ИСТОРИЧЕСКІЕ ИСКАТЕЛИ ПРИКЛЮЧЕНІЙ
СТРАСБУРГСКАЯ ЭПОПЕЯ
ЖОРЖА ЛАБРЮЙЕРА
Приложеніе къ журналу ‘Историческій Встникъ’
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., 13
1905
Со дня постройки баденскаго дома ‘Дома бесдъ’ въ начал 182І г. въ памяти игроковъ не было столь необычайнаго изъ ряда выходившаго событія, какъ вечеръ 17-го августа 1836 года.
Немного ране десяти часовъ, когда появились объявленія, что будетъ пть Элеонора Гордонъ, вс партіи за игорными столами внезапно прекратились, и обоего пола игроки бросились въ залу Цвтовъ, вн себя толкаясь.
Озадаченные банкометы перестали выкрикивать свои машинальныя, какъ бы обрядныя формулы.
Другія комнаты обширнаго казино быстро опустли, какъ бы по знаку повелительнаго управляющаго, а люстры и жирандоли освщали лишь навощенный, какъ зеркало, паркетъ и бросающіяся въ глаза фрески Сисери. Коринскіе портики архитектора Вейнбреннера опустли, эти пропилеи изъ искусственнаго мрамора, ублюдки Акрополя, укрывали лишь уединеніе и безмолвіе. Сами сады,— сладострастные, роскошные боскеты,— въ которыхъ сходили на нтъ благоухающіе склоны Фризенберга, видли, какъ исчезли гости, привычные проводить здсь ночи, полныя страсти.
Сни въ вид ротонды, предшествующія концертной зал, служили убжищемъ запоздавшимъ постителямъ.
Другая комната, отдленная вмсто перегородки большимъ занавсомъ съ подхватами, составляла какъ бы продолженіе атріума. Это было нчто въ род черезчуръ переполненнаго украшеніями ротрадонъ, силившагося походить на стиль будуара съ другого берега Рейна и производившаго впечатлніе тяжелой мишуры.
Тамъ уединилось нсколько лицъ, не желавшихъ попасть въ толкотню или не столь чувствительныхъ къ соблазну происходившаго по сосдству празднества.
Здсь находился, во-первыхъ, молодой человкъ, довольно маленькаго роста, очень тонкій, очень блокурый и очень затянутый въ свой зеленый фракъ съ металлическими пуговицами, его волосы были собраны въ густой пучекъ съ одной стороны головы, какъ того требовала современная мода. Онъ стоялъ предъ зеркаломъ, поправляя съ мелочной заботливостью и совершеннымъ искусствомъ складки своего высокаго галстука.
Затмъ, тутъ былъ старый господинъ съ сдымъ вихромъ, въ золотыхъ очкахъ и въ галстук изъ тарлатана, десять разъ обмотаннаго вокругъ шеи. Погрузившись въ кресло, онъ сидлъ, углубленный, врне, стараясь казаться, что углубленъ, въ чтеніе спеціальнаго нумера ‘Mercure de Bade’, въ которомъ находилась программа празднества, даннаго съ благотворительной цлью на возобновленіе сосдней деревушки, сгорвшей за нсколько дней предъ тмъ. Когда старый господинъ чувствовалъ, что за нимъ не смотрятъ, то подымалъ глаза и проницательнымъ взглядомъ поверхъ очковъ слдилъ за лицами и тлодвиженіями своихъ сосдей или напрягалъ свой опытный слухъ и прислушивался къ ихъ разговорамъ.
Наконецъ, совсмъ близко къ стеклянной двери, раскрытой для теплаго благоухающаго вечерняго воздуха, находилось маленькое общество изъ трехъ женщинъ и двухъ мужчинъ, ихъ болтовня и смхъ иногда доходили до столь высокаго діапазона, что вызывали вжливое шиканье лицъ, старавшихся улавливать отрывки доносившейся до нихъ гармоніи звуковъ.
Хорошенькая цвточница, несмотря на свой нсколько напыщенный нарядъ осгаускихъ крестьянъ, переходила отъ одного къ другому, предлагая цвты съ совершенно парижской ловкостью.
На стнахъ разввались объявленія, на которыхъ виднлось написанное крупными буквами имя: ‘Элеонора Гордонъ’. Сквозь вторыя двери, охраняемыя полузаснувшимъ придверникомъ, было видно одинокое сукно trente et quarante, освщенное низкой люстрой.
Задремавшій придверникъ сдлался на минуту жертвой двухъ молодыхъ женщинъ съ нсколько бросающимися въ глаза лицами и въ очень вырзанныхъ лифахъ,— тхъ женщинъ, что называли въ то время лоретками, он старались съ помощью рзкихъ движеній добиться входа въ игорный валъ. Но на вс ихъ требованія придверникъ ничего не могъ противопоставить, кром типичной фразы, какъ бы отпечатанной на его язык, которую онъ старался передать почтительно:
— Имю честь повторить дамамъ, что партіи отложены…
— Такъ въ Баден больше нельзя играть!
Этотъ негодующій возгласъ произнесъ хорошенькій ротикъ боле высокой изъ двухъ лоретокъ, къ которой подходило таинственное имя Селины, вошедшее въ моду, благодаря роману Дюкрэ-Дюминиля.
За этимъ послдовало, какъ созвучіе, дружное восклицаніе, вырвавшееся у ея молодой спутницы Адель, протянувшей презрительно-мстительный кулакъ къ афиш.
— И нее это изъ-за не и ‘ной женщины, Элеоноры Гордонъ!— воскликнула она.
Придверникъ опять заявилъ свое:
— Имю честь повторить дамамъ…
Об разгнванныя женщины уже отступили. Он замтили молодого человка, наконецъ добившагося на своемъ галстук желаемой складки, которую онъ укрплялъ булавкой съ жемчужной головкой.
Он быстро подошли къ нему.
— Повришь ли, Грикуръ, совсмъ проигрались? И нтъ возможности отыграться,— сказала Селина.
Грикуръ, не оборачиваясь, отвтилъ:
— У меня нтъ денегъ.
— Да кто же у тебя ихъ проситъ? Я только просто хотла знать, скоро ли окончится этотъ безконечный концертъ.
Грикуръ тихо воскликнулъ, продолжая смотрть въ зеркало.
— И ты обращаешься ко мн,— ко мн, пріхавшему изъ Парижа, едва имвшему время одться и не знающему ничего о Баден въ продолженіе двухъ недль, какъ я его покинулъ… Освдомись въ программ.
Въ это время поднялся съ мста старый господинъ и поспшилъ любезно сказать съ слегка нмецкимъ произношеніемъ:
— Не трудитесь, сударыни, я знаю на память программу… Еще два нумера: неизвстнаго віолончелиста и знаменитаго Виллибальда Илэ, который сыграетъ соло на охотничьемъ рог…
— Это, должно быть, весело!— замтила Селина.
— Наконецъ для заключенія будетъ пть обожаемая, блестящая Элеонора.
— О, ужъ эта!..— сказала Адель, скрежеща зубами.
И Селина съ запальчивостью однимъ духомъ произнесла слдующую тираду:
— Г-жа Гордонъ! Г-жа Гордонъ! У всихъ на язык только это имя въ продолженіе трехъ дней… Г-жа Гордомъ, урожденная Элеонора Брольи!.. Что въ ней, вашей Элеонор, такого необычайнаго, чтобы вс здсь взбудоражились изъ-за нея?.. Входитъ ли она въ игорный залъ — вс поднимаются, толкаются, встаютъ на ципочки, чтобы увидть ее… партіи пріостанавливаются, и банкометы, пользуясь этимъ, затаиваютъ жетоны… Входите ли вы въ ресторанъ и, ахъ, счастіе, видите у окна свободный столъ: здсь хорошо будетъ пообдать въ прохлад!— но къ вамъ бросается слуга со словами: ‘этотъ столъ удержанъ для г-жи Гордонъ!’ Покидаете ли вы на мгновеніе игру и отыскиваете уголокъ, гд можно уединиться или поболтать въ зал… но какъ бы не такъ! Занавсъ спущенъ, и придверникъ вамъ заявляетъ: ‘входить нельзя, г-жа Гордонъ отдыхаетъ!..’ Вчера самъ герцогъ Баденскій приказывалъ солдатамъ отдавать честь при ея проход. А ея рыцарь, ея чичисбей, ея провожатый,— продолжала Селина,— этотъ виконтъ съ волчьими глазами и съ пречерными волосами, набрасывающійся на банкъ, будто онъ останавливаетъ дилижансъ,— Персиньи! Скажи.-ка, Грикуръ, знаешь ты этого Персиньи, виконта Персиньи?
Въ это время Грикуръ убдился, что его галстукъ завязанъ некрасиво, и, вынимая булавку, онъ разсянно бросилъ въ отвтъ:
— Да… нтъ… можетъ быть… не все ли мн равно!
Молоденькая Адель, ршивъ, что это подходящій моментъ для выраженія своего мннія, произнесла:
— И люди же, неизвстно, откуда они происходятъ!..
— Вотъ ужъ о теб нельзя этого сказать!— процдилъ Грикуръ сквозь свои блокурые и длинные усы.
Адель замахнулась своимъ веромъ на дерзкаго, отбивавшагося отъ нея со смхомъ.
Во время этой короткой борьбы старый господинъ шепнулъ Селин на ухо:
— Вы хорошо знакомы съ г. Грикуромъ?
— Да, а что?
— Это очаровательный молодой человкъ… а это его друзья…
И онъ указалъ глазами на двухъ мужчинъ, разговаривавшихъ въ групп, находившейся у оконнаго пролета.
— Г. Беркъ? Г. Керелль?— спросила Селина.
— Да, да, именно: г. Беркъ и г. Керелль… У меня такая плохая память… Что же подлываютъ здсь эти господа?
— Что длаютъ вс въ Баден,— веселятся.
Старый господинъ еще боле понизилъ голосъ:
— Это французскіе офицеры, не правда ли?
— Да, но къ чему вс эти вопросы? Вы не изъ полицейскихъ ли?
— О! я камергеръ саксонскаго короля… баронъ Грюсбергъ,— добавилъ старый господинъ, съ достоинствомъ кланяясь.
Пока они обмнивались этими словами, въ сосдней групп языки тоже не бездйствовали. Одна изъ двухъ дамъ, генеральша Рэнго, осматривая въ лорнегъ цвточницу, замтила:
— Этотъ шварцвальденскій нарядъ красивъ.
На это красивый поручикъ, г. Керелль, сохранившій подъ бальной одеждой поенную осанку, прибавилъ:
— Красивый, но фантастическій: носящая его изъ Монмартра.
А Беркъ, сороколтіе котораго серебрилось на его вискахъ, пояснилъ:
— Это Флорина, цвточница клуба. За отсутствіемъ постителей въ Жокей-клуб въ настоящее время года, она перевела сюда свою маленькую торговлю.
Баронесса Бенуа поступила, какъ и ея подруга генеральша: бна стала также разсматривать въ лорнетъ торговку, произнося сквозь зубы:
— Не дурно…
— Какъ, сударыни,— произнесъ Беркъ: — вы не знаете Флорины?!
— Не въ Кольмар же знать, гд мой мужъ собираетъ государственные доходы…— сказала баронесса.
— И не въ Страсбург, гд мой мужъ командуетъ артиллерійской бригадой…— прибавила генеральша.
— Флорина пользуется успхомъ,— добавилъ Беркъ.— Такъ знайте же, сударыни, что въ двухъ шагахъ отъ васъ парижская знаменитость: нтъ ни одной петлицы на Генгскомъ бульвар, которой она не украсила бы цвтами, политики, денежные тузы, литераторы — вс ея данники, королевскіе сыновья, крупные банкиры, молодые пэры Франціи и старые депутаты,— ея обычные покупатели.
— А гд же она держитъ свою лавку?
— Въ сняхъ клуба. Отъ четырехъ часовъ до шести она пришпиливаетъ свои цвты къ отворотамъ одеждъ самыхъ извстныхъ лицъ. Это иметъ громадное значеніе. Хотя не принадлежишь къ Жокей-клубу, но съ виду какъ будто и принадлежишь, когда вс видятъ васъ выходящимъ оттуда… и это стоитъ всего одинъ золотой…
Онъ сдлалъ знакъ, и Флорина поспшила подойти къ нему.
— Графъ?
Беркъ указалъ на дамъ. Своими проворными пальцами цвточница собрала въ тонкіе снопики цвты изъ своей плетенки, смшивая съ тонкимъ искусствомъ цвта и запахи.
— Вы, кажется, парижанка?… Скажите намъ, правда ли, что каждый изъ вашихъ кліентовъ иметъ свой любимый цвтокъ?— спросила генеральша.
— Да, сударыня.
И цвточница принялась перечислять:
— Герцогъ Орлеанскій на своемъ фрак цвта растертаго гороха носитъ розу Франціи на длинномъ стебл, герцогъ Немурскій на фрак цвта испанскаго табака — втку сирени, баронъ Джемсъ — большой пучекъ купавки, Викторъ Гюго — лилію, Александръ Дюма — совершенно распустившуюся красную гвоздику, Альфредъ Мюссэ — камелію, Бальзакъ…
Раздалось настойчивое шиканье.
Перечисленіе продолжалось уже тихимъ голосомъ. Между тмъ въ групп, собравшейся вокругъ Грикура, совершилось соглашеніе, повидимому, утшившее обихъ лоретокъ въ невозможности понтировать.
— Старикъ приглашаетъ насъ ужинать,— шепнула Адель товарк.
— Принимай приглашеніе, намъ необходима поддержка,— согласилась Селина и, обратившись къ дипломату, прибавила:
— Тысячу благодарностей, сударь, за вашу добрую мысль, но не думаете ли вы, что предусмотрительне удержатъ за собою столъ? Сейчасъ ресторанъ будетъ наводненъ.
— Поспшу…— отвчалъ старикъ.
— Иди съ нимъ,— шепнула Селина подруг:— я къ вамъ присоединюсь чрезъ минуту.
Баронъ и Адель удалились. Селина приблизилась къ Грикуру и шепнула ему на ухо:
— Я не знаю, что ты здсь стряпаешь, но если это политика, то остерегайся этого старика!
— Саксонца?— спросилъ Грикуръ, не оборачиваясь.
— Да.
И, сказавъ это, Селина въ свою очередь удалилась.
Генеральша Рэнго и баронесса Бенуа украсили свои лифы кроваваго цвта гвоздиками.
— Этого достаточно, сударыня,— благодаримъ васъ.
Когда цвточница отошла отъ нихъ на шагъ, то баронесса увидала въ ея плетенк пучекъ великолпныхъ фіалокъ.
— Безъ сомннія, это для принца Луи?— спросила баронесса.
— Нтъ, сударыня,— отвтила Флорина: — вотъ его цвтокъ, онъ совсмъ готовъ къ пришпиливанью, какъ только принцъ появится.
И она показала великолпную гортенеію, стебель которой былъ обвернутъ серебряной бумагой.
— Семейный цвтокъ,— сказала баронесса, надувъ губы:— гортенсія — Гортензія.
Цвточница удалилась.
Въ это время Грикуръ, наконецъ удовлетворенный складками своего галстука, подошелъ къ маленькому обществу.
— А! вотъ и Грикуръ съ вновь повязаннымъ галстукомъ и наконецъ свободный,— сказала баронесса съ оттнкомъ насмшки.
— Свободный! Разв я былъ узникомъ?— спросилъ Грикуръ, раскланиваясь.
— Дамы утверждали, что эти двицы забрали тебя въ руки,— сказалъ со смхомъ Керелль.
Грикуръ считалъ некстати оправдываться. Онъ спросилъ:
— Отчего вы не на концерт г-жи Гордонъ?
— Нтъ свободныхъ мстъ, кром оставленныхъ для принца,— отвтилъ Беркъ.
— Кстати о принц, вотъ уже три дня, какъ не видно вашего принца, г. Грикуръ,— освдомилась генеральша.
— Принца Луи?
— Ахъ! о какомъ же другомъ принц хотите вы, чтобы шелъ вопросъ здсь, если но о любимц Бадена, сын королевы Гортензіи?… Увидимъ ли мы его сегодня?
— Принцъ обдаетъ у своей двоюродной сестры, великой княгини баденской,— вмшался Керелль: — но онъ улизнетъ оттуда, чтобы послушать г-жу Гордонъ.
Баронесса прибавила съ едва замтной насмшкой:
— Къ тому же не надо ли ему узнать отъ г. Грикура послдствія порученій, исполненныхъ г. Грикуромъ въ Париж?
— Увы, сударыня,— сказалъ Грикуръ,— его высочество предпочиталъ бы исполнять лично свои порученія, это служило бы доказательствомъ, что ему боле не запрещено вступать на французскую землю.
— Его порученія?.. пустяки, драгоцнныя бездлушки для этихъ дамъ…
— Галстуки для него. О, принцъ всегда чудесно завязываетъ свой галстукъ,— засвидтельствовала баронесса.
— Онъ такъ хочетъ нравиться!
— Онъ влюбленъ но всхъ женщинъ.
Молодой двадцатитрехлтній Грикуръ, которому казалось едва двадцать лтъ, придавъ себ выраженіе важности, сказалъ:
— Мои порученія ограничиваются врученіемъ въ собственныя руки дюжин лицъ отъ имени принца по экземпляру его послдняго сочиненія.
Об женщины воскликнули:
— Какъ принцъ — авторъ?
— Меня это не удивляетъ, онъ съ виду такъ поэтиченъ и мечтателенъ!
— Онъ пишетъ романы, какъ Евгеній Сю?
— Нтъ, дорогая, стихи, какъ графъ Альфредъ де Виньи!
— Его послдній томъ — самое занимательное произведеніе, полное огня, можетъ быть, нсколько грубоватое, но есть личности, которымъ это нравится,— сказалъ Грикуръ съ еще большей важностью.
— О, скажите намъ его названіе!
Грикуръ замедлилъ, затмъ, скрывъ улыбку подъ своими усами, сказалъ:
— ‘Руководство по артиллеріи’…
Раздалось разочарованное ‘о!’
Грикуръ невозмутимо излагалъ:
— Принца Луи-Наполеона Бонапарте, капитана на служб швейцарской федераціи…
Въ этотъ моментъ вниманіе группы было отвлечено маленькимъ приключеніемъ. Изъ концертнаго зала вышелъ высокаго роста мужчина, отирая лобъ, и, казалось, осматривалъ сни. Онъ былъ лтъ около пятидесяти, сильный, одинъ изъ тхъ людей, которые привыкли жить на чистомъ воздух. Съ густыми волосами, большими густыми, еще черными усами, но уже съ сдющими висками, онъ олицетворялъ классическій типъ наполеоновскаго солдата.
Онъ былъ въ длинномъ застегнутомъ до ворота синемъ сюртук, на которомъ выдлялась, какъ кровавое пятно, широкая красная ленточка Почетнаго Легіона, покоившаяся на отворот. Но его тонкое блье, блестящіе лакированные сапоги, блыя перчатки, которыя онъ держалъ въ рукахъ, и тщательно подстриженные волосы — все показывало въ немъ человка, который не отказался нравиться.
Тихо спросивъ придверника, указавшаго ему на Флорину, находившуюся на другомъ конц сней, онъ направился къ цвточниц, и между ними вполголоса завязался разговоръ.
— О! красивый луарскій разбойникъ…— сказала удивленная баронесса.
Генеральша, посмотрвъ на него въ лорнетъ, сообщила:
— Это полковникъ Водрэй, командующій 4-й артиллерійской бригадой въ Страсбург,— ватерлооское привидніе.
Трое мужчинъ однимъ движеніемъ устремили глаза на офицера.
Заинтересованный Грикуръ спросилъ:
— Что онъ здсь длаетъ? Играетъ?
— Нтъ, онъ влюбленъ.
Въ это мгновеніе полковникъ Водрэй приблизился къ столу, гд находились чернила и перо. Онъ вынулъ изъ кармана карточку и начертилъ нсколько словъ, которыя самъ себ диктовалъ тихимъ голосомъ, однако настолько внятно, что группа услыхала: сНа память о страсбургскомъ вечер 8-го августа’.
Онъ возвратился къ Флорин, вручилъ ей карточку, отдалъ распоряженіе и, замтивъ генеральшу, низко поклонился ей, а затмъ снова занялъ свое мсто въ концертномъ зал.
— Онъ обобралъ всю цвточницу,— сказала генеральша, когда Водрэй исчезъ:— все это для г-жи Гордонъ.
— Онъ ее знаетъ?
— Нсколько дней тому назадъ она пла въ Страсбурі у генерала Вуароля, онъ увидлъ ее тамъ и полюбилъ… Съ тхъ поръ онъ ходитъ по ея слдамъ, какъ добрая собака…
— Которую ласкаютъ,— спросилъ Грикуръ.
— Нтъ, которую грубо отталкиваютъ. Сердце дамы занято… И какъ разъ…
Баронесса оборвала рчь, увидя молодого человка очень изящнаго, высокаго, статнаго, на лиц котораго свтился умъ и ршимость. Новопришедшій направился прямо къ придвернику и спросилъ его отрывисто:
— Пріхалъ ли принцъ?
— Нтъ, виконтъ,— отвтилъ придверникъ, почтительно кланяясь.
Тотъ сдлалъ нетерпливое движеніе и заглянулъ въ концертный залъ, затмъ онъ принялся шагать но снямъ, отдавшись своимъ думамъ и не заботясь объ окружающихъ.
— Это онъ,— сказала тихимъ голосомъ генеральша.
— Другъ пвицы?— спросилъ Беркъ съ оттнкомъ пренебреженія.
— О! да я его знаю,— сказалъ Грикуръ:— я видлъ эту личность въ редакціяхъ.
— Вы посщаете журналистовъ?— спросила баронесса.
— Не всегда можно быть разборчивому въ своихъ сношеніяхъ,— отвтилъ Грикуръ съ насмшливо язвительнымъ оттнкомъ въ голос.
— Но это Фіаленъ,— замтилъ Беркъ.
— Нтъ, виконтъ Персиньи,— поправила его генеральша.
— Да, точно такъ,— подтвердилъ Грикуръ,— это фамилія и титулъ, оставленные его семьей, а онъ занимается ихъ возстановленіемъ.
— На водахъ…— сказала баронесса попрежнему добродушно.
Упорство, съ которымъ его разсматривали, а, можетъ быть, и
отрывки разговора, достигнувшіе его ушей, привлекли вниманіе Персиньи. Онъ приблизился къ групп и сталъ прислушиваться.
— Но эта дама, Гордонъ,— искательница приключеній?— спросила генеральша.
— Нтъ, отважная женщина,— отвтилъ Грикуръ.
— Героиня романа!
— Діана Вернонъ или Маріонъ Делормъ?
Внезапно все емолкло: передъ группой появился Персиньи.
— Извините, сударыни,— сказалъ онъ съ церемонной учтивостью,— я могу прекратить ваше сомнніе.
Затмъ онъ повернулся къ Грикуру, Берку и Кереллю, бросивъ на нихъ холодный, какъ сталь, взглядъ, и сказалъ хлесткимъ тономъ.
— Ваше тоже, господа.
— Сударь!..— сказали они высокомрно.
Тутъ вмшалась баронесса, сказавъ:
— Оставьте, оставьте, никто лучше этого господина не можетъ дать намъ свдній.
Персиньи еще боле усилилъ учтивость своего обращенія и нсколько шипящимъ голосомъ, которымъ потомъ овладлъ по своему желанію, залпомъ произнесъ:
— Это правда, ибо я имю честь быть очень преданнымъ другомъ г-жи Гордонъ… Дйствительно она — героиня, и по меньшей мр романическая… Ея голосъ и талантъ вамъ извстны… Это лучшая ученица Россини. Ея жизнь — цлый рядъ благородныхъ и великодушныхъ поступковъ. Вся плебейская кровь ея отца, стараго солдата Наполеона, течетъ въ ея венахъ, ея душа — воинственная и причудливая. Воспитываясь въ женскомъ монастыр, она пятнадцати лтъ исчезла оттуда, намреваясь освободить одну изъ своихъ подругъ, запрятанную въ какой то испанскій монастырь, эта исторія огласилась и вскружила головы и сердца. Вс привтствовали Элеонору, и цлый сезонъ она была львицей Мадрида. Вс просили ея руки. Изъ двадцати человкъ, домогавшихся ея руки, она выбрала сэра Гордона Арчера, военнаго комиссара ея величества англійской королевы, увезшаго ее въ Индію, гд она охотилась на тигровъ и стрляла въ мятежныхъ сипаевъ. Умираетъ ея мужъ, и вотъ она, двадцатилтняя вдова, въ Париж, почти безъ средствъ. Россини даетъ ей уроки. Она дебютируетъ въ миланскомъ ‘La Scala’ — полная побда, у ‘итальянцевъ’ изъ Париж — восторженное изступленіе. Газеты печатаютъ, что у Малибранъ явилась соперница, Россини никого другого не желаетъ для воплощенія своей Дездемоны, кром нея. Но слишкомъ фантастичная и независимая, чтобы устроиться на одномъ мст, она отказывается отъ всхъ приглашеній и объзжаетъ Европу: Лондонъ, Вну, Флоренцію, наживая груды золота, разсиваемаго по ея фантазіи или милосердію. Ея брильянты чаще бываютъ заложены, чмъ на ея плечахъ. Да вотъ сегодня она поетъ въ пользу бдныхъ. Сборъ громадный, но, можетъ быть, ей останется изъ него двсти франковъ!.. Случится ли благородное дло, требующее защиты, большое несчастіе, требующее облегченія,— г-жа Гордонъ тамъ, готовая итти всей своей страстной душою на какое угодно приключеніе!.. Ахъ, я забылъ: она здитъ верхомъ, какъ Франкони, и фехтуетъ, какъ кавалеръ Д’Еонъ… Богъ и все…
Послдовало молчаніе. Затмъ Персиньи, прекрасно владя собою, снова раскланялся двумъ болтуньямъ, сказавъ:
— Мн остается, сударыни, извиниться за мое непрошенное вмшательство.
Онъ выпрямился и, дерзко взглянувъ на троихъ мужчинъ, сказалъ:
— Если этимъ господамъ не нравилось, я…
Но голосъ, раздавшійся изъ сада, заставилъ расцпиться ихъ взгляды, уже сдлавшіеся грозными. Это былъ нжный, юношескій голосъ, нсколько растянутый, съ едва уловимымъ нмецкимъ произношеніемъ:
— Поспшимъ, г-нъ Паркэнъ, я ни за что на свт не хотлъ бы пропустить выхода г-жи Гордонъ!— говорилъ онъ, приближаясь.
— Принцъ!— произнесли разомъ Грикуръ, Беркъ и Керелль.
Персиньи неподвижно стоялъ, съ жаднымъ любопытствомъ устремивъ глаза на входную дверь
Вошелъ принцъ и тотчасъ же снялъ шляпу. Ему въ это время исполнилось двадцать восемь лтъ. Онъ былъ почти маленькаго роста, съ длинной таліей и короткими ногами. Волосы онъ зачесывалъ слегка на виски, его блдно голубые глаза глубоко сидли въ орбитахъ, носъ былъ толстый, густые свтло каштановые усы прекращались на спайкахъ губъ, голова нсколько вдавалась въ плечи,— съ виду онъ былъ добръ, нсколько скучный и застнчивый.
На секунду принцъ остановился въ пролет стеклянной двери, обгая взглядомъ присутствующихъ.
Мужчины почтительно склонились. Женщины отдали придворный поклонъ, принужденный, какъ по обряду.
Луи-Наполеонъ подошелъ къ нимъ и кивнулъ каждому головой.
— Добрый вечеръ, сударыни, добрый вечеръ, господа!.. А! Грикуръ! вотъ и вы, хорошо вы путешествовали?
Онъ улыбнулся съ нжной радостью и съ расположеніемъ пожалъ руку молодого человка, склонившагося къ его уху и шептавшаго:
— Ваше высочество, генералъ Монтолонъ…
Но принцъ перебилъ его съ живостью:
— Нтъ, нтъ, Грикуръ, не сейчасъ, я не хочу пропустить выхода г-жи Гордонъ.
Онъ сдлалъ шагъ къ концертной зал, но Флорина преградила ему путь, предлагая гортенсію.
— Вашъ цвтокъ, ваше высочество…
— Прикрпите его скоре, мое дитя.
И въ то время, какъ цвточница прикалывала цвтокъ къ отвороту его фрака, онъ вопросительно сказалъ:
— Кажется, это — дочь капитана императорской гвардіи?
Майоръ Паркэнъ, настоящій исполинъ съ добрымъ выраженіемъ, какъ у врнаго и угрюмаго ньюфаундленда, мужъ г-жи Кошлэ, чтицы матери принца, возвратился къ нему, поговоривъ съ придверникомъ.
— Г-жа Гордонъ? да… Я зналъ ея отца,— отвтилъ онъ принцу,— мы вмст воевали въ Ватерлоо: онъ остался въ Огенскомъ овраг… Не торопитесь, ваше высочество: Элеонора будетъ пть не ране, какъ чрезъ нсколько минутъ, и для васъ удержаны мста.
— Уврены ли вы?… Опять этотъ человкъ.
И онъ указалъ Паркэну на только что вошедшую странную личность.
Это былъ человкъ лтъ тридцати съ лицомъ скромнаго мелкаго служащаго, испуганнаго мишурнымъ блескомъ обстановки, безвкусно одтаго въ сюртукъ стариннаго провинціальнаго покроя. Онъ проскользнулъ по направленію къ снямъ, подъ усиленнымъ гнемъ взглядовъ Паркэна.
Пальцы взволнованной Флорины, мене проворные, чмъ обыкновенно, замшкались, и принцъ изъ учтивости спросилъ:
— Какъ это вы не на концерт, сударыни? Вдь появится великая артистка.
И прежде чмъ генеральша и баронесса отвтили, онъ прибавилъ немного разгорячившимся голосомъ, что съ нимъ рдко случалось:
— А я спшу ее увидть и послушать!.. Что она будетъ пть?
— Романсъ ‘Ива’ изъ ‘Отелло’ Россини,— отвтила баронесса.
Генеральша наклонилась къ уху Берка и прошептала:
— Вотъ этотъ такъ останется холоденъ къ политик. Нечего опасаться, что онъ вступитъ въ заговоръ.
Баронесса, обернувшись, подтвердила:
— Это претендентъ на полный покой.
— Готово, ваше высочество,— сказала Флорина, присдая предъ принцемъ.
Принцъ вынулъ монету и искалъ руки цвточницы.
Но послдняя сдлала движеніе, выражавшее отказъ, и вполголоса сказала:
— Нтъ, поберегите, ваше высочество: вы мн заплатите все вмст, когда будете французскимъ императоромъ.
Принцъ улыбнулся и сказалъ тономъ спокойнаго убжденія:
— Конечно, я буду имъ, Флорина, но когда? Все-таки возьмите, въ ожиданіи.
Онъ поклонился и хотлъ итти… Персиньи, неподвижно пожиравшій принца глазами съ момента его входа, приблизился къ нему:
— Извините, ваше высочество…
— Сударь…
Персиньи подалъ ему распечатанное письмо, говоря:
— Не удостоитъ ли ваше высочество бросить взглядъ на это?.. Вы меня простите.
Принцъ взялъ бумагу и удивленно сказалъ:
— Мое писаніе!
— Я не хотлъ предоставить никому другому, кром васъ, ваше высочество, заботу представить меня вашему высочеству,— сказалъ Персиньи съ глубокимъ поклономъ.
Прочитавъ нсколько строчекъ, Луи-Наполеонъ сказалъ:
— Вы, г. де-Персиньи!.. Я очень счастливъ наконецъ познакомиться съ вами!.. Въ продолженіе трехъ мсяцевъ мы ведемъ переписку…
Онъ понизилъ голосъ и прибавилъ еще тише:
— Вы во-время пріхали, моментъ близокъ. Сейчасъ же посл концерта мы встртимся здсь.
Онъ сдлалъ дружескій знакъ и удалился. Когда онъ вошелъ въ залъ, оттуда вышелъ Водрэй съ озабоченнымъ лицомъ.
— О! Паркэнъ… посмотрите!.. это настоящій Раффэ!..— сказалъ принцъ своему товарищу.— Вы знаете его?
Паркэнъ сдлалъ отрицательный знакъ.
— Надо узнать, кто это.
Луи-Наполеонъ почтительно привтствовалъ стараго офицера, затмъ исчезъ въ зал Цвтовъ вмст съ Паркэномъ.
Удивленный Водрэй отвчалъ на поклонъ, стараясь припомнить имя этой неизвстной ему личности. Но, занятый другимъ, онъ не останавливался долго на этихъ поискахъ и, замтивъ Флорину, направился къ ней.
— Мои цвты?— спросилъ онъ съ какой-то тоскою въ голос.
— Вручены,— отвтила цвточница.
— Что сказала г-жа Гордонъ?
— Васъ это огорчитъ.
— Говорите, я хочу знать.
— Она долго вдыхала ихъ благоуханіе, затмъ, прочитавъ картину, засмялась, сказавъ: ‘Бдный полковникъ!’
— А!
Водрэй совсмъ поблднлъ. На мгновеніе онъ сдлался неподвиженъ. Вдругъ веселый голосъ привелъ его въ себя:
— Полковникъ!.. Наконецъ-то я вижу хорошее французское лицо!.. Мн было не по себ среди этихъ космополитовъ, накрашенныхъ женщинъ и игроковъ…
— Но,— сказалъ Водрэй, стараясь отдлаться отъ него.
Другой — молодой человкъ двадцати пяти лтъ, средняго роста, широкоплечій, одтый съ строгой простотой офицера, существующаго лишь на жалованье, безъ всякаго поползновенія на изящество,— продолжалъ съ такимъ тембромъ въ голос, какой принадлежитъ исключительно открытымъ, честнымъ, нсколько грубоватымъ натурамъ.
— Воздухъ нашихъ конюшенъ полезне для моихъ легкихъ, чмъ духи этихъ женщинъ, и я предпочитаю самыхъ скромныхъ изъ моихъ солдатъ всмъ этимъ щеголямъ.
Внезапно замтивъ замшательство на лиц Водрэя, онъ спросилъ его:
