ХУДОЖНИКИ ЗВРЕЙ И ‘МЕРТВОЙ ПРИРОДЫ’
ХУДОЖНИКИ ЗВРЕЙ И ‘МЕРТВОЙ ПРИРОДЫ’
(Голландцы и фламандцы XVII вка)
(Голландцы и фламандцы XVII вка)
А. А. Трубниковъ
А. А. Трубниковъ
‘Аполлонъ’, No 9, 1911
Художники зверей и ‘Мертвой природы’, Трубников Александр Александрович, Год: 1911
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Въ картинахъ старыхъ нидерландскихъ мастеровъ уже ясно замтны тъ особенности, которыми славны стали впослдствіи голландская и фламандская школы. У нихъ чувствуется любовное отношеніе ко всему окружающему: къ природ, къ зврямъ, къ неодушевленнымъ предметамъ. И дйствительно, пейзажная живопись могуче расцвла въ XVII вк въ Голландіи, въ Голландіи же и во Фландріи явились лучшіе ‘зврописцы’. Рынки Артсена и Бейкэлара послужили какъ бы прообразомъ для ‘обжорныхъ’ картинъ Снейдерса, а райскіе сады Брейгеля предвозвстили цвточные праздники де Хеемовъ и Хейзума. Во время апогея обихъ разъединившихся школъ это выраженное нидерландскими предшественниками влеченіе къ неодушевленнымъ предметамъ звучитъ могуче даже и не у спеціалистовъ по ‘nature morte’.
На любой картин этихъ школъ мертвая природа написана съ удивительнымъ пониманіемъ. Возьмемъ, напримръ, ‘караульню’ Тенирса въ Эрмитаж,— мастерски взяты груды латъ, барабановъ, ружей. Или — цвты на ‘Еврейской невст’ Рембрандта, или — его мертвыхъ павлиновъ, или взглянемъ на ‘Рынокъ’ Бартоломеуса ванъ деръ Хэльста въ томъ же Эрмитаж: овощи и припасы снди не уступаютъ Снейдерсу.
Nature morte’омъ увлекались вс художники, даже такіе, отъ которыхъ нельзя бы этого ждать. Сюрпризомъ является, напримръ, nature morte въ творчеств Саломона Рейсдаля, поэта дремлющихъ водъ и жемчужныхъ тумановъ.
Въ этихъ строкахъ я соединилъ художниковъ зврей съ художниками ‘мертвой природы’, потому что послдніе почти всегда были и зврописцами. Зври являются у нихъ ‘мертвыми’ на блюдахъ, на обденныхъ столахъ, въ лавкахъ, и живыми — среди плодовъ, цвтовъ, парковъ, живыми въ изображеніяхъ охоты и мертвыми на многочисленныхъ картинахъ ‘трофеевъ’.
Терминъ nature morte — неудаченъ. Строго говоря, подъ него должны бы подходить лишь такъ называемые ‘кунсткамеры’, ‘антикварныя лавки’, ‘тщеславія’ и ‘мертвые’ въ буквальномъ смысл слова зври: битая дичь, туша зарзаннаго животнаго. Подъ названіе же ‘nature morte’ подводятъ и роскошную пестроту букетовъ, и лавки всякой живности.
Но какая же, мертвая природа, nature morte,— картина Снейдерса? Скоре она — торжество жизни, роскошный праздникъ благъ земныхъ, изобилія плодовъ. Лоснятся сочные фрукты и овощи, лопается сплый виноградъ, серебрится чешуя жирныхъ рыбъ, червоннымъ золотомъ заложены фазаны…
Или возьмемъ букетъ Хейзума. Въ нарядной ваз сплетаются яркой весной розы, тюльпаны и маки, и въ ихъ аромат жужжатъ опьяненныя пчелы. Все — жизнь въ такихъ natures mortes.
Цвты, зври, плоды, какъ самодовлющіе сюжеты, писанные художникомъ изъ посланія передать красоту ихъ формъ и окрасокъ и только этимъ вызвать эстетическое удовольствіе — появились въ конц XVI и начал XVII-го вковъ въ Нидерландахъ. {Мы оставимъ въ сторон самую старую извстную въ исторіи живописи nature morte, подписанную . де Барбари и помченную 1501г. (въ Мюнхенской Пинакотек). Ея таинственный авторъ, Le matre au Caduce — совершенно единичное явленіе.}
Плеяда мастеровъ, типичнымъ представителемъ которыхъ былъ Р. Саверей (1576—1639), любовно писала ‘Рай’, ‘Орфея, чарующаго животныхъ’, ‘Ноевъ ковчегъ’ лишь для того, чтобы среди сапфировыхъ далей и изумрудныхъ деревъ вывести всевозможныхъ зврей, мстныхъ и заморскихъ.
Но какъ съ измненіемъ эстетическихъ требованій пейзажъ сталъ изъ условно декоративнаго превращаться въ пейзажъ правды, какъ лсную сказку Брейгеля замнило ‘Болото’ Рейедаля, такъ и зври, нкогда зачарованные Орфеемъ или блаженствующіе въ земномъ Раю, стали боле правдивыми. ‘Историческія’ животныя Ковчега — сдлались обитателями земныхъ птичниковъ и парковъ. Занятыя встарь благороднымъ времяпрепровожденіемъ слушанія музыки, они теперь начали предаваться своимъ инстинктамъ въ земной обстановк.
‘Райское блаженство’ замнили охоты, бои и травли. Рубенсъ началъ серію декоративныхъ охотъ. Онъ написалъ охоту и на львовъ, и на кабана, и на волковъ. За нимъ его другъ и сотрудникъ, Франсъ Снейдерсъ, явилъ вереницу травлей и боевъ животныхъ между собою. Такъ, въ Гааг находится его охота на оленя, въ Вн на лисицу, въ Амстердам на гиппопотама и крокодила, въ Берлин на медвдя. Антверпенъ обладаетъ боемъ лебедей съ собаками. Эрмитажъ — боемъ между собаками, Берлинъ — птушинымъ боемъ, Англія боемъ аиста съ соколомъ и т. д. Къ Снейдерсу примыкаетъ Паувель де Воссъ (1590—1678), онъ также мастерски и съ увлеченіемъ передавалъ захватывающее движеніе охоты и дикую красоту нападающихъ и борющихся животныхъ. Къ ‘охотничьимъ’ мастерамъ принадлежитъ и Абрагамъ Хондіусъ (1625?—1684), въ большихъ своихъ композиціяхъ, приближающійся къ П. де Воссу. Въ маленькихъ же — онъ создаетъ своеобразные картинки собачьихъ своръ и псаренъ.
Кром этихъ вольныхъ зврей, красивыхъ своею мощью въ бояхъ и охотахъ, въ искусство вторглись и боле обыкновенные. Какъ посл Олимповъ и Ветхаго Завта голландцамъ захотлось веселья кабаковъ — такъ на картинахъ они пожелали видть обыденныхъ животныхъ въ обыденности фермы. Кейпъ и Поттеръ геніально воплотили это желаніе. Съ удивительнымъ мастерствомъ написана послднимъ ‘Собака’ Петербургскаго Эрмитажа. Создалась даже цлая группа ‘пейзажистовъ-анималистовъ’ — художниковъ пастбищъ. Но мы не остановимся на ней, такъ какъ на картинахъ ея пейзажъ играетъ большею частью главенствующую роль и подчиняетъ себ стаффажъ.
Обратимся къ чистымъ ‘зврописцамъ’. Эти художники поняли, какой богатйшій красочный кладъ представляютъ животныя, въ особенности экзотическія, какое чудесное мастерство, можно показать выписывая шерсть и опереніе, какое волшебство красокъ въ павлиньемъ хвост, какой фейерверкъ въ попугаяхъ. И потому яркія птицы сдлались ихъ любимыми мотивами.
Въ этой области въ особенности блестящи Снейдерсъ, Янъ Фейтъ, П. Буль и Мельхіоръ Хондекутеръ, создавшіе настоящія декоративныя чудеса. Эстетическій взглядъ на красоту животнаго привелъ къ созданію особыхъ нарядныхъ картинъ: ‘Животныхъ въ парк’ и ‘Вольеровъ’. Въ Эрмитаж хранится интересный паркъ, оживленный зврьми, кисти антверпенскаго мастера Гейзельса (1621—1690). Тутъ яблоня, покрытая плодами, пестрая гирлянда изъ фруктовъ и овощей, огромная каменная ваза и бломраморный фонтанъ Дельфина. Тутъ многоцвтный попугай и красочный восточный коверъ, тутъ въ цвтникахъ павлины, въ воздух красныя птицы и синія бабочки, и тутъ еще зврь, любимый Зврописцами не за свою, конечно, окраску, а за смшныя проказы — обезьяна. Она часто является въ ихъ твореніяхъ: воруетъ фрукты, роняетъ синія дельфтскія вазы, дразнитъ какаду. Тенирсъ такъ полюбилъ ее, что создалъ цлую ‘обезьянью’ серію, явивъ мартышекъ въ школ и кухн.
Къ ‘вольернымъ’ картинамъ принадлежитъ дивная вещь Снейдерса Гренобльскаго музея, ‘вкусная’ по тонамъ: зеленые попугаи на абрикосовомъ дерев, увшенномъ этими плодами, цвта восходящей луны, и его же восхитительный ‘Птичій концертъ’ нашего Эрмитажа. Этотъ чудесный холстъ прибылъ въ Россію изъ Англіи въ числ шедевровъ собранія Вальполя, купленнаго Екатериной II. Онъ — жемчужина среди ‘вольерныхъ’ композицій. Каждая птица схвачена типично и характерно. Сочными мазками Снейдерсъ зажегъ чудесныя оперенія и подъ волшебствомъ его кисти загорлись краски, и ожили птицы. Тема ‘Концерта пернатыхъ’ должно быть понравилась публик: ее изобразилъ и Хондекутеръ, повторилъ ее и самъ Снейдерсъ на картин Ольденбургскаго музея. Но эрмитажный экземпляръ — самый блестящій изъ всхъ.
Мельхіоръ Хондекутеръ (1636—1695) — величайшій поэтъ птицъ. Если для кисти Снейдерса было безразлично, что изображать,— все животное царство онъ явилъ съ одинаковымъ бріо,— то Хондекутеръ преимущественно художникъ послднихъ. Съ необыкновенной маэстріей, группируя чрезвычайно эффектно, писалъ онъ куръ птуховъ, лебедей, павлиновъ и утокъ. Воспроизводимыя здсь картины — прекрасное доказательство. Особенно хорошъ грандіозный холстъ изъ Зимняго дворца — роскошнйшій птичникъ. На яркихъ цвтахъ выгибается сапфировая шея павлина, зрлые фрукты рдютъ яхонтами, домашніе птицы соперничаютъ яркостью опереній. И вся картина является намъ какимъ то красочнымъ праздникомъ.
Рядомъ съ Хондекутеромъ нужно поставить его сверстника Яна Вэникса (1640—1719). Но прежде мн хочется сказать нсколько словъ о прелестномъ мастер, котораго можно было бы назвать Хондекутеромъ и Вэниксомъ въ миніатюр. Это — Маттіасъ Витхосъ (1627—1703). Онъ пользуется тми же, какъ и названные художники, элементами, но Витхосъ исключительно аристократиченъ, онъ не допускаетъ ни плебейскихъ утокъ, ни куръ въ свои картины. Только — нарядный павлинъ. Въ романтическихъ паркахъ, окутанныхъ сумерками, блютъ статуи, античные барельефы, на которыхъ, спустивъ широкіе хвосты, сидятъ павлины, изумрудныя птицы.
Возвращаюсь къ Вэниксу. Его творчество разнится отъ творчества Хондекутера. Вэниксъ неподражаемъ въ изображеніяхъ мертвыхъ зайцевъ. Заяцъ — какъ охотничій трофей, входитъ почти во вс его nature morte’у. Композиція вэниксовскихъ картинъ, это — на фон грозоваго неба темный садъ или паркъ, украшенный дворцами, балюстрада, часто огромная ваза, и непремнно мертвый заяцъ. Такимъ же мастеромъ ‘охотничьихъ трофеевъ’ нужно считать В. ванъ Альста (1620—1679), но у него большею частью трофеемъ является застрленная птица. Битыхъ пернатыхъ огромныхъ размровъ, въ особенности лебедей, прекрасно писалъ Матейсъ Блумъ, работавшій въ Антверпен въ середин XVII вка, а мертвыхъ пестрыхъ пташекъ — малиновыхъ, желтыхъ, бирюзовыхъ — Эліасъ Бонкъ (1605—1652). Мастерами въ этой области были также: Корнелисъ Леліенбергъ, трудившійся въ Гааг въ 1650—60 годахъ, Вильямъ Фергюсонъ (1633 695), стиль котораго — среднее между Вэниксомъ и вамъ Альстомъ, и Филиппъ де Гамильтонъ (1666—1740), отличающійся тщательнйшей отдлкой своихъ картинъ. Дв изъ нихъ украшаютъ Эрмитажную галерею. Наконецъ, нельзя не назвать очень популярнаго, но часто скучнаго Адріана Грейфа (1670—1715), мастера маленькихъ ‘Охотничьихъ добычъ’ и ‘Птичьихъ дворовъ’.
Отъ птицъ въ паркахъ, вольерахъ, курятникахъ, отъ зврей на охот и на свобод перейдемъ къ животнымъ на рынкахъ и въ кухн, къ ‘лавочнымъ’ и ‘кухоннымъ’ картинамъ. Здсь ‘пальма первенства’, какъ и среди изобразителей ‘живыхъ’ животныхъ, принадлежитъ опять Снейдерсу. Описывая картины этого мастера въ музе Эрмитажа, Александръ Н. Бенуа прекрасно его характеризуетъ: ‘Снейдерсъ спеціализировался на животныхъ и живностяхъ, и это явленіе вполн естественно въ такой сред, какъ Фландрія, обращавшей едва ли не главное свое вниманіе на удовлетвореніе желудка. Снейдерсъ и былъ такимъ геніальнымъ метръ д’отелемъ фламандскаго общества, какимъ то волшебникомъ, обладавшимъ даромъ будить невоздержанные апетиты. Его творчество — грандіозное искушеніе, направленное на дразненіе обжорства. Въ залахъ Эрмитажа, въ которыхъ собраны картины Снейдерса, точно готовится лукулловское пиршество. Писалъ Снейдерсъ свои картины въ какомъ то подлинномъ вдохновеніи — подобно тому, какъ Тиціанъ писалъ Венеру, или Рембрандтъ библейскихъ патріарховъ’.
И дйствительно, Снейдерсъ — апофеозъ ‘обжорныхъ’ живописцевъ. Его лавки въ Эрмитаж: рыбная, фруктовая, овощная и лавка дичи, вызвали бы улыбку одобренія у ‘славнаго объдала’, Гаргантюа. На первой изъ нихъ богатства моря навалены грудами. Цвтисто переплелись выброшенные на столъ всевозможныя рыбы я морскіе раки, тутъ же стоитъ кадка съ устрицами, въ мдномъ тазу горятъ бронзовые карпы, тюлень выползаетъ изъ подъ стола, барахтаются черепахи, выдры, дельфины. Самый строгій ихтіологъ не могъ бы пожелать лучшаго зрлища для изученія морскихъ обитателей. Упомянемъ, разъ представился случай, о существованіи особаго спеціалиста по части водной фауны, котораго, въ шутку, даже называли ‘Рафаэлемъ рыбъ’. Это — вамъ Бейеренъ (1626—1674), ученикъ очень интереснаго ‘рыбьяго’ мастера П. Путтера (1600—1659). Мы воспроизводимъ три его холста разнаго настроенія. Тутъ и цвточная, и дессертная, и рыбная картины. Послдняя — его спеціальность. Но разнообразіе сюжетовъ не должно насъ удивлять. Вс натюрмортисты умли писать и цвты, и фрукты, и неодушевленные предметы. Мастеровъ Этой категоріи обыкновенно и называли ‘Florum avium et pisciuni pictor’. Такимъ былъ и Александръ Адріансенъ (1587—1661), отличный художникъ изъ Антверпена.
Рядомъ со Снейдерсомъ нужно поставить родственныхъ ему Фейта (1611—1661), Питера Буля (1622—1674) и Адріана вамъ Утрехта (1599—1652). Фейтъ близко подходитъ къ своему учителю Снейдерсу — онъ писалъ одинаковые сюжеты: охоты, бои зврей, овощи и яства. Мн думается, что лучшее его твореніе находится въ Дессау. Колоссальная картина представляетъ приготовленіе къ роскошному банкету. Дйствіе происходитъ подъ открытымъ небомъ. Двое разряженныхъ слугъ, изъ которыхъ одинъ негръ, несутъ къ столу яства. На полу — гора битыхъ павлиновъ, дикихъ козъ, фазановъ и всякихъ пестрыхъ птицъ, тутъ же валяются и музыкальные инструменты, тяжелая драпировка огромными складками спускается надъ столомъ, который гнется подъ наваленными на него фруктами, драгоцнными бокалами и вазами. Огромный павлинъ склонился надъ янтаремъ винограда, у серебряной чаши сидитъ какаду, на балюстрад корчится мартышка. Собственно это ‘приготовленіе къ банкету’ — синтезъ всего искусства nature morte’а. Здсь Фейтъ, какъ тонкій экклектикъ, выбралъ самые звучные мотивы и соединилъ ихъ всхъ въ геніальной по колориту и декоративности гармоніи.
Адріанъ вамъ Утрехтъ въ Эрмитаж представленъ не вполн типично, произведеній П. Буля въ Россіи мн почти не случалось видть. Оба мастера прекрасно показаны въ Кассельской галере. Они пишутъ въ духъ Снейдерса, при чемъ у вамъ Утрехта часто загораются неожиданно пріятные контрасты.
Изъ лавки и кухни пойдемъ въ столовую, гд на блюдахъ разложена уже поистин мертвая природа. Отъ лукулловскихъ приготовленій обратимся къ самому обду, къ изображеніямъ накрытыхъ столовъ, къ художникамъ сервированныхъ ‘банкетовъ’, ‘завтраковъ’, ‘дессертовъ’.
Главными мастерами этой отрасли были Францъ Хальсъ младшій и В. Кальфъ. Кальфъ — чрезвычайно интересный мастеръ. Его картины писаны въ гамм рембрандтовской свтотни. Большею частью — это столъ, уставленный хрустальными бокалами, въ которыхъ теплится дорогое вино, диковинными вазами, раковинами, служащими кубками и оправленными въ золото, въ темнот его картинъ, въ жемчужной гармоніи, чудесно, бликами свтится край серебрянаго сосуда, мерцаетъ перламутръ, вспыхиваетъ грань стакана. Въ этой серебристо-темной, лунно-ночной симфоніи кое гд боле рзкимъ пятномъ выступаетъ изъ полумрака золотой лимонъ, душистый апельсинъ или красный омаръ.
Въ стил Кальфа писалъ и другой рдкій мастеръ, Барендъ вамъ деръ Мееръ. Его дв nature morte’ы Вюрцбургскаго дворца до того чарующи по композиціи и по колориту, что автора нужно поставить на ряду съ самыми крупными изобразителями ‘завтраковъ’. Онъ — большія, темныя. Лишь переливаются опаловыя искры стекла, хрусталя, серебра, перламутра. На одной, утопая въ полумракъ, около нагроможденной рдкой посуды стоитъ улыбающійся негръ и въ сумракахъ вспыхиваютъ лишь блки его глазъ и огромныя грушевидныя жемчужныя зерна его серегъ. На парной картинъ — у стола разбросаны фрукты и огненно въ сумракахъ выступаетъ тоже негръ, въ пурпуръ съ блюдомъ золотыхъ лимоновъ.
Рядомъ съ пышными завтраками, подаваемыми чернокожими слугами, гд разложены на чеканныхъ подносахъ гастрономическія лакомства, гд вермилліонный омаръ краснетъ на голубомъ дельфтскомъ блюдъ и гд блеститъ веницейскій хрусталь, въ Голландіи существовали и боле ‘бдные’ завтраки, завтраки крестьянскіе. Лимонъ, селедка, кусокъ ветчины составляли все ихъ меню. Эти простые завтраки относятся къ завтракамъ Кальфа, какъ крестьянскія картины Брауэра, Остаде, Брекеленкама къ шелковымъ сценамъ Тербурга. В. Хеда (1594—1678) и Питеръ Класъ (1590 — 1660), произведенія которыхъ чрезвычайно трудно отличить одни отъ другихъ — главные изобразители интимной и бдной трапезы.
Оба мастера — очень типичны. Обыкновенно — это уголъ стола, покрытый блой скатертью, на которомъ разложена скромная закуска: на оловянномъ блюдъ лежитъ крабъ или селедка, кожа съ очищеннаго лимона золотой спиралью ниспадаетъ въ тарелки, рядомъ стоитъ жбанъ пива или оловянная кружка. Колоритъ этихъ художниковъ — пасмурный, зеленовато-срый, какъ будто вс эти разложенныя закуски написаны въ полутемной комнат. Къ такимъ же мастерамъ скромныхъ угощеній принадлежитъ и ванъ Эссъ. Его картины — всегда небольшихъ размровъ. Его любимыя гармоніи — красное и желтое, любимые элементы — лимоны и креветки. Блая скатерть, желтый лимонъ, красная креветка, хрупкій стаканъ рейнвейна, пурпуровая ягода — вотъ вся картина вамъ Эсса.
Къ nature morte’ахъ на банкетныхъ, на лавочныхъ, на парковыхъ картинахъ большую роль играли фрукты и цвты, извстно увлеченіе голландцевъ послдними, въ особенности тюльпанами. И вотъ, среди натюрмортистовъ выдлилась особая группа, которая спеціализировалась на изображеніяхъ цвтовъ и плодовъ. Подобно зврописцамъ, первые опыты, цвтописцевъ были лишены жизненной правды. Красота ихъ была чисто декоративная, стилизованные цвты являлись нсколько условными, ‘волшебными’ по краскамъ и формамъ. ‘Цвточная живопись’ конца XVI вка изображала яркіе ‘раскрашенные’ букеты. Они столь же походили на живые цвты, какъ т цвты, которые въ XVII-омъ вк изъ яхонтовъ выдлывали для принцессъ придворные ювелиры. Обыкновенно изъ маленькой вазы вылзала непомрно большая охапка узорчатыхъ цвтовъ. На черномъ фон они казались радугами или фейерверкомъ въ ночи. Но въ начал XVII вка, у боле позднихъ мастеровъ, какъ, напримръ, у Бальтазара вамъ Аста (1601—1656) — цвты оживаютъ. Изъ сказочныхъ и райскихъ они становятся цвтами парковъ, виллъ, садовъ окрестностей Утрехта или Гаарлема.
Самый старый мастеръ группы правдивыхъ ‘цвтописцевъ’ — Давидъ де Хэмъ (1570—1633). Онъ писалъ, какъ говорятъ старые біографы, цвты и фрукты. ‘Весьма вроятно’, замчаетъ Химансъ, ‘что де Хэмъ былъ просто живописцемъ вывсокъ’. Дйствительно, первыя nature morte’ы въ Голландіи не преслдовали иной цли. Содержатели харчевенъ, торговцы книгами заказывали надъ своими дверьми настоящія картины. И назначеніемъ natures mortes, прежде чмъ он съ честью стали украшать столовыя и лстницы любителей живописи, было, зазывая покупателей, болтаться вывсками, раскачиваемыми втромъ. Давидъ де Хэмъ сдлался родоначальникомъ цлой художественной семьи. Въ исторіи искусства извстны его сыновья: Янъ Давидсъ и Давидъ Давидсъ, а также внуки Корнелисъ, Давидъ младшій и Янъ 2-ой де Хэмы.
Самымъ выдающимся былъ Янъ Давидсъ старшій (1606—1683). Въ Эмитаж имются дв характерныя его работы: ‘Плоды’ и ‘Цвты въ ваз’. Стеклянная ваза наполнена блыми и алыми розами, тюльпанами, ирисами и махровымъ макомъ, на лепесткахъ — кое-гд, какъ алмазы, роса. Написана она съ чарующимъ мастерствомъ: такъ и чувствуется и прозрачность розъ, и атласъ ириса, и свжая разсыпчатость мака. Сочно написаны и плоды. На эрмитажной картин — и разрзанная дыня — нжное оранжевое пятно — и разломанный персикъ, и грозди винограда, и абрикосы, и яблоки, и колосья ячменя и кукуруза, и опять ваза съ розами. Де Хэмъ проливаетъ на свои картины золотой свтъ, устраивая темный фонъ, онъ заставляетъ какъ бы выбрасываться впередъ и пеструю сплость плодовъ и ароматную свжесть цвтовъ.
Изъ учениковъ де Хэма особенно примчателенъ Абрагамъ Миньонъ (1640—1679). Въ свои картины онъ ввелъ своеобразную нотку. ‘Цвточный праздникъ’ де Хэма оживляютъ осы, пчелы, бабочки, которыя кружатся, опьяненныя благовоніями, а также жучки и мурашки, ползущіе по вазамъ. Но Миньонъ прибавилъ новыхъ и часто уродливыхъ гостей въ свои ‘букеты’. У него подъ огромными листьями лопуха или подъ лепестками маковъ пресмыкаются и копошатся лягушки, ящеры, зми. Но что особенно непріятно, такъ это присутствіе мертвыхъ гадовъ: убитой ящерицы, раздавленной жабы, которые очень часто встрчаются на его картинахъ. Рядомъ съ Миньономъ, по любви къ гадамъ, нужно назвать очень оригинальнаго художника — Марсеуса, который съ особеннымъ удовольствіемъ выписывалъ среди колючихъ травъ мертвыхъ жабъ и ядовитыя поганки.
Говоря о Миньон, не слдуетъ забывать А. де Луста. Вс качества Миньона встрчаемъ мы у этого малоизвстнаго мастера. Миньонъ былъ сильнымъ колористомъ, слишкомъ пестрые, иногда, цвточные аккорды искупались его чудеснымъ вкусомъ устраивать цвты. На картинахъ де Луста, чрезвычайно рдкихъ, букеты и гирлянды удивительно пріятной красочной гаммы. Соблюдена и гармонія во взаимоотношеніяхъ цвтовъ между собою. Нкоторые цвты не выносятъ сосдства другихъ и вянутъ поставленные рядомъ. У Луста же цвты ласкаются. Дв восхитительныя картины этого мастера хранитъ маленькая нмецкая галерея въ Мосикгау.
Изъ ‘цвтописцевъ’ рубенсовскаго круга упомянемъ прекраснаго мастера Даніэля Зегерса (1590—1661), который, можетъ быть, былъ учителемъ Я. Д. де Хэма и его ученика, Николая Верендаля (1640—1691). Оба они обыкновенно обвивали широкими пестрыми гирляндами и цвточными внками композиціи другихъ художниковъ. Одновременно съ этими пышными цвтописцами, окружавшими Рубенса, въ Антверпен работалъ Янъ Кессель Старшій (1626 — 1679), ученикъ Яна Брейгеля -го. Его творенія — нсколько архаичнаго лада. Въ нихъ чувствуется связь съ завтами нидерландскихъ живописцевъ, преемственность Саверея и Стараго Брейгеля. Но несмотря на эту ретроспективность — вещи Кесселя прелестны и по тонкости техники и но самому своему ‘архаизму’.
Равной славой съ семействомъ де Хэмовъ пользовалась другая семья цвтописцевъ вамъ Хейзумовъ. Особую популярность заслужилъ Янъ вамъ Хейзумъ (1682—1749). Сохранилось огромное количество его работъ, ихъ встрчаешь почти во всякой картинной галере. Он свидтельствуютъ, какъ модно было въ XVIII вк творчество Хейзума. Нужно отдать справедливость — технически онъ замчателенъ. Конечно, на немъ отразился уже общій упадокъ всей голландской школы. Онъ и манеренъ нсколько, и часто краски его — холодныя и какъ бы фарфоровыя. Но манерны и вс его современники.
Ученики Хейзума, Рудигъ и вамъ Оссъ, продлили традиціи учителя до XIX вка. Стилемъ Хейзума долго пользовались артисты первой трети минувшаго столтія, онъ пришелся по вкусу на фарфоровыхъ заводахъ,— на тарелкахъ съ темнымъ бордюромъ временъ Карла X и Луи Филиппа видны букеты, подобные хейзумскимъ.
Но и вамъ Оссъ, и Рудигъ, и Хейзумъ относятся къ своимъ великимъ предкамъ XVII вка, какъ послдніе Мирисы къ чудодйственнымъ интимистамъ расцвта Голландской школы.
Покончивъ съ художниками зврей, цвтовъ и плодовъ, слдуетъ коснуться тхъ произведеній, къ которымъ терминъ ‘nature morte’ — ‘мертвая природа’ подходитъ лучше всего. Это — картины изображающія кунсткамеры, внутренности галерей, на которыхъ выставленныя произведенія искусства скопированы въ маленькомъ вид въ мельчайшихъ деталяхъ. Воспроизводимыя нами ‘антикварскія рдкости’ кисти Борхта (1583—1669) даютъ прекрасное понятіе объ этомъ род живописи. Здсь собраны: мраморная Венера, каменная нимфа, бронзовая статуэтка Геркулеса, коралловая фигурка нагого юноши, бюстъ кричащаго фавна, камеи, античныя монеты, вазы. Происхожденіе такихъ картинъ объясняется желаніемъ обладателей раритетовъ похвастаться собранными сокровищами и увковчить ихъ.
Одни хотли видть у себя въ столовыхъ изображенія, дразнящія апетитъ и это способствовало расцвту художниковъ всякой снди. Другимъ — ученымъ, музыкантамъ нравились для стнъ своихъ кабинетовъ картины, изображающія книги, или музыкальные инструменты, или же собранія предметовъ, имющія извстный символическій смыслъ.
Мы даемъ здсь образчики такихъ ‘кабинетныхъ’ картинъ — во первыхъ, кисти Виллема Габрона (1619—1678), предназначенную, вроятно, для любителя музыки и астрономіи, а, во вторыхъ, уголокъ кабинета съ открытымъ атласомъ, работы Япа ванъ деръ Хейдена. Самыми распространенными символистическими картинами были, такъ называемыя, ‘Vanitas’. На нихъ изображались мшокъ съ выползающими золотыми монетами и огромные фоліанты. На фоліанты клался черепъ, безглазый взглядъ котораго долженъ былъ напоминать о суетности всего мірского. Прекрасна такая аллегорія орданса въ Брюссельскомъ музе, гд на груду наваленныхъ доспховъ, книгъ, глобусовъ, драгоцнныхъ сосудовъ дуетъ гордо всесокрушающее Время — старикъ съ косой за плечами.
Мн хочется ознакомить читателей еще съ Яковомъ де Витомъ (1695—1754), мастеромъ въ передач барельефовъ. Произведенія де Вита и его послдователей были въ большой мод, и въ нарядной обстановк гостиныхъ XVIII вка они являлись какъ бы необходимыми dessus de porte. Де Витъ передавалъ бронзу, дерево, въ особенности, мраморъ, съ правдой, возведенной до обмана. Холстъ подъ его кистью становится выпуклымъ. Хочется тронуть его, чтобы убдиться, что написанные мраморные амуры — не барельефы.
Ни одна страна не дала столько талантливыхъ художниковъ зврей и мертвой природы, какъ Нидерланды и нигд не было написано такого большого количества прекрасныхъ картинъ этого рода.
Въ заключеніе, бгло назову наиболе выдающихся современниковъ голландскихъ и фламандскихъ мастеровъ XVII вка въ другихъ странахъ.
Италія дала преимущественно ‘цвтописцевъ’. Изъ нихъ самые замчательные Маріо Нуцци (1603—1673) и Черквоцци (1600—1660). Нуцци за свою исключительную любовь къ изображенію цвтовъ былъ прозванъ Mario de’Fiori: — ‘Цвточнымъ Маріемъ’.— Трудно судить объ его картинахъ. Въ ‘цвточныхъ’ композиціяхъ главной прелестью является, конечно, колоритъ. Но творенія Маріо, благодаря, можетъ быть, несовершенству употребленныхъ имъ красокъ и лаковъ чрезвычайно потемнли и какъ бы увяли.
Черквоцци боле извстенъ публик какъ баталистъ, однако дошедшія до насъ его nature mortes показываютъ въ немъ смлаго и интереснаго изобразителя цвтовъ и фруктовъ.
Добавимъ еще Мальтезе, прозваннаго такъ по мсту его рожденія. Онъ писалъ въ сороковыхъ годахъ XVII столтія въ нсколько темныхъ тонахъ эффектными, широкими, иногда даже грубыми, сочными мазками горы музыкальныхъ инструментовъ, вазъ, сосудовъ, разложенныхъ на пестрыхъ коврахъ.
Въ испанской живописи XVII вка мы можемъ отмтить также рядъ интересныхъ изображеній ‘мертвой природы’. Для примра возьмемъ дв прекрасныя картины Имп. Эрмитажа кисти Переды: столы, нагруженные стаканами, кружками, фаянсомъ, а также и воспроизведенную здсь — Алонзо Вазкеза (1600—1649),— близко подходящую къ интимнымъ голландскимъ ‘закускамъ’.
Во Франціи въ XVII вк было мало натюрмортисговъ, въ XVIII же столтіи въ этомъ par excellence французскомъ царствованіи надъ Европой мы находимъ уже лучшихъ изобразителей мертвой природы и зврей не въ Амстердам или Антверпен, но на берегахъ Сены, въ столиц міра, Париж.
Однако у нихъ всхъ можно найти и прочувствовать нидерландскую преемственность. Такъ, знаменитый мастеръ цвтовъ Моннуайе (1635—1699), родившись въ Лилл, почти на границ съ Фландріей, конечно, перенялъ эстетическія переживанія фламандцевъ. Но все же ни одинъ его цвточный снопъ не можетъ сравняться съ аналогичными композиціями, напримръ Я. де Хэма. У французскаго мастера можетъ быть боле размаха, боле важности въ его колоссальныхъ букетахъ, расцвтающихъ въ золоченыхъ вазахъ, но нтъ той ароматичности, той свжести, которыми чаруютъ нидерландцы, трактуя дорогіе имъ розы, тюльпаны и маки. Моннуайе — это букетъ нсколько офиціальный, торжественный, поднесенный въ Версали гордой королев, а не охапка нарванныхъ, съ любовью вставленныхъ въ стеклянную вазу цвтовъ, чтобы пестрой гаммой оживить интимный intrieur la Вермэръ.
Великолпный зврописецъ Депортъ (1661—1743) былъ прозванъ французскимъ Снейдерсомъ, и это прозваніе уже указываетъ на преемственность его творчества отъ великаго фламандца. Спеціальностью Депорта были охотничьи картины, онъ былъ аттитрованный художникъ ‘своръ и охотъ’ Людовика XIV. Депорту близокъ Удри (1688—1755), тоже прекрасный и элегантный изобразитель охотъ и зврей, какъ дйствующихъ лицъ басенъ. Много замковъ было украшено его кистью, а также его нарядными замыслами, вытканными на шпалерныхъ мануфактурахъ Гобеленовъ и Бовэ.
Преемственность отъ нидерландскихъ мастеровъ чувствуется и въ самомъ замчательномъ изобразител nature morte’омъ въ XVIII вк — у Шардена. У него нтъ роскошныхъ пировъ Гаарлемской школы, и его творчество и мотивы: ‘Уголки кухонь’ подходятъ ближе всего къ ‘интимнымъ’ завтракамъ и закускамъ голландской школы.
Въ настоящее время Шарденъ очень цнимъ, его nature morte какъ бы предвозвстили подобныя картины Манэ. Преобразователь французской школы въ этой области подошелъ къ мастеру ‘восемнадцатаго’.
Теперь въ новйшихъ исканіяхъ пробудилась любовь къ, мертвой природ’, къ интимной поэзіи вещей, и многіе изъ лучшихъ художниковъ пробуютъ свои силы на этомъ поприщ. Такъ, преемственно отъ Манэ и Шардена, оживаютъ черезъ столтія традиціи старыхъ мастеровъ минувшей эпохи.