Хроника иностранной жизни и литературы, Гольцев Виктор Александрович, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

ХРОНИКА ИНОСТРАННОЙ ЖИЗНИ И ЛИТЕРАТУРЫ

ДИПЛОМАТЯ И НАРОДЪ.

Было время, когда послдовательные охранители нашей національной самобытности лучшимъ средствомъ для достиженія этой цли считали полную замкнутость страны отъ иностранцевъ. Правда, такое воззрніе господствовало въ особенно тяжелую для русскаго народа эпоху его исторіи. Татарскій погромъ остановилъ правильное развитіе страны и въ экономическомъ, и въ духовномъ отношеніи. Уже возникшее до татарскаго нашествія стремленіе къ самодержавію приняло особый характеръ и выступило на первый планъ, отодвигая или окончательно устраняя другія потребности, другіе интересы народа. На мысль русскаго человка, на личность гражданина Русской земли стали накладываться приказныя и крпостническія колодки. Новгородецъ и кіевлянинъ не боялись вступать въ сношенія съ иностранцами, какъ торговыя, такъ и политическія. Великій Новгородъ, конечно, не утратилъ своей самобытности отъ того, что былъ однимъ изъ главнйшихъ членовъ Ганзейскаго союза. Не потерялъ этой самобытности и весь русскій народъ, принявши христіанство отъ Византіи. Нисколько не отрицая глубокаго вліянія православія, нельзя при этомъ не указать на то, что православная вра составляетъ не отличительный признакъ нашей духовной самостоятельности, а существенный признакъ нашего сходства съ народами, раньше или позже насъ принявшими православіе.

Но въ XVII вк московскіе люди смотрли на иноземцевъ не такъ, макъ смотрли на нихъ новгородцы или кіевляне удльно-вчевой Руси. Приходилось, конечно, торговать съ ‘нмцами’, но и торговля эта была обставлена значительными затрудненіями, которыя иногда оправдывались соображеніями дйствительно здравой политики, въ другихъ случаяхъ служили или фискальнымъ цлямъ, или народнымъ предразсудкамъ. Нужно замтить, впрочемъ, что эти предразсудки по большей части составляли характерный признакъ міровоззрнія высшихъ, правившихъ классовъ населенія, народъ же нашъ въ узкомъ смысл этого слова, т.-е. крестьяне, и до настоящаго времени отличается широкою вротерпимостью.

Приходилось Московскому государству вступать и въ дипломатическія сношенія, цлью которыхъ были или политическіе союзы, или торговые договоры. Но ‘дипломатическіе пріемы московскихъ бояръ часто повергали въ отчаяніе иностранныхъ пословъ, особенно тхъ, которые хотли вести дло прямо и добросовстно. Они горько жалуются на двуличность и безцеремонность московскихъ дипломатовъ, на ихъ непостоянство и легкость, съ которою они давали и нарушали общанія. Чтобы не попасть въ ихъ сти, недостаточно было увриться, что они лгутъ,— надо было еще ршить, куда мтитъ эта ложь, что о ней подумать. Если ихъ уличали во лжи, они не краснли и на упреки отвчали усмшкой’ {В. О. Ключевскій: ‘Сказаніе иностранцевъ о Московскомъ государств’, стр. 66.}.

Съ того времени, когда иностранные послы возмущались лживою изворотливостью московскихъ бояръ, русская дипломатія утратила многія изъ самобытныхъ и крайне прискорбныхъ своихъ свойствъ. На общанія нашихъ государственныхъ людей теперь можно полагаться во многихъ случаяхъ, и лгутъ, не красня, наши дипломаты XIX вка немногимъ, надо думать, чаще, чмъ дипломаты Запада. Но если дипломатическія общанія стали достоврне, то сдлались ли они боле разумными, боле соотвтствующими потребностямъ русскаго народа?

Давно уже въ нашемъ обществ слышатся жалобы на личный составъ русскихъ посольствъ и консульствъ. Наши представители за границею, помимо счастливыхъ и очень рдкихъ исключеній, не могутъ идти въ сравненіе съ дипломатическими представителями западно европейскихъ державъ или Соединенныхъ Штатовъ Сверной Америки. Обратиться по какому-либо дду за содйствіемъ или совтомъ въ русское посольство всего трудне русскому человку (я чуть было не написалъ — гражданину). Свднія о состояніи той страны, въ которой находится представитель Россійской имперіи,— свднія важныя и въ промышленномъ, и въ военномъ отношеніи,— русскіе послы, посланники и консулы получаютъ изъ источниковъ отчасти или вполн неблагонадежныхъ. Нердко они разыгрываютъ изъ себя не представителей великаго народа, а посланниковъ той или другой придворной партіи, и оказываютъ скрытое (иногда и явное) противодйствіе общей иностранной политик русскаго правительства. Особенно выдающіеся въ этомъ отношеніи дипломаты, передъ которыми, по наивности, преклоняются нкоторыя изъ нашихъ газетъ, доходятъ до того, что своею дятельностью въ значительной степени вредятъ русскимъ интересамъ. Какъ не подивиться, напримръ, искусству и самостоятельности дипломата, представлявшаго наше государство въ стран, населенной на половину славянами, когда дипломату атому удалось возстановить противъ себя всхъ вождей родственныхъ намъ племенъ и снискать полнйшее одобреніе враждебной намъ стороны?!

Нужно замтить, что указанные недостатки въ организаціи нашего представительства при иностранныхъ державахъ находятся въ зависимости отъ общихъ недостатковъ нашего строя, отъ бюрократическихъ колодокъ петербургскаго періода нашей исторіи, смнившихъ приказныя колодки Московскаго государства. Всякому понятна живая связь внутренней политики и международныхъ отношеній: и въ томъ, и въ другомъ случа ршающее значеніе имютъ одни и т же главные факторы. Изъ этого не слдуетъ, конечно (къ сожалнію), чтобы государство руководилось въ сношеніяхъ съ другими странами одинаковыми принципами съ принципами внутренней политики, и этотъ разладъ нердко давалъ и продолжаетъ давать поводъ къ недоразумніямъ, разъяснить которыя небезполезно.

Христіанская Европа отреклась отъ того воззрнія, которое проводило рзкую грань между людьми различныхъ племенъ. Равенство человка съ человкомъ составляетъ не только убжденіе филантроповъ, но и побдоносно дйствующее практическое начало, передъ которымъ пало крпостное право въ Россіи и рабство въ Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ. Однако пренебреженіе къ тому или другому племени со стороны членовъ расы, считающихъ послднюю во всхъ или многихъ отношеніяхъ высшею, до настоящаго времени не умерло въ Европ. Такое пренебреженіе или презрніе можно наблюдать, напримръ, въ отношеніяхъ англичанъ къ ирландцамъ, которые платятъ за это глубокою ненавистью къ Англіи.

Государства новаго міра, построенныя, главнымъ образомъ, на національномъ начал, находятся на различныхъ ступеняхъ культуры. Ихъ интересы, несмотря на успхи просвщенія и на смягченіе нравовъ, остаются во многихъ случаяхъ обособленными, а въ нкоторыхъ отношеніяхъ и прямо враждебными. Вопросы сбыта продуктовъ фабричной промышленности и полученія сырья играютъ теперь выдающуюся роль, и значеніе этихъ вопросовъ для международныхъ отношеній изъ году въ годъ усиливается. Между государствами происходитъ истинная борьба за существованіе и каждое изъ нихъ стремится обезпечить рынокъ для своихъ фабрично-заводскихъ произведеній. Участь маленькихъ государствъ въ этомъ случа напоминаетъ участь маленькихъ капиталистовъ при соперничеств послднихъ съ крупными капиталистами: они должны или пасть въ борьб, или до извстной степени подчиниться боле сильному сопернику.

Въ этомъ факт нтъ ничего утшительнаго, но его нельзя оставлять безъ вниманія.

Станемъ теперь на чисто національную точку зрнія, на которую такъ любятъ становиться сторонники бездйствія въ международныхъ сношеніяхъ. Національна ли вншняя политика Великобританіи?… Этотъ вопросъ можетъ вызвать улыбку у каждаго, кто слдилъ, хоть только по газетамъ, за исторіей послдняго времени. Смнялись господствующія партіи въ парламент, измнялось общественное мнніе по отношенію къ вождямъ тори или виговъ, но и при Гладстон, какъ при Биконсфильд, иностранная политика въ Англіи остается въ существенныхъ чертахъ одна и та же. Если прежде у Турціи ловко отобрали Кипръ, то теперь еще боле ловко отбираютъ гораздо боле лакомый кусокъ — Египетъ. Кто протестуетъ (въ самой Великобританіи, конечно) противъ этихъ захватовъ?— Отдльныя лица, какъ Джонъ Брайтъ, а громадное большинство и виговъ, и тори рукоплещетъ блестящимъ успхамъ англійскихъ войскъ и англійской дипломатіи.

Если британцы распоряжаются, какъ хозяева, въ стран фараоновъ, то французы длаютъ то же самое въ Тунис, австрійцы — въ Босніи и Герцеговин, и т. д. Повторяемъ: хищничество остается хищничествомъ, и несправедливые захваты могутъ объясняться, а не оправдываться. Къ сожалнію, ни одинъ изъ крупныхъ хищниковъ и не думаетъ оправдываться, вполн довольствуясь объясненіями, предоставляя объясняться и другимъ хищникамъ, захватившимъ добычу въ иномъ мст.

Естественно поэтому, что, съ національной точки зрнія, на правительств каждаго народа лежитъ прямая обязанность обезпечить за этимъ народомъ выгодныя условія для соперничества съ сосдями — конечно, въ промышленномъ отношеніи, ибо въ области духовнаго развитія народы только выигрываютъ, свободно обмниваясь произведеніями своей мысли и воображенія. Торговые интересы, соединяясь съ тмъ чувствомъ племенного и культурнаго превосходства, о которомъ мы упомянули выше, ведутъ къ тому, что правительство либеральное дома отличается деспотическими пріемами въ международныхъ отношеніяхъ и, наоборотъ, правительство, враждебное либеральному движенію въ собственной стран, поощряетъ революціонныя движенія у своихъ сосдей.

Каково же будетъ въ этой борьб за существованіе положеніе государства, правительство котораго пожелаетъ руководиться въ своихъ отношеніяхъ съ другими державами не историческими интересами народа, а вчными принципами нравственности?— Оно напомнитъ, разумется, положеніе человка, на котораго нападаютъ вооруженные разбойники и который бросаетъ собственное оружіе, обращаясь къ нападающимъ съ словами любви и справедливости. Бывали случаи, когда подобное обращеніе поражало заснувшую совсть разбойника, но никто не станетъ отрицать за каждымъ человкомъ права самообороны. Невозможно отрицать этого права и за государствомъ, а дипломатія именно и должна служить народной самооборон — или устраняя необходимость вооруженнаго столкновенія съ другимъ государствомъ, или создавая благопріятныя условія для этого столкновенія.

Было бы несправедливостью отрицать, что иногда то или другое государство руководствуется въ своей международной политик не исключительно промышленными интересами. Оставляя въ сторон династическія соображенія, которыя, ко вреду народовъ, ршали вопросы о войн или мир, упомянемъ о религіозныхъ войнахъ,— надо надяться, сдлавшихся въ Европ и Америк невозвратнымъ достояніемъ прошлаго,— о войнахъ за идею, которыя велились, напримръ, первою Французскою республикой, наконецъ о войнахъ, въ основ которыхъ лежалъ національный принципъ, сочувствіе къ родственному племени, стремленіе объединиться съ нимъ. Изъ ‘Замтокъ о русской и нмецкой восточной политик въ связи съ славянскимъ вопросомъ’, хвалить которыя намъ мшаетъ то обстоятельство, что эти статьи появились также на страницахъ Русской Мысли, ясно видно, какъ переплетаются національныя идеи съ промышленными интересами, какая сложная и необычайно важная борьба завязалась на Балканскомъ полуостров между Россіей и Габсбургскою монархіей, которую поощряетъ и поддерживаетъ Германія.

Нашлись политики, которые нисколько не огорчаются тмъ, что Россія утратила на Восток свое прежнее вліяніе, которые не безъ добродушной серьезности совтуютъ уступить славянъ Балканскаго полуострова благодтельному покровительству Австро-Венгріи. Читателямъ Русской Мысли извстно, что Австрія не прочь разыграть роль монархической Швейцаріи. Но дйствительно ли для русскаго народа безразлична участь Болгаріи, Сербіи, Черногоріи?

Мы не будемъ говорить о духовной связи съ этими племенами. Эта связь одними крайне преувеличивается, другими совершенно неосновательно отрицается. Не будемъ говорить о ней потому, что поставимъ вопросъ на точку зрнія интересовъ исключительно русскаго народа.

По нашему мннію, невозможно отрицать той выгоды, которую предоставило бы Россіи обладаніе проливали изъ Чернаго моря въ Средиземное. Если Англіи позволительно занять Египетъ, отчего же будетъ преступленіемъ съ нашей стороны занять Константинополь? Если расширять рынки для отечественной промышленности — прямая обязанность всякаго правительства, то почему же русское правительство должно отказаться отъ подобныхъ стремленій на Балканскомъ полуостров?

Обратимъ вниманіе на то значеніе, которое иметъ славянская политика Россіи для внутренней жизни нашего государства. Мы говорили уже о томъ, что страна съ либеральными учрежденіями можетъ деспотически распоряжаться съ иностранными государствами и съ неродственными племенами, и наоборотъ. Но такой образъ дйствій не проходитъ безслдно для внутренней жизни народа, въ глубин котораго непрерывно совершается ростъ самосознанія. Если государство злоупотребляетъ своею силой, если оно пригнетаетъ другіе народы въ эгоистическихъ національныхъ цляхъ, то у націи, составляющей господствующее (иди единственное) племя въ этомъ государств, либо раскрываются глаза, либо въ жертву корыстнымъ разсчетамъ, промышленному обогащенію она приноситъ и свою внутреннюю свободу, и свое міровое значеніе, какъ носительницы просвщенія, высшихъ интересовъ человчества. И, наоборотъ, освободительная политика государства по отношенію къ другимъ племенамъ (въ особенности родственнымъ) ведетъ къ тому, что подобныя же стремленія зарождаются и крпнутъ внутри государства, потому что сознающій свое достоинство народъ употребитъ вс усилія, чтобъ избгнуть упрека: врачу, исцлися самъ! Наши добрые сосди нмцы любезно совтуютъ намъ заняться исключительно соперничествомъ съ англичанами въ Туркестан, Афганистан, Персіи, Малой Азіи и Кита, но въ Россіи и безъ того слишкомъ много Азіи, и безучастіе ея въ вопросахъ европейскихъ поведетъ насъ къ оскуднію и въ экономическомъ, и въ политическомъ, и вообще въ культурномъ отношеніи.

Намъ необходимо, наоборотъ, неотступно слдить за faits et gestes западно-европейскихъ сосдей, за махинаціями честнаго маклера, за федеральными стремленіями Австріи, которая можетъ лишить всякаго смысла нашу славянскую миссію, если врачъ своевременно не исцлится. Съ такимъ же напряженнымъ вниманіемъ должны мы слдить за внутреннею жизнью боле насъ просвщенныхъ народовъ, чтобы во-время воспользоваться результатами ихъ усилій, чтобы претворить завоеванія европейской науки и искусства въ составныя части собственнаго просвщенія, чтобы самобытность русскаго народа не была самобытностью Китая, постыдной неподвижностью и тупымъ самодовольствіемъ.

Къ сожалнію, народы Запада въ настоящее время, въ особенности въ своихъ взаимныхъ отношеніяхъ, представляютъ много печальнаго. Не будемъ говорить о враждебномъ настроеніи нмцевъ и французовъ другъ въ другу. Эта вражда и даже ненависть подтверждается многими фактами и составляетъ печальное наслдіе несправедливаго отторженія отъ Франціи части Лотарингіи и Эльзаса. Ненависть къ Германіи, правильне — къ Пруссіи, къ господствующему въ ней милитаризму, ясно чувствуется въ сочиненіяхъ даже такихъ спокойныхъ мыслителей, какъ Ренанъ. Что въ Германіи ненавидятъ французовъ, это утверждаютъ не политическіе только дятели, но и совершенно безпристрастные наблюдатели. И французы не сомнваются въ этомъ. Такъ недавно Адольфъ Франкъ, въ письм по еврейскому вопросу къ редактору Лтописей христіанской философіи (Annales de philosophie chrtienne, octobre 1882) говоритъ, что расовая ненависть особенно сильна въ Германіи, гд ненавидятъ французовъ, ненавидятъ славянъ и семитовъ.

Взаимныя отношенія французовъ и итальянцевъ за послднее время немногимъ лучше отношеній между первыми и ихъ прирейнскими сосдями. Старое недовольство за вынужденную Наполеономъ 111 уступку Ниццы и Савойи, за противодйствіе занятію Рима и объединенію Италіи усилилось въ послднее время, благодаря столкновенію французскихъ я итальянскихъ интересовъ въ Тунис. Грубая борьба за существованіе разъединяетъ два родственныя и просвщенныя племени. Теперь во французской печати нердко слыши-Гся рзкое осужденіе либераламъ, которые настойчиво добивались содйствія Франціи къ освобожденію Италіи отъ австрійскаго ига и къ объединенію маленькихъ государствъ Аппенинскаго полуострова въ одно государство подъ управленіемъ савойскаго дома. Огюстъ Браше въ брошюр, озаглавленной: ‘Италія, которую видать, и Италія, которую не видятъ’ (‘L’Italie qu’on voit et l’Italie qu’on ne voit pas’), приводитъ поразительные факты проявленія ненависти къ французамъ со стороны итальянцевъ. Въ школахъ, въ университетахъ, въ печати, въ дипломатіи отражается эта вражда, принимая самыя разнообразныя формы. Нкоторые органы французской печати видятъ въ этомъ честолюбивые разсчеты: Италія стремится къ гегемоніи надъ латинскими расами, она желаетъ разыграть по отношенію къ Франціи ту же роль, какую разыграла Пруссія по отношенію къ Австріи. И подобныя предположенія вызываютъ злые сарказмы, на которые такъ способенъ французъ.

На упомянутую брошюру Браше отвчалъ одинъ изъ наиболе выдающихся итальянскихъ общественныхъ дятелей, Криспи. Надобно замтить, что Криспи состоитъ почетнымъ президентомъ общества, носящаго многознаменательное имя ‘Сицилійской Вечерни’ (Vespro Siciliano). Въ своемъ отвт онъ старался опровергнуть обвиненія итальянцевъ въ упорной и систематической ненависти къ французамъ. Тогда Браше напечаталъ новую брошюру, подтверждая все, сказанное имъ прежде. Эта брошюра заключаетъ въ себ много горькихъ выходокъ и, конечно, не въ состояніи содйствовать смягченію ненависти между двумя латинскими племенами.

Итальянцы,— говоритъ Браше,— самодовольно толкуютъ о своей дружб съ Германіей. Посмотримъ, какъ отзываются нмцы объ итальянцахъ. И рядомъ выписокъ изъ нмецкихъ писателей Браше доказываетъ, что tedeschi весьма невысокаго мннія о своихъ новйшихъ друзьяхъ. Мы не будемъ, конечно, приводить выписокъ изъ сочиненій Моммзена, Шопенгауэра и другихъ писателей, невыгодно и даже презрительно отзывавшихся о способностяхъ итальянскаго народа и въ особенности объ его нравственныхъ качествахъ. мы упомянули объ этой полемик какъ о печальномъ признак враждебнаго настроенія между значительною, по крайней мр, частью итальянскаго и французскаго общества,— настроенія, которое едва ли не въ одинаковой степени вредно отражается на дйствительныхъ интересахъ той и другой стороны. Спшимъ оговориться: невозможно отрицать, что промышленные интересы Франціи и Италіи, въ Тунис, напримръ, трудно согласимы.

Гд же выходъ изъ такого положенія? Какія же средства должна употребить дипломатія, чтобы смягчить и наконецъ прекратить это соперничество между народами?— По нашему мннію, лучшая политика есть та, которая прежде и больше всего заботится о распространеніи народнаго образованія и о развитіи либеральныхъ учрежденій. Просвщеніе вооружаетъ народъ средствами для мирнаго соперничества съ близкими и отдаленными сосдями въ области промышленности и торговли. Просвщеніе и либеральныя учрежденія подымаютъ въ народ сознаніе собственнаго достоинства и уваженіе къ другимъ народамъ. Каждая побда надъ предразсудкомъ или суевріемъ, каждая новая школа врне приближаютъ насъ къ разоруженію, къ освобожденію отъ гнета милитаризма, чмъ самый искусный дипломатическій договоръ. Естественно поэтому, какой глубокій интересъ возбуждаютъ усилія страны, съ особеннымъ увлеченіемъ и настойчивостью занявшейся теперь святымъ дломъ народнаго образованія. Мы говоримъ о Франціи.

Въ одной изъ осеннихъ книжекъ Новаго Обозрнія (La nouvelle Revue, octobre 1882) помщена интересная статья Жоржа Ренара о преобразованіи народнаго обученія во Франціи и о послдствіяхъ этого преобразованія. Бываютъ въ жизни народа событія,— говоритъ названный писатель,— полныя блеска и шума, какъ выигранное или проигранное сраженіе, какъ паденіе королевской власти или сильнаго министра. Такія событія всего боле поражаютъ людей, обыкновенно не вдумывающихся въ смыслъ совершающагося. Другія событія проходятъ сравнительно мало замченными. Они совершаются, глубоко измняя самыя основы народной жизни и являясь сами результатомъ долгой и трудной работы. Подобныя событія происходятъ на нашихъ глазахъ: Франція преобразуетъ и совершенствуетъ свою систему народнаго обученія.

Несмотря на ожесточенное противодйствіе, на множество разнообразныхъ затрудненій, три великія цли,— говоритъ Ренаръ,— уже достигнуты. Первоначальное обученіе, во-первыхъ, сдлалось обязательнымъ и безплатнымъ. Не будетъ боле дтей, осужденныхъ на невжество, запрещено преступленіе противъ будущаго (crime de l&egrave,se — avenir). Во-вторыхъ, шкода отдлена отъ церкви, семь возвращена подобающая ей свобода, торжественно признанъ принципъ свободы совсти. Наконецъ, образованіе женщины привлекло къ себ вниманіе правительства, понявшаго, что лучшее средство воспитать человка состоитъ въ томъ, чтобы дать образованіе будущей матери.

