Эдгаръ По
Эдгаръ По
Философія обстановки.
Философія обстановки.
Философия обстановки, По Эдгар Аллан, Год: 1840
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Собраніе сочиненій Эдгара По въ перевод съ англійскаго К. Д. Бальмонта
Томъ второй. Разсказы, статьи, отрывки, афоризмы.
М., Книгоиздательство ‘Скорпіонъ’, 1906
OCR Бычков М. Н.
Въ области внутренняго убранства, если не вншней архитектуры своихъ жилищъ, Англичане главенствуютъ. У Итальянцевъ мало чутья вн мрамора и красокъ. Во Франціи — meliora probant, deteriora sequuntur {Одобряя лучшее, слдуютъ худшему.} — Французы слишкомъ большіе непосды, чтобы заботиться о тхъ самыхъ особенностяхъ домашней обстановки, которыя они однако умютъ такъ тонко оцнивать, или по крамней мр надлежащимъ образомъ чувствовать. Китайцы, и большая часть восточныхъ расъ, обладаютъ пылкой, но ненадлежащей фантазіей. Шотландцы — бдные декораторы. Голландцы, быть-можетъ, лишь смутно понимаютть, что занавсь не есть нчто капустное {Непереводимая игра словъ: а caubage значитъ — капуста, и обрзки матеріи, оставляемые портными. К. Б.}. Испанцы прямо не выходятъ изъ занавсей — народъ висльниковъ {Опять игра словъ: hang значитъ вшать, и оклеивать или обивать комнату, hangiuan — палачъ. К. Б.}. Русскіе совсмъ не имютъ никакой обстановки. Готтентоты и Кикапу устраиваются по-своему надлежащимъ образомъ. Лишь Янки — совершенно нелпы.
Почему это такъ, не трудно видть. У насъ нтъ кровной аристократіи, и мы потому, естественно, и какъ бы неизбжнимъ образомъ, образовали для себя извстную аристократію долларовъ, такимъ образомъ, выставленіе богатства напоказъ исполняетъ здсь ту же роль. какая въ странахъ монархическихъ выполняется щегольствомъ геральдическимъ. Путемъ перехода, который легко уразумтъ, и столь же легко можно было бы предвидть, мы свели вс понятія о вкус къ простой выставк.
Скажемъ мене отвлеченно. Въ Англіи простымъ нагроможденіемъ цнныхъ принадлежностей нельзя такъ легко, какъ у насъ, создать впечатлніе красоты по отношенію къ этимъ принадлежностямъ — или по отношенію къ вкусу ихъ обладателя: во-первыхъ потому, что богатство въ Англіи, не составляя знатности, нe является высшей задачой честолюбія, и, во-вторыхъ, потому, что истинная знатность крови, строго держась въ границахъ законнаго вкуса. скоре избгаетъ, чмъ желаетъ, той дорого стоющей пышности, въ области которой parvenus могутъ, въ какое бы то ни было время, успшно соперничать. Народъ не можеетъ не подражать аристократіи, и въ результат получается широкое распространеніе надлежащаго вкуса. Но въ Америк, гд деньги являются единственнымъ оружіемъ знати, выставленіе ихъ напоказъ, можно сказать, является вообще единственнымъ средствомъ аристократическаго отличія, и масса, всегда ищущая образцовъ гд-нибудь надъ собой, незамтнымъ образомъ начинаетъ смшивать дв совершенно различныя вещи, роскошь и красоту. Словомъ, стоимость какого нибудь предмета обстановки сдлалась у насъ, въ конц концовъ, почти единственнымъ мриломъ ея достоинства съ точки зрнія декоративной — и, будучи однажды установлено, такое мирило проложило дорогу для другихъ подобныхъ заблужденій,. которыя легко прослдить до исходной точки заблужденій первичныхъ.
Ничего не можетъ быть боле оскорбительнаго для художническаго глаза, чмъ то, что называется въ Соединенныхъ Штатахъ хорошей обстановкой. Самый распространенный ея недостатокъ — отсутствіе соразмрности. Мы говоримъ о соразмрности въ комнат, какъ стали бы говорить о соразмрности въ картин — ибо и картина и комната подчиняются тмъ неизмннымъ принципамъ, которые управляютъ всмъ разнообразіемъ искусства, и можно сказать, что т самые законы, на основаніи которыхъ мы судимъ о высшихъ проявленіяхъ искусства живописи, даютъ намъ полную возможность составить сужденіе объ обстановк комнаты.
Отсутствіе соразмрности замчается иногда въ характер отдльныхъ предметовъ обстановки, вообще же въ ихъ окраск, или способ ихъ примненія. Очень часто глазъ оскорбляется ихъ нехудожественнымъ распредленіемъ, прямыя линіи слишкомъ господствуютъ — продолжаются слишкомъ непрерывно — или грубо прерываются на прямыхъ углахъ. Если встрчаются изогнутыя линіи, они повторяются до непріятной монотонности. Ненужной точностью совершенно испорченъ видъ многихъ изящно обставленныхъ комнатъ.
Занавси рдко расположены хорошо, или рдко хорошо выбраны въ соотвтствіи съ другими предметами обстановки. При строгой и законченной обстановк занавси неумстны, и объемистыя волны драпри какого бы то ни было рода никоимъ образомъ не могутъ быть примиримы съ хорошимъ вкусомъ — надлежащій ихъ объемъ, такъ же какъ и надлежащее ихъ расположеніе, опредляется характеромъ общаго впечатлнія.
Ковры за послднее время нашли лучшее пониманіе, чмъ прежде. Но все еще мы слишкомъ часто длаемъ ошибки относительно ихъ узоровъ и цвта. Коверъ — душа комнаты. Изъ него должны быть выведены не только краски, но и формы всхъ окружающихъ предметовъ. Тотъ, кто судитъ въ области обычнаго права, можетъ быть зауряднымъ человкомъ, чтобы хорошо судить о коврахъ, нужно быть геніемъ. А намъ приходилось слыхать, какъ различные господа, которымъ не слдовало бы доврять уходъ за ихъ собственными усами, разсуждаютъ о коврахъ, съ видомъ d’un mouton qui rve {Грезящаго барана.}. Всякій знаетъ, что широкій полъ можетъ быть покрытъ широкими фигурами, но что узкій полъ долженъ быть покрытъ узкими фигурами,— эта истина однако еще не сдлалась достояніемъ всего міра. Что касается ткани, единственно допустимой является Саксонская. Брюссельская прсдставляетъ изъ себя обветшавшую древность моды, а Турецкая представляетъ изъ себя вкусъ въ его агоніи. Что касается узоровъ, коверъ не долженъ быть разукрашенъ, какъ какой-нибудь Индйскій красавецъ — красный карандашъ, желтая охра, и птушьи перья. Говоря вкратц — явственный фонъ и яркія круговыя, или кругообразныя, фигуры, не имющія никакого значенія, являются здсь Мидійскими законами. Отвратительное господство цвтовъ, или изображеніе какихъ бы то ни было хорошо извстныхъ предметовъ, не должны быть терпимы въ предлахъ Христіанскихъ государствъ. На самомъ дл, на коврахъ ли, на занавсяхъ ли, или на шпалерахъ, или на матеріи, обтягивающей оттоманку, на всякой обивк такого рода должны строго господствовать арабески. Что касается тхъ древнихъ половиковъ, которые еще можно встртить въ обиталищахъ черни — половиковъ съ огромкыми раскоряченными и расходящимися въ разныя стороны фигурами, съ перекрестными полосами, и разукрашенныхъ всми красками, такъ что фонъ совершенно непостижимъ — эти половики ничто иное, какъ злополучное изобртеніе, созданное расою прислужниковъ времени и любовниковъ денегъ — чадами Ваала и почитателями Маммона — Бентамами, которые, чтобы сберечь мысль и съ экономизировать фантазію, сперва жестокимъ образомъ изобрли калейдоскопъ, а потомъ основали акціонерныя компаніи, чтобы вращать его даромъ.
Блескъ является главнымъ заблужденіемъ въ Америкакской философіи домашняго убранства — заблужденіемъ, которое столь же легко понять, какъ и вывести изъ только что означенной извращенности вкуса. Мы бшено влюблены въ газъ и стекло. Первый безусловно недопустимъ въ дом. Его рзкій и непостоянный свтъ оскорбителенъ. Никто изъ имющихъ мозгъ и глаза не будетъ пользоваться имъ. Мягкій, или то, что художники называютъ холодный свтъ, своими соотвтственно теплыми тнями можетъ сдлать чудеса даже съ дурно обставленной комнатой. Никогда не было боле ласковой мысли, чмъ мысль объ астральной ламп. Мы разумемъ, конечно, астральную лампу подходящую — лампу Арганда съ ея настоящимъ ровнымъ стекляннымъ абажуромъ, и съ ея умренными и однообразными лунными лучами. Абажуръ изъ граненаго стекла есть жалкое изобртеніе дьявола. Жадность, съ которой мы поспшили принять его, частью оттого, что онъ такъ блеститъ, главнымъ же образомъ оттого, что онъ такъ дорого стоитъ, лучшая иллюстрація къ положенію, съ котораго мы начали. Не слишкомъ много — сказать, что тотъ, кто сознательно выбралъ для себя абажуръ изъ граненаго стекла, или совершенно лишенъ вкуса, или слпо подслуживается къ капризамъ моды. Свтъ, проистекающій изъ такихъ блистательныхъ чудовищностей, неровный, ломаный, и мучительный. Его одного совершенно достаточно, чтобы испортить цлую систему хорошихъ эффектовъ въ обстановк, подверженной его вліянію. Женская красота, въ особенности, боле чмъ наполовину теряетъ свое очарованіе подъ его дурнымъ глазомъ.
Что касается стекла, мы вообще основываемся на ложныхъ принципахъ. Основная его черта въ томъ, что оно блеститъ: — и въ этомъ одномъ слов сколько того, что ненавистно намъ! Мерцающіе, безпокойные огни иногда бываютъ пріятны — для дтей и для идіотовъ всегда — но какъ украшеніе комнаты они должны быть тщательно избгаемы. По правд сказать, даже и ровные огни недопустимы, когда они сильны. Огромные и безсмысленные стеклянные канделябры съ призматическими гранями, освщенные газомъ и безъ абажура, являясь принадлежностью нашихъ наиболе фешенебельныхъ гостиныхъ, могутъ быть указаны, какъ квинтэссенція всего, что ложно въ смысл вкуса и нелпо по глупому замыслу.
Манія блистательности — ибо эта мысль, какъ мы замтили раньше, ошибочно слилась съ представленіемъ о роскоши вообще — привела насъ также къ преувеличенному употребленію зеркалъ. Мы завшиваемъ наши жилища большими Британскими зеркалами, и воображаемъ, что этимъ самымъ сдлали нчто превосходное. Но самое незначительное усиліе мысли можетъ убдить того, кто иметь глаза, какое невыгодное вліяніе оказываютъ многочисленныя зеркала, особенно большія. Будучи разсматриваемо независимо отъ своей способности отраженія, зеркало представляетъ изъ себя сплошную, плоевую, безцвтную, ничмъ не оживленную поверхность — нчто всегда и очевидно непіріятное. Будучи разсматриваемо, какъ рефлекторъ, оно — дйствительно, въ смысл способности создавать чудовищное и противное однообразіе: это зло еще усиливается и въ прямой пропорціи съ увеличеніемъ его источниковъ, но въ отнощеніи постоянно возростающемъ. На самомъ дл, комната съ четырьмя или пятью зеркалами, размщенными наудачу, во всхъ смыслахъ безформенна, съ точки зрнія художественнаго впечатлнія. Если мы прибавимъ къ этому злу сопровождающую его блестку на блестк, мы получимъ истинную смсь рзкихъ, непріятныхъ эффектовъ. Даже человкъ ничего несмыслящій, войдя въ комнату, такимъ образомъ разукрашенную, тотчасъ замтитъ, что въ ней что-то неладно, хотя бы онъ былъ совершенно неспособенъ уяснить причину своего неудовольствія. Но введите его же въ комнату, убранную со вкусомъ, и онъ невольно издастъ восклицаніе удовольствія и удивленія.
Это благодаря нашимъ республиканскимъ учрежденіямъ возникаетъ такое зло, что здсь человкъ съ тугимъ карманомъ обыкновенно обладаетъ весьма ограниченной душой. Порча вкуса составляетъ часть или является параллелью промышленности, гд царствуеть долларъ. По мр того, какъ мы богатемъ, наша мысль покрывается ржавчиной. Поэтому, если мы хотимъ найти одухотворенность Британскаго будуара, мы отнюдь не должны ея отыскивать у нашей аристократіи (если вообще можно искать ее въ Аппалахіи). Но мы видали Американскія комнаты, убранныя сообразно современнымъ средствамъ, и однако, по крайней мр въ отрицательныхъ своихъ достоинствахъ, они могли бы соперничать съ любымъ изъ раззолоченныхъ кабинетовъ нашихъ друзей по ту сторону океана. Вотъ даже и сейчасъ перодъ взорами нашего ума возникаетъ небольшая и непышная комната, въ убранств которой не можетъ быть найдено ни одного недостатка. Собственникъ ея лежитъ на диван и спитъ — на двор холодно — время около полуночи: мы набросаемъ очеркъ этой комнаты, пока онъ спитъ.
Она продолговата — футовъ тридцать въ длину, футовъ двадцать пять въ ширину — такъ какъ эта форма даетъ наилучшую (обычную) возможность для приведенія въ порядокъ предметовъ обстановки. Въ ней только одна дверь — никоимъ образомъ не широкая — она находится на одномъ конц паралеллограмма, и въ ней лишь два окна, находящіяся на другомъ его конц. Окна большія, они достигаютъ пола, съ глубокими углубленіями — и выходятъ на Итадьянскую веранду. Стекла ихъ алаго цвта, въ рамахъ изъ розоваго дерева, боле чмъ обыкновенно массивныхъ. Они завшены въ углубленіи плотной серебряной тканью, приспособленной къ форм окна и свободно висящей небольшими складками. Вн углубленія находятся занавси изъ необыкновенно богатаго алаго шелка, окаймленныя густой золотой сткой и подбитыя серебряной тканью, изъ которой сдлана также и вншняя штора. Карнизовъ нтъ, но сгибы верхнихъ частей стнъ (не столько массивные, сколько крутые и имющіе воздушный характеръ) выходятъ изъ-подъ широкаго выступа съ богатой позолотой, окружающаго всю комнату въ мст скрещенія потолка со стнами. Драпри раскрываются или задергиваются также съ помощью толстаго золотого шнурка, свободно обвивающаго ихъ и легко разршающагося въ узелъ, ни занавсныхъ розетокъ, ни другихъ подобныхъ закрпокъ не видно. Окраска занавсей и ихъ бахромы — алый цвтъ и золото — повсюду предстаетъ въ изобиліи, и опредляетъ характеръ комнаты. Коверъ — коверъ изъ Саксонскаго матеріала — ровно въ полдюйма толщины, и у него того же алаго цвта фонъ, смягченный лишь видомъ золотого шнурка (наподобіе фестоновъ занавсей), слегка выступающаго надъ поверхностью фона, и брошеннаго на него такимъ образомъ, что получается нкоторая послдовательность короткихъ неправильныхъ изгибовъ — какъ бы лежащихъ одинъ на другомъ. Стны затявуты глянцевитой бумагой серебряно-сраго цвта, на которой разсяны небольшія арабески боле слабаго оттнка, чмъ господствующій алый цвтъ. Нсколько картинъ оживляютъ пространство стнъ. Среди нихъ главнымъ образомъ пейзажи фантастическаго характера — врод причудливыхъ гротовъ Стэнфильда или озерковъ ‘Мрачной Топи’ Чапмана. Есть кром того три четыре женскія головки воздушной красоты — портреты въ манер Сёлли. Тонъ каждой картины теплый, но темный. Здсь нтъ ‘блистательныхъ эффектовъ’. Во всемъ чувствуется успокоеніе. Нтъ ни одной картины небольшихъ размровъ. Уменьшительная живопись придаетъ комнат тотъ запятнанный видъ, который осквернилъ столько изящныхъ, но чрезмрно выписанныхъ картинъ. Рамы широкіе, но не глубоки, съ богатой рзьбой, не тусклыя, и не филигранныя. Они хранятъ полноту сіянія полированнаго золота. Къ стнамъ они примываютъ плотно, не свшиваясь на веревкахъ. Сами картины нердко выигрываютъ, когда они такъ свшиваются, но общій видъ комнаты бываетъ испорченъ. Видно только одно зеркало — и притомъ не очень большое. По форм оно почти круглое и виситъ такъ, что отраженіе лица не можетъ быть получено ни съ одного изъ обычныхъ, предназначенныхъ для сиднія, мстъ комнаты. Два низкіе большіе дивана изъ розоваго дерева и алаго шелка, съ золотыми цвтами, являются единственными сидніями, за исключеніемъ двухъ легкихъ козетокъ, тоже изъ розоваго дерева. Фортепіано (равнымъ образомъ изъ розоваго дерева), открытое, и безъ чехла. Восьмиугольный столъ, сдланный цликомъ изъ богатйшаго мрамора съ золотыми жилками, стоитъ около одного изъ дивановъ. На немъ также нтъ никакой покрышки — достаточно однихъ занавсей въ комнат. Четыре большія и роскошныя Севрскія вазы съ цлымъ множествомъ нжныхъ и яркихъ цвтовъ, занимаютъ слегка закругленные углы комнаты. Высокіе канделябры съ небольшой античной лампадой, въ которой горитъ душистое масло, стоятъ въ головахъ около моего спящаго друга. Нсколько легкихъ и изящныхъ висячихъ полокъ, съ золотыми краями и на шелковыхъ алыхъ шнуркахъ съ золотыми кисточками, заполнены двумя тремястами прекрасно переплетенныхъ книгъ. Кром этого въ комнат нтъ никакихъ другихъ предметовъ обстановки, за исключеніемъ лампы Арганда, съ ровнымъ, алымъ, стеннынымъ абажуромъ, свшивающейся съ высокаго сводчатаго потолка на тонкой золотой цпи и роняющей на все спокойный, но магическій свтъ.