Г. Костомаров разбивает народные кумиры, Аверкиев Дмитрий Васильевич, Год: 1864

Дм. Аверкiевъ.

Г. КОСТОМАРОВ
РАЗБИВАЕТЪ НАРОДНЫЕ КУМИРЫ

‘Эпоха’, 1864, No 3

Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/epokha/1864/kumiry.htm

____

И тако начаша упиватись граждане и

ругатися нкими образы безстудными.

(Ник. IV. 134).

I.

Г. Костомаровъ, учоный пользующiйся въ Петербург большой извстностью, любимецъ петербургской публики, написалъ, какъ извстно по порученiю здшней Академiи Наукъ, статью для ‘Мсяцеслова’ на 1864 г. Эта статья успла въ короткое время прославиться чуть-ли не больше всхъ другихъ трудовъ почтеннаго ex-професора и по справедливости заслужила позорную извстность. Статья эта вызвала замчанiе г. Погодина въ 4 No ‘Дня’ и такимъ образомъ повела къ длинной полемик, окончившейся 2-го марта статьею г. Костомарова, напечатанной въ No 62 ‘Голоса’. Въ этой полемик приняли косвенное участiе два петербургскiе журнала, выразившiе своими замчанiями впечатлнiе, произведенное споромъ двухъ учоныхъ на петербургскую публику.

Какъ самая полемика, такъ и замчанiя петербургскихъ журналовъ весьма знаменательны и по нашему мннiю, заслуживаютъ полнаго вниманiя читателей. Сперва скажемъ о мене важномъ.

Въ Петербург есть цлый класъ существъ, которыхъ русскiе, живущiе въ этомъ город, прозвали общечеловками. Эти общечеловки существа до того цивилизованные, что отршились отъ всякихъ предразсудковъ и, постоянно обртаясь въ возвышенныхъ сферахъ мечтанiя, низкимъ для себя полагаютъ принадлежать къ какому-нибудь народу. Дйствительно ни съ однимъ народомъ нтъ у нихъ ничего общаго, даже языка. Ихъ хлбомъ не корми, подавай только какое хочешь обличенiе: всякiй скандалъ, всякое заушенiе историческаго лица для нихъ праздникъ. Имъ дла нтъ до правды, — имъ нравится самый процесъ оскандализированiя извстной личности, — хотя они въ то же время большiе хитрецы и не прочь при случа посмяться надъ обличенiями. Имъ статья г. Костомарова понравилась до нельзя.

— Читали вы отвтъ Костомарова? спрашивалъ меня одинъ такой общечеловкъ.

— Къ несчастiю, отвчалъ я.

— Какъ къ несчастiю? Помилуйте, прекрасный отвтъ, перебилъ онъ.

— Къ несчастiю, продолжалъ я, отвтъ этотъ написанъ не на замчанiя Погодина, я готовъ отдать полную справедливость г. Костомарову: онъ весьма искусно отлыниваетъ отъ отвта.

— Этого я не могу сказать, я не читалъ Погодинской статьи, но Костомаровъ отвчалъ отлично. Димитрiй-то, Димитрiй каковъ молодецъ, а? Запрятался подъ дерево! Ха-ха-ха!

Чему это онъ радуется? подумалъ я, и сталъ было вразумлять общечеловка, но онъ не далъ мн сказать и трехъ словъ.

— Да разв вы занимались русской исторiей? спросилъ онъ съ изумленiемъ.

Изумленiе это ясно говорило: а меня Богъ миловалъ.

Я почолъ излишнимъ продолжать разговоръ. Я даже не спросилъ общечеловка на какомъ основанiи онъ произноситъ сужденiе о предмет ему извстномъ, ибо сiи существа длаютъ то, что имъ нравится, а заниматься умственнымъ шалопайствомъ для нихъ самое любезное дло.

Вроятно читателямъ не разъ приходилось вести подобные разговоры.

Мннiе этихъ общелюдей нашло себ откликъ въ нашей журналистик, ибо нтъ такой пошлости или глупости, на которую не откликнулась-бы наша современная журналистика. Жаль, что нтъ подъ руками одного изъ двухъ вышеупомянутыхъ журналовъ, по поводу полемики гг. Костомарова и Погодина тамъ выражено весьма курьезное мннiе, впрочемъ смыслъ этого мннiя мы передадимъ совершенно точно, и читатель лишится только краснорчивой фразы. Смыслъ-же (или врне безсмыслица) таковъ: ‘Что намъ за дло до Куликовской битвы, да и до битвъ вообще!’

Не правда-ли какъ прогресивно? Дйствительно, почтенному журналу нтъ дла до битвъ, его больше интересуютъ мордобитiя, о которыхъ онъ повствуетъ весьма краснорчиво и которыя онъ воспваетъ въ пошлыхъ стишонкахъ.

Другой журналъ, отличающiйся въ противуположность первому, весьма легкомысленному, необыкновенною тяжеловстностью мыслей, выразился о спор двухъ учоныхъ подобнымъ образомъ: ‘мы полагаемъ, что г. Погодинъ правъ, но думаемъ, что виноватъ не г. Костомаровъ, а г. Погодинъ.’

Въ чемъ-же вина г. Погодина по мннiю этого увсистаго, но весьма почтеннаго органа? Въ томъ, что онъ сказалъ, и совершенно справедливо, что г. Костомаровъ не долюбливаетъ Москвы.

Прежде чмъ мы перейдемъ къ самому предмету этой статьи, мы считаемъ не лишнимъ разъяснить и этотъ пунктъ.

Г. Костомаровъ весьма обидлся на замчанiе г. Погодина о томъ, что онъ не долюбливаетъ Москвы. Такъ въ первомъ своемъ отвт (Голосъ No 32) онъ говоритъ: ‘по-крайней-мр при описанiи такихъ отдаленныхъ событiй, какъ куликовская битва, авторы должны быть изъяты отъ подозрнiй въ неблагонамренности своихъ взглядовъ… Иначе невозможно заниматься исторiей.’

Весьма жаль, что г. Костомаровъ употребилъ слово ‘неблагонамренность,’ оно на современномъ журнальномъ язык получило такой неприличный оттнокъ и такъ часто употребляется журнальными башибузуками, что уважающему себя учоному слдуетъ остерегаться употреблять его.

Мы замнимъ его словомъ: ‘недобросовстность’ и надемся ниже доказать, что именно въ недобросовстности должно не только заподозрить, но и обвинить г. Костомарова за его ‘описанiя такихъ отдаленныхъ событiй, какъ куликовская битва.’ Мы увидимъ какъ онъ искажаетъ факты, приводитъ изъ лтописей только т изъ нихъ, которые бросаютъ на Дмитрiя мнимую тнь, умалчивая о другихъ, при томъ, онъ вообще лишонъ способности обращать вниманiе на совокупность фактовъ. Какой-бы извстностью ни пользовался учоный, — но если онъ, подобно г. Костомарову, искажаетъ факты, — то нельзя назвать его добросовстнымъ. Мы не говоримъ, чтобы это искаженiе было злоумышленнымъ со стороны г. Костомарова, готовы даже утверждать, что онъ трудится весьма прилежно, желаетъ по мр силъ разъяснить нашу исторiю, бросить новый свтъ на многiя событiя, — но что-же длать, если онъ не обладаетъ необходимыми для этого — ни силою, ни учоностью?

Разв не желанiе провести новый взглядъ заставило г. Костомарова написать статью о происхожденiи Руси изъ Литвы? Къ несчастiю, онъ не обладалъ и вроятно продолжаетъ не обладать необходимыми для этого знанiями, и его учоная фантазiя разлетлась въ пухъ и прахъ. Онъ желалъ также доказать, что Поляне и Новгородцы одно и тоже, но доказалъ единственно незнанiе основныхъ правилъ филологiи. Онъ писалъ и о Гор-Злосчастiи, и о Сусанин — но къ чему вспоминать старое? Вообще, у г. Костомарова всегда охота смертная сказать что-нибудь ‘новенькое’. Онъ всегда схватится за одинъ какой-нибудь фактъ, раздуетъ его въ гору, построитъ на немъ цлую статью, а на другiе факты не обратитъ никакого вниманiя.

И такъ желанiе сдлать во что бы то ни стало открытiе — весьма сильно мшаетъ г. Костомарову.

Во-вторыхъ, у г. Костомарова есть какая-то индiосикразiя къ Москв, въ его стать о Куликовской битв, какъ нарочно примры этому встрчаются на каждомъ шагу. Весьма можетъ быть что эта индiосикразiя въ настоящемъ случа только кажущаяся, самое открытiе, сдланное г. Костомаровымъ, въ этой стать, было такого рода, что подъ впечатлнiемъ его онъ поневол видлъ все въ чорномъ свт. Но тмъ не мене, шпилекъ Москв въ стать не мало, и г. Погодинъ не могъ не замтить этого.

Еслибы г. Костомаровъ ограничился только вышеприведеннымъ нами намекомъ, то мы даже не обратили бы на этотъ пунктъ спора никакого вниманiя, но къ несчастiю г. Костомаровъ позволилъ себ, во второмъ своемъ отвт, сказать, что въ стать г. Погодина есть ученополицейская сторона. Отчего это г. Костомаровъ замтилъ только во второй стать г. Погодина полицейскiй тонъ?

Обвиненiе въ нерасположенiи къ Москв высказано г. Погодинымъ въ первой его стать.

Чмъ тонъ этой второй статьи боле полицейскiй, чмъ первой? И въ чемъ этотъ полцейскiй тонъ, въ томъ, что г. Погодинъ не вритъ въ любовь г. Костомарова къ Москв? Но какъ врить въ этомъ человку, не обращающему вниманiя на представленныя ему возраженiя, бросающемуся изъ стороны въ сторону для подтвержденiя своего ни на чемъ не основаннаго мннiя? И будто любовь или не любовь къ Москв XIV вка подлежитъ вдомству полицiи? Кого это г. Костомаровъ удивить хочетъ?

Лучше бы г. Костомарову серьезно взглянуть на дло, перечесть еще разъ Никоновскую лтопись, которой онъ отдаетъ преимущество, при внимателномъ чтенiи онъ, надемся, увидлъ бы всю шаткость своихъ доказательствъ, — а не то поневол думается, что г. Костомаровъ нашолъ полицейскiй тонъ въ стать г. Погодина единственно для того, чтобы расположить въ свою пользу читателей.

Мы спросимъ г. Костомарова для чего онъ писалъ свою статью о Куликовской битв? Какiя новыя истины онъ высказалъ въ ней? Объяснилъ-ли онъ ее значенiе лучше своихъ предшественниковъ? Новаго-то найдется весьма немного, да и то подлежитъ великому сомннiю, при чтенiи ясно одно: желанiе бросить тнь на Димитрiя и на Москву вообще, желанiе это столь сильно, что авторъ сообщаетъ только неблагопрiятные для Москвы факты и для этого даже, какъ увидимъ, искажаетъ слова лтописей.

Но впрочемъ, любитъ-ли г. Костомаровъ Москву ршительно все равно и это никого ни опечалить, ни обрадовать не можетъ. Весьма прискорбно только что онъ недобросовстно обращается съ фактами.

Что противъ этого скажутъ разсужденiя г. Костомарова о любви къ отечеству, сравненiе г. Погодина со старой лошадью, разсужденiя о Пелисье, Канробер и другихъ генералахъ? Или г. Костомаровъ полагаетъ, что онъ сказалъ дльную мысль, объявивъ, что ‘дло историка не курить фимiамъ передъ народными кумирами, а разбивать ихъ?’ О, какая великая мысль, достойная быть записаною, какъ примръ риторическаго краснорчiя! Разбивать кумиры, можетъ быть, и прiятно, не знаемъ, добросовстное изученiе, конечно, не столь прiятно, но наврно гораздо полезне.

II.

Приступимъ теперь къ разбору самой статьи и поучимся у г. Костомарова тому какъ учоные люди разбиваютъ народные кумиры.

Исходнымъ пунктомъ воззрнiй г. Костомарова мы считаемъ слдующее мсто. Разсказавъ о раздленiи орды въ начал княженiя Димитрiя, онъ говоритъ:

‘Въ это время было естественно и Руси, входившей въ число ханскихъ владнiй, по примру отложившихся частей, покуситься на отторженiя, и, конечно, знамя возстанiя должно было подняться на Москв. Московскiй князь былъ уже признаваемъ отъ хана намстникомъ Русскаго мiра, Московскiй великiй князь естественно могъ и долженъ былъ захотть такъ же сдлаться независимымъ, въ качеств особаго хана, какъ длали другiе’. (Мсяц. стр. 6).

Вотъ по истин новый взглядъ на русскую исторiю. Москва и вообще платившая дань часть Руси, по г. Костомарову, составляла часть Орды, — это новость. Орда стала распадаться и Московскiй великiй князь сдлалъ попытку сдлаться отдльнымъ ханомъ, какъ напр. Тогай! Но это прелестно! Исторiя Руси — исторiя части Орды. Изъ этого можно вывести преинтересныя заключенiя. Можно напр. сказать, что около Москвы не собиралась русская сила, что Русь вообще не крпла, а стала впослдствiи свободной единственно вслдствiе распаденiя Орды. Удивительно какъ это ея послдующая исторiя не похожа на исторiю другихъ ханствъ. Жаль, что такое великое открытiе сдлано г. Костомаровымъ мимоходомъ. Развитiе этой исходной мысли было бы крайне поучительно и интересно.

Г. Костомаровъ между прочимъ забылъ въ своей стать упомянуть о томъ, что распавшаяся Орда соединилась подъ Мамаемъ и что Дмитрiй началъ борьбу со всею Ордою.

У него просто сказано: ‘Въ то время Мамай пересталъ ставить куколъ, называемыхъ ханами или царями. Онъ самъ назвался наконецъ царемъ (стр. 10)’. Забывчивость удивительная, особенно въ историк, разбивающемъ народные кумиры.

Впрочемъ, небрежность изложенiя не рдкость у г. Костомарова. Такъ на той же страниц у него сказано: ‘Тогда (въ битв на Вож) поймали Москвичи какого-то измнника, былъ онъ Иванъ Васильевичъ, тысячскаго сана сынъ, и шолъ изъ Орды съ татарами на своихъ собратiй. У него нашли цлый мшокъ зелья, должно быть, какъ думали, лихаго, и посл распроса послали его въ заточенiе на Лачь — озеро въ Каргополь, въ Новгородскую землю’.

Что за небрежность изложенiя! Г. Костомаровъ позабылъ что онъ самъ говорилъ на стр. 7 объ Иван Васильевич и называетъ его ‘какимъ-то измнникомъ’. Притомъ, вовсе не его поймали тогда, какъ-же это г. Костомаровъ, писавши эти строки, не вспомнилъ что Иванъ Васильевичъ былъ казненъ въ слдующемъ году въ Москв? Вроятно, онъ понадялся на свою память и при писанiи статьи не справлялся съ источниками. Иначе, какъ возможно было перековеркать такое ясное извстiе ‘изымаша же тогда на войн той нкотораго попа отъ орды пришедша Иванова Васильевича, и обртоша у него злыхъ и лютыхъ злей мшокъ, и истязавше его много, и послаша въ заточенiе на Лачь озеро, идже б Данило заточенникъ. (П. С. Р. Л. VIII. 33)?

Примры подобной небрежности встрчаются на каждомъ шагу, мы не станемъ нарочно отыскивать, но поневол наткнемся на нихъ.

III.

Разсмотримъ теперь отношенiя г. Костомарова къ Дмитрiю. Постарался ли онъ хотя нсколько обрисовать характеръ этого великаго князя? ясны ли читателю поступки его? Увы! даже и попытки объяснить характеръ Дмитрiя нтъ у г. Костомарова. Дв черты замтилъ онъ въ Дмитрi: именно, что онъ ‘не отличался пылкой отвагою’ и любилъ барыши. Насчетъ ‘пылкой отваги’ посл, а теперь насчетъ бырышничества, тмъ боле, что и при этомъ г. Костомаровъ не могъ не исказить факта, вроятно вслдствiе своей любви къ Москв, историческаго безпристрастiя и другихъ подобныхъ причинъ, о которыхъ онъ такъ краснорчиво пишетъ. Вотъ что сказано у г. Костомарова: ‘Въ орд былъ тогда (1371) сынъ Михаила Александровича (тверскаго), онъ тамъ задолжалъ, московскiй князь выкупилъ его, привезъ въ Москву и отпустилъ только тогда, когда отецъ его, соперникъ Димитрiя, заплатилъ ему за свободу сына десять тысячь рублей, конечно съ значительнымъ барышомъ противъ того, за сколько его выкупилъ изъ орды Московскiй великiй князь. (стр. 7). Откуда это конечно и въ тоже время извстiе, что тверской великiй князь заплатилъ десять тысячь рублей? Вдь по лтописямъ эту именно сумму заплатилъ Дмитрiй за князя Ивана въ Орд. Напрасно г. Костомаровъ надется на свою память: этакъ онъ дойдетъ до того, что придется каждый сообщаемый имъ фактъ заподозрвать въ искаженiи. Вотъ напр. какъ сказано объ этомъ факт въ Воскресенской лтописи: ‘выведе же съ собою (Дмитрiй) изъ орды княже Михаилова сына Тверскаго князя Ивана, окупивъ его у Тотаръ въ долгу, дасть на немъ десять тысящь рублевъ серебра, еже есть тма, и приведе его на Москву, посади на митрополичье двор Алексев, и сед нколико донелиже выкупиша его.’ О томъ же въ Тверской подъ 6880 годомъ: ‘А князь Дмитрей послалъ въ Орду, высулиша князя Ивана Михайловича, сына Александровича, и приведоша на Москву, заговвъ Филипову заговнiю, начаша его дръжати въ истом’. (П. С. Р. Л. XV, 433) И ниже, подъ 6881′ Той же зимы сътворися мiръ князю великому Михаилу съ княземъ великимъ Дмитрiемъ, и отпусти сына съ Москвы князя Ивана съ любовiю.’ (Idem, 434).

Вотъ вамъ и конечно! гд-же барышъ? Объ немъ упомянула бы хоть Тверская лтопись. Какъ же поминутно встрчая подобныя искаженiя не заподозрить г. Костомарова въ недобросовстности?

И такъ, одна черта характера Дмитрiя изобртена г. Костомаровымъ, — что же касается до отсутствiя пылкой отваги — то это черта отрицательная и ничего не рисующая. Г. Костомаровъ впослдствiи сталъ смле и прямо называетъ въ ‘Голос’ Димитрiя трусомъ, сравниваетъ его съ Фольстафомъ и т. п.

Г. Костомаровъ не понялъ характера Дмитрiя, или даже просто не хотлъ понять. Въ первомъ своемъ отвт г. Погодину, г. Костомаровъ говоритъ: ‘Вамъ-бы хотлось, чтобъ онъ (т. е. Дмитрiй) былъ богатырь, герой, исполненъ всевозможнйшихъ добродтелей: что же? И мн&#1123, того же хотлось бы (Г. 32)’ Какъ это нжно, особенно со стороны историка, разбивающаго народные кумиры. Видно съ такими миндальными требованiями и приступалъ г. Костомаровъ къ Дмитрiю и разсердился на него за то, что онъ небылъ исполненъ всевозможнйшихъ добродтелей. Въ своемъ желанiи унизить Димитрiя г. Костомаровъ часто доходитъ до смшнаго. По разсказу г. Костомарова, Димитрiй въ 1371 г. когда Мамай далъ Михаилу Тверскому ярлыкъ на Владимiрское великое княжество ‘тотчасъ побжалъ въ Орду, просилъ, кланялся и склонилъ татарскую власть въ свою пользу поклонами и подарками?’ Это сказано на стр. 9, а на 8 разсказано весьма просто какъ было дло. Гд-же тотчасъ Дмитрiй побжалъ въ Орду? онъ даже не похалъ во Владимiръ къ ханскому послу. Даже по числамъ можно разсчитать все: пришолъ изъ Орды Михаилъ Александровичъ съ ярлыкомъ 10 апрля (тв. 430), а Дмитрiй похалъ въ орду 15 iюня (воскр. 18), т. е. черезъ два мсяца и то потому что тверской великiй князь послалъ въ орду сына своего Ивана. Ему нечего было особенно кланяться, онъ похалъ съ деньгами. ‘Князь великiй Дмитрей въ орду поиде, и подаваа серебра много отъ великаго княженiя (тв. 430)’. Не очень-то нужно было кланяться въ орд князю, который вроятно при этомъ уговорился съ Мамаемъ платить меньшiй ‘выходъ?’

Г. Костомаровъ, разсказывая о негодованiи русскихъ князей на Тверскаго великаго князя во время похода 1375 года за то, что онъ нсколько разъ ‘приводилъ ратью’ зятя своего Ольгерда Гедиминовича на Москву и сложился теперь съ Мамаемъ, — прибавляетъ: ‘но Дмитрiй прежде сносился съ тмъ же Мамаемъ и это не представлялось опаснымъ. Ясно, что московская политика умла представить князьямъ и вообще Русской земл предосудительнымъ въ другихъ то, что оправдывала за собой (стр. 8)’ Что-же предосудительнаго было въ сношенiяхъ Дмитрiя съ Мамаемъ, приводилъ-ли онъ враговъ на русскую землю, подсылалъ-ли къ Мамаю людей подобныхъ Ивану Васильевичу и Никомату? Чего же было бояться рускимъ князьямъ сношенiй Дмитрiя съ ордою? Не потому-ли, что онъ сталъ платить меньшiй ‘выходъ’?

Встрчая безпрестанно подобныя выходки нисколько не удивляешься, когда г. Костомаровъ почти что сердится на Димитрiя за то, что онъ поскупился и далъ мало денегъ Мамаю.

Не мудрено, что при такомъ вниканiи въ смыслъ фактовъ г. Костомаровъ дошолъ до мннiя, что Димитрiй трусъ.

IV.

‘Димитрiй, какъ показываютъ вс дла его, не отличался пылкой отвагой’, — говоритъ г. Костомаровъ.

Что такое нужно разумть подъ этой пылкой отвагой, неизвстно. И что это за особенно важное качество, эта пылкая отвага, что отсутствiе ее можно составить характеристическую черту человка? Не отличался ею Димитрiй, и слава Богу, она ненужна была ему, отважный князь въ это время много бы зла принесъ русской земл, онъ началъ-бы дло освобожденiя преждевременно, и хорошо, еслибы при немъ случился, какъ при Владимiр Андреевич во время куликовской битвы опытный бояринъ Дмитрiй Михайловичъ {Какъ это г. Костомаровъ не обвинитъ Д. М. въ трусости, или какъ онъ выражается, въ отсутствiи пылкой отваги?}, который сдержалъ-бы его пылъ.

Не пылкою отвагою, а твердымъ умомъ, выдержанностiю воли, знанiемъ обстоятельствъ и умнiемъ пользоваться ими отличались московскiе князья. Въ Дмитрi виднъ ясно внукъ Калиты, типъ Калиты облагородился въ немъ. На его памяти нтъ такого пятна, какъ дло тверскаго великаго князя Александра Михайловича. У Дмитрiя больше смлости, прямоты въ дйствiяхъ, чмъ у его дда. Онъ сознавалъ свою силу. ‘Умными очами’ (Новг. I) смотрлъ онъ на дло. Соперниковъ опасныхъ между другими великими князьями ему не было, Михаилъ Тверской самъ своею неумлостью портилъ возможный успхъ своего дла и постоянно ‘оставался въ дуракахъ’, по выраженiю г. Костомарова. Олегъ Рязанскiй былъ въ слишкомъ исключительномъ положенiи и не пытался стать во глав Руси, но это былъ соперникъ сильный, умный и Димитрiй дйствовалъ относительно его чрезвачайно осторожно и умно, неучастiе Олега въ Куликовской битв повело къ заключенiю между ними мира. Въ 1386 г. видя неудачу Рязанской войны и въ тоже время задумавъ походъ къ Новгороду, — онъ заключилъ съ Олегомъ, хотвшимъ, по лтописному выраженiю, добра не Москв, ‘а своему княженiю’, вчный миръ. Воспитанный митрополитомъ Алексемъ, Димитрiй былъ богомоленъ, ‘отъ юныя връсты Бога взлюби и духовныхъ прилежаше длехъ’, благочестивъ боле на дл, чмъ на словахъ, что наивно выражено въ витiеватомъ слов о его житiи и преставленiи: ‘аще и книгамъ не ученъ сый добр, но духовныя книги въ сердц своемъ имаше’, хотя въ значенiи въ митрополиты Митяя онъ и не совсмъ любезно обошолся съ духовенствомъ, за то и въ разсказ объ этомъ (воскр. л.) проглядываетъ явное неудовольствiе духовенства, какъ Калита, онъ заставлялъ церковь помогать ему въ длахъ мiрскихъ. Въ частной жизни, онъ ‘тло свое чисто съхрани до женидьбы’, и посл женидьбы, любилъ, какъ его соперникъ Олегъ, пиры (но не попойки, какъ полагаетъ г. Костомаровъ), изъ себя былъ человкъ ражый, вроятно, очень добродушный и веселый, какъ большинство толстяковъ, говорилъ всегда толково, не хвастая ни мало, десять разъ отмривалъ, одинъ отрзывалъ, начиналъ войну, увренный въ успх, отъ неудачи духомъ не падалъ, неудалась Рязанская война, удался походъ къ Новгороду, не отличался пылкой отвагой, но былъ храбръ и умлъ постоять за себя. Истый москвичъ. Владимiръ Андреевичъ былъ, можетъ, и отважне и храбре, но никакъ не умне Дмитрiя.

‘Димитрiй, говоритъ г. Костомаровъ, какъ показываютъ вс дла его, не отличался пылкой отвагой. Онъ оскорблъ и опечалился зло (узнавъ, что Мамай идетъ войной) — говоритъ лтописецъ — и началъ прежде всего молиться.’ (Календ. стр. 11). Затмъ, г. Костомаровъ, не говоря ни слова о распорядительности Дмитрiя, слдуетъ никоновской лтописи, гд митрополиту Кипрiану приписывается не только мысль о поход, но и вс распоряженiя Димитрiя, все длается по совту Кипрiана, и собирается войско, и посылаются послы къ Мамаю. Г. Костомаровъ полагаетъ, что сношенiя съ Кипрiаномъ подвергаются ‘сомннiю именно потому, что, по извстiямъ нкоторыхъ списковъ, Кипрiанъ прiхалъ позже’ (т. е. въ слдующемъ году, 1381). Извстiе это можно подвергнуть сомннiю и подругимъ причинамъ. По разсчету времени, нтъ ничего невозможнаго, что Кипрiанъ и могъ быть уже въ Москв, но онъ никакъ не могъ въ такое короткое время получить такое расположенiе Димитрiя, (который не долюбливалъ его), чтобы онъ не только совтовался съ нимъ, но и исполнялъ вс его совты безпрекословно. Если принять извстiе никоновской лтописи, то Кипрiянъ прiхалъ въ Москву 4 мая 1380 г.. Мамай перешолъ черезъ Воронежъ лтомъ, въ конц iюня или въ начал iюля (не позже), слдовательно влiянiе на великаго князя онъ долженъ былъ прiобрсть въ два мсяца. При томъ же это извстiе только въ одной Никоновской, а въ добавокъ въ самой никоновской лтописи, хронологiя нсколько въ этомъ случа сбивчивая. На стр. 77 (IV) читаемъ, что черезъ семь мсяцовъ по прибытiи Кипрiана прiхалъ Пименъ митрополитъ т. е. въ 1380 г, а на стр. 129 прiздъ Пимена назначенъ въ 1381 г. согласно со всми другими лтописями.

Итакъ, извстiе о разговор Кипрiана съ Димитрiемъ по полученiи извстiя о переход Мамая черезъ Воронежъ — весьма сомнительно. Кипрiанъ является въ этомъ разговор весьма распорядительнымъ, какимъ дале въ повсти является самъ Димитрiй.

Но во всякомъ случа, на основанiи этого разговора нельзя прiйти къ заключенiю, выраженному г. Костомаровымъ. ‘Наконецъ, если это извстiе выдуманное, и тогда оно иметъ значенiе, какъ образчикъ духовной мудрости вка, какъ взглядъ, который дйствительно имли и могли имть тогда православные духовные, когда они заботились о вр и объ исполненiи ея уставовъ боле чмъ о земномъ отечеств, входящемъ въ кругъ мiрскихъ длъ.’

Сказать этого и вообще нельзя, а тмъ боле вывести подобное заключенiе изъ разговора великаго князя съ митрополитомъ, какъ онъ приведенъ въ Никоновской лтописи. Есть тамъ и витiйство, и даже сильное (и это заставляетъ полагать, что разговоръ сочиненъ), какъ вообще въ начал повсти, — но участiе Кипрiана къ мiрскимъ дламъ выставлено ярко: князь только исполняетъ его приказанiя, и даже представленъ человкомъ, незнающимъ за что на него возсталъ Мамай, агнцемъ невиннымъ, просто — качество, которымъ не отличались московскiе князья. Либо надо было передать весь разговоръ либо совсмъ не упоминать о немъ, изъ того отрывка, который приведенъ у г. Костомарова, еще можно вывести вышеприведенное заключенiе, но изъ самаго разговора нельзя.

Задавшись подобною идеею, г. Костомаровъ неврно смотритъ и на игумена Сергiя. ‘Врный православному смиренiю, предпочитавшiй лучше златомъ и сребромъ отдлаться отъ враговъ, чмъ отваживаться на кровопролитiе, за столомъ преподобный Сергiй сказалъ великому князю: ‘Почти дарами и честью нечестиваго Мамая, Господь видитъ твое смиренiе и вознесетъ тебя, а его неукротимую ярость низложитъ’. Надо замтить, что раньше, по лтописи, Сергiй говоритъ князю ‘да дастъ теб Господь Богъ и пречистая Богородица помощь, не отъ этой еще побды носить теб внецъ съ вчнымъ сномъ, прочимъ-же многимъ безъ числа готовятся внцы съ вчною памятью’. Этихъ словъ у г. Костомарова не приведено, а между тмъ они оттняютъ приведенные у него слова. И за тмъ, г. Костомаровъ опять опускаетъ слова Сергiя, сказанныя въ отвтъ на слова Димитрiя ‘я уже поступилъ такъ, но онъ тмъ боле съ великою гордостiю возносится, а именно: ‘если такъ, то ждетъ его конечное погубленiе и запустнiе, теб же отъ Господа Бога и пречистыя Богородицы и святыхъ его помощь милость и сила’.

На основанiи совта окончить дло мирно съ Мамаемъ, еще нельзя обвинять духовенство, что оно не заботилось о земномъ отечеств. Преподобный Сергiй, по крайней мр, весьма о немъ заботился. Онъ предсказалъ побду и такимъ образомъ придалъ Димитрiю боле увренности въ успх дла, онъ и въ приведенномъ не вполн г. Костомаровымъ разговор не очень упрашиваетъ Димитрiя примириться съ Мамаемъ, онъ желалъ только увриться вполн ли правъ Димитрiй, не слишкомъ ли самодянно, гордозаносчиво поступаетъ онъ и узнавъ, что Димитрiй поступаетъ, хорошо обдумавъ дло, благословилъ его. Сергiй и раньше и посл доказывалъ, что онъ заботился о земномъ отечеств, пусть г. Костомаровъ вспомнитъ кто былъ посланъ въ 1365 г. въ Нижнiй Новгородъ объявить Андрею Константиновичу князю Нижегородскому, чтобъ онъ халъ судиться съ братомъ своимъ Дмитрiемъ Константиновичемъ Суздальскимъ къ Дмитрiю Ивановичу, кто уговорилъ въ 1386 г. Олега Ивановича заключить съ московскимъ великимъ княземъ вчный миръ? Что это за охота у г. Костомарова не обращать вниманiя на совокупность фактовъ. Чуть ему придетъ какая мысль въ голову, онъ ее и печатаетъ, не повривъ предварительно.

Кстати о почтенiи Мамая дарами. Въ календар г. Костомаровъ говоритъ слдующее: ‘Димитрiй послалъ въ орду посла Захарiя Тулчева {У г. Костомарова въ календар онъ названъ Пулчевымъ, а въ Голос Тульчинымъ.} съ двумя толмачами. Онъ везъ покорную грамоту и дань Мамаю, но дань была не въ той пропорцiи, въ какой хот 123,лъ получить властитель, думавшiй о возстановленiи блеска и силы Кипчака. Посолъ этотъ едва вступилъ на Рязанскую землю, какъ узналъ, что Олегъ предался Мамаю и извстилъ объ этомъ Димитрiя. Не говорится въ сказанiяхъ, продолжалъ ли посолъ свой путь дале и какъ принялъ его Мамай. Уже впослдствiи оказывается, что Мамай отвергъ умренную данъ, предъ окончательнымъ опустошенiемъ {Котораго не было. Что за небрежность изложенiя.} и завоеванiемъ земли русской (стр. 12).

Что Мамай не принялъ дани можно видть только изъ разговора Дмитрiя съ Сергiемъ, что она была послана по уговору Дмитрiя съ Мамаемъ, кажется, быть сомннiя не можетъ, иначе не понятенъ отвтъ Дмитрiя ханскимъ посламъ, требовавшимъ дани, какая при Джанибек платилась, въ Никоновской лтописи посылка дани приписана совту Кипрiана, но объ этомъ обстоятельств мы уже говорили, Мамай, вроятно, не надялся на уступку Димитрiя потому что продолжалъ наступательное движенiе, — но ему важно было выиграть время, чтобъ успть соединиться съ Олегомъ и Ягейлломъ.

Разсказъ г. Костомарова въ календар согласенъ съ источниками, — но впослдствiи когда г. Костомарову захотлось, доказать, что Димитрiй былъ трусъ и изъ трусости началъ только войну, онъ не устыдился написать слдующее:

‘Узнавши, что вся русская земля дружно {Будто вся?} встаетъ противъ него, Мамай послалъ къ Дмитрiю требовать выхода въ такомъ размр, въ какомъ онъ давался при Узбек и Джанибек, Димитрiй (какъ всегда водилось въ московщин) старался выторговать выгоднйшiя условiя и предлагалъ выходъ въ томъ вид, въ какомъ положено было платить по прежнему договору съ Мамаемъ. Послы, по вол Мамая, не согласились и ушли. Димитрiй подумалъ, посовтовался и послалъ къ Мамаю Захарiя Тульчина и двухъ толмачей, а съ ними злата и сребра много. Мамай не принялъ. Почему онъ не принялъ? Потому, говоритъ сказанiе, что надялся на Ягейла и на Олега рязанскаго. Что же посылалъ ему великiй князь Московскiй? На какую дань соглашался Димитрiй? По смыслу выходитъ, что на ту, какой требовалъ Мамай. Иначе, какъ Димитрiю посылать Мамаю то, чего Мамай не принялъ уже разъ черезъ своихъ пословъ? Что же оставалось тогда длать Димитрiю? Вдь онъ соглашался покориться, да покорности-то его не принимали. Конечно, драться. Тутъ у него не было ршимости: тутъ была неизбжность, крайняя необходимость. И потому-то нельзя приписывать его храбрости то, что онъ пошелъ на войну противъ Мамая?’ (Гол. 62).

Что это значитъ? Почему въ календар сказано одно, а въ Голос другое? Почему при этомъ не объяснена причина перемны мннiя? Вдь, это нчто въ род ученой передержки. Конечно, у г. Костомарова произошло это единственно отъ зудливаго желанiя доказать во чтобы то ни стало свою идейку. И это безпристрастiе, любовь къ исторiи?

Мннiе, что ршимость Димитрiя идти противъ Мамая есть собственно трусость до того курьезно, — что опровергать его даже странно. Мы замтимъ только еще разъ, что г. Костомаровъ лишонъ способности обращать вниманiе на совокупность фактовъ.

V.

Теперь объ участiи Димитрiя въ битв и о его личной храбрости.

Собственно на этомъ пункт и основана полемика г. Костомарова съ г. Погодинымъ. Бда, надо сказать правду, съ обихъ сторонъ. Г. Погодину нечего было сердиться и главное не на чмъ было пускаться въ разсужденiя о генералахъ Пеллисьи и Канробер. Врага слдуетъ поражать его собственнымъ оружiемъ. Доказательства мужества (но не пылкой отваги) Димитрiя слдовало основать на Николаевской лтописи. Г. Костомаровъ весьма остроумно отвергаетъ сказанiе о битв, помщенное въ IV том (оно и въ воскресной лтописи) Полнаго Собранiя Лтописей. Тамъ побда приписана помощи агентовъ, тамъ мало характеристическихъ чертъ и все описанiе весьма похоже, напр. на описанiе битвы на рк Сальниц (см. Ипатьевскую лтъ. стр. 2). Насъ-же интересуютъ не столько подробности полемики двухъ учоныхъ, сильно понадявшихся на память, сколько самая битва, хотя мы повидимому, будемъ слдить по этой полемик за ходомъ битвы.

Ошибки обоихъ учоныхъ происходятъ отъ того еще, что они не уяснили себ характера Димитрiя. Одинъ смотритъ на него по Карамзину, другой желаетъ отыскать въ немъ отсутствiе пылкой отваги. Вмсто фактовъ оба пускаются въ водянистыя и ни къ чему неприводящiя разсужденiя о храбрости вообще.

1) Рчи и поведенiе Димитрiя во время предшествовавшее битв.

Ясно показываютъ, что онъ былъ мужественъ. Г. Костомаровъ не отвергаетъ этого, но говоритъ, что если судить по рчамъ, то и Фольстафъ храбрый человкъ (Голосъ No 32). Изъ этого заключаемъ, что г. Костомаровъ незнакомъ съ личностью Фольстафа, ибо по рчамъ сего послдняго о его храбрости разв миссисъ Квикли заключить можетъ. Что хвастливаго нашелъ г. Костомаровъ въ рчахъ Димитрiя. Твердая увренность звучитъ въ нихъ. ‘Лпо намъ, братiя, положить головы за православную вру христiанскую, чтобъ не запустли церкви наши, да не будемъ разсяны по лицу земли, а жены наши и дти не отведутся въ плнъ, на томленiе отъ поганыхъ. Да умолитъ за насъ Сына Своего и Бога нашего Пречистая Богородица’. Это-ли хвастливая рчь? Какая простота и твердость! Великость предпринимаемаго дла, сознанiе этой великости, твердая увренность и упованiе — вотъ что заставляетъ говорить такiя рчи. Такъ-ли говорили пьяные русскiе люди за ркою Пьяною?

‘Находились многiе, повствуетъ г. Костомаровъ (стр. 17), у которыхъ осторожность брала верхъ надъ отвагою, они все еще настаивали, чтобъ оставаться’, т. е. не перевозиться за Донъ.

Что-же сказалъ имъ Димитрiй?

Димитрiй (idem) сказалъ имъ: ‘честная смерть лучше злого живота. Ужь лучше было вовсе не идти противъ безбожныхъ татаръ, чмъ пришедши сюда и ничего не сдлавши, назадъ возвращаться.’

И вслдъ за этимъ г. Костомаровъ съ воодушевленiемъ продолжаетъ: ‘И присталъ великiй князь къ совту Олгердовичей, и ршились переправляться за Донъ, отважиться на крпкiй бой, на смертный бой, побдить враговъ, или безъ поворота всмъ пропасть. Въ первый разъ со времени Батыева ига, Русь, собранная въ вид воинственныхъ дтей своихъ, ршилась предпочесть смерть рабству.’

О комъ же г. Костомаровъ говоритъ съ такимъ одушевленiемъ? Неужели о княз, который, по его мннiю, изъ трусости пошолъ на Мамая?

О, художественность, увлекающаяся первой фразой, первымъ фактомъ, неспособная создать типа, неспособная къ спокойному изученiю и созерцанiю! Это самая низкая степень художественной способности, истинный художникъ уметъ обуздывать себя, онъ заклинатель своихъ собственныхъ силъ.

О, самолюбiе, готовое двадцать разъ переиначивать фактъ, единственно ради защиты своего меленькаго мнньица.

За тмъ трусъ отправляется, наканун битвы, въ пол между двумя станами вдвоемъ съ Дмитрiемъ Волынцемъ.

Боброкъ предсказываетъ ему побду, за тмъ слдуютъ другiя предзнаменованiя побды. И этотъ князь струситъ, ибо г. Костомарову такъ покажется: г. Костомаровъ забудетъ все, когда увидитъ его безъ чувствъ подъ деревомъ.

2) Фактъ переодванiя.

Г. Костомаровъ, начиная разсказывать о переодваньи, уже предвкушаетъ свое открытiе, и потому умалчиваетъ о томъ, что князь здилъ въ сторожовой полкъ.

‘И начаша прежде съзжатись сторожевыя полки руския съ татарскими, самъ же князь великии напередъ въ сторожевыхъ полцехъ здяше, и мало тамо пребывъ возвратись паки въ великии полкъ (Ник. IV, 112)’.

Можетъ быть, г. Костомарову требуется, чтобы Димитрiй остался въ сторожевомъ полку? Къ счастiю, Димитрiй былъ человкъ умный и воротился въ большой полкъ, чтобы ободрить воиновъ на битву и ‘прослезились вс они, и укрпились, и были мужественны, какъ летающiе орлы, какъ львы, рыкающiе на татарскiе полки.’ Обладай Димитрiй пылкой отвагой такого сорта, какая нравится г. Костомарову, онъ бы долженъ остаться въ сторожевомъ полку и пожалуй быть тамъ убитымъ.

Г. Костомаровъ напрасно выпустилъ также и то обстоятельство, что полки устроилъ воевода Димитрiй Волынецъ Боброкъ.

Объхавши полки Димитрiй прiхалъ подъ свое великокняжеское черное знамя — мы слдуемъ г. Костомарову — помолился образу Спасителя, написанному на знамени, сошолъ съ коня, отдалъ коня боярину своему Михаилу Бренку, снялъ съ себя княжескую приволоку (плащъ) и надлъ на Бренка, веллъ ему ссть на коня своего, а своему рынделю (знаменоносцу) приказалъ нести передъ собою {Не совсмъ врно переданъ лтописный разсказъ, см. ниже.} великокняжеское знамя. Повсть говоритъ, что окружающiе великаго князя упрашивали его стать въ безопасномъ мст, гд бы онъ могъ только смотрть на битву и давать ей ходъ {Отчего это слово переводится г. Костомаровымъ бжалъ? Онъ такъ спорилъ о слов бжалъ.}, но великiй князь отказался отъ этого, и говорилъ: ‘Я у васъ первый надъ всми, я боле всхъ васъ получалъ всего добраго и теперь долженъ первый съ вами трпеть.’ Но кажется, думаетъ г. Костомаровъ, что Димитрiй нарядилъ своего боярина великимъ княземъ съ тою именно цлью, чтобы сохранить себя отъ гибели и еще боле отъ плна, потомучто враги узнавши великаго князя по знамени и по приволок, употребляли-бы вс усилiя, чтобы схватить его. Иного побужденiя быть не могло (стр. 19 и 20).

Какъ у г. Костомарова легко это кажется перешло въ быть не могло — что за игривость мыслей!

Но однако посмотримъ на сколько справедливы эти ‘кажется’ и ‘быть не могло.’

Гд стояло великокняжеское знамя? разумется, не въ великомъ полку, ибо сказано, что Димитрiй, осмотрвъ полки, прiхалъ подъ него, — гд-же? Бояре совтуютъ ему стать ‘назади’, или на ‘крыл’, или гд нибудь на ‘опришеномъ мст’, въ подобномъ мст и знамя стояло. Димитрiй былъ толстъ, и очень, не мудрено, что онъ снялъ съ себя приволоку и ‘царскую утварь’, — а пошолъ сражаться въ однихъ латахъ. И еслибъ онъ хотлъ себя переодваньемъ спасти отъ гибели, то для чего было ему отдавать на гибель своего любимаго наперстника Михаила Бренка? Будто у него не было бояръ, которыхъ онъ не долюбливалъ? Тутъ немного надо логики, чтобы видть, что не погубить, а сохранить Бренка желалъ великiй князь.

3) Когда былъ убитъ Михаилъ Бренокъ?

Г. Костомаровъ разсказываетъ такъ (стр. 20).

‘Татары стали одолвать. Москвичи, небывальцы въ браняхъ, какъ называетъ ихъ Новгородскiй лтописецъ, въ страх пустились въ розсыпную. Татары погнались за ними, и увидвши чорное великокняжеское знамя, направили туда вс свои усилiя, добрались, изрубили знамя и убили Михаила Бренка, котораго по одежд приняли за великаго князя.

Какъ мало строкъ и какъ много пылкой отваги — виноватъ — фантазiи!

Г. Костомаровъ позабылъ, а) что передъ этимъ: ‘много отъ сановитыхъ великихъ князей и бояръ и воеводъ, аки древеса клоняхуся на землю’. Напрасно же онъ говоритъ въ возраженiи, что князья, бояре, и воеводы были убиты, когда вс побжали?

б) что великаго князя Димитрiя уже два раза сбили съ коня и ‘уязвша зло’ (Н. IV. 114) и онъ притруденъ вельми, изыде {Очевидно опечатка, слдуетъ передъ нимъ.}, съ побоища едва въ дубраву.’

в) что посл этого сказано ‘Татарове же начаша одолвати.’

г) Новгородскiй лтописецъ и не думалъ называть Москвичей ‘небывальцами въ браняхъ‘, а говоритъ ‘москвичи же мнози небывалцы’ (Нов. I. стр. 92), согласно съ другими лтописцами. Дйствительно, много небывальцовъ было въ войск.

д) что Татары направили вс свои усилiя и т. д. учоная фантазiя г. Костомарова.

Итакъ, когда же былъ убитъ Бренокъ? Когда Татары начали одолвать. Значитъ, онъ не въ опасномъ мст стоялъ. Или г. Костомаровъ станетъ уврять, что Димитрiй зналъ впередъ, что это именно случится? Еслибы онъ и зналъ, все бы лучше ему поставить не любимца, а кого другого? Дмитрiй былъ очень уменъ. Отчего бы ему не поставить на гибель напримръ своего боярина большого Юрiя Васильевича Кочевина Олешина, на котораго онъ гнвался по длу Пимена. (Никонов. IV. 77).

3) Димитрiй былъ раненъ, но не смертельно.

Въ тхъ лтописяхъ, гд побда приписывается ангеламъ, т что Димитрiй не былъ раненъ приписывается чуду. Такого мннiя и Карамзинъ держался. Но и въ приводимыхъ Карамзинымъ лтописяхъ, либо, какъ въ Синодальной, князья Литовскiе говорятъ посл битвы: ‘мнимъ, яко живъ есть, но уязвленъ’, либо какъ въ Ростовской противорчiе ‘наидоша великаго князя въ дубров велми язвена лежаще’ и дале ‘на тл его не бысть язвы’. Г. Костомаровъ слдуетъ Никоновской лтописи: въ ней 4 раза сказано, что Димитрiй былъ ‘язвенъ’. У Арцыбашева есть извстiе, что великаго князя нашли въ одной сорочк, всего въ крови, лежащаго подъ деревомъ.

Да, оно и естественно. Вс лтописи говорятъ согласно, что весь доспхъ великаго князя былъ избитъ, и только г. Костомаровъ въ состоянiи вывести изъ этихъ согласныхъ извстiй, что Димитрiй ‘почувствовавъ нсколько ударовъ, побжалъ въ лсъ.’

Да, избитъ былъ весь Димитрiй, два раза съ коня сбитъ, едва добрелъ до дубравы — вотъ въ чемъ согласны вс лтописи.

Въ Никоновской (IV стр. 119) сказано: ‘и много по глав его, и по плещима его, и по утробе его бьюще, и колюще, и секуще, но отъ всхъ сиъъ Господь Богъ милостiю своею... соблюде его отъ смерти, утруденъ же бысть и утомленъ отъ великаго буяния татарскаго толико яко близь смерти.’

Самъ господинъ Костомаровъ упоминаетъ нсколько разъ, что великiй князь былъ раненъ, что не мшаетъ ему сказать на стр. 23, что у князя не нашли ранъ на тл. Зачмъ тутъ пропущенъ эпитетъ: ‘смертныхъ’? О, любовь къ истин!

И вотъ человка за то что его не убили до смерти величаютъ трусомъ. Надо-де разбивать народные кумиры, которыхъ у насъ нтъ. Дай намъ Богъ понять свою исторiю, врно изобразить типы, а то наши изслдователи только и дла длаютъ, что разбиваютъ Карамзина, да и то не умло, не обладая врнымъ чутьемъ.

4) Участiе Димитрiя въ битв.

Мы уже указали на то, что онъ былъ дважды сбитъ съ коня, весь изъязвлевъ, но не до смерти. Дале, есть свидтельства объ этомъ отвчавшихъ на вопросъ Володимiра Андреевича посл битвы: не видлъ ли кто великаго князя?

У г. Костомарова эти извстiя перепутаны въ двухъ мстахъ, на стр. 21 и 22, но дло главное въ томъ, что онъ не отвергаетъ, что Димитрiя видли передъ самымъ приходомъ Володимера Андреевича. Это очень важное дло, значитъ Димитрiй былъ на пол сраженiя почти до конца, т. е. до самаго выхода засады, ршившей участь сраженiя.

5) Какъ попалъ Димитрiй подъ новосрубленное дерево.

У г. Костомарова сказано: ‘Димитрiй почувствовалъ на своихъ доспхахъ нсколько ударовъ, побжалъ въ лсъ, запрятался подъ срубленное дерево и тамъ улегся безъ чувствъ.

Г. Костомаровъ увряетъ, что это переводъ слдующихъ словъ Никоновской лтописи: ‘онъ же притруденъ вельми изыде съ побоища едва въ дубраву, и вниде подъ новосчено древо многовтвенно и лиственно, и ту скрывъ себ лежаша на земл.’

а) Идти черезъ силу (изыде едва) не значитъ бжать,

б) ‘вниде’ и ‘запрятался’ никакъ не прiйдутся въ тонъ,

в) ‘нсколько ударовъ’ не переводятъ ‘язвенъ зло’ и ‘притруденъ’, и въ тхъ мстахъ гд г. Костомаровъ признаетъ, что Димитрiй былъ раненъ, онъ везд пропускаетъ ‘зло’ или ‘вельми’.

г) ‘улегся безъ чувствъ’! — это по русски безсмыслица, улечься можно съ комфортомъ, но безъ чувствъ можно упасть только.

д) въ разсказ о томъ какъ нашли Димитрiя, у г. Костомарова не сказано ‘и нахаша великаго князя бита вельми, едва точiю дышаща‘, а сказано ‘они замтили, что князь дышетъ‘ и прибавлено въ вид фантазiи ‘глаза его то открываются, то закрываются.’ Эти ‘глаза’ особенно хороши у г. Костомарова.

Однако, какъ попалъ Димитрiй подъ новосрубленное дерево?

Въ извстiи Никоновской лтописи объ уход великаго князя и о томъ какъ онъ скрылъ себя подъ деревомъ, мы видимъ догадку лтописца. Въ самомъ дл, кто это видлъ? Никто, еслибы видли, то сказали бы князю Володимiру и нечего бы искать Димитрiя. Димитрiй самъ ничего не помнилъ. Откуда же это извстiе? Оно не боле, какъ объясненiе. Это подтверждается еще тмъ, что догадка эта находится только въ Никоновской, а извстiе о томъ, что князя подъ деревомъ нашли почти во всхъ.

Наконецъ, сама Никоновская лтопись столь много свидтельствуетъ о мужеств Димитрiя, что совокупность фактовъ не позволяетъ принять толкованiя г. Костомарова.

Какъ попалъ Димитрiй подъ дерево не важно, но важно то, что его видли на побоищ передъ самымъ приходомъ Володимира Андреевича.

Притомъ же, не слишкомъ должно быть хорошо спрятался Димитрiй, когда его нашли.

Или г. Костомаровъ скажетъ, что онъ выползъ передъ этимъ, но въ такомъ случа мы посовтуемъ ему предложить, что Димитрiй еще до сраженiя нарочно намтилъ гд ему спрятаться и даже веллъ срубить на этотъ конецъ дерево. Торжество, такъ торжество: валяй во вс колокола.

6) Гд было это дерево?

‘Изыде едва въ дубраву.’

По описанiю поля сраженiя не видно, чтобы были дв дубравы, а кто стоялъ съ войскомъ въ дубрав? Пусть-ка припомнитъ это г. Костомаровъ. Не шолъ ли Димитрiй сказать, чтобы Володимиръ Андреевичъ и Боброкъ выходили изъ засады?

7) Обморокъ Димитрiя объясняется физiологически.

Въ Никоновской лтописи, какъ будто нарочно тотчасъ посл того, какъ сказано, что Димитрiя, ‘били, кололи и скли по голов по плечамъ, и по утроб’, слдуетъ его портретъ, гд сказано, между прочимъ, что онъ былъ ‘чреватъ велми, и тяжелъ собою зло.’ Ясно, что у человка такого сложенiя, посл такого утомленiя могъ сдлаться обморокъ. Да и не обморокъ, а просто человкъ былъ безъ чувствъ вслдствiе ранъ.

VI.

Въ доказательство трусости Димитрiя г. Костомаровъ приводитъ его бгство передъ нашествiемъ Тохтамыша.

Г. Костомаровъ приводитъ для этого извстiе первой новгородской лтописи, сущность котораго что Димитрiй побжалъ на Кострому. Тоже извстiе и въ Тверской. Оба извстiя краткiя.

Г. Костомаровъ полагаетъ, что тирада объ оскуденiи воинства въ Никоновской лтописи приведена ради оправданiя великаго князя, что онъ не трусъ былъ. Оскуднiе посл Куликовской битвы дйствительно было большое, вдь меньше чмъ въ два года трудно было поправиться. Никоновская лтопись сама себ впрочемъ противорчитъ здсь, говоря что Димитрiй ‘собра вои многи,’ не могъ онъ этого сдлать и по оскуднiю всей земли, и потому что Тохтамышъ пришолъ набгомъ, быстро. Олегъ Рязанскiй при изгонахъ Татаръ нсколько разъ бгалъ за Оку и однако г. Костомаровъ не обзываетъ его трусомъ.

Кром того, г. Костомаровъ выпустилъ извстiе, находящееся и въ Никоновской лтописи, что Димитрiй пошолъ противъ Тохтамыша.

Согласное свидтельство Новгородской четвертой и Воскресенской лучше объясняютъ это дло: въ обоихъ показано, что Димитрiй выхалъ изъ Москвы, чтобъ идти противъ Тохтамыша и началъ думу думать со всми князьями русскими, и обрлась въ нихъ разность, не хотли помогать. Димитрiй былъ въ недоумнiи и размышленiи, и было отчего. Олегъ, съ которымъ только что былъ заключенъ договоръ, по которому великiе князья взаимно обязались помогать другъ другу противъ Татаръ, встртилъ Тохтамыша до его прихода въ землю Рязанскую, великiй князь Димитрiй Константиновичъ Суздальскiй двухъ сыновей своихъ послалъ на поклонъ къ Тохтамышу. Вроятно и другiя неудовольствiя были. И похалъ Димитрiй въ Городъ свой Переяславъ, и оттуда черезъ Ростовъ, быстро на Кострому (Нов. IV, 85, Воскр. 43).

Для чего же спшилъ Димитрiй въ Кострому? Для ради ли единой трусости? Г. Костомаровъ отвергаетъ что для сбора войска, но пусть онъ вспомнитъ, что 23 Августа пришли Татары подъ Москву — а шли они быстро — 26 взяли городъ обманомъ, — а въ начал Сентября, ‘не по многихъ дней,’ уже московская рать шла на измнившаго договору Олега Рязанскаго.

Откуда же взялось войско? Изъ земли что ли выросло? Походъ на Рязань ясно показываетъ, что Димитрiй не палъ духомъ. Онъ разсудилъ, какъ истый внукъ Калиты: не удалось противъ Тохтамыша, удастся противъ Олега.

Оставаться Димитрiю въ Москв, или врне возвращаться туда, было бы глупо. Онъ о земл своей радлъ, а не о томъ, чтобы прослыть отважнымъ храбрецомъ. И что за ермопилы Москва? г. Костомарову хотлось бы, чтобы Димитрiй на Леонида походилъ, — но во всякой земл, въ свое время, свои типы, гд нужны Леониды, а гд Дмитрiи.

Замтимъ еще, что догадка Савельева-Ростиславича, что князь Остей былъ посланъ въ Москву Димитрiемъ кажется намъ вроятною.

Наконецъ, еслибы Димитрiй и остался въ Москв, — то что ручается, что она не была бы взята точно также, тмъ же обманомъ?

VII.

Покончимъ счеты. О личности Олега Ивановича и плохой услуг, которую ему г. Костомаровъ оказалъ, сказавъ, что ‘даже съ желанiемъ освободить отечество и всю Русь отъ татарскаго ига, Олегу былъ разсчетъ пристать къ Мамаю,’ — мы считаемъ излишнимъ распространяться. Мы отсылаемъ г. Костомарова къ прекрасному изслдованiю г. Илловайскаго ‘Исторiя Рязанскаго Княжества.’ Тамъ личность великаго князя Олега Ивановича, хотвшаго добра своей земл, объяснена прекрасно, такъ же какъ и мнимая его измна передъ куликовской битвой. Перечтя это сочиненiе, г. Костомаровъ вроятно перестанетъ врить многимъ извстiямъ напр. что Олегъ посл куликовской битвы бжалъ въ Литву.

Г. Костомаровъ не понимаетъ значенiя Москвы въ исторiи земли русской, — и оттого его увлеченiя и ошибки. Намъ кажется, что его изслдованiя ‘удльновчеваго уклада’ были бы гораздо удачне. Намъ истинно прискорбно читать и разбирать статьи въ род ‘Куликовской битвы.’ Неужели г. Костомаровъ, подобно многимъ нашимъ професорамъ, достигнувъ извстности, позволяетъ себ писать наобумъ?

Дм. Аверкiевъ.