Игра судьбы.
Игра судьбы.
(Отрывокъ изъ правдивой исторіи).
В. Микуличъ.
ИГРА СУДЬБЫ.
(1789).
Объясненія къ рисункамъ.
Объясненія къ рисункамъ.
Рисунки И. Вейзера.
Игра судьбы, Шиллер Фридрих, Год: 1789
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
Алоизій фонъ Г**, сынъ богатаго бюргера, состоявшаго на *** служб, былъ щедро одаренъ природнымъ умомъ и способностями, которыя рано развились подъ вліяніемъ полученнаго имъ прекраснаго образованія. Онъ былъ еще совсмъ молодъ, но владлъ уже серьезными познаніями, когда поступилъ въ военную службу къ своему государю, который скоро обратилъ вниманіе на несомннныя достоинства юноши, подававшаго большія надежды. Г*# былъ полонъ юношескаго пыла, какъ и его государь. Г** былъ энергиченъ и предпріимчивъ, какъ и государь, который любилъ и цнилъ такіе характеры. Неистощимое остроуміе и богатый запасъ познаній придавали живость и обаяніе обхожденію Г** съ людьми: въ какомъ бы кружк онъ ни появлялся, онъ умлъ всхъ расшевелить своею неизмнною, ровною веселостью и все подчинить своей обаятельной жизнерадостности. Государь же тонко цнилъ Достоинства, которыми и самъ обладалъ въ высокой степени. Все, что ни длалъ Г*::, даже самыя забавы его были отмчены величіемъ. Никакія препятствія не устрашали его и никакія ошибки и неудачи не могли поколебать его твердости. Вс эти качества возвышались еще необыкновенно привлекательной наружностью. Онъ казался олицетвореніемъ цвтущаго здоровья и геркулесовской силы съ лицомъ, одухотвореннымъ выразительной игрой подвижного ума. Взглядъ, походка, все существо его были исполнены величія, смягчаемаго благородной скромностью. Государь былъ очарованъ душой и умомъ своего товарища, а плнительная вншность послдняго дйствовала на его чувственность. Между молодыми людьми одного возраста и съ такимъ соотвтствіемъ въ характерахъ и наклонностяхъ скоро установились отношенія, въ которыхъ была и крпость дружбы, и пылъ страстной любви.
Г** быстро пошелъ въ гору, переходя отъ повышенія къ повышенію, но эти вншніе знаки монаршаго благоволенія далеко не выражали еще всего, чмъ въ дйствительности молодой человкъ былъ для государя. Съ изумительной быстротой подвигалась блестящая карьера юноши подъ покровительствомъ его пламеннаго друга и обожателя. Двадцати двухъ лтъ Г** достигъ уже такого высокаго положенія, какимъ наиболе заслуженные и преуспвшіе обыкновенно заканчивали свое служебное поприще. Но дятельный умъ его не могъ праздно покоиться въ утхахъ тщеславія, ни удовлетворяться вншнимъ блескомъ достигнутаго имъ высокаго положенія. Онъ чувствовалъ въ себ достаточно мужества и силъ для того, чтобъ серьезно отдаться возложеннымъ на него обязанностямъ.
И пока государь беззаботно предавался удовольствіямъ, молодой фаворитъ рылся въ актахъ и бумагахъ, посвящая все свое время труднымъ дламъ правленія, съ которыми онъ освоился въ такой степени, что ни одно значительное дло не проходило уже иначе, какъ черезъ его руки. Изъ товарища забавъ своего повелителя онъ сдлался его первымъ совтникомъ и министромъ и даже подчинилъ его себ. Скоро не стало другого пути къ государю, какъ черезъ него. Отъ него зависли вс назначенія, и вс награды получались изъ его рукъ.
Г** былъ слишкомъ молодъ и слишкомъ быстро достигъ власти для того, чтобъ не злоупотреблять ею и сохранить чувство мры. Когда онъ увидлъ себя на такой высот, честолюбивая голова его закружилась, и, достигнувъ крайней цли своихъ стремленій, онъ утратилъ прежнюю скромность.
