Пять разсказовъ про Шерлока Гольмса.
Шесть Наполеоновъ.— Золотое пенснэ.— Исчезновеніе чемпіона.— Красный шнурокъ.— Кровавое пятно.
СКЛАДЪ ИЗДАНІЙ
Москва, Моховая, д. Бенкендорфъ, книжный магазинъ Д. П. Ефимова.
1907 г.
Мы съ Шерлокомъ Гольмсомъ частенько получали странныя телеграммы. Но ни одна депеша не могла сравниться по своей изумительности съ той, которую мы получили около восьми лтъ тому назадъ. Случилось это въ одно туманное февральское утро. Шерлокъ Гольмсъ былъ очень удивленъ, прочтя нижеслдующее:
‘Пожалуйста, подождите меня. Ужасное несчастіе. Не хватаетъ трехъ четвертей въ правомъ фланг. Необходимо на завтра.
— Опущено на Странд въ ящикъ и отправлено въ 10 часовъ 30 минутъ,— проговорилъ Гольмсъ, разсматривая конвертъ.— Мистеръ Овертонъ, очевидно, былъ возбужденъ, когда писалъ это посланіе, которое вышло вслдствіе этого безсвязнымъ. Ну, да ничего, пока я прочту ‘Times’, онъ подъдетъ,— и тогда мы все узнаемъ. У насъ теперь такое затишье, что самое даже незначительное дло принесетъ намъ удовольствіе.
И дйствительно: длъ у насъ въ это время никакихъ не было, а я, признаться сказать, побаивался этихъ періодовъ бездйствія. Я зналъ по опыту, что мозгъ моего пріятеля пріученъ къ ненормальной дятельности и что его опасно оставлять безъ рабочаго матеріала. Мн удалось за эти годы отучить Гольмса отъ его привычки къ морфію, привычки, которая угрожала погубить его блестящую карьеру, но я зналъ въ то время, что врагъ не убитъ, а только спитъ. Иногда, въ минуты бездйствія, Гольмсъ длался какъ-то особенно унылымъ и вялымъ, лобъ его хмурился, глаза принимали ничего незначащее выраженіе, и мн тогда становилось совершенно ясно, что бездйствіе для него мучительно.
Вотъ почему меня порадовало появленіе этого Овертона. Какъ ни загадочна была его телеграмма, но я надялся, что дло, съ которымъ онъ должень явиться къ намъ, развлечетъ Гольмса. Покой для него былъ опасне самыхъ опасныхъ приключеній.
Какъ мы и ожидали, гость нашъ явился очень скоро. Сперва намъ подали карточку, на которой значилось: Кириллъ Овертонъ, студентъ Кембриджскаго университета. Коллегія Св. Троицы. Вслдъ за карточкой въ комнату ввалился и самъ ея владлецъ громаднйшій молодой человкъ, кость и мускулы котораго всили по крайней мр 16 тоннъ. Протиснувши сквозь дверь свои широкія плечи, онъ остановился и сталъ оглядываться. Его добродушное лицо было полно тревоги.
— Мистеръ Шерлокъ Гольмсъ?
Мой другъ поклонился.
— Я ужо былъ въ Скотландъ-Ярд, мистеръ Гольмсъ,— сказалъ онъ,— и видлъ тамъ мистера Стэнли Гопкинса. Гопкинсъ посовтовалъ мн обратиться къ вамъ, сказавъ, что вы скоре разберете это дло, чмъ полиція.
— Садитесь, пожалуйста, и разскажите, въ чемъ дло.
— Это ужасно, мистеръ Гольмсъ, прямо ужасно! Удивительно просто, какъ это я не посдлъ? Годфри Стаунтонъ,— вы, небось, слышали о немъ?— Стаунтонъ, это крюкъ, на которомъ виситъ все состязаніе. Я десятерыхъ готовъ былъ бы отдать за него. Годфри, это — три четверти всего моего праваго фланга. Отбивать ли, подбрасывать ли, загонять ли — онъ на все мастеръ. И, кром того, онъ самый ловкій: мы безъ него какъ безъ рукъ. Что мн длать? Вотъ объ этомъ то я и хотлъ спросить васъ, мистеръ Гольмсъ. Правда, у меня есть Мургаузъ, это — мой первый резервъ, но Мургаузъ и на половину не такъ тренированъ, какъ Стаунтонъ. У Мургауза, знаете, нтъ выправки. Онъ вмсто того, чтобъ уклониться въ сторону, лзетъ въ самую кашу. Отбивать то онъ, что говорить, хорошо отбиваетъ, но разсудительности у него не хватаетъ. Мортонъ, или Джонсонъ изъ Оксфорда живо его обставятъ. Ну, допустимъ, я его замщу Стивенсономъ, но Стивенсонъ, вы сами знаете, непремнно требуетъ поддержки въ ршительный моментъ. Такъ что изъ него трехъ четвертей за правый флангъ не выкроишь. Да, мистеръ Гольмсъ, мы погибли, если вы не поможете мн отыскать Годфри Стаунтона.
Гольмсъ, улыбаясь, слушалъ этотъ длинный разсказъ. Молодой человкъ говорилъ серьезно, горячо, хлопая себя загорлой рукой по колнк, какъ бы желая подтвердить этимъ правоту своихъ словъ. Когда онъ замолчалъ, Гольмсъ досталъ свой знаменитый словарь и сталъ разыскивать букву С. Но напрасно онъ искалъ въ этомъ удивительномъ и разнообразномъ источник разныхъ свдній.
— Здсь есть Артуръ Стаунтонъ, молодой человкъ и начинающій фальшивый монетчикъ. Есть Генри Стаунтонъ, моимъ стараньемъ повшенный, но Годфри Стаунтона нтъ: это для меня новое имя.
Теперь пришла очередь удивляться нашему гостю.
— Какъ, мистеръ Гольмсъ! Я думалъ, что вы все знаете. Но если вамъ неизвстно имя Годфри Стаунтона, то значить вы не знаете также, кто такой Кириллъ Овертонъ?
Гольмсъ опять улыбнулся и кивнулъ головой.
— Вотъ такъ, такъ!— воскликнулъ атлетъ.— Ну, такъ знайте же, что я былъ вторымъ въ матч Англіи противъ Валлиса. Въ университетскомъ матч въ этомъ году я руководилъ состязаніемъ. Это все еще не бда. По чтобы кто нибудь въ Англіи не зналъ Годфри Стаунтона, этого я не могъ себ представить! Стаунтовъ, это — три четверти, онъ участвовалъ въ Кембриджскомъ, Блакгетскомъ и пяти международныхъ матчахъ. Боже мой, мистеръ Гольмсъ! Да гд же это вы жили?
Удивленіе молодого гиганта было такъ наивно, что Гольмсъ не вытерплъ и расхохотался.
— Вы живете въ другомъ мір, мистеръ Овертонъ,— вы ведете боле пріятную и здоровую жизнь, чмъ я. Мн приходится по своей спеціальности проникать въ различныя общественныя сферы, но я счастливъ, что могу сказать вамъ, что до сихъ поръ мн не приходилось имть дла съ міромъ спортсменовъ. Я за это и уважалъ спортъ, считая его самымъ лучшимъ во всей Англіи. Но вашъ визитъ доказываетъ мн, что и въ этой сфер можетъ понадобиться моя помощь. Прошу васъ, мистеръ Овертонъ, разсказать мн подробно и спокойно, въ чемъ заключается ваше дло. Скажите мн также, чмъ могу я вамъ быть полезенъ?
Лицо Овертона приняло напряженное выраженіе, какое бываетъ у людей, привыкшихъ работать боле мускулами, нежели умомъ, и онъ съ большими запинками разсказалъ намъ нижеслдующее:
— Вотъ какъ это было, мистеръ Гольмсъ. Какъ я уже сказалъ вамъ, я — руководитель состязанія. Кембриджъ состязается съ Оксфордомъ. Самый лучшій игрокъ у меня — Годфри Стаунтонъ. Матчъ назначенъ на завтрашній день. Пріхали мы въ Лондонъ вчера и остановились въ гостинниц Бентли. Въ десять часовъ вечера я обошелъ вс комнаты: мои ребята вс спали. Я — сторонникъ строгой тренировки и требую, чтобы мои ребята хорошо спали, безъ этого на призъ и разсчитывать нечего. Прежде чмъ лечь спать, я сказалъ нсколько словъ Годфри. Онъ мн показался блднымъ и взволнованнымъ. Я спросилъ, что съ нимъ такое, а онъ отвтилъ, что здоровъ, только голова болитъ. Я простился съ нимъ и ушелъ къ себ. Полчаса спустя, приходитъ ко мн швейцаръ и говорить, что къ Годфри приходилъ съ запиской какой-то малый съ бородой. Годфри еще не спалъ, и ему отнесли письмо въ номеръ. Онъ какъ прочелъ письмо, такъ и шлепнулся на кресло, точно его кто по башк треснулъ. Швейцаръ испугался и хотлъ было итти за мною, но Годфри остановилъ его, выпилъ стаканъ поды и немножко успокоился. Потомъ онъ сошелъ съ лстницы, поговорилъ немножко съ бородатымъ человкомъ, который дожидался въ передней, а затмъ они оба ушли. Швейцаръ вышелъ и поглядлъ ему вслдъ: они чуть не бгомъ бжали по Странду. Я былъ въ комнат Годфри нынче утромъ. Вещи его какъ были, такъ и лежатъ, а постель его не смята,— значить онъ не ложился. Стало быть, появленіе этого бородатаго человка было для него неожиданностью. Съ тхъ поръ о Годфри нтъ ни слуху ни духу. И ужъ не думаю, что онъ когда-либо вернется. Годфри былъ настоящій спортсменъ, спортсменъ до мозга костей. Онъ не только не ушелъ бы наканун матча, но и не покинулъ бы меня въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Должно быть, надъ нимъ стряслась какая-нибудь большая бда. Мы такъ думаемъ, что онъ исчезъ навсегда, и мы его никогда больше не увидимъ.
Гольмсъ съ напряженнымъ вниманіемъ слушалъ этотъ странный разсказъ.
— Какъ же вы поступили?— спросилъ онъ.
— Я думалъ, что Стаунтонъ ухалъ въ Кембриджъ и телеграфировалъ туда, но получилъ отвть, что въ Кембридж его никто не видалъ.
— А разв онъ могъ ухать въ Кембриджъ?
— Да, могъ. Есть вечерній поздъ, который отходить въ четверть двнадцатаго.
— Но по вашему выходить, что онъ не ухалъ на этомъ позд?
— Да, его никто не видалъ въ Кембридж.
— Ну, а еще вы что предпринимали?
— Я телеграфировалъ лорду Маунтъ-Джемсу.
— Зачмъ?
— Годфри — сирота, а лордъ Маунтъ-Джемсъ — его единственный родственникъ, кажется, дядя.
— Вотъ какъ? Это проливаетъ новый свтъ на дло. Лордъ Маунтъ-Джемсъ — одинъ изъ богатйшихъ людей Англіи.
— Да, и Годфри такъ говорилъ.
— Стало-быть, вашъ пріятель находится съ лордомъ Маунтъ-Джемсомъ въ близкомъ родств?
— Да, онъ его наслдникъ, а старику почти восемьдесятъ лтъ. Онъ весь сгнилъ отъ подагры. Годфри этотъ старикъ никогда не давалъ ни одного шиллинга, потому что онъ отчаянный скряга. Но со временемъ Стаунтонъ наслдуетъ все его состояніе.
— Ну, и что же? получили вы отвть отъ лорда Маунтъ-Джемса?
— Нтъ, не получилъ.
— А по вашему мннію, зачмъ ему понадобилось хать къ лорду Джемсу?
— Видите ли: онъ въ тотъ вечеръ очень о чемъ-то огорчался. Мн и пришла мысль въ голову, что у него были денежныя затрудненія. А если это такъ, то Годфри могъ надуматься похать къ богатому дяд, чтобы попросить у него денегъ. Но, впрочемъ, нтъ, не похалъ бы онъ къ нему, онъ его очень не любилъ, да къ тому же у лорда Джемса не было никакой возможности вытянуть хотя бы одинъ шиллингъ. Годфри ршился бы на это разв только въ самой послдней крайности.
— Прекрасно, мы скоро выяснимъ это. Допустимъ, что вашъ другъ отправился къ своему дяд, но какъ объяснитъ появленіе въ гостиниц этого бородатаго человка и волненіе, вызванное его приходомъ у Годфри Стаунтона?
Кириллъ Овертонъ почесалъ обими руками голову и проговорилъ:
— Ну, ужъ тутъ я ршительно ничего не понимаю!
— Хорошо,— сказалъ Гольмсъ,— день у меня свободный, и я займусь этимъ дломъ. Я вамъ, во всякомъ случа, совтую готовиться къ своему матчу, не разсчитывая на этого молодого человка. Вы справедливо замтили, что онъ не исчезъ бы такимъ образомъ, если бы его не принудила къ этому какая-нибудь крайность. Но вдь эта же крайность можетъ его задержалъ и завтрашній день. А теперь пойдемте въ гостиницу, надо допросить швейцара, который, можетъ-быть, скажетъ намъ что нибудь новенькое.
Шерлокъ Гольмсъ былъ большой мастеръ разговаривать съ простымъ народомъ. Допросъ швейцара окончился очень быстро, и онъ разсказалъ намъ все, что зналъ. По его словамъ, ночной поститель былъ не джентльменъ, ни и не рабочій. Это быль, по его мннію, человкъ ‘средняго сословія’. На видъ ему было лтъ пятидесяти, одтъ онъ былъ прилично, борода у него была сдая, а лицо блдное. Онъ былъ и самъ какъ будто взволнованъ. Когда онъ подавалъ швейцару это письмо, рука его дрожала. Годфри Стаунтонъ сунулъ письмо себ въ карманъ, а когда вышелъ въ переднюю, то не подалъ бородатому человку руки. Они обмнялись только нсколькими словами, изъ которыхъ швейцаръ уловила, только одно слово: время. Затмъ они, какъ было уже сказано, вышли на улицу. Въ это время было уже половина одиннадцатаго.
Гольмсъ слъ на кровать Стаунтона и сказалъ:
— Очень хорошо. Ну, а теперь скажите мн, пожалуйста, вотъ что: вдь вы дежурите днемъ, не правда ли?
— Точно такъ,— отвтилъ швейцаръ,— я кончаю работу въ одиннадцать часовъ.
— А ночной швейцаръ ничего не видалъ?
— Никакъ нтъ, сэръ, въ гостиницу ночью никто не входилъ, только въ одинъ номеръ изъ театра пріхали.
— А вчера вы весь день на служб были?
— Точно такъ, сэръ.
— Не исполняли ли вы какихъ-нибудь порученій для мистера Стаунтона?
— Какъ же. Я ему принесъ телеграмму.
— Ахъ, это интересно! Въ какомъ часу это было?
— Около шести.
— А гд мистеръ Стаунтонъ читалъ эту телеграмму?
— Здсь, въ этой самой комнат.
— А вы были при томъ, какъ онъ ее читалъ?
— Какъ же. Я дожидался, не будеть ли отвта.
— И что же, онъ отвтилъ на телеграмму?
— Точно такъ, онъ написалъ отвть.
— Вы носили этотъ отвть на телеграфъ?
— Нтъ, онъ отнесъ его самъ.
— Но онъ писалъ отвть въ вашемъ присутствіи?
— Точно такъ, сэръ. Я стоялъ возл двери, а онъ подошелъ къ столу, наклонился и писалъ. А когда написалъ, то сказать: Ну, хорошо, швейцаръ, идите, я отнесу телеграмму самъ’.
— А чмъ онъ писалъ?
— Перомъ, сэръ.
— Что же, онъ написалъ телеграмму на одномъ изъ этихъ телеграфныхъ бланковъ, которые я вижу на стол?
— Точно такъ, сэръ, онъ написалъ на верхнемъ бланк.
Гольмсъ всталъ, взялъ всю стопку бланковъ и, подойдя къ окну, сталъ внимательно ихъ разсматривать.
— Какая жалость, Ватсонъ, что онъ не писалъ карандашомъ,— сказалъ онъ, швыряя бланки на старое мсто:— какъ вамъ это, безъ сомннія, извстно, карандашъ оставляетъ всегда отпечатокъ на нижнемъ бланк. Это обстоятельство разстроило не одно счастливое супружество. Здсь же я не вижу никакихъ слдовъ. Однако, позвольте, я вижу, что онъ писалъ перомъ, съ тупымъ концомъ! Несомннно, онъ долженъ былъ высушить телеграмму. Надо поискать отпечатокъ на промокательной бумаг, покрывающей столъ. Ну, такъ и есть! вотъ онъ отпечатокъ!
Гольмсъ оторвалъ кусокъ промокательной бумаги и показалъ намъ ряда, какихъ-то іероглифовъ. Кириллъ Овертонъ заволновался.
— Надо поднести эту бумажку къ зеркалу! воскликнулъ онъ.
— Этого не нужно, сказалъ Гольмсъ:— бумага тонкая, и слова отпечатались на обратной сторон. Смотрите!
Онъ повернулъ бумажку и мы прочли:
Помогите намъ, ради Бога.
— Это конецъ телеграммы,— сказалъ Гольмсъ, которую Годфри Стаунтонъ послалъ за нсколько часовъ до своего исчезновенія. Тутъ не хватаетъ, по крайней мр, шести словъ. Но зато конецъ депеши совершенно ясенъ. Онъ гласить: ‘помогите намъ, ради Бога’. Что это можетъ означать? Вотъ что: молодому человку угрожало что-то ужасное. Онъ зналъ это и обращался къ кому-то, кто могъ его защитить отъ этой бды. Затмъ, пожалуйста, обратите вниманіе на слово намъ. Тутъ, значить, замшано другое лицо. Кто же это можетъ быть? Очевидно, это и есть тотъ блдный бородатый человкъ, который былъ также взволновалъ. Но какая же связь можетъ существовать между Годфри Стаунтономъ и этимъ бородатымъ человкомъ? И кто такая эта особа, у кого они оба искали помощи и защиты? Вотъ къ чему сводится, пока, наше разслдованіе.
— Я полагаю, что намъ слдуетъ теперь узнать, кому была отправлена эта телеграмма,— сказалъ я.
— Совершенно врно, мой дорогой Ватсонъ, какъ ни глубокомысленно ваше соображеніе, но я его уже предвосхитилъ. Надо отправиться на телеграфъ и посмотрть дубликатъ квитанціи. Къ сожалнію, къ почтовому чиновнику нельзя подойти прямо и спросить ею о томъ, что нужно: у насъ господствуетъ такая рутина! Впрочемъ, я не отчаиваюсь. Надо только быть по дипломатичне въ этомъ дл. А пока что, я хотлъ бы въ вашемъ присутствіи, мистеръ Овертонъ, пересмотрть бумаги, которыя находятся въ этомъ стол.
Въ стол оказалась цлая куча счетовъ, писемъ и замтокъ для памяти. Гольмсъ быстро пересмотрлъ ихъ и сказалъ:
— Нтъ, здсь ничего нтъ интереснаго. Я васъ хотлъ вотъ о чемъ спросить, мистеръ Овертонъ: вашъ другъ вполн ли былъ здоровъ? Не замчали ли вы въ немъ какихъ-нибудь странностей?
— Здоровъ, какъ быкъ.
— И никогда не хворалъ?
— Никогда. Разъ какъ-то онъ споткнулся и расшибъ себ колно. Но это пустяки.
— Но, можетъ-быть, онъ вовсе не былъ такъ здоровъ, какъ вы предполагаете? Можетъ-быть, у него были какія-нибудь тайныя непріятности? Съ вашего позволенія, я положу эти дв бумажки себ въ карманъ: он мн могутъ пригодиться при дальнйшемъ разслдованія дла.
— Одну минуточку, одну минуточку!— раздался вдругъ чей-то сердитый голосъ.
Мы оглянулись, и увидали смшного, маленькаго старичка, который стоялъ на порог двери и смшно кривлялся. Онъ былъ одть въ ветхую черную пару, на голов торчачть старый цилиндръ, шея была повязана широкимъ блымъ галстукомъ. Своей наружностью онъ напоминалъ отчасти сельскаго священника, а отчасти — служителя изъ бюро похоронныхъ процессій. Голосъ у него былъ рзкій, напоминающій карканье вороны, а манера держать себя — повелительная. Обращаясь къ Гольмсу, онъ спросилъ:
— Кто такой вы, сэръ, и какое право имете прикасаться къ бумагамъ этого джентльмена?
— Я частный сыскной агентъ и стараюсь уяснить себ исчезновеніе мистера Годфри Стаунтона.
— А, вотъ какъ! Кто же вамъ поручилъ это?
— Вотъ этотъ господинъ, другъ мистера Стаунтона. Его прислали ко мн изъ Скотландъ-Ярда.
— А вы кто такой, сэръ?
— Я — Кириллъ Овертонъ.
— Такъ это вы присылали мн телеграмму? Меня зовутъ лордъ Маунтъ-Джемсъ. Я пріхалъ сюда довольно скоро — разумется, на конк. Итакъ, вы наняли сыскного агента?
— Да, сэръ.
— А платить вы намреваетесь за это?
— Я увренъ, что мой другъ Годфри самъ заплатить за расходы, когда отыщется.
— Ну, а если онъ никогда не отыщется? Кто тогда заплатить?
— Тогда, конечно, заплатятъ его родственники.
— Ни подъ какимъ видомъ!— завизжалъ старичокъ.— Не ожидайте отъ меня ни одного пенса, слышите, ни одного пенса! Надюсь, что вы меня поняли, господинъ сыскной агентъ! Кром меня у этого молодого человка родственниковъ нтъ. А я не отвчаю за него. Онъ, правда, мой наслдникъ, но это случилось потому, что я никогда попусту не тратилъ денегъ. Не стану ихъ тратить и теперь. Что же касается этихъ бумагъ, то за сохранность ихъ вы отвчаете, особенно въ случа, если въ нихъ окажется что-нибудь цнное.
— Очень хорошо, сэръ,— отвтилъ Шерлокъ Гольмсъ.— А теперь я спрошу васъ: не можете ли вы объяснить намъ какъ-нибудь исчезновеніе вашего племянника?
— Нтъ, сэръ, не могу. Онъ самъ взрослый и долженъ заботиться о себ. Пропадать безъ всти, это — непростительное легкомысліе. За такого юношу я отказываюсь отвчать.
У Гольмса какъ-то особенно заблестли глаза, и онъ оказалъ:
— Я вполн понимаю васъ, сэръ, но вы, кажется, не понимаете меня. Вашъ племянникъ очень бдный человкъ, у него ничего не было своего. И, конечно, если его похитили, такъ не ради его самого. Молва о вашемъ богатств, сэръ, гремитъ по всему свту. Почемъ знать, можетъ-быть, шайка воровъ завладла молодымъ человкомъ для того, чтобы выпытать у него свднія о вашемъ образ жизни. Они узнаютъ отъ него расположеніе вашей квартиры, ваши привычки, мсто, гд вы храните деньги и т. д.
Ладо маленькаго старичка стало бле полотна.
— Боже мой, сэръ! Что за мысль! Мн и въ голову не приходила такая гадость. Неужели же на свт существуютъ такіе разбойники? Но нтъ, сэръ, мой Годфри милый, добрый и твердый мальчикъ. Онъ ни за что не выдастъ своего стараго дядю. Впрочемъ, я еще сегодня къ вечеру отправлю все серебро на сохраненіе въ банкъ. А васъ, господинъ сыскной агентъ, я прошу не щадить трудовъ, переверните все вверхъ дномъ, но отыщите мн моего племянника. Что же касается до вознагражденія, то я согласенъ уплатить вамъ пять, ну, куда ни шло — десять фунтовъ…
Даже и теперь, приведенный Гольмсомъ къ смиренію, благородный скряга не могъ намъ дать никакихъ полезныхъ свдній о Стаунтон. О частной жизни своего племянника онъ ршительно ничего не зналъ. Гольмсу не оставалось ничего боле, какъ отыскивать адресата телеграммы.
Распростившись съ лордомъ Джемсомъ и Овертономъ, мы отправились въ телеграфное отдленіе. Оно было недалеко отъ гостиницы. Остановись недалеко отъ двери, Гольмсъ сказалъ:
— Попытка не пытка, Ватсонъ, надо попробовать узнать адресата, не прибгая къ офиціальнымъ путямъ.
Онъ вошелъ въ помщеніе и. приблизившись къ молодой особ, сидвшей за ршеткой, произнесъ развязнымъ тономъ:
— Здсь вышла маленькая путаница съ телеграммой, посланной мною вчера. Дло въ томъ, что я не получилъ отвта, и мн кажется, что я не подписалъ ее своимъ именемъ. Будьте любезны, проврьте.
Молодая женщина стала перелистывать книгу квитанцій.
— Въ какомъ часу была послана телеграмма?— спросила она.
— Вскор посл шести.
— А кому она была адресована?
Гольмсъ приложилъ палецъ къ губамъ и взглянулъ на меня съ улыбкой. Затмъ онъ наклонился къ телеграфистк и таинственно шепнулъ:
— Послднія слова были: ‘ради Бога’. Отвта я не получилъ и страшно треножусь.
Молодая женщина достала одну изъ телеграммъ, разгладила ее и подала Гольмсу, говоря:
— Здсь нтъ никакой подписи.
Гольмсъ быстро пробжалъ телеграмму и произнесъ:
— Ахъ, какая досада! Вотъ почему я не получилъ отвта. Благодарю васъ, миссъ, за справку.
Когда мы вышли изъ конторы, Гольмсъ засмялся и потеръ руки отъ удовольствія.
— Ну, что же вы узнали?— спросилъ я.
— Мы идемъ впередъ, дорогой Ватсонъ, мы идемъ впередъ. У меня было семь различныхъ плановъ, чтобы добыть эту телеграмму, но я не осмливался надяться, что первая попытка увнчается успхомъ.
— А что же вы выиграли этимъ?
— Мы знаемъ, по крайней мр, куда намъ хать,— отвтить Гольмсъ и, крикнувъ извозчика, веллъ везти насъ на одинъ изъ вокзаловъ.
— Какъ! Мы демъ въ путешествіе?
— Да, намъ придется създить въ Кембриджъ, таково мое убжденіе.
Сидя уже въ кэб, я спросилъ у Гольмса. можетъ ли онъ объяснить теперь причину исчезновенія молодого человка.
— Вообще говоря, мотивы этого дла крайне туманны,— прибавилъ я.— Вы, конечно, не врите же въ то, что молодого человка похитили для того, чтобы добыть отъ него свднія о его богатомъ дяд?
— Конечно, не врю, Ватсонъ, я сказалъ это нарочно, чтобы запугать этого непріятнаго старика.
— Вы и запугали его. Но, все-таки, какъ вы объясняете исчезновеніе Стаунтона?
— Тутъ можетъ-быть нсколько объясненій. Во-первыхъ, слдуетъ отмтить, что Стаунтонъ пропалъ наканун матча, гд его присутствіе было необходимо. это, можетъ-быть,— совпаденіе, но какъ хотите, совпаденіе странное. Въ любительскихъ состязаніяхъ пари не допускаются, но кто можетъ запретить держать пари частнымъ лицамъ? И вотъ, молодого человка похитили и заперли гд-нибудь, чтобы насильно отстранить отъ матча. Вотъ вамъ первое объясненіе. А затмъ, вамъ извстно, что Стаунтонъ наслдникъ большого состоянія. Правда, онъ сейчасъ бденъ, но будущность его ожидаетъ блестящая. Можетъ-быть, противъ молодого человка составился заговоръ, и его взяли въ плнъ для того, чтобы потребовать съ него выкупъ.
— Все это такъ,— сказалъ я,— но при чемъ же туть телеграмма?
— Совершенно врно, Ватсонъ. Телеграмма, это — нашъ единственный настоящій козырь, и мы не должны отвлекать наше вниманіе въ сторону. Мы и въ Кембриджъ-то теперь демъ затмъ, чтобы пролить свть на цль отправленія телеграммы. Правда, намъ это дло сейчасъ еще неясно, но я надюсь еще до наступленія вечера выяснить его или окончательно или отчасти.
Было совсмъ темно, когда мы пріхали въ старый университетскій городъ. Гольмсъ крикнулъ кэбъ и веллъ извозчику хать въ домъ Лесли Армстронга. Нсколько минуть спустя, мы остановились у большого дома на одной изъ самыхъ оживленныхъ улицъ.
Посл довольно долгаго ожиданія въ пріемной, мы очутились въ кабинет доктора. Онъ сидлъ въ кресл за столомъ.
Имя доктора Лесли Армстронга было мн неизвстно только потому, что я рано оставилъ медицинскую профессію. Теперь я знаю, что Армстронгъ — одно изъ самыхъ крупныхъ нашихъ университетскихъ свтилъ, человкъ съ европейской репутаціей и оказавшій большія услуги современной наук.
Входя въ кабинетъ, я не зналъ, кто такой Армстронгъ, но наружность его произвела на меня сильное впечатлніе. Лицо у него было большое массивное. Надъ глазами, въ которыхъ свтился умъ, нависли густыя брови. Сильно развитыя челюсти выдавались впередъ, говоря о непреклопной вол. Это былъ человкъ съ большимъ характеромъ, сильнымъ умомъ, мрачный, съ аскетическими вкусами, сдержанный, могучій. Онъ держалъ карточку моего друга въ рук и встртилъ насъ далеко не любезно.
— Я слыхалъ о васъ, мистеръ Шерлокъ Гольмсъ,— сказалъ онъ.— Родъ, вашихъ занятій мн извстенъ, и я ни подъ какимъ видомъ не могу одобрить ихъ.
— Въ данномъ случа, докторъ, вы являетесь единомышленниковъ всхъ преступниковъ въ Англіи,— спокойно отвтилъ Гольмсъ.
— Ну, да. Поскольку ваша дятельность направлена на борьбу съ преступленіемъ, она заслуживаетъ, разумется, поддержки всхъ разумныхъ членовъ общества. Но вдь не всегда вы боретесь только съ преступниками? Часто вы роетесь въ тайнахъ частныхъ лицъ, вмшиваетесь въ чисто семейныя дла и, наконецъ, отнимаете свободное время у людей боле занятыхъ, чмъ вы. Вотъ хотя бы я. Мн, право, пріятне было бы писать свое сочиненіе, нежели разговаривать съ вами.
— Я не сомнваюсь въ этомъ, докторъ, но разговоръ, котораго я у васъ прошу, можетъ оказаться важне вашего сочиненія. Между прочимъ, я долженъ вамъ сказать, что мы длаемъ какъ разъ обратное тому, въ чемъ вы насъ обвиняете. Мы не только не нарушаемъ семейныхъ тайнъ, но напротивъ, спасаемъ эти тайны отъ постороннихъ глазъ. Я пришелъ поговорить съ вами о мистер Годфри Стаунтон.
— А что съ нимъ такое приключилось?
— Вы его знаете?
— Онъ мой близкій другъ.
— А извстно ли вамъ, что онъ исчезъ?
— Ахъ! Неужели?— спросилъ докторъ, не мняя выраженія лица.
— Да, онъ ухалъ вчера изъ гостиницы, и съ тхъ поръ объ немъ нтъ ни слуху ни духу.
— Ну, онъ вернется.
— Но завтра университетскій матчъ игроковъ въ футъ-болъ.
— Я не признаю этихъ ребяческихъ забавъ. Судьба этого молодого человка меня интересуетъ, потому что я его знаю и люблю. Но футъ-болъ меня не интересуетъ совсмъ.
— Въ такомъ случа я попрошу васъ поинтересоваться судьбою мистера Стаунтона. Вамъ извстно, гд онъ находится?
— Конечно, нтъ.
— Вы его не видали со вчерашняго дня?
— Нтъ, не видалъ.
— А мистеръ Стаунтонъ быль вполн здоровъ?
— Вполн здоровъ.
— И онъ никогда не хворалъ?
— Нтъ, никогда.
Гольмсъ вынулъ изъ кармана листъ бумаги и, развернувъ его, показалъ доктору.
— Но можете ли вы мн объяснить вотъ это? Это расписка, изъ которой видно, что мистеръ Годфри Стаунтонъ заплатилъ въ прошломъ мсяц доктору Лесли Армстронгу тридцать гинеи. Я нашелъ эту бумагу въ письменномъ стол мистера Стаунтона.
Доктора, даже покраснлъ отъ гнва.
— Я совершенно не вижу, почему я долженъ давать вамъ объясненія по этому поводу,— произнесъ онъ.
Гольмсъ положилъ расписку снова къ себ въ карманъ.
— Что же, если вы предпочитаете офиціальное разслдованіе дла, тмъ лучше,— сказалъ онъ.— Я же вамъ сказалъ уже, что люблю кончать дла миромъ и безъ огласки, и вамъ, право, было бы лучше, если бы вы были со мною откровенны.
— Но я же говорю вамъ, что ничего не знаю по этому поводу.
— А вы изъ Лондона не получали извстій отъ мистера Стаунтона?
— Разумется, нтъ.
— Боже мой, Боже мой! Ужъ это наше почтовое вдомство!— вздохнулъ Гольмсъ.— Вчера вечеромъ, въ шесть часовъ пятнадцать минутъ, Годфри Стаунтонъ послалъ вамъ изъ Лондона чрезвычайно важную телеграмму. Она иметъ непосредственное отношеніе къ его исчезновенію, и, однако, вы ея не получили. Небрежность почты въ данномъ случа прямо преступна. Я завтра же подамъ жалобу на этихъ бездльниковъ.
Докторъ Лесли Армстронгъ вскочилъ съ кресла. Лицо его было прямо багрово отъ бшенства.
