‘Русская Мысль’, кн. VI, 1885
Гениальность и помешательство. Ломброзо. Перевод К. Тетюшиновой, издание Ф. Павленкова. Спб., 1885 г, Ломброзо Чезаре, Год: 1885
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Геніальность и помшательство. Ломброзо. Переводъ К. Тетюшиновой, изданіе Ф. Павленкова. Спб., 1885 г. Теорія сродства геніальности и помшательства, проводимая въ сочиненіи профессора Ломброзо, далеко ненова. Еще Аристотель утверждалъ, что нтъ великаго ума безъ примси безумія. Въ новйшее время ту же теорію, вполн развитую и обоснованную, мы встрчаемъ, между прочимъ, въ сочиненіяхъ французскаго психіатра I. Моро. Она высказана имъ отчасти еще въ, 1836 году, въ его сочиненіи Les Facults morales considres sous le point de vue mdical. Вполн же развитая она проведена въ его позднйшемъ сочиненіи 1859 года — La psychologie morbide. Въ этомъ сочиненіи онъ прямо утверждаетъ, что ‘бредъ (dlire) и геніальность имютъ общіе корни’ и что геній есть ‘неврозъ’, понимая подъ послднимъ (неврозомъ) простую экзальтацію умственныхъ способностей. Въ общности этой экзальтаціи Моро и усматривалъ сродство генія и помшательства. По его мннію, при нормальномъ состояніи организма, обыкновенно совпадающимъ съ правильнымъ дйствіемъ мыслительныхъ способностей, никогда (разв только по исключенію) не наблюдается подъемъ умственныхъ способностей надъ тмъ уровнемъ, который можно назвать уровнемъ ‘честной посредственности:’, и человкъ, представляя иногда многія хорошія качества, никогда не страдаетъ ‘душевною болзнью’, которую называютъ геніемъ. Иными слонами, для того, чтобы быть выше обыкновенныхъ людей, чтобы видть то, что они не видятъ, чтобы понимать то, что они не понимаютъ, необходимо и обладать нкоторыми органическими особенностями, которыя суть особенности ‘extra-физіологическія’, потому что он не свойственны обыкновеннымъ нормальнымъ людямъ, и которыя легко порождаютъ наклонность къ душевнымъ разстройствамъ, потому что причины паденія человческаго ума, какъ показываетъ психологическое изслдованіе, въ то же время, суть и причины его величія.
Но если основная мысль сочиненія проф. Ломброзо и далеко не нова, если ране его она была высказываема многими, тмъ не мене, знаменитому глав ново-итальянской позитивной или антропологической школы уголовнаго права, несомннно, принадлежитъ важная заслуга обстоятельной и возможно всесторонней обработки вопроса. Въ подтвержденіе доказываемаго имъ положенія, проф. Ломброзо собралъ многочисленный и крайне интересный матеріалъ, заимствованный имъ изъ исторіи, автобіографій, біографій, судебныхъ процессовъ, клинической практики, сочиненій душевно-больныхъ и пр. Немудрено поэтому, что книга имла ршительный успхъ и вышла четвертымъ изданіемъ. Конечно, она встртила и горячихъ противниковъ. Но имъ проф. Ломброзо отвчаетъ, что на ихъ нападки единственнымъ отвтомъ съ его стороны будетъ служить дальнйшее собираніе новыхъ фактовъ и новыхъ доказательствъ. А ‘кто можетъ,— спрашиваетъ онъ,— отрицать факты? Никто иной, какъ только невжды. Но надъ невждами время скоро произнесетъ приговоръ’.
Переводъ сочиненія профессора Ломброзо, по нашему мннію, составляетъ пріобртеніе для нашей русской литературы, крайне бдной подобными произведеніями. Изъ него читатель познакомится со многими тонкими и весьма интересными чертами душевныхъ разстройствъ и найдетъ въ немъ богатый запасъ крайне интересныхъ фактическихъ данныхъ и много поучительныхъ біографическихъ свдній о лицахъ, къ именамъ которыхъ человчество привыкло относиться съ величайшимъ уваженіемъ. Изъ этихъ многочисленныхъ данныхъ онъ узнаетъ, что такое внутренно надломанная жизнь самочувствія, онъ познакомится съ ея проявленіями и увидитъ, что множество величайшихъ людей человчества представляли въ своей психической жизни крупныя аномаліи и нравственныя слабости, которыя сближали ихъ, съ одной стороны, съ больными, а съ другой — съ преступниками. Эти указанія поучительны, конечно, не потому, что они развнчиваютъ человческую природу и сводятъ съ пьедестала героевъ, а потому, что они наглядно показываютъ намъ, что особенности умственно-нравственнаго существа человка суть результаты органическихъ состояній, зависящихъ отъ цлой массы вншнихъ условій, и потому, что они учатъ насъ разумно и гуманно относиться къ недостаткамъ окружающихъ, напоминая, что между величіемъ, душевными аномаліями, а иногда и преступностью, часто лишь незначительный шагъ, нердко, притомъ же, обусловливаемый стеченіемъ боле или мене благопріятныхъ или неблагопріятныхъ окружающихъ обстоятельствъ.
Этюды, подобные этюду проф. Ломброзо, на нашъ взглядъ, особенно полезны въ общественномъ отношеніи. Они вводятъ читателя въ интимные уголки психической жизни человка, знакомятъ его съ ея крайнимъ разнообразіемъ по различнымъ индивидуумамъ и тмъ самымъ выводятъ его, по скольку это возможно для человка, за предлы его узкаго внутренняго опыта и въ значительной мр объективируютъ его міровоззрніе. Обращая вниманіе читателя на скрытый органическій механизмъ явленій душевной жизни, съ его часто странными аномаліями самочувствія и вытекающими изъ нихъ слдствіями, они невольно заставляютъ задумываться и надъ дйствительными причинами многихъ, повидимому, странныхъ явленій общественной жизни. Съ другой стороны, подобные этюды имютъ и важное научное значеніе. Основываясь исключительно на фактахъ, заимствованныхъ изъ дйствительной жизни, иллюстрируя ими все свое изложеніе, они закладываютъ прочныя основы дйствительно опытной психологіи и соціологіи.
Одной изъ главныхъ отличительныхъ особенностей геніевъ проф. Ломброзо считаетъ ихъ боле утонченную чувствительность и воспріимчивость, дающія имъ воз. можность подмчать то, что не-подмчаютъ другіе, и удерживать усвоенное въ памяти, многообразно его комбинируя. Но, представляя значительныя отличія отъ обыкновенныхъ среднихъ людей, геніи, по его мннію, все-таки, не суть помшанные и геніальность не есть неврозъ. Она лишь слдствіе особенностей психо-физической организаціи. Геніи и помшанные отличаются общими чертами и въ бурной и страстной жизни тхъ и другихъ существуютъ общіе моменты. Особенности психической дятельности первыхъ представляютъ много сходнаго съ особенностями психической дятельности вторыхъ: перемежающуюся экзальтацію чувствительности, оригинальность, безсознательность и инстинктивность творчества и проч. Существуютъ также геніальные сумасшедшіе и сумасшедшіе геніи. Поэтому можно сказать, что между физіологіей геніальнаго человка и патологіей сумасшедшаго существуетъ немало точекъ соприкосновенія. Но изъ этого было бы ошибочно заключать, что геніальность всегда сопровождается помшательствомъ. Мы знаемъ многихъ людей, какъ, наприм., Галилея, Кеплера, Кавура и друг., которые, исключая нкоторыхъ аналогій чувствительности, не представляли ни малйшаго признака помшательства. Съ другой стороны, и вс помшанные геніи представляли только имъ свойственныя особенности.
Посл краткаго историческаго очерка,начинающагося древними писателями, Аристотелемъ, Платономъ и друг., авторъ во второй глав переходитъ къ ‘физіологіи’ геніальныхъ людей и указываетъ на черты ихъ сходства съ помшанными съ этой стороны. Онъ отмчаетъ, наприм., что многіе ихъ нихъ, подобно душевно-больнымъ, страдали судорожнымъ сокращеніемъ мускуловъ, отличались ранней сдиной, облысніемъ, худобой тла и плохой мускульной и половой дятельностью. Мыслители, какъ и помшанные, отличаются постояннымъ полнокровіемъ мозга, большею теплотою головы и холодностью конечностей. Про генія, какъ и про помшаннаго, можно сказать, что онъ родится и умираетъ одинокимъ, холоднымъ и нечувствительнымъ въ отношеніи семьи и условій общества. Таковы, наприм., Микель-Анджело, Гте, Гейне, Байронъ и другіе.
Нердко случается, что т же причины, которыя порождаютъ помшательство, какъ-то: болзни мозга и ушибы головы, превращаютъ обыкновенныхъ или слабоумныхъ людей въ людей выдающихся. Таковъ, наприм., въ молодости слабоумный Массильонъ, талантливость котораго стала проявляться только посл полученной имъ раны въ голову, и друг.
Зависимостью генія отъ патологическихъ измненій отчасти и можно объяснить отличіе геніальности отъ талантливости. Наиболе великія идеи мыслителей появлялись и развивались какъ-то безсознательно, какъ импульсивныя дйствія помшанныхъ. Проходитъ моментъ экстаза и геній становится обыкновеннымъ человкомъ или даже опускается ниже средняго уровня.
Многіе великіе люди для приведенія себя въ состояніе творчества употребляли особыя средства. Шиллеръ, наприм., ставилъ ноги въ ледъ, Питтъ подготовлялъ рчи помощью портера, Руссо обдумывалъ свои произведенія подъ лучами полуденнаго солнца съ открытой головой и пр.,— все средства, вызывающія усиленные приливы крови къ голов.
Отличительной чертой геніевъ является усиленная какъ бы болзненная чувствительность, обусловливающая ихъ раздражительность. Страсти у великихъ людей проявляются рано. Данте и Альфіери, наприм., были влюблены въ 9 лтъ и т. д., и вообще сильные умы обладаютъ и сильными страстями, которыя придаютъ особую живость ихъ идеямъ. Изъ этой болзненной чувствительности развиваемся и непомрное тщеславіе, отличающее не только геніевъ, но и ученыхъ вообще. ‘Человкъ — самое тщеславное изъ животныхъ, а поэтъ — самый тщеславный изъ людей’,— пишетъ Гейне, разумя и себя. Вс, кому приходилось подолгу жить съ геніальными людьми, поражались ихъ способностью находить новые поводы къ глубокой тоск и меланхоліи. Причина этого кроется въ закон динамизма и пропорціональности, управляющемъ и нервной системой, по которому, за чрезмрной тратой и развитіемъ силъ, слдуетъ и чрезмрная реакція и ихъ упадокъ. Гте, самъ холодный Гте признавался, что его настроеніе постоянно колеблется между крайней возбужденностью и чрезмрной подавленностью.
Третья глаза, по нашему мннію, не представляетъ большого интереса. Въ ней авторъ указываетъ на большую чувствительность душевно-больныхъ и людей геніальныхъ къ барометрическимъ и термометрическимъ измненіямъ въ атмосфер. Желая открыть закономрность, авторъ располагаетъ по мсяцамъ года произведенія и открытія многихъ великихъ людей, но при этомъ прихоI дитъ къ заключеніямъ, находящимся въ нкоторомъ противорчіи съ его же собственными положеніями. Такъ, изъ приводимыхъ имъ фактовъ оказывается, что наибольшая склонность длать открытія и создавать произведенія у различныхъ выдающихся личностей приходилась и на разные мсяцы: у однихъ апрль, у другихъ августъ, у третьихъ январь и т. д., и что большая часть изъ всхъ 1,867 приведенныхъ открытій и произведеній приходится на весну (539), потомъ на осень (475), затмъ на лто (475) и, наконецъ, на зиму (368). А, между тмъ, ране самъ же авторъ утверждалъ, что наиболе теплые мсяцы и дни оказываются наиболе плодовитыми для геніальныхъ умовъ.
Глава четвертая, по-нашему мннію, также не представляетъ большого интереса. Въ ней авторъ, руководствуясь цифровыми данными, говоритъ о вліяніи почвы и климата на появленіе большого количества замчательныхъ людей.
Въ пятой глав, весьма интересной по множеству приводимыхъ въ ней фактовъ, авторъ говоритъ о вліяніи расы и наслдственности въ этіологіи помшательства и геніальности. При этомъ по отношенію къ первому онъ, къ сожалнію, ограничивается только указаніемъ на одну еврейскую націю, которая, какъ онъ доказываетъ фактами, изобилуетъ выдающимися людьми въ различныхъ областяхъ искусства и науки (Мейерберъ, Гейне, Оффенбахъ, Спиноза, Лассаль, Марксъ, Шиффъ и проч., и проч.) и, въ тоже время, сумасшедшими (число сумасшедшихъ между евреями въ четверо или даже и въ шестеро больше, нежели между другими націями). При этомъ оказывается, что выдающіеся люди еврейской націи отличаются большею склонностью къ созданію новыхъ системъ и къ измненіямъ соціальнаго строя, въ политическихъ наукахъ они являлись революціонерами, а въ теологіи — основателями новыхъ вроученій.
Для уясненія явленій наслдственности авторъ приводитъ крайне интересныя родословныя какъ нкоторыхъ замчательныхъ людей, такъ и помшанныхъ и алкоголиковъ, и тмъ устанавливаетъ положеніе о господств закона наслдственности по отношенію къ тмъ и другимъ, причемъ оказывается, что вліяніе наслдственности въ передач помшательствъ проявляется вдвое напряженне, нежели въ передач геніальныхъ способностей.
Установивъ фактъ вліянія наслдственной передачи, авторъ приводимыми дале фактами чередованія ясно указываетъ на сродство явленій геніальности и помшательства. Такъ, наприм.,— великій Ришелье имлъ сестру, воображавшую, что спина у нея стеклянная, сестра Гегеля воображала, что она превратилась въ почтовую сумку, мать Карла V была помшанная, мать Байрона также помшанная, а отецъ — развратникъ, отецъ Шопенгауэра былъ маніакъ, а Бетховена — пьяница и т. д., и т. д.
Отъ вліянія наслдственности вообще и болзненной въ частности въ этіологіи помшательства и геніальности авторъ въ трехъ послдующихъ главахъ (VI, VII и VIII) переходитъ къ изученію, съ одной стороны, примровъ геніальныхъ людей, страдавшихъ помшательствомъ, а съ другой, въ параллель этому, примровъ геніальности или, по меньшей мр, выдающихся способностей между сумасшедшими.
Въ первой изъ этихъ главъ мы находимъ крайне интересныя біографическія подробности о личностяхъ, которыми справедливо гордится человчество: Ньютонъ, Кантъ, Руссо, Амперъ и другіе. Въ этой глав авторъ знакомитъ читателя съ тневыми сторонами великихъ умовъ. Одни изъ нихъ страдали только галлюцинаціями (наприм., Гоббсъ, Гте, Паскаль), другіе потеряли разсудокъ въ конц своей жизни (наприм., Вико, Свифтъ) и т. д. Основываясь на автобіографіяхъ, письмахъ, разсказахъ и проч., авторъ знакомитъ читателя съ откровенными и странными явленіями души многихъ изъ этихъ свточей человт чесіа и наглядно показываетъ намъ, что между наибольшимъ человческимъ величіемъ (геніальностью), наибольшимъ его паденіемъ (помшательствомъ) и преступностью существуетъ сродство и близость. Знаменитый Карданъ, наприм., котораго современники называли умнйшимъ изъ людей и, въ то же время, глупымъ, какъ ребенокъ, самъ говоритъ о себ, что онъ склоненъ ко всмъ порокамъ — къ пьянству, къ игр, ко лжи, разврату и зависти. ‘Находясь подъ господствомъ чувствъ,— писалъ Руссо,— я никогда не могъ противустоять имъ, самое ничтожное удовольствіе, но находящееся предъ глазами, меня соблазняло боле, нежели вс радости рая’, и т. д. Особенно тяжелое впечатлніе производитъ въ этой глав біографія пламеннаго венгерскаго патріота и одного изъ главныхъ дятелей революціи 1848 г., Сечени, который покончилъ съ собою выстрломъ, въ больниц Доблинга.
Въ двухъ послдующихъ главахъ авторъ на многочисленныхъ примрахъ показываетъ намъ, что нкоторымъ душевно-больнымъ далеко не чужды остроуміе, наблюдательность, глубокомысліе, научныя способности и различнаго рода артистическіе таланты. Напротивъ, нкоторые изъ нихъ, подъ вліяніемъ боле живаго воображенія, быстрой ассоціаціи идей и возбужденія, во время душевной болзни начинаютъ проявлять небывалыя способности и не свойственную прежде силу творческаго воображенія. Такъ, наприм., одинъ живописецъ, во время болзни, обнаружилъ такія дарованія, что его копія Мадонны Рафаэля была удостоена преміи на выставк, а другой, посл четырнадцатилтней праздности, расписалъ стны великолпными картинами, изобразившими исторію графа Уголино, и проч.
Весьма интересна девятая глава, посвященная описанію маттоидовъ-графомановъ. Этимъ именемъ авторъ называетъ переходное звено между геніальными сумасшедшими, здоровыми людьми и сумасшедшимъ въ собственномъ смысл. Онъ опнеываетъ нсколько ихъ видовъ, вс они представляютъ собою многочисленныя разновидности наслдственно-выро/кдающихся личностей, большинство которыхъ свободно живетъ въ обществ, принимаетъ дятельное участіе въ его жизни и нердко является ближайшими причинами важныхъ общественныхъ событій. Нкоторыя изъ нихъ становятся во глав тайныхъ обществъ и длаются основателями новыхъ сектъ.
Къ этой категоріи относятся, между прочимъ, и аффективныя маттоиды, представляющіе переходную ступень къ врожденнымъ преступникамъ. Это обыкновенно безсердечные и безжалостные эгоисты, иногда способные наслаждаться страданіями самыхъ близкихъ людей и длать зло и вредъ другимъ съ увлеченіемъ. Сюда же принадлежатъ и неисправимые сутяги, которые часто оказываютъ самое вредное вліяніе на теченіе общественной жизни.
Девятую главу авторъ посвящаетъ пророкамъ и революціонерамъ того же посредствующаго типа между больными и здоровыми. У этихъ лицъ, наряду съ оригинальностью, замчается альтруистическое увлеченіе такой силы, что они бываютъ способны жертвовать всми своими интересами, даже самою жизнью пропаганд своихъ идей толп. Они обыкновенно проявляютъ непоколебимую фанатическую преданность своимъ убжденіямъ и съ увлеченіемъ и непоколебимой увренностью высказываютъ ихъ. Правда, они не создаютъ ничего новаго, а лишь схватываютъ уже назрвшее. Будучи склонны къ новизн, они легко вдохновляются новымъ и становятся его жаркими поборниками. Этими особенностями и объясняется ихъ вліяніе на толпу. Такія личности, какъ это видно изъ исторіи умственныхъ эпидемій, оказывали сильное вліяніе на общество въ древности, въ средніе вка и даже въ новое время. Одну изъ типичныхъ личностей этого рода, представляетъ собою, наприм., Лазаретти.
Въ родств у него были сумасшедшіе и самоубійцы. Самъ онъ отличался неправильнымъ образованіемъ половыхъ органовъ и въ молодости страдалъ безсиліемъ. Съ ранняго дтства онъ представлялъ значительныя противорчія и крайности. Еще ребенкомъ онъ задумалъ пойти въ монахи, а потомъ сталъ вести разгульную жизнь и злоупотреблять спиртными напитками. Онъ много читалъ, часто богохульствовалъ и былъ забіякой, а, вмст съ тмъ, иногда увлекался возвышеннымъ и благороднымъ. Съ четырнадцати лтъ онъ страдалъ галлюцинаціями. Сначала онъ служилъ въ военной служб, а потомъ былъ извощикомъ, предавался оргіямъ и кутежамъ и, въ то же время, нжно и горячо любилъ свою жену. Когда ему было 33 года, у него возобновились религіозныя галлюцинаціи. Съ этихъ поръ онъ перемнился и изъ кутилы и богохульника превратился въ пустынника (замчательны этц часто наблюдаемые въ клиникахъ переходы отъ похотливости къ набожности), жилъ нкоторое время въ горахъ, подъ открытымъ небомъ и питался хлбомъ и травою. Потомъ онъ сталъ пророчествовать и произносить вдохновенныя рчи стекавшейся къ нему толп. Онъ основалъ общество священной лиги,— а потомъ христіанской семьи, и началъ проповдывать реформу въ церкви. Онъ провозгласилъ республику и былъ неизвстно кмъ убитъ во время торжественнаго шествія съ своими приверженцами.
Въ одиннадцатой глав авторъ отмчаетъ черты различія между геніальными людьми, страдавшими помшательствомъ и не страдавшими имъ. Первые, наприм., отличались отсутствіемъ устойчиваго характера, болзненнымъ тщеславіемъ, слишкомъ раннимъ развитіемъ, по большей части ненормальностями въ отправленіяхъ половой системы, перемнчивостью настроенія и проч.
Двнадцатая глаза посвящена выводамъ, съ которыми мы уже познакомили читателя. Скажемъ нсколько словъ о самомъ перевод. Его языкъ довольно легокъ и хорошъ. Прочтя его, можно довольно врно познакомиться съ сочиненіемъ проф. Ломброзо вообще. Къ сожалнію, переводчица нердко считаетъ возможнымъ нсколько свободно обращаться съ подлинникомъ и не всегда особенно строго держаться текста, а иногда допускаетъ и крупныя погршности. Уже при начал чтенія у насъ зародились сомннія. Обращеніе къ подлиннику не разсяло, а подтвердило ихъ. Хотя мы и не имли времени шагъ за шагомъ прослдить всю книгу, но и встрченное нами достаточно для характеристики перевода.
Отступленіе отъ текста мы находимъ уже на заглавномъ лист. Г-жа Тетюшинова пишетъ: ‘Геніальность и помшательство — параллель между великими людьми и помшанными’, между тмъ какъ въ подлинник мы читаемъ: ‘Геніальность и помшательство по отношенію къ судебной медицин, критик и исторіи’. Конечно, такое отступленіе не особенно важно, и пиши книгу сама г-жа Тетюшинова, она могла бы свободно употребить понравившееся ей заглавіе, но разъ она переводитъ, то боле точное слдованіе подлиннику для нея становится обязательнымъ.
Въ перевод предисловія мы находимъ уже гораздо большія и крайне неудачныя вольности. Здсь переводчица почему-то считаетъ нужнымъ навязать автору такія утвержденія, которыхъ онъ не длалъ и сдлать не могъ. Она заставляетъ его говорить о созданной мною теоріи (теорія сродства генія и помшательства), а въ другомъ мст о значеній новой теоріи. Между тмъ, на самомъ дл авторъ въ первомъ случа говоритъ о томъ, что онъ не могъ предвидть ‘важныхъ практическихъ приложеній’, которыя могутъ проистекать изъ ‘демонстраціи соотношеній между геніемъ и помшательствомъ’, а во второмъ, что мысль объ этихъ практическихъ приложеніяхъ была порождена ‘новыми документами’, доставленными ему различными учеными. Очевидно, что отсюда далеко еще до ‘созданной мною теоріи’ и ‘новой теоріи’, о которыхъ авторъ не могъ говорить уже потому, что во введеніи онъ самъ же указываетъ, что проводимая имъ теорія, во-первыхъ, не нова, а, во-вторыхъ, принадлежитъ не ему.
На 25 стр. переводчица, приведя слова аббата Беккаріи: ‘Ite, experientia facta est’, вставленныя въ подлинник безъ перевода, почему-то сочла нужнымъ познакомить съ ними русскую публику при помощи такого страннаго перевода: ‘А, все-таки, опытъ есть фактъ’. Самъ аббатъ Беккарія, конечно, немало изумился бы, узнавъ, что у него вырвалось такое восклицаніе. На 233 стр. г-жа Тетюшинова по догадк, которая, однако, оказывается не всегда хороша, переводитъ слова ‘publico ministero’ (прокурорскій надзоръ) словами ‘министерство внутреннихъ длъ’ и т. д., и т. д. На 34 страниц подлинника, наприм., мы читаемъ: ‘Изъ рукописей Споллаицани, которыя я могъ разсмотрть въ общественной библіотек Реджіо, и изъ тхъ, изъ которыхъ мн могъ сдлать извлеченія почтенный проф. Тамбурини, слдуетъ’ и т. д. Въ перевод же это мсто изложено такъ: ‘Разсматривая рукописи Спол., которыя частію мн удалось достать въ подлинник изъ общественной библіотекй Р., и пользуясь сдланными для меня изъ нихъ проф. Т. выписками, я пришелъ къ тому заключенію’ и т. д. Отступленіе, правда, не велико, но зачмъ оно? И такихъ мстъ немало, уже не говоримъ о стихахъ.
Въ перевод встрчается также и значительное число пропусковъ, и, притомъ, неизвстно чмъ мотивированныхъ, потому что они ршительно не подходятъ подъ т поводы, на которые сдланы указанія въ предисловіи г-жи Тетюшиновой. Таковы пропуски фактическихъ данныхъ хотя бы на стр.: 36, 37, 38, 39, 40, 41,46, 112, 113 и т. д. Наряду съ этимъ встрчаются и вставки. Такова вставка на 112 стр., начинающаяся словами: ‘можно привести множество примровъ’ и т. д. Несмотря, однако, на вс эти недостатки, переводъ даетъ довольно правильное понятіе о сочиненіи проф. Ломброзо и, особенно при небольшомъ изобиліи у насъ переводовъ хорошихъ сочиненій вообще и хорошихъ переводовъ въ частности, можитъ считаться пріобртеніемъ для нашей научной литературы.
Въ заключеніе позволимъ себ сдлать замчаніе по поводу одной крайне неприличной выходки,— да проститъ намъ г-жа Тетюшинова это выраженіе,— которую она, къ сожалнію, допустила на 208 стр. Въ этомъ мст авторъ говоритъ, между, прочимъ, о вліяніи столоверченія, по. поводу котораго переводчица, въ свою очередь, длаетъ такое примчаніе: ‘относительно увлеченія спиритизмомъ это врядъ ли справедливо, по крайней мр, у насъ, въ Петербург, спириты уже имютъ свой органъ и насчитываютъ между своими адептами нсколькихъ поврежденныхъ профессоровъ (Вагнеръ и Бутлеровъ)’. Смемъ надяться, что г-жа Тетюшинова, подумавъ хорошенько, и сама пойметъ, что такая личная выходка въ печати боле, нежели неумстна.