ИРЛАНДСКАЯ МЕСТЬ.
ИРЛАНДСКАЯ МЕСТЬ.
РАЗСКАЗЪ
Миссъ Лафанъ.
Миссъ Лафанъ.
——
——
‘Отечественныя Записки’, No 10, 1881
Ирландская месть, Лаффан Мэри, Год: 1881
Время на прочтение: 33 минут(ы)
Была пятница, базарный день въ Гальтитаун. Погода стояла жаркая, душная, какъ обыкновенно въ начал августа, когда ядовитый іюльскій зной не умряется іюльскими освжающими грозами. Базаръ былъ очень многолюдный и хотя торговля почти кончилась, но рыночная площадь застилалась такимъ облакомъ пыли, что каждый невольно съ завистью смотрлъ на ласточекъ, порхавшихъ въ чистомъ воздух. Ослы, боле сотни, пожираемые стаями мухъ, терпливо ждали, пока ихъ хозяйки, блыя чецпы которыхъ виднлись въ сумрачныхъ лавкахъ, не закупятъ своихъ недльныхъ запасовъ передъ отъздомъ домой. Почти весь привезенный товаръ былъ проданъ, курицы и утки перешли отъ своихъ первоначальныхъ собственниковъ въ руки торговцевъ, засовавшихъ ихъ въ плетеныя корзины, очевидно, противъ ихъ воли, судя по громкимъ стонамъ. Яичники быстро упаковывали въ дорогу свои ящики, сортируя куриныя и утиныя яйца въ особые ряды, переложенные соломой. Рыбникъ, прізжавшій съ своимъ возомъ еженедльно по пятницамъ изъ Вотерфорда, спустилъ весь запасъ сонной трески и теперь изощрялъ все свое краснорчіе, чтобы отдлаться отъ зловонной корзины соленой мокрели, уступая дюжину за четыре пенса, т. е. вдвое дешевле, чмъ утромъ. Тряпичникъ, который въ то же время былъ продавцемъ стараго платья, нагрузилъ уже цлую телегу купленными тряпками и, покуривая трубку, лниво поглядывалъ на двухъ молодыхъ двушекъ, перебиравшихъ изношенныя юбки и полинялые платки, которые составляли главный предметъ его торговли. Солнечный зной и общее утомленіе значительно охладили пылъ торговли въ первобытной ея форм мны, который, за нсколько часовъ передъ тмъ, могъ соперничать съ полуденной горячкой на бирж. Мухи сонно жужжали вокругъ воза съ рыбой и на свобод терзали несчастныхъ ословъ, которые такъ дремали отъ усталости, что даже не шевелили ушами или хвостомъ. Посреди площади находился фонтанъ съ круглымъ желзнымъ резервуаромъ, столь высоко отстоявшимъ отъ земли, что животныя не могли имъ пользоваться. Онъ былъ снабженъ полдюжиной крановъ, повернувъ которые можно было мгновенно наполнить водой висвшія тутъ же кружки. Торговцы почти каждую минуту утоляли свою жажду у этого источника, но никому не входило въ голову наполнить ведро для бдныхъ, терпливыхъ животныхъ. Пора было отправляться по домамъ, полдюжины телегъ уже медленно поднимались по крутой дорог, которая вела изъ Гальтитауна къ Вотерфердскимъ горамъ, а нсколько другихъ тянулись по Дублинской и Типерарской дорогамъ, но толпа все-таки не рдла. Съ перваго взгляда это народное сборище казалось не имло связующаго центра, но при боле близкомъ наблюденіи оказывалось, что главные торговцы и ихъ кліенты тснились вокругъ фонтана и передъ отелемъ, какъ называли первую таверну въ город. Тутъ всегда останавливались возы рыбника и тряпичника. Вблизи отъ нихъ помщались продавцы съ жестяной посудой и плетеными корзинами, а направо и налво тянулись телеги значительнйшихъ изъ поселянъ, явившихся на базаръ. Это мсто было теперь самое жаркое, и лучи солнца какъ бы высасывали вс зловонія, среди которыхъ съ успхомъ соперничали запахъ соленой рыбы и вчно присущій одежд поселянъ запахъ торфа. Кляча рыбника Бланея была выпряжена и привязана къ сосдней телег мистрисъ Рошъ, жены фермера изъ одного селенія окрестной горной страны. Мистрисъ Рошъ ла кусокъ сухого хлба. Она была въ состояніи сть хлбъ съ масломъ и дома позволяла себ эту роскошь, но не считала благоразумнымъ быть расточительной въ публик, и къ тому же, масло, благодаря долговременной засух, слишкомъ поднялось въ цн, чтобъ его бросать на свое удовольствіе, да еще на глазахъ сосдей. Прислонясь къ колесу своей телеги и грызя свою краюшку хлба, она бесдовала съ постоянно мнявшейся группой женщинъ по другую сторону телеги. Выдающейся фигурой этой группы была дородная женщина лтъ шестидесяти, на голов которой виднлся большой черный платокъ, вмсто благо, сплоеннаго чепца, какъ на всхъ остальныхъ. У нея такъ же были надты серебряныя очки и легко было заключить, по ея манерамъ, а также по замтному уваженію, съ которымъ вс обращались къ ней, что она была особа съ извстнымъ положеніемъ въ свт. Дйствительно, это была экономка приходскаго патера, первая сплетница во всемъ город и величайшій его оракулъ. Ея головной уборъ и черное платье изъ толстой шерстяной матеріи придавали ей какой-то полу-религіозный видъ. Правда, на ней былъ блый передникъ, но этотъ символъ рабства былъ такъ закрученъ, что оставался не замченнымъ. Она покупала цыплятъ для своего господина и, старательно ощупывая грудную кость барахтавшейся въ ея рукахъ живности, упорно торговалась.
— Вы можете говорить что вамъ угодно, мистрисъ Мурфи, говорила экономка патера, обращаясь къ старух, стоявшей немного поодаль отъ группы: — но ваши цыплята дороги, заплатить пять шиллинговъ за шесть штукъ — кусается. Мистрисъ Риди сегодня утромъ купила четырехъ молодыхъ птуховъ за полкроны и они еще лучше кормлены, чмъ ваши цыплята.
— О, сударыня, отвчала мистрисъ Мурфи:— напрасно вы теряете слова. Я лучше увезу домой своихъ цыплятъ, чмъ спущу одинъ пенсъ.
— Хорошо, увозите, я не помшаю, произнесла экономка, выпуская цыплятъ изъ своихъ рукъ и обращаясь къ другой женщин, сказала ироническимъ тономъ: — очень хорошее масло можно купить въ лавк Баульса по девяти пенсовъ за фунтъ, и я, конечно, не обезпокою васъ просьбой свсить мн фунтъ по одиннадцати пенсовъ.
Потомъ, нагнувшись къ стоявшей подл нея поселянк, она промолвила, понизивъ голосъ:
— Мистрисъ Агернъ, я ни за что не сказала бы Клифордамъ, что Лаудеръ возвращается сегодня вечеромъ съ своей молодой женой.
— Сегодня вечеромъ! повторила мистрисъ Агернъ, толстая, сорокалтняя женщина съ краснымъ лицомъ: — Господи, они обвнчались въ пятницу и возвращаются въ пятницу! Съ нами крестная сила, я не желала бы быть въ шкур Лаудера, когда Чарли Клифордъ увидитъ…
Въ эту минуту сосдка толкнула ее въ бокъ, и она, оглянувшись, умолкла. Рыбный торговецъ, Бланей, запрягалъ свою лошадь, и съ нимъ разговаривалъ констэбль высокаго роста.
— Лаудеръ — дьяволъ, клянусь небомъ, онъ настоящій дьяволъ! воскликнула визгливымъ голосомъ маленькая, сгорбившаяся старушка, загорлое, морщинистое лицо которой походило на печеное яблоко.— Мы получили повстку очистить нашу хижину къ Михайлову дню… а ее строилъ ддъ моего мужа и самъ таскалъ глину на своихъ плечахъ вверхъ въ гору. Сорокъ лтъ я сплю въ этомъ дом и не могу спать въ другомъ мст. Да… я умру. Мой сынъ, Джэмсъ, возвращается на будущей недл изъ Англіи, тамъ нтъ никакой работы. И насъ всхъ выбросятъ на дорогу. Посмотрите на меня, я всегда въ своей таратайк здила къ обдни въ воскресенье и принесла приданнаго въ домъ Гефернановъ сто фунтовъ стерлинговъ и дв прекрасныя телки, не говоря уже о перин, которую мы едва вчетверомъ внесли въ домъ. А теперь меня Христа-ради привозитъ на базаръ сосдка въ телег, запряженной осломъ. Боже мой! Боже мой! Еслибы только моя родня, Брафи, знала до чего я дожила.
— Это… кажется, Мери… Мери… произнесла экономка, какъ бы съ трудомъ вспоминая имя и фамилію старухи, хотя она ихъ знала отлично и длала это только, чтобы придать себ боле важности.
— Да, сударыня, я — Мери Брафи, но меня зовутъ Гефернанъ, отвчала бдная женщина сквозь слезы.
Сорокъ лтъ она была женой Кона Гефернана, но, благодаря родовому инстинкту, еще сохранившему въ Ирландіи большую силу, она все еще считала себя членомъ семьи Брафи. Она почтительно присла къ экономк пастора, а та холодно взглянула на нее сквозь свои очки, которыя были брошены, за негодностью, ея господиномъ и отлично пришлись ей по носу, хотя приходились ли они ей по глазамъ — былъ еще большой вопросъ.
— Что вы взяли сегодня за своихъ цыплятъ? спросила она.
— Пятнадцать пенсовъ за три штуки, отвчала Мери Гефернанъ:— я продала ихъ содержателю банкирской конторы, онъ — такой скряга и не хотлъ дать мн настоящей цны, т. е. восемнадцати пенсовъ.
— Они вс такіе! хоромъ произнесли вс присутствовавшія женщины.
Он очень хорошо знали, что Мери Гефернанъ отдала цыплятъ по пенсу дешевле рыночной цны, по той простой причин, что Конъ Гефернанъ долженъ былъ содержателю банкирской конторы тридцать фунтовъ стерл. и желалъ возобновить вексель еще на полгода, а потому его жена хотла такой уступкой умилостивить кредитора. Эти тридцать фунтовъ пошли частью въ уплату ренты землевладльцу, частью на покупку кукурузной муки, а на оставшіеся нсколько фунтовъ имъ, можетъ быть, удастся, на этотъ разъ, отсрочить выселеніе и спасти себя отъ рабочаго дома. Послдніе два года были тяжелые, неурожайные. Женатый сынъ, съ которымъ они жили, нашелъ въ Англіи мало работы и, что хуже всего, въ Америк также были тяжелыя времена, такъ что дочери, жившія въ Нью-Йорк, на заработки которыхъ Гефернаны всего боле разсчитывали, не могли имъ ничего прислать. Они теперь желали одного — отсрочки на полгода.
— Я слышала, замтила мистрисъ Агернъ, смотря прямо въ глаза экономк:— что Лаудеръ взялъ за своей новой женой четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ.
— Четыре, повторила экономка: — да, это совершенно справедливо, но вдь и Лаудеръ иметъ много, онъ выжимаетъ отсюда около тысячи фунтовъ въ годъ, а пришелъ сюда почти голышемъ.
Вс окружавшія молчали и только знаменательно поглядывали другъ на друга.
— Четыре тысячи! произнесла Мери Гефернанъ съ удивленіемъ, точно дло шло о четырехъ милліонахъ.
Впрочемъ, какъ одна, такъ и другая сумма одинаково превосходили ея пониманіе.
— Четыре, промолвила иронически мистрисъ Агернъ:— у него теперь хватитъ денегъ заплатить бдной Мери Клифордъ…
Одна изъ сосдокъ быстро закрыла ротъ говорившей, но слишкомъ поздно. Мистрисъ Рошъ, молча слушавшая весь этотъ разговоръ, теперь воскликнула, подбгая къ групп:
— Что? заплатить? Вы сказали, мистрисъ Агернъ, заплатить! Да знаете ли вы при комъ это сказали? Моя мать была урожденная Клифордъ. Заплатить! прибавила она, гнвно возвышая голосъ:— пусть онъ предложитъ намъ денегъ. Мы ему дадимъ сдачи свинцомъ. Будь онъ проклятъ, негодяй.
— Аминь! промолвила Мери Гефернанъ, которая не разслушала и половины словъ мистрисъ Рошъ.— Я сяду въ телегу, прибавила она, обращаясь къ сосдк, которая привезла ее на базаръ:— я такъ устала, что еле держусь на ногахъ.
Лаудеръ, поземельный агентъ лорда Гольтимора, на земл котораго жила, по крайней мр, треть собравшихся на базар въ Гальтитаун поселянъ, былъ человкъ лтъ сорока, но наружности очень красивый и пріятный. Онъ самъ проложилъ себ дорогу въ жизни, будучи по рожденію католикомъ, онъ съ цлью финансоваго и соціальнаго возвышенія перешелъ въ протестантство и, достигнувъ совершеннолтія, поступилъ въ масоны. Онъ началъ свое поприще писцомъ въ контор одного изъ дублинскихъ стряпчихъ, но, обнаруживъ большую ловкость и трудолюбіе, онъ вскор пошелъ въ ходъ и сталъ самостоятельно заниматься длами. Пріобртя въ графств кусокъ земли, онъ, семь лтъ тому назадъ, добился и мста поземельнаго агента лорда Гольтимора. При первомъ прибытіи Лаудера въ окрестности Гальтитауна, глава этого древняго рода жилъ въ замк, новомъ, большомъ четыреугольномъ дом среди великолпнаго помстья, близь развалинъ Кромвельскаго форта, составлявшаго главную защиту города. Но теперь уже боле года лордъ Гольтиморъ со всей семьей находился въ отсутствіи и, повидимому, не долженъ былъ вернуться. Эта перемна въ ихъ жизни произведена была различными причинами. Главной характеристической чертой Лаудера была любовь къ власти. Пока лордъ Гольтиморъ жилъ въ своемъ помсть, его положеніе было второстепенное, хотя его принципалъ ни во что не вмшивался и никогда не выслушивалъ жалобъ на своего управляющаго, но Лаудеръ хотлъ господствовать неограниченно, открыто, а въ присутствіи лорда и жены его, значеніе агента стушевывалось. Онъ никакъ не могъ понять, что они проводили съ удовольствіемъ восемь мсяцевъ изъ двнадцати въ такой горной трущоб, какъ Гальтитаунъ, и считалъ Лондонъ или Парижъ боле приличнымъ мстопребываніемъ. Не прошло и трехъ мсяцевъ посл его поступленія на службу къ лорду Гольтимору, какъ онъ ршилъ въ своемъ ум, что гольтиморскій замокъ перестанетъ служить пріютомъ его собственнику. Ему слдовало жить въ Портлэндъ-Сквер, что, конечно, будетъ очень нравиться-миледи, а ихъ агентъ поселится въ замк и въ одной изъ низшихъ комнатъ устроитъ контору. Собственная ферма и резиденція Лаудера отстояли на пять миль, и онъ находилъ очень неудобнымъ держать контору въ город.
Лордъ Гольтиморъ не былъ образцовымъ землевладльцемъ, но пользовался популярностью среди своихъ фермеровъ. Онъ отличался привтливыми манерами и умлъ говорить съ народомъ, что, само по себ — большой талантъ, но это не мшало ему безъ зазрнія совсти возвышать ренту тамъ, гд увеличивалась стоимость земли. Въ его помсть не существовало арендныхъ контрактовъ, вс фермеры жили безъ всякихъ условій изъ года въ годъ и рента возвышалась довольно часто. Лордъ Гольтиморъ былъ съ малолтства воспитанъ въ Англіи и въ молодости жилъ такъ шибко, что около половины его доходовъ шло теперь на уплату закладныхъ. Поэтому, получивъ нсколько угрожающихъ писемъ въ своемъ лондонскомъ клуб, онъ былъ немного обиженъ, но не особенно удивленъ. Онъ послушался предостереженія и боле не возвращался въ свое помстье. По всей вроятности, однако, онъ не поступилъ бы такъ быстро, еслибъ не ршилъ, по случаю совершеннолтія своего старшаго сына, продать часть помстья и погасить долги, съдавшіе его доходы. Онъ хотлъ поднять ренту къ Михайлову дню, но не съ цлью взысканія ея, а только номинально. Фермеры будутъ платить ему прежнюю ренту, покупщикъ земли уже могъ распорядиться, какъ желалъ. Онъ уже однажды такъ поступилъ въ отношеніи небольшой части своего помстья. Лаудеръ ничего не зналъ объ этомъ намреніи своего патрона, но Гальтитаунъ узналъ объ этомъ какимъ-то таинственнымъ образомъ и это извстіе увеличило еще общую ненависть къ агенту. Лордъ Гольтиморъ былъ слишкомъ добродушенъ, чтобы хладнокровно присутствовать при какомъ-нибудь бдствіи, а возвышеніе ренты должно было несомннно отозваться бдственно на комъ-нибудь изъ фермеровъ. Что же касается до Лаудера, то онъ не отличался такой деликатностью чувствъ, хотя далеко не былъ непріятнымъ человкомъ. Напротивъ, онъ былъ щедръ и великодушенъ во всемъ, что не касалось служебныхъ или дловыхъ отношеній. Проходя мимо старухъ, продававшихъ яблоки на городскихъ улицахъ, онъ всегда бросалъ имъ мелкую серебряную монету. Въ сущности онъ старался заслужить общее расположеніе, но, несмотря на все, его презирали, какъ выскочку, а его настоящія стремленія, бывшія гораздо аристократичне даже наклонностей лэди Гольтиморъ, возстановляли противъ него народъ. Онъ упорно стоялъ за кастовыя привилегіи и отличія, и находилъ, что мелкіе фермеры живутъ слишкомъ хорошо. Онъ едва могъ удержать свое негодованіе, узнавъ, что одинъ изъ нихъ отдалъ свою дочь въ хорошій пансіонъ и вполн соглашался съ лэди Гольтиморъ, что простой народъ долженъ оставаться въ невжеств и что граматность только можетъ увеличить число безпокойныхъ людей. Хотя Лаудеръ и леди Гольтиморъ сходились въ мнніяхъ по этому вопросу, но въ другихъ отношеніяхъ между ними существовало большое различіе. Она отличалась тми изящными манерами и тмъ достоинствомъ, которыя составляютъ признакъ истиннаго феодализма и грозятъ исчезнуть вмст съ нимъ. Она никогда не оскорбляла и не унижала никого, не одобряя многія изъ чувствъ и обычаевъ народа, она, однако, или уважала ихъ, или притворялась, что уважаетъ. Самая же учтивость Лаудера была ненавистна народу. Какъ смлъ этотъ выскочка задавать тоны, держа лошадей и охотничьихъ собакъ? Мстное дворянство пришло въ совершенный упадокъ, если допускаетъ на свои охоты такого проходимца. Его любовь къ спорту вмст съ тмъ фактомъ, что онъ имлъ гончихъ, получавшихъ призы, расположили къ нему сердца нсколькихъ юношей, сыновей состоятельныхъ фермеровъ, но вообще весь народъ относился къ нему недоврчиво. Къ тому же онъ имлъ репутацію безнравственнаго человка, онъ прибылъ въ Гальтитаунъ женатый, но уже три года вдовлъ. У него былъ одинъ ребенокъ и его хозяйствомъ завдывала, со смерти жены, пожилая родственница, которая съ полгода передъ этимъ ухала изъ его дома, благодаря тому ‘скандалу’, о которомъ говорили на базар съ такимъ негодованіемъ, въ виду его вторичной женитьбы, повидимому, не долженствовавшей пройти ему даромъ.
Экономка пастора кончила тмъ, что купила цыплятъ у мистрисъ Мурфи по своей цн и послала ее съ ними въ церковный домъ.
— Не люблю я семью Мурфи, сказала она, обращаясь къ одной изъ окружавшихъ ее женщинъ:— они ужасно дерзки. Помните, какую они съиграли штуку съ пасторомъ на свадьб Дана Мурфи. Нтъ? а я думала, что это всмъ извстно. Дло въ томъ, что пасторъ согласился его повнчать за фунтъ стерлинговъ и не хотлъ взять меньше, у жениха же было въ карман всего тринадцать шиллинговъ. Данъ попросилъ его тогда не начинать службы нсколько минутъ, пока онъ сбгаетъ и у кого-нибудь займетъ недостающіе шиллинги, увряя, что у него былъ въ город знакомый, который ему не откажетъ въ подобной услуг. Что же онъ сдлалъ, какъ вы думаете? Взялъ верхнюю одежду пастора, висвшую на гвоздик, и заложилъ ее ростовщику Луби за семь шиллинговъ. Потомъ вернулся и посл внчанія отдалъ пастору фунтъ стерлинговъ и билетъ на его заложенную одежду.
— Какой нахалъ! промолвила мистрисъ Агернъ, неодобрительно качая головой.
Но мистрисъ Рошъ громко и долго смялась. Она происходила изъ старинной протестантской семьи, сохранившей кромвелевскій закалъ, и шутка Дана Мурфи ей очень поправилась.
— Спасибо ему за это, промолвила въ полголоса Мери Гефернанъ, вторя своей покровительниц, хотя въ сущности ей было все равно, и еслибъ мистрисъ Рошъ призвала на Дана Мурфи небесное проклятіе, то она подтвердила бы это.
— Онъ и теперь — такой же разбойникъ, продолжала экономка пастора:— на дняхъ они подняли такую драку, что ихъ разняла полиція, онъ колотилъ ее гусемъ, а она защищалась старой индюшкой. О, они ужасные люди, эти Мурфи!
— Индйка — очень деликатная тварь: вроятно, она околла, замтила глубокомысленно мистрисъ Агернъ.
— Да, конечно, отвчала экономка: — Лаудеру слдовало бы отдлаться отъ нихъ, да, онъ никогда не длаетъ того, что слдуетъ.
— Приданое въ четыре тысячи! произнесла мистрисъ Рошъ, возвращаясь къ предмету, всхъ интересовавшему:— любопытно знать, на что она походитъ. Если она молода, да съ деньгами, то это — находка.
— Она молода, и красавица, ядовито замтила экономка.
Она въ сущности не знала ни того, ни другого, но ей пріятно было подливать масла въ пламя народной ненависти къ Лаудеру.
— А! воскликнула съ жаромъ мистрисъ Рошъ: — такимъ людямъ всегда везетъ. Посмотрите какъ онъ живетъ, держитъ лошадей и собакъ, купилъ новый кабріолетъ и загребаетъ кучу денегъ, ничего не длая. Сидитъ себ только въ контор, да получаетъ ренты и, можетъ быть, кое-когда напишетъ какую-нибудь бумаженку.
Лаудеръ былъ энергичный, работящій агентъ, но мистрисъ Рошъ считала работой только очистку поля отъ камней или сбиваніе масла въ знойный лтній день.
— Ну, прощайте, прибавила она неожиданно: — въ дорогу!
Эти послднія слова относились къ ослу, котораго она схватила за голову, и вытащила свою телегу изъ толпы.
Мэри Гефернанъ вся покраснла отъ чрезвычайныхъ усилій, которыхъ ей потребовалось, чтобъ взобраться на телегу, но, усвшись, она вспомнила о своемъ бдственномъ положеніи и, прозжая мимо высокаго констэбля, погрозила ему кулакомъ.
— Эй, ты, полицейскій! воскликнула она съ пламеннымъ гнвомъ:— если мн придется въ этомъ году покинуть свою хижину, то я убью Лаудера.
Констэбль взглянулъ на слабую маленькую старуху, угрожавшую ему съ такой необычайной энергіей, и громко разсмялся. Мистрисъ Рошъ, только, что помстившаяся рядомъ со старухой, толкнула ее въ вид дружескаго предупрежденія. Но какъ ни былъ слабъ этотъ ударъ, его было достаточно, чтобъ нарушить равновсіе мистрисъ Гефернанъ. Она упала навзничъ въ сно, лежавшее на дн телеги и усталая, утомленная, тотчасъ заснула.
Было около пяти миль до перекрестка дорогъ, гд мистрисъ Рошъ и мистрисъ Гефернанъ должны были разстаться. Он выхали изъ города въ половин шестого, и оселъ шелъ очень тихо, несмотря на то, что возвращался домой. Вскор его хозяйка соскочила съ телеги, чтобъ облегчить грузъ, и такъ какъ осла не надо было вести, то она медленно шагала по пыльной дорог рядомъ съ нимъ, поощряя его по временамъ странно звучавшими словами. Между тмъ, Мэри Гефернанъ спала сномъ праведнаго. Солнце медленно опускалось въ желтоватомъ ослпительномъ блеск за Киперскія высоты по ту сторону долины. Рка блестла, какъ новое серебро, сквозь листву окаймлявшихъ ее деревьевъ. Жаръ былъ еще нестерпимый, воздухъ не колыхался, и мистрисъ Рошъ, отирая потъ съ своего лица, вспоминала съ благодарностью о своемъ овсяномъ пол. Картофель уже почти созрлъ на поляхъ, мимо которыхъ шелъ ихъ путь, тамъ и сямъ виднлась большими пятнами рожь, и ея запахъ слышался въ воздух, несмотря на благоуханіе многочисленныхъ цвтущихъ сорныхъ травъ.
Эти плевелы виднлись повсюду. Бурьянъ поднималъ свой мдный лобъ даже въ бороздахъ картофельныхъ полей и увнчивалъ каждую канаву, крапива, лопухъ и волчецъ везд пробивались изъ земли даже на самой дорог, точно они были настоящими собственниками почвы, а подъ ихъ тнью гнздились одуванчики, журавлиный горохъ и красные вербейники. Все созрло, ежевика почернла, боярышникъ пожелтлъ, а рябина висла блестящими кистями, красный отливъ которыхъ, какъ бы повторялся макомъ среди сорныхъ травъ по краямъ дороги. Поселяне уже ушли домой съ полевыхъ работъ, и только охриплые августовскіе звуки дроздовъ и воркованіе лсныхъ голубей нарушали безмятежную тишину.
Наконецъ, телега остановилась на перекрестк дорогъ, гд сосдки должны были разстаться, и въ туже минуту Мэри Гефернанъ, проснувшись, проворно спустилась на землю.
— Благослови васъ Господь и воздай вамъ! вы — добрая женщина, мистрисъ Рошъ, произнесла она, взваливая себ на плечи мшокъ съ мукой.
— Добраго вечера, Мэри Гефернанъ.
— Вы очень добры ко мн, мистрисъ Рошъ.
— Э, полноте, прощайте, воскликнула мистрисъ Рошъ и, вскочивъ на телегу, ударила по той части осла, которая была къ ней ближе. Вскор она скрылась въ сосновомъ лсу, а Мэри. Гефернанъ поплелась вверхъ въ гору, къ своему жилищу, которое отстояло на полторы мили. Почти на каждомъ шагу она оступалась и часто останавливалась, чтобъ перевести духъ. Наконецъ, она повернула на тропинку, которая вела къ ея маленькой закоптлой хижин и скоре походила на русло горнаго потока, чмъ на дорогу. Большіе голыши, принесенные изъ далека зимнимъ наплывомъ воды и поблвшіе на солнечномъ припек, валялись среди тропинки, полускрытые въ пыли. По краямъ, массы синеватаго известняка виднлись изъ-за папоротниковъ и терновника, колокольчики возвышались надъ зеленымъ мхомъ, а макъ и наперсточная трава густо росли среди запыленной крапивы и вездсущаго бурьяна. На полудорог до дома, Мэри Гефернанъ встртила своего мужа, который ждалъ ее. Онъ былъ худощавый старикъ, съ безпокойнымъ взглядомъ прекрасныхъ черныхъ глазъ, очень бдно одтый и повидимому больной, унылый.
Жена его остановилась, положила на землю мшокъ съ мукой и, обтеревъ руками потъ съ лица, сказала безъ всякаго вступленія:
— Я продала цыплятъ, а сколько было на рынк живности — страхъ! Конъ, прибавила она, сунувъ руку въ карманъ: — вотъ теб табакъ. О, тяжеленько тащить этотъ мшокъ (она его снова взвалила себ на плеча). Я бы, право, умерла на дорог, еслибъ меня не подвезла добрая женщина. На рынк было не много масла, изъ горныхъ деревень привезли не много. Все это отъ засухи.
Конъ закурилъ трубку и шелъ молча впереди. Она съ трудомъ слдовала за нимъ, болтая безъ умолку. Всякій другой на его мст понялъ бы по этой лихорадочной болтовн, что она принесла дурныя всти и никакъ не могла найти достаточно окольный путь, чтобъ подойти къ длу. Это была ея всегдашняя привычка, но часто случается, что мужъ и жена, живущіе вмст сорокъ лтъ, знаютъ всхъ мене привычки другъ друга.
— Мистрисъ Рошъ, продолжала она, едва переводя дыханіе:— взяла десять пенсовъ за свое масло — прекрасное масло отъ ея рыжей коровы. Но, голубчикъ Конъ, мшокъ ужасно тяжелъ.
Конъ сочувственно крякнулъ, но не повернулъ головы.
— Мистрисъ Агернъ получила письмо отъ своего сына Джани съ двумя фунтами стерлинговъ. Она говоритъ, что онъ въ Нью-Йорк, а письмо помчено Бруклинъ. Эти Агерпы никогда не говорятъ правды. Онъ получаетъ на фабрик по двнадцати долларовъ въ недлю.
— Двнадцать долларовъ въ недлю, значитъ, два фунта десять шиллинговъ, промолвилъ старикъ, оборачиваясь:— жаль, что я не похалъ юношей въ Америку. Ты заходила на почту, Мэри?
— Да, но писемъ нтъ, Конъ.
Они теперь были въ виду своей маленькой, заросшей мхомъ, приземистой хижины. Она стояла во впадин, ниже уровня тропинки, и съ запада ее закрывала купа сосенъ, высокіе, красные стволы которыхъ блестли знойнымъ пыльнымъ блескомъ, подъ лучами вечерняго солнца. Громадный очитокъ росъ на крыш, и его красные цвты разввались какъ перья надъ самой дверью. Нсколько куръ, вроятно, мать и тетки проданныхъ въ это утро цыплятъ, встртили на порог свою госпожу голоднымъ кудахтаньемъ. Она нелюбезно толкнула ихъ ногой, отчего они взлетли наверхъ, а не разбжались по сторонамъ. Внутри хижины было совсмъ темно. Она взяла охапку сухого дерна изъ груды подл очага, руками сгребла золу и раздула огонь. Потомъ она пошла въ уголъ, гд лежалъ желзный котелъ на трехъ ножкахъ, для удобства крылатыхъ обитателей дома, которые имли привычку подчищать его. Взявъ котелъ, она отправилась на источникъ, находившійся вблизи хижины, вымыла его и, наливъ до половины водой, принесла и поставила на огонь.
Конъ курилъ, сидя на камн передъ дверью, когда же трубка погасла, онъ вошелъ въ хижину и слъ на стулъ у огня. Котелъ на трехъ ножкахъ уже киплъ, и хозяйка мшала въ немъ щепотки муки. Мерцающій свтъ горвшаго торфа выказывалъ всю бдность ихъ жилища. На старомъ истрескавшемся буфет виднлись полдюжины тарелокъ, три кружки, изъ которыхъ только одну можно было еще употреблять, нсколько чашекъ, различной формы и различнаго цвта, и черный чайникъ со сломаннымъ носикомъ, очевидно долго пользовавшіеся отдыхомъ. Въ углу валялась маслобойка — корова была продана боле года.
— Что ты получила за цыплятъ? спросилъ старикъ, высыпая на полъ золу изъ трубки.
— Четыре шиллинга и шесть пенсовъ за всхъ. Я продала три штуки Дорси за пятнадцать пенсовъ.
Говоря это, Мэри Гефернанъ смотрла изъ подлобья на мужа.
Онъ положилъ трубку подл себя и сидлъ, облокотись на палку. Посл минутнаго молчанія, во время котораго онъ повидимому съ трудомъ соображилъ сказанное женой, онъ стукнулъ палкой объ полъ и спросилъ:
— Веллъ онъ мн что-нибудь сказать?
— Онъ сказалъ, что теб напрасно къ нему и заходить, отвчала Мэри Гефернанъ глухимъ голосомъ.
Онъ ничего не отвчалъ, но посмотрлъ на нее пристально, а потомъ, поникнувъ головой, громко застоналъ.
Похлебка въ котл кипла, мерцающій блескъ огня мало по малу стушевалъ послдніе слды вечерняго свта и уныло озарялъ сдую голову старика и полинялую красную шаль Мэри Гефернанъ, которая угломъ ея обтирала слезы, тихо катившіяся по впалымъ щекамъ.
Отъ перекрестка, гд мистрисъ Рошъ разсталась съ сосдкой, ей надобно было пройдти еще дв добрыя мили до своего дома. Поднимаясь въ гору сначала подъ благоуханной тнью сосновой рощи, а потомъ по пастбищамъ, дорога была до того крута, что, несмотря на все желаніе доброй женщины достичь скоре своего жилища, она подвигалась очень тихо и почти на каждомъ шагу помогала своему старому ослу тащить тяжелую телегу. Было уже поздно, солнце быстро исчезало за Киперской вершиной, которая еще сіяла золотистымъ заревомъ, тогда какъ по откосамъ поднимались пурпурныя тни, и массы вереска, еще недавно ярко сверкавшія, погасали какъ свчки одна за другой. Наконецъ, показалось селеніе, если можно назвать селеніемъ полдюжины хижинъ, заросшихъ мхомъ и пріютившихся среди утесовъ. Ея ферма лежала поодаль отъ другихъ, и къ ней вела маленькая, узенькая тропинка, по которой не успла мистрисъ Рошъ сдлать и нсколькихъ шаговъ, какъ изъ-за большого камня выскочила рослая, сухощавая двочка, съ державшимся за ея юпку мальчуганомъ, лтъ четырехъ, босымъ, съ загорлымъ лицомъ и блокурой, мохнатой головой.
— Мама, мама! воскликнулъ онъ, выбгая на средину дороги передъ самой телегой.
— Ступай вонъ, не мшай! отвчала мистрисъ Рошъ, рзкимъ тономъ.
— Гд мои леденцы? продолжалъ мальчуганъ, прыгая и кружась въ пыли.
Его мать, повидимому, очень устала и, забывъ въ базарной суматох купить леденцы своему любимому Веніамину, окончательно вышла изъ себя при напоминаніи ей объ этой непростительной забывчивости.
— Леденцы! воскликнула она сердито:— какъ ты смешь просить леденцевъ! Нора, отчего ребенокъ не спитъ? Теб надо леденцовъ? погоди я теб задамъ такихъ леденцовъ, что теб не поздоровится!
Онъ широко открылъ глаза отъ удивленія при такой непривычной рчи всегда баловавшей его матери, но, увидавъ, что она сдлала шагъ впередъ, какъ бы желая схватить его, онъ бросился бжать со всхъ ногъ по дорог. Она погрозила ему въ слдъ кулакомъ, но его курчавая, русая какъ ленъ головка ни разу не оглянулась.
— Леденцы! Скажите, пожалуйста! Ты мн его совсмъ испортила, Нора, проворчала мистрисъ Рошъ, хотя уже далеко не столь суровымъ тономъ.
Двочка не обратила никакого вниманія на эти слова, а, взявъ подъ уздцы осла, тянула его за собой по крутой тропинк.
— Вы оба отравляете мн жизнь! продолжала мистрисъ Рошъ:— а я еле жива отъ усталости. Томъ, прибавила она, увидавъ во двор мужа:— иди сюда, возьми телегу.
Человкъ высокаго роста и съ очень добродушнымъ лицомъ молча повиновался. Онъ былъ въ рубашк, безъ сюртука, который вислъ на изгороди.
Ихъ жилище, хотя и некрасивое, носило на себ ясные признаки благоденствія и изобилія, низенькій скотный дворъ, съ отворенной настежъ дверью, обнаруживалъ пару телятъ, привязанныхъ къ стойламъ. Вс коровы были въ пол, за домомъ виднлись гряды картофеля и нсколько акровъ земли подъ овсомъ. Большая грязная лужа, на поверхности которой стояла пна съ опаловымъ отливомъ, красовалась передъ скотнымъ дворомъ. Завидвъ издали свою госпожу, стая гусей съ шумомъ и гамомъ двинулась къ ней на встрчу, покинувъ соблазнительное сосдство этой лужи. Цлый рядъ индюшекъ унизывалъ полуразвалившуюся стну, а утки и курицы свободно расхаживали въ дверяхъ дома. Передняя часть двора была когда-то вымощена, но уже давно требовала исправленія. Трава росла повсюду, хотя и притоптанная, значительное число оконъ въ дом было залплено бумагой. Овсяное поле, на которое открывался обширный видъ, благодаря обломанной стн, представляло настоящій ботаническій садъ по числу и разнообразію цвтущихъ и благоухающихъ сорныхъ травъ, отъ сокольника, высящагося надъ своими боле смиренными сосдями — макомъ, одуванчиками, чертополохомъ и журавлинымъ горохомъ, до составлявшихъ кайму лабазника и бурьяна. Никто не мшалъ имъ рости на свобод, дти, у которыхъ теперь были каникулы, валялись цлый день на солнц, и имъ такъ же мало приходило въ голову полоть, какъ читать или писать. У Норы было еще дв старшія сестры, которыя воспитывались въ монастырской школ, расходъ на это нсколько превышалъ средства семьи, но у мистрисъ Рошъ былъ дядя патеръ, а потому она считала необходимымъ, для поддержанія достоинства ея семьи, чтобы дочери учились французскому языку и географіи. Мальчики, въ числ трехъ, отъ пятнадцати лтъ до четырехъ, считали такъ же, какъ ихъ родители, что полоть было совершенно излишне. Никто не полетъ, да и къ тому же, еслибы вырвать съ корнемъ одуванчики и чертополохъ, то они явятся снова на томъ же мст изъ сменъ, занесенныхъ втромъ отъ сосдей. Они имли въ своемъ пользованіи около двухъ сотъ акровъ земли, изъ которыхъ было хорошей всего восемь, да еще въ томъ числ было потеряно боле двухъ акровъ на канавы. ‘Такъ всегда было’, говорили они и держались въ этомъ отношеніи того же правила, которое заставляло ихъ садить дрянной картофель выродившейся породы только потому, что ‘вс такъ длали’. Они держали двухъ лошадей, боле для забавы, такъ какъ Рошъ и его старшій сынъ любили посщать похороны и скачки, а для пользы они нанимали скотницу для кормленія животныхъ.
Внутренность двухэтажнаго, оштукатуреннаго дома походила на несчастное жилище Гефернановъ. Полъ былъ такой же глиняный, подъ очагомъ такъ же горлъ торфъ, все было тоже, но въ большемъ размр, на буфет было боле посуды, подъ очагомъ боле торфа, большой котелъ вислъ надъ огнемъ на цпочк. А главное былъ тотъ же запахъ торфа, дыма, грязнаго пуховика, куръ и кислаго молока. Около дюжины картинъ религіознаго содержанія, почернвшихъ отъ копоти и запачканныхъ мухами, висло на стнахъ, но не было никакого различія между Рошемъ, при всхъ его достаткахъ, и сельскимъ рабочимъ, получавшимъ десять шиллинговъ въ недлю. Мистрисъ Рошъ надвала по воскресеньямъ шелковое платье и здила въ церковь въ своей собственной линейк, но это не мшало ей бросать горящій кусокъ торфа въ маслобойню передъ сбиваніемъ масла и обращаться, въ случа заболванія коровъ, къ помощи знахарки, а не ветеринара въ Гальтитаун. Мать Роша жила съ ними, и она очень хорошо ладила со старухой. Но мистрисъ Рошъ, старшая, только постоянно ворчала, что ея невстка расходовала слишкомъ много. Она возставала противъ линейки, въ которой, однако, каждое воскресенье здила въ церковь къ поздней служб, и особливо противъ дорогого воспитанія внучекъ. По ея мннію, было гораздо лучше отложить эти деньги на ихъ приданое. Она повторяла на каждомъ шагу и совершенно излишне, такъ какъ это бросалось само собой въ глаза, что она была неученая. Она не умла ни читать, ни писать, и ея исповди ставили въ тупикъ приходскаго патера. Однако, это немшало ей откармливать телятъ и индюковъ, ткать, вязать и длать свчи, чего не умли ея ученыя внучки. Во всемъ дом не было ни одной книги, кром дтскихъ школьныхъ учебниковъ. Рошъ постоянно читалъ газету ‘Free man’ (Свободный человкъ) на которую онъ подписывался вмст съ двумя сосдями. Это былъ лнивый, добродушный человкъ, свою землю онъ арендовалъ изъ года въ годъ, рента его была уже дважды возвышена съ тхъ поръ, какъ онъ пользовался фермой, и онъ ожидалъ не безъ основанія третьяго повышенія, что, конечно, нисколько его не поощряло къ улучшеніямъ.
Трудно себ представить что-нибудь безсмысленне и неэкономне, какъ его система фермерства, какой-нибудь провалъ въ пол затыкался срубленнымъ кустомъ, колесомъ отъ телеги или сохой, какъ длали прежде его отецъ и ддъ. Онъ упорно отворачивался отъ всякихъ улучшеній и ненавидлъ нововведенія. Онъ питалъ нчто въ род уваженія къ лорду Гольтимору, какъ къ аристократу стараго покроя, и терпть не могъ Лаудера. Его трудно было назвать религіознымъ, онъ врилъ, что вс протестанты пойдутъ въ огненную геенну на томъ свт, но платилъ десятину патеру неохотно, говоря, что длаетъ это лишь съ цлью отдлаться отъ докучливыхъ приставаній патера. Онъ любилъ общество и не былъ лишенъ нкотораго рода идеальныхъ стремленій. Онъ съ любовью вспоминалъ геройскіе подвиги 98 года, видалъ не разъ Смита О’Брайена, и могъ на память повторить одну или дв поэмы Дэвиса. Онъ любилъ, хотя и безмолвно, красоту природы, что встрчается въ его класс не такъ рдко, какъ предполагаютъ, и часто въ лтній вечеръ любовался великолпнымъ закатомъ солнца. Но онъ не замчалъ всего безобразія своей внутренней обстановки, хотя видалъ примры чистоты и опрятности. Обычаи и привычки, укоренившіеся вками не легко уничтожить, когда личный интересъ и національные предразсудки побуждаютъ ихъ сохранять. Лэди Гольтиморъ, показывая свое помстье англійскимъ знакомымъ, обыкновенно объясняла, что католическое духовенство виновато въ этой дикости и грязи. Она забывала, что трудно найти больше чистоты, какъ въ католическихъ монастыряхъ, и что Франція и Бельгія — католическія страны, но ей надо было чмъ-нибудь объяснить мрачное явленіе, которое, она хорошо понимала, бросало тнь на нее.
Рошъ, конечно, былъ націоналистъ и проводилъ часто вечера въ таверн на перекрестк дорогъ, что очень не нравилось его жен. Она не знала о томъ, что это были за собранія или о чемъ тамъ говорили, хотя догадывалась, но ея мужъ возвращался иногда пьяный и по временамъ въ ‘семейномъ чулк’ оказывались таинственные дефициты.
На порог дома мистрисъ Рошъ была встрчена ея свекровью, которая мяла въ рукахъ тсто для булки, хотя въ дом была, скалка, признаваемая ею за ненужную новизну.
— Поздненько, Мэри-Анна, сказала она:— я уже начала печь булку, не дожидаясь тебя. Томъ проситъ пораньше ужинъ. Онъ идетъ сегодня вечеромъ въ таверну.
Об женщины многозначительно переглянулись.
— Какія ты принесла новости? продолжала старуха.— Мистрисъ Конноръ зазжала сюда по дорог изъ города. Сынъ Гефернана возвращается домой на будущей недл. Онъ не досталъ работы, и ихъ, вроятно, выселятъ съ фермы. Мэри Клифордъ вчера повезли въ Коркъ, а оттуда отправятъ въ Америку.
— Я вижу, вы уже знаете вс новости, произнесла рзко мистрисъ Рошъ, которая, какъ партизанка Клифордовъ, не допускала, чтобы о нихъ дурно отзывались.
— А что говорятъ о Лаудер и его молодой жен? спросила старуха, хотя знала не мене своей невстки.
— Будетъ игра, промолвила мистрисъ Рошъ, понижая голосъ и скоре про себя, чмъ обращаясь къ свекрови, которая теперь занялась печеніемъ булки.
— Да, да, отвчала она: — сегодня на базар не было ни одного Клифорда. Впрочемъ, не удивительно, что они прячутся, бдные люди. Лаудеръ привозитъ сегодня вечеромъ свою новую жену, за которой онъ взялъ приданаго…
Въ эту минуту вошла служанка, молодая двушка лтъ двадцати, толстая, блая, съ ведромъ воды. Старуха вдругъ умолкла. Въ критическія минуты осторожность необходима.
— Посмотрите, булка сгоритъ, воскликнула мистрисъ Рошъ съ сердцемъ, и, дйствительно, старуха не замтила, что одинъ уголъ булки задымился.
— Оставь меня, я знаю, какъ печь булки, отвчала она гнвно.
— Что ты сдлала съ Микки? послышался голосъ фермера, который, сидя на ступеньк у наружной двери, держалъ за руку ребенка.
— Поди сюда, негодяй, сказала мать и, вынувъ изъ буфета привезенный ею хлбъ, отрзала кусокъ и посыпала его бурымъ сахарнымъ пескомъ:— надо ему дать что-нибудь, а то онъ меня назоветъ лгуньей. Ну, поблагодари, разбойникъ, и не смй боле дуться.
Ребенокъ повиновался и, съ улыбкой схвативъ лакомство, ушелъ снова къ отцу на ступеньку. Онъ былъ очень хорошенькій мальчишка, меньшой въ семь и общій баловень.
— Ну, теперь ты доволенъ, сынишка, сказалъ отецъ, смотря на него съ любовью.
— Ты идешь сегодня въ таверну на перекрестокъ? спросила его жена съ замтнымъ неудовольствіемъ въ голос.
Онъ ничего не отвтилъ, а только затянулъ:
Сыны Эрина собираются,
И лордъ Эдуардъ будетъ тамъ.
Онъ продолжалъ распвать эту національную псню и разговаривать съ ребенкомъ, пока не испеклась булка. Мистрисъ Рошъ боле не задавала ему вопросовъ, и тотчасъ по окончаніи ужина фермеръ надлъ шляпу и пошелъ внизъ съ горы.
Было уже темно, когда Рошъ очутился на большой дорог, въ воздух было свжо посл дневного зноя и выпала обильная роса, словно дождь. Луна, виднвшаяся сквозь дымку тумана, окутавшаго долину, казалась громаднымъ мднымъ щитомъ, висвшимъ на неб. Онъ не усплъ сдлать и двадцати шаговъ, какъ раздался въ окружавшей его темнот голосъ:
— Рошъ! Эй… Томъ Рошъ!
— Чарли, ты меня ждалъ?
Высокая, статная фигура выдлилась изъ мрака и подошла къ Рошу.
— Да, я тебя ждалъ. Гд сегодня собираются?
— У Бруффа внизу. Тамъ будетъ городскіе и много сосдей. Но, слышишь, Чарли, держи языкъ за зубами. Придутъ Фентонъ и Гайнсъ, берегись, опасно.
— Я теб говорю, Томъ, что я не допущу жеребья, отвчалъ Чарли въ полголоса:— мое дло — застрлить этого… и ни кто мн не помшаетъ.
— Полно, дуракъ, не горячись. Никто съ тобой не споритъ, но зачмъ ты хочешь, чтобы тебя схватили. Не мшай, пусть бросятъ, какъ всегда, жребій и предоставь остальное мн, Бруффу Коннору. Во всякомъ случа, Гайнсъ и Фентонъ не должны знать кто обдлаетъ это дльце. Мы уже все устроимъ.
— О, значитъ будетъ второе засданіе. Я повторяю только, что не пройдетъ недли…
Онъ не окончилъ своей фразы, снялъ шляпу и откинулъ назадъ со лба свои густые, черные волосы.
Рошъ также остановился и взглянулъ на него. Чарли былъ блденъ, какъ полотно, и глаза горли лихорадочно.
— Успокойся, Чарли, сказалъ Рошъ:— успокойся, все будетъ по твоему. Но зачмъ лзть въ петлю? Право, я не вижу причины, почему бы не бросить всмъ жребій. Вдь каждый иметъ такую же причину къ ненависти, какъ ты. Конноровъ и Гефернановъ выселяютъ.
— Полно, Рошъ! Разв это тоже?
Рошъ ничего не отвчалъ, и они молча продолжали путь.
Вскор они достигли таверны на перекрестк двухъ дорогъ. Ея хозяинъ, Питеръ Бруффъ, пользовался безупречной репутаціей, а его братъ служилъ констэблемъ, но, по общему мннію, боле восьми аграрныхъ убійствъ подготовлено было въ этой таверн.
Рошъ и Чарльсъ Клифордъ пришли послдніе. Таверна кишила народомъ, тутъ были сельскіе рабочіе, мелкіе фермеры и сыновья крупныхъ фермеровъ, состоятельные, хорошо одтые люди. Многіе вернулись прямо съ жатвы, ибо время было страдное, и отъ усталости у нихъ слипались глаза. Всего въ сбор было около пятидесяти человкъ, большинство курило, и еслибы окна не были отворены, то духота и смрадъ были бы нестерпимы. Освщеніе таверны ограничивалось двумя маленькими масляными лампами, копоть которыхъ усиливала общее зловоніе отъ табачнаго дыма, водки и торфа.
Одинъ изъ присутствующихъ сидлъ за маленькимъ дубовымъ столомъ и вносилъ въ книгу номера, а не имена всхъ бывшихъ на лицо. Это былъ секретарь тайнаго общества. Окончивъ свое дло, онъ всталъ и взявъ въ руки книгу, началъ выкликать номера. Каждый, услыхавъ свой номеръ, отвчалъ громко: здсь. Рошъ и Конноръ сли у стола. Клифордъ съ поникшей головой забился въ уголъ. Они трое, вмст къ содержателемъ таверны, Клифордомъ и секретаремъ, лавочнымъ приказчикомъ въ Гальтитаун, были вожаками тайнаго общества.
— Со времени нашего послдняго засданія, началъ секретарь:— No 18 внесъ тридцать пять шиллинговъ, и, согласно новымъ правиламъ, три четверти этой суммы отправлены въ Дублинъ. Два новые члена вошли въ наше общество.
— Чортъ васъ возьми съ вашими новыми правилами! воскликнулъ Клифордъ, выскакивая изъ своего угла:— кому до нихъ дло! покажите скоре ружье, которое вы общались принести.
— Молчи, Чарли, не перебивай, произнесъ Рошъ, вынимая трубку изо рта и махая рукой пылкому юнош: — надо, чтобы все шло по порядку.
— Ружье здсь, хотя Пэка нтъ, сказалъ какой-то человкъ, вставая со стула въ заднемъ углу таверны:— я бы желалъ знать кому его передать. Я уже цлый день съ нимъ вожусь, вырылъ его изъ земли и вычистилъ.
Онъ подошелъ къ столу и положилъ на него ружье. Это была энфильдская винтовка. Для удобства упаковки, дуло было разрзано на двое, но очень искусно и спайка была совершенно покрыта кольцомъ. Глаза всхъ присутствовавшихъ устремились, словно привлекаемые чарующей силой, на ружье, которое было такъ щедро смазано, что сало капало одинаково съ металлическихъ и деревянныхъ его частей. Рошъ протянулъ руку и только что хотлъ осторожно дотронуться до ружья, какъ молодой Клифордъ грубо оттолкнулъ его и схватилъ ружье, что, конечно, обратило на него общее вниманіе. Онъ подошелъ къ ламп, свтъ которой упалъ прямо на его красивое, юное лицо, съ блдными, хотя загорлыми щеками и дико блествшими глазами.
— Пэкъ придетъ? спросилъ кто-то позади.
— Не знаю, Фентонъ, отвчалъ секретарь громко:— мн гоговорилъ сегодня Бланси, торговецъ изъ Вотерфорда, что Пэкъ отправился въ Чарлевиль.
Пэкъ было прозвище человка, убившаго одного землевладльца въ Корк и подозрваемаго не безъ основанія въ другомъ аграрномъ преступленіи годъ тому назадъ. Онъ былъ отличный стрлокъ, и многіе полагали, что это искуство служило ему ремесломъ. Его голова была оцнена въ дв тысячи фунтовъ, но на эту сумму только приростали проценты въ продолженіи пяти лтъ и, по всей вроятности, ей такъ и суждено было остаться ни кмъ не взятой. Его жена и семейство жили въ Гальтитаун, въ маленькомъ переулк за зданіемъ суда, онъ часто ихъ навщалъ, даже среди благо дня, но, вмст съ тмъ, всегда предпочиталъ пробираться по канавамъ и скрытымъ тропинкамъ, чмъ идти по большимъ дорогамъ.
Секретарь переглянулся съ Бруффомъ и Рошемъ при вопрос Фентона, котораго они подозрвали въ шпіонств. Его надо было тотчасъ сбить съ толку и направить на ложный слдъ. Рошъ толкнулъ своего юнаго друга Клифорда, какъ бы предупреждая его быть осторожнымъ, и тотъ нетерпливо махнулъ головой.
— Все будетъ сдлано по правиламъ, продолжалъ секретарь:— бросимъ жеребья.
— Запишите и Тома Гефернана, онъ вернется черезъ недлю и будетъ недоволенъ, если его исключатъ, произнесъ одинъ изъ пріятелей отсутствующаго.
Вслдъ за этимъ благоразумнымъ замчаніемъ, было заявлено еще двадцать именъ не явившихся членовъ общества. Секретарь занялся писаніемъ номеровъ на кусочкахъ бумаги, а пока разговоръ сдлался общимъ.
— Неужели правда, произнесъ голосъ съ американскимъ акцентомъ:— что лордъ Гольтиморъ хочетъ сдлать общую переоцнку къ будущему году, когда будетъ праздновать совершеннолтіе своего старшаго сына?
— Я знаю, что это значитъ, отвчалъ Рошъ, вставая:— онъ просто возвышаетъ ренту передъ продажей помстья. Пятнадцать или шестнадцать лтъ тому назадъ, онъ сдлалъ тоже въ Гортскрип. Онъ уврялъ своихъ фермеровъ, что возвышаетъ ренту только для проформы и что онъ никогда не возьметъ лишняго пенса, а въ ту же осень продалъ помстье англичанину, и возвышенныя ренты такъ и остались. Эй, ребята, его надо остановить сразу, это — игра опасная.
— Бруффъ! произнесъ секретарь:— дай портеру.
— Сейчасъ, отвчалъ хозяинъ таверны, услуживавшій другимъ гостямъ.
— Вы говорите, что сынъ Гефернана вернется на будущей недл, сказалъ юноша, который еще не промолвилъ ни слова:— онъ не досталъ работы въ Англіи. Его жена работаетъ у капитана Крофорда. Имъ уже объявлено о выселеніи, если они не заплатятъ ренты. А откуда имъ заплатить, чортъ возьми!
— Заплатить! повторилъ секретарь:— да эти горные фермеры вс въ долгу, какъ въ шелку. Кулакъ хочетъ взять исполнительные листы противъ двнадцати семей въ будущую сессію, они ему должны боле восьмидесяти фунтовъ, да и намъ должны за картофель и смена овса.
— Это всегда такъ, задолжай немного — тебя сейчасъ и выбросятъ на дорогу, произнесъ голосъ съ американскимъ акцентомъ.
Произнесшій эти слова теперь подошелъ къ столу. Это былъ молодой человкъ двадцати восьми лтъ, по имени Кассиди.
Онъ побывалъ въ Америк и считался вожакомъ среди молодежи, онъ выражалъ самыя крайнія мннія и самъ называлъ себя ‘краснымъ’. Онъ заимствовалъ у радикаловъ вс ихъ термины, называлъ народъ не иначе, какъ пролетаріатомъ. Капиталъ и трудъ, солидарность и монополія не сходили съ его устъ. Онъ никогда не ходилъ въ церковь и громилъ ‘черную бригаду’, ‘клерикальную братію’ и т. д. Молодежь слушала его пламенныя рчи съ жадностью, но главной тайной его вліянія было не краснорчіе, а рдкая трезвость. Онъ никогда не бралъ въ ротъ водки. Кассиди былъ честолюбивъ, научился стенографіи и хотлъ сдлаться журналистомъ. Онъ посылалъ статейки въ газеты и зналъ, что ему не слдовало отуманивать свою голову водкой, которую юные фермеры уничтожаютъ въ столь громадномъ количеств. Кром легкости въ изложеніи, которую многіе принимаютъ за истинное краснорчіе, онъ читалъ не безъ пользы національныхъ поэтовъ и умлъ кстати привести нсколько строчекъ изъ Кларенса и Мангана, Мура или Дэвиса, такъ что напоминалъ старикамъ ораторовъ юной Ирландіи и преданія высшей культуры, уже давно исчезнувшей. Поэтому, вліяніе Кассиди съ каждымъ днемъ увеличивалось. Время было критическое, и онъ пользовался удобнымъ случаемъ. Вс фермеры и рабочіе были въ долгу. Денегъ нельзя было достать иначе, какъ за большіе проценты. Каждый имлъ основательную причину къ неудовольствію и потому съ интересомъ слушалъ, когда его стованіямъ придавали научную форму. Секретарь этого собранія, какъ мы уже сказали, былъ прикащикомъ въ одной изъ лавокъ, хозяинъ которой давалъ деньги въ займы поселянамъ. У него было векселей на громадную сумму, и, конечно, его должники были обязаны забирать товаръ въ его лавк. Бруффъ, содержатель таверны, давалъ деньги сосдямъ и бралъ не мене сорока процентовъ. Какимъ образомъ убійство агента лорда Гольтимора выведетъ ихъ изъ этого затруднительнаго положенія — никто себя не спрашивалъ. Таковъ былъ ихъ вковой обычай протеста, мести и удовлетворенія національной гордости. Лаудеръ, въ теченіи одинадцати лтъ, былъ поземельнымъ агентомъ и безнаказанно возвышалъ ренты тмъ изъ фермеровъ, которые пристраивали къ своей хижин одну или дв комнаты, чтобъ отдлить взрослыхъ дочерей отъ ихъ братьевъ и рабочихъ, или получали хорошій доходъ съ земли, превращенной ими самими изъ болота въ удобренное поле. Если преслдуемый агентомъ или раззоренный арендаторъ покидалъ ферму, то всегда было кмъ его замнить. Нечего опасаться, чтобъ ферма пустовала тамъ, гд нтъ другого занятія людямъ, какъ земледліе. Что было длать бдному народу при такомъ положеніи вещей? Законъ не охранялъ ихъ интересовъ, и жаловаться въ судъ было тратой времени, такъ какъ вс судьи были сами землевладльцы или родственники землевладльцевъ.
Но отчего Лаудеръ не былъ досел убитъ? Потому что, по народной поговорк, общее дло — ничье дло. Кассиди объяснилъ бы это ‘рабскимъ недостаткомъ иниціативы’. Теперь же, чуть Чарли Клифордъ ршился отомстить за позоръ и погибель сестры, каждый сталъ требовать кровавой мести и за учиненное ему агентомъ зло. Въ сущности же, эта манія убійства была лицемрная, и вс знали, что Чарли, такъ или иначе, убьетъ Лаудера, а потому совершенно безопасно бросать жеребья.
— Однако, самъ лордъ Гольтиморъ былъ сносный хозяинъ, сказалъ Конноръ:— съ нимъ можно было жить. Онъ никогда не мшалъ фермерамъ подраздлять свои участки. Онъ никого не преслдовалъ, жилъ въ помсть и давалъ работу бднымъ людямъ.
Хотя и занимая видное мсто въ тайномъ обществ, Конноръ былъ далеко не радикалъ. Онъ былъ работящій человкъ и платилъ аккуратно ренту. Онъ былъ неграматный. Лэди Гольтиморъ питала къ нему нкоторое уваженіе, потому что, встртивъ его однажды и спросивъ, уметъ ли онъ читать, получила отвтъ:— ‘Нтъ, миледи, я не граматный, да и какую пользу принесла бы мн грамата?
— Какіе вы вс холопы! воскликнулъ Кассиди:— вы благодарите хозяевъ за то, что они вамъ даютъ работу, тогда какъ имъ слдуетъ благодарить васъ за то, что вы работаете. О, тупоголовые рабы! по вашему, хозяинъ вправ васъ покупать и продавать, какъ стадо свиней. Это время давно прошло. Вы — не люди, вы позволяете какому-нибудь проклятому стряпчему наживаться на вашъ счетъ и распоряжаться вами, какъ вьючными животными. Что онъ такое и кто ему далъ эту власть? Да и самъ лордъ Гольтиморъ, что это за птица? Его предокъ былъ кромвелевскій офицеръ, и лордами они стали за содйствіе Англіи въ уничтоженіи національнаго парламента въ Дублин! Ихъ земли прежде принадлежали О’Флэерти и церкви, а первоначальные ирландскіе владльцы были изгнаны въ Коннаутъ. Церковныя земли принадлежатъ народу, а помстья О’Флэерти должны вернуться ихъ потомкамъ.
— Да, да, промолвилъ Рошъ.
— Ирландія для ирландцевъ, продолжалъ Кассиди:— пора намъ освободиться отъ англичанъ, которые дерутъ деньги со всего свта, а сами бьютъ баклуши. Посмотрите сколько денегъ, вырабатываемыхъ въ Нью-Йорк, Калифорніи и другихъ мстахъ Америки, идетъ на уплату рентъ англичанамъ. Дочери Гефернана присылаютъ изъ Нью-Йорка ренту за ферму своихъ стариковъ. Я бы посадилъ Лаудера на эту ферму, да заставилъ бы его воздлывать землю, кормиться, да еще платить ренту. Хорошо тутъ говорить объ агентахъ, землевладльцахъ, министрахъ, королев! я бы ихъ заставилъ воздлывать землю и снискивать себ пропитаніе трудомъ.
— Да, честнымъ трудомъ, прибавилъ Фентонъ.
Онъ, повидимому, всхъ внимательне и сочувственне слушалъ Кассиди. Другой шпіонъ, Гайнсъ, уже былъ совершенно пьянъ, такъ какъ онъ нашелъ необходимымъ угостить четырехъ сосдей, искоса на него поглядывавшихъ. Впрочемъ, никто изъ присутствовавшихъ ни мало не боялся шпіоновъ. Пусть ихъ себ доносятъ судь или полицейскому инспектору, что такой-то выбралъ для убійства такого-то. Кому отъ этого будетъ хуже? Полиція не могла предупредить убійства, а посл его совершенія не могла обнаружить убійцъ или доказать ихъ вины. Нетолько эти шпіоны длали доносы, но даже иногда этимъ занимался и Бруффъ, для сохраненія за собой права содержать таверну. Это было хорошо извстно тайному обществу, и никто не протестовалъ. Что же касается до аграрнаго убійства, бывшаго въ настояшую минуту на очереди, то оно собственно до общества не касалось, и вожаки, Рошъ, Бруффъ, Конноръ и секретарь, подвели его подъ юрисдикцію общества только изъ желанія помочь Клифорду и предохранить его отъ опасности.
— Бумажки готовы, сказалъ, наконецъ, секретарь, бросивъ въ шляпу горсть свернутыхъ бумажекъ, на каждой изъ которыхъ былъ написанъ номеръ.
Каждый изъ присутствующихъ вынулъ жеребій, а за отсутствующихъ вынималъ, по общему выбору, Рошъ, который вскор и объявилъ, что роковая бумажка съ краснымъ крестомъ имла надпись: No 62. Судьба указала на Гефернана. Клифордъ закрылъ лицо руками. Вс вздохнули свободне и тотчасъ начали звать, очевидно желая поскоре разойтись по домамъ.
— Онъ будетъ здсь въ понедльникъ или во вторникъ, сказалъ Рошъ, вставая.— Черезъ недлю мы, братцы, опять соберемся, и вы, конечно, узнаете важную новость, а теперь прощайте, Христосъ съ вами.
Послднія слова имли особый смыслъ для посвященныхъ въ тайны общества, и оба шпіона были тотчасъ окружены полдюжиной молодцовъ, которые ихъ и проводили домой, такъ что отняли у нихъ возможность тотчасъ донести полиціи объ оставшихся въ таверн вожакахъ общества.
Когда вс разошлись и стукъ шаговъ замеръ вдали, Бруффъ заперъ дверь таверны.
— Ну, сказалъ Кояноръ: — дло въ шляп, Чарли. Въ будущую пятницу здсь не будетъ собранія.
— Клифордъ, возьми заряды, воскликнулъ поспшно секретарь: — вотъ и клеенчатый чехолъ для ружья. Я побгу за остальными, это будетъ безопасне.
И онъ быстро удалился.
— Чарли, произнесъ Бруффъ: — въ будущую пятницу въ Гортекрипской часовн будутъ исповдывать мужчинъ. Лаудеръ каждый день посл обда выходитъ въ садъ покурить. Ты знаешь ровъ, который идетъ отъ угла сада до картофельнаго поля. Посреди него есть провалъ, аккуратъ противъ двери дома. Моя двоюродная сестра, Джюди, у него кухаркой и говоритъ, что онъ выходитъ съ сигарой никогда не позже шести часовъ и три четверти. Если ты бросишься со всхъ ногъ къ рк — ты знаешь тамъ бродъ, гд мы осенью ловили угрей — и взберешься на гору, то десятки насъ засвидтельствуютъ, что ты былъ все время на исповди. Теб нечего бояться, тамъ будутъ только друзья.
— Да, прибавилъ Рошъ:— я знаю этотъ ровъ, его скрываютъ отъ оконъ кусты. До часовни оттуда миль семь не боле, Чарли, но смотри, ни капли. На берегу у брода тебя встртитъ другъ и поможетъ теб взобраться на гору.
Клифордъ стиснулъ въ рукахъ ружье и внимательно слушалъ своихъ товарищей. Лампы уже потухли, и только пламя свчки мерцало въ темнот, воздухъ былъ пропитанъ міазмами. Рошъ былъ полупьянъ и еще подливалъ себ въ стаканъ водки изъ бутылки.
— Смотри, не показывайся нигд съ ружьемъ, сказалъ онъ, подмигивая.
— Куда же я его дну? спросилъ съ сердцемъ Клифордъ.
— Оставь его у меня и чехолъ, отвчалъ Бруффъ:— а заряды возьми съ собой. Я спрячу его во рву, въ сухомъ мст, ты тамъ его и найдешь.
— Если ты меня обманешь, то берегись, промолвилъ Клифордъ, съ неохотой выпуская изъ рукъ ружье.
— Не бойся, отвчалъ Бруффъ и, взявъ ружье, засунулъ его въ солому, торчавшую на потолк между балками:— пускай оно тутъ лежитъ до пятницы.
— Ой, хорошо ли мы это длаемъ! вдругъ промолвилъ Конноръ.
— Хорошо ли? повторилъ Бруффъ: — да что же намъ длать иначе? Только страхомъ ихъ проберешь! А то они и ухомъ не ведутъ, знаютъ только грабить, да тснить насъ.
За нсколько минутъ до пяти часовъ, въ назначенный день, то-есть въ ближайшую пятницу посл собранія тайнаго общества въ таверн Бруффа, Чарльсъ Клифордъ медленно шелъ по дорог, окаймлявшей ферму, которая прилегала къ Карна-Гаузу, гд жилъ Лаудеръ.
Достигнувъ купы каштановыхъ деревьевъ и липъ, онъ повернулъ въ сторону и, пробираясь подъ тнью изгородей, миновалъ нсколько луговъ. Черезъ двадцать минутъ онъ очутился передъ рвомъ у картофельнаго поля. Онъ боязливо оглянулся во вс стороны. Картофель посплъ, и въ понедльникъ должны были начать его вырывать. Клифордъ безсознательно повторилъ про себя это свдніе, доставленное ему какой-то старухой, которую онъ встртилъ утромъ на большой дорог. Лаудеръ нанялъ ее для этой работы по восьми пенсовъ въ день. Клифордъ вспомнилъ слова старухи, смотря на картофельное поле. Поле было большое, и урожай картофеля былъ отличный. Въ голубовато-срой масс виднлись красныя головки мака, надъ полемъ летали бабочки, а въ бороздахъ прыгали вороны, скрываясь за густымъ ольховникомъ. Клифордъ ясно видлъ передъ собой фасадъ дома. Это былъ большой старый домъ, оштукатуренный, выкрашенный въ желтую краску и съ многочисленными маленькими окнами, окруженными плющемъ, который унизывалъ вс стны. Низенькая крыша быта покрыта блой черепицей. Большія лавровыя деревья росли по об стороны дома и скрывали службы, такъ-что виднлась только полуотворенная дверь конюшни. Песчаная дорога окружала домъ, а выходившій на нее подъздъ заросъ желтыми розами и жасминомъ. Большой садъ опускался террасами до картофельнаго поля. Одинъ изъ прежнихъ владльцевъ устроилъ его на итальянскій образецъ. Но каменная баллюстрада лстницы была сломана и съ одной стороны совершенно обрушилась, увлекая за собою и розы, которыми она обросла. Одинъ изъ кипарисовъ, стоявшихъ на верхней террас, засохъ и представлялъ странный контрастъ съ темно-зеленой листвой своего товарища.
Лаудеръ собирался вскор перехать отсюда и не очень заботился объ этомъ дом. Сквозь отворенную дверь были видны
сни. На лстниц красовался новый коверъ, а надъ нимъ чернли перила, съ которыхъ краска совершенно сошла. На окнахъ были новыя кружевныя занавси, но сторы отличались ветхостью. Въ саду было тоже самое, среди астръ и гераніевъ росли въ изобиліи крестовникъ и палочная трава.
Вечеръ былъ душный, вс окна были отворены, и въ знойномъ воздух жужжали мухи и осы. Около четверти часа Клифордъ, сидя на корточкахъ, смотрлъ на террасы и окна. Потомъ на двор старый разбитый колоколъ пробилъ шесть часовъ, его унылые звуки раздавались въ ушахъ Клифордъ какимъ-то роковымъ набатомъ. Еще прошло нсколько минутъ, хлопнули ворота, и залаяла собака. Вернулся это Лаудеръ или ушли рабочіе? Онъ стиснулъ зубы и не спускалъ глазъ съ террасы. Никто на ней не появлялся. Быть можетъ, хозяинъ вошелъ въ домъ со двора. Клифордъ не могъ доле оставаться на мст: онъ припалъ лицомъ къ земл и, ползкомъ обогнувъ поле, скатился въ канаву. Потомъ вдоль нея сталъ пробираться на колняхъ и на рукахъ, не обращая вниманія на крапиву, обжигавшую ему руки, или лягушекъ, прыгавшихъ вокругъ него. Черезъ нсколько минутъ, онъ, уже утомленный, едва переводя духъ, лежалъ на спин среди папоротниковъ и колокольчиковъ въ глубокомъ рву, который отдлялъ садъ отъ картофельнаго поля. Онъ вскор нашелъ ружье подъ зеленью въ значительно увеличенномъ логовищ кролика. Оно было совершенно сухо, онъ вынулъ его изъ чехла, зарядилъ и положилъ рядомъ съ собою. Онъ посмотрлъ на часы, было двнадцать минутъ седьмого, и ему приходилось ждать еще двадцать минутъ.
Теперь онъ только почувствовалъ, что ему ужасно жарко, что волосы его мокры и крупныя капли пота выступали на лбу. Онъ вынулъ изъ кармана платокъ, обтеръ себ лицо и, повернувшись на бокъ, лежалъ довольно долго недвижимо. Вдругъ онъ вскочилъ и, оставивъ на земл ружье, поползъ къ сосднему дереву, которое могло скрыть его отъ дома. Тамъ онъ могъ стоять во весь ростъ, никмъ не замченный, передъ изгородью, доходившей ему до груди. Медленно раздвинулъ онъ втви и бросилъ жадный взглядъ на домъ. Прямо передъ нимъ были окна столовой, но снизу онъ не могъ видть самой комнаты. Вотъ въ одномъ окн показался блый чепецъ: это была служанка. Онъ не сводилъ глазъ съ оконъ, притаилъ дыханіе и крпко держалъ раздвинутыя втви. Черезъ нсколько времени кто-то подошелъ къ другому окну, на которомъ была спущена стора до нижняго звена. Въ этомъ звен виднлась блая масса, потомъ стора тихо поднялась, и онъ увидлъ женщину въ бломъ плать. Онъ впился въ нее глазами. Она была высокаго роста, статная, на таліи у нея виднлся букетъ розъ. Это была жена Лаудера. Клифордъ пожиралъ ее гнвными взорами. Она была молода, хороша собою и блокурая. Она обернулась, въ эту минуту къ ней подошелъ Лаудеръ и отворилъ окно.
Проклятіе вырвалось изъ устъ Клифорда, и еслибы у него было въ рукахъ ружье, то онъ убилъ бы ихъ обоихъ. Они исчезли, онъ спустилъ втви дерева и прыгнулъ въ канаву, скрежеща зубами отъ злобы. Спустя нсколько минутъ, онъ снова занялъ свой постъ за деревомъ. У него засло въ горл, и его мучила жажда, въ глазахъ у него рябило. Время шло нестерпимо тихо. Онъ тщетно прислушивался, изъ дома не долетало до него ни малйшаго звука. За то, какъ-то странно, громко и ясно раздавались жужжаніе пчелъ въ цвтахъ, щебетъ ласточекъ, летавшихъ вокругъ своихъ гнздъ въ карнизахъ, и однообразныя ноты сверчка въ сухой трав. Вдругъ поднялся втерокъ, и листья дикой смоковницы, стоявшей невдалек, такъ шумно зашелестили, что Клифордъ съ испуга бросился въ ровъ. Прошло мгновеніе, онъ всталъ и, несмотря на домъ, направился къ тому мсту гд оставилъ ружье. На краю рва были кусты розовыхъ лавровъ и шиповника. Они едва могли его скрыть, но онъ все-таки поднялъ голову и посмотрлъ.
Въ дверяхъ дома стоялъ Лаудеръ. Онъ былъ красивый мужчина, высокаго роста, съ черными волосами и такой же густой бородой. На немъ былъ свтлый охотничій съютъ, обрисовывавшій его фигуру. Онъ закуривалъ сигару. Схватить ружье и просунуть его сквозь листву куста было дломъ одной секунды. Клифордъ прицлился, его палецъ прижималъ уже курокъ, вдругъ къ Лаудеру подбжалъ его маленькій сынъ и, очевидно, что-то у него попросилъ. Минута была ужасная, Клифордъ закрылъ лицо руками, выпустилъ изъ рукъ ружье и застоналъ отъ злобы и страданія. Крупныя капли холоднаго пота выступили у него на лиц, и онъ ясно слышалъ, какъ Лаудеръ отвтилъ ребенку: ‘Да, да, пойди къ ней’. Ребенокъ убжалъ въ домъ, Лаудеръ съ сигарой во уту вышелъ въ садъ. Въ эту минуту раздался выстрлъ. Лаудеръ вздрогнулъ и упалъ лицомъ на землю у порога своего дома.
Клифордъ мгновенно бросилъ ружье и побжалъ вдоль рва, потомъ онъ ползкомъ пробрался по канав до слдующаго поля, которое перескъ съ быстротою молніи и продолжалъ свой путь къ рк, держась какъ можно ближе къ изгородямъ. Весь въ крови и съ изорванной одеждой отъ преграждавшихъ ему дорогу крапивы, терновника и шильной травы, онъ наконецъ, достигъ рки. Онъ осторожно оглянулся, никого не было въ виду, корова, пившая воду, убжала, испугавшись его неожиданнаго появленія. Онъ спрыгнулъ на берегъ и бросился къ тому мсту, гд долженъ былъ находиться бродъ. Снявъ сапоги и держа ихъ высоко надъ головой, онъ вошелъ въ воду, которая доходила ему до груди. Онъ остановился и сталъ жадно пить, потомъ, облилъ себ голову и смылъ съ рукъ кровь отъ колючекъ. Достигнувъ противоположнаго берега, онъ слъ на землю, чтобы надть сапоги. Въ ту же минуту изъ-за сосдняго дерева вышелъ какой-то человкъ и пристально посмотрлъ на него. Клифордъ въ отвтъ кивнулъ головой и послалъ его къ чорту съ какой-то истерической злобой! Это былъ сынъ Мэри Гефернанъ.
— Ты успешь, сказалъ онъ и подалъ Клифорду бутылку съ водкой.
Тотъ выпилъ ее залпомъ и бросилъ на землю. Гефернанъ засмялся.
— Держись, Чарли, кустовъ и войди въ часовню со стороны церковнаго дома. Вс тебя ждутъ.
— Я знаю, чортъ тебя возьми! Убирайся, дуракъ! Тебя еще увидятъ.
— Не думай обо мн, отвчалъ Гефернанъ спокойно.— Но что съ тобой, ты словно боишься?
Клифордъ дрожалъ всмъ тломъ, и на губахъ у него выступила пна, онъ поднялъ руку на Гефернана, словно хотлъ его ударить, но потомъ бросился бжать по полю, какъ сумасшедшій.
Джэмсъ Гефернанъ поднялъ съ земли бутылку, спряталъ ее въ карманъ и пошелъ на берегъ къ тому мсту, гд вышелъ изъ воды Клифордъ. Тамъ не было ни малйшаго слда отъ его ногъ, и вода, которая струилась съ его одежды, уже вся просочилась въ траву. Ему оставалось еще пробжать по жар пять миль, и въ это время одежда могла высохнуть, но, еслибы она и не высохла, никто этого не замтилъ бы.
Солнце сло, и летучія мыши уже летали по кладбищу, когда Клифордъ, утомленный, едва переводя дыханіе, вошелъ въ Гартскрипскую часовню. Около десятка людей стояли на колняхъ въ различныхъ ея углахъ. Царила мертвая тишина, въ полумрак блестла лампада — передъ престоломъ. Патеръ исповдывалъ въ своей будк, и изъ нея долеталъ глухой шепотъ. Клифордъ прошелъ къ ршетк передъ престоломъ и упалъ на колни. Глаза всхъ присутствующихъ слдили за нимъ. Нкоторые знаменательно переглядывались. Съ минуту онъ оставался неподвижнымъ, его губы судорожно шевелились. Потомъ онъ съ трудомъ всталъ и поплелся въ отдаленный уголъ, гд снова упалъ и пролежалъ безъ чувствъ, пока его не вывели изъ часовни.
Гефернана арестовали по подозрнію въ убійств Лаудера, на томъ основаніи, что его родители имли зубокъ противъ агента, но онъ представилъ свидтелей, которые подъ присягой показали, что онъ весь вечеръ былъ на исповди въ часовн, и его освободили. Затмъ, арестовали Клифорда и точно такъ же освободили въ силу достоврныхъ показаній тхъ же свидтелей. Такимъ образомъ, пятьсотъ франковъ, назначенные правительствомъ въ награду за поимку убійцы Лаудера, увеличили только кровавый капиталъ, лежащій безъ употребленія въ дублинскомъ замк