъ. Марія преслдовала протестантовъ. Елисавета снова преслдовала католиковъ. Отецъ этихъ трехъ государей имлъ удовольствіе преслдовать об секты вдругъ и посылалъ на смерть, на одной и той же позорной колесниц, еретика, отрицающаго пресуществленіе, и измнника, отрицающаго королевскую верховность. Въ Англіи не было ничего подобнаго тому свирпому и кровавому сопротивленію, которое во Франціи каждая изъ религіозныхъ сектъ въ свою очередь противупоставляла правительству. Мы не имли ни Колиньи, ни Майонна, ни Монконтура, ни Иври {При Монконтур разбитъ былъ Колиньи войсками герцога Анжуйскаго, а при Иври разбитъ былъ Майей въ войсками Генриха IV.}. Ни одинъ англійскій городъ не хотлъ подвергнуться мечу и голоду, стоя за свои реформатскія ученія съ мужествомъ ла-Рошели, или за католическое ученіе съ мужествомъ Парижа. Ни одна секта въ Англіи не образовала Лиги. Ни одна секта не вынудила у государя отступленія. Ни одна секта не могла добиться у враждебнаго ей государя даже терпимости. Англійскіе протестанты, посл многихъ лтъ господства, подпали почти безъ борьбы подъ деспотизмъ Маріи. Католики, возвративши и употребивши во зло свое прежнее владычество, терпливо покорились суровому правленію Елисаветы. Ни протестанты, ни католики никогда не составляли обширнаго и хорошо-организованнаго плана сопротивленія. Нсколько вздорныхъ и безпорядочныхъ возстаній, подавленныхъ при самомъ ихъ появленіи, нсколько темныхъ заговоровъ, въ которыхъ принимало участіе только небольшое число отчаянныхъ людей,— таковы были крайнія усилія, сдланныя этими двумя партіями для защиты священнйшихъ правъ человческихъ противъ нападеній гнуснйшей тиранніи.

До сихъ поръ эти явленія были вообще объясняемы весьма просто, но отнюдь не удовлетворительно. Говорили, что власть короны была тогда въ своемъ апоге и, по существу, деспотическая. Это разршеніе кажется намъ, признаемся, ничего неразршающимъ. Давно уже было обыкновеніе — обыкновеніе, введенное Юмомъ — описывать англійскую монархію XVI столтія, какъ монархию неограниченную. И таковою она, безспорно, является поверхностному наблюдателю. Правда, Елисавета часто обращалась къ своему парламенту такимъ высокомрнымъ и повелительнымъ тономъ, какимъ говорилъ бы султанъ съ своимъ диваномъ. Она наказывала съ большою строгостью членовъ палаты общинъ, которые заходили, по ея мннію, слишкомъ далеко въ свобод преній. Она присвоила себ право изданія законовъ путемъ прокламацій. Она заключала своихъ подданныхъ въ темницу, не подвергая ихъ судебному преслдованію. Пытка была употребляема, вопреки законамъ Англіи, съ цлью вынудить признанія у заключенныхъ въ темницахъ. Власть Звздной палаты и Духовной коммиссіи были въ своемъ апоге. Разсужденія о политик и религіи были подвергнуты строгимъ ограниченіямъ. Число типографій было одно время ограничено. Никто не могъ ничего печатать безъ разршенія, и каждое сочиненіе должно было подвергнуться ценсур примаса или лондонскаго епископа. Лица, которыхъ сочиненія не нравились двору, были жестоко изувчиваемы, какъ Стоббсъ, или казнимы, какъ Пенри {John Stubbs (или Stube) и John Penry (или Ар. Henry) — ревностные пуритане временъ Елисаветы. За сочиненія, направленныя противъ церкви, у перваго отрублена была правая рука, а второй былъ казненъ. Пенри извстенъ боле подъ своимъ псевдонимомъ Martin Marprelate.}. Диссентеры были строго наказываемы. Королева предписала точныя правила религіозныхъ догматовъ и обрядовъ, и кто отклонялся отъ этихъ правилъ, направо или налво, тогъ находился въ опасности подвергнуться жестокимъ наказаніямъ.

Таково было это правительство. Однако мы знаемъ, что оно было любимо большинствомъ тхъ, которые жили при немъ, мы знаемъ, что во время яростныхъ бореній XVI столтія об враждебныя партіи говорили о времени Елисаветы, какъ о золотомъ вк. Эта великая королева лежитъ теперь 230 лтъ въ часовн Генриха VII,— но ея память все еще дорога сердцамъ свободнаго народа.

Истина заключается, кажется, въ томъ, что правительство Тюдоровъ было, съ небольшими случайными уклоненіями, правительствомъ народнымъ, подъ формами деспотизма. Съ перваго взгляда можетъ показаться, что прерогативы Елисаветы были столь же обширны, какъ прерогативы Людовика XIV, что ея парламенты были столь же раболпны, какъ его парламенты, что ея повелнія объ арестованіи (warrant) имли такую же силу, какъ его lettre-de-cachet. Безумство, съ которымъ ея придворные восхваляли ея тлесную и душевную красоту, превосходило лесть Буало и Мольера. Людовикъ XIV стыдился бы принять отъ блестящаго общества Марли и Версаля т вншніе знаки раболпства, которыхъ гордая британка требовала отъ всхъ приближавшихся къ ней. Но власть Людовика опиралась на его армію. Власть Елисаветы опиралась только на ея народъ. Т, которые говорятъ, что ея власть была неограниченная, недостаточно взвшиваютъ, въ чемъ состояла ея власть. Ея власть состояла въ добровольномъ повиновеніи ея подданныхъ, въ ихъ привязанности къ ея особ и ея сану, въ ихъ благоговніи предъ древнимъ родомъ, изъ котораго она происходила, въ ихъ чувств общей безопасности, которою они наслаждались подъ ея правленіемъ. Таковы были средства — и единственныя средства, которыя она имла въ распоряженіи для приведенія въ исполненіе своихъ ршеній, для сопротивленія вншнимъ врагамъ и подавленія внутренней измны. Не было округа въ Сити, не было сотни въ любомъ графств Англіи, которые не могли бы одолть горсти вооруженныхъ людей, составлявшихъ ея гвардію. Если враждебный государь грозилъ вторженіемъ, если честолюбивый аристократъ подымалъ знамя возстанія, она прибгала только къ городской милиціи своей столицы и къ ополченію своихъ графствъ, къ гражданамъ и йоменамъ Англіи, предводимымъ купцами и дворянами Англіи.