Почтительная угодливость, съ которой приступали къ нему первые сановники страны, вс, стоящіе и по рожденію, и по положенію, и по состоянію гораздо выше его,— угодливость, съ которой обращались къ нему, юнош, даже почтенные старики,— опьяняла его высокомріе, а неограниченная власть, которой онъ пользовался, скоро обнаружила въ немъ несомннную жесткость, которая и раньше была въ его природ и которую онъ сохранилъ среди всхъ превратностей судьбы. Не было достаточно трудной или невозможной услуги, о которой не могли бы просить его лица, пользующіяся его благосклонностью, зато врагамъ его приходилось трепетать. Если съ одной стороны онъ оказывалъ безмрныя благодянія, то съ другой не зналъ предловъ и въ удовлетвореніи своей мести. Онъ пользовался своимъ высокимъ положеніемъ не столько для личнаго обогащенія, какъ для того, чтобы возвышать и устраивать другихъ людей, которые естественно должны были зависть отъ творца своего благосостоянія и благоговть передъ нимъ. Но не справедливость, а произволъ и прихоть руководили при этомъ его выборомъ. Своимъ высокомрнымъ и властолюбивымъ нравомъ онъ оттолкнулъ отъ себя сердца даже наиболе обязанныхъ ему людей: и въ то же время въ лиц своихъ соперниковъ и тайныхъ завистниковъ онъ нажилъ себ непримиримыхъ враговъ.
Въ числ людей, ревниво и завистливо слдившихъ за каждымъ его шагомъ и въ тишин подготовлявшихъ орудія для его низверженія, былъ одинъ графъ изъ Пьемонта, осифъ Мартиненго, приближенный государя. Г** самъ поставилъ его на это мсто, считая Мартиненго безвредной и преданной ему креатурой. Онъ предоставилъ итальянцу занять ту роль въ развлеченіяхъ государя, которою самъ онъ давно тяготился и которую охотно промнялъ на занятія государственными длами. Г** смотрлъ на этого человка, какъ на свою креатуру, которую, еслибъ ему только вздумалось, онъ всегда могъ вернуть къ его прежнему ничтожеству, и онъ считалъ его связаннымъ страхомъ и благодарностью. Такимъ образомъ, онъ впалъ въ ту же ошибку, которую сдлалъ Ришелье, представивъ для забавъ Людовику XIII молодого Le Grand. Но онъ не съумлъ исправить этой ошибки съ умомъ Ришелье, тмъ боле, что ему пришлось имть дло съ боле хитрымъ противникомъ, чмъ тотъ, котораго надо было одолть французскому министру.
Не кичась своимъ успхомъ, не давая почувствовать своему благодтелю, что онъ боле не нуждается въ немъ, Мартиненго, напротивъ, всми силами старался подчеркивать свою зависимость отъ Г** и съ притворной угодливостью льнулъ къ виновнику своего возвышенія. Но въ то же время онъ не пропускалъ случаевъ какъ можно больше бывать съ государемъ и, пользуясь своимъ положеніемъ, старался сдлаться ему нужнымъ и необходимымъ. Въ короткое время онъ прекрасно изучилъ нравъ своего властелина, отыскалъ вс ходы къ его доврію и незамтно вкрался въ его расположеніе. Онъ не останавливался и передъ низостями для достиженія своей цли и прибгалъ къ такимъ средствамъ, которыхъ не допускала благородная гордость министра и природная возвышенность его души.
Хитрый итальянецъ хорошо зналъ, что нигд человку такъ не нуженъ руководитель и пособникъ, какъ на пути порока, и что ничто не приводитъ къ такой близости и откровенности, какъ совмстное укрываніе какихъ-нибудь тайныхъ слабостей. Онъ пробудилъ въ государ дурныя страсти, которыя еще дремали въ немъ, и самъ явился его сообщникомъ и наперсникомъ. Распутства, въ которыя онъ вовлекъ его, не терпли повренныхъ и свидтелей и такимъ образомъ онъ незамтно пріучилъ государя къ откровеннымъ изліяніямъ, при которыхъ невозможно было присутствіе третьяго лица. На развращенности и испорченности своего покровителя ему удалось наконецъ воздвигнуть свой постыдный планъ личнаго возвышенія, а тайна, которой онъ окружалъ ихъ близость, сдлала то, что онъ всецло овладлъ сердцемъ государя раньше, чмъ Г** могло придти въ голову, что кто нибудь оспариваетъ у него это сердце.
Странно, что такая важная перемна ускользнула отъ его вниманія, но Г** былъ слишкомъ увренъ въ себ и не допускалъ мысли о томъ, чтобъ такое ничтожество, какъ Мартиненго, могло соперничать съ нимъ, послдній же хорошо владлъ собой, былъ всегда на-сторож и остерегался какой нибудь необдуманной неловкостью вывести своего противника изъ его гордаго спокойствія.
То, что погубило уже тысячи другихъ, послуживъ имъ преткновеніемъ на скользкой почв монаршаго благоволенія, то же привело къ паденію и Г** — слишкомъ большая увренность въ себ и своемъ значеніи.
Таинственныя отношенія государя и Мартиненго не тревожили его. Онъ охотно уступалъ ничтожному временщику успхи, которые презиралъ въ душ и которые никогда не были цлью его стремленій. Онъ лично цнилъ въ дружб государя только то, что она одна могла проложить ему путь къ высшей власти. И достигнувъ желанной высоты, онъ легкомысленно далъ упасть за собою той лстниц, по которой онъ поднялся.
Мартиненго не былъ человкомъ, способнымъ удовольствоваться подчиненной ролью. Съ каждымъ шагомъ, который подвигалъ его въ милостяхъ монарха, стремленія его становились смле, и честолюбіе его домогалось боле осязательнаго удовлетворенія. Притворная роль подобострастія, которую онъ продолжалъ играть относительно своего благодтеля, становилась ему все боле и боле тягостной, по мр того, какъ вмст съ его возвышеніемъ росло и его высокомріе. Несмотря на очевидный успхъ итальянца, Г** не измнилъ къ лучшему своего обращенія съ нимъ. Напротивъ, онъ часто видимо старался унизить его и цлительнымъ напоминаніемъ о его происхожденіи умрить его зарождающуюся гордость. Но итальянецъ усталъ терпть такое обращеніе и составилъ серьезный планъ дйствій, чтобы сразу покончить съ ненавистнымъ соперникомъ.
Подъ непроницаемой завсой притворства лелялъ онъ въ душ этотъ планъ. Выступить открыто противъ Г** было еще рано. Хотя пора страстной любви къ нему государя и миновала, все же онъ полюбилъ его въ ранней молодости, и привязанность эта пустила въ душ его глубокіе корни, которые нелегко было сразу вырвать. Малйшее обстоятельство могло возродить эту привязанность съ прежней силой. Мартиненго понималъ это и разсчиталъ врно, что ударъ, который онъ нанесетъ, долженъ быть смертельнымъ ударомъ. Если Г** утратилъ сколько нибудь въ любви государя, онъ столько же пріобрлъ въ его уваженіи. Чмъ боле государь удалялся отъ длъ правленія, тмъ трудне было ему обойтись безъ человка, который такъ добросовстно, съ такой врностью и преданностью трудился въ его интересахъ. Если раньше онъ былъ дорогъ ему, какъ другъ, теперь онъ былъ необходимъ ему, какъ министръ.
Въ чемъ заключалось средство, придуманное итальянцемъ для достиженія своей цли, осталось тайной нсколькихъ лицъ, тайной тхъ, кто нанесъ ударъ, и того, на кого онъ палъ. Говорятъ, будто-бы Мартиненго представилъ государю подлинникъ тайной и весьма подозрительной переписки съ сосднимъ дворомъ. Существовала-ли дйствительно подобная переписка или, она была подложной, на этотъ счетъ мннія расходятся. Какъ-бы то ни было, итальянецъ осуществилъ свой замыселъ въ ужасающихъ размрахъ. Г** явился въ глазахъ монарха неблагодарнымъ чернымъ измнникомъ, и преступленіе его казалось до такой степени вн сомнній, что безъ дальнйшихъ разслдованій ршено было расправиться съ нимъ сейчасъ же. Но вс переговоры объ этомъ дл велись въ глубочайшей тайн между государемъ и Мартиненго, такъ что Г** издали и не подозрвалъ грозы, которая собиралась надъ его головою. И онъ оставался совершенно спокойнымъ до того самаго мгновенья, когда внезапно изъ предмета всеобщаго поклоненія и зависти онъ сдлался предметомъ состраданія.
Въ этотъ роковой день Г1** по обыкновенію отправился на разводъ. Въ теченіе немногихъ лтъ онъ поднялся съ чина поручика до полковника, но, конечно, и этотъ послдній чинъ былъ слишкомъ скромнымъ для той министерской должности, которую онъ исполнялъ въ дйствительности и которая возвышала его надъ первыми сановниками страны.
Разводъ былъ обычнымъ мстомъ, гд гордость его находила полное удовлетвореніе въ выраженіяхъ всеобщей покорности и преданности. Въ теченіе короткаго часа онъ упивался здсь собственнымъ величіемъ и блескомъ, ради которыхъ вс остальные часы дня онъ несъ свои тяжелые труды.
Высшіе чины приближались къ нему съ почтительной робостью, люди же, не вполн увренные въ его благосклонности, трепетали.
Самъ государь, когда ему случалось присутствовать здсь, могъ замтить, что къ нему относятся почти съ пренебреженіемъ, когда онъ является рядомъ со своимъ великимъ визиремъ. Дйствительно, было столько же опасно не угодить послднему, сколько безполезно заручиться одобреніемъ перваго. И случилось, что именно это мсто, гд Г** принималъ чуть не божескія почести, и было избрано для его униженія.
Беззаботно вступилъ онъ въ хорошо знакомый кругъ, гд вс были такъ же далеки отъ подозрнія о томъ, что произойдетъ, какъ и онъ самъ. Передъ нимъ, какъ и всегда, почтительно разступились, ожидая его приказаній.
Вслдъ за нимъ явился Мартиненго въ сопровожденіи нсколькихъ адъютантовъ, не прежній вкрадчивый, низкопоклонный, льстиво улыбающійся царедворецъ, а дерзкій, грубо спсивый, какъ лакей, сдлавшійся бариномъ. Дерзкими, увренными шагами идетъ онъ навстрчу Г**, становится передъ нимъ, не обнажая головы, и именемъ государя требуетъ у него оружіе. Молча, съ изумленными взглядами, вручаютъ ему, шпагу. Онъ вонзаетъ ее въ землю, наступивъ на нее ногой, ломаетъ ее пополамъ и бросаетъ обломки къ ногамъ Г**. Это служитъ сигналомъ, по которому оба адъютанта бросаются на него. Одинъ поспшно срзаетъ его ордена, другой срываетъ аксельбанты, обшлага мундира, ленту и султанъ съ каски. И за все время этой странной операціи, совершаемой съ невроятной быстротой, не слышно ни звука, ни дыханія въ толп, состоящей боле, чмъ изъ пятисотъ человкъ. Съ поблднвшими лицами, съ бьющимися сердцами, въ смертельномъ оцпенніи, стоитъ пораженная толпа вокругъ того, который въ минуту этого страннаго переряживанья — и смшное и страшное зрлище!— испытываетъ то ощущенье, подобное которому испытываетъ только приговоренный къ смерти на мст казни.
Тысяча другихъ людей свалилась бы на его мст отъ такого неожиданнаго потрясенія, но его здоровые нервы и сильная душа выдержали ужасъ его положенія и дали ему испить чашу до дна.
Сорвавъ съ него знаки отличія, его ведутъ передъ рядами безчисленныхъ зрителей въ конецъ площади, гд ждетъ его закрытая карета. Нмымъ кивкомъ ему приказываютъ ссть въ экипажъ. Отрядъ гусаръ конвоируетъ его.
Между тмъ слухъ о происшедшемъ облетаетъ столицу. Везд открываютъ окна, улицы наполняются любопытными, которые съ криками слдуютъ за поздомъ и повторяютъ его имя, сопровождая его злорадными и насмшливыми восклицаніями или еще боле обидными соболзнованіями. Наконецъ, онъ видитъ себя за городомъ, но тутъ ожидаетъ его новая тревога. Карета сворачиваетъ съ большой дороги въ пустынную, безлюдную улицу, ведущую къ лобному мсту, куда и везутъ его по ясно выраженному приказу государя. Ему даютъ испытать здсь вс ужасныя муки ожиданія смерти, затмъ карета снова поворачиваетъ и вызжаетъ на большую дорогу. Семь мучительныхъ часовъ провелъ онъ еще въ этой душной карет, подъ палящимъ зноемъ, безъ питья и пищи, не слыша слова. Наконецъ, въ часъ заката, карета привозитъ его къ мсту назначенія и останавливается у крпости.
Его выносятъ изъ кареты на рукахъ безъ памяти, въ состояніи среднемъ между жизнью и смертью. Даже его богатырская природа не вынесла двнадцати часовъ мучительной, неутоленной жажды и отсутствія пищи. Когда къ нему возвращается сознаніе, онъ сидитъ въ темномъ подземель.
Открывъ глаза къ этой новой жизни, онъ видитъ передъ собой мрачную стну каземата, слабо освщенную блднымъ лучомъ луны, прокравшимся сквозь узкую щель на высот девятнадцати саженъ. Подл него стоитъ кружка воды и лежитъ черствый хлбъ, тутъ же охапка соломы для его ложа. И онъ остается въ такомъ положеніи до слдующаго полудня, когда въ середин башни открывается ставень, показываются дв руки и спускаютъ ему внизъ висячую корзину съ той же пищей, какую онъ нашелъ наканун.
Въ первый разъ съ момента ужасной катастрофы вырвались у него наконецъ вопросы: почему попалъ онъ сюда? въ чемъ его вина?
Но никто не отвтилъ ему сверху, руки исчезли и ставень закрылся.
И такъ не видя человческаго лица, не слыша человческаго голоса, не находя объясненій своему заключенію, томясь мучительными сомнніями относительно своего прошлаго и будущаго, не согртый ни однимъ теплымъ лучомъ солнца, не освженный дыханіемъ чистаго воздуха, покинутый людскимъ состраданіемъ и лишенный всякой помощи, отсчитываетъ онъ въ заточеніи четыреста девяносто страшныхъ дней, онъ отсчитываетъ ихъ по тмъ скуднымъ коркамъ хлба, которыя ежедневно, съ унылымъ однообразіемъ, спускаютъ ему внизъ.
Мра его несчастія довершается открытіемъ, которое онъ сдлалъ еще въ первые дни своего заключенія. Онъ узнаетъ эту ужасную яму. Нсколько мсяцевъ тому назадъ, побуждаемый низкой жаждой мести, онъ самъ приказалъ приготовить ее для одного заслуженнаго офицера, навлекшаго на себя его неудовольствіе. Съ изобртательностью жестокости указывалъ онъ способы къ тому, чтобъ сдлать пребываніе въ каземат какъ можно ужасне.
Не очень давно онъ самъ прізжалъ сюда, чтобъ взглянуть на работу и поторопить съ ея окончаніемъ. Надо прибавить, что офицеръ, котораго онъ намревался засадить сюда, почтенный старый полковникъ, получилъ теперь должность только что умершаго коменданта этой крпости, и такимъ образомъ вмсто того, чтобъ сдлаться жертвой мщенія Г**, онъ сдлался властелиномъ его судьбы.
Это отнимало и послднее утшеніе у заключеннаго, который не могъ ни ждать состраданія, ни жаловаться на несправедливость судьбы, какъ бы жестока она ни была къ нему. Къ его тяжелымъ физическимъ ощущеніямъ присоединилось еще жгучее чувство презрнія къ самому себ и страданіе, очень горькое для гордаго сердца, которое причиняло ему сознаніе своей зависимости отъ великодушія врага, которому самъ онъ въ свое время не оказалъ великодушія.
Впрочемъ, этотъ честный человкъ былъ слишкомъ благороденъ для того, чтобъ мстить за себя. Строгости, предписанныя данной ему инструкціей, тяготили его доброе сердце, но, какъ старый солдатъ, привыкшій слпо исполнять букву приказа, онъ ничмъ не йогъ помочь несчастному и только жаллъ его.
Боле дятельная помощь для Г** явилась въ лиц духовника крпости. Тронутый тяжкимъ положеніемъ узника, о которомъ до него дошли темные несвязные Слухи, священникъ сейчасъ же ршилъ сдлать все возможное для облегченія его участи. Этотъ достойный пастырь, имя котораго я неохотно утаиваю, думалъ, что его пастырскій долгъ велитъ ему оказать состраданіе несчастному, которому неоткуда больше было ожидать помощи.
Такъ какъ комендантъ не могъ разршить ему доступа къ заключенному, то священникъ самъ отправился въ столицу для личнаго ходатайства передъ государемъ. Онъ поклонился послднему въ землю и умолялъ его сжалиться надъ страдальцемъ, лишеннымъ даже утшенія христіанской религіи, котораго не должно лишать и совершившихъ самыя чудовищныя преступленія. Лишенный этого утшенія, онъ томился безнадежно и безпомощно и могъ быть близокъ къ отчаянію. Спокойно, съ безстрашіемъ и съ достоинствомъ, которое всегда дается сознаніемъ выполненнаго долга, священникъ убждалъ государя разршить ему свободный доступъ къ узнику, котораго онъ считалъ духовнымъ сыномъ и за душу котораго онъ долженъ былъ дать отвтъ передъ небомъ. Доброе, правое дло, за которое стоялъ священникъ, придавало ему краснорчія, гнвъ же государя давно уже былъ охлажденъ временемъ и онъ разршилъ священнику обрадовать узника утшеніемъ религіи.
Первымъ человческимъ лицомъ, которое увидлъ злополучный Г** посл шестнадцати мсяцевъ одиночества, было лицо его избавителя.
Одинъ только другъ былъ у него на свт и этому другу онъ былъ обязанъ своей пыткой. За время своего благополучія онъ не пріобрлъ другихъ друзей. Неожиданное посщеніе священника показалось ему появленіемъ ангела. Я не описываю его ощущеній, скажу только, что съ этого дня слезы его полились легко и свободно, онъ видлъ, что есть еще человческое существо, которое его оплакиваетъ.
Священникъ ужаснулся, войдя въ казематъ. Онъ искалъ глазами человка, а на встрчу ему изъ угла, боле похожаго на нору дикаго звря, чмъ на человческое жилье, выползло отвратительное страшилище. Страшный, блдный остовъ, напоминающій мертвеца, съ лицомъ, съ котораго сошли вс краски жизни и на которомъ скорбь и отчаяніе прорыли глубокія борозды. Борода и ногти несчастнаго, давно запущенные, непомрно выросли, платье полуистлло на немъ отъ давняго употребленія, и такъ какъ помщеніе его совсмъ не чистили, то невыносимый смрадъ заражалъ вокругъ него воздухъ. Въ такомъ вид предсталъ священнику этотъ бывшій баловень счастья, и все это выдержало его желзное здоровье!
Пораженный тмъ, что онъ увидлъ, священникъ сейчасъ же поспшилъ къ губернатору, желая оказать узнику и вторую услугу, безъ которой первая ничего не стоила. Губернаторъ отговорился тмъ, что онъ связанъ данными ему предписаніями, тогда священникъ великодушно ршился предпринять вторую поздку въ столицу и еще разъ обратиться къ милосердію монарха. Онъ объяснилъ послднему, что не можетъ, не роняя святости Таинствъ, совершать какіе-бы то ни было христіанскіе обряды надъ томящимся въ заточеніи существомъ, пока тому не дадутъ возможности вернуть себ утраченное имъ подобіе человка. И на это послдовало разршеніе. И съ этого дня началась новая жизнь для узника.
Много лтъ еще провелъ Г** въ этой крпости, но положеніе его стало легче съ тхъ поръ, какъ пришелъ конецъ краткому владычеству новаго временщика и мсто его стало переходить къ другимъ людямъ, боле человчнымъ и не ищущимъ удовлетворенія своей мести. Наконецъ, посл десятилтняго заключенія пришелъ день свободы. Г** выпустили безъ законнаго разслдованія, безъ формальнаго признанія его невинности. Онъ получилъ освобожденіе, какъ даръ высочайшей милости и сейчасъ же ему было предложено навсегда покинуть страну.
Здсь обрываются т свднія, которыя мн удалось собрать относительно этой исторіи, и я вижу себя вынужденнымъ перенестись черезъ промежутокъ въ двадцать лтъ. За это время Г** началъ въ чужой стран новую карьеру въ военной служб, которая въ конц концовъ привела его къ тому же блестящему положенію, съ котораго онъ былъ низвергнутъ у себя въ отечеств. Но время, этотъ истинный другъ всхъ несчастныхъ, медленно, но неизбжно возстановляющій справедливость, взяло на себя разсудить и это дло.
Годы страстей и увлеченій государя миновали, и по мр того, какъ блли его кудри, онъ мало-по-малу научался давать должную цну людямъ. Прежде, чмъ умереть, ему захотлось свидться съ другомъ своей юности. Чтобъ смягчить старику вс прежде нанесенныя ему оскорбленія, онъ ласково пригласилъ его вернуться на родину, къ которой давно уже втайн стремилось сердце Г**. Трогательна была ихъ встрча. Г** нашелъ такой теплый любезный пріемъ, точно они вчера разстались. Государь устремилъ задумчивый взглядъ на это лицо, когда то такое близкое и сдлавшееся теперь такимъ чуждымъ ему, казалось, онъ пересчитывалъ глубокія морщины, которыя самъ онъ наложилъ. Жадно вглядываясь и припоминая, искалъ онъ любимыя черты юноши въ лиц этого старика. Но того, чего онъ искалъ, уже не было. Отъ дружеской бесды ихъ вяло холодомъ и принужденіемъ. Страхъ и стыдъ навсегда разъединили эти два сердца. Видъ человка, который напоминалъ государю о его опрометчивой жестокости, не могъ быть пріятенъ ему, а Г** не въ силахъ былъ любить по-прежнему виновника своихъ страданій.
Тмъ не мене, успокоенный и утшенный, онъ оглядывался на свое прошлое, какъ на тяжелый миновавшій сонъ.
Вскор Г** возвращены были вс его прежніе чины и отличія. Государь, преодолвая внутреннюю непріязнь, старался блистательно вознаградить его за прошлое. Но могъ ли онъ вернуть ему сердце, изувченное долговременнымъ лишеніемъ всхъ радостей жизни? Могъ-ли онъ вернуть ему годы надеждъ? Могъ-ли онъ придумать для старика такое счастье, которое хотя-бы въ слабой степени вознаградило его за все, что было отнято у него въ прошломъ?…
Еще девятнадцать лтъ прожилъ Г**, утшаясь свтлымъ закатомъ своей жизни. Ни удары судьбы, ни годы не могли сокрушить его живучести, ни сломить его бодрости. И семидесяти лтъ онъ все еще гнался за призракомъ того счастья, которое было его удломъ, когда ему было двадцать лтъ.
Онъ умеръ, исполняя должность начальника крпости, въ которой содержались государственные преступники. Казалось, можно-бы ожидать, что онъ будетъ относиться къ послднимъ съ тмъ человколюбіемъ, цну которому онъ извдалъ собственнымъ опытомъ. Однако онъ былъ жестокъ къ нимъ и порывъ гнва противъ одного изъ этихъ несчастныхъ вызвалъ его смерть на восьмидесятомъ году.
Этотъ разсказъ — первый опытъ Шиллера въ повствовательномъ род, напечатанный въ журнал ‘Нмецкій Меркурій въ 1789 г.— въ самомъ дл представляетъ собою ‘отрывокъ изъ правдивой исторіи’, какъ гласитъ его подзаголовокъ. Истинные герои разсказа полковникъ Филиппъ Фридрихъ фонъ Ригеръ (у Шиллера Алоязій фонъ Г**) и графъ Самуилъ Фридрихъ де-Монмартэнъ (въ разсказ осифъ Мартиненго), государь, у котораго они служили — герцогъ вюртембергскій Карлъ Евгеній, прежній повелитель Шиллера, въ первую половину своего правленія нуждавшійся въ такихъ креатурахъ, чтобы понирать законы своей страны. Подробный и точный разсказъ историка о страшной катастроф въ жизни Ригера показываетъ, что внесъ поэтическій вымыселъ въ правду жизни. ‘Его соперникъ — разсказываетъ Пфафъ (‘Geschichte des Wurtenibergs’, 1839 г.) — съумлъ воскресятъ старое подозрніе о сношеніяхъ Ригера съ братьями герцога, и письмо къ принцу Фридриху, гд весьма живо изображена была всеобщая радость, съ которой вс встртили появленіе пруссаковъ, дошедшихъ до Франконіи, и гд самому герцогу досталось порядкомъ, завершило паденіе Ригера.
Было ли это письмо подлинное или — что весьма вроятне — подложное, оно оказало свое дйствіе. Герцогъ пришелъ въ бшеный uyвъ и ршилъ строго наказать неблагодарнаго предателя. Беззаботно явился Ригеръ 28 ноября 1762 г. по обыкновенію на парадъ и приблизился къ герцогу. Тогда послдній, до сихъ поръ стоявшій къ нему спиной, вдругъ повернулся и сорвалъ съ него знакъ военнаго ордепа, Монмартэнъ, отобравъ у него шпагу, сломалъ ее и бросилъ осколки ему подъ ноги, два адъютанта сорвали ленту съ его шляпы. аксельбанты и погоны. Пораженный, безмолвно стоялъ Ригеръ предъ толпой. Въ запертой карет, подъ сильнымъ прикрытіемъ, несчастнаго отвезли въ крпость Асбергь, потомъ въ Гогентвиль. Здсь полумертвый, былъ брошенъ въ подземную темницу, гд онъ, не видя человческаго лица, не добившись ни малйшаго улучшенія своей участи, промучился во тьм четыре года. Лишь въ 1766 г., по заступничеству земскихъ чиновъ, онъ былъ освобожденъ, но долженъ былъ тотчасъ-же выхать, и поступилъ на службу къ принцу Людви гу Евгенію, лишь черезъ десять лтъ онъ получилъ разршеніе возвратиться на родину. Прежнихъ милостей герцога Карла онъ уже не могъ добиться, но все же былъ вскор произведенъ въ чинъ генерала и назначенъ начальникомъ крпости Асбергъ, впалъ въ ханжество и умеръ здсь (15 мая 1782 г.) отъ удара’.
Русскіе переводы.
1. Игра судьбы. Отрывокъ истинной исторіи. Переводъ H. М. Карамзина. (Перев. Карамзина, т. VI).
2. Игра судьбы. (Безъ указанія имени переводчика). Въ Гербелевскомъ изд. сочин. Шиллера.
3. Переводъ В. Микуличъ. Исполненъ для настоящаго изданія
361. Молча, съ изумленными взглядами, вручаютъ ему шпагу (стр. 336).
332. Спускаютъ ему внизъ висячую корзину съ пищей (стр. 338)