Недалеко то время,— продолжаетъ Ренаръ,— когда умнье читать было рдкостью во французскихъ деревняхъ. Лтъ пятнадцать-двадцать тому назадъ, не въ особенно большомъ разстояніи отъ Парижа, въ деревн попадались альманахи, изъ которыхъ узнавали, когда будетъ и не будетъ луна,— нсколько фельетонныхъ романовъ, составляющихъ въ европейскомъ обществ то же, чмъ является опіумъ для китайцевъ,— наконецъ, дв-три газету съ блдною окраской, почти безъ политическихъ статей. Теперь произошла огромная перемна. Газета проникаетъ въ-глухіе закоулки, повсюду возбуждаетъ интересъ къ общественнымъ ддамъ, сознаніе связи каждой маленькой деревушки съ великимъ государственнымъ цлымъ. Это цлое, это государство до сихъ поръ еще представляется французскому крестьянину какимъ-то фетишемъ, заслуживающимъ суеврнаго поклоненія и способнымъ сдлать все доброе и все злое.

Ренаръ замчаетъ, что широкое распространеніе образованія въ народ послужитъ и къ укрпленію единства страны, къ сближенію и уравненію различныхъ слоевъ населенія, къ установленію боле тсной связи между городомъ и деревней. До настоящаго времени во Франціи происходили (въ большихъ городахъ и преимущественно въ Париж) трехдневныя или трехмсячныя революціи, за которыми слдовала шедшая изъ деревень реакція, продолжавшаяся отъ пятнадцати до двадцати лтъ. По этому поводу Ренаръ разсказываетъ слдующую басню. Была ссора между основаніемъ и вершиною горы. Вершина гордо возвышалась въ лазури, касаясь челомъ облаковъ. Она смотрла на лса, всползавшіе снизу, на синія волны озеръ, отражавшихъ ея образъ, и въ душ у нея была только презрительная жалость къ темному основанію горы. Но однажды это основаніе, которому надоло такое пренебрежительное отношеніе, всколыхнулось, и лучистая вершина низверглась жалкими обломками въ глубину ущелій и долинъ, а гора осталась навки обезображенною и наводящею уныніе. Развязка плачевная для вершины,— замтимъ мы,— но печальная также и для основанія.

Затмъ, подъ могучимъ вліяніемъ распространенія образованія окончательно исчезнутъ мстныя нарчія, оживить которыя пытаются въ новйшее время. Распространеніе письменности вліяетъ и на обработанный французскій языкъ, потому что написанныя буквы съ теченіемъ времени невольно начинаютъ произноситься. Литтре разсказываетъ, что въ его молодость произносили, напримръ, les Etat (s) — unis, т. e. s не звучало.

Ренаръ кончаетъ статью не крикомъ торжества, а выраженіемъ надежды. Путь пройденъ большой, но остающаяся часть дороги еще длинне. Развитіе демократіи не скоро еще достигнетъ разцвта, но уже теперь свободному и образованному народу нужны такія литературныя произведенія, которыя отличались бы величіемъ и простотою, великодушіемъ и красотою, которыя, отправляясь отъ дйствительности, устремляли бы къ высокому идеалу.

БИБЛОГРАФЯ.

Всеобщая исторія. Томъ второй — Иранцы, томъ третій — Египтяне. Маріуса Фонтана. (Histoire Universelle. Les Iraniens. Les Egyptes. Marius Fontane. Paris. 1881—1882).

Мы упоминали уже о первомъ том этой всеобщей исторіи въ библіографическихъ замткахъ октябрьской книги Русской Мысли. Два новые тома обширнаго труда Маріуса Фонтана отличаются такими же достоинствами, какъ и исторія ведической Индіи.

Передаемъ въ нсколькихъ словахъ содержаніе нкоторыхъ главъ изъ исторіи иранцевъ и египтянъ.

Знаменитая ‘Авеста’ буквально означаетъ ‘книга и сборникъ законовъ’. Точный смыслъ слова ‘Зендъ’ неизвстенъ. Самый сборникъ называетъ себя: ‘священное слово’. Творцомъ заключающагося въ немъ ученія является Зороастръ. Шбель отрицалъ существованіе этого мудреца. По мннію Пиагора, онъ былъ персъ, Амміалъ Марцелинъ и другіе считаютъ его бактрійскимъ царемъ, Лассенъ полагаетъ, что имя Зороастра было вставлено въ ‘Авесту’ магами, и т. д.

Среди многихъ предписаній священныхъ книгъ возвышается предписаніе заботливо воздлывать землю и хорошо содержать животныхъ. Святымъ называется человкъ построившій домъ, поддерживающій огонь, трудящійся въ пол. Смена, бросаемыя въ землю, поражаютъ демоновъ. Изъ животныхъ, которымъ Зороастръ требуетъ особаго покровительства, первое мсто занимаетъ собака. Строгія наказанія тому, кто испортитъ воду, вполн понятны въ стран, не имвшей избытка въ хорошей вод. Читателя поражаетъ, что нкоторыя постановленія о женщинахъ (беременныхъ) находятся въ той же глав, гд говорится о собакахъ. Однако союзъ мужчины и женщины является дломъ особенно пріятнымъ доброму божеству. Отцу принадлежитъ власть надъ дочерью, брату надъ сестрой. О приданомъ въ священныхъ книгахъ не упоминается. Бракъ заключался при благословеніи духовнаго лица, причемъ давались совты новобрачнымъ, врод слдующихъ: говорите истину среди сильныхъ, не длайте зла вашему ближнему, мягко отвчайте вашему врагу, не поддерживайте скупого, сохраняйте святымъ и свтлымъ ваше тло, какъ тло и духъ друзья между собою, такъ будьте другомъ вашихъ братьевъ, вашей жены, вашихъ дтей. Несмотря на такія предписанія, женщина въ извстное время подвергается удаленію изъ дома и множеству возмутительныхъ обрядовъ, которые должны очистить ее въ глазахъ священнаго закона. Внбрачная любовь безпощадно преслдуется, и въ нкоторыхъ случаяхъ смертной казни подвергаются не только виновные, но и ихъ ребенокъ. Маріусъ Фонтанъ полагаетъ, что это предписаніе составляетъ позднйшую жреческую вставку, иначе нельзя объяснить отсутствіе въ закон какихъ бы то ни было наказаній противъ женщинъ, жившихъ развратомъ.

Нравственный человкъ долженъ быть здоровымъ человкомъ, и бороться съ болзнями, со смертью — дло весьма почетное. Врачебное искусство поэтому высоко ставилось законодателемъ.

Въ эпоху преобразовательной дятельности Зороастра иранцы уже строили каменные дома. Касты были неизвстны, и всякій иранецъ былъ земледльцемъ, а затмъ священникомъ или воиномъ. Семья подчинялась глав, группа семей — высшему начальнику, городъ, состоявшій изъ этихъ группъ, подчинялся съ своей стороны единоличной власти, и наконецъ выше всхъ стоялъ глаза государства. Воины вмст съ тмъ имли особаго начальника, какъ и земледльцы, жрецы и женщины. Во глав послднихъ должна была находиться женщина. Такое устройство, полагаетъ Фонтанъ, было организованною анархіей и исключало всякій деспотизмъ, въ чемъ позволительно сомнваться, и намъ кажется совсмъ неумстнымъ наименованіе этого строя парламентарнымъ республиканизмомъ. Самъ законодатель предвидлъ возможность появленія жестокаго и несправедливаго короля, заране говоря, что такой король будетъ орудіемъ возмездія со стороны разгнваннаго на народъ божества. Но этотъ народъ, во имя Ормузда, призывается низвергнуть короля, нарушавшаго законъ.

Положеніе женщины въ древне-египетской семь было иное, чмъ въ семь иранской. Имущество, бывшее у ней до замужства, остается ея личною собственностью и передается ея дтямъ. Замчательно,— говоритъ Фонтанъ,— и это, быть-можетъ, единственный случай въ мір,— во всей египетской литератур, во всемъ египетскомъ искусств составляетъ необычайно рдкое исключеніе, если писатель высказался о чувств любви. Отношенія между мужчиной и женщиной составляли для египтянъ такое же правильное, повторявшееся и однообразное явленіе, какъ разлитіе Нила. Египтянина характеризовала,— замчаетъ французскій писатель,— лность сердца. По обычаю, жена была равна мужу. Но законъ не заключалъ въ себ подобныхъ предписаній, и супругъ могъ свободно покинуть свою подругу. Одинъ сановникъ (въ XX династію) хвалится тмъ, что не бросилъ своей жены, несмотря на то, что фараонъ возвелъ его въ высокое достоинство. Появленіе азіатскихъ женщинъ поколебало положеніе въ семь женщины египетской, и Діодоръ Сицилійскій говоритъ, что он начали тогда обезпечивать себ извстную долю авторитета договоромъ въ день брака.

Цензура во время первой имперіи. Вельшингера (La censure sous le pr&egrave,mier empire. Henri Welschinger. 1882).

Наполеонъ I говорилъ на остров Св. Елены: ‘Мой сынъ будетъ принужденъ царствовать при свободной печати. Теперь это необходимо’. Любопытно узнать подробности того опыта управленія государствомъ при подавленіи независимой печати, который привелъ Наполеона къ самоосужденію. Эти поучительныя подробности сообщаетъ, въ значительной степени по неизданнымъ документамъ, авторъ сочиненія, заглавіе котораго приведено выше.

Законодательное собраніе въ 1791 году торжественно отмнило цензуру, черезъ два года конвентъ издалъ слдующій законъ: ‘Кто будетъ уличенъ въ сочиненіи или въ напечатаніи сочиненій, требующихъ распущенія національнаго представительства, возстановленія королевской власти или всякой другой власти, посягающей на верховенство народа, будетъ судимъ чрезвычайнымъ трибуналомъ и наказанъ смертью’. По этому безумному закону до семидесяти писателей погибли на эшафот.

Наполеонъ I наслдовалъ революціонному деспотизму и замнилъ его единоличнымъ своимъ произволомъ. Въ печати онъ справедливо видлъ своего заклятаго врага, потому что она не давала заснуть мысли и совсти французовъ, поддерживала въ нихъ гаснувшее сознаніе человческаго достоинства.

17 января 1800 (27 новаго VIII) года были сразу закрыты шестьдесятъ газетъ изъ числа семидесяти трехъ, издававшихся въ ту пору во Франціи. Общество было измучено и напугано ужасающими событіями революціи и встртило эту мру безъ протеста. Тогда правительство пошло дальше.

5 апрля того же года первый консулъ предложилъ министру полиціи, печально-знаменитому Фуше, навести точныя справки о нравственности и патріотизм редакторовъ уцлвшихъ изданій. Предварительная цензура была распространена и на книги. Къ газетамъ, сохранившимъ тнь независимости, были приставлены особые цензора, имъ были навязаны оффиціозные сотрудники. Наполеонъ не выносилъ даже названій газетъ, которыя напоминали о самостоятельности общества, о свобод обсужденія политическихъ вопросовъ: онъ потребовалъ, напримръ, чтобы Журналъ Дебатовъ (Journal des Dbats), особенно ему ненавистный, назывался Журналомъ Имперіи. Но однако слово цензура не правилось Наполеону и онъ тщательно избгалъ его, громоздя для печати стсненіе за стсненіемъ. Оффиціальный Moniteur строго заявлялъ: во Франціи нтъ цензуры,— а въ это время ни одной мысли, почему-либо неугодной правительству, ни одного факта, въ какомъ-либо отношеніи ему непріятнаго, не пропускали въ печать. Самъ Наполеонъ писалъ Фуше: ‘Моя воля, чтобы цензура не существовала, и я удивленъ, что въ моей имперіи употребляются формы, которыя могутъ считаться хорошими въ Вн или Берлин’. Но Фуше зналъ, съ кмъ онъ имлъ дло, и поторопился строжайшимъ устройствомъ цензуры.

Вельшингеръ съ прискорбіемъ указываетъ на тотъ фактъ, что писатели не безъ таланта и свдній выступили, въ качеств цензоровъ, покорными орудіями политики, стснявшей и искажавшей французскую мысль. Требованія Наполеона росли все боле и боле. Одинъ изъ академиковъ задумалъ было заняться Мирабо, съ политической точки зрнія. Наполеонъ пишетъ министру полиціи: ‘Когда же станемъ мы благоразумными? Когда каждый изъ насъ будетъ имть здравый смыслъ, чтобъ ограничиваться своими обязанностями? Что общаго у французской академіи съ политикой?— Не боле, чмъ между правилами грамматики и военнаго искусства’. Управленіе длами печати должно было, по мысли императора, не только препятствовать распространенію вредныхъ, съ его точки зрнія, сочиненій, но обязано было укрплять добрыя начала, развивать довріе къ правительству и религіозныя чувства среди французскаго общества. Послдствія показали все высокомріе и всю неосновательность этого притязанія воспитывать умъ и совсть многомилліоннаго населенія.

Тяжеле всего приходилось, конечно, политическимъ газетамъ. Бонапартъ говорилъ, что онъ не сохранитъ власти и на три мсяца, если не обуздаетъ печать. Для достиженія цлей,на которыя ушло столько французской крови, ради которыхъ опустошалась Европа, требовалась полная придавленность общественнаго мннія, полное подобострастіе газетъ и журналовъ. Одна изъ провинціальныхъ газетъ вздумала сказать нсколько словъ о вздорожаніи хлба. За эту смлость изданіе было окончательно запрещено. Другая газета, Vedette de Rouen, закрыта за то, что признала рчь президента института къ первому консулу внушенною двадцать первою книгой ‘Телимака’. Само собою разумется, что цензура свирпствовала и надъ иностранными изданіями, которыя привозились во Францію. Находились однако неустрашимые журналисты, честно, въ самыхъ умренныхъ выраженіяхъ отстаивавшіе независимый взглядъ на вещи. Таковъ былъ Citoyen Franais. Наполеонъ пишетъ Фуше: ‘Перемните редактора этого журнала или совсмъ запретите изданіе’. Французскій Гражданинъ долженъ былъ превратиться въ Французскаго Курьера, такъ какъ слово гражданинъ звучало воспоминаніемъ о политической и гражданской свобод. Министръ полиціи потребовалъ отъ академика Сюара, издателя газеты Публицистъ, чтобъ онъ постарался исправить распространенное мнніе по поводу суда и казни герцога Энгіенскаго. ‘Мн шестьдесятъ лтъ,— отвтилъ Сюаръ,— мой умъ и моя совсть еще не ослабли. Судъ и смерть герцога поразили меня, какъ политическій актъ, который я оплакиваю, который опрокидываетъ вс мои идеи о справедливости и человчности. Я не могу, слдовательно, выступать противъ мннія, которое самъ раздляю’.

Понятное дло, что такимъ языкомъ говорили не многіе. Всякое противорчіе, каждое независимое слово раздражали Наполеона, и онъ изъявлялъ намреніе уничтожить вс газеты, имть только одинъ органъ на всю Францію, вполн, разумется, подчиненный видамъ и намреніямъ правительства. А эти виды и намренія, черезъ катастрофу въ русскомъ поход и ватерлооское пораженіе, довели страну до послдней степени униженія и разоренія. Зловщія птицы, какъ называлъ Наполеонъ журналистовъ, не напрасно, рискуя своимъ положеніемъ и своею личною свободой, предостерегали французское общество.

Наполеонъ не довольствовался тмъ, что конфисковалъ совсть журналистовъ,— онъ предписалъ, чтобы значительная часть, до одной трети, дохода отъ повременнаго изданія поступала въ казну, и эти деньги должны были поступать въ министерство полиціи. Что касается до немногихъ провинціальныхъ газетъ, то имъ было приказано вс политическія извстія перепечатывать изъ оффиціальнаго Moniteur’а. Наконецъ, декретомъ 3 августа 1810 года предписано, чтобы существовала только одна провинціальная газета на каждый военный округъ, и такимъ образомъ были закрыты, безъ всякаго повода, 104 изданія (изъ ста тридцати двухъ). ‘Мысль,— говоритъ Вельшингеръ,— была изгнана изъ періодической печати, вс боле или мене способные люди покинули это поприще и въ газетахъ раздавались только гимны побдамъ Наполеона. Военный геній императора, блескъ военной славы, на которую такъ падокъ французскій народъ, облегчили водвореніе мирнаго и безмолвнаго житія во Франціи. Но крушеніе было недалеко’.

Чтобы развлечь общество, утомляемое однообразіемъ оффиціозныхъ изданій и невольною безцвтностью независимыхъ, правительство возбуждаетъ искуственно, хоть и не особенно искусно, споры по музыкальнымъ вопросамъ, и т. п.

Паденіе Наполеона показало, какіе гнусные инстинкты развила его система, какую неутолимую злобу накопила она въ обществ. Со всхъ сторонъ посыпались проклятія на низложеннаго императора, и вчерашніе презрнные льстецы расточали теперь брань и оскорбленія громче и больше всхъ. Сто дней показали, что Наполеонъ созналъ свою ошибку, но было уже поздно.

Вкусъ и совсть. Морица Каррьера (Geschack und Gewissen. Moriz Carriиre. Breslau. 1882).

Въ брошюр этого писателя, пользующагося заслуженною извстностью, подымаются вопросы, которые давно уже составляютъ предметъ разсужденій и споровъ.

Вкусъ субъективенъ, это всмъ извстно, но это не исключаетъ признанія общихъ основъ прекраснаго и, слдовательно, науки о прекрасномъ (Wissenschaft vom Schцnen). Эта наука,— говоритъ Морицъ Каррьеръ,— далека отъ законченности, какъ и вс другія науки, имющія своею цлью разработку вопросовъ въ области духовной жизни.

Близкая связь эстетики и ученія о нравственности признается многими мыслителями. Гербаргь ставитъ этику, какъ часть эстетики, потому что доброе и прекрасное въ одинаковой степени заслуживаютъ наше одобреніе, а постыдное и отвратительное — наше порицаніе. Съ другой стороны, Ульрици учитъ, что прекрасное есть одно изъ нравственныхъ понятій, не имя никакого отношенія къ нашимъ естественнымъ потребностямъ и влеченіямъ, являясь для насъ долженствующимъ быть тмъ, осуществленію чего мы обязаны (нравственно) содйствовать.

Морицъ Каррьеръ обращаетъ вниманіе на то, что въ вопросахъ нравственности (добра) мы цнимъ не вншность, а смыслъ, внутреннее побужденіе того или другого дйствія. Противоположное происходитъ въ области прекраснаго: спеціально-эстетическое заключается въ форм.

Изъ этого не слдуетъ однако, чтобы прекрасное было для насъ даннымъ и вполн готовымъ. Звуки музыкальной симфоніи, краски картины суть наши ощущенія, вн насъ происходятъ только колебанія воздуха и эира, беззвучныя и безцвтныя. Не вс ощущенія вызываетъ въ насъ чувство эстетическаго удовольствія, а лишь т, которыя возбуждаютъ здоровое жизненное настроеніе. Прекрасное есть проникновеніе дйствительнаго идеальнымъ, единство въ разнообразіи нашихъ многочисленныхъ представленій и влеченій. Вещи намъ нравятся или не нравятся, смотря потому, соотвтствуютъ ли он или не соотвтствуютъ всему нашему существу. И въ этомъ лежитъ основаніе субъективной оцнки эстетическихъ явленій, ибо только наше собственное сознаніе можетъ засвидтельствовать упомянутое соотвтствіе или несоотвтствіе.

Кантъ утверждалъ, что нельзя называть прекраснымъ все то, что кому-либо нравится. Наше сужденіе должно носить общій характеръ, чтобы быть эстетическимъ, потому что прекрасное не можетъ не нравиться и является какъ бы свойствомъ вещей. Это справедливо,— говоритъ Каррьеръ,— только требуетъ боле глубокаго обоснованія.

Нашъ духъ уподобляется зародышу, жолудю, изъ котораго при нормальныхъ условіяхъ развивается дубъ. Это понятіе развитія вполн переносится и въ область нравственнаго и прекраснаго. Душ человка,— говоритъ нмецкій мыслитель,— прирожденъ идеалъ, какъ прирождено зародышу организаціонное начало, по которому растетъ и достигаетъ зрлости каждое животное, каждое растеніе. Еслибы нравственный и эстетическій законъ былъ непосредственно и вполн заложенъ въ нашемъ дух, то мы должны были бы слдовать ему, какъ матерія слдуетъ закону тяготнія, то-есть мы были бы несвободны. Еслибъ этотъ законъ былъ просто только представленіемъ нашего сознанія, то за нимъ не лежало бы никакой принудительной силы. Самосовершенствованіе и любовь являются великими законами нравственнаго міра, воззрніе на чувственно-(не въ особомъ смысл этого слова, конечно)-совершенное и ощущеніе міровой гармоніи есть прекрасное. Но нашъ разсудокъ не рдко ошибается, признавая то или другое явленіе добромъ или зломъ, прекраснымъ или отвратительнымъ. Человкъ развивается въ опредленной сред, и эта среда, въ свою очередь видоизмняющаяся исторически, вліяетъ прямо или косвенно на индивидуальныя ощущенія, на индивидуальную мысль. Кто воспринялъ нагорную проповдь, тотъ стремится не къ тому только, чтобы не быть воромъ и убійцею, а къ дятельному, полному любви служенію своему ближнему. Совсть, какъ и вкусъ, субъективна и способна къ развитію (Das Gewissen wie der Geschmaek ist subjectiv, ist bildbar).

Какъ въ нравственномъ, такъ и въ эстетическомъ отношеніи существуютъ общія понятія, отверженіе которыхъ мы называемъ безсовстнымъ и безвкуснымъ. Сходство человческой природы обусловливаетъ этотъ фактъ, и совсть и вкусъ, доброе и прекрасное взаимно вліяютъ въ развитіи нашей духовной жизни. Мы нуждаемся въ прекрасномъ, потому что оно приводитъ насъ въ Восторгъ, доставляетъ намъ счастье. Жанъ Поль справедливо сказалъ о Гердер и Шиллер: ‘они должны были сдлаться лкарями, но судьба сказала: существуютъ раны и страданія глубже тлесныхъ,— лчите ихъ. И оба стали писателями’. Знаменитый Фихте высоко ставилъ призванія художника, который долженъ воплотить въ прекрасномъ образ то, что составляетъ принадлежность всхъ образованныхъ умовъ, что иметъ всеобщее значеніе. Морицъ Каррьеръ заключаетъ свою брошюру слдующими словами: ‘Все прекрасное въ высокомъ смысл одновременно и индивидуально, и типично, равнымъ образомъ и эстетическій вкусъ въ одно и то же время и личенъ, и всеобщъ’.

В. Гольцевъ.

‘Русская Мысль’, No 12, 1882