ФИЛОСОФСКІЙ СКИТАЛЕЦЪ.
ФИЛОСОФСКІЙ СКИТАЛЕЦЪ.
ПАМЯТИ Н. Я. ГРОТА.
(Окончаніе) 1).
1) См. Богосл. Встн., ноябрь, стр. 510—527.
П. Соколовъ.
Философский скиталец: Памяти Н. Я. Грота, Соколов Павел Петрович, Год: 1899
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Соколов П. П. Философский скиталец: Памяти Н. Я. Грота // Богословский вестник 1899. Т. 3. No 12. С. 660-703 (3-я пагин.). (Окончание.)
Подвергнувъ критик принципы, методы и результаты эмпирической психологіи, Н. Я переходитъ къ разбору современной физіологической и экспериментальной психологіи, понятія которыхъ онъ пока отождествляетъ.
Если эмпирическая психологія изслдуетъ душевныя состоянія только въ ихъ взаимной связи, то современная физіологическая и экспериментальная психологія ставитъ своею задачей изучить ихъ въ связи съ ‘параллельными’ имъ тлесными процессами. Если для эмпириковъ основною идеей служитъ понятіе психическаго ‘явленія’, то для психофизіологовъ такою идеей служитъ понятіе ‘параллелизма‘ психическихъ и физіологическихъ явленій. Теоретическій принципъ психофизіологовъ, очевидно, сводится къ тому-же феноменизму, только съ тмъ различіемъ, что они изслдуютъ не одинъ рядъ ‘явленій’, какъ эмпирики, а два параллельныхъ ряда, но ихъ постановка психологическихъ задачъ, повидимому, гораздо глубже. Они не хотятъ ограничиваться простой классификаціей душевныхъ процессовъ и формулировкой ихъ эмпирическихъ отношеній: они желаютъ объяснить эти процессы,— объяснить изъ сопровождающихъ ихъ физіологическихъ перемнъ. Однако, такъ-ли это на самомъ дл? Идея психофизіологическаго параллелизма заимствована изъ геометріи и сама по себ представляетъ не боле, какъ метафору. Но для того, чтобы метафора могла служить сколько-нибудь удовлетворительною научной формулой, она должна сколько-нибудь соотвтствовать выражаемымъ ею дйствительнымъ отношеніямъ. Психическія и физіологическія явленія можно было бы сравнить съ двумя параллельными линіями, конечно, лишь въ томъ случа, если-бы они протекали въ одной плоскости и никогда не встрчались другъ съ другомъ Но гд-же общая плоскость для этихъ явленій и гд границы, способныя ихъ отдлять? Назвать общею ихъ плоскостью сознаніе, въ которомъ они одинаково отражаются, можно было-бы только въ шутку, а допустить, что они никогда не встрчаются, нельзя уже потому, что вс физическія явленія мыслятся нами въ терминахъ психическихъ и принадлежатъ въ той форм, въ какой мы ихъ знаемъ, лишь къ области нашихъ представленіи. Душевныя явленія сопровождаются физическими перемнами во вншней сред и физіологическими процессами въ организм,— что это значитъ? Это значитъ только то, что наблюдая свои представленія, мы во многихъ случаяхъ замчаемъ, что воспріятія внутреннихъ перемнъ въ душевныхъ состояніяхъ сопровождаются воспріятіемъ извстныхъ измненій въ тхъ представленіяхъ, которыя мы добываемъ изъ вншняго опыта. Такимъ образомъ, мы имемъ здсь дло не съ параллелизмомъ двухъ разнородныхъ группъ вещей, а съ взаимодйствіемъ двухъ по существу однородныхъ группъ воспріятій или представленій. Вопросъ объ отношеніи психическихъ и физіологическихъ явленій можетъ быть разршенъ не на почв геометрическихъ аксіомъ, а лишь на почв психологическихъ и теоретико-познавательныхъ принциповъ: это вопросъ объ отношеніи самосознанія и сознанія, опыта внутренняго и опыта вншняго.
Но допустимъ, что идея психофизіологическаго параллелизма правильно выражаетъ взаимное отношеніе душевныхъ и тлесныхъ явленій: можно-ли согласиться съ тмъ, что она объясняетъ его? Если мы будемъ понимать эту идею въ томъ смысл, въ какомъ принципіально желали-бы понимать ее психофизіологи, т. е. будемъ видть въ ней только формулу для чисто феноменальныхъ отношеній, то она, конечно, ничего не объясняетъ намъ. Въ этомъ вид она только констатируетъ фактъ, что дв группы извстныхъ ‘явленій’ существуютъ совмстно другъ съ другомъ, что одна изъ нихъ неизбжно сопровождаетъ другую. Но что значитъ ихъ совмстное существованіе, почему психическія явленія сопровождаются физіологическими или наоборотъ,— это остается загадкой. Чтобы объяснить взаимное отношеніе этихъ ‘параллельныхъ’ явленій, нужно поставить ихъ въ причинную связь, т. е. показать, что одни изъ нихъ суть продукты или дйствія другихъ. Между тмъ, установить причинную связь между душевными и тлесными явленіями значитъ выдти за предлы чисто феноменальныхъ отношеній и превратить идею психофизіологическаго параллелизма изъ эмпирической формулы въ метафизическую гипотезу Вс метафизическія ршенія вопроса о связи души и тла сводятся къ слдующимъ четыремъ гипотезамъ: 1) матеріализму, съ точки зрнія котораго психическія явленія суть продукты физіологическихъ процессовъ, 2) спиритуалистическому монизму или панисихизму, съ точки зрнія котораго, наоборотъ, физіологическія явленія суть продукты психическихъ процессовъ, 3) дуализму, съ точки зрнія котораго психическія и физіологическія явленія суть продукты двухъ по существу’ разнородныхъ началъ, связанныхъ постояннымъ взаимодйствіемъ, 4) пантеистическому монизму или ‘спинозизму’, съ точки зрнія котораго эти явленія суть продукты одного и того-же, по существу безразличнаго принципа, обнаруживающагося въ двухъ различныхъ феноменальныхъ формахъ.— духовной и матеріальной. Къ какой-же изъ этихъ гипотезъ примыкаетъ идея психофизіологическаго параллелизма? Сама по себ она, безъ сомннія, можетъ быть истолкована въ смысл каждой изъ нихъ. Будутъ-ли психическія и физіологическія явленія продуктами двухъ различныхъ началъ или одного начала, будетъ-ли это начало матеріальнымъ, духовнымъ или безраличнымъ по существу, они, какъ явленія, во всхъ случаяхъ могутъ быть параллельны другъ другу: Но если въ принцип идея параллелизма допускаетъ вс возможныя метафизическія истолкованія, то на дл она понимается въ одномъ и совершенно опредленномъ смысл: она есть не что иное, какъ замаскированный матеріализмъ. Правда, современные психофизіологи не хотятъ открыто сознаться въ своихъ матеріалистическихъ тенденціяхъ, по ихъ методы достаточно ясно разоблачаютъ сущность ихъ взглядовъ. Какую-бы область психифизіологическихъ изслдованій мы ни взяли, везд мы видимъ попытки сведенія психическихъ фактовъ къ физіологическимъ. Сознаніе для психофизіологовъ есть только ‘эпифеноменъ’ или (но толкованію Н. Я) второстепенное проявленіе физіологическихь состояній, процессы ощущенія, мышленія, апперцепціи, вниманія, памяти, наслдственности, творчества, наконецъ, чувства и воли, по ихъ мннію, также обусловлены взаимодйствіемъ физіологическихъ причинъ. Современная экспериментальная психофизіологія всецло основана на убжденіи въ возможности объяснить душевную жизнь изъ физіологическаго механизма и примнить къ ея изслдованію т самые методы и пріемы, какіе употребляются при изученіи физическихъ явленій. Даже конечная задача психологическаго изслдованія совершенно отождествляется съ задачами физіологіи и физики, т. е. полагается въ томъ, чтобы измрить душевныя явленія и свести ихъ къ математическимъ формуламъ механизма. Правда, психофизіологи измряютъ душевныя явленія не какъ пространственныя, а какъ временныя величины, но считая время общею формой психическихъ и физіологическихъ процессовъ, они длаютъ это различіе чисто фиктивнымъ. Вдь, время есть только мра движенія въ пространств, мра преодолванія разстоянія и сопротивленій пространственныхъ и матеріальныхъ тлъ Поэтому признать время формою и мриломъ душевныхъ явленій значитъ отождествить ихъ съ пространственными и матеріальными тлами. Однако, можно-ли матеріалистически объяснить душевную жизнь? Научные итоги матеріализма въ настоящее время уже подведены и обнаружили полное его банкротство. Матеріализмъ не объясняетъ душевныя явленія, а попросту уничтожаетъ ихъ, превращая эти явленія въ призрачныя формы физическихъ процессовъ Между тмъ, на дл все существующее познается нами въ вид нашихъ воспріятій, представленій, психическихъ актовъ, и, опираясь на эту теоретико-познавательную аксіому, можно скоре доказать, что физическіе процессы суть призрачныя формы душевныхъ явленій, чмъ наоборотъ. Въ дйствительности душевныя явленія не сводимы къ физіологическимъ процессамъ, а физіологическіе процессы не сводимы къ душевнымъ явленіямъ, и психофизіологи, длая матеріализмъ своимъ теоретическимъ принципомъ, точно такъ-же противорчатъ фактамъ, какъ и защитники противополжнаго взгляда,— спиритуалистическаго монизма или панисихизма. Отсюда, пріемы и методы ихъ психологическихъ изслдованій представляютъ сплошное недоразумніе. Психофизіологи хотятъ понять законы душевной жизни, изучая при помощи сложныхъ экспериментовъ ея физіологическій механизмъ, но они не спрашиваютъ себя, откуда исходятъ дйствія этого механизма, не являются-ли сами они продуктомъ духа, идей, чувствъ и воли экспериментаторовъ и экспериментируемыхъ субъектовъ? Они опускаютъ изъ виду, что физіологическіе процессы, можетъ быть, суть только звенья во взаимодйствіи духовныхъ силъ между собою. Заключая о зависимости душевныхъ явленій отъ предшествующихъ имъ физіологическихъ процессовъ, они мыслятъ по образцу тхъ поверхностныхъ и некритическихъ умовъ, логика которыхъ исчерпывается соображеніемъ: post hoc, ergo propter hoc. Что касается въ частности ихъ попытокъ измрить душевныя состоянія, то теоретически эти попытки такъ-же мало обоснованы, какъ и остальные ихъ взгляды. Психофизіологи утверждаютъ, что время есть форма психической жизни, наравн съ матеріальнымъ бытіемъ, но доказанъ-ли этотъ взглядъ? Категорія времени требуетъ внимательнаго изслдованія и результаты этого изслдованія могутъ быть совсмъ не въ пользу психофизіологическихъ теорій. Если-бы оказалось, что эта категорія вовсе не приложима къ психическимъ явленіямъ, а ограничивается только областью физическихъ и физіологическихъ процессовъ, то психометрическія изслдованія былибы невозможны въ принцип: тогда физіологи должны былибы признать, что они измряютъ не время душевныхъ состояній, а только время сопутствующихъ имъ физіологическихъ процессовъ.
Итакъ, современная экспериментальная психофизіологія кажется Н. Я. такъ-же безплодной, какъ и эмпирическая психологія. Ея теоретическіе принципы не способны объяснить душевную жизнь или могутъ дать ей только ложное, матеріалистическое объясненіе, ея результаты ничтожны и имютъ скоре физіологическій, чмъ психологическій интересъ.
Можно-ли согласиться съ этими безотрадными выводами? Также не вполн. Пріемы и результаты современной экспериментальной и физіологической психологіи, безъ сомннія, очень спорны и требуютъ серьезнаго критическаго пересмотра. Попытки такого пересмотра предпринимались уже не разъ, и Н. Я отчасти лишь повторяетъ т аргументы, какіе приводились ране его другими {Въ нашей литератор имемъ въ виду прежде всего интересную и цнную книгу проф. М. А. Остроумова ‘О физіологическомъ метод въ<не окончено>}. Но, къ сожалнію, онъ повторяетъ и т ошибки, въ какія впадали его предшественники. Поэтому, какъ-бы ни были цнны его критическія замчанія, они требуютъ нкоторыхъ существенныхъ поправокъ. Прежде всего Н. Я. не врно отождествляетъ понятія ‘экспериментальной’ и ‘физіологической’ психологіи. Первое понятіе гораздо шире второго, потому что психологія можетъ быть (да фактически и бываетъ) экспериментальной, не будучи физіологической, т. е. не прибгая для экспериментальнаго изученія душевной жизни къ физіологическимъ средствамъ. Впрочемъ, какъ увидимъ, Н. Я. вскор самъ убдился въ этомъ различіи. Даже самое понятіе ‘физіологической психологіи’ требуетъ боле точнаго опредленія. Подъ этимъ широкимъ понятіемъ въ настоящее время разумются три различныхъ дисциплины или три особыхъ направленія психологическаго изслдованія: ‘психофизіологія’ въ тсномъ смысл слова, изучающая физіологическія условія душевной жизни и главнымъ образомъ нервную систему, ‘психофизика’, изучающая психическіе процессы путемъ искусственнаго измненія ихъ физическихъ и физіологическихъ условій, и ‘патопсихологія’, изучающая душевные процессы при помощи патологическихъ наблюденій и экспериментовъ и сосредоточенная преимущественно на изслдованіи гипнотизма. Эти три направленія ршаютъ разныя проблемы, примняютъ различные методы и потому требуютъ различной критической оцнки. Дале, если Н. Я. разуметъ подъ физіологическою психологіей не вульгарныя теоріи физіологовъ pur sang, а изслдованія психологовъ, пользующихся физіологіей, какъ вспомогательнымъ средствомъ, то онъ не совсмъ правильно понимаетъ ея задачи. Онъ упрекаетъ психофизіологовъ (будемъ называть ихъ этимъ не вполн точнымъ, но общепринятымъ именемъ) въ томъ, что ихъ идея параллелизма не объясняетъ отношенія душевныхъ и тлесныхъ явленій но существу. Это, конечно, правда, но дло въ томъ, что психофизіологи научнаго типа и не ставятъ себ этой задачи. Они хотятъ объяснить не субстанціальное отношеніе душевныхъ явленій къ физіологическимъ, а эмпирическое отношеніе душевныхъ явленій другъ къ другу при помощи взаимнаго отношенія параллельныхъ имъ физіологическихъ процессовъ. Другими словами, ихъ цль состоитъ не въ томъ, чтобы вывести психическія явленія изъ свойствъ матеріи, а въ томъ, чтобы сдлать извстныя опытныя заключенія объ измненіяхъ психическихъ явленій на основаніи сопровождающихъ ихъ физіологическихъ перемнъ. Эти дв задачи не всегда ясно формулируются и потому нердко смшиваются, но въ дйствительности между ними существуетъ громадное различіе. Если въ первомъ случа между душевными и физіологическими явленіями предполагалась-бы причинная зависимость, то во второмъ между ними допускается только общепризнанное отношеніе совмстнаго существованія и взаимодйствія. Если въ первомъ случа между этими явленіями устанавливалась-бы функціональная связь въ біологическомъ значеніи этого слова, то во второмъ случа функціональное отношеніе ихъ понимается лишь въ математическомъ смысл, об группы явленій разсматриваются какъ дв параллельно существующія перемнныя величины. Если въ первомъ случа идея психофизіологическаго параллелизма дйствительно превращалась-бы въ метафизическую гипотезу и была-бы замаскированнымъ матеріализмомъ, то во второмъ она остается только эмпирическою формулой, имющею исключительно методологическое значеніе. Пояснимъ это различіе примромъ. При помощи извстныхъ экспериментальныхъ пріемовъ психофизіологъ вызываетъ рядъ постепенно возрастающихъ раздраженій въ области какого-нибудь органа чувствъ и наблюдаетъ соотвтствующія этимъ раздраженіямъ ощущенія. На основаніи многочисленныхъ наблюденій такого рода онъ формулируетъ законъ, что если интенсивность раздраженія увеличивается въ геометрической прогрессіи, то интенсивность ощущенія возрастаетъ въ ариметической прогрессіи, или, короче, ощущеніе возрастаетъ какъ логаринмъ раздраженія. О чемъ идетъ тутъ дло? О томъ-ли, чтобы объяснить природу ощущенія изъ природы физіологическаго раздраженія? О томъ-ли, чтобы показать, что ощущеніе есть не боле, какъ продуктъ матеріи? Разумется, нтъ. Дло идетъ только о томъ, чтобы прослдить измненія ощущенія въ связи съ параллельными измненіями раздраженія Или возьмемъ хотя-бы т психометрическія изслдованія, на которыя такъ нападаетъ Н Я. Когда психофизіологъ измряетъ продолжительность волевой реакціи, различенія или ассоціаціи посредствомъ тхъ промежутковъ времени, которые отдляютъ движенія руки экспериментируемаго субъекта, пускающія въ ходъ и останавливающія электромагнитный механизмъ хроноскопа, то разв это значитъ, что онъ сводитъ данные психическіе факты къ физическимъ движеніями и электро-магнитнымъ процессамъ? Онъ только заключаетъ о продолжительности первыхъ по продолжительности послднихъ на основаніи ихъ условной связи, подобно тому, какъ это мы длаемъ на каждомъ шагу въ обыденной жизни. Психофизіологи не раздляютъ мннія Н. Я, что время есть.мра только пространственныхъ и матеріальныхъ движеній. Они наравн съ остальными людьми думаютъ, что время есть мра всякихъ измненій вообще, какъ физическихъ, такъ и психическихъ, и, измряя продолжительность физическихъ перемнъ, считаютъ себя въ прав сдлать выводъ, что такова-же продолжительность и тхъ психическихъ состояній, которыя начинаются и оканчиваются одновременно съ этими перемнами. Подъ именемъ ‘объясненія’ П. Я понимаетъ непремнно лишь метафизическое объясненіе, т е. выведеніе душевныхъ явленій изъ тлесныхъ причинъ, или наоборотъ. Психофизіологи-же допускаютъ только эмпирическія объясненія, т. е. простые выводы о соотношеніи психическихъ причинъ и дйствій на основаніи параллельнаго соотношенія физіологическихъ или физическихъ причинъ и дйствій. Они разсуждаютъ такъ: психическія состоянія иногда, а можетъ быть и всегда, сопровождаются физіологическими измненіями, и обратно. Что значитъ эта связь, мы не знаемъ: объясняется-ли она тмъ. что психическія явленія суть продукты физіологическихъ, или тмъ, что физіо логическія явленія суть продукты психическихъ, или какимъ-нибудь другимъ способомъ, отитъ вопросъ не разршимъ для науки. Но признавая фактъ, какъ онъ есть, мы получаемъ средство заключать о соотношеніи психическихъ явленій на основаніи соотношенія параллельныхъ имъ физіологическихъ процессовъ. Вотъ все. Насколько далеко простирается въ дйствительности параллелизмъ душевныхъ и физіологическихъ явленій, насколько цлесообразны т методы, при помощи которыхъ психофизіологи изучаютъ факты этого параллелизма, и насколько цнны т результаты, къ которымъ они приходятъ, это, конечно, другой вопросъ, и вотъ на этомъ именно вопрос должно быть сосредоточено вниманіе ихъ критиковъ. Мы нисколько не сомнваемся въ томъ, что безпристрастная критика современной физіологической психологіи обнаружила-бы въ ея методахъ немало ошибокъ, а въ ея результатахъ много безполезнаго хлама, но мы не думаемъ, чтобы эта критика показала, что вс методы психофизіологовъ безусловно ошибочны и вс ихъ результаты ничтожны. Ріели современная психофизіологія мозга бродитъ въ потемкахъ, оперируетъ съ шаткими гипотезами и не столько объясняетъ психологическіе факты изъ физіологическихъ наблюденій, сколько выражаетъ физіологическія наблюденія въ психологическихъ терминахъ, то психофизіологія органовъ чувствъ, психофизика и патопсихологія успли обогатить насъ множествомъ очень цнныхъ открытій. Достаточно констатировать тотъ фактъ, что теперешняя психологія ощущеній почти всецло создана основателями физіологической психологіи, Гельмгольцемъ, Фехнеромъ и Вундтомъ. Физіологія въ настоящее время является для метафизиковъ такимъ-же ‘жупеломъ’, какъ метафизика для физіологовъ и эмпириковъ, но они забываютъ, что призраки страшны не въ дйствительности, а только въ воображеніи. Злоупотреблять можно всмъ на свт, въ томъ числ и физіологіей, но можно всмъ и воспользоваться для благихъ и разумныхъ цлей. Все зависитъ оттого, какъ посмотрть на дло и въ какую сторону его направить.
Въ чемъ Н. Я. снова безусловно правь, такъ это въ томъ, что наша мысль не можетъ удовлетвориться однимъ изслдованіемъ феноменальныхъ отношеній между душевными и физіологическими процессами и что вопросъ о субстанціальномъ отношеніи ихъ такъ-же не устранимъ для психофизіолога, какъ и для психолога-эмпирика. Чмъ объяснить параллелизмъ душевныхъ и тлесныхъ явленій, какъ понять тотъ фактъ, что одни изъ нихъ сопровождаются другими и измняются въ связи между собой,— эта неразршимая для опытной науки метафизическая проблема остается въ вид неизбжнаго осадка посл всхъ психофизіологическихъ изслдованій и настойчиво требуетъ какого-нибудь гипотетическаго разъясненія Н. Я. съ замчательною ясностью формулировалъ т четыре метафизическихъ гипотезы, которыя являются единственно возможными въ данномъ вопрос, и совершенно справедливо призналъ, что идея психофизіологическаго параллелизма можетъ быть истолкована въ смысл каждой изъ нихъ. Но справедливо-ли онъ утверждаетъ, что на дл психофизіологи допускаютъ только одну изъ этихъ логически мыслимыхъ гипотезъ,— матеріализмъ? Вотъ мнніе, съ которымъ мы опять не могли-бы согласиться. Что въ міросозерцаніяхъ чистыхъ физіологовъ, не мудрствующихъ лукаво, матеріализмъ до сихъ поръ широко процвтаетъ, это фактъ, не подлежащій ни малйшему сомннію, но чтобы тхъ-же матеріалистическихъ взглядовъ держались и вс психологи физіологическаго направленія, это не врно. Ни Гельмгольца, ни Фехнера, ни Вундта, ни Штумпфа, ни Эббинггауза, ни Мюнстерберга, ни Джемса, ни даже Рибо нельзя назвать матеріалистами, а нкоторыхъ изъ нихъ нужно признать даже ршительными врагами матеріализма. Все это люди съ слишкомъ глубокимъ критическимъ умомъ и съ слишкомъ серьезнымъ философскимъ образованіемъ, чтобы поддерживать гипотезу, теоретическая невозможность которой въ настоящее время такъ очевидна Есть психофизіологи, которые открыто защищаютъ дуализмъ (наприм., Джемсъ и Флурнуа), другіе-же, и пожалуй громадное большинство, примыкаютъ къ той гипотез, которую Н. Я. называетъ пантеистическимъ монизмомъ или спинозизмомъ, а мы предпочли-бы назвать ‘психофизическимъ монизмомъ’. По этой гипотез, ведущей свое начало отъ Спинозы и Шеллинга и воскрешенной въ новйшее время Фехнеромъ, основа душевныхъ и тлесныхъ явленій не матеріальна и не духовна, а представляетъ нераздльное единство духовнаго и матеріальнаго, психофизическое тожество. Душевныя и тлесныя явленія суть только дв стороны этой единой первоосновы, дв формы ея эмпирическаго обнаруженія, два способа ея воспріятія. Удовлетворительна-ли такая гипотеза? Мы не думаемъ этого. Напротивъ, было-бы не трудно показать, что она не выдерживаетъ критики ни съ эмпирической, ни съ чисто логической точки зрнія. Но какова-бы ни была эта гипотеза, она такъ-же далека отъ матеріализма, какъ и отъ другихъ метафизическихъ ршеній разсматриваемаго вопроса
Вопросы, выдвинутые Н. Я. въ его критик эмпирической и физіологической психологіи, такъ интересны, важны и современны, что мы невольно остановились на нихъ значительно доле, чмъ этого, можетъ быть, требовала наша прямая задача. Возвратимся къ дальнйшему изложенію его взглядовъ.
Одинъ изъ доводовъ, выставленныхъ Н. Я. противъ физіологической психологіи, состоитъ, какъ мы видли, въ томъ, что время, которое психофизіологи считаютъ общею формой душевныхъ и физіологическихъ процессовъ, въ дйствительности есть философская проблема, которая можетъ быть ршена совсмъ не въ ихъ пользу, если-бы оказалось, что время не свойственно психическимъ состояніямъ и служитъ лишь мрой физическихъ движеній, тогда никакія психометрическія изслдованія не были-бы возможными. Но значеніе проблемы времени не ограничивается только этимъ частнымъ вопросомъ: по мннію Н. Я, отъ того или иного ршенія ея зависитъ вся будущая судьба психологіи и метафизики. Въ самомъ дл, современный взглядъ на время, какъ форму сознанія, съ одной стороны, ‘даетъ опору той эмпирической и ассоціативной психологіи, которая ошибочно думаетъ, что въ душевной жизни изученію доступны только явленія.— ряды событій во времени, а внвременная сущность душевной жизни непознаваема’, съ другой.— ‘подрываетъ ученіе о вчныхъ и необходимыхъ формахъ чувственнаго познанія, мышленія, разсудочной дятельности, нравственной и эстетической оцнки,— вообще вс испитыя основы психологіи, логики, этики и эстетики, какъ наукъ о сверхвременныхъ формахъ и законахъ нашего духовнаго бытія’. Если мы предположимъ, что время не есть форма душевной жизни, то такая основная идея метафизики, какъ идея безсмертія души, была-бы доказана сама собою, напротивъ, если мы допустимъ обратное положеніе, вра въ безсмертіе становится невозможною, а вмст съ нею теряетъ всякую почву и вра въ вчную духовную основу всего существующаго, вра въ Бога. Подъ вліяніемъ всхъ этихъ соображеній Н. Я. предпринимаетъ спеціальную работу О времени, въ которой пытается построить это понятіе на новыхъ началахъ {Вопросы философіи и психологіи, 1394 г. кн. 23, 24 и 23.}.
Современное ученіе о времени обязано своимъ происхожденіемъ Канту. Въ своей ‘Критик чистаго разума’ Кантъ хотлъ реформировать человческое познаніе и примирить эмпирическія задачи съ метафизическими идеалами, но онъ не могъ вполн освободиться изъ схоластическихъ стей метафизики Вольфа и создалъ немало искусственныхъ схемъ и ложныхъ понятій, внесшихъ страшную путаницу въ умы его эпигоновъ. Къ числу такихъ ложныхъ понятій принадлежитъ его идея времени. Несмотря на свою схематическую ясность, эта идея, по мннію Н. Я, полна глубокихъ противорчій. Кантъ опредляетъ время, какъ ‘воззрніе’ и форму внутренняго опыта и противополагаетъ его пространству, какъ форм вншнихъ воспріятій, но въ то-же время онъ анализируетъ его, какъ простое понятіе, допускающее вс отношенія логическаго подчиненія и соподчиненія. Спрашивается, какъ возможно примирить эти два противоположныхъ взгляда? Вдь, если время есть форма внутренняго опыта, то оно не можетъ быть простымъ понятіемъ: въ этомъ случа оно является русломъ, чрезъ которое течетъ вся душевная жизнь, включая сюда и сферу понятій. Еслиже время есть понятіе, то оно не можетъ быть формой внутренняго опыта, тогда оно представляетъ собой лишь одинъ изъ безчисленныхъ элементовъ нашей мысли, подчиненныхъ ея общимъ законамъ и формамъ. Разсматривая пространство и время, какъ понятія, Кантъ, безъ сомннія, могъ усвоятъ имъ лишь субъективное значеніе, но, объявляя ихъ воззрніями и формами вншняго и внутренняго опыта, онъ неизбжно ихъ объективируетъ. Вдь, формы опыта не могутъ быть исключительно субъективными идеями: наряду съ субъективнымъ элементомъ въ нихъ должно быть объективное содержаніе, и если это объективное содержаніе таково, что оно укладывается въ рамки времени и пространства, то оно, очевидно, само по себ должно имть временную и пространственную природу. Такимъ образомъ, время, по мннію Канта, есть, съ одной стороны, только субъективная мысль, съ другой — не только субъективная мысль, но и объективное явленіе. Какъ можетъ быть мыслимо понятіе, въ которомъ соединяются такія противорчія? Кантъ называетъ время и пространство апріорными категоріями и считаетъ ихъ предшествующими всякому опыту. Но можно-ли понимать апріорность въ такомъ безусловномъ смысл? Апріорная категорія, данная ране всякаго опыта, есть совершенно немыслимая вещь. Въ самомъ дл, чмъ могла-бы быть такая категорія? Понятіемъ? Но понятіе есть уже эмпирическое обнаруженіе сознанія: оно представляетъ собой извстный опытъ мысли. Эмпирическою формой? Но эмпирическая форма невозможна безъ эмпирическаго содержанія и неизбжно предполагаетъ какой-нибудь заполняющій ее опытъ. Какой это опытъ, понятно само собою. Такъ-какъапріорныя категоріи предшествуютъ вншнему опыту, то имъ самимъ можетъ предшествовать только внутренній опытъ, т. е. наше сознаніе съ прирожденнымъ ему содержаніемъ. Такимъ образомъ, время апріорно лишь по отношенію къ вншнему опыту. Что-же касается внутренняго опыта, то онъ самъ апріоренъ по отношенію къ времени. Психическая жизнь должна мыслиться и существовать ране этой идеи и независимо отъ нея. Наконецъ, Кантъ опустилъ изъ виду одну совершенно очевидную вещь. Онъ считалъ время формой психическихъ процессовъ, а пространство формою вншнихъ, физическихъ явленій, но онъ забылъ, что все, существующее во времени, существуетъ вмст съ тмъ и въ пространств, и все, пребывающее въ пространств, протекаетъ также во времени. Какой-бы временный процессъ вы ни взяли, при ближайшемъ анализ вы всегда найдете въ немъ смну пространственныхъ состояній, а каждое пространственное состояніе вы можете разложить на временные моменты. Время и пространство неотдлимы другъ отъ друга. Такимъ образомъ, получается слдующая дилемма, если психическая жизнь существуетъ во времени, то она существуетъ и въ пространств, если-же она существуетъ ли предлами пространства, то она должна быть и за предлами времени. Для Канта нтъ выхода изъ этой дилеммы, и чтобы разршить ее, необходима новая теорія времени.
Вс объективные процессы мы воспринимаемъ въ форм нашихъ субъективныхъ состояній и актовъ. По своей природ эти состоянія потенціально присущи сознанію и нашъ опытъ есть не что иное, какъ постепенная реализація ихъ подъ вліяніемъ взаимодйствія сознанія съ окружающимъ міромъ. Время и пространство не составляютъ исключенія изъ этого всеобщаго и безусловнаго закона: они суть наши субъективныя представленія, въ которыхъ мы воспринимаемъ объективныя воздйствія матеріи на нашу душевную энергію. Пространство есть субъективное представленіе или воспріятіе матеріи въ поко, время есть субъективное представленіе той-же матеріи въ движеніи. А такъ-какъ и матерія, и движеніе познаются нами лишь Чрезъ посредство нашихъ органовъ чувствъ и нервной системы, то можно также сказать, что пространство есть субъективное воспріятіе измненій нервной системы при взаимодйствіи сознанія съ матеріей въ поко, а время есть субъективное воспріятіе тхъ-же физіологическихъ процессовъ при взаимодйствіи сознанія съ матеріей въ движеніи. Но если пространство и время являются субъективными представленіями или воспріятіями физіологическихъ измненій и состояній покоющейся и движущейся матеріи, то они, очевидно, не модуль имть объективнаго существованія: они выражаютъ такіе объективные феномены, которые не имютъ никакого сходства съ ними. Такимъ образомъ, идея времени, какъ и идея пространства, иметъ исключительно субъективный характеръ. Правда, мы можемъ допуститъ для нея извстный объективный коррелатъ, но, во первыхъ, этотъ коррелатъ совершенно разнороденъ съ нею, во вторыхъ, онъ существуетъ не въ области внутренняго опыта, а только во вншнемъ мір,— въ систем матеріальныхъ движеній, подъ вліяніемъ которыхъ именно и образуется эта идея. Вотъ почему объективною мрой времени всегда служитъ какая-нибудь единица пространственнаго и матеріальнаго движенія. Тамъ, гд мы имемъ дло съ фактами непространственнаго и нематеріальнаго порядка, мы воспринимаемъ ихъ помимо представленія времени, а такъ-какъ время есть только форма представленія дйствительности, а не форма ея бытія, то тамъ, гд нтъ представленія времени, не можетъ быть и самого времени. Такою именно сферой непространственныхъ и нематеріальныхъ процессовъ является нашъ душевный міръ. Ни одно изъ психическихъ состояній не иметъ пространственныхъ формъ, и ни одно изъ нихъ само по себ не иметъ временной продолжительности. Мы находимъ въ нашемъ внутреннемъ опыт множество ‘элементовъ’ сознанія, но этимъ элементамъ нельзя указать ни мста, ни пространственныхъ границъ въ психической сред. Равнымъ образомъ, мы находимъ здсь множество ‘моментовъ’ сознанія, но эти моменты связаны между собой не временнымь преемствомъ, а независимыми отъ всякаго времени психологическими, логическими, эстетическими и этическими отношеніями. Временная продолжительность и временное преемство свойственны не психическимъ процессамъ, а тмъ физіологическимъ перемнамъ и физическимъ движеніямъ, въ связи съ которыми они совершаются и воспринимаются нами. Поэтому, усвояя время психическимъ процессамъ, мы только безсознательно переносимъ его изъ матеріальнаго міра въ нашъ душевный міръ,— подобно тому, какъ мы переносимъ самыя психическія явленія за предлы сознанія и локализируемъ ихъ во вншнемъ пространств Время и пространство душевныхъ состояній не дйствительныя, а только кажущіяся: это — ‘псевдо-время’ и ‘псевдо-пространство’. Сама по себ душевная жизнь совершается, абсолютно за предлами этихъ представленій, и въ ней открывается намъ истинная природа всякаго духовнаго бытія.— сверхпространственная и сверхвременная природа.
Ученіе Н. Я. о времени, равно какъ и его критика Канта, представляютъ немало своеобразнаго и еще боле спорнаго Мы не будемъ входить въ подробную оцнку его воззрній, потому что это завело-бы насъ слишкомъ далеко. Ограничимся только однимъ замчаніемъ. Въ основ теоріи Н. Я. лежитъ тезисъ, что все, существующее во времени, неизбжно существуетъ также въ пространств, и наоборотъ. Ни доказанъ-ли имъ этотъ тезисъ? Собственно говоря, нтъ Какъ это ни странно, мы здсь имемъ дло съ чисто догматическимъ положеніемъ, которое приходится принимать на вру вслдствіе его мнимой ‘очевидности’. Мало того: этотъ догматическій тезисъ и не можетъ быть доказаннымъ. Въ самомъ дл, мы совершенно не знаемъ, существуетъ-ли время въ пространственномъ мір, насколько онъ мыслимъ за предлами нашихъ душевныхъ состояній, между тмъ, время непространственныхъ душевныхъ состояній есть очевиднйшій фактъ нашего внутренняго опыта. Не можетъ подлежать никакому сомннію, что наши психическіе процессы смняютъ другъ друга, что ихъ смна совершается быстро и медленно, что ихъ отдляютъ длинные или короткіе промежутки. И эта временная смна психическихъ состояній наблюдается не только въ связи съ физіологическими и физическими измненіями, но и совсмъ независимо отъ нихъ. О физіологическихъ измненіяхъ, сопровождающихъ душевные процессы мы можемъ ничего не знать, а параллельныя физическія перемны могутъ отсутствовать или ускользать отъ нашего вниманія: и тмъ не мене временное теченіе душевныхъ событій всегда ясно сознается нами. Конечно, мы измряемъ время психическихъ, равно какъ и физическихъ, процессовъ посредствомъ пространственныхъ движеній, но разв отсюда слдуетъ, что время существуетъ только въ предлахъ пространства? Вдь, кром объективнаго, пространственнаго измренія время иметъ субъективную, непространственную мру: какъ показываютъ психологическія наблюденія, мы субъективно опредляемъ его на основаніи чувства усилія, сопровождающаго извстную психическую работу. Чмъ замтне это чувство усилія, тмъ продолжительне кажется намъ работа сознанія, чмъ оно слабе, тмъ психическая работа представляется быстре и короче. Эта субъективная оцнка времени не только не зависитъ отъ объективныхъ измреній, но даже не всегда совпадаетъ съ ними. Когда намъ приходится съ трудомъ преодолвать какія-нибудь препятствія или бороться со скукой, время, какъ это всмъ извстно, тянется для насъ безконечно медленно, напротивъ, когда препятствія побждаются легко или когда наша мысль занята смной пріятныхъ впечатлній, не требующихъ никакихъ умственныхъ усилій, время летитъ почти незамтно. Не свидтельствуютъ-ли эти факты о томъ, что время есть неизбжное свойство психическихъ процессовъ, что оно является только субъективнымъ эквивалентомъ работы сознанія, для котораго объективныя измренія служатъ лишь искусственными и условными рамками? Такимъ образомъ, основное положеніе Н. Я. не выдерживаетъ критики, а вмст съ нимъ должна пасть и вся его теорія.
Какъ мы видли, ученіе Н. Я. о времени возникло изъ критическихъ и метафизическихъ побужденій. Онъ хотлъ въ немъ, съ одной стороны, опровергнуть феноменизмъ современной психологіи, съ другой создать основу для построенія нкоторыхъ метафизическихъ идей и прежде всего идеи безсмертія. Насколько эти задачи дйствительно оправдывали его предпріятіе.— это, конечно, вопросъ. Психологическій феноменизмъ едва-ли стоитъ въ тсной связи съ проблемою времени и, какъ превосходно показалъ самъ Н. Я. въ своей критик эмпирической психологіи, его можно опровергнуть, не касаясь этой проблемы. Идея безсмертія также не требовала радикальной реформы общепринятыхъ представленій о времени. Вдь, если безсмертіе есть только вчное существованіе человческой души, то это вчное существованіе можетъ быть мыслимо какъ безконечное время. Если-же безсмертіе есть не только вчное, но и безременное бытіе духа, то трансцендентная безвременность нисколько не противорчитъ временному характеру душевной жизни въ предлахъ опыта. Какъ-бы то ни было, Н. Я. руководился этими именно мотивами. Разрушить современное феноменистическое міровоззрніе и построить на его развалинахъ метафизическую теорію дйствительности,— вотъ цль, къ которой онъ стремился. Онъ отдавался этой задач со всмъ свойственнымъ ему увлеченіемъ, и казалось, что онъ останется вренъ ей до конца. Почва для метафизическихъ построеній была имъ расчищена, элементы для нихъ были даны въ его прежнихъ сочиненіяхъ, оставалось только переработать эти элементы и объединить ихъ въ цльную систему. Однако на дл вышло иначе. Именно въ это время Н. Я пережилъ новый умственный кризисъ, совершенно измнившій его настроеніе и идеи.
Изучая современную психологію въ критическихъ и метафизическихъ цляхъ, Н. Я. неожиданно для себя самого очутился въ плну у того врага, котораго онъ считалъ побжденнымъ. Чмъ боле онъ знакомился съ новйшими психологическими изслдованіями, тмъ боле онъ убждался, что они далеко не такъ безплодны, какъ это ему казалось. Онъ увидлъ, что современная психологія чужда тхъ схоластическихъ пріемовъ, въ которыхъ онъ ее упрекалъ. Она не только обогатила насъ цлымъ рядомъ очень важныхъ эмпирическихъ наблюденій, но выработала новые методы изслдованія и стала экспериментальною наукой. Цлесообразное примненіе эксперимента въ области душевныхъ явленій общаетъ психологіи блестящую будущность, а достигнутые этимъ методомъ результаты уже теперь проливаютъ новый свтъ на законы психической жизни. Мало того: Н. Я. нашелъ, что современная психологія не противорчивъ даже тмъ метафизическимъ идеаламъ, къ которымъ онъ стремился. Какъ мы видли, критика психологическаго феноменизма привела его къ тому заключенію, что въ душевной жизни нтъ границъ между сущностью и явленіемъ. Въ психическихъ явленіяхъ мы непосредственно познаемъ ихъ сущность, а психическая сущность непосредственно открывается въ своихъ явленіяхъ. Но если такъ, то какая-же разница между эмпирическимъ и метафизическимъ изученіемъ душевной жизни? Если старая метафизическая психологія изучала душевную сущность, то не значитъ-ли это, что она изучала вмст съ тмъ и душевныя явленія? И если современная опытная психологія изслдуетъ душевныя явленія, то не выходитъ-ли отсюда, что она изслдуетъ въ то-же время и душевную сущность? Чтобы уничтожить всякое различіе между ними, нужно только устранить изъ психологіи двусмысленное понятіе явленія. Психологъ долженъ изучать не психическія явленія и сущности сами по себ, а живые, конкретные психическіе факты, отъ которыхъ абстрагированы эти идеи. Такъ именно и понимаетъ дло, по мннію Н. Я., современная экспериментальная психологія. Она не длитъ психическіе процессы на абстрактные элементы, а разсматриваетъ ихъ въ томъ цльномъ вид, какъ они совершаются на самомъ дл, и этимъ она не только уясняетъ ихъ эмпирическія отношенія, но и пролагаетъ путь къ познанію ихъ истинной метафизической природы. Придя къ такимъ выводамъ, Н. Я. совершенно измняетъ свое отношеніе къ современной психологіи. Если ране онъ былъ искреннимъ и ожесточеннымъ противникомъ этой науки, то теперь онъ становится такимъ-же искреннимъ и горячимъ ея другомъ. Вмсто того, чтобы продолжать разработку метафизическихъ вопросовъ, онъ круто поворачиваетъ на дорогу опыта и ставитъ своею задачей уяснить методы и принципы психологическихъ изслдованій. Правда, метафизическія идеи, и въ особенности идея безсмертія, не утрачиваютъ для него всякаго интереса, но это скоре платоническій, чмъ дйствительный интересъ.
Если психологіи суждено стать точною наукой, то ея методомъ долженъ быть тотъ, который она примнила съ выдающимся успхомъ въ послднее время и которымъ уже давно пользуется естествознаніе,— т. е. экспериментъ. Что-же такое психологическій экспериментъ и насколько онъ въ дйствительности возможенъ? Вотъ вопросъ, который Н. Я. хочетъ разршить въ своей стать Основанія экспериментальной психологіи {Вопросы философіи и психологіи, кн. 30, 1895 г. Эта превосходная статья приложена въ качеств введенія къ русскому переводу Очерка психологіи Вундта, изданному Московскимъ Психологическимъ Обществомъ подъ редакціей Н. Я.}. Однимъ изъ очень распространенныхъ предразсудковъ нашего времени является мнніе, что психологическій экспериментъ совершенно противоположенъ старому методу самонаблюденія и совпадаетъ съ методами современной психофизіологіи и психофизики. Происхожденіе такого взгляда легко понять. Съ одной стороны самонаблюденіе было такъ дискредитировано старою психологіей и подвергалось такимъ нападкамъ со стороны ея противниковъ, что найти въ немъ какое-нибудь сходство съ научнымъ методомъ психологическаго изслдованія представлялось напередъ невозможнымъ. Съ другой стороны, психофизическіе и психофизіологическіе опыты были первымъ примненіемъ экспериментальнаго метода къ изученію душевныхъ явленій и потому естественно казались единственно возможною его формой. Однако въ дйствительности этотъ взглядъ совершенно ошибоченъ. Связь психологическаго эксперимента съ самонаблюденіемъ въ настоящее время уже признана самыми выдающимися психологами экспериментальнаго направленія. Въ самомъ дл, психологическій экспериментъ есть не что иное, какъ наблюденіе душевныхъ процессовъ при искусственно измненныхъ условіяхъ. Между тмъ, наблюдать душевные процессы мы можемъ только тогда, когда они одновременно съ этимъ до нкоторой степени переживаются нами самими. Каждое психологическое наблюденіе должно пройти черезъ горнило нашего внутренняго опыта, чтобы сдлаться вполн понятнымъ для насъ: каждое психологическое наблюденіе есть въ основ самонаблюденіе. Психологическій экспериментъ отличается отъ простого самонаблюденія только тмъ что здсь наблюдаемыя явленія возникаютъ не сами по себ въ ихъ случайной связи, а вызываются искусственно, измняются намренно, изучаются заразъ нсколькими лицами и истолковываются на основаніи тщательной и многократной проврки. Это — самонаблюденіе методическое, коллективное и обставленное научными гарантіями. Мене очевиднымъ представляется различіе психологическаго эксперимента отъ психофизіологическаго и психофизическаго. Какъ ни кажется страннымъ, эти методы смшиваются даже такими психологами, которые считаютъ самонаблюденіе основой психологическаго эксперимента. Такъ, наприм., Вундтъ ршительно убжденъ, что экспериментальное изученіе душевной жизни невозможно безъ помощи физики и физіологіи. Того-же взгляда, какъ мы видли, держался ране и самъ Н. Я.: подвергая критик современную физіологическую психологію, онъ разумлъ подъ нею экспериментальную психологію въ широкомъ смысл этого слова. Теперь онъ отказывается отъ этого ошибочнаго мннія. Допустимъ, что психологическій экспериментъ дйствительно невозможенъ безъ физическихъ и физіологическихъ средствъ: разв это даетъ право отождествлять экспериментальную психологію съ психофизикой и психофизіологіей? Вдь, не называемъ-же мы химію ‘психохиміей’ изъ-за того, что химическіе анализы невозможны безъ психическихъ актовъ ощущенія, представленія, вниманія, мысли. Характеръ научнаго метода опредляется не столько тми средствами, которыя онъ примняетъ, сколько тми задачами, которыя онъ долженъ разршить. Психологъ можетъ ставить себ три экспериментальныхъ задачи: 1) онъ можетъ изслдовать связь психическихъ процессовъ съ окружающею насъ физическою средой, 2) онъ можетъ изслдовать связь ихъ съ физіологическими процессами въ нашемъ организм, и, наконецъ, 3) онъ можетъ изучать связь этихъ явленій между собою. Если въ первыхъ двухъ случаяхъ онъ будетъ изслдовать психофизическія и психофизіологическія проблемы, то въ послднемъ случа онъ иметъ дло съ чисто психологическою задачей. Поэтому, каковы-бы ни были средства, при помощи которыхъ онъ станетъ ршать эту задачу, его методъ всегда будетъ психологическимъ. Но дйствительно-ли психологическій экспериментъ невозможенъ безъ содйствія физики и физіологіи? Въ сущности этотъ предразсудокъ уже давно опровергнутъ и практическою жизнью, и наукой. Если психологическій экспериментъ состоитъ въ наблюденіи психическихъ процессовъ при искусственно измненныхъ условіяхъ, то онъ есть вещь, самая обычная въ мір. Имъ постоянно пользуются педагоги, юристы и врачи въ своихъ профессіональныхъ цляхъ, имъ пользуемся на каждомъ шагу вс мы. когда намъ приходится намренно вызывать въ себ или другихъ новыя душевныя состоянія. Правда, эти житейскіе эксперименты не имютъ научнаго характера и не предназначены для психологическихъ цлей, но имъ можно дать иную, научную постановку. Попытки примненія чисто психологическаго эксперимента въ научной форм въ настоящее время уже сдланы. Если мы разсмотримъ лабораторные опыты современныхъ психологовъ, то мы найдемъ, что многіе изъ нихъ не имютъ ничего общаго съ психофизикой и психофизіологіей. Наприм., новйшія экспериментальныя изслдованія ассоціаціи, воображенія и памяти обходятся безъ всякихъ физическихъ и физіологическихъ аппаратовъ я производятся при помощи такихъ простыхъ средствъ, которыя всмъ доступны, между тмъ, результаты этихъ изслдованій настолько цнны, что лишь педанты могли-бы ставить ихъ ниже психофизическихъ и психофизіологическихъ наблюденій. Для плодотворности психологическихъ экспериментовъ требуется только одно условіе: они должны производиться одновременно нсколькими лицами и подвергаться многократной и тщательной проврк. Вотъ почему являются необходимыми психологическіе кабинеты или лабораторіи, какъ центры коллективной и правильно организованной психологической работы. Такіе кабинеты въ настоящее время существуютъ уже почти всюду въ Европ и въ Америк, и Н. Я. настоятельно рекомендуетъ учредить ихъ также при русскихъ университетахъ.
Экспериментальный методъ даетъ психологу могущественное средство научнаго изслдованія, но самъ по себ, онъ еще недостаточенъ для того, чтобы превратить психологію въ точную пауку. Кром научнаго метода психологія должна обладать еще научнымъ принципомъ, который могъ-бы объединить ея изслдованія въ одной всеобъемлющей иде, дать ей основу для безошибочныхъ выводовъ и сблизить ее съ остальными отраслями точнаго знанія. Безъ такого принципа экспериментальная психологія не можетъ претендовать ни на какія широкія обобщенія, она неизбжно будетъ теряться среди измнчиваго разнообразія изучаемыхъ ею фактовъ и ограничиваться частными и мелкими задачами Но гд найти ей подобный принципъ? Отвтомъ на этотъ вопросъ является интересная статья Н. Я Понятія душа и психической энергіи въ психологіи {Вопросы философіи и психологіи, кн. 37 и 39, 1897 г. Съ небольшими дополненіями и измненіями эта статья напечатана также въ нмецкомъ журнал Archiv fr systematische Philosophie, IV Bd, 3 Heft, 1898.}.
По его мннію, экспериментальная психологія должна усвоить себ тотъ-же теоретическій принципъ, на которомъ покоится все современное естествознаніе,— законъ сохраненія энергіи. Она только тогда объяснитъ намъ измнчивыя явленія душевной жизни, когда будетъ разсматривать ихъ какъ формы психической энергіи, которая входитъ въ систему превращеній физическихъ энергій и остается вмст, съ ними постоянной среди всхъ своихъ метаморфозъ. До сихъ поръ законъ сохраненія энергіи считался исключительно закономъ матеріальнаго міра и примненіе его къ психической жизни казалось совершенно немыслимымъ. Между душевными явленіями и физическими процессами лежитъ цлая пропасть и ввести психическую энергію въ круговоротъ матеріальнаго движенія значитъ противорчить ея своеобразной природ. Такъ думалъ ране и самъ Н. Я. Однако, теперь онъ считаетъ этотъ взглядъ значительно поколебленнымъ. Коренная разнородность физическихъ и психическихъ процессовъ основывается на теоретической противоположности понятій матеріи и духа, между тмъ въ послднее время даже сами естествоиспытатели начинаютъ изгонять понятіе матерія изъ круга своихъ научныхъ представленій. Такъ, знаменитый Лейпцигскій химикъ Оствальдъ открыто заявилъ, что это понятіе можетъ быть вполн замнено идеей энергіи, къ которой сводятся вс извстныя намъ явленія физическаго міра. Если Оствальду, можетъ быть, и не удалось вполн устранить матерію, какъ теоретически необходимый субстратъ физическихъ энергій, то все-таки остается несомнннымъ, что въ области эмпирическихъ отношеній этотъ субстратъ не играетъ никакой роли. Въ опыт мы имемъ дло только съ различными видами физической энергіи или работы, а переходъ отъ физической работы къ психической мыслится совершенно иначе, чмъ переходъ отъ матеріальной субстанціи къ духовной: это переходъ не отъ причины къ причин, а отъ дйствія къ дйствію. Если намъ удастся подчинить психическія явленія общему понятію энергіи, то мы безъ труда можемъ распространить на нихъ и т-же эмпирическія отношенія, какія свойственны всякой энергіи. Въ этомъ понятіи физическіе и психическіе процессы будутъ соединены въ одну общую систему, подчиняющуюся одному общему закону эквивалентности и сохраненія. Одновременно съ Оствальдомъ нмецкій философъ Лассвицъ сдлалъ попытку примнить методъ энергетики къ объясненію физіологическаго раздраженія. По его мннію, нервные процессы, изъ которыхъ слагается физіологическое раздраженіе, непонятны съ точки зрнія молекулярной или атомистической теоріи. Эти процессы представляютъ собой особый видъ энергіи, и такъ-какъ при современномъ состояніи нашихъ знаній эта своеобразная форма энергіи несводима къ энергіямъ физическимъ, то Лассвицъ называетъ ее ‘психофизическою-4 энергіей. Различный ‘потенціалъ’ или различная интенсивность этой психофизической энергіи служитъ физіологическимъ коррелятомъ ощущеній, и задача науки состоитъ въ томъ, чтобы найти такіе-же корреляты и для остальныхъ психическихъ процессовъ. Самъ Лассвицъ считаетъ возможнымъ объяснить при помощи энергетическихъ коррелятовъ возникновеніе чувствованій удовольствія и страданія, колебанія которыхъ, по его мннію, зависятъ отъ повышенія и пониженія психофизической энергіи мозга. Взглядъ Лассвица на природу удовольствія и страданія напоминаетъ Н. Я. его собственную теорію чувствованій, какъ эквивалентовъ траты и накопленія энергій въ организм, но идея психофизической энергіи кажется ему противорчивой и мало полезной для психологическихъ цлей. Вдь, если Лассвицъ понимаетъ подъ ‘психофизическою энергіей’ нервные процессы, то въ ней нтъ никакого психическаго элемента: это энергія физическая, или, если угодно, физіологическая. Съ другой стороны, если эта психофизическая энергія непревратима ни въ физическіе, ни въ психическіе процессы, то она не можетъ служить для психолога теоретическимъ принципомъ, объединяющимъ его изслдованія и міросозерцаніе. Не подчиняясь сама закону сохраненія энергіи, она вмст съ тмъ не позволяетъ распространить этотъ законъ и на психическую жизнь. Между тмъ, въ этомъ именно и состоитъ величайшая задача современной психологіи.
Чтобы ршить, насколько примнимъ законъ сохраненія энергіи въ области душевныхъ явленій, нужно разсмотрть три вопроса: 1) существуетъ-ли психическая энергія въ томъ смысл, въ какомъ мы говоримъ о физическихъ энергіяхъ? 2) возможенъ-ли переходъ психическихъ энергій другъ въ друга, въ физическія энергіи и обратно? и 3) возможно-ли допустить количественное постоянство психическихъ и физическихъ энергій при качественномъ превращеніи ихъ въ предлахъ извстной системы элементовъ? Изслдуя эти вопросы, Н. Я. на вс ихъ отвчаетъ утвердительно Существованіе психической энергіи есть фактъ, не требующій собственно никакихъ доказательствъ. Подъ именемъ энергіи наука разуметъ способность какого-нибудь дятеля или элемента производить работу, которая можетъ быть потенціальною или кинетическою и которая въ томъ и другомъ случа подлежитъ количественной оцнк. Но что такое вся наша душевная жизнь, какъ не непрерывная работа? Мы говоримъ о работ мысли, о работ воображенія, о работ чувства, о работ воли, и это не переносныя выраженія, такъ-какъ во всхъ этихъ случаяхъ мы преодолваемъ препятствія и чувствуемъ духовныя усилія и напряженія. Даже самый терминъ ‘энергія’ заимствованъ изъ области психологическихъ понятій: въ его основ лежитъ понятіе волевой энергіи. Вс эти формы психической энергіи или работы могутъ быть потенціальными, какъ душевныя способности и скрытыя воспоминанія, или кинетическими, какъ душевныя дятельности и душевныя движенія. Наконецъ, он могутъ имть вс т количественныя степени, какія мы обыкновенно различаемъ въ дарованіяхъ и талантахъ людей, въ силахъ ихъ ума, чувства и воли. Переходъ психическихъ энергій другъ въ друга и превращеніе ихъ въ физическія энергіи и обратно также не подлежатъ сомннію. Ощущенія, испытываемыя нами подъ вліяніемъ вншняго міра, становятся представленіями, представленія преобразуются въ понятія, понятія переводятся на языкъ чувства, а чувство выражается въ волевыхъ хотніяхъ. Въ свою очередь, волевыя хотнія порождаютъ рядъ новыхъ ощущеній, представленій, идей, чувствъ, волевыхъ актовъ, и т. д. Что такое этотъ психическій круговоротъ, какъ не процессъ превращенія нашей душевной энергіи изъ однхъ ея формъ въ другія? Но психическія метаморфозы не ограничиваются этимъ внутреннимъ обмномъ душевныхъ элементовъ: он выходятъ за его предлы и сливаются въ общимъ круговоротомъ природы. Вс мы знаемъ, что наши душевныя состоянія выражаются во вншнихъ дйствіяхъ и движеніяхъ, и этотъ фактъ служитъ самымъ простымъ и убдительнымъ примромъ перехода психической энергіи въ физическія формы. Все, что человкъ воплощаетъ въ слов и дйствіяхъ, все, что онъ создаетъ въ окружающей его матеріальной сред, есть лишь вещественный эквивалентъ его психической работы. Когда мы говоримъ о трат и истощеніи нашихъ душевныхъ силъ, то о чемъ идетъ здсь рчь, какъ не о превращеніи нашей психической энергіи въ физіологическія и физическія энергіи организма и среды? Психическая энергія не исчезаетъ и не можетъ исчезать безслдно: она преобразуется въ эквивалентныя ей формы органической и неорганической работы, которыя становятся ея замстителями. Съ другой стороны, мы на каждомъ шагу можемъ наблюдать случаи обратнаго перехода физическихъ энергій въ психическія. Вдь, т вншнія впечатлнія, на почв которыхъ выростаетъ нашъ духовный міръ, имютъ чисто физическій характеръ, между тмъ, вступая въ область сознанія, они превращаются въ психическую работу. Мы тратимъ свою душевную энергію въ усиліяхъ мысли, въ движеніяхъ чувства, въ актахъ воли, въ борьб съ самими собой, съ другими людьми и съ природой, но откуда-же берется вновь эта истраченная энергія? Она получается нами изъ организма и среды путемъ питанія и дыханія, подъ дйствіемъ свта, теплоты, электричества и даже механическихъ толчковъ. Значеніе сна въ нашей жизни въ томъ именно и состоитъ, что здсь путемъ молекулярной работы организма восполняется исчерпанный запасъ физической и психической энергіи. Вліяніе природы, климата и окружающей обстановки на складъ ума, чувства и воли людей есть не что иное, какъ непрерывный переходъ физическихъ энергій въ психическія. Но если все это такъ, то не становится-ли въ высшей степени вроятной гипотеза, что количество психической энергіи во всхъ этихъ превращеніяхъ остается такимъ-же постояннымъ, какъ и количество физической энергіи въ ея метаморфозахъ? Факты показываютъ, что есть извстные предлы для увеличенія и уменьшенія душевной энергіи въ каждомъ человк. У отдльныхъ людей эти предлы могутъ быть очень различны, но въ нихъ всегда наблюдается опредленное равновсіе между ‘кинетическими’ формами психической работы, т. е. наличными душевными дятельностями, и ‘потенціальными’ ея запасами, т. е. скрытыми душевными способностями. Если мы видимъ у человка преобладаніе умственной или волевой дятельности, то оно обыкновенно уравновшивается ослабленіемъ чувствительности, напротивъ, сильное развитіе чувства нердко сопровождается пониженіемъ умственныхъ интересовъ и волевой энергіи. Развитіе памяти часто происходитъ на счетъ развитія воображенія или сообразительности, и наоборотъ. Сопоставляя эти психологическіе плюсы и минусы, мы получимъ среднюю психологическую величину, которая сильно колеблется у различныхъ людей, но очень мало измняется у одного и того-же человка. То, что мы называемъ личностью, характеромъ, темпераментомъ, умственнымъ типомъ людей, есть не что иное, какъ равнодйствующая различныхъ психическихъ энергій, которыя, при всхъ своихъ метаморфозахъ, сохраняютъ извстное равновсіе. Если ихъ равновсіе слишкомъ сильно нарушается, то мы убждены, что имемъ дло съ патологическимъ случаемъ. Такимъ образомъ, въ каждомъ нормальномъ человк существуетъ количественный балансъ психическихъ энергій. Эти энергіи могутъ находиться въ потенціальномъ состояніи или обнаруживаться актуально, он могутъ принимать различныя формы и развиваться одн въ ущербъ другимъ,— но общее количество ихъ продолжаетъ оставаться у каждаго индивидуума приблизительно одинаковымъ. Такой-же количественный балансъ долженъ существовать и при переход психическихъ энергій въ физическія или обратно. Въ какихъ-бы явленіяхъ ни выражалась работа,— въ физическихъ или въ психическихъ,— она всегда остается равной себ, и вс ея формы эквивалентны другъ другу. Человкъ получаетъ отъ своего организма и среды столько-же психической энергіи, сколько отдаетъ имъ, и отдаетъ столько-же, сколько получаетъ. Вмст съ организмомъ и окружающею средой онъ составляетъ психофизическую систему, въ которой общая сумма психическихъ и физическихъ энергій, при всхъ возможныхъ превращеніяхъ ихъ другъ въ друга, сохраняется постоянной. Такова гипотеза, которая должна стать, по мннію Н. Я., основнымъ методологическимъ принципомъ всхъ будущихъ изслдованій душевной жизни. Эта гипотеза оправдывается какъ теоретическими соображеніями, такъ и фактами, и чтобы сдлаться научнымъ закономъ, требуетъ только математическаго обоснованія и проврки. Если удастся найти точные физическіе и физіологическіе эквиваленты психической работы и выразить ихъ въ точныхъ математическихъ величинахъ, то мы получимъ возможность объяснить вс явленія душевнаго міра и вс формы его взаимодйствія съ окружающею средой. Первыми шагами въ этомъ направленіи являются современныя попытки измрить термо-динамическія и электро-динамическія условія дятельности мозга, нервовъ и мышечной системы Но полное изслдованіе механическихъ эквивалентовъ психической энергіи составляетъ задачу будущаго, и разршить эту задачу должны уже не столько психологи, сколько физіологи и физики.
Теорія психической энергіи навлекла на Н. Я. упреки въ матеріализм. Вдь, если онъ допускаетъ превращеніе физическихъ энергій въ психическія, то не значитъ-ли это, что онъ разсматриваетъ душевныя явленія, какъ продуктъ матеріи? А если такъ, то что-же остается отъ идей души, свободы воли, безсмертія, для доказательства которыхъ онъ потратилъ такъ много усилій и пролилъ такъ много чернилъ? Н. Я. ршительно протестовалъ противъ такого истолкованія его взглядовъ. Его можно было-бы назвать матеріалистомъ, если-бы онъ ршалъ метафизическій вопросъ объ отношеніи души и тла и разумлъ подъ превращеніемъ энергій преобразованіе матеріальныхъ процессовъ въ духовные по существу. Но его точка зрнія совершенно иная. Оставляя въ сторон метафизическую оцнку душевныхъ и тлесныхъ явленій, онъ хочетъ уяснить только ихъ эмпирическія отношенія. Терминъ ‘энергія’ онъ употребляетъ въ современномъ научномъ смысл, т. е. понимаетъ подъ нимъ не силы или сущности, а только работу этихъ предполагаемыхъ сущностей и силъ. Поэтому, говоря о превращеніи физическихъ энергій въ психическія, онъ иметъ въ виду лишь замну физической работы эквивалентнымъ ей количествомъ психической работы. Что значить такая замна по существу, это другой вопросъ, котораго Н. Я. здсь не касается. Но еслибы онъ поставилъ себ этотъ вопросъ, то онъ, конечно, ршилъ-бы его не въ матеріалистическомъ смысл, а въ дух тхъ идеалистическихъ началъ, философскому обоснованію которыхъ посвящены его прежніе труды. Вдь, чтобы понять отношеніе физическихъ и психическихъ энергій по существу, нужно уяснить себ природу тхъ дятелей, которые лежатъ въ ихъ основ. Но единственнымъ средствомъ для этой цли является анализъ содержанія нашего сознанія. Такъ-какъ сознанію непосредственно извстенъ только одинъ дятель въ природ, — наше собственное ‘я’ или субъектъ, то мы можемъ законно думать, что и вс другіе дятели въ природ суть своего рода ‘я’ или субъекты. И такъ-какъ нашъ субъектъ, какъ носитель духовной энергіи, мы называемъ душей или волей, то тмъ-же именемъ можно было-бы назвать и остальные субъекты или носители энергій во вселенной. Нужно только помнить, что въ предлахъ опыта подъ такими субъектами разумются не метафизическія субстанціи, а извстнаго рода логико-алгебраическіе знаки для выраженія эмпирически воспринимаемыхъ свойствъ субъектовъ — ‘быть источниками сознательнаго дйствія и носителями необходимыхъ для него энергій’. Какъ велика сумма потенціальныхъ энергій нашего субъекта или воли, мы въ точности не знаемъ. Факты заставляютъ насъ допустить ея ограниченность, но эта ограниченность общей суммы психическихъ энергій, способныхъ проявиться при данныхъ условіяхъ, по мннію Н. Я., еще не ршаетъ отрицательно вопросовъ о свобод воли и безсмертіи личнаго сознанія, будучи продуктами сложной эволюціи природы, человческіе организмы могутъ считаться такими значительными запасами потенціальныхъ психическихъ энергій, которые не могутъ быть истощены всею нашею жизнью и не могутъ находить въ сред такихъ абсолютныхъ противодйствій, которыхъ-бы они не могли преодолвать при переход своемъ въ кинетическое состояніе. Въ этомъ смысл воля можетъ быть относительно свободна, а субъектъ, какъ дятель, неистощимъ въ своей внутренней потенціальной энергіи, которая можетъ быть переведена въ работу не только извн-физическими толчками, но и изнутри — самосознаніемъ’. Что становится съ нашею психическою энергіей посл смерти? Разсевается-ли она въ мір, или можетъ сохраняться въ своей индивидуальной форм? На этотъ вопросъ мы пока не имемъ отвта. Но такъ-какъ въ природ всякая энергія можетъ переноситься изъ одной системы или среды въ другую, то мы имемъ основаніе предполагать, что и психическая энергія посл смерти можетъ быть перенесена во всемъ своемъ цломъ и со всми своими индивидуальными свойствами (съ сознаніемъ и самосознаніемъ) изъ разрушеннаго тла въ другую систему элементовъ. Такою системой можетъ быть эирная среда, которая нкоторыми современными учеными считается сферою дйствія психической энергіи даже въ самомъ организм,— въ нервной систем. ‘Душа человка, въ прежнемъ значеніи слова, можетъ быть, и есть эта эирная нервная среда, вмст съ ея особыми психическими энергіями? Если тепловая энергія переходитъ изъ одного тла въ другое, а электрическій токъ или энергія переходитъ по проволок изъ одного аппарата въ другой, то почему (а priori) психическій токъ не можетъ перейти чрезъ эирную среду въ другія тла или пространства? На почв энергетизма ученіе о безсмертіи личнаго сознанія, можетъ быть, со временемъ найдетъ себ новое, научное оправданіе’.
Мы не думаемъ, чтобы Н. Я. принималъ очень серьезно эту гипотезу ‘эирнаго безсмертія’: она слишкомъ напоминаетъ намъ фантастическую болтовню Камилла Фламмаріона. Природа эира извстна намъ несравненно мене природы души, и вводить это новое неизвстное въ проблему безсмертія значитъ только запутывать ее. Впрочемъ, подобный способъ ршенія этой метафизической проблемы ложенъ въ самомъ принцип. Вдь, міръ безсмертія лежитъ за предлами нашего опыта: слдовательно, идея безсмертія не можетъ быть обоснована на почв эмпирическихъ началъ. Нужно допустить позади извстныхъ намъ явленій трансцендентное бытіе и въ немъ искать основаній для философскаго построенія этой идеи. А признать трансцендентное бытіе философъ долженъ даже и въ томъ случа, если-бы онъ захотлъ понять эмпирическія отношенія душевныхъ и физическихъ явленій съ точки зрнія энергетики. Н. Я. самъ настаиваетъ на необходимости отдлить метафизическіе вопросы отъ эмпирическихъ, но разграничивая эти вопросы, не нужно смшивать и методы ихъ ршенія. Не боле удачна и попытка Н. Я. связать съ своею теоріей психической энергіи идею свободы воли. Превращеніе физическихъ энергій въ психическія и обратно онъ признаетъ такимъ-же механическимъ процессомъ, какъ и переходъ физическихъ энергій другъ въ друга. Поэтому для насъ является совершенно неожиданнымъ его заявленіе, что потенціальныя энергіи организма могутъ быть переведены въ психическую работу не только вншними механическими толчками, но и внутреннею дятельностью нашего ‘самосознанія’. Разв механическій круговоротъ энергій допускаетъ свободное вмшательство субъекта? И разв свободные акты субъекта длаютъ возможными чисто механическія превращенія? Н. Я. могъ-бы примирить идею свободы съ своею теоріей лишь въ томъ случа, если-бы онъ допустилъ, что процессъ превращенія энергій по существу иметъ не механическій, а произвольный характеръ, что не только въ предлахъ нашего сознанія, но и въ природ этотъ процессъ обусловливается дйствіемъ свободныхъ и разумныхъ силъ, что его механизмъ есть только призрачное явленіе, скрывающее отъ нашихъ глазъ дйствительный міръ умопостигаемой свободы. И разъ онъ не ршился на такой метафизическій шагъ, ему нельзя было говорить о свобод воли. Но если Н. Я. не удалось оправдать идеи свободы и безсмертія съ точки зрнія своей энергетики, то его протестъ противъ обвиненій въ матеріализм имлъ свои основанія. Въ самомъ дл, если Н. Я. остается въ границахъ опыта и понимаетъ подъ ‘энергіей’ только работу какихъ-нибудь агентовъ или силъ, то его мысль о превращеніи физическихъ энергій въ психическія и обратно еще не ведетъ къ матеріалистическому объясненію душевной жизни. Понятіе работы иметъ такой-же общій и отвлеченный характеръ, какъ любой алгебраическій знакъ: оно обозначаетъ только сумму извстныхъ дйствій, которая всегда можетъ быть замнена равною ей суммой другихъ дйствій и которая остается при этой замн одною и той-же, каковы-бы ни были ея слагаемыя. Это однородная по своему значенію потенціальная или актуальная величина, подлежащая качественной и количественной оцнк и допускающая вс формы качественнаго и количественнаго замщенія. Въ этомъ смысл превращеніе физической энергіи или работы въ эквивалентную ей форму психической работы есть не что иное, какъ замщеніе какой-нибудь суммы дйствій, состоящей изъ физическихъ единицъ, другою такою-же суммой, слагающейся изъ психическихъ единицъ. Вдь, и превращеніе физическихъ энергій другъ въ друга въ природ не идетъ съ точки зрнія опыта дале такого чисто математическаго отношенія. Всякій эквивалентъ энергіи, каковъ-бы онъ ни былъ, въ эмпирическомъ смысл есть только ея замститель, субститутъ. О метафизическомъ претвореніи однхъ силъ въ другія въ предлахъ чистаго опыта не можетъ быть рчи. Если-же Н. Я. (какъ это отчасти и есть на самомъ дл) выходитъ за границы опыта и разуметъ подъ энергіей не только работу, но и силу, которою производится эта работа, то философское истолкованіе его тезиса о превращеніи физическихъ энергій въ психическія зависитъ оттого, какъ онъ смотритъ на природу физическихъ силъ. Если онъ считаетъ эти силы матеріальными, то онъ матеріалистъ, если-же онъ усвояетъ имъ идеальную или духовную природу, то онъ не матеріалистъ, а идеалистъ или спиритуалистъ. Для того, чтобы допустить теоретическую возможность перехода физическихъ силъ въ психическія, вовсе не нужно быть непремнно матеріалистомъ, для этого достаточно быть только монистомъ, т. е. признавать эти силы формами какого-нибудь единаго начала. Какова природа этого единаго начала,— матеріальная или духовная,— это въ данномъ случа безразлично. Спиритуалистическій монизмъ не только мыслимъ на ряду съ матеріалистическою гипотезой, но даже иметъ вс теоретическія преимущества передъ нею Вдь, существа матеріи мы абсолютно не знаемъ, мы знаемъ ее только въ форм нашихъ собственныхъ ощущеній и представленій. А такъ-какъ правиломъ всякаго научнаго объясненія должно быть выведеніе неизвстнаго изъ извстнаго, то мы должны объяснять не психическіе процессы изъ свойствъ матеріи, а матерію изъ свойствъ психическихъ процессовъ: мы должны придти къ выводу, что такъ называемая ‘матерія’ и дйствующія въ ней физическія силы суть только феноменъ, выражающій въ своеобразной форм взаимодйствіе чисто духовныхъ элементовъ и силъ. Съ этой точки зрнія вся природа превращается въ царство духа, а матерія становится простымъ миражемъ, обманывающимъ наши чувства, или теоретическимъ предразсудкомъ, обманывающимъ нашъ умъ. Какова-же точка зрнія Н. Я.? Что онъ не матеріалистъ, это, дйствительно, доказываютъ вс сочиненія его метафизическаго періода: онъ не только въ принцип отвергалъ матеріалистическое объясненіе вселенной, но и пытался построить свое міросозерцаніе на идеалистическихъ началахъ. Правда, судя по его прежнимъ работамъ, Н. Я. нельзя назвать также и послдовательнымъ спиритуалистическимъ монистомъ: постоянно колеблясь между монизмомъ и дуализмомъ, приближаясь то къ одному, то къ другому изъ нихъ или пытаясь объединить ихъ въ какой-нибудь средней примиряющей формул, онъ не усплъ придти къ опредленному взгляду на основные принципы дйствительности. Но спиритуалистическій монизмъ во всякомъ случа гораздо боле соотвтствуетъ общему духу его философскихъ воззрній, чмъ матеріализмъ. Вотъ почему теперь онъ прямо становится на точку зрнія этой гипотезы, когда говоритъ, что единственнымъ средствомъ для уясненія природы физическихъ силъ является анализъ нашего сознанія, что вс дятели природы суть по своему ‘субъекты’ или ‘я’, что каждый изъ нихъ можетъ быть названъ ‘душей’ или ‘волей’. При всей осторожности своихъ выраженій, онъ длаетъ здсь ршительный шагъ къ одухотворенію вселенной, и мы нисколько не сомнваемся, что поздне, при послдовательномъ развитіи его взглядовъ, онъ пришелъ-бы къ полному монизму на чисто спиритуалистической основ.
Но если Н. Я. дйствительно могъ преодолть вс эти философскія затрудненія, то слдуетъ-ли отсюда, что его теорія психической энергіи иметъ твердую почву и можетъ служить руководящимъ принципомъ будущихъ психологическихъ изслдованій? Дло въ томъ, что кром философскихъ или метафизическихъ затрудненій, она встрчается еще съ трудностями чисто научными. Если въ настоящее время законъ сохраненія энергіи считается закономъ исключительно физическаго міра, то этотъ взглядъ иметъ не только теоретическія, но и фактическія основанія. Доказано фактами, что сумма физическихъ энергій остается въ предлахъ извстной системы элементовъ постоянной и можетъ быть вычислена математически. Поэтому, ввести въ такую систему элементовъ еще психическую энергію, значитъ прибавить къ сумм физическихъ энергій плюсъ, который ршительно некуда двать. Если физическія энергіи (какъ таковыя) сохраняются неизмнными, то он, конечно, не могутъ превращаться въ психическую энергію, потому что въ этомъ случа ихъ количество должно уменьшаться, если-же он подвергаются этой метаморфоз, то он не могутъ сохраняться. А такъ-какъ сохраненіе физическихъ энергій есть несомннный фактъ, съ которымъ связаны вс выводы современной физики, то о превращеніи ихъ въ психическую работу, повидимому, не можетъ быть рчи. Такимъ образомъ, помимо всякихъ философскихъ соображеній, теорія Н. Я. противорчитъ тмъ эмпирическимъ даннымъ, на которыхъ утверждается законъ сохраненія энергіи въ его современномъ смысл, и послдовательное проведеніе этой теоріи могло-бы поколебать самыя жизненныя основы естествознанія. Однако, допустимъ, что Н. Я. удалось-бы какимъ-нибудь образомъ устранить даже это противорчіе: его теорія психической энергіи остается все-таки безполезной для психологіи, по крайней мр въ настоящее время. Вдь, для того, чтобы создать руководящій принципъ для научнаго изслдованія, недостаточно признать только его общую теоретическую возможность, нужно сдлать его эмпирическою истиной и показать возможность его практическаго примненія. Какъ философская гипотеза,— законъ сохраненія энергіи былъ высказанъ еще Декартомъ и Лейбницемъ, но въ естествознаніи онъ не игралъ ни малйшей роли до тхъ поръ, пока Ю. Р. Майеръ, Гельмгольцъ и Джауль не дали ему первоначальнаго эмпирическаго и математическаго обоснованія. То-же условіе требуется и для примненія этого закона въ психологіи. Въ конц концовъ самъ Н. Я. сознаетъ, что энергетическое объясненіе душевныхъ процессовъ и ихъ взаимодйствія съ окружающею средой возможно только тогда, когда мы найдемъ для нихъ точные механическіе эквиваленты и выразимъ эти эквиваленты въ точныхъ математическихъ величинахъ. Но онъ, повидимому, опускаетъ изъ виду, что въ этомъ-то именно и состоитъ вся задача, до разршенія которой мысль о подчиненіи душевной жизни закону сохраненія энергіи останется лишь безплодной мечтой. Разршима-ли эта задача? Въ настоящее время нтъ никакихъ данныхъ, которыя позволили-бы намъ отвтить на этотъ вопросъ утвердительно. Т изслдованія термо-динамическихъ и электро-динамическихъ процессовъ въ нервной систем, на которыя указываетъ Н. Я. пытаются опредлить не эквиваленты душевныхъ явленій, а только ихъ корреляты, т. е. соотносительныя или параллельныя имъ физическія измненія. Считать эти измненія эквивалентами психической работы нельзя уже потому, что они, по современнымъ научнымъ воззрніямъ, происходятъ одновременно съ душевными состояніями. Притомъ, отношеніе данныхъ процессовъ къ параллельнымъ психическимъ состояніямъ совсмъ не поддается математической формулировк. Единственное психофизическое отношеніе, которое до сихъ поръ удалось выразить математически, и то лишь съ приблизительною точностью, есть отношеніе интенсивности ощущеній къ интенсивности соотвтствующихъ имъ раздраженій. Но математическая формула этого отношенія (Веберовъ законъ) не только не подтверждаетъ мысли объ эквивалентности психической и физической работы, а прямо опровергаетъ ее: она показываетъ, что интенсивность ощущенія измняется лишь какъ логаримъ раздраженія. Отсюда, нтъ никакихъ основаній надяться, чтобы эта проблема могла быть разршена и въ будущемъ.
Предоставивъ будущему научное оправданіе своей теоріи психической энергіи, Н. Я. сосредоточился на другомъ вопрос. Если психическая энергія подчиняется закону сохраненія, то какъ примирить съ этимъ закономъ фактъ мірового прогресса? Вдь, прогрессъ есть не что иное, какъ постоянное возрастаніе духовной энергіи во вселенной. По мр того, какъ человчество движется впередъ по пути своего развитія, духъ одерживаетъ все большія и большія побды надъ матеріей, расширяется сознаніе и самосознаніе людей, возрастаетъ нравственная цнность ихъ жизни, увеличивается ихъ мощь въ борьб съ природой, умножаются ихъ средства для достиженія идеальныхъ цлей, накопляется умственное богатство поколній. Возможно-ли понять эти явленія, допуская количественное постоянство энергіи? Н. Я. отвчаетъ на этотъ вопросъ утвердительно. Онъ находитъ, что его психологическая энергетика не только не противорчивъ иде прогресса, но, напротивъ, даетъ ей совершенно новое и боле глубокое освщеніе. Въ самомъ дл, прогрессъ былъ-бы дйствительно непонятнымъ, еслибы Н. Я. считалъ душевные процессы замкнутою въ себ системой и говорилъ о сохраненіи одной только психической энергіи, независимо отъ физическихъ энергій организма и окружающей среды. Но онъ разсматриваетъ психическія явленія только какъ элементъ извстной психофизической системы, а духовный міръ вообще какъ часть въ цлой систем природы. Поэтому онъ допускаетъ сохраненіе психической энергіи лишь вмст съ физическими, которыя, при количественномъ постоянств, энергіи вообще, постоянно переходятъ въ новыя по качеству, психическія формы. Другими словами, по его мннію, сохраняется неизмнной только общая сумма психической и физической энергіи въ каждой психофизической систем и въ цлой вселенной, но въ то-же время въ предлахъ каждой системы и въ ндрахъ цлой вселенной совершается непрерывная трансформація низшихъ, физическихъ энергій въ высшую, психическую работу, и въ этой-то именно трансформаціи состоитъ прогрессъ. Если въ результат прогресса количество психической энергіи возрастаетъ, то это происходитъ лишь на счетъ уменьшенія физическихъ энергій, но уменьшеніе физической работы и возрастаніе психической уравновшиваютъ другъ друга и общій балансъ энергіи въ мір остается всегда одинъ и тотъ-же. Такія именно идеи лежатъ въ основ послдней статьи Н. Я., Критика понятія прогресса {Вопросы философіи и психологіи, 1898, кн. 4-5.}.
Несмотря на то, что Н. Я. назвалъ эту статью ‘критикой’, въ ней очень мало критическаго элемента. Она представляетъ собою скоре дедуктивное и по существу догматическое построеніе понятія прогресса, имющее цлью примирить противоположныя формулы ‘объективистовъ’ и ‘субъективистовъ’. Какъ извстно, соціологи объективнаго направленія хотятъ устранить изъ этого понятія вс субъективные элементы и факторы и отождествляютъ прогрессъ съ чисто механическою эволюціей, обусловленной слпымъ взаимодйствіемъ силъ природы. Личныя человческія усилія, стремленія, цли и идеалы являются, по ихъ мнній), не причинами этого механическаго процесса, а только слдствіями его. Напротивъ, соціологи-субъективисты именно и считаютъ эти личные факторы главными двигателями прогресса. Различая прогрессъ отъ эволюціи или простого развитія, они разсматриваютъ его не какъ механическій, а какъ телеологическій процессъ, создаваемый преимущественно стремленіями, идеями и цлями личности. Когда Н. Я. въ первый разъ изслдовалъ вопросъ о прогресс (въ 1883 г), онъ, какъ мы видли, стоялъ на точк зрнія Спенсера и защищалъ объективный методъ. Примняя въ области соціологіи одну изъ механическихъ аксіомъ естествознанія, онъ опредлялъ прогрессъ, какъ ‘экономизацію энергій природы, которая ведетъ въ конц концовъ къ возрастанію суммы удовольствій человка и уменьшенію суммы его страданій’. Но онъ не замтилъ, что въ этой объективной и механической формул уже заключался субъективный и телеологическій элементъ, такъ-какъ возрастаніе удовольствій и уменьшеніе страданій людей есть, по его представленію, не что иное, какъ субъективная цль или конечная причина прогресса. Припоминая теперь эту формулу, Н. Я. находитъ, что невольная уступка субъективизму, которую онъ въ ней сдлалъ, была вызвана необходимостью. Дло въ томъ, что и субъективисты, и объективисты но своему правы и ихъ взгляды не только не исключаютъ другъ друга, а напротивъ, взаимно дополняютъ. Прогрессъ иметъ, конечно, объективную и механическую основу: будучи общимъ выраженіемъ не только человческой, но и міровой жизни, онъ неизбжно подчиняется тмъ-же законамъ, которымъ подвластны вс отдльныя явленія міра. Но въ то-же время невозможно отрицать и той громадной роли, какую играютъ въ немъ субъективные и телеологическіе факторы: на почв механическихъ законовъ природы выростаетъ царство духа, разума и воли, и свободная дятельность этихъ высшихъ силъ подчиняетъ объективное развитіе вещей субъективнымъ идеаламъ и цлямъ. Такимъ образомъ, въ прогресс нужно различать двоякую сторону, и правильная формула этого явленія должна быть синтезомъ объективизма и субъективизма. Дать такую именно синтетическую формулу прогресса Н. Я. и ставитъ своею задачей. Опираясь на свою теорію психической энергіи, онъ опредляетъ теперь прогрессъ слдующимъ образомъ: ‘прогрессъ въ жизни вселенной есть увеличеніе нравственной цнности этой жизни, происходящее отъ роста въ ней самосознанія, которое зависитъ отъ превращенія міровыхъ энергій изъ низшихъ формъ въ высшія чрезъ ихъ экономизацію и накопленіе’. Эта формула состоитъ изъ двухъ частей, тсно связанныхъ между собой и взаимно предполагающихъ другъ друга. Въ первой части выражается цль прогресса (‘увеличеніе нравственной цнности жизни’) и его ближайшее условіе (‘ростъ самосознанія въ мір’), а во второй части опредляются его послднія причины и основы (‘превращеніе міровыхъ энергій изъ низшихъ формъ въ высшія путемъ ихъ экономизаціи и накопленія ихъ свободныхъ запасовъ’). Мысль, что цлью прогресса должно быть увеличеніе нравственной цнности жизни во вселенной, есть историческій и этическій постулатъ. Вся исторія человчества есть не что иное, какъ постепенное осуществленіе этой нравственной задачи. По мннію Н. Я., достаточно только сравнить состояніе дикарей съ жизнью современныхъ цивилизованныхъ обществъ, чтобы убдиться, какъ возрасла и продолжаетъ расти нравственная цнность жизни въ мір. Нельзя ставить цлью прогресса увеличеніе человческаго счастья на земл, какъ хотятъ соціологи-субъективисты и какъ хотлъ ране самъ Н. Я.: не говоря уже о томъ, что эта эвдемонистическая цль слишкомъ узка, она противорчитъ основной иде нравственной дятельности человчества,— иде долга. Но есть вс основанія думать, что вмст съ возрастаніемъ нравственной цнности жизни сама собой увеличится и сумма человческаго счастья. Въ томъ, что ближайшимъ условіемъ увеличенія нравственной цнности жизни является развитіе сознанія и самосознанія въ людяхъ, едва-ли кто-нибудь усумнится. Вдь, только человческое сознаніе и самосознаніе можетъ оцнивать вещи, и нравственная цнность жизни есть прежде всего сознаніе этой цнности. Вотъ почему развитіе сознанія и самосознанія въ человчеств идетъ параллельно съ развитіемъ его нравственнаго идеала. Постепенный ростъ этихъ духовныхъ силъ есть законъ не только человческой исторіи, но и всей природы. Вся эволюція природы, по современнымъ воззрніямъ, является лишь средствомъ для развитія сознанія и самосознанія во вселенной. но какъ происходитъ ростъ сознанія и самосознанія въ мір? Отвтъ на этотъ основной вопросъ даетъ вторая часть формулы. Сознаніе и самосознаніе суть виды психической энергія, а психическая энергія есть видъ энергія вообще. Энергія въ природ подчиняется закону количественнаго сохраненія и качественной трансформаціи. По мр накопленія ея свободныхъ потенціальныхъ запасовъ въ организмахъ, она превращается изъ низшихъ, физическихъ формъ въ высшія, психическія, т. е. становится сознаніемъ и самосознаніемъ. Путемъ такой метаморфозы природа блистательно разршаетъ задачу: достигать наибольшихъ результатовъ при наименьшей трат силъ. Замняя грубую физическую работу боле совершенною дятельностью психическихъ факторовъ, она создаетъ на почв механическаго развитія вещей духовный прогрессъ, руководимый субъективными идеалами и цлями. Такимъ образомъ, если цлью прогресса служитъ возрастаніе нравственной цнности жизни въ мір, а его ближайшимъ условіемъ является развитіе сознанія и самосознанія во вселенной, то его послдняя основа заключается въ превращеніи физическихъ энергій въ психическія благодаря ихъ экономизаціи и накопленію. Первая часть этой формулы выражаетъ субъективную или телеологическую сторону прогресса, а вторая его объективную или механическую сторону. Разсматривая субъективные и объективные моменты прогресса какъ цпь тсно связанныхъ причинъ и дйствій, эта синтетическая формула вполн исчерпываетъ его понятіе и разршаетъ вс споры объективистовъ и субъективистовъ.
Вопросъ о прогресс былъ послднимъ этапомъ философскихъ скитаній Н. Я. Подчиняя прогрессъ этическимъ цлямъ, Н. Я. отождествлялъ этотъ вопросъ съ общею проблемой ‘о назначеніи и нравственномъ смысл нашей человческой и міровой жизни’ и называлъ его ‘узломъ, въ которомъ сходятся вс нити философскаго міросозерцанія человка и человчества’. Поэтому онъ хотлъ посвятить ему цлый рядъ статей, въ которыхъ намревался всесторонне разработать свои взгляды и защитить ихъ отъ различныхъ возраженій. Но преждевременная смерть не позволила ему осуществить этихъ намреній. Полный широкихъ замысловъ и плановъ, Н. Я. умеръ отъ паралича сердца, неожиданно для другихъ и неожиданно для себя самого.
Если мы бросимъ общій взглядъ на философское развитіе Н. Я., то мы можемъ найти въ немъ три эпохи, совершенно различающихся по своимъ основнымъ принципамъ. Въ первый періодъ Н. Я. былъ чистымъ позитивистомъ. Онъ безусловно отрицалъ метафизику, какъ познаніе дйствительности, и считалъ философію своеобразнымъ искусствомъ, идейною поэзіей, которая можетъ удовлетворять извстные субъективные запросы, но не иметъ никакого научнаго значенія. Во второй періодъ, начинающійся съ появленія книжки Джордано Бруно и пантеизмъ въ 1885 г., онъ становится чистымъ метафизикомъ. Придя посл многихъ колебаній къ признанію метафизики, какъ науки, онъ посвящаетъ теперь вс свои усилія философскому оправданію идей Бога, души, свободы воли, долга и безсмертія. Въ то-же время онъ обрушивается съ страстною критикой на современную психологію, отвергая ея феноменизмъ, ея механическій взглядъ на душевную жизнь, ея методы и результаты. Въ третій періодъ, открывающійся статьей Основанія экспериментальной психологіи въ 1895 г., Н. Я. стремится примирить позитивное изслдованіе съ метафизическими и этическими идеалами. Становясь на точку зрнія того самаго механическаго міровоззрнія, которое онъ только-что рзко оспаривалъ, онъ хочетъ, съ одной стороны, обосновать методы и теоретическіе принципы психологіи, съ другой — разршить на почв этихъ принциповъ вопросъ о прогресс. Но въ то-же время онъ не забываетъ и своихъ прежнихъ метафизическихъ идей, стараясь до нкоторой степени согласить ихъ съ своими новыми взглядами. Такимъ образомъ, Н. Я. перемнилъ три совершенно разныхъ міросозерцанія, которыя въ свою очередь значительно колебались и измнялись въ теченіе каждаго періода.
Какъ понять эту своеобразную философскую эволюцію? Было-бы несправедливо думать, что она объясняется просто неустойчивостью мысли Н. Я., его чрезмрною умственною впечатлительностью, его легкомысленною склонностью мнять свои взгляды подъ вліяніемъ чужихъ идей. По нашему мннію, она имла другія и боле глубокія причины. Въ Н. Я. постоянно боролись дв противоположныхъ и вчно враждебныхъ стихіи души человческой,— скептическій умъ и жаждущее идеала сердце. Воспитанный на позитивныхъ идеяхъ Конта и Спенсера, Н. Я. привыкъ считать единственною дйствительностью міръ чувственныхъ явленій, и вс сверхъопытные и сверхчувственные идеалы казались его уму пустыми иллюзіями. Но его сердце протестовало противъ такого безотраднаго міросозерцанія. Оно говорило ему, что человческая жизнь превращается въ пустую и глупую шутку, если за предлами чувственнаго міра нтъ другой, высшей дйствительности, что наши представленія о нравственномъ долг и наши мечты о счасть только тогда получаютъ смыслъ, когда они озарены и согрты врой въ неземные идеалы. И вотъ, смотря по тому, какая изъ этихъ двухъ стихій одерживала верхъ въ его душ, онъ становился позитивистомъ или метафизикомъ, эмпирикомъ или идеалистомъ. Въ эпоху скептической юности онъ шелъ исключительно по дорог опыта, не видя ничего позади тхъ чувственныхъ явленій, которыя непосредственно открывались его взору. Поздне, въ боле зрлую пору, пробудившіяся этическія потребности и запросы сердца заставили его свернуть съ этой дороги и увлекли въ волшебную страну метафизическихъ идеаловъ. Наконецъ, въ послдніе годы жизни онъ вновь вышелъ на путь позитивнаго изслдованія, вспоминая иногда т чудныя виднія, которыя онъ созерцалъ въ сверхчувственномъ мір. Н. Я. не былъ жалкимъ философскимъ хамелеономъ, готовымъ по произволу мнять свои убжденія. Это былъ симпатичный и искренній философскій скиталецъ, искавшій въ мір идей пріюта для своей пытливой мысли и тоскующаго сердца. Въ этомъ заключается маленькая трагедія его жизни, и въ этомъ-же лежитъ разгадка его капризнаго философскаго развитія.
Въ лиц Н. Я. Грота русская философія потеряла несомннно одну изъ самыхъ выдающихся своихъ современныхъ силъ. Замчательно талантливая натура, Н. Я. соединялъ въ себ свойства выдающагося мыслителя и блестящаго писателя. Его смлый, своеобразный и удивительно гибкій умъ былъ почти одинаково способенъ какъ къ аналитической, такъ и въ синтетической философской работ и умлъ найти выходъ изъ всевозможныхъ логическихъ затрудненій, а его талантливое перо умло облекать самыя трудныя вещи въ простую, ясную и привлекательную форму. Онъ обладалъ способностью ткать изъ себя тонкую паутину идей и создавать изъ нихъ, правда не всегда прочныя, но замчательно стройныя и красивыя построенія. Тамъ, гд у него подъ ногами была твердая идейная почва, онъ умлъ быть логически послдовательнымъ, и ему принадлежитъ очень милый афоризмъ: ‘бояться логики логически мыслящему существу по меньшей мр не логично’. Но тамъ, гд логика не моіула оказать ему своихъ услугъ, онъ не боялся также парадоксовъ и противорчій. Ему не всегда удавалось быть убдительнымъ, но онъ почти всегда умлъ быть интереснымъ. Вотъ какъ характеризовалъ Н. Я. въ свое время его философскій противникъ, Архіепископъ Никаноръ: ‘Онъ дйствительно философъ необычайно способный, необычайно разнообразный, отлично подготовленный, замчательно обильный, замчательно ясный въ изложеніи, даже строго логичный въ выводахъ изъ разъ положенныхъ началъ. Философская эрудиція его огромна {Тутъ есть, быть можетъ, нкоторое преувеличеніе.}. Онъ знакомъ съ философами не только новйшихъ временъ, но и глубокой эллинской классической древности въ ихъ подлинныхъ твореніяхъ. Замчательно знакомство его и съ выводами современной естественной науки, безъ котораго нын нельзя строить философію… По моему искреннему убжденію, основанному на разностороннемъ знакомств съ сочиненіями его, столько-же и лично съ ихъ авторомъ-философомъ, эту юную, широко подготовленную, въ высшей степени способную для работъ на высшемъ поприщ философскаго мышленія, свободно поворачивающую въ сторону философствованія наиболе благонадежнаго и желательнаго, умственную силу слдуетъ всми способами сохранить и поддержать, содйствуя ей къ боле и боле широкому саморазвитію, хотя отчасти, по возможности незамтно, и ограничивая ее въ ея увлеченіяхъ на сторону чужеродныхъ научныхъ вяній, въ увлеченіяхъ, которыя могли быть вредны какъ для нея самой, такъ и для круга, гд дйствуетъ ея вліяніе’ {‘Направленіе и значеніе философіи Николая Грота’, Правосл. Обозрніе, 1886 г. октябрь, стр. 319—320.}. И становится искренно жаль, что эта богатая умственная сила, которую такъ хотли сохранить люди, не была пощажена преждевременною смертью.
Н. Я. былъ замчательно плодовитый и разнообразный философскій писатель. Въ настоящемъ очерк мы разсмотрли большинство его сочиненій, но мы не исчерпали ихъ всхъ. Такъ, мы совсмъ не касались его работъ по исторіи философіи {‘О значеніи философіи Шопенгауэра, Труды Моск. Психол. Общ., вып. I, 1888. ‘О жизни и личности Декарта’, Вопросы фил. и психол, кн. 35, 1896, ‘Введеніе въ исторію новой философіи’, Тамъ-же кн. 1, 1891, ‘Основные моменты въ развитіи новой философіи’, Тамъ-же, кн. 8, 9, 10, 13, 18 20, 1891—1893 гг.} и статей, написанныхъ на разныя злобы дня {Наприм., ‘Нравственные идеалы нашего времени (Фридрихъ Ницше и Левъ Толстой)’, Вопр. фил. и псих, кн. 16, 1893: ‘П. Е. Астафьевъ’, некрологъ, Тамъ-же, кн. 18, 1893, ‘Памяти H. Н. Страхова. Къ характеристик его философскаго міросозерцанія’, Тамъ-же кн. 32, 1896, и др.}. Какъ мы видли, онъ затрогиваетъ въ своихъ работахъ почти вс области философскаго мышленія и разсматриваетъ самые разнообразные вопросы. И нельзя сказать, чтобы онъ гд-нибудь повторялся въ нихъ. Даже тамъ, гд онъ, повидимому, перепваетъ старыя псни, онъ вноситъ въ нихъ новые мотивы, совершенно измняющіе ихъ характеръ. Его сочиненія отражаютъ въ себ самыя разнообразныя умственныя вліянія. Въ нихъ можно замтить слды идей О. Конта, Спенсера, Дюринга, Альб. Ланге, Джордано Бруно, Платона, Канта, Шопенгауэра, Дюмона, Зигварта, Джемса, Оствальда, архіеп. Никанора, гр. Л. Толстого, Влад. Соловьева, и др Но подчиняясь, какъ и всякій мыслитель, вліянію чужихъ взглядовъ, онъ не былъ ни компиляторомъ, ни подражателемъ. Это былъ творческій умъ, способный самостоятельно мыслить и создавать изъ своихъ и чужихъ идей оригинальныя философскія построенія. Мы подвергли критическому разбору многія ихъ этихъ построеній и нашли, что они далеко не всегда могутъ удовлетворить мысль. Но если мы взяли на себя этотъ трудъ, то лишь въ убжденіи, что они стоятъ критическаго разбора. Въ нихъ много идей, иногда глубокихъ и своеобразныхъ, и даже въ тхъ случаяхъ, когда эти идеи ложны, он поучительны и интересны. Он могутъ будитъ мысль, рождать новыя идеи, наталкивать на новые вопросы. Вотъ почему сочиненія Н. Я. имли такое большое вліяніе на философское развитіе русскаго общества и, безъ сомннія, будутъ его имть впослдствіи. Въ настоящее время Московское Психологическое Общество по порученію вдовы Н. Я. намревается издать полное собраніе его сочиненій. Въ интересахъ русской философіи мы отъ души желаемъ полнаго успха этому изданію.
Н. Я. былъ не только мыслителемъ, но и выдающимся дятелемъ. Московское Психологическое Общество обязано ему своимъ процвтаніемъ, а русская философія первымъ спеціально философскимъ журналомъ. Основанное въ 1885 г. проф. М. М. Троицкимъ, Московское Психологическое Общество въ первые годы существовало почти только по имени. Но его жизнь совершенно измнилась, когда во глав его сталъ Н. Я. Изъ незамтнаго и малолюднаго учрежденія оно превратилось въ одинъ изъ самыхъ значительныхъ умственныхъ центровъ Москвы. Въ немъ собирались люди самыхъ разнообразныхъ убжденій и профессій,— метафизики и позитивисты, философы и врачи, психологи и математики, натуралисты и историки, юристы и педагоги. И Общество достигло такихъ результатовъ главнымъ образомъ благодаря личнымъ усиліямъ Н. Я. Нужно было его увлеченіе философіей, чтобы внушить интересъ къ ней такимъ разнообразнымъ и противорчивымъ элементамъ, и нуженъ былъ его организаторскій талантъ, чтобы съютить и объединить ихъ. Въ настоящее время, когда журналъ Вопросы философіи и психологіи существуетъ уже десять лтъ, его основаніе можетъ показаться очень простымъ и естественнымъ дломъ. Но не такимъ оно представлялось въ самомъ начал. Русское интеллигентное общество мало понимаетъ философію и интересуется ею только тогда, когда она отвчаетъ на извстныя злобы дня и бываетъ приправлена извстными практическими тенденціями. Въ немъ еще нтъ почвы для чисто философской работы, направленной на вчныя проблемы знанія и чуждой партійныхъ цлей. Вотъ почему, когда А. А. Козловъ предпринялъ въ 1885 г. изданіе своего философскаго трехмсячника, онъ не нашелъ себ ни сотрудниковъ, ни читателей, и его журналъ самъ собой прекратился посл четырехъ выпусковъ. Когда Н. Я. задумалъ издавать Вопросы философіи и психологіи, нкоторыя газеты прямо называли его намреніе химерой и пророчили ему неминуемую неудачу. Нужно было большое мужество, чтобы ршиться при подобныхъ условіяхъ на такое рискованное предпріятіе, и нужно было много умнья и любви къ длу, чтобы благополучно осуществить его. И дйствительно, если Вопросы философіи и психологіи возникли, имли успхъ и существуютъ до сихъ поръ, то мы обязаны этимъ преимущественно личной энергіи Н. Я., его усиліямъ объединить сотрудниковъ всхъ направленій, его терпимости къ чужимъ взглядамъ, его умнью ладить съ людьми, его способности заинтересовать публику, его готовности безкорыстно жертвовать для общаго дла своимъ временемъ, своимъ трудомъ, даже своимъ самолюбіемъ. Этой его заслуги исторія русской философіи не забудетъ.
Вс лично знавшіе Н. Я. Грота сохранятъ о немъ самое свтлое воспоминаніе. Это былъ одинъ изъ тхъ истинно симпатичныхъ людей, которые привлекаютъ къ себ съ перваго-же раза. Живой, отзывчивый, общительный, мягкій и благородный, онъ былъ какъ-бы созданъ для тою, чтобы примирять окружающихъ и объединять ихъ для одной общей цли. Встртиться съ такими людьми на жизненномъ пути рдкое счастье, терять ихъ — большое горе.