Такъ, когда пришло извстіе объ обширныхъ приготовленіяхъ, которыя длалъ Филиппъ для покоренія королевства, первое лицо, къ которому обратиться за помощью пришло на мысль правительству, былъ лордъ-мэръ Лондона. Оно послало спросить его, какую силу городъ взялся бы выставить для защиты королевства прртивъ испанцевъ? Мэръ и Общинный совтъ, въ свою очередь, желали знать, какую силу ея королевское высочество желаетъ, чтобы они поставили. Отвтъ былъ: 15 кораблей и 5 тысячъ человкъ. Лондонцы совщались объ этомъ предмет и два дня спустя ‘покорно просили совтъ принять, въ знакъ ихъ полной любви и преданности государю и стран, 10 тысячъ человкъ, и 30 вполн вооруженныхъ кораблей.’

Люди, которые могли выказать такіе знаки преданности, отнюдь не могли быть безнаказанно дурно управляемы. Англичане въ XVI столтіи были, безъ всякаго сомннія, свободный народъ, они не имли, правда, вншняго вида свободы, но имли ея сущность. Они не имли столь хорошей конституціи, какъ мы имемъ, но имли то, безъ чего лучшая конституція такъ же безполезна, какъ королевская прокламація противъ порока и безнравственности, то, что безъ всякой конституціи держитъ правителей въ страх,— имли силу и имли смлость пользоваться ею. Парламенты, правда, были рдко открываемы и обращеніе съ ними было не слишкомъ почтительно. Великая хартія была часто нарушаема. Но народъ имлъ противъ нагло и систематически-дурнаго правленія боле врное обезпеченіе нежели весь пергаментъ, на которомъ когда-либо производилось рукоприкладство, или весь воскъ, на которомъ когда-либо оттискивалась большая печать.

Смшивать средства съ цлями — обыкновенная ошибка въ политик. Конституціи, хартіи, прошенія о правахъ, объявленія правъ, представительныя собранія, избирательныя коллегіи не составляютъ хорошаго правительства, они даже — какъ бы тщательно составлены ни были — не производятъ непремнно хорошаго правительства. Законы тщетно существуютъ для тхъ, которые не имютъ мужества и средствъ защищать ихъ. Напрасно собираются избиратели тамъ, гд нищета длаетъ ихъ рабами землевладльцевъ, или предразсудки длаютъ ихъ рабами священника. Напрасно засдаютъ представительныя собранія, если они не имютъ возможности, въ крайнемъ случа, располагать физическою силою, необходимою для свободы ихъ разсужденій и дйствительности ихъ ршеній.

Ирландцы имютъ лучшее представительство въ парламент, нежели шотландцы, которые на самомъ дл вовсе не имютъ представительства {Должно помнить, что это было написано прежде, нежели прошелъ билль о реформ (1832 г.).}. Но лучше ли управляются ирландцы, нежели шотландцы? Конечно нтъ. Это обстоятельство было употребляемо въ послднее время, какъ аргументъ противъ реформы. Оно ничего не доказываетъ противъ реформы. Оно доказываетъ только то, что законы не имютъ магической, сверхъестественной силы, что законы не дйствуютъ, какъ лампа Аладдина, или яблоко принца Ахмеда, что хитрость духовенства, невжество, ярость борющихся партій могутъ сдлать хорошія учрежденія безполезными, что умъ, умренность, трудолюбіе, нравственная свобода, твердое единство, могутъ въ значительной степени дополнить недостатки худшей представительной системы. Народъ, котораго воспитаніе и нравы таковы, что въ любой части свта, онъ поднимается надъ массою тхъ, съ которыми смшивается, какъ масло поднимается на поверхность воды, народъ такого характера ия самообладанія, что примры самой дикой народной необузданности, повствуемые его исторіею, носятъ на себ отпечатокъ важности судебной процедуры и торжественности религіозныхъ обрядовъ, народъ, котораго національная гордость и взаимная привязанность перешли въ пословицу, народъ, котораго высокій и неукротимый духъ, столь сильно выразившійся въ гордомъ девиз, окружающемъ его волчецъ {‘Nemo me impune laceseit’, т. e. ‘никто меня безнаказанно не оскорбляетъ.’}, охранялъ его независимость въ продолженіе вковой борьбы отъ нападеній боле богатыхъ и могущественныхъ сосдей,— такой народъ не можетъ быть долго притсняемъ. Всякое правительство, какъ бы устроено оно ни было, должно уважать его желанія и страшиться его неудовольствій. Безъ сомннія, весьма желательно, чтобы такой народъ имлъ прямое вліяніе на ходъ длъ и выражалъ свои желанія посредствомъ конституціонныхъ органовъ. Но онъ всегда будетъ имть нкоторое вліяніе, прямое или косвенное. Онъ всегда найдетъ какой-нибудь органъ, конституціонный или неконституціонный. Онъ будетъ лучше управляемъ при хорошей конституціи, нежели при дурной конституціи. Но онъ будетъ лучше управляемъ при самой дурной конституціи, нежели какая-нибудь другая нація при самой лучшей. Въ какой-нибудь общей классификаціи конституцій, конституція Шотландіи должна быть почитаема одною изъ худшихъ,— можетъ быть, самою дурною въ христіанской Европ. Однако шотландцы не худо управляются. И причина заключается только въ томъ, что они не допустятъ дурнаго управленія.

Въ нкоторыхъ восточныхъ монархіяхъ, въ Афганистан напримръ,— хотя не существуетъ ничего, что европейскій публицистъ назвалъ бы конституціею,— государь управляетъ обыкновенно сообразно извстнымъ правиламъ, установленнымъ для общественнаго блага, и санкція этихъ правилъ заключается въ томъ, что каждый афганъ ихъ одобряетъ, и что каждый афганъ — воинъ.

Англійская монархія въ XVI вк была монархіею такого же рода. Ее называютъ неограниченною монархіею, потому что Тюдоры оказывали мало уваженія къ тмъ установленіямъ, на которыя мы привыкли смотрть, какъ на единственное средство ограниченія власти государя. Англичанинъ новаго времени едва ли въ состояніи понять, какъ могъ имть народъ истинное обезпеченіе хорошаго правительства при короляхъ, которые собирали добровольныя пожертвованія и бранили нижнюю палату, какъ они бранили бы свору собакъ. Недостаточно принимаютъ въ соображеніе, что — хотя законныя средства ограниченія были слабы — естественныя средства ограниченія были сильны. Было одно великое и существенное ограниченіе королевской власти: сознаніе, что, если терпніе народа подвергнется суровому испытанію, народъ заявитъ свою силу и что эта сила окажется неодолимою. Если значительная масса англичанъ становилась вполн недовольною, то, вмсто того, чтобы представлять требованія, собирать большіе митинги, постановлять ршенія, подписывать прошенія, составлять ассоціаціи и союзы, они возставали, брали свои алебарды и свои луки, и если государь не былъ достаточно популяренъ, чтобы найти между своими подданными другія алебарды и другіе луки для сопротивленія мятежникамъ, ему не оставалось ничего боле, какъ повтореніе страшныхъ сценъ Беркели и Помфрета {Въ Berkeley (въ графств Глостеръ) убитъ былъ Эдуардъ II.— Въ Pomfret (въ графств Іоркъ) убитъ Ричардъ II.}. Онъ не имлъ постоянной арміи, которая могла бы лучшимъ оружіемъ и высшимъ искусствомъ устрашить или побдить смлыхъ горожанъ своего королевства, кипящихъ врожденною энергіею англичанъ и образованныхъ простою дисциплиною милиціи.

Говорятъ, что Тюдоры были такъ же неограничены какъ Цезари. Никогда сравненіе не было столь неудачно. Правительство Тюдоровъ было прямо противоположно правительству Августа и его преемниковъ. Цезари правили деспотически посредствомъ большой постоянной арміи, подъ приличными формами республиканскаго правленія. Они называли себя гражданами. Они безцеремонно мшались съ другими гражданами. По теоріи, они были только выборными сановниками свободной республики. Вмсто присвоенія себ деспотической власти, они признавали себя подчиненными сенату. Они были только намстниками этого почтеннаго собранія. Они принимали участіе въ преніяхъ. Они даже являлись въ судахъ, какъ адвокаты. Но они могли безнаказанно позволять себ самыя необузданныя причуды жестокости и корыстолюбія, пока ихъ легіоны оставались врными. Наши Тюдоры, съ другой стороны, подъ титулами и формами монархической верховности, были существенно-народными правителями. Они не имли средствъ защищаться противъ общественной ненависти, а потому принуждены были снискивать общественную любовь. Пользоваться всмъ величіемъ и личными преимуществами неограниченной власти, быть почитаемыми съ восточнымъ раболпіемъ, произвольно располагать свободою и даже жизнью министровъ и придворныхъ — нація позволяла это Тюдорамъ. Но условіе, подъ которымъ имъ позволяли быть тиранами въ Вайтголл, заключалось въ томъ, чтобы они были кроткими и отечески-заботливыми государями Англіи. Они были подъ тми же стсненіями въ отношеніи къ народу, подъ которыми находится военный деспотъ въ отношеніи къ своей арміи. Они нашли бы столь же опаснымъ угнетать своихъ подданныхъ жестокими налогами, какъ нашелъ былъ опаснымъ Неронъ оставить своихъ преторіанцевъ безъ жалованья. Т, которые непосредственно окружали особу короля и предавались опасной игр честолюбія, подвергались самымъ страшнымъ опасностямъ. Боккингамъ, Кромвеллъ {Thomas Cromwell, earl of Essex.}, Сорри, Сеймуръ Содли, Сомерсетъ, Нортумберландъ, Соффолькъ, Норфолькъ, Эссексъ погибли на эшафот. Но вообще провинціальный джентльменъ мирно охотился, а купецъ мирно торговалъ. Даже Генрихъ, столь же жестокій какъ Домиціанъ, но гораздо боле хитрый, съумлъ быть любимцемъ чеботарей.

Тюдоры совершили весьма тиранническія дйствія. Но въ обыкновенныхъ своихъ отношеніяхъ съ народомъ они не были и не могли безнаказано быть тиранами. Нкоторая невоздержность легко была прощаема, потому что народъ гордился кипучею и пылкою кровью своихъ величавыхъ государей и видлъ во многихъ поступкахъ, которые осудилъ бы законовдъ даже того времени, взрывъ того же благороднаго духа, который столь мужественно бросалъ унижающее презрніе Парм и Испаніи. Но терпимости этой была граница. Если правительство осмливалось принимать мры, которыя народъ находилъ дйствительно стснительными, оно было скоро принуждаемо измнять свой путь. Когда Генрихъ VIII попытался собрать, мрами необыкновенной суровости, насильственный заемъ необыкновенной величины, сопротивленіе, которое онъ встртилъ, было таково, что устрашило даже его упрямый и повелительный духъ. Народъ сказалъ, говорятъ, что если съ нимъ будутъ такъ обращаться, ‘то это будетъ хуже налоговъ Франціи, и Англія будетъ въ невол, а не свободна.’ Графство Соффолькъ возстало съ оружіемъ въ рукахъ. Король благоразумно уступилъ оппозиціи, которая, если бы онъ настаивалъ, по всей вроятности, приняла бы размры всеобщаго возстанія. Въ конц царствованія Елисаветы, народъ чувствовалъ себя отягченнымъ монополіями. Королева столь гордая и могущественная устрашилась борьбы съ народомъ и съ удивительною проницательностью уступила все, чего требовали ея подданные, пока было еще въ ея власти уступить съ достоинствомъ и граціею.

Нельзя представить себ, чтобы народъ, который имлъ въ рукахъ средства ограничивать своихъ государей, допустилъ какого-нибудь государя навязать ему религію всми презираемую. Безразсудно предполагать, чтобы Марія могла возстановить верховность папы, если бы народъ былъ ршительно привязанъ къ протестантскому исповданію. Столь же безразсудно предполагать, чтобы Елисавета могла возстановить протестантскую церковь, еслибъ народъ былъ ревностно преданъ прежней религіи. Истина заключается въ томъ, что народъ не былъ расположенъ вступать въ борьбу ни за новое, ни за старое ученіе. Было обнаружено много мужества, когда казалось вроятнымъ, что Марія возметъ назадъ пожалованныя ея отцемъ церковныя имнія, или что она пожертвуетъ интересами Англіи для супруга, на котораго она смотрла съ незаслуженною нжностью. Эта королева нашла, что было безумно пытаться возстановить монастырскія земли. Она нашла, что ея подданные никогда не дозволятъ ей сдлать ея наслдственное королевство леномъ Кастиліи. Къ этихъ пунктахъ она встрчала упорное сопротивленіе и была принуждена уступить. Если она была въ состояніи ввести католическое богослуженіе и преслдовать тхъ, которые не хотли ему подчиниться, то это происходило очевидно оттого, что народъ заботился гораздо мене о протестантской религіи, нежели о правахъ собственности и о независимости англійской короны. Простыми словами — народъ считалъ различіе между враждебными сектами нестоющимъ борьбы. Конечно, въ то время была ревностная протестантская партія и ревностная католическая партія. Но об эти партіи были, кажется, весьма малы. Мы сомнваемся, составляли-ли он, вмст взятыя, при смерти Маріи, ¹/₂₀ націи. Остальныя,¹⁹/₂₀ колебались между двумя мнніями и не желали рисковать переворотами въ правительств, съ цлью дать одной изъ двухъ крайнихъ партій преимущество надъ другою.

Мы не имемъ данныхъ, которыя позволили бы намъ точно сравнить силы двухъ сектъ. М-ръ Ботлеръ утверждаетъ, что даже при вступленіи на престолъ Іакова I, большинство народонаселенія Англіи составляли католики. Это простое предположеніе, и оно не только не подкрпляется никакими доказательствами, но вполн, кажется, опровергается сильнйшими доказательствами. Докторъ Лингардъ того мннія, что половина націи въ средин царствованія Елисаветы держалась католическаго исповданія. Роштонъ говоритъ, что при вступленіи Елисаветы на престолъ ²/₃ націи составляли католики и только ¹/₃протестанты. Самый проницательный и безпристрастный изъ англійскихъ историковъ, м-ръ Галламъ, напротивъ, того мннія, что ²/₃ составляли протестанты и только ¹/₃ католики. Намъ, признаемся, кажется невроятнымъ, чтобы протестанты, если бы число ихъ дйствительно относилось къ числу католиковъ какъ два къ одному, переносили правленіе Маріи, или чтобы католики, если бы число ихъ дйствительно относилось къ числу протестантовъ какъ два къ одному, переносили правленіе Елисаветы. Мы не въ состояніи понять, какимъ образомъ государь, который не иметъ постоянной арміи и котораго власть основывается только на врности его подданныхъ, можетъ преслдовать въ продолженіе многихъ лтъ религію, которой искренно предано большинство его подданныхъ. Дйствнтельно, протестанты возстали противъ одной сестры, а католики противъ другой. Эти возстанія ясно показали, какъ не велики и слабы были об партіи. Въ томъ и другомъ случа, народъ сталъ на сторону правительства, и инсургенты были быстро подавлены и наказаны. Кентскіе дворяне, поднявшіе оружіе противъ Маріи за протестантское ученіе, и великіе сверные графы, распустившіе знамя бунта противъ Елисаветы, были одинаково считаемы большинствомъ своихъ соотечественниковъ нечестивыми нарушителями общественнаго мира.

Отчетъ кардинала Бентиволю о состояніи религіи въ Англіи вполн заслуживаетъ вниманія. Ревностными католиками считалъ онъ ¹/₃₀ часть націи. Число людей, которые безъ малйшаго угрызенія совсти, сдлались бы католиками, если бы католическая религія была установленною, онъ полагалъ въ ⁴/₅ націи. Мы думаемъ, что отчетъ этотъ весьма близокъ къ истин. Мы думаемъ, что весьма мало было людей, которые твердо ршились бы въ пользу одной изъ сторонъ, которые были готовы принести какую-нибудь жертву или подвергнуться какой-либо опасности за ту или другую религію. Каждая сторона имла немногихъ предпріимчивыхъ поборниковъ и немногихъ мужественныхъ мучениковъ, но нація, нершительная въ своихъ мнніяхъ и чувствахъ, подчинялась безпрекословно указанію правительства и съ одинаковою готовностью помогала царствующему государю противъ каждой изъ крайнихъ партій.

Мы весьма далеки отъ того, чтобы сказать, что англичане этого поколнія были не религіозны. Они твердо держались тхъ догматовъ, которые общи католическому и протестантскому богословію. Но они не имли установившагося мннія относительно пунктовъ несогласія между церквами. Они были въ положеніи, похожемъ на положеніе тхъ пограничныхъ жителей, которыхъ Вальтеръ Скоттъ описалъ съ такою живостью:

‘Who sought the beeves that made their broth

In England and in Scotland both.’ (¹)

(¹) ‘Которые искали рогатаго скота для своей похлебки и въ Англіи, и въ Шотландіи.’

и которые

‘Nine times outlawed had been

By England’s king and Scotland’s queen.’ (¹)

(¹) ‘Девять разъ были подвергнуты опал королемъ Англіи и королевою Шотландіи.’

Иногда они были протестантами, иногда католиками, иногда въ половину протестантами, въ половину католиками.

Англичане искони не были католиками-ханжами. Къ XIV столтіи, первый и, можетъ быть, величайшій изъ реморматоровъ, Джонъ Виклифъ, произвелъ коренной переворотъ въ общественномъ настроеніи. Къ томъ же самомъ столтіи, соблазнительный расколъ въ католической церкви уменьшилъ во многихъ частяхъ Европы уваженіе, которымъ пользовались римскіе первосвященники. Очевидно, что за сто лтъ до времени Лютера большая партія въ этомъ королевств желала переворота, по крайней мр столь же обширнаго, какъ произведенный впослдствіи Генрихомъ VIII. Нижняя палата предложила въ царствованіе Генриха IV конфискацію церковныхъ имній, боле ршительную и насильственную, нежели даже та, которая произошла во время управленія Томаса Кромвелля, и, хотя пораженная въ этой попытк, она успла, однако, лишить духовное сословіе нкоторыхъ изъ его наиболе стснительныхъ привилегій. Блестящія завоеванія Генриха V отклонили вниманіе народа отъ внутренней реформы. Констанскій соборъ устранилъ нкоторые изъ тхъ грубйшихъ соблазновъ, которые лишали церковь общественнаго уваженія. Авторитетъ этого почтеннаго синода поддержалъ упадавшій авторитетъ папства. Произошла значительная реакція. Но нтъ сомннія, что въ Англіи все еще былъ скрытый лоллардизмъ, или что многіе, не отвергавшіе ршительно ни одного ученія Римской церкви, смотрли съ завистью на богатство и власть, которыми наслаждались ея служители. Къ самомъ начал царствованія Генриха VIII произошелъ между духовенствомъ и судами споръ, въ которомъ суды остались побдителями. Одинъ изъ епископовъ высказалъ, при этомъ случа, что простой народъ питаетъ сильнйшіе предразсудки противъ его сословія, и что священникъ впредь не можетъ разсчитывать на справедливость свтскаго суда. Лондонскіе присяжные, говорилъ онъ, питаютъ такую злобу противъ церкви, что еслибы Авель былъ священникъ, то они нашли бы его виновнымъ въ убійств Каина. Это было сказано за нсколько мсяцевъ до того времени, когда Мартинъ Лютеръ началъ проповдовать въ Виттенберг противъ индульгенцій.

Какъ Реформація не нашла англичанъ папистами-ханжами, такъ и способъ ея веденія не могъ сдлать ихъ ревностными протестантами. Она не была подъ управленіемъ людей, подобныхъ тому пылкому саксонцу, который клялся пойти въ Вормсъ, хотя бы ему пришлось бороться со столькими демонами, сколько было черепицъ на домахъ, или тому мужественному швейцарцу, который былъ убитъ, во время молитвы предъ рядами Цюриха {Цвингли.}. Ни одинъ проповдникъ религіи не имлъ здсь той же власти, какую имлъ Кальвинъ въ Женев или Ноксъ въ Шотландіи. Правительство рано стало во глав движенія, и вслдствіе этого, пріобрло силу управлять движеніемъ, а при случа и останавливать его.

Многимъ кажется необыкновеннымъ, что Генрихъ VIII былъ въ состояніи такъ долго удерживаться въ среднемъ положенія между протестантскою и католическою партіями. Дйствительно, это было бы очень необыкновенно, если бы нація состояла только изъ ршительныхъ католиковъ или ршительныхъ протестантовъ. Дло въ томъ, что масса народа не принадлежали ни къ католикамъ, ни къ протестантамъ, и находилась, какъ ея государь, посредин между двумя сектами. Тою стороною своего поведенія, которая была представляема очень своенравною и непостоянною, Генрихъ слдовалъ, вроятно, политик боле пріятной большинству его подданныхъ, чмъ была бы политика, подобная политик. Эдуарда или политик Маріи. До самаго конца царствованія Елисаветы, народъ находился въ положеніи отчасти похожемъ на то, въ которомъ, какъ говоритъ Маккіавелли, находились жители Римской имперіи во время перехода отъ язычества къ христіанству: ‘не знали, большею частію, къ какому богу должны обращаться.’ Народъ былъ, кажется, вообще расположенъ къ королевской верховности. Онъ не любилъ политику Римскаго двора. Его духъ возставалъ противъ вмшательства чужеземнаго духовнаго лица въ его внутреннія дла. Булла, которая произносила приговоръ низложенія Елисаветы, заговоры, которые были составляемы противъ ея жизни, похищеніе ея титуловъ Шотландскою королевою, враждебныя дйствія Филиппа,— возбуждали въ немъ сильнйшее негодованіе. Жестокости Боннера были вспоминаемы съ отвращеніемъ. Нкоторыя части новой системы, какъ напримръ, употребленіе англійскаго языка при общественномъ богослуженіи и причащеніе подъ обоими видами, были безъ сомннія популярны. Съ другой стороны, ранніе уроки няни и католическаго священника не были забыты. Древнія церемоніи долго вспоминались съ истиннымъ благоговніемъ. Большая часть древняго богословія все еще держалась въ умахъ, напитанныхъ имъ въ дтств.

Лучшее доказательство того, что религія народа была подобнаго смшаннаго характера, представляютъ драмы этого вка. Въ драматическихъ произведеніяхъ, назначенныхъ для представленія, никто не сталъ бы выдвигать впередъ непопулярныхъ мнній. И мы можемъ основательно заключить, что чувства и мннія, которыя господствуютъ въ драматической литератур какого-нибудь поколнія, суть чувства и мннія, которыя вообще раздляютъ люди этого поколнія.

Величайшіе и самые популярные драматическіе писатели вка Елисаветы смотрятъ на религіозные предметы весьма замчательнымъ образомъ. Они почтительно говорятъ объ основныхъ ученіяхъ христіанства. Но они говорятъ не какъ католики и не какъ протестанты, а какъ люди, которые колеблются между двумя системами или которые создали себ изъ частей, выбранныхъ изъ обихъ системъ, особую систему. Они, по-видимому, весьма почитаютъ нкоторые католическіе обряды и ученія. Они разсуждаютъ, напримръ, объ обт безбрачія,— столь соблазнительномъ и, въ позднйшее время, столь обыкновенномъ предмет насмшекъ,— съ мистическимъ благоговніемъ. Почти каждый членъ духовнаго сословія, котораго они выводятъ на сцену, святой и почтенный человкъ. Мы не помнимъ въ ихъ произведеніяхъ ничего похожаго на т грубыя шутки, съ которыми два поколнія позже нападали на католическую религію и ея служителей, драматическіе писатели, желавшіе нравиться толп. Мы не помнимъ ни Friar Dominic, ни Father Foigard {Дйствующія лица комедій временъ Реставраціи.} между характерами, изображенными этими великими поэтами. Сцена въ конц ‘Knight of Malta‘ могла бы быть написана ревностнымъ католикомъ. Массинджеръ выказываетъ большую нжность къ духовенству Римской церкви и даже зашелъ такъ далеко, что вывелъ на сцену добродтельнаго и интереснаго іезуита. Фордъ, въ той прекрасной пьес, которую грустно читать и едва ли прилично назвать, даетъ весьма почтенную роль монаху. Пристрастіе Шекспира къ монахамъ очень извстно. Въ ‘Гамлет‘ духъ жалуется, что онъ умеръ безъ муропомазанія и, не смотря на статью, осуждающую доктрину о чистилищ, объявляетъ, что онъ осужденъ:

‘Confined to fast in fires,

Till the foul crimes, done in his days of nature.

Are burnt and purged away.’ (¹)

(¹) …. Въ огн томиться гладомъ, жаждой,

Пока его земныя преступленья

Не выгорятъ въ мученіяхъ.’

(‘Гамлетъ‘, пер. Вронченко, дйст. 1, изд. 5).

Эти строки подняли бы, надо полагать, ужасную бурю, въ театр въ любое время царствованія Карла II. Он очевидно не были написаны ревностнымъ протестантомъ или для ревностныхъ протестантовъ. Но авторъ ‘Короля Іоанна’ и ‘Генриха VIII’ наврное не былъ другомъ верховности папы.

По нашему мннію, существуетъ только одно объясненіе явленій, встрчаемыхъ въ исторіи и драм того вка. Религія англичанъ была смшанная религія, подобно религіи самаритянскихъ поселенцевъ, описанной во второй ‘Книг Царствъ‘, которые ‘Господа бояхуся и идоламъ своимъ служаху’ {I Царствъ, XVII, 38.}, подобно религіи іудействующихъ христіанъ, которые перемшивали обряды и ученія синагоги съ обрядами и ученіемъ церкви, подобно религіи мексиканскихъ индійцевъ, которые въ продолженіе многихъ поколній, посл порабощенія ихъ племени, продолжали соединять обряды, перенятые отъ завоевателей, съ почитаніемъ смшныхъ идоловъ, которымъ поклонялись Монтезума и Гватемозинъ.

Эти чувства не ограничивались народомъ. Сама Елисавета отнюдь не была свободна отъ нихъ. Распятіе съ горящими вокругъ его восковыми свчами, стояло въ особенной ея часовн. О брак духовенства она говорила всегда съ отвращеніемъ и злобою. ‘Я былъ въ ужас, говоритъ архіепископъ Паркеръ, слыша какія слова исходили изъ ея кроткой природы и христіански-просвщенной совсти, когда она говорила о божескомъ святомъ устав и учрежденіи брака.’ Борлей уговорилъ ее смотрть сквозь пальцы на браки духовенства. Но она только этимъ и ограничилась, и дти, происходившія отъ этихъ браковъ, считались незаконнорожденными до вступленія на престолъ Іакова I.

То, что составляетъ, какъ мы сказали, большое пятно въ характер Борлея, составляетъ также большое пятно въ характер Елисаветы. Будучи сама адіафористкою, не чувствуя угрызеній совсти принадлежать къ Римской церкви, когда это было необходимо для собственной безопасности, удерживая до послдней минуты своей жизни привязанность ко многимъ ученіямъ и ко многимъ церемоніямъ этой церкви,— она подвергала эту церковь преслдованію даже боле гнусному, нежели преслдованіе, которымъ ея сестра мучила протестантовъ. Мы говоримъ боле гнусному — потому, что Марія иметъ, по крайней мр, своимъ оправданіемъ фанатизмъ. Она ничего не длала для своей религіи, чего сама не была готова выстрадать за нее. Она строго держаласъ ея во время преслдованія. Она вполн врила въ необходимость ея для спасенія. Если она сожигала тла своихъ подданныхъ, то съ цлью спасти ихъ души. Елисавета не имла подобнаго предлога. По убжденіямъ, она была только въ половину протестантка. Она выдавала себя, когда было для нея выгодно, за совершенную католичку. Для піемонтскихъ убійствъ и испанскихъ Autos da fe есть оправданіе, хотя и жалкое оправданіе, но что можетъ быть сказано въ защиту правителя, который равнодушенъ къ религіи и въ то же время не терпитъ иноврія?

Если бы великая королева, которой память справедливо почитается англичанами, была достаточна добродтельна и владла бы достаточною обширностью взгляда, чтобы принять т правила, которыя Моръ, боле мудрый въ теоріи, чмъ на практик, выразилъ въ предшествовавшемъ поколніи и которыми руководствовался въ ея время превосходный Л’Опиталь {Michel de L’Hpital былъ канцлеромъ Франціи во время малолтства Карла IX. Онъ стремился осуществить начала вротерпимости во Франціи.},— какъ различенъ былъ бы колоритъ всей исторіи послднихъ 250 лтъ! На ея долю выпалъ самый счастливый случай, когда-либо дарованный государю, установить полную свободу совсти во всхъ своихъ владніяхъ, безъ опасности для своего правительства, безъ соблазна для какой-либо большой партіи между ея подданными. Народъ, очевидно готовый исповдывать каждую изъ двухъ религій, безъ сомннія былъ бы готовъ терпть об. Къ несчастью для ея собственной славы и для общественнаго спокойствія, она приняла политику, отъ послдствій которой государство до сихъ поръ страдаетъ. Иго установленной церкви давило народъ, пока онъ не захотлъ переносить его боле. Тогда произошла реакція. Другая реакція слдовала за нею. За тиранніею установленной церкви слдовала бурная борьба сектъ, разъяренныхъ многими бдствіями и упоенныхъ непривычною свободою. За борьбою сектъ опять слдовало жестокое господство одной преслдующей церкви. Наконецъ преслдованіе отбросило самую страшную свою форму и приняло боле кроткій видъ. Уголовные законы, изданные для защиты установленной церкви, были отмнены. Но исключенія и объявленія неправоспособности все еще остались. Эти исключенія и объявленія неправоспособности, породивши самое страшное неудовольствіе, сдлавши всякое управленіе въ части королевства невозможнымъ, приведши государство на самый край погибели, были въ наше время устранены, но — хотя и устраненныя — оставили за собою язвы, которыя могутъ длиться цлые годы. Грустно подумать, что Елисавета могла соединить вс враждующія секты подъ покровомъ однихъ безпристрастныхъ законовъ и одного отеческаго трона, и тмъ самымъ поставить націю,— касательно правъ совсти,— въ то же самое положеніе, въ которомъ мы наконецъ находимся, посл всхъ ненавистей, преслдованій, заговоровъ, возмущеній, революцій, судебныхъ убійствъ и междоусобныхъ войнъ десяти поколній.

Это темная сторона ея личности. Однако, она неоспоримо была великая женщина. Изъ всхъ государей, обладавшихъ властью, по-видимому, неограниченною, но въ сущности опиравшеюся на любовь и довріе своихъ подданныхъ, она была безъ сомннія самою знаменитою. Часто приводили въ оправданіе худаго правленія ея преемниковъ то, что они только слдовали ея примру, что въ событіяхъ ея царствованія можно найти прецеденты для преслдованія пуританъ, для взиманія денегъ безъ утвержденія палаты общинъ, для заключенія въ тюрьму людей безъ преданія ихъ суду, для стсненія свободы ихъ парламентскихъ преній. Все это, можетъ быть, справедливо. Но это плохой доводъ въ пользу ея преемниковъ — и по той простой причин, что они были ея преемниками. Она управляла однимъ поколніемъ, они управляли другимъ — и между двумя поколніями было почти такъ же мало общаго, какъ между народами двухъ различныхъ странъ. Преемники Елисаветы могли научиться искусству обходиться съ несговорчивыми подданными, не обращая вниманія на частныя мры, которыя она принимала, но обращая вниманіе на великія общія начала ея управленія. Если бы Стюарты, вмсто того, чтобы искать въ актахъ ея царствованія прецедентовъ, которые, по-видимому, могли бы оправдать увченіе Принна и заточеніе Элліота,— попытались открыть основныя правила, которыя руководили ея поведеніемъ во всхъ ея сношеніяхъ съ народомъ, они замтили бы, что ихъ политика была наимене похожа на ея политику въ тхъ случаяхъ, когда она казалась поверхностному наблюдателю наиболе съ нею схожею. Твердая, высокомрная, иногда несправедливо-жестокая въ своихъ поступкахъ противъ отдльныхъ личностей и небольшихъ партій, она заботливо избгала или съ поспшностью отмняла каждую мру, которая, по-видимому, могла бы удалить отъ нея массу народа. Она пріобрла боле славы и любви тмъ способомъ, которымъ поправляла свои ошибки, нежели пріобрла бы, никогда не длавъ ошибокъ. Если бы на ея мст былъ такой человкъ какъ Карлъ I, въ то время, когда цлая нація возставала противъ монополій, онъ отказалъ бы въ удовлетвореніи. Онъ распустилъ бы парламентъ и заточилъ бы наиболе популярныхъ его членовъ. Онъ созвалъ бы другой парламентъ. Онъ далъ бы взамнъ субсидій нсколько неопредленныхъ и обманчивыхъ общаній, клонящихся къ облегченію. Когда же стали бы его просить исполнить общанія, онъ снова распустилъ бы парламентъ и снова заточилъ бы представителей оппозиціи. Страна пришла бы въ большее волненіе, чмъ прежде. Слдующая палата общинъ была бы боле непокорною, чмъ предшествовавшая ей. Тиранъ согласился бы на все, чего требовала нація. Онъ утвердилъ бы торжественно актъ, уничтожающій навсегда монополію. Онъ получилъ бы большія суммы взамнъ этой уступки и, мене чмъ чрезъ полгода, новые патенты, боле стснительные, чмъ отмненные, выпущены были бы цлыми десятками. Такова была политика, приведшая наслдника длиннаго ряда королей, въ молодости любимца своихъ соотечественниковъ, къ темниц и эшафоту.

Елисавета предупреждала палату общинъ, когда палата была готова обратиться къ ней во имя народа. Ея общанія шли дале желаній палаты. Исполненіе слдовало непосредственно за общаніемъ. Она не обращалась съ націею, какъ съ враждебною партіею, которой интересы противоположны ея интересамъ, какъ съ партіею, которой она должна даровать какъ можно мене преимуществъ, и отъ которой она должна вынудить какъ можно боле денегъ. Ея благодянія были даруемы, а не продаваемы, и однажды дарованныя никогда не брались назадъ. Къ тому же она оказывала ихъ съ откровенностью, добродушіемъ, царственнымъ достоинствомъ и материнскою нжностью, которыя увеличивали ихъ цну. Они были принимаемы со слезами радости и криками: ‘God save the Queen!’ непреклонными провинціальными дворянами, которые пришли въ Вестминстеръ, исполненные негодованія. Карлъ I уступилъ палат общинъ половину прерогативъ своей короны, и палата общинъ послала ему взамнъ Великую Ремонстранцію.

Мы намревались коснуться той славной группы, центромъ которой была Елисавета, группы, которую видлъ вокругъ двственной королевы послдній изъ бардовъ въ видніи своемъ на вершин Сноудона.

‘Many а baron bold,

And gorgeous dames, and statesmen old

In bearded majesty.’ (¹)

(¹) ‘Много храбрыхъ бароновъ и роскошныхъ дамъ и старыхъ сановниковъ въ величіи сдины.’

Мы намревались сказать нсколько словъ о ловкомъ Вальсингам, о пылкомъ Оксфорд, объ исполненномъ граціи Саквилл, о вполн благовоспитанномъ Сидне, объ Эссекс, украшеніи двора и войска, образц рыцарства, щедромъ покровител генія, котораго великія добродтели, великое мужество, большіе таланты, благосклонность государыни и любовь соотечественниковъ — все, что, казалось, обезпечивало счастливую и славную жизнь, привело къ ранней и безславной смерти, о Рале, воин, мореходц, ученомъ, царедворц, оратор, поэт, историк, философ, котораго мы представляемъ себ то длающимъ смотръ королевской гвардіи, то преслдующимъ испанскій галліонъ, то возражающимъ предводителямъ провинціальной партіи въ палат общинъ, то напвающимъ одну изъ своихъ сладостныхъ любовныхъ псней слишкомъ близко къ ушамъ фрейлинъ ея высочества и вскор потомъ погруженнымъ въ чтеніе Талмуда или сличающимъ Полирія съ Ливіемъ. Мы также намревались поговорить о литератур этого блистательнаго періода и, въ особенности, о двухъ несравненныхъ мужахъ, цар-поэтовъ и цар-философовъ, сдлавшихъ вкъ Елисаветы боле славною и важною эпохою исторіи человческаго ума, нежели вкъ Перикла, Августа или Льва. Но предметы столь обширные требуютъ боле мста, нежели сколько, мы можемъ теперь удлить имъ. Итакъ, мы здсь остановимся, боясь, что если бы продолжали, то статья наша разрослась бы до размра, на столько превосходящаго размръ журнальной статьи всхъ другихъ обозрній, на сколько книга доктора Нэрса превосходитъ размръ всхъ другихъ исторій.

Борлей и его время.(Апрль, 1832).

Читайте также:

Борлей и его время.
(Апрль, 1832).