Философские взгляды и научная деятельность Н. Я. Грота, Соколов Павел Петрович, Год: 1911

Критика
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Скачать в PDF

Николай Яковлевичъ Гротъ
въ очеркахъ, воспоминаніяхъ и письмахъ
товарищей и учениковъ, друзей и почитателей.

Очерки и воспоминанія

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Министерства Путей Сообщенія (Товарищества И. Н. Кушнеревъ и К), Фонтанка, 117.
1911.

Философскіе взгляды и научная дятельность Н. Я. Грота 1).

Очеркъ П. П. Соколова.

1) Въ основ настоящаго очерка, напечатаннаго въ первый разъ въ кн. ‘Н. Я. Гротъ. Общія задачи Философіи’, Спб. 1904, лежитъ рчь ‘Н. Я. Гротъ, какъ мыслитель’, произнесенная авторомъ въ публичномъ засданіи Московскаго Психологическаго Общества 6 ноября 1899 года и напечатанная въ 51 кн. Вопросовъ Философіи и психологіи. Боле подробный критическій обзоръ трудовъ Грота читатель можетъ найти въ стать автора ‘Философскій скиталецъ. Памяти Н. Я. Грота’, Богословскій Встникъ, 1899 г., іюнь-іюль, ноябрь-декабрь.
Существуетъ два типа мыслящихъ людей. Одни скоро находятъ свою истину и, счастливые этою находкой, всю жизнь развиваютъ одну и ту же систему идей, или перепваютъ одну и ту же старую псню, не зная внутреннихъ противорчій и вмст съ тмъ не вдая сомнній и душевныхъ терзаній. Другіе только ищутъ истины, но не находятъ ея: колеблясь и сомнваясь, измняя свои взгляды и часто противорча себ, они тревожно стремятся къ идеальной цли познанія, а эта цль ускользаетъ отъ нихъ какъ мечта. Николай Яковлевичъ Гротъ принадлежалъ къ послднему типу. Впечатлительный и увлекающійся, онъ никогда не могъ вполн остановиться на какой-нибудь одной точк зрнія, и его короткая жизнь была длинною исторіей философскихъ исканій. Его живой и дятельный умъ постоянно выдвигалъ предъ нимъ новыя проблемы, постороннія вліянія и его собственныя внутреннія потребности неудержимо влекли его въ міръ новыхъ замысловъ. Это былъ многодумъ, какъ назвалъ его покойный Вл. С. Соловьевъ, въ противоположность его старшему коллег по Московскому университету, однодуму Троицкому {Вл. Соловьевъ, Три характеристики, Встникъ Европы, 1900, январь.}. Какія же проблемы занимали Грота и какъ ршала ихъ его тревожная мысль? Чтобы отвтить на этотъ вопросъ, намъ нужно прослдить постепенный ходъ его философскаго развитія въ связи съ тми сложными логическими и психологическими мотивами, которыми опредлялась смна его взглядовъ.

I.

Въ философскомъ развитіи Н. Я. Грота, можно различить три главныхъ періода, которые гегельянецъ могъ бы подвести подъ извстную схему тезиса, антитезиса и синтезиса: періодъ позитивизма, періодъ метафизическаго идеализма и періодъ примиренія позитивизма и идеализма въ дух современной научной философіи. Первый изъ этихъ періодовъ онъ пережилъ сполна, второй онъ оборвалъ самъ, третій прервала въ самомъ начал его преждевременная смерть. Эти три эпохи его философской жизни существенно различаются по своимъ основнымъ принципамъ и имютъ опредленныя хронологическія границы, но въ предлахъ каждой изъ нихъ можно въ свою очередь наблюдать смну различныхъ идей и настроеній. Он представляютъ собой только общую канву, на которой мы могли бы разсмотрть узоры довольно различныхъ рисунковъ и стилей.
Первоначальное философское міросозерцаніе Н. Я. Грота сложилось подъ вліяніемъ четырехъ умственныхъ теченій: позитивизма Конта, натуралистической философіи Спенсера, ‘философіи дйствительности’ Дюринга и отчасти критическаго идеализма Альберта Ланге. Онъ вступилъ на свою профессорскую каедру съ страстной врой въ положительную науку и съ такою же страстной враждой къ метафизик. Все существующее раздлилось для него на два міра: міръ дйствительности, непосредственно очевидной и понятной, и міръ мечты, прекрасной, но неуловимой и непостижимой. Дйствительность — это природа и наше сознаніе, вншній и внутренній опытъ, мечта — это т понятія и идеалы, при помощи которыхъ человчество вчно пытается разршить проблемы, лежащія за предлами опыта, уяснить сущность сознанія и природы. Если дйствительность принадлежитъ наук и познается разумомъ на основаніи объективныхъ воспріятій, то метафизик остается только мечта, опирающаяся на наше субъективное чувство и понятная лишь для этого чувства. Конечно, каждый вправ грезить о сверхчувственныхъ и сверхъопытныхъ идеалахъ, если онъ не можетъ обойтись безъ нихъ: по для мыслящаго наблюдателя такія грезы могутъ имть значеніе только боле или мене интереснаго психологическаго явленія. Вс философскія проблемы въ основ суть психологическія проблемы. Ихъ ставитъ наше неугомонное сердце, вчно недовольное дйствительностью и вчно увлекающее насъ въ заоблачную даль, ихъ ршаютъ наши склонности и чувства, невольно подчиняющія себ умъ и заставляющія насъ врить въ то, чего мы желаемъ. Чувство, это — источникъ нашего счастія и нашихъ страданій, нашихъ запросовъ и нашихъ убжденій. Но что же такое оно, это чувство? Научное изслдованіе показываетъ, что чувство есть только субъективное выраженіе физіологическихъ измненій въ нашемъ тл,— родъ внутренняго рефлекса, въ которомъ роковымъ образомъ отражается всякое столкновеніе организма съ окружающею средой. Оно возникаетъ и исчезаетъ, какъ волна, среди круговорота остальныхъ психическихъ и физическихъ явленій и ничего не говоритъ намъ о существ вещей. Если философія возможна, то она не можетъ быть ни наукой, ни метафизикой, ни познаніемъ опытной дйствительности, ни познаніемъ сверхъопытныхъ сущностей. Научная дйствительность не иметъ ничего общаго съ интуиціями личнаго чувства, а метафизическія сущности суть лишь продукты досужей фантазіи самихъ метафизиковъ. Философія есть такой же результатъ субъективнаго творчества, какъ искусство, она иметъ общій съ нимъ психологическій корень въ эмоціональной природ человка, и потому по справедливости должна быть названа втвью искусства. Философія — это своеобразная поэзія, Ideendichtung, какъ говорятъ нмцы. Подобно поэзіи, она лишена объективной или реальной цны и иметъ лишь идеальную цнность. Она не есть познаніе міра и путь къ достиженію истины, она есть только субъективная оцнка міровыхъ явленій и средство для удовлетворенія субъективныхъ запросовъ сердца и ума. А такъ какъ субъективное есть то же, что личное, то философская оцнка дйствительности иметъ значеніе, строго говоря, только для той личности, которая создаетъ ее себ и которой она служитъ принципомъ міропониманія и жизнедятельности. Если философіи можно приписывать общее или общественное значеніе, то лишь настолько, насколько его можно усвоятъ и искусству {Сравн. Критическій очеркъ о философскихъ этюдахъ А.А. Козлова, 1877. Философіи какъ втвь искусства, 1880. Отношеніе философіи къ наук и искусству, 1883.}.
Вотъ міросозерцаніе, къ которому пришелъ Гротъ въ первомъ період своего философскаго развитія. Въ дух этого позитивнаго міросозерцанія написана его магистерская диссертація — Психологія чувствованій,— одна изъ наиболе цнныхъ его работъ, до сихъ поръ изумляющая читателя богатствомъ знаній, стройностью изложенія, остроуміемъ и блескомъ идейныхъ комбинацій. Тми же взглядами проникнутъ другой выдающійся его трудъ — его докторская диссертація — Къ вопросу о реформ логики. Наконецъ, т же идеи лежатъ въ основ всхъ его статей и лекцій по теоріи познанія, этик, соціологіи и исторіи философіи до 1885 г. Въ психологіи Н. Я. Гротъ стоитъ преимущественно на точк зрнія Спенсера, разсматривая душевную жизнь, какъ ‘одинъ изъ видовъ взаимодйствія организма съ окружающею средою съ цлью приспособленія внутреннихъ отношеній къ вншнимъ’. Подъ вліяніемъ біологическихъ идей Спенсера и психологическихъ концепцій Горвича онъ создаетъ свою теорію ‘психическаго оборота’, по которой душевные процессы представляются такимъ же цикломъ автоматическихъ реакцій, какъ обмнъ веществъ въ организм: начинаясь вншними впечатлніями и ‘ихъ осложненіями въ сфер ума’, они превращаются во внутреннія впечатлнія или чувства и, пройдя чрезъ стадію вызванныхъ чувствами внутреннихъ же волевыхъ стремленій, вновь разршаются во вншнихъ движеніяхъ или дйствіяхъ. Наконецъ, въ связи съ этими схемами, онъ вырабатываетъ, подъ сильнымъ вліяніемъ Дюмона, свое физіологическое ученіе о чувствованіяхъ, какъ ‘субъективной оцнк внутренней гармоніи или дисгармоніи между тратой веществъ въ нашемъ организм и ихъ накопленіемъ’, опредляетъ отсюда законы ихъ генезиса и осложненій и устанавливаетъ принципы ихъ классификаціи. Наблюдая, какъ измняются эмоціи при переход отъ потребностей къ ихъ удовлетворенію и отъ удовлетворенія къ истощенію и отдыху, онъ находитъ, что въ ихъ ритмической смн повторяется съ извстными особенностями общій типъ ‘психическаго оборота’: каждое чувствованіе начинается отрицательнымъ страданіемъ, переходитъ въ положительное удовольствіе, затмъ превращается въ положительное страданіе и заканчивается отрицательнымъ удовольствіемъ, получая ту или иную спеціальную форму въ зависимости отъ различныхъ органическихъ и психическихъ состояній, которыми оно обусловливается {Психологія чувствованій въ ея исторіи и главныхъ основахъ, 1880. Essai sur les principes d’ une nouvelle classification des sentiments, 1878.— Въ числ условій, опредляющихъ возникновеніе чувствованій, Н. Я. Гротъ между прочимъ выдвигаетъ на первый планъ процессы кровообращенія, дыханія, пищеваренія и выдленія. Съ этой стороны его теорія иметъ нкоторыя точки соприкосновенія съ модною въ настоящее время- физіологическою теоріей эмоцій Ланге-Джемса.}. Въ логик Гротъ примняетъ т же біологическіе принципы Спенсера и ту же теорію ‘психическихъ оборотовъ’ къ явленіямъ умственной жизни. Разсматривая логическіе процессы какъ способъ превращенія вншнихъ ‘впечатлній’ во внутреннія ‘движенія’ мысли, онъ старается доказать, что въ своемъ развитіи они проходятъ четыре главныхъ стадіи: изъ безсознательно-непроизвольныхъ они становятся сначала сознательно-непроизвольными, потомъ сознательно-произвольными и, наконецъ, произвольно-методическими. Это та умственная эволюція, путемъ которой наши ощущенія преобразуются въ представленія, представленія въ конкретныя и абстрактныя понятія, а понятія въ научныя идеи. По своей природ вс умственные процессы суть не что иное, какъ рядъ боле или мене сложныхъ ассоціацій. Одн изъ этихъ ассоціацій имютъ механическій характеръ и состоятъ въ простомъ соединеніи, раздленіи или разъединеніи ‘сихическихъ элементовъ, въ ‘ассоціаціи’, ‘диссоціаціи’ и ‘дизассоціаціи’ ихъ, другія имютъ характеръ органическій и выраяшотся въ образованіи, разложеніи и расчлененіи боле сложныхъ умственныхъ продуктовъ, т. е. совпадаютъ съ явленіями ‘интеграціи’, ‘дезинтеграціи’ и ‘дифференціаціи’. Къ этимъ шести видамъ ассоціацій сводятся, по мннію Грота, не только вс формы сужденій и умозаключеній, но и самые законы мышленія {Къ вопросу о реформ логики. Опытъ новой теоріи умственныхъ процессовъ, 1882.}. Въ теоріи познанія Гротъ защищаетъ ^наивный реализмъ’, ищетъ объективнаго критерія истины и находитъ этотъ критерій въ закон однообразія природы {Къ вопросу о критеріяхъ истины, 1883.}. Въ этик онъ отвергаетъ идею свободы воли, для доказательства которой ему пришлось впослдствіи потратить такъ много усилій, и понимаетъ подъ свободою личности лишь освобожденіе ея отъ власти среды и организма для новаго подчиненія власти идей, отрицаетъ оптимизмъ и пессимизмъ, какъ метафизическія проблемы, и признаетъ за ними только значеніе одинаково необходимыхъ и законныхъ практическихъ міросозерцаніи, отдавая въ жизни преимущество пессимизму, разсматриваетъ въ теоріи эгоизмъ и альтруизмъ, какъ два полюса нравственныхъ отношеній, не допускающіе одинаковой этической оцнки, но считаетъ ихъ на практик одинаково законными и необходимыми факторами общественнаго развитія {Къ вопросу о свобод воли, 1884. О научномъ значеніи пессимизма и оптимизма, какъ міросозерцаніи, 1884. Эгоизмъ и альтруизмъ предъ судомъ здраваго смысла, 1884. О нравственной отвтственности и юридической вмняемости, 1885.}. Въ соціологіи онъ слдуетъ формуламъ Спенсера и отвергаетъ субъективный методъ въ построеніи теоріи прогресса, но ставитъ для прогресса субъективную цль,— счастіе человчества и всего живого міра {Опытъ новаго опредленія понятія прогресса, 1883. Прогрессъ и наука, 1883. О субъективизм въ соціологіи, 1884 г.}. Наконецъ, въ исторіи философіи онъ держится взгляда, что различныя философскія системы суть лишь удовлетворенія субъективныхъ потребностей ума отдльныхъ личностей, имющія одинаковую психологическую цнность и смняющія другъ друга по законамъ психологическаго развитія {Основные типы философскихъ построеній въ разныя эпохи, 1884.}. Къ метафизик онъ относится безусловно отрицательно, считаетъ ее источникомъ всхъ пагубныхъ заблужденій человческаго ума, объясняетъ ея господство въ прошломъ только инерціей человческой мысли и видитъ задачу мыслителя въ томъ, чтобы очистить знаніе отъ метафизическаго сора. И въ стремленіи къ этому ‘очищенію’ онъ доходитъ до такой наивной крайности, что въ своихъ психологическихъ и логическихъ изслдованіяхъ избгаетъ даже употреблять слова: ‘душа’ и ‘сознаніе’, замняя ихъ боле ‘научнымъ’ терминомъ: ‘сензоріумъ’. Единственный путь къ правильному ршенію высшихъ проблемъ мысли и жизни онъ видитъ въ натуралистической психологіи, основанной на біологіи и физіологіи и освобожденной отъ всякихъ метафизическихъ элементовъ. Его увлекаетъ идея психической эволюціи, и онъ примняетъ эволюціонныя схемы ко всмъ явленіямъ человческаго духа. Въ этихъ схемахъ нтъ мста для творческой свободы и самостоятельной дятельности моральныхъ факторовъ: въ нихъ все сведено къ механизму и, въ конц концовъ, къ простой игр біологическихъ силъ. Механически создаются этими силами т ‘психическіе обороты’, изъ которыхъ слагается наша душевная жизнь и возникаютъ формы нашей мысли, механически идетъ развитіе человческой жизни и смна человческихъ идеаловъ. Въ подробностяхъ теоретическихъ операцій Н. Я. Грота немало недочетовъ и противорчій. Выясняя генезисъ душевныхъ явленій, онъ не всегда даетъ намъ возможность прослдить ихъ истинную связь и часто замняетъ психологическія наблюденія и анализъ фактовъ искусственною діалектикой и отвлеченными построеніями. Сближая въ своихъ схемахъ акты воли и мысли съ матеріальными движеніями, онъ доводитъ эту аналогію почти до отождествленія и впадаетъ въ невольные софизмы. Пытаясь свести логическія формы и отношенія къ простымъ ассоціативнымъ процессамъ, онъ не замчаетъ, что идеей ‘органическихъ’ ассоціацій онъ вводитъ въ свою теорію новый принципъ, не совпадающій съ ея исходною точкой. Отстаивая объективные методы въ теоріи познанія и въ соціологіи, онъ незамтно для себя самого прибгаетъ здсь къ субъективнымъ критеріямъ и цлямъ. Но каковы бы ни были колебанія его мысли, они не касаются его основной точки зрнія на дйствительность. При всхъ частныхъ противорчіяхъ, его міровоззрніе проникнуто одною общею мыслью, однимъ убжденіемъ, что познаніе существа вещей невозможно, что сверхчувственные идеалы только мечты, что философія, за предлами психологіи и связанныхъ съ нею проблемъ, есть только идейное творчество, не лишенное поэтической прелести, но не приближающее насъ ни на шагъ къ недоступному царству истины. Въ этотъ періодъ умственнаго броженія и позитивныхъ увлеченій Гротъ, подобно Ренану, считалъ философію только приправой, безъ которой, быть можетъ, вс блюда безвкусны, но которая сама по себ не составляетъ пищи. Это былъ философъ, отрицавшій философію.

II.

Ршительный поворотъ въ міросозерцаніи Н. Я. Грота совершается въ 1885 и 1886 годахъ, которые служатъ хронологическимъ рубежомъ второго періода его философскаго развитія, метафизическаго періода. Былъ ли этотъ поворотъ неожиданнымъ? Логически — да, но психологически — нтъ. Онъ былъ подготовленъ смною настроеній и чувствъ, сначала неясныхъ, но очень глубокихъ, онъ возникъ изъ этическихъ потребностей и мотивовъ, которые всегда оказываютъ вліяніе на человческую мысль и съ особенною силой пробиваются наружу въ моменты умственныхъ кризисовъ. Придя къ убжденію, что сверхчувственные идеалы только иллюзія, Гротъ почувствовалъ себя на краю нравственной пропасти. Вдь эти идеалы не пустые капризы нашего недовольнаго сердца и безпокойнаго ума. Съ ними связаны самые важные моральные интересы нашего существованія, наши представленія о смысл жизни человка и вселенной, наши понятія о добр и зл, о нравственномъ я безнравственномъ, наша вра въ святость долга, въ возможность счастія и въ торжество справедливости. Что же станется съ этими лучшими убжденіями человчества, если они лишены реальной основы, если идеалы истины, добра и красоты, о которыхъ всегда мечтали люди, только субъективные призраки, если идеи Бога, души, свободы воли, безсмертія суть пустыя суеврныя слова? Не превратится ли тогда наша жизнь въ нелпый хаосъ, въ безумную и жалкую комедію, въ шумную суету безъ смысла, безъ цли и безъ надежды? Сверхчувственные идеалы рождаются изъ ндръ нашего субъективнаго чувства,— это, безъ сомннія, правда, но слдуетъ ли отсюда, что они лишены объективнаго значенія и имютъ только личную цнность? Неужели природа дала намъ идеальныя стремленія лишь затмъ, чтобы сдлать насъ жертвами вчнаго самообмана и иллюзій? Вдь чувство, это — наше самосознаніе, нашъ внутренній опытъ. Почему же мы не вправ врить его голосу точно такъ же, какъ мы вримъ вншнему опыту, нашимъ глазамъ и ушамъ? Не служитъ ли чувство, какъ и вся наша личность, обнаруженіемъ всеобщихъ и вчныхъ законовъ природы и не говоритъ ли въ немъ та же дйствительность, которая открываетъ часть своихъ тайнъ нашему уму? Насъ смущаетъ субъективный характеръ сужденій чувства, но что значитъ этотъ субъективный характеръ? Субъективное не то же, что личное, субъективное есть внутреннее — въ насъ самихъ и въ вещахъ. И если чувство показываетъ намъ идеальныя основы нашей субъективной жизни, то не обнаруживаетъ ли оно этимъ самымъ реальныя основы внутренней жизни цлой вселенной? Философія есть видъ искусства, идейное творчество,— это также правда, но можно ли заключать отсюда, что она не иметъ реальной цны и ничего не даетъ для познанія міра? Не воплощается ли въ ея творческихъ построеніяхъ то, что вчно творитъ сама природа? Не отражается ли въ ея мечтахъ объ истин, добр и красот дйствительная сущность и цль міровой жизни? Вдь, искусство даетъ намъ не только произведенія, имющія относительную цнность, но и такія созданія, красота которыхъ никмъ не оспаривается и никогда не исчезаетъ. Значитъ, при всей субъективности художественнаго творчества и при всей условности эстетической оцнки, въ этихъ созданіяхъ есть какой-то объективный, безусловный и вчный элементъ, значитъ, есть красота и вн чувства красоты. Не слдуетъ ли отсюда, что и въ произведеніяхъ философскаго творчества можетъ заключаться такой же объективный и вчный элементъ, что существуютъ объективное добро и объективная истина за предлами нашихъ личныхъ чувствъ и представленій? Не въ прав ли мы думать, что философія, творчески возсоздающая эти идеалы, угадываетъ въ нихъ дйствительность, что она есть не только субъективная оцнка вещей, но и познаніе ихъ дйствительной природы? Мы привыкли считать дйствительностью только то, что мы видимъ и осязаемъ, и все, недоступное вншнему воспріятію, кажется намъ призрачнымъ явленіемъ. Но такъ ли это на самомъ дл? Не есть ли этотъ видимый и осязаемый нами міръ только сумма нашихъ собственныхъ зрительныхъ и осязательныхъ ощущеній? Не есть ли онъ, именно онъ, призрачное явленіе, субъективная греза, красивый, но обманчивый миражъ? Не лежитъ ли дйствительность скоре тамъ, за предлами этого миража, тамъ, гд заложены вчные устои мірозданія, гд сіяетъ вчный свтъ истины, добра и красоты? Философія, какъ познаніе сверхчувственной дйствительности, называется презрительнымъ именемъ метафизики и противополагается наук, какъ опытному познанію чувственныхъ явленій. Но заслуживаетъ ли метафизика того пренебреженія, какимъ она пользуется въ нашъ позитивный вкъ? Разв она не основывается также на опыт, на внутреннемъ опыт нашего чувства? Разв науки вншняго опыта представляютъ единственный типъ научнаго знанія? Возьмите математику: она не основывается на вншнемъ опыт, и ни одна ея аксіома не выводима изъ природы чувственныхъ явленій. Подобно метафизик, она построяется нашимъ мышленіемъ и коренится въ его внутреннихъ апріорныхъ законахъ. Между тмъ, это самая точная изъ наукъ, и ея апріорныя формулы количественныхъ отношеній обязательны для всякаго опыта, какъ внутренняго, такъ и вншняго, какъ настоящаго, такъ и будущаго. Почему же не должна быть наукой и метафизика, эта теорія качественныхъ отношеній дйствительности? Почему ея апріорныя категоріи не должны имть такой же очевидности и такой же обязательности для всякаго опыта? Разв метафизическое положеніе: ‘нтъ объекта безъ субъекта’, мене очевидно, чмъ математическая истина, что ‘дважды-два — четыре’? Разв метафизическій законъ: ‘нтъ явленія безъ причины’, мене обязателенъ для вншняго опыта, чмъ математическая аксіома, что ‘прямая линія есть кратчайшее разстояніе между двумя точками?’ Да, философія, какъ познаніе сверхчувственной дйствительности, есть метафизика, и, какъ метафизика, она есть наука. Это ‘наука о качественныхъ отношеніяхъ явленій внутренняго и вншняго опыта, абсолютно достоврныхъ и обязательныхъ не только для нашего ума, но и для объективной дйствительности, не только идеальныхъ, но и реальныхъ,— наука о формахъ и нормахъ мышленія, дйствованія и самаго бытія всего, что существуетъ’.
Вотъ длинная цпь тхъ ‘психологическихъ размышленій’ и логическихъ доводовъ, которые привели Грота къ новому міросозерцанію и которые онъ съ полною ясностью формулировалъ лишь поздне, посл многихъ сомнній и колебаній {О направленія и задачахъ моей философіи (Отвтъ архіепископу Никанору), 1886. Значеніе чувства въ познаніи и дятельности человка, 1889. Что такое метафизика? 1890.}. Мы видимъ, какой радикальный переворотъ произошелъ теперь въ его идеяхъ. То, что прежде было для него только мечтою, онъ признаетъ теперь высшею дйствительностью, а то, что онъ считалъ дйствительностью, онъ готовъ назвать простою мечтой. Если ране онъ видлъ въ чувств только источникъ субъективныхъ иллюзій, то теперь онъ видитъ въ немъ средство къ постиженію объективной истины. Если ране онъ считалъ философію только идейнымъ творчествомъ, аналогичнымъ искусству, то теперь онъ признаетъ ее познаніемъ существа вещей. Если ране онъ утверждалъ, что философія не есть ни метафизика, ни наука, то теперь онъ объявляетъ, что она есть и метафизика и наука. И еще прежде, чмъ эти идеи вполн скристаллизовались въ его ум, онъ смло пускается въ тотъ волшебный міръ ‘метафизическихъ грезъ’, который раньше казался ему такимъ гибельнымъ обманомъ, а теперь представляется истинною дйствительностью.
Изъ всхъ метафизическихъ идей, которыя когда-либо привлекали къ себ человческій умъ и волновали человческое сердце, самыми важными являются идеи Бога, души, свободы, долга и безсмертія. Убдиться въ реальности этихъ идей значитъ создать незыблемыя основы для мысли и жизни, и Гротъ ставитъ философское оправданіе ихъ своею задачей. Философскій опытъ тысячелтій приходитъ къ нему на помощь: идеалистическія системы Платона, Джордано Бруно, Канта, Шопенгауэра освщаютъ ему путь и даютъ элементы для его философскихъ построеній.
Съ тхъ поръ, какъ человчество стало сознательно мыслить, предъ его взоромъ раскрылись два міра, вчно различныхъ и вчно враждебныхъ,— міръ духа и міръ матеріи. Какъ понять эти противорчія дйствительности? Какъ примирить ихъ? Вотъ метафизическая проблема, съ которою связаны вс другія, и которая прежде всего привлекла къ себ вниманіе Грота. Существуютъ дв философскихъ доктрины, пытающіяся разршить эту вчную проблему,— доктрины монизма и дуализма. Первая сливаетъ міръ духа и міръ матеріи въ одномъ всеобъемлющемъ начал, въ которомъ оба они исчезаютъ безслдно, вторая раздляетъ ихъ, какъ два субстанціально различныхъ принципа, совершенно несоединимыхъ и непримиримыхъ другъ съ другомъ. Не есть ли это призрачныя и ложныя ршенія? Нашу мысль можетъ удовлетворить только такая философская теорія, которая примиряетъ противоположности бытія, не уничтожая ихъ, наши сомннія можетъ разршить только синтезъ монизма и дуализма,— ‘монодуализмъ’. Чтобы понять вселенную, мы должны допустить въ ней единое, вчное и личное начало, которое объединяетъ дв стороны существующаго своею безконечною мыслью и волей, которое объемлетъ все бытіе и управляетъ имъ, не отожествляясь съ его явленіями. Это-то вчное начало, о которомъ училъ Платонъ, какъ о высшемъ благ, иде идей и міровой душ, о которомъ мечталъ восторженный пантеистъ-мученикъ XVI вка, Джордано Бруно, какъ о безконечномъ сознаніи вселенной, и которое исповдуется всмъ человчествомъ, какъ Божество. Объ этомъ безконечномъ Божественномъ начал говоритъ наше внутреннее чувство и весь строй мірозданія, оно проповдуется религіями и предполагается наукой, которая за міромъ извстныхъ явленій оставляетъ высшій міръ неизвстнаго. Это вчное начало проникаетъ весь организмъ природы, подобно тому, какъ наша душа проникаетъ нашъ тлесный организмъ. Оно есть сознаніе вселенной, обнаруживающееся въ разумности ея законовъ и въ гармоніи ея явленій такъ же ясно, какъ наше собственное сознаніе обнаруживается въ нашихъ разумныхъ мысляхъ и дйствіяхъ. Это личное сознаніе вселенной обладаетъ безконечною мыслью, чувствомъ и волей, которыя живутъ въ нашей конечной мысли, вол и чувств, оно является безконечною силой, которая отражается въ конечныхъ силахъ природы {Дж. Бруно и пантеизмъ, 1885. Задачи философіи въ связи съ ученіемъ Дж. Бруно, 1885.}.
Вопросъ о существованіи Божественнаго Духа во вселенной стоитъ въ тсной логической связи съ вопросомъ о существованіи духовнаго начала въ человк. Но существуетъ ли человческая душа? Вотъ вторая метафизическая проблема, надъ которой задумался Гротъ. Современный матеріализмъ сводитъ понятіе души къ понятію силы, которую онъ разсматриваетъ, какъ продуктъ матеріи. Но знаемъ ли мы, что такое сила по своей природ? Вншній опытъ не даетъ намъ никакого отвта на этотъ вопросъ. Изъ вншняго опыта мы знаемъ не сущность силы, а только ея энергію, ея работу, ея физическія дйствія или проявленія. Единственнымъ средствомъ для выясненія этой идеи служитъ наше самосознаніе, нашъ внутренній опытъ. Все. что намъ извстно о свойствахъ активной силы, заимствовано изъ этого именно источника. Мы сами — активная сила, причина движеній, и чрезъ самосознаніе мы узнаемъ сущность этой активной силы, какъ причины движеній, жизни и сознанія. Но если такъ, то не природа силы должна объяснить намъ природу души, а наоборотъ, природа души природу силы. Душа, это — самое извстное намъ, самое очевидное и самое реальное бытіе во вселенной, и если правиломъ научнаго объясненія должно быть выведеніе неизвстнаго изъ извстнаго, то вс физическія силы, насколько он сходны съ нашею душой, должны быть также духовны. Основной законъ современнаго естествознанія, законъ ‘сохраненія энергіи’ гласитъ, что вс модификаціи естественныхъ силъ состоятъ лишь въ переход ихъ изъ скрытаго состоянія въ дятельное. Не видимъ ли мы тхъ же превращеній и въ душевномъ мір человка? Не являются ли вс эти трансформаціи силъ только освобожденіемъ духовныхъ энергій въ природ и постепеннымъ преобразованіемъ ихъ въ высшія формы психической активности? Даже самая матерія, при всей ея эмпирической противоположности духу, можетъ быть, иметъ въ основ ту же духовную природу. Она открывается намъ въ опыт лишь какъ сила сопротивленія и инерціи, поэтому она отличается отъ активной силы духа только какъ пассивная сила. Такимъ образомъ, если идея Бога является монодуалистическимъ принципомъ примиренія духа и матеріи, то идея человческой души служитъ такимъ же монодуалистическимъ принципомъ примиренія матеріи и силы {О душ въ связи съ современнымъ ученіемъ о сил, 1886.}.
Одно изъ основныхъ убжденій человчества состоитъ въ томъ, что наша душа обладаетъ свободною волей. Но эта свободная воля, не есть ли она только иллюзія? Таковъ былъ третій метафизическій вопросъ, стоявшій въ философской программ Грота. Противники ученія о свобод воли убждены въ томъ, что наши волевыя дйствія опредляются тмъ же неумолимымъ закономъ причинности, которому подчинены вс явленія міра. Но откуда возникъ самый этотъ законъ? Ботъ вопросъ, который они должны разршить прежде всего. Законъ причинности, подобно закону достаточнаго основанія, есть законъ нашего мышленія, т.-е. субъективный законъ, и если мы попытаемся изслдовать его субъективное происхожденіе, то мы найдемъ, что его источникомъ служитъ не что иное, какъ воля. Понятіе необходимой причины есть лишь понятіе о вол, необходимо ‘причиняющей’ или производящей изъ себя дйствіе актомъ хотнія. Если же воля сама является основой закона причинности, то можетъ ли она подчиняться ему? Въ самомъ дл, что могло бы служить причиной волевыхъ дйствій, кром самой воли? Окружающій насъ вншній міръ? Но онъ есть для насъ лишь совокупность нашихъ воспріятій. Наши воспріятія? Но они лишь состоянія нашей психической энергіи, т.-е. продукты воли, обусловленные особенностями нашей физической организаціи. Наша физическая организація? Но она создана наслдственностью, въ которой консолидировались результаты волевыхъ привычекъ и волевыхъ усилій нашихъ предковъ, т.-е. въ конц концовъ является также продуктомъ воли. Эмпирическій дуализмъ необходимости и свободы состоитъ въ томъ, что въ нашей душ борются два враждебныхъ стремленія: индивидуальное стремленіе къ самосохраненію и универсальное стремленіе въ идеалу, жъ вчности, къ вниндивидуальному бытію. Первое стремленіе служитъ условіемъ нашей личной жизни въ предлахъ пространства и времени, и потому представляется необходимымъ, второе — противорчивъ интересамъ личнаго эгоистическаго существованія и потому является свободнымъ. Но въ основ этихъ двухъ противоположныхъ волевыхъ стремленій лежитъ одно свободное міровое начало, избравшее нашу личность сосудомъ своей жизни и средствомъ для достиженія своихъ вчныхъ цлей. Это начало — міровая воля къ жизни,— не слпая, злая и роковая воля Шопенгауэра, а разумная, добрая и свободная воля. Эта міровая воля вложила въ насъ свою свободу, какъ высшій даръ, который долженъ вести насъ путемъ длиннаго процесса духовнаго развитія къ побд надъ ограничивающими ее силами природы. Она сама свободнымъ актомъ вдвинула себя въ индивидуальныя рамки нашего физическаго существованія, для того, чтобы новымъ свободнымъ актомъ сбросить съ себя это добровольное ярмо и возвратиться къ своему безконечному бытію въ идеальныхъ стремленіяхъ человчества {Критика понятія свободы воли въ связи съ понятіемъ причинности, 1889.}. Идея міровой воли, вскрывающая передъ нами глубочайшіе корни человческой свободы, даетъ Гроту ршеніе и четвертой поставленной имъ метафизической проблемы,— проблемы нравственнаго долга. Вс попытки обосновать идею долга на почв эмпирическихъ началъ удовольствія и пользы неудачны и полны недоразумній. Между тмъ, эта идея становится совершенно понятной съ точки зрнія метафизической теоріи міровой воли. Вдь, если міровая воля къ жизни сдлала человческую личность орудіемъ своего освобожденія отъ индивидуальныхъ ограниченій и возвращенія въ царство вчности, то величайшая нравственная задача человка въ томъ именно и состоитъ, чтобы всми силами трудиться для достиженія этой цли. Бороться съ своею эгоистическою индивидуальностью и жить для вчнаго идеала добра, погасить въ своей душ пламень корыстныхъ страстей и зажечь въ ней яркій свточъ добра и безкорыстной любви къ людямъ, отречься отъ всхъ интересовъ личнаго существованія и всецло посвятить себя созиданію и развитію высшей, духовной жизни въ себ самомъ и во вселенной,— вотъ нравственный долгъ человка, свободный и вмст съ тмъ обязательный долгъ. Этотъ долгъ ставитъ намъ міровая воля къ жизни, и она же неудержимо влечетъ насъ къ его исполненію. Среди всхъ превратностей нашего существованія, среди всхъ моральныхъ коллизій, ошибокъ и паденій она указываетъ намъ нравственный идеалъ и приковываетъ къ нему нашу мысль и сердце. Она говоритъ въ нашемъ чувств, какъ міровая любовь, и открывается въ нашемъ сознаніи, какъ міровая идея обязанности {Основаніе нравственнаго долга, 1892. Устои нравственной жизни и дятельности, 1895.}.
Человчество вритъ, что душа не только свободна и призвана къ нравственному долгу, но и безсмертна. Эта вра въ безсмертіе живетъ въ томъ или иномъ вид почти въ каждомъ человческомъ сердц, она утшаетъ людей среди страданій жизни и окрыляетъ мечты мыслителей и поэтовъ, но можетъ ли она найти себ философское оправданіе? Приступая къ ршенію этой пятой метафизической проблемы, Гротъ встртилъ на первыхъ же шагахъ почти непреодолимое затрудненіе. Идея безсмертія есть идея вчнаго или, по его мннію, внвременнаго существованія нашего духа, между тмъ, мысль о возможности душевной жизни вн времени противорчитъ самымъ основнымъ принципамъ современной психологіи и теоріи познанія. Современная психологія признаетъ душевныя состоянія явленіями во времени и на этой аксіом основываются вс ея методы и вс ея результаты, теорія познанія еще устами Канта провозгласила, что время есть форма внутренняго опыта, т.-е. неизбжное условіе нашей психической жизни, и этотъ взглядъ сталъ съ тхъ поръ непоколебимымъ догматомъ. Такимъ образомъ, чтобы прійти къ философскому убжденію въ безсмертіи души, нужно расчистить почти непроходимый путь: нужно, съ одной стороны, въ.корн реформировать всю современную психологію, съ другой — опровергнуть Кантовское ученіе о времени, господствующее въ современной теоріи познанія. И Гротъ ршается на это смлое и трудное предпріятіе. Онъ обрушивается на современную психологію съ безпощадною и страстною критикой. Если когда-то, въ начал своей философской карьеры, онъ считалъ эту науку единственнымъ клюнемъ ко всмъ проблемамъ знанія и жизни, то теперь онъ отрицаетъ за нею почти всякое значеніе. Ни эмпирическая, ни физіологическая, ни экспериментальная психологія нашего времени не проливаютъ, по его мннію, ни малйшаго свта на сущность душевной жизни и ея истинные законы, ни одно изъ этихъ направленій не даетъ намъ ничего для разршенія нашихъ важнйшихъ жизненныхъ задачъ. Пріемы и методы современныхъ психологическихъ изслдованій такъ же химеричны и безплодны, какъ и ихъ результаты. Любое великое произведеніе художественной литературы можетъ дать намъ больше знаній о человческой душ, чмъ вс схоластическія формулы и схемы, съ которыми оперируетъ психологія. И причиной такого печальнаго состоянія этой науки служитъ тотъ самый теоретическій предразсудокъ, который заставляетъ современныхъ психологовъ считать душевныя состоянія ‘явленіями’ во времени. Только этотъ близорукій психологическій феноменизмъ мшаетъ имъ разглядть за психическими явленіями психическую сущность и понять законы душевной жизни такъ же ясно и просто, какъ ихъ понимали вс великіе практическіе сердцевды и знатоки человческой души {Жизненныя задачи психологіи, 1890. La causalit et la conservation de l’nergie dans le domaine de l’activit psychique, 1890. Къ вопросу о значеніи идеи параллелизма въ психологіи, 1894.}.
Современная идея явленія и современный взглядъ на природу времени составляютъ философское наслдіе Канта, и Гротъ обращаетъ свое критическое оружіе противъ этого великаго мыслителя. Изслдуя его ученіе о времени и пространств, онъ находитъ въ немъ цлый рядъ вопіющихъ логическихъ противорчій и недоразумній. Кантъ называетъ пространство и время ‘воззрніями’ и формами нашего опыта, но онъ опредляетъ ихъ какъ ‘понятія’, какъ простые логическіе элементы нашей мысли. Онъ считаетъ эти интуиціи только субъективными представленіями нашего разума, и въ то же время объктивируетъ ихъ въ области вншняго и внутренняго міра. Онъ признаетъ время формою внутреннихъ, душевныхъ процессовъ, пространство формою вншнихъ, матеріальныхъ явленій, но онъ забываетъ, что все, существующее во времени, существуетъ вмст съ тмъ и въ пространств, и наоборотъ. Такимъ образомъ, Кантъ невольно ставитъ себя въ тиски такой неразршимой для него дилеммы: если психическія явленія совершаются во времени, то они пространственны, если же они непространственны, то они не могутъ совершаться во времени. Между тмъ, выходъ изъ этой роковой дилеммы можетъ быть только одинъ. Непространственность душевныхъ процессовъ есть очевиднйшій фактъ нашего опыта, и нтъ такихъ аргументовъ, которые могли бы опровергнуть этотъ несомннный фактъ, отсюда становится такимъ же очевиднымъ фактомъ и ихъ безвременность. Идея времени, какъ и идея пространства, есть наше субъективное представленіе, и если для нея существуетъ извстный объективный коррелятъ, то не въ области внутренняго опыта, а во вншнемъ, пространственномъ мір: мы представляемъ въ форм времени только послдовательную смну физическихъ движеній и физіологическихъ процессовъ, связанныхъ съ нашими душевными состояніями. Что же касается нашей внутренней, психической жизни, то она протекаетъ безусловно за предлами времени, и, различая въ ней временные моменты, мы только искусственно переносимъ сюда эту форму вншняго опыта по тому же психологическому закону, по которому мы переносимъ во вншній міръ наши собственныя душевныя состоянія и свойства. Время и пространство психическихъ процессовъ не дйствительныя, а только кажущіяся: это — ‘псевдо-время’ и, псевдо-пространство {О времени, 1894.}.
Таковы были выводы Н. Я. Грота, и можно было ожидать, что, опираясь на нихъ, онъ создастъ теорію безсмертія въ дух тхъ метафизическихъ идей, которыя положены имъ въ основу его изслдованій о душ и свобод воли. Можно было даже думать, что онъ объединитъ интересовавшія его проблемы метафизики и переработаетъ свои построенія въ цльную идеалистическую систему. Но этимъ ожиданіямъ не суждено было оправдаться. Въ ту минуту, когда Гроту оставалось сдлать послдніе, ршительные и, можетъ быть, самые трудные шаги за предлами опыта, его отвлекли другія идеи и интересы, давшіе совсмъ иное направленіе его мысли. Несмотря на то, что проблема безсмертія не переставала занимать его до конца жизни, онъ пережилъ эпоху своихъ метафизическихъ увлеченій, и его метафизика осталась недоптою псней. Вмсто цльной метафизической доктрины получился лишь рядъ философскихъ эскизовъ, очень интересныхъ, часто глубокихъ и въ основ не лишенныхъ принципіальнаго единства, но не законченныхъ и не приведенныхъ въ систему.

III.

Два факта останавливаютъ на себ наше невольное вниманіе въ философскихъ произведеніяхъ второго періода дятельности Грота: настойчивая тенденція къ примиренію самыхъ различныхъ метафизическихъ гипотезъ и почти непримиримая враждебность къ тмъ позитивнымъ кумирамъ, которымъ онъ самъ когда-то приносилъ свои жертвы. Желая создать возможно боле широкій метафизическій синтезъ дйствительности, Гротъ включаетъ въ него такія точки зрнія, которыя иногда кажутся несовмстимыми. Въ каждомъ ршеніи метафизическихъ проблемъ онъ стремится найти долю истины и пытается согласить ихъ даже въ томъ случа, когда эта цль можетъ быть достижима только при помощи чисто вербальныхъ формулъ. Чтобы разршить коренное противорчіе природы и духа, онъ хочетъ быть одновременно и монистомъ, и дуалистомъ, связывая эти два противоположныхъ міровоззрнія однимъ магическимъ словомъ: ‘монодуализмъ’. Чтобы уяснить себ идею Божества, онъ старается соединить пантеизмъ Джордано Бруно съ представленіемъ личнаго Бога и называетъ Божество ‘личнымъ сознаніемъ вселенной’. Онъ идетъ по прямому пути къ абсолютному идеализму, пытаясь превратить вс силы матеріальной природы въ духовныя энергіи, но въ то же время онъ не считаетъ возможнымъ пожертвовать реальностью матеріи и примиряетъ ее съ идеей души посредствомъ теоріи ‘активныхъ’ и ‘пассивныхъ’ силъ. Онъ полагаетъ въ основу мірового процесса ‘міровую волю къ жизни’ и видитъ въ ней источникъ всякаго бытія и развитія, но она, по его представленіямъ, не безконечный принципъ, а скоре конечная сила, созданная Божественною волей и вложенная ею въ ндра природы. Онъ называетъ міровую волю единой и, въ противоположность Шопенгауэру, надляетъ ее свойствами разумности и добра, но въ предлахъ этой единой, разумной и доброй міровой стихіи у него царитъ вчный раздоръ двухъ противоположныхъ стремленій: ирраціональнаго стремленія къ личному эгоистическому существованію и разумнаго тяготнія къ идеалу вчнаго универсальнаго бытія. Онъ усвояетъ міровой вол всю полноту свободы и жизни, оставляя на долю человка скромную роль быть фатальнымъ исполнителемъ ея велній, человческая личность съ его точки зрнія есть только временная оболочка или временный этапъ этой вчной силы, и весь смыслъ ея существованія можетъ состоять лишь въ томъ, чтобы въ конц концовъ исчезнуть, растворившись въ океан безконечности. Но для него слишкомъ дороги идеалы личной свободы и личнаго безсмертія и. чтобы спасти ихъ, онъ прибгаетъ ко всевозможнымъ компромиссамъ: міровая воля не поглощаетъ собою нашей личной жизни, а напротивъ сама становится въ насъ личною волей, она не отнимаетъ у насъ нашей свободы, а наоборотъ уступаетъ намъ свою, какъ высшій ‘даръ’, который мы должны развить и осуществить путемъ нашихъ личныхъ усилій, она не обрекаетъ нашу личность на временное существованіе, а открываетъ ей путь къ вчности, вложивъ въ нее часть своей безвременной природы. Вс метафизическія построенія Н. Я. Грота проникнуты динамическимъ воззрніемъ на вселенную: сила, какъ основа міровой жизни,— вотъ та центральная идея, вокругъ которой вращаются его интересы и которая служитъ объединяющимъ принципомъ всхъ его философскихъ этюдовъ. Безконечное ‘сознаніе вселенной’, съ которымъ онъ отожествляетъ понятіе Божества, есть безконечная сила, управляющая движеніями природы и соединяющая ея элементы въ цльный живой организмъ, ‘міровая воля’ есть міровая сила, изъ которой, какъ изъ общаго резервуара, вытекаютъ вс потоки жизни, человческая душа есть также сила, по образцу которой мы должны объяснить себ всю систему физическихъ силъ. Прежній біологическій и психологическій эволюціонизмъ съ его принципомъ механическаго взаимодйствія явленій замняется у него философскою идеей развитія, съ точки зрнія которой жизнь вселенной представляется ему постепеннымъ освобожденіемъ активнаго начала вещей отъ узъ пассивной матеріи и непрерывнымъ процессомъ реализаціи духа и свободы. Но съ этимъ динамическимъ міровоззрніемъ онъ стремится примирить также идеи онтологической метафизики. На ряду съ понятіемъ измнчивой и непрестанно развивающейся ‘силы’ въ его теоріяхъ играетъ почти такую же роль понятіе неизмнно и вчно пребывающей ‘сущности’. На ряду съ Аристотелевской идеей ‘развитія’ его увлекаетъ идеалъ Платоновскаго ‘бытія’, въ которомъ уже отъ вчности осуществлены вс цли вселенной, и бываютъ минуты, когда сложныя движенія міровой эволюціи кажутся ему лишь какой-то призрачной игрой на фон вчнаго покоя.
И вотъ, въ то время, какъ Н. Я. Гротъ принимаетъ съ распростертыми объятіями почти вс направленія метафизической мысли, онъ относится съ нескрываемою враждебностью не только къ своему прежнему позитивизму, но и вообще къ научной философіи. Т три основныхъ принципа, на которыхъ покоится современное позитивно-научное міросозерцаніе,— феноменизмъ, эмпиризмъ и механизмъ,— представляются ему теоретическими суевріями, столько же ложными, какъ и вредными. Ограничивать область изслдованій міромъ явленій и признать напередъ невозможною всякую попытку проникнуть въ сущность вещей, значитъ, по его мннію, намренно отказаться отъ истинныхъ задачъ познанія и составить себ совершенно фантастическое представленіе о дйствительности. Сосредоточить вниманіе исключительно на фактахъ опыта, предавъ забвенію вчные вопросы о нашей свобод, о нашемъ происхожденіи и нашей будущей судьб, значить пожертвовать ради незначительной и въ сущности недостижимой цли тмъ, что для насъ единственно цнно и дорого,— высшими нравственными интересами человческой жизни. Превратить живой духъ и живую природу въ механическое сцпленіе роковыхъ причинъ, значитъ не понимать ни духа, ни природы. Мы видли, какимъ ожесточеннымъ нападкамъ подвергши Гротъ современную психологію, усвоившую себ эти принципы. Онъ находитъ въ ней почти одни только ‘схоластическія и поверхностныя умствованія’, ‘наносный схоластическій хламъ’, ‘искусственныя хитросплетенія тенденціозныхъ и произвольныхъ теорій’, систему словъ, замысловатыхъ терминовъ и безсодержательныхъ схемъ. Онъ убжденъ, что Платонъ и Аристотель сдлали гораздо больше для познанія нашего духа, чмъ вс новйшіе психологи-эмпирики, онъ готовъ предпочесть любой романъ Достоевскаго всмъ психологическимъ теоріямъ Спенсера,— того самаго Спенсера, который былъ властителемъ его думъ въ молодые годы.
Нтъ надобности говорить, какъ много справедливаго и законнаго было въ этомъ страстномъ протест Н. Я. Грота противъ крайностей современнаго научно-позитивнаго міровоззрнія. Этотъ протестъ вытекалъ не изъ случайныхъ настроеній увлекавшагося писателя: онъ основывался на глубокихъ запросахъ мысли и нравственнаго чувства. Но вооружаясь противъ крайностей своихъ противниковъ, не впадалъ ли самъ Гротъ въ противоположную крайность? Отвергая ложь позитивизма, не забылъ ли онъ его правды? Пусть область познанія не ограничивается міромъ явленій или эмпирическихъ фактовъ, но отдленіе эмпирическихъ фактовъ отъ метафизическихъ сущностей не есть ли необходимое условіе всякаго плодотворнаго научнаго метода? Пусть за предлами опыта лежитъ царство сверхъ-опытныхъ идеаловъ и цлей, но какъ мы найдемъ дорогу въ это царство, если намъ не укажетъ ее опытъ? Пусть ошибочны и безплодны усилія позитивистовъ изгнать изъ вселенной скрытую въ ней свободу и внутренній ея разумъ, но разв открытая нашему наблюденію поверхность природы и духа не подвластна господству механизма и не закована въ рабскія цпи причинности? Нтъ никакого сомннія въ томъ, что съ вопросами о нашей свобод, о нашемъ происхожденіи и о нашей будущей судьб связаны самые важные моральные интересы нашего существованія, но значитъ ли это, что проблемы эмпирической дйствительности такъ безконечно ничтожны въ сравненіи съ ними и такъ безразличны для нашихъ нравственныхъ задачъ? Если эмпирическое изслдованіе не даетъ намъ средствъ проникнуть въ таинственную сущность вещей, то оно открываетъ намъ ихъ законы,— вчные законы природы, духа и безконечно развивающейся человческой жизни,— а знаніе этихъ законовъ не поможетъ ли намъ въ конц концовъ уяснить смыслъ нашего бытія и понять наше высшее назначеніе? Въ настоящее время мы, конечно, очень далеки отъ полнаго знанія законовъ дйствительности, не только наука о дух, но даже науки о природ достигли весьма неполныхъ результатовъ и располагаютъ весьма несовершенными средствами, современныя естественнонаучныя и психологическія теоріи дйствительно заключаютъ въ себ немало ошибокъ, немало недоразумній и,— зачмъ скрывать правду?— немало ‘поверхностныхъ умствованій’, ‘схоластическаго хлама’, ‘тенденціозныхъ хитросплетеній’, безсодержательныхъ словъ и формулъ, которыя часто лишь усыпляютъ мысль и заставляютъ ее. по выраженію Лейбница, ‘prendre la paille des termes pour le grain des choses’. Ho, при всемъ томъ, можно ли все таки серьзно утверждать, что эмпирическое изслдованіе и основанныя на немъ теоріи нисколько не приближаютъ насъ къ идеальной цли познанія? Разв недостатки современной психологіи даютъ намъ право отвергать ея заслуги? Разв они позволяютъ забыть о тхъ превосходныхъ наблюденіяхъ, глубокихъ анализахъ и плодотворныхъ идеяхъ, какими обогатило насъ въ новйшее время опытное изученіе душевной жизни? Эмпирическіе факты и метафизическія гипотезы, опытное изслдованіе и философское умозрніе имютъ одинаково законныя права, и мыслитель долженъ стремиться только къ тому, чтобы устранить ихъ противорчія и понять ихъ истинное взаимное отношеніе. Если возможенъ высшій философскій синтезъ дйствительности, то разв ограничиваются его задичи однимъ примиреніемъ различныхъ метафизическихъ идей? Не ставитъ ли онъ намъ еще боле широкую цль,— примирить область опыта съ областью умозрнія? Не обязываетъ ли онъ насъ выработать такое философское міросозерцаніе, въ которомъ эмпирическое изслдованіе служило бы опорой для метафизическихъ обобщеній, а метафизическіе выводы покоились бы на широкомъ эмпирическомъ фундамент? Вотъ вопросы, надъ которыми рано или поздно не могъ не задуматься Гротъ, а задумавшись надъ ними, онъ не могъ не почувствовать односторонности своихъ взглядовъ. Т крайности и преувеличенія, къ какимъ привела его критика позитивно-научныхъ теорій и эмпирическихъ методовъ познанія, уже заключали въ себ зародышъ реакціи и подготовляли будущій поворотъ въ сторону этихъ самыхъ теорій и методовъ. Понявъ ошибочность позитивныхъ увлеченій своей молодости, онъ пришелъ когда-то къ метафизическому идеализму, понявъ одностороннее направленіе своей метафизики, онъ долженъ былъ прійти теперь къ сближенію съ позитивными теченіями мысли.
Этотъ новый поворотъ въ настроеніи и миросозерцаніи Н. Я. Грота произошелъ въ 1895 году. Посл десятилтняго странствованія по волшебной стран метафизическихъ идеаловъ и грзъ, Гротъ вновь возвращается въ міръ эмпирическихъ явленій и вновь находитъ въ немъ ту дйствительность, которая когда-то такъ глубоко разочаровала его умъ и сердце. Въ этой эмпирической дйствительности онъ не видитъ теперь обманчивыхъ миражей и неразршимыхъ загадокъ, но она не кажется ему и такимъ очевиднымъ фактомъ, который былъ бы понятенъ самъ собою. Она озаряется для него свтомъ идей, которыя онъ такъ долго созерцалъ въ царств сверхчувственныхъ сущностей, она сплетается у него съ идеалистическою мечтой, въ которую онъ хотлъ бы врить, какъ во вторую дйствительность. У него еще нтъ опредленной теоріи, которая могла бы согласить эти дв сферы бытія и познанія, но у него уже есть формула, способная выразить ихъ взаимныя отношенія. Метафизическіе идеалы онъ называетъ оцнкой и познаніемъ дйствительности съ точки зрнія внутренняго опыта, а эмпирическое изслдованіе явленій признаетъ оцнкой и познаніемъ этой дйствительности съ точки зрнія вншнихъ воспріятій {Понятія души и психической энергіи въ психологіи. Сравн. Критика понятія прогресса.}. Въ этомъ синтетическомъ воззрніи выражается основная идея послдняго періода его философскаго развитія,— періода примиренія позитивизма и идеализма.
Толчокъ къ этому новому умственному кризису дала та самая наука, противъ которой Н. Я. Гротъ недавно велъ такую ожесточенную борьбу,— психологія. Изучая современную психологію въ критическихъ и метафизическихъ цляхъ, Гротъ невольно убдился, что ея пріемы и результаты далеко не такъ безплодны, какъ это показалось ему въ полемическую минуту Онъ увидлъ, что современная психологія, не ограничиваясь тми безполезными біологическими аксессуарами, въ которыхъ онъ когда-то искалъ гарантіи ея научности, стремится стать на почву дйствительно объективнаго изслдованія и усвоиваетъ новые методы, общающіе ей, быть можетъ, блестящую будущность. Онъ нашелъ, что она уже теперь сдлала такія открытія, которыя способны измнить многія изъ нашихъ научныхъ представленій. Но что было для него всего важне, онъ пришелъ къ выводу, что она нисколько не противорчитъ тмъ философскимъ задачамъ, которыя онъ себ ставилъ. Гротъ упрекалъ современныхъ психологовъ въ томъ, что они изучаютъ только душевныя явленія и не хотятъ разгадать намъ психическую сущность, но былъ ли справедливъ этотъ упрекъ? Въ душевномъ мір нтъ границъ между сущностью и явленіемъ. То, что мы называемъ психическими ‘явленіями’ и психическою ‘сущностью’, суть лишь дв стороны одного и того же психическаго факта: это дв стороны нашего сознанія,— вншняя и внутренняя, эмпирическая и метафизическая. Изучите этотъ живой, конкретный психическій фактъ, и вамъ можетъ открыться широкій кругозоръ въ об стороны: вамъ могутъ стать понятны и эмпирическія соотношенія въ мір сознательныхъ явленій, и ихъ метафизическая природа. Такой именно взглядъ на задачи психологіи Гротъ нашелъ у представителей новйшаго,— экспериментальнаго направленія этой науки. Экспериментальная психологія, по его мннію, занимаетъ нейтральную зону между метафизикой и феноменизмомъ. Она иметъ дло не съ ‘субстанціями’ и не съ ‘явленіями’: она изслдуетъ реальныя событія душевной жизни, одинаково доступныя и эмпирическому наблюденію, и метафизической оцнк {Не трудно догадаться, кмъ внушены были Н. Я. Гроту эти мысли: онъ, очевидно, почерпнулъ ихъ въ ученіи Вундта о единств опыта и въ его теоріи ‘психической актуальности’.}. Подъ вліяніемъ всхъ этихъ выводовъ и соображеній Гротъ незамтно для себя самого очутился въ плну у того врага, котораго онъ считалъ побжденнымъ: изъ ожесточеннаго противника экспериментальной психологіи онъ превращается въ самаго горячаго ея сторонника. Вмсто того, чтобы продолжать разгромъ этой науки, онъ ставитъ теперь своею задачею уяснить ея методы и создать для нея новыя теоретическія основы. Вмсто того, чтобы строить на ея развалинахъ зданіе метафизическихъ идей, онъ хочетъ теперь примнить ея принципы къ ршенію соціологическихъ вопросовъ.
Экспериментальная психологія еще очень молодая наука. Она заимствовала свои методы у естествознанія, но она еще не успла дать имъ полной теоретической разработки. Что такое психологическій экспериментъ и съ какой мр онъ возможенъ,— вотъ вопросъ, съ котораго принужденъ начинать современный психологъ. Въ настоящее время психологическій экспериментъ часто противополагается старому самонаблюденію и отожествляется съ методами психофизіологіи и и психофизики. Гротъ протестуетъ противъ этихъ недоразумній. Онъ соглашается съ тми психологами, по мннію которыхъ психологическій экспериментъ есть форма само.наблюденія, только это самонаблюденіе не индивидуальное, а коллективное, не случайное, а методическое, не предвзятое и сомнительное, а обставленное всми научными гарантіями достоврности. Психофизику и психофизіологію онъ считаетъ необходимыми средствами научнаго изслдованія душевной жизни, но онъ не думаетъ, чтобы ими исчерпывалось понятіе экспериментальной психологіи въ широкомъ смысл этого слова. Можетъ существовать чисто психологическій экспериментъ, и его возможность уже доказана практикой жизни и наукой. Имъ пользуются педагоги, юристы и врачи для своихъ профессіональныхъ цлей, имъ пользуемся на каждомъ шагу вс мы, когда намъ приходится искусственно и намренно вызывать у себя или другихъ новыя душевныя состоянія, имъ начинаютъ, наконецъ, пользоваться въ послднее время и сами психологи. Задача науки состоитъ лишь въ томъ, чтобы дать этому могущественному орудію возможно боле точное и плодотворное примненіе, и въ этихъ видахъ Гротъ признаетъ настоятельно необходимымъ учрежденіе при русскихъ университетахъ психологическихъ лабораторій, существующихъ уже всюду, въ Европ и въ Америк {Основанія экспериментальной психологіи, 1895.}.
Но достаточно ли для экспериментальной психологіи выработать точные методы изслдованія? Ей нужно еще имть общій теоретическій принципъ, который могъ бы связать ее съ остальными точными науками и далъ бы психологу путеводную нить въ лабиринт измнчивыхъ психическихъ явленій. Такимъ принципомъ можетъ быть лишь тотъ великій законъ, на которомъ зиждется все современное естествознаніе,— законъ сохраненія энергіи. До сихъ поръ большинство психологовъ и натуралистовъ было убждено, что распространеніе этого закона на душевную жизнь невозможно. Природа душевныхъ явленій и ихъ взаимныя отношенія такъ своеобразны и такъ глубоко различны отъ процессовъ матеріальнаго міра, что ввести ихъ въ круговоротъ матеріальнаго движенія и подчинить механическимъ аксіомомъ естествознанія казалось напередъ неразршимой задачей. Однако, какъ бы то ни было, съ этой задачей, повидимому, связана вся научная будущность психологіи, и Н. Я. Гротъ смло берется за ея разршеніе. Его прежнія метафизическія гипотезы облегчаютъ ему это предпріятіе, а новйшія теченія научно-философской мысли идутъ навстрчу его замысламъ. Какъ мы видли, онъ уже ране вводилъ законъ сохраненія энергіи въ сферу своихъ философскихъ умозрній, теперь онъ находитъ новую опору для своихъ взглядовъ въ энергетическихъ теоріяхъ Оствальда и Ласвица. Примыкая къ этимъ теоріямъ и отчасти исправляя ихъ, онъ доказываетъ, что понятіе психической энергіи такъ же законно и реально, какъ и понятіе физическихъ энергій. Онъ отстаиваетъ тезисъ, что психическія энергіи могутъ переходить въ физическіе процессы, а физическіе процессы могутъ превращаться въ психическую работу. Наконецъ, онъ старается обосновать гипотезу, что количество психической энергіи во всхъ этихъ превращеніяхъ остается такимъ же постояннымъ, какъ и количество физической энергіи въ ея метаморфозахъ. Въ каждомъ нормальномъ человк существуетъ количественный балансъ психическихъ энергій. Эти энергіи могутъ существовать въ вид потенціальныхъ дарованій или въ вид актуальной творческой дятельности, он могутъ колебаться между извстнымъ максимумомъ и минимумомъ, принимать различныя формы и развиваться одн въ ущербъ другимъ,— но въ цломъ он представляютъ для даннаго индивидуума приблизительно одну и ту же постоянную величину. Такой же количественный балансъ долженъ существовать и при переход психическихъ энергій въ физическія или обратно. Въ какихъ бы явленіяхъ ни выражалась работа извстнаго дятеля,— въ физическихъ или психическихъ,— она всегда остается равной себ, и вс ея формы эквивалентны другъ другу. Человкъ получаетъ отъ своего организма и среды столько же психической энергіи, сколько отдаетъ имъ, и отдаетъ столько же, сколько получаетъ. Вмст съ организмомъ и окружающею средой онъ составляетъ психофизическую систему, въ которой общая сумма психическихъ и физическихъ энергій при всхъ возможныхъ превращеніяхъ ихъ другъ въ друга сохраняется неизмнной. Вотъ методологическая гипотеза, которая должна лечь въ основу экспериментальной психологіи. Правда, эта гипотеза пока еще не можетъ быть названа научнымъ закономъ. Мы слишкомъ мало знаемъ механическіе эквиваленты психической работы а совсмъ не можемъ выразить ихъ въ точныхъ математическихъ величинахъ. Но будущее разршитъ и эту проблему {Понятіе души и психической энергіи въ психологіи. 1897.}.
Н. Я. Грота упрекали въ томъ, что, допуская превращеніе физическихъ энергій въ психическія, онъ впадаетъ въ грубый матеріализмъ и ставитъ крестъ надъ тми идеями души и безсмертія, для доказательства которыхъ онъ потратилъ ране такъ много труда. Но онъ отвергаетъ этотъ упрекъ, и, какъ мн кажется, справедливо. Его можно было бы назвать матеріалистомъ, если бы онъ въ своей теоріи психической энергіи ршалъ метафизическій вопросъ объ отношеніи духа и матеріи. Но онъ не касается этой проблемы и хочетъ остаться въ предлахъ чисто эмпирическаго изслдованія. Подъ именемъ физическихъ и психическихъ энергій онъ разуметъ не сущности или силы, а только работу или дятельность этихъ предполагаемыхъ силъ. Поэтому, допуская возможность перехода физическихъ энергій въ психическія и обратно, онъ признаетъ возможными вс метафизическія гипотезы о природ дйствующихъ въ нихъ агентовъ. Могутъ, конечно, спросить, какова же должна быть его собственная гипотеза? Въ отвтъ на этотъ вопросъ Гротъ ссылается на свои прежніе взгляды, и если мы попытаемся согласить эти взгляды съ его психологическою энергетикой, то мы найдемъ, что онъ, несмотря на вс свои противорчія, скоре абсолютный идеалистъ, чмъ матеріалистъ. Съ его точки зрнія будетъ логичне приписать духовную природу физическимъ силамъ, чмъ усвоять психическимъ энергіямъ матеріальный характеръ. Гротъ находитъ возможнымъ оправдать на почв своей энергетики даже идею безсмертія. По его мннію, наша психическая энергія посл смерти тла можетъ быть цликомъ перенесена въ другую систему элементовъ, въ которой она можетъ вчно существовать. Такою системой онъ считаетъ эирную среду, которая, можетъ быть, является носительницей этой энергіи и въ нашемъ организм. Мы не обязаны, конечно придавать особенно серьзное значеніе этой гипотез ‘эирнаго безсмертія’, напоминающей намъ фантастическіе романы Камилла Фламаріона, но не служитъ ли она блестящимъ доказательствомъ того, какъ гибкая человческая мысль можетъ связать всякую научную теорію съ тми идеалами, которыхъ жаждетъ человческое сердце?
Если общее количество физической и психической энергіи въ каждой систем элементовъ и, слдовательно, въ цлой вселенной сохраняется неизмннымъ, то значитъ ли это, что остается неизмннымъ и ея качество? Такой взглядъ противорчилъ бы фактамъ. Закономъ жизни человчества и вселенной является духовный прогрессъ, который есть не что иное, какъ непрерывное возрастаніе психической энергіи въ мір. Чмъ дале идетъ исторія, тмъ сложне и богаче развивается умственная и нравственная дятельность людей, тмъ ясне и глубже становится ихъ сознаніе и самосознаніе, тмъ высшую нравственную цнность получаетъ ихъ жизнь. Этотъ ростъ психической энергіи въ мір возможенъ лишь на счетъ физическихъ энергій подъ условіемъ ихъ качественнаго измненія. Такимъ образомъ, при количественномъ постоянств энергіи вообще, во вселенной происходитъ непрерывный процессъ качественнаго превращенія ея изъ низшихъ, физическихъ формъ въ высшія, психическія, и это-то превращеніе служитъ основой мірового прогресса. Вотъ идея, съ точки зрнія которой Н. Я. Гротъ хочетъ разршить одну изъ важнйшихъ философскихъ и соціологическихъ проблемъ нашего времени,— послднюю проблему, какую ему удалось поставить.
Вопросъ о прогресс занималъ его, какъ мы видли, еще въ 1888 г. Въ то время Гротъ отвергалъ субъективный методъ въ построеніи этого понятія и пытался создать для него чисто объективную формулу, опредливъ прогрессъ въ дух соціологіи Спенсера, какъ ‘экономизацію энергій природы’. Но онъ незамтно для себя самого внесъ въ эту формулу субъективный элементъ, признавъ цлью прогресса увеличеніе удовольствія и счастія на земл. Теперь Гротъ измняетъ свой взглядъ. Онъ подчиняетъ жизнь вселенной высшимъ нравственнымъ цлимъ и, опираясь на свое ученіе о превращеніи энергій, хочетъ выработать такую формулу прогресса, которая объединяла бы вс опредленія этого понятія, какъ субъективныя, такъ и объективныя. По его мннію, цлью прогресса является увеличеніе нравственной цнности жизни на земл, а ближайшимъ средствомъ для этой цли служитъ ростъ сознанія и самосознанія во вселенной, для которыхъ только и можетъ быть понятна эта цнность. Но въ свою очередь ростъ сознанія и самосознанія въ мір всецло обусловливается превращеніемъ физическихъ формъ энергіи въ психическія путемъ ихъ экономизаціи въ природ и накопленія ихъ свободныхъ запасовъ въ организм. Такимъ образомъ въ цломъ прогрессъ есть: ‘ увеличеніе нравственной цнности жизни во вселенной, происходящее отъ роста въ ней сознанія и самосознанія, который зависитъ отъ превращенія міровыхъ энергій изъ низшихъ формъ въ высшія чрезъ ихъ экономизацію и накопленіе’. Первая половина этой формулы субъективная, а вторая — объективная, въ первой выражается телеологическая сторона прогресса, а во второй — механическая {Критика понятія прогресса, 1898.}.
Н. Я. Гротъ считалъ вопросъ о прогресс тмъ узломъ, въ которомъ сходятся вс нити философскаго міросозерцанія человка, такъ какъ, по его мннію, это въ сущности вопросъ о нравственномъ назначеніи и смысл всей нашей человческой и міровой жизни. Поэтому онъ намревался посвятить ему нсколько философскихъ статей. Онъ хотлъ всесторонне выяснить и обосновать свои взгляды, онъ хотлъ разработать ихъ психологическія, этическія и метафизическія предпосылки и показать ихъ философскія слдствія, онъ хотлъ защитить ихъ отъ всхъ возраженій, какія онъ слышалъ или предполагалъ. Но въ минуту этихъ замысловъ безпощадная смерть погасила его неугомонную мысль, и вмсто новыхъ идей и остроумныхъ построеній намъ остались только глубокія сожалнія объ ихъ утрат…
Къ чему привелъ бы Н. Я. Грота дальнйшій ходъ его философскаго развитія, этотъ вопросъ долженъ остаться безъ отвта. Но его послднія произведенія показываютъ, какъ расширились его интересы и усложнились его задачи. Попытка объяснить всю душевную жизнь и все развитіе человчества на почв научнаго принципа сохраненія и превращенія энергіи поражаетъ широтою и смлостью замысла. Если мы сравнимъ эту попытку съ его прежними философскими теоріями, то, безъ сомннія, мы найдемъ между ними тсную идейную связь. Понятіе силы, ея развитія и ея метаморфозъ было, какъ намъ извстно, основною идеей его метафизическихъ концепцій: элементы для новой теоріи прогресса отчасти уже содержались въ работахъ его перваго, позитивнаго періода, проблема психической эволюціи не переставала такъ или иначе занимать его впродолженіе обихъ предшествовавшихъ эпохъ. И тмъ не мене предпринятая имъ задача не укладывается въ старыя рамки. Мы видимъ теперь у него иную постановку вопросовъ, иныя стремленія и иные взгляды. Его мысль пробиваетъ себ новое русло среди двухъ прежнихъ теченій, стараясь захватить отчасти и то, и другое.
Въ самомъ дл, до сихъ поръ Гротъ придавалъ иде силы почти исключительно метафизическій смыслъ: онъ видлъ въ ней внутреннюю сущность вещей и облекалъ ее то въ форму ‘абсолютнаго сознанія вселенной’, то въ форму ‘міровой воли къ жизни’. Если естественно-научный законъ сохраненія энергіи и входилъ въ сферу его интересовъ, то лишь въ качеств подспорья для чисто метафизическихъ построеній. Теперь онъ стремится спустить эту идею изъ заоблачныхъ высей философскаго умозрнія на уровень эмпирической дйствительности. Несмотря на нкоторыя колебанія и противорчія, онъ хочетъ свести понятіе силы къ научной формул ‘энергіи’ и разуметъ подъ нею, какъ уже замчено выше, не сущность, а работу, не скрытаго агента, а простой актъ. Онъ хочетъ понять психическую жизнь и человческій прогрессъ какъ непрерывный процессъ качественнаго замщенія низшихъ, физическихъ формъ дятельности высшими, духовными формами, при неизмнномъ сохраненіи ихъ общаго количества. Принципъ субстанціальности замняется у него принципомъ актуальности, метафизическій динамизмъ переходитъ въ научно-философскую энергетику. Включая въ свою новую теорію прогресса старыя эволюціонныя формулы, онъ сближается съ своимъ прежнимъ позитивизмомъ, но ему уже тсно въ этихъ формулахъ, и прежній механическій взглядъ на человческое развитіе не можетъ вполн его удовлетворить. На ряду съ механическою стороной прогресса онъ признаетъ телеологическую, на ряду съ слпымъ взаимодйствіемъ физическихъ силъ онъ открываетъ широкій просторъ для самостоятельной дятельности нравственныхъ факторовъ. Въ природ онъ видитъ только пьедесталъ духа, біологическая эволюція представляется ему лишь необходимымъ средствомъ для той реализаціи разума и свободы, которая была предметомъ его метафизическихъ грезъ. Въ своихъ новыхъ концепціяхъ онъ не ршаетъ послднихъ вопросовъ, но онъ не только не отвергаетъ возможности ихъ ршенія, а прямо предполагаетъ его необходимость. Ему даже кажется, что эти вопросы вполн исчерпаны въ его метафизическихъ трудахъ. Словомъ, онъ стремится къ возможно боле полному философскому синтезу, пытаясь объединить въ немъ элементы научнаго опыта съ результатами метафизическаго умозрнія.
Разумется, Гротъ намтилъ лишь путь къ разршенію этой гигантской задачи. Его метафизика, какъ мы видли, не получила послдовательныхъ и законченныхъ формъ, его энергетика представляетъ не столько настоящую научную теорію мірового процесса, сколько простую мечту о ней- При дальнйшей разработк этой теоріи онъ, безъ сомннія, встртилъ бы массу философскихъ и научныхъ затрудненій. Въ области философскихъ проблемъ ему пришлось бы прежде всего поставить себя въ боле опредленное отношеніе къ иде матеріи, которая во всхъ его работахъ играетъ очень двусмысленную роль. Въ области научныхъ вопросовъ ему пришлось бы столкнуться съ современнымъ пониманіемъ закона сохраненія энергіи, который находитъ свое научное оправданіе исключительно въ явленіяхъ физическаго міра и считается безусловно неприложимымъ къ процессамъ душевной жизни. Но можно ли признать непобдимыми вс эти трудности? Не есть ли понятіе матеріи ненужный балластъ философскихъ и научныхъ теорій? Не видимъ ли мы, какъ Оствальдъ пробиваетъ своими блестящими гипотезами брешь въ общепринятыхъ представленіяхъ о закон сохраненія энергіи? И не дастъ ли будущая наука подтвержденій догадкамъ нмецкаго химика и мечт русскаго философа?..

IV.

Вотъ краткая и, можетъ быть, немножко схематичная исторія этого богатаго и разнообразнаго ума. Мы видимъ, какую смну идей и настроеній онъ пережилъ, какіе логическіе и психологическіе мотивы имъ руководили. Онъ началъ позитивизмомъ, чтобы перейти къ идеалистической метафизик, и покинулъ метафизику, чтобы отчасти снова возвратиться въ прежнему позитивизму. Онъ шелъ въ своемъ развитіи не по прямой линіи, а по окружности и, пройдя эту окружность, дважды сдлался своимъ собственнымъ антиподомъ. Эта своеобразная философская эволюція навлекла на Н. Я. Грота не мало упрековъ и обвиненій. Его упрекали въ томъ, что онъ мнялъ свои философскіе взгляды подъ вліяніемъ духа времени и смны общественныхъ настроеній, его обвиняли въ неустойчивости мысли и въ отсутствіи искреннихъ и твердыхъ убжденій, его считали даже философскимъ хамелеономъ, готовымъ приспособить свой символъ вры къ любому умственному теченію. Какъ много ложнаго и несправедливаго въ этихъ суровыхъ приговорахъ! Безъ сомннія, вс мы находимся подъ вліяніемъ той умственной атмосферы, въ которой мы живемъ и которою мы дышемъ. Духъ времени налагаетъ неизгладимую печать на наше міросозерцаніе, господствующія умственныя теченія, борьба идей и смна впечатлній невольно отражаются на нашей мысли и незамтно увлекаютъ ее за собою. Но если мыслитель подчиняется этому роковому закону, то разв это значитъ, что у него нтъ искреннихъ убжденій и все его духовное развитіе есть только процессъ идейнаго приспособленія? Въ дйствительности трудно было бы найти человка боле искренняго и боле беззавтнаго въ своихъ философскихъ увлеченіяхъ, ошибкахъ и мечтахъ, чмъ Гротъ. Онъ былъ неподдльно убжденъ въ правильности всхъ своихъ идей и, измняя свои взгляды, упрямо думалъ, что онъ лишь точне формулируетъ и дополняетъ ихъ. Онъ честно мыслилъ и среди всхъ своихъ философскихъ метаморфозъ сохранилъ эту честность мысли. Общественныя настроенія и новыя идеи глубоко вліяли на его впечатлительный и отзывчивый умъ, но они вліяли на него только потому, что проходили чрезъ его собственную душу и претворялись въ его личные настроенія и запросы. Гротъ стремился къ познанію дйствительности, онъ хотлъ разгадать т тайны бытія, которыя насъ окружаютъ, но онъ жилъ не только разсудкомъ, по и сердцемъ, и въ борьб этихъ-то двухъ стихій нужно искать истинную причину его измнчивыхъ міросозерцаній. Смотря по тому, въ какую сторону склонялись его душевные всы, онъ или выходилъ на позитивную дорогу опытнаго изслдованія, о которомъ говорилъ ему холодный разсудокъ, или рвался въ область метафизическихъ идеаловъ, которыхъ просило его сердце. Въ его философскомъ развитіи вполн осуществился тотъ законъ, при помощи котораго онъ когда-то хотлъ понять исторію человческой мысли: философскія проблемы были для него психологическими проблемами. Его идеи были подсказаны не только научными стремленіями, но и сложными моральными запросами, его работы представляютъ не только логическія построенія, но и ‘психологическіе документы’. Нтъ, это не былъ философскій хамелеонъ: это былъ философскій скиталецъ, искавшій себ во вселенной уголка, гд могли бы отдохнуть его мысль и чувство. Онъ шелъ, какъ странникъ, по пустын міра навстрчу мерцавшему впереди свту истины, и когда, подходя, онъ убждался, что этотъ свтъ былъ только блуждающимъ огонькомъ его собственной мечты, онъ поворачивалъ въ другую сторону, чтобы снова стремиться и искать. Гротъ пережилъ много увлеченій и много разочарованій. Но эти разочарованія не ослабляли его энергіи и не уменьшали его увренности въ себ и въ своихъ цляхъ. Въ самыхъ своихъ заблужденіяхъ онъ открывалъ долю истины, и минувшія неудачи были для него только ступенями на пути къ успху. Онъ горячо врилъ въ достижимость идеала истиннаго знанія, и эта вра вселяла въ него бодрость, окрыляла его воображеніе и длала его способнымъ къ неистощимой творческой работ.
Читатель спроситъ: но каковы же результаты этой работы? Быть можетъ, т вопросы, которые ршалъ Гротъ, были неразршимы: быть можетъ, т отвты, которые онъ давалъ на нихъ, были ложны, быть можетъ, т философскія виднія, которыя предъ нимъ проносились, были только миражи. Не потратилъ ли онъ свои богатыя духовныя силы только на погоню за призраками? Вопросы, которые ршалъ Гротъ, суть величайшія загадки дйствительное ги, и человчество не можетъ отказаться отъ нихъ, пока оно будетъ жить соснательною жизнью. Въ нихъ блаженство и мука, проклятіе и искупленіе человческой мысли. Въ тотъ мигъ, когда гордый человческій умъ поставилъ себ эти вопросы, онъ,— пусть позволятъ мн употребить прекрасную метафору Фихте,— лишилъ себя рая своей первобытной невинности, они раскрыли ему его наготу, и онъ понялъ, что только въ ршеніи ихъ заключается его спасеніе. Посвятить свою жизнь этимъ проблемамъ — благородная задача, сдлать что-нибудь для ихъ разршенія — большая заслуга. Правда, большинство этихъ вопросовъ не можетъ быть ршено чисто научнымъ путемъ, но научный путь есть ли единственная дорога въ заколдованное царство истины? Тамъ, гд факты не хотятъ объяснить самихъ себя, возможны гипотезы, которыя ихъ объясняютъ, и эти гипотезы могутъ быть вроятны для мысли и убдительны для сердца. Гротъ оставилъ намъ цлый рядъ такихъ философскихъ гипотезъ, разнообразныхъ, какъ его интересы, блестящихъ, какъ его собственная мысль. Одн изъ этихъ гипотезъ основываются на элементахъ опыта, другія выходятъ за его предлы, одн изъ нихъ стоятъ въ согласіи съ остальными, другія противорчатъ имъ, одн дополняютъ другъ друга, другія устраняютъ и замняютъ своихъ предшественницъ. Философскія идеи не находятъ себ всеобщаго признанія, и гипотезы Грота, безъ сомннія, раздлятъ ту же участь, но, можетъ быть, найдется немало людей, которымъ он прольютъ новый свтъ на міровыя тайны и будутъ служить источникомъ нравственнаго удовлетворенія. Такіе люди почерпнутъ въ нихъ живую силу пытливой мысли и благородныхъ настроеній, они будутъ такъ же врить въ познаніе истины и дйствительности, какъ врилъ самъ Гротъ, и кто могъ бы сказать, что они будутъ неправы? Благородныя врованія не заключаютъ ли въ себ самихъ гарантіи своей истинности? Міръ вчныхъ идеаловъ, не есть ли онъ вчная дйствительность, живая, прекрасная, властно царствующая надъ окружающимъ насъ міромъ измнчивыхъ вещей и явленій?..
Впрочемъ, какъ бы мы ни относились къ философскимъ гипотезамъ Н. Я. Грота, мы не можемъ отказать имъ въ одномъ выдающемся качеств: он были остроумны и оригинальны. Грота нельзя назвать простымъ популяризаторомъ чужихъ философскихъ доктринъ: онъ обладалъ творческимъ умомъ и былъ мыслителемъ въ дйствительномъ значеніи этого слова. Какихъ бы вопросовъ онъ ни касался въ своихъ работахъ, онъ почти всюду умлъ сказать новое слово или бросить плодотворную мысль. Ему принадлежалъ даръ ткать изъ себя тонкую паутину идей и создавать изъ нихъ теоретическія построенія, можетъ быть, не всегда прочныя по своему выполненію, но всегда своеобразныя, смлыя и красивыя по своему замыслу. Даже въ томъ случа, когда онъ заимствовалъ чужія мысли, онъ налагалъ на нихъ печать своей индивидуальности и таланта, даже тамъ, гд онъ повторялъ старыя псни, онъ вносилъ въ нихъ новые мотивы, иногда совершенно измнявшіе ихъ характеръ. Чужіе идеи онъ умлъ поставить въ иную связь и приспособить къ своимъ собственнымъ схемамъ, старые вопросы онъ освщалъ съ новой точки зрнія. Его гибкій умъ былъ почти одинаково способенъ какъ къ аналитической, такъ и къ синтетической философской работ и находилъ выходъ изъ самыхъ рискованныхъ теоретическихъ положеній, а его талантливое перо могло облевать наиболе трудныя вещи въ простую, ясную и привлекательную форму. Если онъ чувствовалъ у себя подъ ногами твердую фактическую или идейную почву, онъ шелъ къ своей дли съ неуклонною логическою послдовательностью, и ему принадлежитъ очень милый афоризмъ: ‘бояться логики логически мыслящему существу по меньшей мр не логично’ {Критика понятія прогресса.}. Если же логика и факты не могли оказать ему своихъ услугъ, онъ не боялся также парадоксовъ и — противорчій. Ему не всегда удавалось быть убдительнымъ, но онъ почти всегда умлъ быть интереснымъ. Вотъ почему его сочиненія возбуждали такъ много споровъ, и вотъ почему они привлекали къ себ вниманіе не только среди спеціалистовъ, но и въ боле широкомъ интеллигентномъ кругу.
Когда-то Н. Я. Гротъ мечталъ о возможности національной русской философіи. По его проекту, мы, русскіе, призваны выдвинуть на первый планъ нравственные интересы жизни и дать новый синтезъ дйствительности подъ этическимъ угломъ зрнія: наша философія должна быть ни больше, ни меньше, какъ ‘философіей спасенія міра отъ зла’ {
Вступительная статья къ первой книжк ‘Вопросовъ философіи и психологіи’, О задачахъ журнала. Сравн. Что такое метафизика?}. Гротъ не создалъ этой ‘національной’ русской философіи, и самая мысль о ней была лишь кратковременнымъ эпизодомъ въ исторіи его философскихъ увлеченій. Но мы нисколько не преувеличимъ, если скажемъ, что никто не содйствовалъ въ такой мр успхамъ философіи въ Россіи, какъ онъ.
Его значеніе состоитъ не только въ томъ, что онъ былъ талантливый и разнообразный философскій писатель, но и въ томъ, что онъ былъ энергичный и отзывчивый дятель. Чтобы понять его заслуги, достаточно вспомнить, что съ его именемъ тсно связана исторія перваго русскаго философскаго Общества и что ему же принадлежитъ честь основанія единственнаго русскаго философскаго журнала. Московское Психологическое Общество, возникшее въ 1885 году по иниціатив проф. М. М. Троицкаго, въ первые годы существовало такъ-же, какъ существуетъ большинство русскихъ университетскихъ Обществъ: его собранія были рдки, его дятельность не отличалась оживленіемъ и не привлекала къ себ особеннаго вниманія. Но оно совершенно преобразилось, когда три года спустя во глав его сталъ Гротъ. Изъ незамтнаго и малолюднаго кружка оно быстро превратилось въ одинъ изъ самыхъ живыхъ и интересныхъ умственныхъ центровъ Москвы. Въ немъ сходились люди самыхъ различныхъ убжденій и профессій,— метафизики и позитивисты, философы и врачи, психологи и математики, натуралисты и историки, юристы и педагоги, ученые и писатели. На его собраніяхъ обсуждались вопросы и спеціальнаго и общаго характера, сближались родственныя точки зрнія и примирялись враждебные взгляды, затрогивались живыя темы, о которыхъ иногда говорила потомъ вся интеллигентная Москва. Въ его изданіяхъ и журнал нашли себ мсто и превосходные переводы выдающихся произведеній европейской мысли, и самостоятельныя работы русскихъ авторовъ. Дятельность Московскаго Психологическаго Общества не пройдетъ безслдно для русской философской мысли, и будущій историкъ оцнитъ, въ какой степени оно обязано своимъ значеніемъ Гроту. Лишь такой энергичный, многосторонній и горячо преданный своей задач человкъ, какъ онъ, могъ привлечь столько разнородныхъ силъ къ дружной и плодотворной совмстной работ, лишь такой прирожденный организаторъ могъ сгладить ихъ противорчія и связать въ живое цлое эти membra disjecta. Та ‘энергія’, въ которой онъ видлъ источникъ всхъ явленій и качествъ, была его собственнымъ качествомъ, то стремленіе къ синтезу, которое побуждало его искать примиренія враждебныхъ философскихъ идей, проявилось и въ его отношеніяхъ къ людямъ. Въ настоящее время, когда журналъ Вопросы философіи и психологіи существуетъ уже второй десятокъ лтъ, его основаніе можетъ показаться очень простымъ и естественнымъ дломъ. Но не такимъ оно представлялось въ самомъ начал. Философскіе журналы нигд не пользуются особеннымъ процвтаніемъ, даже заграницей они нердко переживаютъ тяжелые кризисы и не всегда могутъ существовать безъ посторонней поддержки. Тмъ боле нужно было ожидать этого у насъ въ Россіи. Кругъ людей, занимающихся философіей или по крайней мр серьзно интересующихся ею, у насъ незначителенъ. Условія русской печати всего мене благопріятствуютъ свободному развитію философской мысли, а русское общество слишкомъ мало образовано или слишкомъ поглощено другими, практическими задачами, чтобы понимать смыслъ отвлеченныхъ проблемъ. Если философія у насъ и привлекаетъ къ себ общественное вниманіе, то въ большинств случаевъ лишь тогда, когда она откликается на существенные запросы русской жизни или стоитъ въ какой-нибудь связи съ случайными злобами дня. Вотъ почему А. А. Козловъ, предпринявшій въ 18S5 году изданіе своего Философскаго Трехмсячника, не нашелъ себ ни сотрудниковъ, ни читателей: его журналъ поневол сдлался простымъ сборникомъ его собственныхъ статей и самъ собой прекратился посл четырехъ выпусковъ. Когда Н. Я. Гротъ задумалъ издавать Вопросы философіи и психологіи, нкоторыя газеты прямо называли его намреніе химерой и пророчили ему неминуемую неудачу. Нуженъ былъ большой запасъ мужества и энергіи, чтобы ршиться при подобныхъ, условіяхъ на такое трудное предпріятіе, и нужно было много умнья и любви къ длу, чтобы благополучно осуществить его. И дйствительно, если Вопросы философіи и психологіи возникли, имли успхъ и достигли теперешняго сравнительно прочнаго положенія, то мы обязаны этимъ прежде всего личной энергіи Грота, его способности привлечь къ журналу въ первые трудные дни безкорыстнаго и просвщеннаго издателя, его усиліямъ объединить сотрудниковъ всхъ направленій и заинтересовать публику, его терпимости къ чужимъ взглядамъ и умнью ладить съ людьми, его готовности жертвовать для общаго дла своимъ временемъ, своимъ трудомъ, даже своимъ самолюбіемъ. Этихъ его заслугъ исторія русской философіи не забудетъ.
Н. Я. Гротъ оставилъ намъ цнное литературное наслдство, и можно надяться, что мысль издать настоящее собраніе его статей встртитъ сочувствіе у всхъ, кому дороги интересы русской философіи. Его труды принадлежатъ не только прошедшему, но и будущему. Прошлое оставило въ нихъ слды минувшей борьбы идей, былыхъ сомнній, увлеченій и разочарованій, будущее найдетъ въ нихъ поучительный опытъ идейныхъ исканій, критику отжившихъ точекъ зрнія и элементы для новыхъ философскихъ построеній.
Соколов Павел Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Философский скиталец: Памяти Н. Я. Грота, Соколов Павел Петрович, Год: 1899
  2. Философский скиталец: Памяти Н. Я. Грота, Соколов Павел Петрович, Год: 1899
  3. К вопросу о психологическом отношении человека и животных, Соколов Павел Петрович, Год: 1892
  4. Анри Бергсон. Творческая эволюция, Соколов Павел Петрович, Год: 1909
  5. Философский скиталец: Памяти Н. Я. Грота, Соколов Павел Петрович, Год: 1889
  6. Злобы дня, Корсаков Дмитрий Александрович, Год: 1888
  7. Изъяснение двух совсем еще неизвестных и весьма достопамятных подлинников…, Шлёцер Христиан Августович, Год: 1811
  8. Монтаж, Эйзенштейн Сергей Михайлович, Год: 1937
Электронная библиотека