В.Г. Короленко
Голоса отрезвления1
КОММЕНТАРИИ
Голоса отрезвления, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1917
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Короленко В.Г. ‘Была бы жива Россия!’: Неизвестная публицистика. 1917-1921 гг.
Сост. и коммент. С. Н. Дмитриева.
М.: Аграф, 2002.
Я, нижеподписавшийся, кажется, только один в Полтаве получаю газету ‘Нижегородский листок’. Я долго жил в Нижнем2 и продолжаю интересоваться местными делами. После событий 28 октября3 газета прекратилась. В Нижнем, обок с Москвой, события проходили бурно. Большевики посягнули на власть Городской думы, избранной всенародным голосованием. Население разделилось. Дело доходило до того, что гласные и часть войск укреплялись в помещении думы. К счастью, до прямых вооруженных столкновений дело не дошло. Большевики удовольствовались частичными успехами вроде… (это уже общее влечение — род большевистского недуга) закрытия газет ‘Нижегородский листок’ и ‘Волгарь’ и… реквизиции типографий.
Дня три газеты не выходили. В типографиях стояла охрана красногвардейцев. Но затем, 31 октября, ‘Нижегородский листок’ опять появился с изложением событий. В этом номере обращает на себя внимание следующий протест рабочих по поводу закрытия большевистским революционным комитетом газеты ‘Нижегородский листок’ и реквизиции типографии:
‘Мы, рабочие типографии ‘Нижегородского листка’, протестуем против насильственного закрытия газеты большевиками. Такой способ борьбы с печатным словом недостоин революционной демократии. Мы будем бойкотировать типографию до тех пор, пока там стоит охрана, и не приступим к работе без гарантии свободы труда’.
Рядом с этим в том же номере напечатан также протест сотрудников и служащих ‘Нижегородского листка’, которые со всей силой негодования протестуют против насильственного закрытия газеты революционным большевистским комитетом. Попрание свободы печати, идущее наряду с захватом власти большевиками, якобы во имя свободы человечества, является доказательством, что большевики несут не свободу, а ограничение ее…4
Известно уже, что этот натиск на независимую прессу потерпел крушение повсюду… Ленинский проект ‘свободы печати’, предполагавший искоренение всей печати, кроме большевистской, своею смелостью превосходил самые безумные мечты царских ретроградов. Его можно было бы сравнить с проектом какого-нибудь Горемыкина5 или Дурново6 уничтожить всю независимую печать, а все ее средства обратить на издание правительственных органов и рептилий… Это сразу же оказалось старчески мрачной, но детски наивной утопией.
В лице рабочих печатного дела голос самой жизни и в столицах, и в провинции властно сказал ленинцам: руки прочь. Это не только идеалистическая теория свободы печати, это именно действительность в ее разумном сознании против исступленно фанатической утопии. Покушение оказалось с негодными средствами.
Номер той же газеты от 3 ноября приносит другое проявление того же сознания разумной действительности, охватывающей рабочую среду. В газете помещен протокол экстренного собрания служащих и рабочих новой центральной городской нагорной станции. В городе носились слухи, что предприятия, обслуживающие городские нужды, намерены забастовать в виде протеста против выступления большевиков. В постановлении собрания служащих и рабочих говорится по этому поводу, что ‘разного рода забастовки, идущие против большевиков, приносят больше вреда населению, которое лишится последней возможности спокойного существования, и такого рода выступления, по мнению общего собрания, преступны перед населением, так как ясно ведут к погромному выступлению.
Поэтому общее собрание выражает резкий протест против других предприятий, которые своими необдуманными забастовками приносят большой вред населению.
Общее собрание доводит до сведения всех граждан города, что оно может быть спокойно на все время переживаемых событий как в отношении снабжения водой, так и электрической энергией.
Следуют подписи’.
В этом постановлении подчеркиваем следующие черты: во-первых, стремление изолировать забастовками большевистские притязания. Во-вторых, совершенно разумный призыв служащих и рабочих поставить интересы всего населения выше партийной борьбы.
Когда этот здоровый и широкий истинно гражданский мотив обобщится настолько, что станет не только местным, но и общим, то есть когда над партиями и их борьбой встанет идея общего отечества, просветленная борьбой за свободу и тяжкими испытаниями, когда все классы научатся проверять свои требования и в случае надобности подчинять их мысли об общих интересах отечества, — тогда можно будет сказать, что в России начинается выздоровление. Сознание отечества будет первым проблеском здорового революционного сознания, затемненного бредовым кошмаром последних дней.
1. Публикуется по: Полтавский день, 1917, No 246, 14 ноября. Статья стоит в ряду многочисленных выступлений писателя 1917—1920 годов в защиту свободы печати от разнообразных нападок, какая бы власть к ним ни прибегала. Первое обращение к этой теме после Октябрьского переворота в Петрограде Короленко пришлось сделать в статье ‘Опять цензура’, опубликованной в ‘Вестнике Полтавского губернского общественного комитета’ (1917, No 157, 1 ноября). Эта же самая статья была снята цензором Полтавского ‘Совета революции’ Городецким из газеты ‘Полтавский день’, которая вышла с белыми страницами, содержавшими лишь одну надпись: ‘Редакция ‘Полтавского дня’ протестует против воскрешения предварительной политической цензуры’. 7 ноября в том же ‘Вестнике’ появляется новая статья Короленко ‘Прежде и теперь’, в которой он высмеял глупые потуги новых цензоров-запретителей, в частности цензора Городецкого, превратившегося в такового внезапно из полуграмотного портного-закройщика. Цель введения в городе цензуры писатель определял как стремление революционных ‘кругов извратить… сведения в благоприятном для большевиков смысле’. На эту же тему в ‘Русских ведомостях’ (1917, No 253, 18 ноября) и в двух других столичных газетах появился протест Короленко ‘В защиту свободы печати’. В нем автор еще раз подчеркнул, что возрождение цензуры в Полтаве произошло ‘без всякого права и в интересах узкопартийных и односторонних. В Полтаве истинно неисповедимыми судьбами водворилась худшая и самая унизительная из цензур, потому что эта цензура партийная, во-первых, и самозваная, во-вторых. Это — не прежний гнет, полный и бессмысленный, ложившийся равномерно на весь народ и на все партии как стихия. Это — просто попытка одной партии наложить печать молчания на остальные, инакомыслящие и не разделяющие ее ожиданий.
В последнее время я по личным обстоятельствам держусь в стороне от активной местной политики. Но в такие дни, как нынешние, нельзя молчать. А постыдное зрелище газетного листа, изуродованного послереволюционными цензурными пробелами, наложенными неизвестно в каких видах и целях, меня, старого писателя, всю жизнь отстаивавшего свободу слова, побуждает к горячему протесту.
И я спрашиваю опять: кто и по какому праву лишил меня, как читателя и члена местного общества, возможности знать, что происходит в столице в эти трагические минуты? И кто заявляет притязание закрыть мне, как писателю, возможность свободно высказывать согражданам свои мысли об этих событиях без цензорской указки? И во имя каких государственных или общественных интересов я обязан этому подчиниться? У меня нет к этому желания, у господ цензоров нет права’.
2. Короленко прожил с семьей в Нижнем Новгороде 11 лет — с января 1885 г. по январь 1896 г. Нижегородский период жизни и творчества писателя был одним из наиболее плодотворных в его биографии. Автору этих комментариев уже приходилось более подробно писать на эту тему в статье ‘В. Короленко на Волге в 1905 году’ (Волга, 1986, No 1, с. 156-169).
3. В тексте газеты была ошибочно указана дата 28 ноября. Здесь имеются в виду события, связанные с переходом власти в Н. Новгороде к большевикам.
4. Короленко резко критически оценивал действия большевиков по закрытию всех оппозиционных органов печати, даже учитывая, что это делалось в условиях разгоравшейся Гражданской войны. Но этот курс не стал ‘утопией’, как это могло показаться из событий в конце октября — начале ноября 1917 г. в Н. Новгороде. В дальнейшем пресс запретительства становился все более жестким. Уже 13 ноября Короленко записал в своем дневнике: ‘Трагедия России идет своей дорогой. Куда?.. Большевики победили и в Москве, и в Петрограде. Ленин и Троцкий идут к насаждению социалистического строя посредством штыков и революционных чиновников. Ленин прямо заявил: ‘Мы обещали, что в случае победы закроем буржуазные газеты, и мы это исполнили’ (Вопросы литературы, 1990, No 6, с. 211). В августе 1918 г. был закрыт журнал ‘Русское богатство’, бессменным ответственным редактором-издателем которого Короленко являлся с 1904 г. В 1918 г. вышло только две книжки ‘Русского богатства’ (No 1—3, No 4—6).
5. Горемыкин Иван Логгинович (1839—1917) — крупный землевладелец, государственный деятель царской России. В 1895—1899 гг. — министр внутренних дел, с 1899 г. — член Государственного Совета. В апреле—июле 1906 г. занимал пост председателя Совета министров, на котором был заменен П.А. Столыпиным. В 1914— начале 1916 г. вновь являлся председателем Совета министров. Умер на Кавказе в декабре 1917 г.
6. Дурново Петр Николаевич (1845—1915) — русский государственный деятель, с октября 1905 г. по апрель 1906 г. — министр внутренних дел. С 1906 г. — член Государственного Совета. Короленко мог здесь иметь в виду и Дурново Ивана Николаевича (1834—1903) — министра внутренних дел России в 1889—1895 гг. и председателя Комитета министров в 1895-1903 гг.