Характеръ Емиліи.
Gratior et pulchro veniens ia corpore Virtus.
Virg, Aeneid. v. 344.
Ярославль.
——
Характер Эмилии, Аддисон Джозеф, Год: 1811
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Ничто въ природ человческой столько не обворожаетъ насъ, какъ здравый, приятный умъ, соединенный съ красотою. Сіе послднее совершенство принадлежатъ въ особенности тому полу, которой отъ него получилъ названіе прекраснаго, но обладаніе обоими вмст есть счастіе небесное, и потому очень рдко мы видимъ его на земли. Красавица, сама собою довольная, сама собою плненная, не иметъ ни досуга ни нужды возвышать свой прелести другими, боле существенными качествами: ея ослпленіе и лесть другихъ скрываютъ отъ нее собственное невжество, она смется надъ моралью, неспособна повиноваться строгимъ ея урокамъ, и заблужденіемъ помрачая свою добродтель, сей чистйшій, единственный источникъ любезности, сама унижаетъ свое достоинство. Вотъ почему прекрасная женщина и вмст добродтельная въ глазахъ нашихъ бываетъ еще прекрасне, и вотъ почему добродтельная красавица кажется намъ еще боле добродтельною. Когда представляю себ сіи два совершенства, соединенныя въ одномъ и томъ же миломъ твореніи: то образъ Емиліи, прекрасной и добродтельной, мгновенно является въ душ моей {Характеръ, данный въ семъ отрывк любезной женщин, подъ именемъ Емиліи, не есть плодъ воображенія, онъ взятъ изъ Англійскаго Зрителя (No 302). Авторъ говоритъ, что писалъ съ натуры. П.}.
Кто, увидя Емилію, можетъ непочувствовать въ груди своей и пламенной любви и непорочной дружбы? Безъискуственныя прелести ея обхожденія, гармоническіе звуки ея голоса, возбуждаютъ въ васъ желаніе наслаждаться ими ближе, но та же самая улыбка, которая васъ очаровала, налагаетъ на васъ строгой законъ, удерживающій всякое движеніе любви порочной. Ея красота дйствуя съ силою непобдимою, осыпаетъ васъ искрами, воспаляющими желанія: но ваша душа далека отъ преступленія, — она удерживается не суровостію Емиліи, но небеснымъ сіяніемъ ея добродтели. Сія кротость и веселость, такъ живо изображающіяся на лиц ея, изливаются съ каждымъ ея словомъ, примтны въ каждомъ ея движеніи. Тотъ иметъ сердце не человческое, у кого, при взгляд на Емилію, не умолкаютъ вс чувства и не превращаются въ одно благоговніе предъ ея непорочностію. Наружная Емилія, столь щедро украшенная натурою, столь милая своими безъискуственными приятностями, есть храмъ души столь же прекрасной и любезной, въ немъ обитаетъ чистйшая набожность, кроткая надежда и всегда готовая покорность своему жребію!
Мы въ заблужденіи своемъ часто даемъ почтенное имя набожности господствующимъ страстямъ и склонностямъ въ нашей природ. И таково свойство вры, что, изображаясь въ длахъ нашихъ, она всегда принимаетъ оттнки характера, съ которымъ соединяется въ человк, однимъ словомъ, если судить об ней по наружностямъ, то по большей части она есть не что иное какъ или угрюмость или холодное самолюбіе, или страх и меланхолическое отчаяніе, или строгое наблюденіе ничего незначущихъ обрядовъ, или жестокость къ себ и другимъ, или суетность и тщеславіе. Въ Емиліи она есть плодъ разсудка и твердой увренности, не превращается въ порывы фанатизма, и служитъ единообразнымъ, постояннымъ правиломъ ея нравственности. Вра Емиліи точна и справедлива безъ жестокости, сострадательна безъ слабости: ея вра есть совершенство добрыхъ, любезныхъ правилъ, которыя произошли не отъ счастливаго физическаго темперамента, но отъ размышленія,
Мы, творенія чувствительныя, принимаемъ участіе во всякомъ несчастливц, но страждущая невинность и красота въ горести для насъ трогательны неизъяснимо, он растроиваютъ всякаго къ живйшей нжности и сожалнію, при вид ихъ человчество беретъ свои права надъ самымъ твердымъ сердцемъ, — и оно смягчается!
Трогательная исторія несчастной Емиліиной жизни и ея христіанской твердости возбудила бы умиленіе въ каждомъ читател, но когда представляю ее въ печальномъ уединеніи, со взоромъ устремленнымъ за мрачные предлы горести и страданія, — туда, гд цвтутъ небесныя радости и безсмертіе,— и потомъ вижу, что она является въ обществ съ гибкою приятною и веселою, какъ будто блаженнйшее на земли твореніе, тогда съ удивленіемъ дюйм ничто въ свт сравниться не можетъ. О! никогда еще душа столь твердая, истинно христіанская, не обитала подъ покровомъ наружности столь прелестной!
Если бы я умлъ описать добродтели Емиліи свойственными имъ красками со всми ихъ оттнками, можетъ быть читатели подумали бы, что любовь и лесть водили моею кистію, но клянусь, что черты, въ которыхъ изображаю Емилію, представляютъ только тнь ея превосходныхъ качествъ, — и для чего мн льстить ей, когда не надюсь и не хочу обратишь на себя ея взоровъ? Нтъ! все, что говорю об ней, есть отголосокъ души моей, восхищенной добродтелью! Столь рдкой образецъ женскаго совершенства не долженъ оставаться въ неизвстности, и я хотлъ показать его всему свту для удивленія и подражанія! О добродтель! какъ ты любезна, когда видимъ, чувствуемъ тебя въ столь прекрасномъ примр!
Я зналъ Елизу, ея правила были совсмъ другія: они стремились къ побдамъ и господству, Елиза, какъ женщина одаренная блистательнымъ умомъ, привлекательная необыкновенною красотою и любезная въ обхожденіи, пользуется особеннымъ уваженіемъ въ обществ, для нее сего не довольно (что бы ни думалъ объ ней супруг ея), она считаетъ такое уваженіе за ничто, и требуетъ жертвъ, поклоненій подобно идолу? Но душа Елизы не можетъ быть спокойна, она содрогается среди своего торжества, воспоминая о старости и морщинахъ!
Емилія не можетъ не знать своихъ прелестей, хотя вамъ кажется, что она не знаетъ ихъ, но будетъ ли полагать въ нихъ свое счастіе, когда находитъ въ нжной и просвщенной душ своей утшенія сладостнйшія и постояннйшія? Я видлъ ее въ цвт юности и красоты, окруженную множествомъ почитателей, она не мучила ихъ тиранствомъ и суровостію, не льстила ни кому надеждою ложною, которая только увеличивала бы отчаяніе обманутой страсти, но изъ под флера благородной стыдливости нсколько времени разсматривала достоинства своихъ обожателей, и наконецъ, повинуясь сердцу и разсудку, отдала руку свою пламенному Брому. Тогда Бромъ имлъ многія добрыя качества и хорошій достатокъ. Онъ былъ счастливъ, но слпая Фортуна нечаянно осыпавши его золотыми дарами, отравила на минуту сіе счастіе: богатый, неопытный Бромъ, увлеченный въ худыя общества, предался разсянности и самой грубой роскоши. Долго и можетъ быть никогда не вышелъ бы онъ изъ сего лабиринта безъ нжной, дятельной помощи Емиліиной: она истощила вс свои таланты, чтобы укротишь его дикія страсти, обративъ ихъ къ удовольствіямъ благороднйшимъ. Она показывала ему собственнымъ примромъ, что добродтель позволяетъ себ нкоторыя удовольствія и забавы — и даже иметъ въ нихъ нужду. Емилія знала, что нмой примръ великодушія и любезнаго снисхожденія всегда дйствуетъ на виновнаго съ большею силою, нежели суровые упреки: она знала, сколь глубокіе корни пускаетъ самолюбіе въ человческомъ сердц, и потому щадила его со всею нжностію. Открывая упорному преступнику заблужденія мало по малу и издали, она оставляла его самому себ и съ терпніемъ ожидала исправленія отъ него же самаго. Симъ толизманомъ кротости и невидимаго искусства Емидія довела Брома до того, что онъ слушалъ ее сперва безъ досады, потомъ съ удовольствіемъ! Емилія находила въ сихъ успхахъ средства въ новымъ, она говорила ему о жаждой счастливой перемн, ею произведенной, какъ о побд, ему одному принадлежащей, и побуждала его къ большимъ усиліямъ, какъ будто по его же плану и желанію!
Емилія обладаетъ еще однимъ достоинствомъ, о которомъ упомянуть непремнно должно, можетъ быть другому оно покажется маловажнымъ, но въ моихъ глазахъ иметъ оно великую цну, и я почитаю его необходимымъ для прекраснаго пола. Нечистое блье, отвратительная неопрятность въ плать, которая встрчается только между бережливыми людьми низкаго класса, есть ядъ семейственной любви, и одно изъ самыхъ дйствительныхъ средствъ, какое только можно изобрсти, чтобы охладить сердце супруга. Я часто слышалъ оправданія хозяйки, которая говоритъ гостямъ, заставшимъ ее въ неопрятномъ наряд: какъ стыдно мн, что вы нашли меня въ такомъ безпорядк! но мы сидли одни съ мужемъ, и я совсмъ не ожидала, столь приятнаго посщенія. Какой комплимент доброму мужу! за то у него нердко вырываются самыя грубыя слова въ отвтномъ и въ обхожденіи, вырываются противъ его воли, и онъ самъ не знаетъ, чему приписать такое дурное расположеніе!
Послушайте, какъ разсуждаетъ Емилія! Она сравниваетъ сію небрежность женщины со слабостями великихъ людей: самая ничтожная неосторожность длаетъ пятно ихъ слав, такъ невниманіе къ платью нечувствительно уменьшаетъ въ супругахъ самыхъ нжныхъ взаимное уваженіе и даетъ ихъ обхожденію свободу самую низкую и презрительную. О! Емилія понимаетъ цну всхъ бездлокъ, она почитаетъ важнымъ все, что служитъ къ сохраненію или въ потер семейственной любви, для нее супруг есть такой предмет, который достоинъ занять все ея искусство нравиться, ибо она почитаетъ долгомъ нравиться ему во всю жизнь,
При сихъ и другихъ правилахъ, которыя для нее легче исполнять, нежели мн изобразишь, при постоянномъ своемъ великодушіи, непринужденной покорности, не смотря на вс терпимыя горести и жестокіе поступки, Емилія обратила Брома на истинный путь, сдлала его нжнымъ супругомъ, и сама наслаждается счастіемъ!
Ангелы хранители, которымъ небеса повелли пещись о любезной Емиліи! будьте защитниками ея добродтели, спасите ее отъ дерзости и злобы безразсуднаго свта, и когда настанетъ время, въ которое мы должны будемъ лишиться творенія столь непорочнаго, перенесите ее во всей чистот и невинности въ тотъ лучшій міръ, гд ныне сіяющая добродтель ея озарится вчнымъ, невечернимъ свтомъ. П.
[Аддисон Д.] Характер Емилии: [Взято из Spectator (N 302)] / [Пер.] П. [Г.Ф.Покровский] // Вестн. Европы. — 1811. — Ч.57, N 9. — С.3-12.