Философские письма, Шиллер Фридрих, Год: 1786 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 27 минут(ы)

Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ IV. С.-Пб., 1902

Переводъ Э. Л. Радлова

Философскія письма.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Разумъ, подобно сердцу, иметъ свои эпохи, свои судьбы, но исторія ихъ рдко обсуждается. Довольствуются обыкновенно тмъ, что разсматриваютъ страсти въ ихъ крайностяхъ, заблужденіяхъ и послдствіяхъ, не принимая въ разсчетъ того, какъ тсно он связаны съ системой мышленія индивидуума. Общимъ корнемъ нравственнаго упадка является односторонняя, шаткая философія, опасность которой заключается особенно въ томъ, что она прельщаетъ отуманенный разумъ показной законностью, истинностью и убдительностью, благодаря чему прирожденнымъ нравственнымъ чувствамъ трудне сдержать ее въ границахъ Напротивъ, просвщенный разумъ облагораживаетъ нравственныя чувства: голова должна воспитать сердце.

Въ эпоху, подобную настоящей, когда, благодаря облегченію и распространенію чтенія, такъ удивительно возросла мыслящая часть публики, когда счастливая покорность невднія начинаетъ уступать мсто полупросвщенію и только немногіе довольствуются тмъ положеніемъ, въ которое они поставлены отъ рожденія, представляется не совсмъ маловажнымъ обратить вниманіе на нкоторыя ступени пробуждающагося и развивающагося разума, исправить нкоторыя истины и заблужденія, связанныя съ нравственностью и могущія быть источникомъ благополучія или бдствія, или по крайней мр указать на скрытые рифы, о которые гордому разуму уже случалось разбиваться. Мы рдко достигаемъ истины иначе какъ черезъ крайности, мы сначала должны исчерпать заблужденіе — а часто и безуміе — прежде чмъ доберемся до прекрасной цли — мирной истины.

Нсколько друзей, одушевленныхъ одинаковой любовью къ истин и нравственной красот, пришедшіе совершенно разными путями къ одному и тому же убжденію и взирающіе теперь спокойнымъ взглядомъ на пройденный путь, ршили изобразить въ лиц двухъ юношей различныхъ характеровъ нкоторые перевороты и эпохи мышленія, нкоторыя отступленія умствующаго разума и представить ихъ свту въ форм переписки. Слдующія письма представляютъ начало этой попытки.

Слдовательно мннія, изложенныя въ этихъ письмахъ, являются только относительно истинными или ложными, сообразно съ тмъ, какъ отражается міръ именно въ этой, и ни въ какой другой душ. При дальнйшей переписк обнаружится, какъ эти одностороннія, часто сумасбродныя, часто противорчивыя утвержденія претворятся наконецъ въ общую, безпримсную, твердо-обоснованную истину.

Скептицизмъ и свободомысліе представляютъ лихорадочные пароксизмы человческаго духа и именно неестественными потрясеніями, производимыми ими въ хорошо организованныхъ душахъ, способствуютъ въ конц концовъ укрпленію здоровья. Чмъ ослпительне и соблазнительне заблужденіе, тмъ сильне побда истины, чмъ мучительне сомнніе, тмъ сильне стремленіе къ достиженію и твердой увренности. Но описать эти сомннія, эти заблужденія было необходимо: исцленію должно было предшествовать изученіе болзни. Истина ничего не теряетъ отъ того, что пылкій юноша сбился съ ея пути такъ же какъ истина и религія не теряютъ ничего отъ того, что порочный человкъ отрицаетъ ихъ.

Все это слдовало предварительно высказать для того, чтобы выяснить точку зрнія, съ которой было бы желательно, чтобы предлагаемая переписка была прочтена и судима.

Юлій Рафаэлю.

Октябрь.

Ты ухалъ, Рафаэль,— и чудная природа увядаетъ: пожелтвшіе листья падаютъ съ деревьевъ, и мутный осенній туманъ, словно покровъ, ложится на помертвлыя поля. Одиноко брожу я по печальной мстности, громко зову тебя по имени и сержусь, что мой Рафаэль не отвчаетъ мн.

Я пережилъ твои послднія объятія. Печальный стукъ кареты, увозившей тебя, замолкъ наконецъ въ моихъ ушахъ. Мн, къ счастью удалось было уже насыпать благодатный холмъ земли на радостное прошлое, и вотъ ты, словно усопшій духъ, снова возсталъ въ этихъ мстахъ и являешься предо мной на всхъ любимыхъ мстечкахъ нашихъ прогулокъ. Рядомъ съ тобой взбирался я на эту скалу, вмст съ тобой странствовалъ по этой необозримой дали. Подъ темной священной снью этихъ буковъ предсталъ передъ нами впервые смлый идеалъ нашей дружбы. Здсь впервые развернули мы родословное дерево нашихъ душъ, и Юлій нашелъ въ Рафаэл близкаго родственника. Нтъ здсь ни одного источника, ни одного куста, ни одного холма, гд воспоминаніе о минувшемъ блаженств не нарушало бы моего спокойствія. Все, все въ заговор противъ моего выздоровленія. Куда бы я ни пошелъ, все вызываетъ во мн ужасную сцену нашего прощанія.

Что ты со мной сдлалъ, Рафаэль? Чмъ я сталъ въ короткое время? Опасный великій человкъ! пусть бы я тебя или никогда не узналъ, или никогда не терялъ! Поспши назадъ, вернись на крыльяхъ любви, или твое нжное насажденіе погибнетъ. Какъ могъ ты, при твоей нжной душ, ршиться бросить начатое дло, когда оно еще такъ далеко отъ совершенства? Устои твоей гордой мудрости еще шатки въ моемъ мозгу и сердц, прекрасные дворцы, построенные тобою, рушатся, и раздавленный червякъ стонетъ и корчится подъ ихъ развалинами.

Счастливое, райское время, когда я пробирался по жизненному пути съ завязанными глазами, какъ бы опьяненный, когда весь мой умъ и вс желанія вращались въ границахъ родительскаго горизонта, когда ясный солнечный закатъ не возбуждалъ во мн никакихъ высшихъ предчувствій, кром надежды на прекрасный завтрашній день, когда только политическій журналъ напоминалъ мн о свт, только похоронный звонъ — о вчности, только сказки съ привидніями — о загробномъ отчет, когда я еще дрожалъ предъ чортомъ и тмъ сильне всей душой предавался божеству. Я ощущалъ и былъ счастливъ. Рафаэль научилъ меня думать, и я готовъ оплакивать мое появленіе на свтъ.

Появленіе на свтъ? Нтъ, это только звукъ безъ смысла, котораго мой разумъ не долженъ допускать. Было время, когда я никого не зналъ, когда обо мн никто не зналъ, когда, говорятъ, меня не было. Этого времени больше не существуетъ, слдовательно, говорятъ мн, я сотворенъ. Но вдь про милліоны людей, существовавшихъ столтія тому назадъ, ничего уже неизвстно и однако говорятъ, что они существуютъ. На чемъ основываемъ мы право утверждать начало и отрицать конецъ? Утверждаютъ, что прекращеніе мыслящихъ существъ противорчитъ безконечной благости. Но разв эта безконечная благость возникла только съ сотворенія міра? Если былъ такой періодъ времени, когда не существовало никакихъ духовъ, то значитъ эта безконечная благость впродолженіе всей предыдущей вчности была бездятельна. Если міровое зданіе есть полнота Творца, то, слдовательно, до сотворенія міра ему не хватало полноты. Но такое предположеніе противорчитъ иде совершеннаго Бога, слдовательно не было акта творенія… Куда завели меня мои мысли, Рафаэль? Что за ужасная путаница въ моихъ выводахъ! Какъ только я начинаю врить въ Бога, я долженъ отказаться отъ Творца. А на что Богъ, если я могу обойтись безъ Творца?

Ты отнялъ у меня вру, дававшую мн миръ. Ты научилъ меня презирать то, чему я поклонялся. Тысячи вещей казались мн достойными почитанія, пока твоя печальная философія не разоблачила ихъ. Я видлъ, какъ толпа народа стремилась въ церковь, я слышалъ, какъ вдохновенное благочестіе соединяло ихъ въ братской молитв, дважды стоялъ я у смертнаго одра, дважды видлъ я — о могущественное чудо дйствія религіи — какъ небесная надежда побждала страхъ уничтоженія и какъ въ погасавшихъ глазахъ умирающаго загорался свтлый лучъ радости.

Божественно, да божественно должно быть ученіе, воскликнулъ я, исповдуемое лучшими изъ людей, способное такъ могущественно побждать итакъ чудесно утшать. Твоя холодная философія погасила мой восторгъ. Столь же многіе, говорилъ ты мн, толпились нкогда подъ колоннами и въ храм Юпитера, столь же многіе и такъ же радостно восходили на костры въ честь Брамы. Неужели то, что теб кажется столь отвратительнымъ въ язычеств, можетъ служить теб доказательствомъ божественности твоего ученія?

Врь только своему разуму, продолжалъ ты. Ничего нтъ святого, кром истины. То, что познаетъ разумъ, и есть истина. Я послушался тебя, пожертвовалъ всми моими идеями, я сжегъ, подобно извстному отчаянному завоевателю, вс мои корабли, достигнувъ этого острова, и уничтожилъ всякую надежду на возвратъ. Я никогда не примирюсь съ идеей, разъ мною осмянной. Мой разумъ теперь все для меня: мой единственный поручитель за божество, добродтель, безсмертіе. Увы мн отнын, если я этого единственнаго поручителя поймаю на противорчіи! если уменьшится мое уваженіе передъ его умозаключеніями! если какая-нибудь порванная нить въ моемъ мозгу собьетъ его съ пути! Отнын мое счестье зависитъ отъ гармоніи моего воспринимающаго аппарата. Горе мн, если струны этого инструмента дадутъ фальшивый тонъ въ серьезныя эпохи моей жизни, если мои убжденія будутъ колебаться въ зависимости отъ біенія моего пульса.

Юлій Рафаэлю.

Твое ученіе польстило моей гордости. Я былъ плнникомъ. Ты вывелъ меня на свтъ, золотой свтъ и неизмримая свобода восхитили мои глаза. Раньше я довольствовался скромной славой считаться хорошимъ сыномъ семьи, другомъ своихъ друзей, полезнымъ членомъ общества,— ты превратилъ меня въ гражданина вселенной. Мои желанія еще не посягали на прерогативы знатныхъ людей. Я терплъ этихъ счастливцевъ, потому что нищіе терпли меня. Я не краснлъ за то, что завидовалъ части человческаго рода, ибо оставалась еще большая часть, которую я долженъ былъ жалть. Теперь я впервые узналъ, что мри притязанія на наслажденіе такъ же значительны, какъ и притязанія моихъ остальныхъ братьевъ. Теперь, поднявшись надъ этими воззрніями, я увидлъ, что значу не больше и не меньше, чмъ властители земли. Рафаэль разрушилъ всякія пути соглашенія и убжденія. Я чувствую себя совершенно свободнымъ,— ибо разумъ, сказалъ мн Рафаэль, есть единственная монархія въ духовномъ мір, мой тронъ — въ моемъ мозгу. Вс вещи на неб и на земл имютъ только то значеніе, ту цну, которыя за ними признаетъ мой разумъ. Все сотворенное принадлежитъ мн, ибо я владю неоспоримымъ правомъ имъ вполн наслаждаться. Вс духи, стоящіе одною ступенью ниже всесовершеннйшаго Духа, суть мои собратья, ибо мы вс повинуемся единому закону, поклоняемся единому Господину.

Какъ возвышенно и прекрасно звучитъ это заявленіе! Какой большой запасъ для удовлетворенія моей жажды къ познанію! Но — несчастное противорчіе природы — этотъ свободный, стремящійся къ возвышенному, духъ заключенъ въ оцпенлый, неизмнный часовой механизмъ смертнаго тла, принимаетъ участіе въ его низменныхъ потребностяхъ, подчиненъ его мелкимъ судьбамъ — этотъ богъ долженъ жить въ мір червей. Для его дятельности открытъ безконечный просторъ природы, но онъ однако не сметъ имть одновременно двухъ идей. Его взоръ проникаетъ до божества, тогда какъ онъ самъ долженъ сначала медленно и съ трудомъ ползти къ нему черезъ элементы времени. Чтобы исчерпать одно наслажденіе, онъ долженъ отказаться отъ всякаго другого, двухъ неограниченныхъ желаній слишкомъ много для его маленькаго сердца. Всякая новая радость стоитъ ему суммы всхъ предыдущихъ. Настоящій моментъ является могилой для всхъ прошедшихъ. Часъ любовнаго свиданія является потерею для дружбы.

Куда я ни взгляну, Рафаэль, какъ ограниченъ человкъ! Какъ велико разстояніе между его притязаніями и ихъ удовлетвореніемъ! О, позавидуй его благодтельному сну! Не буди его! Онъ былъ такъ счастливъ, пока не началъ спрашивать, куда онъ долженъ идти и откуда пришелъ. Разумъ — это факелъ въ темниц. Узникъ не думалъ о свт, вдругъ надъ нимъ засвтилъ призракъ свободы, подобно молніи въ ночи, посл которой она кажется еще темне. Наша философія подобна несчастному любопытству Эдипа, который не переставалъ допытываться, пока страшный оракулъ не пояснилъ себя:

‘Ахъ, если бы никогда не узналъ, кто ты!’

Разв твоя философія замняетъ мн то, что она отняла у меня? Зачмъ ты похитилъ меня отъ земли, разъ ты не имлъ ключей отъ неба? Если ты зналъ заране, что путь къ мудрости ведетъ черезъ страшную пропасть сомнній, зачмъ поставилъ ты на карту спокойную невинность своего Юлія?

Когда съ добромъ, которое задумалъ

Я совершить, большое зло граничитъ,—

То лучше мн добра не совершать *).

*) ‘Натанъ Мудрый’ Лессинга, въ перевод В. С. Лихачова. Дйст. 4, явл. 7.

Ты снесъ хижину, которая была обитаема, и поставилъ на ея мсто великолпный мертвый дворецъ.

Рафаэль, я требую отъ тебя обратно свою душу. Я несчастливъ. Мое мужество меня оставило. Я не довряю моимъ собственнымъ силамъ.

Пиши мн поскорй! Только твоя рука можетъ пролить цлительный бальзамъ на мою пылающую рану.

Рафаэль Юлію.

Такое счастье какъ наше, Юлій, было бы слишкомъ велико для человческаго жребія, если бы оно длилось непрерывно. Часто эта мысль преслдовала меня въ пылу наслажденія нашей дружбой. То, что въ то время отравляло мое блаженство, было спасительной подготовкой, облегчившей мое теперешнее состояніе. Будучи закаленъ въ строгой школ отреченія, я особенно воспріимчивъ, къ утшительной мысли, что наша разлука есть легкая жертва, посредствомъ которой мы заслужили у судьбы радости будущаго соединенія. До сихъ поръ ты не зналъ., то такое лишеніе. Ты страдаешь впервые.

А между тмъ то, что я какъ разъ теперь оторванъ отъ тебя, можетъ быть благодтельнымъ для тебя. Теб предстоитъ перенести болзнь, отъ которой ты долженъ выздоровть при помощи самаго себя, чтобы быть застрахованнымъ отъ ея возврата. Чмъ боле одинокимъ чувствуешь ты себя, тмъ боле ты постараешься приложить вс, заключающіяся въ теб самомъ, цлебныя силы, чмъ меньше будетъ минутное облегченіе, которое ты получишь отъ палліатива, тмъ врне теб удастся убить болзнь въ самомъ зародыш.

Я не раскаиваюсь въ томъ, что разбудилъ тебя отъ твоего сладкаго сна, хотя твое теперешнее состояніе и тяжело. Я только ускорилъ кризисъ, неизбжный, раньше или позже, для такихъ душъ, какъ твоя, при чемъ все зависитъ отъ того, въ какой періодъ жизни онъ совершится. Бываютъ такія положенія, въ которыхъ ужасно отчаиваться въ истин и добродтели. Горе тому, кому среди бури страстей приходится бороться съ хитросплетеніями мудрствующаго разума. Я ощутилъ во всемъ объем, что это значитъ, и, чтобы предохранить тебя отъ подобной же участи, мн не оставалось ничего другого, какъ посредствомъ прививки сдлать эту неизбжную заразу безвредной.

А могъ ли я, Юлій, избрать для этого боле благопріятное время? Ты стоялъ передо мной полный юношеской силы, тло и душа въ полномъ расцвт, не отягощенный никакими заботами, не связанный никакими страстями, свободный и сильный, готовый на великую борьбу, призомъ которой является возвышенное спокойствіе убжденности. Истина и заблужденіе еще не были вплетены въ твои жизненные интересы. Твои добродтели и твои наслажденія были независимы отъ обоихъ. Не нужно было никакихъ застращиваній, чтобы удержать тебя отъ низменнаго распутства. Любовь къ боле благороднымъ наслажденіямъ сдлала его теб противнымъ. Ты былъ хорошъ по инстинкту, благодаря неоскверненному нравственному изяществу. Мн нечего было бояться за твою нравственность, когда рушится зданіе, на которомъ она не покоилась. И теперь меня не пугаютъ твои опасенія. Что бы ни навяло на тебя меланхолическое настроеніе духа, я лучше знаю тебя, Юлій. Неблагодарный! Ты бранишь разумъ, ты забываешь, какія наслажденія онъ теб уже доставилъ. Если бы даже ты и могъ впродолженіе всей своей жизни избгнуть опасностей скептицизма, все же это была моя обязанность не лишить тебя наслажденій, къ которымъ ты способенъ и которыхъ ты достоинъ. Ступень, на которой ты стоялъ, была недостойна тебя. Путь, по которому ты взобрался, вознаградилъ тебя за все, чего я тебя лишилъ. Я не забылъ, съ какимъ восторгомъ ты благословлялъ моментъ, когда съ твоихъ глазъ спала повязка. Пылкость, съ которой ты набросился на истину, можетъ быть привела твою всепоглощающую фантазію къ пропасти, передъ которой ты съ ужасомъ отступилъ.

Я долженъ прослдить ходъ твоихъ мыслей, чтобы открыть источникъ твоихъ жалобъ. Ты обыкновенно записывалъ результаты своихъ размышленій. Пришли мн твои замтки, и тогда я теб отвчу.

Юлій Рафаэлю.

Сегодня я перебиралъ свои бумаги. Я нашелъ потерянное сочиненіе, набросанное въ счастливые часы моего гордаго вдохновенія. Рафаэль, насколько инымъ все это мн кажется теперь! Это деревянныя декораціи сцены, лишенныя освщенія. Мое сердце искало философіи, а фантазія преподнесла ему мечты. И самая горячечная фантазія казалась мн самой истинной.

Я ищу законы духа, возношусь до безконечности и — забываю доказать, что духи дйствительно существуютъ. Смлый натискъ матерьялизма рушитъ мое созданіе. Ты прочтешь этотъ отрывокъ, милый Рафаэль.— О, если бы теб удалось раздуть потухшую искру моего энтузіазма, примирить меня снова съ моимъ геніемъ — но я такъ сильно упалъ духомъ, что врядъ-ли даже и одобреніе Рафаэля можетъ поднять меня.

Теософія Юлія.

Миръ и мыслящее существо.

Вселенная есть мысль Бога. Посл того какъ идеальный духовный образъ перешелъ въ дйствительность, и новорожденный міръ выполнилъ планъ творца — позволь мн употребить этотъ человческій образъ выраженія — назначеніе всякаго мыслящаго существа стало заключаться въ отысканіи перваго плана, правила, управляющаго машиной, единства въ сложности, закона въ феномен, и нанести строеніе снова на его планъ. Слдовательно для меня существуетъ только одно единственное явленіе природы — мыслящее существо. Великое сложное, называемое нами вселенной, представляется мн теперь замчательнымъ только потому, что цль его существованія — это символически обозначать мн разнообразныя проявленія того существа. Все во мн и вн меня суть только гіероглифы силы, подобной мн. Законы природы суть цифры, сопоставляемыя мыслящимъ существомъ, чтобы сдлать себя понятнымъ мыслящему существу, или азбука, посредствомъ которой вс духи сносятся съ совершеннйшимъ духомъ и между собой. Гармонія, истина, порядокъ, красота, превосходство доставляютъ мн удовольствіе, потому что они меня переносятъ въ дятельное состояніе ихъ изобртателя, ихъ обладателя, потому что они мн открываютъ присутствіе разумно-ощущающаго существа и заставляютъ меня предчувствовать мое родство съ этимъ существомъ. Всякое новое ознакомленіе съ царствомъ истины: притяженіе, недавно открытая система кровеобращенія, система Линнея, имютъ для меня въ сущности то же значеніе, что и откопанный въ Геркуланум антикъ — то и другое суть для меня только отраженіе духа, новое знакомство съ подобнымъ мн существомъ. Я переговариваюсь съ безконечнымъ при посредств природы, при посредств всемірной исторіи — я читаю душу художника въ его Аполлон.

Если хочешь въ этомъ убдиться, милый Рафаэль, то веди свое изслдованіе въ обратномъ порядк. Всякому состоянію человческой души соотвтствуетъ какая нибудь обозначающаяся его парабола въ физическомъ твореніи, и изъ этого богатаго склада черпали не только художники и поэты, но даже самые отвлеченные мыслители. Живую дятельность мы называемъ огнемъ, время — потокомъ, уносящимъ все въ своемъ теченіи, вчность уподобляемъ кругу, тайна облекается въ полночный покровъ, а истина обитаетъ солнце. Я даже начинаю думать, что и будущая судьба человческаго духа уже заключается предсказанной въ тлесномъ твореніи. Всякая новая весна, выгоняющая ростки растеній изъ земли, поясняетъ мн страшную загадку смерти и опровергаетъ мое боязливое опасеніе вчнаго сна. Ласточка, которую мы находимъ зимою окоченвшей и которая снова оживаетъ весною, безжизненная гусеница, оживающая въ вид бабочки, носящейся по воздуху, представляютъ прекрасный символъ нашего безсмертія.

Какимъ замчательнымъ кажется мн теперь все!— Теперь, Рафаэль, все населено вокругъ меня. Во всей природ для меня не существуетъ больше пустынь. Гд бы я ни открылъ тло, тамъ предчувствую я и духъ, всякое замченное мною движеніе наводитъ меня на родившую его мысль.

‘Гд нтъ погребенныхъ умершихъ, гд не будетъ возстанія’,

тамъ всемогущій открывается мн въ своихъ твореніяхъ — такъ понимаю я ученіе о вездсущности Бога.

Идея.

Вс духи притягиваются совершенствомъ. Вс — бываютъ заблужденія, но ни одного исключенія — вс стремятся къ состоянію высшаго, свободнаго проявленія своихъ силъ, вс склонны расширять свою дятельность, притягивать къ себ, собирать въ себ, усвоять все, что они считаютъ хорошимъ, превосходнымъ, привлекательнымъ. Созерцаніе прекраснаго, истиннаго, превосходнаго есть мгновенное усвоеніе этихъ качествъ. Мы сами вступаемъ въ то состояніе, которое мы воспринимаемъ. Мы становимся обладателями добродтели, виновниками поступка, обладателями истины и блаженства въ ту минуту, когда мы о нихъ думаемъ. Мы сами становимся объектомъ, который мы ощутили. Не смущай меня двусмысленной улыбкой, Рафаэль, это предположеніе есть основаніе, на которомъ я строю вс слдствія, и мы должны придти относительно этого къ соглашенію, а то у меня не хватитъ мужества закончить мою систему.

Внутреннее чувство каждаго говоритъ ему о чемъ-то подобномъ. Когда мы, напримръ, восхищаемся какимъ нибудь великодушнымъ, храбрымъ или мудрымъ поступкомъ, не подымается-ли тогда въ нашемъ сердц внутреннее сознаніе, что и мы способны совершить то же самое? Не потому-ли мы краснемъ, когда слышимъ разсказъ о подобныхъ поступкахъ, что наша скромность боится восхищенія, что мы смущаемся какъ бы не услышать похвалы за происшедшее въ нашемъ существ облагораживаніе? Даже наше тло перенимаетъ въ эту минуту жесты дйствующаго лица, чмъ очевидно показываетъ, что наша душа перешла въ его состояніе. Не замчалъ-ли ты, Рафаэль, когда теб случалось присутствовать на многочисленномъ собраніи, слушающемъ повствованіе о какомъ нибудь великомъ событіи, какъ самъ разсказчикъ жаждалъ иміама, какъ онъ упивался похвалами, расточаемыми его герою, а если теб самому приходилось быть разсказчикомъ, не случалось ли теб ловить свое сердце на этомъ пріятномъ самообман? Ты знаешь примры, Рафаэль, когда я могъ спорить съ тобой, моимъ близкимъ другомъ, изъ-за того, кому прочесть какой нибудь славный анекдотъ или хорошее стихотвореніе, не желая уступить теб лавровъ, переходящихъ отъ автора на чтеца. Поэтому быстрое и сильное восхищеніе передъ добродтелью вообще считается указателемъ воспріимчивости къ добродтели, и, напротивъ, обыкновенно сомнваются въ сердечности человка, голова котораго трудно и медленно воспринимаетъ нравственную красоту.

Не возражай мн, что нердко и порокъ можетъ живо уразумть противоположное ему совершенство, что часто и на злодя находитъ высокій восторгъ передъ превосходнымъ, что даже слабаго иногда воспламеняетъ энтузіазмъ къ высокому, геркулесовскому величію. Мн извстно, напримръ, что нашъ знаменитый Галлеръ, такъ мужественно разоблачившій ничтожество суетныхъ почестей, философскимъ величіемъ котораго я такъ восхищался, не смогъ отнестись съ пренебреженіемъ къ еще боле пустому ничтожеству, а именно къ ордену, оскорблявшему его величіе. Я вполн убжденъ, что въ счастливый моментъ служенія идеалу художникъ, философъ и поэтъ суть дйствительно т великіе и прекрасные люди, изображеніе которыхъ они намъ даютъ, но это облагораживаніе духа представляетъ для многихъ изъ нихъ неестественное состояніе, насильственно вызванное сильнымъ волненіемъ крови, быстрымъ полетомъ фантазіи, поэтому оно мимолетно, какъ всякое иное очарованіе, и скоро исчезаетъ, оставляя сердце утомленнымъ и потому боле доступнымъ для деспотическаго произвола низшихъ страстей.

Оно оставляетъ сердце боле утомленнымъ, говорю я, ибо изъ опыта извстно, что преступникъ-рецидивистъ бываетъ особенно неистовъ, что ренегаты добродтели особенно сладко отдыхаютъ въ объятіяхъ порока отъ непріятной неволи раскаянія.

Я хотлъ доказать, милый Рафаэль, что ощущая чужое состояніе, мы сами впадаемъ въ него, что въ тотъ моментъ, когда мы вызываемъ въ себ представленіе о совершенств, оно становится нашимъ, что удовольствіе, которое мы находимъ въ истин, красот и добродтели, разршается въ конц концовъ въ сознаніе собственнаго облагораживанія, собственнаго обогащенія.

И я думаю, что я это доказалъ.

Мы имемъ понятіе о мудрости высшаго существа, о его благости, о его справедливости, но не имемъ, никакого понятія о его всемогуществ. Чтобы обозначить его всемогущество, мы довольствуемся представленіемъ трехъ послдующихъ одна за другой ступеней: Ничто, Его воля и Нчто. Все пусто и темно — Богъ воскликнулъ: да будетъ свтъ — и сталъ свтъ. Если бы мы проникли реальную идею его всемогущества, то мы были бы творцами, какъ онъ.

Слдовательно всякое воспринимаемое мною совершенство становится моею собственностью, оно доставляетъ мн радость, потому что оно мн свойственно, я стремлюсь къ нему, потому что люблю самого себя. Совершенство въ природ не есть свойство матеріи, а свойство духовъ. Вс духи счастливы черезъ свое совершенство. Я стремлюсь къ счастью всхъ духовъ, потому что люблю самаго себя. Благополучіе, которое я себ представляю, становится моимъ благополучіемъ, поэтому для меня важно возбуждать это представленіе, умножать его, возвышать — слдовательно для меня важно распространять вокругъ себя благополучіе. Всякую красоту, всякое совершенство, всякое наслажденіе, вызываемыя мною вн меня, я вызываю въ себ самомъ, а если я ими пренебрегаю, разрушаю ихъ, я упускаю ихъ для самаго себя. Я желаю чужое счастье, потому что я желаю свое собственное. Желаніе чужаго благополучія мы называемъ доброжелательствомъ.

Любовь.

А теперь, дорогой Рафаэль, позволь мн бросить взглядъ кругомъ. Я взобрался на вершину, туманъ разсялся, и я окруженъ неизмримымъ, цвтущимъ ландшафтомъ. Чистйшій солнечный свтъ очистилъ вс мои понятія.

Слдовательно любовь — прекраснйшій феноменъ одушевленнаго творенія, всемогущій магнитъ въ мір духовъ, источникъ благочестія и высочайшей добродтели — любовь есть только отраженіе той единственой силы, притяженіе совершеннйшаго, основанное на мгновенномъ обмн личности, смшеніе существъ.

Когда я ненавижу, я нчто отнимаю отъ себя, когда я люблю, я обогащаюсь тмъ, что я люблю. Прощеніе есть возвращеніе отчужденной собственности, человконенавистничество — продленное самоубійство, эгоизмъ — величайшая бдность созданнаго существа.

Когда Рафаэль вырвался изъ моихъ объятій, моя душа разорвалась на части, и я оплакиваю потерю лучшей моей половины. Въ тотъ блаженный вечеръ — ты знаешь какой,— когда наши души впервые воспламенились, вс твои великія ощущенія стали моими, я присвоилъ себ, на основаніи моего вчнаго права собственности, только твое совершенство — ощущая больше гордости въ томъ, чтобы любить тебя, чмъ въ томъ, чтобы быть любимымъ тобою, ибо первое сдлало изъ меня Рафаэля.

О, не та же ль міровая сила

И меня, мой другъ, соединила

Въ вчно-счастливый союзъ съ тобой?

О, Рафаэль! пусть рука съ рукою

Къ солнцу духа я всегда съ тобою

Къ совершенству путь свершаю свой!

Я нашелъ тебя, о, часъ счастливый!

Изъ мильоновъ выбралъ — и ревниво

Говорю: ты изъ мильоновъ мой!

Пусть настанетъ свта преставленье,

Пусть все будетъ хаосъ и смшенье —

Ввкъ пребудетъ нашъ союзъ святой!

Не въ твоихъ ли взорахъ, добрый геній,

Собственныхъ желаній и стремленій

Отраженье вижу я?

При теб мн краше и свже

Божій міръ, и сводъ небесъ сине

И ручья свтлй струя?

Къ чьей же груди припаду съ рыданьемъ,

Истомленный жизненнымъ страданьемъ,

Рафаэль, какъ не къ твоей?

Вдь восторгъ — и тотъ нетерпливо

Ждетъ, чтобъ друга взоръ краснорчиво

Отвчалъ ему скорй.

Еслибъ въ мір вдругъ людей не стало,

То считалъ бы я живыми скалы,

Ихъ бы страстно цловалъ,

Полюбилъ бы горныя тснины,

Мн друзьями были бы равнины,

Тайны втрамъ я бы поврялъ!

(Переводъ . Миллера, см. т. I, 17).

Любовь возникаетъ не между согласными, а между гармоничными душами. Я съ удовольствіемъ вижу мои ощущенія отраженными въ твоихъ, но я съ горячей страстностью поглощаю твои высшія ощущенія, которыхъ не хватаетъ мн. Одинъ законъ руководитъ дружбой и любовью. Кроткая Дездемона полюбила своего Отелло за пережитыя имъ опасности, мужественный Отелло полюбилъ ее за пролитыя за него слезы.

Бываютъ минуты въ жизни, когда мы бываемъ расположены прижать къ сердцу всякій цвтокъ и всякую отдаленную звзду, всякаго червяка и всякій высшій духъ — заключить въ объятія всю природу точно нашу возлюбленную. Ты понимаешь меня, милый Рафаэль. Человкъ, научившій находить красоту, величіе и совершенство въ маломъ и великомъ природы и отыскивать въ этомъ разнообразіи великое единство, значительно приблизился къ божеству. Все твореніе расплывается въ его личности. Если бы каждый человкъ любилъ всхъ людей, то всякій обладалъ бы вселенной.— Но боюсь, современная философія противорчитъ этому ученію. Многіе изъ нашихъ мыслителей сочли себя обязанными насмшками изгнать изъ людскихъ душъ это небесное стремленіе, стереть печать божества и превратить эту энергію, этотъ благородный энтузіазмъ въ холодное, мертвящее дыханіе малодушнаго равнодушія. Въ рабскомъ сознаніи своего собственнаго униженія они вошли въ соглашеніе съ эгоизмомъ, опаснйшимъ врагомъ доброжелательства, и стали объяснять явленіе, слишкомъ божественное для ихъ ограниченныхъ сердецъ. Они соткали свое безотрадное ученіе изъ скуднаго эгоизма и свою собственную ограниченность приняли за масштабъ творца. Выродившіеся рабы, безславящіе свободу подъ звуки своихъ цпей. Даже Свифтъ, доведшій порицаніе глупости до опозорнія человчества и начертавшій на позорномъ столб, воздвигнутомъ имъ всему роду человческому, прежде всего свое собственное имя, не могъ нанести человческой природ такой смертельной раны, какъ т опасные мыслители, которые возводятъ въ систему эгоизмъ, украшая его со всмъ присущимъ имъ остроуміемъ и геніемъ.

Почему весь родъ долженъ платиться за то, что нкоторые члены его уступаютъ въ достоинств? Я искренне признаюсь, что врю въ дйствительность самоотверженной любви. Я пропалъ,-если она не существуетъ, тогда я отказываюсь отъ божества, безсмертія и добродтели. У меня не останется доказательства для этихъ надеждъ, если я перестану врить въ любовь. Духъ, любящій только самаго себя, есть атомъ, плавающій въ безконечномъ пустомъ пространств.

Самопожертвованіе.

Однако любовь привела къ такимъ послдствіямъ, которыя, повидимому, противорчатъ ея природ.

Возможно, что я могу увеличить свое счастье жертвой, принесенной ради чужого счастья, но неужели и тогда, когда я жертвую своей собственной жизнью? А между тмъ въ исторіи существуютъ примры такихъ жертвъ, и я самъ живо чувствую, что мн ничего не стоитъ умереть ради твоего спасенія, Рафаэль. Какимъ же образомъ можемъ мы считать смерть средствомъ къ увеличенію суммы нашихъ наслажденій? Какъ можетъ прекращеніе моего существованія согласоваться съ обогащеніемъ моего существа?

Возможность безсмертія уничтожаетъ это противорчіе, но она и обезображиваетъ высокую прелесть этого явленія. Надежда на вознагражденіе въ будущемъ исключаетъ любовь. Должна существовать добродтель, не нуждающаяся въ вр въ безсмертіе, приносящая жертву и подъ угрозой уничтоженія.

Уже способность жертвовать настоящимъ благомъ въ пользу вчнаго облагораживаетъ душу человка,— это благороднйшая степень эгоизма, но эгоизмъ и любовь длятъ родъ человческій на дв весьма несходныхъ части, границы которыхъ никогда не сливаются. Эгоизмъ достигаетъ своего средоточія въ самомъ себ, любовь полагаетъ его вн себя, на оси вчнаго цлаго. Любовь стремится къ единству, эгоизмъ есть одиночество. Любовь есть гражданка — соправительница цвтущей республики, эгоизмъ — деспотъ въ опустошенномъ твореніи.

Эгоизмъ сетъ, чтобы пожать благодарность, любовь,— чтобы пожать неблагодарность. Любовь даетъ въ даръ, эгоизмъ даетъ взаймы,— все равно передъ престоломъ ли строгой истины, ради-ли наслажденія въ слдующій моментъ или въ надежд на мученическій внецъ — все равно будутъ ли получены проценты въ этой жизни или въ будущей. Представь себ, милый Рафаэль, истину, благодтельную для всего рода человческаго въ отдаленные вка, прибавь къ этому, что эта истина обрекаетъ признающаго ее на смерть, что эта истина можетъ быть доказана и въ нее могутъ увровать только посл его смерти. Затмъ представь себ человка, одареннаго блестящимъ, обширнымъ геніемъ, пламеннымъ вдохновеніемъ, полной, возвышенной способностью къ любви. Пусть въ его душ возникнетъ совершенный идеалъ великаго послдствія его поступка, пусть въ смутномъ предчувствіи промелькнутъ передъ нимъ вс т счастливые, которыхъ онъ создастъ, пусть передъ его умомъ предстанутъ одновременно настоящее и будущее,— и теперь отвть мн, нуждается-ли этотъ человкъ въ указаніи на будущую жизнь?

Вся сумма этихъ ощущеній переплетется съ его личностью, сольется во-едино съ его я. Представляющійся уму въ эту минуту родъ человческій есть онъ самъ. Родъ человческій есть тло, въ которомъ его жизнь, позабытая и ненужная, плаваетъ, подобно капл крови, которую онъ охотно готовъ выжать ради здоровья всего тла.

Богъ.

Вс совершенства вселенной соединены въ Бог.

Богъ и природа суть дв величины, вполн равныя.

Вся сумма гармонической дятельности, существующая въ божественной субстанціи, находится въ природ, которая есть слпокъ этой субстанціи, но находится разъединенной по безчисленнымъ степенямъ, массамъ и ступенямъ. Природа (позволь мн это образное выраженіе), природа есть безконечно раздленный Богъ.

Подобно тому какъ въ призм блый лучъ раздляется на семь боле темныхъ лучей, такъ божественное Я преломилось на безчисленныя, ощущающія субстанціи. Подобно тому какъ семь темныхъ лучей вновь сливаются въ одинъ свтлый лучъ, такъ изъ соединенія всхъ этихъ субстанцій должно было бы возникнуть божественное существо. Существующая форма построенія природы есть оптическое стекло, и вся дятельность духовъ только безконечная игра красокъ простого божественнаго луча. Если бы Всемогущему вздумалось какъ нибудь разбить эту призму, то плотина между нимъ и вселенной была бы разрушена, вс духи исчезли бы въ безконечномъ, вс аккорды слились бы въ единую гармонію, вс ручьи исчезли бы въ одномъ океан.

Тлесная форма природы произошла черезъ притяженіе элементовъ. Притяженіе духовъ, размноженное и продолженное до безконечности, должно было наконецъ привести къ прекращенію всякаго дленія, или, если я смю это высказать, Рафаэль, произвести Бога. Такое притяженіе есть любовь.

Слдовательно любовь, милый Рафаэль, есть лстница, по которой мы восходимъ къ богоподобію. Мы стремимся къ нему безпритязательно, незамтно для насъ самихъ.

Мертвецы мы, если ненавидимъ,

Боги — если любимъ, счастье видимъ

Въ дружб и любви святой.

Восходя все выше постепенно,

Мы везд замтимъ неизмнно

Силу связи круговой.

Цпью — отъ монгола начиная

И эллинскимъ мудрецомъ кончая —

Свтлымъ ангеламъ во слдъ,

Обнимаясь, въ пляск братской мчимся

Мы впередъ, пока не погрузимся

Въ вчность, гд ни лтъ, ни мры нтъ.

Одинокъ былъ самъ отецъ творенья,

И — своихъ же качествъ отраженье

Онъ духамъ безплотнымъ передалъ —

И Ему на встрчу вковая

Безпредльность мчится, воздымая

Вслдъ за валомъ валъ.

(Переводъ . Миллера, см. т. I, стр. 17).

Любовь, милый Рафаэль, есть разростающееся таинственное средство, которымъ униженный царь злата востановляется изъ простой извести, вчное изъ преходящаго, средство спасающее великаго оракула — вчность изъ разрушительнаго пламени времени.

Что составляетъ сумму всего того, что до сихъ поръ было сказано?

Познаемъ же совершенство, и оно станетъ принадлежать намъ, освоимся съ высшимъ идеальнымъ единствомъ и мы сольемся въ братской любви. Будемъ насаждать красоту и радость, и мы пожнемъ красоту и радость. Будемъ ясно мыслить, и тогда мы будемъ пламенно любить. Будьте совершенны, какъ совершененъ вашъ отецъ небесный, говоритъ основатель нашей вры. Слабое человчество поблднло, услыша эту заповдь, поэтому онъ пояснилъ ее: любите другъ друга.

Мудрость, чей лучистый взглядъ

Сходенъ съ солнцемъ,— ты назадъ

Отступи передъ любовью.

Свтлой звздною тропою

Кто отважно предъ тобою

Шелъ къ обители боговъ?

Кто святыню разрывая,

Указалъ блаженство рая

Сквозь разщелину гробовъ?

Чрезъ любовь одну могила

Намъ безсмертіе явила,

Безъ нея къ Творцу пути

Духъ безсиленъ обрсти.

Лишь съ любовью неизмнной,

Съ ней одной — къ Отцу вселенной

Обртаетъ духъ пути.

(Переводъ О. Н. Чюминой, ср. т. I, стр. 13).

Вотъ, Рафаэль, исповданіе вры моего разума, краткій очеркъ предпринятаго мною творенія.

Такимъ взошло смя, посянное тобою въ моей душ. Посмйся надъ твоимъ ученикомъ, или порадуйся, или покраснй за него. Какъ хочешь — но эта философія облагородила мое сердце и скрасила надежды моей жизни. Возможно, мой дорогой, что вс мои заключенія построены на неосновательныхъ мечтахъ. Вселенная, какою я ее здсь нарисовалъ, существуетъ, можетъ быть, только въ мозгу твоего Юлія — можетъ быть, что по истеченіи многихъ тысячелтій, опредленныхъ Высшимъ Судіеіо, когда онъ возсядетъ на престолъ, я, при вид истиннаго оригинала, покрасню отъ стыда и разорву въ куски свой ученическій рисунокъ — все это можетъ случиться, я подготовленъ къ этому, но тогда, если дйствительность совсмъ даже не будетъ походить на мой сонъ, она покажется мн тмъ обворожительне, тмъ величественне. Могутъ-ли мои идеи быть прекрасне, чмъ идеи вчнаго Творца? Какъ? Разв онъ можетъ потерпть, чтобы его высокое, художественное произведеніе было ниже ожиданій смертнаго знатока? Въ этомъ и состоитъ ршительное испытаніе высокаго совершенства высшаго духа и его сладчайшій тріумфъ, что даже неправильныя заключенія и самообманъ не вредятъ признанію его: что вс извилистые пути заблуждающагося ума примыкаютъ въ конц концовъ къ прямому направленію вчной истины и вс отдлившіеся рукава ихъ потока сливаются въ одномъ усть. Рафаэль — какія мысли возбуждаетъ во мн художникъ, котораго тысяча изображеній искажаютъ по разному, но который во всхъ нихъ остается все же сходенъ съ самимъ собою, который даже обезображенный рукою кропателя возбуждаетъ восторгъ!…

Впрочемъ мое представленіе можетъ быть вполн неудачнымъ, вполн неврнымъ — боле того, я увренъ, что оно необходимо именно таково и есть — и все же возможно, что вс его результаты сбудутся. Все наше знаніе, съ этимъ согласны вс ученые, сводится къ условному обману, который однако не исключаетъ строжайшей истины. Наши чистйшія понятія никоимъ образомъ не представляютъ изъ себя образовъ предметовъ, а только необходимо-опредленные и сосуществующіе съ ними знаки. Ни Богъ, ни человческая душа, ни вселенная не суть въ дйствительности то, за что мы ихъ почитаемъ. Наши представленія о вещахъ суть только эндемическія формы, въ которыхъ передаетъ ихъ намъ обитаемая нами планета. Нашъ мозгъ принадлежитъ этой планет, а слдовательно и сохраняющіеся въ немъ идіомы нашихъ понятій. Но сила души самодовлюща, необходима и всегда себ самой равна, своеволіе въ выбор способовъ, которыми она себя проявляетъ, ничего не мняетъ въ вчныхъ законахъ, по которымъ она проявляется до тхъ поръ, пока это своеволіе не находится въ противорчіи съ самимъ собой, пока знакъ остается вполн согласнымъ съ обозначаемымъ. Отношеніе между идіомами, какимъ его представляетъ наше мышленіе, должно въ дйствительности существовать и между вещами. Слдовательно, истина есть качество не идіомовъ, а заключеній, она не есть сходство между знакомъ и обозначаемымъ, между понятіемъ и предметомъ, но согласованіе этого понятія съ законами мышленія. Точно также математика пользуется цифрами, которыя существуютъ только на бумаг, и при помощи ихъ находитъ то, что существуетъ въ мір дйствительномъ. Какое, напримръ, сходство существуетъ между буквами A и B, знаками =, + и — и тмъ фактомъ, который находятъ при помощи ихъ?— и однако предсказанная за сотни лтъ комета появляется на отдаленномъ небосклон, ожидаемая планета заслоняетъ солнечный дискъ! Съ врой въ непогршимость своихъ вычисленій вступаетъ открыватель новаго свта, Колумбъ, въ борьбу съ океаномъ, по которому еще никто не плавалъ, въ поискахъ за вторымъ недостающимъ полушаріемъ, за большимъ островомъ Атлантикой, долженствующимъ заполнить проблъ на его географической карт. Онъ нашелъ его, этотъ островъ, бывшій у него на бумаг, и его разсчетъ оказался врнымъ. Но разв онъ былъ бы мене вренъ, если бы враждебная буря разбила суда Колумба или погнала ихъ назадъ? Подобный же разсчетъ длаетъ и человческій разумъ, измряя безплотное съ помощью плотскаго и примняя математику своихъ заключеній къ скрытой физик сверхчеловческаго. Но его вычисленіямъ недостаетъ конечнаго испытанія, ибо изъ той невдомой страны ни одинъ путникъ не вернулся къ намъ разсказать о своихъ открытіяхъ.

Человческая природа иметъ свои собственныя границы, и каждый индивидуумъ — свои собственныя. Съ первыми мы оба примиряемся, вторыя Рафаэль долженъ извинить молодости своего Юлія. Я бденъ понятіями, чуждъ многихъ знаній, считаемыхъ необходимыми при этого рода изслдованіяхъ. Я не прошелъ никакой философской школы и читалъ мало печатныхъ произведеній. Возможно, что кое-гд я подставляю свои фантазіи на мсто строгихъ заключеній разума, выдаю волненіе своей крови, предчувствія и потребности своего сердца за хладнокровную мудрость, но и это, мой милый, все же не заставитъ меня жалть о потерянномъ времени. И заблуждающійся разумъ способенъ заселить даже хаотическую страну грезъ, сдлать плодоносной даже безплодную почву противорчій, и это составляетъ настоящее пріобртеніе для всеобщаго совершенства, это было предусмотрно мудрйшимъ духомъ! Дорогъ не только искусный механикъ, шлифующій необработанный алмазъ въ брилліантъ, но и тотъ, кто придаетъ простымъ камнямъ благородный видъ брилліанта. Тщательная обработка формы можетъ иногда заставить забыть грубую правду матерьяла. Всякое упражненіе въ мышленіи, всякое обостреніе ума разв не является небольшой ступенью къ совершенству, а всякое совершенство должно бы имть право на существованіе въ міровой полнот. Дйствительность не ограничивается абсолютно необходимымъ, она обнимаетъ и относительно необходимое, всякое порожденіе ума, всякое хитросплетеніе остроумія имютъ неоспоримое право гражданства въ высшемъ значеніи творенія. Въ безконечномъ план природы должно быть мсто для всякой дятельности, всеобщее счастье ни должно быть лишено ни малйшей степени наслажденія. Не долженъ ли великій промыслитель міра, по вол котораго ни одна щепка не падаетъ безполезно, ни одно пустое мсто, гд могло бы гнздиться хоть какое нибудь наслажденіе жизнью, не остается не заселеннымъ, который ядомъ, смертельнымъ для людей, насыщаетъ ехиднъ и пауковъ, мертвую область гніенія населяетъ растеніями, хозяйственно распоряжается маленькимъ цвткомъ сладострастія, могущимъ произростать въ безуміи, переработывающій въ конц концовъ порокъ и глупость въ превосходство и съумвшій создать великую идею правящаго міромъ Рима изъ похотливости Тарквинія Секста — не долженъ-ли этотъ изобртательный духъ и заблужденія обращать на пользу своимъ великимъ цлямъ, и неужели онъ оставитъ обширную область вселенной въ душ человка пребывать заглохшей и лишенной радостей. Всякая сноровка разума пріобртенная даже на заблужденіяхъ, увеличиваетъ его готовность къ воспріятію истины.

Позволь же мн, дорогой другъ моей души, продолжать свой вкладъ труда въ обширную паутину человческой мудрости. Солнце различно отражается въ утреннихъ капляхъ росы и въ величественномъ зеркал омывающаго землю океана! Но стыдно мутному нечистому болоту, никогда его не воспринимающему и не отражающему. Милліоны растеній всасываютъ въ себя изъ четырехъ элементовъ природы. Для всхъ стоитъ открытой ея кладовая, но они смшиваютъ ея соки и возвращаютъ ихъ на милліоны различныхъ способовъ. Прекрасное разнообразіе указываетъ на богатаго хозяина дома. Четыре элемента, изъ которыхъ черпаютъ вс духи — это: ихъ Я, природа, Богъ и будущее. Все это смшивается въ нихъ на милліоны различныхъ ладовъ и также въ нихъ проявляются, но единая истина, подобно крпкой оси, проходитъ черезъ вс религіи и вс системы: ‘Стремитесь приблизиться къ Богу, въ котораго вы врите’.

Рафаэль Юлію.

Было бы дйствительно печально, Юлій, если бы не оказалось другого средства тебя успокоить, какъ только вернуть теб вру въ первенцовъ твоего мышленія. Я съ истиннымъ удовольствіемъ вновь нашелъ въ твоихъ замткахъ идеи, зарожденіе которыхъ въ теб я видлъ. Он достойны такой души, какъ твоя, но ты не можешь и не долженъ на этомъ остановиться. Существуютъ радости для всякаго возраста и наслажденія для всякой ступени ума.

Конечно, теб, должно быть, тяжело разстаться съ системой, которая такъ соотвтствовала потребностямъ твоего сердца. Никакая другая, объ этомъ я готовъ побиться объ закладъ, не пуститъ въ теб такихъ глубокихъ корней, и, можетъ быть, достаточно было бы предоставить тебя самому себ, чтобы ты снова, раньше или позже, примирился съ твоими любимыми идеями. Ты скоро подмтилъ бы слабыя стороны противоположной системы и тогда, при одинаковой недоказанности, предпочелъ бы наиболе желаемую, а то, можетъ быть, нашелъ бы и новыя доказательства, чтобы спасти изъ нея, по крайней мр, существенное, хотя бы даже теб пришлось пожертвовать нкоторыми боле смлыми утвержденіями.

Но все это не входитъ въ мой планъ. Ты долженъ достигнуть боле высокой свободы духа, при которой ты не будешь нуждаться въ подобныхъ уверткахъ. Конечно, это не можетъ совершиться въ одну минуту. Обыкновенная цль прежняго образованія заключалась въ подчиненіи духа и изъ всхъ фокусовъ воспитанія этотъ обыкновенно удавался прежде всего. Даже ты, при всей эластичности твоего характера, повидимому, предназначенъ къ добровольному подчиненію господству мнній, и это состояніе несовершеннолтія могло продлиться въ теб тмъ дольше, чмъ меньше ты чувствовалъ его давленіе. У тебя голова и сердце тсно связаны. Для тебя ученіе пріобртало цну изъ-за учителя. Скоро теб удалось найти въ немъ интересную сторону, облагородить его согласно требованіямъ твоего сердца и уступить въ пунктахъ, которые тебя отталкивали. Нападки на эти мннія ты презиралъ, какъ мальчишескую месть розг наказующаго. Ты щеголялъ своими оковами, такъ какъ предполагалъ, что носишь ихъ по собственному желанію.

Такимъ я нашелъ тебя и мн было грустно видть, какъ часто боязливыя соображенія мшали теб наслаждаться цвтущей жизнью и проявлять благороднйшія силы. Послдовательность, съ которой ты слдовалъ своимъ убжденіямъ, и сила души, облегчавшая теб всякую жертву, являлись двойнымъ ограниченіемъ твоей дятельности и твоихъ радостей. Тогда я ршилъ разрушить кропотливыя усилія влить въ формы обыденныхъ головъ такой умъ, какъ твой. Все свелось къ тому, чтобы обратить твое вниманіе на значеніе саморазмышленія и внушить теб довріе къ собственнымъ силамъ. Успшность твоихъ первыхъ попытокъ благопріятствовала моему намренію. Правда, твоя фантазія работала при этомъ больше, чмъ твой умъ. Ея предчувствія быстре замнили теб потерянныя тобою драгоцннйшія убжденія, чмъ могло бы это сдлать медленное хладнокровное изслдованіе, постепенно идущее отъ неизвстнаго къ извстному. Но такъ какъ именно эта вдохновенная система доставила теб первое наслажденіе наэтомъ новомъ пол дятельности, то я поостерегся нарушить желанный энтузіазмъ, который долженъ былъ привести къ развитію твоихъ прекрасныхъ способностей. Теперь сцена перемнилась. Возвратъ къ опек дтства для тебя навсегда невозможенъ. Нужно слдовать дальше, и ты не нуждаешься больше въ пощад.

Ты не долженъ удивляться тому, что такая система, какъ твоя, не можетъ выдержать строгой критики. Вс попытки такого же рода, такія же смлыя и широкія, какъ твоя, имютъ одинаковую судьбу. И вполн естественно, чтобы твое философское поприще имло въ частности то же начало, что и у всего рода человческаго вообще. Первый предметъ изслдованія, на который споконъ вка покушался человческій умъ, былъ вселенная. Гипотезы о происхожденіи міра и связи между его частями занимали, цлыя столтія тому назадъ, величайшихъ мыслителей, еще въ то время, когда Сократъ низвелъ современную ему философію съ неба на землю. Но границы житейской мудрости были слишкомъ узки для гордой любознательности его преемниковъ. На развалинахъ старой философіи была воздвигнута новая. Остроуміе позднйшихъ вковъ бродило по неизмримому полю возможныхъ отвтовъ на все снова напрашивавшіеся вопросы о таинственномъ смысл природы, который не могъ быть раскрытъ никакими человческими изслдованіями. Нкоторымъ удалось даже придать результатамъ своихъ размышленій видъ опредленности, полноты и очевидности. Существуютъ разные фокусы, при посредств которыхъ суетный разумъ пытается избжать постыднаго признанія, что, какъ бы онъ ни расширялъ свои познанія, онъ не можетъ перейти границъ человческой природы. То думаютъ, что нашли новыя истины, когда разложили понятіе на отдльныя составныя части, изъ которыхъ оно было произвольно составлено. То какое нибудь незамтное предположеніе служитъ основаніемъ цлой цпи заключеній, недостатки которыхъ ловко прикрываются, а найденнымъ такимъ способомъ слдствіямъ удивляются, какъ высшей мудрости. То нагромождаютъ одностороннія данныя опыта и на нихъ основываютъ гипотезу, при чемъ умалчиваютъ о противорчащихъ данныхъ, или смшиваютъ значеніе словъ, согласно требованіямъ, выводимыхъ изъ нихъ заключеній. И все это не составляетъ пріемовъ однихъ философствующихъ шарлатановъ, нужныхъ имъ для обмана публики. Къ подобнымъ же средствамъ прибгаетъ, не замчая того, и самый честный, самый простодушный изслдователь, чтобы утолить свою жажду знанія, какъ только онъ переступитъ за предлы сферы, въ которой одной его разумъ можетъ съ полнымъ правомъ радоваться результатамъ своей дятельности.

Эти заявленія должны не мало удивить тебя, Юлій, посл всего того, что ты раньше слышалъ отъ меня. И все же они не суть результатъ мнительной прихоти. Я могу теб дать отчетъ въ основаніяхъ, изъ которыхъ они вытекаютъ, но я долженъ былъ бы предпослать нсколько сухое изслдованіе природы человческаго познанія, и это я лучше отложу до того времени, когда ты почувствуешь въ томъ потребность. Ты еще не въ томъ настроеніи духа, чтобы смиренная правда о границахъ человческаго познанія могла заинтересовать тебя. Сначала произведи опыты надъ системой, вытснившей твою. Разбери ее съ такимъ же безпристрастіемъ и такой же строгостью. То же произведи и надъ другими системами, съ которыми ты недавно познакомился, и если ни одна изъ нихъ не удовлетворитъ вполн твоихъ требованій, тогда передъ тобой возникнетъ вопросъ: а справедливы-ли эти требованія?

‘Плохое утшеніе, скажешь ты. Значитъ посл столь блестящихъ надеждъ мн ничего не остается въ будущемъ, какъ только отреченіе? Стоило-ли посл этого побуждать меня къ полному пользованію моимъ разумомъ, чтобы ставить ему предлы какъ разъ тогда, когда онъ сталъ для меня наиболе плодотворнымъ? Неужели я только для того испыталъ высшее наслажденіе, чтобы вдвойн почувствовать томительное чувство моей ограниченности?’

А между тмъ я боле всего желалъ-бы уничтожить въ теб именно это чувство унынія. Моя цль удалить отъ тебя все, что мшаетъ теб вполн наслаждаться жизнью, оживить въ теб зародышъ высшаго вдохновенія — сознаніе благородства твоей души. Ты проснулся отъ дремоты, которую нагнало на тебя подчиненіе чужимъ мнніямъ. Но ты никогда не достигнешь того величія, къ которому ты предназначенъ, если ты истратишь свои силы въ стремленіи къ недостижимымъ цлямъ. Такъ могло еще идти, пока это было естественное слдствіе твоей, только что пріобртенной свободы. Идеи, особенно занимавшія тебя раньше, необходимо должны были дать первое направленіе дятельности твоего ума. Самое ли оно плодотворное изъ всхъ возможныхъ, это раньше или позже указалъ-бы теб собственный опытъ. Мое дло заключалось только въ томъ, чтобы по возможности ускорить этотъ моментъ. По принятому предубжденію значеніе человка опредляютъ тмъ матеріаломъ, который онъ разрабатываетъ, а не тмъ, какъ онъ его разрабатываетъ. Но тотъ, кто обладаетъ боле возвышенной душой, чтитъ печать совершенства въ самой малой сфер и, напротивъ, смотритъ съ сострадательнымъ пренебреженіемъ на тщеславныя попытки проникнуть вселенную взоромъ наскомаго. Поэтому изъ всхъ идей, заключающихся въ твоихъ замткахъ, мене всего я могу дозволить теб утвержденіе, будто высшее назначеніе человка состоитъ въ томъ, чтобы догадываться о дух создателя міра по его художническому творенію. Правда, и я не знаю для дятельности совершеннйшаго существа боле возвышеннаго названія, чмъ искусство. Но ты, кажется, просмотрлъ важное различіе. Вселенная не есть чистый снимокъ идеала, подобно законченному произведенію художника-человка. Послдній деспотически распоряжается мертвымъ матерьяломъ, служащимъ ему для воплощенія его идей. Но въ божественномъ произведеніи искусства пощажено своеобразное значеніе всякой составной его части, и этотъ оберегающій взглядъ, бросаемый великимъ мастеромъ на всякій зародышъ энергіи, даже въ малйшемъ созданіи, возвеличиваетъ его не мене, чмъ гармонія неизмримаго цлаго. Жизнь и свобода, въ наиболе возможномъ размр, вотъ печать божественнаго творчества. Оно наиболе возвышенно проявляется именно тамъ, гд идеалъ кажется наимене достигнутымъ. Но именно это высшее совершенство не можетъ быть постигнуто нами въ нашей теперешней ограниченности. Мы обозрваемъ слишкомъ малую часть вселенной, и для нашего уха недоступно воспріятіе огромнаго множества диссонансовъ. Всякая ступень, на которую мы подымемся по лстниц существъ, сдлаетъ насъ воспріимчиве къ этого рода художественному наслажденію, но и тогда оно будетъ имть для насъ значеніе только средства, только посколько оно будетъ насъ вдохновлять къ подобнаго рода дятельности. Лнивое созерцаніе чужого величія никогда не можетъ быть высокой заслугой.

Боле благородные люди не имютъ недостатка ни въ матерьял для дятельности, ни въ силахъ, чтобы самимъ стать творцами въ своей сфер. Это и твое призваніе, Юлій. Разъ ты его признаешь, теб уже никогда не придетъ на умъ жаловаться на границы, которыхъ твоя любознательность не можетъ перешагнуть.

И этого-то момента я жду, потому что тогда увижу тебя вполн примиреннымъ со мной. Ты сначала долженъ вполн ознакомиться съ размромъ твоихъ силъ, тогда ты оцнишь вполн значеніе свободнаго ихъ проявленія. До тхъ поръ продолжай сердиться на меня, но не отчаявайся въ самомъ себ.

Э. Радловъ.

Примчанія къ IV тому.

ФИЛОСОФСКІЯ ПИСЬМА.

Первоначально появилась въ ‘Таліи’ за 1785 и но задуманы гораздо раньше. Еще стихотвореніе ‘Дружба’ (ср. т. I, стр. 17 и 840) при своемъ первомъ появленіи носило подзаглавіе: ‘Изъ не напечатаннаго романа ‘Письма Юлія къ Рафаэлю’. Этажи письмами, гд Юлій развиваетъ свою ‘теософію’, и должно было по первоначальному замыслу ограничиваться все произведеніе. Но затмъ былъ введенъ и самъ Рафаэль, спокойный другъ-наставникъ мятущагося Юлія, роль его взялъ на себя старшій другъ поэта Кернеръ. Но онъ писалъ свои отвтныя письма очень вяло (забавное изображеніе этого мы находимъ въ ‘Утр Кернера’, ср. т. III, стр. 616) и его письма лишь незначительное добавленіе къ ‘Теософіи Юлія’ — т. е. самого Шиллера. Со всмъ мечтательнымъ пыломъ юности и склонностью къ теософической мистик, подчасъ даже пользующейся выраженіями средневковой мистики и алхиміи (ср. ниже прим. къ стр. 235, авторъ не столько хочетъ научно изслдовать загадку мірозданія, сколько непосредственно постигнуть ее. Вселенная есть мысль Бога, Богъ и природа суть дв величины вполн равныя, природа есть безконечно раздленный Богъ. Ихъ соединяетъ любовь, уравнивающая безконечное съ конечнымъ.

Послднее письмо Рафаэля-Кернера (сто. 285) появилось лишь черезъ три года (въ ‘Таліи’ 1789 г.) и въ текст научныхъ нмецкихъ изданій Шиллера выпускается.

Стр. 229. Толпились нкогда подъ колоннами.— собственно ‘вокругъ идоловъ’ — um die Irmensnle (идолъ древнихъ саксовъ).— Въ честь Брамы — высшаго божества индусовъ.

Стр. 230. Несчастному любопытству Эдиновъ драм Софокла ‘Царь ддипъ’ (480 г. до Р. Хр.),герой которой съ ужасомъ узнаетъ, что онъ повиненъ въ страшныхъ преступленіяхъ отцеубійства и гнуснаго кровосмшенія. Слдующія затмъ слова Ахъ если бы ты никогда не узналъ, кто мы, принадлежитъ не оракулу, а его матери и жен Іокаст.

Стр. 231. Недавно открытая система кровеобращенія въ 1756 г. Альбрехтомъ фонъ-Ганеромъ.— Парабола — въ смысл притчи.

Стр. 232. Нашъ знаменитый Галлеръ вышеупомянутый естествоиспытатель и извстный поэтъ — разоблачившій ничтожество суетныхъ почестей’ въ стихотвореніи ‘Ober die Ehre’.

Стр. 234. Свифтъ знаменитый англійскій сатирикъ (1667-1745). При чрезвычайной сил презрнія къ человческимъ недостаткамъ, самъ далеко не былъ свободенъ отъ пороковъ

Стр. 235. Царь злата, разрастающееся таинственное средство — алхимическія выраженія: какъ нкоторыя неизвстныя вещества (открыть и’ и было задачей алхиміи) выдляютъ золото (оно называлось въ алхиміи царемъ) изъ извести, такъ любовь выдляетъ изъ нашей души ея лучшіе элементы.

Стр. 236. Когда онъ возсядетъ на престол — слова Натана Мудраго въ конц знаменитаго разсказа о трехъ кольцахъ.— Эндемическія формы — мстныя, здшнія, всенародныя.— Идіомы, соб ственно, парчія: нашъ языкъ, посредствомъ котораго мы мыслямъ.

Стр. 237. Атлантика — опечатка вмсто Атлантида, по миу разсказанному еще Платономъ, такъ назывался громадный островъ, лежавшій среди Атлантическаго океана, но затмъ исчезнувшій въ его водахъ. Основой миа могли послужить разсказы финикійскихъ купцовъ, заброшенныхъ бурею въ Америку и затмъ возвращавшихся на родину. Тарквиній Секстъ, врне Секстъ Тарквиній, сынъ царя римскаго Тарквинія Гордаго, обезчестившій Лукрецію, жену Коллатина и тмъ подавшій поводъ изгнать царей и основать республику.

Русскіе переводы.

1. Анонимъ, въ изд. Гербеля.

2. Э. Л. Радловъ. Переведено для настоящаго изданія.

Философскія письма.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Юлій Рафаэлю.

Юлій Рафаэлю.

Рафаэль Юлію.

Юлій Рафаэлю.

Теософія Юлія.

Рафаэль Юлію.

Примчанія къ IV тому.

ФИЛОСОФСКІЯ ПИСЬМА.

Читайте также: