Гурьбой!, Васильев М., Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

&lt,img src=v01.jpg&gt,

М. Васильевъ.

ГУРЬБОЙ!

РАЗСКАЗЫ И СКАЗКИ
ДЛЯ МАЛЕНЬКИХЪ ДТЕЙ.

СОДЕРЖАНІЕ:

Дтская любовь.— На шалыг.— Бабушка и правнучекъ.— Пріятели.— Богъ сохранилъ.— Птенчикъ упорхнулъ.— Какъ завелись канарейки на святой Руси.— Дв собаки.— Въ перелск,— Срый спасъ.— Въ лсу съ медвдями.— Легенды о старц Варсонофіи и о странник благочестивомъ.

СЪ 25-ю РИСУНКАМИ ВЪ ТЕКСТ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе М. В. Клюкина.
1893.

Д&#1122,ТСКАЯ ЛЮБОВЬ.

(Простая исторія).

— Скучно Кол!— Папа вчера ухалъ въ городъ, сказалъ — скоро вернется, а вотъ второй день проходитъ, а его все нтъ. Грустно мальчику,— не занимаютъ его: ни солдатики, ни лошадка, ни волчокъ, ни вертушка,— все немило ему, все прискучило…

— Бабушка, скоро папа вернется?— то-и-дло спрашивалъ Коля.

— Скоро, мое ясное солнышко, скоро,— отвчала старая.

Коля смотритъ на часы, что висятъ въ углу) маятникъ тихо покачивается изъ стороны въ сторону, что-то постукиваетъ, и тихо-тихо подвигается минутная стрлка, не торопится, что ей за дло, что у Коли дома нтъ папы съ мамой…

Наступили сумерки, Коля напился молока съ булкой и легъ спать. Долго не могъ онъ заснуть, все думалось: гд-то папа?.. Стало свтать, Коля спитъ, раскинувшись по кровати^ изъ-за лсу выглянуло солнышко, бросило свои лучи сквозь тополь въ окно Колиной комнаты и заиграло на стн. Росинки на листьяхъ заискрились, и вся природа улыбнулась солнцу… Все ожило… Коля проснулся…

— Папы все нтъ! Гд-то онъ?— и мальчикъ что-то подумалъ и быстро ршилъ: пррворно надлъ сапожки, одлся и тихо вышелъ изъ дому…

Спустя часа три проснулась бабушка, посмотрла на Колину кроватку и удивилась.

— Ахъ, шалунъ какой, ужъ гулять убжалъ,— подумала она и пошла въ садъ искать Колю. Долго ходила она, все искала его, кричала, нтъ и нтъ, и не слышно голосу ‘яснаго солнышка’…

— Не ошиблась ли я?.. Можетъ быть, и спитъ?— думала бабушка, вернувшись въ комнату.

Отдрнула одяло,— кровать пуста.

— Царица Небесная, укажи мн, вразуми, гд мое ‘ясное солнышко’, куда оно скрылося,— ходитъ, горюетъ старушка, изъ силъ выбилась, все ищетъ своего ‘ненагляднаго’, а его и слдъ простылъ, наконецъ, она ршилась дать сыну телеграмму въ городъ, о пропаж внука.

&lt,img src=v02.jpg&gt,

А Коля идетъ себ по дорог въ городъ и весело улыбается.

— Вотъ-то, папа будетъ радъ, когда меня увидитъ, и мн хорошо съ нимъ будетъ, весело въ город жить, онъ теперь у Куличковыхъ, я съ нимъ бывалъ у нихъ,— думалось мальчику… Получивши телеграмму, отецъ встревожился, (до города отъ села было 20 верстъ), сталъ собираться домой… Запрягли лошадь, услись… Смотрятъ, а по дорог тихо шагаетъ мальчикъ, на лиц играетъ радостная улыбка.

— Батюшки, да вдь это нашъ шалунъ идетъ,— говоритъ отецъ.

Коля подбжалъ къ отцу, бросился къ нему на шею, тихо вымолвилъ — папа’, и заплакалъ.

— Колинька! Что ты? Богъ съ тобой…

— Скучно мн было безъ тебя, папа, я взялъ, да тихонько и ушелъ…

— Бабушку-то напугалъ тамъ, она все ищетъ тебя…

Мать схватила Колю на руки и понесла въ домъ… Бабушк сейчасъ же послали телеграмму — что нашлась пропажа…

— Какъ ты дошелъ-то?— спросила мать.

— Я сначала шелъ одинъ, ноги устали, я прислъ отдохнуть, детъ какой-то мужичокъ, я попросился, онъ меня и довезъ до города, а здсь я дорогу помню. Теперь мн хорошо съ вами, а тамъ было скучно, скучно…

НА ШАЛЫГ.

(картинки изъ воспоминаній дтства).

Наступили морозы,— заковали землю, заковали рки, а снга все нтъ и нтъ. Ребята заготовили уже санки, салазки, лотки, скамейки — и ждутъ не дождутся желаннаго снга. Но вотъ показались блыя пуховинки) ребята съ радостью встртили ихъ, имъ давно хочется покататься съ ‘шалыги’ — съ той крутой шалыги, гд скатъ былъ въ рку на ледъ, а немного налво на мостъ.

Блыя пуховинки летли два дня и нанесли бугры снга…

Кончилось въ школ ученье, прочитана молитва — и ребята въ перегонку пустились съ лстницы.

— Ребята, сегодня на шалыгу!— крикнулъ кто-то, выходя изъ школы.

— На шалыгу, на шалыгу!— послышались голоса справа, слва…

Спустя часъ, на шалыг уже раздавался веселый смхъ и крикъ ребячьихъ голосовъ:

— Эй, Митюшка! берегись — сшибу!..

— Васютка, отдай санки-то!..

— Ишь его, чуть было не угодилъ въ прорубь!..

— Эй, милые! не выдай!..

Гора уже укатана, санки, салазки, лотки бойко скатывались на мостъ. На рку же съзжали рдко, потому что во льду была прорублена прорубь для полосканья блья.

Вотъ летятъ салазки, за что-то задли и — кувыркомъ. За ними несется скамейка и — тоже ложится рядомъ.

— Жала груда!— крикнулъ кто-то, а груда растетъ и растетъ.

Шумъ, крикъ, смхъ — все слилось въ одинъ гулъ, такъ что ничего не разберешь, кто что кричитъ… Навозились ребята, съ крикомъ разбжались — и снова катанье.

Стало вечерть.

— Вася, отдай санки-то съ дороги, а то сломаютъ,— замтилъ Василью одинъ изъ мальчиковъ.

— Пусть ломаютъ, — такъ достанется…

— Вася, берегись!— раздался крикъ.

&lt,img src=v03.jpg&gt,

Василій ни съ мста. Въ это время Васильевы санки отбросило въ сторону.

— Вотъ какъ у насъ! когда кричатъ, такъ убирай!..— сказалъ кто-то изъ ребятъ.

— Это Колька?!. ну, ладно: сейчасъ съ нимъ и расправа…

Быстро сбжалъ Василій съ горы, порывисто подошелъ къ Кольк и давай его колотить.

— Знай, кого трогаешь, другой разъ не задвай!— бьетъ-приговариваетъ Василій.

— Вася, отстань! вдь ты самъ виноватъ: теб кричали, а ты смялся только!— заступились ребята за Николая.

— Кричали!.. а онъ-то что смотрлъ?.. гд былъ?— отвтилъ Василій.

Николай тихо проговорилъ:

— Вася, я кричалъ… ты самъ виноватъ.

— А! ты еще разговаривать! и Василій замахнулся, хотлъ было ударить Николая, но дв крпкія руки ухватили его за локти и толкнули въ снгъ.

— Сказано, отстать!.. самъ виноватъ, а мальчишку винитъ, радъ, что подъ силу пришелся. Довольно того, что и прежде постоянно на него нападалъ…— проговорилъ Сидоръ — здоровый, большой мальчикъ.

— Я такъ, пошутилъ,— отвтилъ Василій.

— То-то, шутки-то плохія у тебя…

Николай уже готовъ былъ заступиться за Васютку, онъ въ душ давно простилъ ему все…

Мало-по-малу все затихло, и ребята вс снова стали кататься. Сумерки уже совсмъ спустились на землю,— стало темно, но вотъ изъ блой гряды облаковъ выплылъ небольшой серпъ молодого мсяца и освтилъ шалыгу. Черныя тни отъ домовъ легли на блую равнину… Снгъ хруститъ… Вдали отдается вой волковъ… Веселый смхъ и крикъ звенли на гор…

— Вася! а ну-ка, кто дальше скатится?— предложилъ Сидоръ.

— Давай попробуемъ!— откликнулся Василій.

Санки поставлены въ рядъ…

— Трогай!..

Оба спорщика бойко покатились подъ гору. Сначала они катились почти рядомъ, вотъ и косогоръ, а тамъ и мостъ,— но вдругъ у Васи санки круто дали вправо, онъ затормозилъ было ногой,— санки ударились еще праве и со всего разлета прямо въ прорубь… Буль, буль, буль!— и ни звука.

Ребята, смотрвшіе съ горы, такъ и ахнули…

— Вася! кто кого перегналъ?— спрашиваетъ съ моста Сидоръ.

Ребята бгутъ подъ гору, кричатъ:

— Перегналъ! вотъ теб и перегналъ!..

Сидоръ удивленно смотритъ на бгущихъ.

— А Вася-то гд же?— спросилъ онъ.

— Въ проруби!..— крикнулъ кто-то.

Прибжали ребята и видятъ: конецъ санокъ и ноги торчатъ изъ проруби…

— Тащите!— крикнулъ Сидоръ.

Вс не шелохнутся, точно ко льду примерзли…

— Пропустите!

Изъ толпы вышелъ Николай, подошелъ къ проруби, ухватилъ Василія за ноги и ну тащить… Василій не двинулся. Ребята стоятъ, точно онмли. Николай перекрестился и опустился въ воду. Воды было всего по грудьуонъ наклонился, захватилъ Василья за спину и кое-какъ — съ трудомъ вытащилъ его изъ-подо льда.

— Откачивайте скорй!— крикнулъ Николай ребятамъ.

Около проруби собралось уже много большихъ^ вс охали и ахали. Николай вышелъ изъ воды — весь дрожитъ, зубъ на зубъ попасть не можетъ…

— Коля, бги домой!— замтилъ кто-то изъ большихъ.

А вотъ посмотрю, что съ Васильемъ будетъ…

Василья скоро откачали. Николай посмотрлъ, какъ онъ зашевелился, и бгомъ пустился къ дому… Дома онъ незамтно перемнилъ блье и залегъ на печку.

— Коля, ужинать иди,— стала звать его мать.

— Не хочу, мама,— отвтилъ Николай.

— Ишь набгался и сть не хочетъ,— замтилъ отецъ…

Василья ребята на салазкахъ привезли къ дому и все разсказали его матери.

— Ахъ ты, Господи! да какъ же это случилось-то?— охала мать Василья.

Напоила она сына липовымъ цвтомъ и уложила въ постель…

— Какъ онъ ршился-то?!.

— Поди вотъ! Онъ его постоянно обижалъ, а Колюшка незлопамятенъ: все забылъ и первый бросился на помощь.

— Да, простая вещь — простое и дло,, не будь бы Николая, Василья бы подъ ледъ утащило… Его счастье!— разсуждали ребята, расходясь по домамъ.

Домашніе Николая только на другой день узнали, что онъ вытащилъ Василья изъ воды. Стали лчить его. Недли дв пролежалъ онъ въ постели. Василій же скоро поправился и началъ навщать своего спасителя. Съ той поры они стали друзьями-пріятелями. Бывало, Боже сохрани, если кто тронетъ Николая — Василій тутъ, какъ тутъ, стоитъ за него горой.

— Ихъ и водой не разольешь!— смются ребята.

БАБУШКА И ПРАВНУЧЕКЪ.

Бабушк Анн было сто два года, а правнучку Кол минуло лишь пять лтъ… Однажды бабушка Анна стала собираться въ лсъ но грибы.

— Бабушка, и я съ тобой пойду!..— сказалъ Коля.

— Куда теб со мной!.. устанешь!..

— Нтъ, бабушка, пойду — не устану…

— Въ лсу волки тебя задятъ,— стала стращать бабушка.

— А какъ волки прибгутъ, я за тебя, бабуся, и спрячусь,— отвтилъ Коля.

Длать нечего, взяла бабушка съ собой Колю… Идутъ, разговариваютъ…

Вотъ и лсъ, вотъ и дорожка къ грибнымъ мстамъ, — вдругъ раздался выстрлъ, черезъ минуту захрустли сучья, въ кустахъ мелькнула голова волка… Волкъ скрылся, раздался снова выстрлъ, и около Коли упала убитая ворона… Коля и бабушка растерялись.

— Бабушка, птичка, птичка свалилась,— шепчетъ Коля.

— Ворона это, милый, ворона,— отвтила бабушка…

— А ворона разв не птица?!

— Ну, какая, милый, птица,— просто ворона…

— Теб не жаль ея, бабушка?..

— Зачмъ ее жалть, ворону на каждомъ шагу встртить можно, да и что въ ней хорошаго — простая ворона…

&lt,img src=v04.jpg&gt,

— Бабушка, у нея, можетъ быть, есть дтки: вдь они сиротами останутся…

— Нтъ, мой милый, у нея никого нтъ,— утшала бабушка Колю…

— А ты, бабушка, почему знаешь?.. Бабушка, милая, оживи ее, вынь дробинки, расправь ей крылышки,— пусть она полетитъ…

— Пойдемъ, Колинька, дальше, здсь стоя, мы ничего не наберемъ…

— А кто ее убилъ, бабушка?— неожиданно спросилъ Коля.

— Не знаю, милый, здсь что-то никого не видно…

— Зачмъ онъ убилъ ее? на что ему нужна она? Ей летать надо…

Бабушка ничего на это не отвтила, она поняла Колю, и ей стало жалко ворону.

Коля долго еще стоялъ надъ убитой вороной, вс ждалъ, что вотъ-вотъ придетъ, кто убилъ ее, подойдетъ, расправитъ ей крылышки, ворона полетитъ… но такъ и не дождался…

ПРІЯТЕЛИ.

На одномъ двор, въ одномъ небольшомъ флигельк, жили-были два пріятеля — котъ срый Котофей Котофеевичъ и маленькій Вася-проказникъ. жили они дружно, часто вмст по двору бгали, вмст въ комнат играли…

Бросаетъ Вася весело мячъ резинный) мячъ прыгаетъ, — скачетъ за нимъ, ловитъ его Котофей Котофеевичъ… Вотъ поймалъ и перевернулся на спину… Вотъ промахнулся Котофей, перескочилъ черезъ мячъ,— ворчитъ) Вася прыгаетъ около, смется… Вотъ догналъ мячъ Котофей, хватилъ его сердито лапой,— разъ-разъ! а мячъ отъ него впередъ да впередъ — прыгъ черезъ камень, бацъ въ ямку, точно крикнулъ: ‘вотъ найди-ка меня… хитеръ ты, котъ срый, а я и тебя перехитрю! ‘ — и спрятался въ ямк. Котофей оглядлся — нтъ мяча, пропалъ мячъ,— жалобно мяукнулъ срый, прилегъ, глаза прищурилъ, поджидаетъ и мурлычетъ себ подъ носъ: ‘погоди, покажись только, я тебя накрою, круглая мышь-ротозйка!.. отъ меня не уйти теб!..’ Вася заливается веселымъ смхомъ.

&lt,img src=v05.jpg&gt,

Поиграли они въ мячъ, пошли во флигель, поли тамъ съ Котофеемъ и снова выползаютъ во дворъ, — въ комнат скучно, душно…

Вышли, Вася побжалъ къ забору,— а-а, тутъ лежитъ старый боченочекъ, а въ сторонк тонкая доска-горбыль,— какъ это хорошо! Вася съ трудомъ протащилъ по земл доску, весь онъ согнулся, щеки раскраснлись, на лбу выступилъ потъ даже. Дотащилъ Вася доску, втолкнулъ ее на боченокъ,— вотъ и качели — любо!..

— Котофей, покачаемся!— крикнулъ онъ.

Котъ замурлыкалъ, изогнулъ спину, потянулся.— и…скокъ на боченокъ, съ боченка махнулъ на доску — и сидитъ, дожидается. Вася подставилъ лейку и взобрался На другой конецъ доски. Сидятъ пріятели, посматриваютъ по сторонамъ. Любо имъ!..

— Ну, Котофей, начинаемъ!— крикнулъ Вася.

Котъ головой качнулъ. Вася прислъ, Котофей поднялся на доск, прилегъ,— разъ-разъ! и пошло дло на ладъ… Но вдругъ порхнулъ воробей и слъ на заборъ. У Котофея загорлись глаза, прыгнулъ и онъ на заборъ, — боченокъ покатился, Вася внизъ кувыркомъ… Шляпа, лейка, корзина съ картофелемъ — все полетло въ стороны.

&lt,img src=v06.jpg&gt,

Прошла минута-другая, Вася поднялся, посмотрлъ растерянно туда-сюда,— Котофея нтъ нигд, и сказалъ проказникъ:

— Гд Котофей? Что-то его не видно… не ушибся ли онъ… Я… я-то… ничего, только малость испугался.

А Котофей, какъ ни въ чемъ не бывало, прыгнулъ, промахнувшись, мимо воробья, на сосдній дворъ, прилегъ у забора и поджидаетъ, не прилетитъ ли воробей снова. А воробей храбро скачетъ себ по крыш сосдняго дома, да задорно чирикаетъ: ‘какъ бы не такъ… лежи тамъ — вижу тебя… такъ теб живой въ лапы и дался!..’ Въ это время мимо пробжала мышка, Котофей было ее цапъ-царапъ, но опять промахнулся и угодилъ въ сапогъ…

&lt,img src=v07.jpg&gt,

БОГЪ СОХРАНИЛЪ.

Картинка съ натуры.

Около полотна желзной дороги стояла небольшая будка, въ будк жила Дарья сторожъ съ дочкой Аннушкой, и съ ними ютилась Жучка — дворовая собака… Весело жилось Аннушк съ пріятелемъ-Жучкой,— цлыми днями играли они на двор или на улиц около дома… Но вотъ Дарья усадила дочку учить азбуку — Жучка тутъ какъ тутъ, усядется рядкомъ и въ азбуку, заглядываетъ — точно что и понимаетъ. Не налюбуется Дарья на свою дочку-умницу, рада она, что дочк такъ весело живется…

Холодно. Вьюга шумитъ за окномъ, заметаетъ поля и дороги, втеръ въ труб тянетъ унылую псню…

— Мама, чу!.. слышишь, свиститъ,— говоритъ Аннушка.

Дарья торопливо накинула на плечи шубенку, зеленый флагъ захватила съ собой.

— Мама, и я пойду съ тобой, — просится Аннушка.

— Куда ты, красавица, дома сиди… Я сейчасъ ворочусь.

— Нтъ, мама, и меня возьми… Я хочу съ тобой.

Длать нечего, взяла Дарья свою ненаглядную. Холодъ, дождь и вьюга не удержатъ дома ребенка,— гд мать — тамъ и дочь, — вмст съ ними и Жучка…

Вотъ и рельсы желзной дороги, Дарья встала на лсенку, Аннушка сзади нея, — Жучка роется въ снгу… Вьюга мететъ — завываетъ, поздъ пыхтитъ уже близко, Аннушка, жмуря глазенки отъ снга, прячется за мать и, улыбаясь, посматриваетъ по сторонамъ — ищетъ, гд Жучка?..

— У-у-у, какой страшный! какъ тяжело онъ пыхтитъ,— шепчетъ Аннушка матери.

— Тяжеленекъ возокъ-то везетъ, — отвтила Дарья.

&lt,img src=v08.jpg&gt,

Жучка скакала-скакала по снгу, и вдругъ бросилась на рельсы и знай себ лапами скребетъ да лаетъ.

— Жучка, Жучка, уйди, не шали!— грозитъ Аннушка пальцемъ. Жучка и знать ее не хочетъ — продолжаетъ свое дло… Поздъ совсмъ уже близко, Жучка присла на рельсахъ и сидитъ, лаетъ на поздъ…

Аннушка порывисто бросилась къ Жучк… Дарья держитъ флагъ и ничего не видитъ, — да ей точно и дла и заботы больше нтъ… Вдругъ она взглянула на рельсы и ахнула. Паровозъ рядомъ, и Аннушка стоитъ одной ногой на полотн и Жучку сгоняетъ… Дарья мигомъ ухватила ее за полу пальто и дернула къ себ. Аннушка упала, поздъ съ шумомъ пролетлъ мимо нихъ, а Жучка на другой сторон заливается лаемъ…

— Что ты?.. Господь съ тобой?— только и молвила Дарья.

— Жучку, Жучку мн, мамушка, жалко, поди, задавило ее, — отвтила сквозь слезы Аннушка.

А Жучка тутъ какъ тутъ, стоитъ на заднихъ лапкахъ и весело хвостомъ виляетъ… Поздъ скрылся изъ виду, и Дарья съ дочкой и съ Жучкой пошли въ свою

&lt,img src=v09.jpg&gt,

ПТЕНЧИКЪ УПОРХНУЛЪ.

(Изъ разсказовъ бабушки).

Позади старенькой избушки, у заброшеннаго тына, сидитъ бабушка Анна. Около бабушки полукругомъ сидятъ ребята, и говоритъ имъ бабушка тихо, но внятно: — ‘Не за морями, не за горами, а у насъ въ Даниловк, лтъ двадцать тому назадъ, жилъ старикъ Наумъ. У Наума много было птичекъ — любилъ ихъ старый) тутъ пночки-пвуньи, тихій зябликъ, скворушко-забавникъ, дроздъ-пересмшникъ и канарейки жолтыя, пестрыя… Чуть проглянетъ утро — ддъ то ходитъ, то сидитъ около птичекъ и разговариваетъ съ ними… То почиститъ клтки, то зернышекъ насыплетъ, то свженькой водички подольетъ — и веселъ онъ… Птички на перебой заливаются, выводятъ свои трели, — Наумъ только улыбается… Такъ проходятъ дни за днями.

‘Было лто. Пара канареекъ стала вить гнздо,— копошатся, заботливо хлопочутъ он, — и вотъ свили мягкое, уютное гнздышко… Самка положила въ него пять яичекъ и стала сидть — согрвать ихъ. Спустя дв недли изъ яичекъ вылупились дтныши,— у Наума новая радость — новая забота… Птенчики росли быстро, вотъ они уже оперились. Наумъ возьметъ птенчика, положитъ его на ладонь и любуется — дышать не сметъ.— ‘Ишь Божья благодать,— смотри-ка, ужъ и оперился’,— только бывало и вымолвитъ ддъ…

&lt,img src=v10.jpg&gt,

‘Вотъ разъ, одинъ изъ птенчиковъ сталъ полоскаться въ вод,— выполоскался, отряхнулся, прыгнулъ изъ чашечки, ножка у него подогнулась,— птенчикъ запищалъ.

‘Ддъ тутъ какъ тутъ, взялъ птенца на ладонь, сталъ разглядывать,— глядитъ, а у того правая ножка вывихнута.

— ‘Что ты?.. Христосъ съ тобой!.. миленькій, что ты сдлалъ?..— спрашиваетъ птенчика ддъ.

‘Птенчикъ только попискиваетъ.

‘Наумъ посмотрлъ еще, подулъ на него и положилъ въ клтку. Птенчикъ ни съ мста… Покачалъ головой Наумъ и говоритъ:

— ‘Ишь напасть какая, никакъ ножку сломалъ…

‘Снова птенчикъ въ рукахъ у дда, снова старый осматриваетъ его,— подумалъ-погадалъ, чмъ-то помазалъ ногу и положилъ обратно въ клтку. Птенчикъ умолкъ, взмахнулъ было крылышками, чуть-чуть поднялся на лвую ногу и снова прислъ. Подлетли къ птенчику мать съ отцомъ, покружились около него, что-то почирикали, встали по бокамъ, расправили крылышки, подсунули ихъ подъ птенчика и мигомъ перенесли его въ гнздо. Ддъ только ахнулъ…

— ‘Поди вотъ, Божья воля, птица, а такая-то разумная…

‘Шли дни за днями, птенчикъ все время сидлъ въ гнзд, захочетъ поклевать, пискнетъ, смотришь, сейчасъ же и несутъ ему родители зернышекъ, а-то иногда и перенесутъ на крылышкахъ къ корму.

‘Болзнь птенчика сильно опечалила дда,— онъ и понять не могъ: какъ это случилось?! Цлыми днями слдилъ онъ за больнымъ птенцомъ, все ждалъ, что вотъ-вотъ слетитъ птенчикъ съ гнздышка,— но онъ не двигался…

‘Прошло недли три, Наумъ открылъ окно и сталъ чистить клтки канареекъ. На улиц была благодать: солнце весело улыбалось и сильно пригрвало землю, ласточки весело щебетали около домовъ… Наумъ открылъ дверцу у клтки, — вдругъ оттуда выскочилъ больной птенчикъ, — скокъ-скокъ по столу, — ддъ улыбнулся. Птенчикъ со стола вспорхнулъ на окно, съ окна на улицу… Ддъ и руками развелъ…

&lt,img src=v11.jpg&gt,

— ‘Миленькій!.. миленькій… красавчикъ… куда ты?.. Но птенчикъ не слушалъ, съ земли взвился на крышу, съ крыши на дворъ, со я вора улетлъ въ садъ (у Наума былъ большой фруктовый садъ) и былъ таковъ. Наумъ туда, сюда,— птенчика и слда нтъ…

— ‘Господи, что же это?! Твоя святая воля, вдь онъ былъ хиленькій такой, какъ же это улетлъ-то?..

‘Долго онъ ходилъ, искалъ птенчика, но нигд не нашелъ его…

‘Часто посл Наумъ вспоминалъ своего ‘миленькаго птенчика’. Не жаль было ему, что ‘миленькій’ улетлъ, а жаль, что онъ, пожалуй, не найдетъ себ корму, помретъ съ голоду, или попадетъ кошк въ зубы… Много разъ пытался онъ искать птенчика, но все напрасно… Часто думалъ Наумъ о немъ и порою утшалъ себя, что ‘миленькій’-‘хиленькій’, можетъ быть, прилетитъ къ нему и снова поселится въ своей клтк…

Бабушка замолкла, ребята не сводили съ нея глазъ и ждали, что она будетъ говоритъ дальше, но старая молчала…

— Бабушка, что же птенчикъ-то?— спросилъ Вася.

— Упорхнулъ. Вишь, ну и больше ничего…

&lt,img src=v12.jpg&gt,

КАКЪ ЗАВЕЛИСЬ КАНАРЕЙКИ НА РУСИ.

Кто не знаетъ маленькой, желтенькой птички — канарейки?.. Ея родина — Канарскіе острова, гд она и живетъ на вол… Тамъ тепло и привольно ей, а у насъ холодно, почему мы и держимъ канареекъ въ комнатахъ, въ клткахъ…

Давно это было, одинъ голландскій корабль плылъ по морю. Поднялась буря, корабль бросало по волнамъ, какъ щепку, его сильно поломало и прибило къ берегу,— это были Канарскіе острова. Во время починки, на корабл, на носу палубы, дв желтенькія птички натаскали морской травы и свили себ гнздо. Самка вскор положила туда четыре сренькихъ яичка — стала сидть, согрвать, ихъ… Самецъ носилъ ей пищу, — разныхъ зернышекъ. Прошло дв недли, изъ яичекъ показались уродливыя головки. Самецъ и самка стали таскать имъ пищу… Корабль починили, и онъ поплылъ въ Голландію,— канарейки остались на немъ… Поздно осенью корабль остановился въ гавани на зимовку. На берегу была старая рыбачья избушка, въ которой жилъ старикъ-рыбакъ съ семьей… Стало холодно… Канарейки съ корабля перелетли во дворъ рыбачьей избушки и прижались въ коровник, въ ясляхъ. Маленькая двочка пошла давать коров корму, замтивъ невиданныхъ прежде птичекъ, она удивилась и сказала отцу:— ‘Иди, посмотри, какія-то птички у насъ’… Вышелъ отецъ, полюбовался на птичекъ и сталъ ловить ихъ. Птички дрожали отъ холода и свободно дались въ руки. Принесли ихъ въ комнату, дали конопляныхъ зернышекъ, — птички поклевали, поклевали да и запли… Долго разливалась ихъ звонкая, пріятная псня… Дти слушали — радовались, они никогда не слышали такой милой псенки и никогда не видли такихъ желтенькихъ птичекъ. Какія это птички, откуда взялись? Чьи он?… Это было для нихъ загадкой. Дти сдлали клтку, и птички стали жить въ ней и выводить дтокъ. Посл узнали, что эти птички приплыли на корабл съ Канарскихъ острововъ, а потому и назвали ихъ канарейками… Прошелъ годъ, у рыбака развелось канареекъ довольно много, онъ сталъ продавать ихъ и выручалъ хорошія деньги… Московскіе купцы купили у него двухъ самцовъ и двухъ самокъ и привезли въ Москву, гд они скоро стали разводиться и распространяться по всей Руси…

&lt,img src=v13.jpg&gt,

ДВ СОБАКИ.

По мосту бжали дв собаки, — одна охотничья, а другая догъ. На мосту валялась какая-то кость,— увидали собаки кость и об сразу ухватились за нее… Ухватили, — рвутъ, одна отъ другой. Долго боролись они, оскаливъ зубы, вдругъ догъ сильно дернулъ и съ костью перескочилъ черезъ перила и прямо въ воду.— Охотничья за нимъ… Въ вод догъ сильно укусилъ охотничью — но та отняла кость и поплыла къ берегу, а догъ — выбившись изъ силъ — сталъ тонуть. Охотничья, увидя своего противника утопающимъ, вернулась обратно, схватила дога за шиворотъ и притащила на берегъ. Тутъ об собаки ласково взглянули одна на другую, повиляли хвостами и пошли, каждая своей дорогой…

ВЪ ПЕРЕЛЬСКЪ.

‘Человкъ бдный и притсняющій слабыхъ — то
же, что проливной дождь, омывающій хлбъ…’
Изъ ‘Притчей’ Соломона.

Въ перелск, на сучк молодой березки было гнздо чернаго дрозда. Лтъ семь подъ рядъ онъ вилъ здсь свое гнздо, сжился съ этимъ мстомъ такъ, что каждый кустикъ въ округ знаетъ.

Въ стародавнія времена здсь было поле,— заглохло оно, и показался маленькій лсокъ. Стали проходить года, лсъ разросся — и стала чаща. Земля была влажная, деревья широко раскидывали свои корни, и быстро пошли молодые ростки… Все выше и выше поднимались березки, сосны да ели.

По одну сторону перелска раскинулось хлбное поле, а по другую протекалъ небольшой ручеекъ. Лтомъ онъ заросталъ травой — осокой, гд много водилось утокъ… Около перелска, отъ села Пучинова, пролегла песчаная дорога, а черезъ ручей былъ перекинутъ мостикъ.

Было лто. Двое ребятъ, Сидоръ съ Максимомъ, ходили въ лсъ по грибы. Долго бродили они по лсу, притомились, а грибовъ — нтъ и нтъ.

— Макся, смотри-ка, гнздо!— показалъ рукою Сидоръ.

Изъ гнзда вылетлъ черный дроздъ

— Дроздъ тутъ живетъ! Вишь, какъ важно ухитрился, и гнздо-то чуть-чуть виднется въ зелени,— молвилъ Максимъ.

— Посмотримъ, что тамъ есть?— предложилъ Сидоръ и, не дожидаясь отвта, быстро влзъ на березу.

Въ зеленыхъ вткахъ, между сучковъ, чернлось гнздо. Свито оно было изъ сухихъ прутьевъ съ травой, а внутри выложено мохомъ, и въ немъ лежало, пять зеленоватыхъ яицъ, съ коричневыми пятнышками… Сидоръ хотлъ было сбросить гнздо, но Максимъ упросилъ его, чтобы гнздо оставить.

— Пусть высидятся пташки, тогда, какъ-нибудь вечеркомъ, на свобод, мы ихъ и заберемъ всхъ, всей кучей, и съ гнздомъ,— ршилъ Максимъ.

Самецъ и самка все время вились около нихъ) они суетливо садились на ближніе сучки, что-то кричали и снова летли. Мальчики ушли — и дрозды умолкли. Самка сла въ гнздо, а самецъ приснастился на сучекъ и затянулъ свою псню.

Прошла недля, изъ яицъ показались птенцы. Отецъ и мать стали носить имъ разныхъ червячковъ, мошекъ) цлый день хлопочутъ, лишь-бы накормить своихъ дтокъ…

II.

Посл долгой засухи выпалъ дождь. Въ перелск все ожило, грибъ подберезовикъ уже совсмъ было изсохъ, но вотъ капелька по капельк набралъ корень сока и быстро сталъ рости — выбиваться изъ-подъ листьевъ на волю.

Птички прижались по гнздамъ, — они рады были дождю, но боялись за своихъ дтушекъ: какъ бы не замочило ихъ. Посл дождя выглянуло солнце, птички запли, листья заблестли,— лсъ улыбнулся.

&lt,img src=v14.jpg&gt,

Дорогой шла куча ребятъ, — имъ и дождь не помха. Крикъ, смхъ, бгъ въ зацуски — и не разберешь ихъ, чего только у нихъ не было. Поравнявшись съ перелскомъ, ребята вс гуськомъ пошли прямо къ знакомой березк,— гд было гнздо дрозда. Сидоръ быстро влзъ на березу и слъ, на сучекъ около гнзда. Самецъ и самка выпорхнули, птенцы запищали…

— Церрръ {Знакъ тревоги у дрозда.}, церрръ!— кричали дрозды и вились надъ головой Сидора,

— Братцы, еще слпые!— молвилъ Сидоръ.

— Тащи ихъ всхъ вмст съ гнздомъ!— крикнулъ Петръ.

Самецъ и самка отчаяно кричали: ‘киксъ! киксъ! киксъ’! {Знакъ опасаться.}.

— Оставьте, зачмъ вамъ они?.. Пусть растутъ себ съ Богомъ,— упрашивалъ Максимъ.

— Ишь ты: простъ, какъ дроздъ!.. Оставь, а онъ посл и унесетъ ихъ,— отвчалъ Сидоръ.

Вс заговорили, чтобы оставить на время маленькихъ дтенышей, — пусть оперятся, тогда и взять можно.

Сидоръ слзъ съ дерева, и ребята пошли обратно въ село. Всю дорогу они смялись надъ Максимомъ, — но тотъ молчалъ. Онъ былъ сынъ бдныхъ родителей. Насмшки, колотушки пріятелей, онъ все переносилъ, никому не жаловался и ни на кого не сердился. Мальчикъ онъ былъ тихій, кроткій. Любилъ онъ лсъ, любилъ птичекъ и всякую живую тварь.

— Вольная пташка зла никому не длаетъ, малость по малости она добро приноситъ, хлбъ бережетъ, лсъ охраняетъ,— говоритъ онъ о птичкахъ.

Сидоръ наоборотъ: онъ былъ тоже изъ бдной семьи, но шустрый малый и поставилъ себя между товарищами на первомъ мст по своей сил и по своей выдумк. Кто первый игру затетъ?— Сидоръ… Кто первый набдокуритъ?— Сидоръ… Всюду онъ первый, и обидть слабаго — первый.

Посл похода въ перелсокъ Максимъ призадумался: какъ-бы ему спасти дрозда отъ разоренья ребятъ?… Что если узнаютъ? житья мн отъ нихъ не будетъ’.

&lt,img src=v15.jpg&gt,

На другой день Максимъ пошелъ въ лсъ за грибами. Зашелъ въ перелсокъ, посмотрлъ на гнздо — тутъ оно, сохранно. Самецъ и самка сидли на сучк. Максимъ осмотрлся по сторонамъ, влзъ на березу, осторожно снялъ гнздо съ дтенышами, положилъ все въ свой рваный картузъ и слзъ на землю.

Дрозды засуетились. Максимъ бережно несъ картузъ, поднимая его въ воздух, чтобы видли дрозды,— птенцы пищали. Максимъ отнесъ гнздо въ дальній уголъ перелска и положилъ въ траву, отошелъ немного въ сторону и сталъ наблюдать. Самецъ и самка сначала летали около гнзда, потомъ сли на ближній сукъ, съ сучка юркнули въ траву и сли къ дтенышамъ.

— Сли! ну и слава Богу, пусть живутъ,— проговорилъ самъ себ Максимъ и пошелъ собирать грибы.

На другой день Максимъ рано утромъ пошелъ посмотрлъ дроздовъ, Туда, сюда — ихъ нтъ, точно и не было, одно лишь пустое гнздо въ трав осталось. Куда они спрятались, онъ такъ и не нашелъ.

— Вотъ теперь и хорошо имъ, пусть проищутъ ихъ ребята,— думалъ Максимъ.

Спустя съ недлю, поздно вечеромъ Сидоръ одинъ пошелъ въ перелсокъ съ намреніемъ перенести гнздо дрозда къ себ въ избу, въ приготовленную клтку.

— Лучше одинъ схожу, принесу ихъ домой, а посл въ город и продамъ, никто и неузнаетъ,— ршилъ онъ.

Стало вечерть. Вотъ и перелсокъ. Сидоръ подошелъ къ берез, глянулъ вверхъ,— тамъ пусто.

— Врно, я ошибся?!. Должно быть, гнздо на другой берез, и Сидоръ пошелъ дальше.

Долго ходилъ онъ, искалъ все гнзда,— но его нтъ какъ нтъ.

— Точно въ воду кануло, — думалъ Сидоръ.

Ночь совсмъ спустилась на землю, въ лсу стало темно.

— Вонъ, вонъ оно гд!.. Какъ же это я раньше-то не замтилъ!— говорилъ самъ съ собою Сидоръ, подходя къ одной изъ сосенъ.— На сосн? Какъ же это такъ? Прежде точно на берез было!

Онъ уже ползъ было на сосну, посмотрлъ вверхъ и ахнулъ… Въ темнот рзко выдлились два яркія глаза, они точно огнемъ впились прямо въ Сидора. И вдругъ это чудовище захохотало. Въ глазахъ у Сидора помутилось… ‘Ужъ не лшій ли?’ —мелькнуло у него въ голов… Сердце заколотило, зубы дрожатъ… Не помня себя, онъ какъ-то украдкой взглянулъ вверхъ, — обомллъ и упалъ на землю: передъ его глазами межъ деревьевъ замелькали какіе-то призраки. Голова его горла, въ ушахъ звонъ стоялъ. То хохотъ слышитъ онъ надъ головой, то аукаетъ кто-то вдали… А эти два странные огня такъ и горятъ надъ нимъ. Вотъ что-то вверху зашумло, взмахнуло крыльями — и, спустя минуту, не слышно было ни звука, ни шелеста… Прошло минутъ десять, Сидоръ очнулся, тихо поднялся съ земли, робко посмотрлъ по сторонамъ,— кругомъ тишина. Мальчикъ бгомъ, безъ оглядки, пустился бжать къ дому. Ноги какъ нарочно спотыкались, точно он и не его были. Усталый, вернулся онъ домой и легъ спать на сновал. Долго не спалось ему: все чудился чей-то крикъ и смхъ…

&lt,img src=v16.jpg&gt,

На другой день отецъ и мать хватились Сидора. Стали искать — нтъ нигд малаго, переспрашивали всхъ сосдей — никто не видалъ. Зачмъ-то ползли на сновалъ — и тамъ нашли его. Сидоръ лежалъ на голомъ полу, подъ голову былъ положенъ картузъ. Лицо его горло, руки были раскинуты…

Онъ лежалъ въ забытьи, въ горячк. Отецъ осторожно взялъ его на руки и перенесъ въ избу. Недли дв пролежалъ Сидоръ въ постели, потомъ сталъ мало-по-малу поправляться и разсказалъ, гд онъ былъ и что съ нимъ случилось.

— Экой пріятель!.. Вдь это ты совы напугался,— сказалъ отецъ.

Максимъ часто навщалъ Сидора и душевно сожаллъ его, жаллъ тотъ день и часъ, когда онъ спряталъ гнздо. Будь гнздо на мст, ничего бы не было, и Сидоръ не хворалъ-бы… Однако Максиму и дроздовъ жалко: ‘вдь они наши друзья!.. Зачмъ же зорить? какая въ этомъ польза?… И отъ Бога это гршно, и отъ человка стыдно’,— думалъ Максимъ.

Сидоръ поправился и съ той поры ‘курицу не обидитъ’,— говорили про него, а про птицъ и говорить нечего:— первый ихъ защитникъ…

&lt,img src=v17.jpg&gt,

СРЫЙ СПАСЪ.

(Истинное происшествіе).

Была зима съ трескучими морозами. Прошло Рождество, прошелъ Новый Годъ, прошло Крещенье, пришла и широкая масляница, а на двор стояли еще крпкіе морозы, — такъ что на лету падали птицы. Рдко бываетъ такая студеная зима… Много терпитъ отъ нея бдный людъ: холодъ и голодъ, и всякія болзни.

Въ сел Никольскомъ жилъ съ семьей ддъ Сидоръ — славный такой,— простой мужикъ. Домъ у него былъ не изъ богатыхъ, частенько у дда бывали недостатки. Какъ на грхъ въ эту студеную зиму на масляниц у Сидора вс дрова вышли. Собирался онъ раньше, за недлю, създить въ лсъ за дровами, да удерживали сильные морозы — и ддъ поджидалъ хорошей погоды.

— Вотъ вышли и послднія полнья… Завтра, Трофимычъ, топить нечмъ!— сказала Сидору его жена, Дарья.

— Знаю, что нечмъ,— да, вишь, морозъ-то крпокъ, не помягчитъ ли малость,— такъ завтра и поду!— отвтилъ Сидоръ.

Къ вечеру сдлалось тепле, но на другой день съ утра запорошило, — снгъ падалъ большими хлопьями и разстилался блой пеленой по улицамъ большого села Никольскаго. Мало-по-малу стало заметать дорогу… Непогода разыгрывалась въ сильную пургу {Пурга — снжная буря, мятель, вьюга.} — и такъ разгулялась, что ‘свту Божьяго стало не видать’. Втеръ въ труб напвалъ свою заунывную псню: то тянулъ ее тоскливо, то хрипло ворчалъ й, какъ шальной, уносился вдаль…

Въ дом Сидора проснулись рано.

— Ишь, какъ свиститъ,— пожалуй, и до лсу не доберешься!— молвилъ Сидоръ.

— Какъ же теперь, Трофимычъ, быть-то?— проговорила Дарья.

— Вотъ и то думаю-гадаю: какъ бы лучше-то сдлать, — отвтилъ Сидоръ.

— Тятя, ты насъ, пожалуй, безъ дровъ оставишь: померзнемъ вс!— голосили ребятишки.

— Нтъ, милушки, нельзя безъ дровъ быть… Поду — недалеко…

Вскор Сидоръ сталъ собираться въ лсъ, хотя жена и дти настаивали, чтобы онъ обождалъ часъ-другой, пока стихнетъ непогода… Дровъ можно было занять у сосдей.

— Поду лучше теперь, а то къ вечеру-то непогода, пожалуй, сильне разыграется,— отвтилъ Сидоръ.

Собрался Трофимычъ и похалъ.

Порывисто налетавшій вихрь поднималъ столбы снга и крутилъ ихъ въ воздух. Сидоръ съ трудомъ добрался до лса, срубилъ два-три деревца и направился къ дому. Встрчный втеръ обдавалъ его снгомъ, порошилъ въ глаза) карій конь Сидора то и дло сбивался съ дороги и вязъ въ снгу.

— Но, но, милый! Ползи-ползи по маленьку!— приговаривалъ Сидоръ, понукая лошадь.

Часа два такъ бился Сидоръ, путаясь въ сугробахъ… Впереди — ‘эти не видно’… Оставивъ коня, Сидоръ пошелъ отыскивать дорогу. Ходилъ, ходилъ, изъ силъ выбился. Ноги его вязли все глубже и глубже… Сидоръ пріостановился отдохнуть, прислъ… Втеръ быстро наметалъ на него снгъ… Сидору показалось, какъ будто стихло кругомъ… Его уже занесло снгомъ… Мягко, тепло показалось ему въ снжномъ сугроб) его охватывала сладкая истома, повяла дрема и… онъ заснулъ… Летли незамтно минута за минутой, быстро заносило Сидора снгомъ,— небольшой блый холмъ поднялся уже надъ нимъ, а ему было хорошо, пріятно) чудныя виднья носились предъ нимъ… Вотъ онъ видитъ: по земл идетъ Христосъ. Лицо Его радостной улыбкой сіяетъ. ‘Этотъ человкъ длалъ добро и хорошо ему будетъ!’ — тихо говоритъ Христосъ, показывая рукою на Сидора… Но вдругъ потемнло небо, все исчезло и насталъ мракъ…

Сумерки сгустились надъ землей, а Сидоръ все еще домой неворотился) домашніе его стали тревожиться… Смерклось) непогода утихла. Наступила ночь, ясная лунная ночь) на неб сіяли звзды^ землю окутала голубая морозная мгла. Всюду было тихо, лишь по лсу рыскали зври. Вотъ показался срый волкъ на опушк лса, вотъ пробжалъ заяцъ, — волкъ вышелъ на дорогу. Подойдя къ снжному сугробу, подъ которымъ лежалъ Сидоръ, волкъ сталъ обнюхивать, прислушался… и началъ рыть снгъ, мигомъ разрылъ сугробъ, вытащилъ Сидора, поворчалъ. Волкъ видитъ: добыча не шевелится, обошелъ кругомъ, — посмотрлъ на Сидора, прилегъ и сталъ сторожить…

Карько кое-какъ выбился на дорогу и одинъ пришелъ домой. Дарья, увидавъ лошадь безъ хозяина, страшно перепугалась… Сидора искали въ саняхъ,— не нашли, и,

Въ избу собрались сосди, начались разговоры, толки.

Толковали, толковали и покончили на томъ, чтобы пятерымъ идти къ лсу на поиски.

Взявъ два фонаря, ружье и дубинки, мужики отправились по дорог въ лсъ. Они съ трудомъ пробирались по снжнымъ сугробамъ…

Шли, шли и видятъ въ сторон отъ дороги темную точку,— пріостановились, стали разсматривать.

— Да, это, кажись, Срый лежитъ!— сказалъ одинъ изъ мужиковъ.

— Какое ‘Срый’! Это — Сидоръ лежитъ…— замтилъ другой.

Волкъ, увидя огни, вскочилъ.

— Братцы, волкъ, волкъ!

Срый волкъ стоялъ — не шелохнулся. Мужики подходили все ближе и ближе…

— Ату его, ату!— закричали вс въ одинъ голосъ.

Срый, оскаля зубы, посмотрлъ на кричавшихъ и побжалъ къ лсу. Но тутъ, вслдъ ему, просвистала пуля — другая, и Срый повалился въ снгъ.

&lt,img src=v18.jpg&gt,

Подошли къ Сидору, поворочали его,— ни гу-гу, приложили руку къ ше, теплая,— живъ, значитъ, стали оттирать его снгомъ,— и Сидоръ очнулся…

— Какъ я спалъ-то хорошо!.. И зачмъ только меня разбудили?— смотря на окружающихъ, — проговорилъ онъ, медленно протирая глаза.

— Опомнись! Что ты!..— сказали ему мужики.

— Гд же я?.. Господи, помилуй… да никакъ въ лсу?!.— разсянно глядя по сторонамъ, спросилъ Сидоръ.

— Нтъ, въ пол!— отвтили ему.

Одни стали поднимать Сидора, а

другіе пошли къ волку. Волкъ лежалъ, растянувшись во всю длину… Поворочали его,— тяжелъ… Послали за лошадью и черезъ часъ Сидора и волка привезли въ село.

— Мама, пріхали, пріхали!— закричали въ одинъ голосъ ребятишки, услыхавъ скрипъ саней у воротъ.

Дарья выбжала во дворъ, отворила ворота, и первый спросъ былъ о Трофимыч…

— Живъ-ли?…

— Живъ и здоровъ, не безпокойся, старикъ твой волкомъ спасенъ,— отвтилъ одинъ изъ мужиковъ.

— Какъ это ты, Трофимычъ! А?— спрашивала его обрадованная Дарья.

— Срый спасъ… поди вотъ!.. Значитъ, судьба!..— толковали мужики.

— Да!.. Если бы не Срый, вамъ не найти меня!— отозвался Сидоръ.

Много разсуждали въ сел объ этомъ происшествіи и ршили: изъ шкуры волка сдлать чучело и поставить его въ сельскомъ правленіи. А Сидоръ съ той поры никогда никакого дла не откладывалъ ‘до завтра’.

&lt,img src=v19.jpg&gt,

ВЪ ЛСУ СЪ МЕДВДЯМИ.

(Очеркъ изъ жизни Якова Кузьмина).

‘Кто что ни говори, а подобныя происшествія
бываютъ на свт, рдко, но бываютъ’.
Гоголь.

Былъ іюль въ половин. Лто стояло жаркое, грибовъ и ягодъ въ лсу было много.

— По грибы, по ягоды, по калину-малину, по красную смородину!— кричали на перебой ребята, идя Въ лсъ за ягодами.

— Не кричите, не пугайте добрыхъ людей!— оговорила ребятъ бабушка Анна, возвращавшаяся изъ лса.

— Ничего, бабушка, лсъ насъ знаетъ, и мы его знаемъ… чего тутъ бояться!— отвтилъ бойкій мальчикъ Яша.

Бабушка Анна тихо поплелась домой, а ребята гурьбой, покрикивая, побжали въ лсъ.

Птичьи голоса звонко разливались въ лсной прохлад. Тихо шумли сосны, ели, березы, и какъ будто о чемъ-то перешептывались между собою. Втеръ тихо пробжалъ по лсу и повелъ бесду съ молодой березкой:— ‘Ты везд бываешь, все знаешь, — разскажи мн какъ по городамъ, по селамъ, по деревнямъ живутъ люди и что они тамъ длаютъ…’ — спрашиваетъ березка.

&lt,img src=v20.jpg&gt,

— Молода ты, много будешь знать — скоро состаришься, да и не мое это дло, я вольный втеръ — одно знаю: гуляю на простор и лечу впередъ-впередъ безъ оглядки!’ — просвисталъ втеръ и подулъ сильне…

Долго бродили ребята по лсу, у нкоторыхъ были почти полные кузовки ягодъ.

Весело, хорошо малышамъ въ лсной зелени, въ прохлад, на вол.

— Домой!.. домой!— раздался по лсу звонкій голосъ Васи.

— Ишь, какой прыткій, набралъ много и кричитъ, а у насъ еще мало, мы будемъ собирать, — послышались голоса изъ-за березъ, осинъ и елокъ…

Спустя подчаса, половина ребятъ отправились домой, а другіе остались добирать ягоды.

— Пойдемте, братцы, я васъ отведу на хорошее мсто, тамъ малины наберемъ страсть сколько!— вызвался Яша.

— Пойдемъ, коли знаешь, что много,— согласились вс…

Долго бродили ребята, разыскивая то мсто, гд много малины, да такъ и не нашли.

— Лсовикъ ты видно, Яшка,— водилъ, водилъ насъ и все по-пусту,— замтилъ Сидоръ.

— Мы вчера съ Алексемъ тамъ много набрали, вонъ по этой дорог все прямо шли, потомъ повернули немного налво, къ горлому мсту, да около горлаго-то мста и брали, — оправдывался Яковъ.

— Ребята, пойдемте лучше домой, устали сегодня, — предложилъ Сидоръ.

— Домой, такъ домой,— согласились вс, кром Якова.

— Я домой не пойду… ягодъ буду искать…

— Ну иди, ищи одинъ…

— Одинъ и пойду.

Ребята повернули къ дому, а Яковъ пошелъ дальше по дорог. Шелъ-шелъ, вышелъ на поляну,прислъ.

— ‘Нтъ, не тотъ лсъ, мы здсь не были’ —думалъ Яковъ…

Отдохнулъ онъ малость и пошелъ прямо лсомъ, на пути Яковъ набралъ много блыхъ грибовъ, нашелъ и ягодъ… Надъ лсомъ чуть-чуть стали спускаться сумерки, Яковъ повернулъ къ дому, туда-сюда,— незнакомый лсъ.

— ‘Гд я?’ — подумалъ мальчуганъ.

— А-а-у-у!..— крикнулъ онъ громко, но только протяжное эхо отозвалось ему вдали.

Оробвъ, растерялся Яковъ… Ночь совсмъ охватила лсъ, а онъ все еще бродилъ среди деревьевъ, — наконецъ утомился, прислъ подъ березой, какъ вдругъ надъ головой его раздался крикъ:— Эй-й-й… ухъ!..

Яковъ вздрогнулъ, — не зналъ, кто это такой кричитъ.

— Эй-й-й… ухъ!..— повторилось снова.

Мальчику стало мерещиться: вотъ-вотъ какъ сказывается въ сказкахъ — Баба-Яга съ помеломъ, и лшій (котораго еще никто не видалъ), и мальчикъ съ пальчикъ въ большихъ сапогахъ, и людоды… Вс они окружили его, Баба-Яга говоритъ ему: ‘садись ко мн на помело, я довезу тебя живо до дому’.— Ахъ, бабушка, довези,— шепчетъ Яша… ‘Держись за меня крпче’… ухватился Яковъ — держится крпко, крпко за березу… Проснулся, никого нтъ, одна береза шумитъ-шепчетъ что-то и онъ прижался къ ней, обхвативъ ее руками…

Тихо въ лсу, только вдали плачутъ совы, да гд-то шумитъ ручеекъ… сидитъ Яковъ, смотритъ кругомъ… но вотъ глаза его снова смежились, онъ задремалъ и снова заснулъ.

II.

Дома искали Якова везд и всюду, ходили, кликали по лсу,— нтъ и нтъ нигд малаго, вс поршили: зашелъ куда-нибудь далеко и заблудился. Отецъ и мать всю ночь не спали — думали: вотъ, вотъ, придетъ ихъ милый Яшенька, но настало и утро, а его все нтъ.

— Данилычъ, поискалъ бы ты его еще,— говорила отцу Гордевна — мать Якова.

— И то думаю на лошади верхомъ поздить да покликать, — отвтилъ Данилычъ…— позову и сосдей…

Часа три здилъ Данилычъ съ сосдями по лсу, кричали — нтъ ни звука отъ Якова…

‘Врно злому зврю попался въ лапы’, — подумалъ Данилычъ и похалъ домой…

Погоревали, потужили Данилычъ съ Гордевной по ‘родимомъ’ сыночк и ршили, ждать воли Божьей…

&lt,img src=v21.jpg&gt,

Солнце уже высоко стояло надъ лсомъ, птички распвали, порхая съ втки на втку, миріады мухъ, мушекъ и другихъ наскомыхъ носились въ воздух, Яковъ проснулся, оглядлся кругомъ — незнакомое мсто. Кузовъ съ грибами и ягодами стоялъ около него… Полъ Яковъ малость ягодъ, всталъ и пошелъ бродить по лсу. Шелъ, шелъ онъ и вышелъ къ болоту… Стоитъ Яковъ, присматривается вдаль. Впереди виднлись только сосны да ели, а низомъ шла моховина, мстами просачивалась красноватая вода…— ‘И конца не видно’,— подумалъ Яковъ. Постоялъ и пошелъ обратно… идетъ, думаетъ: ‘нынче должно быть Ильинъ день,— ребята въ горохи пошли, вкусный поди горохъ-то’… Вдругъ Яковъ остановился и ахнулъ: между густыхъ деревьевъ прямо на него шла медвдица. Стоитъ мальчикъ не шелохнется. Медвдица остановилась, посмотрла туда-сюда и опять пошла прямо къ Якову, — только сучья трещатъ. Яковъ сначала стоялъ и смотрлъ, не сводя глазъ съ медвдицы, но когда та стала подходить къ нему ближе, мальчикъ, противъ воли, отъ сильнаго волненья, повалился на землю внизъ лицомъ… Лежитъ, еле дышетъ… Медвдица подошла, обнюхала и пошла прочь. Прошло минутъ пять) Яковъ поднялъ голову, посмотрлъ по сторонамъ — никого не видно.— ‘Ушла, косматая вдьма!..’ ршилъ онъ. Всталъ Яковъ, хотлъ было идти, но вдругъ снова захрустло, и откуда ни взялась опять передъ нимъ медвдица. Яковъ упалъ снова на землю… Долго стояла около него медвдица,— обнюхивала его, шевелила лапой,— Яковъ не двигался.

Постояла, заглянула медвдица въ кузовокъ отвдала малость малинки,— вкусно, понравилось ей, толкнула легонько лапой кузовокъ, посыпались грибы и ягоды по луговинк. Прошло пятьдесятъ долгихъ для Якова минутъ, — а медвдица все отъ него не отходитъ-стоитъ, задумалась, — вдругъ схватила она Якова за рубашку, вскинула себ на спину и пошла въ сторону. Лежитъ на спин медвдицы Яковъ самъ не свой,— никакъ не ожидалъ онъ этого,— кричать боится…

Долго лазала медвцица: и по валежнику, и по перелскамъ, и зашла въ чащу. Въ чащ была глубокая отлогая яма, въ которой сидли два медвженка. Медвдица тихо спустилась въ яму, сбросила Якова на землю. Медвжата подошли къ нему, обнюхали, каждый пошевелилъ его лапой… Яковъ былъ въ забытьи… Такъ прошло десять-пятнадцать минутъ, мальчикъ очнулся и вздрогнулъ. Медвжата въ упоръ смотрли на него, а старая медвдица лежала въ сторон и глодала какую-то кость. Лежитъ Яковъ, думаетъ: ‘что мн теперь длать?.. Не уйдешь вдь отъ нихъ!.. разорвутъ,— и у нихъ оставаться нельзя… Господи!.. спаси и помилуй!..’ Голодъ и жажда томили его, съ какимъ бы удовольствіемъ сълъ онъ теперь кусокъ чернаго хлба и выпилъ малость хотя красноватой болотной воды, и ему вспомнилась его родная семья за обденнымъ столомъ… мать и отецъ врно ищутъ его. ‘Боже, сохрани!’ дрогнули губы у Якова и по лицу потекли слезы… Долго такъ раздумывалъ мальчикъ…

Посл полудня медвдица куда-то скрылась. Медвжата стали играть съ Яковомъ: то его лапой заднутъ, то перевернутъ съ боку на бокъ, а то обхватятъ лапами и начинаютъ бороться. Отъ медвжьихъ игръ, шутокъ, у Якова рубашка расползлась клочьями и на тл явились царапины… Надоли Якову эти шутки — уйду — ршилъ онъ_: и началъ выходить изъ ямы, медвжонокъ за нимъ, только было вышелъ Яковъ на пригорокъ, какъ медвжонокъ уже облапилъ его, Яковъ оттолкнулъ косолапаго Мишу,— Миша не двинулся, началась борьба. На подмогу медвжонку пришелъ другой… Повалилили они Якова на землю и скатили въ яму… Спустя часа два, возвратилась медвдица, и принесла почти цлый хлбъ. Медвжата обступили ее, вырвали хлбъ, и стали есть. Яковъ сидитъ-смотритъ. Потомъ всталъ, подошелъ къ медвжонку, взялъ валявшійся около него кусокъ хлба) медвжонокъ озлился, ударилъ, Якова лапой, — такъ, что тотъ чуть съ ногъ не свалился… Одной минутой сълъ Яковъ хлбъ, посмотрлъ на медвжатъ, но и у нихъ ничего уже не осталось.

Наступила ночь — тихая лтняя ночь.

Медвдица легла въ ям, около нея легли медвжата, а въ средин ихъ спитъ Яковъ… Притомился мальчикъ и заснулъ крпкимъ сномъ) во сн грезилось ему:— ‘родная деревушка, въ деревушк покривившаяся избушка, въ избушк сидитъ старушка, около старушки услись полукругомъ старые старики. Говоритъ имъ бабушка: ‘подите, дружки, отыщите внучка, онъ живетъ въ темномъ бору у медвдицы, возьмите колья, рогатины — спасите родного Яшеньку’… Собрались мужики, идутъ день-другой,— плутаютъ…— Я здсь,— хотлъ крикнуть мальчикъ,— и не можетъ, нтъ голоса… А тятя съ мамой — гд-же?.. ихъ что-то не видно’… Проснулся Яковъ — блое утро, медвжата лежали около него, а медвдица куда-то ушла…

Прошла недля. Медвдица носила медвжатамъ и Якову: хлбъ, ягоды и орхи. Принесетъ и нтъ, нтъ, сунетъ Якову, украдкой отъ медвжатъ, лакомый кусочекъ, — косолапый Миша медвжонокъ смотритъ — языкъ облизываетъ, тихонько, легонько, подползъ онъ къ Якову и цапъ-царапъ лапой за лакомый кусочекъ… медвдица покосилась, ударила его лапой — зарычала, какъ будто-бы говоря: ‘не лзь, не обижу и тебя, найду что теб по вкусу и дамъ въ свое время’… Черезъ минуту она ласкала этого медвжонка, давала ему какую-нибудь кость, и любовно теребила его за ухо… Сидитъ Яковъ, стъ ‘гостинецъ’ медвдицы, медвжата около него увиваются,— то одинъ, то другой заднетъ его лапой, лижетъ руки, трется головой о землю,— ууръ, ууръ,— точно говорятъ они: будь, ты намъ роднымъ братомъ… Медвдица стоитъ, головой качаетъ,— точно хочетъ сказать:— Такъ… такъ… и живите…

День шелъ за днемъ, медвдица носитъ имъ пищу, ни спору, ни драки теперь у нихъ не было…

Часто медвдица водила медвжатъ гулять по лсу. Неподалеку, отъ ямы былъ ручеекъ, гд купала медвдица медвжатъ. Яковъ бралъ тамъ въ свой рваный картузъ воду… Идетъ медвдица съ медвжатами и Яковъ или за ними,— отсталъ, его медвдица тяжелой лапой хватитъ по плечу, по спин и подгонитъ въ рядъ къ своимъ мдвжатамъ, точно говоритъ: ‘дескать иди, не балуй’.

Такъ жилъ и мало-по-малу свыкался Яковъ въ лсу съ медвдями… Все-бы хорошо — да одна бда: негд ему укрыться отъ дождя. Нердко приходилось Якову дрожать отъ холода, — мокрая, рваная рубашка липнетъ къ тлу… Прижмется Яковъ къ медвжатамъ — согрется и хорошо ему…

Часто вспоминались ему: отецъ, мать, вольная улица въ родной деревн, гд бывало онъ игралъ-бгалъ цлыми днями…

III.

Прошло лто, наступила дождливая осень. Медвжата выросли, семья стала пріискивать берлогу удобне для зимней спячки. Идутъ медвди — Яковъ за ними… Въ одно утро медвдица долго водила ихъ по лсу и вывела на зады какой-то деревушки. Яковъ обрадовался — узналъ знакомые дома родной Нефедовки.

Постояла медвдица и повернула обратно въ лсъ, Яковъ стоитъ — кричитъ… Медвдица оглядлась кругомъ — остановилась. Яковъ сталъ кричать сильне. Крестьяне работавшіе на гумн — услыхали крикъ.

— Кто-то кричитъ, — говоритъ старикъ молодому парню.

— Кому кричать, должно быть, ребята балуются.

— Чу — слышишь, снова кричитъ… зоветъ.

Трое мужиковъ побжали на крикъ съ цпами…

Стоитъ медвдица — реветъ, медвжата около нея.

Прибжали мужики — ахнули… растерялись — не знаютъ, что длать… Вдругъ одинъ изъ нихъ бросилъ въ медвдицу цпомъ. Яковъ воспользовался этой минутой и пустился бжать къ дому… Медвдица поднялась на дыбы и пошла на мужика, мужики испугались и бросились къ риг. Медвжата разбжались, медвдица сначала погналась за мужиками, оглянулась назадъ,— дтей не видно, и она побжала обратно, отыскивать ихъ… идетъ-реветъ:

— Уурръ, ууръ!— раздается по лсу…

Яковъ прибжалъ къ дому — постучался, мать отперла калитку.

— Господи помилуй!.. ты-ли это Яшенька, — и весь въ лохмотьяхъ?!— спросила она.

— Я, мама, я, твой Яша!— отвтилъ Яковъ.

— Откуда ты взялся-то?..

— Изъ лсу, пойдемъ въ изб все разскажу, гд былъ-бывалъ и съ кмъ лто прожилъ…

Въ изб его встртилъ — отецъ, сестры, вс радовались и удивлялись.

Яковъ разсказалъ, какъ онъ провелъ время въ лсу съ медвдями.

Спустя нсколько дней, въ одинъ ненастный вечеръ медвдица пришла въ деревню, походила кругомъ избы Кузьмина, и стала стучать въ калитку, на двор коровы, овцы и лошади всполошились, Орелко (собака) такъ и заливается лаемъ…

— Старикъ, посмотри-ка, что-то на двор неладно, скотина всполошилась и Орелко лаетъ,— говорила Гордевна Данилычу.

Выглянулъ Данилычъ въ окно,— поглядлъ и во мрак еле разсмотрлъ у калитки что-то черное возится и бьется… медвдица врно,— подумалъ онъ и мигомъ захлопнулъ окно.

— Ну, старуха, ужъ и гостья же къ намъ пожаловала — медвдица у двора-то стоитъ…

Всю ночь ходила медвдица кругомъ дома, рыла землю, стучала въ калитку, но подъ утро ушла въ лсъ.

На другое лто ее опять видли ночью въ деревн съ молодыми дтьми-подростками… Много было разговоровъ объ этой медвдиц, нкоторые увряли, что будто бы она когда-то ходила на цпи по той же деревн съ татариномъ, но потомъ убжала и жила въ лсу.

Прошелъ десятокъ лтъ и все забыто.

Яковъ теперь уже выросъ, частенько вспоминаются ему т дни и ночи, которыя онъ проводилъ въ лсу съ семействомъ Маріи Потаповны Таптыгиной.

&lt,img src=v21.jpg&gt,

ЛЕГЕНДА О СТАРЦ ВАРСОНОФІИ И О СТРАННИК БЛАГОЧЕСТИВОМЪ.

Убленный сдинами Варсонофій жилъ въ достатк, всего у него было довольно, но жадность давно уже овладла имъ и онъ часто печалился на свое житье-бытье, называя себя бездольнымъ бднякомъ.

Было лто. Варсонофій грустный сидлъ у окна и раздумывалъ: вотъ и живи на свт! У людей хлба полны закрома, а у меня что?.. Тружусь, а все ничего нтъ!..

Въ это время къ, окну подошелъ убогій странникъ.

— Подай, Христа ради, копечку на пропитаніе!— молитъ странникъ Варсонофія.

— Богъ подастъ!— не оглядываясь отвтилъ старецъ.

— Накорми меня голоднаго! старче, Ради Христа…

— Богъ подастъ!— гнвно отвтилъ снова Варсонофій.

— Не гони меня — старче! Не по своему хотнію, а по Божію повелнію пришелъ я оповстить: собирайся ты, старецъ, въ путь, Господь избралъ тебя и повеллъ мн надлить тебя златомъ-серебромъ, самоцвтными камнями, жемчугомъ за то, что ты жилъ благочестиво!— говоритъ ему странникъ.

Обрадовался Варсонофій, сталъ онъ просить странника къ себ на ночлегъ… Ужъ не зналъ онъ, въ который уголъ посадить его, и чмъ только онъ его не потчивалъ: и хлбомъ пшеничнымъ, съ сотовымъ медомъ и сладкою похлебкою… Утромъ пошли они въ путь-дорогу. Варсонофій набралъ съ собой разныхъ припасовъ на цлую недлю, а у странника въ котомк была всего только одна просфора.

Шли они степью, кругомъ — ни жилья ни воды, лишь втромъ одна ковыль трава перекатывается. Прошло дней восемь, они все идутъ да идутъ. У Варсонофія вышелъ весь запасъ състнаго, лишь у странника просфора цла оставалась. Наступила ночь.

Улеглись путники на земл, подъ покровомъ небесной лазури. Странникъ скоро заснулъ, а Варсонофій долго еще ворочался съ боку на бокъ, все думая о просфор странника — товарища.— Не худо-бы хоть ею утолить голодъ,— шепталъ онъ про себя. Возьми и съшь,— шепнулъ ему точно чей-то голосъ.

Сказано-ршено: вынулъ Варсонофій изъ котомки странника просфору и утолилъ ею малость свой голодъ. Рано утромъ проснулся странникъ, ощупалъ котомку пуста.

— Ахъ, Варсонофій свтъ! Зачмъ же ты просфорой убогаго огршился?— спросилъ онъ у спутника.

— Что ты, что-ти, старче праведный! зачмъ клевещешь на меня?— отвчалъ Варсонофій.

Ни слова не молвилъ странникъ въ отвтъ…

Идутъ они дальше. Приходятъ къ морю синему, ни челна, ни плота нтъ, на чемъ-бы можно переправиться, одинъ только камень лежитъ у берега. Сдвинулъ старецъ камень Божьимъ велніемъ и поплыли они на немъ по морю.

Вдругъ разыгралась буря, заходили по морю волны, точно горы великаны, а въ небесахъ раздается ударъ за ударомъ и въ слдъ имъ молнія огненными змйками разбрасывается во вс стороны.

— Гибнемъ старче!!.— проговорилъ въ страх Варсонофій, въ эту минуту волна съ ревомъ разбивается о камень, обливая ихъ.

— Да, гибнемъ, друже! Часъ конца нашего близится. Не таи: ты просфору мою взялъ, аль не ты?.. покайся,— молвилъ странникъ.

— Напрасно, старче праведный, думаешь на меня: просфор ли твоей мн завидовать!— отвтилъ Варсонофій.

Ни слова не сказалъ въ отвтъ на это странникъ… Буря затихла и поплыли они дальше^ легкій втерокъ подгонялъ ихъ…

Камень прибило къ берегу и вновь пошли они пескомъ сыпучимъ. На пути попалась имъ старая хижина и жили въ ней два старца старенькихъ. Около хижины зеленлось поле, которое обрабатывали старички. Прежде здсь былъ только камень да песокъ — но лишь поселились старички — обдлали песчаную землю своими руками,— удобрили ее — и земля стала давать плодъ. Вотъ и живутъ старички въ сторон отъ людей, сами и сютъ, и жнутъ и все сами себ длаютъ. Нтъ у нихъ ни спору, ни шуму, всего вдоволь.

Завидя путниковъ старички стали звать ихъ къ себ. Вошли наши странники въ свтелочку чистую и перекусили съ дороги чмъ Богъ послалъ, а потомъ потолковавши пошли дальше. Оглянулся Варсонофій на хижинку и подумалъ: — Вотъ и смотри: избенка такая ледящая, крыльцо съ подпорами, сама нагнулася, а стоитъ крпехонько.

Выбрались они на дорогу къ городу, и видятъ: на встрчу идетъ кто-то и горько плачетъ.

— О чемъ, человче, печалишься?— спросилъ странникъ, когда прохожій поровнялс.я съ ними.

— Охъ, старче! Царь меня послалъ привести къ нему мудреца, для излченія сына, царевича, онъ за то не поскупится наградой. А не приведешь, говоритъ,— отрублю теб голову…

Я вотъ и иду къ старичкамъ, да чуетъ мое сердце, не пойдутъ они,— потому, что давно отъ людей отлучилися…

— Не тоскуй!— молвилъ странникъ,— гд больной-то?..

Пришли къ недужному. Божьей милостью исцлилъ его странникъ. За услугу эту царь наградилъ его — золотомъ, серебромъ и самоцвтныхъ камней отсыпалъ ему три пригоршни. Забралъ все добро это себ Варсонофій, лишь страннику далъ три грошика мдныхъ.

— Что-же ты не подлишься добромъ со мной по ровну?— спросилъ странникъ.

&lt,img src=v22.jpg&gt,

Засмялся Варсонофій:

— Куда теб, праведный, злато-серебро?..

— Эхъ, Варсонофій свтъ! вспомни, какъ мы длились съ тобой въ пути нуждой — матушкой, холодомъ, голодомъ, отцомъ роднымъ, нищенствомъ — братцемъ названнымъ, горючими слезами — сестрами кровными!.. подлюсь я съ тобой и грошиками моими скудными: грошъ теб, другой мн, третій въ сторону,— проговорилъ странникъ.

— Для кого-же? Для кого, праведный, третій-то?— спросилъ Варсонофій.

— А его тому, другъ, отдадимъ, кто сълъ мою просфору, да не покаялся,— отвчалъ странникъ.

— Мн ли теперь таить, праведный, чтобы пропадало добро среди поля,— взмолился Варсонофій,— просфорою-то я тогда огршился!— не во гнвъ теб было-бы сказано…

Ни слова не вымолвилъ на это странникъ, но казна, что ея тутъ ни было, вся прахомъ разсыпалась и странникъ невидимъ сталъ.

А Варсонофій какъ стоялъ — и не двинулся, страхъ напалъ на него, хотлъ кричать — ротъ не разжимается, рукъ развести не можетъ, не двигаются он, ноги стали точно гири пудовыя.

Съ той поры при дорог и теперь стоитъ каменная человческая фигура. Люди сказываютъ, что въ камень этотъ обратился старецъ Варсонофій.