— Я долженъ буду просить васъ убраться изъ моего дома, сэръ,— сказалъ онъ.— Вы можете сказать своему доврителю, лорду Джемсу, что я не хочу имть ничего общаго ни съ нимъ ни съ его агентами. Нтъ, нтъ, сэръ, ни слова боле!
И онъ бшено зазвонилъ въ колокольчикъ.
— Джонъ, проводите этихъ господа.!
Величественный дворецкій сурово довелъ насъ до двери. Мы очутились на улиц, гд Гольмсъ принялся хохотать.
— Да,— сказала, онъ,— у доктора Лесли Армстронга есть характеръ и энергія. Этотъ господинъ, если бы захотлъ, могъ бы вполн замнить Моріарти. Ну, мой бдный Ватсонъ, мы очутились безъ крова и друзей въ этомъ негостепріимномъ город. Узжать отсюда намъ нельзя, не окончивши дла. Глядите, какъ разъ противъ дома Армстронга есть гостиница. Займите для насъ комнату, выходящую на улицу, а я пока пойду навести маленькія справочки.
Справочки эти, однако, заняли очень много времени, потому что Гольмсъ вернулся только къ девяти часамъ. Онъ былъ блденъ, утомленъ и страшно голоденъ. Холодный ужинъ ожидалъ его. Утоливъ голодъ, онъ закурилъ трубку и заговорилъ въ томъ философско-комическомъ тон, который онъ всегда пускалъ въ ходъ, когда дла у него не ладились.
На улиц застучали колеса. Гольмсъ подошелъ къ окну. У подъзда доктора Армстронга стояла карета, запряженная парою срыхъ лошадей.
— Онъ былъ въ отлучк три часа,— произнесъ Гольмсъ,— ухалъ въ половин седьмого, а вернулся только теперь. Стало быть, онъ узжалъ за десять, или за двнадцать миль. А здить такимъ манеромъ одинъ, или два раза въ день.
— Ну, что же? Это не удивительно. Онъ докторъ, и у него практика.
— Но въ томъ-то и дло, что Армстронгъ не практикантъ. Онъ читаетъ лекціи и здить на консиліумы. Но практикой, въ собственномъ смысл слова, онъ не занимается. Она мшаетъ ею литературнымъ трудамъ. Спрашивается, зачмъ онъ совершаетъ эти длинныя путешествія, которыя ему, наврное, непріятны? Кого онъ посщаетъ?
— А вы бы спросили у его кучера?
— Дорогой Ватсонъ, можете ли вы сомнваться въ томъ, что я первымъ же долгомъ отправился интервьюировать кучера? Не знаю, отъ природы ли этотъ кучеръ испорченъ, или же заразился отъ своего господина, только онъ страшно грубъ. Представьте себ, что онъ сталъ травить меня собакой! Правда, собак не понравилась моя палка, но отношенія посл этого у насъ сдлались такими натянутыми, что я не ршился на дальнйшіе разспросы. Все, что мн удалось узнать, и узналъ отъ одного дружественно настроеннаго къ намъ туземца на двор нашей гостиницы. Онъ-то мн и разсказалъ о привычкахъ доктора и объ его теперешнихъ путешествіяхъ. И какъ бы, въ подтвержденіе словъ этого туземца, карета подъхала и остановилась у подъзда дома доктора.
— А почему бы вамъ не прослдить карету?
— Великолпно, Ватсонъ! Вы прямо блещете сегодня вечеромъ. Эта мысль, признаюсь, ослпила и мою голову, вы, можетъ быть, замтили, что около гостиницы есть велосипедная лавочка? Я бросился въ эту лавочку, схватилъ велосипедъ и сталъ догонять карету. халъ я за экипажемъ на приличномъ разстояніи, этакъ въ ярдахъ ста. Выхали мы за городъ, и тутъ случился пренепріятный инцидентъ. Карета вдругъ остановилась, докторъ вышелъ изъ нея и быстро направился къ тому мсту, гд я стоялъ со своимъ велосипедомъ. Приблизившись ко мн, онъ сказалъ насмшливымъ тономъ, что въ виду узкости дороги, онъ покорнйше простъ меня прохать впередъ. Докторъ былъ прямо великолпенъ въ этотъ моментъ. Я слъ на велосипедъ, объхалъ карету и, прохавъ впередъ мили дв, спрятался въ укромномъ мстечк и сталъ ждать. Но о карет не было и помину. Очевидно, докторъ свернулъ куда-нибудь въ сторону. Вс мои розыски не привели ни къ чему. Въ городъ я вернулся, какъ видите, раньше него. Конечно, у меня не было никакихъ основаніи связывать этихъ посщеній доктора съ исчезновеніемъ Годфри Стаунтона, я заинтересовался этими его поздками просто потому, что меня занимаетъ его личность. Но теперь, посл того, какъ я вижу, что онъ такъ тщательно скрываетъ свои дла, мн кажется необходимымъ выяснить его образъ жизни какъ слдуетъ. Я не успокоюсь до тхъ поръ, пока окончательно не разъясню этого дла.
— Мы его можемъ прослдить завтра.
— Это еще вопросъ. Прослдить его вовсе не такъ легко, какъ это вамъ кажется. Вы, должно быть, незнакомы съ окрестностями Кембриджа. Тамъ совершенно негд спрятаться. Вчера я весь вечеръ бродилъ по окрестностямъ. Это лощина, сплошная лощина, гладкая, какъ ладонь. И затмъ, другъ мой, этотъ господинъ не дуракъ. Это онъ вчера мн доказалъ. Я, видите ли, послалъ Овертону телеграмму — мн отъ него нужно узнать одинъ адресъ, а пока что мы сосредоточимъ вниманіе на г. Армстронгъ. Вдь телеграмма-то была адресована этимъ пропавшимъ юношей ему, а не кому-нибудь другому. Армстронгъ, несомннно, знаетъ, гд находится этотъ молодой человкъ. А если онъ это знаетъ, то и мы должны узнать все, что намъ нужно. Теперь козыри въ рукахъ у Армстронга, но это не бда. Вы знаете, Ватсонъ, что я оставляю партію только посл того, какъ она выиграна.
Такъ говорилъ Гольмсъ, но весь слдующій день прошелъ въ бездйствіи. Тайна, оставалась не выясненной. Посл завтрака прислуга подала Гольмсу письмо. Онъ пробжалъ его и усмхнулся.
Письмо было отъ Армстронга и заключалось въ слдующемъ:
‘Сэръ, спшу насъ увдомить, что, выслживая меня, мы напрасно тратите время. Вчера вечеромъ вы имли случай убдиться, что въ задней стнк моей кареты есть окно. Если вамъ хочется снова предпринять двадцатимильную и совершенно безполезную прогулку, сдлайте одолженіе. Пока что, ставлю васъ въ извстность о томъ, что ваше шпіонство не можетъ принести никакой пользы г. Годфри Стаунтону. Самое лучшее, что вы можете сдлать, это — вернуться въ Лондонъ и доложить вашему хозяину о томъ, что вы г. Стаунтона найти не могли. Въ Кембридж жить вамъ не зачмъ. Примите увренія въ моей готовности къ вашимъ услугамъ. Докторъ Лесли Армстронгъ.
— Да, этотъ докторъ — ршительный, откровенный и честный противникъ,— произнесъ Гольмсъ.— Прелюбопытный человкъ, я долженъ изучить его получше. Право, только посл этого я могу покинуть Кембриджъ.
— А карета-то уже у подъзда,— произнесъ я, воть и онъ садится въ карету. Знаете, Гольмсъ, садясь въ экипажъ, онъ бросилъ взглядъ на наше окно. Позвольте-ка мн совершить прогулку на велосипед?
— О нтъ, дорогой Ватсонъ, я отдаю должное вашимъ отличнымъ способностямъ, но тягаться съ докторомъ вы едва ли въ состояніи. Я достигну желательной цли инымъ путемъ. Васъ я заставлю сидть дома — появленіе двухъ незнакомыхъ никому людей въ окрестностяхъ города, можетъ возбудить нежелательные толки. Вы ужъ какъ-нибудь развлекайте себя, а я вамъ еще до вечера принесу интересныя всти.
Но Гольмса опять ожидало разочарованіе. Вечеромъ онъ пришелъ усталый и мрачный.
— Неудачный день, Ватсонъ!— сказалъ онъ.— Я обошелъ вс деревни, въ которыя, но моимъ расчетамъ, могъ здить докторъ. Я былъ въ Черстертон, Гистон, Уотербич и Окинтон. Везд, повсюду — неудача. Карета доктора въ этихъ мстахъ не появлялась. Докторъ опять торжествуетъ… А телеграммы для меня не было?
— Была, я ее вскрылъ. Вотъ она. ‘Справьтесь насчетъ Помпея у Іереміи Диксона въ коллегіи Св. Троицы’. Я не понимаю, что это значить.
— О, понять это очень легко. Это — отвть Овертона на сдланный мною запросъ. Надо сейчасъ же написать записку Іереміи Диксону, и я увренъ, что счастье посл этого повернется въ нашу сторону. Кстати, какъ прошелъ матчъ?
— Побдой Оксфорда. Въ мстной вечерней газет помщенъ отчетъ. Пораженіе Кембриджа объясняется отсутствіемъ Годфри Стаунтона…
— Значитъ, предчувствія нашего пріятеля Овертона оправдались,— замтилъ І’ольмсъ.— Лично я придерживаюсь тхъ-же мыслей, что и г. Армстронгь, футъ-боль меня не интересуетъ. Давайте спать, Ватсонъ, завтра у насъ будетъ трудный день.
Утромъ я, проснувшись, испыталъ сразу же ощущеніе ужаса. Испугалъ меня Гольмсъ: онъ сидлъ у камина и держалъ въ рукахъ шприцъ для подкожнаго вспрыскиванія. Увидя мое испуганное лицо, Гольмсъ разсмялся и положилъ шприцъ на столъ.
— Не пугайтесь, дорогой товарищъ, этотъ шприцъ я добылъ не для себя. Мн кажется, что онъ намъ поможетъ открыть тайну. Видите ли, я нашелъ его на дорог, и на этотъ шприцъ въ настоящую минуту и возлагаю вс свои надежды. Я только что вернулся, Ватсонъ, съ маленькой развдки — все идетъ благополучно. Завтракъ готовъ, Ватсонъ, кушайте, а затмъ я надюсь выслдить д-ра Армстронга. Я клянусь, что не буду ни сть ни спать, пока не изловлю его въ его нор.
— Въ такомъ случа, не лучше ли намъ взять нашъ завтракъ съ собою? Намъ, кажется, придется отправиться въ путь очень рано. Я вижу, что карета доктора уже готова и ждетъ его у подъзда.
— Не обращайте на это вниманія. Пусть онъ детъ. Онъ не настолько уменъ, чтобы скрыться отъ меня на этотъ разъ. Завтракайте не спша, а затмъ я васъ познакомлю съ сыщикомъ, который не сравнимъ ни съ кмъ въ свт.
Выйдя на дворъ, мы направились въ конюшню, къ одному изъ стойлъ была привязана длинноухая краснопгая собака, напоминающая гончую.
— Позвольте васъ познакомить съ Помпеемъ,— произнесъ Гольмсъ.— Помпей, это-гордость и слава мстныхъ ищеекъ. Бжитъ онъ не очень скоро, но нюхъ у него удивительный. Да, г. Помпей, я надюсь, что вы не будете бжать очень скоро. Этимъ вы могли бы поставить въ затруднительное положеніе двухъ пожилыхъ джентльменовъ изъ Лондона… А теперь, Помпей, впередъ, мы будемъ любоваться вашими талантами.
И Гольмсъ повелъ собаку къ подъзду дома Армстронга. Собака обнюхала порогъ, а потомъ, взвизгнувъ, пустилась внизъ по улиц. Мы послдовали за нею, при чемъ Гольмсъ изо-всхъ силъ сдерживалъ собаку.
Черезъ полчаса мы были уже вн города.
— Что это вы сдлали, Гольмсъ?— спросилъ я.
— Не совсмъ красивую, но полезную штуку. Ватсонъ,— отвтилъ Гольмсъ.— Сегодня утромъ, вооружившись шприцемъ, который вы видли, я скрылся въ каретный сара Армстронга и обрызгалъ одно изъ заднихъ колесъ кареты анисовымъ настоемъ. Этотъ запахъ очень сильный, и Помпей его прослдитъ хотя бы на протяженіи ста миль. Да, ужъ теперь этотъ лукавый плутъ надо мною не посмется.
Собака вдругъ свернула съ большой дороги на проселокъ, шедшій по заросшему высокой травой лугу. Пройдя около полумили, мы повернули на другую широкую дорогу. Сдлавъ нсколько зигзаговъ, мы обошли кругомъ Кембриджъ и двинулись совершенно въ противоположномъ направленіи.
— Теперь я понимаю, почему мои развдки въ деревняхъ не привели ни къ чему,— сказалъ Гольмсъ.— Докторъ велъ тонкую игру. Интересно, крайне интересно звать, что такое онъ старался скрыть съ такимъ усердіемъ? Направо отъ насъ, должно быть, Тромпингтонъ, а это что такое?.. Ватсонъ, глядите, вдь это карета доктора. Скоре, скоре, Ватсонъ, а то мы пропали!
Мы едва успли спрятаться за изгородь въ пол. Собака неохотно слдовала за нами. Черезъ мгновеніе мимо насъ пронеслась карета доктора. Ученый сидлъ сгорбившись, голова его была опущена на грудь, вся его фигура изображала отчаяніе. У Гольмса лицо стало очень серьезно.
— Должно быть, исходъ нашей исторіи будетъ очень трагиченъ,— произнесъ онъ.— Мы, впрочемъ, скоро узнаемъ все. Впередъ, Помпей! Ага, мы идемъ къ этому одинокому коттеджу посередин поля.
Дйствительно, наше путешествіе подходило къ концу. Помпей, взвизгивая, подбжала, къ воротамъ. Слды колесъ кареты были явственно видны на песк. Гольмсъ привязалъ собаку къ забору, и мы двинулись къ коттеджу. Гольмсъ постучалъ въ дверь, отвта не было, мы постучали еще раза.,— опять нтъ отвта.
Но въ дом кто-то находился. Это было очевидно, такъ кака, до нашихъ ушей донесся тихій стона, въ которомъ различались ноты глубокой скорби и отчаянія.
Гольмсъ стояла, задумчивый, нершительный. Постоявъ нсколько минутъ, она. заглянулъ назадъ на дорогу, по которой мы пришли. Карета, запряженная парой срыхъ лошадей, быстро приближалась къ коттеджу.
— Ей Богу, докторъ возвращается назадъ,— воскликнулъ Гольмсъ.— Тмъ лучше, этакъ мы скоре выяснимъ дло, но мы должны успть кое-что сдлать прежде, чмъ докторъ войдетъ въ домъ.
Онъ отворилъ дверь, и мы вошли въ переднюю. Стоны стали громче, и намъ стало ясно, что они идутъ съ верхняго этажа. Гольмсъ и я поднялись по лстниц. Одна изъ дверей была полуотворена. Мы отворили ее и остановились на порог, пораженные ужасомъ.
На постели лежала молодая и красивая женщина. Она была мертва. Лицо было спокойно и блдно, какъ млъ, изъ подъ шапки золотыхъ волосъ глядли въ потолокъ неподвижные, широко открытые голубые глаза, у ногъ покойницы стоялъ на колняхъ, положивъ голову на постель, молодой человкъ, все тло котораго содрогалось отъ рыданій. Онъ былъ такъ поглощенъ своей скорбью, что не слышалъ, какъ мы вошли.
Гольмсъ тронулъ его за шею.
— Вы мистеръ І’одфри Стаунтонъ?
— Да, да, я — Стаунтонъ, но вы прибыли слишкомъ поздно, она уже умерла.
Молодой человкъ, очевидно, такъ растерялся, что принялъ насъ за врачей, которые къ нему присланы. Гольмсъ попробовалъ сказать нсколько словъ утшенія. Затмъ онъ сообщилъ Стаунтону, что его исчезновеніе встревожило всхъ его друзей.
На лстниц раздались шаги, и въ дверяхъ появился д-ръ Армстронгъ. Лицо ею было сурово.
— Браво, джентльмены,— произнесъ онъ,— вы достигли своей цли. Хвалю васъ особенно за то, что вы выбрали для своею вторженія особенно удачный моментъ. Мн не достойно браниться передъ лицомъ смерти, но увряю насъ, что, будь я помоложе, я наказалъ бы васъ примрно.
— Извините меня, д-ръ Армстронгъ,— съ достоинствомъ отвтилъ мой другъ,— мн кажется, что тутъ происходить недоразумніе. Если вы сойдете со мною внизъ, то мы можемъ объясниться по поводу этого несчастнаго дла.
Черезъ минуту мы и мрачный докторъ сидли въ гостиной внизу.
— Ну, сэръ?— спросилъ Армстронгъ.
— Вы должны понять прежде всего, что я дйствую не отъ лорда Маунтъ Джемса,— началъ Гольмсъ, мои симпатіи этому джентльмену не принадлежать. Человкъ безслдно исчезъ, и я выясняю, что съ нимъ случилось. Вотъ и все. Моя роль въ этомъ дл кончена. Преступленія здсь никакого не случилось, и я вовсе не думаю предавать это дло гласности. Если я правъ, если здсь преступленія не было, то вы можете вполн разсчитывать на мою скромность я свято сохраню тайну.
Докторъ Армстронгъ подошелъ къ Гольмсу и крпко пожалъ ему руку.
— Вы, хорошій человкъ,— сказалъ онъ,— я ошибся и благодарю Бога за то, что вернулся назадъ и имю возможность познакомиться съ вами. А вернулся я потому, что мн стало жалко Стаунтона. Я его оставилъ одного въ его гор. Вы знаете уже многое, мистеръ Гольмсъ, и объяснять вамъ мн придется мало. Годъ тому назадъ Стаунтонъ жилъ въ Лондон и влюбился до безумія въ дочь своей квартирной хозяйки. На этой двушк онъ женился. Это была прекрасная во всхъ отношеніяхъ женщина — добрая, умная и красавица собой. Стыдиться такой жены нечего, но бда въ томъ, что Годфри состоитъ наслдникомъ это стараго скряги. Было несомннно, что лордъ Маунтъ-Джемсъ, узнавъ о женитьб своего племянника, лишить его наслдства. Что касается меня, я давно зналъ этого молодого человка и искренно его люблю. У него хорошій характеръ, мистеръ Гольмсъ! Зная его затруднительное положеніе, я помогалъ молодымъ супругамъ всмъ, чмъ могъ. Женитьбу его мы сохраняли въ строгой тайн. Это намъ удалось. Никто не зналъ о брак Стаунтона, кром меня и врной прислуги. Этотъ человкъ ушелъ теперь въ Тромпингтонъ для того, чтобъ устроить похороны. Все шло хорошо, но бднаго Стаунтона ждалъ неожиданный и ужасный ударъ. У его жены оказалась чахотка и притомъ злокачественная. Бдняга чуть съ ума не сошелъ отъ горя, тмъ боле, что ему приходилось хать въ Лондонъ на этотъ матчъ. Не хать ему было нельзя, это вызвало бы подозрнія. Я старался успокоить его и посылалъ ему телеграммы, а онъ мн отвтилъ телеграммой, о которой вамъ удалось узнать. Я право не понимаю, какъ это вы узнали о существованіи этой телеграммы. Я нарочно не сообщалъ Годфри, что его жена подвергается смертельной опасности. Годфри все равно не могъ бы помочь длу, но я извстилъ о положеніи болзни отца покойницы, а тотъ былъ настолько неблагоразуменъ, что сообщилъ объ этомъ Стаунтону. Результатомъ было то, что Годфри пріхалъ ко мн почти въ полномъ безуміи. Вы, можетъ быть, не поврите, но онъ вс эти дни стоялъ у кровати въ томъ вид, какъ сейчасъ, стоить на колняхъ, плачетъ и стонетъ. Умерла она сегодня утромъ. Это все, мистеръ Гольмсъ… Надюсь, что я могу разсчитывать на васъ и на вашего друга.
Гольмсъ взялъ доктора за руку и сердечно съ нимъ простился.
— А теперь, Ватсонъ, пойдемъ!— сказалъ онъ.
И мы покинули этотъ домъ скорби и печали.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
