Серьезные, солидные люди, с видным общественным положением, пекущиеся о благе народа, собрались на съезд по борьбе с пьянством, работали, обсуждали, говорили и вдруг…
И в каких условиях приходилось им работать! Все время озирались, считаясь с ‘независящими обстоятельствами’. Целый ряд докладов был снят градоначальником, и только заступничество товарища министра Крыжановского дало возможность обсуждать их. И вдруг…
Нет, знаете ли, это просто мерзостьI
Представьте себе такую картину: вы находите на улице пьяного простолюдина, утратившего образ и подобие человека. Движимый состраданием, вы поднимаете его из грязи, ведете домой, опасливо поглядывая, как бы не обиделся на вас Мымрецов за это вмешательство в его прерогативы. И вдруг этот самый, вами спасаемый простолюдин совершенно неожиданно заушает вас!
И это за ваше самопожертвование, за то, что вы снизошли к нему, к его нуждам, к его порочности и грязи!
А разве не то же самое произошло на съезде?
Сколько лучших умов — и притом не из проходимцев каких-нибудь, а людей крайне почтенных — заботливо обсуждало меры предупреждения пьянства среди рабочего населения.
Длинный ряд заседаний был посвящен этому вопросу — и вдруг…
Вдруг в последнем заседании, когда пришло время подвести итоги работам высокополезного съезда и принять разумную, почтительную резолюцию,— группа рабочих предложила баллотировать, что:
‘Пропаганда воздержания от употребления спиртных напитков при существующем политическом бесправии, при отсутствии свободы собраний и союзов и свободы слова совершенно невозможна. Воздержание может быть достигнуто лишь путем проведения широких социальных и экономических реформ’.
Какая нелепость и какая бестактность!
Я не говорю уже о том, что соваться грубым, неотесанным мужланам со своей резолюцией в собрание интеллигентных, просвещенных либеральных людей — есть верх нахальства… Чего ждать от господ, воспитавшихся на ‘Коммунистическом манифесте’, ‘Эрфуртской программе’, митингах и экспроприациях…
Но какая бессмыслица! Для воздержания от пьянства им нужна, видите ли, политическая свобода! Для того, чтобы не пропить лишний заработанный полтинник, а снести его в сберегательную кассу, или, еще лучше, отправить в деревню, где его могли бы уплатить в счет недоимок, для этого господам рабочим нужны ‘широкие социальные и экономические реформы’!
Какое невежество и какая развязность!
Словно разумное существо не одарено провидением свободной волей, которой одной достаточно, чтобы твердо стать на путь честного труда, добросовестного исполнения долга, трезвой и религиозной жизни.
Да, именно, трезвой и религиозной. Ибо там, где теряется религиозность, где коллективистические бредни вытесняют смирение и покорность, там торжествует и пьянство — такой же яд для тела, как ‘Эрфуртская программа’ — яд для души.
Годы смуты избаловали и испортили нашего рабочего. Он привык к сладкой жизни, несоответствующей его умственному уровню и общественному положению. Непомерно высокая заработная плата и короткий рабочий день, разоряющие отечественную промышленность, слабая напряженность труда и терроризирующее отношение рабочих к хозяевам — все это развращает и портит рабочего. Он начинает беситься с жиру.
И вот, когда приходят к нему почтенные, мудрые люди и говорят: возьми себя в руки, не пьянствуй, откладывай деньги, и ты сам скоро станешь хозяином, капиталистом,— тогда рабочий, нагло глядя на своего благодетеля, отвечает: а подай мне всякие свободы и четырехчленную формулу!..
И кому подали они свою грубую бестактную резолюцию? Члену Государственного совета Крамеру! Понятно, что глубокоуважаемый г-н Крамер тут же с негодованием разорвал их резолюцию, указав этим надлежащее место зазнавшимся демократам.
Но что должны были переживать эти благородные друзья рабочего народа, когда их добрые стремления были встречены с подобной неблагодарностью?
Мухомор
‘Наше слово’,
4 января 1910 г.
Перепечатывается впервые.
Хотя деятельность Воровского в ‘Нашем слове’ была кратковременной (декабрь 1909 г.— апрель 1910 г.), ему удалось создать вокруг газеты небольшой, но боевой авторский коллектив. Газета систематически публиковала материалы о жестокой эксплуатации трудящихся, о бедствиях безработных, о забастовочном движении. Весной 1910 г. ‘Наше слово’ было закрыто властями. То, что Воровский сумел поставить ‘Наше слово’ на службу партийным интересам, имело особенное значение, так как в начале января 1910 г. была разгромлена полицией подпольная типография Одесского партийного комитета.
Поводом к настоящему фельетону явилась скандальная история, происшедшая на съезде по борьбе с пьянством, который заседал в Петербурге в январе 1910 г. Либеральные предводители съезда заявляли, что их главная цель — забота о благе народа. Когда же представители рабочих, участвовавшие в работе съезда, уличили председателя в фальсификации текста резолюции и потребовали в связи с этим слова, председатель не только отказался предоставить рабочим делегатам трибуну, но и пригрозил им полицией. В знак протеста представители рабочих покинули съезд.