ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ И КРИТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ,
СЪ ПРИЛОЖЕНІЕМЪ
автобіографіи Г. Брандеса и его характеристики.
Изданіе журнала ‘Пантеонъ Литературы’.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., д. No 8.
1889.
Характеристика Георга Брандеса.
(Изъ ‘National Reformer‘).
Георгъ Брандесъ, безспорно, является самымъ выдающимся и богато-одареннымъ человкомъ изъ всхъ современныхъ датчанъ. Его репутація настолько велика, что обезпечила ему блестящее положеніе и вн его родины, въ особенности въ Германіи, но любовь его къ маленькой родин настолько сильна, что онъ счелъ своимъ долгомъ посвятить ей вс свои силы, хотя та и отплатила ему самой вопіющей неблагодарностью.
Пусть читатель представитъ себ такое положеніе: Богато-одаренный человкъ родился въ небольшомъ государств. Будучи еще очень молодымъ, онъ мечтаетъ посвятить себя служенію національному университету. Какъ разъ въ то время, когда должно состояться его назначеніе, въ немъ окончательно установились взгляды на жизнь, которые оказываются прямо-противоположными ходячимъ взглядамъ его эпохи и страны, оффиціально-патентованнымъ, въ которыхъ многіе видятъ единственное спасеніе. Вмсто того, чтобы въ утилитарныхъ видахъ хотя на время скрыть свои убжденія, онъ настолько честенъ, что громко проповдуетъ ихъ съ юношескимъ пыломъ, нимало не заботясь о послдствіяхъ. Тогда клерикализмъ и лицемріе вступаютъ между собою въ союзъ, чтобы закрыть передъ нимъ вс двери. Въ теченіе шестнадцати лтъ, каедра эстетики остается вакантной, но ее боятся поручить ненавистному новатору, хотя, съ другой стороны, не ршаются совершить такую крупную несправедливость, чтобы отдать ее другому, мене даровитому, человку.
Разв не большое мужество съ его стороны — работать на пользу общества, до такой степени предубжденнаго противъ него? Для того, чтобы бороться, не теряя при такихъ условіяхъ надежды на успхъ, нужно быть глубоко убжденнымъ въ правот своего дла, нужно обладать никогда не ослабвающей энергіей и несокрушимой бодростью духа. Когда приходится говорить объ одномъ изъ героевъ мысли передъ аудиторіей, совершенно съ нимъ незнакомой, необходимо, прежде всего, сказать нчто о той арен, на которой человку этому приходилось дйствовать, въ особенности когда и эта арена такъ мало знакома публик, какъ въ настоящемъ случа.
Въ Даніи, какъ и во Франціи, съ 1850 г. по 1870 г., господствовалъ самый узкій шовинизмъ. Если большой, могущественной, удивительно-эластичной Франціи пришлось такъ дорого поплатиться за него, какъ то случилось въ 1870 г., то становится вполн понятнымъ, что послдствія подобнаго заблужденія еще чувствительне сказались на такой маленькой стран, какъ Данія, съ ея двухъ-милліоннымъ населеніемъ. Дуновеніе февральской революціи 1848 г. донеслось и до свера и оказалось достаточно сильнымъ для того, чтобы пошатнуть абсолютизмъ, Данія получила свою либеральную конституцію въ 1849 г. и тогдашнее возбужденіе помогло ей съ честью выйти изъ этой борьбы, которая завязалась у нея съ ея нмецкими подданными въ Голштиніи, опиравшимися на Пруссію и Австрію. Но именно съ этого-то времени датчане предались самообожанію, стали съ утра до вечера любоваться на себя въ зеркало, распвать псни, прославляющія датчанъ, какъ перлы творенія. Они сами себя изолировали отъ Европы. Матеріальнымъ результатомъ этого самообожанія было то, что Данія потерпла чувствительный ударъ при новомъ столкновеніи съ Германіей въ 1864 г. Тутъ наступилъ конецъ ликованію и начались