Политическое краснобайство, Карлейль Томас, Год: 1850 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

T. Карлейль

ПАМФЛЕТЫ ПОСЛДНЯГО ДНЯ.

СЪ АНГЛІЙСКАГО ПЕРЕВОДЪ
А. М. Блова.

Изданіе . Булгакова.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія инженера Г. А. Бернштейна, 3-я Рождественская, 7-а.
1907.

Политическое краснобайство.

Убжденіе, что наилучшій изъ человческихъ талантовъ тотъ, который выражается въ способности краснорчиво говорить, глубоко залегло въ нашихъ воззрніямъ и укрплено въ насъ и воспитаніемъ и всяческими другими внушеніями, которымъ мы подвергались въ теченіе нсколькихъ столтій. Наши самые ранніе наставники поучаютъ насъ, что они обладаютъ однимъ изъ даровъ куль. туры искусствомъ говорить, правилами рчи, риторикой, логикой, возвышенными тайнами грамматики, которыя даютъ возможность не только правильно говорить, но и писать. И дйствительно рчь всякаго наставника въ самомъ высшемъ университет все еще по существу своему грамматична и украшена разными грамматическими тропами. Говорить на разныхъ языкахъ о самыхъ разнообразныхъ вещахъ — и о всхъ только говорить — и умть предоставлять себя на волю своего языка или пера — вотъ высшая цль, къ которой насъ ведутъ неустанно и всяческими способами благодтели-наставники и ученые профессора. Наставникъ или профессоръ, наблюдая за чудеснымъ посаженнымъ имъ сменомъ-семинаріей, какъ они выражаются, т. е. за жатвою юныхъ душъ, съ любовью слдитъ за развитіемъ одного органа у этихъ будущихъ людей — именно языка. Онъ надется, что съ Божьей помощью, мы вс будемъ хорошо говорить. Нкоторые изъ васъ станутъ потомъ писателями, выдающимися журналистами, и будутъ приводить въ изумленіе весь міръ. Другимъ предстоитъ въ блыхъ галстукахъ держать проповди и сдлаться священниками, которые должны водить людей на небеса при помощи ловко завязаннаго галстука и ослпительной риторики. Для нкоторыхъ готовится парламентъ или пивной боченокъ въ вид трибуны — карьера, которая далеко ведетъ людей. Нкоторые будутъ потрясать краснорчіемъ зданіе сената, утреннюю газету, самыя ‘сферы’ и, ловко вращая языкомъ, открывать правду человческому роду и вести страну по тому именно пути, по которому она должна идти. Путь, на которомъ если и не сдлано еще благородныхъ длъ, за то наговорено множество благородныхъ словъ, и который ведетъ насъ, если не въ жилище боговъ, то все же къ чему-то такому, что съ большимъ или меньшимъ успхомъ будетъ походить на него.

Въ такомъ положеніи находятся дти Адама въ нашу сбившуюся съ пути эпоху съ того момента, какъ они откроютъ впервые глаза до того времени, какъ они снова закрываютъ ихъ и исчезаютъ отъ насъ навсегда. Такое же положеніе мы встрчаемъ и въ университетахъ и во всевозможныхъ женскихъ и другихъ школахъ отъ самыхъ лучшихъ до самыхъ послднихъ. Общество, когда мы появляемся въ немъ, своими блестящими передовыми статьями, кружками для самообразованія, литературными прибавленіями къ газетамъ, парламентскимъ краснорчіемъ только подтверждаетъ великій урокъ, намъ преподанный. Другого намъ ничего не внушаютъ въ наши времена: если у человка есть талантъ, то пусть онъ весь уйдетъ въ языкъ. Что за талантъ, который не можетъ заявить о самомъ себ? Это уже не талантъ, это нчто другое, съ чмъ можно заниматься торговлей или наживать деньги на желзнодорожныхъ предпріятіяхъ.

Все это глубоко укоренилось въ нашихъ воззрніяхъ, въ нашихъ соціальныхъ и воспитательныхъ учрежденіяхъ. Все это, если взглянуть безпристрастно, изумительно. Наоборотъ, можно прямо и категорически утверждать, что ораторское искусство вовсе не составляетъ высшей способности, которой можетъ достичь человкъ, что его превосходство въ этомъ отношеніи никоимъ образомъ не является лучшимъ доказательствомъ его превосходства вообще и полезности въ этомъ мір. Если хорошенько посмотрть, то можетъ быть краснорчіе нужно считать самымъ плохимъ доказательствомъ этого превосходства. Я разсмотрю этотъ вопросъ до самыхъ корней міра, независимо отъ того, можетъ ли читатель съ удобствомъ слдовать за мною. Я ршаюсь утверждать три вещи, въ которыхъ приглашаю читателя внимательно разобраться и посмотрть, не заключается ли дйствительно въ нихъ какой-нибудь истины.

Во-первыхъ, превосходная рчь не есть и никогда не была главнымъ свидтельствомъ и мркою способностей человка. Наоборотъ, превосходное молчаніе, которое всегда должно сопутствовать превосходной рчи, представляло и представляетъ гораздо боле рдкій даръ.

Во-вторыхъ, дйствительно превосходная рчь подвергается всегда страшной опасности быть принятой за ея поддлку, за мнимо-превосходную рчь. И если дйствительное превосходство — даръ слова — принадлежитъ къ числу лучшихъ даровъ человка, то этотъ же даръ, если онъ мнимый, слдуетъ отнести къ числу самыхъ худшихъ. Ложное краснорчіе способно превратиться въ самое ложное и низкое изъ всхъ человческихъ длъ и вы только вообразите, что ему внимаютъ, принимая его за истинное и благороднйшее! Какъ ни мало замчаемъ мы это явленіе, но я ршаюсь сказать, что оно печальный жребій многихъ превосходныхъ душъ среди насъ. Сколько народу изъ тхъ, кто съ благовніемъ внимаетъ краснорчію въ парламент и въ популярной литератур, въ сильнйшей степени рискуютъ именно этимъ въ наше время. Цлыя поколнія и націи представляются какъ бы угорвшими отъ политическаго ораторства и заснувшими вчнымъ конституціоннымъ сномъ!

Такъ какъ мы боготворимъ краснорчіе на каждомъ шагу, то можно сдлать и третье утвержденіе и пригласить вдумчивыхъ людей поразмыслить надъ нимъ. Мы заявляемъ, что и въ наше время и до него за нсколько поколній не было дйствительно превосходнаго умнья говорить, а существовало лишь ложное краснорчіе, т. е. ложное или quasi ложное краснорчіе вызывало удивленіе и преклоненіе вмсто того, чтобы подвергаться презрнію и стсненію. Поистин, тревожный признакъ. Это тоже самое, какъ еслибы кто-нибудь вздумалъ радоваться безчувственному состоянію отъ угара, принимая его за хорошій естественный сонъ. А мы во многихъ отношеніяхъ такъ и поступаемъ! Конечно, нашлись люди, которые по преклоняются передъ ‘Библіей новйшей литературы’ въ противоположность древней библіи, и находятъ, что наше превосходство заключалось бы въ превосходномъ молчаніи, равносильномъ терпнію, выносливости и усердной работ съ закрытымъ ртомъ.

Все это вещи очень непріятныя для читателя, который не видитъ никакого вреда отъ такого положенія дла, но наоборотъ съ радостью усматриваетъ отъ этого огромную пользу. Дйствительно ли съ этой стороны дло обстоитъ но худо? Даръ слова смягчаетъ его нравы, парламентское краснорчіе даетъ ему запасъ государственныхъ дятелей, а популярная литература снабжаетъ утонченными чувствами и чувствительностью сердца. Стало быть правда, что съ этой подвтренной стороны читатель чувствуетъ себя недурно? Бдный читатель!

Духовный ущербъ, который мы безсознательно терпимъ во всхъ областяхъ нашихъ длъ вслдствіе своего глубокаго уваженія къ сил слова, неисчислимъ.

Онъ естественный результатъ такихъ эпохъ, какъ наша. Предаваясь въ теченіе нсколькихъ поколній общей неискренности, вы, конечно, поставите на почетное мсто оратора, между тмъ, какъ дятель, затерянный въ темной толп, будетъ истощаться, незамченный въ своей работ или трудиться на недостойной его борозд. Вс лежать ницъ передъ краснорчивымъ ораторомъ и никто не хочетъ знать, что это за вредный идолъ! Изъ него незамтно, потихоньку, словно естественное успокоительное средство, истекаетъ одинъ угаръ и смерть на вки! Вроятно, во всей природ не найдется боле одуряющаго призрака, чмъ вашъ краснорчивый ораторъ, котораго въ такое въ тройное пустое и неискреннее время, какъ наше, встрчаешь и на платформахъ и въ парламентахъ, на предвыборныхъ подмосткахъ въ Кентукки, я на трактирныхъ обдахъ. ‘Превосходный политическій ораторъ’, ораторъ, который при всякомъ стеченіи обстоятельствъ порывается впередъ, взбирается на свои подмости, свой rostrum, парламентскую трибуну или другое какое-нибудь готовое возвышеніе и начинаетъ изливать потоки свойственныхъ ему превосходныхъ рчей и свои комментаріи по по воду настоящихъ печальныхъ обстоятельствъ, а стоящіе кругомъ легкомысленные смертные кричатъ ему браво — такой ораторъ не артистъ, передъ которымъ я могъ бы преклоняться! Увы, онъ, очевидно, въ общемъ самый легкомысленный изъ всхъ, которые собрались сюда. Не мало легкомысленныхъ крпкихъ’ головъ изъ присутствующихъ не нарушаютъ молчанія и длаютъ гораздо лучше, чмъ этотъ ораторъ подмостокъ, лучше, по многимъ причинамъ. Тотъ, кто молчитъ, не вызываетъ преклоненія, тотъ, кто молчитъ, подозрваетъ, можетъ быть, отчасти допускаетъ, что онъ глупецъ, у оратора подмостокъ нтъ этого спасительнаго самосознанія. Рупоръ Хаоса, въ который бдными, темными’ смертнымъ кричитъ какъ бы голосъ Космоса — этотъ превосходный ораторъ подмостокъ преисполняетъ меня изумленіемъ. Его музыкальныя завыванія не лишены смысла, они полны пророчества, они возвщаютъ, насколько я могу разобрать, что близокъ уже конецъ многому.

Пусть читатель немного подумаетъ надъ этимъ: вдь онъ не мало заинтересованъ въ этомъ, пусть онъ подумаетъ и постепенно приметъ соотвтствующія мры. А пока, хотя онъ и погрязъ въ этой вредной стихіи, и старается, подобно человку, у котораго разлилась жолчь, скрыть свой желтый цвтъ, ему предстоитъ много поработать умомъ, прежде чмъ онъ уяснитъ себ огромное значеніе вещей, которыя принесены къ нему въ домъ и съ изумленіемъ, треногою и почти съ ужасомъ и отчаяніемъ сообразитъ, къ какимъ роковымъ послдствіямъ вело насъ это долго державшееся понятіе о талантливости, первымъ признакомъ которой служить будто бы политическое краснорчіе. Кто способенъ’ заглянуть въ причины и слдствія, тотъ увидитъ, что такое краснорчіе, насколько оно играетъ роль въ нашихъ длахъ, составляетъ одинъ изъ важнйшихъ призраковъ и что современный ораторъ подмостокъ по только смшонъ, по и трагиченъ. Въ то время, какъ толпа внимаетъ ему, немногіе быстро проходятъ мимо съ гнвнымъ смхомъ, съ ворчаніемъ нетерпливой брани, но со стороны этого послдняго сорта людей онъ заслуживаетъ гораздо большаго вниманія.

Въ прежнія времена, когда зачинались школы и университеты, было вполн естественно, что въ нихъ учили только говорить. Въ эти здоровыя времена, когда руководились больше молчаніемъ и велніями природы, люди издавна привыкали учиться только тому, что было существенно необходимо знать и при томъ самымъ врнымъ способомъ — способомъ практической выучки. Это было общимъ правиломъ для всхъ классовъ. Теперь это къ несчастью является правиломъ только для одного класса. Рабочій старается знать только свое ремесло и подготовляетъ себя, изучая на практик искусство пахать или дйствовать молотомъ — воспитаніе, которое и тогда, и теперь богато сильной культурой и знаніемъ. Оно научало человка многимъ солидными добродтелямъ и давало ему несомннно полезныя знанія, развивало въ немъ драгоцнную способность дйствовать и претерпвать. Рядомъ съ этимъ не было и рчи о способности владть грамматической правильной рчью, такъ какъ не о чемъ было говорить и поучать со словъ и изъ книгъ. Грамматики природы, которой человкъ обучался отъ своей матери, было вполн достаточно для него. Таково было прежде, таково и теперь воспитаніе рабочаго.

Что касается духовенства, то хотя его спеціальность, очевидно, требуетъ отъ него умнья читать и говорить, но въ т правдивыя времена онъ также зналъ, что грамматика не есть вовсе главное и не необходимо нужное условіе. Наоборотъ, главнымъ, необходимымъ и единственнымъ условіемъ, какъ тогда, такъ и теперь, представлялось ему то, чтобы жило въ немъ чувство благоговнія къ Богу и любовь къ людямъ. Сообразно съ ними онъ и долженъ себя вести, въ теченіе его жизни въ немъ долженъ свтить — независимо отъ того будетъ ли молчать или держать рчи — лучъ благочестивой мудрости, который будетъ освщать для него мракъ человчески хъ судебъ. Для него важно было но говорить, а имть, что сказать! И этого послдняго дара священникъ достигалъ также путемъ практическаго обученія активными практическими опытами, разнообразнымъ и продолжительнымъ искусомъ въ суровости и благочестіи, какъ это предписывалось ему его старшими. Когда его признали удовлетворившимъ всмъ этимъ требованіямъ, ему давали священство и изученіе грамматики въ годы его священства становилось для него дломъ второстепеннымъ.

Молодой дворянинъ, для котораго впервые сталъ наниматься школьный учитель и начали заводиться высшія школы, также съ незапамятныхъ временъ изучалъ свое дло практически безъ всякихъ школъ. Молодой дворянинъ, до появленія и посл появленія учителя, шелъ въ науку къ старшему сотоварищу, шелъ въ пажи къ какому-нибудь выдающемуся графу или герцогу и здсь, поднимаясь по служебной лстниц подъ мудрымъ руководствомъ, учился рыцарству, умнью владть оружіемъ, придворной учтивости манерами и обязанностямъ настоящаго барона. Всему этому, что могло ему пригодиться въ жизни, научался онъ практически, имя всегда передъ собой человка, жизнь котораго была для него нагляднымъ руководствомъ. Для такого человка, уже полнаго духовнаго содержанія и обладавшаго тмъ, что можно назвать практическимъ слиткомъ, золота человческой культуры, было, очевидно, дальнйшимъ усовершенствованіемъ, если онъ выучивался при случа и держать рчи. Человкъ, пріобртшій уже жизненную мудрость, умнье вникать въ самую суть и героическій закалъ естественно нуждается въ учител для развитія въ себ этой новой способности, способности выражать словами то, что у него было на душ. Цнное прибавленіе способностей. Но вмст съ тмъ слдуетъ помнить, что тутъ не прибавилось никакой новой способности. Проявилось только наглядное выраженіе того, что было на душ у человка въ пору его безмолвія. Было не мало молчаливыхъ вождей человчества, въ имуществ которыхъ по было книгъ, и которые тмъ не мене обладали завиднымъ воспитаніемъ. Ихъ подпись, настоящее ‘приложеніе руки’, было отпечаткомъ желзной руки, ударившей по пергаменту. Ихъ рчи въ парламент, напоминавшія ревъ льва, безъ сомннія, были полны значенія, но теперь окончательно разстроили бы нервы слушателямъ. Такимъ людямъ, которымъ недоставало знанія грамматики, совершенно естественно, не доставало только учителя. Искусство высказываться для нихъ важная вещь! И можетъ-быть въ этомъ-то и лежитъ причина, почему у серьезнйшихъ изъ націй, каковы напримръ были римляне, ремесло учителя не пользовалось большимъ уваженіемъ. Ибо чмъ отличался учитель грамматики или ариметики на счетахъ отъ учителя танцевъ или фехтованія и почему онъ имлъ большее право на уваженіе?

Такъ обычно бывало въ прежнія здоровыя времена.

Можно ли сомнваться, что и до сего времени дло воспитанія должно бы обстоять такимъ же образомъ и что человкъ прежде всего нуждается въ воспитаніи не для того, чтобы умть говорить, а для того, чтобы имть въ себ нчто цнное и важное, что можно сказать. Если умнье говорить есть кредитный билетъ, размниваемый на капиталъ, равноцнный культур, уму и человческому благородству, тогда оно драгоцнно и должно пользоваться почетомъ. А если такого капитала нтъ? Если рчь вовсе не вытекаетъ изъ дйствительной, а только изъ воображаемой культуры ума? Тогда увы! Этотъ кредитный билетъ будетъ фальшивымъ. Хотя онъ и свободно ходитъ на рынк, но несомннно приноситъ вредъ тому, къ кому попадаетъ, и вообще немногіе думаютъ объ этомъ въ наше время. Но тмъ не мене это такъ. Въ парламентахъ и другихъ шумныхъ собраніяхъ ваши краснорчивыя рчи, отошедшія въ сторону отъ природы и фактовъ, принимаются за проявленіе мудрости и за правильное отраженіе фактовъ. Но природа знаетъ, что такое это краснорчіе, природа но желаетъ такого краснорчія и въ одинъ прекрасный день къ огромному для насъ убытку откажется принять вашу фальшивую бумажку. Неразумные рыночные торговцы свободно безъ всякихъ опасеній принимаютъ ее, и довольны, что дла идутъ хорошо. Такимъ образомъ бумажка все еще ходитъ по рукамъ, отъ однихъ къ другимъ, постепенно спускаясь все ниже и ниже къ людямъ практическаго дла, пока наконецъ не дойдетъ до рабочаго, которому уже некуда отдать ее и который долженъ размнять ее въ банк, чтобы купить на нее хлба. И вдругъ такой отвтъ: ‘Жалкій рабъ, твоя бумажка — фальшивая. Она вовсе неравноцнна реальнымъ дламъ въ парламент или гд нибудь въ иномъ мст, соворшеннымъ въ твою пользу. Она равносильна только подобію такихъ длъ, А ты, глупецъ, попадешь въ тюрьму за го, что смешь приносить ее сюда!’

Увы! Оглядываясь на ирландскіе безпорядки, всевозможные способы эксплоатаціи, французскія баррикады и на анархическую Европу, разв нельзя сказать, что весь міръ поднимается или поднялся уже въ огненномъ безуміи, не имя больше: силъ терпть цлый потокъ такихъ фальшивыхъ бумажекъ и навлеченныхъ ими бдствій! Ораторъ, великолпенъ. Бумажки, которыя онъ раздаетъ, превосходны. Но чмъ онъ превосходне, тмъ больше у меня разгорается желаніе отправитъ его въ тюрьму, чтобы такимъ образомъ спасти бдныхъ въ пот лица добывающихъ хлбъ матросовъ, французскихъ и ирландскихъ санкюлотовъ, отъ острыхъ невыносимыхъ страданій.

Кто-нибудь долженъ же поплатиться, кто нибудь долженъ нести послдствія этого. Каждое слово человка есть настоящій или фальшивый кредитный билетъ. Или вы воображаете, что эти вчныя небеса укрываютъ правду, потому что люди стали гримасничать, какъ обезумвшія обезьяны?

Безумныя души, теперь, какъ и прежде, это законъ вашего существованія. Еслибы вы знали правду и поступали по пой, то сама вселенная помогала бы вамъ и провела бы васъ къ врной побд. И наоборотъ, замтьте это, къ врному пораженію, если вы не будете говорить правду. Если вы знаете изъ рчей только обманчивое подобіе правды, то какая же у васъ возможность творить ее? Вы, очевидно, думаете нчто совершенно обратное. Кто способенъ вдумываться, тотъ увидитъ, что новйшее наше искусство политическаго краснорчія является изумительнымъ продуктомъ вковъ, и чмъ боле онъ станетъ вдумываться къ это, тмъ большую тревогу и изумленіе будетъ онъ испытывать. Я считаю его самымъ ужаснымъ проклятіемъ, которое давитъ насъ теперь. Съ ужасомъ и изумленіемъ замчаемъ мы, что это-то пресловутое ‘искусство’, которое такъ тщательно культивируютъ теперь во всхъ уголкахъ земли, и разрушаетъ все хорошее, что дано намъ отъ природы. Оно-то и является главной фабрикой зла, такъ сказать — окончательной мастерской товаровъ дьявола, которые ходятъ у насъ по рукамъ. Дьявольскій обманъ готовъ для рынка только тогда, когда получитъ здсь шлифовку и полировку. Это пробирная палата для такихъ товаровъ, и здсь ихъ осматриваютъ и одобряютъ ‘настоящіе артисты’: ‘годится для рынка’ или ‘негодится’. Нельзя выразить ‘словами’, какъ злоупотребляютъ тутъ способностью говорить.

Если вы но захотите, чтобы человкъ сдлалъ что-нибудь, о чемъ онъ думаетъ, устройте такъ, чтобы онъ возможно чаще говорилъ объ этомъ. Всякій разъ какъ онъ будетъ говорить, будетъ одновременно уменьшаться и его желаніе осуществить свои слова на практик. Его пустыя рчи о томъ, что онъ думаетъ, будутъ въ тягость мудрому человку. По захотите ли вы, чтобы его пустыя рчи о томъ, что онъ думаетъ, превратились потомъ въ неискреннія рчи о томъ, чего онъ вовсе но думаетъ? Прославляйте передъ нимъ его даръ краснорчія, увряйте его, что онъ займетъ въ парламент видное мсто и совершитъ великіе подвиги, но сдлавъ никакого практическаго дла, что его рчь, приводитъ ли она къ длу или нтъ, великолпна. Друзья мои! Превосходная рчь въ парламент или гд-нибудь въ другомъ мст, если Іона не ведетъ къ практическому длу, ужасна! Краснорчивый человкъ, произнесшій гд-либо красивую рчь и не пожелавшій осуществить того, о чемъ онъ говорилъ, какъ будто бы онъ тмъ самымъ уже и сдлалъ дло — на что годится такой человкъ? Онъ сопричислилъ себя къ Igns Fatui, къ Дтямъ Втра, онъ свтитъ, какъ ярко горящій китайскій фонарь. Вамъ слдовало бы оказать этому человку суровую услугу: путемъ наказанія и предостереженія лишить его кончика его краснорчиваго языка, затмъ отрзать еще частичку, если бы онъ продолжалъ ограничиваться только словами, и такъ дале пока но вырвали бы совсмъ его языка и избавили бы и себя и его отъ насмшекъ: ‘Посмотри теперь въ безмолвіи, о краснорчивый другъ нашъ, есть ли въ теб искупающій тебя подвигъ. Мы же, по крайней мр, будемъ свободны отъ распущеннаго краснорчія на втеръ’. Сколько народу прошло по этому пути подъ звуки прелестнаго военнаго марша со стороны всхъ ‘общественныхъ органовъ’ и нашли свой конецъ — гд? Это прямая дорога въ предверіе Ада и въ Царство Пустоты. Даровитые люди и когда-то блестящія націи идутъ съ тріумфомъ по этой дорог, а барабаны и гобои такъ и потрясаютъ воздухъ развеселйшимъ a ira. Друзья мои, я увренъ, что вы дойдете туда, если что-нибудь не задержитъ васъ на дорог!

Если смотрть съ точки зрнія послдняго штриха въ воспитаніи, искусство рчи благородно и даже божественно. Оно подобно зажженному небесному огню, который долженъ показать намъ, что существуетъ чудесный міръ и усовершенствовать его въ человк. А если въ человк нтъ никакого міра, а есть только паръ, жадное самомнніе, общія мста и неясный, томный хаосъ — то къ чему намъ этотъ свтъ? Въ тысячу разъ было бы лучше, если бы такой человкъ безмолствовалъ и держалъ въ себ и чадъ, и темный хаосъ, скрывая его отъ всхъ жителей. Наблюдателю не слдуетъ смотрть на это, наоборотъ нужно длать наблюденія гд-нибудь въ иномъ мст. И если при помощи обманчивой реторики, логики и репортеровъ, жалкій обладатель такого хаоса самъ придетъ въ конц концовъ къ убжденію и другихъ суметъ убдить — а въ этомъ-то и заключается его несчастная задача, которую къ сожалнію въ извстныя эпохи оказывается возможнымъ разршить,— что это Космосъ, который говоритъ въ немъ, что, обладая столь совершеннымъ краснорчіемъ, онъ является ‘образованнымъ’ человкомъ и драгоцннымъ перломъ среди современнаго поколнія, что въ его парламент къ нему прислушиваются на перерывъ другъ передъ другомъ и собираются вокругъ него и что весь міръ долженъ собираться къ нему, поклоняться ему, какъ нкоему божеству. Что будетъ съ нимъ и съ міромъ, который къ нему собирается? Яблоко Содома, выросшее на гроздьяхъ Гоморры — вотъ настоящее опредленіе бднаго краснорчивйшаго оратора изъ хаоса внемлющимъ ему парламентомъ и жалкимъ поклоняющимся ему міромъ! Такъ какъ на него смотрятъ, какъ на полноту образованія, завершеніе человческой культуры, которою мы теперь располагаемъ, ибо всякое обученіе, кром обученія простымъ ремесламъ, теперь вышло изъ моды, и подъ словомъ ‘ученый, образованный человкъ’ мы разумемъ теперь исключительно того, кто можетъ хорошо говорить или писать (‘потрясающій ораторъ’, ‘ходячая энциклопедія’ и т. д.), то Искусство Рчи, очевидно, приходится считать въ этомъ случа краткимъ сводомъ всякаго Чернокнижія.

Школьный учитель тутъ впрочемъ иметъ второстепенное значеніе: онъ скоре слдствіе, чмъ причина. То, чему пытается учить школьный учитель съ его университетами, опредляется тмъ, что общество считаетъ нужнымъ изучать.

Какими же методами пользуется общество, чтобы выдвигать на первое мсто даровитыхъ пригодныхъ для службы ему людей, которыхъ естественно больше всего въ боле многочисленномъ низшемъ класс?

Ибо въ этомъ, если вы хорошенько вдумаетесь, и выражается послдній результатъ, чистая выручка отъ всхъ усилій, борьбы и сталкивающейся дятельности, которая идетъ во всякомъ обществ. Этимъ результатомъ и опредляется, врно ли направлены и умны ли эти усилія (т. е. побдоносны ли они) или эти усилія ложны и не умны (т. е. напрасны).

Какимъ образомъ люди возвышаются въ вашемъ обществ?

Люди возвышаются въ каждомъ, обществ, не исключая турецкаго и даже, я полагаю, дагомейскаго. Но весь вопросъ сводится къ тому, какіе же именно люди возвышаются? Люди, обладающіе благородными дарами, или противоположные имъ? Т или другіе, жизнь или смерть? Ибо во всхъ мстахъ и во вс времена — хотя вы, можетъ быть, обратили на это мало вниманія — Природа безмолвно, но неумолимо требуетъ, чтобы возвышался тотъ, а не другой. И вамъ нечего пытаться закрыть ей глаза рукой и выдать неблагородное за благородное, ибо она разсудитъ сама. И страшно наказаніе ея, хотя она и кажется спокойной,— сотрясеніе міра, анархія и вчная смерть! И некому жаловаться на это!

Можетъ ли Англія до сихъ поръ’ льстить себя надеждой, что у нея еше есть легкія, что она еще можетъ дышать? Или же это жалкое твореніе, загнанное въ темный уголъ промышленности, долгое время ловившее жемчугъ на глубин нсколькихъ саженъ, а вытаскивавшее, какъ никто до нея, лишь устричныя раковины, знаетъ ли она, захлопотавшаяся въ шум устричнаго хаоса, гд никто не думаетъ ‘о дыханіи’,— есть у нея легкія, или нтъ? Народы сильнаго сложенія и съ объемистой грудью иногда могутъ передъ ныряніемъ сдлать глубокій вздохъ и, не дыша, долго держаться на грязной глубин. Но и для нихъ дышать въ конц концовъ становится необходимо и если они не сдлаютъ это, смерть неизбжна!

Какая карьера можетъ, среди Олимпійской пыли, возвысить до безсмертныхъ боговъ даровитую душу, родившуюся въ Англіи? Во имя блага своей страны, чтобы не упустить возможности совершить для нея подвигъ для котораго онъ рожденъ, во имя собственнаго блага, чтобы но извратилась и не заглохла его жизнь и озаряющій его свтъ сверху не превратился въ свтъ изъ другого мста — существенно необходимо, чтобы такая карьера была. Осуждена та страна, которая не можетъ дать мста такой карьер: она уже мертва и надъ ней тяготетъ проклятіе Божіе, въ ней свтитъ свтъ изъ Другого Мста и ей суждено задохнуться въ назначенный день въ страшныхъ приступахъ кашля, т. е. уличной, пальбы. Въ каждой стран есть карьеры, влекущія къ себ или благороднаго героя или пронырливаго грека византійскихъ временъ. Кого изъ этихъ двухъ привлекаетъ ваша карьера? Вотъ наиважнйшій вопросъ. Родъ карьеры, который можетъ предложить у себя еще живая страна, точно показываетъ и самый родъ жизни, одушевляющій се — естественна ли, благословенна ли эта жизнь, или она проклята и возбуждается лишь гальваническимъ токомъ.

Для людей, рожденныхъ геніальными, у насъ въ Англіи два поприща: или молчаливая и неученая карьера индустріализма, столь распространеннаго у насъ, или же требующая внятности и учености карьера трехъ профессій — Медицинская, Юридическая (куда я отношу и политическую) и Духовная. Вы, рожденные геніальными, прежде всего слдовательно спросито себя, можете ли вы держать языкъ за зубами, или вамъ это не подъ силу. Каждый человческій талантъ, особенно каждый глубокій талантъ, есть талантъ дйствія и потому, естественно, склонный къ безмолвію, не слышный, какъ гармонія небесныхъ сферъ, какъ вчная мелодія, часть которой онъ и воплощаетъ собою. Всякій истинный талантъ, если онъ будетъ внимать велніямъ природы, скоре проявится въ ритмическихъ явленіяхъ, чмъ въ мелодическихъ словахъ. А тамъ, гд эти слова идутъ къ длу, они только слабый отголосокъ, тнь тни этихъ дяній. Таланты различаются здсь степенью безмолвія, а обстоятельства, обусловленныя ихъ положеніемъ, ихъ современностью еще боле кладутъ между ними различій. И велніе Природы, нердко совершенно заглушенное посторонними голосами, никоимъ образомъ но является единственнымъ, къ чему они прислушиваются въ своихъ ршеніяхъ. Индустріализмъ — молчаливъ по природ, мы можемъ назвать его негеронческимъ, не представляющимъ ничего выдающагося съ человческой точки зрнія. Но хотя онъ скоре заставляетъ вспомнить о бобрахъ, по все же онъ не лишенъ уваженія. По иногда онъ становится лисьимъ, а вмст съ тмъ, безчестнымъ, недостойнымъ человка. Тутъ вашъ рожденный геній принужденъ длать выборъ.

Если душа рождена съ божественнымъ познаніемъ и прикоснулась устами своими къ священному огню, въ освященіе великихъ длъ въ подсолнечномъ мір, то юная душа эта столкнется съ вопросомъ, который ежечасно и ежеминутно задастъ себ Англія: можешь ли ты свое божественное пониманіе приспособить къ уровню бобровъ и при помощи его создать себ хитрый, возбуждающій уваженіе планъ и такимъ образомъ скопить себ капиталецъ? Если можешь, то сдлай такъ. Остерегайся только лисьей породы, которую я теб не рекомендую. Тріумфы и почести ждутъ тебя въ инженерномъ и машиностроительномъ дл, на бирж и въ контор ждутъ тебя квитанціи, коммерческій успхъ, королевскій санъ. Ты будешь предметомъ зависти для окружающихъ тебя ливрейныхъ лакеевъ и накопишь такую груду золота, что ее не увезешь и на ломовомъ извозчик’.

‘Золото! Столько золота!’ восклицаетъ свжая душа, на которую надвигается видніе преклоняющихся ливрейныхъ лакеевъ, и во многихъ случаяхъ ршается заключиться въ природу бобровъ и поразить ливрейныхъ лакеевъ возомъ золота, этой эмблемой невообразимаго успха въ мір бобровъ.

Это наше общее проклятіе. То, что мы называемъ карьерой бобровъ, до нкоторой степени открыто всякому живому существу и въ Англіи и въ Америк, можетъ быть, больше, чмъ гд бы то ни было. Изъ этого проистекаютъ прекрасныя послдствія, кто же не видитъ ихъ? Воздадимъ должное сил человческой изобртательности на всхъ ея ступеняхъ. Къ пониманію бобровъ, пока оно ршительно не желаетъ быть лисьимъ, и на вс искушенія, указывающія на самую кратчайшую къ нему дорогу, отвчаетъ ‘нтъ’, я питаю истинное уваженіе. И многіе изъ высоко летающихъ ораторовъ, которыхъ мн приходилось знать, казались мн гораздо мене развитыми людьми, чмъ нкоторые изъ моихъ мукомольныхъ, земледльческихъ, коммерческихъ, механическихъ и другихъ промышленныхъ друзей, которые по вс дни свои хранили молчаніе и шли впередъ безмолвно. Если человкъ можетъ наложить на себя умственное молчаніе и погрузиться въ достопочтенную сущность бобровъ, то нкоторыя истинно человческія качества, которыя могутъ пропасть даромъ на другихъ поприщахъ, могутъ отлично пригодиться въ этомъ случа.

Я только скажу, что въ наши дни человкъ могъ бы поступить съ своимъ разумомъ гораздо хуже, чмъ ввергнуть его въ состояніе бобровъ и при помощи его честно наживать денежки. Почему онъ не могъ бы въ самомъ дл сдлаться героемъ отъ промышленности и прославиться какъ человкъ ‘выдающейся жизни?’ Но въ наше время это нелегко. По всей вроятности, девяносто девять изъ ста рожденныхъ у насъ даровитыхъ душъ, которымъ приходится выбирать дли себя поприще, идутъ по этой дорог бобровъ. Вслдствіе этого національное богатство становится реальностью, зато умнье распоряжаться имъ убываетъ въ ужасающей степени.

Но если одаренная душа по отличается молчаливымъ характеромъ, если она обладаетъ живой, нетерпливой природой и жаждетъ возможно скоре дать себя почувствовать, то въ этомъ случа ее ждетъ въ Англіи очень маленькое поле дйствія, которое теперь, можетъ быть, даже меньше, чмъ было прежде. Парламентъ, судъ, церковь! Пусть юная душа бросается въ поискахъ за карьерой куда угодно, среди самыхъ разнообразныхъ требованій, она всегда будетъ встрчать одно неизмнное, а именно, чтобы превосходство человка было доказано языкомъ! Героизмъ, который дйствуетъ, а не говоритъ, здсь не иметъ значенія. Неужели же англійскому народу такъ и не нужны эти молчаливые люди, а нужны только люди, владющіе хорошо языкомъ? Поразительный фактъ. Изъ всхъ органовъ, которыми владетъ человкъ, принимается въ разсчетъ одинъ лишь языкъ, которымъ онъ пользуется для разговора. Премьерство, мшокъ съ овсомъ, митра, почти корона — все это доступно для васъ, если только вы умете произносить рчи съ надлежащей ловкостью. Постарайтесь красно говорить и вы подниметесь въ Англіи до небесъ, до новйшихъ небесъ. По если вы но умете хорошо говорить, а можете лишь хорошо работать и героически хранить молчаніе, вамъ не дойти до этого. Съ вашей промышленностью вы не пойдете дальше гостинаго двора и накопите золота на цлаго ломового извозчика. Разв по изумителенъ такой порядокъ?

Я слышалъ о томъ, какъ люди бгаютъ, зашитые въ мшокъ, о томъ, какъ соревнователи и конкуренты лзутъ подъ небеса по смазанному мыломъ столбу, какъ они стараются схватить намыленнаго поросенка, ловятъ его на полномъ ходу или добиваются овладть гусемъ, привязаннымъ наверху за лапы, — все это, конечно, доказываетъ наличность у человка ловкости, гибкости и другихъ полезныхъ качествъ. По способность красно говорить составляетъ самый удивительный предметъ соисканія. Нужно бы спросить себя, не лучше ли замнить вс эти виды состязанія, поощряемые обыкновенно смхомъ и прибаутками, однимъ — состязаніемъ въ краснорчіи, которое съ давнихъ поръ везд стало уже одинаково монотоннымъ?

Увы, мистеръ Булль, я нахожу, что нужно нчто другое, чмъ проявленіе гибкости, которую я очень уважаю, въ искусств говорить въ придачу требуется еще нкоторая доза фальши и коварства, качества, которыя я презираю. Гибкость плюсъ коварство. Можетъ быть, простой деревянный столбъ, поставленный на площади, хорошо смазанный мыломъ, окажется въ этомъ случа лучшимъ методомъ! О такомъ метод испытанія краснорчія и сохраненія за собой церковныхъ и административныхъ постовъ раньше, конечно, никогда не слыхали въ подсолнечной систем. Вы къ этому вполн привыкли, мой дорогой другъ, и почти умерли отъ послдствій этого, но предложи вы это на другихъ планетахъ или въ другую эпоху на вашей собственной Планет, и ваше предложеніе вызвало бы невроятное изумленіе, олимпійскій смхъ на весь міръ, который кончается страшными криками, слезами и ужасомъ. Другъ мой, если ты не можешь найти для управленія твоими длами никого, кром искуснйшаго оратора, то все пропало — и дла твои и ты самъ! Разглагольствованіемъ никогда еще нельзя было управлять длами отдльнаго человка и цлаго народа. И тебя онъ можетъ направить только къ Limbus Petrum, гд навки замираетъ всякая рчь, кром нкоторыхъ избранныхъ словъ.

Медицина, отпугивающая отъ себя иныя даровитыя души вншними трудностями и страшной медузой шарлатанства, есть уже получленораздленная профессія, и но слишкомъ привлекаетъ къ себ горячее честолюбіе. Для медицины нуженъ вполн человческій умъ, тагъ какъ профессія врача тла священна и связана съ самой высшей степенью священства, или лучше сказать, сама представляетъ вершину всякаго священства, и божественное завоеваніе ума здсь внизу! Это обнаружится въ тотъ день, когда поди вооружатся опять своими старыми монастырскими и церковными очками и взглянутъ хорошенько черезъ нихъ! По сущности своей задача врача всегда героична и въ высшей степени человчна. Но на практик она стала жалка, слишкомъ отдаетъ бобрами, это только наживаніе денегъ. А то, что въ ней есть не отъ бобровъ, то по большой части состоитъ изъ умныхъ разглагольствованій, которыя даютъ вамъ извстность, привлекаютъ къ вамъ любовь. Встртить священнаго Iatros теперь боле невозможно, чмъ когда-либо!

У вратъ церкви и суда ждутъ и теперь злые василиски и поражаютъ ядовитыми испареніяи благороднйшія изъ молодыхъ душъ. Вамъ предлагается подписать тяжелыя обязательства, торжественное общаніе, еще до вступленія, стать обманщикомъ, объявить свою вру въ невроятное, словомъ, свою готовность принимать хаосъ за космосъ, сатану, если онъ придетъ съ полнымъ карманомъ денегъ, за Господа. Фатальныя предварительныя требованія отпугиваютъ живую молодую душу и удерживаютъ ее переступить порогъ, и я надюсь, что и впредь они будутъ ее отпугивать. По если вы переступите этотъ порогъ, тогда дло извстное: говорите! Кто можетъ здсь хорошо говорить? У кого будутъ золотыя уста, у того будетъ и золотой кошель и митрой, (нкогда, какъ я слышалъ, уборъ падшихъ женщинъ) должна быть украшаема его священная глава.

Чистая душа въ наше время должна испытывать великій страхъ на порог обихъ этихъ профессій, и многіе въ отчаяніи поворачиваютъ обратно, предпочитая лучше пустыню, суровыя условія жизни и даже растерзаніе дикими зврями. По съ парламентомъ, если возможно попасть туда, дло другое. Даровитая душа, если у нея есть достаточный капиталъ, предназначена и родителями и всякими иными наставниками къ этому поприщу разглагольствованія. И она вступаетъ на него съ быстротой и ясностью сердца, сомнваясь только въ томъ, проявится ли въ ней способность говорить. Смлй, смлй, мой милый другъ. Если вы можете взлзть на намыленный столбъ, то, конечно, вы можете говорить и рчи. У всхъ смертныхъ есть языкъ и они могутъ извергать хаосъ, если не мыслей, то фактовъ. И слабйшее животное можетъ кричать и подать голосъ, прежде чмъ оно околетъ. Если вы достаточно гибки и твердо ршились на это, то, ручаюсь вамъ, вы будете держать рчи. Но не могу ручаться, что это будетъ для васъ дорогой къ небу.

Таковы у насъ дв карьеры для генія: нмой индустріализмъ, который рдко можетъ стать человческимъ и остается обыкновенно свойственнымъ бобрамъ, и три профессіи, требующія образованія, т. е. умнья говорить. На героическое, по безмолвно совершаемое дло нигд нтъ ни малйшаго спроса — очевидно, страна въ немъ теперь не нуждается. Я не могу сказать, каковъ запасъ такого: героическаго настроенія. Могу только удостоврить, что спроса на него на рынк нтъ никакого. Таковы у насъ три профессіи, которыя всецло или лишь частью поглощаютъ человческій разумъ, не погрязшихъ еще совершенно въ длахъ бобровъ. И каждая изъ этихъ профессій дается при посредств умнья говорить. Все, что не принадлежитъ бобрамъ, проявляется только въ форм разглагольствованія. До такой-то степени опустошенъ и подавленъ человческій разумъ.

Если молодой кандидатъ по достаточно, богатъ, чтобы попасть въ Парламентъ, или отпугнутъ василисками отъ Церкви и Суда и тмъ не мене не можетъ принизить свой человческій разумъ до состоянія бобровъ или удовольствоваться въ будущемъ наживаніемъ денегъ, то что будетъ съ нимъ въ такомъ положеніи, въ которомъ, очевидно, могутъ оказаться и другіе и даже большинство? Въ такомъ случа ему остается только одинъ выходъ и, конечно, требующій умнья говорить — литература, писаніе книгъ. Если онъ испугавшись василисковъ, или по недостатку денежныхъ средствъ не можетъ подняться вверхъ при помощи краснорчія, то пусть онъ попробуетъ сдлать это при помощи краснорчиваго писанія. Имя хоть только три пальца и средства, чтобы купить десть бумаги, онъ можетъ, на зло всмъ смертнымъ, длать здсь обширнйшіе опыты: на этомъ поприщ нтъ со стороны общества препятствій, которыя могли бы устрашить его, ничто, кром голоданія, не можетъ удержать англичанина отъ литературы или вырвать у нея самой тайное признаніе ‘У тебя талантъ, а у тебя нтъ его’. За великобританскимъ подданствомъ остается свобода воображать, что въ немъ гнздится геній. И въ самомъ дл, это, если вдуматься, единственная свобода, которой онъ располагаетъ.

Много народу толпится на крыльц литературы. Портъ человческаго ума и увы! также всечеловческаго тщеславія и зудящей глупости, сюда, какъ въ послднее убжище, слетаются легкомысленныя надежды, неудачныя карьеры, даромъ потраченныя человческія усилія и населеніе литературной республики увеличивается въ большей пропорціи, чмъ республика американская. Самый странный полкъ на служб Ея Величества — эти солдаты литературы. Можетъ быть Вашему Сіятельству угодно будетъ пройти съ нимъ маршемъ въ Ковентри? {Въ 1459 г. въ Ковентри засдалъ знаменитый Parlamentum diabolicum, противившійся вождямъ Іоркской партіи.} Здсь и безсмертные боги (конечно, переодтые и неузнаваемые) и послдній вымуштрованный лакей — изумительно пестрый легіонъ! На поверхностный взглядъ онъ кажется толпой актеровъ безъ ангажемента, канатныхъ плясуновъ, лжепророковъ, пьяныхъ уличныхъ пвцовъ, онъ идетъ не какъ полкъ, но какъ безконечный сбродъ безъ выправки, безъ мундировъ, безъ офицеровъ, но съ чрезмрнымъ количествомъ барабановъ. Можно сказать, что идутъ одн барабаны, а штыковъ почти совсмъ не замтно, словомъ, идетъ сбродъ, идетъ не полкъ, а сбродъ всяческаго шумливаго легкомыслія, обсвки хаоса. Они идутъ по всему міру самымъ зловщимъ образомъ и возглашаютъ явственно, если только у васъ есть слухъ: ‘наступилъ двнадцатый часъ ночи, зіяютъ старыя могилы, блдный, покрытый клейкимъ потомъ пюзеизмъ {Религіозная секта въ Англіи.} скрипитъ зубами въ своемъ саван, совы хлопочутъ въ городахъ, много привидній ходитъ но свту! Проснитесь еще живущіе, не спите больше, поднимайтесь на судъ! Хаосъ и геенна вырвались на свободу! Дьяволъ съ его Бедламомъ долженъ быть брошенъ опять въ оковы и наступаетъ, близокъ уже Послдній День’! Вотъ что такое теперешняя литература для вдумчивой души.

Ласъ больше всего касается то обстоятельство, что и здсь нужны слова и слова. Во всхъ проторенныхъ поприщахъ дятельности и во всякой гладковымощенной для человческаго генія карьер и на широкой, невыровненной дорог литературы, которая многихъ ведетъ къ погибели, и тутъ и тамъ на васъ налагается одна обязанность: говорить и говорить! Говорите перомъ или языкомъ и вамъ будетъ хорошо, но говорите, и вамъ будетъ худо. Ловко и проворно приводить въ движеніе языкъ — вотъ единственный способъ для уважающаго себя человка выдвинуться въ Англіи XIX вка. Молчаливость — это для англичанина XIX вка уничтоженіе себя. Тамъ нтъ ничего цннаго, гд нтъ краснорчія. Слово теперь Богъ Вселенной. Если у васъ есть человческій разумъ, онъ не поможетъ вамъ, и вы должны или впасть въ состояніе бобровъ, или же говорить и говорить! Спускайтесь къ бобрамъ и наживайте деньги, или же говорите и извлекайте отсюда возможную пользу. Таковъ везд у насъ спросъ на краснорчіе, но предложеніе непропорціонально ему.

Начиная отъ обдовъ и кончая волосянымъ мшкомъ и митрой въ Англіи можно собрать многое при помощи краснорчія, безъ него вы не достигнете ничего. Разв общество сдлалось простымъ мшкомъ, наполненнымъ гинеями? Въ арміи и флот, въ случа войны, противъ нашего желанія еще есть надобность въ молчаливыхъ талантахъ. Но во время мира вещи происходятъ иначе и только моряки во время продолжительныхъ путешествій бываютъ принуждены держать языкъ за зубами и бесдовать съ безгласными стихіями и безграничными океанами, что бушуютъ вн и внутри васъ. Потому бдному соединенному королевству предстоитъ стало быть стать денежнымъ мшкомъ или назойливымъ бумажнымъ фонаремъ или еще чмъ-нибудь похуже.

Друзья мои, позвольте напомнить о томъ, что, конечно, извстно всмъ людямъ, но что вс забываютъ, а именно что и въ ученыхъ и не въ ученыхъ профессіяхъ, во всхъ человческихъ длахъ, во всхъ мстахъ и во вс времена, истинной функціей разума была не рчь, но пониманіе и умнье разобраться съ точки зрнія исполненія. Разумъ, конечно, легко можетъ много говорить, но мало длать. По мр того какъ онъ будетъ все боле и боле проникаться вредной привычкой разглагольствовать, тмъ меньше и меньше станетъ онъ браться за исполненіе, ибо говорить гораздо удобне и пріятне, чмъ работать. Въ конц концовъ исчезнетъ и всякое желаніе работать, всякая мысль о труд. Рчь въ смысл ея обработки почти нельзя считать трудомъ. Такимъ образомъ вырабатывается незамтно отъ самого себя, претенціозное ничтожество, главное проклятіе, тяготющее надъ потомствомъ адамовымъ, въ этомъ подлунномъ мір! Истинная пагуба, ‘безболзненная кончина’ человческой правдивости, дловитости, способности работать и быть правдивымъ — именно здсь, въ этомъ!

Нелпое слово несравнимо ни съ чмъ въ смысл нелпости. Неразумное дло, если оно продолжаетъ существовать, стремится всегда выправиться, поздоровть. Ибо оно соприкасается съ природою, а природа на каждомъ шагу выйдетъ противъ него, стремится или оздоровить его, или уничтожить совсмъ. Въ другомъ положеніи неразумное слово, которое, но считаясь съ правдой природы, обращается ко всеобщему голосованію и можетъ при извстной ловкости, находить здсь для себя надежный пріютъ до тхъ поръ, пока не обанкрутятся и но полетятъ въ бездну вс вообще способы голосованія: природа до того времени не будетъ вступаться съ протестомъ. Лживая рчь можетъ, какъ мы уже говорили, сдлаться лживйшей изъ всхъ вещей. И этотъ всеобщій потокъ лжи — въ парламентахъ, въ синагог, въ литератур, на площади, вынесетъ ли онъ васъ, другъ мой, со всми вашими длами, если придется плавать по нему такъ же, какъ теперь?

Парламентъ, по самому смыслу слова, значитъ приспособленіе для говоренія. Но у парламента главная существенная функція никоимъ образомъ не слово.

Не высказывать свое мнніе, а имть всегда на готов врное мнніе вотъ что нужно какъ для парламента, такъ и для каждаго частнаго человка. Если вы дошли до врной мысли, вы худо ли хорошо ли,—но выскажите его и это будетъ на пользу всмъ. Но если ваше мнніе ложно, то хотя бы вы высказывали его языкомъ ангеловъ, какая будетъ отъ этого польза? Чмъ лучше вы его выскажите, тмъ хуже будетъ!

Въ парламент, вн парламента повсемстно въ мір для васъ только одно спасеніе: умйте судить справедливо и врно и слдуйте съ благородной доблестью за тмъ закономъ, который въ данномъ случа передъ вами, за тми указаніями Творца, которыя были въ этомъ случа даны. Если хоть одинъ человкъ дастъ вамъ это — вы спасены. Если же вы не добьетесь этого отъ всхъ августйшихъ парламентовъ, закутанныхъ въ овечьи шкуры тысячелтней давности, вы погибли — и вы сами, и вашъ парламентъ, и ваша овечья шкура. Парламентъ вовсе не такъ ужъ нуждается въ красивыхъ словахъ! Что эти слова надлали и что они продолжаютъ длать, начинаетъ теперь понимать и самый тупой человкъ!

Много говорили о дловомъ воспитаніи парламента, о выработк чиновниковъ, которые вырабатываютъ здсь умнье обсуждать дло и пріобртаютъ краснорчіе. Здсь они получаютъ навыкъ къ терпнію, терпимости, пріобртаютъ оффиціальныя знанія, оффиціальную учтивость — словомъ, полируются со всхъ сторонъ для оффиціальнаго представительства и здсь лучше, чмъ гд-либо подготавливаются быть правителями людей. Такъ, по крайней мр, говорятъ. Конечно, члену парламента приходится многое видть, многое испытать и ко многому привыкать. По если у него есть глаза, то мало-по-малу онъ увидитъ и самый парламентъ, увидитъ, что это за темное безпомощно метущееся, вчно болтающее, но все же нмое нечленораздльное существо. Это было бы для всякаго очень цннымъ наблюденіемъ, въ случа, если ему пришлось голосовать здсь какое-нибудь мропріятіе. Но что касается воспитанія въ себ человка дла въ этой стихіи словъ, то въ этомъ я сильно сомнваюсь или лучше сказать нисколько но сомнваюсь. Увы! Наше фатальное въ настоящее время несчастіе, которому нелегко помочь, но которое настоятельно требуетъ помощи, что никто изъ англичанъ но можетъ стать государственнымъ человкомъ, главою трудящихся, пока онъ не заявитъ себя главою разглагольствующихъ.

И вотъ я сильно сомнваюсь, чтобы можно было въ такой стихіи найти матеріалъ для государственнаго человка или главы трудящихся. Или вашъ предполагаемый глава трудящихся также станетъ приходить сюда и пробовать, можетъ ли онъ говорить? Неужели вашъ жалкій плательщикъ десяти фунтовъ и вообще весь избирательный міръ съ его любовью къ красивымъ словамъ способны отыскать человка, который носитъ въ себ міръ безмолвной работы? Нтъ. Или способенъ ли такой человкъ, если даже по рожденію онъ и находится въ требуемыхъ условіяхъ, проявитъ себя и привлечь къ себ ихъ дорогіе голоса? Опять-таки, нтъ. Эпоха, преданная такому поклоненію слову, едва можетъ замчать нерчистую дловитость и все то, что глубоко и искренно. Какимъ образомъ кто-либо, у кого есть глубокое чувство истины, можетъ познать безгласную правдивость, а въ особенности человческаго дятеля, этого самого сложнаго, самаго глубокаго, самаго нерчистаго изъ всхъ твореній природы. Никто по можетъ познать его до тхъ поръ, пока онъ не перестанетъ пребывать въ неизвстности, не получитъ печати авторитета и громогласно не заявитъ о себ, крича, что онъ-то и есть дятель. Для человка, поклоняющагося слову, онъ книга за семью печатями. Превосходная человческая душа, прямо слетвшая съ небесъ, какимъ образомъ эти несчастные могутъ познавать превосходныхъ людей? Конечно, не только потому, что они будутъ рекомендовать себя превосходными.

Мудрость, этотъ божественный даръ, который приноситъ въ міръ каждая человческая душа, божественное прозрніе того, что новаго можетъ сдлать новый человкъ, несомннно, отличается характеромъ безмолвія. Ее нельзя вычитать изъ словъ, ибо она написана въ темныхъ фактахъ, въ даровитости, положеніи, желаніяхъ, которыми надленъ человкъ, проявляется она въ предчувствіяхъ, темной борьб, страстныхъ усиліяхъ. Ее можно прочесть цликомъ только тогда, когда закопчена ея работа. Не благородныя, а низменныя требованія природы искушаютъ человка выразить въ слов тайну своей души. Но слова всегда будутъ не равносильны этой тайн. Слова только портятъ настоящій отвтъ дломъ, который можетъ быть данъ въ такомъ случа, они портятъ этотъ отвтъ и въ конц концевъ сдлаютъ его невозможнымъ. Ни одинъ великій дятель въ этомъ мір не можетъ краснорчиво распространяться о своихъ дяніяхъ. Вильгельмъ Молчаливый лучше всего высказался освобожденіемъ страны, Оливеръ Кромвелль не блисталъ риторикой, Гете, задумавъ написать книгу, ршалъ для успшной работы не говорить о ней ничего.

Оффиціальный человкъ, конечно, долженъ получить навыкъ къ дламъ, и онъ нуждается въ навык не только для самой сущности дла, по и для присущихъ этимъ дламъ формальностей. Кром предполагаемой способности къ длу, какова бы она ни была, онъ долженъ быть остороженъ, скроменъ, бдителенъ. Сверхъ всего молчаливъ, вжливъ и надленъ терпніемъ. Нкоторыя изъ этихъ качествъ даются людямъ съ положеніемъ самой природой, и они привыкаютъ къ нимъ съ самаго дтства, и это даемъ имъ способности къ служб. Въ этомъ единственное преимущество Нью-Даунингъ стрита въ нашей новой эр. Преимущество временное, которое уравновшивается множествомъ невыгодъ. Но это лишь одно предварительное условіе для государственнаго служенія, но никоимъ образомъ по все, что для него требуется.

Позвольте, ваше сіятельство, сказать вамъ, что на практик внутреннія прирожденныя качества предполагаютъ наличность и этихъ предварительныхъ условій, но ни какъ не vice versa, т. е. если вы обладаете внутренними качествами, вы, значитъ, обладаете кое-чмъ, и предварительныя условія вполн для васъ доступны. Но если вы добились только этихъ послднихъ, то вы не добились еще ничего. Для истинно достойнаго человка невозможно не держать себя достойнымъ образомъ, человкъ истиннаго ума и прозорливости будетъ знать, подъ какими законами находится онъ въ его положеніи и будетъ сообразоваться съ ними. Грубоватый старина, Самуэль Джонсонъ, этотъ буйный Борей к взъерошенный блый медвдь, называлъ себя учтивымъ человкомъ: черезъ облекающую его грубую одежду просвчиваетъ у него благородное человческое чувство, ясное, врное и правильное пониманіе другихъ и самого себя. Когда король осыпаетъ его милостями, онъ ‘не хочетъ обмниваться любезностями съ королемъ’. Стоитъ прослдить, какъ онъ попираетъ ногами Честерфильдское попечительство о бдныхъ. Это можно назвать его революціонными движеніями, сильными, но кратковременными. Да они и не могли бы быть мягкими, какъ его обычныя движенія, тогда, когда люди и короли цнили его правильно.

По было въ Англіи человка боле учтиваго, чмъ ‘мужикъ’ Робертъ Бернсъ: даже высокопоставленныя герцогини плнялись его рыцарскими манерами. Было признано, что онъ истинный рыцарь и обладаетъ божественно благородной осанкой.

Кто же, однако, изобрлъ рыцарство, учтивость и все, что есть у насъ благороднаго, мелодичнаго и красиваго, какъ не люди, похожіе на Джонсона и Бернса, немногіе избранники, которые въ поколніяхъ этого міра были храбры и мудры и наперекоръ трусливому большинству тупицъ и лнивыхъ чревоугодниковъ опредлили, что есть благороднаго въ отношеніяхъ человка къ человку. Я думаю, что они могутъ научить насъ, въ чемъ учтивость, если вы, ваше сіятельство, дадите имъ къ этому возможность. Парламентъ не можетъ считаться первоклассной и неизбжной школой для человческой культуры для того или другого дара. Какъ перевозчику необходимо имть навыкъ въ рчномъ дл, такъ и британскій Пиль или Чатамъ долженъ знать парламентъ, такъ французскій Шуазель долженъ знать свой Oeil do Boeuf, долженъ знать, гд можно перейти въ бродъ, гд можно переплыть, гд можно переплыть на лодк черезъ парламентъ съ его Вильксами и Oeil de Boeuf съ Помпадуршами, какъ перевезти черезъ эту рку грузъ, именуемый мропріятіями, и гд его можно выгрузить на другой сторон уже въ качеств фактовъ. У каждаго изъ насъ есть въ жизни свои перевозы. И каждый изъ насъ долженъ знать свою рку или же утонуть въ ной въ одинъ прекрасный день! Въ этомъ смысл, но никакъ левъ другомъ, практика въ парламент для государственнаго человка необходима.

Безъ сомннія, для кандидата на государственнаго человка парламентъ служитъ хорошей школой манеръ и многаго другого, точно такъ же, какъ былъ ею въ свое время Oeil de Boeuf и какъ будетъ ею всякая сцена, на которой живутъ и дйствуютъ люди. Особенно тамъ, гд работаетъ одновременно множество народа, взаимное треніе будетъ стирать угловатости и превращать ихъ въ округленности, въ своего рода отшлифованность, и государственный человкъ, куда вы его ни посадите, никогда не будетъ чувствовать недостатка въ школ самой разнообразной. По теперь парламентъ нельзя уже назвать первоклассной для него школой. Я боюсь даже сказать, какого класса эта школа! Она хороша, поскольку учитъ она бодрости, терпнію, мужеству, упругости легкихъ и души и ловкости при всякаго рода плаваніи. Но тамъ, гд она принуждаетъ говорить, когда природа требуетъ молчанія, принуждаетъ говорить ложь, двусмысленныя неясности, пышныя фразы, принятыя теперь въ парламент, тамъ на нее нужно смотрть, какъ на самую худшую изъ школъ, которыя только приходится проходить человку. Но своему вреду парламентъ можетъ соперничать только съ Oeil de Boeuf’омъ.

Парламентъ можетъ выдрессировать человка и дать ему снаровку государственнаго дятеля, но онъ не въ состояніи дать ему внутреннія качества такого дятеля. Парламентъ можетъ пріучить васъ произносить рчи и, сверхъ того, терпливо выслушивать цлый потокъ чужихъ глупостей. Разсказать хорошую исторію и уврить этимъ, что вы сдлали свое дло, въ конституціонныхъ странахъ это, конечно, уже нчто. И однако во всхъ странахъ, включая сюда и конституціонныя, это въ сущности не представляетъ ничего и даже еще мене того. Ибо но въ томъ функціи человка въ Доунингъ-Стрит или гд-нибудь въ другомъ мст, чтобы приводить въ движеніе свой языкъ и думать, будто длаешь настоящее дло, но въ томъ, чтобы дйствовать другими органами и работать. Такой талантъ даже въ конституціонныхъ странахъ можетъ — съ грустью долженъ я сказать — сдлаться даже меньше, чмъ ничто. И сосчитали ли вы, насколько меньше. Человкъ, пустившійся удовлетворять себя ‘видимостями’ и искать въ нихъ спасенія, быстро изойдетъ кровью въ нравственномъ отношеніи. Вельзевулъ, сатана, какъ бы вы ни называли Генія Вчной Смерти, уже держитъ такого человка въ своихъ когтяхъ. Мало-по-малу съ вами окажется неодушевленная парламентская волынка, а живой человкъ улетучивается безвозвратно. Сколько разъ я самъ слышалъ, какъ къ великому удовольствію публики наигрывали эти волынки.

Он могутъ наигрывать, что угодно. О, небеса! о, божественное безмолвіе! Былъ ли въ ндрахъ хаоса другой такой зародышъ, которому предстояло явиться на свтъ, благодаря искусству человка, какъ этотъ?

Въ то время, какъ галлерея апплодируетъ, а четвертое сословіе глядитъ разгорвшимися глазами, словно кто-нибудь его смазалъ медомъ по губамъ, меня томятъ мысли столь страшныя, что я не ршаюсь ихъ высказать. Бдное ученое человческое созданіе, обладавшее многими изящными дарами, разумомъ, правдивостью, мужествомъ убжденія — теперь лишено всего этого, превращено въ блестящую фосфоресценцію, которая свтится только съ наружной стороны. Внутри же смерть, хаосъ, темнота, гробы повапленные, полные человческихъ костей! Способности прозрвать, знанія, разума, въ человческомъ смысл слова, теперь уже нтъ у человка. Не спрашивайте его мннія о какомъ-нибудь дл: о дл у него нтъ ни мннія, ни сужденія, нтъ и прозорливости. Онъ знаетъ только, что можно сказать о дл, какія можно привести доказательства, какую псню нужно сыграть, чтобы блеснуть въ глазахъ четвертаго сословія.

Такую душу, которая по вншности еще продолжаетъ вертться въ парламентскомъ мор, вноситъ запросы и проводитъ билли, слдуетъ ли называть еще живой или ужо мертвой? Составитель Альманаха Партриджъ, предсказанія котораго продолжаютъ аккуратно появляться и теперь, считается же умершимъ! Разв собака, утонувшая прошлымъ лтомъ въ Темз и теперь носящаяся по волнамъ туда и сюда, не околла? Увы, въ жаркіе мсяцы вы встрчаете такихъ плавающихъ собака’ то тутъ, то тамъ, и если вамъ приходится часто здить на пароход, въ конц-концовъ научаетесь видть ихъ издали. ‘Вотъ она, все еще движется Въ своей quasi-стигійской стихіи’, горестно восклицаете вы. И испытывая ужасную непріятность для глаза и уха, вспоминаете нкоторыхъ усовершенствованныхъ профессоровъ парламентскаго краснорчія въ новйшія времена. Они давно уже умерли, но продолжаютъ еще оставаться и ежедневно вносятъ запросы въ вестминстерскихъ сферахъ. Каждый день (въ газетахъ или въ рк) вы можете видть эту собаку въ какой-нибудь стадіи ея ужасной судьбы, она качается на волнахъ или быстро несется впередъ съ приливомъ. Съ каждымъ днемъ вонъ отъ нея становится все несносне, съ каждымъ днемъ положеніе ея длается все трагичне и для людей, и для боговъ.

Природа не терпитъ лжи. Многіе увряютъ, что имъ это извстно, но немногіе принимаютъ это къ сердцу. На практик эта великая истина принимается такъ, какъ будто бы она была простымъ риторическимъ украшеніемъ. Что такое ложь? Вопросъ, достойный практическаго англійскаго ума.

Добровольное словесное отклоненіе отъ факта, какъ онъ есть, какъ онъ произошелъ, и будетъ развиваться — вотъ это-то отклоненіе, если войдетъ у человка въ привычку, на практик такъ далеко отведетъ его въ сторону, что онъ въ конц концевъ отброситъ отъ себя это пониманіе, какъ вредную ядовитую вещь, совершенно непригодную въ обращеніи съ фактами. Если же такое уклоненіе отъ истины бываетъ недобровольнымъ, то мы сожалемъ о немъ, какъ о несчастій. 11 мы, по крайней мр, тотъ, кто подверженъ такому уклоненію, иметъ право считать его наиболе ощутительнымъ несчастіемъ, такъ какъ оно удаляетъ, а не приближаетъ насъ къ цли въ предстоящей стачк. Если уклоненіе это добровольное, то къ нашей скорби присоединяется вполн естественно и справедливое негодованіе: мы именуемъ такое добровольное уклоненіе на словахъ ложью и справедливо отходимъ отъ нея съ непріятнымъ чувствомъ, какъ отъ основы человческой низости и предательства, дезертирство людей къ врагу рода человческаго на пагубу ему самому и другимъ! Пропалъ перебжчикъ! И не могъ не пропасть, перебгая на сторону Дьявола.

Таковъ всякій, лгущій языкомъ. И таковъ онъ во всякомъ народ, во всякой націи. Люди отворачиваются отъ него, выбрасываютъ его за дверь и чрезвычайно выразительными способами даютъ понять, что не желаютъ имть съ нимъ никакого дла.

Вотъ что такое уклоненіе отъ фактовъ на словахъ. Вотъ къ какимъ послдствіямъ ведетъ оно того, кто прибгаетъ къ этому печальному искусству.

Но хорошо ли мы разсмотрли уклоненіе отъ того, что называется фактомъ, въ мысляхъ? Какъ будемъ мы цнить человка, самая мысль котораго есть уже ложь и для него и для другихъ? Это слишкомъ страшный человкъ. Повторяя о нашей вселенной на каждомъ шагу то, чего на само мы’ дл нтъ, принужденный повторять, это — настоящій встникъ разрушенія всего, что идетъ за нимъ въ слдъ. А если вы хотите знать, какъ пріобрсти лживую мысль, то нтъ боле врнаго способа для этого, какъ развязать себ языкъ. Этимъ способомъ вы скоро овладете лживою мыслью. Тотъ, кто, очевидно, лжетъ своимъ языкомъ, тотъ, очевидно, давно уже пересталъ правдиво мыслить. Да и ‘мыслитъ’ ли онъ въ извстномъ смысл этого слова. Вс его мысли — умственныя соображенія, хитрости и чувствительныя поползновенія, разъ они выходятъ изъ отведенныхъ бобрамъ предловъ, становятся ложными, неполными, извращенными и неврными даже для него самого. Онъ сталъ плохимъ зеркаломъ Вселенной, не только плохимъ, но искривленнымъ, запачканнымъ и совершенно негоднымъ. Но вс развязные языки сродни лгущимъ: въ лучшемъ случа они неискренни и трещатъ попусту. Лгущая мысль тащится за ними на большомъ разстояніи, если вообще за ними есть какая-нибудь мысль! Мало-по-малу за ними вовсе не останется никакой мысли! Можетъ ли у такого человка то, что онъ называетъ мыслью, быть чмъ-нибудь инымъ, какъ не ложью?

Увы! лгущій языкомъ, по крайней мр, знаетъ, что онъ лжетъ и испытываетъ или можетъ испытывать нкоторыя слабыя приступы угрызеній совсти и порывовъ къ исправленію. Но тотъ, кто лжетъ въ себ, незамтно для окружающихъ, чей языкъ произноситъ только одни избитыя общія мста, одни фразы лицемрія, тотъ, кто только и думаетъ: удивляйтесь мн, преклоняйтесь передо мною, столь превосходнымъ ораторомъ,— какую надежду можетъ подавать такой человкъ? Его мысль, если только у него есть мысль, спитъ и просыпается только для того, чтобы изобртать хлесткія слова и срывать апплодисменты. Въ то время, какъ слова у него такъ и льются, напрасно будете вы искать здсь мысли. Крики ‘слушайте, слушайте’ возбуждаютъ такого человка, какъ наркотики — и чего требовать отъ него? Его лнивая мысль истаскалась, стала лживой, стала источникомъ всякой лжи. Внутренній свтъ въ немъ померкъ и онъ свтится только отъ гніенія и фосфоресценціи. Предоставьте всему, что подлежитъ разрушенію слдовать за такимъ человкомъ. Онъ, какъ никто, находится на врномъ пути къ этому.

Отъ мудрйшей мысли человка до настоящей правды вещей въ природ — легко понять — порядочное разстояніе. Подумайте объ этомъ — сколько перерывовъ между ними вводимъ мы. Самое врное, самое пылкое слово человка является лишь несовершеннымъ отраженіемъ мысли, какъ она животъ въ немъ. Даже наиболе удачныя слова передадутъ его мысль въ чужіе мозги несовершеннымъ образомъ, не говоря уже о томъ, что между его бдной мыслью и фактомъ Природы, который есть мысль Вчности, можно предположить нкоторое различіе и несоотвтствіе. Говорите самымъ искреннимъ образомъ, думайте ваши мудрйшія думы и все-таки между вами и фактомъ будетъ цлая бездна. А если вы совсмъ не будете говорить искренно, и какъ неизбжное слдствіе этого, не будете думать мудро, а только съ цлью добиться парламентскихъ аплодисментовъ — на какой берегъ попадете вы съ такимъ рулемъ? Приглашаю Британскій парламентъ и всхъ избирателей Великобританіи поразмыслить объ этомъ до тхъ поръ, пока они хорошенько не поймутъ этого. Затмъ пусть каждый изъ нихъ спроситъ себя: Каковъ-же будетъ гороскопъ Британскаго парламента въ эту эпоху міровой исторіи?

Если по ошибк или несчастно вамъ не удастся разгадать, въ чемъ правда факта, то вы погибли, поскольку не препятствуетъ этому самый фактъ! Если ваша мысль отразитъ въ себ этотъ фактъ неврно, ложно, то напрасно будете вы стремиться овладть фактомъ. Онъ но будетъ повиноваться вамъ, окажетъ вамъ упорное молчаливое сопротивленіе и еіо непобдимое сопротивленіе будетъ продолжаться до тхъ поръ, пока вы не составите себ вмсто ложнаго правильное о немъ понятіе. Нтъ другого средства помочь вамъ, какъ поскоре достичь врнаго воспріятія факта. Безполезно уврять, при помощи голосованія, что ложное изображеніе факта — врно, голосуйте и вторично голосуйте это подавляющимъ большинствомъ при всеобщемъ и блестя темъ единодушіи, читайте это не только три, но тысячу разъ, издавайте насчетъ этого столько законовъ, что весь сводъ не въ состояніи будетъ вмстить ихъ — все это не поможетъ ни капли: самая суть не то, суть не соотвтствуетъ вашему голосованію. Если все потомство Адамово примется голосовать и будетъ голосовать ежедневно до скончанія вка, то и это не измнитъ дла ни на іоту. Сможетъ ли синедріонъ, парламентъ или какое-нибудь другое собраніе мудрости уговорить огонь не жечь, срную кислоту стать молокомъ, а луну сдлаться зеленымъ сыромъ? Даже Британскій парламентъ въ своемъ голосованіи воздерживается отъ столь неблагодарной задачи, и предоставляетъ матеріи проявлять свои собственныя свойства въ полной увренности, что голосованіемъ ихъ не измнить. И это очень мудро со стороны парламента.

Къ несчастью Британскому парламенту неизвстно, что ршительно вс вещи, вс отношенія между ними, какъ духовныя, такъ и матеріальныя, вс ихъ качества и свойства въ этой видимой и невидимой Вселенной, точно также неизмнны по своей природ, что вс они съ одинаковымъ упорствомъ продолжаютъ повиноваться ихъ собственнымъ законамъ, не обращая вниманія на наши. Они глухи, какъ тетеревъ, къ парламентскому краснорчію и равнодушны ко всякимъ голосованіямъ. Безмолвно, но неуклонно совершаютъ они свои перемны. Вотъ что, по моему мннію, не совсмъ усвоено въ наше время Британскимъ и иными парламентами. И какое же это для нихъ несчастье!

Ибо и посл введенія конституціонныхъ усовершенствованій и появленія, въ Вестминстер париковъ точно такъ же, какъ и до этого, когда еще по было и слышно о какой-то конституціи, дломъ чрезвычайной важности было удостовриться, соотвтствуетъ ли вашъ вопросъ внутренней правд природы. Это истина, какъ для прошлаго, такъ и для будущаго.

Путемъ ли шестисотъ сорока голосовъ или же безъ всякихъ голосовъ безмолвнымъ свидтельствомъ вашихъ собственныхъ глазъ и разумомъ, даннымъ вамъ прямо съ неба, который для васъ драгоцнне всего земного,— добивайтесь врнаго изображенія факта, о которомъ идетъ рчь, чтобы онъ представился такъ, какъ создали его Богъ и природа. Только это одно и нужно. Тогда благо вамъ будетъ во всемъ, что бы вы ни предпринимали. Но если, несмотря на самые усовершенствованные конституціонные порядки, получившіе одобренія всего міра, вы не усвоите себ врнаго значенія факта, то съ вами будетъ иное: васъ засыпятъ похвалами ловкіе журналисты и шумная толпа сбившихся съ истиннаго пути людей. А самый фактъ Природы, безмолвно оставаясь тмъ же, чмъ онъ былъ и прежде, будетъ въ противорчіи съ вами. Иначе и быть по можетъ. Пли вслдствіе поднятаго тупицами шума срная кислота превратится въ парное молоко? Конечно, нтъ, увряю васъ, природа вовсе не расположена къ этому.

Наоборотъ, относительно каждаго изъ насъ она молча и самымъ тщательнымъ образомъ ведетъ, какъ въ Сберегательной касс, книгу прихода и расхода, самый тщательный, самый мелочной счетъ до ничтожныхъ суммъ. Молча отмчаетъ она на страниц кредита такой-то и такой-то актъ жизненной правды и героизма, и на страниц дебета какой-нибудь грубый, шумный промахъ, касающійся одного или двадцати семи милліоновъ, отмчаетъ вс слова, вс дянія, вытекающія изъ этого промаха. ‘Долгъ, долгъ, долгъ’ и такъ каждый день съ неумолимостью рока. И въ конц концовъ вамъ придется расплачиваться за все это, другъ мой. Вотъ въ чемъ дло! Здсь записана за вами каждая самомалйшая дробь гроша и вамъ придется заплатить все это съ надлежащими процентами, заплатить безъ протеста и полностью. Вы бы хотли заплатить деньгами, пока вы живы. Но, бдный рабъ, неужели вы думаете, что тутъ платятъ только деньгами. Тутъ сурово требуетъ уплаты отъ людей и отъ народовъ сама Природа и въ тхъ случаяхъ, когда она въ гнв, она даже осуждаетъ васъ за обладаніе деньгами: пусть ваши дрянныя страстишки отъ этихъ денегъ разовьются до чудовищнаго размра, пусть ваше тщеславіе взорвется отъ нихъ, пусть ваше сердце и желудокъ при помощи ихъ будутъ отравлены ядами, пусть ваша жизнь и благородная дятельность превратятся тогда въ тяжелый сонъ и безсмысленную суматоху — словомъ, какъ говорятъ древніе пророки, погибнетъ душа ваша, такъ что во всю вчность не будетъ ея у васъ, не будетъ даже благороднаго слда, что она когда-либо была у васъ. Останется только воспоминаніе, что былъ у васъ денежный мшокъ, на который была промнена душа и даже (что уже еще странне) самый желудокъ. Жалкій смертный, бродящій во храм Божіемъ и принимающій его за курятную лавку! Природа въ божественномъ, какъ молнія, сверкающемъ гнв своемъ на рабовъ, довольно часто бросаетъ имъ мшокъ съ деньгами, думая въ безмолвіи: возьми! Вотъ твое проклятіе!

Ибо природа не пожалетъ человка, даже цлую толпу людей, если они отдлятся отъ нея и пойдутъ въ разрза’ съ нею.

Превосходный политическій ораторъ, краснорчивая парламентская дохлая собака, вносящая предложенія, голосующая билли, ты, о которомъ пишутъ въ утреннихъ газетахъ прославляя тебя, какъ ‘великолпнаго оратора’!

Я не могу считать тебя человкомъ, но самое большее своего рода человческимъ бобромъ, усвоившись себ умнье обращаться съ цыфрами. Въ теб нтъ и мысли о самоубійств, ибо душа твоя со всми ея благородными желаніями и образами погружена въ пучину твоего брюха и лежитъ здсь оцпенлая, безъ чувства и безъ мысли. Душа человка, назначеніе которой прясть шерсть, наживать деньги, стрлять гусей и собирать ренту, душа, для которой Вчность и безсмертіе, вс проявленія человческой доблести и божественные факты, въ которыхъ нтъ ничего о бирж, суть только безсмысленные сказки. Или ты долженъ когда-нибудь вырваться изъ такого убжденія или ты будешь превращенъ въ порошокъ.

Такимъ образомъ превратившись въ бобровъ и въ служителей мамон и повсемстно извративъ ‘предупреждающую благодать’, мы въ теченіе вковъ держали нашу бдную душу въ обманчивомъ лунномъ сіяніи. Путемъ отталкивающихъ глупостей и нелпой болтовни, благодаря врованію въ божественнаго оратора подмостокъ и въ конституціонное словоизверженіе, люди и народы дошли наконецъ до нашей печальной эпохи! Не могу назвать ихъ счастливыми народами и долженъ назвать ихъ народами, предназначенными къ гибели, народами, которые или скоро понравятся, или же будутъ мертвы. Надо надяться на выздоровленіе иначе разрушеніе неизбжно и кризисъ наступаетъ быстро. Пусть молодая душа, въ какой бы логической лавочк ни училась она говорить, писать, держать рчи и проповди, въ Оксфорд ли, въ Эдинбург ли или въ Галле, въ Саламанк, торжественно восприметъ это въ глубину: вотъ мой крпкій ей совтъ! Идея, которую вы высказали уже больше не принадлежитъ вамъ она ушла отъ васъ, вы, ваша жизнь и дятельность уже лишились ея. Если вы еще не высказали ее, если вы держите ее еще въ сдавленномъ безмолвіемъ состояніи, то вы тмъ богаче. Держите ее про себя, пока можно, пусть она циркуляруетъ у васъ въ крови, побуждаетъ васъ на всякое хорошее дло и даетъ вашей психической жизни боле крпкое здоровье. Когда настанетъ время высказать ее. вы сдлаете это самымъ сжатымъ, выразительнымъ и точнымъ образомъ. По хотя бы и не пришло такое время, то разв раньше вы уже не руководились ею въ своихъ дйствіяхъ? Вспомните-ка объ этомъ, другъ мой. Нтъ ничего врне этого, но за то это чаще всего забывается въ наши золотомъ опутанные дни. Несдержанность есть половина всхъ человческихъ грховъ. Среди разныхъ видовъ этого низкаго порока не знаю ни одного боле гнуснаго, какъ невоздержанность на языкъ? ‘Публичныя рчи’ ‘парламентское краснорчіе’ — вотъ Молохъ, передъ которыми’ сквозь огонь должны проходить юныя души. Они входятъ въ него, плача и радуясь, нжные родители посвящаютъ ихъ до красно накаленному идолу, какъ Высшему Божеству. И они выходятъ изъ него духовно-мертвыми.

Попри наличности ораторовъ подмостокъ и конституціоннаго политиканства надежды мои исчезаютъ. По черезъ нихъ, а черезъ нчто совершенно имъ противоположное вернемся мы къ правд и Господу.

Одинъ благодушный человкъ предлагалъ мн разъ такой планъ реформъ на нашей бы благословенной земл (не указывая однако способа его осуществленія): отрзать у одного поколнія людей языкъ, запретить литературу и заставить хоть одно поколніе прожить въ безмолвіи. Это благословенное поколніе будетъ къ счастью своему свободно отъ болтовни. Твой собственный данный теб Богомъ разумъ укажетъ теб правду, къ который ты долженъ стремиться и которую ты долженъ сдлать. Ты услышишь въ сердц своемъ голосъ Природы и священныя заповди Творца: вотъ что будетъ руководить тобою, поколніе, лишенное языка. Ты узнаешь то, что хорошо и прекрасно, не только то, что претендуетъ на это названіе. Твоимъ удломъ будетъ наслаждаться плодами, рукъ твоихъ, а но разглагольствовать о, твоихъ подвигахъ, возбуждая зависть стоящихъ кругомъ ливрейныхъ лакеевъ. Длай то, что освящено для тебя закономъ Вчности. Пусть все то, что громко: приказываютъ теб евангелисты громкихъ, фразъ, будетъ для тебя пустыми словами, быстро развваемыми вчными втрами.

Боже мой! Если бы можно было привести въ исполненіе этотъ планъ, какъ вывтрилась бы изъ человка и изъ всего человческаго обихода страсть къ разглагольствованію. Девяносто девять сотыхъ всей нашей вселенной, духовной и практической, будетъ сметено ураганомъ въ нкій священный огонь, который знаетъ уже, какъ обойтись съ ними!.

Девяносто девять сотыхъ всякой лжи будетъ сметено и возстанетъ передъ нами, какой-нибудь другой скелетъ духовной и практической вселенной, который будетъ уже настоящимъ. Неужели же это невозможно? Поколніе, лишенное языка, можетъ это сдлать, но никакъ не тому, котораго онъ есть. Языки, платформы, парламенты, разнузданная пресса, періодическая и неперіодическая литература — мы вс попали въ рабство къ языку и сомнительна судьба наша!

Теперь мы мало объ этомъ догадываемся, по впослдствіи будетъ видне, какое разрушеніе, какую безплодность, какую безотрадность вносимъ мы въ душу бднаго смертнаго, требуя, чтобы онъ говорилъ и чтобы онъ длалъ дло такъ, чтобы бросаться въ глаза всмъ.

Немного хорошихъ и полезныхъ длъ совершено при такихъ условіяхъ. Молчите же! И дальше вы, профаны, съ вашей поверхностной болтовней, когда у человка есть настоящее дло.

Ты повернулъ въ сторону отъ міра фактовъ, ты свелъ дружбу съ міромъ призраковъ, ты находишь боле выгоднымъ оперировать съ фальшивыми бумажками, пока глупые торговцы еще принимаютъ ихъ. Для такого человка и для народа, который идетъ за нимъ, природа иметъ свою каторгу, свою тюрьму вчной смерти — неужели ты сомнваешься въ этомъ? Несчастный, да вдь иначе природа не была бы космосомъ, а хаосомъ. Природа но изобртена обманщикомъ. Въ сберегательной касс природы для каждаго изъ насъ есть балансъ, сведенный съ мельчайшей точностью.

Это, конечно, вещь всмъ извстная. Каждый день во всхъ священныхъ храмахъ по всему міру слышимъ мы неясное бормотанье, увряющее насъ, что дйствительно всмъ извстно, что это фактъ, который былъ, есть и будетъ. Но я вижу, что онъ въ страшномъ забвеніи и везд люди только длаютъ видъ, будто носятъ его въ своемъ сердц. Онъ носитъ въ сердц только вру, что его акція дастъ ему дивидендъ. Но я не вижу въ немъ вры въ то, что есть и у природы своя контора, гд тщательно записывается его приходъ и расходъ. Бдный тупица: онъ воображаетъ, что расплачиваться можно только деньгами и не вритъ священнику съ его Страшнымъ Судомъ. И съ такимъ-то багажомъ онъ живетъ въ мір! Несчастный смертный, къ чему вс его цивилизаціи и разныя полезныя знанія, когда онъ утратилъ самое начало всхъ человческихъ знаній — знаніе самаго ранняго пробужденія души, перваго указанія небесъ.

Люди нашего времени достаточно мертвы и могутъ жить только при гальваническомъ ток краснорчія подмостокъ, выкрикивая слова безъ мудрости, безъ правды, безъ крпкаго убжденія. А ихъ божественный даръ! Ему поклоняются, за него награждаютъ мстами въ кабинет и другими цнностями. Но для человка мудраго онъ заслуживаетъ не поклоненія, а изумленія: онъ страшенъ и зловщъ, какъ голосъ закутанныхъ въ саванъ привидній въ полночь.

Не будь ораторомъ, честная душа, которая теперь выростасть въ нчто, особенно не будь ораторомъ на политическихъ митингахъ. Не обращай вниманія на пошлость съ ея длинными ушами и креслами въ кабинет, относись къ ней съ ненавистью и гони ее прочь отъ себя. Взывай длами, а если нтъ длъ — безмолвнымъ страданіемъ къ богамъ, которые уготовили для тебя нчто лучшее, чмъ кресло въ кабинет.

А какъ же литературный талантъ, если онъ есть у тебя? Не врь ему! Не для рчей, не для литературы создала тебя природа, а для дла. Знай, не бывало настоящаго таланта къ литератур, первоначально былъ талантъ кое-къ-чему безконечно лучшему, чмъ литература, но это кое-что молчаливо по природ своей! Берегись литературы, особенно въ наше время. Твое дло — работать и работать. Что бы ни попало теб въ руки — работай, трудись какъ настоящій человкъ, а не какъ Призракъ. Пусть твои слова будутъ немногочисленны и строго обдуманы. Люби больше безмолвіе, чмъ рчи въ наши трагическіе дни, когда голосъ человка сдлался нечленораздльнымъ для другого человка. Паче всего не будьте краснорчивы: никого изъ насъ не принуждаютъ страхомъ наказанія быть краснорчивыми, по всякій подъ страшной отвтственностью долженъ быть мудрымъ и держаться истины!

————————————————————

Текст издания: Памфлеты последнего дня / Т. Карлейль, С англ. пер. А.М. Белова. — Санкт-Петербург: Ф. И. Булгаков, 1907. — 131 с., 25 см.

T. Карлейль

ПАМФЛЕТЫ ПОСЛДНЯГО ДНЯ.

Политическое краснобайство.

Читайте также: