Амур и Психея, Апулей, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 39 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

АМУРЪ И ПСИХЕЯ

СКАЗКА АПУЛЕЯ

Переводъ съ латинскаго
Ю. А — дтъ.

Изданіе журнала ‘Пантеонъ Литературы’

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Паровая типографія Муллеръ и Богельманъ. Невскій 148
1893.

АМУРЪ и ПСИХЕЯ.

Изъ классической старины дошло до насъ проникнутое высокой поэзіей произведеніе, въ которой сила народнаго творчества сочеталась съ оригинальнымъ замысломъ ученаго философа. Въ раму фривольнаго романа вставлена прелестная картинка, отъ которой ветъ чистымъ ароматомъ любви, надъ міромъ жгучихъ наслажденій чувственности возвышается образъ плнительной двушки съ опущенными глазами, съ непорочными мыслями. Прекрасная героиня фантастической сказки, она привлекала къ своимъ ногамъ свободныя искусства, и они увковчили ея черты въ художественныхъ твореніяхъ, въ картинахъ Рафаэля и Анджелики Кауфманъ, въ скульптурныхъ группахъ Кановы и Торвальдсена. Рядомъ съ нею, въ ореол античной красоты выступаетъ крылатый богъ любви, во власти котораго находится все живое. Мишенью своихъ напитанныхъ сладкою отравою стрлъ онъ избралъ человческія сердца, но онъ и самъ не уберегъ своего собственнаго оружія и ранилъ себя въ тотъ мигъ, когда, пролетая надъ землей, увидлъ одну изъ изъ ея прелестныхъ дщерей. И вотъ, покорный рабъ самого себя, онъ послдовалъ за своей избранницей, и она отдала ему свои двственныя ласки. Но прежде чмъ союзъ небеснаго съ земнымъ подарилъ міру Наслажденіе (Volaptas), влюбленной пар пришлось испытать много горя и выдержать долгую борьбу съ божественной и человческой завистью.

Исторію этой двушки и этого бога передаетъ Апулей въ своей сказк ‘Амуръ и Психея’, вставленной въ его же роман ‘Золотой Оселъ’. Апулей родился около 125 года по Р. X. въ Африк, воспитывался онъ въ Караген, вкусилъ вс плоды аинской и римской культуры и былъ страстнымъ. поклонникомъ элевзинскихъ таинствъ, этого ‘франкъ-массонства древности’. Ученый и мистикъ, онъ возбудилъ даже противъ себя обвиненіе въ колдовств. Какъ писатель, онъ стоитъ не очень высоко, напыщенный, неправильный и слишкомъ яркій стиль составляетъ его характерную особенность.

Сюжетъ предлагаемой сказки заимствованъ изъ сокровищницы народнаго творчества и варьируется во многихъ произведеніяхъ индо-европейской сказочной литературы. Но Апулей не имлъ въ виду ограничиваться только литературной обработкой давно извстной саги, онъ далъ значительную волю своей индивидуальности и, пренебрегши національнымъ колоритомъ, возвелъ изящное, тонко отдланное зданіе тамъ, гд до него лежалъ лишь необработанный матеріалъ. Прежде всего онъ прикрылъ свое произведеніе сатирической дымкой. Оно написано къ ту эпоху, когда язычество потеряло свой былой престижъ, когда и боги должны были силой человческаго анализа. И вотъ мы видимъ, что въ сказк Апулея небожители низведены на землю со всми своими слабостями и пороками. Тускнетъ ореолъ, оснявшій ихъ лики, спадаютъ священные покровы, и предъ нами являются гршныя существа, которыя такъ же хорошо умютъ завидовать, лгать, мстить и развратничать, какъ и мы, люди. Къ развнчаннымъ олимпійцамъ пріятельски подходитъ сатирикъ, разоблачаетъ ихъ сердечныя тайны, передаетъ о нихъ игривые анекдоты и совсмъ не боится ихъ молніеноснаго гнва. Предъ вами Венера. Религіозный скептицизмъ, пошатнувъ уваженіе къ богамъ, оказались совершенно безсильными предъ ея лучезарными глазами, и она осталась такой же прекрасной, какой была въ тотъ мигъ, когда на радость всему міру вышла нагою двственницей изъ морской пны. Но и для нея отыскивается уже соперница, съ нею вступаетъ въ состязаніе красавица-царевна. Правда, греческая миологія знаетъ о случаяхъ соперничества людей съ богами, но она знаетъ и то, что дерзкіе смертные всегда искупали ужасной цною свои притязанія, а здсь, въ этой борьб, побдила не богиня, а двушка. Кром того, Венера въ изображеніи Апулея является женщиной par exellence, женщиной, которая привыкла видть у своихъ ногъ поклонниковъ, женщиной ревнивой, кокетливой, живущей только для наслажденія. Какъ и любая дочь Евы, она много заботится о своей наружности, она капризна, мстительна, измняетъ своему мужу. Въ той комической роли свекрови, которую ее заставляетъ играть Апулей, она также напоминаетъ жизненную реальность… Настоящая аристократка, Венера никакъ не можетъ примириться съ мыслью о msalliance своего сына. Для того, кто найдетъ дерзкую Психею, она не стсняется готовить такую награду, какъ свои ласки и поцлуи. Въ виду той же сатирической цли, авторъ и Юпитера изобразилъ, какъ верховнаго ловеласа, преслдующаго своею олимпійскою любовью земныхъ двушекъ.

Имена героя и героини (Амуръ — любовь, Психея — душа заставили уже древнихъ миологовъ видть въ этой сказк) аллегорическое изображеніе человческой души въ ея отношеніяхъ къ небесной любви. Апулею приписывали всевозможныя намренія, въ его сказку совершенно произвольно вкладывали какой-то особенной смыслъ. Подобно гетевскому ‘Фаусту’, она послужила объектомъ остроумія для многихъ ученыхъ толкователей. Но едва ли не безплодны вс попытки видть въ ‘Амур и Психе’ сплошное иносказаніе. Хотя Апулей, въ своемъ произведеніи и раздваивается, такъ сказать, на простаго, остроумнаго разсказчика и на философа-мистика, но это еще не доказываетъ, что въ каждомъ штрих его есть нчто таинственное. Обращеніе Психеи къ Деметр, рожденіе у нея дочери Voluptas (между тмъ какъ раньше говорилось о сын), появленіе такихъ персонажей, какъ Привычка, Печаль, Горесть — все это, конечно, отзывается аллегоріей и мистицизмомъ, но не придаетъ однако специфическаго колорита всему произведенію. Противъ аллегорическаго смысла сказки говорятъ ея реализмъ s жизненность. Въ самомъ дл, аллегорія по большей части бываетъ блдна, туманна, поверхностна, если она прикрываетъ собою какую-нибудь отвлеченную идею, то ей опасно входить въ детали, среди которыхъ легко запутаться. Она пользуется общими штрихами и не знаетъ оттнковъ и переливовъ, вотъ почему отъ нея ветъ часто холодомъ и скукой.

Совсмъ не такое впечатлніе производитъ сказка Апулея. Она такъ и дышетъ жизнью, предъ нами не мертвые манекены, на которые аллегорія навшиваетъ свои идеи, а живые люди и живыя страсти. Разв Венера не прекрасно нарисованный типъ женщины? Какъ выдержанъ ея характеръ, какія жизненно-врныя рчи вложилъ ей Апулей въ прекрасныя уста! Возьмемъ, дале, Психею. Это — робкое, чистое, цломудренное существо. Любящая дочь, влюбленная подруга Амура, она чаруетъ своей женственностью, въ ней такъ много того, что Гете называетъ ‘das ewig webliche’. Кстати, — Гете. Великій нмецкій поэтъ очень высоко цнилъ сказку Апулея, и намъ кажется, что его Гретхенъ похожа на прелестную язычницу. Маргарита, эта чудная блокурая двушка, обладаетъ такою же красотой, такою же наивной ясностью души, какъ и Психея. Об он много страдали и много любили. Мирное теченіе жизни Гретхенъ было обречено преступленіемъ, убійствомъ сестеръ запятнала себя и Психея. Но Апулей не бичуетъ ея за это, ея мстительность не клеймится имъ, какъ черта, свойственная языческому міровоззрнію. Это опять показываетъ, что онъ имлъ въ виду не абстракцію, а живаго человка своего времени.

——

Принимая во вниманіе, что публика иметъ возможность познакомиться на русскомъ язык со сказкой Апулея только въ тяжеломъ архаическомъ перевод Кострова, сдланномъ въ конц прошлаго столтія, или въ тоже устарвшей поэм Богдановича ‘Душенька’ ‘и ршаемся предложить ей нашъ переводъ, чтобы хотя до нкоторой степени раскрыть предъ нею изъ-подъ оболочки чуждаго языка одну изъ жемчужинъ классическаго творчества.

АМУРЪ И ПСИХЕЯ

Сказка Апулея.

Въ нкоторомъ государств жили царь съ царицей. Они имли трехъ замчательно-красивыхъ дочерей, но наружность старшихъ двухъ можно было вполн оцнить обыкновенными похвалами, а красота младшей была такъ восхитительна, такъ дивна, что бдный человческій языкъ не въ состояніи былъ воздать ей достаточной похвалы. Множество жителей этого царства и пришельцевъ, которыхъ массами привлекала туда молва о чудномъ зрлищ, цпенли отъ изумленія при вид этой недосягаемой прелести и, благоговйно подымая руки, поклонялись ей, словно самой богин Венер.

И вотъ уже въ сосднихъ государствахъ и областяхъ распространяется слухъ, что богиня, которую родила лазоревая пучина моря и вскормила роса пнящихся волнъ, повсюду разсыпавъ милости своего божества, живетъ теперь среди людей, или что, по крайней мр, изъ новаго смени небесныхъ капель {Намекъ на философскую теорію, по которой все сущее произошло изъ смшенія влаги съ землей.} не влага, а суша возростила новую Венеру, украшенную цвтомъ двственности. Съ каждымъ днемъ эта модна все боле и боле разростается и проникаетъ все дальше и дальше. Уже многіе отправляются въ далекій путь, переплываютъ и глубочайшія моря, чтобы увидть это знаменательное чудо своего времени. Никто не посщаетъ больше Пафа, никто не посщаетъ ни Книда, ни даже Киеръ {Пафъ — городъ на западномъ берегу Кипра, Книдъ — главный городъ дорійскаго союза въ М. Азіи, Киеры — островокъ у входа въ Лаконскій заливъ, — все это мста культа Венеры.} для лицезрнія Венеры. Ея святилища покинуты, ея храмы приходятъ въ упадокъ, жертвенныя подушки портятся, религіозные обряды забыты, статуи — безъ внковъ, и осиротвшіе алтари осквернены холодной золой. Двушк поклоняются и въ человческомъ облик чтятъ великую богиню. Совершаетъ ли царевна свои утреннія прогулки, шествуетъ ли по улицамъ, — густыя толпы народа молятся на нее и осыпаютъ ее цвтами и гирляндами. Это чрезмрное перенесеніе божественныхъ почестей на смертную двушку возбудило гнвъ истинной Венеры, и она, не скрывая своего негодованія, подумала въ глубин своего сердца: ‘такъ, значитъ, я, древняя мать природы, я, первоначальная создательница элементовъ, благодатная Венера вселенной, я должна раздлять со смертной воздаваемыя моему величію почести, и вотъ уже мое имя, нареченное небесами, оскверняется земною грязью! Да, намъ обимъ станутъ поклоняться и — о, стыдъ, о, позоръ!— намъ будутъ приносить общія умилостивительныя жертвы, и смертная двушка воплотится въ мой образъ! Такъ, значитъ, напрасно тотъ пастухъ {Парисъ.}, справедливость и честность котораго призналъ самъ Юпитеръ, напрасно предпочелъ меня великимъ богинямъ за мою выдающуюся красоту? Но нтъ! не на радость себ — кто-бъ она ни была — похитила она мои почести: ужъ я устрою такъ, что она раскается въ своей наглой красот!’

И сейчасъ же зоветъ она своего сына, того крылатаго безразсуднаго мальчика, который въ своемъ легкомысліи попираетъ общественныя приличія и, вооруженный факеломъ и стрлами, врывается по ночамъ въ чужіе дома, разрушаетъ супружеское счастіе, безнаказанно длаетъ всякія пакости, — словомъ, не занимается ничмъ путнымъ. Такъ вотъ его, уже по своей природ достаточно дерзкаго, Венера еще боле подстрекаетъ зажигательными рчами, приводитъ его въ то государство и показываетъ ему Психею (такъ звали двушку). Затмъ она, плача и дрожа отъ негодованія, разсказываетъ ему всю исторію о соперничеств въ красот и говоритъ: ‘заклинаю тебя любовью къ матери, сладостными ранами твоихъ стрлъ, нжнымъ пыломъ твоего факела, — отомсти за свою мать, грозно отомсти и накажи надменную красавицу. Напряги вс усилія къ тому, чтобы эта двушка безумью влюбилась въ самаго низкаго, обездоленнаго человка, несчастне котораго нтъ на всемъ свт’. Съ этими словами она прильнула къ сыну долгимъ и страстнымъ поцлуемъ и тотчасъ же отправилась на отражающій волны берегъ. Лишь только ступила она розовыми ножками на пну клокотавшихъ волнъ, — мгновенно улеглась морская пучина, и вотъ свита богини покорно ожидаетъ ея приказаній, чтобы исполнить ея волю. Вотъ являются поющія Нереиды {Нереиды — дочери Нерея, одного изъ морскихъ божествъ.}, вотъ шершавый Портунъ съ темной бородою, вотъ Салація, которой тяжело отъ лежащихъ на ея груди рыбъ, вотъ маленькій возница дельфиновъ — Палемонъ {Портунъ — римскій богъ гаваней, Салація — богиня морской воды, Палемонъ — морское божество.}. Повсюду на мор рзвятся толпы тритоновъ {Тритоны — низшія морскія божества, полу-рыбы, полу-люди.}, этотъ нжно трубитъ въ звучную раковину, тотъ шелковымъ покрываломъ защищаетъ богиню отъ зноя враждебнаго солнца, иной держитъ предъ глазами своей повелительницы зеркало, другіе впрягаются въ ея парную колесницу. Такая свита сопровождаетъ Венеру въ океанъ.

Между тмъ прелестная Психея не пожинаетъ плодовъ своей красоты. На нее вс смотрятъ, ее вс хвалятъ, ни никто — ни царь, ни царевичъ, ни даже простолюдинъ — не приближаются къ ней съ желаніемъ взять ее въ супруги. Удивляются, правда, ея божественной крас, но удивляются, какъ чудному произведенію художника. Уже давно дв старшія сестры₃ объ умренной красот которыхъ не было никакихъ толковъ, обрученныя съ царственными юношами наслаждаются счастливой семейной жизнью, а Психея сидитъ дома, словно двственная вдова. Больная тломъ, удрученная духомъ, она горько оплакиваетъ свое одиночество и проклинаетъ свою превознесенную всми красоту. И вотъ огорченный отецъ несчастной дочери, подозрвая небесный гнвъ и боясь немилости всевышнихъ боговъ, обращается къ древнйшему оракулу милетскаго бога съ горячей мольбой о жених для отверженной двушки. Но Аполлонъ, хотя грекъ-іоніецъ, отвтилъ ему такимъ латинскимъ изреченіемъ:

‘Двушку, царь, на утес поставь ты высочайшей,

Такъ обрядивши ее, точно бы въ гробъ полагалъ,

И не надйся на зятя, рожденнаго смертной женою:

Будетъ жестокъ онъ и дикъ, золъ и ужасенъ, какъ змй.

Онъ по эфиру летитъ надъ землей и весь міръ безпокоитъ,

Каждаго сталью, огнемъ можетъ легко поразить,

Даже Юпитеръ дрожитъ передъ нимъ, божества вс боятся,

Мрачная Стикса страна тоже страшится его’ ¹).

¹) Переводъ этихъ стиховъ принадлежитъ г. А. Смирнову.

Царь, недавно счастливый, выслушавъ изреченіе святаго оракула, въ тоск и печали возвращается домой и передаетъ своей супруг безотрадное повелніе судьбы. Въ теченіе нсколькихъ дней они скорбятъ, плачутъ, рыдаютъ. Но вотъ наступаетъ время, когда нужно, наконецъ, выполнять горестный обрядъ. Уже длаются больныя приготовленія къ печальной свадьб несчастной двушки, уже пламя факела едва мерцаетъ въ черной зол, звуки флейты смняются жалобными лидійскими напвный {Лидія считалась какъ бы родоначальницей такихъ грустныхъ напвовъ.}, и радостный гименей {Гименей — свадебная пснь.} переходитъ въ плачевный вопль, невста утираетъ слезы своей брачной фатой. Все государство оплакиваетъ грустную участь несчастной семьи, и въ стран устанавливается всеобщій трауръ. Между тмъ необходимо было исполнить божественное повелніе, необходимо было подвергнуть бдную Психею назначенной кар. И вотъ, когда окончилось печальное торжество, толпа народа двинулась за Психеей, которая вся въ слезахъ шла, какъ живая покойница, въ своемъ не брачномъ, а похоронномъ кортеж.

Опечаленные и убитые горемъ родители медлили совершить неслыханное дяніе, но дочь сама побуждала ихъ къ этому. ‘Зачмъ’, говорила она, мучите вы свою несчастную старость безпрестаннымъ плачемъ и обезсиливаете рыданьями свою душу, которая скоре принадлежитъ мн? Зачмъ струите вы безплодныя слезы по дорогимъ мн лицамъ? Зачмъ въ своихъ очахъ терзаете мои глаза? Зачмъ вы рвете свои сдины, зачмъ ударяете себя въ священныя для меня груди? Вдь это вамъ достойная награда за мою дивную красоту? но получили вы ее слишкомъ поздно, когда вы уже поражены смертельнымъ ударомъ презрнной зависти. Тогда, когда племена и народы чтили насъ божескими почестями, когда вс единогласно называли меня новой Венерой, — вотъ тогда должны были вы печалиться, тогда должны были вы плакать и скорбть обо мн, какъ объ умершей. Ибо теперь я чувствую, теперь я вижу, что погибаю только изъ-за имени Венеры. Такъ ведите же меня и поставьте на утесъ, къ которому меня приговорила судьба. Я спшу отпраздновать свою счастливую свадьбу, я спшу увидть моего благороднаго супруга. Въ самомъ дл, къ чему мн колебаться, къ чему отсрачивать приходъ того, кто созданъ для гибели цлаго міра’? Съ этими словами она присоединилась къ сопровождавшей ее толп. И вотъ достигли назначеннаго утеса крутой горы. На вершин ея вс оставили двушку и, потушивъ собственными слезами горвшіе факелы, съ поникшими головами отправились въ обратный путь. Несчастные родители заперлись въ своемъ дом и обрекли себя на безпрерывную ночь.

А Психея стояла на вершин утеса и, вся дрожа, рыдала отъ страха. Но мягкое дуновеніе тихаго Зефира нжно подхватило ее и, вздувая края ея платья, осторожно снесло но скату горы въ сосднюю долину и опустило на цвтущій дернъ. Тамъ, на мягкой мурав, на лож росистой зелени, она сладко заснула, отдыхая посл душевнаго потрясенія. Подкрпившись достаточнымъ сномъ, она встала уже немного успокоенная. Вотъ увидла она рощу высокихъ и развсистыхъ деревьевъ, а на самой середин ея — свтлый источникъ прозрачной воды. Вблизи него стоялъ царскій дворецъ построенный не человческими руками, а божественнымъ искусствомъ. Уже при самомъ вход можно было понять, что это — роскошное и прелестное жилище какого-нибудь бога. Золотыя колонны поддерживали его высокіе потолки, искусно отдланные лимоннымъ деревомъ и слоновой костью. Стны были покрыты серебряными инкрустаціями, изображавшими щетинистыхъ зврей, которые какъ бы устремлялись навстрчу входившимъ. Несомннно, замчательнымъ человкомъ, вроятно даже полубогомъ, а пожалуй, и богомъ былъ тотъ, кто съ такимъ совершенствомъ вычеканилъ изъ серебра столько зврей! Даже полы, сдланные изъ драгоцнной мозаики, представляли собой различные роды живописи. О, блаженны, трижды блаженны т, которые ступаютъ по такимъ драгоцнностямъ! И остальныя части этого далеко простиравшагося чертога съ его стнами изъ массивнаго золота сіяли особеннымъ блескомъ, и дворецъ могъ бы доставлять себ собственный свтъ даже безъ помощи солнца: до такой степени сверкали покой, портики, даже ванныя комнаты! Да и все прочее убранство дворца было такъ величественно, что онъ казался небеснымъ жилищемъ, построеннымъ для земнаго пребыванія великаго Юпитера. Плненная этой роскошью, Психея подошла ближе и нсколько доврчиве переступила порогъ. Съ жаднымъ любопытствомъ стала.она разсматривать отдльныя вещи, а потомъ осмотрла находившіяся по другой сторон дворца кладовыя, въ которыхъ были собраны всевозможныя сокровища: ршительно, нтъ ничего на свт, чего бы тамъ не было. Но особенно удивительно было то, что вс эти богатства не охранялись ни замкомъ, ни запорами, и не оберегались сторожемъ.

Въ то время какъ Психея наслаждалась этимъ зрлищемъ, до ея слуха донеслись голоса какихъ-то безплотныхъ существъ: ‘почему, госпожа, ты такъ удивляешься этимъ драгоцнностямъ? Вдь всё это — твое. Войди же въ опочивальню, возстанови сномъ свои утомленныя силы, а, если хочешь, прими ванну. Мы, чьи голоса ты слышишь,— твои рабыни, мы будемъ ревностно служить теб, и если теб угодно будетъ подкрпиться пищей,— немедленно появятся царскія яства’. Услышавъ эти безтлесные голоса, Психея почувствовала божественную благодать. Она освжила себя сномъ и ванной, а затмъ, увидвъ полукруглое возвышеніе съ обденнымъ приборомъ, охотно присла къ нему. Сейчасъ-же, безъ всякихъ слугъ, движимыя какимъ-то чудомъ, явились передъ ней божественныя вина и наполненныя всевозможными яствами блюда. Никого не видла Психея, она слышала только слова, ей прислуживали голоса. Когда она окончила свою божественную, роскошную трапезу, кто-то заплъ, другой ударилъ по струнамъ невидимой цитры, и она услышала пнье многочисленныхъ голосовъ, такъ что она, хотя никого не было видно, поняла, что предъ нею цлый хоръ. Наступилъ вечеръ, прекратились развлеченія, и Психея пошла ко сну. Когда миновала уже часть ночи, ей послышался чей-то ласковый голосъ. Безпокоясь среди полнаго одиночества за свою двственность, она испугалась, задрожала, и невдніе еще боле усилило ея страхъ. И вотъ явился неизвстный супругъ, взошелъ на ложе Психеи, сочетался съ ней брачными узами и, прежде чмъ показалась заря, мгновенно исчезъ. А у постели новобрачной ожидали голоса и стали утшать Психею въ потер ея невинности.

Такъ продолжалось это въ теченіе долгаго времени, и постепенно — такова человческая природа — Психея привыкла къ своему новому положенію, оно даже радовало ее, а звукъ невдомаго голоса служилъ ей утшеніемъ въ одиночеств.

Между тмъ, родители ея старлись въ безпрерывной печали. Когда молва о случившемся достигла сестеръ Психеи, он въ глубокой скорби немедленно покинули своихъ пенатовъ, чтобы навстить родителей.

Въ ту же самую ночь съ такими словами обратился къ своей Психе ея супругъ (его нельзя было видть, но можно было касаться руками и слышать): ‘милая моя Психея, дорогая жена моя! Злая судьба грозитъ теб ужасной опасностью, которой я прошу тебя старательно избгать. Твои сестры, огорченныя слухомъ о твоей смерти, отыскиваютъ твои слды и сейчасъ придутъ къ утесу. И вотъ, если ты услышишь ихъ плачъ и вопли, не отвчай имъ, не смотри даже на нихъ, иначе ты причинишь мн тяжелое горе, а себ — неминуемую гибель’. Она послушалась и общала исполнить его просьбу. Но лишь только онъ исчезъ вмст съ ночью, она стала горевать и цлый день провела въ слезахъ и жалобахъ, что она-де окончательно погибла, заключенная въ роскошную тюрьму, что ей запрещено разговаривать съ людьми, что она не сметъ помочь скорбящимъ о ней сестрамъ и даже повидаться съ ними. Она не приняла ванны, ничего не пила, не ла и, плача, пошла спать. Сейчасъ же, раньше обыкновеннаго, явился къ ней на ложе супругъ и, обнявъ ее, сказалъ ей съ нжнымъ упрекомъ: ‘такъ ты держишь свое общаніе, моя Психея? Чего жъ я, твой мужъ, могу ожидать отъ тебя, на что надяться, если ты и днемъ, и ночью и даже въ супружескихъ объятіяхъ не перестаешь тосковать? Ну, длай же, какъ хочешь, и склонись на гибельныя побужденія твоего сердца, но ты вспомнишь о моемъ предостереженіи, когда почувствуешь позднее раскаяніе ‘.

Но Психея мольбами и угрозами, что она умретъ, вырвала у него согласіе на свое желаніе увидть сестеръ, успокоить ихъ и расцловать. Онъ снизошелъ къ просьбамъ своей молодой жены и даже позволилъ ей одарить сестеръ какимъ ей угодно драгоцнностями, но при этомъ снова наказалъ ей не слушаться ихъ гибельныхъ совтовъ и не стараться увидть его лицо, иначе она своимъ преступнымъ любопытствомъ низвергнетъ себя съ высоты счастья и навки лишится объятій супруга. Психея поблагодарила его и, развеселившись, сказала: ‘о, нтъ! я лучше сто разъ умру, чмъ откажусь отъ блаженства твоихъ лобзаній! Вдь я люблю тебя, люблю страстно, какъ свою душу, кто бы ты ни былъ, ты для меня лучше Амура. Но молю тебя: сдлай мн одолженіе и прикажи твоему слуг Зефиру перевезти сюда моихъ сестеръ, какъ онъ перевезъ меня’. И къ своей просьб она для большей убдительности присоединяетъ нжные поцлуи, прижимается къ нему и шепчетъ ласковыя имена: ‘мой желанный, мой немаглядный муженекъ, милая душа твоей Психеи!’ И мужъ не могъ противиться власти любви и этому плнительному шепоту, противъ своей воли онъ уступилъ жен и общалъ ей исполнить ея желаніе, а на зар онъ высвободился изъ ея объятій.

Между тмъ сестры отправились къ тому утесу, на которомъ, какъ он узнали, была оставлена Психея. Он стали плакать, ударять себя въ грудь, такъ что, наконецъ, камни отозвались эхомъ на ихъ безпрерывные стоны. Потомъ он начали звать сестру по имени, и ихъ пронзительные вопли по стремнинамъ горы донеслись до Психеи. Страшно взволнованная, она выбжала изъ дому и сказала: ‘зачмъ вы напрасно рыдаете? Та, о которой вы печалитесь, здсь — вотъ я! Прекратите же свои вопли, осушите слезы на своихъ щекахъ и обоймите меня, меня, которую вы только что оплакивали’. Съ этими словами она позвала Зефира и передала ему повелніе своего мужа. Тотъ немедленно повиновался и на своихъ легкихъ дуновеньяхъ снесъ обихъ сестеръ. Начались взаимныя объятія, ласки, безчисленные поцлуи, и снова полились слезы, но теперь уже радостныя. ‘Ну, а теперь’, сказала Психея, ‘войдемте въ домъ, къ нашимъ пенатамъ и свиданіе со мною развеселитъ ваши опечаленныя сердца’. И она ввела ихъ въ свой золотой чертогъ, показала его сокровища, дала имъ послушать многолюдную толпу голосовъ — прислужницъ, освжила ихъ великолпной ванной и угостила роскошными яствами волшебнаго стола. Сестры пресытились, наконецъ, этой пышностью и въ глубин своихъ сердецъ почувствовали зависть къ Психе. И вотъ одна изъ нихъ стала настойчиво разспрашивать ее, кто хозяинъ этого небеснаго имущества, кто и каковъ ея супругъ. Психея, однако, ни за что не хотла нарушить приказаніе супруга, и она не выдала своей сердечной тайны. Моментально придумала она, что ея мужъ — красивый юноша съ едва пробивающейся пушистой бородкой и что онъ большую часть времени проводитъ на охот по горамъ и по полямъ. И для того, чтобы въ дальнйшей бесд какъ-нибудь не проговориться, она одарила сестеръ золотыми вещами и драгоцнностями и, сейчасъ же позвавъ Зефира, велла ему умчать ихъ въ обратный путь. Онъ такъ и сдлалъ. У милыхъ сестричекъ все сильне и сильне разгоралась желчная зависть, и он, идучи домой, завели между собой шумный разговоръ. ‘О, слпая, жестокая и несправедливая судьба!’ сказала одна, ‘какъ ты могла допустить, чтобы мы, дочери однихъ родителей, получили совершенно различныя доли?! Мы, старшія, отданы какъ бы въ услуженіе супругамъ-чужеземцамъ, живемъ, точно изгнанницы, вдали отъ родныхъ и отечества, а она, младшая, — этотъ послдній плодъ утомленной материнской утробы, — она иметъ мужемъ бога и владетъ несмтными сокровищами, которыми не уметъ даже воспользоваться, какъ слдуетъ! Ты видла, сестрица, сколько у нея въ дом замчательныхъ драгоцнностей, какія роскошныя платья, какіе блестящіе перстни? А золото просто ногами топчетъ! и если ея мужъ, дйствительно такой красавецъ, какъ она говоритъ, то на всемъ свт нтъ женщины счастливе ея! И знаешь-ли, очень вроятно, что ея божественный супругъ въ конц концовъ такъ привяжется къ ней, что и ее сдлаетъ богиней! Да, да, это врно: вдь она уже и теперь зазнается… Замтила ли ты ея обращеніе съ нами, ея гордую осанку? Она уже разыгрываетъ изъ себя богиню, ей прислуживаютъ голоса, ей повинуются втры… А меня, несчастную, судьба наградила муженькомъ, который старше моего отца, плшиве тыквы, ничтожне всякаго мальчишки! День деньской онъ стережетъ меня и запираетъ на ключъ въ дом…’ — ‘Да и мой благоврный’, подхватила другая, ‘очень незавиденъ: весь искривленный и скорченный болзнью суставовъ. онъ такъ рдко доставляетъ мн любовныя наслажденія… Я растираю его вывороченные и твердые, какъ камень, пальцы, пачкаю свои нжныя руки грязными припарками, тряпками и отвратительными пластырями, такъ что я вовсе не жена, а усердная сидлка. Но, ты, сестра, какъ я вижу, относишься къ поведенью Психеи очень равнодушно, даже съ рабской угодливостью (не буду я стсняться въ выраженіяхъ), ну, а я — ужъ нтъ! Я ни за что не допущу, чтобы эта двчонка получила такой счастливый жребій! Вспомни, какъ надменно и высокомрно она обошлась съ нами, какъ чванилась и обнаружила всю свою спсь! Какъ неохотно швырнула намъ изъ своихъ сокровищъ какую-то жалкую бездлицу и, тяготясь нашимъ присутствіемъ, приказала насъ вытолкать съ шумомъ и свистомъ! Но не будь я женщина, не будь я жива, если я не лишу ея всхъ этихъ сокровищъ! А если и ты, какъ слдуетъ ожидать, тоже возмущена такой обидой, то подумаемъ вмст, какъ намъ поступить. И, главное, вотъ что: спрячемъ эти подарки и скроемъ отъ всхъ, даже отъ родителей, что мы знаемъ о ея спасенія. Въ самомъ дл, довольно съ насъ и того, что мы сами, на свою досаду, видли ея счастье, съ какой же стати болтать объ этомъ родителямъ и всему народу? Притомъ, вдь и нельзя назвать счастливыми тхъ, о благоденствіи которыхъ никто и слыхомъ не слыхалъ.

Такъ будемъ же молчать. Пусть она узнаетъ, что мы не служанки ея, а старшія сестры! Ну, а теперь возвратимся къ нашимъ мужьямъ, къ нашимъ небогатымъ, но вполн приличнымъ хозяйствамъ и дома, на досуг, хорошенько обдумаемъ свой планъ. А потомъ снова сойдемся здсь и накажемъ эту гордячку’.

Такъ об злодйки и сдлали. Спрятавъ полученные подарки, он возобновили свои притворные вопли, стали рвать на себ волосы, раздирать ногтями лицо и въ такомъ вид явились къ родителямъ. Разбередивъ своей фальшивой скорбью ихъ печаль, он покинули ихъ и, готовыя лопнуть отъ злости, отправились по домамъ. И стали он обдумывать ковы противъ невинной сестры, не останавливаясь даже предъ убійствомъ.

Между тмъ супругъ Психеи во время одного изъ своихъ ночныхъ посщеній сказалъ ей: ‘теперь ты видишь, какъ издалека хочетъ тебя настигнуть грозная участь? И горе было бы теб, если бы ты заране не остереглась! Вроломныя безстыдницы стремятся погубить тебя, въ особенности хотятъ он, чтобы ты увидла мое лицо. Но вдь я тебя предупреждалъ, что если ты посмотришь на него, теб ужь больше никогда не придется его видть. Поэтому, когда придутъ эти отвратительныя, зловредныя вдьмы (а он придутъ, я знаю наврно), то не вступай съ ними ни въ какую бесду. А если ты но своей врожденной деликатности и доброт душевной не можешь ршиться на это, то, по крайней мр, о муж своемъ ничего не слушай и ни слова не отвчай. И вотъ что имй въ виду: наша семья скоро увеличится, и если ты сохранишь нашу тайну, ты сдлаешься матерью безсмертнаго ребенка, а если ты ее разболтаешь, твой первенецъ будетъ смертенъ’. При этомъ извстіи Психея вся расцвла отъ счастья, будущій залогъ любви привелъ ее въ восторгъ. Ей улыбалась надежда имть божественное дитя, а имя матери наполняло гордостью ея сердце. Въ тревожномъ ожиданіи стала она считать дни и мсяцы я съ удивленіемъ невинности замчала быстрое согрваніе своего плода.

А въ это время ея фуріи сестрицы уже плыли къ ней съ гнусной поспшностью, какъ ядовитыя ехидны. И вотъ снова заговорилъ съ Психеей ея мгновенный гость-супругъ: ‘насталъ ршительный день, опасность близка. Проклятыя женщины взялись за оружіе, лагерь двинутъ, войско готово, сигналъ данъ. Безбожныя сестры бросаются на тебя съ обнаженными мечами. Горе, горе! О, милая Психея! Сжалься надъ собой и мною, будь осмотрительна, спаси: себя, твоего мужа и наше будущее дитя! Де смотри на этихъ преступницъ, не слушай ихъ! Разв ихъ можно назвать твоими сестрами, когда он такъ ненавидятъ тебя, когда он попрали вс узы крови! О, не слушай ихъ! когда он, подобно сиренамъ, стоя на утес, будутъ оглашать скалы своими коварными воплями’.

Со слезами на глазахъ выслушала Психея эту рчь и, плача, сказала мужу прерывающимся отъ рыданій голосомъ: ‘вдь ты давно оцнилъ уже мою преданность теб и молчаливость. А теперь ты снова убдишься въ сил моей воли. Но прикажи только опять нашему Зефиру соблюдать повиновеніе и вмсто недозволеннаго мн лицезрнія твоего божественнаго лика позволь мн, по крайней мр, увидть моихъ сестеръ. Молю тебя объ этомъ! Заклинаю тебя раскинувшимися волнами твоихъ ароматныхъ кудрей, твоими нжными, полными, похожими на мои ланитами, чуждымъ для меня пыломъ твоего сердца! Вдь я скоро увижу твои черты въ нашемъ младенц, склонись же на покорныя мольбы твоей робкой просительницы, даруй мн плодъ, достойный нашихъ искреннихъ объятій, и обрадуй душу навки преданной теб Психеи! Я не буду больше всматриваться въ твое лицо, и не будетъ мн помхой ночной мракъ: въ теб — мой свтъ!’ Упоенный и очарованный этими нжными ласками и объятіями, мужъ осушилъ ея слезы своими кудрями, общалъ исполнить ея желаніе, и исчезъ, прежде чмъ показалась заря. А славная парочка дружныхъ сестрицъ, не повидавшись даже съ родителями, прямо съ корабля побжала къ утесу. Не дожидаясь появленія втра, он съ дерзкимъ безразсудствомъ бросились внизъ. Зефиръ, помня царское повелніе, долженъ былъ, хотя я неохотно, принять ихъ въ лоно тихаго дуновенья и опустить на землю. Он сейчасъ же вошли въ чертогъ. Съ притворной любовью обнимая свою жертву и скрывая свое коварство подъ личиной добродушія, он стали къ ней ластиться. ‘Ты ужь’, говорили он, ‘не та маленькая Психея, что прежде: ты уже скоро сдлаешься матерью. О, если бы ты знала, какимъ подаркомъ для насъ будетъ твое дитя! Какую радость доставишь ты всей нашей семь! Какъ мы будемъ счастливы. слдя за ростомъ твоего золотаго ребенка! И если онъ, какъ и надо ожидать, будетъ похожъ на своихъ родителей, то это, право, будетъ купидончикъ! И вотъ такою лестью он мало по малу вползли въ душу сестры. Она усадила ихъ, утомленныхъ дорогой, на кресла, потомъ освжила теплой ванной, повела ихъ въ роскошную столовую и угостила изысканными яствами. Велла она играть на цитр — послышались чудные звуки, велла играть на флейт — послышалась флейта, приказала пть — раздалось пніе, и вс эти прелестныя мелодіи невидимыхъ существъ способны были умилить сердца слушателей. Но ‘злыя души преступницъ не смягчились даже этими чарующими напвами. Наоборотъ, сестрицы раскинули свои сти и стали осторожно вывдывать у Психеи, кто ея мужъ, откуда онъ родомъ и какой ведетъ образъ жизни. Психея въ простот душевной забыла свой прежній разсказъ и выдумала, что мужъ-де ея изъ сосдней провинціи, что онъ ведетъ большую торговлю, что онъ человкъ среднихъ лтъ, и у него уже пробивается сдина. Впрочемъ, она сейчасъ же уклонилась отъ этого разговора и, одаривъ сестеръ великолпными подарками, усадила ихъ на колесницу воздуха. Возвращаясь домой на мягкихъ дуновеньяхъ Зефира, он опять стали злословить.— ‘Ну, сестрица, заговорила одна, что ты скажешь на нелпую ложь этой дуры? Въ прошлый разъ ея мужъ былъ юноша съ первымъ пушкомъ молодости, а теперь — это мужчина среднихъ лтъ съ серебрящимися волосами! Какъ же это онъ усплъ состарться въ такой короткій промежутокъ времени и кто онъ такой? Одно изъ двухъ: или эта противная женщина безсовстно лжетъ, или она сама въ лицо не знаетъ своего мужа. Какое бы изъ этихъ двухъ предположеній ни было.врно, ее во всякомъ случа надо лишить богатства, и какъ можно скоре! Ибо если она, дйствительно, не знаетъ своего супруга, то очевидно, она — жена бога и беременна божкомъ. Ну, а если она — о, да не будетъ этого!— прослыветъ матерью божественнаго ребенка, то я немедленно удавлюсь съ досады! А покамстъ возвратимся къ родителямъ и тамъ придумаемъ, что намъ. длать теперь’. Возбужденныя собственными словами, он бодрствовали цлую ночь, а рано утромъ, дерзкой небрежно поговоривъ съ родителями, помчались къ утесу. Съ обычной помощью втра он быстро опустились въ долину, прибжали къ сестр и, насильно выдавливая слезы изъ глазъ, сказали ей съ коварной уловкой: ‘ты въ своемъ счастливомъ невдніи безпечна и не знаешь, какая опасность грозитъ теб, а мы, постоянно озабоченныя, глубоко страдаемъ за тебя. Ибо мы узнали и не можемъ скрыть отъ тебя, что огромный, извивающійся змй съ окровавленной и ядовитой шеей тайно спитъ съ тобою по ночамъ, Вспомни же теперь пиійское предсказаніе, которое сулило теб бракъ съ дикимъ звремъ. Къ тому же многіе поселяне и сосдніе жители, охотящіеся въ этихъ мстностяхъ, видли, какъ змй по ночамъ возвращается съ пастбища и переплываетъ въ бродъ рку. Вс говорятъ, что онъ долго будетъ откармливать тебя вкусной пищей, а лишь только созретъ твой плодъ, сожретъ тебя вмст съ нимъ. Теперь ршай, какъ знаешь: или послушайся насъ, озабоченныхъ твоимъ спасеньемъ, и переселись къ намъ, или похорони себя во внутренностяхъ змя. Ну, a если теб больше нравятся эта уединенная долина съ ея мелодичными голосами и отвратительная связь съ ядовитымъ чудовищемъ, то мы, по крайней мр, сдлали свое и поступили, какъ добрыя сестры’.

Бдная, простодушная Психея пришла въ ужасъ отъ этого печальнаго извстія. Вн себя отъ страха, она совершенно забыла предостереженія мужа и свое общаніе и какъ бы сама бросилась на встрчу своей гибели. Блдная и дрожащая, безъ кровинки въ лиц, она чуть слышно пролепетала: ‘да, мои дорогія сестры, вы исполнили свой долгъ, и т, которые вамъ передали это, не обманули вась, вроятно: я вдь никогда не видла въ лицо моего мужа, я даже не знаю, откуда онъ родомъ. Только по ночамъ я слышу его голосъ и чувствую, что около меня лежитъ какой то невдомый, избгающій свта супругъ. Да, да, вы правы: это какое то чудовище. Онъ постоянно отговариваетъ меня посмотрть его лицо и грозитъ мн за любопытство большимъ несчастьемъ. Но что мн длать? Помогите же мн, если только вы можете спасти вашу несчастную сестру, вдь одного только предостереженія недостаточно, чтобы отвратить грядущую бду’. Такъ преступныя женщины проникли въ беззащитную душу Психеи и какъ бы съ мечами обмана въ рукахъ напали на ея боязливыя, робкія думы.

‘Узы крови’, сказала одна изъ нихъ, заставляютъ насъ ради твоего спасенія не остановиться ни предъ какою опасностью. Мы укажемъ теб единственно врное средство ко <Текст испорчен.>

сильный храмъ, ты сойди съ постели и осторожно, босикомъ, подойди къ ламп. Разсявъ ею мракъ, ты сообразишь, какъ теб удобне совершить свой прекрасный подвигъ. А затмъ подыми правую руку и: со всей силы разски приготовленнымъ ножемъ сочлененіе между головой и шеей дракона. Мы, конечно, не откажемъ теб въ своей помощи, о нтъ, Мы въ тоск и страх будемъ ждать, пока его смерть не освободитъ тебя отъ несчастія, а затмъ поспшно уведемъ тебя вмст со всми этими сокровищами и соединимъ тебя брачными узами съ настоящимъ мужчиной’.

Сердце Психеи, конечно, загорлось отъ этихъ возбудительныхъ словъ. А сестры тотчасъ же оставили ее одну. Боясь, чтобы исходъ злодянія не былъ гибеленъ и для нихъ самихъ, он, поднятыя на утесъ обычнымъ дуновеньемъ, бросились въ поспшное бгство, сли на корабль и умчались.

Итакъ, Психея одна. Она не слышитъ боле этихъ враждебныхъ фурій, но ей грустно, и она волнуется, какъ море въ непогоду. Она твердо ршилась исполнить задуманное, но она все-таки колеблется, трепещетъ, и ее обуреваютъ тяжелыя предчувствія. Она торопится и медлитъ, ршается и дрожитъ, сомнвается и негодуетъ и, что ужасне всего, въ одномъ и томъ же существ ненавидитъ звря и обожаетъ супруга. Однако, когда наступилъ вечеръ, предвщая близкую ночь, она съ отчаянной поспшностью готовится къ безбожному преступленію. Настала ночь, явился мужъ. Утомленный любовной нгой, онъ скоро погрузился въ глубокій сонъ. Тогда Психея, вообще слабая и тломъ и душой, на этотъ разъ подкрпленная жестокостью судьбы, собралась съ силой, взяла лампу и схватила ножъ. Отвага словно измнила ея женственный полъ. Но лишь только свтъ озарилъ таинственное ложе, она увидла самаго добраго и милаго зврька, — она увидла прекраснаго бога Амура, разметавшагося въ прелестной поз. При вид его даже пламя лампады радостне засіяло, и сверкнуло святотатственное остріе ножа. А Психея, пораженная этимъ зрлищемъ, вся поблднла, какъ мертвецъ. Съ трепетомъ опустилась она на колни и хотла спрятать остріе въ своей собственной груди. И она сдлала бы это, если бы ножъ, испугавшись такого преступленія, не выскользнулъ изъ ея дрожавшихъ рукъ. Мало-по малу она оправилась, и вотъ она стоитъ, вся охваченная сладостнымъ чувствомъ. Она любуется прелестью золотистыхъ кудрей, умащенныхъ амврозіей, она любуется молочно-блой шеей и пурпурными щечками Амура. Красиво перепутались безпорядочно разбросанныя кольца его волосъ, отъ золотистаго блеска которыхъ потускнло пламя лампады. На плечахъ его сверкали блоснжныя крылья и, хотя он были въ поко, все-таки крайнія тоненькія и нжныя перышки дрожали и рзвились. И все тло Амура было такъ нжно, такъ прелестно, что не могло оно заставить Венеру раскаиваться въ его рожденіи.

У ножекъ постели лежали лукъ, колчанъ и стрлы — это кроткое оружіе могущественнаго бога. Психея стала съ любопытствомъ осматривать все это, взяла въ руки и удивлялась доспхамъ своего мужа. Вотъ вынула она изъ колчана стрлу и, пробуя ея остріе, уколола себ пальчикъ, такъ что сквозь нжную кожу проступили капли розовой крови. Такимъ образомъ Психея, сама того не зная, привила себ любовь къ богу любви. Все боле и боле распаляясь къ нему страстью, она . наклонилась надъ нимъ и стала шаловливо осыпать его пламенными: поцлуями, боясь въ то же время, чтобы онъ не проснулся. Но въ это время лампа — вслдствіе ли презрннаго вроломства или изъ гнусной зависти, или же потому, что ей самой захотлось прикоснуться поцлуемъ къ такому прекрасному тлу, — какъ бы то ни было — лампа уронила со своей свтильни каплю горячаго масла на правое плечо бога… О дерзкая, неразумная лампа, ты, неврная раба любви! горе теб, что ты обожгла того, кто самъ властитель всякаго огня! Горе теб, хотя и придумалъ тебя впервые какой то любовникъ, чтобы и по ночамъ дольше обладать предметомъ своихъ желаній!

Обожженный богъ вскочилъ съ постели и, сразу понявъ, что Психея нарушила свое слово, безмолвно исчезъ изъ глазъ и рукъ своей несчастной жены. Психея успла, правда, ухватиться обими руками за его колно к хотла умчаться вмст съ нимъ, какъ жалкая спутница его полета по заоблачнымъ высямъ, но, обезсиленная отчаянной и напрасной борьбой, упала на землю. Не покинулъ ея, однако, любовникъ-богъ, онъ взлетлъ на сосдній кипарисъ и съ вершины его въ глубокомъ волненіи сказалъ ей: ‘о, неразумная Психея! Вопреки повелнію моей матери, которая приказала мн возбудить въ теб постыдную любовь къ самому низкому человку и выдать за него замужъ, я самъ полюбилъ тебя. О, теперь я знаю, что поступилъ легкомысленно! Какъ! Неужели для того я, прекрасный стрлокъ, поразилъ своимъ лукомъ самого себя и сдлалъ тебя моей супругой, чтобы ты приняла меня за какое то чудовище и задумала отрубить мн голову, мое лицо, на которомъ сіяютъ влюбленные въ тебя глаза?! А вдь сколько разъ я предостерегалъ тебя, сколько разъ дружески просилъ не длать этого! Ну, твои милыя совтницы сейчасъ же поплатятся мн за свои наставленія, а тебя я накажу только разлукой со мною’. Съ этими словами онъ взмахнулъ крыльями и поднялся къ небесамъ. Психея, распростертая на земл, слдила за полетомъ мужа и горько рыдала. И когда онъ окончательно скрылся изъ ея глазъ, она бросилась въ ближайшую рку. Но добрая рка, боясь за себя и желая угодить тому богу, который уметъ жечь и самыя воды, сейчасъ же подхватила ее безвредной волной и положила ее на цвтущій берегъ. Случайно въ это время у изгиба рки сидлъ сельскій богъ Панъ и, держа въ своихъ объятіяхъ горную богиню Эхо, училъ ее повторять всевозможные отзвуки, вблизи блуждали козочки и, рзвясь, пощипывали рчную травку. Козленогій богъ зналъ горе Психеи, подозвалъ ее къ себ и сталъ успокоивать ее, изнуренную и большую. ‘Моя умница-двочка’, сказалъ онъ, ‘я, правда, мужикъ и пастухъ, но старость умудрила меня долгимъ опытомъ. Если я правильно понимаю истину, то, судя по твоей неровной и колеблющейся походк, по чрезмрной блдности твоего лица, по твоимъ печальнымъ глазамъ и безпрерывнымъ вздохамъ, ты страдаешь отъ несчастной любви. Послушайся же меня и не покушайся боле на свою жизнь. Перестань печалиться, а лучше обратись къ великому Амуру съ мольбой и заслужи его покорной лаской, потому что онъ юноша изнженный и невоздержный’.

Такъ сказалъ ей богъ пастуховъ. Психея ни слова не отвтила и, только воздавъ ему должныя почести за его спасительный совтъ, продолжала свой путь. Долго и трудно было ея странствованіе, и лишь съ закатомъ солнца добрела она случайно до того города, въ которомъ властвовалъ мужъ одной изъ ея сестеръ. Узнавъ это, Психея извстила сестру о своемъ прибытіи, и ее тотчасъ же пригласили къ ней. Посл взаимныхъ привтствій, Психея, высвободившись изъ объятій сестры, на ея вопросъ о причин своего появленія, отвтила: ‘помнишь, ты съ сестрой посовтовали мн зарзать острымъ можемъ то чудовище, которое подъ самозваннымъ именемъ моего супруга раздляло со мною ложе, чтобы оно не проглотило меня, горемычной, своей алчной пастью. Но когда я, послушавшись васъ, озарила свтомъ дампы его образъ, моимъ глазамъ предстало дивное, божественное зрлище: я увидла знаменитаго сына Венеры, да, я увидла самого Амура, покоившагося сладкимъ сномъ. Восхищенная его чудной красотой, я стояла, вся дрожа отъ наслажденія и неудовлетворенной страсти. Но въ это время, по роковой случайности, съ лампы брызнула не плечо Амура капля горячаго масла. Мгновенно пробудившись отъ боли, онъ увидлъ меня съ можемъ и лампой въ рук и воскликнулъ: ‘за твое коварное преступленіе уйди прочь отъ этого ложа! Я разлучаюсь съ тобой навки, и вмсто тебя возьму въ свои супружескія объятія твою сестру’… и онъ назвалъ тебя. и въ ту же минуту веллъ онъ Зефиру изгнать меня изъ своего чертога.

Еще звучали слова Психеи, какъ ея сестра, солгавъ мужу, будто она узнала про смерть своихъ родителей, въ порыв безумной страсти бросилась на корабль и помчалась прямо къ извстному ей утесу. Тогда дулъ уже не тотъ втеръ, что прежде, но она, ослпленная надеждой, съ громкимъ крикомъ: ‘возьми, возьми меня, Амуръ, свою достойную супругу, а ты, Зефиръ, подхвати свою госпожу!’ — смло бросилась внизъ. Гибеленъ былъ еи прыжокъ, и она даже мертвой не могла достигнуть долины, потому что скалистые утесы растерзали ея тло, и ея изуродованные члены по заслугамъ сдлались добычей хищныхъ зврей и птицъ. И для другой преступницы не замедлила кара, потому что Психея въ своемъ странствованіи дошла и до того города, гд жила ея вторая сестра. Обманутая тою же выдумкой и завидуя мнимой свадьб сестры, та поспшила къ утесу и нашла себ тамъ такую же гибель.

Между тмъ какъ Психея бродила по разнымъ странамъ, сгорая желаніемъ отыскать Амура. онъ въ это время, страдая отъ обжога, лежалъ въ опочивальн своей матери.— Вотъ чайка, та блоснжная птица, которая плещетъ крыльями по поверхности водъ, поспшно опустилась на глубокое.лоно океана. Она приблизилась къ купавшейся Венер и сообщила ей всть, что Амуръ тяжко страдаетъ отъ полученнаго обжога и лежитъ на одр болзни, отчаиваясь въ своемь выздоровленіи. ‘Вся семъя Венеры’, говорила птица, ‘уже пользуется дурной славой у народовъ: твой сынъ удалился для любовныхъ похожденій на гору, а ты сама увлеклась плаваньемъ, и вотъ почему нтъ больше на земл наслажденій, нтъ восторговъ любви, нтъ веселья, все теперь стало безобразью, скучно, мертво. Прекратились свадебныя торжества, исчезла дружба, нтъ дтской привязанности, — остались только грязная невоздержность и горькое пресыщеніе страстей.’ Такъ жужжала Венер въ уши эта болтливая сплетница-птичка, оскорбляя честь Амура. Наконецъ, Венера въ сильномъ гнв воскликнула: ‘такъ, значитъ, мой милый сынъ иметъ какую-то возлюбленную? Скажи же ты, моя единственная преданная рабыня, скажи мн имя той, которая обольстила моего благороднаго, незрлаго мальчика! Кто она? Нимфа ли, или одна изъ множества Горъ и Музъ, или, быть можетъ, какая-нибудь изъ окружающихъ меня Грацій {Горы — три богини временъ года. Музы — богини-представительницы различныхъ родовъ поэзіи, искусствъ и наукъ. Граціи или Хариты — богини красоты и веселья, олицетворявшія собою свтлую, праздничную жизнь.}?’ Не молчала словоохотливая птица: ‘не знаю, владычица, но мн кажется, что его страстно любитъ смертная двушка, если не ошибаюсь, зовутъ ее Психеей’. Тутъ Венера закричала въ страшномъ негодованіи: ‘А, такъ онъ любитъ Психею, эту соперницу моей красоты, присвоившую себ мое имя! Значитъ, мой сынокъ считаетъ меня сводницей, по указанію которой онъ могъ сойтись съ этой двушкой? Хорошо же!’

Съ этими словами она вынырнула изъ океана и сейчасъ же направилась къ золотому чертогу. Увидвъ тамъ, дйствительно, своего сына больнымъ, она остановилась у дверей я громко разразилась такими упреками: ‘разв это прилично, разв это достойно моего сына и нашего положенія, что ты попираешь ногами приказанія своей матери, своей повелительницы, что ты не только не обрекъ моей соперницы на отвратительный бракъ, но и самъ, — по лтамъ еще ребенокъ,— своевольно заключилъ ее въ свои незрлыя объятія, и я такимъ образомъ должна имть ее своей невсткой? Быть можетъ, ты, безсердечный соблазнитель и бездльникъ, считаешь только себя благороднымъ по происхожденію и думаешь, что я по своему возрасту уже не могу родить теб брата? Такъ знай же: я дамъ жизнь еще одному, лучшему сыну… Нтъ! чтобы ты еще сильне почувствовалъ свое униженіе, я вотъ что сдлаю: я усыновлю одного изъ своихъ маленькихъ рабовъ и передамъ ему твоя крылья, и факелъ, и стрлы и все, все, что я теб когда то подарила не для такого употребленія… Вдь ты не наслдовалъ ни одного изъ достоинствъ твоего отца {Юпитеръ. По нкоторымъ варіантамъ миа, Амуръ сынъ Венеры и Юпитера.}, съ ранняго дтства ты уже дурно велъ себя, твои руки никогда не знали удержу, и ты непочтительно билъ ими своихъ родителей. Даже меня, меня самое, твою мать, ты, негодный, такъ часто поражалъ своими стрлами и, не обращая вниманія на то, что я замужемъ, поступалъ со мною такъ, какъ если бы я была вдовою… Ты не боялся даже своего отчима {Марсъ.}, этого величайшаго я храбрйшаго воина. Мало того: сколько разъ ты, на зло и огорченіе мн, доставлялъ ему двушекъ для прелюбодянія! Но постой: я заставлю тебя раскаяться въ своихъ продлкахъ, и горькимъ покажется теб твой медовый мсяцъ!… Однако, что же мн, осмянной, длать теперь? Куда мн обратиться, какъ наказать этого коварнаго мальчишку? Искать ли мн помощи у моего недруга — Воздержности, которую я такъ часто оскорбляла разгульными выходками моего сынка? Неужели мн вступить въ переговоры съ этой неуклюжей, угрюмой женщиной? О, какъ это противно! Но что длать! Нельзя отвергать утшенія мести, откуда бы оно не являлось. Да, да — къ ней я должна прибгнуть, только къ ней. Она строго накажетъ этого плута, она отниметъ у него колчанъ и стрлы, отниметъ лукъ, потушитъ факелъ, да и его самого не погладитъ по головк. Да, только въ томъ случа я буду удовлетворена, когда она сниметъ съ него его золотистые волосы, которые я часто расчесывала собственными руками, когда она отржетъ крылья, которыя я держала на колняхъ и орошала нектаромъ’. Съ этими словами она вышла, разгнванная, насколько Венера можетъ быть разгнванной…

Вышла она, а на встрчу ей Церера и Юнона {Церера — богиня плодородія. Юнона — величайшая изъ богинь, сестра и супруга Юпитера.}. Увидя ея взволнованное и огорченное лицо, он спросили ее, почему она омрачаетъ красоту своихъ блестящихъ очей грозно нахмуренными бровями. Она имъ въ отвтъ: ‘вы пришли очень кстати для успокоенія моего пылающаго сердца. Умоляю васъ: напрягите вс свои силы и отыщите мн эту втренную бглянку Психею. Вдь вы знаете позорную молву о моей семь, о продлкахъ моего несноснаго сынка?’ Он, прекрасно зная, въ чемъ дло, пытались успокоить раздраженную Венеру. ‘Повелительница’, говорили он, ‘что ты такъ безпощадно нападаешь на его любовныя проказы и даже стремишься погубить ту, кого онъ любитъ? Скажи, пожалуйста, разв это преступленіе, что онъ охотно заигрываетъ съ миловидной двушкой? Разв ты не знаешь, что онъ уже юноша, или, быть можетъ, ты забыла, сколько ему лтъ отъ роду. Не считаешь ли ты его мальчикомъ, потому что онъ слишкомъ очарователенъ для своего возраста? Неужели ты, мать, и притомъ умная женщина, будешь постоянно слдить за сердечными длами твоего сына, порицать его страсти, и на немъ, этомъ прекрасномъ юнош, вымещать свои собственныя шашни? Но, вдь, ни одинъ богъ, ни одинъ человкъ не допустятъ, чтобы ты распространяла среди людей страсти, когда ты сама изгоняешь любовь изъ своего семейства и закрываешь главную фабрику женскихъ гршковъ’… Такъ услужливо защищали он отсутствовавшаго Амура, потому что боялись его стрлъ. Но Венера, обидвшись, что ея огорченія обращены въ шутку, отстала отъ своихъ спутницъ и быстрымъ шагомъ направилась къ морю.

Между тмъ, удрученная, горемъ Психея странствовала днемъ и ночью и розыскивала своего супруга, чтобы, если не смягчитъ его сердца супружескими ласками, то, по крайней мр, умилостивить его униженными мольбами. Однажды увидла она на вершин высокой горы какой то храмъ. ‘Кто знаетъ’, воскликнула она: ‘быть можетъ, тамъ проводитъ свои дни мой милый мужъ и повелитель! И хотя она была такъ утомлена безпрерывными лишеніями, что ее поддерживали только надежда и страстное желаніе увидть Амура,— она поспшно взошла на гору и направилась къ божественному жилищу. Увидла она тамъ колосья ржи, одни — набросанные кучей, другіе связанные вмст, увидла также и колосья ячменя. Были тамъ серпы и вс другія орудія для жатвы, но все было безпорядочно и небрежно. разбросано, будто руками усталыхъ рабочихъ во время сильнаго зноя. Психея стала все это приводить въ порядокъ, потому что въ своемъ благочестіи она понимала, что ей вовсе не пристало пренебрегать поклоненіемъ какому бы то ни было божеству, а, наоборотъ, надо испрашивать состраданія и благоволенія у всхъ боговъ. За этой усердной работой ее застала благодатная Церера. ‘Какъ’, сказала богиня, ‘это ты, бдная Психея? Венера въ гнвной тревог розыскиваетъ тебя по всей земл, желая тебя безпощадно наказать, и всми силами своего божества стремится къ мести, — а ты въ это время заботишься о моихъ зернахъ и можешь думать о чемъ либо другомъ, кром своего спасенія?’ Въ отвтъ на это Психея бросилась къ ногамъ Цереры и, орошая ихъ потокомъ слезъ, разметавъ по земл свои кудри, стала горячо умолять богиню о покровительств. ‘Заклинаю тебя’, молила она, ‘твоей плодоносной десницей, веселымъ сборомъ жатвы, таинствомъ твоихъ жертвенныхъ сосудовъ, заклинаю тебя крытыми колесницами твоихъ рабовъ драконовъ, бороздами сицилійской земли, заклинаю тебя мрачнымъ бракомъ твоей дочери Прозерпины, похищенной Плутономъ, и ея радостнымъ возвращеніемъ, заклинаю всмъ, что таится подъ безмолвной снью элевзинскаго святилища {Вс эти заклинанія указываютъ на культъ Цереры, какъ богини плодородія и жатвы. Дочь Цереры Прозерпина была похищена Плутономъ, богомъ подоемнаго царства. Читатели, вроятно, помнятъ ‘Жалобу Цереры’ Шиллера, въ прекрасномъ перевод Жуковскаго. Элевзинъ — городъ Аттики, славившійся своимъ полнымъ таинствъ культомъ Деметры (Цереры) и ея дочери.}, — спаси меня, спаси жизнь несчастной Психеи, склоняющей предъ тобою колни! Дозволь мн скрыться и провести хоть нсколько дней за этой копной, пока не пройдетъ ужасный гнвъ великой богини или по крайней мр, пока не окрпнутъ мои силы, изнуренныя долгимъ страданіемъ! ‘

Ей отвтила Церера: ‘я тронута твоими слезами и мольбами и хотла бы теб помочь, но я не могу ссориться съ моей родственницей, которая къ тому же и отличная женщина, и меня связываетъ съ нею старинная дружба. Удались же поскорй отсюда и будь довольна тмъ, что я не задерживаю тебя здсь’.

Обманутая въ своей надежд, еще боле опечаленная, Психея пошла дальше. Вотъ увидла она глубокую долину, а за нею тнистую рощу, среди которой высился храмъ, построенный съ дивнымъ искусствомъ. Желая испытать все, что могло подавать хоть слабую надежду на улучшеніе ея судьбы, и готовая молить всхъ боговъ о снисхожденіи, Психея приблизилась къ священнымъ дверямъ. Ея глазамъ предстали роскошные дары и висвшія на деревьяхъ и колонкахъ затканныя золотомъ платья, на которыхъ вмст съ благодарностью за оказанную милость было обозначено имя богини, которой они посвящались. Опустившись на колни, Психея вытерла слезы, обхватила руками алтарь и взмолилась: ‘о, великая сестра и супруга Юпитера! Пребываешь ли ты теперь въ древнемъ храм Самоса, прославленнаго твоимъ рожденіемъ, первымъ плачемъ твоего дтства {Психея перечисляетъ вс т мстности, въ которыхъ особенно процвталъ культъ Юноны (Геры).}, шествуешь ли ты по благодатной земл высокаго Карагена, который чтитъ тебя, какъ дву, вознесшуюся къ небесамъ на запряженной львами колесниц {По самосскому преданію Гера 300 лтъ жила въ тайномъ брак съ Зевсомъ, пока онъ не объявилъ ея открыто своею супругой и царицей боговъ.}, охраняешь ли ты знаменитыя стны Аргоса на берегахъ Инаха {Инахъ — древнйшій царь Аргоса, собственно богъ одноименной рку. Когда Посейдонъ спорилъ съ Герой за обладаніе Аргосомъ (городъ въ пелопоннесской области — Арголид), Инахъ ршилъ споръ въ пользу Геры.}, который знаетъ тебя, уже какъ супругу Громовержца и царицу богинь, ты, которую и востокъ, и западъ величаютъ богиней родовъ? О, будь для меня Юноной-Спасительницей, сжалься надъ моимъ несчастьемъ и освободи меня, изнуренную вынесенными страданіями, отъ ужаса грозящей опасности. Вдь я знаю, что ты всегда готова помочь тмъ женщинамъ, которымъ грозятъ муки родовъ {Указаніе на дятельность Юноны, какъ богини родовъ.}.’ Такъ молилась Психея, и сейчасъ же во всемъ величіи своего божества явилась предъ нею ІОнона и сказала: ‘какъ сильно желала бы я склониться на твои яросьбы и помочь теб! Но честь не позволяетъ мн идти наперекоръ желаньямъ моей невстки Венеры, которую я всегда любила, какъ родную дочь, кром того, и законъ запрещаетъ принимать чужихъ рабовъ, бжавшихъ отъ своихъ господъ’.

Совершенно уничтоженная этимъ вторымъ ударомъ судьбы, Психея отказалась отъ всякой надежды найти своего крылатаго супруга. ‘Что же’, думала она. ‘можетъ облегчить мою горесть, если для этого безсильны даже желанія богинь? Куда направить мн шаги, когда и опутана такой стью? Гд, подъ какимъ покровомъ, въ какомъ тайник, могу я укрыться отъ всюду проникающихъ очей великой Венеры? И если бы,и, наконецъ, ршилась поврить слабому проблеску надежды и добровольно явиться къ моей повелительниц, то, не знаю смягчила ли бы я позднимъ раскаяніемъ ея безпощадную вражду… И разв я уврена, что найду въ чертог его матери того, кого такъ долго ищу?’

Тмъ не мене она ршилась не скрываться больше и, покорясь, подвергнуть себя сомнительному исходу, быть можетъ даже гибели, и стала она обдумывать, какъ приступить ей-къ мольбамъ о помилованіи.

Между тмъ Венера прекратила свои поиски на земл и ршила отправиться на небеса. Она приказала запречь изящно отдланную и украшенную золотомъ колесницу, которую ей поднесъ Вулканъ, какъ первый свадебный подарокъ. Изъ стаи голубей, кружившихся надъ опочивальней богини, выпорхнули четыре блоснжныхъ голубка и, наклонивъ подъ блестящее ярмо колесницы свои радужныя шейки, радостно помчали свою госпожу. За колесницей Венеры съ веселымъ щебетаніемъ полетли воробьи, а пвчія птички, оглашая воздухъ чудными мелодіями, привтствовали богиню. Исчезли облака, небо открылось для своей дочери, и эфиръ восторженно принялъ ее. Ни орла, ни хищнаго ястреба не боялась пвучая свита Венеры. Богиня направилась прямо къ царскому чертогу Юпитера и гордо потребовала необходимой ей службы Меркурія. И Юпитеръ не нахмурилъ въ знакъ отказа своихъ темныхъ бровей. Ликуя, вошла Венера въ небеса въ сопровожденіи Меркурія, озабоченно нашептывая ему: ‘ты знаешь, мой дорогой братъ, что твоя сестра Венера ничего не длаетъ безъ твоего согласія, теб извстно также, какъ долго и безуспшно я розыскиваю убжище, въ которомъ скрывается моя рабыня. Мн остается только попросить тебя, чтобы ты публично общалъ награду тому, кто ее найдетъ. Исполни же какъ можно скоре мое порученіе и сообщи ея примты, чтобы никто не могъ оправдаться незнаніемъ, если преступно скроетъ ее у себя’. Съ этими словами она подала ему свертокъ, въ которомъ было обозначено имя Психеи и вс ея примты. Венера удалилась обратно къ себ, а Меркурій исполнилъ повелніе и облетлъ вс страны, громогласно провозглашая: ‘кто воротитъ съ пути или укажетъ мстопребываніе бжавшей дочери царя, рабыни Венеры, по имени Психеи, тотъ пусть встртится съ Меркуріемъ подъ колоннадой изъ миртъ, и тамъ онъ за свои указанія получитъ отъ самой Венеры семь сладостныхъ поцлуевъ и лобзанія прелестныхъ устъ’. Эти слова Меркурія возбудили общаніемъ такой плнительной награды всеобщее усердіе и укрпили Психею въ ея ршеніи немедленно повиниться предъ Венерой. Она приблизилась къ жилищу своей владычицы, у дверей ее встртила одна изъ прислужницъ Венеры, по имени Привычка, и набросилась на нее съ громкимъ крикомъ: ‘наконецъ-то, негодная рабыня, ты вспомнила, что у тебя есть госпожа! Или, быть можетъ. ты по своей прирожденной лживости, станешь притворяться, будто не знаешь, сколькихъ усилій намъ стоило розыскивать тебя? Хорошо, что ты попалась въ мои руки, словно въ клешни ада, ты сейчасъ же будешь наказана за свою дерзость’. И она схватила несопротивлявшуюся Психею за волосы и потащила ее къ Венер. Богиня, увидавъ ее предъ собой, разразилась торжествующимъ хохотомъ и, почесывая себ правое ушко, сказала: ‘А, добро пожаловать! Наконецъ то ты удостоила придти съ привтомъ къ своей свекрови! Или, быть можетъ, ты явилась навстить своего супруга, который теперь страдаетъ, раненный тобою? Во всякомъ случа, будь спокойна: я окажу теб пріемъ, достойный такой доброй невстки, какъ ты… ‘Эй! воскликнула она, гд мои рабыни Тоска и Печаль?’ Т вошли, и Венера поручила имъ наказать Психею. Он исполнили повелніе своей госпожи и, избивъ Психею бичами, привели ее снова къ Венер. Богиня злобно и насмшливо сказала: ‘смотрите, она хочетъ разжалобить меня своей беременностью! Да, вдь, она скоро сдлаетъ меня счастливой бабушкой прекраснаго ребенка… Въ самомъ дл, какое счастье! Во цвт лтъ я буду бабушкой, и сынъ презрнной рабыни будетъ внукомъ Венеры! Впрочемъ, что я говорю — ‘сынъ!’ Вдь неравный бракъ, совершенный притомъ въ деревенскомъ дом, безъ свидтелей и отцовскаго благословенія, не можетъ считаться дйствительнымъ {На основаніи одного изъ установленій римскаго права.}, и плодъ его будетъ незаконнымъ, если я только, вообще, позволю ей выносить ребенка! Съ этими словами она набросилась на Психею, разорвала ей платье, вцпилась въ ея волосы и жестоко прибила ее. Затмъ она взяла жито, ячмень, овесъ, макъ, горохъ, чечевицу и бобы и, смшавъ все это въ одну кучу, сказала двушк: ‘рабыня, по моему ты такъ безобразна, что только усердной работой можешь привлечь къ себ жениховъ, ну, и я хочу испытать твое прилежаніе. Разбери эту кучу перемшанныхъ смянъ и разложи ихъ по родамъ, ты должна все это кончить къ вечеру’. Такъ сказавъ, она удалилась на какой-то брачный пиръ. А Психея даже не дотронулась до безпорядочной кучи и потрясенная огромной трудностью заданной работы, словно окаменла въ безмолвіи. Но въ это время маленькій муравей, привыкшій къ такимъ работамъ, сжалился надъ своей новой товаркой по занятіямъ и возмущенный жестокостью богини-свекрови, бросился въ разныя стороны и созвалъ цлый рой сосдей-муравьевъ. ‘Сжальтесь’, говорилъ онъ, ‘проворные питомцы общей матери-земли, сжальтесь и немедленно явитесь на помощь бдной, милой двушк, возлюбленной Амура! Скорй, скорй!’ И вотъ примчались цлыя массы шестиножекъ и, усердно разобравъ всю кучу, поспшно исчезли. Ночью возвратилась Венера, разгоряченная виномъ, благоухая бальзамомъ, все тло ея было увито дивными розами. Увидя, какъ успшно справилась Психея со своей задачей, она сказала: ‘я знаю, негодница, это работа не твоихъ рукъ, а того, кому ты понравилась на свое и его горе’. И бросивъ ей кусокъ хлба, она удалилась на покой. А между тмъ Амуръ былъ запертъ въ одной изъ отдаленныхъ комнатъ дворца, для того чтобы онъ не разбередилъ своей раны шаловливыми выходками и чтобъ не сошелся со своей возлюбленной. Такъ провели эту мрачную ночь разлученные подъ одною кровлей любовники. Но лишь только показалась Аврора, Венера позвала Психею и сказала ей: ‘видишь ты эту рощу, достигающую высокихъ скалъ и рки, глубокіе водовороты которой приближаются къ сосднему источнику? Тамъ, въ этой рощ, никмъ не стерегомыя пасутся овцы съ блестящей золотою шерстью. Я хочу, чтобы ты какъ-нибудь добыла и сейчасъ же принесла мн клокъ этой драгоцнной шерсти’. Психея съ радостью отправилась по указанію богини, но не для того, чтобы исполнить ея повелніе, а для того чтобы броситься съ вершины утеса въ рку и этимъ положить конецъ своимъ страданіямъ. Но съ рки донеслось къ ней нжное рокотанье зеленоватой нимфы Арундо {Arundo значитъ, собственно, ‘тростникъ’, изъ котораго длили между прочимъ свирли.}, этой матери чудной музыки. ‘Психея’, — такъ шептала она, — ‘Психея, хоть ты я удручена горемъ, но не оскверняй моихъ священныхъ водъ твоею грустной смертью. Впрочемъ, и не пытайся проникнуть на тотъ берегъ, къ ужаснымъ овцамъ, потому что, воспламененныя жаромъ солнца, он приходятъ въ страшное бшенство и своими острыми рогами, твердыми лбами, а иногда ядовитыми укушеніями грозятъ всмъ смертнымъ. Но когда смягчится солнечный зной и, наслаждаясь прохладой, животныя отдохнутъ у воды, ты можешь спрятаться подъ тмъ высокимъ платаномъ, который пьетъ ту же волну, что и я, и посл того, какъ овцы освободятся отъ своего бiенства, ты въ тхъ мстахъ, гд он тснились, пробиваясь сквозь втви сосдней рощи, найдешь висящіе на древесныхъ стволахъ клочки золотистой шерсти’. Такъ добрая и кроткая Арундо давала несчастной Психе спасительные совты. Психея, конечно, внимательно выслушала ихъ и, не замедливъ сдлать все, что слдовало, принесла Венер полную пазуху мягкаго, желтаго золота. Но и этотъ второй подвигъ не умилостивилъ богини. Нахмуривъ брови. она сказала съ горькой усмшкой: ‘я знаю, что и это совершилъ за тебя твой возлюбленный. Но теперь я окончательно испытаю, дйствительно-ли ты одарена такимъ мужествомъ и необыкновенной мудростью. Видишь ты вершину этой крутой скалы, съ которой низвергаются мутныя волны чернаго источника, орошающаго Стигійскія болота и питающаго глухо-звучащія воды Коцита? Вотъ оттуда сейчасъ же принеси мн въ этой урн холодной, какъ ледъ, воды, почерпнутой изъ глубины источника’. Съ этими словами она подала Психе хрустальную вазочку, осыпавъ притомъ бдную двушку страшными угрозами. Психея быстрыми шагами направилась къ вершин горы, нисколько не сомнваясь, что тамъ найдетъ она конецъ своей горемычной жизни. Лишь только подошла она къ гор, ей предстали неодолимыя препятствія. Огромный утесъ извергалъ изъ глубины своихъ камней бшеные потоки, стремительно вырываясь изъ узкой разслины, они по проторенному руслу впадали въ сосднюю долину. Съ правой и лвой стороны утеса стояли наводившіе ужасъ драконы, ихъ шеи были вытянуты, глаза постоянно бодрствовали, зрачки всегда были на сторож. Кром того, устрашали и самыя воды, одаренныя человческимъ голосомъ: ежеминутно раздавались изъ ихъ глубины слова: ‘уйди! что ты здсь длаешь? уйди! берегись! ты погибнешь!’ Пораженная ужасомъ Психеи, лишилась чувствъ, видя неминуемую гибель, она оцпенла, и даже слезы — это послднее утшеніе — не оросили ея глазъ. Но отъ кроткихъ очей Провиднія не укрылось горе невинной души: царственная птица Юпитера, быстрый орелъ внезапно появился съ распростертыми крыльями надъ несчастной двушкой. Помня старую услугу Амура, при помощи котораго онъ похитилъ для Юпитера фригійскаго мальчика {Ганимеда, сына царя Троя. Это былъ красавецъ-мальчикъ, котораго Зевсъ похитилъ при помощи орла и сдлалъ своимъ виночерпіемъ.}, орелъ готовъ былъ теперь выказать богу свою признательность и помочь его возлюбленной. И вотъ онъ оставилъ высокіе чертоги Юпитера, коснулся крыльями лица двушки и сказалъ ей: ‘ахъ ты, простодушная и неопытная бдняжка! Неужели ты думаешь, что можно почерпнуть хоть одну каплю изъ этого священнаго, но тмъ не мене гибельнаго источника? Разв ты никогда не слышала, что даже богамъ, даже Юпитеру страшны Стигійскія воды, что, подобно тому какъ вы клянетесь богами, они, боги, клянутся величіемъ Стикса? Но дай сюда твою чашу’. Нонъ быстро схватилъ когтями урну и, удерживая равновсіе своими колеблющимися крыльями, сталъ черпать въ нее сопротивлявшуюся и угрожавшую воду. Ему приходилось уклоняться отъ свирпыхъ драконовъ, и для того чтобы легче приблизиться къ вод, онъ солгалъ ей, будто дйствуетъ по приказанію и для блага Венеры. Глубоко обрадованная, получила Психея чашу, полную воды, и поспшно отнесла ее Венер. Но и теперь не смягчила она гнва богини. Осыпая ее угрозами и ядовито улыбаясь, сказала ей Венера: ‘да ты какая-то злая волшебница і потому такъ успшно исполняешь мои приказанія!.. Но вотъ что, душечка, должна будешь ты еще сдлать… На, возьми эту коробочку и отправься съ нею въ подземное царство, къ мрачнымъ обитателямъ Тартара. Тамъ подай ее Прозерпин и скажи: ‘Венера просить, чтобы ты удлила ей немного изъ своей красоты, ну хоть столько, чтобъ ей было достаточно, по крайней мр, на одинъ день. А свою собственную прелесть она потеряла во время ухода за больнымъ сыномъ’. Такъ пойди, но не возвращайся слишкомъ поздно, потому что я должна еще сегодня постить собраніе боговъ, на которомъ хочу быть украшенной даромъ Прозернины’. Психея поняла, что насталъ ея послдній часъ и что ей^надо, оставивъ безплодныя мольбы, идти на встрчу своей гибели. Какъ же не гибели? Вдь она принуждена собственными ногами ступать по тартару, постить безплотныя тни!

Не медля ни минуты, пошла она къ высокой башн, чтобы съ ея вершины броситься внизъ, такъ думала она удобне и скоре всего достигнуть тартара. Но внезапно заговорила съ нею богиня: ‘несчастная, зачмъ ты хочешь ринуться внизъ? Почему ты падаешь духомъ при грозящей теб опасности? Вдь если твой духъ разстанется съ тломъ, то ты, конечно, проникнешь въ Тартаръ, но ужъ назадъ ни за что не вернешься… Послушайся же меня: недалеко отсюда находится Лакедемонъ, знаменитый городъ Ахеи. Вблизи него лежитъ уединенный Тенаръ {Тенаръ — мысъ на юг Греціи (нын — Матапанъ). Около него находилось одно изъ тхъ мстъ, которыя, по врованію древнихъ, служили входами въ Тартаръ.}, и вотъ оттуда трудно проходимый путь ведетъ чрезъ зіяющую разслину въ подземной царство. Если ты отважишься ступить на него, ты дойдешь прямо до дворца Оркуса. Но не съ пустыми руками должна ты проникнуть въ эту мрачную обитель, нтъ: въ обихъ рукахъ должна ты имть пшеничныя лепешки съ медомъ, а во рту — дв мелкія монеты. Когда ты пройдешь уже большую часть смертоноснаго пути, теб встртится хромой оселъ, нагруженный дровами, рядомъ съ нимъ будетъ шествовать похожій на него носильщикъ, который попроситъ тебя, чтобы ты подняла и подала ему нсколько выпавшихъ изъ связки полнъ, — но ты, не говоря ни слова, пройди мимо. Затмъ, какъ только ты очутиться около рки мертвецовъ, Харонъ {Харонь — старый, грязный перевозчикъ въ подземномъ царств.} сейчасъ же потребуетъ у тебя платы за провозъ, потому что только при этомъ условіи переправляетъ онъ въ плетеной ладь путниковъ на противоположный берегъ’.

— ‘Значитъ’, подумала Психея, ‘и среди мертвецовъ царитъ корыстолюбіе, и даже такой богъ, какъ Харонъ, отецъ Плутона, ничего не длаетъ безвозмездно… Значитъ, бднякъ, умирая, долженъ заботиться о деньгахъ на дорогу, к если нтъ у него въ рукахъ монеты, его не пустятъ спокойно умереть…’

‘Такъ вотъ’, продолжалъ голосъ, ‘этому грязному старцу ты дашь одну изъ монетъ, но непремнно такимъ образомъ, чтобы онъ самъ своей собственной рукой вынулъ ее изъ твоего рта. Дале, когда ты будешь переплывать медленно текущую рку, ты увидишь на волнахъ какого-то мертваго старика. Простирая увядшія руки, онъ станетъ молить тебя, чтобы ты приняла его въ лодку, но ты не оказывай ему этой незаконной услуги. Когда же, наконецъ, ты причалишь къ берегу, то, пройдя немного впередъ, замтишь старухъ-ткачихъ. Укрпляя свои станки, он попросятъ тебя немного помочь имъ, но ты не слушайся ихъ, потому что все это и еще многое другое будетъ лишь кознями Венеры: ей хочется, чтобы ты выпустила изъ рукъ по крайней мр одну лепешку. Не думай, что эта повидимому ничтожная потеря не важна, нтъ, если ты потеряешь и другую, то тогда больше не увидишь солнечнаго свта. Ибо огромный трехголовый {Церберъ, охранявшій входъ въ подземное царство.} песъ, тщетно пытаясь устрашать мертвыхъ своимъ вырывающимся изъ громко звучащихъ пастей лаемъ (ничмъ другимъ оиъ ихъ пугать не можетъ), постоянно лежитъ у порога мрачнаго жилища Прозерпины и охраняетъ пустынный дворецъ Плутона. Ты безопасно пройдешь мимо него, если умилостивишь его одной лепешкой, и затмъ ты явишься къ самой Прозерпин. Она приметъ тебя очень любезно, попроситъ ссть и предложитъ великолпный завтракъ. Но ты сядь на землю и попроси кусокъ грубаго хлба. Потомъ объявляй, зачмъ ты пришла и, получивъ просимое, спніи назадъ. На обратномъ пути успокой ярость пса другой лепешкой и дай жадному перевозчику вторую монету. Затмъ ты снова переплывешь рку и тою же дорогою вернешься туда, гд сіяетъ хоръ небесныхъ созвздій. Но въ особенности совтую я теб не открывать коробочки и не заглядывать въ нее, берегись, чтобы твои глаза не видли сокровища божественной красоты’. Такъ поучалъ ее голосъ утеса. Психея немедленно отправилась въ Тенаръ и, приготовивъ монеты и лепешки, ступила на подземный путь. Безмолвно пройдя мимо хилаго погонщика ословъ, уплативъ монету рчному перевозчику, не обративъ вниманія на мольбу мертваго пловца и коварныя просьбы ткачихъ, покоривъ, наконецъ, ужасную ярость Цербера лепешкой, она проникла во дворецъ Прозерпины. Не садясь на предложенное ей гостепріимной хозяйкой кресло. не коснувшись даже роскошныхъ яствъ, она смиренно сла у ногъ Прозерпины и, удовольствовавшисъ кускомъ хлба, передала просьбу Венеры. Сейчасъ же получила она наполненную и таинственно закрытую коробочку.

Успокоивъ лаявшаго пса другой лепешкой и отдавъ лодочнику вторую монету, она, значительно ободрившись, удалилась изъ подземнаго царства. Увидвъ солнечный свтъ, она привтствовала его съ благоговйной радостью. Но хотя она торопилась исполнить порученіе Венеры, ее тмъ не мене охватило легкомысленное любопытство. ‘Неужели’, подумала она, ‘я, имя въ своихъ рукахъ божественную красоту, буду такъ глупа, что не воспользуюсь хотя ничтожной долей ея, чтобы такимъ образомъ получить надежду на вниманіе моего прекраснаго супруга?’ Съ этими словами Психея открыла коробочку: она оказалась пустой, не было въ ней никакой красоты, а былъ только подземный, несомннно стигійскій сонъ. Освободившись отъ крышки, онъ сейчасъ же овладлъ Психеей, все тло ея покрылось густымъ туманомъ, и она безъ чувствъ упала на землю. И, словно мертвая, лежала она безъ всякаго движенія…

Между тмъ Амуръ исцлился отъ своей тяжелой раны* Не будучи боле въ состояніи переносить долгое отсутствіе Психеи, онъ вылетлъ чрезъ высокое окно своей комнаты и, взмахнувъ отдохнувшими въ бездйствіи крыльями, быстро помчался къ своей Психе. Прогнавъ сонъ и заключивъ его опять въ коробочку, онъ пробудилъ Психею нжнымъ уколомъ своей стрлы и сказалъ ей: ‘бдняжка, ты снова чуть-чуть не погибла, благодаря своему любопытству! Ну, исполни теперь поскоре приказаніе моей матери, а объ остальномъ я уже самъ позабочусь’. Съ этими словами крылатый любовникъ улетлъ, а Психея сейчасъ же отнесла Венер подарокъ Прозерпины.

Амуръ, сгарая отъ любви и боясь неожиданной строгости своей матери-, избралъ тотъ образъ дйствій, къ которому онъ часто прибгалъ уже. Паря на своихъ быстрыхъ крыльяхъ, онъ достигъ небеснаго чертога и обратился къ великому Юпитеру съ мольбой ршить его дло. Юпитеръ, погладивъ его по щечк и поцловавъ, сказалъ ему: ‘хотя ты, любезный сынокъ, никогда не относился ко мн съ должнымъ почтеніемъ, а, наоборотъ, поражалъ частыми ударами и осквернялъ земною страстью мое сердце, сердце того, кто даетъ законы стихіямъ и опредляетъ теченіе свтилъ, хотя ты, наперекоръ всмъ постановленіямъ и даже юльевскому {Законъ Юлія (Августа) былъ направленъ противъ безбрачія и ограничивалъ наслдственныя права людей, не состоящихъ въ брак и бездтныхъ.}, наперекоръ всмъ общественнымъ приличіямъ, оскорблялъ мою репутацію, мое значеніе позорными похожденіями, заставляя меня превращать свой свтлый обликъ въ презрнныя формы то змя, то огня, то звря, то птицы и даже скота {Какъ извстно, Юпитеръ часто спускался съ небесъ на землю, привлекаемый красотой ея женщинъ. При этомъ онъ измнялъ свой божественный видъ, тамъ, Лед онъ показался въ вид лебедя, предъ Данаей являлся золотымъ дождемъ, предъ Европой — быкомъ, и т. д.}, — я, тмъ не мене, помня, что ты выросъ на моихъ рукахъ, по своему великодушію исполню твою просьбу. Но остерегайся своихъ соперниковъ и… и если на земл теперь какая-нибудь двушка славится своей красотой, ты долженъ предоставить ее мн въ награду за мою услугу…’ Такъ сказавъ, онъ веллъ Меркурію немедленно созвать на собраніе всхъ боговъ, а если кто нибудь не явится, — оштрафовать его въ десять тысячъ золотыхъ монетъ. Боясь этого штрафа, боги сейчасъ же явились въ небесную залу, и Юпитеръ, возсдая на высокомъ трон, обратился къ нимъ съ такою рчью:

‘Боги! Вы, имена которыхъ записаны на скрижаляхъ музъ, вы вс знаете этого юношу, моего собственнаго питомца. Вы знаете также и то, что я умлъ обуздывать пылкія проявленія его юношескаго задора! Довольно уже порочили его ежедневными росказнями о его любовныхъ продлкахъ и обольщеніяхъ, пора уже положить этому конецъ и охладить его страсти брачными узами. Онъ полюбилъ двушку и лишилъ ее невинности: такъ пусть же онъ обладаетъ своей избранницей, пусть приметъ ее въ объятія и наслаждается вчной любовью своей Психеи. ‘А ты’, прибавилъ онъ, обратясь къ Венер, ‘а ты, моя дочь, не печалься, что въ твою знатную семью войдетъ невсткою смертная: не безпокойся, я сдлаю этотъ бракъ равнымъ и законнымъ’. И тутъ же приказалъ онъ Меркурію привести на небеса Психею. Когда она явилась, онъ подалъ ей кубокъ нектара и сказалъ: ‘выпей это, Психея, и ты станешь безсмертной, и Амуръ никогда не уйдетъ изъ твоихъ объятій, и будетъ вченъ вашъ союзъ!’ Немедленно былъ устроенъ великолпный свадебный пиръ. На высокомъ лож покоился новобрачный {Напоминаемъ читателямъ, что древніе за трапезой не сидли, а возлежали.}, держа въ своихъ объятіяхъ Психею. Также возлежали Юпитеръ со своей Юноной и остальные боги. Кубокъ съ нектаромъ подавалъ Юпитеру его виночерпій, знаменитый деревенскій мальчикъ {Ганимедъ.}, другимъ услуживалъ Вакхъ. Вулканъ готовилъ яства, Горы все покрывали розами и пурпурными цвтами, Граціи струили бальзамъ, Музы оглашали воздухъ чуднымъ пньемъ, Аполлонъ плъ подъ звуки гитары, а Венера дивно плясала въ тактъ прекрасной музык, Сатиръ игралъ на флейт, а маленькій Панъ {Панъ — символъ, олицетвореніе вселенной. Впослдствіи миологія создала ему спутниковъ — младшихъ Пановъ. (Paniscus).} — на свирли.

Такъ праздновала Психея свою свадьбу съ Амуромъ. Отъ этого брака у нихъ родилась дочь, и это дитя мы называемъ Наслажденьемъ.

СКАЗКА АПУЛЕЯ

АМУРЪ И ПСИХЕЯ

Читайте также: