В. Г. Короленко
Господа дуэлянты.
І.
ІІ.
И. Рубанъ
‘Милостивый государь,
Федоръ Измайловичъ.
Владиміръ Гурко’.
‘М. Г. Владиміръ Іосифовичъ!
Федоръ Родичевъ’.
ІІІ.
Господа дуэлянты, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1907
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко.
Томъ четвертый
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербург. 1914
Въ одномъ современномъ ‘дл’, въ которомъ шла рчь о разныхъ ‘столкновеніяхъ людей’ вооруженныхъ съ людьми безоружными, пишущему эти строки пришлось натолкнуться на одно колоритное показаніе. ‘Онъ повалилъ меня на полъ,— повствовалъ одинъ злополучный обыватель о стражник,— и сталъ кричать товарищу: давай сюда кинжалъ! Я ему покажу запорожскую храбрость!..’
Этотъ небольшой эпизодъ вспоминается мн всякій разъ, когда я читаю въ газетахъ извстія о вызовахъ на дуэли, столь частыхъ въ послднее время. Много ли нужно, въ самомъ дл, ‘запорожской храбрости’, чтобы ткнуть кинжаломъ безсильнаго и безоружнаго человка? И дйствительно ли запорожская храбрость состояла въ такого рода дйствіяхъ?
Вотъ, напримръ, г. Смирнскій вызываетъ на дуэль депутата Якубсона, за его рчь въ Госуд. Дум, и стремится во что бы то ни стало прострлить, проколоть или изрубить ‘въ честномъ бою’ этого скромнаго депутата первой Думы, завдомо не умющаго держать въ рукахъ ни сабли, ни пистолета. Депутатъ Якубсонъ взялъ назадъ свои слова, подавшія поводъ къ шумному выступленію поручика, и печатно разъяснилъ ихъ въ такомъ смысл, что, казалось, не остается даже тни основаній для дуэли. Но поручикъ Смирнскій не принималъ никакихъ резоновъ и рвался въ бой. Газеты оповщали о тактическихъ ходахъ, коими г-нъ Смирнскій стремился во что бы то ни стало вывести миролюбиваго депутата на ‘поле чести’, а многіе зрители лю5овались этой джигитовкой: г. Смирнскій получалъ въ печати же коллективныя и индивидуальныя поощренія, выраженія адмираціи и привтствія. На одно изъ нихъ (присланное въ форм поздравленія) онъ отвтилъ съ величавою скромностью, что поздравленія будутъ умстны, когда онъ доведетъ свое дло до конца. Иначе сказать, если бы вооруженному человку удалось, съ надлежащаго разршенія, прострлить, проколоть или изрубить человка, не умющаго владть никакимъ оружіемь, кром слова,— то въ этомъ былъ бы достаточный поводъ для публичныхъ поздравленій и овацій! И человкъ, это сдлавшій, попалъ бы въ глазахъ нкоторыхъ соотечественниковъ въ герои.
Въ старину происходили дуэли, но не происходило такихъ публичныхъ вызововъ, потому что за нихъ по головк тогда не гладили… Въ Николаевское время людей, одержимыхъ избыткомъ ‘запорожской храбрости’, посылали на Кавказъ, порой рядовыми, гд они имли возможность помряться съ равными по храбрости противниками. Этотъ порядокъ, признаюсь, кажется мн лучшимъ, чмъ теперешнее поощреніе дуэлей въ военной сред. Въ самомъ дл: человкъ считаетъ, что честь дороже ему жизни — своей и чужой. Но передъ рискомъ чужой или своей жизнью — что значитъ отвтственность передъ судомъ, что значитъ личное спокойствіе и карьера? И потому въ цпи нелогичностей, изъ коихъ по самой своей природ состоитъ такъ называемое ‘дуэльное право’,— было все-таки наимене нелогичнымъ то обстоятельство, что, на пути къ дуэльному барьеру, стоялъ еще барьеръ законной отвтственности и риска, хоть до извстной стенени сдерживавшій безцльное бреттерство.
Дуэли все-таки бывали — порой, конечно, и безсмысленными. Это былъ предразсудокъ общества, но и регулировался онъ самимъ же обществомъ. Теперь дуэль въ извстныхъ случаяхъ является чуть не служебной командировкой. И разъ ‘общество гг. офицеровъ’ признаетъ поводъ достаточнымъ, то дуэль часто является своего рода спортомъ: вызывающій не рискуетъ ничмъ. Служебное положеніе его не пошатнется, пожалуй, даже укрпится… А ‘скрестить шпагу’ или обмняться выстрлами съ штатскимъ человкомъ, завдомо не умющимъ стать въ дуэльную позу и взять на прицлъ,— рискъ боле, чмъ ничтожный.
Въ прежнее время гораздо легче удовлетворялись извиненіями или разъясненіями… За то въ прежнее время на вызовъ въ род того, какой былъ посланъ ‘безъ надлежащаго разршенія» поручику Смирнскому третьимъ лицомъ, лучше Якубсона владющимъ оружіелъ,— обыкновенію отказами не отвчали…
Какъ всякое явленіе, выросшее на исторической бытовой почв, дуэлъ не поддается пересадк на почву оффиціальныхъ уставовъ и начальственныхъ распоряженій. Пересаженная такимъ образомъ,— она явно теряетъ свою нелогичную, нераціональную, но когда-то все-таки живую рыцарскую подвладку и вырождается въ турниръ, завдомо слишкомъ безопасный для одной и слишкомъ опасный для другой стороны.
Прежде, если случалось столкновеніе, ‘задвающее честь’,— обиженный обращался къ своимъ близкимъ друзьямъ приблизительно съ слдующимъ совершенно конфиденціальнымъ разговоромъ:
— Я понимаю, что моя просьба сопряжена съ личными для васъ неудобствами. Вамъ грозитъ отвтственность по суду, исключеніе со службы, заключеніе въ крпости, можетъ быть, ссылка на Кавказъ въ солдатской шинели. Но дло настолько серьезно, что я ставлю на карту собственную жизнь и жизнь другого…
‘Друзья’ такъ же серьезно принимались за дло и, прежде всего, вмст съ секундантами противника обсуждали вопросъ о степени неизбжности дуэли и возможностяхъ примиренія… Если примиреніе не удавалось,— переходили къ техническимъ вопросамъ, стараясь избгать огласки и вмшательства властей. Вызововъ съ благосклоннаго разршенія начальства, при посредств широкой гласности, люди того времени не знали, а если бы кто-нибудь сказалъ тогдашнимъ дуэлистамъ, что наступитъ время, когда ‘приличный вызовъ иль картель’ будетъ замненъ анонимными объявленіями въ ‘Новомъ Времени’, то, наврное, они заране изломали бы въ куски свои дуэльныя рапиры {Неизвстный господинъ прислалъ депутату Зурабову анонимный вызовъ. Отвтъ предлагалъ послать по почт ‘предъявителю кредитнаго билета за такимъ-то No’!}.
Теперь все это длается иначе. Въ случа личнаго вызова къ штатскому человку являются въ одинъ прекрасный день секунданты въ военныхъ мундирахъ и говорятъ (если не буквально, то по смыслу) приблизительно такъ:
— Милостивый государь. Такъ какъ начальство благосклонно разршило нашему товарищу, отлично владющезіу оружіемъ, вызвать васъ на единоборство, то не угодно ли вамъ назначить часъ, когда вы пожалуете къ баръеру, чтобы испытать силу его руки и мткость глаза. Мы, конечно, знаемъ, что вы оружіемъ не владете вовсе и, кром того, такъ какъ законъ о дуэляхъ къ вамъ не относится, то вы подвергаетесь законной отвтственности. Но успокойтесь: вы почти наврное будете уничтожены нашимъ другомъ, и отвчать вамъ едва ли придется. Впрочемъ, сабли у васъ будутъ одинаковой длины…
И если штатскій человкъ отказывается отъ столь великодушнаго предложенія,— то въ газетахъ появляются извстія о храбрости одной стороны и малодушіи другой, а иной разъ открывается даже нчто въ род охоты.
Съ открытіемъ второй Государствешюй Думы случаи такихъ вызововъ участились, и начальство сочло даже нужнымъ принять соотвтствующія мры, чтобы не дать имъ обратиться въ массовое явленіе.
‘Какъ намъ сообщаютъ,— писали недавно въ газетахъ {‘Товарищъ’, 27 апрля, No 252.},— начальникамъ дивизій предписано сдлать по ввреннымъ имъ войскамъ особыми приказами напоминаніе чинамъ офицерскаго состава, что вызовы на дуэль, совершенные лично заинтересованнымъ офицеромъ, по какому бы то ни было поводу, безъ предварительнаго обсужденія возможности поединка въ суд общества офицеровъ, будутъ признаваться дяніями незакономрными, съ отвтственностью по общимъ уголовнымъ законамъ. Начальству частей войскъ предписано всми мрами не допускать нарушенія высочайше установленныхъ правилъ о поединкахъ среди военнослужащихъ, строго требуя отъ подчиненныхъ, чтобы всякій разъ, въ необходимомъ случа, они входили съ соотвтствующими ходатайствами о разршеніи поединка’.
Приказъ, по существу, благонамренный, направленный отчасти на обузданіе излишней боевой ревности гг. дуэлянтовъ. Въ газетахъ сообщаютъ о десяткахъ вызововъ, которме получили депутаты Церетели и Чурабовъ, и скоро, пожалуй, по поводу каждой рчи въ Дум такіе вызовы будутъ сыпаться дождемъ. Однако,— такъ какъ самая почва, на которой выросло это явленіе, нездорова, то даже и такіе приказы производятъ странное впечатлніе… ‘Входить всякій разъ съ ходатайствами о разршеніи поединка’!.. Но какое же дйствительно живое чувство оскорбленной чести считается съ приказами и разршеніями? Чувство чести — есть чувство по преимуществу индивидуальное, интимно-личное, съ волею начальства сообразоваться неспособное. Самое большее, что оно допускаетъ, это ршеніе свободно избранныхъ посредниковъ, считающихся не съ военно-уголовными статьями, а съ исторически складывавшимся совершенно автономнымъ ‘кодексомъ чести’ и его традиціями. Такіе приказы указываютъ лучше всего, что дуэль, какъ историческое явленіе, совершенно выродилась. Теперь, согласно приказу за No такимъ-то, дуэлянты изъ военной среды могутъ или выступать чуть не колоннами по поводу каждаго инцидента и каждой рчи въ Таврическомъ дворц, или… такъ же стройно отступать по команд начальства: ‘отбой!’ Но вдь это уже дуэльный парадъ, дуэльные маневры, а не дло личной чести.
Правда, кром ‘разршенія начальства’ требуется еще предварительное разсмотрніе со стороны общества гг. офицеровъ. Но что же представляетъ эта инстанція? Во-первыхъ, она совершенно корпоративна и отражаетъ специфическіе взгляды одной только военной среды. Въ прежнія времена вопросы о томъ, есть ли поводъ для дуэли, ршались посредниками, которые свободно избирались сторонами. Это было своего рода предварительное третейское разбирательство, обязанное, ‘по кодексу и по традиціи’, исчерпать вс способы примиренія. Теперь это замнено одностороннимъ ршеніемъ корпораціи, для другой стороны не имющимъ никакой нравственной обязательности.
Но и въ этихъ узкихъ предлахъ,— есть ли ршеніе общества офицеровъ нчто совершенно автономное? Очевидно нтъ. ‘Сегодня,— читали мы, напримръ, въ ‘Русск. Вдомост.’ {1 мая 1907.},— слушается дло 9 офицеровъ Нжинскаго полка по 111 ст. 22 книги свода военныхъ постановленій за напечатаніе въ ‘Русскомъ Слов’ письма поручику Смирнскому, вызвавшему на дуэль депутата первой Думы, Якубсона. Вс обвиняемые въ настоящее время уже отчислены отъ Нжинскаго полка и прикомандированы къ рязанскому уздному воинскому начальнику, при чемъ содержаніе ихъ сокращено на половину’.
Гг. офицеры Нжинскаго полка, т. е. все ‘общество офицеровъ’ этого полка высказали порицаніе г-ну Смирнскому, находя очевидно, что такія проявленія дуэльной ретивости только компрометируютъ военное да и всякое званіе. И не ясно ли, что это заявленіе требовало со стороны заявителей дйствительнаго мужества, которое трудно усмотрть въ вызов съ разршенія начальства безоружнаго человка.
Эти офицеры наказаны еще до суда. Теперь судъ уже состоялся, и офицеры Нжинскаго полка, не согласные съ поручикомъ Смирнскимъ во взглядахъ на честь и достоинство арміи, начиная съ полковника и кончая врачемъ,— присуждены къ разнымъ степенямъ наказаній. Судъ, конечно, былъ не гласный, и мы не знаемъ, что говорили на этомъ суд офицеры, позволившіе себ имть свои собственные взгляды по вопросу о чести арміи и ея защит. Что говорилъ прокуроръ, что говорила защита? Допускаемъ, конечно, что въ этомъ приговор все формально согласовалось съ военной дисциплиной и съ ‘высочайше установленными правилами о поединкахъ’. Но тмъ знаменательне этотъ приговоръ, въ которомъ взгляды на честь выравниваются въ ранжир дисциплины. Формальная, съ точки зрнія уставовъ, правильность приговора не устранитъ, конечно, внутренняго противорчія. Поручикъ Смирнскій понимаетъ извстнымъ образомъ честь арміи и способы ея защиты. И онъ демонстрировалъ это свое пониманіе очень шумнымъ образомъ. Офицеры Нжинскаго полка достоинство арміи понимаютъ иначе и считаютъ, что выступленіе поручика Смирнскаго ихъ, какъ офицеровъ, только компрометтируетъ. Если согласиться съ азбучной истиной, что чувство чести есть дло личной автономіи, а не служебныхъ предписаній, то оба эти взгляда автономны одинаково. Въ прежнія времена это могло бы повести, быть можетъ, между обими сторонами къ нкоторымъ счетамъ, въ которые начальство если бы сочло возможнымъ вмшаться оффиціально, то разв съ точки зрнія закона, карающаго дуэли вообще. Теперь и это выходитъ по иному. Поручикъ Смирнскій выступаетъ въ ‘вопрос чести’ со своимъ личнымъ мнніемъ и — получаетъ одобреніе. Офицеры Нжинскаго полка позволяіотъ себ то же съ нсколько иной точки зрнія — и… прежде всего переводятся на половинное содержаніе! Итакъ, на воззрніяхъ поручика Смирнскаго положенъ начальническій штемпель… За противуположные взгляды на честь и достоинство люди штрафуются. Еще шагъ по этому пути и интимнйшее чувство, дорогое каждому свое личное пониманіе чести превратится въ исполненіе простого начальственнаго предписанія отъ такого-то числа, за No такимъ-то…
Дальше въ этомъ направленіи идти уже некуда, и мы перейдемъ отъ военныхъ дуэлей къ дуэлямъ чисто штатскимъ.
11 апрля въ газет ‘Русь’ появилось слдующее любопытное письмо {Цит. изъ ‘Русск. Вд.’, 11 апрля 1907, No 33.}:
‘Покорнйше прошу васъ не отказать помстить въ уважаемой назет вашей слдующее: въ рчи, произнесенной въ засданіи Думы 30-го марта, депутатъ Наливкинъ бросилъ судебному вдомству тяжкое и незаслуженное оскорбленіе, обвиняя его въ продажности. 4-го апрля я предложилъ г. Наливкину заявить въ печати, что оскорблять русскій судъ онъ не имлъ ни нравственнаго права, ни основаній. Вмст съ тмъ г. Наливкинъ былъ предупрежденъ о послдствіяхъ, которыя вызоветъ неисполненіе моего требованія. По истеченіи указаннаго въ моемъ письм срока секунданты К. И. Савичъ и В. Н. Крестьяновъ передали г. Наливкину мой вызовъ на дуэль. 9-го апрля письмомъ на имя К. И. Савича г. Наливкинъ отказался принять вызовъ, сообщивъ при этомъ, что считаетъ себя отвтственнымъ только передъ фракціей, къ которой принадлежитъ, и что, подобно товарищамъ своимъ, дуэли не признаетъ. Воздерживаясь отъ всякихъ комментаріевъ къ приведеннымъ фактамъ, предаю огласк образъ дйствій г. Наливкина, дабы общество само могло оцнить его по достоинству’.
Подписано:
‘Товарищъ прокурора с.-петербургскаго окружнаго суда
Слдуя любезному приглашенію автора письма, попробуемъ ‘оцнить по достоинству’ это эффектное событіе, въ кототомъ военные мундиры гг. вызывающихъ замнены мундирами министерства юстиціи. Прежде всего мы должны сказать, что съ принципіальной стороной отвта г. Наливкина мы совершенно несогласны. ‘Отвтственность только передъ фракціей’, о которой приходится слышать во второй или третій разъ,— едва ли замняетъ боле широкую и боле общую отвтственность передъ всей Думой, передъ общественнымъ мнніемъ, передъ здравымъ смысломъ, наконецъ, въ случа надобности, передъ судомъ. ‘Крайніе правые’ въ Дум тоже вдь фракція, но едва ли одобреніе ею, напримръ, нкоторыхъ выходокъ г-на Шульгина или дебошей г-на Пуришкевича можетъ замнить сужденіе боле широкихъ и боле здравомыслящихъ общественныхъ категорій… И, во всякомъ случа, оно не иметъ для третьихъ лицъ нравственной обязательности… Ршеніе фракціи въ вопросахъ, задвающихъ моральные интересы третьихъ лицъ,— это вдь то же самое, что ршеніе офицерскаго суда для невоенныхъ…
Однако, если не ограничиться предлами сужденія, отводимыми намъ г-нъ Рубаномъ, то возникнетъ вопросъ,— каково значеніе и того ‘суда’, къ коему взываетъ самъ г-нъ Рубанъ, передъ лицомъ простого и элементарнаго здраваго смысла. Представимъ себ, въ самомъ дл, что призывъ г-на Рубана возымлъ послдствія, и г-нъ Наливкинъ, депутатъ, испыталъ на себ всю силу ‘запорожской храбрости’ г-на Рубана, товарища прокурора. Вотъ онъ лежитъ бездыханенъ на ‘пол чести’ или повергнутъ, въ бинтахъ и повязкахъ, на больничную койку. И третьи лица, не участвующія въ этомъ гибельномъ столкновеніи, обсуждаютъ вытекающія изъ него послдствія. Что они могутъ сказать по существу сего спора, т.-е. по вопросу о добродтеляхъ и порокахъ современной емиды?
— Однако,— скажетъ, вроятно, одинъ,— этотъ г. Рубанъ, даромъ что товарищъ прокурора,— а дерется, повидимому, не хуже самого поручика Смирнскаго. Посмотрите, какъ онъ обработалъ бднягу Наливкина. Что же касается до этого послдняго, то приходится признать, что въ фехтованіи онъ едва ли искусне Якубсона.
— Да,— отвтитъ, пожалуй, другой.— Однако, вопросъ, изъ-за котораго произошло увчье,— ни въ какой зависимости отъ ‘запорожской храбрости’ не стоитъ. И для меня теперь, при семъ горестномъ зрлищ, онъ остается столь же мало разъясненнымъ, какъ если бы результатъ былъ обратный, т.-е. если бы г. Наливкинъ повергъ храбраго г-на Рубана на больничную койку. Нкоторые случаи продажности —
Ну и такъ дале…
Это разсужденіе — сама логика. Къ этому присоединяются еще слдующія соображенія. Профессія поручика Смирнскаго требуетъ искусства въ нанесеніи и отраженіи ударовъ. Значитъ, его побда надъ г. Якубсономъ, безполезная для достоинства арміи,— явила бы (правда, въ самой слабой степени) его профессіональное искусство и была бы лестна для того военнаго манежа, гд онъ обучался! фехтованію… Въ дл г. Рубана нтъ и этого эфемернаго утшенія. Профессія товарища прокурора требуетъ боле логики и знанія законовъ, чмъ искусства въ стрльб изъ пистолета и фехтованіи. Трудно представить, чтобы г. Рубанъ, даже въ самомъ простомъ дл и даже въ крайней степени обвинительнаго вдохновенія, ршился предложить своему противнику, адвокату, оставить почву логической аргументаціи и вступить съ нимъ въ физическое единоборство въ судебной зал передъ зерцаломъ и передъ ‘составомъ суда’… ‘Божіи суды’ давно осуждены въ курсахъ уголовнаго права. Почему же, выступая на защиту емиды вообще, т.-е. въ вопрос очень сложномъ, г. Рубанъ считаетъ этотъ ‘способъ полемики убдительнымъ и умстнымъ? Неужели,— скажетъ въ недоумніи публика,— дло бдной кліентки г. Рубана въ этомъ случа такъ уже плохо въ логическомъ отношеніи, что ей остается только положиться на силу мышцъ товарища прокурора такого-то окружнаго суда?..
Въ самые уже послдніе дни г. Гурко, бывшій товарищъ министра, вызвалъ на дуэль . И. Родичева, депутата. Совершалось это опять таки при благосклонномъ участіи гласности. Г. Гурко обратился къ г. Родичеву и одновременно въ ‘Новое Время’ съ письмомъ слдующаго содержанія:
‘Вчера въ Государственной Дум вы позволили себ утверждать, что мною совершены такія дянія, которыя въ сильнйшей степени затрагиваютъ мою честь. Утвержденія ваши, какъ явно противорчащія тому, что установлено судебнымъ слдствіемъ по длу, о которомъ вы говорили, и что вамъ, безъ сомннія, извстно, являются вполн сознательной грязной клеветой.
‘Если бы вы не принадлежали по рожденію къ русскому дворянству, то я бы ограничился привлеченіемъ васъ за этотъ гнусный поступокъ къ суду. Но, видя въ васъ русскаго дворянина, я ране, чмъ прибгнуть къ этому средству, предлагаю вамъ отвтить за ваши слова тмъ единственнымъ (?!) способомъ, которымъ отвчаютъ въ подобныхъ случаяхъ порядочные люди, а именно, принявъ мой вызовъ (слдуетъ указаніе мста пребыванія уполномоченныхъ и времени, въ теченіе коего они будутъ ожидать уполномоченныхъ г. Родичева).
12 мая 1907 г.
Отвтъ . И. Родичева напечатанъ 14 мая въ оффиціальномъ орган партіи народной свободы. Онъ гласитъ:
‘Вы прислали мн вызовъ на дуэль, усмотрвъ въ моихъ словахъ, сказанныхъ въ Государственной Дум по поводу вашихъ дйствій въ роли товарища министра,— сознательную грязную клевету и гнусный поступокъ.
‘Не касаясь въ настоящую минуту значенія словъ моихъ и не обсуждая допустимости и вашихъ выраженій, долженъ замтить вамъ, что вы состоите подъ судомъ за преступленіе, не только караемое закономъ, но и противное правиламъ чести. Пока надъ вами тяготетъ обвиненіе въ томъ, что вы завдомо сообщали неправду о тхъ дйствіяхъ своихъ, за осужденіе коихъ вы призываете меня къ отвту, до тхъ поръ за вами не можетъ быть признано право требовать за такія сужденія удовлетворенія путемъ поединка.
‘Поэтому, помимо другихъ соображеній, я отклоняю вашъ вызовъ.
На мст г. Гурко я началъ бы съ того, чмъ онъ намренъ кончить. Дворянинъ или не дворянинъ г. Родичевъ, это до характера дяній г. Гурко не иметъ ни малйшаго отношенія. Дуэль вообще есть старая безсмыслица, дуэль до суда представлялась бы безсмыслицей сугубой даже съ точки зрнія гг. Шатовилляра и Кроарбона, серьезно обсудившихъ въ объемистыхъ трактатахъ la scіence du poіnt d’honneur… Вдь судъ можетъ еще и расширить предлы разсмотрнія поступковъ г-на Гурко… И вотъ, г. Родичевъ могъ бы понести или нанести увчье, а судъ все-таки нашелъ бы т самыя дянія, въ которыхъ Родичевъ обвинялъ бывшаго товарища министра.
Да, на мст г. Гурко, я, вмсто воинственнаго вызова, написалъ бы г. Родичеву слдующее: ‘Милостивый государь. Въ засданіи Государственной Думы вы обвинили меня въ дяніяхъ противныхъ чести. Судъ, который меня ожидаетъ,— слишкомъ исключителенъ, его ршеніе, быть можетъ, недостаточно убдительно въ глазахъ общества, а я слишкомъ мало самъ шелъ ему на-встрчу. Тмъ не мене, я надюсь, что онъ дастъ мн возможность, при условіи полной гласности, снять съ себя хоть ту часть вины, которая касается не моихъ служебныхъ дйствій, а моей личной чести. Во всякомъ случа, если это будетъ недостаточно,— я приглашу васъ къ обычному суду, разсматривающему дянія не однихъ бывшихъ министровъ, а и всхъ простыхъ смертныхъ. Тамъ вы будете въ состояніи представить т дополнительныя обвиненія, которыя не вошли въ обвинительный актъ по моему длу, но которыя широко распространились, благодаря моимъ ‘прискорбнымъ ошибкамъ’, въ печати и обществ. A я получу возможность ихъ опровергнуть’… Но г. Гурко настаиваетъ на своемъ, и ‘Новое Время’ огласило новое письмо, въ коемъ г. Гурко еще разъ пытается доказать свое право еще до суда чуточку подраться съ дворяниномъ-депутатомъ…
Газеты говорятъ, будто секундантомъ г-на Гурко явится… баронъ Фредериксъ, пріятель и покровитель знаменитаго хлбнаго поставщика Лидваля… Вроятно — выдумка. А впрочемъ, почему бы барону Фредериксу не считать себя тоже ‘до суда’ вполн правомочнымъ арбитромъ въ ‘длахъ чести’…
Мн пріятно закончить эту замтку слдующимь извстіемъ: ‘Общество офицеровъ 132-го пхотнаго Бендерскаго полка, въ собраніи 15 апрля 1907 г., разсмотрвъ заявленіе члена Государственной Думы г. Церетели, въ засданіи послдней 2 апрля 1907 года о незаконныхъ дйствіяхъ отряда, подъ начальствомъ подполковника Приходько въ селеніи Ланчхуты, выслушавъ объясненіе означеннаго штабъ-офицера, постановило: ходатайствовать отъ имени общества офицеровъ, черезъ командира полка, о назначеніи строжайшаго разслдованія о дйствіяхъ карательнаго отряда въ селеніи Ланчхуты, дабы дать возможность обществу офицеровъ привлечь члена Государственной Думы г. Церетели къ отвтственности за клевету’ {Цитируемъ изъ ‘Слова’, отъ 18 мая, No 151.}.
Членъ Думы Церетели, какъ извстно, развернулъ передъ Думой такую картину дйствій ‘карательнаго отряда подъ начальствомъ капитана Приходько’, и эту картину подтверждали съ такими подробностями многія газеты, что дйствительно, люди, носящіе военный мувдиръ, не могли, при правильномъ взгляд на истинное достоинство своей корпораціи, не почувствовать себя глубоко оскорбленными…
‘Стролтйшее разслдованіе’, а затмъ обращеніе къ суду, на которомъ г. Церетели получилъ бы возможность представить съ своей стороны доказательства правильности своего сообщенія, или полковникъ Приходько ихъ опровергнуть,— это именно тотъ путь, которымъ всего лучше и полне возстановляется всякая честь. Если г. Церетели правъ,— общество офицеровъ избавится отъ г-на Приходько. Если не правъ,— то судъ возстановитъ репутацію ‘этого штабъ-офицера’ лучше, чмъ всякая ‘запорожская храбрость’.
Разумется, въ интересахъ и общества офицеровъ Бендерскаго полка, и г-на Церетели полная гласность судебнаго разбирательства.
1907 г.