К вопросу о психологическом отношении человека и животных, Соколов Павел Петрович, Год: 1892

Время на прочтение: 14 минут(ы)
Соколов П. П. К вопросу о психологическом отношении человека и животных [Рец. на:] Светлов П. Я., свящ. Человек и животное и психическом отношении / Отд. отт. из журн. ‘Вера и разум’. Харьков, 1892 // Богословский вестник 1893. T. 1. No 3. С. 597-611 (2-я пагин.).

Къ вопросу о психологическомъ отношеніи человка и животныхъ.

(Критическая замтка).

Священникъ П. Свтловъ. Человкъ и животное въ психическомъ отношеніи. Харьковъ 1892. (Отдльный оттискъ изъ журнала ‘Вра и Разумъ’).

Сравнительная психологія и зоопсихологія принадлежатъ къ числу наукъ, которыя еще до сихъ поръ не вышли изъ пеленокъ и пока составляютъ лишь задачу будущаго. Въ области этихъ наукъ не только не существуетъ общепризнанныхъ обобщеній и выводовъ, но нтъ даже достаточно провреннаго фактическаго матеріала для такихъ выводовъ. Мало того, у этихъ наукъ нтъ даже точныхъ методовъ изслдованія. Между тмъ, какъ вопросъ о методахъ психологіи человка въ послднее время подвергся такой широкой и систематической разработк, методологическія изслдованія почти не коснулись сравнительной психологіи и зоопсихологіи. Правда, въ западной литератур существуетъ множество сочиненій по сравнительно-психологическимъ и зоопсихологическимъ вопросамъ, но, къ сожалнію, большинство этихъ трудовъ не иметъ никакого научнаго значенія. За немногими исключеніями эти труды наполнены или безпочвенными теоріями и праздными разсужденіями, или анекдотическими разсказами, которые могутъ быть интересны только дтямъ. Если таково вообще положеніе сравнительной психологіи и зоопсихологіи, то въ нашей русской наук оно особенно печально. У насъ нтъ ни одной работы въ этой области, которая заслуживала-бы упоминанія. Сравнительно-психологическіе и зоопсихологическіо вопросы какъ-то но привлекали къ себ вниманія серьезныхъ русскихъ ученыхъ, и все, что мы здсь имемъ, суть или переводы иностранныхъ сочиненій, или жалкія компиляціи.
Все это даетъ намъ нкоторое право обратить вниманіе на вышедшую въ прошломъ году брошюру священника Свтлова ‘Человкъ и животное въ психическомъ отношеніи’. Впрочемъ, мы должны заране сказать, что эта брошюра не можетъ заполнить никакого пробла ни въ наук вообще, ни даже въ русской паук. Она принадлежитъ перу дилетанта, лишеннаго спеціальной подготовки и, повидимому, пишущаго по такимъ вопросамъ въ первый разъ. Если мы ршились подвергнуть ее разбору, то для этого существовала еще другая причина кром чисто научной: брошюра иметъ апологетическій интересъ.
Научная неопытность автора обнаруживается уже въ постановк его задачи. Указывая на то, что главныя препятствія для правильнаго ршенія вопроса о психологическомъ отношеніи человка и животныхъ заключаются до сихъ поръ ‘въ недостаточной установк правильныхъ методовъ изслдованіи или въ полномъ ея отсутствіи’, о. Свтловъ говоритъ на 2 страниц: ‘Наша небольшая статья, не претендуя на увеличеніе и безъ того большого числа существующихъ теорій или воззрній, новымъ положительнымъ ршеніемъ вопроса, посвящается, въ вид опыта, указанной методологической сторон вопроса, обходимой (предшествовавшими?) изслдованіями. Она представляетъ приблизительный образчикъ того, въ какомъ направленіи и какимъ образомъ долженъ ршаться вопросъ, въ ршеніи котораго непосредственно заинтересовано богословіе’. На основаніи этихъ словъ можно было-бы думать, что авторъ беретъ на себя крайне трудную и требующую многихъ спеціальныхъ знаній задачу — установить точные методы сравнительной психологіи и зоопсихологіи. Если-бы ему удалось выполнять такую задачу, онъ этимъ, конечно, сразу создалъ-бы себ громкое ученое имя. Мы привтствовали-бы его тогда какъ основателя этихъ наукъ, потому что установить ихъ методы, значитъ ни боле, ни мене, какъ создать ихъ. Но — ultra posse nemo obligatur: можно быть напередъ увреннымъ, что о. Свтловъ вовсе не предполагалъ открывать Америки и лишь по недоразумнію обмолвился вышеприведенными словами. И дйствительно, его подлинная задача гораздо скромне и проще: какъ показываетъ дальнйшее содержаніе его брошюры, онъ хочетъ только сдлать краткій обзоръ существующихъ теорій по избранному имъ вопросу и выяснить Библейскую точку зрнія на предметъ.
Авторъ начинаетъ свою работу изложеніемъ Библейскаго ученія. Онъ длаетъ Священное ученіе своею исходною точкой и своею конечною цлью, въ немъ ищетъ онъ руководящихъ нормъ для критики противоположныхъ воззрній и данныхъ для положительнаго ршенія вопроса.. Но онъ излагаетъ его слишкомъ кратко и неполно. Показывая въ общихъ чертахъ, что Библія отрицаетъ у животныхъ разумъ, свободу, личность и безсмертіе и приписываетъ имъ низшія психическія функціи, онъ почти не останавливается на детальномъ анализ Библейскихъ текстовъ и ограничивается глухими ссылками. Между прочимъ, онъ не выясняетъ взгляда Библіи на отношеніе души животныхъ къ тлу и оставляетъ безъ комментарія слова Св. Василія Великаго: ‘душа всякаго животнаго кровь его есть’, которыя могутъ подать поводъ къ превратнымъ толкованіямъ и которыя, какъ впослдствіи увидимъ, можетъ быть, отчасти ввели въ заблужденіе его самого. Какъ богословъ, авторъ безъ сомннія могъ-бы дать читателю боле подробное изложеніе и боле полный анализъ Библейскаго ученія, — тмъ боле, что и литература но этому предмету далеко не исчерпывается однимъ Библейскимъ словаремъ Вигуру.
Обращаясь къ положенію вопроса въ современной наук, авторъ хочетъ ‘оправдать свое право на участіе въ ршеніи этого вопроса въ качеств простого, скромнаго богослова’, и съ этою цлью подвергаетъ жестокой критик пріемы и научные рессурсы тхъ натуралистовъ, которые въ настоящее время хозяйничаютъ въ сравнительной психологіи и зоопсихологіи. Нужно признаться, что его критическія замчанія очень справедливы и развиты имъ съ замчательною ясностью. Указывая на то, что знаніе фактовъ само по себ отнюдь не гарантируетъ отъ ошибокъ, что необходимо еще ихъ пониманіе, объясненіе, онъ видитъ именно въ объясненіи фактовъ слабую сторону натуралистовъ. Натуралистамъ недостаетъ того, что въ данномъ случа является единственнымъ условіемъ правильнаго объясненія,— недостаетъ философскаго развитія. Ихъ психологическія представленія часто поражаютъ своею наивностью и несообразностью, ихъ понятія въ области этики крайне смутны и дтски неразвиты, наконецъ, ихъ невжество въ вопросахъ религіи изумительно. Отсюда именно проистекаютъ ихъ вздорныя теоріи, приписывающія животнымъ не только умственную жизнь, но даже нравственныя понятія и религіозныя представленія. Вс эти мысли, повторяемъ, совершенно врны, и авторъ не первый ихъ высказываетъ. Но едвали можно согласиться съ его заключительнымъ выводомъ, что ршеніе вопроса о психологическомъ отношеніи человка и животныхъ ‘есть дло не столько фактовъ, сколько философской школы, общаго философскаго міросозерцанія’. Если это, быть можетъ, такъ есть въ настоящее время, то едвали это такъ должно быть въ принцип и такъ оставаться всегда. Данный вопросъ иметъ совершенно эмпирическій характеръ. Ршеніе такого вопроса, вытекающее изъ общаго міросозерцанія, можетъ быть случайно истиннымъ, по оно никогда не можетъ быть убдительнымъ, оно получитъ научную цнность только тогда, когда будетъ основываться на тщательномъ и всестороннемъ изслдованіи фактовъ. Впрочемъ, мы не думаемъ, чтобы самъ авторъ серьезно врилъ въ правильность своего парадокса: изъ нкоторыхъ его положеній нужно заключить, что онъ отрицаетъ не столько необходимость здсь самыхъ фактовъ, сколько необходимость ихъ непосредственнаго изслдованія. Онъ думаетъ, что непосредственное изученіе сравнительно-психологическихъ, фактовъ можно вполн замнить знакомствомъ съ тмъ фактическимъ матеріаломъ, который уже собранъ натуралистами,— тми самыми натуралистами, которыхъ онъ подвергаетъ литературному гоненію. По его мннію, ‘фактовъ накоплено уже многое множество и, притомъ, хорошо провренныхъ’, все дло лишь въ томъ, чтобы правильно истолковать ихъ съ точки зрнія ‘общаго міросозерцанія’. Увы, все это глубокое заблужденіе! Даже при лучшихъ условіяхъ знакомство съ чужими наблюденіями никогда не можетъ замнить своихъ непосредственныхъ наблюденій, въ данномъ-же случа объ этомъ невозможно и думать. Хорошо провренныхъ сравнительно-психологическихъ фактовъ крайне мало, настолько мало, что вроятно пройдутъ десятки лтъ, прежде чмъ сравнительная психологія и зоопсихологія станутъ на твердую эмпирическую почву. То, что обыкновенно выдается за такіе факты, суть въ большинств простые анекдоты, случайнаго и даже неизвстнаго происхожденія, въ которыхъ дйствительная основа причудливо переплетается съ вымысломъ. Даже въ тхъ случаяхъ, когда достоврность этихъ фактовъ не можетъ подлежать сомннію, непроизвольная интерпретація наблюдателя или разсказчика вкладываетъ въ нихъ такія черты, которыя совершенно измняютъ ихъ смыслъ. И такого рода ‘фактами’ переполнены не только извстные автору ‘Anecdotes of dogs’ и ‘Anecdotes of animais’, но даже лучшія сочиненія по зоопсихологіи, каковы наприм. труды Ромэнса. Чтобы правильно истолковать эти ‘факты’, нужно сначала очистить ихъ отъ фантастическаго элемента и возстановить ихъ подлинный видъ. Но какъ-же сдлаетъ это теоретикъ, вооруженный только ‘общимъ міросозерцаніемъ’ да презрніемъ къ натуралистамъ? Онъ никакъ не можетъ этого сдлать. Для этого есть только одно дйствительное средство: самому наблюдать и непосредственно проврить указанные факты, т. е. самому сдлаться натуралистомъ. Помимо этого, даже т факты, которые дйствительно хорошо проврены, часто выражаютъ настолько неполное наблюденіе, что правильный выводъ изъ нихъ невозможенъ, чтобы правильно истолковать ихъ, необходимо дополнить ихъ новыми наблюденіями. Приведемъ для ясности примръ. Выдающійся изслдователь жизни муравьевъ, Пьеръ Гюбэ путемъ многочисленныхъ опытовъ удостоврился въ томъ, что муравьи распознаютъ другъ друга, такъ-какъ особи, взятыя изъ муравейника и вновь положенныя туда черезъ четыре мсяца, дружелюбно принимаются своими собратьями, а особи того-же самаго вида, но взятыя изъ другого муравейника, изгоняются ими. Другой извстный изслдователь наскомыхъ, Лббокъ, проврилъ это наблюденіе и нашелъ, что оно совершенно врно: муравьи дйствительно распознаютъ другъ друга. Что слдуетъ изъ этого факта? Повидимому, выводъ ясенъ: если муравьи по прошествіи нсколькихъ мсяцевъ распознаютъ свои особи и различаютъ ихъ отъ чужихъ, то это значитъ, что они имютъ необыкновенно тонкія воспріятія индивидуальныхъ различій и обладаютъ замчательной памятью. Легко сообразить, какія слдуютъ отсюда дальнйшія заключенія объ интеллектуальныхъ качествахъ муравьевъ! Что-же скажетъ противъ этого вывода дилетантъ-теоретикъ? Онъ долженъ или принять его, или ограничиться голословнымъ его отрицаніемъ. По тмъ или другимъ побужденіямъ онъ можетъ съ нимъ не согласиться, но опровергнуть его онъ не можетъ, потому-что въ самомъ факт онъ не найдетъ опровергающихъ данныхъ, а общія соображенія не будутъ здсь убдительны. Между тмъ достаточно маленькаго дополнительнаго наблюденія, чтобы уничтожить всякую возможность подобнаго вывода. Тотъ-же самый Лббокъ произвелъ слдующій опытъ. Онъ бралъ изъ муравейника не муравья, а простую личинку, въ которой еще не опредлились никакіе индивидуальные признаки особи, и затмъ, когда эта личинка развивалась и превращалась въ муравья, вновь клалъ послдняго въ муравейникъ. Результатъ былъ тотъ, что и въ этомъ случа муравьи принимали своего вновь народившагося собрата. Отсюда уже становится очевиднымъ, что взаимное распознаваніе муравьевъ не индивидуальное, а родовое, въ которомъ память не играетъ ни малйшей роли. Является полная возможность предполагать, что муравьи различаютъ особи своей колоніи отъ чужихъ просто по ихъ специфическому запаху. Правиленъ-ли послдній взглядъ, это опять-таки должны показать дальнйшія наблюденія (Срав. Wundt, Vorlesungen ber die Menschen — und Thierseele, 2 umgearb. Aufl. S. 374). И подобныхъ фактовъ множество. Что-же, спрашивается, будетъ длать съ ними теоретикъ, который знакомится съ фактическимъ матеріаломъ изъ вторыхъ рукъ и даже отрицаетъ всякую необходимость знакомиться съ нимъ ближе? Ясно, что онъ даже въ объясненіи этихъ фактовъ будетъ идти на помочахъ у натуралистовъ, — у тхъ философски неразвитыхъ натуралистовъ, къ которымъ авторъ питаетъ такое справедливое недовріе, — и тамъ, гд натуралисты ему ничего не подскажутъ, онъ останется безпомощнымъ.— Такимъ образомъ, истина въ томъ, что вопросъ о психологическомъ отношеніи человка и животныхъ (какъ и всякій другой эмпирическій вопросъ) есть столько-же дло фактовъ, сколько философской мысли и здраваго философскаго міросозерцанія: чтобы правильно и научно ршить его, нужно быть заразъ натуралистамъ и философски развитымъ психологомъ.
Устанавливая эту истину, которая въ сущности не требовала-бы никакихъ доказательствъ, мы вовсе не хотимъ сказать, что ‘простой, скромный богословъ’ но иметъ нрава, писать журнальную статью о данномъ предмет. Писать можетъ всякій о чемъ угодно, только безъ лишнихъ претензій. Ut desint vires, tarnen est laudanda voluntas, какъ говоритъ Овидій. Кром того, въ этомъ вопрос богословъ иметъ свою спеціальную задачу, осуществленіемъ которой онъ окажетъ несомннную услугу научной истин: онъ можетъ выяснить христіанскій взглядъ на вопросъ и поставить его какъ идеалъ для научнаго изслдованія. Сдлать это не только его право, но даже обязанность, не нуждающаяся ни въ какомъ оправданіи. Это именно до нкоторой степени и длаетъ статья о. Свтлова, и если, какъ мы видли, даже въ этомъ отношеніи она не совсмъ удовлетворительна, то все-таки здсь лежитъ ея главный интересъ.
Разсчитавшись съ натуралистами, авторъ переходитъ къ обзору прежнихъ и современныхъ научныхъ теорій но избранному имъ вопросу. Раздливъ эти теоріи натри группы, онъ прежде всего изслдуетъ теорію автоматизма, разсматривающую животныхъ какъ простыя органическія машины, лишенныя сознанія и автоматически реагирующія на вншнія возбужденія. Какъ извстно, это — теорія Декарта и его послдователей. Авторъ находитъ, что эта теорія явно противорчитъ фактамъ и нисколько не оправдывается даже апологетическими побужденіями, изъ которыхъ она собственно возникла. Дале слдуетъ опроверженіе ‘позитивно-научныхъ (дарвинистаческахъ) теорій’, которыя, въ противоположность теоріи автоматизма, приписываютъ животнымъ вс психическія силы человка, только въ меньшей степени развитія. Мы сомнваемся, чтобы вс ‘позитивно-научныя’ теоріи были непремнно ‘дарвинистическія’, но если это такъ, то авторъ совсмъ напрасно ставитъ въ число дарвинистовъ Вундта и Агассшза. Horribilc dictu! Вдь, Вундтъ и Агассизъ не приверженцы, а противники дарвинизма, если о Вундт это, быть можетъ, не всякому извстно, то объ Агассиз это знаетъ любой гимназистъ. Даже въ работ, написанной съ меньшими претензіями, было-бы изумительно и прискорбно встртить подобный промахъ. Такіе промахи роняютъ достоинство нашей духовной литературы. Кстати, съ воззрніями Вупдта авторъ знакомъ только по старому изданію его ‘Лекцій о душ человка и животныхъ’. На это изданіе онъ часто ссылается и придаетъ ему такую важность, что цитируетъ его заразъ и въ русскомъ перевод, и въ подлинник. Нужно знать, что теперь уже нельзя ссылаться на это изданіе: оно совершенно устарло и самъ Вундтъ давнымъ давно отказался отъ него въ большинств пунктовъ. Въ прошломъ году вышло второе, совершенно переработанное изданіе этого сочиненія, и еслибы авторъ потрудился познакомиться съ нимъ, онъ могъ-бы многому научиться. Между прочимъ, онъ нашелъ-бы тамъ немало сильныхъ аргументовъ въ защиту тхъ самыхъ положеній, которыя онъ теперь отстаиваетъ противъ Вундта {Какъ показываетъ 3 примчаніе на 26 страниц, авторъ слыхалъ о появленіи новаго изданія книги Вундта. Только мы не знаемъ, почему онъ предполагаетъ, что это — ‘значительно дополненное изданіе’. Это — переработанное и сокращенное изданіе, сокращенное ни больше, ни меньше, какъ вдвое.}. Кром того, вдь, Вундтъ написалъ еще кое-что. У него есть наприм. двухтомный ‘Учебникъ физіологической психологіи’, есть ‘Система философіи’, есть упоминаемая авторомъ статья ‘О современномъ состояніи психологіи животныхъ’, и съ этими сочиненіями долженъ быть знакомъ тотъ, кто берется разсуждать о сравнительно-психологическихъ взглядахъ знаменитаго ученаго.
Третью разсматриваемую о. Свтловымъ группу теорій составляютъ такъ называемыя имъ ‘теоріи сходства’, которыя, допуская психологическое подобіе человка и животныхъ, въ то-же время устанавливаютъ между ними боле или мене существенныя различія. Здсь авторъ сосредоточивается главнымъ образомъ на изложеніи и разбор взглядовъ Реймаруса, которые по его мннію остаются господствующими даже до сихъ поръ. Онъ соглашается съ Реймарусомъ въ большинств пунктовъ, но считаетъ ложною его мысль, будто-бы животныя совершенно лишены ума. Безусловное отрицаніе ‘ума’ у животныхъ но мннію автора невозможно, и онъ доказываетъ это какъ теоретическими соображеніями, такъ и фактами. На его теоретическихъ соображеніяхъ мы не будемъ останавливаться, такъ-какъ они исчерпываются мало выясненнымъ и здсь совершенно не примнимымъ положеніемъ, что ‘Стюартъ Милль, Гельмгольцъ, Шопенгауэръ, Зигвартъ и Вундтъ (и Либманъ,— не правда-ли?) отлично доказали необходимость участія сужденій въ самыхъ первоначальныхъ актахъ знанія, какъ воспріятія’ (Срав. Liebmann, Zur Analysis der Wirklichkeit, 2 Aufl. S. 498). Что-же касается фактовъ, то они какъ-будто нарочно приведены для того, чтобы доказать, какъ мало способенъ дилетантъ правильно оріентироваться въ достоврности того, что онъ почерпаетъ изъ чужихъ книгъ, и какъ мало можетъ онъ превзойти философски неразвитыхъ натуралистовъ въ самомъ пониманіи и объясненіи чужихъ наблюденій, Возьмемъ тотъ разсказъ о слон, который приводится авторомъ на 33 стр. въ доказательство того, что ‘слонъ размышляетъ’. Что въ этомъ разсказ правда, и что вымыселъ? Что въ немъ составляетъ дйствительную основу и что принадлежитъ интерпретирующему воображенію разсказчика? Какія дйствительныя подробности въ немъ сообщены и какія совсмъ упущены? О. Свтловъ даже не задаетъ себ этихъ вопросовъ, да если-бы онъ ихъ и задалъ, онъ не могъ-бы на нихъ отвтить. Онъ просто вритъ разсказу на слово и считаетъ вс его подробности ‘хорошо провренными фактами’. Между тмъ достаточно обратить вниманіе уже на ту подробность, что слонъ, найдя выходъ изъ затрудненіи, ‘вдругъ сильно захлопалъ ушами какъ-бы отъ радости, что понялъ, въ чемъ дло’, и вся исторія становится сомнительной. Эта анекдотическая подробность настолько носитъ характеръ субъективной прикрасы, что, можетъ быть, весь данный разсказъ не боле достовренъ, чмъ извстный разсказъ Плинія о другомъ слон, который учился по ночамъ танцевать для того, чтобы днемъ отличиться въ цирк и не быть наказаннымъ своимъ хозяиномъ. Но допустимъ, что разсказъ иметъ реальную основу, какъ авторъ его понимаетъ? Онъ видитъ въ немъ одинъ изъ ‘поразительныхъ и, такъ сказать, классическихъ примровъ или фактовъ ума животныхъ’, онъ находитъ, что дйствія слона нельзя объяснить ни инстинктомъ, ни механизмомъ ассоціацій: ‘слонъ размышляетъ‘. Все это для него настолько очевидно, что, передавъ разсказъ, онъ восклицаетъ: ‘требуются-ли здсь еще какіе-либо комментаріи?’ Посмотримъ, такъ-ли это на самомъ дл. Еслибы намъ разсказали съ полнымъ ручательствомъ за достоврность, что слонъ, накачивавшій воду въ корыто, тотчасъ обратилъ вниманіе на то, что корыто опрокинулось, немедленно бросилъ насосъ и, подойдя къ корыту, подставилъ подъ него выскользнувшій обрубокъ, то въ разумности такого слона не оставалось-бы ни малйшаго сомннія. Было-бы очевидно, что слонъ, дйствующій подобнымъ образомъ, на самомъ дл мыслитъ, что онъ понимаетъ истинный смыслъ вещей и явленій, ихъ причины и ихъ воображаемыя слдствія, что онъ ставитъ себ разумныя цли и уметъ найти разумныя средства для ихъ исполненія. Но разсказъ передаетъ совсмъ не то. Когда корыто опрокинулось, слонъ не обращаетъ на это вниманія и продолжаетъ накачивать воду. Только тогда, когда вода стала сильно выливаться изъ корыта, онъ оставляетъ насосъ. Почему онъ это длаетъ, разсказъ не сообщаетъ, но дйствительную причину можно съ увренностью предполагать: вроятно, вода потекла слону подъ ноги и причинила ему непріятныя ощущенія. Слонъ идетъ къ корыту, но вовсе но для того, чтобы привести его въ равновсіе, а для того, чтобы снова возвратиться къ насосу и снова накачивать воду. Такъ повторяетъ онъ до трехъ разъ и только посл этого — выбрасываетъ хоботомъ другой обрубокъ, поддерживавшій противоположный конецъ корыта. Что это значитъ? Это значитъ, что слону нужно было три раза подвергнуться непріятнымъ ощущеніямъ, три раза бросать ручку насоса и три раза подходить къ корыту для того, чтобы у него образовалась ассоціація между вытекающею водой и неправильнымъ положеніемъ корыта. Кром простой, медленно слагающейся ассоціаціи тутъ, очевидно, нтъ ничего. Слдующее затмъ движеніе, которымъ слонъ выбрасываетъ изъ-подъ корыта другой обрубокъ, есть ужо полу-рефлексъ, естественно и неизбжно возникающій изъ этой ассоціаціи. Это — такъ называемое ‘идеомоторное’ движеніе, въ которомъ здсь находитъ непосредственный и автоматическій исходъ живое представленіе непріятнаго препятствія и желаніе удалить его. Чтобы сдлать это движеніе, слону было нужно не больше ‘размышлять’, чмъ наприм. собак, когда она отворяетъ лапами дверь, чтобы выйти изъ комнаты. Такимъ образомъ, если-бы авторъ потрудился получше вникнуть въ дло, онъ могъ-бы найти, что фактъ (насколько онъ вроятенъ) иметъ другое, боле простое и боле естественное объясненіе. Справедлива мысль, что факты сами по себ не гарантируютъ отъ ошибокъ и нужно еще умть понимать ихъ, но справедливо и то, что значеніе этой истины должны оцнить не только философски неразвитые натуралисты, но и т дилетанты, которые берутся поправлять ихъ.
‘Умъ’, приписываемый авторомъ животнымъ, не есть отвлеченное мышленіе и вообще не есть мышленіе посредствомъ понятій, но въ чемъ именно состоитъ этотъ ‘умъ’ и чмъ отличается онъ отъ простыхъ ассоціативныхъ процессовъ, о. Свтловъ мало разъясняетъ. Правда, на стр. 18 онъ говоритъ, что кром разума, который одинъ длаетъ человка человкомъ и возвышаетъ его надъ природой, есть еще другой, низшій умъ, — тотъ самый, ‘который является движущимъ началомъ и силою культуры’… Но, конечно, это не объясненіе. Въ лучшемъ случа, это — смшеніе психологической точки зрнія на предметъ съ этическою, въ худшемъ случа, это — курьезъ, который мы отказываемся понимать. Нтъ, съ такимъ средствами и пріемами нельзя учить натуралистовъ!
Въ заключеніе авторъ снова возвращается къ Библейскому ученію. Показывая, что научная мысль неизбжно должна придти къ взглядамъ Библіи, если она станетъ на врный путь въ ршеніи вопроса, онъ еще разъ формулируетъ Библейскую точку зрнія въ связи съ тми данными, которыя онъ получилъ въ результат критики научныхъ теорій. Согласно съ Библейскимъ ученіемъ онъ усвояетъ животнымъ вс низшія психическія свойства человка, каковы: ощущеніе, представленіе, память и проч., но считаетъ невозможнымъ приписать имъ разумъ, личность, свободу, безсмертіе, нравственность, познаніе сверхчувственнаго міра и способность къ религіи. Все это совершенно справедливо и было-бы, вроятно, еще справедливе, еслибы авторъ присовокупилъ, что животнымъ нельзя приписать и ‘ума’. Но какъ понять слдующее заявленіе автора: ‘Все это ведетъ къ заключенію, что и самый принципъ животно-психической жизни или души животныхъ по своей природ не можетъ представлять существеннаго или качественнаго отличія отъ тла, т. о. что душа животныхъ не есть существо духовное и самостоятельное’? Неужели авторъ въ самомъ дл хочетъ сказать, что душа животныхъ иметъ матеріальную природу и тлесныя свойства? Намъ кажется, что человкъ, претендующій на философское развитіе,, не долженъ былъ-бы высказывать подобныхъ воззрній. Вдь, признавать душу животныхъ матеріальной значитъ что-нибудь одно изъ двухъ: или по-просту отрицать у животныхъ всякую душу, или становиться на матеріалистическую точку зрнія и считаться со всми ея роковыми послдствіями. Въ самомъ дл, если душа животныхъ ничмъ существеннымъ не отличается отъ тла, то почему должны мы называть со душей? Не проще ли тогда сказать извстнымъ народнымъ выраженіемъ, что ‘у животныхъ не душа, а только наръ’? Наконецъ, не значитъ-ли это возвратиться къ автоматизму Декарта, который, по собственному признанію автора, противорчитъ и фактамъ, и Библіи? Съ другой стороны, разв не вытекаетъ отсюда совершенно матеріалистическій взглядъ на духовную природу самого человка? Вдь, если ощущенія, представленія, намять, ассоціаціи и ‘умъ’ животныхъ имютъ матеріальную природу и матеріальное происхожденіе, то и у человка, у котораго эти процессы не отличаются ничмъ существеннымъ, они должны быть также матеріальны. А такъ-какъ у человка съ этими процессами связаны вс высшія духовныя функціи, то необходимо перенести матеріалистическій взглядъ и на нихъ. Само собой разумется, что подобное мнніе не можетъ найти для себя оправданія и въ Библіи. Правда, авторъ можетъ сослаться на вышеприведенный текстъ Св. Василія Великаго, заимствованный изъ книги Левитъ 17, 11: ‘душа всякаго животнаго кровь его есть‘, но, безъ сомннія, эти слова нужно понимать въ томъ смысл, какъ они читаются въ подлинник: ‘душа тла въ крови’,— т. е. не въ томъ значеніи, что кровь животныхъ тожественна съ ихъ душей, а въ томъ, что она есть ‘сдалище души’. Авторъ даетъ понять главный мотивъ, который привелъ его къ такому абсурдному воззрнію: допустивъ духовность психическаго начала животныхъ, онъ боялся приписать животнымъ безсмертіе. На чемъ основывались его опасенія, предоставляемъ судить ему: по нашему-же мннію здсь все зависитъ оттого, какъ понимать безсмертіе и что считать въ человк безсмертнымъ. Безсмертіе не есть простое вчное существованіе, потомучто такимъ безсмертіемъ обладаетъ и каждый атомъ матеріи. Безсмертіе есть вчное существованіе разумной и свободной личности, а личностью въ чувственномъ мір обладаетъ только человкъ.
Въ конц своей брошюры, въ примчаніи, о. Свтловъ приводитъ списокъ извстныхъ ему книгъ по зоопсихологіи. Почему онъ счелъ ‘не безполезнымъ’ привести этотъ списокъ, мы не знаемъ. Если онъ имлъ въ виду спецілистовъ, то спеціалистамъ его библіографическія указанія едвали будутъ нужны, если-же онъ имлъ въ виду профановъ, то имъ эти указанія едвали будутъ полезны. Дло въ томъ, что перечень его не отличается ни полнотой, ни хорошимъ подборомъ книгъ: рядомъ съ сочиненіями, дйствительно цнными, здсь фигурируютъ книжки дтскаго содержанія и анекдотическаго характера, изъ которыхъ читатель не почерпнетъ ни правильныхъ сравнительно-психологическихъ фактовъ, ни правильныхъ сравнительно-психологическихъ взглядовъ.
Въ виду своихъ недостатковъ брошюра священника Свтлова едвали можетъ быть ‘образчикомъ’ и даже ‘приблизительнымъ образчикомъ’ того, какъ нужно изслдовать разсматриваемый ею вопросъ. Но эти недостатки но лишаютъ ее нкоторыхъ положительныхъ достоинствъ, которыя даютъ ей мсто въ нашей бдной сравнительно-психологической литератур. Она написана самостоятельно, очень послдовательно и въ большинств случаевъ ясно. Нкоторыя положенія развиты въ ней съ основательностью и проницательностью, обнаруживающими въ автор научный и литературный талантъ. Въ этомъ отношеніи выдляется именно вторая ея глава, которая при всхъ своихъ промахахъ остается лучшею частью изслдованія. Наконецъ, — и это главное, — брошюра посвящена апологетической задач, которой нельзя но сочувствовать: какъ-бы ни была несовершенна апологетическая попытка по своимъ научнымъ пріемамъ и средствамъ, она уже по одной своей цли заслуживаетъ вниманія.
Въ заключеніе настоящей замтки мы позволимъ себ высказать pium disiderium, которое, надемся, будетъ столько-же въ интересахъ православной апологетики, сколько и въ интересахъ чистой науки. Давно, намъ кажется, настало время, чтобы православные апологеты выступили въ ршеніи научныхъ вопросовъ не какъ безоружные дилетанты, а какъ образованные естествовды, вооруженные тми-же средствами, которыми враждебная имъ наука завоевала свое господствующее положеніе. Недостаточно бглыхъ экскурсій въ мало знакомую область и недостаточно одной отвлеченной критики: нужно поставить на мсто враждебныхъ вр естественнонаучныхъ трудовъ равные имъ по научнымъ достоинствамъ труды въ христіанскомъ дух. Только тогда защита христіанскихъ идеаловъ будетъ вполн успшна и достигнетъ желанной цли. Къ сожалнію, объ этомъ нельзя и мечтать до тхъ поръ, пока наши богословы будутъ въ такой степени лишены естественнонаучнаго образованія, какъ теперь. Тотъ недостатокъ спеціальныхъ знаній, который мы отмтили у автора сейчасъ разсмотрнной брошюры, не есть его личный недостатокъ и не есть его личная вина: онъ есть результатъ общихъ печальныхъ условій, въ которыя поставлена у насъ апологетическая мысль. Съ прискорбіемъ нужно сознаться, что вс вообще наши богословы не имютъ ни подготовки, ни средствъ къ самостоятельной работ по вопросамъ, соприкасающимся съ естествознаніемъ, и, — что всего печальне, — не имютъ даже возможности получить ихъ. И въ самомъ дл, гд-бы могли они получить естественнонаучное образованіе? Университеты для нихъ закрыты, а изъ духовныхъ академій только въ одной Московской есть каедра естественнонаучной апологетики, да и та иметъ лишь полуоффиціальное существованіе, далеко не обезпеченное въ будущемъ. При настоящихъ условіяхъ мы видимъ только одинъ выходъ изъ этого ненормальнаго положенія: по нашему мннію, во всхъ академіяхъ должны быть основаны каедры естественнонаучной апологетики, замщенныя хорошими спеціалистами и обставленныя всми необходимыми средствами. Если такимъ путемъ нельзя будетъ создать ученыхъ естествовдовъ, то можно будетъ создать апологетовъ съ общимъ естественнонаучнымъ образованіемъ и съ подготовкой для дальнйшихъ спеціальныхъ занятій. Вмст съ этимъ, конечно, нужно пожелать, чтобы двери нашихъ университетовъ были свободно раскрыты для тхъ богослововъ, которые по своимъ личнымъ условіямъ найдутъ возможность воспользоваться университетскими лекціями и лабораторіями. Католицизмъ, такъ чуткій къ запросамъ времени, уже давно понялъ эту настоятельную потребность естественнонаучнаго образованія богослововъ и необходимость самостоятельной христіанской науки. На европейскомъ Запад и въ Америк существуютъ католическіе факультеты и даже цлые католическіе университеты, посвящающіе свою дятельность естествознанію. Въ Бельгіи есть общество католическихъ естествоиспытателей, имющее свой органъ (Revue des questions scientifiques) и собирающее періодическіе научные конгрессы. Члены этого общества уже обогатили науку многими выдающимися трудами и немало способствовали тому измненію господствующаго научнаго міросозерцанія, которое отчасти замчается уже теперь. Все это для насъ идеалъ, въ настоящее время, конечно, недостижимый, но достойный стремленій.

П. Соколовъ.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека