ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРНІЕ.
ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРНІЕ.
В. Г.
‘Русская Мысль’, кн.VII, 1889
Иностранное обозрение, Гольцев Виктор Александрович, Год: 1889
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Блистательный успхъ парижской всемірной выставки, отодвинувшій временно на задній планъ вс политическіе вопросы, не могъ, разумется, устранить причинъ и поводовъ къ борьб, раздирающей теперь Францію. Воззваніе, съ которымъ делегація всхъ группъ правой стороны французской палаты депутатовъ обратилась къ избирателямъ, объявляетъ ршительную войну ныншнему республиканскому большинству парламента и взываетъ къ тому, чтобы создана была партія Франціи. Воззваніе подписано вождями легитимистовъ, бонапартистовъ и клерикаловъ. Оно приглашаетъ въ ряды этой партіи Франціи даже республиканцевъ, искреннихъ,— прибавляетъ документъ,— то-есть такихъ, которые изврились въ дйствующій во Франціи порядокъ и убдились, что ныншнее правительство Франціи недостаточно либерально. Конечно, поучительно было бы знать, отчего всми благами, которыми общаетъ наградить Францію декларація, не была уже давно награждена эта страна при реставраціи въ іюльскую монархію ли при второй имперіи, ввергнувшей Францію въ позоръ и разореніе. Но нельзя скрывать, что соединенныя усилія враговъ парламентской республики продолжаютъ грозить ей серьезною опасностью. Выборы недалеко. Партія Франціи, понятно для каждаго посторонняго наблюдателя, совершенная нелпость. Эта партія есть просто коалиція, посл побды которой составныя ея части неминуемо придутъ въ столкновеніе. Но столкновеніе можетъ быть лишь посл побды, стало быть, не уменьшаетъ указанной нами опасности для республиканцевъ, увеличивающихъ эту опасность своими ошибками.
Надо полагать, однако, что послднія сто лтъ прошли не даромъ для Франціи, что ея политическое воспитаніе далеко подвинулось впередъ. Теперь, по случаю столтней годовщины революціи, въ виду надвигающихся общихъ выборовъ, каждая партія страстно и настойчиво хочетъ истолковать событія этой великой эпохи въ свою пользу. Подвергаются критик, восторженному восхваленію или ядовитому глумленію т принципы, которые пересоздали политическую жизнь Франціи въ 1789 году и съ тхъ поръ могущественно вліяли на общественный строй другихъ европейскихъ государствъ. Одинъ изъ авторовъ многочисленныхъ сочиненій, посвященныхъ столтію революціи, прямо говоритъ, что принципы 1789 года пагубнымъ образомъ вліяютъ и на современное законодательство Франціи. Авторъ находитъ, однако, что возвращеніе къ доктринамъ стараго режима было бы мертворожденною попыткой, что въ мысли автора будущая демократія установится на боле широкой и эластической организаціи, гд, въ то же время, части будутъ крпче связаны, чмъ при ныншнемъ государственномъ устройств Франціи {Ferneuil: ‘Les principes de 1789 et la Science Sociale’. Paris, 1889.}. Другой писатель, Эдуардъ Гуми, изобразивши въ самыхъ черныхъ краскахъ современное состояніе своей родины, спрашиваетъ въ заключительной глав: гд же спасеніе? Въ теоріи,— спшитъ онъ отвтить,— отвтъ очень простъ: спасеніе — это возвращеніе къ монархіи, съ орлеанскою династіей. Но самъ Гуми видитъ, что его теорія противорчивъ исторической дйствительности. Во Франціи,— говоритъ онъ,— не одна, а дв монархическія партіи, изъ которыхъ бонапартистская всегда готова прибгнуть къ плебисциту или къ какому-нибудь политическому шарлатанству. Бонапартизмъ старается уврить монархистовъ, что наполеоновская имперія есть лучшая изъ монархій, а республиканцевъ, что она лучшая изъ республикъ {Goumy: ‘La Fianc du centenaire’. Paris, 1889.}. Въ существ, бонапартистская имперія представляетъ худшую изъ формъ правленія: избирательную монархію.
Но, въ такомъ случа,— продолжаете Гуми,— для спасенія Франціи необходимо, чтобъ имперіалисты согласились содйствовать возстановленію королевской власти орлеанскаго дома, — а это невозможно. Но еще боле важное препятствіе для такого возстановленія видитъ Гуми въ республиканскомъ чувств и дух, уже глубоко проникнувшемъ французскую демократію. Расчитывать на легкую побду надъ этимъ духомъ — дло явно несбыточное.
Но, въ такомъ случа, гд же пресловутое спасеніе? Пересмотръ конституціи, конгрессъ, учредительное собраніе, плебисцитъ, — все это Гуми считаетъ средствами опасными и ничего не разршающими. Каково бы ни было большинство новой палаты, республиканцы не допустятъ уничтоженія республики, бонапартисты возстанутъ противъ орлеанской монархіи, орлеанисты не пожелаютъ возстановленія имперіи. И Гуми въ конц своихъ безплодныхъ поисковъ лучшаго выхода изъ того дйствительно-затруднительнаго положенія, въ которомъ находится Франція, предлагаетъ просто-на-просто остаться при ныншнемъ государственномъ устройств или конституціи Валлона. Сдлаемъ экономію на одну революцію,— не безъ остроумія замчаетъ авторъ.— Сохранимъ наши учрежденія, во-первыхъ, для того, что показать себя способными первый разъ въ столтіи защитить и удержать правительство, сохранимъ дйствующія учрежденія, потому, во-вторыхъ, что они на самомъ дл хороши. Ныншняя конституція Французской республики, по мннію Гуми, даетъ просторъ всмъ общественнымъ силамъ, открываетъ возможность самыхъ широкихъ общественныхъ преобразованій. Гуми возлагаетъ въ этомъ отношеніи свои упованія на жирондистовъ теперешнихъ дней, на оппортюнистовъ.
Можетъ быть, Гуми и правъ отчасти. Пересмотръ конституціи теперь, когда борьба партій достигла крайней напряженности, когда у Франціи по ту сторону Вогезовъ есть грозный и недремлющій врагъ,— дло едва ли благоразумное. Но бда въ томъ, что, какъ замчаетъ самъ же Гуми, теперь во Франціи нигд нтъ большинства, то-есть однороднаго и прочнаго большинства. А при такихъ условіяхъ нтъ большинства и для защиты конституціи Валлона.
Justice, разбирая книгу Гуми, отдаетъ справедливость его искренности, его уму и талантливости, но указываетъ на противорчія, въ которыя впадаетъ авторъ, на неосновательность многихъ изъ его сужденій и характеристикъ. Мало основаній предполагать, что на общихъ выборахъ, которые должны произойти въ август или сентябр, большинство пріобртутъ оппортюнисты. Такимъ образомъ, дни конституціи Валлона сочтены. Этого не случится съ принципами 1789 года, на которые со многихъ сторонъ воздвигнуто теперь гоненіе, и не случится потому, что эти принципы стали или становятся основами для правильной жизни современной Франціи. Революція 1789 года,— говоритъ, Neue Freie Fresse — Западная Европа обязана паденіемъ тягостнаго феодальнаго порядка вещей, гражданскою свободой, правосудіемъ, свободою совсти… Терроръ,— прибавляетъ Neue Freie Fresse — скоропрошедшее безуміе массы, кровавыя жертвы этого безумія — очень печальный эпизодъ, но только эпизодъ, хотя и страшный, въ великомъ освободительномъ движеніи. Другая газета, которую часто приходится намъ, по понятнымъ причинамъ, упоминать въ иностранномъ обозрніи Русской Мысли, старо-чешская Politik, справедливо напоминаетъ о томъ, что открытіе въ Версали 5 мая 1789 года засданій генеральныхъ штатовъ составляетъ эпоху въ исторіи не Франціи только, а цлаго міра. Это событіе знаменитый Мирабо привтствовалъ словами: ‘Пришелъ день, когда дарованіе становится силой’. Вотъ нсколько цифръ, свидтельствующихъ о томъ, какъ много совершено Франціей въ столтіе со дня открытія генеральныхъ штатовъ 1789 года. Сто лтъ тому назадфдвижимую собственность во Франціи опредляютъ въ 300 милліоновъ франковъ (беремъ наибольшую оцнку). Теперь ея стоимость возросла до семидесяти милліардовъ (наименьшая сумма по вычисленіямъ). Сберегательныхъ кассъ при старомъ режим не существовало. Въ настоящее время итогъ вкладовъ такого рода превышаетъ два съ половиною милліарда. Совокупность національнаго дохода опредляется для конца прошлаго вка въ три или, по другимъ вычисленіямъ, въ пять милліардовъ, теперь эти вычисленія колеблятся между 30 и 35 милліардами. Торговый оборотъ Франціи равнялся въ 1789 году 1,017 милліонамъ (ввозъ 576 милліоновъ, вывозъ — 441), въ 1886 году вывезено изъ Франціи товаровъ на 4,245 милліоновъ, ввезено на 5,116 милліоновъ (итогъ — 9 милліардовъ 361 милліонъ). Въ общемъ сильно поднялась за этотъ періодъ времени заработная плата (для земледльческаго рабочаго средняя плата возросла съ 60 сантимовъ до 2 франковъ 50 санъ, въ области промышленности она увеличилась на 150%).
Даже оффиціозъ князя Бисмарка, Kö,lnische Zeitung, такъ говорить объ открытіи генеральныхъ штатовъ, похоронившихъ во Франціи старый порядокъ: 6 мая 1789 года въ первый разъ посл того, какъ пробудилось чувство свободы и человческаго достоинства, мертвенно оцпененное обаяніемъ абсолютизма Людовика XIV, собрались къ новому жизненному движенію избранные представители французскихъ сословій. Могущественное теченіе второй половины прошлаго столтія торжествовало побду. Принципъ уравнительной справедливости (Princip der ausgleichenden Gerechtigkeit) и сила личнаго достоинства пережили вс революціонныя бури, вс реакціонныя попытки и составляютъ общее благородное достояніе западно-европейской жизни.
Если такія рчи держатъ въ настоящее время нмецкія газеты, вдобавокъ, находящіяся подъ непосредственнымъ вліяніемъ канцлера Германской имперіи, то какъ не подивиться осужденію принциповъ 1789 года со стороны такихъ писателей, какъ Фернёйль, книгу котораго мы упоминали выше? Въ чемъ провинились эти принципы?
Часто говорятъ,— пишетъ Фернёйль,— что принципы 1789 года, что идеи французской революціи дйствовали на подобіе общественной вры и патріотической религіи. Это вполн справедливо,— замчаетъ нашъ авторъ,— и лучше всего объясняетъ какъ великія, такъ и слабыя стороны революціи. Преобладаніе отвлеченныхъ идей въ дл политическихъ преобразованій порождаетъ вру въ абсолютное, въ возможность сразу и окончательно опрокинуть весь государственный и общественный строй, насильственно и побдоносно устранить вс препятствія для достиженія ясно и прямо поставленной цли. Поскольку мысль дятелей революціи была направлена на критику существовавшаго порядка и на его разрушеніе, такая восторженная вра, такой заразительный энтузіазмъ творили чудеса. Но, — продолжаетъ Фернёйль,— французская революція, будучи, прежде всего, произведеніемъ чувства и вдохновенія, сталкивается съ теченіемъ современной соціологи, которая стремится обосновать нравственныя и общественныя науки не на отвлеченныхъ понятіяхъ теоретическаго разума, не на произвольныхъ внушеніяхъ теоретическаго разума, а на терпливомъ и подробномъ анализ фактовъ, на опытныхъ и положительныхъ данныхъ практическаго разума {Ferneuil, 16—17.}.
Справедливо, что абстрактныя идеи прошлаго вка наталкивались на многочисленныя жизненныя препятствія. Врно и то, что эти идеи нердко бывали односторонними обобщеніями. По, вдь, соціологія, о которой говоритъ Фернёйль, только зарождается. Ни одинъ серьезный (и умный) ученый не возьметъ пока на себя смлости опредлить пути и средства развитія политическихъ обществъ. Неужели до наступленія этого дня отложить въ сторону всякія преобразованія, прекратить законодательную дятельность? Фернёйль увряетъ, будто въ глазахъ современной соціологіи общества являются организмами. А по нашему, напримръ, мннію, это утвержденіе неправильно и между обществомъ и организмомъ можно проводить только аналогіи, параллели, да и то по большей части плохія и безплодныя. Каждый юридическій принципъ, каждое требованіе нравственности непремнно носитъ отвлеченный характеръ. Въ дйствительности жизненныя явленія отличаются большею сложностью, являются результатомъ взаимодйствія или борьбы за существованіе многихъ идей, мотивовъ и вншнихъ условій. Но изъ этого отнюдь не слдуетъ, чтобы эти идеи или мотивы, отдльно взятые или въ своей совокупности, были безсильны, нелпы или вредны. Фернейль заявляетъ, что знаменитая декларація правъ была бы умстна въ трактат о нравственности или въ сочиненіи политико философскомъ и что она совершенно излишня во глав законодательныхъ постановленій. Съ этимъ замчаніемъ, по нашему мннію, нельзя согласиться. Старый режимъ имлъ также свою декларацію, возобновляющуюся въ каждомъ акт высшей правительственной власти, все длалось потому, что такъ угодно было королю,— car telle est notre bon plaisir. Никогда народное воображеніе не могло быть поражено совокупностью моральныхъ, философскихъ и политическихъ сочиненій въ такой степени, въ какой было оно поражено торжественнымъ заявленіемъ верховной власти о неотъемлемыхъ правахъ человка. Правда, не трудно указать на то, что эти неотъемлемыя права часто отымались въ исторіи, что ‘естественное право’ на самомъ дл подвергалось весьма значительнымъ историческимъ колебаніямъ и есть дло просвщеннаго разума, но, вдь, и вопросъ, напримръ, о нормальныхъ условіяхъ здоровой жизни можетъ быть поставленъ на твердую почву лишь въ недавнее время, а, между тмъ, заботы о сохраненіи здоровья вполн естественны и человкъ иметъ на здоровье естественное и неотъемлемое право.
Любопытно, что самъ Фернёйль категорически заявляетъ слдующее: ‘Прежде чмъ предпринять какую-либо реформу, какое-либо преобразованіе существующихъ общественныхъ отношеній, государственный человкъ долженъ внимательно изучить результаты общественной науки и сообразовать съ ними свой образъ дйствій, знаніе этихъ результатовъ, какъ оно ни необходимо, ни въ какомъ случа не даетъ государственному человку безошибочнаго указанія, врнаго обезпеченія въ успх его предпріятія’. По, въ такомъ случа, замтимъ мы французскому автору, и спорить не о чемъ. Благотворности для людей, управляющихъ государствами, основательнаго знакомства съ современною наукой никто и никогда не отрицалъ (кром нкоторыхъ государственныхъ людей). Что такого знакомства мало, что необходимо знаніе живыхъ потребностей живаго общества и умнье дать просторъ его силамъ, это признаетъ и Фернёйль. Слдуетъ только прибавить, что т высшія цли, къ которымъ идутъ образованныя европейскія общества, ставятся все боле и боле сознательно, то-есть теоретическимъ разумомъ, столь непріятнымъ для французскаго соціолога. Идеи и идеалы являлись въ исторіи и, конечно, будутъ въ ней являться могущественными двигателями, работа которыхъ должна идти рука объ руку съ результатами тщательной научной работы, о которой говоритъ Фернёйль.
Politik, проводя параллель между столтіемъ французской революціи и столтіемъ вступленія Вашингтона въ должность перваго президента Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ, указываетъ на благотворныя послдствія федеративнаго устройства этой республики и на печальныя крайности государственной централизаціи, въ которыя впала французская революція. Имперія, дв монархіи и опять имперія, существовавшія потомъ во Франціи (о второй республик, вслдствіе ея кратковременности, нельзя ничего сказать), вс слдовали, въ этомъ отношеніи, идеямъ первой революціи. Въ конц 1789 г. и въ начал 1790 г. законодательными актами были отмнены во Франціи вс особенности и привилегіи областей, вошедшихъ въ составъ стараго французскаго королевства. Нормандія, Бретань, Наварра и другія провинціи исчезли, въ оффиціальномъ смысл слова. На ихъ мсто выступило механическое раздленіе Франціи на департаменты, съ однообразнымъ бюрократическимъ управленіемъ.
Между провинціальными особенностями и привилегіями, которыя были уничтожены революціей, многое заслуживало, дйствительно, уничтоженія, многое было основано на средневковомъ стро понятій и мшало правильному развитію государства, общества и личности. Но несчастіе Франціи заключалось въ томъ, что въ ней погибло, вмст съ тмъ, мстное самоуправленіе. Бюрократическій порядокъ управленія страной принесъ свои горькіе плоды и является въ настоящее время одною изъ главныхъ причинъ неустойчивости государственнаго строя, черезъ-чуръ быстрыхъ и рзкихъ въ этомъ отношеніи колебаній общественнаго мннія во Франціи. Тмъ не мене, нельзя не согласиться съ проф. Модестовымъ, что ‘ныншній строй во Франціи такого рода, что даетъ наиболе широкую возможность предотвращенія остроты всякаго политическаго кризиса, какой только можетъ постигнуть страну, уже такъ много испытанную потрясеніями и переворотами. Нтъ такой мры, которая не могла бы быть во Франціи предложена и обсуждена со всхъ сторонъ и затмъ принята законодательствомъ, если бы оказалась полезною, нтъ такого политическаго опыта въ государствахъ Стараго и Новаго Свта, который бы не могъ быть, въ случа нужды, примненъ въ ея государственной практик. Въ такой просвщенной и, вмст съ тмъ, исполненной благороднаго патріотизма стран никогда не будетъ недостатка и въ людяхъ, способныхъ и готовыхъ помогать своему народу и правительству добрымъ совтомъ и умнымъ словомъ’ {Проф. Модестовъ: ‘О Франціи’. Спб., 1888 г., стр. 311.}. Третья республика уже кое что сдлала для созданія дйствительнаго мстнаго самоуправленія, и надо надяться, что Франція, преодолвши благополучно ныншній кризисъ, выступитъ, наконецъ, на врную дорогу, на которой столько успховъ гражданственности и такая крпость государственнаго строя выпали на долю Свероамериканскихъ Соединенныхъ Штатовъ и Великобританіи.
Во всякомъ случа, нтъ никакихъ основаній полагать, что всюду на Запад Европы обстоитъ благополучно, кром Франціи. Намъ приходилось уже говорить въ прошлыхъ обозрніяхъ, что внутреннее состояніе Германіи далеко не удовлетворительно, что оно заключаетъ въ себ серьезныя опасности для бисмарковской системы управленія. Еще затруднительне положеніе Австро-Венгріи, несмотря на самоувренный и отчасти вызывающій тонъ рчи, съ которою императоръ Францъ-Іосифъ обратился въ іюн мсяц къ делегаціямъ. Мы постоянно говоримъ читателямъ о благахъ мира, о необходимости открыть человку и обществу свободные пути для честнаго развитія всхъ силъ я добросовстныхъ стремленій. Мы давно уже повторяемъ, какими нравственными въ особенности ужасами грозитъ Европ усиленіе милитаризма, главною виновницей котораго является гогенцолернская Германія. Къ нашему большому удивленію, мы нашли очень симпатичные въ этомъ отношеніи взгляды въ берлинской корреспонденціи Московскихъ Вдомостей {No 167.}. Упомянувши о годовщин смерти императора Фридриха III, корреспондентъ Московскихъ Вдомостей пишетъ слдующее: ‘Личность умершаго императора, противъ котораго органы, близкіе канцлеру, помщали статьи, полныя клеветъ, котораго самъ канцлеръ въ своемъ извстномъ доклад дерзнулъ обозвать измнникомъ, не потеряла отъ времени, а, напротивъ, еще боле выросла въ народной памяти и съ каждымъ годомъ будетъ народу дороже. Германскій народъ, не ослпленный выходками оффиціозовъ, навсегда сохранить о Фридрих III представленіе какъ о томъ император, который долженъ былъ положить конецъ господству грубой силы и направить стремленія народа къ достиженію высокихъ идеальныхъ цлей’. Вотъ какъ иногда пишутъ Московскія Вдомости, А макая же идеальная цль выше для современнаго государства, чмъ осуществленіе справедливости, чмъ обезпеченіе за каждымъ гражданиномъ честнаго обнаруженія его совсти и безбоязненнаго исполненія его общественнаго долга?