ламентаціи, но вмст съ тмъ датчане упрямо продолжали возводить китайскую стну, преграждавшую доступъ къ нимъ всякихъ иноземныхъ элементовъ. Они и среди мира продолжали ныть, жаловаться и видть надъ собою туманъ и мракъ, между тмъ какъ всюду небо было безоблачно. Тотъ, кто пытался мыслить, впадалъ въ метафизику и писалъ трактаты о ‘вр и знаніи’, усердно стараясь примирить ихъ. Люди представлялись пишущей братіи, смотря по темпераменту авторовъ, или сонмомъ ангеловъ, или сынами дьявола. Вся литература была насквозь пропитана ханжествомъ и неумреннымъ восхваленіемъ всего датскаго. Если бы въ тогдашнихъ романахъ, напр., не встрчалось порою упоминанія объ отправленной или полученной телеграмм, то трудно было бы сказать, когда написанъ такой-то романъ — въ 1866 или же въ 1766 гИ вотъ среди такой-то атмосферы появляется Георгъ Брандесъ. Онъ сразу же сдлался крупнымъ вкладчикомъ въ наиболе выдающіеся журналы и газеты Даніи. Онъ писалъ статьи о датской поэтической школ, когда-то процвтавшей, но за послдніе годы пришедшей въ упадокъ, и принялъ живое участіе въ возгорвшейся полемик о знаніи и вр. Мало-по-малу, путемъ старательнаго изученія и не безъ внутренней борьбы, онъ дошелъ до тхъ воззрній, которыя, начиная съ 1871 г., привели его въ столкновеніе со всми господствовавшими партіями въ Даніи. Джонъ Стюартъ Милль имлъ, безъ сомннія, громадное вліяніе на Брандеса, въ 1869 г. онъ перевелъ на датскій языкъ сочиненіе Милля ‘О подчиненности женщинъ’. То же самое, что сдлалъ по отношенію къ нему Милль съ религіозной и философской стороны, Тэнъ сдлалъ въ отношеніи литературномъ. Съ обоими этими мыслителями Брандесъ вошелъ въ личныя сношенія во время своихъ путешествій въ 1870 и 1871 гг. Вообще эти годы оказали глубокое, неизгладимое вліяніе на его богато-одаренный и впечатлительный умъ. Вернулся онъ на родину съ твердымъ намреніемъ осуществить свои идеи въ общественной дятельности и въ жизни. Лекціи, читанныя имъ немедленно по возвращеніи, произвели боле сильное волненіе, чмъ какое могло бы произвести нашествіе непріятельской арміи. Онъ шелъ впередъ съ гордой, непреклонной энергіей, которая отозвалась, быть можетъ, нсколько невыгодно на научной цнности тогдашнихъ его твореній, но которая за то будила спящихъ.
Онъ началъ лекціи съ извиненія за недостаточныя, быть можетъ, познанія свои, но затмъ тутъ же присовокупилъ: ‘Что же касается моихъ основныхъ взглядовъ, моихъ руководящихъ принциповъ и идей, то я не считаю нужнымъ просить о снисходительности для нихъ. Я считаю для себя долгомъ и дломъ чести относиться съ почтеніемъ къ исповдуемымъ мною принципамъ, — къ убжденію въ прав свободнаго изслдованія и въ конечномъ торжеств свободы’.
Еще впервые въ Даніи слышалась такая нота съ высоты университетской каедры {Какъ докторъ философіи, Брандесъ имлъ право читать публичныя лекціи въ университет.}, ‘она не преминула произвести скандалъ и ужасъ. Брандесъ наносилъ чувствительные удары лицемрамъ и піетистамъ, твердившимъ зады и пугавшимся всякаго новаго слова. Реакціонеры поспшили выступить на защиту этихъ послднихъ, будто бы не ршавшихся выступать публично для отпора Брандесу ‘изъ скромности’. Брандесъ насмхался надъ этимъ предлогомъ, надъ этой ‘скромностью’, будто бы мшающей открыто высказать свое мнніе, какъ то длается въ другихъ странахъ. ‘Удивительно’, — говоритъ онъ,— ‘что у нихъ не нашлось подъ рукой иныхъ основаній. Скромность! Какъ будто она когда-либо мшала защитникамъ устарлыхъ взглядовъ публично высказывать свои сокровеннйшія убжденія! Вдь они же имютъ правильную организацію, пользуются покровительствомъ государства, имютъ право проповдывать и издавать свои проповди, наполнять ими даже столбцы и страницы періодическихъ изданій. Нсколько подозрительно то, что скромность не мшаетъ имъ стяжать себ почетъ, прочное положеніе въ обществ и даже деньги, а съ другой стороны мшаетъ имъ открыто высказывать свои убжденія, точно послднія представляютъ собою нчто позорное, нчто такое, что является помхой ихъ успху’.— ‘Человкъ долженъ’, — говоритъ Брандесъ въ другомъ мст, — не обращая вниманія на оффиціальныхъ представителей и поставщиковъ правды, гарантированной клерикализмомъ и государствомъ, стремиться къ тому, чтобы собственными силами создать себ личныя, основныя, оригинальныя, положительныя, и по этому одному цнныя, убжденія. Всякій человкъ въ мір, какъ бы высокороденъ онъ ни былъ, начинаетъ ходить и говорить такъ же, какъ начинаетъ ходить и говорить человкъ, родившійся въ самыхъ низкихъ сферахъ общества. То же самое замчается и въ области мышленія. Человкъ можетъ говорить на чужомъ язык но онъ не можетъ думать чужимъ мозгомъ’. Слово ‘мыслитель’ долгое время было синонимомъ слова ‘еретикъ’. И съ какой дкой ироніей онъ говоритъ своимъ оппонентамъ изъ старшаго поколнія: ‘Почему же вы не дали намъ лучшаго воспитанія? Наши мысли требуютъ опроверженія? Прекрасно: почему же вы ихъ не опровергаете? Если возможно вооружить ныншнее поколніе для успшной борьбы противъ свободы, почему же вы насъ не вооружили такимъ же образомъ? Вы этого не сдлали, потому что не въ состояніи были этого сдлать, потому что наши мысли не могутъ быть опровергнуты. Поколніе, съ которымъ вы говорите, воспиталось на глубокихъ мыслителяхъ, видло нарожденіе сравнительной миологіи, знакомо съ религіозной критикой, было свидтелемъ ея борьбы и побды, оно вооружено знаніемъ, а вы все еще повторяете зады’.
Брандесъ велъ неустанную полемику противъ всяческаго рода ортодоксальности, будя спящихъ, выводя изъ себя людей ограниченныхъ и собирая вокругъ себя тхъ, кто раздлялъ его мннія. Онъ зналъ, что въ его маленькой родин было немало людей, скованныя мысли которыхъ слдовало освободить отъ узъ, ослабвшее мужество которыхъ слдовало поддержать и уснувшія мысли которыхъ слдовало пробудить. Нкоторые изъ этихъ людей когда-то пробовали возвышать свой робкій голосъ, но, испугавшись собственнаго своего голоса, раздававшагося въ пустын, они поспшно и стыдливо замолчали. Они нуждались въ руководител, и вотъ Георгъ Брандесъ сдлаіся этимъ руководителемъ интеллектуальной жизни, когда надъ Даніей впервые пронеслось новое освжающее дуновеніе, начиная съ 1871 г.
Его вліяніе распространилось очень широко,— на артистовъ, политическихъ дятелей, людей науки, по особенно сильно оно было въ литературномъ мір, такъ какъ Георгъ Брандесъ прежде всего историкъ литературы и эстетикъ. Его полемика — это тотъ-же снгоочиститель, который расчищаетъ путь передъ поздомъ, вагоны котораго наполнены величайшими писателями нашего столтія.
‘Главныя теченія литературы XIX столтія’ — являются самымъ выдающимся произведеніемъ Георга Брандеса. Въ немъ послдовательно изложены литературныя вянія во Франціи, Англіи и Германіи въ первую половину текущаго столтія, и подъ перомъ Брандеса вс они превращаются въ длинную цпь, отдльныя звнья которой крпко спаяны между собой. Здсь одна школа слдуетъ за другой, разнообразясь въ разныхъ странахъ, подъ вліяніемъ несходныхъ національныхъ и политическихъ условій, причемъ, однакоже, всякая новая формація обусловлена предшествующей.
Вотъ, въ общихъ чертахъ, каково это движеніе: Сначала литература эмигрантовъ во Франціи, пропитанная духомъ реакціи противъ идей первой революціи, реакціонно-романтическая школа въ Германіи, реакція во Франціи — Ламеннэ, Ламартинъ и Викторъ Гюго, въ первомъ, ортодоксально-легитимистскомъ період его литературной дятельности, ‘натурализмъ’ въ Англіи, гд Байронъ и его школа подняли голосъ свободы, раздавшійся по всей Европ и вызвавшій къ жизни дремлющіе инстинкты свободы, Байронъ повліялъ на Ламеннэ, Ламартина, Мюссэ, Жоржъ-Занда, Гюго и на другихъ, образовавшихъ вс вмст свободолюбивую школу романтиковъ во Франціи, поздне всего движеніе это коснулось и Германіи, и самыми яркими представителями его здсь были Бёрне и Гейне. Подобно Тэну, Брандесъ утверждаетъ, что исторія, въ конц концовъ, сводится къ психологіи. ‘Если историческій документъ богатъ мыслями и если люди умютъ толковать его, они легко найдутъ въ немъ смыслъ человческой жизни, и часто смыслъ цлаго столтія, даже психологію цлаго племени’. Вотъ ихъ-то именно Брандесъ и старается отъискать, его сочиненія доказываютъ, какъ часто одно какое-нибудь произведеніе можетъ отразить въ себ психологію цлаго народа, цлой страны, въ извстный данный періодъ. Цль его заключается не въ томъ, чтобы представлять намъ извстнаго автора скучнымъ и надодливымъ способомъ, выбирая извстное мсто изъ его произведеній и характеризуя его, затмъ выхватывая мсто другое и прившивая къ нему ярлыкъ, и т. д. Планъ его заключался только въ томъ, чтобы изобразить главныя теченія европейской литературы и культуры въ первую половину текущаго столтія, сообразно съ этимъ, онъ останавливается лишь на самыхъ выдающихся писателяхъ и отмчаетъ у нихъ т общія черты, которыя налагаютъ свою печать на извстный періодъ или извстную школу. Но при помощи частыхъ выносокъ,— которыя однако не нарушаютъ общей связи, какъ то нердко встрчается у нмецкихъ ученыхъ, но напротивъ придаютъ изложенію живость и ясность,— онъ указываетъ на характеристическія особенности каждаго изъ разсматриваемыхъ имъ авторовъ, на то, почему, благо даря естественному психологическому развитію, такой-то авторъ долженъ былъ создать въ данный періодъ именно то произведеніе, которое имъ создано. Такимъ образомъ, факты, которые для большинства имютъ разв интересъ анекдотическій, въ рукахъ Брандеса длаются руководящею нитью, съ помощью которой мы можемъ усвоить себ психологію выдающихся писателей.
Возьмемъ, напримръ, извстныя любовныя отношенія между Мюссе и Жоржъ-Зандъ. Очень многіе видли въ этомъ не что иное, какъ пикантный эпизодъ въ жизни этихъ двухъ писателей. Но для Брандеса это нчто совсмъ иное: для него и Зандъ, и Мюссе являются ‘Адамомъ и Евой искусства’, которые страстно стремятся къ тому, чтобы взаимно постигнуть свои натуры, которые живутъ и творятъ вмст въ теченіе многихъ мсяцевъ. Для Брандеса вопросъ заключается въ слдующемъ: ‘Въ чемъ об эти художественныя натуры вліяли одна на другую? Замчается ли какая-нибудь разница между тмъ, что оба они написали до и посл своего сближенія, и нельзя-ли найти въ ихъ отношеніяхъ нчто такое, что могло-бы пролить нкоторый свтъ на важный вопросъ о поэтическомъ дарованіи мужчины и женщины’? Вотъ подобныя-то особенности и придаютъ историко-литературнымъ трудамъ Брандеса особый интересъ и плодотворность.
Брандесъ обладаетъ замчательнымъ даромъ схватывать характеръ извстнаго автора, находить самое существенное въ его произведеніяхъ, и затмъ, освщать это существенное яркимъ свтомъ, путемъ сопоставленія съ родственными, а иногда и съ совершенно противоположными личностями. Эти сравненія часто являются для читателя кольцами, которыя спаиваютъ въ его памяти отдльныя звнья цпи, но для успшности подобныхъ сравненій необходимы, кром оригинальнаго таланта и остраго ума, еще громадная начитанность и обширная литературная память, которыя длаютъ невозможнымъ то, чтобы писатель когда-либо могъ быть застигнутъ врасплохъ. Сочиненій Брандеса невозможно читать черезъ пятое слово — въ десятое. Здсь нтъ ни одного лишняго слова, и каждое слово идетъ въ счетъ.
Лекціи Брандеса отличаются тми-же достоинствами, какъ и сочиненія его. Въ нихъ мы находимъ ту же легкость изложенія, эластичность, гибкость ума, здсь онъ такъ-же любитъ прибгать, такъ сказать, къ выноскамъ, обозначая ихъ особыми интонаціями своего гибкаго голоса. Онъ говоритъ быстро, но внятно, голосъ его довольно слабъ, но пріятенъ. Его въ высшей степени нервное лицо оживляется, какъ только онъ начинаетъ говорить, но онъ избгаетъ прибгать къ ораторской мимик, онъ тщательно избгаетъ всякой напыщенности и надутости. Въ своихъ лекціяхъ онъ является скоре разсказчикомъ, чмъ чтецомъ. Въ боле тсномъ кружк онъ въ высшей степени пріятный собесдникъ, непринужденно-веселый и блестяще-остроумный. У него есть что поразсказать, такъ какъ онъ много путешествовалъ и близко сходился съ современными литературными знаменитостями, вслдствіе чего у него скопился громадный запасъ различныхъ анекдотовъ и эпизодовъ, касающихся этихъ знаменитостей. Память его, въ этомъ отношеніи, тоже поразительна, все одинаково легко укладывается въ его голов и подъ его перомъ. Онъ съ одинаковымъ мастерствомъ и очаровательной легкостью можетъ разговаривать и о любовномъ похожденіи, и о научномъ изслдованіи. Легкость слога, которую онъ усвоилъ себ усиленнымъ трудомъ, противники его выставляютъ поверхностностью. Врно, однако, одно замчаніе,— что онъ въ своихъ статьяхъ и лекціяхъ часто слишкомъ злоупотребляетъ мстоименіемъ я. Это, впрочемъ, недостатокъ, свойственный многимъ выдающимся людямъ.
Цль, которую поставилъ себ Брандесъ въ своихъ историко-литературныхъ трудахъ,— прежде всего, чисто-научная. Это, главнымъ образомъ, и вызвало переводъ ихъ на многіе иностранные языки, причемъ они повсюду встрчали немалое сочувствіе, вскор они появятся и въ англійскомъ перевод. Но помимо общаго значенія своего, они имютъ боле тсное, а именно — посредствомъ описанія европейскихъ литературныхъ теченій показать, насколько его соотечественники продолжаютъ коснть въ литературной реакціи противъ новйшихъ вяній, оставаясь при устарлыхъ взглядахъ прошлаго столтія, для другихъ народовъ давно уже отошедшихъ въ область прошедшаго. Его строгія, порою даже презрительныя сужденія о современной датской литератур вызвали у многихъ озлобленіе и ненависть къ нему, хотя, съ другой стороны, въ лучшихъ изъ его соотечественниковъ они пробудили энергію и энтузіазмъ, которые, въ свою очередь, общаютъ поднять литературу на боле высокій уровень. И т писатели, которые пошли ршительно вслдъ за Брандесомъ, вскор одержали побду по всей линіи. На всхъ современныхъ скандинавскихъ писателяхъ, составившихъ себ за послднее время имя, несомннно сказалось вліяніе Брандеса: или онъ поощрилъ ихъ талантъ, или же онъ направилъ его на новые пути. Бьёрнштернъ-Бьёрнсонъ говоритъ про него, что онъ первый внушилъ ему ‘уваженіе къ противнымъ мнніямъ’, ‘въ каждой новой книг, публикуемой Брандесомъ, онъ расширяетъ мой кругозоръ, будитъ мое мышленіе, а своими великолпными характеристиками выдающихся людей и описаніемъ ихъ жизни онъ укрпляетъ мою волю. Онъ сдлалъ изъ меня боле увреннаго въ себ работника въ вчно-молодомъ, интеллектуальномъ обществ, къ которому я считаю себя принадлежащимъ’.
У Брандеса два лозунга, съ помощью которыхъ онъ дйствуетъ на умы. Одинъ изъ нихъ слдующій: ‘Литературой, въ истинномъ смысл этого слова, должно считаться не то, что унаслдовано нами готовымъ отъ прошлыхъ временъ, а то, что создано нашимъ вкомъ самостоятельно’, а другой: — ‘Литература должна поставить себ опредленныя, логическія задачи, непосредственно соприкасающіяся съ жизнью’. Кром того, Брандесъ, съ первыхъ же своихъ шаговъ и до самаго послдняго времени, не переставалъ требовать свободы изслдованія и мысли, вмсто ортодоксальности, реальныхъ описаній, вмсто романтическаго прикрашиванія жизненныхъ явленій, и правдивыхъ изображеній природы и душевныхъ движеній, для него вся суть заключается въ психологически-врномъ описаніи. Вмсто романтической высокопарности, выдаваемой за вдохновенность, вмсто ожиданія того, что золотыя яблоки сами откуда-то свалятся намъ въ руки, онъ требуетъ упорнаго, энергическаго труда, непоколебимой твердости, которая одна можетъ повести къ желаемымъ результатамъ, безъ заботы о томъ, соотвтствуютъ ли они ходячимъ господствующимъ мнніямъ, или нтъ.
Брандесъ собственно не ораторъ. Самъ преподавая эстетику, онъ, однакоже, не уметъ придать своему слогу красоту, сочиненія его недоступны пониманію массы публики, они слишкомъ серьезны для чтенія ихъ тми, кто привыкъ читать только для препровожденія времени въ долгіе зимніе вечера. Но Брандесъ, какъ онъ самъ себя называетъ,— ‘учитель народныхъ учителей’. Онъ сдлался учителемъ образованныхъ людей, которые, за послднее время, ршительно примкнули къ либеральному движенію и которые обратили серьезное вниманіе на распредленіе образованія среди рабочихъ и крестьянъ. Еще недавно Брандесъ говорилъ передъ собраніемъ 10,000 датскихъ крестьянъ. Происходило это въ вербное воскресенье, посл обда, когда крестьяне устроили торжество въ честь 100 студентовъ, приглашенныхъ ими въ качеств гостей. Ораторская трибуна была поставлена на вершин лсистаго, слегка покатаго холма, вокругъ котораго тснилась густая толпа. День былъ пасмурный, и только передъ самымъ закатомъ солнце выглянуло изъ-за тучъ, красота мстности и прекрасный вечеръ сдлали аудиторію особенно впечатлительной и воспріимчивой. Сильное впечатлніе произвело на крестьянъ появленіе на трибун Брандеса, — того самаго Брандеса. о талант и блестящемъ. краснорчіи котораго имъ раньше приходилось такъ много читать, но къ которому они относились съ невольнымъ ужасомъ, такъ какъ они были люди религіозные, а онъ слылъ вольнодумцемъ. Присутствовавшіе здсь студенты также были нсколько встревожены: они опасались какихъ-нибудь недоразумній и непріятныхъ инцидентовъ. Брандесъ отнюдь не дипломатъ, это пылкій отъ природы человкъ, никогда не затрудняющійся открыто высказать свое мнніе, безъ соображенія о томъ, понравится-ли оно, или не понравится. Онъ и теперь поступилъ такимъ же образомъ: рчь его была не что иное, какъ дкая сатира на ханжей и горячая апологія свободы, онъ убждалъ свою аудиторію слдовать либеральному направленію во всхъ отношеніяхъ, и оставаться ему врнымъ въ томъ случа, если либеральная партія снова достигнетъ власти, утраченной ею уже много лтъ тому назадъ. ‘Мы должны любить свободу’, — говорилъ онъ, — ‘и стараться доставить ей торжество. Дло въ томъ, друзья мои, что въ разныя времена свобода имла множество различныхъ наименованій. Въ средніе вка ее называли еретичествомъ, въ 16-мъ столтіи — реформаціей, въ восемнадцатомъ — философіей и революціей, а въ настоящее время т, кто не иметъ о ней ни малйшаго понятія, называютъ ее радикализмомъ. Но существуетъ одно опредленіе, которое, конечно, никогда не примнялось и не будетъ примнено къ понятію о свобод: опредленіе это — умренность. Мы слишкомъ любимъ и чтимъ свободу, для того чтобы примнить къ ней подобный эпитетъ. И мы не только любимъ, по обоготворяемъ ее, и потому мы всячески стараемся распространять ее, какъ нчто такое, въ благотворное вліяніе котораго мы безусловно вримъ’. И свободный мыслитель Брандесъ вызвалъ всеобщее одобреніе среди собранія, состоящаго преимущественно изъ врующихъ христіанъ, слова его вызвали взрывъ рукоплесканій и, что еще замчательне, вызвали уваженіе къ нему со стороны людей совершенно иного образа мыслей и убжденій.
Брандесу глубоко-ненавистна ограниченная, трусливая осторожность, съ вчнымъ своимъ припвомъ: ‘Съ одной стороны нельзя не признать, но съ другой стороны нельзя не согласиться’. Онъ всегда избираетъ вполн опредленную точку зрнія и продолжаетъ такъ твердо стоять на ней, что ему нердко приходится выслушивать упреки въ односторонности и партійности. Онъ пишетъ свои картины широкою кистью, накладывая яркія и густыя краски и производя ими сильное впечатлніе. Возьмемъ для примра слдующее мсто изъ его сочиненія ‘Матеріализмъ въ Англіи’, въ которомъ онъ описываетъ реакціонное направленіе первой четверти настоящаго столтія: ‘Народныя силы были направлены на ложные пути, силы народовъ были доведены да высшей степени напряженія — ради борьбы противъ свободы другихъ націй, ихъ благородная любовь къ свобод была направлена сначала для ниспроверженія наполеоновскаго деспотизма, а затмъ для поддерживанія расшатанныхъ троновъ, причемъ Англія, еще покрытая Ватерлооскою пороховою копотью, старалась не отставать отъ континентальныхъ державъ. Отрицательныя свойства націи приняли особенно несимпатичный оттнокъ, ея самоуваженіе и твердость превратились въ аристократическую черствость и въ такой меркантильный эгоизмъ, который процвтаетъ только въ реакціонныя эпохи. Преданность королевскому дому перешла въ раболпіе, народное самоуваженіе выродилось въ національную ненависть, которая обыкновенно является результатомъ продолжительныхъ войнъ, и вообще вс дурные народные инстинкты получили необыкновенное развитіе. Страсть къ вншнимъ приличіямъ во что бы то ни стало,— и сама по себ являющаяся уже худшимъ изъ всхъ моральныхъ инстинктовъ,— развилась въ нравственное лицемріе, и послднее, въ связи съ государственной религіей, являющейся наимене привлекательнымъ проявленіемъ практическаго, не-философскаго ума, частью повело къ несносному ханжеству, частью къ нетерпимости и къ религіознымъ преслдованіямъ. Врядъ-ли какая-либо другая эпоха боле благопріятствовала развитію лицемрія и фанатизма, чмъ настоящая, когда руководители народа приглашали послдній проявить свое благочестіе въ вид протеста противъ свободолюбивыхъ и свободомысленныхъ стремленій ни Франціи. Больше всего отъ такого настроенія пришлось выстрадать великимъ поэтамъ Англіи этой эпохи Благочестіе, съ озлобленіемъ обрушивавшееся на Байрона и Шелли,— это уже не благочестіе, а просто глупость, отвратительное лицемріе, соединенное съ поразительною узкостью пониманія’.— И на такомъ-то фон Брандесъ рисуетъ затмъ портретъ Байрона, портретъ поразительно врный и схожій, несмотря на то, что онъ написанъ иностранцемъ.
Брандесъ обладаетъ въ высшей мр одною способностью, въ высшей степени цнною со стороны критика-эстетика,— способностью врно передавать исходную точку зрнія другихъ. Благодаря этой способности, онъ до того идентифицируется съ поэтомъ или писателемъ, составляющимъ предметъ его изученія, что онъ, такъ сказать, вбираетъ въ себя мысли и чувствованія этого писателя. Эта завидная способность придаетъ яркій колоритъ его картинамъ, налагаетъ на нихъ поэтическій отпечатокъ. И онъ рисуетъ такимъ образомъ портреты не однихъ только дятелей, сродныхъ ему по натур. Онъ написалъ характеристики и Дизраэли (какъ политическаго дятеля и какъ поэта), и Фердинанда Лассаля, и самаго выдающагося изъ современныхъ датскихъ драматурговъ Людвига Гольберга, и единственнаго замчательнаго датскаго религіознаго философа Киркетгаарда,— и во всхъ этихъ разнообразныхъ характеристикахъ мы одинаково встрчаемъ серьезное изученіе и глубокую оригинальность. Нельзя не удивляться поразительной, потраченной на все это, рабочей энергіи.
Изъ всхъ датчанъ Георгъ Брандесъ, безъ сомннія, живе, чмъ кто-либо, интересуется всмъ, что касается умственнаго движенія Европы. Онъ то и дло обращается къ своимъ согражданамъ съ вопросами: ‘Слышали вы это? Выдли вы это? Понимаете-ли вы это?’ И если они не понимаютъ, то онъ старается разъяснить имъ непонятное, и длаетъ это съ такимъ умніемъ, которое дано немногимъ. Не давая уснуть другимъ, онъ и самъ не знаетъ покоя. Его натура требуетъ безпрерывныхъ исканій, изслдованій, неустаннаго труда, постояннаго движенія и вчной борьбы противъ всякаго рода застоя.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
