Иезуитизм, Карлейль Томас, Год: 1850 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

T. Карлейль

ПАМФЛЕТЫ ПОСЛДНЯГО ДНЯ.

СЪ АНГЛІЙСКАГО ПЕРЕВОДЪ
А. М. Блова.

Изданіе . Булгакова.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія инженера Г. А. Бернштейна, 3-я Рождественская, 7-а.
1907.

Іезуитизмъ.

Въ исторіи человческихъ длъ, которая прежде всего нуждается въ сокращеніи, обыкновенно бываетъ такъ, что главныя дйствующія въ великихъ событіяхъ лица даютъ свое имя цлому ряду фактовъ и считаются какъ бы ихъ первой причиной. Такъ было съ нмецкой реформой, которая получила названіе реформаціи Лютера, такъ терроръ во Франціи слыветъ дломъ Робеспьера. Точно такъ же можно сказать, что наше время достойно называть, выражаясь вообще, вкомъ іезуитизма — эпохой, Палинуромъ {Одинъ изъ героевъ Виргиліевой Энеиды, кормчій Энея.} которой является нкій бдняга, извстный подъ именемъ Игнатія Лойолы. Почти два вка господствовало надъ человческими умами евангеліе отъ Лойлы, быть можетъ самое странное и самое фатальное изъ всхъ, которыя когда-либо проповдывались подъ солнцемъ. Черезъ Бартоли {Іезуитъ, авторъ ‘Histoire de la Compagnie de Jsus’ (Rome. 1653—73).} и другихъ я познакомился достаточно съ этой личностью и уже давно изучаю его труды. И въ историческомъ смысл его, по моему представленію, боле чмъ кого-либо другого можно назвать отравленнымъ источникомъ, откуда излились потоки горечи, затопившіе теперь весь міръ.

Начиная съ ‘присноблаженной Реставраціи’ и появленія новаго ‘Защитника Вры’, именуемаго Карломъ II, прошло уже двсти лтъ, какъ мы вступили на этотъ дурной путь. Ненавидя имя Игнатія Лойолы, мы, однако, постепенно усвоили его евангеліе, какъ истинное откровеніе воли Божіей и какъ надежное руководство въ здшней жизни, руководство, давно уже пріобртшее широкій кредита’ и давно уже соблюдаемое нами во всхъ умственныхъ и соціальныхъ вопросахъ. Странное евангеліе, удивительное откровеніе воли Божіей! Какъ будто самый быстрый и надежный способъ снискать себ благодать самого источника истины теперь и тогда заключался въ томъ, чтобы упорно врить въ то, что ваша душа признаетъ сомнительнымъ и невроятнымъ. Какъ будто бы бдные человческіе символы были выше, чмъ факты Всемогущаго Бога, выраженные въ этихъ символахъ, какъ будто формулы, взятыя вмст съ фактами, ими символизируемыми или отдльно отъ нихъ, священны и спасительны, а слова, если ихъ держаться упорно, могутъ еще насъ спасти, тогда какъ факты исчезли совершенно! Новое откровеніе для людей, котораго люди не знали, пока не принесъ его Игнатій Лойола. Вотъ въ чемъ была’ вклада’ Лойлы въ пользу человческаго счастья. Подъ господствомъ этого-то евангелія мы вс — сначала паписты, а потомъ протестанты — оставались въ теченіе всего этого времени. Теперь съ 1789 года мы начинаемъ съ удивленіемъ понемногу просыпаться отъ этого евангелія, неизвстно для быстрой ли агоніи общественной смерти, или же на медленныя муки возрожденія въ духовную и соціальную жизнь.

Но то, чтобы этотъ бдный Лойола совершилъ какой-нибудь большій подвигъ, чмъ Лютеръ, Робеспьеръ или кто-нибудь другой въ подобныхъ обстоятельствахъ. Нисколько. Лойол не пришлось самому поплатиться за то, что онъ отравилъ міръ. Міръ самъ, такъ сказать, гнался за ядомъ и, конечно, нашелъ бы кого-нибудь, кто исполнилъ бы это дло. Лойола для насъ символъ довершенія этого дла. Самый видный отравитель міра, принося все въ жертву святости т. е. духовному здоровью, пустилъ въ ходъ отравленіе такъ широко и такъ скоро, какъ и не мерещилось міру. Люди порицаютъ его за его дло. Но оно сдлано и въ этомъ-то все несчастіе для насъ. Вотъ чмъ долженъ интересоваться каждый, кто живетъ въ наше время. Что же касается личнаго участія Игнатія въ этомъ дл, то это насъ вовсе не касается.

И вотъ прежде чмъ предоставить англійскимъ читателямъ отправиться на обычную осеннюю охоту за тетеревами, этотъ своего рода рамаданъ, или мсяцъ уединеннаго созерцанія и набожныхъ молитвъ, мн предстоитъ одно непріятное дло — заставить ихъ бросить взглядъ на Игнатія и на нашъ всеобщій іезутизмъ и поставить имъ во имя неба такой вопросъ, если только они захотятъ отвтить на него: а именно, что они думаютъ объ іезуитизм и о своемъ участіи въ немъ. Ибо это центральный пунктъ, откуда можно достичь всего и великой пропасти тартара, откуда проистекаютъ вся наша пошлость, вся паша безтолковость, проклятое царство, населенное гнусными созданіями, служителями вчной смерти, откуда бдные смертные приглашаются спасаться, если только еще могутъ. Но кто же можетъ спастись, кто можетъ почувствовать страшную необходимость вырваться оттуда? Мн остается попробовать — потревожить читателя въ послдній разъ и заявить, что подъ всми этими коннаутцами, впавшими въ людодство, подъ безработными швеями и другими видами нищеты, сдлавшимися почти но сносными, лежитъ еще безконечно большая нищета и преступленіе, въ которомъ мы виноваты сами, и что пока это не будетъ уничтожено, ршительно невозможно ожидать какихъ-либо улучшеній.

Пусть примутъ это во вниманіе наши уединившіеся въ своемъ рамазан охотники, или даже хотя нкоторое число ихъ, пусть они увидятъ это дло въ томъ свт, въ какомъ я желаю его представить. Больше этого я и не требую. Не съ особенной охотой и радостью люди проникаются сознаніемъ, что вмст съ своими длами они носятся по болотамъ Эреба, нкоторымъ теперь нтъ названія на язык порядочныхъ людей, что вс ихъ бды, общественныя и частныя, словно ручьи льются именно отсюда и будутъ литься все съ большей и большей силой, пока не уничтожатъ этого ручья. И однако кому приходитъ это въ голову? Кое-какія мыслящія головы, у которыхъ болтовня не заглушила еще пыла и способности мыслить. Такое существо, предавшись своимъ безмолвнымъ размышленіями’ гд-нибудь въ долин Шотландіи въ ожиданіи, пока загонщики погонятъ на него оленя, можетъ еще схватить эту идею, можетъ прослдить свои мысли, отбросить съ ужасомъ ружье и пуститься въ поиски лучшаго рамадана къ другому образу жизни! Если одинъ изъ тысячи увидитъ здсь то, что я вижу уже давно, то его жизнь или разомъ или мало-по-малу должна будетъ измниться. Досада, страхъ и изумленіе будутъ въ немъ все усиливаться и усиливаться по мр того, какъ онъ будетъ всматриваться въ дло. Его жизнь будетъ измняться все боле и боле. И онъ простить меня, этотъ единственный изъ тысячи человкъ, и будетъ признателенъ небу и мн, пока онъ будетъ въ этомъ мір.

Духовное, какъ это часто говорятъ, но рдко принимаютъ во вниманіе, есть первопричина всего матеріальнаго. Духъ везд порождаетъ матерію, измняетъ ее, даетъ ей форму. Такимъ образомъ печальное положеніе вншнихъ вещей свидтельствуетъ о еще боле печальномъ положеніи внутренняго міра. Ибо подобно тому, какъ мысль есть жизненный источникъ и двигатель дйствія, точно такъ же во всхъ областяхъ, человческаго міра все представляющееся взору нашему есть просто одяніе или воплощеніе внутренняго, невидимого, что стремится получить себ выраженіе и что въ данныхъ обстоятельствахъ можетъ выразиться именно такъ, а не иначе. Это врно повсюду, а въ такую эпоху, когда вниманіе людей обращается по преимуществу на вншнюю сторону, заслуживаетъ гораздо большаго вниманія, чмъ обыкновенно этому удляютъ.

Вы спрашиваете, почему нищета увеличивается между вами? Приглашаю васъ изслдовать идею, которую мы составили о вселенной, о нашемъ долг и назначеніи. Если это идея врна, то мы ршительно должны осуществить ее на практик — ибо кто ршился бы дйствовать противъ собственной вры въ вчный окружающій его фактъ, какова бы ни была эта вра — и это дастъ намъ счастье и успхъ въ этой Вселенной, въ этомъ Вчномъ факт, въ которомъ мы живемъ. Это не подлежитъ никакому сомннію. За это ручаются вс откровенія, вс указанія небесныя и земныя. Только философія Бедлама могла бы усомниться въ этомъ. Да, наврно счастье и успхъ, если правильны наши идеи о Вселенной и о нашей борьб въ ней, нтъ боле страданій и разочарованій? Что касается борьбы, то я думаю, что она всегда будетъ съ нами. Намъ придется претерпвать жестокія раны и дневной жаръ. Но это будетъ благородная битва, божественная и вмст человческая, а не дьявольская и не позорная для людей. И мы будемъ благословлять наши раны, наши тяжкіе труды (которые въ своемъ нетерпніи мы называемъ ‘несчастіями’).

По если, наоборотъ, эта идея окажется неправильной, то какую борьбу можемъ мы вести въ этомъ роковомъ случа? Паша вра, паша идея объ этой Вселенной не только логика сама, но и служитъ источникомъ лжи, смертью всякой идеи всякаго врованія, всякаго побужденія къ дйствію кром тхъ, которыя даются инстинктами и хитростью. Тогда у насъ получится трижды плачевная Вселенная Канта, которую проповдуютъ въ наши дни. И пока это не измнится, для несчастныхъ смертныхъ, не будетъ и возможности вести другую борьбу, кром борьбы которая бываетъ въ Доннибрук {Знаменитая ярмарка въ Ирландіи, гд часто происходили драки.}, только въ большемъ размр. Вра, фактъ, дйствіе изгоняются изъ всхъ высшихъ областей и потомъ постепенно и изъ всхъ низшихъ областей жизни. Пустота, хорошо одтая, двумысленность, хорошо сказанная, красивое лицемріе, удивляющееся тому, что вы осмливаетесь заподозрить, что это лицемріе — занимаютъ ихъ мсто и кладутъ себ въ карманъ ихъ жалованье. Отъ надира до зенита всюду Кантъ и Кантъ — вселенная невроятныхъ вещей, въ которыя даже не врятъ и относительно которыхъ каждый старается уврить себя, будто онъ дйствительно въ это вритъ. Можете ли вы при такихъ условіяхъ надяться на побду? Я ожидаю отъ этого только статуй Гудсона, разныхъ финансовыхъ спекуляцій, безработныхъ швей, коннаутцевъ, впавшихъ въ людодство и другихъ’ подобныхъ явленій, которыя мы видимъ теперь повсюду.

Идея, которую каждый составляетъ себ о Вселенной, служитъ регуляторомъ всего, что его касается. Вселенная не ставитъ какихъ-нибудь прямыхъ препятствій къ тому, чтобы ее можно было понять такъ или иначе. Она одинаково отражается въ глазахъ Ньютоновой собаки, какъ и въ глазахъ самого Ньютона. И каждаго изъ нихъ она приводитъ въ соотвтствующій результатъ: собаку — къ пирогу со всякими другими яствами, Ньютона — къ открытію закона тяготнія. Тутъ дло не во Вселенной, а въ самомъ факт: результаты у каждаго изъ нихъ будутъ различны и пропорціональны иде, которую они составили себ о Вселенной.

Самое печальное положеніе человческихъ длъ, которое древніе пророки называли ‘Трономъ несправедливости’, наступаетъ тогда, когда люди утверждаютъ несправедливость силою закона. Это уже указываетъ на еще боле печальную вещь, которая невидимо стоитъ за всмъ этимъ. Выражаясь новыми’ языкомъ, объ этомъ явленіи, какъ бы мы его ни толковали, придется сказать то же, что было сказано и на древнемъ: Судъ Божій вездсущъ въ этомъ мір и многимъ изъ насъ слдовало бы хорошенько запомнить, что здсь именно, а нигд нибудь заключается главный, существенный фактъ. Если мы гршимъ противъ Бога, то наврно, судъ Божій постигнетъ насъ везд: признаемъ ли мы въ карающемъ насъ человк Божественнаго посланца или впадемъ въ ярость и будемъ отбиваться отъ него, какъ отъ собаки и въ слпой агоніи, обвиняя и пожирая другъ друга, врно то, что мы останемся во власти этого суда до тхъ поръ, пока не перестанемъ гршить или пока не будемъ уничтожены окончательно.

Страданіе, возмущеніе и бредъ, пылкое бшенство революціонныхъ санкюлотовъ, холодное неистовство воскресной тираніи, грубое паденіе массъ — вотъ незамтное для другихъ зрлище, которое всюду открываетъ глазъ проводника. Очевидно внутри человка должно быть нчто неправильное, если его вншнія дянія совершенно вышли изъ правилъ. Спасителемъ міра былъ бы, стало быть, но тотъ, кто сталъ бы предводительствовать возстаніями санкюлотовъ, хотя бы они и достигли полнаго успха, но тотъ, кто повдалъ бы міру объ удручающихъ его кошмарахъ. Игнатій Лойола и многочисленная компанія папистовъ, протестантовъ, мнимо-христіанъ, антихристіанъ, которая увровала въ его откровеніе, повсемстная отъ полюса до полюса распространенность этой дьявольской доктрины, благоговйная или мнимо-благоговйная вра въ мертвыя человческія формулы и сопливое презрніе къ божественнымъ, вчно-живымъ фактамъ, которое царствуетъ теперь во всхъ классахъ во всхъ странахъ, въ сердцахъ всхъ людей, родъ человческій сознательно или безсознательно сдлавшійся какъ бы Іезуитскимъ братствомъ — кто избавитъ насъ отъ такого зрлища смерти? Эта смерть заживо. Это напоминаетъ намъ о томъ, какъ въ римскія времена преступника живьемъ привязывали къ трупу. Какой несчастный могъ бы заслужить такую казнь?

Что касается этого Игнатія, то я знаю, что онъ вызываетъ удивленіе къ себ, даже трансцедентальное удивленіе, или, какъ мы говоримъ, поклоненіе со стороны множества человческихъ созданій, которыя ждутъ отъ него или стараются убдить себя, что ждутъ, своего рода спасенія. Мн очень непріятно возстановлять ихъ противъ себя и я предпочелъ бы уклониться отъ этого. Игнатій, безъ всякаго сомннія, нсколько вковъ тому назадъ удовлетворилъ Адвоката Дьявола Папу и другую заинтересованную сторону: онъ былъ канонизованъ, т. е. причисленъ къ лику святыхъ.

Увы! трансцедентальное обожаніе человческаго рода въ наши времена нердко идетъ весьма странной дорогой. Гудсонъ также дождался своей канонизаціи, и человческій родъ посредствомъ Гласа Народа вознесъ его на своего рода Олимпъ бронзовыхъ боговъ. Бдному человку въ наши дни навязано множество боговъ и грубые и угрожающіе голоса кричатъ ему: ‘Поклоняйся, а не то…’ Что тутъ длать?.. Огромное большинство этихъ боговъ,— папы ли или кто другой канонизовали ихъ, суть простыя обезьяны или же жирные быки. Нкоторые же изъ нихъ обладаютъ членораздльной рчью. Бдный человкъ, заботящійся о спасеніи своей души, поставленъ въ печальную необходимость подвергнуть этихъ боговъ самымъ суровымъ испытаніямъ, ибо онъ не знаетъ, божественны они или нтъ. Этотъ вопроса’ она’ долженъ ршить на свой собственный рискъ, а иногда и на свою голову и призраки, за исключеніемъ небольшой части, которая не носитъ оффиціальныхъ тіаръ, не помогутъ ему въ этомъ и, пожалуй, только, безконечно мшаютъ ему. Если этотъ Игнатій, которому огромная часть людей поклоняется какъ богу, есть дьяволъ, врагъ всего, что только есть божественнаго въ природ человка, то будетъ очень кстати, если люди своевременно узнаютъ объ этомъ. Пусть т изъ нихъ, въ комъ есть еще серьезность, похоронятъ это на самой глубин души!

Аккуратный товарищъ, не смотри на меня такъ, съ своими четками и сутаной. Если въ твоей душ есть чувство человческой жалости, религіозное благоговніе къ Создателю, нкоторое сожалніе къ земл и ея дтямъ — не громи меня анаемой и выслушай меня, ибо несмотря на твои четки, я признаю, что ты братъ мой. Несчастное созданіе, не проклинай меня, лучше выслушай и подумай! Можетъ быть теб и удастся избгнуть превращенія въ мумію и ты останешься живой душой.

Игнатій причинилъ міру гораздо больше вреда, чмъ кто-либо изъ людей. Скандальный человкъ — вотъ какъ должны были бы называть его вы, живущіе правдою, а не ложью. Видя, какъ милліоны моихъ благочестивыхъ братьевъ превращаются въ духовныя муміи и проклинаютъ меня за то, что я осмлился сказать имъ истину, какъ могу я называть этого человка иначе? Это злой, недобрый отъ природы человкъ, котораго судьба сдлала настоящимъ Ариминомъ злобы. Это человкъ, родившійся ненасытнымъ, величіе котораго въ начал и въ конц обусловливалось главнымъ образомъ ненасытностью его аппетита. Человкъ, котораго нельзя ставить въ образецъ. Человкъ, полный съ самого начала неумренныхъ желаній, которыя въ теченіе долгой карьеры его достигли чудовищнаго развитія.

Юный гидалго и солдатъ съ горячею бискайской кровью, которая и давала везд знать о его бурныхъ желаніяхъ и чувственности и привела его къ его неразумной мысли, что Вселенная, вопреки слухамъ, есть но что иное, какъ кухня или домъ терпимости, гд смлые аппетиты найдутъ для себя жирныя блюда и распутницъ, и гд все остальное есть только лишенная содержанія мечта. Игнатій тридцать лтъ жилъ этой теоріей и проводилъ се на практик, пока фатальный пушечный выстрлъ со стнъ Пампелузы не сломалъ ему обихъ ногъ. Сломалъ ноги, но оставилъ ему голову — такова была воля судьбы. Онъ почувствовали, себя ни къ чему не нужной машиной. Тогда-то онъ и началъ замчать, что ‘остальное’ не есть простая мечта и сонъ, что ‘остальное’-то и есть тайна всего, что кухня и домъ терпимости были магическимъ обманомъ, дьявольскимъ навожденіемъ, предназначеннымъ для того, чтобы привести Игнатія прямо въ вчный адъ, короче, что онъ, Игнатій, прожилъ свою жизнь человческой свиньей и что въ данный моментъ онъ только пятнаетъ все мірозданіе.

Мысли были спасительны и врны. Въ нихъ было и кое-что священное, что всегда бываетъ у раскаивающагося человка, который вдругъ открываетъ, что ложь не есть истина, что адская бездна не то же, что небесная высь. Въ мукахъ рождалась въ Игнатіи новая душа и вотъ за нихъ-то я его и почитаю.

Подумайте и скажите, что долженъ былъ длать, или что могъ сдлать лежа въ растяжку, индивидуумъ, названный при крещеніи Иничо, Игнатій или какъ-нибудь иначе? Вопросъ былъ очень сложена’ для

Игнатія. По если бы онъ спросилъ лкарства противъ своей разрушенной чувственности у природы и Вчныхъ Оракуловъ, то въ немъ, несомннно, возникло бы одно стремленіе: уничтожить неумренныя желанія. Забиться бы теперь куда-нибудь въ томный уголъ и постараться какъ можно тише ршить эту задачу! Вотъ что было бы полезно, вотъ что привело бы насъ сначала ко многимъ, а затмъ и ко всмъ добродтелямъ. Но Игнатій не могъ, а быть можетъ и не пытался этого сдлать.

Христіанское ученіе, которое, по моему, укрпляетъ всякую человческую мудрость, заставляетъ меня думать, что Игнатій, будь онъ человкомъ добрымъ и мужественнымъ, согласился бы принять наказаніе въ той мр, въ какой онъ его заслуживалъ. Въ этомъ для него было бы спасительное облегченіе, это было бы единственнымъ актомъ, который онъ долженъ былъ бы исполнить: умереть навсегда для міра, какъ я заслужилъ, и пусть восторжествуетъ вчная справедливость надо мной и моими безчинствами! Уничтоженіе самого себя, справедливо считаемое за начало всякой добродтели, вотъ высшая форма спасенія, еще доступная послднему изъ людей. Это голосъ природы звучащій отверженному и впавшему въ раскаяніе человку, который желаетъ снова занять свое мсто среди людей. И я знаю, что это вмст съ тмъ и высшая заповдь христіанства. Но въ глубин своего паденія Игнатій помогъ согласиться на то, чтобы справедливость восторжествовала надъ нимъ и въ этомъ его ошибка, его преступленіе, за которое и онъ и мы поплатились такъ жестоко.

Игнатій хлопоталъ вовсе по о вчной природ и ея оракулахъ. Его интересовалъ Устроитель міра сего и т, которые поддерживали его. А они по говорили о самоуничтоженіи или можетъ быть Игнатій не слышалъ отъ нихъ этого. ‘Мой пылъ слишкомъ сжатъ съ одной стороны, думалъ про себя Игнатій, но съ другой онъ безграниченъ. Кухня и другія прелести прокляты мною навсегда. Но не могу ли я сдлать что-либо возвышенное для моего Я?’ Увы! Какъ ни сурово было его наказаніе, онъ но могъ подняться до человческой искренности. Въ своей фанатической тоск, онъ бросался передъ алтаремъ Маріи Двы, всхъ святыхъ римскаго календаря и разныхъ святыхъ отцовъ въ тройной тіар и другихъ чудотворцевъ, прося излчить его чудомъ, а не естественнымъ путемъ. Эта молитва, можно сказать, была услышана.

Въ глубин отчаянія, когда вся природа покрывала его мракомъ порицанія, а вчная правда поймала ему: ‘Прими то, что ты заслужилъ’, для Игнатія блестла еще неясная, наполовину искусственно созданная надежда: ‘Святая Два спасетъ меня. Святая Два спасла меня’. Отлично. Оставайтесь при этой мысли и пусть мы увидимъ нкоторую терпимость и умренность. Но ршеніе Игнатія было другое. Терпимость и умренность не были въ числ даровъ этого человка, хотя св. Два и постаралась спасти его. Игнатій сдлалъ еще попытку придать въ этомъ мір цнность своему я и открыть для себя небо. Его паломничества, битвы, страданія, и тайная борьба — огромны и указываютъ на то, что онъ чувствовалъ зудъ героизма. Подъ конецъ, когда онъ добился только полу удовлетворенія, его поразила такая мысль: Но произошло ли не такъ давно возстанія противъ святой Двы и святйшаго Отца, который печется о Ней. Появился новый свтъ, блеснувшій, надо полагать, изъ самого Ада, новый свтъ… почему бы мн не посвятить себя на борьбу съ нимъ и всми моими силами но попытаться погасить его?’

Вотъ какое дло выбралъ для себя Игнатій. Онъ продался ему и за триста лтъ вовлекъ въ него огромную братію, которая и довела дло до того положенія, въ которомъ мы находимъ его теперь.

Черная армія Игнатія вела компанію по всему свту въ теченіе трехсотъ лтъ. И тайно или явно совершила по всему міру огромное дло. Кто можетъ сказать, какое именно это дло! Везд, гд вы встрчаете человка, который вритъ въ спасительность лжи или въ божественный авторитетъ вещей сомнительныхъ и воображаетъ, что для того, чтобы служить хорошему длу должно звать на помощь дьявола, везд въ такихъ случаяхъ вы имете передъ собою ученика Игнатія. Пока не исчезнетъ послдній человкъ, наши счеты съ Игнатіемъ не будутъ закончены, ибо они обогатили новые языки новымъ существительнымъ ‘іезуитизмъ’. Теперь во всхъ народахъ слово это выражаетъ идею, прототипа которой въ природ нтъ. Человческая душа до послдняго времени не порождала этой гнусности или покрайней мт не чувствовала желанія дать ей особое обозначеніе.

Поистин милиція Игнатія совершила въ этомъ мір великія дла и достигла результатовъ поразительныхъ. Конечно, но можетъ быть и рчи о ‘побд’ Игнатія и его черной арміи до тхъ поръ, пока Вселенная не станетъ хорошо сложенной сказкой, а Господь Богъ не отречется отъ власти въ пользу Вельзевула. Но они произвели такое дйствіе на человческую душу вообще и такое опустошеніе въ интересахъ небесныхъ и земныхъ, что въ лтописяхъ человчества іезуитизму надолго обезпечено мсто.

Сколько папъ въ тройной тіар, сколько призраковъ духовныхъ и свтскихъ, раскрытыхъ или только еще подозрваемыхъ, что они признаки, обязаны ему своимъ существованіемъ въ разныхъ уголкахъ міра. Изъ-за нихъ въ Германіи возникла тридцатилтняя война, и если бы въ другомъ мст не нашлось большой преданности длу Божію, чмъ въ Германіи въ эту эпоху, то побду одержалъ бы Игнатій съ своими четками и Валленштейнами, держащими наготов кулакъ. Въ результат этотъ новый безпокойный лютеранскій свтъ былъ бы погашенъ. А если бы онъ потухъ на континент, то и въ Англіи случилось бы тоже самое и весь міръ былъ бы вогнанъ въ лоно правоврія. Но вотъ явился на сцену съ своими шведами Густавъ, готовый умереть, если это понадобится. А вскор, — что еще важне, явился и Кромвелль съ своими пуританами. И разсчетъ былъ разрушенъ. На континент и на нашихъ островахъ Валленштейны, Лауды и Карлы, словомъ, вс т, которые были просвщены Игнатіемъ, должны были попрятаться по своимъ нарамъ и попробовать отстаивать свое дло новыми способами. И къ ужасу слабыхъ людей казалось иногда, что побда готова была увнчать Игнатія. Несомннно, что ученіе его произвело огромное дйствіе на душу человческую, но для одержанія побды — оно не имло силъ.

Больше того, со времени 1789 и 1793 г.г. ссора приняла такой характеръ, что надежда на Игнатія сдлалась невозможностью. Ибо Лютеръ и протестантизмъ въ собственномъ смысл, такъ сказать, удалились съ поля сраженія и на немъ появились Жанъ Жакъ и санкюлотизмъ, и вс мало-по-малу пристали къ нимъ. Въ результат, у насъ теперь протестантизмъ въ несобственномъ смысл слова, протестантизмъ всеобщій, поимющій границъ, въ которомъ принимаютъ участіе вс люди: весь міръ поднялся съ пиками и булыжниками въ порыв анархическаго возмущенія, призывая въ свидтели Небо и Адъ, вчное утвержденіе и вчное отрицаніе, что Игнатій и Обманъ не будутъ уже руководить имъ, ни ихъ тломъ, ни ихъ душою, ни ихъ кошелькомъ, что они лучше будутъ жить безъ всякаго управленія — воображая, что имъ легко будетъ это сдлать.

Таково разрушеніе протестантизма, учиненное Игнатіемъ: онъ разрушила’ его только для того, чтобы превратить его въ санкюлотизмъ, въ такого рода протестантизмъ, который охватываетъ собою все и о которомъ не спилось еще ни одной человческой душ. Теперь Игнатій уже мертвъ и не долго ему еще шевелиться подъ дйствіемъ гальваническаго тока. Онъ все боле и боле погружается въ пропасть, увлекая за собой множество вещей. Весь міръ слдуетъ за нимъ туда же, множество вещей, которыя прежде были жизненными и прекрасными, а теперь стали мертвыми и отвратительными, вещи нкогда священныя, а теперь банальныя и страшныя для всякаго сердца, которое мыслитъ и всякаго глаза, который видитъ! Таковъ отвтъ, который получаетъ Игнатій изъ Высшаго Небеснаго Суда на свой вопросъ: дйствительно ли я святой, какъ утверждаютъ это папа и адвокатъ дьявола?

Много говорятъ о живучести іезуитизма, какъ о чемъ-то свидтельствующемъ о его значеніи. Въ самомъ дл, хотя это, на мой взглядъ, должно вызывать больше удивленія, чмъ уваженія, тмъ не мене замчательна та огромность усилій, которую нужно, чтобы ослабить эту живучесть. Не говоря уже о Кромвеляхъ и Густавахъ и о томъ, что они сдлали, даже Помбаль и Аранда {Маркизъ Помбаль (1699—1782) португальскій министръ, отличавшійся нерасположеніемъ къ іезуитамъ и добившійся ихъ изгнанія изъ Португаліи, Графъ Аранда (1719 1798) испанскій министръ, запретившій Іезуитамъ оставаться въ Испаніи.}, люди своего времени и вовсе не имющіе въ себ ничего божественнаго, а только полезные и не поддававшіеся общему гніенію, сознательно почувствовали себя призванными Небомъ и Землею избавить міръ отъ этого скандала и очистить землю отъ іезуитизма. Извстно, какъ они вымели его со всхъ концовъ и какъ подкошенный въ одинъ прекрасный день онъ все-таки остался въ подсолнечной, увядая и умирая. Посл всего этого, особенно посл 1793 г. іезуитизмъ продолжаетъ еще уврять, что онъ еще живъ и теперь въ 1850 г. разв не обнаруживаетъ онъ подъ дйствіемъ гальваническаго тока нкоторое движеніе въ оконечностяхъ? Онъ живучъ и я подозрваю, что для этого есть свои причины, которыя слдуетъ отмтить. Но что если сила іезуитизма въ род силы, напримръ, тифа, силы, которую нельзя охранять?

Иногда приходится слышать, что послушаніе и другія добродтели того же сорта были предписаны и даны главнымъ образомъ іезуитами и я очень далекъ отъ мысли отрицать это, оспаривать заслугу этого. Нужно, чтобы добродтель послушанія, повсемстно въ наши дни забытая, сдлалась опять повсемстно встрчаемой. Послушаніе хорошо и необходимо. Но если это послушаніе тому, что дурно и ложно, то для такой бездны, низости и несчастія нтъ и названія. Лойяльность? Но разв вы будете лойяльны по отношенію къ Вельзевулу? Заключите ли вы союзъ съ адомъ и смертью? Я отказываюсь быть лойяльнымъ относительно Вельзевула и предпочитаю даже сдлаться индійскимъ номадомъ или санкюлотомъ съ баррикадъ.

Іезуитскія добродтели, приправленныя этимъ роковымъ снадобьемъ, мене всего добродтели! Питаться благочестивыми мыслями и возводить всегда очи къ небу, котораго нтъ на самомъ дл — что дастъ вамъ это — божественную жизнь, или же отвратительное существованіе, которое является въ сущности только гальванизируемой смертью? Поддерживать эти мнимо-человческія добродтели, эти возможности многихъ добродтелей и связать ихъ вс съ убжденіемъ, что можно служить Богу, вря въ то, чего нтъ, погасить въ васъ вчный свтильникъ разума, ршиться изуродовать въ себ этотъ даръ, данный вамъ самимъ Богомъ подъ страшною отвтственностью, дать возможность призракамъ въ тройной тіар отвратить себя отъ преданности Богу свта — можно ли все это назвать благородствомъ и мужествомъ? ‘Съ этимъ ничего не подлаешь’, слышу я въ отвтъ. Тотъ, кто ‘съ этимъ ничего не подлаетъ’, тотъ дастъ ему право сказать ему, что онъ тмъ самымъ представляетъ доказательство жалкой нищеты духовной. Пусть онъ въ такомъ случа перестанетъ хвастаться передо мною своими добродтелями.

Но характеръ бднаго созданія, называемаго Игнатіемъ, какъ и характеръ всего іезуитскаго общества, будь онъ хорошъ или плохъ въ сущности не иметъ для насъ значенія. Іезуиты въ собственномъ смысл слова давно удалены изъ Англіи. Въ XVI вк, когда Тоби Мэтью дйствовалъ повсюду, Габорифельдъ тамъ, а Лаудъ и Карлъ I здсь, это вовсе не было такимъ легкимъ дломъ, какъ мы теперь воображаемъ. По въ конц концовъ дло было сдлано и англійскій народъ понялъ уже давно, что іезуиты въ собственномъ смысл слова (если они не представляютъ ничтожества, какъ обыкновенно бываетъ) суть служители князя тьмы. Посредствомъ пуританскихъ Кромвелліадъ, посредствомъ упорныхъ преслдованій, судебныхъ процессовъ страна кое-какъ успла очиститься отъ іезуитовъ, въ собственномъ смысл слова. Теперь нечего бояться, что здсь опять образуется нарывъ. Но увы! изгнаніе іезуитовъ не принесетъ намъ особенной пользы, если повсюду останется душа іезуитизма. Ботъ на что намъ слдуетъ жаловаться — на то, что вс люди стали Іезуитами! На то, что ни отъ кого не услышишь правды, на то, что каждый съ богохульной дерзостью лжетъ, самъ не зная, что онъ лжетъ передъ Богомъ и людьми и почти во всемъ. Вотъ печальное наслдство, оставленное намъ Игнатіемъ. Вотъ печальное положеніе вещей, при которомъ приходится вести противъ него бесду.

Замть это, читатель. Хотя — увы!— если ты не представляешь исключенія, безполезно приглашать тебя къ этому! Самое вредное въ проклятіи, съ которымъ намъ предстоитъ теперь бороться, это то, что исчезъ свти’ въ нашей внутренней жизни. ‘Кантъ и Кантъ, даже въ минуты искренности’. Вотъ жребій человка неискренняго, каждый день онъ долженъ предаваться неискренности, жить, дйствовать и быть всегда въ предлахъ традицій и условностей. Если традиціи устарли, то условности большею частью ложны, и ни въ одномъ дл он по могутъ дать ему истины, теологическія, экономическія и другія формулы, пользующіяся спросомъ на рынк — вотъ что онъ получитъ и чмъ долженъ будетъ довольствоваться. Искренность уже не для него, и онъ будетъ думать, что онъ уже нашелъ ее, тогда какъ на самомъ дл онъ будетъ отъ нея далеко. То, что составляетъ божественное свойство истины и что проявляется во всхъ вещахъ, будетъ навсегда скрыто отъ его глазъ.

Не мало есть лжецовъ на свт. Никогда однако, съ тхъ поръ какъ змй соблазнилъ Еву, лжецы не обезпечили міру спасеніе и не обезпечатъ. Но относительно Игнатія произошелъ цлый апоозъ лжи, тутъ явилась такая утонченная квинтъ-эссенція лжи, что міръ не видывалъ подобной. Попробуйте сдлать ея анализъ. Купоросъ или хлороформъ слишкомъ слабы въ сравненіи съ ней! Возымть мысль служить Богу, взявъ себ въ помощники дьявола — могла прійти только Игнатію. И теперь это сдлалось уже въ теченіе нсколькихъ поколній врой и практическимъ правиломъ въ жизни всхъ тхъ, кого принято называть порядочными людьми. Противоположнаго мннія держатся только революціонеры, санкюлоты, люди озлобленные и выбившіеся изъ порядка, вообще люди, которые заслуживаютъ названія порочныхъ.

Человческій родъ, вотъ въ какомъ положеніи оказался приглядвшійся къ масс ужасовъ, пропитанный, словно канопля, грязной водой ада, омертвлъ во всхъ областяхъ духовной жизни, потерявъ уже много вковъ способность поднять свой голосъ къ небу, испуская подъ видомъ молчаливой молитвы такой иміамъ, котораго ни когда не слыхивалъ ни одинъ ангелъ. И пусть онъ валяется такъ, пока не отгніютъ не имющія цны части, пока не отвалятся он отъ гніенія и, можетъ быть, настало уже время, когда люди, если только не добьются освобожденія, перестанутъ быть людьми или будутъ ими лишь отчасти. Не настало ли это время, когда съ одной стороны у насъ божественный Гудсонъ, а съ другой божественный Игнатій. Намъ не хватитъ словъ, чтобы перечислить все, что принесъ людямъ Итатій, по всей видимости, самую могучую форму грха, которымъ наслаждался на нашей земл древній змій. Это для меня высшая измна, которую только можетъ совершить человческая душа относительно Господа Всесоздателя.

Вотъ, значитъ, страшное заключеніе, къ которому пришли въ Англіи, какъ и во всякой другой стран и противъ котораго у насъ раздается меньше протестовъ, чмъ чего бы то ни было. Нужно, стало быть, чтобы скромная семья людей мысли и порядка, чтобы люди, которые стараются, чтобы ихъ называли хорошими и порядочными и которые, если отбросить нкоторыхъ безвстныхъ индивидуумовъ, встрчающихся по одному на милліонъ и не переводящихся по вол Провиднія, дйствительно слывутъ лучшими изъ насъ — нужно, чтобы эти люди безсознательно отказались отъ священной привилегіи и долга дйствовать и говорить, придерживаясь истины, и вообразили, что сплавъ истины съ ложью вещь совершенно надежная. Таково убжденіе, котораго они держатся и въ парламент, и на каедр, въ книг, и въ рчи.

Сердце міра развращено до послдней фибры, отвратительный дьявольскій ядъ циркулируетъ даже въ самой чистой крови, заражая отвратительною болзнью все, что ни длаетъ родъ человческій. Никогда еще на человчество не падало подобнаго проклятія.

Лживость въ словахъ покоится на лживости, заложенной еще глубже. Лживое слово, если люди издавна прибгаютъ къ нему, фальсифицируетъ вс вещи, даже самыя мысли,— источникъ словъ, длаются ложными. Блюдите вашъ языкъ, ибо черезъ него вливаются источники жизни. О отвратительная зараза, скопляющая чудовищнымъ наростомъ на человческой жизни и превращающая ея божественныя чорты въ отвратительную опухоль въ тхъ случаяхъ, когда человческая жизнь отдляется отъ истины, воображая подъ вліяніемъ Игнатія, что ложь послужитъ ей во спасеніе. Мы, сыны этихъ послднихъ вковъ, мы покрыты этой корой проказы и силимся принимать это за здоровье.

Если мы пробудимся отъ сна въ шабашъ Анархіи, то разв главное счастье будетъ не въ томъ, что мы проснулись? Возблагодаримъ же за это трансцедентальный санкюлотизмъ и незабвенную французскую революцію, единственное и страшное Евангеліе этихъ вковъ, божественное, насколько мы того заслуживаемъ и вмст съ тмъ милосердное, хотя его и проповдовали среди грома и ужаса.

Походъ Наполеона, Сентябрьскія убійства, Терроръ, Анахарсисъ Клотцъ и первосвященникъ, Робеспьеръ и вс трагедіи, самыя жалкія изъ всхъ, которыя мы съ тхъ поръ видли и должны еще видть.— Что можетъ быть ужасне всего этого. Для насъ было абсолютно необходимо отдлаться отъ іезутизма. Какъ долина Іосафата, вызывающая галлюцинацію пустыня, усянная костями, тянется онъ кругомъ насъ этотъ лживый новый міръ. Никакой Іезикіиль, восхищенный въ видніи, но можетъ представить себ ничего боле печальнаго, чмъ то зрлище, которое теперь открывается глазамъ всякаго, кто только не спитъ. Многіе спятъ еще, но, судя по ихъ бормотанію, баррикадамъ, религіознымъ распрямъ и ихъ сомнамбулизму, сонъ ихъ скоро кончится. ‘Мы уже почти просыпаемся, говоритъ Новалисъ, какъ скоро у насъ является мысль, что все это съ нами происходитъ во сн’.

‘Религія’ человка но въ тхъ многочисленныхъ вещахъ, которыя наводятъ его на сомннія и въ которыя онъ усиливается врить, но лишь въ томъ, въ чемъ онъ увренъ и во что онъ вритъ, во имя надобности принуждать себя къ этому. Его религія, какова бы она ни была для него, есть фактъ опредленный и цлая система такихъ фактовъ — сомнваться въ этомъ для него не позволительно! Онъ долженъ или проврить свои сомннія или отбросить ихъ, превратить ихъ въ увренное Да или Нтъ. Иначе это будетъ смерть для его религіи. Но съ другой стороны, если утверждать по способу Игнатія увренное Да, несмотря на то, что это достоврное Нтъ, то что будетъ съ вашей религіей? Бросимъ бглый взгляда, на это странное положеніе нашихъ длъ.

Иногда трудно бываетъ сказать, что такое религія, годная для человка или для народа, особенно въ т времена, когда епископы и церковныя распри имются въ изобиліи, а церкви располагаютъ богатыми вкладами. Для націи, которая въ обстоятельствахъ совершенно особенныхъ два вка тому назадъ закрыла свою Библію, повсила трупъ своего Кромвелля и приняла въ качеств защитника такъ называемой вры Карла II, для націи, которая ршила, что будетъ гораздо удобне только цловать крышку Библіи — вопросъ о религіи естественно оказывается облеченнымъ мракомъ! Если везд выступаетъ показная сторона культа съ цлованіемъ закрытой Библіи, то какой можетъ тутъ быть реальный культъ, какое познаніе Божественной Необходимости въ природ, въ жизни? Остается ли здсь хоть что-нибудь? Очень мало, отвчу я.

Религія человка, убжденіе, что онъ можетъ исполнить свое назначеніе въ этомъ мір, оказывается въ страшномъ положеніи и я сдлалъ наблюденіе, что она склонна въ такомъ случа искать убжища въ желудк. Согласно предписанному порядку человкъ отправляется въ церковь и въ другія мста, удовлетворяя свою совсть и этикетъ, и въ какомъ-нибудь пустомъ уголку своего мозга, если только у него еще остается какое-нибудь воображеніе, начинаетъ волноваться химерическими гипотезами, сантиментальными утвержденіями, призраками и обманами, которые составляютъ прямую противоположность его благу и ведутъ его не къ ясной вр, но къ своего рода delirium Somnians. Ни въ голов, ни въ сердц у этого человка нтъ уже настоящей религіи. Но коснитесь его желудка или кошелька, и вы сразу даже въ оконечностяхъ возбудите у него цлый сонмъ врованій, хотя эти и будутъ только грубйшія врованія, касающіяся ‘моего и твоего’. Онъ вруетъ въ неотчуждаемость быка, котораго онъ купилъ, въ обязательность для англійскаго гражданина самозащиты, когда съ нимъ обходятся несправедливо, и въ другія подобныя же вещи. Такова религія этого человка — ‘жалкій образчикъ’ божественныхъ убжденій, которыя лежатъ какъ нечленораздльное бремя въ глубин желудка и которымъ такъ трудно выйти оттуда въ форм чего-нибудь разумнаго и сознательнаго.

Увы! Его душа не только заснула на этомъ, по она уже утонула и умерла. ‘Религія’, которую вы стараетесь пробудить въ немъ, довольно страннаго качества и наблюдателю лучше помолчать о ней. До сихъ поръ въ потомств Адамовъ не видали еще религіи, подобной этой, которая на практик приводитъ къ статуямъ Гудсона и безработнымъ швеямъ и коппаутцамъ, впавшимъ въ людодство. Вота’ и вся религія современнаго человка, которую вы можете вытянуть изъ него. И если вы удалите установленные жесты, фантазіи, сантиментализмъ, обманы, такимъ образомъ, чтобы его религія предстала передъ вами, во всей ея, нагот, то вы будете созерцать его съ научнымъ изумленіемъ. Онъ наведетъ васъ на множество мыслей, изъ которыхъ вы, можетъ быть, сумете вывести мудрыя заключенія.

Мн попалось на глаза странное произведеніе нкоего Зайертейга {Sauerteig, т. е ‘Кислое тсто’ — одинъ изъ юмористическихъ персонажей Карлейля.}, подъ заглавіемъ Schwein’sche Weitansicht {Т. е. свинское міросозерцаніе.}. Попробуемъ разобрать и перевести его:

‘Философія свиней’.

‘Если бы въ наши дни быстраго прогресса неоцненный талантъ къ литератур распространился и на животное царство такъ, чтобы свиньи и быки могли сообщать намъ на бумаг свои мысли о вселенной, то получился бы очень любопытный матеріалъ, который былъ бы поучителенъ для многихъ. Предположимъ, что свиньи (я разумло свиней о четырехъ ногахъ), одаренныя чувствительностью и логическимъ талантомъ, достигли такой культуры и могутъ, поразмысливъ, изложить намъ свои идеи о вселенной и о своихъ въ ней нравахъ и обязанностяхъ, то разв это не могло бы заинтересовать просвщенную публику, хотя можетъ быть и неожиданнымъ образомъ и оживить падающую книжную торговлю. Теперь уже ясно, что для изданія хорошихъ законовъ требуется всеобщее голосованіе. Какъ можете вы, спрашиваютъ теперь, управлять кмъ-нибудь, не справившись предварительно съ его голосованіемъ? Положенія, пущенныя свиньями на голосованіе, формулировались бы приблизительно слдующимъ образомъ:

1) Насколько здравый смыслъ можетъ догадаться о томъ, вселенная есть корыто для свиней, наполненное твердыми тлами, жидкостями и разными разностями, но главнйшимъ образомъ помоями, которые можно достать, и помоями, которыхъ достать нельзя, и послдними въ количеств гораздо большемъ для большинства свиней.

2) Нравственное зло есть невозможность достать помои, нравственное добро ость возможность достать эти помои.

3) Что такое рай или состояніе повинности?— Рай, называемый также состояніемъ невинности, золотыми’ вкомъ и проч.,— это постоянная возможность достать помои, полное удовлетвореніе желаній всякаго, если только воображеніе свиней не переходитъ границы реальнаго.

4) Опредлите вс обязанности свиней. Это распространеніе повсемстнаго свинства и обязанность всхъ свиней во всякое время уменьшать количество помоевъ, которыхъ нельзя достать и увеличеніе количества тхъ, которые достать можно. Все знаніе, все искусство должно быть направлено только и только на это. Наука свиной, энтузіазмъ и самоотверженіе свиней не имютъ другой цли. Вотъ предлъ обязанностей свиней.

5) Поэзія свиней служитъ для разузнанія повсюду преимущества помоевъ и молотаго ячменя и для воспванія блаженства свиней, когда корыто ихъ въ порядк и брюхо набито — хрю-хрю!

6) Свинья уметъ примняться ко времени. Она нюхаетъ воздухъ, чтобы узнать, откуда втеръ дуетъ.

7) Кто создалъ свинью? Неизвстно, можетъ быть, даже мясники’.

Есть ли въ свинств свое законодательство и правосудіе? Свиньи, одаренныя умньемъ разсуждать, утверждаютъ, что у нихъ есть нчто, называемое правосудіемъ. Въ натур свиней есть, по крайней мр, чувства, именуемыя ревностью, мстительностью и т. д. Чувства, которыя, если одна свинья вызоветъ ихъ въ другой, вспыхиваютъ боле или мене разрушительнымъ образомъ. Отсюда необходимость законовъ, великаго множества законовъ. Ибо пререканія между ними сопровождаются кровопролитіемъ, смертоубійствомъ, и, во всякомъ случа, ужасающимъ грабежомъ общаго запаса помоевъ и временнымъ разрушеніемъ общаго корыта. Нужно, стало быть, для обузданія столкновеній соблюдать правосудіе.

9) Что такое правосудіе? Ваша часть въ общемъ корыт.

10) Что такое моя часть? Ахъ, тутъ мы встрчаемъ огромную трудность, которую никакъ не можетъ разршить свинская паука, несмотря на продолжительныя изслдованія. Моя часть — хрю-хрю — это все, что я могу захватить, не рискуя быть повшеннымъ или сосланнымъ на каторгу.

11) Что такое юристы? Служители Божіи, общепризнанные толкователи оракуловъ Бога, которые каждый день объясняютъ намъ, что такое вчныя заповди Божіи, касающіяся взаимнаго обхожденія тварей въ семъ мір.

12) Гд наши самыя эти заповди?

Въ сочиненіяхъ Кока, изданныхъ съ примчаніями Литтльтономъ {Кокъ — знаменитый англійскій юрисконсульта (1549—1634). Литтльтонь — государственный человкъ и писатель. 1709—1773.}.

13) Кто создалъ Кока? Неизвстно. Но извстно имя парикмахера, который длалъ ему парикъ {Т. е. парикъ юрисконсульта.}. Что сталось съ Кокомъ? Онъ умеръ. А потомъ? Спросите у… Но тутъ надо остановиться.

Свирпый юморъ Зайертейга, постепенно смшивая двуногихъ животныхъ съ четвероногими, все боле и боле вдастся въ бсноватую сатиру дикарей и грозитъ кончить всеобщимъ грабежомъ париковъ, что у такого, какъ онъ, но предвщаетъ ничего добраго. Вотъ, напримръ, ст. 51 его ‘пропозицій’, какъ онъ выражается.

— Что такое епископы? Руководители души. Что такое душа? Вещь, которая даетъ жизнь тлу. Какимъ образомъ они руководятъ ею? Они надваютъ на себя родъ передника, обнародываютъ пастырскія посланія. И ихъ окружаютъ уваженіемъ? Да, люди неглупые.

— Опредлите, что такое церковь. Я предпочелъ бы уклониться отъ этого. Врите ли вы въ будущую жизнь? Да, конечно. Какова она? говорятъ, райская. Для всхъ? Да, я, по крайней мр, надюсь на это. А что такое Небо? Хрю хрю. Ада, стало быть, нтъ? Хрю-хрю!

Есть люди, которые смотрятъ на искусство, какъ на религію, какъ на главную религію, которая въ конц концовъ останется у бдной Европы. Несомннно, что только въ литератур, въ поэзіи и въ такого же рода искусств проявляется еще или можетъ проявляться извстная сила характера, свобода говоритъ правду и что тамъ именно ищутъ убжища избранныя души. Поэтхудожникъ, поэтъ слова, тотъ, кого Фихте называлъ ‘писателемъ’, опредляется Фихте, какъ ‘жрецъ’ новйшихъ эпохъ. И дйствительно, человкъ, родившійся тмъ, что мы называемъ геніемъ, т. о. съ большей и лучшей способностью пониманія, чмъ вс другіе, человкъ, одаренный въ высшей, чмъ другіе, степени вдохновеніемъ Всемогущаго, такой человкъ и есть, собственно говоря, жрецъ людей, предназначенный для служенія самимъ Богомъ. И это служеніе оно во вс эпохи проходитъ по своему. Искусство, хотя и но составляетъ религію, тмъ не мене неразрывно соединено съ нею какъ душа съ тломъ.

Говорить ли о томъ, что Игнатій Лойола уничтожилъ наше искусство? Игнатій не думалъ объ искусств и нельзя вину всецло возлагать на него. Онъ только распространилъ во имя Неба и на искусство смерть въ дьявол, которую принималъ за жизнь въ Бог. Въ ужасной катастроф, которая готовилась и безъ него, мн больше всего жаль не искусство. Если практическая вра людей сдлалась философіей свиней, а ихъ культъ — культомъ Мумбо-Юмбо, то не важно, чмъ стало ихъ искусство. Вс отрасли ихъ искусства, вся ихъ промышленность отравлена однимъ сквернымъ ядомъ: въ нихъ нтъ ужо вдохновенія Божія, но (страшно подумать!) есть вдохновеніе дьявола, которое они принимаютъ за божеское. Приговоръ, который принесетъ объ этомъ ареопагъ людей со вкусомъ, иметъ для меня небольшое значеніе: роскошь, достигнутая при содйствіи драпировщика, прелесть французской кухни, преходящія богатства, положенныя вкладомъ въ банки — все это иметъ важное значеніе для Макъ-Клауди, но не для меня.

Это богатство — я это ясно вижу, можетъ быть только временнымъ и если бы даже оно было вчно, могло ли бы оно примирить насъ съ собою? Нтъ, Макъ-Клауди, никогда. Богатство, даже богатство временное, вызываетъ лишь аллилуію лакеевъ, но и вчное богатство на настоящихъ людей должно производить лишь слабое впечатлніе. Я вижу благословеніе человчества и суровый надзоръ за нимъ Неба въ томъ, что какъ только поведеніе людей становилось фальшивымъ и недостойнымъ, богатство начинаетъ ускользать отъ нихъ, что за всякой нравственной тупостью слдуетъ окончательное банкротство, общее полное разореніе, о которомъ кричатъ газеты и которое становится замтнымъ даже для лакеевъ. Это самый древній законъ судьбы и въ одинъ прекрасный день ихъ всхъ постигнетъ разореніе и разрушеніе. Будь иначе, къ чему тогда привели бы насъ солецизмы? Временный рай шарлатановъ и лакеевъ былъ бы раемъ вчнымъ и какъ тогда благородная душа могла бы найти для себя въ этомъ мір убжище или утшеніе въ терпніи? Этотъ міръ сталъ бы наслдіемъ низости, настоящимъ Бедламомъ, какимъ онъ и представлялся нкоторымъ скептическимъ умамъ.

Что касается до іезуитизма въ искусств и паралича человческаго генія, который производитъ его незамчаемое присутствіе, то объ этомъ можно было бы сказать многое. Эти печальныя соображенія превосходятъ все, что въ наши дни можетъ представить себ общественное воображеніе. Эти соображенія пока можно указать лишь въ самыхъ общихъ чертахъ. Какъ и везд, здсь пышно распустился цвтокъ неправды и здсь, какъ и везд, мирно царитъ живая смерть!

‘Чертъ бы взялъ все это искусство’ воскликнулъ однажды одинъ изъ нашихъ выдающихся государственныхъ дятелей. Восклицаніе это часто приходитъ мн на память. Я понимаю, насколько оно въ наши дни справедливо. Мн кажется, что общественному дятелю, занятому какимъ-нибудь реальнымъ дломъ, представляется, что искусство существуетъ лишь въ воображеніи. Всякій разъ, какъ искусство становится дломъ, можно быть увреннымъ, что оно явится источникомъ пустой болтовни, тщательнаго лицемрія, тщеславія, диллетантизма. Практическій человкъ, въ минуты искренности, чувствуетъ, что оно претенціозное ничтожество, вещь вредная, словомъ то, что онъ коротко обозначаетъ названіемъ кошмаръ. И это дйствительно такъ въ наши печальные дни. Среди другихъ вещей, которыми мы интересуемся, мы серьезно приглашаемся сосчитаться и съ искусствомъ и посмотрть, чмъ оно должно стать съ этой стороны. Ибо оно сдлалось престоломъ лицемрія, престоломъ самымъ высокимъ! Нигд, даже въ собор св. Петра въ Рим въ торжественный день, нельзя встртить такого взрыва несноснаго лицемрія со стороны бднаго человческаго рода, какой вы допускаете въ королевскихъ художественныхъ галереяхъ, глиптотекахъ, музеяхъ и другихъ божестиснимк храмахъ искусства. Лицемріе вовс несносное, ибо здсь лицемріе добровольное, а не какъ у св. Петра, гд оно вынуждено. Ничто не заставляетъ васъ притворяться, будто вы почитаете его, вы ничмъ не обязаны почитать его и изливаться въ мысляхъ, экстаз и поэтическихъ благодарностяхъ, если это не доставляетъ удовольствія вамъ самимъ. Въ теченіе многихъ лтъ я поставилъ себ за правило не говорить ничего о картинныхъ галереяхъ, избгать общества людей, къ нимъ причастныхъ, и проходить по ихъ заламъ молча. Такимъ образомъ вы можете поклоняться искусству или не поклоняться, какъ вамъ внушатъ боги, и по крайней мр, не чувствуете себя вынужденными пускаться въ лицемріе.

Разобщившись уже давно съ истиной и примкнувъ явно къ лжи, искусство дошло до такого состоянія, которое нужно назвать безумнымъ: оно идетъ безъ руководителя (никто даже не догадывается о его печальномъ состояніи) и предается фантастическимъ штукамъ, которыя стоятъ того, что можно видть въ Бедлам. Кто изъ серьезныхъ людей не крикнетъ про себя араде! и не оснитъ себя крестнымъ знаменіемъ, проходя мимо новаго св. Стефана {Св. Стефанъ — одна изъ частей огромнаго дворца, въ которомъ помщается парламентъ.} и его въ безпорядк набросанныхъ перечницъ, покрытыхъ свинцовыми крышами — что, какъ мн передавали, стоило два мил.!

Если это ‘идеальная красота’, то что же такое теперь реальное безобразіе? Остается только при помощи кричащихъ архитектурныхъ башенъ заявить: ‘Смотрите, стоимость для меня не иметъ’ значенія, какъ и правда’. Поистин бдное искусство рехнулось!

Разъ искусство оторвалось отъ правды, то оно неизбжно должно было прійти къ безумію, если только не къ Дьяволу, что для насъ было бы тоже достойнымъ жалости итогомъ. Правда — фактически жизнь всхъ вещей. Можно быть увреннымъ, что ложь, фикція — словомъ какъ бы тамъ это ни называлось, есть смерть, безуміе, все равно, въ чемъ бы оно ни выражалось. Фикція даже въ искусств, не есть вещь позволительная, допускается только въ желзныхъ предлахъ. Искусство, какъ и другія его отрасли, исходя изъ данной Богомъ человку способности, должно понять, что оно здсь не для того чтобы разсказывать сказки и предаваться забавамъ, но для того, чтобы говорить и дйствовать. Пустъ единственной пищей служитъ ему Божіи факты, какъ они даны намъ. О Боже! Еслибы оно всегда помнило это, что за міръ былъ-бы теперь!

Это можетъ показаться доктриной странной, но для меня это уже давно вещь печально врная, и я приглашаю всхъ своихъ друзей — артистовъ, художниковъ, скульпторовъ, ораторовъ, писателей, въ особенности-же музыкантовъ и поэтовъ — поразмыслимъ о ней на досуг, пока они не увидятъ, какая ложь въ этомъ искусств. Иліада Гомера, если съ нею хорошенько познакомиться, не есть вымыселъ, но исторія въ псняхъ. Она поетъ о самой себ, ибо первобытное сердце, возносясь въ трансцедентальномъ усердіи и удивленіи, было слишкомъ полно, чтобы говорить. ‘Храбрость сына Тезеева’. или ‘гнвъ божественнаго Ахилла’ — въ древней Греціи, Фтіотид и Этоліи это были вещи, способныя увлекать и интересовать серьезныя души! Человческое слово было когда-то правдивымъ. Разв Библія не правдива, какъ ни одна книга въ мір. Вс великія поэмы, вс великія книги, если доискиваться основаній ихъ величія, были правдивы. Никогда не будетъ великой поэмы, которая въ то же время не была-бы и правдивой, которая не основывалась-бы на истолкованіи факта, на суровомъ исключеніи всякой фальши, фикціи, накипи и тщеславія. Никакая поэма не можетъ дйствительно захватить людей, если она не обращается къ врованіямъ людей Ея врованіе — это основаніе, эссенція, практическое выраженіе человческихъ думъ.

Древнія націи, вс націи, пока он остаются простыми и серьезными, знали, не учась, что ихъ исторія есть эпопея, библія, смутный образъ присутствія Божества, результатъ дйствія героевъ и вздохновленныхъ Богомъ людей. Благородный человческій разумъ, который могъ прояснить этотъ божественный образъ, представить его націи безъ облаковъ, яснымъ, въ видимой и доступной для пониманія связи съ человческой мыслью, есть разумъ Vates’а — пророка. Нтъ надобности просить его воспть то-то или сдлать поэму изъ того-то. Сама природа толкаетъ его на это, и такую интуицію божественнаго при помощи человческаго разума иначе и не выразить, какъ въ псн героической или въ псалм. Это Библіи націй, и для каждой изъ нихъ ея исторія взятая, какъ Credo, есть ея Библія. Гакъ было по только въ Іуде, въ Эллад и въ Лаціум, но и во всхъ странахъ и во всякое время. И посмотря на то, что фактъ этотъ теперь совершенно забытъ, онъ тмъ но мене никогда не перестанетъ быть фактомъ. Это врно относительно каждаго народа и относительно каждаго человка. Есть націи и отдльные люди, которые это знаютъ, и есть такіе, которые этого не знаютъ. Великіе народы и есть мы, которые это знаютъ и наоборотъ. Отъ послднихъ нечего ждать. Мра величія націи, ея цнности относительно Бога и людей состоитъ не въ количеств шерсти, которое она можетъ выпрясть и не въ количеств денегъ, которое она собрала, но въ количеств героическихъ актовъ, которое она совершила, благороднаго состраданія, могучаго разумнія, которое заключено въ ней нть сомннія, что всемогущій Создатель создалъ также Англію и что чудеснымъ образомъ онъ присутствовалъ въ ней и будетъ присутствовать вчно. Тмъ хуже для насъ, если наши глаза стали какъ у совъ и не могутъ видть факта, хотя онъ и передъ ними. Нкогда было извстно, что Всевышній пребывала’ именно среди этой націи, раздавая отсюда наказанія и награды, и ведя націю къ небу крутой дорогой пламеннаго героизма, благородныхъ подвиговъ и мыслей. Извстный или неизвстный, но это фактъ.

Вы спрашиваете, что такое т вчныя условности, въ которыя вы можете врить и отъ руководства которыхъ для спасенія вашей души вы не смете отказаться? Они ваша библія, Божья для васъ заповдь, которой вы постоянно должны повиноваться. Разв Создатель открылъ себя вашему врующему разуму въ цнностяхъ Биржи, въ торговл хлопкомъ, въ промышленности и выгодныхъ сдлкахъ? Если это то, что и здсь вы увидите ‘чудеса’: висячіе мосты, телеграфные кабели, не говоря уже о рогахъ изобилія Гудсона и манны облигацій, падающихъ дождемъ, Вашей Библіей будетъ политическая экономія. Вашимъ пснопвцемъ и евангелистомъ будетъ Макъ-Клаудъ, вашей практической религіей — жажда наживы и постоянное стремленіе къ этому. Конечно у васъ будетъ та или другая Библія, тотъ или другой евангелистъ, и есть культы, божественные, полные человческаго героизма, благодтельнаго искусства и блестящіе приснопамятными дяніями, священнымъ блескомъ сквозь всякую тьму и среди всякихъ земныхъ противорчій. Но есть культы до страшной степени дьявольскіе, изобилующіе драгоцнными металлами, роскошью драпировщиковъ, общей вылощенностью и позолотой, которыя кончаются баррикадами и незамтнымъ возвращеніемъ къ дьяволу, отъ котораго они и вышли. Въ виду нмоты и глухоты нашего жалкаго времени приходится говорить грубымъ языкомъ и если ты, мой другъ, не найдешь подъ нимъ другой истины, кром фантома потухшей истины библейской, то я ничего не могу сдлать.

Вторженіе Генгиста, завоеваніе Нормановъ, битвы при Бруннанбург и Эвешам, Плантагенеты, война двухъ Розъ, Круглоголовые — можетъ быть людямъ легковрнымъ придетъ въ голову, что все это Бедламъ, явившійся неизвстно откуда и ведущій неизвстно куда? Неужели ихъ культивированный разумъ не далъ имъ другого объясненія Вселенной, среди которой мы живемъ? Они видятъ въ ней огромный заводъ, грязную фабрику състныхъ припасовъ, питій и платья, на которой трудолюбивые люди расходуютъ сырые продукты съ разсчетливостью. И они согласны жить на ней? И они не думаютъ безпрестанно о самоубійств, какъ объ исцляющемъ средств? Несчастные! Если когда-нибудь въ нихъ пробудится душа, ихъ первая мысль будетъ о срной кислот.

Всякая исторія, — понимаетъ ли это Макъ-Клауди или нтъ, есть но членораздльная Библія, которая не ясно и спутанно открываетъ этому міру появленія божества. Ибо Богъ сотворилъ этотъ міръ и вчно управляетъ имъ. Шумный станокъ вковъ съ его французскими революціями, еврейскими откровеніями, ткетъ вчную одежду Бога.

Гд т, которые при помощи небеснаго дара превратятъ обширнаго Драйэздеста въ поэму или Библію? Т, которые расплавятъ огнемъ души своей гнусную кучу хлама, накопленнаго Драйэздестомъ, и выведутъ на свтъ Божій слитокъ золота, который въ немъ лежитъ? Истинное откровеніе Англіи путей Божіихъ, того, что длала для Англіи высшая сила, въ чемъ были для насъ приговоры Всевышняго, его наказанія, его благодянія искусство, литература, поэзія? Если они остаются человческими, то откуда они, уже много вковъ заимствовали такой духъ, какъ будто они буквально стали безумными?

Мальборо догадывался о важности размышленій, на которыя можетъ навести его замчаніе, что онъ не знаетъ другой исторіи Англіи кром той, которую онъ почерпнула’ у Шекспира. Въ великой душ Шекспира исторія Англіи, какъ ни поверхностно изучалъ онъ ее, впервые превращается въ нчто ритмическое и поэтическое: въ его историческихъ драмахъ видны черты настоящей національной эпопеи. Въ Шекспир больше, чмъ въ комъ-либо другомъ сказывается великій талантъ vates’а, который уметъ истолковать пеструю человческую дйствительность и который длаетъ доступнымъ взору мелодическіе божественные идеалы, высшую мысль, которая въ ней воплощается. Онъ одинъ способенъ превратить исторію въ Библію. Но увы! не въ храм націи, не среди сочувствія работалъ онъ надъ своимъ дломъ. Шекспиру пришлось работать для театра Банксайдъ и публика — этотъ верховный судья — получала свое удовольствіе за шесть пенсовъ!

Впрочемъ, въ конц концовъ я не виню бдное искусство въ томъ, что оно предалось фикціи и всякой лжи. Игнатій и міръ, слишкомъ склонный слдовать за нимъ, открыли божественное свойство фикціи даже въ иной, боле высокой области, гладкая открылась дорога фикціи ко всему. Но вчный голосъ природы, который теперь уже почти не слышенъ, заявляетъ однако протестъ. Я полагаю, что всякая фикція и какая бы то ни было можетъ быть терпима только въ мір, который самъ изобилуетъ ложью въ жизни и чтимыми призраками, что мало-по-малу накладываетъ на его обитателей нкоторую лживость характера, которая позволяетъ мириться со всякаго рода товарами. Захочетъ ли серьезная душа, даже въ часы своей слабости, заниматься этими лишенными смысла пустяками?

Разъ существуетъ праздный магнатъ съ чудовищнымъ богатствомъ, чувственный набобъ чернаго или благо цвта, то, конечно, для него нужны и разсказчики, чтобы забавлять его, когда онъ въ полусн жуетъ свою жвачку, и велика будетъ награда ихъ, если имъ удастся возбудить въ его громадномъ глубокомъ желудк, который отъ переобремененія ослабляется и тяжелетъ, какой-нибудь мимолетный интересъ, трагическій или комическій, какой-нибудь смхъ, какъ бы пошлъ онъ ни былъ. Остряки, разсказчики, распватели псенокъ, въ особенности оперныя пвицы весьма нужны для этого обжоры полусоннаго чудовища, чернаго или благо. Цлыя стаи стройныхъ дочерей оперы, потрясая кинжалами, съ пснями и въ пластическихъ позахъ, будутъ представлять ему любовныя похожденія Вишну или Адониса, смерть Психеи, Севильскаго цирульника — вотъ родъ искусства, который требуется этому несчастному оглупвшему набобу въ часы его жвачки, его тяжелый взглядъ покоится безъ отвращенія на такихъ артистахъ. И если удастся при этомъ вызвать временное удовлетвореніе, тогда побда — и полный золота кошелекъ артисту. Да будетъ этотъ артистъ увнчанъ лаврами или петрушкой и объявленъ божественнымъ среди людей!

Европа, кишащая роскошью, съ своими, лекторами, диллетантами, знатоками и пр.! есть не что иное, какъ жирный и отвратительный набобъ, который искусство превратилъ въ послобденное развлеченіе, въ принадлежности кухни, портняжной мастерской и другихъ такихъ же грубыхъ отраслей искусства. Отупвшее чудовище превратило девять музъ, священныхъ жрицъ неба, въ скандальныхъ баядерокъ, которыя танцуютъ вокругъ него, чтобы прогнать отъ него мракъ скуки. Поистин безумно это искусство!

Разъ всеобщій іезуитизмъ заберется въ сердце, вы увидите, что скоро онъ распространится до самыхъ ногтей. Сообразите, какое разстояніе отъ Софокла до Скриба и какъ Гомеръ постепенно превратился въ Гарриса. Какими дорогами должно было пройти человчество, прежде чмъ псалмы Давыдовы превратились въ оперу. Сколько людей, надленныхъ божественнымъ даромъ музыки, вмсто того, чтобы торжественно воспвать самый высокій фактъ и славить Бога, ршили славить всякій вздоръ и воспвать какихъ-нибудь Дженни Линдъ. Тутъ и прыжокъ отъ Оливера Кромвелля къ лорду Росселю не покажется страннымъ.

Проклятый кошмаръ, который мы называемъ іезуитизмомъ, долженъ наконецъ разсяться. Остается утшаться тмъ, что самая жизнь невозможна безъ этого. Но сообразили ли вы, какое разстояніе мы должны пройти, чтобы приблизиться къ новому псалму Давыдову, сложенному при помощи новйшихъ средствъ, при помощи нашихъ усовершенствованныхъ грамматикъ и прочаго? Это разстояніе до новаго золотого вка. Не мене того. Вка, которыми мы отдлены отъ него, пройдутъ въ томъ, что мы будемъ барахтаться въ Стиксовомъ мор грязи.

Слдуетъ надяться, что но будутъ закрывать глаза и на знаменитыя добродтели, присущія іезуитизму, на его миссіонерскую ровность, презрніе къ опасностямъ, научнымъ заслугамъ и пр. Я но сомнваюсь, что въ немъ есть добродтели, что какъ мы, такъ и онъ, бросившій насъ въ неизмримое море бдствій, еще не подвели ему окончательнаго итога. Хина, употребляемая при лихорадк, свтъ, пролитый Гербело, дю-Гальдомъ и другими {Бартелем. Гербело (1625—1695) ученый оріенталистъ, авторъ Dictionnaire universel dos peuples do l’Orient. Дюгальдъ (1674—1743) — авторъ Description, gographique oi historique do l’empire do la Chine.} на сказочный востокъ, примры того, что можетъ сдлать энергія и талантъ человка — ни одна изъ такихъ жемчужинъ, извлекаемыхъ изъ кучи мусора, не пропадетъ даромъ. Сквозь черный потокъ освященной лжи я вижу, какъ созрваетъ міръ для новаго славнаго еще невиданнаго развитія неизбжнымъ предвстникомъ котораго былъ этотъ страшный потокъ грязи, грозящій затопить всхъ насъ. Если будетъ угодно небу, мы вс совершимъ еще разъ исходъ изъ Хаусдича и распростимся съ грязной кучей платья, которое прежде было такъ драгоцнно, а теперь представляетъ лишь отравленную ветошь. Исходъ къ боле широкимъ горизонтамъ, къ свту Божію, гд снова раскинулись надъ нами вчныя небеса, гд люди, неизмримо боле богатые оттого, что жили дольше среди евреевъ {На вычурномъ карлеевскомъ язык это значитъ: сохранившія отъ своихъ старыхъ врованій то, что заслуживало сохраненія.}, будутъ итти своимъ человческимъ путемъ, оставивъ позади себя Игнатія со множествомъ другихъ святыхъ, страшныхъ и устарвшихъ суеврій, какъ кошмаръ разсевшагося сна!

Я сказалъ, что добродтель послушанія была только у іезуитовъ. Можно ли въ самомъ дл ждать его отъ антиіезуитовъ. Санкюлотизмъ мятеженъ, онъ родился и живетъ среди открытаго возмущенія и не можетъ подать вамъ примра послушанія. То же самое можно сказать и относительно многихъ другихъ основныхъ добродтелей: он какъ будто испарились изъ этого міра, и я часто говорю себ, что хорошо, что іезуитизмъ и другія гнусныя явленія, обязанныя своимъ существованіемъ суеврію, дождались того, что мы распознали ихъ. Іезуитизмъ и папа съ его тройной тіарой и цлыми континентами устарвшихъ химеръ должны будутъ исчезнуть, такъ какъ миссія ихъ окончена.

Древнія еврейскія одежды теперь представляютъ только заразу, ядовитую кучу на пути людей, сожгите ихъ революціоннымъ огнемъ, какъ знаете и можете, но не бросайте того, что вы найдете въ ихъ пепл, твердые металлы въ род золота, которое пошло на ихъ шитье. Таковъ желательный ходъ человческихъ длъ.

Вотъ выписка изъ сочиненіи одного моего друга янки, который ярко освщаетъ, какъ факеломъ, темныя глубины и указываетъ намъ могилу и мсто за, рожденія іезуитизма.

— Моисей и евреи вовсе не исполняли закона Божія,— восклицаетъ онъ.— Они даже не истолковали его окончательно такъ, чтобы это меня удовлетворяло. Въ нкоторыхъ очень важныхъ отношеніяхъ я нахожу ихъ истолкованіе чрезвычайно плохимъ и никоимъ образомъ не могу пожелать принять его. И все-таки это лучше, чмъ забыть всякое толкованіе и итти своей дорогой, какъ будто бы этихъ законовъ совсмъ не было. Что сказать мн вамъ, мои просвщенные друзья? Что время покоится на вчности, что тотъ, кто но созерцалъ мысленно вчность, не удержитъ ничего отъ времени и длъ его.

Поколнія, подобныя нашему, играютъ курьезную роль въ исторіи. Они сидятъ, какъ это длаютъ обезьяны въ лсахъ, вокругъ огня, но не умютъ, какъ т, поддерживать его свжими втками. Имъ скоро придется бросить этотъ огонь и двинуться впередъ въ Хаосъ, въ страну, гд Бедламъ будетъ Сіономъ. Въ конц концовъ выяснится, что міръ не есть только сложное производное изъ съдобныхъ вещей и питій, журнальной болтовни, раззолоченныхъ каретъ и высокопоставленныхъ лакеевъ. Нтъ это кое-что другое! Римляне временъ Светонія, развращенные греки византійскаго періода — вотъ вамъ примръ. Смотрите на нихъ и поучайтесь, но не увеличивайте собою числа такимъ примровъ. Героизмъ, а не обезьянство съ героизма, обнаруживаемое или затаенное чувство божественнаго въ человческой жизни, мысль, что исторія народа во времени есть только эмблема чего-то вчнаго — безъ всего этого не было бы Рима. Только это и создало древній Римъ, древнюю Грецію и древнюю Іудею. Обезьяны съ своими мигающими глазами, сидя вокругъ огня, въ который они не подкладываютъ новыхъ втвей, утверждаютъ, что и безъ этого онъ можетъ горть вчно или не сознавая, что онъ можетъ и потухнуть, на вки. Печальная жизнь!

Впрочемъ, у моего эксцентрическаго друга, центръ котораго я, повидимому, постигъ, есть такое мсто.

— Церковь,— говорите вы?— Бросьте взглядъ назадъ, за тысячу девятьсотъ лтъ, въ Вилеемскія ясли, въ нихъ лежитъ дитя. Смотри, это фактъ, самый несомннный фактъ. Ты научишься здсь вещамъ, которыхъ нельзя уничтожить. Разв не научитъ тебя жизнь Іисуса Назарея и смерть, которою онъ умеръ? Въ этомъ, какъ въ окн, въ первый разъ открывается въ исторіи человка небо, (общанное героизму мученичества, божественныя глубины скорби, благороднаго труда и невыразимыя, молчаливыя пространства вчности.

Но человческій родъ, это странное явленіе, называемое человческимъ родомъ, представляетъ какъ бы самую текучую и самую удивительную стихію, въ которой кристаллизуются удивительныя вещи, и въ нихъ привносится еще нчто смутное. Событіе въ Вилеем произошло въ первый годъ, но каждый годъ къ нему присоединяется нчто новое — и посмотрите, что изъ этого вышло: Церковь! Соприкасаясь съ землею только въ одномъ пункт, поднимаясь все выше и ширясь, какъ само небо, она покрыла уже все небо и всю землю, такъ что ни одной звзды не видать теперь иначе, какъ черезъ нее. Вотъ какъ выросла она изъ горстки смянъ, запавшихъ въ душу человческаго рода и питавшихся лучшими доблестями сорока людскихъ поколній. Съ того времени она стала всесвтнымъ деревомъ націй.

Увы! Если корни его теперь мертвы и если они но растутъ уже въ твердой почв, то что можетъ выйти изъ нея при всей ея обширности? Потрясаемая справа и слва религіозными распрями, она должна гнуться во вс стороны, все боле и боле отклоняться отъ перпендикуляра и свалиться наконецъ на землю съ шумнымъ трескомъ и снова открыть небесныя свтила, дневныя и ночныя! Всесвтное дерево будетъ объявлено мертвымъ.

Люди простые при случа ссылаются еще на то, что они называютъ ‘новой религіей’. Не будетъ вамъ, друзья мои, вашей пресловутой покой религіи. Мн кажется, что она у васъ всегда была. Ваша религія — все то, что врно, не правда ли? И Вчный Богъ приказываетъ этому быть фактомъ. Разв вы въ вашихъ темныхъ сердцахъ не знали истины тысячами? Но осуществляли ли вы въ вашихъ мертвыхъ сердцахъ хоть одну, дв изъ нихъ?

Вы говорите: древніе вка имли въ этомъ мір благородное дло и вотъ почему они были деспособны въ этомъ мір. Отчасти это врно. Вашъ скептицизмъ и вашъ іезуитизмъ, ваше безвріе слишкомъ наглядны. Замтьте, однако, что въ этомъ фатальномъ жалкомъ положеніи есть ходъ впередъ и обратно и по смшивайте ихъ между собою. Но ставьте лошади передъ телгой, если вы хотите выпутаться изъ этого положенія. Только ваша собственная ложь сдлала міръ неврующимъ. Какъ и всегда, и въ ваше время эта вселенная есть точный образъ и прямое соотвтствіе вашимъ душамъ, вашимъ мыслямъ и вашимъ дйствіямъ. ‘Колоколъ звонитъ такъ, какъ его слышитъ глупецъ’ гласить поговорка. ‘Эта безумная вселенная, говоритъ Новалисъ, есть неясное отраженіе вашей собственной мечты’. Имя благородный смыслъ, природа отвчаетъ на ваши героическія усилія, которыя вы употребляете для того, чтобы ее познать. Своими вчными голосами она отвчаетъ каждому: я божественна, будь такимъ же. Изъ глубины облачнаго вихря Богъ до сихъ поръ говоритъ всякому человку, въ которомъ есть человческая душа. Животной же душ природа отвчаетъ: да, я животна, я конюшня, рынокъ старого платья, входи, и если ты не глупъ, то тебя ожидаетъ хорошее угощеніе.

Не потому люди разграничили добро отъ зла, что существовало небо, а потому, что люди, имя не только желудокъ, но и сердце, знали всмъ своимъ существомъ, что есть небо и адъ. Добро и зло явились слдствіемъ этого. Если теперь вы не смотрите на небо, если вы, изувченные и немощные, погрязли съ головой въ бездонныхъ топяхъ путей міра сего, лишенныхъ высшаго руководительства, то знайте, что не небо виновато въ этомъ, но вы сами. У нашихъ бдныхъ друзей — ‘обезьянъ съ береговъ Мертваго моря’ нтъ теперь неба. Смотря теперь на Вселенную, они констатируютъ, что трагическимъ образомъ она дошла до того, что превратилась въ фарса’. Моисей пошелъ своей дорогой, и злая участь упала на нихъ {Карлейль иметъ въ виду одну ветхозавтную легенду, гласящую, что для обращеніи къ истинному Богу одного нечестиваго народи, жившаго на берегахъ Мертваго моря, Онъ послать Моисея. Но нечестивцы но послушались ого. Тогда Моисей ушелъ отъ нихъ, а весь народъ былъ превращенъ Богомъ въ обезьянъ.}. Натура мстительница каждый день продолжаетъ наказывать мятежниковъ противъ нея такими же карами, и у кого есть глаза, тотъ можетъ видть ихъ и теперь — страшныя и многочисленныя, какъ никогда.

Какимъ образомъ можете вы и вамъ подобные врить въ небо? Длаете ли вы при вашемъ низкомъ существованіи усилія въ этомъ направленіи? Никакихъ. Первое героическое существо, посланное въ этотъ міръ, видя вокругъ себя море звздъ, обширные лса и океаны, жизнь и смерть, любовь и ненависть, радость и горе и безграничный станокъ времени съ громами и молніями — остался нмъ ко всему этому, упалъ ничкомъ на землю и изъ глубины сердца закричалъ ради спасенія въ пропасть міра сего: для него ‘раскрытая тайна вселенной’ была уже не тайна, для него наоборотъ блеснулъ кое-какой свтъ: дйствуй благородно и ты уподобишься Создателю всего этого, если же будешь дйствовать иначе, уподобишься врагу Создателя. Вотъ для человка смыслъ праваго и неправаго, настоящее объединеніе его положенія въ этомъ мір, неоспоримое посланіе, которое можно прочесть въ каждомъ сердц, которое вышло изъ ничтожества.

Друзья мои, сквозь туманъ болтовни и филантропіи, несмотря на вс эти печальныя ‘всесвтныя деревья’ съ ихъ гнздомъ разныхъ гнусныхъ тварей — молчаливыя звзды и вчныя свтила вселенной блестятъ и теперь для всякаго, у кого есть глаза. Теперь, какъ всегда, вокругъ всякаго человка и въ каждомъ человк звучатъ голоса вдохновенные богами, которые повелительно говорятъ каждому: встань сынъ Адама, сынъ времени! Сдлай эти вещи божественными и въ томъ числ самого себя. Ибо наступаетъ ночь, когда нельзя будетъ работать. Да услышитъ тотъ, кто можетъ еще слышать!

Несомннно, эта позорная исторія, это скептическое оцпенніе, это равнодушіе ко всему, что но иметъ отношенія къ мамон, не есть естественное состояніе человческаго рода. Должны были быть и другія состоянія или же мы никогда не бывали обществомъ, но было между нами и благородныхъ дяній. Подъ этой животной неподвижностью лежатъ отравленныя, наклонности, которыя могли бы стать героическими.

Гложущая безпокойная тоска, имющая сообщеніе съ Флегетономъ и болотами Стикса окружающаго всю человческую жизнь — разв это не горестный крикъ отравленнаго героизма? Онъ никогда не найдетъ себ покоя. Бдные люди! Для чего вамъ ваши мшки съ золотомъ, ваши земли, ваши ренты, ваша мебель, ваши техническія изображенія, которыя заставляютъ лакеевъ останавливаться съ разинутымъ ртомъ, причемъ они впадаютъ даже въ своего рода пророческое настроеніе. Ни къ чему, меньше, чмъ ни къ чему. Ваша шкура покрыта, вашъ пищеварительный аппаратъ и другіе органы получаютъ достаточную пищу. Въ этомъ отношеніи вамъ стоитъ только высказать свои желанія и они будутъ исполнены. Я думаю, что дьяволъ въ этомъ случа очень забавляется на вашъ счетъ. Вы требуете счастья. ‘Пусть мн будетъ дано счастье’, и дьяволъ даетъ вамъ безчисленное количество нарядовъ для вашей шкуры, все новыя и новыя блюда для вашего пищеварительнаго аппарата и однако гд ваше ‘счастье’? Вы, какъ больныя дти, вы словно но люди, а своего рода обезьяны. Поздравьте себя съ тмъ, что вы скучаете. Это единственный признакъ того, что вы по лишены мужественности. Это постоянная покаянная проповдь, въ которой вы такъ нуждаетесь. Она раздается съ каедры истины. Для лицемрія и ханжества также есть свои каедры. Счастье но пришло и не хочетъ прійти, тоска громкимъ голосомъ, подобнымъ шуму водъ, стонетъ въ отвтъ. Никогда, никогда. Этотъ отчаянный вопль есть фактъ великій. Онъ идетъ отъ Флегетона и вратъ пропасти. Его зловщій и неумолимый рокотъ есть голосъ судьбы первобытной, вчной необходимости вещей. Стряхните съ себя вашъ кошмаръ и возстаньте. Или же вы будете конвульсивно биться въ немъ, пока смерть но освободитъ васъ отъ него. Бдные люди, вы имете пищу, одежду, жилище, какихъ никогда не имли люди. Каждый день вноситъ разнообразіе въ ваши наряды, никогда люди но мечтали о такихъ средствахъ, какими теперь обладаете вы, и со всми этими средствами вамъ но дано совершить ничего благороднаго. Вы теперь способны только на то въ чемъ нтъ благородства, на дла безплодныя. Благородство ушло изъ той сферы, въ которой вы живете. Ея путь потерянъ, ея возможность стала невроятной. Надо устроиться такъ, чтобы обходиться безъ нея, возражаютъ мн. Отлично, наслаждайтесь вашими яствами и вашею роскошью, если это можетъ доставить счастье. Разнообразьте ихъ до безконечности. Пусть постоянная перемна во всхъ вещахъ будетъ вашимъ жеребіемъ, но не моимъ. Помните это проклятіе пророка и во всхъ вещахъ подлуннаго міра будьте, какъ колесо, которое катится безъ остановки. Садитесь въ ваши вагоны, летите съ одного мста на другое съ быстротою 50 верстъ въ часъ или, если вамъ угодно, пятисотъ миль въ часъ — все равно вы не вырвитесь изъ океана тоски, которою окутаны вс вещи. Поднимайтесь на небо, охотьтесь за оленями на кольцахъ Сатурна, она все-таки будетъ съ вами. Вы не избавитесь отъ вся, вы не можете получить ничего, кром временнаго облегченія. Эта пророческая идущая изъ глубинъ проповдь будетъ преслдовать васъ, пока вы не поймете ее и не станете сообразовать съ нею ваши дйствія.

————————————————————

Текст издания: Памфлеты последнего дня / Т. Карлейль, С англ. пер. А.М. Белова. — Санкт-Петербург: Ф. И. Булгаков, 1907. — 131 с., 25 см.

T. Карлейль

ПАМФЛЕТЫ ПОСЛДНЯГО ДНЯ.

Іезуитизмъ.

Читайте также: