Голубая роза, Украинка Леся, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 63 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Леся Украинка

Голубая роза

Драма в пяти действиях

Оригинал здесь: Всё про Лесю Украинку.

Действующие лица

Любовь Александровна Гощинская — девушка 25 лет.

Олимпиада Ивановна Колчевская — ее тетка, пожилая вдова, живет при ней.

Оpeст Михайлович Груич — молодой писатель, недавно кончивший университет.

Дарья Захарьевна Груич — его мать, еще не старая, энергичная на вид женщина.

Сергей Петрович Mилeвский — bonvivant, в период ‘второй молодости’.

Саня (Александра Викторовна) Крашева — молодая девушка, ученица музыкального училища, подруга Любови.

Остpожин — журналист, старше по виду, чем по летам, человек нервный, с угловатыми манерами.

Андpeй Борисович Крицкий — студент последнего курса, товарищ Гощинской.

Яков Григорьевич Проценко — старик доктор, приятель Гощинской и ее тетки.

Псиxиатp — молодой доктор на водах.

Надeжда Петровна — дама на водах.

Гостья 1-ая, Гостья 2-ая (молодые девушки)

Мальчик, Девочка (уличные дети)

Действие происходит в новейшее время.

Действие первое

Гостиная Гощинской. Обстановка не бедная, но и не очень роскошная, несколько фантастическая, симметрия мало соблюдена. На дверях и на окнах драпировки. Пианино, мольберт, консоли, цветы — в горшках и в вазах, — много книг и несколько редких мелочей. Большое зеркало тоже задрапировано и украшено плющом. Общий тон комнаты темно-красный. Кроме картин, на стенах висит оружие, главным образом холодное. В глубине сцены стеклянная дверь — выход в сад, — налево от нее большой шкаф со стеклянными дверцами, в котором много книг, большей частью толстых, переплетенных, налево этажерка, тоже с книгами, в красивых переплетах. В левой стене дверь в столовую, в правой также дверь, — зимний выход. На авансцене, направо, круглый стол перед диваном, на столе большой букет в вазе, журналы и газеты, вокруг стола кресла. Посредине сцены качалка. Налево меньший столик, на котором лежит альбом для фотографических карточек. Пианино стоит в глубине (тоже налево), но не у стены, на нем много нот в беспорядке, оно открыто, и развернутая тетрадь нот оставлена на пюпитре. Около пианино большая консоль в виде колонны с тропическим растением. Направо, в глубине, камин, заставленный расписным экраном, на камине оригинальная посуда и большие старинные часы.

Выход 1

Олимпиада Ивановна и г-жа Груич — сидят за большим столом. Олимпиада Ивановна вяжет, г-жа Груич раскладывает пасьянс.

Олимпиада Ивановна

(с недовольным видом смотрит на часы и пожимает плечами)

Семь часов! Так я и знала!.. Это из рук вон!..

Г-жа Груич

Охота вам беспокоиться, Олимпиада Ивановна! Вот я так уж привыкла к этим катаньям!..

Олимпиада Ивановна

Да вы думаете, о чем я беспокоюсь? О том, что как бы, не дай бог, не утонули? Нет, с таким опытным гребцом, как ваш Орест, этого нечего бояться, а только как же Любочке, при ее здоровье…

Г-жа Груич

А что, разве она больна?

Олимпиада Ивановна

Да нет, слава богу, а все-таки доктора пугают: берегите ее, говорят. Я то и рада беречь, да ведь как нахмурит она брови, точь-в-точь покойница мать, да скажет: ‘Не мучьте вы меня!’ Так у меня и руки опустятся, — ну, что с ней поделаешь?..

Г-жа Груич

Да уж известно, вы ее с детства балуете.

Олимпиада Ивановна

Да как же с ней быть? Правду сказать, только и радости, что погуляет немножко, бедное дитя, между людьми побывает, а то что же все сидеть взаперти. Вот только если бы осторожнее была… да, правду сказать, и общество у нее такое… не нравится мне. Этот старый волокита Милевский, да и Острожин… (качает головой). А этого, как она называет, товарища ее, Крицкого, так я просто даже боюсь: еще в какую-нибудь историю впутает… И что это теперь за мода у них: товарищ, товарка! По-моему, женщина сама по себе, а мужчина сам по себе, — какое там товарищество? Ну, я не говорю, например, друзья детства, вот как ваш Орест…

Г-жа Груич

(сухо)

Да что ж мой Орест?.. (Складывает карты.) Это какой-то заколдованный пасьянс, никак не выходит!

Олимпиада Ивановна

(бросает косой взгляд на г-жу Груич, сжимает губы и поводит головой, потом смотрит на часы)

Нет, право же, они ничего знать не хотят! Это просто…

(Делает широкий жест рукой.)

В открытом окне, налево от балконных средних дверей, появляется Любовь. Она лукаво положила палец на губы, а другой рукой делает кому-то знаки. За букетом ей не видно г-жи Груич.

Любовь

Тетя! Где же ваш ареопаг? Перед кем вы ораторствуете?

Олимпиада Ивановна

Что! Ах, Любочка! Наконец!.. Ну, как же можно?!

Любовь

Нет, нет, нет! Не слушаю!

Машет руками, смеется и отходит от окна. За сценой слышен ее голос: ‘Господа, пойдемте в комнаты!’

Выход 2

Любовь, Орест, Милевский, Саня и Острожин — входят в среднюю дверь.

Любовь

(обнимает тетку)

Здравствуйте, тетя!

Олимпиада Ивановна

(целует ее, но все еще хмурится)

Эх, стыдно тебе, Люба!..

Орест, Милевский, Саня и Острожин между тем здороваются с г-жой Груич.

Г-жа Груич

(Оресту, который здоровается с ней)

Скажи, Орест, отчего это вы так запоздали? Олимпиада Ивановна тут уже беспокоилась…

Орест

Да чего же беспокоиться? Это ведь не в первый раз.

Любовь

(г-же Груич, пока остальные здороваются с Олимпиадой Ивановной)

Ах, это вы, милая Марья Захарьевна, играете роль грозного судилища?

(Подает ей руку.)

Г-жа Груич

Нет, я никого не сужу, а уж если бы судила, то, наверное, не так милостиво, как ваша тетушка.

Любовь

(Олимпиаде Ивановне)

Это так как-то вышло… Мы сели на мель, благодаря вот этим господам!

(Указывает на Милевского и Острожиш.)

Милевский

Благодаря мне?

Острожин

А я-то тут причем?

Саня

Именно: ‘причем’? Одним словом: если бы не мы…

Острожин

(смеясь)

‘Мы’! Это мне нравится!

Любовь

(бросается в качалку с утомленным видом)

Ух, сколько мы гребли! Мы с Орестом заслуживаем награды за спасение погибающих на водах! Не правда ли, Орест?

Орест

Моя мама и Олимпиада Ивановна, кажется, совсем другого мнения на этот счет…

Г-жа Груич

О нашем мнении не очень-то заботятся.

Олимпиада Ивановна

Еще бы! Кто же станет думать о старой тетке!..

Любовь

Тетечка! Дайте нам лучше материальной пищи, вместо духовной, потому что если все так голодны, как я… Ах!

(Закидывает руки за голову.)

Олимпиада Ивановна

(смотрит на нее, качая головой)

У, баловница!

Любовь

А кто виноват, тетя?

Олимпиада Ивановна машет рукой и направляется к двери направо.

Г-жа Груич

Постойте, Олимпиада Ивановна, до свидания, я ухожу. А ты, Орест?

Орест

(нерешительно)

Да я…

Любовь

Нет, Орест, вы останетесь! Ведь вы ничего не имеете против этого, Марья Захарьевна?

Г-жа Груич

Это его дело. Я только думала, что уж поздно и дома ведь ждет обед…

Любовь

Он будет у нас обедать. (Оресту.) Вы согласны?

Орест

Благодарю вас… Так я останусь, мама. Я скоро приду. А впрочем, если опоздаю, так ты не жди…

Г-жа Груич

Как хочешь. До свидания!

(Делает общий поклон, Любови подает руку, целует Олимпиаду Ивановну и уходит в среднюю дверь.)

Олимпиада Ивановна уходит направо.

Острожин

(рассмотревши газеты и журналы, ходит по комнате, рассматривая картины и оружие)

У вас оригинальная обстановка, Любовь Александровна, в ней есть что-то… fin de siecle!

Милeвский

(все время тихо разговаривавший с Саней)

Люблю я это выражение, в нем все совмещается!

Острожин

(останавливается перед закрытым мольбертом)

Любовь Александровна, можно посмотреть вашу картину? Ведь это ваша работа? Вы, может быть, новой школы придерживаетесь? Импрессионистов? Прерафаэлитов?

Любовь

Какое там — ‘школы’? Я рисую как раз настолько, чтобы удавиться…

Орест

Как это — удавиться?

Любовь

Да так: помните у Золя, художник вешается с отчаяния, что не в состоянии изобразить красками свой идеал. Вот и я знаю, что надо изображать, да не знаю как, — искусства не хватает!

Орест

Что ж, выучитесь еще! Вы ведь не так давно начали.

Любовь

(машет рукой)

Нет, где уж!.. Для этого надо хронического терпения, — не моего!

Милевский

(смотря на картину)

Что же вы так? Это очень мило…

Любовь

Именно, — ‘мило’!

(Подходит к пианино и берет, стоя, несколько аккордов арпеджио.)

Острожин

Сыграйте что-нибудь, пожалуйста! Вы, наверное, играете что-нибудь из новых композиторов?

Любовь

Нет, просите лучше Саню, она ведь пианистка, а я уж наверное пианисткой не буду, знаю музыку настолько, чтобы это понимать.

Орест

Ну что это вы сегодня в такой пессимизм вдаетесь?

Любовь

Вовсе нет! Это просто самосознание. Ведь лучше всегда смотреть правде в глаза.

Милевский

‘Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман!’

Любовь

Ну, это пора оставить! Обман всегда будет обманом!

Острожин

(который сидит у маленького столика, рассматривая альбом)

Любовь Александровна! Что это за дама в таком странном костюме! Красива, только если бы это был не ваш альбом, я сказал бы, что это какая-нибудь звезда из demi-monde. Это, должно быть, актриса в роли сумасшедшей?

Любовь

(подходит ближе к Острожину)

Это моя мама. Она уже была больна тогда: портрет снят уже в лечебнице.

Острожин

(смущенно)

Ах!

(Отходит к большому столу и начинает переворачивать газеты.)

Милевский

(вполголоса)

Вот уж!..

Орест угрюмо молчит. Саня тоже молчит, пересматривая какую-то книгу.

Любовь

Отчего вы, господа, так смутились? Напрасно!.. Нет, право, отчего о душевной болезни нельзя говорить без неловкости? Как будто это что-то позорное. (Другим тоном.) Нет, это только очень, очень печально для родных…

Саня

Прежде всего для самого больного.

Орест

Больные, кажется, не сознают своего состояния.

Любовь

Не всегда! Во всяком случае, для родных это ужасно. Я помню, мой бедный отец, — если бы видели его в те дни, когда он приходил от мамы из лечебницы!.. (Понизив голос.) Я думаю, это и убило его. (Опять громко.) Да, тот, кому грозит эта ужасная болезнь, не должен бы иметь семьи. Это преступление.

Орест

Но разве это можно предвидеть?

Любовь

Отчего же нет? Да, например, дети таких больных, — они не только могут, но даже должны думать об этом!

Орест

(горячо)

Боже мой! Неужели это непременно так фатально, что должно отражаться на детях. Это может быть и так, и совсем иначе.

Любовь

Уже одной возможности довольно… Мой бедный отец! С какой тревогой он смотрел на меня.

(К Острожину.)

Скажите, ведь правда же, я похожа на мамин портрет?

Острожин

Да, кажется… (Смотрит на нее.) Действительно, есть фамильное сходство…

Орест

Нет, нет, вовсе нет! Ничего общего! Вы вся в отца.

Любовь

Орест! Я ведь вижу себя в зеркало. Да все равно!.. Это хорошо, что я все это знаю, буду знать, как направить свою жизнь.

Острожин

Любовь Александровна! Это слишком педантично для fin de siХcle.

Любовь

(сдержанно и строго)

Monsieur Острожин, это разговор серьезный, хотя тоже в стиле fin de siХcle, если хотите. (К другим, напряженно улыбаясь.) В самом деле, господа, наш разговор выходит во вкусе Ибсена. Что делать! На наш бедный век сыплется столько упреков за легкомысленность, бездушность, эгоизм его детей, что, наконец, он, перед смертью, вздумал поправить свою репутацию и поставил ребром вопрос о наследственности. Это, господа, стоит прежней христианской и философской морали. Закон причинности, наследственность, вырождение — вот наши новые боги.

Острожин

Веселый Олимп, нечего сказать!

Любовь

(не обращая внимания на слова Острожина)

Наследственность — это фатум, это мойра, это бог, мстящий до четырнадцатого колена. На кого он наложил свою тяжелую руку, тот должен помнить, что за одну минуту его наслаждения целое поколение невинных людей заплатит страшной ценой. Это, господа, такая ответственность!

Орест

Среди ваших богов есть закон причинности, а он исключает всякую мысль об ответственности и долге.

Милевский

Qu’ importe des vagues humanites, pourvu que le geste soit beau! Что нам до неизвестных поколений? Нам надо, чтобы жизнь была прекрасна!

Острожин

Нас должно интересовать только свое ‘я’, и мы должны прислушиваться к его эмоциям, так как все равно к этому в конце концов все сводится.

Саня

Что нам думать о тех, кого еще нет на свете!.. ‘Еще когда что будет’, как говорит моя горничная…

Милевский

Как вы это мило сказали!

Саня

Да, наконец, за что мы должны казниться за других? Отречься от радостей жизни ради других — это тяжелое и несправедливое наказание.

Любовь

(смеясь)

Мало ли что! Нет наследства без долга.

Саня

Помнить о разных ‘наследствах’ стоит разве только того, чтобы свое здоровье беречь, жить гигиенично…

Любовь

(прерывает, подражая тону Сани)

И отравить окончательно без того отравленную жизнь. Нет, Саня, ради этого не стоит. Помнишь, в моем любимом романсе: ‘Чем томиться на медленном страшном огне, лучше разом блеснуть и сгореть!’

Орест смотрит на нее с упреком и качает головой.

Любовь

(вдруг смеется)

Ах, какой вы смешной, Орест! Смотрите на меня, совсем как тетя Липа!.. Вот, господа, мне вспомнился один анекдот, нет, не анекдот, а так… у папы был один знакомый, старый мизантроп, у которого была одна поговорка. Я так живо помню тот угрюмый тон, каким он говорил: ‘Всякий имеет право повеситься!’ (Смеется.) Не правда ли, это остроумно? Только бы никого с собой на виселицу не тащить, а сам — как знаешь.

Милевский

Ну, по-моему, и на виселицу веселее лезть в компании.

Орест

A по-моему, говорить о подобном ‘праве’ — малодушно.

Любовь

А вот и тетя Липа.

Выход 3

Те же и Олимпиада Ивановна.

Олимпиада Ивановна

Господа, не угодно ли закусить? Любочка, проси! Оно-то был и обед, ну, да уж теперь, что бог послал… Сами виноваты — опоздали!

Любовь

Пожалуйте, господа.

Острожин

(подает Любови руку)

Я должен проститься…

Любовь

Куда же вы?

Острожин

Да надо, знаете, еще кончить фельетон. Гулянья — вещь приятная, но большое колесо цивилизации требует себе жертвы… Ах да, Орест Михайлович, как бы не забыть! Наша редакция очень интересуется иметь вас своим постоянным сотрудником. Жаль, теперь не время, а то мы могли бы условиться, мне поручено.

Орест

Нет, знаете, я никаких постоянных условий заключать не собираюсь, я не умею ходить в запряжке, хотя бы даже и литературной, к тому же пока, слава богу, меня ничто не принуждает к самозапряжке!

Острожин

Как угодно, только это не современно для такой силы, как вы.

Кланяется всем и уходит в среднюю дверь. Остальные встают, Люба и Саня идут вперед, влево, за ними, несколько отставши, Милевский и Орест.

Милевский

(на ходу Оресту)

Что вы такой угрюмый?

Орест

Да досадно… этот разговор… Черт дернул этою болтуна Острожина спросить о портрете! Идиот!

Идут оба в левую дверь. Вскоре слышен звонок и голос Олимпиады Ивановны из столовой: ‘Нет, нет, не беспокойтесь, я сама отворю!’

Выход 4

Олимпиада Ивановна

(проходит комнату и высовывается в окно, стараясь увидеть, кто звонит у двери)

Кажется, Крицкий!.. вот еще кикимора!

(Отходит от окна и идет отворять дверь. Возвращается. С нею Кpицкий.)

Выход 5

Олимпиада Ивановна и Крицкий.

Крицкий

Так попросите мне, пожалуйста, Любовь Александровну на минутку, я долго ее не задержу.

Олимпиада Ивановна

Да вы бы, может, подождали немного, или позже зашли бы, она там с гостями, обедает.

Крицкий

Нет, я не могу ждать, некогда. Я желал бы сейчас видеть Любовь Александровну, я к ней по делу.

Олимпиада Ивановна

(недовольно)

Ну, хорошо, я ей скажу.

(Хочет идти.)

Выход 6

Те же и Любовь встречается с теткой в дверях.

Любовь

Здравствуйте, Андрей Борисович! Что это вы, тетя Липа, пререкаетесь?

Олимпиада Ивановна

(тихо Любе)

Да вот дела все! (Уходит.) Уж эти мне дела!..

Выход 7

Те же без Олимпиады Ивановны.

Крицкий

Не любит меня ваша тетушка…

Любовь

А, она у меня строга… на словах! Ну, что вам угодно? Я к вашим услугам.

Крицкий

Как официально! Видите ли, Любовь Александровна, дело в том, что надо устроить вечеринку или лотерею, наши дамы все только на вас и надеются.

Любовь

Ах, как это у вас все быстро! Так это вам кажется легко вечеринку устроить!

Крицкий

Ну, так лотерею.

Любовь

Ах, это уж совсем напрасный труд! Много раз уже было так, что мы сами у себя все билеты покупали.

Крицкий

Тем не менее, надо же что-нибудь устроить!

Любовь

А разве непременно надо?

Крицкий

Вы сами знаете. Наш детский приют совсем без средств. Да что это у вас такой тон сегодня?

Любовь

Так! Я думаю, пожалуй, не стоит овчинка выделки.

Крицкий

То есть?

Любовь

Да вот: при этих вечеринках хлопот не оберешься, — и раньше, и еще больше после, — а толку от них большею частью очень мало. Я уже не говорю о том, что скука на них почти всегда отчаянная!

Крицкий

Эх, Любовь Александровна, мне кажется, что тут вовсе не в этом дело, а просто вы охладели, и причина этого тоже простая, хотя и неприятная…

Любовь

А именно?

Крицкий

А наверно, у вас то же самое, что у вашей тетушки.

Любовь

(смеется)

Вот уже попали, извините, пальцем в небо! В доказательство того, что вы ошибаетесь, я вам скажу, что приложу все старания и даже у себя все лишние билеты куплю. Ну, что? Вы довольны?

Крицкий

Не совсем!

Любовь

А чего же вам еще?

Крицкий

У вас прежде не такой был тон, Любовь Александровна!

Любовь

Вы забываете, что я тогда была моложе, а теперь уже, слава богу, четверть столетия прожила!..

Крицкий

Что ж из этого? Конечно, если интересы меняются, как дамские моды…

Любовь

Я вижу, вы уже сейчас станете браниться. Но ведь лучше нам объясниться спокойно и искренно, как и следует взрослым людям, да еще и товарищам. Неужели вам никогда не приходило в голову, что все эти наши хлопоты, суета, все это лишь бы только не сидеть сложа руки. Так это все мелко, микроскопично!

Крицкий

А вам хочется мир удивить чем-нибудь грандиозным? Отечество спасти, как Жанна д’Арк?

Любовь

(несколько раздраженно)

Знаю я очень хорошо, что я не Жанна д’Арк, готова даже согласиться, что героиням теперь нет места, хотя это еще неизвестно. Готова согласиться, что лучше делать хотя то, что мы делаем, чем совсем ничего. Но согласитесь же и вы, что гореть и пылать от этого — просто смешно! Вот вы только что попрекали меня Жанной д’Арк, а сами хотите, чтобы я считала себя…

Олимпиада Ивановна заглядывает в дверь, Крицкий это заметил.

Крицкий

(вздыхает)

Ах, Любовь Александровна, Любовь Александровна!.. Ну, однако, я вас задерживаю. Каков же практический результат моего непрошенного визита к вам? Может быть, мне лучше ‘повернуть оглобли’ в сторону?

Любовь

Ну, полноте! Это уже начинаются ‘жалкие слова’! Ведь я говорю вам, что хозяйственную часть беру на себя. и вообще, чем могу, готова служить.

(Указывает на свое горло и на пианино.)

Крицкий

(пожимает ее руку)

Спасибо!.. Экая вы право!.. До свидания!

Любовь

До свидания!

Крицкий, пожав плечами, уходит в среднюю дверь. Любовь идет в столовую, напевая ‘Марсельезу’.

Выход 8

Несколько минут сцена пустая, потом слышно, как кто-то царапает среднюю дверь, потом дверь тихо отворяется. Из двери выглядывает голова мальчика в большом рваном картузе. Мальчик окидывает взглядом комнату, потом переступает порог, видно, что он удерживает кого-то за дверью.

Мальчик

(в лохмотьях, за спиной гармоника)

Тсс… не лезь за мной, стой там! Любы, кажется, нету. (Зовет громким шепотом.) Люба!.. Люба!..

Девочка, моложе мальчика, тоже в лохмотьях, но в более пестрых и ярких. Вбежала вдруг в комнату и прокатилась по паркету, скользя, как по льду.

Выход 9

Те же и Олимпиада Ивановна слева.

Олимпиада Ивановна

(входит)

Что здесь такое? (Увидя детей.) Ну, скажите, пожалуйста! Как вы сюда залезли?

Мальчик

Там не заперто…

Олимпиада Ивановна

Ах, уж эти мне летние выходы! А вы чего же лезете сюда. Мало ли чего — не заперто! Вам только этого и надо?

Девочка, прячась за мальчика, смотрит на Олимпиаду Ивановну с раскрытым ртом.

Мальчик

(отступает к двери, довольно бодро)

Люба нам велела прийти, она нам серебряную копеечку дала и еще обещала.

Олимпиада Ивановна

Это еще что за Люба? Какая она тебе Люба? Кому Люба, а кому и барышня! Прочь отсюда! (К девочке.) Ну, ты, разиня, чего смотришь, уходи!

Девочка

(тыкая гармонику)

Музыка… музыка!..

Олимпиада Ивановна

Не надо, не надо вашей музыки, этого только недоставало! Ну, ступайте! Кому я говорю?

Дети исчезают.

Выход 10

Любовь, Орест, Mилевский и Саня входят слева.

Любовь

Что это вы, тетя Липа, опять тут сражаетесь?

Олимпиада Ивановна

И к чему ты, Любочка, этих оборвышей к дому приучаешь? Вовсе незачем! Еще когда-нибудь обокрадут нас!

Любовь

Ну, как вам не стыдно, тетя! (Подходит и берет ее за руку.) Зачем вы моих золушек прогнали? Неужели вам жаль какого-нибудь пятачка?..

Олимпиада Ивановна

Да бог с тобой — в пятачке ли дело? Не в пятачке, а в том, что беспорядок это! А пятачок, что ж… я сама готова им дать… (Подходит к окну.) Вон они, играют на улице. Эй вы, ступайте сюда!

Выход 11

Дети выходят из средней двери.

Милевский

А!.. Артисты!.. Нуте-ка, покажите свое искусство!

Дети играют, танцуют, все посмеиваются.

Любовь

Чудесно!.. Тетя, дайте им поужинать, — там еще осталось кое-что, они, наверное, голодны.

Олимпиада Ивановна

Хорошо, хорошо… Ступайте за мной.

Любовь

Постой, малыш, я ведь тебе копеечку серебряную обещала. Забыл?

Мальчик

Ну, давай. (Люба дает.) Спасибо. (Обнимает Любу и целует.)

Милевский

Браво!

Дети и Олимпиада Ивановна уходят в столовую.

Выход 12

Те же без Олимпиады Ивановны и детей.

Любовь

Такие славные дети, совсем не похожи на нищих.

Саня

Да бог с ними.

Милевский

Как видно, вы, Любовь Александровна, благотворительностью занимаетесь.

Любовь

О, нет, не благотворительностью, а мне именно эти дети нравятся, я даже с удовольствием взяла бы их к себе.

Орест

За чем же остановка?

Любовь

Да я сама хорошенько не знаю, за чем… Да впрочем, что вышло бы из этого? Где же мне других воспитывать, когда я сама невоспитана. Ведь меня баловали, а не воспитывали. Как вам кажется, кто из нас кого воспитывал, тетя ли меня или я ее?

Саня

Ну, как же, Люба, а твой папа, ведь он, кажется, был такой человек…

Любовь

Он не воспитывал, он просто любил меня. Он мне ничего не запрещал.

Орест

По-моему, это лучшее воспитание. Так только и воспитываются оригинальные натуры, а то нас уж очень поработила рутина — пора против нее восстать!

Любовь

Я сама себя воспитала — ну, так можете себе представить! Читала все, что только в руки попадало, была там всякая всячина!..

Орест

Так и следует. Литературу, как и жизнь, надо знать всесторонне.

Любовь

За то, правда, набила себе оскомину на всю жизнь.

Орест

Однако вы и теперь много читаете.

Любовь

О, это совсем другие книги!

Милевский

Какие же именно?

Любовь

(улыбаясь)

Не знаю, говорить ли… смеяться станете! А вы, Сергей Петрович, мысленно, пожалуй, синим чулком назовете! Громко назвать не посмеете, — вы слишком джентльмен для этого.

Милевский

(кланяясь)

Прикажете благодарить?

Орест

Что же это за книги такие отреченные?

Любовь

А вот — научные: по философии, психологии и… психиатрии.

Саня

Бог знает что!

Любовь

Не беспокойся, я и ‘хороших авторов’ читаю: вот они, видишь? (Указывает на этажерку с книгами в красивых переплетах.) А здесь уже научные авторитеты. (Указывает на стеклянный шкаф с толстыми книгами.)

Милевский

Вот эти-то научные авторитеты и виноваты в том, что у вас такой аскетический взгляд на жизнь.

Любовь

У меня — аскетический взгляд на жизнь? Ну, не знаете вы меня! (Горячо.) Да ведь мне всякий аскетизм, всякое факирство глубоко противно!

Саня

Но как же согласить с твоей ‘новой моралью’, например, любовь?

Любовь

А вот как: есть ведь и другая любовь, кроме той, которая ведет к венцу — я вот что думаю!

Милевский

Вот это правда! Первый раз встречаю в молодой девушке такую смелость мысли! Вашу ручку! (Любовь дает ему руку, он целует.) Брак — это цепи, хотя и золотые, а любовь не любит цепей. Домашний очаг хорош только на картинках и то не всегда. По-моему, картины Рубенса на тему Wein, Weib und Gesang гораздо лучше, чем эти разные ‘медовые месяцы’, ‘первенцы’, ‘молодые матери’ и пр. Любовь — это балерина, оденьте ее в чопорное визитное платье или, боже сохрани, в домашний капот, и она утратит все свое обаяние!

Любовь

Считайте, что я не давала вам руки.

Милевский

Нет, уж теперь поздно!

Любовь

Зачем хоронить себя еще при жизни в какой-то склеп? Счастья так мало в жизни, что его ловить, а не отталкивать надо. Быть счастливой самой и дать счастье другому — что же в этом дурного?

Милевский

(шутливо)

Берегитесь! Такой взгляд на жизнь опасен: много драм начинается счастливо.

Любовь

Отчего же — драм? Если будет начинаться драма, можно оставить игру.

Орест

Это не так легко. И не всякий допустит выбросить себя, как старую игру карт.

Саня

Значит, ты, Люба, признаешь так называемую игру в любовь, флирт?

Любовь

(вздрогнула)

Ах, какое это мерзкое слово! Послушайте, Орест, ведь вы писатель, поэт — объясните этим людям, какая еще есть любовь, кроме обыкновенной любви и флирта!

Орест

Да что ж… Есть еще или, вернее сказать, была — любовь миннезингеров. То была религия, мистическая, экзальтированная, культ мадонны и культ дамы сердца слились воедино. То была любовь времен ‘голубой розы’.

Саня

Голубой розы? Это что еще такое? Да где же были голубые розы?

Орест

‘Голубая роза’ — это был символ чистой, возвышенной любви. В средневековых рыцарских романах часто говорится об этой розе, растущей где-то в ‘мистическом лесу’, среди таинственных, символических растений. Проникнуть к ней мог только рыцарь ‘без страха и упрека’, который никогда не имел нечистой мысли о своей даме сердца, никогда не бросил на нее страстного взгляда, никогда не мечтал о браке, а только носил в сердце образ своей единственной дамы, на руке ее цвета, на щите ее девиз, за честь ее щедро проливал свою кровь и как высшую награду считал ее улыбку, слово, цветок из ее рук. Таков был идеал ‘рыцаря голубой розы’. Это любовь не нашего времени и не наших характеров, хотя, если есть что-нибудь в средних веках, о чем стоит пожалеть, то именно об этой ‘голубой розе’. Есть и в наше время даже настоящие голубые розы, воспитанные учеными садовниками в оранжереях, но эти недолговечные создания больной культуры — продукт насилия над природой.

Любовь

Вы забываете о другой любви, например, о любви Данте к Беатриче, а я именно ее имела в виду.

Милевский

Знаете ли, Любовь Александровна, эти примеры неубедительны! У трубадуров иногда бывает трудно отличить голубую розу от адюльтера. А Данте, если бы имел счастье познакомиться со своей Беатриче поближе, то, может быть, попросил бы ее ручку, чтобы примерить на нее обручальное кольцо. Тогда бы у нас была не ‘Божественная комедия’, а просто комедия под названием ‘Куда люди, туда и я’.

Саня

Ха-ха-ха!

Любовь

(смотрит на Милевского и качает головой)

Отчего вам любовь представляется только в виде драмы или комедии? Pardon, — еще в виде балета! Должно быть, оттого, что вы присяжный театрал. Любовь может быть чудной поэмой, которую люди потом перечитывают в воспоминаниях без боли, без неприятного чувства. Ах, да что я с вами говорю об этом, это просто профанация! (К Сане.) Саня, милая, сыграй нам что-нибудь: говорят, музыка превращала и камни в живые существа, по крайней мере на минуту. Не проймет ли она и Сергея Петровича?

Милевский

Однако, это как понимать? Не с каменным ли болваном вы меня сравниваете?

Любовь

(смеется)

Нет, отчего же, — есть ведь и статуи на свете!..

Милевский

А!

Орест

(тихо Любе)

Что-то он мало на статую похож.

Саня начала играть какую-то салонную пьесу. Милевский подошел к ней переворачивать ноты, между ними разговор мимический.

Орест

(к Любе)

Люба, для вас я хотел бы верить, что в наше время возможна такая любовь, как у Данте к Беатриче.

Любовь

А вы не верите?

Орест

Иногда верю, иногда боюсь верить…

Любовь

Почему боитесь?

Орест

Знаю, что все-таки это странная, ненормальная любовь, она какая-то безвыходная…

Любовь

Но зато и бесконечная. Вы говорите, ненормальная, но что же делать тому, для кого нормальное счастье недоступно?

Орест

Но дает ли такая любовь счастье? Данте не был счастлив: он написал ‘Ад’!

Любовь

Беатриче не знала ничего о Данте, потому и счастья не было.

Орест

Как вы думаете? Ведь дружба между мужчиной и женщиной всегда должна иметь какой-то особенный оттенок? В ней нет фамильярности, и вместе с тем она нежнее, сердечнее.

Любовь

Вот видите, вы же верите в дружбу между мужчиною и женщиною…

Орест

До сих пор верил… а теперь…

Любовь

(взглянула на него, будто хотела еще что-то спросить, но повернулась и пошла к пианино)

Саня, знаешь ли ты ‘Posa la mano sul mio cor’? Извини, я тебе помешала…

Саня

(недовольным тоном)

Нет, я этого не знаю.

Любовь

Ах, это замечательно! (Поет.) Posa la mano sul mio cor, mio tener amore… (На словах ‘tu sei la mia speranca’ обрывает и вскрикивает): Ax, какая чудная ночь! А мы и не видим! Луна-то, луна — большая да яркая!

Быстро идет к балконным дверям, раскрывает их настежь, станется у косяка, так что ее всю обливает лунный свет, и поет: ‘Ой, місяцю, місяченьку’. Орест выходит на балкон, становится против Любови и смотрит на нее, как очарованный. Милевский и Саня остаются в салоне.

Занавес

Действие второе

Обстановка та же, что и в первом действии.

Выход 1

Любовь и Орест выходят справа. Любовь впереди, быстро вбегает в ротонде и шапочке, в руках у нее красный абажур. Вбегая, она быстро говорит, оживленная, веселая, глаза горят.

Любовь

Что же из того, что мелочь, а все-таки я выиграла, а вы с пустыми руками! Все-таки, значит, мне счастье не изменило!

Орест

Вот так счастье — абажур! Я даже от вас не ожидал…

Любовь

(бросает абажур на стол, быстро сбрасывает с плеч ротонду, не глядя, куда она падает, перчатки и шапочку бросает небрежно на стол, потом порывисто расхаживает по комнате и говорит запальчивым тоном)

Ах, вы опять свое: мелочь, абажур! Да поймите же вы — дело не в том, что выиграть! В лотерее, как и во всякой азартной игре, главное — риск и достижение цели!

Орест

(садится в кресло)

Но какой цели?

Любовь

(все ходит по комнате, время от времени останавливаясь)

Говорю же вам, что это все равно! Даже и не это, а просто самый риск — вот что привлекает к игре, вот что заставляет себя забывать! (Останавливается прямо против него.) Только вялый, трусливый человек не любит и боится риска.

Орест

(опустил голову, потом вдруг поднял ее, сверкнул глазами и вскочил с места)

Вы правы! Да, вы правы! Я не о лотерее говорю, она меня не увлекает, этот риск не захватывает меня. Но другой риск, риск жизни — о, это другое дело! Сам я, может быть, и не пойду на риск, не стану его искать, у меня для этого слишком мало энергии, но если меня захватит какая-нибудь посторонняя, стихийная сила, тогда я теряю самообладание! Знаете, вот иногда незаметно заплывешь в море далеко-далеко, чувствуешь, что волна тебя тянет, и вдруг является мысль: а что, если не хватит сил вернуться к берегу? Но вместо того, чтобы возвращаться, плывешь все дальше и дальше, и так как-то страшно тогда и приятно! Подростком я имел привычку — да, правду сказать, и теперь ее не оставил — бегать на пожары и там возиться вместе с пожарными, бросаясь в наиболее сильный огонь. Признаюсь, я это делаю не только из филантропии. Мне интереснее тогда ставить на карту свою жизнь, чем спасать чужую. Я сам не знаю, что делается со мной, когда я вижу зарево пожара, — это нечто стихийное, непреодолимое! Должно быть, мотылек, летя на огонь, чувствует то же…

Любовь

(с увлечением слушает и смотрит на Ореста радостно, как бы в экстазе)

Я вас понимаю, Орест! Риск… да что, без него вся жизнь человеческая была бы однообразна, как осенний дождик. Бояться его, значит бояться жизни, потому что во всякой карьере, в славе, в любви, везде риск. Даже в дружбе (взглянула на Ореста и несколько смутилась) бывает риск. Разве не рискованно быть другом такого странного, капризного создания, как, например, я? (Нервно смеется.)

Орест

При искренности между людьми, при глубокой и прочной симпатии никакой риск не страшен!

Любовь подает руку, Орест пожимает, потом целует.

Выход 2

Те же и Милевский, при входе его Орест и Любовь расходятся.

Милевский

(тихо)

Ого, — друзья!.. (Громко.) Здравствуйте, Любовь Александровна! А! И вы тут, Орест Михайлович? Я видел вас лотерее, а потом вы вдруг исчезли. Ну, да и азартная же вы, Любовь Александровна! А что, выиграли вы что-нибудь, по крайности?

Любовь

Как же! Вот мой трофей! (Указывает на абажур.) Что, красив? Да что это я бросила его так небрежно, надо еще тете похвастаться выигрышем. (Суетится, чтобы скрыть смущение.) Ну, однако, я так все разбросала — тетя мне даст!

(Берет шапочку, перчатки и абажур, хочет взять ротонду, Орест подымает ее сам и несет вправо, Любовь уходит влево.)

Выход 3

Те же без Любови.

Милевский

(смотрит на Ореста с улыбкой и качает головой)

Ах, Орест Михайлович, Орест Михайлович, берегитесь!

Орест

(с неудовольствием)

Чего это?

Милевский

Девушка 25 лет самое опасное создание в мире, может быть, даже опаснее, чем пресловутая femme de trente ans. По крайней мере, у нас в России это так.

Орест

(выходит из терпения)

Это вы к чему? Уж не себе ли самому читаете мораль? Вам теперь подобные афоризмы как раз нужны.

Милевский

(смеется, нимало не смущаясь)

Вот, думал попасть в самое сердце. Ошибаетесь, голубчик, заряд даром пропал! Если хотите, я именно по собственному опыту сужу, — я этот афоризм не очень давно экспериментально проверил. Да мне что? Мое дело просто и зависит только от степени чувства и других подобных причин, тогда как ваше дело гораздо сложнее, тут нужна тонкая техника! (Смеется.) Любовь Александровна…

Орест

(сдержанно и серьезно)

Послушайте, Сергей Петрович, я не понимаю вашего разговора, и ваш тон просто оскорбляет меня. Вы, кажется, хотите стать каким-то посредником или опекуном между мной и Любовью Александровной. Ни я, ни она не давали вам на это права.

Милевский

Успокойтесь, я не претендую на роль резонера, — это роль скучная, и на сцене, и в жизни. К тому же я знаю, что вы рыцарь ‘без страха и упрека’…

Орест

(резко прерывает)

Во всяком случае не такой рыцарь fin de siecle, как другие.

Выход 4

Те же и Любовь надевает абажур на лампу, вследствие чего сцена все время в красноватом освещении. Орест поспешно берет со стола развернутую книгу и делает вид, будто читал ее только что.

Любовь

Что это вы, господа, тут спорите?

Орест

Да так себе, литературный спор.

Любовь

Вы что-то читаете? (Подходит и заглядывает в книгу.) Надсон! Вы, Сергей Петрович, кажется, не признаете ого поэта?

Милевский

Нет, кое-что мне нравится. Вот, например… (берет книгу), да вот оно как раз (читает): ‘Только утро любви хорошо…’

Орест

(прерывает)

Ну, там дальше эти стихи совсем не хороши, не стоит читать. Да и вообще это не из лучших стихотворений адсона, мне здесь другие гораздо больше нравятся. (Ищет в книге.)

Любовь

(к Милевскому)

А знаете, Сергей Петрович, вам красный свет очень идет, вы даже на Мефистофеля похожи!

Милевский

Ах, Любовь Александровна, вечно у вас комплименты обоюдоострые!

Любовь

Так и надо.

Орест

(подает Любе книгу)

Вот, я нашел одни стихи…

Любовь

(отстраняет книгу)

Лучше прочтите громко, я люблю, как вы читаете стихи.

Орест

(читает)

О любви твоей, друг мой, я часто мечтал,

И от грез этих сердце так радостно билось,

Но едва я задумчивый взор твой встречал —

И тревожно, и смутно во мне становилось.

Я боялся за то, что минует порыв

Унося прихотливую вспышку участья,

И останусь тогда я вдвойне сиротлив,

С обманувшей мечтой недоступного счастья.

Точно что-то чужое без спросу я взял,

Точно эта нежданная, светлая ласка —

Только призрак: мелькнул, озарил и пропал,

Мимолетный, как звук, и солгавший, как сказка,

Точно взгляд твой случайной ошибкой на мне

Остается так долго, лазурный и нежный,

Или грезится сердцу в болезненном сне,

Чтоб бесследно исчезнуть с зарей неизбежной.

Так, сжигаемый зноем в пустыне скупой,

Путник видит оазис — и верить боится: —

Не мираж ли туманный в дали голубой

Лживо манит под тень отдохнуть и забыться?..

Любовь слушает, опустив глаза, иногда подымает их и с тревогой смотрит на Ореста, наконец лицо ее принимает неподвижное, как бы каменное выражение.

Выход 5

Те же и Саня.

Саня

Боже! И здесь литературный вечер!.. Вот уж судьба моя злосчастная!

Все здороваются с ней.

Mилeвский

А вы разве уж были сегодня где-нибудь на литературном вечере?

Саня

Да. Ах, была! В гимназии, знаете ли, где я училась, так как-то вышло, что нельзя было не пойти. А там была такая скука! Эти вечера только для самих участвующих интересны. Насилу вырвалась! После первого отделения сказала, что у меня мигрень… ха-ха-ха!

Любовь

Жаль! Из-за этого вечера ты потеряла лотерею-аллегри!

Саня

Ну, я об этом не жалею!

Орест

Вы не любите лотерей?

Саня

Я люблю только такую игру, где я уверена заранее в шгрыше.

Милевский

Интересная барышня всегда может быть уверена в выигрыше.

Саня

(с притворной наивностью)

Неужели?

Милевский

(кладет руку на сердце)

Верьте мне!

Саня

Вам? (Машет несколько раз рукой.) Вам я ни в чем верю!

Милевский

Ах, вот как!

(Нахмурился.)

Любови и Орест отходят несколько в сторону.

Орест

(тихо Любе)

Вот ваша подруга не любит риска, — не так, как мы с ими!

Любовь

Что ж, у всякого своя дорога.

Направляется к двери налево. Милевский и Саня этого не замечают.

Орест

Куда же вы, Люба? Оставляете гостей?

Любовь

Пойду соберу свои рисовальные принадлежности, вспомнила, что надо еще поработать. Извините, господа!

(Уходит, Орест за ней.)

Выход 6

Те же, без Ореста и Любови.

Милевский

(Сане, умоляющим тоном)

За что такая немилость? Отчего вы мне не верите?

Саня

Да не только вам, вообще мужчинам не стоит верить, вам же в особенности. Вам вот даже любовь представляется в образе какой-то балерины.

Милевский

Александра Викторовна! Вы жестоки! Ведь я торжественно взял свои слова назад!

Саня

Ах, что уж там!.. Вот даже пустяки: обещали вы мне билет достать на завтрашний концерт и это обещание не сдержали, а теперь, я читала, распроданы уже все билеты…

Милевский

Не упережайте событий, Александра Викторовна! Я был у вас, не застал вас дома, — за это я мог бы обидеться, если б вообще смел обижаться на вас, — с горя я пошел на лотерею, потом, не встретя вас и там, с горя забрел сюда.

Саня

Уж будто бы только с горя?

Милевский

(вынимает билет и подает ей)

Чем могу умилостивить разгневанное божество?

Саня

(улыбается и берет билет)

Принимаю вашу бумажную жертву, за которую вы достойны награды. Какой награды желаете?

Милевский

Позвольте проводить вас в концерт и быть вашим соседом.

Саня

Это уже по-рыцарски! Вы, очевидно, хотите заставить меня изменить мое мнение о вас. Вы еще не достигли цели, но… старайтесь и впредь!.. А за билет благодарю! (Подает ему руку. Милевский целует.) Но я не опоздаю из-за вас? Смотрите, я не люблю опаздывать.

Милевский

Александра Викторовна! С тех пор, как вы позволили мне быть вашим cavalier servant, я еще ни разу не сделал упущения по службе, поэтому, — разве случилось бы что-нибудь чрезвычайное….

Саня

Например, экстренный визит к одной из ваших ‘дам сердца’?

Милевский

Александра Викторовна! Вы меня оскорбляете!.. Вы хорошо знаете, что у меня теперь одна-единственная дама сердца.

Саня

Надолго ли?

Милевский

Навсегда!

Саня

Позвольте спросить, скольким дамам и сколько раз вы уже говорили это?

Милевский

Александра Викторовна! Это бесчеловечно!.. Я не шучу! Делайте со мной, что хотяте, только…

Саня

(понижает голос)

Хорошо, хорошо… здесь не место для таких разговоров… (Громко.) Ах, однако, я так запоздала! Где же ты, Любочка?!

Любовь

(за сценой)

Я сейчас, извини! Я отыскивала свои принадлежности.

Выход 7

Те же и Любовь с Орестом. Любовь несет небольшой ящик и тряпочку, Орест — гипсовый бюст и доску для рисования.

Любовь

(Оресту)

Поставьте, пожалуйста, здесь. Это растение можно принять. (Указывает на консоль с тропическим растением, Орест снимает растение, ставит бюст на консоль, а доску прислоняет пока к стене.) Вот так! (Сане.) Из-за этого театра да лотерей массу времени потеряла, — просто совестно перед учителем!.. (Ко всем.) Извините, господа, что стану при вас работать.

Милевский

Ах, пожалуйста!

Любовь садится против бюста на табуретке от пианино, на другой стул она ставит открытый ящик, из которого вынимает карандаши, угли и пр. Орест ей помогает. Любовь начинает рисовать. Слышен звонок. Орест направляется, чтобы отворить дверь, но встречается с Олимпиадой Ивановной.

Выход 8

Те же и Олимпиада Ивановна — слева.

Олимпиада Ивановна

(Оресту)

Обождите, обождите, я сама. Ах ты, боже мой, да я отопру! (Заметила Милевского и Саню.) Ах, здравствуйте, я и не вижу! Да куда же вы, Орест, — я отопру! (Приотворяет среднюю дверь.) Э, да уже и без нас отперто! Вы ли это, Яков Григорьевич?

Выход 9

Те же и доктор Проценко — из средней двери.

Доктор

(входя)

Он самый, Олимпиада Ивановна. Добрый вечер!

(Здоровается с ней.)

Олимпиада Ивановна

Здравствуйте.

(Садится и берет вязанье.)

Доктор

Добрый вечер, господа честные! (Любе, которая хочет ему навстречу.) Не беспокойтесь! Сидите, сидите!.. Не то потеряете ‘пункт’ ! Рисуйте, милая барышня, это похвально и для барышни оно, того… интересно! Всякой барышне не мешает рисовать хоть немножко.

Саня

А что же делать, если кто, вот как я, не может ни одой линии правильно провести?

Доктор

Ну, у вас зато другой талант, — музыкальный. Хотя, грешный человек, по-моему — рисовать лучше: тихонько, никому не мешает… Я, простите, вашей этой новейшей музыки не понимаю: крик, визг, стон какой-то, совершенно, как в операционной зале!

Любовь

Вот мы с вами не сходимся в симпатиях: я именно люблю новейших композиторов.

Доктор

И нехорошо, очень дурно! Вот бывало в мое время: Верди, Россини!..

Милевский

Ну, эти уж немножко устарели!..

Доктор

Так что ж? И мы с вами, Сергей Петрович, не молодеем!.. И нам с вами ‘не к весне, а к зиме ближе’…

Олимпиада Ивановна

Бог с вами! От Сергея Петровича зима еще далеко.

Доктор

Да я так, к слову пришлось. Что уж говорить, все-таки уже ‘Gaudeamus igitur’ теперь не запоем! А когда-то певали, ого, и как еще! У меня был один товарищ, настоящий немецкий бурш, так бывало как пустит (напевает): ‘Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!..’ А что, Александра Викторовна, вы этого не играете? Оно и на фортепьяно знатно выходит! Пожалуйте к пианино!

Саня

Нет, извините, Яков Григорьевич, — не теперь!.. Мне уже пора домой.

Любовь

(торопливо)

Э, куда же ты, Саня? Еще рано! Оставайся, милая, оставайся!.. Я так рада, что ты пришла.

Саня

(лукаво улыбаясь)

Что я пришла?.. Но ведь мы с тобой так часто видимся!

Любовь

Сегодня мы все собрались, можно было бы славно провести время, я рассчитывала, что ты согласишься мне аккомпанировать.

Саня

Нет, там уже, должно быть, мама возвратилась и думает, куда это я девалась да еще (смеется) с мигренью! Спокойной ночи, Олимпиада Ивановна (прощается с Олимпиадой Ивановной, Любой и доктором, потом подает руку Оресту.) До свиданья! (Отворяет правую дверь.) У, как темно! Я буду бояться!..

Любовь

Может быть, вы, Орест, проводите Саню?

Орест медленно, с видимой неохотой направляется к двери.

Милевский

Я вас провожу, Александра Викторовна, если позволите.

Саня

Ах, благодарю вас, да нам с вами, кажется, по дороге. Спокойной ночи, господа!

Милевский делает общий поклон и бросается вслед за Саней помочь ей одеваться. Оба уходят вправо.

Орест

Я запру дверь.

(Уходит вправо.)

Доктор

(вслед Милевскому и Сане)

Да еще бы не по дороге! Теперь уж везде будет по дороге!

Выход 10

Те же и Орест возвращается, садятся возле Любы на том стуле, где был ящик с карандашами, который Орест теперь держит в руках. Доктор и Олимпиада Ивановна за столом на противоположном конце сцены. Обе пары разговаривают каждая отдельно.

Олимпиада Ивановна

Зачем вы, Яков Григорьевич, дразните Милевского старостью, он этого не любит.

Доктор

А, не любит! А зачем сказано: познай самого себя? Да это я, признаться, из зависти: вижу, что человек вот-вот женится, так я ему вдогонку — вот же тебе, коли так! Это уже, такой обычай у нас, старых холостяков.

Олимпиада Ивановна

Да почем же вы знаете, что он вот-вот женится?

Доктор

Уж я такую примету знаю. Вы заметили, что он блестит, как только что налакированный сапог? А уж если человек начинает лосниться, так это уж дело плохо.

Орест

Странно мне, Люба, что такие во всем непохожие между собой люди, как вы н Александра Викторовна, могут быть в дружбе. Как это у вас вышло?

Любовь

Да я не могу сказать, чтобы она была мне очень близка. Эта иллюзия происходит больше от привычки обращаться на ‘ты’, оставшейся с детства.

Орест

(несколько наклоняется к ней)

Люба, отчего бы и нам не установить этой привычки? Ведь мы с вами более близкие друзья, чем вы с Александрой Викторовной?

Любовь

Это детская привычка, а мы с вами уже не дети… (Встает и подходит к окну, потом поворачивается к пианино и что-то ищет в нотах.) Ах, я и забыла, что надо отнести Гале ее концерт, она просила меня непременно оттдать ей сегодня. Пойду, еще не поздно. Вы меня извините…

Орест

Вы мне позволите проводить вас?

Любовь

Не беспокойтесь, я не боюсь идти одна.

Орест

Нет, все-таки уже поздно, как же можно одной?

Любовь

(не отвечает ему)

Тетя, я пойду на минутку к Гале, я скоро возвращусь.

(Уходит направо, Орест зa ней.)

Выход 11

Олимпиада Ивановна н доктор.

Доктор

Как вам кажется, Олимпиада Ивановна, не начинает ли уже и Орест Михайлович лосниться?

Олимпиада Ивановна

По какой такой причине?

Доктор

Да я не знаю… Мне кажется, что это уже Любовь Александровна могла бы нам лучше объяснить!.. Впрочем, теперь, по-модному, никаких объяснений давать родственникам не полагается, а просто в один прекрасный день приходнт барышня и говорит: ‘Посмотрите, тетенька, хорошо ли на мне подвенечное платье сидит, — мне это надо знать, потому что завтра моя свадьба’.

Олимпиада Ивановна

(улыбается)

Да, это на Любу похоже… Только я думаю, что этого прекрасного дня никогда не будет. Может быть, я в самом деле этих новых обычаев не понимаю, только я никак не пойму, что моя Люба думает… Оно, конечно, она вправе жить, как ей угодно, но ведь я не могу равнодушно смотреть, как она губит свое здоровье! Я всегда говорила, что эти книги не к добру. Как-то у нее все вместе: книги, романсы, гулянья, ухаживанья, дружба… ничего не понимаю!

Доктор

Извините, и я ничего не понимаю. Романсы, гулянья? Что же в этом дурного?

Олимпиада Ивановна

Ах, если бы только это! А ведь вот как-то она мне говорит: ‘Если бы я была религиозна, я пошла бы в монастырь, но для таких, как я, даже и монастырей нет’. О монастырях говорит, а сама… Нет, да что уж, с вами я могу говорить откровенно, — вы все равно, что родной!.. Ведь не я одна, а и чужие видят, что Орест точно привязан к нашему дому. Она все ему: ‘друг мой да друг мой’, а вот теперь что-то стала от него сторониться, между тем, сама худеет, бледнеет, не спит по ночам…

Доктор

Вот о чем вы сокрушаетесь, Олимпиада Ивановна! Кто же из нас не был молод! Молодежь без драматургии не может!

Олимпиада Ивановна

Не нравится мне такая драматургия (качает головой и понижает голос). Вот еще, знаете, беда: она все о матери думает. Вчера спрашивала, сколько лет было матери, когда та заболела. Все эти книги читает! Вон вчера купила ту толстую (указывает на стеклянный шкаф), выписки из нее делает. А только начну сердиться за это, она мне в ответ: ‘Если бы люди побольше таких книг читали, меньше было бы на свете преступлений’. Вот говорила я брату с самого начала: ‘Отдай мне Любу, я ее увезу так, чтобы она и не слыхала о матери!’ Не послушался, а теперь бог весть, что из этого выйдет. Погубит девушка свою жизнь понапрасну, просто больно смотреть на нее!

(Подносит платок к глазам.)

Доктор

Да не беспокойтесь, Олимпиада Ивановна, увидите, все будет благополучно.

Олимпиада Ивановна

Да откуда ему быть-то, этому благополучию? Хоть бы вы поговорили с ней! Вы человек ученый, а я что! Меня она и слушать не хочет: ‘Вам, — говорит, — меня поскорее пристроить хочется!’ А что ж тут такого, если бы и так? Всякий своему родному добра желает.

Доктор

Я и сам уже об этом думал. Правда, к нашей барышне не легко подступиться, но мы тоже не лыком шиты! И мы в свое время книжки читывали, да еще такие, какие барышням и не снились. Эх, барышни, барышни! Бедовый народ! Прочтет ‘последнее слово науки’ и думает, что уже всю премудрость постигла. По-моему, чем меньше барышня книжек читает, тем лучше. Ей-богу!

Олимпиада Ивановна

(слушает его рассеянно)

Так вы, значит, поговорите с ней?

Доктор

Конечно, конечно! Увидим, чья возьмет!

Олимпиада Ивановна

Знаете, Яков Григорьевич, как посмотрю я на эти книги, так, кажется, и швырнула бы их в печку.

Доктор

А знаете, Олимпиада Ивановна, как посмотрю я на книги, так, кажется, полетят они в печку и без напей помощи, а на их месте очутится тоненькое ‘собрание сочинений Ореста Михайловича Груича’… Эх, это ведь теперешние кавалеры плохи, а в наше время такая барышня не гуляла бы на свободе до 25 лет! Впрочем, я и то думаю, что Любовь Александровне не придется слушать всей лекции…

Олимпиада Ивановна

Почему так?

Доктор

Да потому, что ей в церкви другую прочтут: а жена да боится своего мужа! Самая лучшая наука для женщины, право.

Олимпиада Ивановна

(качает головой)

Нет, где уж!..

Доктор

Олимпиада Ивановна, так нельзя: ‘отчаяние — смертный грех!’ Я вам говорю, что Орест Михайлович и Любовь Александровна недаром вместе так прилежно глиняных болванов рисуют, я в этих вещах никогда не ошибаюсь. А если вы такая сердитая, то я сбегу. (Встает.) Мое почтение.

Олимпиада Ивановна

Нет, куда же вы? Вот сейчас Любочка придет.

Доктор

Только Любочке и разговору, что со старым доктором! Нет, я люблю быть первым, а не третьим лицом! (Смеется.) Молитесь богу и ложитесь спать, все будет в порядке! (Подает ей руку.) Свокойнон ночи!

Олимпиада Ивановна

Спокойной ночи ! Только вы один и утешаете меня.

Доктор уходит вправо, Олимпиада Ивановна одна, убирает, закрывает пианино, приводит в порядок ноты, гасит света около бюста, потом хочет взять бюст, но оставляет, проговорив: ‘Фу, ты, кикимора!’ Уносит в другую комнату доску с рисунком и ящик с карандашами, потом возвращается со счёгной книгой в руках, садится в кресла за большой стол, на котором лампа под красным абажуром.

Олимпиада Ивановна

Ну, сосчитаю: (пишет) свечи — 25 к., спички — 5, сахар — 64, марка Любочке — 7 (дальше произносит слова неясно, цифры несколько яснее, по голосу слышно, что ее клонит ко сну). 12… 16… 8… Что там еще? (Задумывается, сонно качнув головой, останавливается, потом говорит громче.) Кофе — 45 копеек и цикорий — 6. Ну, теперь сочтем. 25 да 5 — 30, да 64 — 94, да 7… да 7… (Опять задремала, качнула сонно головой вперед и проснулась.) Что это я? 94 да 7… будет — рубль и одна копейка. Да 12… 12… 12… вот устала я… да 16, да 19… 19. (Откидывается на спинку кресел и засыпает. Немного погодя слышно, как звонят три раза.)

Выход 12

Любовь и Орест входят справа. Олимпиада Ивановна спит в креслах.

Любовь

Зачем мы так скоро возвратились?

Орест

Мне казалось, что вам холодно, у вас даже руки дрожат.

Любовь

Но не от холода… впрочем, не знаю, может быть… (Замечает Олимпиаду Ивановну.) Ах, тетечка!.. Спит, бедная!..

(Подходит и смотрит на нее.)

Олимпиада Ивановна

(просыпается)

А, что здесь?!.. Ах, это ты, Любочка? Ну, как это я уснула?..

Любовь

Идите, тетя Липа, ложитесь как следует. Я тут сама запру за Орестом.

Олимпиада Ивановна

Хорошо, я иду. Спокойной ночи, голубушка. (Целует ее.) Да не сиди долго, ты знаешь, тебе это вредно.

Любовь

Знаю, знаю… Сиокойной ночи!

Олимпиада Ивановна

(уходя)

Не забудь же запереть дверь.

Любовь

Хорошо, хорошо.

Олимпиада Ивановна уходит. Любовь и Орест — одни.

Любовь

Спокойной ночи!

(Подает руку Оресту.)

Орест

Вы меня гоните? Но я не могу так уйти! Я должен поговорить с вами о том, что не дает мне покоя весь этот вечер. Теперь, когда мы с вами шли туда и назад, вы не сказали мне и десяти слов… Люба, прежде этого не было между нами!

Любовь

Многое из того, что было прежде, теперь должно совсем, совсем перемениться.

Орест

Люба, как вы это сказали? Зачем вы это говорите?! (Пауза.) Вы как-то странно ведете себя со мной в последнее время. Вы как бы умышленно избегаете меня: едва я приду, вы тотчас находите дело в городе или посылаете за Александрой Викторовной, чтобы играть в четыре руки. И сегодня вы недаром так горячо просили ее остаться. Иногда я целый день стараюсь услышать от вас хоть одно ласковое слово, жду этого слова, как нищий милостыни, и часто — напрасно! Сегодня вечером, казалось мне, вы опять возвратились к прежнему дружескому тону, но теперь опять…

Любовь сидит, опустив глаза, молчаливо, неподвижно.

Орест

Что с вами? Вы так молчаливы? Вы даже смотреть на меня не хотите? Или я должен уйти прочь от вас?

Любовь

(глухим голосом, медленно)

Как хотите.

Орест

Люба, это для меня…

(Делает шаг к ней, но останавливается, отворачивается и отступает.)

Любовь

(порывисто встает, схватывает его руку обеими руками)

Орест, простите! Я не знаю… Мне вас так жаль, так ужасно жаль!

(Выпускает его руку, падает на колени, припадает к ручке кресел и рыдает.)

Орест

(бросается к ней)

Люба! Моя Люба! Моя дорогая! О чем ты, что с тобой?

Любовь

(встает, говорит сквозь рыдания)

Не называйте меня своей, я не хочу быть вашим злым духом, вашим вампиром!

Орест

Жизнь моя, что ты говоришь? Не злым духом, не вампиром будешь ты, а будешь моей звездой, моей любовью!

Любовь

(закрывает лицо руками, как бы в ужасе)

Ах, зачем это слово?! Теперь все погибло! Я так хотела быть вашим другом, верьте мне, больше ничем я не хочу, могу и не должна быть! (Опять плачет.) Теперь и это погибло…

Орест

(с упреком)

Люба, стыдно, стыдно не иметь смелости перед своей собственной душой. Где же твои гордые речи? Помнишь, как ты говорила, что будешь всегда свободна и смела? Это ли твоя отвага? В том ли она, чтобы попрать свое сердце, погубить свое и чужое счастье? Жалкая же это отвага!

Любовь

Я боюсь за тебя, только за тебя! Хватит ли у нас сил для такой странной любви? Что, если наша голубая роза — мечта? Сколько горя, сколько страданий тогда…

Орест

Зачем бояться моего слова? Я буду любить тебя так, как ты захочешь. Наша любовь будет так чиста, как та волшебная роза. Ты можешь отнять у меня мою жизнь, мое счастье, но моей любви отнять ты не можешь, ее уже никто не вырвет из моего сердца, даже ты! Поздно уже спасать меня, да и не хочу я такою спасения!

Любовь стоит молча, опустив голосу и руки.

Орест

(подходит к ней ближе)

Люба, что ты говорила: только слабый трус не любит и боится риска!

Любовь

(прошла раза два по комнате с порывистыми жестами, потом остановилась у консоли, против Ореста)

Орест, ты упрекал меня в недостатке отваги, будто я боюсь сказать самой себе правду в глаза. Я теперь ничего, ничего не боюсь. Слушай. Я люблю тебя, давно люблю, больше жизни, больше счастья, больше всего на свете. Люби меня, я счастья хочу!

Орест

Люба, дорогая!

(Обнимает ее.)

Любовь

(целует его, как бы в экстазе, потом отшатнулась и посмотрела пристально в глаза)

Ты не будешь об этом жалеть? Ты не будешь меня упрекать, не испугаешься меня? Будешь меня любить всегда, всегда?

Орест

(не слушает ее слов, целует ее)

Зачем слова, клятвы? Не надо их! Я тебя люблю и больше ничего не знаю! Ничего!

Занавес

Действие третье

Дачное место. Направо дачный домик Гощинской с верандой и садиком. На авансцене, тоже направо, беседка или трельяж, обращенный выходом к публике. Налево тоже домик, поменьше — Милевских. Дальше другие домики и деревенские белые хаты в садах. В глубине сцены река с пологим песчаным берегом. Утро. Яркое освещение. Перед поднятием занавеса слышно хоровое пение: ‘Пливе човен, води повен’, которое усиливается crescendo. Когда подымается занавес, в глубине сцены, на реке, появляется лодка с компанией.

Выход 1

Лодка причаливает к берегу, и из нее выходят: Орест, Мидовский, Острожин, Саня, гостья 1-ая, гостья 2-ая, у гостьи 1-ой в волосах речные лилии.

Гостья 1-ая

Что, господа, здесь будем кашу варить?

Саня

Какая каша? У нас в комнатах позавтракаем. (К Милевскому.) Сережа, голубчик, будь послушным мужем: поди распорядись, чтобы скорее подавали завтрак.

Милевский уходит в домик налево.

Потом погуляем в роще, а костры раскладывать хорошо только вечером.

Острожин

(2-ой гостье)

А ваши хохлацкие песни прекрасно подходят к водяному спорту, никак я этого не ожидал.

Гостья 2-ая

Почему же не ожидали?

Острожин

Да как же, такой контраст: примитивные мотивы полудикого народа и — спорт!

Гостья 1-ая

(к Оресту)

Вы, Орест Михайлович, умеете прыгать через огонь?.

Орест

Конечно умею. (К Острожину.) Что вы там, Острожиш, опять бранитесь?

Острожин

Я?

Гостья 2-ая

M-eur Острожин был так любезен, что обозвал наш народ дикарями.

Острожин

Извините, не дикарями, а полудикарями, это разница, и не только здешний народ, а вообще русский народ. Нашему народу не хватает самой первоначальной культуры — дрессировки!

Орест

Благодарю! Предоставим эту культуру собакам.

Гостья 1-ая

Ха-ха-ха!

Саня

Вы ошибаетесь, Орест Михайлович, дрессировка всем необходима.

Орест

Позвольте, однако…

Гостья 1-ая

(капризно)

Орест Михайлович, не ссорьтесь, я так не люблю, когда люди спорят!..

Выход 2

Те же и Милевский — слева.

Милевский

(выходит из дома)

Все готово, Санечка.

Саня

Хорошо. Пожалуйте, господа. Только надо там убрать все с лодки. Ты бы, Сережа, пошел.

Милевский направляется к лодке, Оресг и Острожин за ним.

Не беспокойтесь, господа, он может и сам убрать, там немного.

Орест и Острожин все-таки идут.

Возьми же там и весла, Сережа, а то еще украдет кто-нибудь.

Милевский

(откликается с берега)

Хорошо.

Гостья 2-ая

Каково здесь у вас помещение, Саня? Хорошо вы устроились?

Саня

Так себе, по-дачному. Вот приходи ко мне в городе — там уже не то будет: я хочу настоящий европейский салон устроить! Знаешь, в России большею частью даже люди со средствами не умеют отделать своих комнат как следует, а, например, у французов…

Милевский, Орест и Острожин возвращаются от лодки с веслами и дамскими вещами.

Так пожалуйте, господа!

(Направляется к своей даче.)

Орест

Но я хотел еще к матери зайти.

Милевский

Зайдете еще, успеете! Пойдем, пойдем с нами, нехорошо разбивать компанию.

Саня, Милевский и Орест идут вперед, обе гостьи и Острожин отстали от них.

Гостья 2-ая

(тихо Острожину)

Кто бы мог подумать, что из m-eur Милевского выйдет такой образцовый муж и хозяин дома?

Острожин

А! Это все дрессировка!..

Смеясь, все трое всходят на крыльцо, потом входят в дверь левой дачи.

Выход 3

Из правой дачи на веранду выходит Любовь. У нее в руках складной табурет и ящик с красками. Она ставит табурет, садится боком к зрителям, открывает ящик, вынимает кисти и палитру, набирает красок и начинает писать на дощечке, вделанной в крышку ящика, время от времени посматривая на реку. На вид она бледнее и как бы чем-то озабочена. Через некоторое время она вздыхает, ставит ящик на пол, склоняет голову на руки, облокотившись на колени, и задумывается.

Выход 4

Любовь и доктор Проценко — выходит справа с удочкой и корзинкой в руках.

Доктор

(громко)

Здравствуйте, барышня!

Любовь

(вздрогнула)

Здравствуйте. Ах, как вы меня испугали!..

Доктор

Чем? Разве вы думали, что это не я кричу, а какой-нибудь враг-искуситель? (Всходит на веранду и подает Любови руку.) Ну, еще раз здравствуйте! (Садится на ступеньках.) Да что это вы, барышня, сегодня такая нервная? Может быть, нездоровы?

Любовь

Не знаю, право, так что-то не по себе! Голова болит… и так немного сердцебиение… должно быть, не выспалась.

Доктор

Что так? Жара мешала спать?

Любовь

Нет, кроме того, так мне как-то было… не то грустно, не то страшно, трудно рассказать! Вчера вечером я долго сидела в своей комнате, писала письма, тетя уже спала — и вдруг на меня напал страх! Вот я не верю ни в какие предчувствия, но мне все казалось, будто должно что-то случиться у нас недоброе, с тетей, что ли… Я пошла к реке. Я не боялась идти одна ночью, потому что я не окружающего боялась, а самой себя, того, что во мне. Мне казалось, что я вот-вот почему-то закричу не своим голосом и всех испугаю. Я долго стояла над рекой, было очень темно и в ней что-то шевелилось, росло, росло… и вдруг я подумала: ах, это со мной самой случится несчастье… Я стояла, пока не начало светать, тогда я пошла спать. И такое мне все тяжелое снилось… Мне снился страх, чувство страха, без причины. Ах, вообще мне теперь такие сны снятся, такие ужасные сны! Отчего бы это, скажите?

Доктор

Эх, барышня, все это нервы. Вот я вам Cali bromati пропишу или что-нибудь в таком роде. Это ничего, это с барышнями часто бывает.

Любовь

(улыбается)

Отчего же именно с барышнями, а с дамами разве не бывает?

Доктор

Нет, у барынь уже другое дело, там больше так, от раздражения, знаете… ну, там — истерика, обморок… А у барышень оно именно так: предчувствие, страхи. Потому что, изволите видеть, живет себе барышня на досуге, читает, мечтает, сердца же некому поверить, а оно молодое, ну н не без того, чтобы не было там какой-нибудь, как говорится, зазнобы… Девичье сердце — не камень…

Любовь

Но разве у замужних женщин не бывает еще больше горя?

Доктор

Э, все это уж, знаете, не то. Там уже разве, не дай бог, заправская беда приключится. Там, видите ли, женщина установилась, выбрала свою линию, у нее обязанности, семья, тут уже некогда настраиваться на романтический лад. Да ведь недаром и по статистике выходит, что между семейными людьми бывает меньше нервных и душевных болезней. Спокойная, установившаяся жизнь — лучшее лекарство против всяких действительных и возможных болезней.

Любовь

Да, я об этом читала. Ну, а как вы думаете, например, мне недавно писала одна подруга — вы ее не знаете, она в Петербурге: вот у нее мать умерла от чахотки, а теперь эта моя подруга замуж собирается. Ведь, правда, это нехорошо?

Доктор

А сама-то ваша подруга здорова?

Любовь

Да, здорова, до поры до времени…

Доктор

Ну, и дай ей бог счастья! Ведь это если начать разбирать, какая у кого была мать, да бабушка, да дедушка, так, пожалуй, половину рода человеческого придется в монахи постричь. Знаю я таких, у которых, казалось, все вороны каркали на свадьбе, а они себе живут припеваючи, даром, что у Крафт-Эбинга да Вейсмана благословения не испрашивали. Да вы думаете, сладка холостяцкая жизнь? Какое! Старый холостяк все равно, что старая собака, верьте моей совести — по собственному опыту знаю! (Смеется, Люба тоже.)

Любовь

Вот так аттестат старым холостякам! А старым девам тоже такой?

Доктор

Бог с ними, я их не трогаю, это, знаете, — gens irritable!

(Смеется.)

Выход 5

Из левого домика выходит — Саня с рабочей корзинкой и веером, гостья 1-я с удочкой, гостья 2-я с сачком, за ними Орест, Острожин — несет посуду с приманкой для рыбы, Милевский несет плед, коврик и складной стул, направляется вправо, перенимает стул из правой руки в левую и подает руку доктору, одновременно кланяется Любови.

Милевский

Услыхал я из дому олимпийский смех и тотчас подумал: значит, наш эскулап тут! (Увидя удку.) А, и вы вооружились?

Доктор

Да что ж, думаю, авось и на меня какой-нибудь глупый карась набежит, ведь не глупее же я всех карасей, чтобы так-таки ни одного не поймать!

Милевский

(доктору)

Ну, так пойдем вместе, выберем место.

(Уходят оба.)

Орест

(подходит к Любови)

Доброе утро, Люба. (Тише.) Ты пойдешь с нами?

Любовь

(холодно)

Доброе утро. Нет, не пойду.

Орест

Почему?

Любовь

Так, без меня обойдется.

(Поворачивается к Сане.)

Гостья 1-ая

(стоит в стороне, не здоровается с Любой, держится как незнакомая)

Орест Михайлович, у меня нет крючка на удочке, помогите!

Орест идет нехотя к ней. Люба бросила ревнивый взгляд в их сторону.

Любовь

(Сане)

Вы были в самом городе?

Саня

(к Любе)

Да, вот и Ореста Михайловича встретили там в чаянии парохода да и забрали с собой.

(Отходит, обмахиваясь пальмовым веером.)

Острожин

Что это вы, Любовь Александровна, не принимаете участия в наших parties de plaisir? Здоровы ли?

Любовь

(рассеянно, все смотря на Ореста и 1-ю гостью)

Вы давно приехали? Я как-то не слыхала.

Острожин

Нет, недавно. (Посмотрел на посуду с приманкой, которую держит в руках.) Фу, однако это довольно мерзкая штука, это червивое прельщение!

(Тихонько отходит и ставит посуду на землю.)

Гостья 1-ая

(разговаривает с Орестом во время разговора Любы с другими)

Вы, кажется, скучаете сегодня, Орест Михайлович?

Орест

Нет, вам так кажется.

Гостья 1-ая

Как хотите, у вас странный характер. Вот, например, вы говорили, что вам здесь не пишется, а между тем, вы на лоне природы…

Орест

Иногда одного лона природы бывает мало.

Гостья 1-ая

(кокетливо опускает глаза)

Да, это правда.

Орест

Недаром люди всегда старались населить безлюдные леса и воды нимфами, русалками, вообще чем-нибудь живым, хотя бы даже фантастическим, воображаемым. Кроме того, для литературной работы необходимо известное душевное равновесие…

Острожин

(отзывается)

Напротив, литератор должен чувствовать на себе все повышения и понижения температуры общественного организма.

Орест

(не слушая Острожина)

Вот этого-то равновесия я и не умею достигать по желанию. Я не принадлежу к школе parnassiens.

Любовь

(резко)

Но до сих пор я не думала, что вы принадлежите к символистам!

Орест

Я? К символистам?

Любовь

(не отвечает. К ней подходит гостья 2-ая, здоровается)

Давно мы с вами не виделись!

Острожин

(Сане)

А мне нравятся символисты.

Саня

Неужели?

Острожин

Серьезно! (Таинственно, разводя беспорядочно руками.) ‘Фиолетовые руки на эмалевой стене’ — знаете, что-то таинственное — ‘полусонно чертят звуки’…

Саня

(смеется)

Полноте!

Гостья 2-ая

(Любови)

Вас можно поздравить?

Любовь

С чем?

Гостья 2-ая

Мне говорили, что вы обручены…

Любовь

Благодарю за новость. С кем же?

Гостья 2-ая

(оглядывается на Ореста)

Ах, извините… это, значит, так себе, слух, а мне передавали как верное…

Любовь

Интересно бы знать психологию специалистов по чужим делам, должно быть, это всякие альтруисты, так как наверное им не останется времени на собственные дела!

Саня

Пойдемте же, господа! Что мы тут жаримся? Да иди и ты с нами, Люба!

Любовь

Нет, я не могу.

Саня

Ну, как хочешь. Орест Михайлович, а где же ваша удочка?

Орест

Я, может быть, потом приду, теперь мне в самом деле надо зайти к матери на минуту.

Гостья 1-ая

Приходите же, вы обещали мне показать, как ловить сачком!

Компания уходит.

Выход 6

Любовь и Орест одни. Любовь сидит, опустив глаза. Орест взошел на веранду, прислонился к столбу и смотрит на нее. Любовь встает, как бы собирается уйти.

Орест

Люба!

Любовь

(останавливается, но не смотрит на него)

Что? Иди к матери, ты ведь говорил, что тебе надо к ней.

Орест

Я это сказал, лишь бы не идти с ними.

Любовь

Напрасно. Можно было пойти.

Орест

Ты что-то странная сегодня, какая-то расстроенная… Не больна ли ты? Я еще вчера заметил.

Любовь

(переходит из холодного, саркастического тона в запальчивый)

Вчера заметил… а сегодня все утро тебе было совершенно все равно!

Орест

Люба, бог с тобой!.. Я все время только и думал, как отвязаться от этой скучнейшей компании.

Любовь

Скажите, пожалуйста, ‘скучнейшей’! С каких это пор она стала для тебя скучнейшей?

Орест

С тех пор, как ты перестала в ней бывать.

Любовь

Зачем же мне бывать в этом обществе? Затем разве, чтобы и там нарушать равновесие. Довольно с тебя и так…

Орест

Стыдно тебе так говорить, Люба!

Любовь

Не думай, что я ничего не понимаю.

На эти слова входит г-жа Груич и останавливается за трельяжем.

Что же, иди, иди от меня на лоно природы, там, может быть, как раз найдешь русалочку с речными лилиями в волосах!

Орест

(едва сдерживаясь)

Ну, Люба, это уже что-то такое, чего я вовсе не понимаю. Это не похоже на тебя. Я даже возражать не хочу.

Любовь

(с иронией)

Ах, какая кротость голубиная!

(Вдруг разражается истерическим рыданием и бросается в комнаты.)

Орест хочет бежать за Любой.

Г-жа Груич

(окликает)

Орест!

(Выходит из-за трельяжа.)

Орест

(останавливается)

Я, мама, сейчас!.. Подожди!

(Хочет идти.)

Выход 7

Орест и г-жа Груич.

Г-жа Груич

(берет Ореста за руку)

Нет, Орест, подожди, ты должен выслушать меня.

Орест

Мама, ты выбрала неподходящее время для разговоров, я теперь не в таком настроении.

Г-жа Груич

Некогда выбирать настроение. Прости, я буду говорить без предисловий. Послушай: твои отношения с Любой очень меня огорчают.

Орест

Что же ты видишь дурного в нашей дружбе?

Г-жа Груич

Слово ‘дружба’ тут не подходит, между друзьями не бывает таких сцен, как та, которая только что произошла здесь. Да что говорить? Все считают вас женихом и невестой — мне уже не раз делали намеки на этот счет. А между тем, ты сам знаешь, что этого не должно быть. Ты должен подумать об этом серьезно и не заходить далеко, а разойтись, пока не поздно.

Орест

Отчего же разойтись?

Г-жа Груич

А какой же, по-твоему, выход? Разве лучше расстраивать себя и ее? Ведь так долго продолжаться не может, это фальшиво и тяжело, игра в какую-то неземную любовь пристала только подросткам, и я никогда не поверю, чтобы Люба могла быть в самом деле таким ребенком, каким она притворяется. Ей не шестнадцать лет. Она просто очень искусно рассчитала все ходы.

Орест

Мама, я прошу тебя не говорить так о Любе, или я прекращу разговор.

Г-жа Груич

Пожалуйста, без поправок, я вправе выражать свои мысли и не заботиться о стиле, говоря с родным сыном. Ну, а чем же ты объясняешь то, что она держит тебя как на привязи, как паук…

Орест

Это неизвестно, кто кого больше держит.

Г-жа Груич

Конечно, она тебя. Что же из того, что она не называется твоей женой? Так удобнее всего: все права и ни одной обязанности.

Орест

Мама, ты сама себе противоречишь. Это, наконец, против всякой логики!

Г-жа Груич

А где же у вас логика? Возвышенные теории, новая мораль! Хороша мораль, — испортить жизнь человеку! Нет, не будет этого, я не отдам тебя этой demi-vierge, этому вампиру! Ты должен с ней разойтись.

Орест

Этого не будет никогда, никогда! Я скорее с жизнью расстанусь! Ты не имеешь права требовать этого.

Г-жа Груич

Орест, я имею на тебя право. Я тебя вырастила, взлелеяла, я тебе всю свою жизнь отдала. Нет той жертвы, какую бы я для тебя не принесла.

Орест

Я от тебя никогда никаких жертв не просил и теперь не прошу, а ты хочешь отнять у меня мою жизнь, мое счастье. Это просто эгоизм, насилие!

Г-жа Груич

Орест! Орест! Дитя мое! Что ты говоришь?! Я для тебя на все готова! Женись, оставь меня, делай, что хочешь, только не губи себя. Разве ты не знаешь, что ты погубишь себя, женившись на ней. Ведь ее мать была сумасшедшая!

Орест

Какое мне дело до ее матери!

Г-жа Груич

О господи! Орест, неужели ты женишься на этой сумасшедшей?

Орест

Да, я женюсь на ней или сам сойду с ума, если ты этого хочешь.

Порывисто идет прочь. Мать хватает его за руку, он вырывается и бросается в правую дачу, куда ушла раньше Любовь.

Г-жа Груич

Орест!.. Орест!..

Орест скрывается в дверях.

Боже мой, боже!..

(Уходит, охватив голову руками.)

Выход 8

Орест и Любовь.

Любовь

(выбегает на веранду, одну руку прижимает ко лбу, а другой отстраняет от себя Ореста)

Оставь меня, оставь меня, все кончено, я уеду, мы больше не увидимся… Твоя мать права, ты не должен жениться на сумасшедшей.

Орест

Люба, прости ей, это просто ревность материнская, она не привыкла меня делить с другими. Потом она увидит, какое счастье ты мне дашь, и первая попросит у тебя прощенья.

Любовь

Нет, нет, она говорила правду. Я вампир, я пью твою кровь.

Орест

Жизнь моя, что ты говоришь? Ты просто расстроена сегодня, успокойся. Забудь ты этот несчастный разговор! Что тебе до него? Ведь я тебя люблю по-прежнему! Нет, сильнее прежнего…

Любовь

(плачет, припадая к колонне)

О, наша голубая роза, что из нее вышло!

Орест

Не жалей! Что вышло, то должно было выйти, будем брать от жизни то, что жизнь дает.

Любовь

Не могу, не имею права.

Орест

Права? Я знаю только одно право — право на счастье. Но какое же ты имеешь право отдавать меня в жертву какой-то фантазии, какой-то фикции? Ведь ты знаешь, что, оставляя меня, ты губишь меня всецело, у меня ничего не останется в жизни без тебя.

Любовь

(делает над собой усилие, перестает плакать, кладет ему руку на плечо)

Нет, дорогой, не говори так, у тебя останется твой талант.

Орест

Он погибает без тебя, потому что ты моя муза, ты моя поэзия! Я теперь ничего не пишу, потому что у меня нет мыслей в голове, кроме одной, что ты не моя и что я не могу так жить… Ты хочешь погубить навсегда меня, мою славу и все, что я мог бы создать. Я чувствую в себе огонь, который мог бы создать чудеса, но ты хочешь его угасить. Что же, пусть гаснет, мне теперь ничего не жаль!

Любовь

Орест… о как мне тяжело это говорить… ты молод, ты можешь пережить, забыть это все, найдешь другую, лучше меня…

Орест

(резко повышает голос)

Не оскорбляй меня, я не могу этого переносить! Лучше тебя нет в мире, а если и есть, то мне не надо! О, если бы ты меня любила так, как я тебя…

Любовь

Орест, ты знаешь, что я люблю тебя, что я только тебя люблю.

Орест

Кто любит, тот не отдает любимого человека в жертву мертвой теории, кабинетным измышлениям, каким-то химерам!

Любовь

А что, если это не химеры?

Орест

Все равно! С тобой я на все готов. Все готов с тобой делить!

Любовь

Даже сумасшествие?

Орест

Все! Только будь моей! Ты моя?.. моя?..

(Обнимает ее.)

Любовь

(слабым голосом)

Твоя….

(Слабеет, тихо опускается и падает из его объятий на землю без чувств.)

Орест

(припадает к ней)

Люба!.. Люба!.. Что с тобой?.. Боже мой! Она без чувств!.. Я убил ее!.. Люба, Люба, что с тобой? Приди в себя!.. Люба!

Любовь

(приходит в себя)

Ах, я лежу? (Быстро и легко подымается.) Ты зачем бросил меня на пол? Вот какой ты!

Орест

Тебе лучше, дорогая? Что с тобой было, Люба? Как ты себя чувствуешь?

Любовь

Э, пустяки! Мне так хорошо! Я так счастлива! (Бросается ему на шею.) И ты счастлив — правда?

Орест

Правда, мое счастье, моя жизнь! Но когда же мы будем навсегда вместе? Когда ты назовешь меня своим перед всеми?

Любовь

Пойдем!

Орест

Куда?

Любовь

В церковь.

Орест

Зачем?

Любовь

К венцу.

Орест

Нет, милая, не шути! Скажи! До шуток ли теперь?

Любовь

Какие тут шутки? Нас уже давно ждут… Ах, постой, ведь я еще не одета! Но это ничего, я сейчас!.. Минуточку, минуточку… (Бежит на веранду, останавливается, оглядывается и посылает Оресту воздушный поцелуй.) В одно мгновенье, моя любовь!.. Тетя Липа, тетя Липа! Где мое белое платье?

(Исчезает в дверях.)

Орест

Что ты, Люба? (Бежит к двери. Любовь быстро захлопывает и запирает дверь, слышен ее голос: ‘Тебе нельзя! Жених не должен входить, когда невеста собирается к венцу!’ Орест стучит в дверь, ему никто не отворяет. Он бежит к левой даче.) Сергей Петрович!.. Александра Викторовна!.. Кто-нибудь, ради бога! Помогите!.. (Вбегает в дверь, потом возвращается.) Никого нет! О господи!.. (Опять стучится в дверь правой дачи напрасно, потом забегает за дачу, слышно стук там.)

Выход 9

Любовь в белом пеньюаре, волосы распущены, в руках шляпа амазонка с длинной черной вуалью. Олимпиада Ивановна спешит за ней в испуге.

Олимпиада Ивановна

Любочка! Что ты, что ты?.. Ах, что с тобой?..

Любовь

Белой не нашла, все равно, теперь черное в моде. (Отрывает от шляпы вуаль, шляпу бросает. Рвет цветы и вместе с вуалью надевает их на голову.) С живыми цветами оригинальнее будет!

Выход 10

Саня, Милевский, Олимпиада Ивановна, Орест, Любовь.

Саня

(увидя Любу, остановилась пораженная)

Что это такое?

Олимпиада Ивановна

Ах, не знаю!.. Что-то ужасное!..

Орест

(к Милевскому)

Где доктор? Где доктор?.. Скорее!..

Саня хватает Милевского за руку.

Милевский

Он там, на берегу.

Олимпиада Ивановна

Пойду скорее за ним! Может быть, что-нибудь…

(Уходит.)

Любовь

Я готова! Только роль повторю, после свадьбы мой дебют.

(Идет на веранду и декламирует монолог Джульетты.)

Быстрее мчитесь, огненные кони,

К жилищу Феба! О, когда б возница,

Такой как Фаэтон, вас гнал на запад,

Ночь облачная вдруг бы наступила.

Приди, ночь кроткая, с покровом темным

Матрона строгая, вся в черном. Ночь, приди!

Приди, Ромео! Ты мой день полночный!

Ты будешь так белеть на крыльях ночи,

Как первый снег на ворона крыле.

О мой Ромео!

(Бросается с веранды, обнимает Ореста.)

Пойдем, пойдем, пора!

Орест

(хватает ее за руки)

Люба! Я тебя провожу в комнаты… Успокойся, ты больна!..

Любовь

Ай, оставь мои руки! Прочь, я сама тебя не хочу! Злой какой! Бери себе Саню! (Вырывается, быстро идет к Сане, берет ее за плечи и толкает к Оресту.) Целуйтесь!

Саня

Ах, помогите!

(Уходит в свою дачу и захлопывает дверь.)

Любовь

(Милевскому)

Как это я до сих пор не замечала, что у вас такие красивые усы? (Берет его лицо руками и поворачивает к себе.) Только жаль, что от них черные мотыльки на руке остаются. Часто ваша жена моет ручки? (Смеется.) Как это вы говорили: любовь — это балерина! Значит, я — балерина.

(Срывает с головы вуаль, машет им над головой, бросает и подхватывает цветы, танцует, быстро кружась. Пробегая мимо Ореста, умышленно задевает его вуалью. Орест хочет ее удержать, но она ловко уклоняется и взбегает на веранду.)

Милевский

Может быть, ей надо дать что-нибудь для успокоения?.. Пойду поищу капель.

(Уходит в свою дачу.)

Выход 11

Любовь, Орест, доктор входит справа с Олимпиадой Ивановной.

Любовь

А, Яков Григорьевич! Станьте там! (Указывает место перед крыльцом.) Я с вас нарисую Гиппократа, Сократа, і а вы, тетя Липа, будете Ксантиппой. Ха-ха-ха! Не хотите? (Берет большую кисть, быстро мажет ею по дощечке, потом бросает ящик на землю, краски и кисти рассыпаются.) Песок прилипнет, и это будет основным тоном, а то Крицкий говорит, что мне недостает основ. А я ему говорила, что я Жанна д’Арк (с величественным жестом): ‘Гори, сияй, святая орифламма!’

Доктор

(подходит к ней, берет за руку)

Любовь Александровна, как вы теперь себя чувствуете? Утром вы жаловались на головную боль, а теперь вам лучше?

Любовь

(весело)

О боже мой, и тут болит, и тут, и тут. (Указывает на голову, на руки, быстрым, дрожащим жестом проводит руками по всему телу.) Но это ничего, nur ein kranker Mensch ist Mensch! Ступайте спать, я вас не удерживаю.

Доктор

(Олимпиаде Ивановне)

Подите, приготовьте холодную ванну.

Олимпиада Ивановна уходит вправо.

Любовь

А, заговор!.. Отравить меня хотят? Говорят, что я с ума сошла!

(Кричит и плачет.)

Орест

Люба!

Любовь

(толкает его)

Уйди! (Подбегает к доктору и шепчет ему на ухо.) Я ему не верю, у него mania grandiosa, он думает, что он Данте, а вот я ему на зло. Слушайте:

В синем небе тучки золотые тают,

Звезды не сияют.

Над водою быстро ласточка взвилася,

В небо унеслася.

Здесь в хрустальном сердце золотые грезы,

А шипы — у розы!

(Кокетливо смотрит на Ореста, тот закрывает лицо руками.)

Ха-ха-ха! Завидно! Jalousie d’artiste. (Вдруг обнимает и целует доктора.) Отчего вы, Яков Григорьевич, не женитесь? Вам бы надо жену молоденькую, хорошенькую! (Считает у него на голове волосы.) Один волос, два, три, четыре, э, больше, чем у Бисмарка! Они думают, что я… (Трогает себя по лбу, стуча пальцем.) А я всегда была такая, — так веселее, вот я вам расскажу. (Говорит оживленно, с волнением, но напряженным выражением лица, как бы вспоминает или ловит нить идей. Тон, решительный, убеждающий, речь к концу все ускоряется.) Я была душой общества, а потом они все так пели, пели… нет, правда, играли… нет, вовсе не то, я им рассказала одну очень смешную историю, а им стало грустно. Смотрите, вот летучая рыбка! Это счастье! А ну, кто скорее?

Быстро бежит к реке. Орест пересекает ей дорогу и ловит ее за — талию. Олимпиада Ивановна входит на половину ее монолога, рыдает, доктор утешает ее.

Любовь

(бьет в ладоши)

Я выиграла, я выиграла! О счастье!

Орест

Люба, Люба! Да что же это такое? Помогите же!

Любовь

(тихо, понизив голос, удивленно)

Ты мешаешь мне поймать счастье?

Занавес

Действие четвертое

Комната, какие обыкновенно бывают на русских курортах, например в Ялте. Кроме обыкновенной дачной обстановки, на авансцене, слева, большое кресло chaise longue. Комната представляет не спальню, а гостиную. Направо дверь в комнату Любови, на средней стене входная дверь, налево глухая дверь.

Выход 1

Олимпиада Ивановна и за сценой, справа, Любовь и психиатр. Олимпиада Ивановна одна, стоит у правой двери и прислушивается к разговору за дверью. За дверью слышен шум отодвигаемого стула и голос психиатра: ‘Мое почтение!’, потом голос Любови: ‘До свиданья, доктор!’ Олимпиада Ивановна поспешно отходит от двери в противоположный конец комнаты.

Выход 2

Психиатр выходит справа и притворяет за собой дверь.

Олимпиада Ивановна

(тихо)

Ну, что, доктор?

Психиатр

(заговаривает тоже тихо, вообще весь разговор происходит вполголоса)

Ничего особенного, но, конечно, осторожность не мешает.

Олимпиада Ивановна

Как же это, доктор?

Психиатр

Главным образом берегитесь вредных влияний, нервных раздражений, неприятностей.

Олимпиада Ивановна

Да как же от них уберечься? Любочка такая впечатлительная! Положим, теперь она стала тише, спокойнее, чем прежде… Так вот только иногда расплачется, рассердится, а потом ничего, опять спокойна…

Психиатр

(про себя)

Ну, это спокойствие…

Олимпиада Ивановна

Что вы говорите?

Психиатр

Ничего. Я хотел сказать, что маленькие развлечения были бы полезны. (Улыбается.) Мы здесь не лечим скукой.

Олимпиада Ивановна

Да только бы она хотела, я ей мешать не буду, но она все говорит, что она утомлена, ничего не хочет. А сегодня я вот и вас пригласила, потому что Любочка жаловалась на головную боль… ‘Так’, — говорит…

Психиатр

Знаю, она мне говорила… (Задумался.) Вы говорите, год прошел?

Олимпиада Ивановна

Да.

Психиатр

Вы говорили, что это у нее не долго было?

Олимпиада Ивановна

Да, около месяца, потом сразу прошло, как рукой сняло.

Психиатр

А потом не было рецидива?

Олимпиада Ивановна

Как это?

Психиатр

Так иногда бывает… возвращается…. периодически…

Олимциада Ивановна

Ах, что вы? Не дай бог!

Психиатр

Что ж, знаете, осмотрительность никогда не помешает, мы, врачи, всегда принимаем во внимание даже самую худшую возможность…

Олимпиада Ивановна

Что же надо делать?

Психиатр

Пока все то же, что я сказал, а если бессонница и головная боль не уступят перед бромом, тогда попробуем морфий.

Выход 3

Олимпиада Ивановна, психиатр и Любовь входит справа на последние слова, бросает подозрительный взгляд на тетку и доктора. При входе ее они начинают громко говорить.

Психиатр

(Олимпиаде Ивановне, отступая к двери)

Так вы, пожалуйста, наблюдайте, чтобы ваша племянница принимала ванны правильно и чтобы вечером не сидела долго.

Олимпиада Ивановна

Хорошо, я уж присмотрю, лишь бы она слушалась.

Психиатр

Главное, не следует читать на ночь, тогда, надеюсь, и бессонница пройдет. Еще раз, мое почтение.

(Кланяется обеим, Люба молча отвечает поклоном, психиатр исчезает в средних дверях.)

Олимпиада Ивановна

(ему вслед)

До свиданья!

За стеной кто-то начинает играть гаммы.

Выход 4

Олимпиада Ивановна и Любовь.

Любовь

Ах, эти гаммы!.. Тетя Липа, подите попросите эту даму, чтобы она оставила свою игру, я не могу этого слышать!

Олимпиада Ивановна

Но, Любочка, она уже и так жаловалась, что мы мешаем ей заниматься музыкой…

Любовь

Пусть играет в то время, когда меня нет дома.

Олимпиада Ивановна

Ты теперь так редко выходишь.

Любовь

Неужели я должна из-за нее весь день на солнце жариться? А впрочем, пусть барабанит! Что уж! Все равно.

Олимпиада Ивановна

Ну, полно, не сердись. Должна же она понять, что у человека голова болит.

(Выходит)

Любовь

(вслед Олимпиаде Ивановне)

Приходите скорее, я не хочу оставаться одна.

Гаммы вскоре затихают.

Выход 5

Любовь — одна, потом Надежда Петровна у окна.

Любовь

(берет книгу, садится в chaise longue, пробует читать, но вскоре бессильно опускает руку, и книга падает на пол, но Любовь не обращает на нее внимания)

Ах, ничего не понимаю, глупа стала!

Надежда Петровна

(появляется у окна)

Любовь Александровна, вы дома?

Любовь

(встает и подходит к окну)

Дома. Войдите, пожалуйста, Надежда Петровна!

Надежда Петровна

Нет, Любовь Александровна, я не могу, вот веду своих малышей на песок. (Зовет, отвернувшись от окна.) Маня! Коля! Куда же вы? Подождите! (Любе.) Я вот зашла, думала, может быть, в вы с нами, поддержите мне компанию.

Любовь

Не сегодня, Надежда Петровна, вы уж меня извините, раскисла что-то.

Надежда Петровна

Э, пустяки! Это от жары. Вот возьмите-ка с собой ваши принадлежности, — может быть, какой-нибудь этюд напишете, а я вам почитаю.

Любовь

Не подвигается что-то мое рисование теперь… Утратила способность. Не знаю, куда и краски девала…

Надежда Петровна

Ну, это вам трех так пренебрегать своими талантами!..

Любовь

Какие таланты! У меня их никогда не было.

Надежда Петровна

Полно, полно, унижение паче гордости! Я уже узнала от вашей тетушки, что вы поете, да такая вы недобрая, что и не хотите нам свое искусство показать.

Любовь

Тетя Липа вспомнила дела давно минувших дней. Elles Иtaient belles les neiges d’antan…

Надежда Петровна

Вы сегодня с левой ноги встали, Любовь Александровна. Пойдемте-ка, право!

Любовь

Ну, хорошо!.. Я, пожалуй, приду, только не сейчас, надо все-таки переодеться.

Надежда Петровна

Так я буду ждать вас около нашей купальни. Дети, где вы?

(Уходит.)

Выход 6

Любовь и Олимпиада Ивановна — входит слева.

Любовь

(пододвигает стул, сама садится в chaise longue)

Сядьте около меня, тетя.

Олимпиада Ивановна садятся на стул.

Послушайте, зачем вы звали доктора?

Олимпиада Ивановна

(смущенно)

Я, Любочка, не звала его, он сам пришел… мы встретились…

Любовь

Ах, тетя Липа! Хотя я и поглупела теперь, но еще не окончательно, и меня не так легко обмануть.

Олимпиада Ивановна

(опустив глаза)

Да кто же тебя обманывает?..

Любовь

Не стыдитесь, я знаю, у вас добрые намерения: ‘блаженна ложь’… Да жаль, пользы мало. Я ведь знаю, что когда дело доходит до морфия, то это уже плохо.

Олимпиада Ивановна

Это тебе послышалось!

Любовь

Что послышалось? Ну, вот и проговорились!.. Эх, конспиратор из вас!.. Впрочем, бог с вами, простите, зачем я, в самом деле, мучаю вас? Я вам уже и без того надоела.

Олимпиада Ивановна

Грешно тебе так говорить…

(Отворачивается.)

Любовь

(берет Олимпиаду Ивановну за руку, привлекает к себе и целует)

Нет, тетя, милая, я шучу!

Олимпиада Ивановна

Шутки твои…

Любовь

Такие же, как и я сама, глупые. Ну, довольно, не сердитесь! Я знаю, что вы меня любите.

(Целует ее руку, тетка целует Любу в голову. Потом Люба склоняет голову на плечо к тетке, та гладит ее волосы.)

А только лучше бы вы меня не любили, тогда я могла бы уйти…

Олимпиада Ивановна

Куда это уйти, Люба?

Любовь

Да совсем прочь с этого света.

Олимпиада Ивановна

Не говори так.

Любовь

(поднимает голову и откидывается на спинку кресла)

А как вы думаете, тетя Липа, для чего люди должны жить?

Олимпиада Ивановна

Как для чего? Просто для жизни…

Любовь

А когда жизни нет, тогда как?

Олимпиада Ивановна

Как это может быть? Жизни нет тогда, когда человек умер, а пока он жив…

Любовь

О, если бы всегда было так! А то ведь часто есть человек на свете и можно подумать, что он живет, а в нем уже давно нет жизни…

Олимпиада Ивановна

Это только так кажется, Люба.

Любовь

Кажется?.. Может быть, и кажется… Но тогда, значит, это так и есть.

Олимпиада Ивановна

То есть, как это?

Любовь

Например, если кому-либо кажется, что он счастлив, то, значит, он и в самом деле счастлив… И я раз была счастлива, так счастлива!.. Зачем прервали это счастье… Ах, что я говорю? Разве это можно прервать или отвратить? Это фатум, это мойра!

(Порывисто встает и закрывает лицо руками.)

Олимпиада Ивановна

Что с тобой, Люба?

Любовь

Ах, ничего, я вспомнила… Если бы вы знали, как мне бывает стыдно при этих воспоминаниях, просто, хоть сквозь землю провалиться!.. О, неужели опять?..

Олимпиада Ивановна

Не думай об этом… Ну, что там вспоминать! Оно уже прошло, слава богу, это несчастье…

Любовь

Несчастье!.. Все несчастье! А когда же было счастье? Ах, тетя!.. Ну, довольно, я опять вас расстроила. Не обращайте внимания, это так, голова болит, вот и нервничаю. (Пауза.) Знаете, о чем я вас попрошу? Достаньте мне мой альбом с карточками, он там, в сундуке.

Олимпиада Ивановна

Что это тебе вздумалось?

Любовь

Так… Пожалуйста.

Олимпиада Ивановна уходит влево. Любовь поет отрывками ‘Posa la mano’… обрывает, потом — ‘Ой, місяцю, місяченьку’, тоже обрывает, махнув рукою, прислоняется к косяку окна.

Выход 7

Олимпиада Ивановна входит слева с альбомом.

Олимпиада Ивановна

(подает Любе альбом, та берет его, но не раскрывает)

Ну, вот тебе твой альбом.

Любовь

Спасибо, тетечка. Да! Я забыла вам сказать: тут недавно приходила Надежда Петровна, звала меня вместе идти к морю. Приготовьте, пожалуйста, мои вещи для купанья, я, может быть, пойду, скоро ведь пора будет.

Олимпиада Ивановна уходит.

Любовь одна. Садится за стол, открывает альбом, находит одну карточку, смотрит на нее с минуту, облокотившись на руку, потом вынимает карточку из альбома и тихим дрожащим галосом читает надпись на обороте: ‘Моей Беатриче’. Кладет голову на стол и тихо плачет, вытаиув руку с карточкой вдоль стола.

Выход 8

Милевский за сценой.

Милевский

(за окном)

Pardon, madame, поавольте спросить, здесь живет m-lle Гощинская?

Женский голос

(отвечает)

Здесь, вот ее дверь.

Любовь поспешно встает, отирает глаза, оправляет волосы и идет отпирать.

Выход 9

Милевский появляется в средних дверях.

Милевский

Здравствуйте, Любовь Александровна? Насилу нашел вас на этом Олимпе!

Любовь

Откуда вы, Сергей Петрович?! Будто с неба свалились!

Милевский

Все равно что с неба, — с моря, — а оно теперь совсем как небо: чуднее?

Любовь садится к столу, Милевский тоже.

Любовь

Вы, значит, недавно приехали?

Милевский

Сегодня утром.

Любовь

И Саня, конечно, с вами?

Милевский делает утвердительный жест.

Любовь

Отчего же она не пришла с вами? Боится меня?

Милевский

Что вы, бог с вами! Она просто устала, море утомило. К тому же вас надо было прежде найти!

Любовь

А как же вы нашли? Откуда вы узнали мой адрес?

Милевский

Как-то встретил Крицкого, он мне и сообщил. Он, кажется, был единственным счастливцем, получавшим письма от вас.

Любовь

Не много же и он их получил… Что же, долго вы меня искали?

Милевский

Долгонько. Как видите, Сане пришлось бы немало походить, а сегодня такая страшная шара! Так вот Саня и послала прежде меня на разведки. На то и мужья, чтобы жены напрасно не беспокоились!

Любовь

О, в таком случае роль мужа неблагодарна.

Милевский

Нет, почему же?! Истинно рыцарская роль: защищать слабых, служить своей даме, а за это она защищает нас от самых опасных врагов — от нас самих. Она вносит в нашу жизнь спокойствие, постоянство, уверенность…

Любовь

Вот как! У вас прежде, кажется, были не такие старинные теории, — более в стиле fin de siХcle…

Милевский

Что делать, Любовь Александровна: tempora mutantur… не кончаю, потому что это банально. А что касается теорий вообще, то теория всегда служит практике, ничего не доказывает и ни к чему не обязывает.

Любовь

Легко жить на свете таким людям, как вы.

Милевский

Что ж!.. я не жалуюсь на судьбу, nous sommes des bons amis!

Любовь

Как видно, вы, собственно, мало переменились с тех пор, как мы с вами виделись.

Милевский

А почему бы я должен был так уж радикально перемениться? Не так-то много времени прошло с тех пор.

Любовь

Да… это правда… мне все кажется, что это так давно было… Ну, что там новенького случилось у нас за это время?

Милевский

Кое-что есть: новое общество основалось, — клуб велосипедистов. Зимой у нас составился небольшой драматический кружок, были спектакли — и не без триумфов! Приглашали мы к себе Ореста Михайловича, но он отказался.

Любовь

Почему?

Милевский

Не знаю, отговаривался болезнью, положим, правда, что он уже и тогда был не совсем здоров.

Любовь

А что же с ним теперь?..

Милевский

Неужели он вам ничего не писал?

Любовь

Мы не переписываемся. (Взглядывает на Милевского тревожно и нетерпеливо.) А что же с ним?

Милевский

Да все нервы. Должно быть, ему этот год дорого обошелся. Был я у него перед выездом и застал его совсем в плохом состоянии: ходить не может, нейрит, что ли, сердце, говорят, не в порядке.

Любовь

(порывисто встает, сжимает руки, уходит на авансцену так, что обращается к Милевскому спиной)

Что же говорят доктора?

Милевский

Как всегда при нервных болезнях, — ни то ни се. ‘Переутомление’ — это теперь модное слово, везде его суют. Ну, запретили писать.

Любовь

Запретили писать! Это варварство, а не леченье!

Милевский

Да он, может быть, и сам не писал бы: он в самом деле очень болен. Впрочем, вы скоро сами можете его увидеть: доктора его в Крым посылают.

Любовь

Я его не увижу.

Милевский

Почему?

Любовь молчит.

Простите, Любовь Александровна, я не люблю вмешиваться в чужие дела, но на правах старого приятеля скажу: мне кажется, вы слишком резко порвали отношения…

Любовь

Мне ничего другого не оставалось.

Милевский

Но следовало подумать о том, как это может отразиться на других.

Любовь

Меня никто не просил оставаться, напротив, мне даже казалось…

Милевский

Как видите, вы ошибались. Впрочем, извините меня, мне кажется, что все это было роковой ошибкой, это сразу можно было видеть. Когда люди хотят поставить себя вне реальных условий…

Любовь

Не трудно быть пророком задним числом.

Милевский

Опять ошибаетесь и на этот раз умышленно. Я не раз пробовал предостерегать и вас, и Ореста Михайловича, но всегда встречал такой резкий отпор…

Любовь

Предостерегали! Неужели вы думаете, что можно кого бы то ни было предостеречь шуточками да каламбурами? Я во всю свою жизнь ни от кого не слыхала серьезного, искреннего, дружеского предостережения. А теперь… о, теперь много найдется друзей, которые будут качать головой да приговаривать: ‘Мы ведь говорили…’

Милевский

Вы несправедливы к своим друзьям, Любовь Александровна, Положим, людям всегда свойственно стараться свалить всю свою вину на другого.

Любовь

Вину? Кто же, по-вашему, виноват в этой, как вы называете, роковой ошибке?

Милевский молчит, смотрит на Любу.

Вы молчите, но я знаю ваши мысли. Мы оба одинаково, виноваты, никто в мире не виноват! О, вы герои! Вы всегда готовы метать громы из своего уютного гнезда на тех, кому судьба не дала никакого приюта! Вы меня предостерегали? Почему же вы не сняли с меня сумасшествия? Разве упреки помогают?

(С иронией.)

О, вы участливый, добрый приятель! Отчего же вы меня не убьете? Боитесь цвета крови. Белое убийство легче, меньше храбрости требует!

(Гневно повысив голос.)

Уходите лучше от меня, не становитесь между нами, — несчастье заразительно! Идите, идите в свой рай, не разыгрывайте роли архангела-карателя! Благодарите бога за то, что вам даны все земные блага, просите бога, чтобы не лишил вас своей милости и впредь! Идите, идите, супруга ждет вас! Идите.

Милевский

Вы гоните меня? Простите, я никак не ожидал, что вы так примете…

Любовь

(резко махнув рукой)

Ах, все равно! Можете считать меня помешанной и на том успокоиться!

(Отворачивается.)

Милевский

Прощайте… До свиданья!.. Может быть, со временем застану вас в лучшем настроении.

(Быстро уходит.)

Выход 10

Олимпиада Ивановна вбегает из боковой двери, бросается к Любе.

Олимпиада Ивановна

Любочка, дитя мое, что с тобой?! Что он тебе говорил?..

Любовь

(рыдает у нее на плече)

Ах, тетя, как люди подлы, низки! Им ведь все равно, хотя бы я и пропала… Мораль проповедывают… Еще после такого известия!

Олимпиада Ивановна

Какого, Любочка, какого известия?

Любовь

Он болен, он погибнет по моей вине…

Олимпиада Ивановна

Кто? Кто?..

Любовь

Ах, Орест!

Олимпиада Ивановна

Да это, может быть, неправда!..

Любовь

Нет, правда. Этот нарочно пришел посмотреть, как я выдержу роль.

Спазматически плачет. За окном голос: ‘Вам письмо!’ Кто-то бросает письмо сквозь окно в комнату так, что оно падает на пол.

Олимпиада Ивановна

Полно! Не плачь!.. Да стоит ли этот Милевский! Чтоб он пропал! Всегда-то он врет. Успокойся. Вон письмо тебе.

Любовь

Письмо?

(Поспешно подымает, смотрит на конверт, быстро распечатывает.)

Олимпиада Ивановна

От кого это?.. Неужели?..

Любовь

Нет, это от Крицкого.

(Читает про себя.)

Олимпиада Ивановна

Что там он тебе пишет?

Любовь

А!.. Как всегда, какие-то недомолвки…

(Читает, потом вдруг смеется.)

И этот туда же, с упреками! Обманули, видите ли, его надежды! А кто просил надеяться? Ведь я ему писала: поставьте надо мной крест! Чего ж ему еще надо?

(Рвет письмо и бросает на пол.)

Олимпиада Ивановна

(берет ее за талию)

Любочка, ты бы пошла отдохнула, у тебя ведь голова болит.

Любовь

Вы боитесь?

Олимпиада Ивановна

Бог с тобой, милая! Я только вижу, что они тебя расстроили, нервы твои разбили. Поди, друг мой. Вот уж и лекарства пора принимать, и купаться пора идти, я уже все приготовила.

Любовь

(апатично)

Ну, хорошо…

(Уходит в правую дверь, в свою комнату.)

Олимпиада Ивановна вздыхает и качает головой, направляется к выходу.

Выход 11

Г-жа Груич появляется из средней двери.

Г-жа Груич

Здесь живет?..

(Видит Олимпиаду Ивановну и не оканчивает фразы. В продолжение некоторого времени обе женщины молча смотрят друг на друга.)

Олимпиада Ивановна

Марья Захарьевна, вы здесь?.. Пришли сюда…

Г-жа Груич

Мне надо видеть Любовь Александровну. Дома она?

Олимпиада Ивановна

(понизив голос)

Пожалуйста, не теперь, она теперь не может к вам выйти.

Г-жа Груич

(громко)

Мне необходимо видеть ее. Я не уйду отсюда, пока не увижу ее.

Олимпиада Ивановна

Ради бога.

Выход 12

Справа появляется Любовь, бледная, с опущенными глазами.

Олимпиада Ивановна

Люба, зачем ты?.. Марья Захарьевна, извините!.. Я вас прошу!..

Любовь

Чего вы, тетя Липа? Если Марья Захарьевна пришла к нам в гости, то мы должны…

Г-жа Груич

Я пришла к вам не в гости, Любовь Александровна!

Любовь

Тем более. Что я должна сделать для вас?

Олимпиада Ивановна

Люба!

Г-жа Груич

Я бы желала без свидетелей.

Любовь

Тетя Липа, уйдите, сделайте это для меня. (Прикасается к ее плечу, как бы удаляя.) Я должна. Иначе нельзя.

Олимпиада Ивановна

Она ее измучит!..

(Уходит.)

Любовь подходит ближе к г-же Груич, но руки друг другу они не подают.

Г-жа Груич

Я пришла просить вас…

Любовь

Чтобы я уехала отсюда? Будьте покойны, я это сделаю.

Г-жа Груич

Нет, вы не угадали. Мой сын прислал меня просить вас, чтобы вы пришли к нему.

Любовь

Идти к нему? Нет, это невозможно. Я решила, что мы не увидимся… (изменившимся голосом) никогда.

Г-жа Груич

Никогда? Вы решили? А подумали вы, чего стоит ваше решение Оресту?

Любовь

Я думала, много думала. Мне казалось, что иного выхода нет, и мне никто не указывал иного выхода. Мне казалось, что мой выезд не очень его опечалил.

Г-жа Груич

Откуда вы это знали? Разве он вам об этом писал?

Любовь

Именно, он мне не писал ничего… Зачем же я пойду к нему теперь?

Г-жа Груич

Чтобы утешить его, наконец, если хотите, чтобы развлечь его просто.

Любовь

Утешить его я не могу, а служить развлечением не хочу.

Г-жа Груич

Ах, какой холодный, гордый тон! Свести человека с ума, лишить его здоровья, а потом еще изображать из себя оскорбленную королеву!

Любовь

Марья Захарьевна! Вы не знаете, чего мне стоит этот тон. Вы не имеете права так говорить со мной!

Г-жа Груич

Права? А какое же вы имели право сводить с ума моего сына, отнимать у меня мое дитя?

Любовь

Я никого не сводила с ума, сама только сходила.

Г-жа Груич

Я не знаю, кто был более помешан, вы ли во время болезни, или Орест после вашего выезда.

Любовь

Виновата ли я в этом? Я даже ничего не знала, не знаю и теперь. Скажите…

Г-жа Груич

Виноваты ли вы? Вы еще можете спрашивать? Вы все знали заранее и все-таки играли в какую-то безумную игру, ставили на карту жизнь и счастье Ореста! Вы отравляли его каждый день, каждый час и потом бросили его отравленным, на моих руках, а сами ушли, довольно просто решили дело! Вы еще смеете спрашивать, виноваты ли вы?

Любовь

Почему же я одна виновата? Зачем искать какой-то вины? Разве от этого легче? Сам Орест говорил…

Г-жа Груич

Что мне до этого? Что мне до вашей философии? Мое дитя гибнет, сгорает, я чувствую, что он тает день ото дня! (Плачет.) О мое дитя, сын мой несчастный!

Любовь

Ради бога, скажите, что с ним? Я ведь ничего не знаю. Я готова сойти с ума от всего этого. Что же с ним такое? Господи!

Г-жа Груич

Ах, что с ним! Его сердце грозит разорваться, сам он без сил, без движенья, он страдает так ужасно… О, если бы у вас было сердце, если бы вы не были камнем!..

Любовь

Но чем же я могу помочь? Чтобы только спасти его — я на все готова.

Г-жа Груич

Идите к нему.

Любовь

Но вы сами говорили, что я для него яд.

Г-жа Груич

Да, яд, отрава! Я знаю это и все-таки требую, чтобы вы шли к нему. Ведь я же ему впрыскиваю морфий, когда он страдает, даю строфант, чтобы спасти его сердце хоть на минуту. Собственными руками, насильно готова я вести вас к нему. У меня уже нет сил, нет воли, я все для него делаю, что он желает, знаю, что в этом его погибель. Он говорил, чтобы я без вас не приходила. Идите же к нему, идите, умоляю вас!

Любовь

(качает головой отрицательно)

Я могу его этим убить… Я дала слово… он не хотел… не могу…

Г-жа Груич

Я вас ненавижу, я бы вас убила, но я все для вас сделаю, только идите, идите к нему!

(Падает перед ней на колени.)

Любовь хочет поднять ее.

Г-жа Груич

Идите, если у вас есть сердце! Он умирает.

Любовь

Что вы?! Ну, я не знаю… я пойду… я не могу… я с ума сойду!.. Я иду, сейчас иду!

(Одной рукой хватается за голову, другой старается поднять г-жу Груич.)

Выход 13

Те же и Олимпиада Ивановна справа.

Олимпиада Ивановна

(г-же Груич)

Где у вас совесть? Где у вас сердце? Разве вы не видите, что вы с ней делаете?

Г-жа Груич

(встает, опомнившись)

Я только хочу, чтобы она дала обещание прийти.

Олимпиада Ивановна

Идите отсюда, или я закричу на помощь!

Любовь

Я прийду, прийду.

Г-жа Груич

Мы живем в гостинице ‘Россия’, — помните! (Уходит.)

Олимпиада Ивановна запирает дверь на крючок. Любовь опускается на пол, сидя, она одной рукой упирается в пол, другой трет себе лоб, покачиваясь машинально.

Олимпиада Ивановна

Люба!.. Ты плачешь?.. Что с тобой?

Любовь

(убитым голосом)

Я не плачу, я не могу плакать… Что же мне делать, что делать?

Занавес

Действие пятое

Тот же курорт. Большая веранда с видом на прибережные горы. На веранде, ближе к стене дома, сидят Орест, в больших креслах на колесах, около него столик с лекарствами, книгами и газетами.

Выход 1

Орест — один, потом Острожин.

Орест бледный, больной, выражает нетерпение в лице и в движениях, то берет со стола книгу или газету, то бросает иногда на пол, пробует подняться в креслах, чтобы посмотреть на улицу, но не может и бессильно опускается. Все это продолжается не более одной-двух минут.

Острожин входит на веранду, он еще более суетлив, чем прежде, движения еще более угловаты. Орест делает движение досады при его появлении, но Острожин этого не замечает, подбегает и трясет Оресту руку.

Острожин

Ах, Орест Михайлович! Представьте себе — насилу нашел вас!

Орест

Извините, вы слишком больно жмете.

Острожин

Ах, я забыл!.. Простите! Тогда, на пристани, мы как-то разминулись, я даже не знал, где вы остановились. Так это было досадно! Но вот случайно встретил вашу матушку и от нее узнал.

Орест

Где вы встретили мою мать?

Острожин

Да вот на той улице, которая идет мимо церкви. Она отыскивала какую-то знакомую и попала на мою дачу. Счастливый случай! Иначе я рисковал остаться здесь без всякого общества, а для нас, людей столичных, это просто смерть!

Орест

Неужели у вас не бывает потребности уйти от всякого общества?

Острожин

Бывает, бывает, но только на минуту, а потом… нет, опять тянет! Мы отравлены, мы не можем жить без гашиша.

Орест

(рассеянно)

Без гашиша?

Острожин

Да, да, я называю гашишем этот ‘обмен мыслей’ так называемый, этот калейдоскоп впечатлений, идей, борьбу ума и чувства, которые называются интеллигентной жизнью. Я приехал сюда лечиться от него, но мне уже без него тяжело…

Орест

(так же рассеянно)

Тогда что ж, — возвращайтесь…

Острожин

Нет, нельзя, надо хоть немного поправить машину. Мы, журналисты, в полном смысле слова — машины. Труд нечеловеческий, движение невероятное, и между тем, один винт сломался и все пропало!..

Орест

Если пропало, так уж не поправишь.

Острожин

Как вы можете так спокойно? Ведь это значит сдать себя в архив!

Орест

В архив, так в архив.

Острожин

Хорошо вам так говорить, когда вы ‘именинник сезона’.

Орест

Я?

Острожин

Конечно! Ваша пьеса…

Орест

Я уже об ней забыл.

Острожин

Как? У нас ее недавно ставили, и, для летнего сезона, успех был неслыханный! Да что я, впрочем, вы, конечно, сами знаете…

Орест

Откуда я могу знать?

Острожин

Ну, оставьте, не разыгрывайте невинности! Рецензию Литеры, небось, читали?

Орест

Какой Литеры?

Острожин

Ах ты, господи! Да что вы меня морочите? В нашей газете! Неужели не читали?

Орест

Нет, что-то не случалось.

Острожин

Орест Михайлович, не искушайте судьбы, она не любит невнимания со стороны своих фаворитов.

Орест

Я никак не принадлежу к числу ее фаворитов.

Острожин

Это уж просто грешно так говорить! Так молоды, в такой небольшой срок завоевали себе такое положение в литературе!..

Орест

А вы думаете, что этого уже вполне достаточно, чтобы считать себя фаворитом судьбы?

Острожин

Помилуйте! Мало ли таких, которые всю жизнь зубами напрасно щелкают, а вы сразу этакий кусок урвали!

Орест

Не завидуйте — больше не урву.

Острожин

Я — завидую? Нет, серьезно, или вы шутите со мной, или просто виновато переутомление… Вам пророчат блестящую будущность. Вот послушайте, в наше время не часто услышите такой хвалебный тон. (Вынимает из кармана газету, сложенную в несколько раз, и разворачивает ее. Орест тем временем старается подняться на локтях и посмотреть на улицу. Острожин читает): ‘На днях наш молодой драматург…’

Орест

Извините, приступ невралгии… Не могу, простите!..

Острожин

(встает)

Что с вами? Не могу ли я помочь вам?

Орест

Нет, нет… так пройдет. Только… я должен остаться один… острый припадок…

Острожин

Так я зайду потом. А газету вам оставить?

Орест

(делает утвердительный жест головой и подает Острожину руку)

Извините… До свидания!..

Острожин

До свидания. Эх, мы — инвалиды цивилизации!

(Уходит.)

Выход 2

Орест и г-жа Груич входит на веранду.

Орест

Ты — одна!..

(С глухим стоном закрывает лицо руками.)

Г-жа Груич

Успокойся…

Орест

(прерывает ее с горечью)

Это вечное ‘успокойся’! Отнимут счастье, жизнь, а потом: ‘успокойся!’ Скоро успокоюсь, будь уверена!

Г-жа Груич

Нет, Орест, она прийдет, она обещала прийти.

Орест

Прийдет?! Когда? Почему не пришла с тобой? Ведь я говорил: не приходи без нее! А теперь… Ах, нет, она не прийдет, не прийдет… Отчего же ты ее не привела?

Г-жа Груич

Она не могла сейчас прийти, она была не так одета.

Орест

Не верю! Разве она могла думать о костюмах теперь? Нет, я знаю, она не хотела прийти, и я этого стою! О, будь проклята минута, когда я согласился, чтобы она ехала одна, будь проклят тот час, когда я послушался тебя. Я не пошел тогда за ней, теперь она не хочет идти ко мне! Что же, мама, ты должна радоваться этому! Теперь все кончено. Она не хочет меня видеть.

Г-жа Груич

Она не могла сейчас идти.

Орест

Почему?

Г-жа Груич

Она не совсем здорова.

Орест

Что ты говоришь?.. Она опять…

(Вдруг разражается рыданиями.)

Г-жа Груич

Орест, бог с тобой! Нет, нет, вовсе нет, просто так, голова болит, легкое нездоровье.

Орест

Она бы пришла, если бы так было. Не говори. Ах, зачем я тебя послал? Ты наговорила ей… я уж знаю! И как я мог не подумать о том, что ведь ты ее ненавидишь?.. Что ты ей говорила?

Г-жа Груич

То, о чем ты просил: чтобы она пришла.

Орест

(смотрит пристально на г-жу Груич)

То, о чем я просил? И не упрекала ее, не проклинала?

Г-жа Груич опускает глаза.

Да, да, не говори, я знаю. И откуда у тебя эта дикая ненависть, эта бесчеловечность? Тебе все мало! Убить хочется! Что она тебе сделала?

Г-жа Груич

Что она мне сделала, Орест? Она отняла у меня…

Орест

Довольно!.. ‘Отняла у меня’, ‘у меня’, вот в чем дело! ‘Мой сын Орест, моя собственность, кто смеет его трогать!’ Ну, что ж, вот теперь твоя собственность прикована, прибита крепко, теперь ее никто не тронет, будь покойна.

Г-жа Груич

Орест, пощади!

(Закрывает лицо руками.)

Орест

Ах, довольно, довольно! Ну, прости меня, я не знаю сам, что говорю, я-не могу видеть твоих слез!

(Стонет.)

Г-жа Груич

(подходит к Оресту, обнимает, прижимает к своей груди его голову)

Да, оставим это, дитя мое! Ничего, ничего… может быть, все устроится к лучшему, успокойся только, мой бедный, дорогой мальчик!

(Садится около него на стул.)

Орест

Мамочка, дай мне морфию.

Г-жа Груич

Как можно, дитя мое, так часто?

Орест

Но ведь я страдаю!

Г-жа Груич

Нет, подожди, вот она сейчас прийдет.

(Идет к перилам и смотрит в пространство.)

Орест

Мама, подвинь меня к перилам, я хочу смотреть на дорогу, отсюда ничего не видно.

Г-жа Груич подкатывает его к перилам.

Орест

Где мой бинокль? Мама, дай мне бинокль. (Г-жа Груич подает Оресту бинокль, он смотрит.) Кажется… она… идет! Идет! (Бросает бинокль.) Мама, уйди отсюда, она сейчас будет здесь!

Г-жа Груич

Орест, позволь мне остаться, я боюсь за тебя, я буду тихо стоять, я не буду вмешиваться!

Орест

(решительно, нервно)

Нет, нет, оставь меня одного!

Г-жа Груич направляется к выходу, но останавливается. Орест хватается за грудь.

Г-жа Груич

Орест, я тебе приготовлю строфант.

(Берет пузырек.)

Выход 3

Те же и Любовь, появляется в дверях. Орест при виде ее делает отчаянный жест матери. Г-жа Груич ставит строфант обратно на столик и направляется к двери.

Г-жа Груич

(уходя, Любе)

Помните, что он болен.

(Уходит.)

Любовь ничего не отвечает, смотрит на Ореста, ведет себя во время всей сцены очень неровно, то с проблесками полного и ясного сознания, то с приступами состояния отуманенности. Орест старается встать навстречу Любе, но не может.

Любовь

(все еще стоя у двери)

Боже мой!

(Закрывает лицо руками.)

Орест

Люба, ты пришла… подойди ближе.

Любовь

(подходит)

Что… с вами?

Орест

‘С вами’? Люба, я и так наказан, пожалей меня, не терзай!

Любовь

Я не терзаю. Я не должна была приходить. (Шатается, на лице выражение муки, но без слез.) Но я не могла. Меня упрекали.

Орест

Кто? Моя мать оскорбила тебя? Ты не хотела идти ко мне? Что же мне делать, чтобы ты простила меня? Люба, дорогая! Я жизнью готов искупить ту минуту, когда я будто бы по своему желанию расстался с тобою. Я этого никогда не хотел. Меня убедили, что так будет лучше для тебя, что это временно, что это необходимо для твоего покоя. Люба, неужели ты не веришь?

Любовь

(отворачивается)

Орест, я не могу смотреть на тебя, такой ты несчастный… Зачем я пришла сюда? Она права, что я для тебя отрава. Но напрасно она готовит строфант против меня, я уйду, не буду отравлять…

(Делает шаг к выходу, но останавливается.)

Орест

(хватает Любу за руку)

Нет, ради бога! Что это за фатум? Опять моя мать между нами? Люба, забудь о ней, не думай, я тысячу раз отрекаюсь от ее слов! Ты — отрава?! Кто мог это сказать? Ты — мое спасение! Ведь только ты одна можешь спасти меня. Моя болезнь, мое горе вдруг исчезнут, только скажи мне слово, одно слово!..

Любовь

(старается успокоиться, потом освобождает свою руку, говорит, сдерживая слезы и нервную дрожь)

Орест, нет, поздно уже. Все было кончено, так надо было… Когда-то мы были друзьями, пожалеем же теперь друг друга…

Орест

Да, пожалеем друг друга! Пожалей же ты меня! За что я гибну напрасно? Я ничего не взял от жизни. Я так не сдамся. Я счастья хочу!

Любовь

Счастья? Счастья, ты говоришь? Как же ты не видишь того, что мы сгорели, оба сгорели!.. Где же тут счастье, когда жизни уж нет? Зачем это все, к чему? Все равно уже ничто, ничто не поможет. (Становится на колени и прижимается к рукам Ореста.) Орест, Орест, друг мой! Бедный, несчастный мой друг! За что мы гибнем, за что я тебя погубила?

Орест

Люба, Люба, ты меня с ума сведешь!

Любовь

(встает)

Да, правда… Ах, прощай!..

(Хочет уйти.)

Орест

(опять удерживает Любу)

Нет, нет, не слушай меня! Это слезы на меня так действуют — я тогда сам себя не сознаю!

Любовь

(печально и строго)

Я не плачу.

Орест

И нечего плакать, счастье мое! Ты пришла, мы опять вместе, и я люблю тебя по-прежнему, нет, больше прежнего! Ничто не погибло, все вернется, как было прежде!

Любовь

Ты все веришь в чудеса…

Орест

Верь и ты в них! Люба, молодость чудеса творит: я буду опять здоров, я это чувствую — и ты не бойся ничего! Счастье было тогда так велико, взволновало тебя, нервы твои не выдержали, я сам тогда себя не помнил! Твою болезнь больше создало напуганное воображение, чем она в самом деле была. Подумай только, подумай, стоит ли ломать свою жизнь из-за какого-то легкого нервного расстройства?

Любовь

Легкого, ты говоришь?..

Орест

Да не стоит и говорить об этом, право. Мы будем жить спокойно, тихо, и все будет хорошо. Я не допущу никого тревожить тебя! Я буду беречь тебя так, что даже ветру не дам на тебя дохнуть! Ведь ты мое единственное счастье, ты для меня все! Подумай, могу ли я жить без тебя? Сама реши, можем ли мы разойтись, можешь ли ты сама отречься от меня и от нашего счастья? Зачем же погибать, когда можно жить и жить счастливо? Я не верю, будто все пропало. Ты тоже не веришь, только говоришь так, правда? Я знаю, да. Вся жизнь впереди. Когда я буду счастлив, я опять воскресну душой, я знаю, чувствую, что мой огонь опять загорится с новой силой, и ты увидишь, какие лавры я положу к твоим ногам! И все тогда будет твое — сам я и моя слава! Что это будет за жизнь! Подумай, Люба!

Любовь

(жестом приказывает ему молчать)

Довольно! Ты отуманиваешь меня. Жить так трудно и страшно… я не хочу жить. Не всякий имеет право жить… Ты говоришь — думать. Ах, думать!..

(Проводит рукой по лбу.)

Орест

Это ведь так просто, стоит только забыть…

Любовь

(садится на ручку кресел, склоняет голову на спинку, над головой Ореста, одной рукой обнимает его. Говорит тихим, упавшим голосом, как бы в полусне)

Подожди, Орест, остановись, дорогой, помоги мне думать, у меня мыслей нет… Мне кажется, что все это раз уже было… Мне снилось, что я была счастлива, очень счастлива, я, была с тобой и рассказывала тебе свою жизнь, а потом проснулась и вижу… нет, я не знаю, может быть, это теперь сон?.. Ах, это так тяжело… я хочу хорошенько вспомнить, как это было… Я думаю, что это опять будет так… (тревожно) что тогда, Орест?

(Вздрагивает и обнимает Ореста крепче.)

Орест

(тихо, но со страстью)

Все равно, что бы ни случилось, мы не расстанемся, не думай ни о чем.

Любовь

Да, не надо, я буду потом думать… теперь я устала… Тише… тише… вот так.

(Закрывает глаза и затихает.)

Орест

(целует руки, плечи, лицо Любы, не замечая, что она почти без сознания)

Не думай ни о чем, не надо, я люблю тебя и всегда буду любить! Пусть я погибну, все равно, пусть сердце разорвется — от счастья, не от горя! С тобой я на все готов! Ты будешь моей женой и будешь жить, как другие, — лучше, лучше других! Ты расцветешь роскошной алой розой, ты будешь счастлива, счастлива, счастлива!

Любовь

(вдруг подымает голову)

Счастлива, а… а сумасшествие?

Орест

(вздрагивает, но тотчас же оправляется)

Все равно я буду подражать в нем тебе и все-таки буду счастлив, потому что я так хочу.

Любовь

(в экстазе)

Да, да! Довольно горя! К чему жертвы? Расстаться, отречься от счастья для того, чтобы сохранить себя для долгой, холодной жизни? Да ведь это хуже смерти! Пусть я могу быть счастлива только один час — все равно! Пусть будет один час! Я рада, что мы должны погибнуть, теперь уже не надо думать, не надо отрекаться. Я жить хочу в последний раз, — мы еще не жили, не жилиі Я люблю тебя! О, как я тебя люблю! (Крепко прижимается к Оресту.) Бери меня — я твоя, только тебя люблю и не боюсь ничего. Ах!.. Я так люблю тебя, только тебя. Больше никого нет в целом мире, мы одни — и я твоя, вся твоя, вся… Ты мало любишь — ты должен, должен… умереть, а я должна тебя любить, потому что я твоя! (Изменившимся тоном, торопливо, резко.) Встань, Орест!

(Встает сама.)

Орест

(пробует встать, но не может)

О!

Любовь

(подходит к Оресту, наклоняется к его лицу. Тревожно)

Орест, посмотри мне в глаза.

Орест вздрагивает и закрывается руками.

Любовь

(хватает Ореста за руки)

Начинается? Тебе страшно?.. Не бойся! Я знаю, я страшна, но ничего… Ах, что со мной было? Я все забыла, но теперь я опять все вспомнила. Только не надо бояться, не надо плакать, я все поправлю, пока могу.

(Идет к столику, наливает строфант из пузырька в рюмку.)

Орест

Что ты делаешь?..

Любовь

Так надо! (Пьет.) Не бойся, теперь не будет ни сумасшествия, ни тусклой, холодной жизни.

(Идет к Оресту.)

Орест

(делает усилие и быстрой, неестественной походкой идет к Любови, которая шатается)

Что ты сделала?!. Спасите! Кто там! Мама! Помогите!..

Любовь

(падает)

Молчи… и ты должен… за мной… Беатриче твоя… роза голубая… так надо…

(Умирает.)

Выход 4

Те же и г-жа Груич.

Г-жа Груич

(вбегает)

Орест, дитя мое, что с тобой?!

Орест

(припадая к Любови)

Помогите! Помогите!.. Мама, мама, смотри, жива она?.. Нет, нет, не дышит!..

Г-жа Груич

Что случилось?..

Орест

Отравилась! Ты поставила яд!

Г-жа Груич

Орест, что ты?! Она, может быть, в обмороке!

Орест

Нет, нет, умерла, сердце не бьется!

(Рыдает.)

Г-жа Груич

Дитя мое, пощади себя, сжалься надо мной!

Орест

Оставь меня, мне никого не жаль! Я пойду за ней! Зачем мне жить?

(Затихает в немом отчаянии.)

Занавес

Примечания

Впервые опубликовано: Леся Українка. Твори в п’яти томах. Т. II. К., Держлітвидав, 1951, стр. 547 — 640.

Голубая роза

Драма в пяти действиях

Действие первое

Выход 1

Выход 2

Выход 3

Выход 4

Выход 5

Выход 6

Выход 7

Выход 8

Выход 9

Выход 10

Выход 11

Выход 12

Действие второе

Выход 1

Выход 2

Выход 3

Выход 5

Выход 6

Выход 7

Выход 8

Выход 9

Выход 10

Выход 11

Выход 12

Действие третье

Выход 1

Выход 2

Выход 3

Выход 4

Выход 5

Выход 6

Выход 7

Выход 8

Выход 9

Выход 10

Выход 11

Действие четвертое

Выход 1

Выход 2

Выход 3

Выход 4

Выход 5

Выход 6

Выход 7

Выход 8

Выход 9

Выход 10

Выход 11

Выход 12

Выход 13

Действие пятое

Выход 1

Выход 2

Выход 3

Выход 4

Примечания

Читайте также: