Эдгаръ По
Эдгаръ По
Поэтическій принципъ
Поэтическій принципъ
Поэтический принцип, По Эдгар Аллан, Год: 1848
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Собраніе сочиненій Эдгара По въ перевод съ англійскаго К. Д. Бальмонта
Томъ второй. Разсказы, статьи, отрывки, афоризмы.
М., Книгоиздательство ‘Скорпіонъ’, 1906
OCR Бычков М. Н.
Говоря о Поэтическомъ Принцип, я не притязаю ни на полноту, ни на глубину. Разсуждая безъ заране составленнаго плана о сущности того, что мы называемъ Поэзіей, я хочу главнымъ образомъ обратить вниманіе на нсколько небольшихъ Англійскихъ и Американскихъ поэмъ, боле всего отвчающихъ моему вкусу, или оставившихъ въ моемъ воображеніи наиболе опредленное впечатлніе: подъ ‘небольшими поэмами’ я разумю, конечно, поэмы небольшихъ размровъ. И здсь, въ самомъ начал, да будетъ мн позволено сказать нсколько словъ относительно нкотораго положенія, которое, справедливо или несправедливо, всегда оказывало вліяніе на мою критическую оцнку поэтическаго произведенія. Я считаю, что длинной поэмы не существуетъ. Я утверждаю, что слова ‘длинная поэма’ суть прямое противорчіе въ терминахъ.
Врядъ ли нужно говорить, что какая-нибудь поэма заслуживаетъ свое названіе лишь въ той мр, въ какой она возбуждаетъ, возвышая душу. Цнность поэмы находится въ прямомъ отношеніи къ ея возвышающему возбужденію. Но вс возбужденія, въ силу душевной необходимости, преходящи. Та степень возбужденія, которая могла бы надлить какую-нибудь поэму правомъ на такое наименованіе, не можетъ быть выдержана въ произведеніи боле или мене значительныхъ размровъ. По истеченіи, самое большее, получаса, оно ослабваетъ — падаетъ — возникаетъ непріязнь — и поэма, какъ таковая, боле не существуеть.
Нтъ сомннія, что многіе нашли весьма труднымъ примирить критическую поговорку, гласящую о томъ, что ‘Потерянный Рай’ долженъ быть благоговйно чтимъ съ начала до конца, съ полной невозможностью сохранить при чтеніи этой поэмы требуемый этой поговоркой запасъ восхищенія. На самомъ дл, это великое произведеніе можетъ быть разсматриваемо какъ поэтическое лишь въ томъ случа, если, потерявъ изъ виду основное жизненное требованіе, которое мы предъявляемъ ко всмъ созданіямъ Искусства, Единство, мы будемъ разсматривать его лишь какъ рядъ небольшихъ поэмъ. Если для сохраненія Единства — цльности эффекта или впечатлнія — мы прочтемъ это произведеніе (какъ было бы необходимо) за одинъ присстъ, въ результат получится постоянная смна возбужденія и ослабленія чувства. Посл отрывка, который, мы чувствуемъ, есть истинная поэзія, неизбжно слдуетъ какая-нибудь плоскость, которою никакое критическое предубжденіе не принудитъ насъ восхищаться, но если, окончивъ чтеніе, мы перечтемъ поэму снова — опустивъ первую книгу, т.e. начавъ со второй — мы съ изумленіемъ увидимъ, что мы восхищаемся тмъ, что раньше осуждали — и осуждаемъ то, чмъ прежде такъ много восхищались. Изъ всего этого слдуетъ, что конечный, совокупный, или безусловный эффектъ даже лучшаго эпическаго произведенія, какое только существуетъ подъ солнцемъ, равняется нулю — и это такъ въ дйствительности.
Относительно Иліады у насъ есть, если не положительное доказательство, то по крайней мр серьезное основаніе полагать, что она была задумана какъ рядъ лирическихъ произведеній, но, если допустить эпическій замыселъ, я могу только сказать, что это произведеніе основано на несовершенномъ чувств Искусства. Современный эпосъ, слдуя за предполагаемымъ древнимъ образцомъ, является лишь неосмотрительнымъ слпымъ подражаніемъ. Но время такихъ художественныхъ аномалій прошло. Если когда-нибудь какая-нибудь длинная позма была дйствительно популярна — въ чемъ я сомнваюсь — по крайней мр ясно, что никогда больше никакая длинная поэма не будетъ популярна.
Что размры поэтическаго произведенія, cetoris paribus, являются мрою его цнности, эта мысль, какъ мы ее формулируемъ, представляется несомннно положеніемъ въ достаточной степени нелпымъ — однако же мы ей обязаны нашимъ толстымъ Журналамъ. Конечно, нтъ ничего такого въ самыхъ размрахъ — нтъ ничего такого въ самой толщин какого-нибудь тома, что такъ неизмнно вызываетъ восхищеніе у этихъ мрачныхъ памфлетистовъ! Гора, это врно, черезъ посредство простого чувства физической величины даетъ намъ впечатлніе возвышеннаго — но никто не получить этого впечатлнія такимъ образомъ, хотя бы при вид вещественнаго величія ‘Колумбіады’. Даже толстые Журналы не научили насъ этому роду впечатлній. Еще они не настаивали на томъ, чтобы мы оцнивали Ламартина съ помощью кубическаго фута, или Поллока по фунтамъ, но что иное мы должны вывести изъ ихъ постоянной болтовни о ‘достаточно длительномъ усиліи’? Если съ помощью ‘достаточно длительнаго усилія’ какой-нибудь господинчикъ написалъ эпическое произведеніе, восхвалимъ его чистосердечно за усиліе — если это дйствительно вещь похвальная — но воздержимся отъ похвалъ эпическому цроизведенію на почв усилія. Можно надяться, что въ будущее время здравый смыслъ скоре будетъ ршать о какомъ-нибудь произведеніи искусства по тому впечатлнію, которое оно производитъ — по тому эффекту, которое оно оказываетъ — чмъ по тому времени, которое оно взяло для созданія зффекта, или по тому количеству ‘длительнаго усилія’, которое найдено было необходимымъ, чтобы произвести впечатліне. Фактъ тотъ, что упорство — одно, а геній — совершенно другое, и вс толстые Журналы въ мір не смогутъ ихъ смшать. Современемъ это положеніе, вмст со многими другими, только что мною выставленными, будетъ принято какъ очевидность. А пока, встрчая общее осужденіе, какъ нчто ложное, эти положенія не понесутъ существеннаго ущерба, какъ истины.
Съ другой стороны, ясно, что поэма не должна быть несоотвтствующимъ образомъ коротка, излишняя краткость вырождается въ простой эпиграмматизмъ. Очень короткая поэма, хотя иногда и производитъ блестящее или яркое впечатлніе, никогда не создаетъ глубокаго или прочнаго эффекта. Печать должна упорно нажимать на воскъ. Беранже создалъ безчисленное множество язвительныхъ и живыхъ произведеній, но въ общемъ они были слишкомъ невсомы, чтобы глубоко запечатлться въ общественномъ вниманіи, и такимъ образомъ, наряду со столь многими пушинками фантазіи, они были вознесены втромъ въ высь только для того, чтобы со свистомъ быть сдунутыми на землю.
Яркимъ примромъ того, какъ несоотвтствующая краткость понижаетъ впечатлніе поэмы и устраняетъ ее отъ общественнаго вниманія, является слдующая превосходная небольшая Серенада {Индійская мелодія Шелли. К. Б.}:
Я проснулся, задрожалъ,
Мн во сн явилась ты,
Нжный втеръ чуть дышалъ,
Ночь свтила съ высоты:
Я проснулся, задрожалъ,
И не знаю почему,
И не знаю какъ попалъ,
Я къ окошку твоему!
Теплый воздухъ сладко спитъ
На замедлившей волн —
Дышетъ чампакъ, и молчитъ,
Какъ видніе во сн,
Укоризны соловья
Гаснутъ, меркнутъ близь куста,
Какъ умру, погасну я
Близь тебя, моя мечта!
Въ сердц жгучая тоска,
Я въ сырой трав лежу!
Холодна моя щека,
Я блдню, я дрожу.
Пробудись же, и приди,—
Мы простимся поутру,—
И прильнувъ къ твоей груди,
Отъ тревоги я умру!
Быть-можетъ, очень немногіе знаютъ эти строки, а между тмъ ихъ написалъ никто иной, какъ Шелли. Горячее, но деликатное и воздушное воображеніе, которымъ оно проникнуто, будетъ оцнено всми, но никто его не оцнитъ такъ полно, какъ тотъ, кто самъ просыпался отъ нжныхъ сновъ о возлюбленной, для того, чтобы войти въ волны ароматичнаго воздуха южной іюльской ночи.
Когда эпическая манія — когда мысль о томъ, что поэзія, для пріобртенія цнности, непремнно должна быть многословна — нкоторое время тому назадъ постепенно умерла въ общественномъ сознаніи въ силу повторенія собственной своей безсмысленности, на ея мсто возникла ересь, которая слишкомъ осязательно лжива, чтобы быть терпимой, но которая, за краткій періодъ своего существованія, можно сказать, сдлала больше для порчи нашей Поэтической Литературы, чмъ вс ея другіе непріятели вмст. Я разумю ересь Дидактики. Гласно и негласно, прямо и косвенно, было допущено, что конечная цль всякой Поэзіи есть Истина. Каждая поэма, было сказано, должна проводить какую-нибудь мораль, и по этой морали должна быть судима поэтическая цнность произведенія. Мы, Американцы, особенно способствовали этой счастливой иде, и мы, Бостонцы, спеціальнымъ образомъ развили ее во всей полнот. Мы забили себ въ голову, что написать поэму ради самой поэмы, и признавать, что таково было наше намреніе, это значило бы признаться въ полномъ отсутствіи истиннаго Поэтическаго достоинства и настоящей силы:— но фактъ тотъ, что, если бы мы потрудились заглянуть въ наши собственныя души, мы немедлешго открыли бы, что нтъ и не можетъ быть подъ солнцемъ произведенія боле исполненнаго достоинства и боле благороднаго, чмъ именно такая поэма, поэма per se, поэма, которая представляетъ изъ себя поэму и ничего больше, поэма, написанная только ради поэмы.
Преклоняясь передъ Истиннымъ такъ глубоко, какъ только это возможно для человка, я, тмъ не мене, въ извстной мр ограничилъ бы способы его проведенія въ жизнь. Ограничилъ бы, чтобы усилить ихъ. Я не хотлъ бы ослаблять ихъ, разсивая. Требованія Истины строги. Ее нелегко связать съ миртами. Все то, что необходимо въ Псн, является именно тмъ, до чего ей нтъ ровно никакого дла. Наряжать ее въ жемчуга и цвты, значатъ создавать изъ нея мишурный парадоксъ. Для усиленія истины, мы нуждаемся скоре въ строгости, чмъ въ цвтахъ краснорчія. Мы должны быть простыми, ясными, точными. Мы должны быть холодными, спокойными, безстрастными. Словомъ, мы должны быть въ такомъ настроеніи, которое по возможности является полной противоположностью поэтическаго. Слпъ тогь человкъ, который не видитъ коренного различія, цлой пропасти, лежащей между методомъ истины и методомъ поэзіи. Теоретически безуменъ и безнадеженъ тотъ, кто, несмотря на это различіе, будетъ настаивать еще на примиреніи Поэзіи и Истины, столь же упорно несливающихся, какъ масло и вода.
Раздляя область разума на три наиболе непосредственно явныя области, мы имемъ Чистый Разсудокъ, Вкусъ, и Моральное чувство. Я помщаю Вкусъ въ середин, потому что какъ разъ такое положеніе онъ занимаетъ въ самомъ Разум. Онъ находится въ тсной связи съ двумя другими областями, но отъ Моральнаго Чувства онъ отдленъ отличіемъ столь слабымъ, что Аристотель не поколебался отвести нкоторыя изъ его проявленій къ числу самихъ добродтелей. Тмъ не мене, мы находимъ существенное отличіе между сферами полномочія тріады. Какъ Разсудокъ соприкасается съ Истиной, совершенно такъ же Вкусъ даетъ намъ пониманіе Прекраснаго, а Моральное Чувство слдитъ за Долгомъ. Относительно этого послдняго, въ то время какъ Совсть учитъ объ обязательств, а Разумъ о цлесообразности, Вкусъ ограничивается простымъ обнаруженіемъ чаръ, объявляя войну Пороку лишь на основаніи его безобразія, его несоразмрности, его вражды къ приспособленному, къ надлежащему, къ гармоничному, словомъ, къ Красот.
Безсмертный инстинктъ, заложенный глубоко въ человческомъ дух, является, такимъ образомъ, просто чувствомъ Красоты. Это именно онъ заставляетъ его наслаждаться многообразными формами, и звуками, и запахами, и ощущеніями, среди которыхъ онъ существуетъ. И совершенно такъ же, какъ лилія повторена въ озер, или глаза Амариллисъ въ зеркал, словесное или письменное повтореніе этихъ формъ и звуковъ, и красокъ, и запаховъ, и ощущеній представляетъ изъ себя двойной источникъ наслажденія. Но такое простое повтореніе не есть Поэзія. Тотъ, кто просто будетъ воспвать, хотя бы съ самымъ пламеннымъ энтузіазмомъ, и хотя бы съ самой яркой правдивостью описанія, воспвать эти картины, и звуки, и запахи, и краски, и чувства, идущія къ нему навстрчу вмст со всмъ человчествомъ — тотъ, говорю я, еще не доказалъ своихъ правъ на божественное наименованіе. Есть еще что-то, въ разстояніи, котораго онъ не могъ достичь. Есть еще въ насъ непогасимая жажда, и онъ не показальнамъ кристальныхъ источниковъ, чтобы утишить ее. Эта жажда связана съ безсмертіемъ человка. Она одновременно является и слдствіемъ, и указаніемъ его вчнаго существованія. Это — стремленіе ночной бабочки къ звзд. Это — не простое воспріятіе Красоты, находящейся предъ нами, но безумное стремленіе достичь Красоты, что выше насъ. Вдохновленные экстатическимъ предвдніемъ сіяній, находящихся за предлами могилы, мы стремимся многообразными сочетаніями, среди явленій и мыслей Времени, достичь хотя части того Очарованія, самые элементы котораго, быть-можетъ, принадлежатъ только Вчности. И такимъ образомъ, когда мы взволнованы до слезъ Поэзіей, или Музыкой, самымъ зачаровывающимъ изъ поэтическихъ настроеній, мы плачемъ не отъ избытка наслажденій, какъ предполагаеть Гравина, а отъ извстной нетерпливой, непримиримой скорби, потому что мы неспособны захватить теперь, сполна, здсь, на земл, разъ навсегда, т божественныя и блаженно-изступленныя радости, изъ которыхъ, черезъ поэму, или черезъ музыку, мы доститаемъ лишь краткихъ и неясныхъ проблесковъ.
Полное борьбы, стремленіе постичь высшее Очарованіе — стремленіе душъ, надлежащимъ образомъ къ этому предназначенныхъ — дало міру все то, что онъ былъ способенъ понять и почувствовать какъ поэтическое.
Поэтическое Чувство, конечно, можетъ развиваться различнымъ образомъ — въ Живописи, въ Ваяніи, въ Архитектур, въ Пляск — совершенно особенно въ Музык, и совершенно особеннымъ образомъ въ созданіи Садоваго Ландшафта. Въ настоящее время, однако, мы хотимъ разсмотрть только его проявленія въ словахъ. Довольствуясь увренностью въ томъ, что Музыка, въ различныхъ способахъ размра, ритма, и римы, является столь важнымъ моментомъ въ Поэзіи, что никогда не можетъ быть разумно отброшена — является столь жизненнымъ… важнымъ добавленіемъ, что глупъ тотъ, кто избгаетъ ея помощи, я не буду въ данную минуту останавливаться на утвержденіи ея безусловной существенности. Быть-можетъ, именно въ Музык душа становится всего ближе къ великой цли, къ которой она стремится, когда она находится подъ вліяніемъ Поэтическаго Чувства — къ созданію высшей Красоты. Можетъ быть, что на самомъ дл здсь эта возвышешая цль, время отъ времени, бываеть достигнута въ факт. Нердко, съ трепетнымъ восторгомъ, мы чувствуемъ, что изъ земной арфы исторгнуты звуки, которые не могли не быть знакомы ангеламъ. И такимъ образомъ, врядъ ли можно сомнваться, что въ соединеніи Поэзіи съ Музыкой, въ ея общепринятомъ смысл, мы найдемъ самое широкое поле для поэтическаго развитія. Старые Барды и Миннезингеры имли преимущества, которыми мы не обладаемъ — и Томасъ Муръ, когда онъ плъ свои собственныя псни, самымъ законнымъ образомъ усовершенствовалъ ихъ какъ поэмы.
Говоря вкратц: я хотлъ бы опредлить Поэзію словъ какъ Ритмическое Созданіе Красоты. Ея единственнымъ верховнымъ судьей является Вкусъ, съ Разсудкомъ или съ Совстью она иметъ только побочное соотношеніе. Она не иметъ съ Долгомъ, или съ Истиной, никакой связи, кром случайной.
Однако нсколько пояснительныхъ словъ: то наслажденіе, которое является одновременно самымъ чистымъ, самымъ возвышеннымъ, и самымъ напряженнымъ, я утверждаю, проистекаетъ изъ созерцанія Красиваго. Только въ созерцаніи Красоты мы находимъ возможнымъ достигнуть той сладостной высоты, или возбужденности Души, которую мы признаемъ Поэтическимъ Чувствомъ, и которуіо мы легко можемъ отличить отъ Истины, являющейся удовлетвореніемъ Разсудка, или отъ Страсти, являющеися возбужденіемъ сердца. Я объявляю Красоту — включая въ это слово понятіе возвышеннаго — я объявляю Красоту законной областью поэмы просто потому, что, какъ гласитъ намъ полное очевидности правило Искусства, эффекты должны проистекать изъ соотвтственныхъ причинъ наивозможно непосредственно: никто еще не былъ настолько слабъ, чтобы отрицать, что упомянутая своеобразная высота по крайней мр всего легче можетъ быть достигнута въ поэм. Никоимъ образомъ, однако, не слдуетъ, чтобы возбужденіе Страсти или предписаніе Долга, или даже поученіе Истины не могли быть съ пользой вводимы въ поэму, они могутъ различнымъ образомъ побочно оказывать содйствіе общимъ задачамъ произведенія:— но истинный художникъ всегда суметъ удержать ихъ въ надлежащемъ подчиненіи той Красот, которая представляетъ изъ себя атмосферу и дйствительную сущность поэмы.
Я не могу лучше рекомендовать т небольшія поэмы, которыя я хочу предложить вашему вниманію, какъ процитировавъ предисловіе къ ‘Затерянному’ Лонгфелло:
Вотъ и день отошелъ, и у Ночи
Легкій сумракъ спадаетъ съ крыла,
Какъ перо иногда упадаетъ
Отъ летящаго мимо орла.
Тамъ я вижу, огни вдоль деревни
Сквозь туманъ и сквозь дождикъ горятъ,
И томительнымъ чувствомъ печали,
Противъ воли, я властно объятъ.
Этимъ чувствомъ томленья и грусти,
Что несродно съ тревогою ранъ,
И походитъ на муку лишь такъ же,
Какъ походятъ дожди на туманъ.
Сядь со мной, почитай мн, окутай
Безъискусственной псней меня,
Чтобы я успокоилъ томленья
И забылъ помышленія дня.
Не изъ старыхъ великихъ поэтовъ,
Не изъ бардовъ, пвучихъ какъ сонъ,
Чьи шаги отдаленные, эхомъ,
Будятъ звонъ въ коридорахъ Временъ.
Нтъ, какъ громы военнаго марша
Этихъ мыслей высокихъ прибой
Мн напомнитъ житейскія битвы:
А сегодня мн нуженъ покой.
Нтъ, прочти мн смиренныя псни
Незамтнаго міру пвца,
Что возникли, какъ дождикъ изъ тучи,
Что упали, какъ слезы съ лица.
Т немудрыя псни, что, скудный,
Онъ слагалъ по ночамъ и по днямъ.
Утомленной душою внимая
Для него трепетавшимъ струнамъ.
Эти псни умютъ такъ кротко
Умиленіе въ сердц создать,
Какъ въ сердцахъ у молящихся — тихо
Отъ молитвы горитъ благодать,
Такъ читай же изъ книги завтной,
Что откроешь, то звучно скажи,
И въ пвучую думу поэта
Свой чарующій голосъ вложи.
И наполнится ночь благозвучьемъ,
И заботы въ тотъ сладостный часъ,
Какъ Арабы, шатры свои сложатъ,
И безмолвно исчезнутъ отъ насъ.
При небольшомъ подъем воображенія, эти строки справедливо любимы за деликатность выраженія. Нкоторые изъ образовъ очень выразительны. Ничего не можетъ быть лучше, какъ
— бардовъ, пвучихъ какъ сонъ,
Чьи шаги отдаленные, эхомь,
Будятъ звонъ въ коридорахъ Временъ.
Мысль послдняго четверостишія тоже очень выразительна. Въ цломъ, однако, поэма должна быть чтима за изящную небрежность размра, такъ хорошо согласующуюся съ характеромъ вложенныхъ въ нее чувствъ, и въ особенности за легкость общей манеры. Эту ‘легкость’, или естественность, въ литературномъ стил долгое время было въ мод разсматривать, какъ легкость лишь по видимости — какъ пунктъ въ дйствительности труднаго достиженія. Но это не такъ: естественная манера трудна только для того, кто никогда не хотлъ бы имть съ ней дло — для неестественнаго. При писаніи съ разумніемъ или съ чутьемъ, получается неизбжно тотъ тонъ въ творчеств, который масса человчества должна принять — и конечно онъ постоянно долженъ мняться въ соотвтствіи съ случаемъ. Авторъ, который, по образцу ‘The North American Review’, захотлъ бы во всхъ случаяхъ быть только ‘спокойнымъ’, по необходимости долженъ былъ-бы въ нкоторыхъ случаяхъ быть просто тупымъ или глупымъ, и имлъ бы не боле правъ считаться ‘легкимъ’, или ‘естественнымъ’, чмъ уличный звака — изящнымъ, или Спящая Красавица, воплощенная въ восковыхъ фигурахъ. Среди небольшихъ поэмъ Брайэнта ни одна не произвела на меня такого сильнаго впечатлнія, какъ поэма, озаглавленная ‘Іюнь’. Я привожу отрывокъ изъ нея.
Тамъ долго, много такъ часовъ,
Свтъ будетъ золотиться,
И стебли травъ, и блескъ цвтовъ
Плнительно свтиться.
Тамъ иволга, среди втвей,
Близъ кельи ласковой моей,
Любовь свою разскажетъ,
Мелькнетъ колибри, и пчела,
И мотылекъ огнемъ крыла
Себя съ цвтками свяжетъ.
И въ полдень свтлыхъ звуковъ рой
Изъ дали донесется,
И псня двы подъ луной
Со смхомъ фей сольется.
Въ вечерній часъ, рука съ рукой,
Пройдетъ мечтатель молодой
Съ своей невстой милой,
И будетъ нжно все кругомъ,
Все будетъ вять свтлымъ сномъ
Передъ моей могилой.
Я знаю, знаю, тотъ расцвтъ
Не для меня зажжется,
Не мн блеснетъ тотъ вешній свтъ
И музыка польется,
Но, если тамъ, гд буду спать,
Мои друзья придутъ мечтать,
Спшить они не станутъ:
Имъ псни, воздухъ, свтъ, расцвтъ
Нашепчутъ сказку прошлыхъ лть,
Задержатъ ихъ, обманутъ.
Обманомъ нжнымъ, сладкимъ сномъ
Они въ нихъ мысль пробудятъ
О томъ, кто съ ними свтъ кругомъ
Длить мечтой не будетъ,
О томъ, кто въ это торжество
Войдетъ однимъ лишь — что его
Могила зеленетъ,
И имъ захочется въ тоть мигъ,
Чтобъ онъ предъ ними вновь возникъ,
И вотъ онъ въ мысляхъ реть.
Ритмическая плавность здсь даже иметъ въ себ нчто чувственное — нельзя достигнуть большей мелодичности. Эта поэма всегда производила на меня совершенно особенное впечатлніе. Мы чувствуемъ, что глубокая печаль, которая какъ бы неизбжно доходитъ брызгами до поверхности всхъ этихъ свтлыхъ настроеній поэта, связанныхъ съ его могилой, заставляетъ насъ вздрогнуть въ глубин нашей затрепетавшей души — и въ этомъ трепет кроется самая истинная поэтическая высота. Впечатлніе, которое остается, полно сладостной грусти. И если въ тхъ произведеніяхъ, которыя я еще приведу, неизмнно будетъ чувствоваться, въ большей или меньшей степени, подобное же настроеніе, да будетъ мн позволено напомнить, что этотъ извстный оттнокъ печали (какъ, или почему, мы не знаемъ) неразрывно связанъ со всми высшими проявленіями истинной Красоты. Тмъ не мене —
Это — чувство томленья и грусти,
Что несходно съ тревогою ранъ,
И походитъ на муку лишь такъ же,
Какъ походятъ дожди на туманъ.
Оттнокъ, о которомъ я говорю, явственно чувствуется даже въ такой, полной блеска и жизни, поэм, какъ ‘Заздравный тостъ’ Эдуарда Кута Пинкни.
Я пью здоровье красоты,
Услады всхъ сердецъ,
Что между женщинъ — сонъ мечты,
Блестящій образецъ,
Въ ней звзды лучшій свтъ зажгли,
Такъ много въ ней чудесъ,
Что въ ней, какъ въ воздух, земли
Не столько, какъ небесъ
Въ ней, что ни скажетъ, просвтлвъ —
Есть пнье птицъ, съ зарей,
И что-то больше, чмъ напвъ,
Блистаетъ въ рчи той,
Чеканка сердца въ ней свтла,
И каждое изъ словъ —
Какъ отягченная пчела
На лепесткахъ цвтовъ.
Какъ мысли, чувства — циферблатъ
Во всхъ ея часахъ,
И чувства свжестью горятъ,
Какъ сонъ весны въ цвтахъ,
Мняясь, ночи въ ней и дни
Струятъ свой нжный свтъ,
Она, мняясь, какъ они,
Есть образъ прошлыхъ лтъ!
Лишь бгло на нее взглянуть
Картина для мечты,
Ее узнавъ когда-нибудь,
Хранишь ея черты,
И такъ мн памятенъ тотъ ликъ,
Что, если свтъ очей
Погаситъ смерть, въ послдній мигъ
Лишь вспомню я — о ней.
Я пью здоровье красоты,
Услады всхъ сердецъ,
Что между женщинъ — сонъ мечты.
Блестящій образецъ!
Итакъ, да здравствуетъ она,
И будь такія здсь,
Жизнь стала бъ музыкою сна,
Міръ сталъ бы свтлымъ весь!
Истинное злополучіе для Мистера Пинкни, что онъ родился на дальнемъ Юг. Будь онъ гражданиномъ Новой Англіи, вполн вроятно, что онъ былъ бы сочтенъ первымъ изъ Американсккхъ лириковъ той великодушной кликой, которая такъ долго завдывала судьбами Американской литературы, руководя той вещью, чье имя ‘The North-American Review’. Поэма, только что процитированная, совсмъ особенно красива, но поэтическую высоту, создаваемую ею, мы должны главнымъ образомъ поставить насчетъ нашей симпатіи къ энтузіазму поэта. Мы извиняемъ его гиперболы, въ виду несомннной серьезности, съ которой они произнесены.
Однако, я отнюдь не задавался цлью распространяться о достоинствахъ приводимыхъ мною стихотвореній. Они могуть говорить сами за себя. Боккалини, въ своихъ ‘Предувдомленіяхъ съ Парнаса’, разсказываетъ намъ, что Зоилъ однажды представилъ Аполлону чрезвычайно язвительный критическій разборъ одной очень хорошей книги: — богъ спросилъ его о красотахъ этого произведенія. Тотъ отвчалъ, что онъ былъ занятъ только недостатками. Тогда Аполлонъ, вручивъ ему мшокъ непровянной пшеницы, веллъ ему въ награду выбрать оттуда всю мякину.
Эта притча весьма дйствительна, какъ насмшка надъ критиками, но я вовсе не увренъ, что богъ былъ правъ. Я вовсе не увренъ, что истинныя границы критическихъ обязанностей не попраны самымъ грубымъ образомъ. Превосходство, въ особенности въ поэм, можетъ быть разсматриваемо въ свт аксіомы, которая должна быть только правильно установлена, чтобы сдлаться самой очевидной. Это не превосходство, если оно требуетъ, чтобы его доказывали:— и такимъ образомъ, указывать частично на достоинства какого-нибудь произведенія вскусства, это значитъ допускать, что они вовсе не достоинства.
Среди ‘Мелодій’ Томаса Мура есть одна, отличительный характеръ которой, какъ поэмы, страннымъ образомъ обходился молчаніемъ. Я намекаю на стихотвореніе, начинающееся словами — ‘Подойди, отдохни здсь со мною’. Напряженная энергія выраженія не уступаетъ здсь Байроновекимъ стихотвореніямъ. Здсь есть дв строки, въ которыхъ выражены чувства, воплощающія цликомъ божественную страсть любви — чувство, нашедшее себ отзвукъ въ большемъ числ человческихъ сердецъ, и въ сердцахъ боле страстныхъ, чмъ какое-нибудь другое отдльное чувство, когда-либо воплощенное въ словахъ.
Подойди, отдохни здсь со мною, мой израненный, бдный олень.
Пусть твои отъ тебя отшатнулись, здсь найдешь ты желанную снь.
Здсь всегда ты увидишь улыбку, надъ которой не властна гроза,
И къ теб обращенные съ лаской, неизмнно-родные глаза!
Только въ томъ ты любовь и узнаешь, что она неизмнна всегда,
Въ лучезарныхъ восторгахъ и въ мукахъ, въ торжеств и подъ гнетомъ стыда.
Ты была ли виновна, не знаю, и своей ли, чужой ли виной,
Я люблю тебя, слышишь, всмъ сердцемъ, всю, какая ты здсь, предо мной.
Ты меня называла Защитой, въ дни, когда улыбались огни,
И твоею я буду Защитой въ эти новые, черные дни.
Передъ огненной пыткой не дрогну, за тобой не колеблясь пойду,
Я спасу тебя, грудью закрою, или рыцаремъ честно паду!
За послднее время было принято отрицать у Mypa Воображеніе (Imagination), соглашаясь, что у него есть Фантазія (Fancy) — различіе, созданное Кольриджемъ — человкомъ, лучше чмъ кто-либо понимавшимъ творческія силы Мура во всемъ ихъ объем. Фактъ тотъ, что фантазія до такой степени господствуеть надъ всми другими способностями этого поэта, и надъ фантазіей всхъ другихъ людей, что естественнымъ образомъ возникла мысль, будто онъ только фантастиченъ.
Но никогда не было большаго недоразумнія, никогда не оказывалось большей несправедливости по отношенію къ слав истиннаго поэта. Изъ всхъ поэмъ, написанныхъ на Англійскомъ язык, я не могу указать ни одной, исполненной такого глубокаго — такого зачарованнаго воображенія, въ лучшемъ смысл этого слова, какъ стихотвореніе Томаса Мура, начинающееся словами — ‘Если бъ былъ я у этого тусклаго озера’.
Однимъ изъ самыхъ благородныхъ — и если говорить о Фантазіи — однимъ изъ наиболе своеобразно фантастичныхъ современныхъ поэтовъ былъ Томасъ Гудъ. Его ‘Прекрасная Инесъ’ всегда имла для мння невыразимое очарованіе.
Ты видлъ перлъ земли, Инесъ?
Она на Западъ скрылась,
Чтобы безъ солнца ослплять,
Чтобъ сна земля лишилась.
Она свтъ дня взяла съ собой,
Съ воздушною улыбкой,
Блескъ утра — на ея щекахъ,
На груди — жемчугъ зыбкій.
Вернись, о, перлъ земли, Инесъ,
До наступленья ночи,
А то Луна взойдетъ одна,
И звздъ зажгутся очи,
И нжно любящій вздохнетъ
Подъ лаской ихъ сіянья,
И разсказать не смю я
Всю тайну ихъ сліянья!