Петер Гаст, Мисснер Вильгельм, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

ВИЛЬГЕЛЬМЪ МИССНЕРЪ.

(Изъ книги ‘Незадачники’).

Петеръ Гастъ.

Петеръ Гастъ вышелъ изъ позда, не дохавъ одной станціи до города. Съ сумкой за спиной, съ черешневой палкой въ рук, какъ бывало въ гимназическіе годы, онъ шелъ по хорошо знакомой лсистой дорог. Зачмъ становиться рабомъ современныхъ путей сообщенія или пользоваться ими до безчувствія?

Сердце Петера сжалось, это понятно, когда посл трехъ университетскихъ семестровъ впервые возвращаешься къ домашнимъ пенатамъ. Но надо замтить, что въ данномъ случа наивная смсь страха передъ разспросами и радости отъ предстоящаго баловства вызывалась другой, боле благородной причиной, чмъ ожиданіе домашнихъ пироговъ и ватрушекъ.

Только годъ съ четвертью прошло съ тхъ поръ, какъ онъ въ послдній разъ проходилъ по этимъ мстамъ, и все уже стало чужимъ для него. Онъ взглянулъ на вновь отгороженную часть лса, и ему стало грустно. Какъ глупо! Слва молодыя сосны тоже выросли. Ботъ сорока перелетла дорогу, сла поодаль на дерево и смется надъ нимъ. А вотъ черный дроздъ, вотъ дятелъ. Какъ вс спшатъ и все-таки, красуясь, перелетаютъ дорогу.

Петеръ каждый разъ содрогался. Вдь было такъ тихо кругомъ. Съ тхъ поръ, какъ разставшись со спутниками, онъ свернулъ со станціи влво, онъ никого не встртилъ. ‘Какъ измнили меня три мсяца въ Берлин’, думалъ Петеръ и устыдился того, что для него окружающая природа стала чужой.

Ничего, современемъ онъ освоится снова. Врно, тамъ, глубже въ лсу, все осталось, какъ было. Тамъ онъ найдетъ своихъ старыхъ знакомыхъ. Дубъ, перекинувшійся черезъ дорогу, вторично пустившій корни и ставшій похожимъ на горбатаго карлика среди сосенъ-великановъ. Этотъ карликъ отстаивалъ свое право на существованіе даже передъ людьми. Въ дтств они часто сиживали тутъ, подъ корнями, воображая, что живутъ подъ землей, какъ жуки и кроты, барсуки и лисицы.

Анна всегда изображала волка или собаку и выгоняла другихъ изъ засады, а они спшили удрать, чтобы охотникъ не застрлилъ или волкъ не залъ ихъ.

Анна имла право на главную роль, потому что была гораздо умне другихъ, разъ она нарисовала волка съ разинутой пастью и такими злыми глазами, что вс испугались. Да, Анна была настоящимъ бсенкомъ.

Петеръ зналъ это лучше другихъ. И это сознаніе усугубляло радость возвращенія домой. Тамъ, за гущей лсной счастье наврное уже стоитъ, поджидаетъ его.

Въ двадцать одинъ годъ быть любимымъ такъ страстно,— такое блаженство не всмъ суждено!

Время близилось къ полудню, а надъ землей все еще стелился непроницаемый блый туманъ. Даже ближняго лса не было видно. Молодыя сосны на срой сухой земл были похожи на ледяные цвты. Морозъ и снжный воздухъ общали прекрасную рождественскую погоду. Петеръ поднялъ и вытянулъ голову, чтобы уловить запахъ сосноваго бора. И онъ шелъ дальше съ поднятой головой, легкой и плавной походкой, потому что казался себ большимъ и счастливымъ.

И вдругъ передъ нимъ потемнло. Большой черной дырой казалась лсная дорога. Втви дубовъ образовывали ворота. Молодыя сосны у опушки были до земли покрыты кудрявымъ инеемъ, казалось, будто он надли пудреные парики и встали рядомъ, малъ-мала меньше, видны были одни парики, и нельзя было догадаться, что скрыто подъ ними.

‘Какъ весело’, думалъ Петеръ, его радость росла съ каждымъ новымъ явленіемъ, съ каждымъ смшнымъ сравненіемъ, а ихъ было много,— вдь ему столько пришлось пережить. Онъ вспомнилъ Гейдельбергъ и живой баденскій народецъ, забавно-серьезныхъ господъ профессоровъ, науку, даже смшеніе древней и современной культуръ и развитіе языка и народовъ за много столтій, потомъ вспомнилъ Берлинъ, его филистерскую суету и жажду наживы, на-ряду съ настоящимъ искусствомъ.

Петеръ Гастъ не долго останавливался на воспоминаніи о пріобртенныхъ знаніяхъ, ему хотлось лишь вспомнить любимыхъ учителей. Если бы онъ разсказалъ имъ о своемъ счасть, можетъ быть, они стали бы немного уважать и его?!

Но онъ скоро снова сталъ кроткимъ и мягкимъ, потому что этотъ приливъ гордости былъ только реакціей застнчивой скромности, почти неловкости, свойственной ему въ отношеніи къ окружающему.

Онъ глубже вошелъ въ лсъ. Свтъ едва проникалъ сквозь густой блый покровъ тумана, спускающійся на могучія живыя колонны. Лсъ похожъ былъ на царскій шатеръ. Листья придорожной куманики были еще зелены и, какъ призраки, свтились на темной земл. Нсколько старыхъ бло-пестрыхъ березъ склонялись, какъ молящіеся жрецы, къ благоговйнымъ маленькимъ деревьямъ.

Становилось все темне, дорога уже, лсъ гуще. Иногда пролетала птица,— и снова молчаніе закрывало врата жизни. Было тихо, ни втерка.

Приходила ли Анна сюда посл своего возвращенія? Можетъ быть, даже сегодня она со своимъ альбомомъ сидла подъ тмъ деревомъ. Вдругъ прежній страхъ охватилъ юношу. Она въ занятіяхъ ушла, конечно, дальше него. Отецъ послалъ ее въ академію въ Антверпенъ и въ Мюнхенъ, и если Анна бралась за что-либо, то всегда достигала своей цли. Теперь онъ жаллъ, что, разставаясь, они ршили не переписываться. Они хотли свободно работать и самостоятельно знакомиться съ жизнью. Только опредливъ себя и достигнувъ чего-нибудь, они хотли вступить въ бракъ. ‘Тогда у насъ будетъ больше права на счастье, чмъ у другихъ’,— говорила она.

Въ то время онъ былъ вполн съ нею согласенъ. Вдь она была однихъ лтъ съ нимъ. Ея отецъ, тоже художникъ, далъ ей заглянуть въ тайны жизни глубже, чмъ Петеру его школьная премудрость. Но теперь онъ, наврное, равенъ ей,— вдь онъ хорошо использовалъ время.

Его дневникъ былъ при немъ. И она должна была сегодня принести свой въ условленное мсто у заставы. Таковъ былъ уговоръ. Онъ съ грустью вспомнилъ тотъ день, когда на дорог между городомъ и лсомъ они посадили вишневое деревцо,— въ знакъ своей дружбы.

Онъ дошелъ до ближайшей къ городу буковой рощи. Петеръ благодарилъ родину-мать за свое богатство, онъ врилъ, что его чувства сливаются съ чувствами Анны.

Дорога была покрыта багрянымъ листомъ. Ярко-красные листья еще держались на нижнихъ втвяхъ. Все искрилось отъ инея. Для кого было приготовлено шелковистое ложе? Кого, притаивъ дыханіе, ожидала природа? Царя или тирана? Онъ мысленно скользнулъ взглядомъ по своей фигур и нашелъ, что дождевой коричневый плащъ былъ ему очень къ лицу и вмст съ коричневой шляпой придавалъ ему возмужалый видъ.

Въ самой глубин души онъ таилъ надежду, что Анна встртитъ его уже здсь.

Часто они сиживали здсь лтомъ, читая ‘Тристана и Изольду’ и долго разсуждая о томъ, имютъ ли люди свободу выбора въ любви, или они подчинены закону предопредленія. Лучи поэзіи освятили любовь ихъ, и они спокойно разстались. Разстояніе не страшно для мысли.

Передъ нимъ прыгали два молодыхъ воробья. Они не спшили улетть,— имъ не страшенъ былъ человкъ съ палкой. Петеръ остановился, забавляясь нкоторое время ихъ пискомъ и знаками, которыми они обмнивались. Потомъ они вмст,— будто по уговору,— вспорхнули на ближайшее дерево. Они безъ умолку щебетали, вроятно, они были необыкновенно согласны. Петеръ думалъ о томъ, что любовь основана на совмстномъ перенесеніи опасностей, что въ любви слдуетъ заботиться о томъ, чтобы опасностей было какъ можно больше. И его душа росла, очищая явленія, переживанія и людскія отношенія въ горнил тайной любви и извлекая лучшее, что было въ нихъ.

Поля были покрыты жесткимъ инеемъ. Придорожная травка была усыпана льдисто-алмазными блестками, втви плодовыхъ деревьевъ склонялись къ земл. Петеръ сталъ вспоминать прозвища, которыми надляла ихъ Анна: ‘Степка-Растрепка, Максъ и Морицъ, Елена-Прекрасная’. Онъ расхохотался, какъ тогда, когда она находила эти сравненія. Звукъ собственнаго голоса испугалъ его, но онъ все-таки продолжалъ хохотать. До города было не боле получаса ходьбы, въ ясные дни уже отсюда былъ виденъ городокъ у подножья холма. Но сквозь блую дымку тумана лишь серебристая рчка искрилась между землею и небомъ. Казалось, будто озеро вышло изъ береговъ и затопило городъ и горы.

Сердце его забилось сильне. Первое возвращеніе на родину — всегда роковое для всей жизни. Онъ, конечно, будетъ стараться, чтобы все устроилось какъ можно лучше. И съ отцомъ онъ постарается сблизиться снова. Одно время онъ отъ него удалялся: когда мать покинула ихъ, онъ обвинилъ въ этомъ отца. Онъ слышалъ, что отецъ запрещалъ ей узжать, но она все-таки собралась, и онъ не задерживалъ ея больше. Когда случайно обнаружился ея голосъ,— артистическая кровь заговорила въ ней и стала манить ее вдаль.

Впослдствіи до нихъ доходили всти о большихъ артистическихъ успхахъ, которыми она пользовалась, но она сама никогда больше не возвращалась въ маленькую виллу на окраин города. Одинъ разъ отецъ здилъ въ Парижъ, чтобы слышать ее и, быть можетъ, сдлать послднюю попытку для возстановленія семьи. На обратномъ пути онъ навстилъ Петера въ Гейдельберг и сказалъ ему, что мать на два года узжаетъ въ Америку. Вскор захала и она, чтобы проститься съ сыномъ. Петеръ тогда удивился, съ какимъ уваженіемъ отецъ и мать говорили другъ о друг. Видно у нея, у выдающейся пвицы, были иныя обязанности,— выше семейныхъ. Петеръ этого не понималъ, да его мннія и не спрашивали. А съ фактами приходилось мириться. Онъ чувствовалъ только, что родины у него не было больше. Отецъ не разспрашивалъ его, и онъ во время каникулъ не возвращался домой, а отправлялся къ роднымъ или совершалъ пшкомъ большія прогулки.

Это должно было измниться теперь. Скоро ему придется поврить отцу кое-что. Одно довріе вызываетъ другое. Петеръ Гастъ прожилъ свою юность не такъ, какъ вс его друзья. Онъ еле помнилъ, что у него были мать и отецъ. Что можетъ быть печальне этого въ юные годы? Но онъ такъ уважалъ отца, что твердо врилъ въ возможность возстановленія дружбы. Въ тайн Петеръ лелялъ еще одну мечту. Она еле ршалась возникнуть, боясь своихъ вншнихъ враговъ: онъ мечталъ, что на почв его счастья родители снова сойдутся.

Сквозь блый туманъ стали краснть кирпичи, и понемногу обрисовался весь городокъ, окруженный покрытыми инеемъ деревьями и кустами, онъ будто вырасталъ изъ земли. Радость Петера достигла высшаго напряженія. Прошлое и будущее смшались въ одномъ хоровод, туманъ закружился,— это кровь въ немъ кипла и застилала глаза.

Въ пол работали люди, стая воронъ отдыхала на рыхлой земл. Одн клевали что-то, другія сидли на кочкахъ и казались необыкновенно большими. Петеръ поднялъ палку въ порыв дикой удали, но вспорхнули только самыя ближнія птицы, это была усталая попытка уйти отъ судьбы,— и вмст съ тмъ насмшливый вызовъ: ‘не попадешь все равно!’ Смущенно улыбаясь глазами, Петеръ отправился дальше. Онъ чего-то искалъ тамъ, вдали, у длиннаго моста, перекинутаго черезъ торфяное болото.

Среди старыхъ плодовыхъ деревьевъ росло молодое деревцо, но Петеръ на немъ не видлъ втвей. Оно похоже было на палку, воткнутую на меж. На верхушк сидла ворона,— это указывало на то, что у палки были втви, что она была плодовымъ деревцомъ.

Онъ чувствовалъ, какъ въ его душ что-то медленно застывало. Морозъ пробжалъ по всему его тлу, казалось, будто ледяная кора сковала все его существо.

Анна не пришла.

Онъ испыталъ горе, слишкомъ тяжкое въ столь юные годы. Когда любовь касается нетронутой души, она преисполняетъ ее молитвеннымъ настроеніемъ, въ которомъ нтъ мста недоврію ни къ себ, ни къ другому. Душа сливается воедино съ любовью, какъ жаворонокъ въ неб сливается съ пснью своей, и весь міръ становится лишь отраженіемъ собственныхъ чувствъ.

И первое разочарованіе, какъ раньше первую любовь, Петеръ глубоко затаилъ въ своемъ сердц. Но это было не легко.

‘Петеръ, ты не сердись на меня, случилось то, что часто случается у насъ, въ артистическомъ мір. Сначала мы съ Фрицемъ просто работали вмст въ академіи. А потомъ съ каждымъ днемъ мы сходились все ближе. У насъ тотъ же способъ работать, мы страдаемъ отъ одинаковыхъ настроеній, по тмъ же причинамъ отчаиваемся въ нашемъ призваніи, съ тмъ же трепетомъ ждемъ минутъ вдохновенія. Сходно даже наше отношеніе къ давно оконченнымъ работамъ,— т же у насъ радости и т же разочарованія. Мы боролись противъ нашего чувства,— но, наконецъ, пришлось поврить, что мы созданы другъ для друга. Когда онъ на праздникахъ прідетъ сюда, ты долженъ познакомиться съ нимъ. Онъ такой славный малый, и вы, конечно, сошлись бы, не будь меня между вами’.

И Петеръ безропотно сдался.

Туча налетла такъ быстро, что онъ сначала даже поврить не могъ въ свое горе. Онъ даже успокоился, когда почувствовалъ, что все такъ же любитъ ее, все такъ же восхищается ея своеобразной, немного наклоненной походкой, и, несмотря на ея роковыя слова, въ немъ все прояснялось при одномъ взгляд на нее.

Отецъ его былъ очень занятъ, постоянно въ разъздахъ, такъ что посл теплой, но малозначительной встрчи, во время которой Петеръ, конечно, былъ очень разсянъ, они видлись почти только по вечерамъ. Весь день Петеръ сидлъ въ богатой отцовской библіотек и читалъ Вертера — безъ слезъ.

Всегда полезно смотрть на свое страданіе сквозь призму страданій великихъ людей и, оторвавъ страданіе отъ жизни, вознести его въ область свободнаго мышленія. Даже самое близкое намъ переживаніе въ другомъ иметъ свои тончайшіе оттнки. Это даетъ нашей фантазіи возможность полета, даетъ намъ неизмримое богатство и озаряетъ даже самую тусклую жизнь.

Въ рождественскій сочельникъ туманъ пордлъ, пошелъ снгъ. Открывъ утромъ ставни, Петеръ увидлъ, что улица покрыта блой густой пеленой,— только дв колеи чернли на ней. Снизу изъ города доносилось звяканіе лопатъ, но нечего было и думать о томъ, чтобы очистить въ одинъ день мостовую. Только бы проложить узенькую тропинку для пшеходовъ.

Проскриплъ тяжело нагруженный возъ. Крикъ возчика рзко раздавался въ воздух, заглушая все остальное. И опять стало тихо. Морозило, даже яркое смющееся солнце не согрвало земли. Свтъ былъ ослпительно ярокъ, и стны казались грязне отъ сверкающихъ крышъ и искрящейся земли. Разговоръ на улицахъ звучалъ оглушительно громко, казалось, что разстояніе исчезло. Можно было себ представить, что ангелы съ разныхъ концовъ вселенной безъ напряженія бесдуютъ другъ съ другомъ. Вдь эиръ въ безпредльномъ пространств въ милліонъ разъ рже зимняго воздуха на улицахъ нмецкаго городка, и нервы ангеловъ боле чутки, чмъ нервы больного Петера Гастъ.

Когда вечеромъ экономка поставила на столъ жаренаго карпа, докторъ Гастъ отпустилъ ее къ роднымъ. ‘Здсь вамъ будетъ слишкомъ скучно, мы все оставимъ на стол, вы уберете потомъ’.

‘Благодарю васъ покорно за подарки, завтра я пришлю и дтей благодарить’. Съ этими словами экономка неуклюже протиснулась въ дверь, какъ всегда, немного волоча за собою лвую ногу.

Въ сосдней комнат горла ёлка. Петеръ видлъ ее, отецъ же сидлъ къ ней спиной. Какъ часто въ дтств Петеръ сиживалъ на диван въ ожиданіи рождественскихъ подарковъ, и сердце его бшено колотилось въ груди при мысли о всхъ тяжкихъ грхахъ, которые особенно ярко вспоминались въ такіе дни. Кром того онъ продолжалъ наполовину врить въ Кнехтъ-Рупрехта {Кнехтъ-Рупрехтъ (англійскій Ст. Никласъ,— Николай) — сказочный старичокъ, приходящій къ нмецкимъ дтямъ на Рождеств,— награждающій или карающій.}, даже когда тотъ пересталъ его навщать.

Впослдствіи эта дтская фантазія одухотворилась, и Кнехтъ-Рупрехтъ сталъ для него воплощеніемъ карающей справедливости, считающей наши грхи точне любой кассовой книжки. Съ той минуты, когда онъ, возвращаясь домой, не встртилъ Анны на условленномъ мст, его взоры постоянно останавливались на голубовато-блыхъ кустахъ у городского рва. Эти покрытые инеемъ кусты напоминали ему отца,— они были такъ же блы и курчавы, какъ волосы и борода доктора Раста, когда онъ въ прежніе годы изображалъ Кнехтъ-Рупрехта. Впрочемъ онъ тогда былъ скоре похожъ на Зевса, чмъ на стараго щедраго друга дтей. А теперь Кнехтъ-Рупрехтъ впервые казался ему капризнымъ и несправедливымъ къ одному изъ своихъ сыновей.

Докторъ Гастъ никогда не баловалъ, не муштровалъ своего сына. Онъ лишь старался развивать его фантазію, сонливость и лнь возмущали его больше любыхъ шалостей въ сосдскомъ саду или у городского колодца. Онъ и ‘страшные разсказы’ считалъ способными оживить вялый характеръ и не пренебрегалъ ничмъ, что могло бы воспламенить мальчика и вызвать въ немъ творческую силу. И онъ вполн успокоился за него, замтивъ, что фантазія Петера развивалась и преобразовывала своимъ чудеснымъ свтомъ весь окружающій его міръ, что блестящая пуговица или красный цвтъ мака вызывали въ немъ диковосторженный крикъ и нескончаемое однотонное пніе.— ‘Ничего, онъ пробьется и справится съ жизнью’, неизмнно отвчалъ докторъ на вс жалобы учителей на невниманіе ученика четвертаго класса, Петера Гастъ.

Петеръ всегда имлъ право быть откровенне съ отцомъ, чмъ съ кмъ-либо. И если бы онъ самъ не охранялъ такъ ревниво своихъ тайнъ, то любовь между отцомъ и сыномъ давно превратилась бы въ большую свободную дружбу.

— Мама не писала?— спросилъ наконецъ Петеръ посл долгаго молчанія, во время котораго они осторожно ли приготовленную по-польски рыбу.

— Нтъ, почта изъ Америки запоздала. Я думаю, на-дняхъ придетъ письмо. Твоя мать иметъ огромный успхъ. Даже въ нмецкихъ газетахъ пишутъ о ней.

— Я знаю, какъ это длается, отецъ. Это не что иное, какъ реклама, которой импрессаріо подготовляетъ ея артистическое турне въ Германіи.

— Что же, ты не вришь мн, Петеръ? Я говорю теб, что мать твоя знаменитость.

— Врю, отецъ, но только мн грустно, что они маму рекламируютъ, какъ зубной элексиръ или ваксу. Мн кажется, что она, какъ артистка, стояла бы выше, если бы ей рже пришлось выступать.

— Что съ тобой? Можетъ быть, теб измнили? А то твое настроеніе и твои слова непонятны, мой сынъ!

А Петеръ дйствительно жестоко страдалъ въ эту минуту отъ ревности, потому что въ этотъ вечеръ Фрицъ пріхалъ изъ Мюнхена.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Пожалуй, и я виноватъ въ этомъ, Петеръ, видно намъ обоимъ суждено плакать на могил нашей любви. Обыкновенно женская доля хоронить обломки какой-нибудь страсти, когда мужчина давно охваченъ обновляющей силой любви. Наше же счастье чертовски лниво.

— Нтъ, отецъ, это неправда.

— Выслушай меня, Петеръ. Я хочу сказать, что, когда Сказка Любви къ намъ приходитъ, мы начинаемъ дрожать, не находимъ словъ, широко открываемъ глаза, смотримъ на нее, и раньше, чмъ мы сумемъ сказать что-нибудь, она опять улетаетъ, спша возвратиться въ лсъ къ своимъ пестрымъ цвтамъ.

— Отецъ, а если мы призваны повдать когда-нибудь всмъ Сказкамъ о томъ, какъ он прекрасны?! Можетъ быть, потому нашъ языкъ и скованъ, чтобы онъ не разболталъ своей тайны одной!

Гнвная складка показалась на его юномъ чел, когда онъ процдилъ сквозь блые зубы ‘разболталъ’.

— Видишь ли, я опять не согласенъ съ тобой. Но я не сержусь, напротивъ, я очень доволенъ твоими словами. Мы безконечно долго поемъ о нашемъ блаженств и о томъ, какъ прекрасенъ весь міръ, а любимая женщина все ждетъ нашего перваго слова. Такъ пусть же это слово будетъ настоящимъ, пусть оно говоритъ не только о нашемъ восхищеніи,— пусть оно станетъ и откровеніемъ! Мы съ тобою медленно реагируемъ. Я много длалъ для развитія твоей фантазіи, но она отъ этого не стала быстре.

— За то, можетъ быть, глубже, отецъ.

— Да, сынъ мой, по крайней мр этого надо достигнуть. Что касается Анны, то ей слдуетъ облегчить ея шагъ. Вдь ты самъ знаешь, какъ ей все еще страшно за тебя и за твое горе.

Петеръ былъ радъ, что теперь могъ говорить откровенно съ отцомъ. Они поперемнно говорили о своей любви и о томъ, почему ихъ судьба должна была сложиться именно такъ. Об женщины были правы. Имъ же обоимъ не было мста въ легкой ликующей жизни, въ нихъ было слишкомъ много тяжелыхъ осадковъ, при малйшемъ колебаніи мутящихъ прозрачную воду. Пусть такой человкъ живетъ тихо, внутренней жизнью, мимоходомъ давая заглянуть и другимъ въ свою душу. Заглянувъ, т съ благодарностью отойдутъ и пойдутъ къ другому, боле сильному.

Но душа свято сохранитъ отразившійся образъ и покажетъ его удивленному міру.

Уже ёлка давно догорла, а докторъ Гастъ все еще говорилъ о тайнахъ души, которой надо касаться осторожно и нжно, чтобы не погубить ея красоты. Мы вс жаждемъ остаться врными тмъ, кого мы однажды любили. И всегда будетъ чудомъ или прекрасной мечтой,— осуществившейся въ жизни мечтой,— если это удастся, несмотря на то, что въ любимомъ человк со временемъ многое становится далекимъ и чуждымъ. Всегда печально, когда любовь умираетъ,— одинаково печально для всхъ. Одни убиваютъ ее смхомъ, другіе — слезами, но печаль звучитъ какъ въ слезахъ, такъ и въ смх.

Петеръ плакалъ, положивъ свою голову на руки отца. Въ этотъ вечеръ отецъ впервые открылъ ему свою дтски-мягкую душу, и отъ этого растаяла ледяная кора, сковавшая сердце Петера, когда Анна отошла отъ него. Онъ вернулся домой, полный впечатлній и мыслей, которыхъ некому было повдать, и неожиданно обрлъ друга въ своемъ отц.

Дружба отца и сына скоро стала въ город притчей во языцхъ.

Нкоторое время Петеръ еще оставался въ университет, но онъ скоро нашелъ, что высшее знаніе — въ собственномъ сердц. Онъ сталъ поэтомъ, потому что только поэтъ свободенъ и властенъ смотрть на жизнь собственными глазами, не справляясь со статистикой и юриспруденціей. Что онъ сталъ поэтомъ любви, это ясно. Но ему постоянно казалось, что сталъ онъ поэтомъ только въ тотъ рождественскій вечеръ, когда онъ впервые вернулся домой. Онъ перехалъ къ отцу, въ домикъ посреди сада, на окраин города. Домикъ этотъ когда-то собирались перестроить въ больницу, но теперь онъ ждалъ перестройки, какъ ждалъ возвращенія матери. А пока Петеръ помогалъ отцу лчить души больныхъ, и въ ожиданіи иного, оба создали себ дльную, разумную жизнь.

Перев. С. Лоріе.

‘Русская Мысль’, кн. VII, 1908

ВИЛЬГЕЛЬМЪ МИССНЕРЪ.

Петеръ Гастъ.

Читайте также: