Европейские негры, Гаклендер Фридрих-Вильгельм, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 169 минут(ы)

ЕВРОПЕЙСКІЕ НЕГРЫ.

РОМАНЪ Ф. В. ГАКЛЕНДЕРА.

Часть первая.

I.
Театральная карета.

Стариною отзывается, любезный и благосклонный читатель, начинать разсказъ замчаніями о погод, но что жь длать? трудно безъ этого обойдтись. Сами скажите, хороша ли будетъ картина, если обстановка фигуръ, ее составляющихъ, не указываетъ, къ какому времени она относится? Вамъ бываетъ чрезвычайно-удобно продолжать чтеніе, когда вы съ первыхъ же строкъ узнаете, сіяло ли солнце полнымъ блескомъ, или завывалъ втеръ, или тяжелыми каплями стучалъ въ окна дождь. Впрочемъ, ни одно изъ этихъ трехъ обстоятельствъ не прилагается къ настоящему случаю. Наша простая и чрезвычайно-справедливая исторія начинается зимою, въ то время года, когда природа считается умершею, когда ею всякій пренебрегаетъ, когда стараются замнить солнце люстрами и вознаградить недостатокъ натуральныхъ и живыхъ цвтовъ и удовольствій искусственными.

Но, благосклонный читатель, несовсмъ-справедливо презрніе къ зимней природ. Бываютъ зимою дни, оригинальной прелести которыхъ я не промняю на самое цвтущее весеннее утро, на самый роскошный лтній вечеръ, это — дни, когда густой туманъ, покрывшій землю посл легкой оттепели, замерзнетъ прозрачнымъ слоемъ льда, облекающаго, но не скрывающаго землю, непохожаго на тотъ скучный однообразный снжный саванъ, подъ которымъ одинаково хоронятся луга и болота, долины и озера, сады и нивы. Да, чудно-прекрасенъ этотъ внезапно-разостлавшійся покровъ свтлаго льда, изъ-подъ котораго проглядываетъ все въ своемъ разнообразіи, только какъ-бы одтое блымъ газомъ, вотъ на лугу ростетъ блая мурава, каждый кустъ покрытъ брильянтами, втви дерева какъ-бы каплютъ кристаллами сахара. А воздухъ такъ свжъ и чистъ! и когда всходишь на холмъ, твое дыханье разносится голубоватымъ облачкомъ. А сходя но долин на дорогу, ведущую къ твоему жилищу, всматривайся, внимательне всматривайся въ каждый кустъ, въ каждый камешекъ, потому-что тотъ чудный день все облекъ дивнымъ волшебствомъ, повсюду создалъ микроскопическіе міры. Вчера грустно висли поблекшіе листки этой травки, ныньче превратилась она въ брильянтовую діадему, достойную украшать чело самой гордой красавицы, и подъ солнечнымъ лучомъ сверкаетъ она милліонами искръ. Вчера на этомъ голомъ клочк уныло торчали только пять-шесть вялыхъ стебельковъ травы, а ныньче построилась на немъ великолпная столица, окруженная волшебными садами, только взгляни пристальне, и ты будешь восхищенъ ея красотою. Вотъ улицы, площади съ густыми аллеями, вотъ цлые парки — ахъ, несносный воробей! онъ разрушаетъ обольщеніе, вспорхнувъ въ дивный городъ и покрывъ своими крыльями цлую площадь! Но нтъ, и онъ волшебное существо, потому-что, клюнувъ носикомъ въ мостовую города, онъ зажегъ ослпительный фейерверкъ радужныхъ искръ. Но идемъ дале.

Даже не вникая въ мелкія подробности, мы видимъ вещи удивительныя. Посмотрите: облака снова-упадающаго на землю тумана то образуютъ ряды колоссальныхъ зданій, на которыхъ переливаются вс оттнки краснаго, зеленаго, желтаго, синяго цвтовъ, то исчезаютъ эти громадныя стны въ волнахъ необозримаго озера, того очарованнаго озера, о которомъ слышали мы въ сказкахъ, какъ оно поглотило городъ съ его жителями. Да, мы слышимъ отдаленный шумъ и гулъ этого живущаго подъ волнами населенія, ну да, мы слышимъ его, вотъ и колоколъ городской бьетъ четыре часа.

Четыре часа! въ декабр это значитъ, что уже близка ночь. Слишкомъ-долго мы замечтались, поспшимъ домой, пока не смерклось. Туманъ отступаетъ передъ нами и снова свивается непроницаемою пеленою за нами. Вотъ изъ волнъ его появились городскія колокольни, вотъ мы ужь достигли предмстья, вотъ завса тумана разорвана вечернимъ втеркомъ и исчезающія полосы его несутся на югъ, вотъ и солнце позолотило зданія и землю послднимъ фіолетово-розовымъ лучомъ.

Конецъ длинной улицы, по которой мы идемъ, выходитъ въ поле, и видно намъ, какъ ласково прощается съ землею солнце, какими нжными, тихими красками одвается, засыпая, ландшафтъ. Высокіе домы, идущіе по восточной сторон улицы, гораздо-холодне, грубе принимаютъ прощальный привтъ: темныя, рзко-очерченныя тни противолежащихъ домовъ поднялись уже до ихъ верхнихъ этажей, только карнизы и кровли еще ярко освщены. Медленно ползутъ вверхъ тни ночи, наконецъ окутанъ ими весь домъ и закрываются его утомленные глаза. Газовый фонарь, одиноко-стоящій у заставы, говоритъ намъ, что солнце совершенно скрылось за горы, потому-что сбжалъ, покраснвъ заревомъ пожара, лучъ солнца съ стекла, еще за секунду яркимъ свтомъ блествшаго намъ въ глаза.

Часа въ четыре вечера, и даже нсколько-позже, улицы большаго города бываютъ зимою довольно-оживлены. Каждый торопится кончить свои дла засвтло, купцы возвращаются изъ лавокъ, отворяются двери школъ и выпускаютъ на вольный свтъ цлые легіоны маленькихъ шалуновъ, которые шумно бгутъ по троттуарамъ, задирая прохожихъ. Къ пяти часамъ все затихаетъ, утреннія дла у всхъ кончены, длать вечерніе вызды еще рано. Только фонарщикъ, съ своимъ фитилемъ на длинной палк, торопливо пробгаетъ по улиц, и рдкіе прохожіе иногда останавливаются, чтобъ посмотрть, какъ онъ зажигаетъ фонарь. Одинъ за другимъ, освщаются магазины, и вдвое-заманчиве, нежели днемъ, блещутъ изъ ихъ оконъ матеріи.

Около этого времени, благосклонный читатель, разъзжаетъ по городу старая карета, запряженная двумя клячами, съ сдымъ и сердитымъ кучеромъ въ синемъ кафтан на козлахъ. Ныншній день, принимая бразды, онъ спросилъ взбиравшагося на запятки лакея, также въ синей ливре: ‘Что, всхъ забирать?’ и получилъ въ отвтъ: ‘Всхъ’.

И вотъ карета пустилась разъзжать по переулкамъ, въ которые рдко заглядываютъ экипажи. Она останавливается обыкновенно передъ самыми маленькими, бдными домиками. Лакей поспшно соскакиваетъ съ запятокъ, дергаетъ звонокъ, тутъ обыкновенно отворяется одно изъ оконъ, высовывается голова и кричитъ: ‘Сейчасъ, сейчасъ, только допью чашку кофе’, или ‘только завяжу узелъ’. При этомъ кучеръ что-то ворчитъ, лакей (добродушный малый) затягиваетъ псню и перетопываетъ ногами, чтобъ согрться. Скоро на лстниц раздаются шаги, отворяется калитка и выходитъ молоденькая двушка, закутавшись въ большой платокъ или мантилью, за нею мать, или сестра, несетъ узелъ, или корзину, лакей тотчасъ же кладетъ эту ношу въ карету, двушка прыгаетъ въ экипажъ и карета детъ дале.

Когда разъ пять повторится эта исторія, и въ карет сидятъ уже пять двушекъ, лакей подходитъ къ дверцамъ и говоритъ: ‘Нельзя ли будетъ еще одну госпожу помстить?’ и, сдлавъ паузу, прибавляетъ: ‘Холодно ныньче, старику Андрею хотлось бы поскоре отдлаться, нельзя ли вамъ потсниться, сударыни?’ Двушки смются, но карета просторна, старикъ Андрей прозябъ,— и он тснятся, такъ-что карета часто привозитъ до восьми двицъ, не считая двухъ-трехъ дтей, которыя стоятъ посредин и у дверецъ: садиться имъ ужь некуда, но тснота не мшаетъ сидящимъ въ карет весело хохотать.

Этотъ экипажъ — театральная карета, поступившая въ свою настоящую должность за древностью лтъ, а нкогда возившая особъ, несравненно-боле знатныхъ и притомъ по одиночк или по дв, а не по восьми въ одинъ пріемъ.

Въ тотъ вечеръ, съ котораго начинается наша исторія, театральная карета пустилась странствовать очень рано, по случаю новаго балета: надобно было собрать весь кор-де-балетъ. Экипажъ былъ уже полонъ, и лакей подошелъ къ дверцамъ попросить двицъ потсниться, если можно, чтобъ захать еще за одною.

— За кмъ же? спросили изъ кареты.

— За мамзель Кларою, отвчалъ слуга.

— А, за княжною! смясь, сказала одна изъ сидвшихъ:— да вдь у насъ вс почетныя мста уже заняты.

— Да не обидлась бы мамзель Клара, что ей прійдется сидть на передней скамь, прибавила другая.

Лакей осердчалъ, не удержался, почесалъ у себя за ухомъ и сказалъ: ‘Полно-те, сударыни, пустяки говорить, еслибъ вс вы были похожа на мамзель Клару, меньше горничныхъ было бы нужно въ театр для васъ, да и мы съ Андреемъ скоре бы кончали свое дло. Что жь, угодно вамъ потсниться, или неугодно?’

— Мн все-равно, пожалуй, сказала одна, смясь.

— Пожалуй, повторили еще дв.

— Знаете, что я скажу, подхватила четвертая: — нашъ старикъ протежируетъ Клар и непремнно ухаживаетъ за нею.— Вс хоромъ расхохотались этой плоской шутк.

Но старикъ сердито уже захлопнулъ дверцу, экипажъ покатился и скоро остановился передъ старымъ четырехъ-этажнымъ домомъ, впрочемъ, только считалось въ немъ четыре этажа, а на-самомъ-дл было шесть, если прибавить два ряда низенькихъ мансардъ, надстроенныхъ уступами одинъ на другомъ въ его высокой кровл. Съ виду походилъ этотъ домъ на казармы или фабрику, и не мене, нежели на фабрик, было въ немъ шума и толкотни, потому-что цлый день неугомонно ходили по его ветхимъ лстницамъ многочисленные, суетливые и бдные жильцы.

Едва лакей дотронулся до звонка, сдланнаго при вход на лстницу, какъ изъ-подъ кровли уже послышался голосъ: ‘Сейчасъ, она ужь готова, идетъ’.

— Вдь какъ торопится то, никогда не задержитъ! проговорилъ лакей, и вс сидвшія въ карет снова засмялись, на что лакей съ досадою замтилъ, что смяться тутъ нёчему.

Въ ту же минуту подл экипажа явилась Клара съ шестилтнею сестрою, которая несла за нею маленькій узелъ, у самой Клары былъ въ рукахъ другой узелъ, гораздо-больше. Лакей съ особенною предупредительностью взялъ его.

— Дай мн шитье и ступай скоре въ комнату, чтобъ не простудиться, сказала Клара сестр и, погладивъ ребенка по головк, вошла въ карету.

— Теперь пошелъ прямо въ театръ! закричалъ лакей кучеру.

Клара прижалась въ уголку и мягкимъ голосомъ сказала: ‘Темно, mesdames, и я не могу узнать васъ, но все-равно, очень-жалю, что заставила васъ тсниться’.

— О, мы привыкли, отвчала сидвшая напротивъ Клары.— Только, зачмъ ты таскаешь съ собою столько узловъ? прибавила другая.— Что у тебя въ другомъ узлу?

— Въ большомъ балетный костюмъ, а въ маленькомъ работа.

— Работа? насмшливо отозвался голосъ изъ другаго угла: — съ такимъ прилежаніемъ ты скоро разбогатешь.

Клара вздохнула и тмъ кончился разговоръ, потому-что карета затрещала и задребезжала, выхавъ на большую мощеную улицу. Черезъ нсколько минутъ она остановилась у театра.

Лакей принималъ узлы, за узлами выходили двушки. Клар, вышедшей посл всхъ, лакей опять оказалъ особенное вниманіе: — У васъ два узелка, такъ одинъ дайте снести мн сказалъ онъ, и велвъ кучеру прізжать въ девять часовъ, пошелъ за танцовщицами.

II.
Черные и розовые банты.

Вроятно, очень-немногія изъ читательницъ бывали въ театральныхъ гардеробныхъ. О читателяхъ нечего и говорить, потому-что для нихъ эти гардеробныя, особеико гардеробныя танцовщицъ, ршительно-недоступны, и неподкупенъ грозный стражъ ихъ, хилой, но сердитый инвалидъ.

Отдленіе балетнаго гардероба состоитъ изъ трехъ комнатъ, въ каждой виситъ нсколько зеркалъ, у стнъ стоятъ блые шкапчики, на каждомъ написано имя танцовщицы, которой онъ принадлежитъ, тамъ хранятся ея туалетныя принадлежности — старые и новые, тсные и просторные башмаки, три, четыре трико, лоскутки матерій и шелкъ всевозможныхъ цвтовъ, иглы, румяна и блила, помада, гребни, шпильки, наконецъ, коробочка съ магнезіею въ порошк, замняющею пудру, и заячья лапка для натиранія лица блилами.

Въ этихъ трехъ комнатахъ собралось уже десятка три молоденькихъ двушекъ, которыя съ хохотомъ и болтовнею приводятъ въ порядокъ свой балетный костюмъ, потомъ одваются при помощи горничныхъ. И лишь только однутся он въ трико, становятся еще вертляве и шумне, такъ-что надзирательница гардеробной часто должна сурово устремлять на виновныхъ свои очки и напоминать о порядк. Тогда начинаютъ хихикать и шутить вполголоса еще больше прежняго. Вдругъ вс кричатъ съ испуга: кто-то постучался въ дверь. Это monsieur Фрицъ, парикмахеръ, онъ спрашиваетъ, можно ли войдти. Тотчасъ же населеніе первой комнаты накидываетъ шали и мантильи и несчастный юноша входитъ. Мы сказали ‘несчастный’: и въ-самомъ-дл, порядочное мученіе причесать тридцать капризныхъ головъ. Двери второй комнаты затворяются, потому-что двицы тамъ еще не одты, и monsieur Фрицъ принимается за свое трудное дло, при общихъ шуткахъ и смх.

Но не вс принимаютъ участіе въ хохот — нтъ, часъ одванія, потомъ часъ появленія на сцену тяжелъ, мучителенъ для многихъ изъ этихъ двушекъ. ‘Такъ зачмъ же стали он танцовщицами?’ спроситъ иной: ‘вдь на то была ихъ добрая воля’. Позвольте замтить, что доброй воли ихъ никто не спрашивалъ. Вотъ, напримръ, мать бдна, а у нея дв хорошенькія двочки, мать цлый день работаетъ, за ними присмотрть некому: ужь лучше же отдать ихъ въ театральную школу — и съ хлба долой, да и надзору тамъ больше будетъ, чмъ дома. И вотъ двочки подвергаются внимательному осмотру: прямы ли у нихъ ноги, гибка ли талья, живы ли глаза, здоровы ли зубы — все удовлетворительно, и передъ ними открылась карьера, повидимому иногда блестящая, но въ-сущности почти всегда жалкая и скорбная. Сначала на все глядятъ он съ легкомысленной радостью дтства, восхищаются своимъ ловко-сшитымъ трико съ золотымъ поясомъ, и не понимаютъ, какъ тяжелъ для нихъ будетъ этотъ легкій нарядъ. Понимать это начинаютъ уже тогда, когда поздно: двушк, уже взрослой, невыучившейся ничему, кром балетныхъ па, поневол остается только продолжать эти па. Чмъ иначе будетъ она кормить себя, старуху-мать или маленькихъ сестеръ? Вдь она ничего не уметъ длать. Впрочемъ, если танцовщица и погибаетъ, что жалть о ней? Вдь она танцовщица, то-есть существо, говоря о которомъ, каждый и каждая иметъ право пожимать плечами. Вдь для нея составляетъ удовольствіе являться передъ публикою въ трико.

Нтъ, милостивыя государыни, для немногихъ это удовольствіе, а для большей части вовсе не удовольствіе. Еслибъ мста въ свт раздавались по нравственному влеченію людей, быть-можетъ, многія изъ этихъ танцовщицъ сидли бы въ ложахъ, а изъ ложъ многія должны бы перейдти на ихъ мста, выставляя себя на-показъ публик.

Двицы, привезенныя въ послдней карет, были въ третьей комнат, еще оканчивая туалетъ, когда другія ужь были одты. Суетливо хлопочатъ вокругъ нихъ горничныя. Передъ однимъ изъ зеркалъ стоитъ танцовщица, одтая лсною нимфою. Юбка на ней очень-коротка, свтлозеленый спенсеръ стянутъ такъ, что трещитъ при каждомъ движеніи. Подл нея на стул сидитъ другая, протянувъ ноги, потому-что иначе сидть неловко: трико очень-узко. Об он очень-хороши собою. Стоящая передъ зеркаломъ брюнетка съ блестящими глазами и безукоризненной тальей, другая, блондинка, съ кроткимъ выраженіемъ въ лиц, съ движеніями тихими и скромными.

— Замтила ты, говоритъ блондинка: — Мари все плачетъ, когда же она пойметъ, что это вздоръ?

— Погоди, пойметъ, отвчаетъ брюнека, страшно перегибаясь назадъ, чтобъ видть, не расходится ли спенсеръ съ юбкою:— вдь съ нами всми было то же. Разв кто начиналъ по доброй вол?

— Да я начала, потому-то мн и жаль ея.

— Правда, отвчала брюнетка съ оттнкомъ презрительной насмшки въ голос, самодовольно оглядывая себя въ зеркал со всхъ сторонъ.

— Но вдь онъ на мн женится, продолжала блондинка.

— И прекрасно, если такъ, только едва-ли. Ну, а если Мари не хочетъ, кто жь ее принудитъ?

— Ты знаешь, у ней нтъ ни отца ни матери, она живетъ у тетки.

— Ахъ, не говори мн объ этой твари! Мы знаемъ, какими длами она занимается. Впрочемъ, что жь такое? Она не можетъ насильно заставить: племянница не дочь. Я поговорю съ Мари.

— Поговори, Тереза, сказала блондинка: — ты знаешь, Мари милая, добрая двушка, по она одна не можетъ долго устоять противъ тётки, ее некому поддержать, кром тебя.

— Да, я поговорю съ ней, гордо повторила Тереза и, съ удовольствіемъ еще разъ взглянувъ на себя въ зеркало, повернулась, сдлавъ пируэтъ, и величественно пошла въ тотъ уголъ, гд сидла Мари.

Уголъ былъ дурно освщенъ, и здсь одвались самыя младшія изъ танцовщицъ, еще неуспвшія завоевать себ боле-удобнаго и пометнаго мста въ гардеробной. Теперь уголъ занимали дв очень-молоденькія двушки, об красавицы и об брюнетки. Мы уже знакомы съ ними: одна была Мари, о которой говорила Тереза съ своею подругою, другая — Клара.

Мари была свжа и роскошна, стройная талья, полныя руки, цвтущее румянцемъ лицо были прекрасны. Румянецъ ея былъ такъ горячъ, что не покорялся блиламъ, румянъ не употребляла она никогда, и однакожь многіе изъ зрителей находили, что она слишкомъ румянится. Но въ лиц ея было мало выраженія, въ движеніяхъ мало граціи, нога ея была велика, потому не могла она занимать въ балет значительныхъ ролей.

Клара была средняго роста и сложена восхитительно-прекрасно. Нога и рука ея были миньятюрны, талья гибка и прелестна, грудь высока и вся фигура ея была очаровательно-граціозна. Густота и длина ея черныхъ волосъ приводили въ отчаяніе monsieur Фрица, блдное лицо ея было, однакожь, свжо и выразительно, глаза блестящи, зубы ослпительно-свжи. Если мы прибавимъ, что она длала вс на съ чрезвычайною легкостью и граціей, то можно было бы дивиться, что она до-сихъ-поръ остается въ кор-де-балет и не сдлалась одною изъ первыхъ танцовщицъ. Но Клар, озабоченной домашними хлопотами, не было времени каждый день отдавать нсколько часовъ продолжительнымъ экзерциціямъ, которыя необходимы, чтобъ достичь совершенства въ искусств. Кром-того, она удалялась отъ балетмейстера, который вмст былъ и первымъ танцоромъ: онъ съ самаго начала испугалъ ее своими любезностями. Не могла она подружиться и съ другими двицами, бшеная развязность которыхъ была для нея ужасна, потому вс смотрли на Клару несовсмъ доброжелательно. Одна Мари была къ ней привязана и слушалась во всемъ ея совтовъ.

Об он старались, по возможности, избгать услугъ любезнаго monsieur Фрица, и причесывали другъ друга сами. Вс остальныя двицы еще были заняты уборами, какъ он, совершенно-одтыя, уже сидли, ожидая начала спектакля. Мари смотрла въ окно, задумавшись, Клара развязала свой узелъ съ шитьемъ и торопливо работала. Но лица у той и другой были одинаково-печальны и на глазахъ навертывались слезы. О чемъ грустила Мари — мы знаемъ, Клара обшивала дтское платье черными лентами.

Въ эту минуту подошла къ нимъ мамзель Тереза, гордая и самоувренная, какъ всегда.— Вы ужь готовы?’ сказала она:— и Клара ужь опять за работою! Что такое ты шьешь?

— Ныньче поутру умерла у меня маленькая сестра, отвчала Клара, приподнимая голову, и глаза ея наполнились слезами.

— Не-уже-ли? Умерла твоя бдненькая сестрица? Ахъ, какъ жаль! И ты шьешь для нея это платье? тономъ искренняго сожалнія сказала Тереза.

Клара молча наклонила голову.

— Сколько лтъ было ей, бдняжк?

— Только два года. Какой милый, какой милый былъ это ребенокъ!…

— Теперь ей лучше, нежели было бы на свт, сказала Тереза.— Но мн жаль тебя: вдь ты ее очень-любила?

— Какъ мать она любила ее, сказала Мари.

Нсколько другихъ танцовщицъ, въ томъ числ и блондинка Элиза, подруга Терезы, съ состраданіемъ подошли къ разговаривающимъ. Скоро присоединились къ нимъ вс остальныя двицы, бывшія въ комнат, и поразительно было видть, какою грустью замнились улыбки на этихъ, за минуту веселыхъ, лицахъ. Он, разодтыя такъ фривольно, стояли грустныя, серьёзныя, молчаливыя. И странный контрастъ съ мертвою тишиною этой комнаты составляли доносившіеся изъ двухъ другихъ комнатъ шумъ, болтовня, хохотня, веселые напвы, стукъ кастаньетъ и быстрый шорохъ ногъ, выдлывающихъ замысловатыя па.

— Зачмъ же ты обшиваешь ей платье черными лентами? сказала Тереза посл долгой паузы, нагнувшись и разсматривая платье: — вдь маленькихъ двушекъ всегда хоронятъ въ платьяхъ съ розовыми лентами. Да вдь нужно бы настоящія ленты, а не миткалевыя.

— Да, такъ и есть, ты спорола ихъ съ какого-то стараго платья. Это негодится, продолжала Тереза, выпрямляясь.— Твоя сестра хоть въ гробу должна быть одта не хуже другихъ дтей.— Allons, mesdames! прибавила она, обращаясь къ другимъ: — найдите скоре розовыхъ атласныхъ лентъ. Сколько теб ихъ нужно?

— Оставь, оставь, Тереза! говорила Клара: — это ненужно, зачмъ это?

— Я такъ хочу. Вдь ты еще только начала пришивать черныя ленты, спори ихъ. Mesdames, поскоре давайте розовыхъ лептъ!

Двицы уже рылись въ своихъ ящикахъ и одна уже несла розовыя лепты.

Черезъ минуту и въ остальныхъ двухъ комнатахъ вс искали розовыхъ лентъ. Цлая куча ихъ была собрана для сестры Клары.

Какъ тронуло бдную двушку это участіе и какъ утшительно было ей теперь смотрть на блое платьице, убранное свтлыми, радостными розовыми лентами! Какъ мила въ нихъ будетъ бдная двочка!

— Когда же вы хороните сестру? сказала Элиза, подавая ей нсколько букетовъ искусственныхъ цвтовъ — лучшій, почти единственный свой нарядъ, которымъ она жертвовала, чтобъ убрать гробокъ двочки: — когда вы ее хороните? Вдь намъ надобно же проводить ее — не такъ ли, mesdames?

— Конечно, подтвердила Тереза:— мы вс будемъ провожать ее и принесемъ цвтовъ, сколько можемъ собрать.

— Благодарю васъ, сказала Клара.— Похороны будутъ завтра въ десять часовъ.

— Непремнно, вс будемъ, ршительно повторила Тереза и взяла готовое, мило-отдланное розовыми лентами платьице, показывая всмъ, какъ прекрасно оно теперь вышло.

Въ этотъ мигъ три раза прозвучалъ звонокъ — знакъ, что танцовщицы должны выходить на сцену. Поспшно бросилась каждая запереть свой шкапчикъ, еще разъ оправиться передъ зеркаломъ и, взглянувъ, хорошо ли сидятъ башмаки, шумно побжали он вверхъ по ступенямъ лстницы, ведущей на сцену.

III.
Балетъ.

Передъ балетомъ даютъ обыкновенно какой-нибудь дюжинный водевиль съ простенькими декораціями, чтобъ задняя половина сцены оставалась свободна для приготовленій къ балету.

Ныньче даютъ балетъ въ четырехъ дйствіяхъ и двнадцати картинахъ, съ раздирающими страданіями любовниковъ и большимъ количествомъ патетизма, нежели смысла. Одна изъ чувствительнйшихъ сценъ, очень-трудная, должна быть еще разъ репетирована. Дло въ томъ, что женихъ, баронъ, графъ или герцогъ, въ первомъ дйствіи являющійся добрымъ малымъ, хотя его страшно-нафабренные усы и служатъ яснымъ предзнаменованіемъ, что онъ развернется яростнымъ тигромъ — этотъ женихъ, какъ заведено въ балетахъ, по-несчастью, застаетъ у своей невсты влюбленнаго въ нее юношу. Тутъ-то начинаются ужасы: женихъ сначала останавливается, какъ пораженный громомъ, потомъ, съ яростнымъ взглядомъ, почти не шевеля ногами, перелетаетъ на противоположную сторону сцены. Астольфо, то есть влюбленный юноша, выхватываетъ мечъ, двадцать танцовщицъ (свита невсты) единодушно дрожатъ и отскакиваютъ и снова подбгаютъ, свита жениха надменно издвается надъ Астольфо, наконецъ невста, лежавшая безъ чувствъ, вскакиваетъ, какъ на пружинахъ, ловитъ руку своего Астольфо и передъ глазами изумленнаго жениха принимается вытанцовать съ нимъ pas de-deux, которымъ ясно показываетъ, что вотъ-де самый этотъ Астольфо съ дтства былъ предметомъ моей страстной любви, и что я-де не измню ему, хоть пилите меня пополамъ, а за тебя, баронъ или герцогъ, не пойду, не пойду и не пойду — вотъ теб и все!

Эту сцену наскоро репетировали передъ спектаклемъ, и первый танцоръ, за отсутствіемъ балетмейстера исполнявшій его должность, вздумалъ осмотрть, хорошо ли и правильно ли одты кор-де-балетныя танцовщицы. Инымъ эта ревизія со стороны красиваго молодаго человка была пріятна, другія оборачивались спиною, когда онъ подходилъ къ нимъ, третьи спокойно продолжали разговаривать между собою, нисколько не конфузясь его пытливыми взглядами.

— Гд мамзель Клара? сказалъ онъ, не замчая, что она стояла недалеко отъ него, за декораціею, изображавшею садъ.— Гд мамзель Клара? повторилъ онъ громко:— прошу ее подойдти сюда.

Ослушаться было невозможно и двушка съ неудовольствіемъ вышла на слабо-освщенную сцену, гд оставался уже только одинъ первый танцоръ.

— Странно, сказалъ онъ съ гадкою улыбкою: — что васъ всегда надобно звать но нскольку разъ. Вамъ было бы лучше, прибавилъ онъ, понизивъ голосъ: — слушаться моихъ словъ съ перваго раза.

— Что вамъ угодно? боязливо спросила Клара.

— Пока я желаю очень-немногаго. Вы танцуете въ переднемъ ряду и отчасти со мною: мн нужно взглянуть, какъ вы одты, потомъ сдлаемъ репетицію нашихъ па.

— Я одта хорошо, отвчала двушка, отступая назадъ.

— Не широки ли вамъ башмаки? Хорошо ли сидитъ на васъ трико? Я не хочу, чтобъ оно давало складки. Позвольте-ко взглянуть, идите же сюда.

Двушка стояла неподвижно. И еслибъ на сцен было свтло, видно было бы, какъ выступилъ румянецъ на ея щекахъ сквозь блила.

— Полно-те ребячиться! Вы знаете, со мною негодится шутить. Вы не получите прибавки къ жалованью въ слдующемъ мсяц, если я опять долженъ буду жаловаться на ваше упрямство и непослушаніе. Идите же сюда!

Она приподняла на вершокъ шелковую юбку, такъ, чтобъ видно было колно.

Онъ сдлалъ къ ней нсколько шаговъ, она отступила.

— Вы все ребячитесь, вамъ надобно во многомъ измниться, иначе не ожидайте никакихъ успховъ. Не слишкомъ ли туго вы зашнурованы?

— Я не шнуруюсь туго, отрывисто сказала Клара и хотла уйдти.

Но первый танцоръ удержалъ ее за руку.

— Кажется, наши портнихи шьютъ на васъ небрежно. Для вашей дивной тальи негодятся чужіе старые спенсеры. Для васъ нужно бы всегда шить новые костюмы. И если, Клара, вы захотите…

Клара хотла вырвать свою руку изъ его руки, но онъ предупредилъ это движеніе и крпче сжалъ ее.

— Кажется, продолжалъ онъ, нагибаясь къ двушк:— начальница гардероба неблаговолитъ къ вамъ, она даетъ вамъ спенсеры слишкомъ-много подбитые ватой… Мы сейчасъ увидимъ это…

Но, къ-счастію двушки, услужливому товарищу надобно было оставить это изслдованіе, потому-что изъ-за кулисъ вылетли, быстро вальсируя, дв танцовщицы и, не удержавшись, натолкнулись на него такъ сильно, что онъ схватился за колонну, чтобъ не упасть. Въ тотъ же мигъ он подхватили изумленную и обрадованную своимъ внезапнымъ избавленіемъ Клару, увлекши ее въ бшеный танецъ и, сдлавъ туръ по всей сцен, скрылись вмст съ нею за кулисами. Тамъ сильная Тереза (одна изъ вальсировавшихъ была она) остановилась и остановила двухъ подругъ однимъ быстрымъ движеніемъ и съ громкимъ хохотомъ бросилась на софу.

— Какъ я благодарна теб, Тереза, сказала Клара, переводя духъ: — ты избавила меня своею шалостью отъ самаго непріятнаго положенія.

— А завтра же снова ты будешь поставлена въ такое же положеніе, мой другъ, съ хохотомъ отвчала Тереза.

— Боже мой! правда, правда. Но что же мн длать? Я совершенно беззащитна, одинока!

— Я теб скажу два средства, важно сказала Тереза, поставивъ одну ногу на софу, чтобъ поправить башмакъ, соскользнувшій отъ быстраго танца:— можешь выбирать любое: или теб надобно войдти къ нему въ милость…

— Никогда! ни за что! съ негодованіемъ вскричала Клара.

— Или, если не хочешь, найдти себ покровителя, который бы могъ сказать нашему первому танцору и всмъ тмъ, которые захотятъ осматривать твой спенсеръ: ‘Любезнйшій, если вы вздумаете надодать мамзель Клар, даю вамъ пріятное для меня общаніе устроить, чтобъ васъ ошикали три раза сряду…’

— Или, прибавила Элиза, также вальсировавшая съ Терезою: — твой покровитель объяснится съ обидчикомъ гд-нибудь въ темномъ переулк.

— Длается и такъ, смотря по характеру, но это не-совсмъ-благородно, надменно возразила Тереза.

— Но я не хочу имть такихъ покровителей, робко отвчала двушка.

— Поздно, мой другъ, сказала Тереза, обнимая стройную ея талью: — ты не избгнешь той же участи, какой не избжали мы вс, если пошла по одной дорог съ нами.

Между-тмъ водевиль окончился, занавсъ упалъ и публика отчасти разошлась по корридорамъ и буфетамъ, отчасти занялась разговорами. Въ партер горячо толковали объ ожидаемомъ балет и впередъ жестоко осуждали и музыку, и танцы и декораціи его

На сцен было еще боле жизни, нежели въ ложахъ и креслахъ: поспшно устанавливались декораціи, представлявшія огромную залу съ блыми и золочеными колоннами, великолпно-освщенную, кордебалетныя феи кружились по сцен, особенно у занавса, въ тхъ мстахъ, гд сдланы въ немъ отверстія, чтобъ смотрть на публику. У каждой изъ этихъ прорхъ стояло по полудюжин двушекъ, нетерпливо-дожидавшихся своей очереди, чтобъ взглянуть и передать условный знакъ.

Вамъ, читатель, быть-можетъ, кажется, что когда опущенъ занавсъ, то этимъ и кончается сценическая драма. И дйствительно, вы ничего не замтите черезъ это, повидимому, неподвижное полотно, если вамъ не открыты закулисныя тайны. Знайте же, что въ занавс каждаго порядочнаго театра сдланы въ мстахъ, покрытыхъ черною краскою, дв прорхи, черезъ которыя постоянно ведется разговоръ то съ однимъ, то съ другимъ изъ элегантныхъ зрителей. Каждый изъ нихъ подстерегаетъ условные знаки, относящіеся именно къ нему. Новое лицо, становясь у отверстія, объявляетъ о своемъ появленіи тмъ, что слегка шевелитъ занавсъ, это значитъ: ‘смотрите, я здсь’. Потомъ въ отверстіе высовывается конецъ пальца, въ перчатк или безъ перчатки, движется направо, налво, вверхъ, внизъ — все это различные сигналы, палецъ исчезаетъ и является вновь, кружится и вертится, и разсказываетъ привычнымъ глазамъ цлую исторію. Если молчитъ отверстіе въ занавс, говоритъ самый занавсъ: вотъ, въ извстномъ мст, дотронулся до него палецъ, чертитъ различныя фигуры: каждая изъ нихъ иметъ свой смыслъ, понятный только одному, избранному, который жадно смотритъ на таинственный и молчаливый для всхъ другихъ пейзажъ или фронтонъ огромнаго полотна. И если вы, читатель, научились подмчать эту нмую игру, антракты часто бываютъ для васъ интересне самаго спектакля.

Но вотъ кончилась длинная увертюра, занавсъ поднялся, публика апплодируетъ богатымъ декораціямъ и дйствіе начинается блестящимъ баломъ. Весело, увлекательно гремитъ музыка, быстро носится по сцен толпа танцующихъ. Зрители ослплены радужными переливами матерій, разввающимися шарфами, блескомъ золота, серебра и брильянтовъ. Только когда смнились декораціи и явился садъ, освщенный луною, отдохнули глаза зрителей, кор-де-балетъ исчезъ вмст съ бальнымъ заломъ: бдняжкамъ нужно дать покой посл утомительнаго танца. На сцен только онъ и она — это ихъ первая встрча, первое объясненіе въ любви.

Между-тмъ за кулисами, танцовщицы кор-де-балета въ изнеможеніи падаютъ на стулья и диваны, тяжело переводятъ духъ и отираютъ потъ, струями текущій съ висковъ и лба. Вс утомлены страшно, и хотли бы отдохнуть, но нельзя: надобно оправить прическу, башмаки и спенсеры.

— Нтъ, капельмейстеръ нын ршительно сошелъ съ ума, сказала Тереза, прежде всхъ успвшая перевести духъ:— возможно ли играть въ такомъ быстромъ темпе? Я измучилась, а до этого трудно, кажется, меня довести. Бдняжка! продолжала она, обращаясь къ танцовщиц съ слабой грудью, которая сидла въ совершенномъ изнеможеніи, то блдня, какъ полотно, то вспыхивая отъ прилива крови:— хорошо еще, что я успла тебя поддержать. Но ужь наговорю же я любезностей этому капельмейстеру, лишь бы пришелъ онъ сюда! Лучше ли теб? спросила она, снова обращаясь къ утомленной танцовщиц.

Та наклонила голову и, собравшись съ силами, проговорила:

— Да, теперь лучше, но тогда со мною сдлалось очень, очень-дурно, еслибъ ты меня не поддержала, я упала бы у суфлёрской ложи. Благодарю тебя, Тереза.

— Стоитъ ли благодарности? Но ты, кажется, туго зашнурована, я распущу корсетъ.

— Нельзя, тихо отвчала ослабвшая танцовщица:— такъ сдланъ спенсеръ, хорошо было бы мн сказаться больною, но я боюсь, что меня уволятъ изъ труппы, а тогда чмъ будетъ мн жить?

Тереза, пожавъ плечами, прошептала: ‘бдняжка!’ потомъ обратилась къ Мари, подруг Клары, и отвела ее въ сторону, за скалу, которая была приготовлена для третьяго акта.

— Ты хочешь о чемъ-то поговорить со мною, какъ я слышала отъ Элизы, сказала Тереза.

— Да, я рада была бы поговорить съ тобою, но будетъ ли у насъ теперь время на это?

— До выхода на сцену остается намъ еще четверть часа. Такъ твоя тётка мучитъ тебя?

Двушка потупила глаза.

— А ты знаешь мою тётку?

— Знаю, какъ не знать! И вспоминать объ этомъ не хочется! Но, къ длу. Я думала, что ты никогда не узнаешь, какова она.

— Долго я и не догадывалась. Молоденькой двочк не приходятъ въ голову дурныя мысли. Да и въ дом я не замчала ничего такого. Мы живемъ скромно.

— Ну, конечно, насмшливо сказала Тереза:— если она и устроиваетъ какія дла, то не у себя въ квартир. Что жь теперь?

— Ты сама знаешь, что. О, скажи, какъ мн быть?

— Ты не знаешь, о комъ она теб твердитъ?

— Однажды онъ былъ у нея. И теперь онъ здсь, въ театр.

— Ты мн покажешь его въ антракт. Быть-можетъ, я знаю его, и тогда мы увидимъ, что намъ длать.

— Mesdames, начинается третья картина, прокричалъ режиссёръ.

Раздался звонокъ. Декораціи перемнились и на сцен явился паркъ, въ которомъ воркуютъ нжные любовники и гд ихъ застаетъ женихъ. Эта патетическая сцена, разсказанная нами уже прежде, сопровождалась безконечными аплодисментами. Но вотъ и антрактъ. Мамзель Тереза вмст съ Мари стали у отверстія въ занавс.

— Гд жь онъ сидитъ?

— Четвертая ложа съ лвой стороны во второмъ ярус, сказала Мари, посмотрвъ съ минуту на публику.

— Во второмъ ярус? протяжно повторила Тереза:— значитъ, блестящаго мало. Однако, посмотримъ. Разъ, два, три, четыре — нтъ, Мари, ты врно ошиблась, или онъ ушелъ и на его мсто слъ другой. Взгляни еще разъ.

— Нтъ, это онъ самый, онъ зваетъ и поправляетъ волосы.

— Такъ. И это онъ, ты не ошибаешься?

— Онъ. А кто эта дама подл него?

— Его жена. Прекрасное дло онъ задумалъ!

— Это ужасно! Что мн длать, Тереза? Скажи, что мн длать?

Посмотрвъ еще съ минуту, Тереза молча отошла отъ занавса съ горькою улыбкою на задумчивомъ лиц.— Гнусный человкъ! проговорила она наконецъ.

— Ты знаешь его?

— Знаю, хоть никогда ни слова не говорила съ нимъ. Ты знаешь, у меня есть сестра швея. Она искала у нихъ работы и понравилась его жен. Но этотъ безукоризненный господинъ сказалъ, что не хочетъ и слышать, чтобъ въ его домъ ходила женщина, у которой сестра танцовщица. ‘Пріищи, мой другъ, швею изъ честнаго семейства’ сказалъ онъ жен. ‘Изъ честнаго семейства!’ — Это было четыре года назадъ. А я тогда была чиста, какъ невинный младенецъ. О, я постараюсь ему припомнить эти слова!

— Но что жь мн длать?

— Пока ничего, только сказывай мн обо всемъ въ подробности. Прекрасно, прекрасно, припомнятся теб твои слова, гадкій лицемръ!

IV.
Клара и ея семейство.

Какъ все на свт, не безконеченъ былъ и балетъ. Влюбленный юноша, съ граціозными пируэтами, ускользнулъ за кулисы, баронъ, или графъ, выразилъ нжными па свое примиреніе съ невстою и дло заключилось свадебнымъ баломъ, на которомъ первый танцовщикъ и первая танцовщица исполнили pas-de-deux по всмъ правиламъ балетной науки, ломаясь удивительнйшимъ манеромъ и превосходно доказавъ публик, до какихъ уродливыхъ и невозможныхъ въ природ перегибовъ можетъ быть доведено искусствомъ человческое тло. Особенно первый танцовщикъ заслужилъ общую похвалу, показавъ, что можетъ сгибать ноги въ колн нетолько назадъ, но и напередъ, въ противность естеству людскому. Онъ, кажется, готовился уже перевернуться и начать пляску на рукахъ, вверхъ ногами, но упалъ занавсъ и онъ избавился отъ этого подвига.

Черезъ четверть часа темна и пуста была сцена. Одн уборныя были освщены и полны суматохи. Торопливо переодвались танцовщицы, уже не заглядывая въ зеркало, и почти вс, не снимая трико, которое задержало бы, просто надвали поверхъ его чулки и башмаки, чтобъ успть ухать въ первой карет.

Клара бережливо уложила свой театральный костюмъ и траурное платье сестры, и должна была дожидаться, пока карета возвратится. Вечеръ былъ холоденъ и туманенъ. Стекла кареты потускнли такъ, что сидвшимъ въ ней двицамъ невидно было, по какой улиц он дутъ, и каждый разъ, какъ останавливался экипажъ, он спорили, къ чьему дому онъ подъхалъ. Лакей ршалъ это, называя по имени ту, которой очередь выходить изъ кареты. Вотъ экипажъ дохалъ и до квартиры Клары.

— Позвонить, чтобъ вамъ отперли? ласково спросилъ лакей.

— Благодарю, со мною ключъ, я войду никого не безпокоя. Прощай.

— Позвольте мн, мамзель Клара, принести завтра внокъ для вашей сестрицы. У меня есть знакомый садовникъ, я у него выпрошу — и поспшно проговоривъ это, старикъ-лакей, не дожидаясь отвта, захлопнулъ дверцу и закричалъ кучеру: ‘пошелъ!’

Клара простояла у двери своего дома съ минуту, прислушиваясь къ стуку удалявшагося экипажа, потомъ прошла дале, къ булочной, находившейся въ нсколькихъ шагахъ, и, купивъ благо хлба, медленно пошла домой, останавливаясь почти на каждомъ шагу, вслушиваясь въ отдаленные шаги прохожихъ. ‘Странно’ думала она: ‘въ первый разъ ныньче его нтъ: онъ не былъ ни въ театр, ни у кареты, когда я садилась въ нее, нтъ его и здсь!’

Она была ужь у двери, ведущей на ея лстницу, вынула ключъ, отперла и хотла войдти на темную лстницу, какъ послышались на улиц поспшные шаги и мужской голосъ сказалъ тихо:

— Фрейлейнъ Клара, минуту, одну минуту. Я долженъ сказать вамъ два слова.

Танцовщица остановилась въ дверяхъ и спокойно ожидала быстро-приближавшагося мужчину.

— Я такъ бжалъ, сказалъ онъ: — что едва перевожу духъ. Какъ я радъ, что усплъ увидть васъ!

— Васъ не было въ театр, и я не ожидала увидться ныньче съ вами, отвчала двушка.

— Мн было невозможно быть въ театр. А какъ я бжалъ! Я былъ въ скучномъ, ужасно-скучномъ обществ, и только сейчасъ усплъ вырваться оттуда. Я пришелъ только, чтобъ видть васъ.

— Я рада, что увидла васъ, отвчала двушка, доврчиво смотря на него.— Я такъ привыкла видть васъ каждый вечеръ, что безъ этого мн чего-то недостаетъ.

— Благодарю васъ за эти слова, но еслибъ вы не были такъ неумолимы, фрейлейнъ Клара, давно бы я нашелъ случай познакомиться съ вашимъ батюшкою и бывать у васъ.

— Нтъ, нтъ, я не хочу этого! Довольно ужь и того, что мы видимся здсь или въ театр. Этого со мною никогда не бывало, довольно и этого.

— Я буду доволенъ только тогда, если вы дадите мн вашу ручку.

— Пожалуй, только съ условіемъ, что вы сейчасъ уйдете.

И она взяла узлы, ключъ и хлбъ въ одну руку, чтобъ протянуть другую своему другу, который началъ осыпать поцалуями эту миньятюрную ручку. Но Клара вырвала ее, убжала и съ лстницы ужь сказала ему:

— Уходите же. До свиданья.

Молодой человкъ стоялъ передъ домомъ, смотря на окно въ верхнемъ этаж. Вотъ покачнулась въ окн стора, значитъ, отворилась дверь и Клара входитъ въ свою комнату. И молодой человкъ удалился тихими шагами.

По темнымъ извилинамъ Клара поднялась въ четвертый этажъ, ощупала рукою дверь, осторожно отворила ее и вошла въ переднюю, гд не было свчи, только въ широкія щели дверей изъ другой комнаты падала свтлая полоса, и направляясь по ней, Клара тихо прошла въ другую комнату, гд сидло все семейство.

Это была довольно-большая комната, потолокъ которой спускался къ одному боку, сообразно положенію кровли дома. Между единственнымъ окномъ и желзною печью, которая, судя по холоду, бывшему въ комнат, топилась не каждый день, стоялъ письменный столъ, заваленный бумагами и книгами, передъ нимъ стулъ съ красною подушкою, въ другомъ углу дв постели, большая и дтская. Другой столъ и три-четыре стула, старый комодъ и зеркальцо довершали меблировку комнаты, которая смотрла очень-пустынно, потому-что мебели было слишкомъ-мало для ея величины. Единственнымъ представителемъ роскоши былъ висвшій на стн портретъ какой-то знаменитой танцовщицы, экземпляры котораго были ею подарены всмъ членамъ труппы.

На дтской постели лежали два ребенка, шестилтняя двочка и четырехлтій мальчикъ, у стола сидлъ пожилой мужчина, чинившій перо и съ-тмъ-вмст уговаривавшій дтей лежать смирно и заснуть. Они хныкали и пищали, но при появленіи Клары плачъ ихъ прекратился.

— А, вотъ она, наша общая утшительница! Здравствуй, Клара! Пожалуйста уговори ихъ, чтобъ они уснули, сказалъ онъ, увидвъ дочь, поправилъ на стол бумаги и принялся писать.

Дти приподнялись и зорко слдили за всми движеніями Клары. Замтивъ, что она кладетъ на окно хлбъ, мальчикъ весело закричалъ: ‘принесла! принесла! ‘

— Ты все пишешь, батюшка, сказала Клара, подходя къ отцу: — ужь поздно, побереги свои глаза.

Дйствительно, ему было бы надобно беречь глаза, потому-что онъ, хотя и въ очкахъ, наклонялъ лицо къ самой бумаг. Но онъ бодро отвчалъ:

— Ничего, они у меня еще хороши, времени тратить нельзя. Вотъ я теперь смотрю на тебя, мой милый дружокъ, Клара, и они отдыхаютъ. Милая моя, какъ ты хороша!

— О чемъ плакали дти? сказала Клара, цалуя руку отца: — врно, шалили, поссорились, и надобно побранить ихъ?

— Нтъ, нтъ, отвчалъ старикъ: — они весь вечеръ играли очень-мило, я самъ любовался на нихъ, какими чудесными ужинами угощали они другъ друга!

— А вы ужинали?

— Боже мой! я… я и забылъ, сейчасъ только вспомнилъ…

— Что забыли? Не-уже-ли сходить къ книгопродавцу за деньгами?

— Нтъ, этого я не забылъ, но не засталъ Блаффера дома.

— И, стало-быть, вы не получили денегъ?

— Разумется, добродушно отвчалъ отецъ.— Отъ кого же получить, если не засталъ его.

— Такъ вы не ужинали?

— Мы сыты, дти съ удовольствіемъ кушали хлбъ.

— Черный хлбъ — такъ?

— Да, но онъ былъ очень-хорошъ.

— Я такъ и думала, сказала Клара, стараясь улыбнуться: — поэтому я запаслась для васъ блымъ хлбомъ, у сосдки еще не спятъ: я видла огонь, сейчасъ попрошу у ней молока и сдлаю молочную кашицу, прекрасную, вкусную кашицу, повторила она, обращаясь къ дтямъ, которыя весело улыбнулись при этихъ словахъ.

Отецъ раскрылъ книгу, поправилъ бумагу и началъ писать.

Несовсмъ-пріятно было Клар идти съ просьбою къ сосдк. Сосдка эта была набожная вдова, пользовавшаяся большимъ уваженіемъ за свои строгія правила и потому возбуждавшая во всхъ щедрыхъ людяхъ большое состраданіе своею бдностью. Получая пособія по-крайней-мр отъ двадцати семействъ, любившихъ ея бесды, она могла жить съ своими двумя дочерьми, не терпя никакой нужды, даже не имя надобности заниматься никакою работою, и все время употребляла на т занятія и бесды, которыми снискивала себ почитательницъ и благодтельницъ.

Когда Клара отворила дверь въ уютную комнату вдовы, фрау Вундель съ двумя дочерьми только-что сла за сытный ужинъ. Въ печи весело трещали дрова, разливая пріятную теплоту.

— Ахъ, фрейлейнъ Клара! сказала вдова, опуская на столъ вилку: — чему обязаны мы удовольствіемъ видться съ вами въ такой поздній часъ?

— Я хотла попросить васъ, мадамъ Вундель, одолжить мн, если можно, немного молока: у насъ вышло все, а я воротилась изъ театра такъ поздно, что наша лавочка уже заперта.

— Такъ, очень-хорошо, молока? съ удовольствіемъ, если оно у насъ есть. Только мн кажется, чуть-ли мы не выпили все ныньче поутру съ кофе. Ты не знаешь, Эмилія, продолжала она, обращаясь къ старшей дочери: — осталось у насъ молоко, или нтъ?

Эмилія, привыкшая хорошо понимать слова матери, сказала, придвигая къ себ тарелку:

— Очень-жаль, фрейлейнъ Клара, по молока у насъ не осталось ни капли.

— Да, да, въ-самомъ-дл, подтвердила вдова, снова принимаясь за вилку:— теперь помню, точно ничего не осталось.

— Нтъ, вы забыли, сестрица, сказала недогадливая младшая дочь: — Теперь, вечеромъ, принесли намъ дв кринки молока, и одну можно отдать Клар.

Вдова съ досадой сжала губы и злобно взглянула на эту непрошенную совтницу.

— Смотрите, какая хозяйка! Взгляни, Эмилія, въ-самомъ-дл. Если молоко есть, мы дадимъ его съ удовольствіемъ.

Эмилія сердито оттолкнула тарелку и пошла въ другую комнату.

Бдная танцовщица стояла какъ на угольяхъ, догадавшись, несмотря на свое простодушіе, въ чемъ дло, но младшая дочь, не обращая вниманія на грозные взгляды матери, спокойно продолжала:

— Надобно васъ поздравить, Клара: ныньче были вы очень-интересны и прекрасно танцовали!

За эти неосторожныя слова строгая вдова толкнула подъ столомъ ногою ногу дочери.

— Такъ вы были въ театр? спросила Клара.— Да, ныньче балетъ былъ прекрасный. Часто вы бываете въ театр?

— Она иногда бываетъ, но очень-рдко, возразила г-жа Вундель тономъ оскорбленной невинности: — что длать, молоденькія двочки не понимаютъ, что хорошо, что нтъ. Но мы съ Эмиліею никогда не бываемъ въ театр и никогда не позволимъ себ этого.

— Отчего же? вдь это пріятное развлеченіе, сказала Клара, чтобъ отвчать что-нибудь, безпокойно взглянувъ на дверь сосдней комнаты, изъ которой послышалось, какъ-будто что-то переливаютъ изъ одной посуды въ другую.

Мадамъ Вундель съ достоинствомъ пожала плечами и вскинула къ потолку глаза.

— Одно знакомое семейство, имя иногда даровые билеты, беретъ въ театръ мою дочь. Конечно, это для меня огорчительно, но что же длать? Не могу внушить приличія глупой двушк.

Тутъ вошла въ комнату Эмилія съ желанною кринкою молока, Клара съ благодарностью общала отдать недальше какъ завтра и ушла.

Тогда г-жа Вундель начала изобличать глупое поведеніе своей младшей дочери и объяснила ей, что она дура и негодница.

Между-тмъ, въ сосдней квартир старикъ продолжалъ писать, а мальчикъ не спускалъ глазъ съ дверей, что и было съ его стороны очень-натурально.

— Клара принесетъ намъ сладкаго, много, сказалъ онъ сестр.

— Ничего не принесетъ, отвчала двочка, которая была старше брата и больше его понимала: — а ты лучше усни.

Но Клара принесла кринку молока — и дти запрыгали отъ восторга. Черезъ нсколько минутъ вкусная молочная кашица была готова, и съ какою жадностью бросились сть ее дти! Отецъ не хотлъ садиться за столъ, но Клара посадила его почти-насильно и, убдившись, что кушанья достанетъ всмъ, онъ также началъ сть съ апетитомъ, хотя и говорилъ, что ему не хочется сть, что онъ совершенно сытъ, закусивъ хлбомъ.

— А что жь мы забыли Анету? вдругъ сказалъ мальчикъ: — вдь она еще ничего не кушала, ей тоже хочется покушать.

Онъ говорилъ объ умершей сестр, которая лежала въ другой комнат.

— Она не будетъ теперь кушать: она теперь умерла, улетла на небо, отвчала ему двочка.

Старикъ-отецъ тяжело вздохнулъ и опустплъ ложку.

— Нтъ, ты не знаешь, она еще не ушла на небо, она тамъ лежитъ на подушк, она уйдетъ на небо, когда ее похоронятъ, завтра она уйдетъ на небо, возразилъ мальчикъ.

— Ужь завтра! сказалъ отецъ, отирая глаза.— Ты все приготовила, Клара?

— Приготовила. И если вы, дти, будете умны, я покажу вамъ платье, въ которомъ Анета пойдетъ на небо.

Она пошла къ окну, гд лежалъ узелъ, и стояла лицомъ къ стн доле, нежели было нужно, чтобъ развязать узелъ: ей не хотлось, чтобъ отецъ замтилъ ея слезы, но дти нетерпливо просили скоре показать имъ платье Анеты, и Клара повернулась къ иимъ, держа въ рукахъ прекрасное блое платьице съ розовыми лентами.

— Ахъ, какъ чудесно! ахъ, какъ чудесно! Милочка, Клара дай, я его обновлю, наднь его на меня! кричалъ мальчикъ, прыгая и ласкаясь къ сестр.

— Не торопись, Карлъ, сказалъ отецъ: — когда-нибудь не уйдешь и ты отъ своей очереди. Но прежде вырости большой, порадуй меня.

— Теперь вы довольно насмотрлись, пора спать. Я васъ уложу, идите, сказала Клара. И черезъ пять минутъ дти уснули, весело мечтая о прекрасномъ платьиц Анеты.

Отецъ слъ опять писать, чтобъ кончить листъ, а Клара пошла взглянуть на умершую сестру. Какъ хороша лежала теперь двочка! А сколько страдала она, бдняжка! Ея болзнь была продолжительна. Однажды, когда Анета стала дышать очень-тяжело, Клара въ антракт (въ тотъ вечеръ, по обыкновенію, она была на сцен) подошла къ лож придворнаго медика и дождалась, пока онъ пошелъ въ буфетъ. Онъ былъ добрый человкъ, и она почти на колняхъ умоляла его пріхать къ ней въ домъ, взглянуть на больную сестру, спасти ее. Долго докторъ не могъ опомниться отъ изумленія, увидвъ передъ собою двушку въ балетномъ костюм, и долго не могъ понять ея словъ, прерываемыхъ рыданіями, но, разобравъ, наконецъ, въ чемъ дло, общалъ исполнить ея просьбу, и дйствительно пріхалъ въ тотъ же вечеръ, къ общему удивленію всхъ жителей переулка, безконечно-озадаченныхъ появленіемъ его богатаго экипажа. Но взглянувъ на больнаго ребенка, онъ пожалъ плечами и сказалъ, что онъ умретъ чрезъ нсколько часовъ. Къ утру двочка дйствительно умерла… Долго стояла подл тла ея печальная сестра, замнявшая ей мать, но возвратившись въ прежнюю компагу, нашла отца все еще сидвшимъ за своимъ переводомъ. И какъ почти насильно усадила его дочь ужинать, такъ теперь почти насильно заставила его лечь спать.

V.
Графъ Форбахъ и его друзья.

Молодой человкъ, такъ поспшно-шедшій на свиданіе съ Кларой, удалялся отъ ея дома медленными шагами, изрдка оглядываясь на окно, за занавсомъ котораго была теперь она. Задумчиво шелъ онъ по извилистымъ улицамъ предмстья, какъ-вдругъ его остановилъ шумъ, выходившій изъ воротъ хорошо-знакомаго ему стараго дома, чрезвычайно-живописной наружности. Молодой человкъ часто рисовалъ въ своемъ альбом это оригинальное зданіе, извстное подъ названіемъ ‘Лисьей Норы’. Теперь это на половину-разрушившееся строеніе служило пріютомъ для шарманщиковъ, уличныхъ пвицъ и всякаго рода бдняковъ, бродягъ и отчасти мошенниковъ, потому-что хозяинъ дома мужественно защищалъ своихъ жильцовъ отъ всякихъ опасностей. Молодой человкъ, знавшій, что ночью, проходя мимо этого дома, не мшаетъ быть осторожнымъ, остановился за угломъ ближней избушки, услышавъ, какъ мы сказали, въ темныхъ воротахъ его шаги и шумъ голосовъ. Черезъ минуту двое разговаривавшихъ вышли на улицу. Одинъ изъ нихъ былъ хозяинъ дома, Шарферъ, высокій мужчина съ большимъ носомъ, широкимъ, вчно-улыбающимся лицомъ и рзкою физіономіею. Лицо другаго было закрыто воротникомъ плаща. Молодой человкъ хотлъ пройдти дале, но слова, сказанныя господиномъ въ плащ, привлекли его вниманіе.

— Она должна завтра же ухать отсюда, паспортъ ей давно достали, чего жь она ждетъ? говорилъ человкъ въ плащ:— я не люблю, чтобъ меня обманывали.

— Она уврена, что вы ей поможете, отвчалъ хозяинъ.— Потому я и просилъ васъ зайдти сюда. Вдь она можетъ быть полезна: преумная и ловкая двушка.

— Такъ, такъ, но вс ее знаютъ.

— Э, ничего! на это есть средства. Хотите поспорить, что она гд-нибудь встртится съ вами подъ видомъ француженки-гувернантки, и вы сами ее не узнаете? Поврьте, лучше оставить ее здсь: увидите, что въ первомъ же важномъ дл безъ нея мы не обойдемся.

— Нтъ, это невозможно! съ досадою отвчалъ собесдникъ хозяина.— Мы дадимъ ей рекомендательное письмо, и пусть детъ въ Берлинъ. Здсь она можетъ ввести насъ въ хлопоты.

— Подождите хоть три-четыре дня. Переговорите прежде съ Мейстеромъ Кристофомъ.

— Съ нимъ я не хочу говорить о такихъ пустякахъ, у меня будутъ къ нему дла поважне.

— Пожалуйста! настойчиво твердилъ хозяинъ: — вдь я почти-что общалъ ей наврное.

— Ну, если такъ, пожалуй, поговорю съ нимъ, но если онъ скажетъ, чтобъ ухала, то прошу васъ кончить это дло и не прятать ее у себя.

— Если онъ скажетъ, кто же ршится не послушать? Я съ нимъ не захочу ссориться ни за что въ мір, съ жаромъ сказалъ хозяинъ.

— Да, съ нимъ ссориться плохо. Прощайте же, не забудьте моего адреса, какой сказалъ я вамъ для этой недли. Помните: я не хочу ни съ кмъ видться, сказалъ господинъ въ плащ, старательне закрываясь воротникомъ.

— Адресъ какъ не помнить. Въ Грязномъ Переулк, нумеръ сорокъ-восьмой, отвчалъ хозяинъ.

— Такъ, сказалъ господинъ въ плащ и пошелъ по улиц.

Охотно пошелъ бы за нимъ молодой человкъ, которому голосъ его казался знакомымъ, чтобъ удостовриться въ своихъ догадкахъ, но это было невозможно. Шарферъ долго стоялъ у воротъ и ушелъ назадъ только тогда, какъ его собесдникъ уже скрылся изъ виду. И молодой человкъ, отказавшись отъ всякихъ поисковъ, прошелъ къ графу Форбаху, у котораго и прежде располагалъ просидть остатокъ вечера. Такъ-какъ теперь онъ долженъ явиться въ обществ людей высшаго круга, то мы должны сказать, что нашъ молодой человкъ былъ сынъ богатаго банкира, занимавшійся, по страсти, живописью. Имя его было Артуръ Эриксенъ.

Графъ Форбахъ былъ единственный сынъ тогдашняго военнаго министра и занималъ отдльный флигель въ великолпномъ отцовскомъ дом. На вопросъ Артура, дома ли молодой графъ, слуга отвчалъ, что дома и у него сидитъ баронъ фон-Брандъ съ двумя другими гостями.

— А давно здсь баронъ? спросилъ Артуръ.

— Минутъ съ десять, отвчалъ слуга.

— Пшкомъ онъ пришелъ, или пріхалъ?

— Пришелъ пшкомъ, какъ сказывали лакеи изъ дома стараго барина. Онъ прежде къ нему заходилъ.

— Значитъ, я ошибся, сказалъ Артуръ, чтобъ не подать подозрнія слуг своими разспросами: — а мн показалось-было, что я встртилъ его на улиц.

Онъ прошелъ въ роскошно-меблированную комнату, гд сидлъ молодой графъ съ гостями, расположившимися у камина на спокойныхъ креслахъ.

До появленія Артура, разговоръ шелъ довольно-вяло. Пока графъ длалъ ему вопросы, которыми обыкновенно встрчаютъ новаго гостя: о томъ, былъ онъ въ театр, и почему не былъ и т. д., Артуръ нсколько разъ пристально посматривалъ на барона, который въ живописной поз стоялъ у камина, опершись на него одною рукою и заложивъ другую за жилетъ.

Баронъ Брандъ былъ мужчина лтъ тридцати, средняго роста, худощавый, стройный и элегантный, широкія плеча и высокая грудь показывали въ немъ атлета, и дйствительно, баронъ любилъ, при случа, похвастаться физическою сплою. Цвтъ лица его былъ свжъ, срые глаза очень-живы. Коротко-обстриженные, зачесанные вверхъ рыжеватые волосы и торчащіе кверху усы придавали его физіономіи выраженіе смлое, даже дерзкое. Другіе собесдники были Эристъ фон-Зальмъ, королевскій флигель-адъютантъ, мужчина лтъ сорока, и Эдуардъ фон-Брахфельдъ, молодой ассессоръ, державшій себя очень-солидно, чтобъ скоре быть совтникомъ. Наконецъ самъ хозяинъ, также флигель-адъютантъ, былъ юноша лтъ двадцати-двухъ, добрый и милый, но довольно-легкомысленный.

— Теперь скажите, баронъ, почему вы не были ныньче на обд у Зейденвурма? сказалъ хозяинъ, обращаясь къ Бранду: — мы ожидали васъ тамъ встртить.

Баронъ улыбнулся, между-прочимъ, длятого, чтобъ имть лишній случай показать свои прекрасные зубы, и сказалъ:

— Вы знаете, графъ, я ненавижу обды, особенно въ обществ дамъ. Еслибъ я былъ законодателемъ, я установилъ бы, чтобъ каждый лъ и пилъ въ совершенномъ одиночеств. Скажите, можетъ ли быть картина непріятне той, когда человкъ стъ? Какія уродливыя гримасы онъ строитъ, какое животное удовольствіе выражается на его лиц! Мн стоитъ только видть женщину за столомъ, и я охладю къ ней, какъ бы ни былъ влюбленъ. И если мн случается быть на обд, я сижу все время съ потупленными глазами, будто робкая двушка.

— Баронъ, баронъ! сказалъ смясь Форбахъ:— знаемъ мы, зачмъ вы потупляете глаза! Вдь одна изъ вашихъ могущественнйшихъ военныхъ хитростей: вдругъ поднявъ длинныя рсницы, ловко бросить внезапный, непобдимый взглядъ.

Баронъ улыбнулся, какъ селадонъ, притворяющійся скромникомъ, посмотрлъ на свои изящные ногти, поправилъ усы и сказалъ:

— Вы на меня клевещете. Если мн случается поднимать глаза, то безъ всякаго коварнаго умысла. Сознайтесь сами, господа, продолжалъ онъ, обращаясь ко всмъ:— можно ли жить скромне меня? И съ усмшкою, очевидно-предназначенною выразить: ‘Я, господа, не хвастаюсь своими побдами, хотя и могъ бы’, онъ вынулъ платокъ и граціозно отеръ имъ губы. Отъ платка распространилось дивное благоуханіе.

— Смотрите, онъ опять открылъ новый и восхитительный сортъ духовъ! сказалъ графъ.— Откройте намъ тайну его имени, баронъ, и скажите, откуда вы его достали?

Баронъ, встряхнувъ платкомъ, съ важностью отвчалъ:

— Это моя тайна. Что жь, вдь у каждаго изъ насъ есть свои тайны: у васъ, майоръ, военныя и придворныя, у нашего будущаго совтника — юридическія, у васъ, графъ — свтскія, модныя, у васъ, господинъ поклонникъ Рафаэля — художественныя и, конечно, сердечныя, тсно съ ними связанныя, моя спеціальность c’est des odeurs, и вс мои изъисканія относятся къ сфер благоуханія.

— Но вдь вы не объяснили этимъ тайны, открытія которой мы просимъ, сказалъ майоръ: — уже-ли вы будете такъ жестоки?

— Здсь нельзя найдти такихъ духовъ. Я ихъ получаю отъ одного изъ моихъ константинопольскихъ друзей, который контрабанднымъ образомъ покупаетъ ихъ изъ сераля. Ихъ уметъ приготовлять только одинъ армянинъ, названіе ихъ coeur de rose.

— Но послушайте, баронъ, сказалъ ассессоръ: — употреблять духи, какихъ ни у кого нтъ, кром васъ, опасно: это, при многочисленности вашихъ побдъ, можетъ повесть къ непріятнымъ случаямъ. Вообразите, какой-нибудь бднякъ входитъ въ будуаръ жены и сейчасъ слышитъ носомъ, что вы прізжали съ визитомъ.

— Это ужь и случалось не разъ, замтилъ майоръ.— Кстати о подобныхъ сценахъ. Я невольно былъ свидтелемъ сцены между барономъ и баронессою Вольмаръ, которые живутъ напротивъ моей квартиры. Сначала онъ подошелъ къ окну, сердитый и разстроенный и долго барабанилъ пальцами по стеклу, потомъ быстро отошелъ и черезъ минуту ухалъ изъ дома. Тогда явилась у окна баронесса съ заплаканными глазами. Жаль бдную баронессу. Она не подаетъ ему никакого повода ревновать, а онъ мучитъ это кроткое и милое существо, и только за то, что она родилась красавицею.

— Это правда, она очень-хороша собою, сказалъ баронъ Брандъ, принужденно звая:— только ея волосы мн не нравятся.

— Волосы? Нтъ, я съ вами несогласенъ, возразилъ живописецъ:— я никогда не видывалъ такихъ дивныхъ русыхъ волосъ.

— Согласитесь же, баронъ, шутливо сказалъ хозяинъ:— вдь у васъ цвтъ волосъ такой же, какъ у нея. И знаете ли, я увренъ, что найдется между вами какое-нибудь родство, справьтесь только съ вашею родословною.

По лицу барона пробжала тнь, онъ даже закусилъ губы отъ неудовольствія, но черезъ секунду опять уже принялъ обыкновенный свой улыбающійся видъ. Онъ пристально и самодовольно посмотрлся въ зеркало, стоявшее надъ каминомъ, и сказалъ ршительнымъ тономъ:— Нтъ, господа, какъ ни хороша собою баронесса, но не должна имть притязанія хотя на какое-нибудь сходство со мною.

Разумется, онъ хотлъ это сказать въ шутку, но вс, хорошо зная слабость его, расхохотались.

— Какъ хотите, сказалъ майоръ: — несомннно только то, что баронесса Вольмаръ красавица.

— А баронъ Брандъ одинъ изъ красивйшихъ мужчинъ, прибавилъ хозяинъ, чтобъ окончить разговоръ любезностью.— Но я не понимаю, почему до-сихъ-поръ не подаютъ намъ чаю? Вдь уже одиннадцать часовъ. Надобно позвонить.

Онъ позвонилъ и тотчасъ же явился чай, легкая закуска и бутылка шампанскаго. Въ то же время вошелъ старый камердинеръ и сказалъ графу:

— Баронъ фон-Данквартъ пріхалъ къ вашему сіятельству и изволитъ спрашивать, у себя ли вы.

— Нтъ, холодно отвчалъ графъ, пожимая плечами:— для барона фон-Данкварта я никогда не желаю быть у себя.

— Ваше сіятельство, онъ уже вошелъ въ залу.

Хозяинъ замтилъ, что портьера шевелится, и сказалъ, притворно-недоумвающимъ голосомъ:

— Вроятно, лакей перевралъ имя. Я не знаю никакого барона Данкварта. Господа, кажется такой фамиліи не существуетъ?

— Кажется, нтъ, серьезно подтвердилъ ассессоръ, поддерживая хозяина.

— Ахъ, любезный графъ, какъ вы остроумно шутите! раздался голосъ въ дверяхъ и показался изъ-за портьеры маленькій человчекъ, лукаво улыбаясь и подходя къ хозяину чопорно и вмст какъ-то суетливо. Его правая рука колебалась, какъ-будто онъ готовился пожимать руки мильйона задушевныхъ пріятелей. Но никто не отвчалъ на его навязчивые и вмст нершительные манёвры. Графъ, въ одной рук державшій сигару, поспшилъ другую занять чашкою чаю и съ притворнымъ изумленіемъ сказалъ:

— Ахъ, это вы, Данквартъ! Прислуга всегда ужасно перевираетъ фамиліи! Извините, сдлайте милость, что не могу протянуть вамъ руки: не хочется разстаться ни съ чаемъ ни съ сигарою.

Маленькій человчекъ, поднявшій свою палевую перчатку для дружескаго пожатія, не смутился: онъ поднялъ руку выше и, любезно потрепавъ по плечу графа, приговорилъ:

— О, какой вы сибаритъ! Не любите безпокоить себя! Но между пріятелями что за церемоніи! Потомъ онъ оглянулъ всхъ кругомъ, сказалъ майору, что радъ, встрчая его здсь, то же повторилъ ассессору и тихонько дотронулся до плеча барона Бранда, который принялъ такую позу, что сидлъ къ вошедшему гостю задомъ. Тогда баронъ, даже не оглядываясь на него, кивнулъ головою и прибавилъ:

— А, баронъ Данквартъ? что такъ поздно? очень-пріятно васъ видть.

— Какой забавникъ! отвчалъ Данквартъ, громко засмявшись: — говоритъ, что меня видитъ, а самъ сидитъ ко мн спиною — вотъ такъ умора! Вслдъ затмъ онъ положилъ шляпу на диванъ, осмотрлъ всхъ еще разъ, не замчая, однакожь, живописца, хотя тотъ былъ къ нему ближе всхъ, вздохнулъ съ приличною важностью и услся.

Хозяинъ долженъ былъ представить другъ другу Артура и Данкварта.

— Никогда еще не имлъ чести слышать о васъ, сказалъ маленькій человкъ, когда графъ назвалъ Артура живописцемъ:— и это меня удивляетъ. Вотъ вс господа знаютъ, что художники ищутъ моего знакомства, что… какъ бы это выразить? для каждаго художника полезно, чтобъ я зналъ его. Поврите ли, графъ, продолжалъ онъ, помолчавъ: — ныншніе молодые художники не хотятъ слушать совтовъ. Вотъ, напримръ, я могу безъ хвастовства сказать, знаю толкъ въ живописи, но трудно сладить съ этими господами: ршительно не слушаютъ самыхъ дльныхъ замчаній.

Но присутствіе этого покровителя искусствъ видимо было всмъ непріятно и черезъ нсколько минутъ майоръ и ассессоръ простились съ хозяиномъ.

— Я отослалъ свой экипажъ домой, разсчитывая, что вы, майоръ, завезете меня домой, сказалъ Данквартъ.

— Къ-сожалнію, я уже прежде предложилъ мсто въ своей коляск Брахфельду.

— Я съ удовольствіемъ довезъ бы васъ, прибавилъ Брандъ:— но со мною детъ monsieur Arthur, и потому вамъ прійдется послать за извощикомъ: въ такую погоду нельзя идти пшкомъ.

Хозяинъ отвелъ майора въ сторону и шепнулъ:

— Пожалуйста, потснитесь какъ-нибудь и возьмите его съ собою: иначе онъ промучитъ меня еще часа два.

Майоръ, изъ угожденія Форбаху, взялъ съ собою несчастнаго Данкварта, въ другомъ экипаж похали баронъ и Артуръ. Сначала разговоръ между ними вертлся около общихъ мстъ, но Артура опять поразило сходство баронова голоса съ голосомъ человка, встрченнаго имъ у Лисьей Норы.

— Странно, сказалъ онъ:— до какой степени можетъ простираться сходство голосовъ! Ныньче вечеромъ на улиц слышалъ я голосъ, который показался мн совершенно вашимъ, но вы въ то время не могли быть тамъ.

— Гд жь это? спросилъ баронъ Брандъ, вынимая платокъ — и экипажъ наполнился благоуханіемъ coeur de rose.

— Нтъ, это случайное сходство, вы не могли тамъ быть. Я говорю о старинномъ полуразвалившемся дом близь рынка, очень-живописномъ, въ немъ есть харчевня и онъ населенъ бродягами всякаго рода.

— Это должно быть интересно. Вы бывали въ немъ?

— Въ самомъ дом? никогда.

— Жаль, а я хотлъ просить васъ быть моимъ руководителемъ въ эту харчевню: тамъ, вроятно, можно видть интересныя сцены. Какъ зовутъ харчевню?

— Лисья Нора.

— Никогда не слыхивалъ, но постараюсь запомнить на всякій случай, сказалъ баронъ.

На этомъ остановился разговоръ, потому-что экипажъ подъхалъ къ дому Артура. Высадивъ его, баронъ Брандъ отправился домой и, отпустивъ экипажъ, хотлъ позвонить у своей двери, какъ подошелъ къ нему мужчина, узнавъ котораго въ лицо, баронъ дружески и вмст почтительно поклонился.

— Случайно прогуливаясь, встрчаю васъ, и очень тому радъ, сказалъ подошедшій мужчина: — у меня есть до васъ просьба.

Оии вошли въ комнаты.

— Вы знаете, сказалъ незнакомецъ: что я хотлъ бы сблизиться съ m-lle Зальмъ, но ея семейство, въ томъ числ особенно мать и дядя, майоръ, не могутъ меня терпть, кром того, я опасаюсь молодаго графа Форбаха. Только одинъ отецъ на моей сторон, но этого мало, мн нужна ваша помощь. Я былъ бы чрезвычайно обязанъ вамъ, еслибъ вы слдили за отношеніями m-lle Зальмъ и Форбаха.

— Я сочту себ счастіемъ быть полезенъ вамъ, отвчалъ баронъ:— можете на меня положиться.

И они простились.

VI.
Й. X. Блафферъ и Коми.

Ярко освщено кладбище веселымъ утреннимъ солнцемъ и жарко сіяютъ бронзовые кресты памятниковъ. Все тихо на кладбищ. Служители, выкопавъ дв могилы — одну, просторную, на лучшемъ мст, другую, узенькую, неглубокую, въ отдаленномъ углу — сидятъ на паперти часовни и толкуютъ, понюхивая табакъ.

Изъ воротъ города направляется къ кладбищу богатая похоронная процесія: катафалкъ отдланъ великолпно, передъ нимъ идетъ множество факельщиковъ, позади тянется длинный рядъ экипажей. Въ то же время идетъ другая процесія, знакомая намъ: пожилой мужчина несетъ маленькій гробикъ, за нимъ идутъ двое дтей, потомъ нсколько танцовщицъ и впереди всхъ, конечно, Тереза, не спуская глазъ съ Клары. Они сошлись въ воротахъ кладбища съ великолпнымъ поздомъ, и часть того блеска, съ которымъ совершался обрядъ богатыхъ похоронъ, отразилась и на гроб бдной двочки. По окончаніи церемоніи, Тереза посадила въ экипажъ Клару и дтей, чтобъ отвезти ихъ домой подъ своимъ надзоромъ, а отецъ отправился одинъ пшкомъ другою дорогою въ другую часть города по своему длу. Дла бдняковъ не терпятъ отсрочки. И однакожь, онъ шелъ медленно, какъ бы ему не хотлось прійдти туда, куда онъ шелъ. Часто, въ задумчивости, начиналъ онъ что-то считать по пальцамъ, но, вроятно, результатъ вычисленій былъ неудовлетворителенъ, потому-что, сосчитавъ, онъ каждый разъ уныло качалъ головою.

Но какъ ни медленно шелъ старикъ, а все-таки скоре, нежели желалъ бы, онъ увидлъ передъ собою черную вывску съ огромными буквами: ‘Книжная лавка Й. X. Блаффера и Компаніи’.

Глава фирмы, Блафферъ, сидлъ за завтракомъ, окруженный газетами, брошюрами, корректурными листами и т. д., онъ, кушая, рылся въ этихъ кипахъ печатной бумаги, и въ то же время поглядывалъ черезъ дверь въ сосднюю комнату, наконецъ громкимъ и рзкимъ голосомъ сказалъ:

— Господинъ Бейль, занимайтесь, пожалуйста, своимъ дломъ, на потолк ничего путнаго не увидите.

— Напротивъ, на потолк занимаетъ меня удивительная рдкость: муха, въ декабр мсяц, бдняжка, она едва передвигаетъ ноги. Не взглянете ли и вы на нее, г. Блафферъ?

— Какъ это глупо! проворчалъ Блафферъ, и сдлалъ видъ, будтобы просматриваетъ газету, но самъ пристальне прежняго глядлъ на Бейля.

Бейль, конторщикъ Блаффера, мужчина низенькаго роста, съ огромною головою, былъ одтъ бдно и несовсмъ-опрятно. Это пустое обстоятельство много разъ мшало ему получить боле-выгодныя мста, хотя онъ былъ человкъ честный, знающій свое дло и трудолюбивый, потому и теперь онъ принужденъ былъ служить у Блаффера, который давалъ конторщику ничтожное жалованье. Бейль не дорожилъ мстомъ, и зная, что Блафферъ не найдетъ другаго конторщика за такую сходную цну, не церемонился съ хозяиномъ и за недостаточность жалованья вознаграждалъ себя разными выходками, восхищеннымъ слушателемъ которыхъ былъ мальчикъ, находившійся въ учень при магазин. Бейль и теперь взглянулъ на него посл своего фамильярнаго отвта хозяину, потомъ раскрылъ конторскую книгу и началъ писать.

Блафферъ, позавтракавъ, вошелъ въ контору. Это былъ блдный и высокій, сутуловатый мужчина лтъ сорока, угрюмый и суровый. Онъ былъ сильно раздосадованъ выходкою Бейля, и чтобъ на комъ-нибудь вымостить сердце, далъ щелчокъ по голов мальчику, прибавивъ: — по-вашему, сударь, должно-быть, макулатура не стоитъ денегъ, что вы ее такъ изволите топтать?

— Да, эта макулатура обошлась намъ недешево, замтилъ Бейль:— вы заплатили за оригиналъ очень-хорошую цну, а книга совершенно нейдетъ.

Блафыеръ хотлъ вспылить, но, зная характеръ конторщика, показалъ видъ, будто не понялъ намека на свою ошибку, и сказалъ:

— Да, нмецкая публика совершенно испортилась: ничего хорошаго не покупаетъ. Еслибъ не этотъ американскій романъ о неграхъ, да не сочиненія Дюма, то пришлось бы хоть закрыть лавку.

Въ это время раздался звонокъ. Ученикъ бросился-было отворить, но остановился, вспомнивъ приказаніе хозяина всегда нсколько времени ждать втораго звонка. Блафферъ предугадывалъ этимъ средствомъ, каковъ будетъ поститель: если онъ смло тотчасъ же дергаетъ звонокъ во второй разъ, значитъ, онъ пришелъ съ деньгами, а не за деньгами, если же онъ терпливо ждетъ и робетъ безпокоить вторымъ звонкомъ, онъ, безъ сомннія, бднякъ, пришедшій просить денегъ. Теперь втораго звонка не было, и дйствительно, когда отворили дверь, явился отецъ Клары. Бднякъ, разумется, снялъ шляпу еще не переступая за порогъ, и, поклонившись Блафферу, остановился у двери, въ смущеніи поправляя свои сдые волоса.

— А, это вы, Штайгеръ! сказалъ книгопродавецъ.— Посидите вотъ на ящик, я сейчасъ дочитаю эту рецензію въ газет, она касается вашего перевода.

Штайгеръ слъ на ящикъ съ книгами, положилъ шляпу на колни и смотрлъ на книгопродавца не спуская глазъ.

— Да, вотъ что говорятъ о вашемъ перевод — извините, я прочту вамъ этотъ отзывъ, несовсмъ для меня пріятный: ‘Имя переводчика, г. Штайгера, намъ неизвстно…’ ну, и такъ дале, то-есть, упрекаютъ собственно только меня, зачмъ я не поручилъ перевода какому-нибудь извстному литератору. Разумется, я могъ бы это сдлать: отъ денегъ никто не откажется.

Штайгеръ уныло повернулъ въ рукахъ свою старую шляпу.

— Потомъ рецензентъ обвиняетъ меня въ томъ, что выпуски романа издаются слишкомъ-медленно. Сколько ливрезоновъ у насъ выпущено?

— Четыре, холодно отвчалъ Бейль: — а въ другихъ переводахъ вышло только два выпуска.

— Ну, да вдь то не ливрезоны, а томы, съ неудовольствіемъ сказалъ книгопродавецъ: — вамъ нужно поторопиться, любезный г. Штайгеръ.

— Я работаю день и ночь, отвчалъ переводчикъ: — мн самому нужно работать какъ можно больше, чтобъ кормить семейство. Я принесъ рукопись для пятаго выпуска. Она была бы готова третьяго дня, еслибъ не болзнь и смерть моей дочери…

— У васъ умерла дочь? съ участіемъ спросилъ конторщикъ: — ужели m-lle Клара? Нтъ, скажите, не она…

— Нтъ, Богъ еще милостивъ ко мн, умерла моя самая младшая дочь, больной ребенокъ.

— Не горюйте много, скажите лучше: слава Богу, что онъ взялъ ее къ себ, наставительнымъ тономъ произнесъ книгопродавецъ: — вдь дти, хоть и милы, да лишняя тяжесть. Дайте же рукопись… Гм! еще два листа нужно, чтобъ былъ полный ливрезонъ, а я желалъ бы, чтобъ все было готово ныньче же.

— Желалъ бы и я, сказалъ Штайгеръ съ смущенною улыбкою, вертя шляпу въ рукахъ: — потому-что теперь половина мсяца, жалованье Клары мы прожили, особенно съ похоронами, и я былъ бы очень-радъ, еслибъ готовъ былъ пятый выпускъ, чтобъ получить…

— Да, и я былъ бы радъ, еслибъ вы приготовили пятый выпускъ, и жаль, что вы не приготовили. Публика ждетъ, время идетъ, книга издается въ другихъ переводахъ — смотришь, и убытокъ. Да и за проданные экземпляры жди денегъ. Вы, писатели, люди счастливые: принесъ рукопись, сейчасъ же получилъ деньги — и кончено. А знаете ли, сколько времени нужно мн ждать выручки?

— Не знаю, терпливо сказалъ переводчикъ.

— Приходится года по два, да, года по два, еще и побольше иной разъ. Это ужасно!

— За-то получаете вы тогда большія суммы, возразилъ Штайгеръ: — а тутъ дло идетъ о нсколькихъ гульденахъ, которые заработаю вамъ въ два, три дня. Я прошу впередъ…

— Не говорите о томъ, чтобъ давать впередъ… ныньче не такія времена.

— Но вы платите мн такъ мало, боязливо сказалъ старикъ: — потому и можно бы сдлать мн такое одолженіе. Я попросилъ бы только четыре гульдена.

— Я плачу вамъ мало! вскричалъ разгнванный книгопродавецъ: — пощадите, милостивый государь! за листъ вы получаете гульденъ и тридцать крейцеровъ — это по-вашему мало! Кто намъ вчера писалъ, что готовъ переводить по гульдену и двнадцати крейцеровъ листъ? Вдь еще человкъ съ именемъ въ литератур?… Кажется, г. Гинтермайеръ. Не показать ли вамъ письмо? Бейль, посмотрите подъ литерою Г. послднее письмо доктора Гинтермайера.

— Нечего искать: оно, вроятно, изъ числа тхъ, которыя вы, какъ говорите, оставляете у себя дома, насмшливо отвчалъ конторщикъ.

— Можетъ-быть, можетъ-быть, поспшно отвчалъ книгопродавецъ, чтобъ не услышать чего-нибудь еще боле-непріятнаго: — врно, я забылъ его дома. Да все-равно, увряю васъ, гульденъ и двнадцать крейцеровъ за листъ…

— Это невозможно! отвчалъ Штайгеръ, покачавъ головою.

— Во всякомъ случа, я не могу никакъ давать впередъ денегъ за изданіе, которое приноситъ мн такъ мало выгоды.

Конторщикъ нахмурилъ брови и важнымъ тономъ сказалъ: — послушайте, господинъ Штайгеръ, вы просите впередъ денегъ дйствительно вовсе нерезонно. Вы хотите на нихъ купить хлба, чтобъ ваши дти не голодали, быть-можетъ, даже нсколько полнъ дровъ, чтобъ они и не мерзли. Но г. Блафферъ не долженъ давать вамъ этой ничтожной суммы, потому-что вы переводите романъ, въ которомъ описываются страданія американскихъ негровъ — описывается голодъ, нищета и мученія всякаго рода. Вамъ трудно будетъ выдержать истинный тонъ въ перевод, сохранить, такъ-сказать, букетъ подлинника, если вы не прочувствуете сами всего, что описывается въ этомъ роман, потому и нельзя вамъ брать денегъ. Поголодайте, похолодайте, прислушайтесь къ плачу дтей — и переводъ вашъ много выиграетъ въ букет колорита и врности тона, какъ я ужь сказалъ.

Съ этими словами онъ захлопнулъ свою книгу, всталъ съ табурета, такъ-что онъ полетлъ въ другой уголъ, и вышелъ изъ конторы, мимоходомъ яростно покрутивъ передъ зеркаломъ свои большіе черные усы.

Книгопродавецъ былъ ошеломленъ и взбшенъ. Но началу рчи ему было показалось, будто Бейль хочетъ въ-самомъ-дл урезонить переводчика, и онъ даже одобрительно закивалъ головою, но конецъ совершенно озадачилъ его, и руки его судорожно сжимались въ кулаки. Онъ готовъ былъ растерзать конторщика, но мужественно удержался и только съ глубокимъ вздохомъ пожалъ плечами. Робкій Штайгеръ все время, потупивъ глаза, не зналъ, что ему длать, хотя въ душ твердилъ: ‘О, какая правда! правда, правда!’ и пятился къ двери, которая вдругъ отворилась такъ быстро, что бдный старикъ едва усплъ посторониться.

Въ контору вошелъ молодой человкъ, уже знакомый читателю подъ именемъ Артура. Не усплъ онъ снять шляпы, какъ Блафферъ бросился къ нему на встрчу съ лживостью и любезностью кота, выманивающаго подачку. ‘Ахъ, это вы, господинъ Эриксенъ! Какъ вы пунктуальны! Вы меня чрезвычайно одолжили. Сдлайте милость, вотъ стулъ…’

Артуръ осмотрлся, и замтивъ незнакомаго человка, взглянулъ на хозяина, который увидлъ необходимость познакомить ихъ другъ съ другомъ.— Это господинъ Штайгеръ, одинъ изъ моихъ переводчиковъ, г. Штайгеръ, рекомендую вамъ г. Артура Эриксена, одного изъ даровитйшихъ нашихъ художниковъ. Германская живопись многаго надется отъ его таланта.

Эриксенъ нсколько покраснлъ и бросилъ недовольный взглядъ на книгопродавца, чтобъ показать, будто-бы его привели въ краску незаслуженныя похвалы и скрыть настоящую причину, онъ давно зналъ въ лицо отца Клары и разсчитывалъ познакомиться съ нимъ у Блаффера.

— Мн очень-пріятно будетъ съ вами познакомиться, сказалъ онъ, протягивая руку старику: — вы, кажется, собирались уйдти, прибавилъ онъ, потому-что Штайгеръ дйствительно пробирался уже къ двери: — но будьте такъ добры, останьтесь съ нами: ваши совты будутъ нужны при нашемъ разговор съ г. Блафферомъ.

Старикъ былъ удивленъ любезностью человка, который, судя по платью и манерамъ, принадлежалъ къ высшему обществу. Книгопродавецъ пожалъ плечами и предложилъ Эриксену стулъ. Живописецъ, видя, что въ комнат только два стула и Штайгеръ продолжаетъ стоять у дверей, рзко сказалъ мальчику: ‘Подай господину стулъ, или ты не понимаешь?’

Книгопродавецъ покорчился, но въ ту же минуту стулъ былъ принесенъ изъ сосдней комнаты. Конторщикъ воротился, услышавъ голосъ Эриксена, и въ первый разъ въ-теченіе дня улыбнулся, кланяясь ему.

— Г. Эриксенъ пригласилъ васъ, Штайгеръ, остаться при нашемъ разговор, послушайте же, въ чемъ дло, сказалъ Блафферъ, когда вс сли: — г. Эриксенъ такъ добръ, что соглашается украсить своими превосходными рисунками вашъ переводъ. Какъ вы думаете: длать намъ по рисунку къ каждому ливрезону, или давать по одному рисунку къ двумъ выпускамъ? Что вы скажете, Штайгеръ?

— Если сдлать по рисунку на каждый лнврезонъ, это будетъ стоить довольно-дорого, робко замтилъ старикъ.

— За издержками г. Блафферъ не остановится, лишь бы вышло хорошо, сказалъ Артуръ: — притомъ же, я даю ему рисунки почти задаромъ. Онъ меня просилъ, а мн самому хотлось испытать себя въ этомъ род.

— Для васъ это дешево, а для меня большія деньги при ныншнихъ обстоятельствахъ, сказалъ Блафферъ: — но точно, за деньгами я не стою. Итакъ при каждомъ ливрезон будетъ по рисунку?

Артуръ кивнулъ головою.

— Стало-быть, дло наше кончено. Готовьте же скоре переводъ, г. Штайгеръ и до свиданія.

— Что вы? сказалъ Артуръ:— напротивъ, мн еще нужно посовтоваться съ г. Штайгеромъ о сюжетахъ для рисунковъ. Вдь мы, конечно, возьмемъ не т сцены, которыя иллюстрированы въ англійскомъ изданіи. Вы позволите мн просить вашего совта въ этомъ дл, г. Штайгеръ?

— Конечно, онъ зайдетъ къ вамъ, сказалъ книгопродавецъ.

— Когда же я могу застать васъ дома, г. Эриксенъ? прибавилъ старикъ.

— Какъ это можно, чтобъ я согласился отнимать у васъ на такія путешествія драгоцнное для васъ время! съ жаромъ возразилъ Артуръ.— Мы, художники, любимъ бродить по городу, и если вы… скажете вашъ адресъ и время, когда я могу удобне быть у васъ… я съ величайшимъ удовольствіемъ буду у васъ.

— Для меня это будетъ большою честью, но я живу далеко, въ Столярной Улиц, въ дом подъ нумеромъ 40-мъ, въ пятомъ этаж. Дома вы застанете меня, когда вамъ угодно, потому-что я почти никуда не выхожу, разв только часу въ первомъ посл обда.

Между-тмъ Бейль подошелъ къ столу, у котораго сидлъ живописецъ, успвшій во время разговора набросать нсколько эскизовъ, и, будто нагнувшись, чтобъ разсмотрть ихъ, конторщикъ шепнулъ Артуру: — Спросите, будто невзначай, сколько ему даютъ за переводъ.’

— Кстати, сказалъ съ разсяннымъ видомъ живописецъ: — много вы переводите? вдь это, я думаю, выгодное занятіе? Сколько вы, напримръ, получаете за печатный листъ?

Блафферъ нахмурился, конторщикъ сдлалъ веселую гримасу, а мальчикъ разинулъ ротъ отъ удивленія и восторга при этомъ вопрос.

— Плата за листъ бываетъ различна, смотря по формату и трудности книги и достоинству перевода, поспшилъ перебить книгопродавецъ:— по вообще, работая прилежно, можно въ мсяцъ получить довольно.

— Итакъ, здсь важне всего время, продолжалъ живописецъ, съ поразительною врностью очертивъ нсколькими штрихами портретъ Блаффера:— вы, конечно, работаете какъ-нельзя-прилежне, г. Штайгеръ, во сколько же времени переводите вы печатный листъ?

— Я… какъ вамъ сказать… съ нершительностью проговорилъ старикъ, замтивъ досаду Блаффера, гнвно передвигавшаго по столу линейку.

— Не-уже-ли васъ это такъ интересуетъ? перебилъ опять книгопродавецъ.— Пойдемте въ мой кабинетъ и условимся тамъ о нашихъ рисункахъ, а я, пожалуй, разскажу вамъ и о томъ, какъ и за какую плату переводятъ.

— Да позвольте же говорить г. Штайгеру! холодно отвчалъ живописецъ: — вдь когда вы приходите въ контору батюшки справляться о биржевыхъ курсахъ, никто не старается отклонить ваши вопросы. Я васъ прошу, г. Штайгеръ: скажите мн, какъ вы работаете и во сколько времени переводите печатный листъ?

— Я встаю въ четыре часа и работаю до семи, когда просыпаются дти и начинаютъ просить завтрака, но они меня не отрываютъ отъ дла до девяти часовъ, когда Клара, моя старшая дочь, уходитъ изъ дома. Тогда я долженъ, вмсто нея, смотрть за дтьми, которыя безпрестанно мшаютъ работ. Но къ двнадцати часамъ Клара возвращается, мы обдаемъ и я до часу отдыхаю. Потомъ опять работаю часовъ до девяти или десяти, иногда и до одиннадцати.

— Сколько же вы переведете, работая безъ отдыха цлый день?

— Иногда удается перевесть цлый печатный листъ, а это не бездлица, г. Эриксенъ: — посмотрите, какой мелкій шрифтъ, и такихъ страницъ въ печатномъ лист считается шестнадцать.

— Да, не бездлица! сказалъ съ горькою усмшкою Артуръ.— Сколько же вы получаете за переводъ такого огромнаго печатнаго листа? Вроятно, порядочную сумму?

Блафферу было очень-неловко и досадно, онъ сердито оправлялся, крутилъ волоса, чесалъ переносицу и, наконецъ, не выдержавъ, опять попробовалъ замять разговоръ:

— Да, что длать, каждый изъ насъ долженъ трудиться! Иначе невозможно жить въ цивилизованномъ обществ. И когда подумаешь, сколько есть на свт мильйоновъ людей, участь которыхъ тяжеле нашей, примиряешься съ судьбою. Въ этомъ отношеніи книга, которую переводитъ г. Штайгеръ, превосходное утшеніе. Подумайте только, сколько страдать приходится бднымъ неграмъ!

— Вы опять уклоняетесь отъ настоящей тэмы разговора, перервалъ Артуръ: — я хочу узнать отъ г. Штайгера, сколько получаетъ онъ за печатный листъ?

— Гульденъ и тридцать крейцеровъ, сказалъ старикъ.

— Гульденъ и тридцать крейцеровъ за четырнадцать часовъ утомительнаго, убійственнаго труда! Нтъ, я не врю! Это ужасно!

— Что жь длать, г. Эриксенъ, кротко отвчалъ старикъ: — я раздляю участь всхъ поденьщиковъ, и въ-сущности еще имю ту выгоду, что никакая погода не мшаетъ мн работать.

Блафферъ принужденно улыбался.

— Меня радуетъ ваша улыбка, г. Блафферъ, сказалъ живописецъ: — кто не иметъ достаточнаго запаса невозмутимой веселости, тому грустно жить на свт. Теперь, если угодно, мы можемъ переговорить въ вашемъ кабинет о цн рисунковъ. Васъ, г. Штайгеръ, я прошу подождать меня нсколько минутъ, если можно. Намъ идти по одной дорог.

Черезъ дв или три минуты книгопродавецъ возвратился въ контору съ довольнымъ лицомъ и, вынувъ изъ кассы четыре талера, вручилъ ихъ старику, любезно прибавивъ: — съ удовольствіемъ исполняю вашу просьбу, г. Штайгеръ, но у меня ужь такое правило, чтобъ все длать только по здравомъ размышленіи. Я очень признателенъ вамъ за труды, потому-что вашъ переводъ нравится публик. Число подписчиковъ дошло до двухъ тысячъ, и я считаю обязанностью увеличить вамъ плату до трехъ гульденовъ. А когда подписчиковъ будетъ больше — чего можно ждать мсяца черезъ два-три… то-есть недли черезъ дв, хотлъ я сказать, прибавилъ онъ, замтивъ, что живописецъ холодно и серьёзно посмотрлъ на него: — то-есгь недли черезъ дв, а Богъ дастъ, быть-можетъ, и на слдующей недл, можно будетъ и еще нсколько увеличить вашъ гонорарій.

Когда старикъ, осыпая книгопродавца выраженіями благодарности, ушелъ вмст съ Эриксеномъ, книгопродавецъ надлъ пальто и также отправился изъ конторы по важному длу, какъ сказалъ Бейлю. Такого рода важныя дла случались около обденнаго времени нсколько разъ въ недлю: г. Блафферъ, человкъ холостой, готовилъ дома для конторщика и ученика самый экономный столъ, а самъ, чтобъ пость сытно и вкусно, уходилъ обдать въ гостинницу. Когда дверь затворилась, ученикъ вздохнулъ свободне, а конторщикъ съ обыкновенною ироніею спросилъ его: ‘.Что, назидательно было для васъ, юный птенецъ, ныншнее утро? Вы все толкуете, что хотли бы учиться — вотъ вамъ и наука. Да, г. Блафферъ хорошій наставникъ. Онъ и вашей сестр, кажется, хочетъ быть хорошимъ наставникомъ и благодтелемъ. Пойду на кухню, посмотрю, какой обдъ она готовитъ намъ.’

Ученикъ и его сестра были дти купца, съ которымъ Блафферъ велъ тсную дружбу, но смерти друга онъ взялъ къ себ сиротъ его и, конечно, деньги. Деньги, по счетамъ этого заботливаго опекуна, были уже израсходованы на воспитаніе дтей, изъ которыхъ мальчика онъ держалъ, какъ мы видли, ученикомъ при контор, а двушку возвелъ въ достоинство своей кухарки.

Марія была двушка лтъ восемнадцати, высокаго роста, полная и роскошно-сложенная, веселая, смлая, отчасти даже дерзкая и упрямая. Воспитаніе, которое давалъ ей книгопродавецъ, едва-ли могло исправить рзкость ея характера. Блафферъ то обращался съ нею какъ съ дочерью друга: любезно и ласково, даже слишкомъ-ласково, по мннію конторщика, то заставлялъ ее быть служанкою и длался чрезвычайно-суровъ. Онъ называлъ ее легкомысленною и неблагодарною, особенно за то, что, будучи очень-ласкова со всми, она чуждалась его, не скрывая своего отвращенія и ненависти.

Но вотъ ужь нсколько дней не слышно было ссоръ между ними, Блафферъ даже выразилъ намреніе нанять служанку, потому-что ему жаль мучить дочь своего друга тяжелыми работами. Бейль, влюбленный въ двушку, началъ подозрвать и ревновать, и сама Марія, никогда-неподававшая ему особенныхъ надеждъ, но всегда бывшая съ нимъ въ дружб, усиливала его ревность, ужь нсколько дней избгая встрчъ съ нимъ.

VII.
Семейство Эриксеновъ.

Мы должны возвратиться на кладбище къ богатымъ похоронамъ, которыя совершались вмст съ похоронами маленькой Анеты Штайгеръ. Меня всегда поражала странная противоположность прилично-печальныхъ физіономій съ житейскими, неимющими ничего печальнаго или торжественнаго разговорами, какіе ведутся особами, сопровождающими похороны. Вс идутъ за гробомъ повсивъ головы, уныло опустивъ глаза и преспокойно бесдуютъ о производствахъ въ чины, о коммерческихъ предпріятіяхъ, о цн квартиръ и състныхъ припасовъ, иногда о городскихъ скандалахъ и т. д. Но серьёзная физіономія сохраняется только по пути на кладбище, оттуда вс приглашенные дутъ и идутъ группами нимало-непечальными и по наружности. Изъ этихъ разсявшихся по всмъ направленіямъ группъ остановимъ наше вниманіе на одной, главная фигура которой — толстый и почтенный господинъ пожилыхъ лтъ, съ лицомъ добродушнымъ и веселымъ, несмотря на желаніе пожилаго господина сохранять въ физіономіи приличную важность, по об стороны его идутъ двое молодыхъ людей, тотъ и другой лтъ тридцати, одинъ съ блокурыми волосами, наивный, задумчивый и вмст разсянный, другой господинъ въ очкахъ, сквозь которые свтятся черные, быстрые и проницательные глаза. Первый — сынъ, второй — зять пожилаго господина.

— Да, проговорилъ пожилой мужчина, нюхая табакъ: — покойница была почтенная дама, благодтельница бдныхъ, снисходительна, можно сказать милостива къ людямъ не столь знатнымъ, какъ она. Въ-самомъ-дл, какъ ласково она принимала мою жену!

— Ласково, положимъ, возразилъ господинъ въ очкахъ:— но всегда давала вамъ чувствовать все превосходство своего положенія въ свт надъ вами, чувствовать, что она, знатная дама, длаетъ вамъ честь, говоря съ вами.

— Что жь? такъ и слдуетъ, сказалъ господинъ пожилыхъ лтъ: — различіе сословій и состояній — вещь прекрасная, я горжусь тмъ, что строго чту эти необходимыя общественныя условія.

— Только одинъ изъ вашего семейства не держится этихъ правилъ, замтилъ господинъ въ очкахъ: — Артуръ не воспользовался вашимъ примромъ.

— Артуръ живетъ въ обществ художниковъ, которое, конечно, неслишкомъ-благопріятно дйствуетъ на него, замтилъ старикъ, но…

— Оставь свои шутки, Альфонсъ, сказалъ блокурый молодой человкъ: — до свиданья, папа, продолжалъ онъ, подавая руку старику. Я черезъ полчаса буду дома.

И онъ ушелъ. Старикъ продолжалъ говорить съ зятемъ. Подойдя къ дому, Альфонсъ увидлъ на лстниц свою трехлтнюю дочь. Она въ легкомъ шерстяномъ платьиц сидла на холодныхъ камняхъ.

— Что ты здсь длаешь, Анета? съ испугомъ спросилъ отецъ:— и гд Оскаръ?

— Я вышла поиграть на крыльц, отвчала двочка: — а Оскаръ побжалъ въ лавочку, за уголъ.

— Дома ли мама?

— Кажется, дома, впрочемъ, не знаю: я давно ее не видала, отвчала двочка.

Онъ взялъ ее за руку и, входя въ комнаты, услышалъ веселый разговоръ между прислугою.

— Какъ можно оставлять дтей безъ надзора? сердито сказалъ онъ: — въ такую холодную погоду они раздтыя бгаютъ по двору. Скоре сходите за Оскаромъ, онъ ушелъ за ворота. Мы съ вами поссоримся, если вы будете такъ смотрть за дтьми, прибавилъ онъ, обращаясь къ няньк.

— Дти сейчасъ были здсь, отвчала нянька: — не знаю, сударь, гд вы найдете няньку лучше, я, кажется, и такъ ужь въ нитку тянусь.— Не больно я тебя боюсь, проворчала она, когда отецъ ушелъ: — барыня меня любитъ, такъ ты ничего не посмешь сдлать.

Альфонсъ прошелъ въ комнату жены. Она тодько-что проснулась, хотя было уже одиннадцать часовъ, и въ изящномъ неглиже пила кофе. Услышавъ голосъ мужа, молодая женщина повернулась въ креслахъ такъ, чтобъ сидть къ дверямъ спиною.

— Это я, моя другъ, сказалъ онъ довольно-кроткимъ голосомъ.

Она не отвчала.

— Хорошо ли ты почивала, мой другъ? продолжалъ мужъ.

— Да, пока тебя не было, все было тихо, никто не бранился съ бдною прислугою, насмшливо сказала жена.

— О, такъ теб ужь донесли! сказалъ онъ, начиная сердиться.— Да, надобно было похвалить эту прислугу, и было за что. Ты, конечно, не знаешь, гд дти?

— Надюсь, я могу положиться на мою няньку.

— Да, можешь, если хочешь, чтобъ дти безъ теплаго платья бгали по двору въ такой холодъ. Анета сидла на крыльц, Оскаръ выбжалъ за ворота, а твоя нянька занимается въ кухн сплетнями.

— Что жь тутъ удивительнаго? отвчала жена прежнимъ тономъ: — Анета побжала встрчать своего добраго и заботливаго папа.

— А если бъ сидла съ тобою, не побжала бы, и я но боялся бы, что она простудится. Но ты до-сихъ-поръ еще не видлась съ дтьми.

— Альфонсъ, ты своими вчными упреками какъ-бы нарочно стараешься уничтожить во мн всякую привязанность къ теб.

— Другъ мой, ты капризничаешь и скучаешь отъ пустоты, бездйствія, которое сама на себя наложила, а хозяйство разстроивается отъ этого, дти могутъ погибнуть.

— Перестаньте мучить меня, жестокій человкъ! сказала молодая женщина и зарыдала.

Мужъ долженъ былъ удалиться въ свой кабинетъ, чтобъ избжать совершенной ссоры. Жена улеглась въ постель: съ ней сдлался мигрень.

Альфонсъ съ женою жили во второмъ этаж, бельэтажъ занимали сами Эриксенъ, его тесть и теща. Тутъ господствовалъ строгій и холодный порядокъ, вполн-соотвтствовавшій характеру г-жи Эриксонъ, женщины властолюбивой, строгой и сухой, она безпрекословно управляла всмъ, потому-что миролюбивый и добродушный старикъ старался избгать всякихъ неудовольствій.

Обдъ былъ скученъ, разстроенный Альфонсъ говорилъ мало, другіе молчали. Посл обда Артуръ, стоя у окна, чертилъ пальцемъ на вспотвшихъ стеклахъ фигуры и силуэты, линіи которыхъ черезъ минуту искажались, сбгавшими внизъ каплями влаги.

— Смотря на тебя, сказалъ Альфонсъ: — я иногда жалю, зачмъ и я не художникъ: ты такъ счастливъ своими вчными мечтами объ искусств.

— Слишкомъ-довольно имть въ семейств и одного живописца, сказала г-жа Эриксенъ. Мн жаль, напротивъ, что Артуръ занимается такими пустыми забавами.

— Быть живописцемъ еще ничего, прибавилъ отецъ: — но дурно длаетъ Артуръ, что не посвящаетъ себя какому-нибудь серьёзному роду, напримръ, исторической или портретной живописи, а до-сихъ-поръ все чертитъ какіе-то эскизы, которыми не пріобртешь ни славы, ни денегъ.

— Впрочемъ, Артуръ, важно сказала мать:— я предоставлю теб случай выказать свое искусство передъ высшимъ обществомъ съ самой выгодной стороны. Мы на-дняхъ должны дать вечеръ, мн хотлось, чтобъ онъ выходилъ изъ ряда обыкновенныхъ, и я придумала устроить на немъ живыя картины.

— Превосходная мысль, матушка, сказалъ Артуръ.

— Ты будешь помогать мн, но подъ условіемъ: слушаться меня въ выбор сюжетовъ и распредленіи ролей. Я хочу, чтобъ все это было соглашено съ отношеніями, которыхъ нельзя не уважать свтскимъ людямъ. Необходимо, чтобъ ни одна изъ дамъ и двицъ, которыя согласятся принять участіе въ нашихъ картинахъ, не могла оскорбиться тмъ, что ей назначена роль, несоотвтствующая положенію ея въ свт.

— Какъ, матушка, вы хотите раздавать роли по табели о рангахъ? Но это ужасно, сказалъ Артуръ: — напротивъ, здсь главнымъ условіемъ должна быть красота.

— Другъ мой, я лучше тебя понимаю условія свта. Мы съ тобою еще поговоримъ объ этомъ. И г-жа Эриксенъ величественно поднялась и отправилась заняться хозяйствомъ.

VIII.
На квартир г-жи Беккеръ.

Мы переносимся опять въ одно изъ предмстій, опять входимъ въ старый, мрачный домъ, раздленный на маленькія квартиры, занимаемыя семействами ремесленниковъ, извощиковъ и другихъ бдняковъ. Въ передней комнат одной изъ этихъ квартиръ, комнат довольно-большой и хорошо-натопленной, убранной довольно-зажиточно, сидитъ и пьетъ кофе съ густыми сливками и прекраснымъ хлбомъ женщина лтъ пятидесяти, съ лицомъ, сохранившимъ остатки прежней красоты и постоянно-усиливающимся принимать добродушное выраженіе, но въ глазахъ ея замтно что-то недоброе.

Напротивъ ея, у стола, сидитъ худая, бдно-одтая двушка лтъ двадцати-двухъ, но ужь очень поблекшая, съ блдными щеками, на которыхъ горятъ пятна чахоточнаго румянца. У окна сидитъ другая двушка, полная, свжая, цвтущая здоровьемъ — это Мари, танцовщица, подруга Клары. Пожилая дама — ея тетка, фрау Беккеръ, а чахоточная двушка — швея, только-что пришедшая къ фрау Беккеръ и неслишкомъ-обрадовавшая своимъ посщеніемъ почтенную даму, которая съ досадою двигаетъ но столу кофейникъ и чашку.

— Что скажешь, Катя? начала разговоръ фрау Беккеръ.— Что можно, я для тебя сдлаю съ радостью, только въ одномъ дл не могу пособить…

Швея была такъ разстроена, что ей трудно было говорить. Она тяжело дышала и пятна румянца при этомъ еще ярче выступали на ея щекахъ.

— Я бжала къ вамъ и устала. Рабочій человкъ долженъ дорожить временемъ. Я пришла бы къ вамъ вчера вечеромъ, но знаю, что посл восьми часовъ вамъ некогда.

— Ты могла бы прислать Агнесу, свою сестру.

Швея съ горькою усмшкою сказала: — Нтъ, Агнесу я не хотла посылать. Но я не знаю, можно ли говорить теперь…

Она показала глазами старух на ея племянницу.

— Ничего, говори при ней: надобно и ей узнавать людскія дла. Впрочемъ, я почти догадываюсь, о чемъ ты хочешь со мною говорить, Катарина.

— Разумется, вамъ легко догадаться, горячо сказала швея: — но я ужасно мучусь. Вы знаете, что по буднямъ мн некогда ходить къ ребенку, только по воскресеньямъ я вижу его. И вотъ уже два воскресенья мн говорятъ, что эта женщина ушла съ нимъ на цлый день — это ужасно!

— Что тутъ ужаснаго? просто случай. Застанешь ее дома въ слдующій разъ. Не бгать же мн за нею искать ее.

— Но это ужасно-тяжело для меня. Какъ не видать своего ребенка цлыя дв недли! Вдь это для меня единственное утшеніе въ жизни…

Бдняжка говорила это, задыхаясь отъ волненія.

— Да скажи же, что теб нужно отъ меня? Чего ты отъ меня требуешь?

— Вы знаете, на какихъ условіяхъ я согласилась разстаться съ ребенкомъ. Когда онъ бросилъ меня, я не хотла принимать отъ него пособій ни для себя, ни для ребенка. И вотъ, недли три назадъ, мн говорятъ, что онъ женится — мн какое дло? Но, говорятъ, онъ хочетъ взять у тебя ребенка къ себ на воспитаніе. Это мн говоритъ Бабетта, съ которою вмст мы шьемъ.

— Глупая болтунья! проворчала старуха.

— Я такъ и задрожала, я такъ сейчасъ и бросилась бы къ этой женщин, гд онъ помщенъ у меня, да нельзя оторваться отъ работы, да и недалеко было до воскресенья. Бабетта мн сказала въ пятницу. Въ воскресенье пошла я и не застала старухи. Я чуть не упала на мст и утшилась только тмъ, что и постелька и платьице остались, какъ были прежде. Не застала старуху и въ слдующій разъ. Теперь объ этомъ пришла я говорить съ вами. Вы съ нимъ видитесь. Пусть женится — какое мн дло, но ребенокъ мой, пусть онъ не отнимаетъ его у меня. Вдь онъ прежде и не думалъ о немъ, не заботился. У меня только и осталось въ жизни, что ребенокъ.

Мадамъ Беккеръ впродолженіе этой рчи допила чашку и наглымъ, но несовсмъ-твердымъ голосомъ отвчала:

— Эхъ, Катя, ты все такая же горячая, какъ прежде, все такая же неразсудительная! Ну, подумай, кому какое дло до твоего ребенка, кому нужно отнимать его у тебя? А впрочемъ, дитя маленькое, мало ли что можетъ случиться съ такимъ малюткою? Можетъ-быть, что-нибудь и случилось.

— Что жь такое? Боже мой!

— Я такъ только, а ничего не знаю, можетъ-быть, и ничего не случилось. Да и что тутъ важнаго, что старуха два воскресенья сряду уходила въ гости? Меня только то безпокоитъ, что она говорила — вдь я, какъ съ нею встрчусь, всегда спрашиваю о немъ — она сказывала, что онъ очень боленъ, ‘и хотя, говоритъ, я за нимъ ухаживаю, а не знаю, поправится ли онъ, говоритъ, бдняжка’.

— Нтъ, онъ не былъ боленъ, когда я была у него въ послдній разъ, онъ былъ совсмъ здоровъ, такой миленькій, свженькій.

— Она такъ сказывала. Я хотла передать это теб, да не знала, гд ты работаешь, а вечеромъ, знаешь, мн некогда.

— Такъ старуха сама должна бы прійдти ко мн, сказать мн.

— Должна бы! да вдь сколько у ней дла, когда ей?

— Что жь мн длать? Если онъ умеръ, что мн длать? Я сама на себя наложу руки! Зачмъ мн жить? Нтъ, фрау Беккеръ, прибавила она черезъ нсколько времени: — нтъ, онъ не умеръ, онъ не былъ боленъ, его хотли отнять у меня! Скажите, не отнимутъ его у меня?

— Ну да кому же охота отнимать его? отвчала фрау Беккеръ и взглянула на дверь, у которой слегка кто-то позвонилъ.— Нтъ, если ты боишься этого, Катя, такъ можешь успокоиться… Маша, кто тамъ позвонилъ? прибавила она, обращаясь къ племянниц.

Вошла старуха въ сельскомъ плать и, увидвъ швею, остановилась въ испуг. Швея, взглянувъ на нее, вскрикнула и бросилась къ ней на встрчу. Фрау Беккеръ сдлала раздосадованную гримасу и сказала:

— Ну, зачмъ ты пришла? видно, къ Катарин? Вотъ она, здсь. Говори, не случилось ли чего съ ребенкомъ?

Крестьянка подняла глаза къ небу и скорчила печальную физіономію. Швея поблднла, какъ полотно, и потомъ багровыя пятна чахотки выступили на щекахъ ея.

— Значитъ, въ-самомъ-дл что-нибудь случилось съ ребенкомъ? проговорила Беккеръ:— ну, что жь такое?

— Умерло мое дитятко! сказала крестьянка, не смя поднять глазъ на швею:— умерло мое милое! золотое мое умерло!

Швея упала бы, еслибъ не поддержала ее добрая Мари, которая все время съ состраданіемъ слушала разговоръ.

— Такъ ребенокъ умеръ! сказала фрау Беккеръ.— Какимъ же манеромъ это случилось?

— Да много ли надо ребенку, чтобъ умереть? сказала крестьянка: — на прошлой недл былъ здоровёшенекъ, а вчера и померъ. Вотъ теб, матушка, и свидтельство, что его схоронили.

Долго Катарина полусумасшедшими глазами смотрла то на крестьянку, то на фрау Беккеръ, потомъ поникла головою на грудь танцовщицы, колни ея подкосились и Мари должна была опустить ее на кресла.

Только теперь, когда швея лежала съ закрытыми глазами, слабо дыша, осмлилась взглянуть на нее крестьянка и сказала хозяйк: ‘Эхъ, жалко бдняжку! какъ вдь ее сразили-то мы!’

— А что намъ длать? Помочь нёчмъ, отвчала хозяйка, опершись рукою о столъ. Ты, впрочемъ, все устроила въ порядк, чтобъ не было хлопотъ? Смотри у меня, чтобъ не вышло плохой потхи! прибавила она вполголоса.— Ты получила деньги, такъ теб и отвчать, если что выйдетъ.

— Что ты, матушка, разболталась-то? сказала крестьянка: — неравно услышитъ, грха наживемъ. Иди-ко въ другую комнату, обо всемъ, какъ слдуетъ, поговорить.

Старухи перешли въ другую комнату, а Мари осталась одна у швеи, лежавшей безъ движеніи. Она торопливо стала мочить ей виски холодною водою, тереть одеколономъ, который, къ-счастью, нашла у себя въ ящик, и Катарина открыла глаза. Мари указала ей на сосднюю комнату и приложила палецъ къ губамъ, приказывая молчать. Катарина поняла эти жесты и осталась неподвижною, только глазами жадно слдила за танцовщицею, которая тихо подкралась къ дверямъ комнаты, гд толковали между собою старухи. Нсколько минутъ она подслушивала ихъ тихій разговоръ, потомъ такъ же тихо воротилась къ шве, стала на колни, чтобъ приблизиться къ ея уху, и шепнула: ‘Молчи, не говори ни слова, а когда он прійдутъ сюда, закрой опять глаза. Не плачь же, ребенокъ твой живъ, только он его украли, спрятали, не знаю куда, но можно будетъ узнать: вдь и у насъ есть друзья ‘

Въ эту минуту снова появились старухи.

— Все еще лежитъ! Ну что, какъ умретъ? съ безпокойствомъ сказала фрау Беккеръ, видя, что Катарина остается въ прежнемъ положеніи, съ закрытыми глазами.

— А что жь, если умретъ? Ей же лучше: меньше мученья на свт прійметъ, отвчала крестьянка.

— Не говорите такъ громко! сказала Мари: — вы ее испугаете, если она начнетъ приходить въ чувство.

— Ну, мн ужь она и такъ перемутила душу! сказала крестьянка: — не останусь слушать, какъ она будетъ крушиться. А вы отдайте ей свидтельство, что ребенка схоронили: оно написано ни всей форм, безъ фальши.

Она пошла изъ комнаты.

— Я провожу тебя, сказала фрау Беккеръ, и ушла вмст съ нею.

Тогда швея открыла глаза, но была такъ слаба, что только черезъ нсколько минутъ собралась съ мыслями, чтобъ разспросить Мари. Тогда танцовщица пересказала бдной матери все, что слышала: ребенокъ не умеръ, но подъ его именемъ похоронили другое дитя, и такимъ образомъ достали свидтельство о погребеніи. Куда скрыли ребенка — этого не упоминали старухи въ своемъ разговор, изъ ихъ словъ ясно было только то, что это сдлано по наущенію родныхъ невсты, чтобъ разорвать послднія узы, которыя могли еще связывать жениха съ покинутою швеею.

Танцовщица старалась успокоить несчастную мать надеждами, что ребенокъ отъищется, но она сама ужасалась, видя теперь на живомъ примр, какую будущность готовитъ ей тетка: вдь ужь давно твердитъ ей тетка о томъ, что надобно пользоваться молодостью и красотою.

— Я скоро умру, Маша, сказала Катарина:— и тогда… ты видишь, къ чему приводитъ дорога, по которой заставили меня идти. Не подражай же мн, и ты будешь все-таки счастливе меня… Когда я умру, и если найдется мой ребенокъ, не покинь его хоть ты… кром тебя, некого мн просить.

На улиц послышался стукъ экипажа, танцовщица взглянула въ окно и увидла подъзжавшую къ воротамъ театральную карету.

— Прости, Катарина, я должна сейчасъ же хать: экипажу некогда ждать, но я поговорю о теб въ театр съ другими двицами: он знаютъ всхъ въ город и, быть-можетъ, скажутъ мн что-нибудь, и тогда мы поговоримъ съ тобою, что длать.

Она вышла вмст съ Катариною. Въ карет ужь сидли три или четыре двушки.

— Долго вы заставляете ждать себя, мамзель Мари, сказалъ лакей.

— Что длать! вотъ съ этою двушкою, которая пошла но улиц, сдлалось очень-дурно, и я ухаживала за нею. Она указала на Катарину, которая едва могла идти отъ слабости.

— Гд она живетъ? спросилъ лакей.

— Въ Кузнечной Улиц.

— Намъ туда надобно хать, сказалъ лакей, и, обращаясь къ двушкамъ, сидвшимъ въ экипаж, сказалъ: Сударыни, не посадите ли вы съ собою вотъ ту бдняжку, подвезти ее до Кузнечной Улицы? Вдь она, того-и-гляди, упадетъ. Доброе дло сдлаете, сударыни.

— Какой ты сталъ добрый! весело отвчала ему одна изъ двушекъ: — а впрочемъ, почему жь не посадить ее въ карету? мсто еще есть.

Остальныя двицы согласились, карета догнала Катарину, которая, къ величайшему изумленію, очутилась въ экипаж прежде, нежели даже могла понять эту неожиданную любезность танцовщицъ.

IX.
За кулисами.

О закулисныхъ странахъ театра пишутъ много, и сотни сценъ въ романахъ происходятъ въ этой мстности. Но обыкновенно пишутъ объ этомъ мір поверхностно, даже легкомысленно, и разсказываютъ почти исключительно только о тхъ частяхъ его, до которыхъ доходитъ еще яркій блескъ сценическихъ лампъ. Намъ, напротивъ, должно теперь проникнуть въ самую отдаленную, почти совершенно-темную часть закулисной половины театра, туда, гд, позади всхъ декорацій, стоятъ машины и различные препараты, дожидаясь своей очереди выдвинуться на сцену, гд работаютъ и отдыхаютъ машинисты, плотники и остальной рабочій народъ. Скоро начнется спектакль. Декораціи перваго акта уже поставлены и работники сидятъ, сложа руки и болтая между собою о длахъ и вздор. Ныньче имъ можно отдохнуть, потому-что декораціи остаются безъ перемны во всхъ актахъ пьесы, и они дйствительно расположились очень-удобно. На самомъ видномъ мст, подъ балдахиномъ, который придвинутъ сюда посл вчерашняго спектакля, услся главный машинистъ, особа очень-важная въ этомъ обществ — г. Гаммеръ, пожилой мужчина солидной наружности, но неутомимый болтунъ, посл каждаго слова прибавляющій: ‘да-а, да-а’, какъ-будто самъ сознавая, что рчи его сильно нуждаются въ подтвержденіяхъ. Его превосходитъ въ отношеніи болтливости и неправдоподобія разсказовъ только одинъ Шеллингеръ, подмастерье портнаго, мужчина лтъ шестидесяти, съ живымъ воображеніемъ, до того наконецъ зафантазировавшійся въ-теченіе сорока лтъ, проведенныхъ съ иглою въ рукахъ, что уже самъ часто не зналъ, правду онъ говоритъ, или вещи собственнаго изобртенія. Онъ сидитъ теперь на гроб, въ которомъ завтра должна умереть Джульетта, къ отчаянію Ромео и восторгу зрителей. Изъ остальной многочисленной компаніи мы замтимъ только лакея, нашего стараго знакомаго, который во время спектакля долженъ помогать поднимать занавсъ, и стройнаго, прекраснаго юношу, который стоитъ у одной изъ кулисъ: это Ричардъ, сынъ Гаммера, и самъ также искусный плотникъ-машинистъ. Шеллингеръ забавляетъ слушателей разсказами о Сверной Америк, гд онъ, если врить его словамъ, видалъ людей, которые живутъ на деревьяхъ, какъ птицы, и самъ-было поселился съ ними, даже сосваталъ невсту, но потомъ убжалъ, потому-что нареченный тесть хотлъ его изжарить. Гаммеръ подсмивается надъ этими небылицами, но Шеллингеръ, въ доказательство своихъ похожденій, вынимаетъ изъ кармана янтарный мундштукъ, который подарила ему невста. Такимъ образомъ время проходитъ очень-занимательно.

Между-тмъ пвицы и пвцы занимаютъ публику, а балетная труппа одвается: ей надобно явиться въ третьемъ акт. Мари, одваясь, разсказала Клар несчастный случай съ бдною Катариною, но простодушная Клара не могла, конечно, придумать ей никакого совта, и ршила, что только разв Тереза, которая знаетъ все и всхъ, въ-состояніи помочь въ этомъ дл. Мари совершенно согласилась съ этимъ и, поправивъ свою пастушескую шляпу съ цвтами, взглянувъ въ зеркало, причемъ должна была сознаться передъ собою, что она очень-мила ныньче, и осмотрвъ башмаки, побжала на сцену искать Терезу, которая, пользуясь антрактомъ, стояла у передней кулисы, разговаривая съ вторымъ теноромъ оперной труппы. Но, вроятно, Мари искала на сцен не одну только Терезу, потому-что, какъ-бы не находя ея, прошла до самой глубины сцены, гд уже кончались кулисы и начиналась та темная часть, въ которой собирались отдыхать машинисты. Она видла, что Ричардъ, замтивъ ея приближеніе, отошелъ отъ остальной компаніи и началъ перебирать какую-то веревку, будто занимаясь дломъ. Но, какъ-бы не обращая на него вниманія, двушка шла дале, на другую сторону сцены. Ричардъ опустилъ изъ рукъ веревку, которая сильно стукнулась о полъ, и очень-натурально было, что двушка вздрогнула и остановилась.

— Извините, Мари, что я напугалъ васъ, но веревка выпала у меня изъ рукъ, когда я васъ увидлъ.

— Ахъ, это вы, Ричардъ! отвчала двушка, будто-бы удивленная: — а я ужасно испугалась! Здсь каждую минуту того и жди, что ушибутъ чмъ-нибудь.

— Нтъ, мамзель Мари, въ балет давно не случалось никакихъ непріятностей. Мы съ балетомъ особенно-осторожны — поврьте мн.

— Почему же особенно съ балетомъ? Разв для васъ не все-равно, въ опер или въ балет случится несчастіе?

— Для другихъ, можетъ-быть все-равно, а для меня не все-равно, поврьте, Мари, возразилъ машинистъ, подходя къ ней: — когда вамъ надобно длать полетъ, я самъ осмотрю все, перепробую самъ каждую проволоку,

— Я вамъ очень-благодарна, что хотя вы нсколько думаете обо мн.

— Нтъ, Мари, не ‘нсколько’, а только о васъ и думаю, и не проходитъ минуты, чтобъ я не думалъ о васъ.

— Да это съ вашей стороны формальное объясненіе въ любви!

— Если хотите, оно такъ и есть. Ужь давно я вамъ хотлъ это сказать, да вы вс, балетныя госпожи, рады слушать всякія глупости отъ дрянныхъ людей, а надъ нашимъ братомъ, человкомъ честнымъ, станете, пожалуй, смяться. И если вы надо мною будете смяться, мамзель Мари, я буду очень жалть.

Теперь читатель знаетъ, почему мамзель Мари искала Терезу по всей сцен, не замчая, что прошла мимо. Ричардъ Гаммеръ давно былъ очень-внимателенъ къ ней, но до-сихъ-поръ она сомнвалась, не пустое ли волокитство его внимательность. Теперь онъ высказалъ, что серьёзно любитъ ее. Какое счастіе для нея, бдной, преслдуемой тёткою двушки! Быть женою человка добраго, почтеннаго въ своемъ кругу, зажиточнаго, который всегда будетъ имть честный кусокъ хлба и любить жену, потому-что, какъ вс говорятъ, иметъ доброе сердце и солидныя правила. Она сама въ первую минуту не врила своему счастію и, глубоко задумавшись, не замтила, какъ онъ взялъ ее за руку и смотрлъ ей прямо въ лицо. И вотъ промелькнула передъ нею блдная, страдающая фигура Катарины, и прозвучали въ ушахъ слова ея: ‘Ты видишь, къ чему приводитъ дорога, по которой заставили меня идти: не подражай же мн!’ И она ршилась избжать этой дороги, воспользоваться случаемъ спастись отъ погибели, остаться чистою…

— Ну, что жь, говори, такъ или нтъ? продолжалъ Ричардъ: — хочешь слушать честнаго человка, иль и у тебя голова набита глупостями, какъ у другихъ?

— Нтъ, нтъ, Ричардъ.

— Я такъ и думалъ, добродушно сказалъ онъ — я знаю, ты хорошая, честная двушка, а вдь удивительно, что ты честная двушка, живучи при такой тётк. А я знаю это, потому-что присматривалъ за тобою, и на руки теб всегда глядлъ.

— Зачмъ же на руки? спросила она, засмявшись, чтобъ скрыть слезы, отъ волненія набгавшія на глаза ея.

— Какъ зачмъ? По рукамъ у васъ сейчасъ видно, если которая заводитъ пріятеля: кольца да браслеты появятся, точно сатанинскими цпями будетъ опутана. Ну, разъ ты навела на меня сомннье!

— Знаю, знаю, когда я играла знатную даму, и Тереза дала мн надть свой браслетъ.

— Ну, да. Однако кончай же дло, вотъ ужь долго мы съ тобою толкуемъ, а ршительнаго отъ тебя все еще я не добился. Надо мн идти къ своему мсту, сейчасъ пойдетъ въ ходъ машина. Говори же, согласна или нтъ? Согласна, такъ, значитъ, насъ съ тобою и разорвать будетъ нельзя, и стало-быть, такъ держи себя, чтобъ никто о теб дурнаго слова не смлъ сказать, а то плохо будетъ, если что станутъ говорить. Какъ же скажешь, согласна?

— Согласна и можешь быть во мн увренъ, Ричардъ, ты знаешь, я не хочу длать дурнаго.

— И прекрасно! Надо бы теперь намъ поцаловаться, ну, да ужъ не здсь. Это отъ меня еще не уйдетъ. Прощай же, Мари.

И онъ пошелъ на свое прежнее мсто, она перебжала по сцен и, упавъ на стулъ въ одинокомъ углу за кулисами, долго рыдала отъ счастія, и вдругъ вскочила съ испугомъ, вспомнивъ о румянахъ. Въ-самомъ-дл, взглянувъ на грудь, она увидла, что свтло-зеленый атласъ спенсера покрытъ красными пятнами румянъ, смытыхъ со щекъ слезами. Но, при помощи Клары, бда эта была скоро поправлена, и пока подруга чистила спенсеръ, Мари высказала ей свою радостную тайну. Эта тайна произвела свое впечатлніе и на Клару, которая задумчиво осталась у окна, между-тмъ, какъ Мари снова убжала искать Терезу. Тереза все-еще стояла у кулисы.

— Гд ты пропадала, мой дружокъ? закричала она приближавшейся подруг: — я посмотрла, гд ты, но ты исчезла неизвстно куда.

— Я искала тебя на другой сторон сцены…

— Что жь новаго узнала ты о своемъ преслдовател?

— Ничего, тётушка нын оставляетъ меня въ поко, быть можетъ, я разжалобила ее своими слезами.

— Плохо же ты знаешь старую вдьму. Когда-нибудь разскажу теб свою исторію, ты увидишь, какова она, каковъ и этотъ господинъ.

— Но вдь не принудятъ же они меня…

— Я потверже тебя характеромъ, а они измучили и меня такъ, что я потеряла мужество. Но объ этомъ посл. Зачмъ же ты искала меня?

Мари разсказала ей несчастье швеи.

Тереза слушала съ злобною улыбкою. Она кусала губы и смотрла, не спуская глазъ, на носокъ своего башмака.

— Да ты меня не слушала, сказала Мари, кончивъ разсказъ и взглянувъ на задумчивое лицо подруги.

— Не бойся, теб это новость, а мн подобныя исторіи знакомы. Я знаю нсколько мстъ, въ которыхъ можетъ быть спрятанъ ребенокъ. Меня не допустятъ въ эти мста, надобно разузнать черезъ другихъ, гд онъ. Черезъ кого бы? Да, чего же лучше? Одно изъ такихъ мстъ въ дом, гд живетъ старикъ Шиллингеръ.

— Попросимъ же его.

— Я не могу говорить сама, чтобъ не навлечь на себя подозрній, будто хлопочу о собственномъ дл, отвчала Тереза съ горькою усмшкою.— Нужно послать для переговоровъ мужчину, а они вс посмотрятъ на меня съ особенною улыбкою, если сказать имъ.

— У меня есть человкъ, на котораго можно положиться: машинистъ Ричардъ Гаммеръ, съ жаромъ сказала Мари.

— Вотъ что! Такъ не его ли ты искала, когда не замтила меня? Не бойся, если у васъ намренія честныя — это хорошо. Будь рада, что нашла честнаго человка. Будь только осторожне съ тёткою. Ступай же, разскажи ему что нужно.

Нтъ надобности прибавлять, что Ричардъ съ удовольствіемъ согласится исполнить порученіе Мари.

Спектакль кончился. Актёры, пвцы и пвицы разъхались. Только рабочіе еще убирали декораціи. Но вотъ и они кончили свое дло. Послднія лампы погасли и въ огромномъ зданіи водворился мракъ и мертвая тишина.

Часть вторая.

I.
Баронъ Брандъ.

Молодой графъ Форбахъ оканчиваетъ свой туалетъ, а между-тмъ, Артуръ пишетъ акварельную копію съ портрета его бабушки. Въ зал, примыкающей къ кабинету, баронъ Брандъ кушаетъ шоколадъ и читаетъ французскую газету.

— Благодарю васъ, милый Эриксенъ, сказалъ графъ, подойдя къ мольберту живописца: — сходство удивительное.

— Не благодарите графъ, вдь я у васъ еще въ долгу за пару превосходныхъ пистолетовъ, которые вы мн подарили. Они составляютъ украшеніе моей коллекціи.

— У меня для васъ приготовлено еще ружье. Жаль, что я прежде не зналъ вашей страсти къ старинному оружію: у меня было въ рукахъ много рдкихъ вещей.

— Но, пожалуйста, графъ, одвайтесь скоре: баронъ Брандъ ждетъ васъ.

— Ничего, онъ занялся газетами, притомъ же онъ добрякъ, хотя и чудакъ.

Живописецъ посмотрлъ на двери.

— Не бойтесь, въ зал ничего не слышно отсюда, я обратилъ на это обстоятельство особенное вппмапіе: двери очень-плотны, а портьеры съ обихъ сторонъ дверей изъ самой плотной матеріи, такъ-что я имю хоть одинъ уголокъ, гд могу говорить, не опасаясь, что подслушаютъ лакеи, чего я терпть не могу.

— Давно вы знакомы съ барономъ? спросилъ живописецъ.

— Съ полгода. Я не люблю заводить новыхъ знакомствъ, но онъ привезъ изъ Виртемберга кипу рекомендательныхъ писемъ отъ моихъ друзей и, кром того, забавляетъ своимъ жеманствомъ, впрочемъ, онъ добродушенъ, чрезвычайно-хорошо образованъ, много видлъ и превосходный разскащикъ, притомъ же, я съ нимъ не церемонюсь, ухожу отъ него въ другую комнату, какъ видите, и даже узжаю: онъ ни мало не претендуетъ.

— Я заговорилъ о немъ по воспоминанію объ одномъ случа, который разскажу посл, чтобъ теперь не задерживать васъ, вдь вы спшите. Но скажите, есть у него состояніе?

— Судя по его расходамъ, очень-большое. Однажды я встртилъ его въ контор вашего батюшки, кассиръ низко ему раскланивался, а это хорошій барометръ. Однако, нужно сказать съ нимъ хоть слова два до отъзда.

Графъ вышелъ въ залу. Брандъ сидлъ въ прежнемъ положеніи, читая объявленія въ газет.

— Извините, любезный баронъ, что я не могу посидть съ вами: черезъ полчаса мн нужно хать на службу, а прежде надобно еще написать письмо.

— Ничего, сказалъ Брандъ:— я здсь занялся объявленіями. Вообразите, какой-то фабрикантъ публикуетъ, будто у него продается coeur de rose.

— Это ужасно! сказалъ графъ, улыбаясь: — а впрочемъ, мы вамъ предсказывали. Потомъ онъ открылъ одну изъ многочисленныхъ конторокъ своего письменнаго стола, взялъ тетрадку почтовой бумаги и ушелъ опять въ кабинетъ.

Брандъ опустилъ газету и осмотрлся. Лицо его оживилось, глаза засверкали. Онъ осторожно приподнялся, безъ малйшаго шороха, подкрался къ письменному столу, какъ тнь, окинулъ его быстрымъ взглядомъ, замтилъ печать въ золотой оправ съ большимъ изумрудомъ, внимательно разсмотрлъ ее и спряталъ въ карманъ, потомъ неслышными шагами возвратился, осторожно опустился въ кресла и опять взялъ газету.

Черезъ дв минуты вошелъ изъ кабинета камердинеръ, зажегъ свчу, взялъ съ письменнаго стола сургучъ и началъ чего-то искать. Потомъ съ разстроеннымъ лицомъ осмотрлъ полъ у стола и, не находя затерявшейся вещи, пошелъ въ кабинетъ.

— Нтъ, печать должна быть тамъ, на стол. Я вчера печаталъ ею, она осталась тамъ, послышался голосъ графа,

И, въ сопровожденіи камердинера, графъ вошелъ въ залу.

— Эта публикація — глупое шарлатанство, сказалъ баронъ:— я напрасно пугался: но безграмотному слогу видно, что это coeur de rose годится тольно для подмастерьевъ.

— Я очень-радъ, что вы успокоились, разсянно и почти съ досадою отвчалъ хозяинъ, проходя къ столу, и началъ искать печати. Печати не было нигд.

— Кто ныньче утромъ убиралъ въ этой комнат? спросилъ онъ сердитымъ голосомъ.

— Йоганнъ, ваше сіятельство, отвчалъ камердинеръ.

— Опять Йоганнъ! Когда жь это кончится?

— Ваше сіятельство, у него хорошія рекомендаціи, я самъ никогда его ни въ чемъ дурномъ не замчалъ, а смотрлъ за нимъ въ оба глаза.

— Но вдь въ эти пять или шесть мсяцевъ, какъ только онъ поступилъ, каждый день что-нибудь пропадаетъ.

— Точно такъ.

— Не подозрваете ли вы кого другаго, Карла или Георга?

— Боже сохрани, какъ можно, ваше сіятельство!

— Слдовательно подозрніе падаетъ на Йоганна. Надобно положить этому конецъ.

— Ваше сіятельство, уличить его нельзя.

— И не нужно. Я не хочу его губить. Выдайте ему жалованье за мсяцъ впередъ, скажите, что онъ мн больше не нуженъ, и пожалуй, дайте порядочный аттестатъ. Безъ явной улики я не хочу ему вредить, но терпть гадостей въ дом невозможно.

Графъ сказалъ послднія слова съ такою горячностью, что даже баронъ почелъ нужнымъ оставить размышленія о coeur de rose и подойдти къ нему.

— Что такое случилось, любезный графъ? сказалъ онъ, мимоходомъ поправляя передъ зеркаломъ воротнички и волосы.

— Я недоволенъ однимъ изъ моихъ людей и, къ сожалнію, долженъ отказать ему отъ мста. Вообще, трудно найдти порядочнаго лакея.

— Еще бы! звая, отвчалъ баронъ.— Но кстати, ко мн третьяго-дня приходилъ человкъ, котораго я хорошо знаю: онъ служилъ у меня въ Виртемберг и теперь ищетъ мста. Если хотите, я пришлю его къ вамъ.

— По вашей рекомендаціи я прійму его съ удовольствіемъ. Пусть онъ явится къ моему камердинеру. Ахъ, уже безъ четверти одиннадцать! Мн пора хать, а письмо не запечатано. Баронъ, у меня пропала печать, одолжите мн одинъ изъ вашихъ брелоковъ.

— Но знаете ли, графъ, у меня на этихъ брелокахъ вырзаны кабалистическія надписи, которыя приносятъ счастье посылающему и несчастье получающему письмо, важно отвчалъ онъ.

— Не-уже-ли вы суеврны, баронъ? Впрочемъ, я не буду жалть, если вашъ талисманъ принесетъ несчастіе той, которой посылается письмо: это гадкая старуха, которая исполняетъ мн различныя порученія.

— Въ такомъ случа, пожалуй, отвчалъ баронъ и передалъ графу одинъ изъ своихъ брелоковъ.— Но, въ замнъ услуги, вы довезете меня до дворцовой площади.

— Прекрасно! Надвайте же вашъ плащъ, я сейчасъ выйду на крыльцо, отвчалъ хозяинъ и, воротившись въ кабинетъ, сказалъ Артуру:

— Любезный другъ, если вы не хотите оторваться отъ работы, въ этомъ ящик найдете вы сигары. Но я прошу васъ, когда отправитесь домой, бросить это письмо въ ящикъ городской почты. Мн ужь некогда, а я не хочу, чтобъ прислуга видла адресъ. Письмо очень-нужное и секретное.

— Это мн по дорог, сказалъ Артуръ, взглянувъ на адресъ: — быть-можетъ, я самъ занесу его, чтобъ не задержали на почт.

— Я хочу распредлять свои благодянія поровну между прекраснымъ и непрекраснымъ поломъ, сказалъ, смясь, баронъ, усвшись въ экипажъ съ Форбахомъ.— Нашедши мсто бдному лакею, хочу пріискать мсто горничной. Не можете ли вы рекомендовать ее куда-нибудь?

— Молода и хороша она? шутливо спросилъ графъ.

— Вы заставляете меня краснть. Не молода и не хороша, но бдна, честна, прекрасно уметъ одвать и даже говоритъ по-французски.

— Хорошо, я буду помнить, но вотъ мы ужь на площади.

Поблагодаривъ графа, Брандъ пошелъ къ дому президента полиціи, гд помщалось и главное управленіе городской полиціи. По дорог, завернувъ въ одинъ изъ пустыхъ переулковъ, онъ бросилъ украденную печать въ отверстіе, сдланное на троттуар подъ жолобомъ для стока воды, потомъ зашелъ въ магазинъ эстамповъ, бывшій напротивъ дома полицейской управы, и, разсматривая гравюры, нсколько минутъ наблюдалъ за тмъ, что происходило на противоположной сторон улицы, наконецъ, сдлавъ непріятную гримасу, отправился домой, переодлся изъ пальто во фракъ, веллъ подать свой экипажъ и похалъ опять къ дому полицейской управы.

По лстниц главнаго входа, дверь налво вела въ канцелярію, направо — въ квартиру президента полиціи. Баронъ позвонилъ у правой двери и спросилъ, принимаетъ ли мадамъ президентша. Лакей ввелъ его въ залу и пошелъ доложить своей госпож.

При вход президентши, Брандъ съ восхищеніемъ любовался на ея портретъ, висвшій надъ софою, и важная, довольно-плотная и свжая дама, еще неоставившая притязаній на красоту, не могла не сознаться въ душ, что баронъ прекрасный молодой человкъ.

— Очень-давно не имлъ я счастія быть у васъ, и долженъ объяснить, почему осмлился ныньче безпокоить васъ своимъ посщеніемъ, началъ баронъ.

— Очень-давно! Помилуйте, баронъ, вы были у насъ на прошлой недл. Августа! сказала она вошедшей дочери: — ты врно помнишь, когда былъ у насъ баронъ въ послдній разъ? Эти слова были произнесены тономъ, который очень-ясно намекалъ барону, что Августа интересуется имъ.

— Къ четверкъ, мама, отвчала, слегка красня, Августа, хорошенькая девятнадцатилтняя блондинка.

— Боже мой, какъ медленно тянулось для меня это время! отвчалъ баронъ, бросая скромный, но нжный взглядъ на двушку.

— Но дйствительно мы рады были бы видть васъ у себя чаще, любезно продолжала президентша.

Небольшая пауза, послдовавшая затмъ, была съ пользою употреблена барономъ: онъ опять усплъ, будто озирая комнату, остановить взглядъ на двушк.

— Я долженъ объяснить вамъ цль моего посщенія, сказалъ Брандъ президентш: — вчера мы держали пари съ молодымъ Форбахомъ. Онъ утверждалъ, что на послднемъ придворномъ бал вы были въ убор изъ розовыхъ камелій, я, напротивъ, твердо помнилъ, что на васъ были блыя камеліи. Я спшилъ къ вамъ ршить этотъ споръ, но графъ предупредилъ меня, прозжая мимо вашего дома съ четверть часа назадъ, я видлъ слугу его на этой лстниц. Конечно, онъ присылалъ его съ запискою о нашемъ пари…

— Нтъ, вы ошибаетесь, онъ не присылалъ къ намъ. Но какіе шалуны ныншніе молодые люди! Возможно ли держать подобныя пари? съ шутливою строгостью отвчала президентша, восхищенная мыслью, что ея нарядъ можетъ еще интересовать молодёжь.

— Быть-можетъ, Форбахъ присылалъ къ папа, замтила дочь.

— Это интересно узнать, сказала мать: — попроси его сюда, Августа, ему будетъ очень-пріятно видть барона.

Черезъ минуту Августа возвратилась въ гостиную вмст съ отцомъ. Президентъ полиціи былъ худощавый старикъ невысокаго роста, съ длиннымъ носомъ и срыми глазами, которымъ онъ старался придать выраженіе озабоченности и проницательности.

— Очень-радъ васъ видть, баронъ, сказалъ онъ, протягивая руку гостю, который съ величайшимъ уваженіемъ кланялся ему.

— Я хотла спросить тебя о случа, очень-интересномъ для меня, перебила жена: — баронъ увренъ, что у насъ былъ слуга молодаго графа Форбаха.

— Нтъ, отвчалъ президентъ:— почему же вамъ такъ вздумалось, баронъ?

— Я видлъ слугу въ его ливре на вашемъ крыльц.

— А! правда лакей былъ, и галуны и канты у этого лакея были такіе же, какъ на ливре Форбаховъ, но самая ливрея не темнозеленая, какъ у Форбаховъ, а темносиняя. Ошибиться легко, и вы ошиблись.

— Отъ кого же былъ этотъ лакей? спросила президентша.

— Здсь ни у кого нтъ темносиней ливреи съ такими галунами и кантами, какъ у Форбаховъ, прибавилъ баронъ:— это меня удивляетъ.

— Да вы едва-ли знаете господина, у котораго слуги носятъ такую ливрею, замтилъ президентъ: — это нкто Армфельдъ, чудакъ, незнакомый ни съ кмъ въ город.

— О, нтъ! я слышалъ его имя по случайному обстоятельству, отвчалъ баронъ: — онъ дйствительно ужасный оригиналъ.

— Что жь въ немъ особеннаго? спросила любопытная хозяйка.

— Вообразите, онъ помшался на томъ, что его обокрадутъ и заржутъ. Каждую ночь онъ обходитъ весь домъ раза четыре, въ-сопровожденіи вооруженныхъ лакеевъ, и самъ вооруженный съ головы до ногъ. Спитъ онъ съ пистолетами и саблею. И вообразите, его боязнь такъ сильна, что наконецъ заражаетъ его прислугу. У меня однажды былъ лакей, который прежде служилъ у него. Несчастный малый боялся вечеромъ оставаться одинъ въ комнат. Я былъ принужденъ отпустить его, потому-что часто середи ночи онъ поднималъ на ноги весь домъ своими глупыми криками. Онъ въ-теченіе какого-нибудь мсяца уврилъ всю остальную прислугу, будто-бы существуетъ здсь какая-то шайка воровъ, имющая правильную организацію и очень-опасная. Еслибъ его оставить въ дом, онъ ршительно всхъ сдлалъ бы такими же нелпыми трусами, какъ самъ. Его невозможно было урезонить въ томъ, что подобныя шайки невозможны при благоустроенной и удивительно-проницательной полиціи, какою можетъ похвалиться нашъ городъ, благодаря господину президенту.

— Да, да, совершенно та же исторія, задумчиво сказалъ про-себя хозяинъ.

Брандъ не показалъ виду, что заинтересованъ этими словами, напротивъ, онъ удвоилъ свою внимательность къ Август, и можно было думать, что онъ сидитъ здсь именно затмъ, чтобъ нашептывать ей комплименты.

— Что ты говоришь? разскажи пожалуйста, мн очень-любопытно, сказала хозяйка мужу.

— То же самое, что сейчасъ разсказалъ баронъ. Слуга Армфельда, приходившій ныньче, толковалъ моему секретарю о шайк воровъ, будто — бы существующей въ нашемъ город, и общался открыть ее, съ условіемъ, чтобъ ему дали дв тысячи талеровъ.

Брандъ былъ совершенно занятъ разговоромъ съ Августой.

— Ну что жь ты? продолжала разспрашивать президентша.

— Мн показалось это невроятно, надобно будетъ пообдумать, чтобъ не насмшить людей своимъ легковріемъ. Лакею велли прійдти завтра, а предварительно взяли отъ него записку, въ которой означено его имя и сказано, гд можно найдти его, не тревожа Армфельда, потому-что лакей хочетъ, чтобъ это оставалось въ-тайн отъ его господина. Вотъ и записка, если хочешь взглянуть.

Онъ вынулъ записку и подалъ жен. Президентша, прочитавъ ее, сказала:

— Ну да, видно, что это глупость. Посмотрите, баронъ… Да вы, кажется, не слушали?

— Я былъ увренъ, что это вздоръ, слдствіе вздорныхъ фантазій, которыми набиваетъ голову своей прислуг Армфельдъ. И, небрежно взглянувъ на записку, онъ передалъ ее хозяйк.

— Другъ мой, не давай серьёзнаго хода этимъ пустякамъ, чтобъ надъ тобою не стали смяться, повторила хозяйка, перечитывая записку.

— Ваше превосходительство, секретари дожидаются у васъ въ кабинет, доложилъ вошедшій слуга.

— Извините меня, баронъ: служба не терпитъ промедленія, сказалъ хозяинъ, вставая.— До пріятнаго свиданія. Не забывайте насъ.

Президентша небрежно бросила на полъ записку, оставленную въ ея рукахъ торопливо-ушедшимъ мужемъ.

— Во что бы ни стало, мн нужно завладть этою запискою, подумалъ баронъ и продолжалъ говорить любезности Август и толковать о свтскихъ новостяхъ съ ея матерью.

— Госпожа Вольфсонъ, прикажете принять? доложилъ хозяйк лакей.

— Проси въ залу, я выйду къ ней одна, чтобъ скоре кончился этотъ несносный визитъ. Васъ я не отпускаю, баронъ, прибавила она ласковымъ голосомъ.

Оставшись наедин съ Августою, Брандъ подумалъ: ‘Теперь можно обдлать все превосходно, стоитъ только затуманить глаза этой двочк. Пустимся же въ чувствительныя объясненія’.

И онъ взглянулъ на нее съ такою нжностью, что двушка вспыхнула и поняла необходимость начать разговоръ, какой бы то ни было, все-равно, лишь бы не тотъ, какого она теперь боялась, хотя и желала.

— Вы забыли о вашемъ пари съ Форбахомъ, сказала она:— вы должны проиграть его: мама была на бал съ розовою камеліею, какъ говорилъ Форбахъ.

— О, я зналъ это, фрейлейнъ Августа! я зналъ, на чьей дивной головк была блая камелія. Я спорилъ съ нимъ только для того, чтобъ говорить о вашемъ семейств, о вашей матушк, о… о васъ, фрейлейнъ Августа, не возбуждая подозрній. Могъ ли я забыть, что блая камелія была на васъ?

— Да, сказала она, опуская глаза.

— Во время послдней кадрили упалъ листокъ этой камеліи, и я… видлъ, что онъ упалъ, договорилъ онъ, какъ бы поправляя неосторожно-начатую фразу, но смыслъ этой прерванной фразы былъ ясенъ: ‘и я поднялъ этотъ листокъ и храню его’.

Августа покраснла, грудь ея тяжело дышала.

— О, какъ мучителенъ былъ для меня тотъ вечеръ! Я стоялъ далеко отъ васъ, меня терзала зависть… поймите мои страданія, Августа! проговорилъ онъ прерывающимся голосомъ и взялъ ея руку. Двушка вздрогнула и смутилась. Онъ поцаловалъ нсколько разъ ея руку, она могла только сказать: ‘Боже мой, оставьте меня!’ — ‘Нтъ, мы будемъ неразлучны навки, шепнулъ онъ и поцаловалъ похолодвшія отъ волненія губы Августы. ‘Теперь, я твой, ты моя! Но пусть наши клятвы будутъ на нсколько времени тайною для другихъ. Мы скоро соединимся передъ лицомъ свта, Августа!’

Въ это время послышались въ сосдней комнат шаги и кашель президентши. Свтская и опытная дама, оставивъ дочь съ молодымъ человкомъ, котораго прочила ей въ женихи, понимала, что необходимо предупредить о своемъ возвращеніи. И дйствительно, когда она вошла въ комнату, баронъ разсказывалъ Август уморительный анекдотъ о томъ, какъ вчера, посл спектакля, какая-то дама сла въ чужую карету и замтила это только на половин дороги, а какъ между-тмъ, сердилась настоящая госпожа кареты цлый часъ, не находя своего экипажа.

Черезъ нсколько минутъ Брандъ простился съ президентомъ, осыпаемый увреніями заботливой матери, что онъ въ ихъ дом всегда самый пріятный гость.

II.
Посщеніе.

Между-тмъ Артуръ Эриксенъ окончилъ свою акварель и взялъ письмо Форбаха, чтобъ отдать его на городскую почту, или доставить прямо по адресу. Адресъ былъ: ‘Г-ж Беккеръ, на канал, домъ подъ No 8-мъ’.— ‘На канал’, подумалъ живописецъ: ‘это мн по дорог, графу нужно, чтобъ письмо было доставлено поскоре, занесу же его самъ. На канал домы старые, съ темными длинными корридорами, и мн пріятно побывать въ такомъ оригинальномъ лабиринт’. Артуръ вышелъ въ переднюю. Тамъ камердинеръ разговаривалъ съ Йоганномъ, слугою, котораго веллъ отпустить графъ.

— Это мн большое несчастіе, говорилъ слуга: — въ аттестат мало утшенія: каждый скажетъ, что безъ причины графъ не прогонитъ человка. А что жь я сдлалъ? Какая за мною вина?

— Вины теб никакой и не говорятъ. Но что жь длать? если господину не нравится бородавка на лиц у слуги или его походка, ему не запретить отослать слугу, на то онъ господинъ. Что длать? такъ графу угодно.

— А мн терпть нужду? Тяжело оставаться безъ мста семейному человку. А кто теперь меня возьметъ? Скажутъ: если прогнали, такъ врно негодяй.

— Я не могу теб пособить, остается теб одно средство, да и то едва-ли поможетъ: попроси кого-нибудь изъ пріятелей графа, чтобъ замолвить за тебя слово.

Лакей вздохнулъ и, махнувъ рукой, ушелъ. На Артура тяжело подйствовала эта сцена и онъ сошелъ съ крыльца въ непріятномъ расположеніи духа.

Черезъ десять минутъ наемный экипажъ привезъ его на каналъ и молодой человкъ пустился по темнымъ лстницамъ дома, подъ No 8-мъ, отъискивать г-жу Беккеръ. Счастье помогло ему скоро найдти ее: всего только двои дверей отворялъ онъ не-впопадъ, и получалъ грубый отвтъ ‘не здсь, дальше’ отъ грязныхъ женщинъ, кричавшихъ на грязныхъ ребятишекъ, возившихся по полу, и только два раза обдавало его изъ этихъ дверей душною, тяжелою атмосферой. Третья дверь была та, которой онъ искалъ, и вошедши въ комнату, онъ увидлъ пожилую женщину, которая низко поклонилась ему, какъ человку не бдному, судя по костюму. ‘Я вдова Беккеръ. Покорнйше прошу садиться’.

— Не безпокойтесь, я только хочу передать вамъ письмо.

— Вроятно, вамъ рекомендовали мои услуги? сказала она, отвратительно улыбаясь.

— Нисколько. Вотъ вамъ письмо отъ графа Форбаха.

— Ахъ, очень-рада! Какой прекрасный молодой человкъ графъ Форбахъ, милый, благородный молодой человкъ! Только суровъ въ обращеніи, требователенъ, но мною всегда онъ оставался доволенъ, увряю васъ.

Эриксенъ съ любопытствомъ всматривался въ ея лицо, представлявшее странную смсь сладости, хитрости и корыстолюбія.

— Чмъ же я могу вамъ служить? повторяла старуха.

— Ршительно ничмъ, отвчалъ съ досадою живописецъ. Прочтите письмо, и вы сами увидите, я вовсе не желаю вашихъ услугъ.

— Безъ очковъ я вблизи ничего не вижу, сказала старуха, опуская руку въ карманъ, и вооруживъ носъ очками, взяла письмо и, какъ опытная женщина, прежде всего взглянула на печать. Увидвъ странный вензель, она съ изумленіемъ сказала:— ‘Какъ? это отъ графа Форбаха, говорите вы? Печать знакомая, но только не графа Форбаха.’

— Не знаю, онъ мн отдалъ письмо съ этою печатью.

— Дло очень-трудное, но печать такого рода, что я должна употребить тутъ вс усилія, сказала старуха, прочитавъ письмо.— Онъ пишетъ, что не пожалетъ денегъ, эта печать такое приказаніе, которое важне всякихъ денегъ. Буду стараться изъ всхъ силъ, только успха трудно надяться, дло совсмъ-невозможное. Но не могу ли я и вамъ…

— Я вамъ отдалъ письмо, прощайте же, сказалъ Артуръ, раздосадованный навязчивостью старухи, и пошелъ къ двери. Несмотря на его нелюбезность, г-жа Беккеръ проводила его съ улыбкою и поклонами.

‘Это просто невозможное дло!’ повторяла про-себя старуха, оставшись одна’. А надобно постараться, противъ этой печати ничего не скажешь, хоть и знаешь, что труды пропадутъ понапрасну. Съ этой Кларою Штайгеръ никакъ не сговоришь, да и съ отцомъ ея, старымъ дуракомъ, тоже. Чего, еще и забраться къ нимъ трудно: догадаются, въ двери не пустятъ. Съ какой же стороны подойдти къ нимъ, чтобъ не догадались? Да, вотъ, вдь и позабыла: старуха Вундель — сосдка ихъ, вдь живетъ изъ дверей въ двери, въ одномъ этаж. Надобно будетъ зайдти къ ней: можетъ-быть, и удастся познакомиться съ глупыми этими нищими’.

Съ досадою на себя, слъ Артуръ въ экипажъ, которому веллъ подождать у воротъ. ‘Я не предполагалъ, чтобъ дло шло о вовлеченіи въ бездну еще невинной жертвы’ думалъ онъ. ‘Какія гнусныя интриги и происки начнутся теперь! Зачмъ я передалъ это письмо? Но вдь завтра, все-равно, получила бы она его отъ почтальйона. Да, гадкія дла длаются иногда на свт!’

Онъ веллъ хать въ Кирпичную Улицу и остановился у дома, гд жилъ Штайгеръ. Артуръ шелъ къ нему совтоваться о рисункахъ для переводимаго старикомъ романа. Но почему же онъ выбралъ для своего посщенія именно этотъ часъ, когда, по словамъ отца, Клара возвращается домой? У него былъ предлогъ: Штайгеръ говорилъ, что отъ двнадцати до часа отдыхаетъ, потому, говорилъ себ Эриксенъ, я не могу выбрать другаго времени, чтобъ не помшать ему работать.

— Посмотрите-ка, какой гость идетъ къ Штайгерамъ, сказала вдова Вундель дочерямъ, увидвъ Эриксена въ полурастворенную дверь.

— Да вдь Клары нтъ дома, отвчала старшая дочь.

— Да вдь ты не то думаешь, глупая, видишь, какое у него солидное лицо. Такой человкъ не станетъ волочиться за танцовщицами. Вотъ сама услышишь, зачмъ онъ идетъ, а я ужь впередъ знаю: къ старику Штайгеру онъ идетъ, требовать, чтобъ тотъ расплатился ему по какому-нибудь долгу. А знаешь, вдь онъ долженъ опять здсь пройдти.

— Я вынесу на лстницу книги, будто обметать пыль съ нихъ, тотчасъ же сказала догадливая старшая дочь.

— Ступай, ступай, только прежде причешись хорошенько, отвчала заботливая мать, видимо-довольная понятливостью дочери.

Артуръ вошелъ въ комнаты, которыя украшались присутствіемъ любимой двушки, съ твердымъ намреніемъ видть все въ розовомъ свт, но тмъ не мене первая изъ этихъ комнатъ, гд не нашелъ онъ цннаго, показалась ему бдна, дйствительно, вся мебель ея состояла изъ кровати старика и ветхаго стула. Слдующую комнату, гд проводила цлый день вся семья, мы ужь видли, но вечеромъ, и должны, къ-сожалнію, сказать, что дневной свтъ, тускло-проходившій черезъ полузамерзшія окна, не открывалъ въ ней новыхъ красотъ. Одно только можно было замтить въ похвалу темной комнаты: въ ней было теперь тепле, нежели вчера, потому-что маленькая сестра Клары варила въ печи картофель, на который съ апетитомъ посматривалъ малютка-братъ. Самъ Штайгеръ сидлъ, по обыкновенію, за столомъ у окна и писалъ. Услышавъ шаги, онъ приподнялъ голову и радостно пожалъ руку гостю.

— Я сдержалъ свое общаніе, какъ видите, сказалъ Эриксенъ: — и даже былъ бы у васъ раньше, но хотлъ дать вамъ время обдумать, какія сцены мы должны выбрать для рисунковъ.

— Да, я ужь составилъ списокъ, просмотримте его, покорнйше прошу садиться. Выборъ сценъ сдлать легко, трудно будетъ вамъ только, не имя предъ глазами живыхъ людйі, создавать типы лицъ, которыя играютъ роль въ роман.

— Вы думаете? сказалъ, улыбаясь, живописецъ:— но я вамъ скажу, что если черныхъ негровъ здсь нтъ, то-есть множество людей, которые въ своемъ род тоже плантаторы и торговцы неграми. Напримръ, хоть нашъ почтеннйшій пріятель, г. Блафферъ. Знаете ли, хорошо было бы изобразить его на нашихъ рисункахъ. Жаль только, что онъ не согласится.

— Да, это было бы недурно, сказалъ переводчикъ.— Но просмотримъ списокъ мстъ, которыя мн показались заслуживающими рисунковъ.

Они начали говорить о дл, которое послужило Артуру предлогомъ для визита. Дти, сначала дичившіяся гостя, потому-что не привыкли видть постителей, мало-по-малу ободрились и, ставъ за спиною отца, съ любопытствомъ разсматривали живописца съ ногъ до головы, такъ прошло минутъ десять. Вдругъ мальчикъ захлопалъ въ ладоши и закричалъ: ‘Ахъ, вотъ и Клара идетъ! сейчасъ будемъ обдать!’ Его сестра, будучи ужь умне, побжала на лстницу предупредить Клару, что у нихъ сидитъ какой-то незнакомый гость.

Артуръ чувствовалъ, что его сердце забилось сильне. Какъ она пріймегъ его посщеніе? Не разсердится ли, что ослушался ея? Вдь она говорила ему, что не хочетъ, чтобъ онъ бывалъ у нихъ въ квартир. Но Эриксенъ надялся, что уговоритъ ее извинить его непослушаніе.

— Какъ же зовутъ его? послышался за дверью голосъ Клары.

— Я не знаю, отвчала двочка.

Клара въ изумленіи остановилась на порог, увидвъ Артура.

— Это моя старшая дочь, Клара, рекомендую, — сказалъ добродушный старикъ: — можетъ-быть, вы ее ужь и знаете: она танцуетъ на театр.

Артуръ проговорилъ какія-то несовсмъ-связныя слова и поклонился.

Двушка, возвращавшаяся съ репетиціи, разгорвшаяся отъ танцевъ, вспыхнувшая и смутившаяся отъ нечаянной встрчи, была чудно-хороша.

— Клара, рекомендую теб г. Эриксена, живописца, пользующагося общимъ уваженіемъ за свой прекрасный талантъ. Мы познакомились у Блаффера, который просилъ г. Эриксена иллюстрировать мой переводъ и онъ зашелъ ко мн поговорить объ этомъ дл.

Клара взглянула на живописца, онъ не могъ ршить: радости или огорченія было больше въ глазахъ ея.— Я очень-рада видть васъ у батюшки, г. Эриксенъ, сказала она: — ему такъ рдко случается говорить съ людьми, которые могутъ сочувствовать его понятіямъ, что для него, конечно, очень-пріятно ваше посщеніе.

— Клара, кушанье готово, накрывайте на столъ, давайте обдать! закричалъ неугомонный мальчикъ.

— Извините, г. Штайгеръ, что я задержалъ вашъ обдъ, сказалъ Артуръ, взявъ шляпу:— но я избралъ этотъ часъ потому, что онъ посвящается вами отдыху.

— Я не смю предлагать вамъ раздлить нашъ обдъ, потому-что онъ… слишкомъ простъ, можно сказать скуденъ, но вы, вроятно, кушаете гораздо-позже, и не откажетесь хотя посидть вмст съ нами, пока мы обдаемъ, сказалъ старикъ.

Артуръ, конечно, согласился, потому-что ему хотлось поговорить съ Кларою. И это желаніе удалось посл обда. Мальчикъ, понявшій изъ разговоровъ, что новый гость уметъ рисовать картинки, началъ требовать, чтобъ онъ нарисовалъ ему змю. Молодой живописецъ съ удовольствіемъ взялъ карандашъ, чтобъ имть предлогъ продолжать свой визитъ. Старикъ-отецъ черезъ нсколько минутъ задремалъ, утомленный утреннею работою. Клара должна была иногда подходить къ окну, у котораго сидлъ Артуръ, чтобъ останавливать дтей, которыя могли безпокоить постителя.

— Клара, вы недовольны тмъ, что я здсь? сказалъ Артуръ, замтивъ, что теперь можетъ говорить свободно.

— Я знала, что это будетъ, отвчала Клара.

— Но вы думали, что это будетъ не такъ скоро. И я не нарушилъ бы вашего запрещенія быть у васъ, но я долженъ былъ постить вашего батюшку по длу, о которомъ онъ говорилъ вамъ.

— Да, знакомство съ вами уже начинаетъ приносить мн огорченіе. Мои подруги замтили, что вы иногда дожидаетесь меня на театральномъ подъзд, когда мы садимся въ карету посл спектакля, и жестоко смются надо мною, даже обижаютъ меня, вдь за мною этого прежде не замчали, я держала себя такъ, чтобъ нельзя было подумать ничего такого. Теперь говорятъ, что я притворщица, что я хуже всхъ. Да, вижу я, начинаетъ сбываться то, что предсказывалъ мн нашъ лакей. Онъ товарищъ батюшки по школ, и любитъ меня. Когда онъ однажды замтилъ васъ, онъ привезъ меня домой послднюю, высадивъ по домамъ всхъ, отослалъ карету, остался со мною на лстниц и долго, долго говорилъ мн, что изъ этого будетъ. Да, онъ говорилъ правду: вотъ ужь его слова сбываются. ‘Сначала’ говорилъ онъ, ‘вы будете поджидать меня на улиц, и не такъ часто, потомъ чаще, и наконецъ каждый день’. Это такъ и было. ‘Потомъ’ говорилъ онъ, ‘вы подъ какимъ-нибудь предлогомъ проникнете въ нашу квартиру — и потомъ… потомъ я буду много плакать, вчно плакать’. Боже мой, защити меня!

И, закрывъ лицо руками, бдная двушка ушла въ другую комнату и долго плакала. Артуръ, взволнованный словами ея, въ которыхъ такъ много было правды, задумчиво опустилъ голову на столъ, и малютка, братъ Клары, пользуясь тмъ, что гость выпустилъ изъ-подъ руки бумагу, схватилъ этотъ листъ съ огромною, страшною змею и началъ кричать и прыгать отъ восторга, что ему нарисовали такую славную змю. Отецъ проснулся на этотъ шумъ, и долженъ былъ любоваться на удивительную змю.

Живописецъ, простился съ добродушнымъ старикомъ и, сходя по лстниц, думалъ: ‘При первомъ же посщеніи — заставить плакать и нарисовать змю — дурные предвщанія! Впрочемъ, что за вздоръ, можно ли быть такъ суеврну?’

А пока Артуръ сидлъ у Штайгера, двица Эмилія Вундель долго занималась на лстниц выбиваніемъ платья и книгъ, но молодой человкъ не являлся на лстниц. Наконецъ пришла домой Клара, и тогда двица Эмилія покинула свою позицію и, хлопнувъ дверью, проворчала: ‘Ну, да! жди вотъ! Извстная исторія! А старая дура (это относилось къ заботливой матери) выдумала, что не къ ней, а къ ея отцу! Ну, Клара, хороша же ты! Я, признаюсь, всегда отъ тебя этого ожидала. Сначала все длала потихоньку, а теперь бросила всякій стыдъ! Да и чего ждать отъ танцовщицы?’

III.
Репетиція живыхъ картинъ.

Г. Эриксенъ, отецъ Артура, разослалъ отъ имени своего и своей супруги къ избраннымъ знакомымъ приглашенія участвовать въ живыхъ картинахъ. Въ кругу этихъ знакомыхъ цлую недлю господствовало невообразимое волненіе. ‘Получу я приглашеніе, или нтъ?’ твердили про-себя десятки боле или мене прекрасныхъ (по собственному мннію) двицъ. ‘Не-уже-ли они осмлятся не пригласить моихъ дочерей?’ твердили про-себя десятки боле или мене почтенныхъ (по общему мннію) дамъ. Въ город давно ужь не было живыхъ картинъ, г-жа Эриксенъ возстановляла это прекрасное изобртеніе, и общее желаніе получить приглашеніе свидтельствовало, что она угадала духъ и потребности современнаго человчества и, подобно всмъ людямъ, угадывающимъ эти потребности, необыкновенно возвеличилась въ глазахъ общества. Сколько визитовъ было сдлано ей въ-теченіе недли, предшествовавшей окончательному составленію списка приглашаемыхъ! Сколько отцовъ и братьевъ являлось, по приказанію матерей, женъ и дочерей, въ ея лож! Она испила полную чашу торжествъ.

Только Артуръ иногда возмущалъ ее своими замчаніями, что нельзя давать роли въ живыхъ картинахъ дочери такого-то важнаго сановника, потому-что она очень-дурна, и надобно пригласить къ участію дочь такого-то, далеко не столь важнаго чиновника, потому-что она — диво античной красоты. Но эти безразсудныя мннія были безъ жалости отвергаемы. Важна была ужь и та уступка, что г-жа Эриксенъ согласилась взять костюмы изъ театра. Впрочемъ, необходимость этой уступки была вынуждена желаніемъ пригласить дочерей какой-то необыкновенно-скупой дамы, которая прямо сказала, что не можетъ тратиться на костюмы.

Вотъ насталъ и день первой репетиціи. Въ зал были сдланы нужныя приготовленія. Хозяйка важно сидла на соф, вокругъ нея собралась вся семья, кром мужа, который сказалъ, что ему некогда: его сердце не лежало къ великосвтскимъ затямъ жены, которая не считала нужнымъ обращать вниманіе на его предразсудки.

Вс молчали, только въ сторон Альфонсъ вполголоса жаловался, по обыкновенію, Артуру на свою жену, которая не хочетъ заниматься ни хозяйствомъ, ни дтьми.

Репетиція была назначена въ три часа. Теперь была ужь половина третьяго. Вошелъ слуга и подалъ хозяйк два письма. Г-жа Эриксенъ, прочитавъ одно, передала Артуру. Записка эта была слдующаго содержанія:

‘Любезная madame Erichsen! Вы знали, какое удовольствіе доставило моимъ дочерямъ ваше доброе приглашеніе участвовать въ живыхъ картинахъ, и для меня было чрезвычайно-трудно ршиться отклонить это предложеніе, длающее мн столько чести. Я не сомнваюсь, что, при участіи въ этихъ картинахъ такихъ прекрасныхъ особъ, какъ супруга доктора Больца, вамъ будетъ легко замстить роли, предназначавшіяся моимъ дочерямъ, которыя незнакомы и не будутъ знакомы съ г-жею Больцъ, потому и не могутъ являться передъ обществомъ вмст съ этою прекрасною особою. Это, конечно, нисколько не можетъ поколебать дружбы, которую всегда питала къ вамъ ваша

‘Альбертина Вассеръ.’

— Ты жестоко огорчаешь меня, Артуръ, сказала мать: — я никакъ не воображала, что ты пошлешь приглашеніе докторш.

— Почему жь, матушка? Безъ нея наши картины лишились бы лучшаго украшенія. Ея черты такъ правильны и выразительны, она такъ граціозна…

— Но ты видишь, что надлалъ твой необдуманный поступокъ.

— Но, матушка, г-жа Больцъ бываетъ у васъ, вы также бываете у нея съ визитами: почему жь нельзя было пригласить ее?

— Артуръ! не-уже-ли ты не понимаешь, что она только терпима въ нашемъ обществ, но не принадлежитъ къ нему? Какая дама, какая двица изъ высшаго общества согласится являться вмст съ докторшею Больцъ, какъ бы съ равною себ? Ты непростительнйшимъ образомъ нарушилъ приличія свта. Я не знаю, что мн теперь длать. Ты убиваешь меня, Артуръ!

— Матушка, г-жа Больцъ прідетъ черезъ нсколько минутъ…

— Я не хочу длать скандала, она не получитъ отказа. Но ты долженъ устроить такъ, чтобъ она участвовала только въ одной или двухъ сценахъ съ людьми изъ того же круга, къ которому принадлежитъ. Эти сцены потомъ будутъ исключены изъ окончательной программы, по излишеству. Не противорчь, Артуръ, иначе невозможно. Ты самъ виноватъ, да, ты много виноватъ передо мною. Теперь, Альфонсъ, прошу васъ прочитать эту записку, продолжала мать семейства, передавая другое письмо зятю.

Альфонсъ, пожимая плечами, прочиталъ:

‘Милая Шарлотта! мы получили твое приглашеніе, но не можемъ принять его, твой зять, Альфонсъ, имлъ непріятность съ моимъ сыномъ, и хотя мой сынъ былъ совершенно-правъ, Альфонсъ не хотлъ признаться въ этомъ. Мн очень-жаль, что я должна писать это теб…

‘Преданная теб попрежнему
Луиза Н.’

— Я вамъ скажу, матушка, въ чемъ дло. Съ недлю назадъ, на одномъ бал сынъ вашей пріятельницы, протанцовавъ съ Маріанною дв кадрили подъ-рядъ, ангажировалъ ее на третью. Я сказалъ ему, что это не принято въ свт и можетъ обратить вниманіе всхъ. Онъ разсердился…

— И сказалъ очень-дерзко, что подозрвать могутъ только женщину, которая сама подаетъ причины къ подозрніямъ, прибавилъ старшій братъ жены Альфонси, Эдуардъ.— Это нагло съ его стороны, а между-тмъ Маріанна продолжала говорить съ нимъ, хотя знала, какъ онъ отвчалъ ея мужу.

— Не прикажете ли мн ссориться со всми, кто не нравится моему мужу? сказала Маріанна.— Матушка не позволитъ никому тиранить меня.

Семейная сцена начиналась, какъ видимъ, довольно-грознымъ образомъ. Но какую удивительную власть имютъ надъ собою благовоспитанные люди! лакей доложилъ о прізд одного изъ приглашенныхъ на репетицію семействъ — и лица всхъ приняли самое мирное, свтлое, любезное выраженіе. Мать раздвинула брови, предвщавшія жаркую битву съ Альфонсомъ за обиженную дочь, дочь нжно склонилась къ матери и устремила на мужа взглядъ, какого требуютъ отъ нжной жены приличія свта, Альфонсъ слъ подл нея и обнялъ рукою ея талью, Эдуардъ и его жена расположились соотвтственно общему тону картины, и когда вошли пріхавшіе гости, семейство Эриксеновъ представляло восхитительную ‘живую картину’ домашняго тихаго, невозмутительнаго счастья.

Зала быстро наполнилась приглашенными. Репетиція началась. Много было довольныхъ своими ролями, были и недовольныя, но вообще дло шло благополучно, пока не дошло до послдней и главной картины — винтергальтерова ‘Декамерона’. Вс роли были розданы Артуромъ такъ, какъ назначила мать, въ одномъ только не могъ побдить своихъ художественныхъ требованій молодой живописецъ: онъ хотлъ, чтобъ ‘царицею’ въ этой превосходной картин была дйствительно красавица, и, размстивъ всхъ остальныхъ двицъ и дамъ, которымъ были назначены роли въ ‘Декамерон’, взялъ за руку докторшу Больцъ и посадилъ ее на кресла, поставленныя для ‘царицы Декамерона’. Шопотъ пронесся между всми присутствующими, многія изъ участвовавшихъ въ ‘Декамерон’ важныхъ дамъ сдлали гримасы, дв мама, строго-соблюдавшія законы приличія, шепнули своимъ чахлымъ дочерямъ, чтобъ он пожаловались на трудность позъ, назначенныхъ имъ, и оставили свои мста. Артуръ это предвидлъ и попросилъ другихъ, боле-красивыхъ, двицъ занять покинутыя мста. Картина была арранжирована дйствительно-очаровательно, и вс, кто не считалъ себя обиженнымъ, предвщали ей величайшій успхъ. Но обиженныя предпочтеніемъ какой-то докторши ихъ дочерямъ или имъ самимъ, были жестоко скандализированы и почти вслухъ всмъ высказывали свое неудовольствіе.

Наконецъ вс разъхались, увряя хозяйку дома, что вечеръ будетъ для нея величайшимъ торжествомъ и что они въ восторг отъ удивительнаго вкуса, съ которымъ выбраны и арранжированы картины.

Но эти похвалы, у однхъ искреннія, у другихъ, обидвшихся честью, предназначенною для простой докторши, не могли заставить хозяйку забыть о скандал, какой надлала роль этой докторши въ ‘Декамерон’, и, когда гости разъхались, она заперлась въ своемъ будуар, чтобъ подумать, нтъ ли какой-нибудь возможности поправить это дло.

IV.
Лисья Нора.

Мы ужь упоминали о мрачномъ и живописномъ дом, въ которомъ помщалась гостинница ‘Лисья Нора’. Кварталъ, къ которому принадлежалъ этотъ домъ, былъ однимъ изъ самыхъ старыхъ въ город и находился вблизи главнаго рынка. Домы его стояли когда-то отдльно другъ отъ друга, но мало-по-малу соединились въ одну громадную массу различными пристройками. По-мр-надобности были въ нихъ устроиваемы различные корридоры, надстроивались цлые этажи, пробивались стны, закладывались прежніе входы и двери — все это безъ всякаго плана и порядка, такъ-что изъ квартала образовался наконецъ истинный лабиринтъ, найдти дорогу въ которомъ могъ только человкъ очень къ нему привыкшій, кто же не былъ постояннымъ постителемъ этихъ перепутавшихся дворовъ, лстницъ и корридоровъ, заблуждался въ нихъ. За-то людямъ привыкшимъ представляли они легкую возможность скрываться отъ всякихъ поисковъ и преслдованій. Полиція строго наблюдала за этимъ опаснымъ кварталомъ, но сами полицейскіе говорили, что поиски ихъ почти всегда бываютъ безполезны, потому-что кварталъ иметъ нсколько тайныхъ входовъ, черезъ которые можно выпускать людей и уносить вещи, когда бываетъ въ томъ надобность. Средоточіемъ всего квартала была огромная гостинница ‘Лисья Нора’, названіе которой перешло и на весь кварталъ.

Мы войдемъ въ буфетъ этой гостинницы — обширную комнату, которая отдляется отъ входа съ улицы длиннымъ корридоромъ. За прилавкомъ сидитъ старуха, исправляющая должность и буфетчицы и, вмст, швейцара. Подл того мста, гд стоитъ ея стулъ, висятъ изъ стны нсколько шнурковъ, иные изъ нихъ проведены просто къ колокольчикамъ въ кухню и служительскія комнаты, назначеніе другихъ важне. Такъ, между-прочимъ, стоитъ только дернуть за одинъ шнурокъ — и замкнется кранъ въ главной газовой труб, черезъ нсколько секундъ вс газовые рожки въ дом погаснутъ, и тогда, пусть полиція ищетъ въ темнот, кого ей угодно и что ей угодно.

За однимъ изъ длинныхъ столовъ сидли въ буфет четыре человка. Трое жарко разговаривали между собою, а четвертый, высокій мужчина лтъ тридцати, сидвшій нсколько поодаль отъ нихъ, дремалъ, прислонясь головою къ стн. Костюмъ его мало говорилъ въ его пользу: срая куртка была затаскана, подошвы на сапогахъ едва держались, но черты лица его были правильны, черные волоса и густая черная борода заботливо причесаны.

Изъ трехъ разговаривавшихъ одинъ, рыжеволосый, облокотившійся на столъ обими руками, былъ одтъ бдно, но чисто, его грубое лицо было не лишено пріятности. Другой, съ претензіями на изящество въ одежд и манерахъ, былъ худощавъ и съ тонкими чертами лица. Онъ, откинувшись къ спинк скамьи, курилъ сигару и искусно выпускалъ ея дымъ правильными струями. У третьяго, одтаго лучше всхъ, въ богатой ливре, выраженіе лица было чрезвычайно-непріятно, безпрестанно приглаживая рукою взъерошенные волосы, онъ что-то разсказывалъ своимъ собесдникамъ, совершенно перегнувшись надъ столомъ.

За другимъ столомъ, невдалек отъ этихъ мужчинъ, сидли дв женщины, одна, лтъ тридцати, полная брюнетка съ наглымъ лицомъ, была арфистка, другая, лтъ около двадцати, блондинка, застнчивая и робкая, держала на колняхъ гитару. Об он только-что кончили обдъ и тарелки съ остатками супа стояли еще передъ ними на стол.

Мужчина въ ливре, допивъ стаканъ, закричалъ буфетчиц:

— Ну, старуха, давай еще вина!

— Прежде давай деньги, отвчала старуха, не вставая.

— Деньги? сказалъ онъ съ натянутымъ смхомъ: — да у меня больше нтъ, давай въ кредитъ.

— Какой теб кредитъ, ты и такъ ужь много задолжалъ.

— Ахъ ты старая вдьма! да я тебя…

— Послушай, не заводи драки, вдь твои дла несовсмъ-хороши: слдствіе объ убитомъ старик не кончилось, еще можешь попасться, сказалъ курившій сигару.

— Не боюсь я! отвчалъ лакей, однакожь, тотчасъ же перемнивъ тонъ, прибавилъ: — ну, старуха, не хочешь давать въ кредитъ, возьми въ залогъ часы.

Онъ пошелъ къ прилавку и мимоходомъ, нагнувшись, хотлъ поцаловать младшую изъ двушекъ. Она едва могла оттолкнуть его руку и шепнула своей подруг: ‘Уйдемъ отсюда скоре, Нанетта, они обидятъ насъ’.

— Есть у тебя деньги? спросила старшая.

— Еще остается два гульдена.

— Такъ можно взять здсь комнату.

Съ этими словами брюнетка подошла къ старух и что-то сказала ей. Старуха подала Нанетт ключъ и свчку. Взявъ арфу и гитару, двушки пошли сначала по корридору, потомъ по лстниц внизъ, потомъ по другому корридору и наконецъ дошли до своего нумера, довольно-большой комнаты, единственною мебелью которой была кровать съ тюфякомъ, безъ простыни, и два-три стула.

— Неслишкомъ-уютно, сказала старшая изъ двушекъ: — но мн такія помщенія не въ диковинку. А теб?

— Здсь страшно, отвчала блондинка: — я никогда не ночевала въ такихъ пустыхъ комнатахъ.

— Милая моя, со мною, пожалуйста, не жеманься, притворяться передо мною ненужно, я двушка простая, не взыскательная. И вотъ теб доказательство: я тебя не допрашивала, какъ и зачмъ ты попала ко мн и отчего ты такъ дрожала.

— Вы меня спасли, благодарю васъ. Но безопасны ли мы здсь?

— Безопасны ли? это смотря по тому, о какихъ опасностяхъ ты говоришь. Скажи же мн, кто ты такая? Вдь ты еще ничего не сказывала мн. Я теб дала гитару и взяла тебя съ собою, потому-что жаль было тебя. Ты вся дрожала и умоляла дать теб пріютъ. Врно, ты бжала откуда-нибудь?

— Бжала, отвчала младшая двушка смущеннымъ голосомъ.

— Ты, кажется, прозябла? ты дрожишь? Прилягъ на постель, прикройся, и когда согрешься, тогда и разсказывай.

— Какъ же мы запремъ дверь? замка нтъ, боязливо сказала младшая двушка.

— Въ этихъ комнатахъ нтъ замковъ и запираться нельзя.

— Боже мой, какъ это страшно!

— Страшно или нтъ, нечего длать, ложись, отвчала Нанетта и, накрывъ свою подругу толстымъ и грязнымъ одяломъ, придвинула къ постели свой стулъ такъ, что могла положить голову на подушку.— Ну, разсказывай же, какими судьбами попала ты въ пустой сарай, гд я вчера ночевала?

— Я прибжала туда изъ сосдняго городка Наумбурга. Я осталась сиротою по десятому году и жила у тетки, которая выучила меня шить и стряпать кушанье, такъ-что на шестнадцатомъ году я могла поступить въ няньки къ одному купцу, у котораго была жена, ужь немолодая, и маленькая дочь.

— Не очень же предусмотрительна была твоя тетка, замтила слушательница.

— Но вдь онъ во всемъ город пользовался славою человка самыхъ строгихъ правилъ.

— Такіе-то лицемры бываютъ часто самыми гадкими людьми.

— Да, онъ былъ дурной человкъ, но я этого не понимала и долго не догадывалась, чего онъ отъ меня хочетъ. Я очень любила его маленькую дочку и онъ всегда любовался, какъ я за нею ухаживала. Жена у него была больная и каждое лто здила на воды…

— Значитъ, когда пришло лто, ты осталась одна съ нимъ въ дом?

— Да. Сначала я не понимала, какія у него мысли. Теперь я вижу, что онъ давно имлъ на ум что-то недоброе. На другой вечеръ посл того, какъ жена ухала, онъ вошелъ ко мн въ комнату…

— Ну, дальше хоть и не разсказывай: исторія извстная. Гд жь, въ-самомъ-дл, такой слабой двушк, какъ ты, противиться…

— Нтъ, я прогнала его, но онъ, уходя, сказалъ, что даетъ мн полчаса времени на размышленіе, что если черезъ полчаса моя дверь не отворится для него, то мн будетъ плохо. Я молилась всю ночь. Поутру онъ не показалъ мн и виду, что помнитъ о вчерашнемъ. Я повела гулять его дочь. А когда воротилась, онъ съ кухаркою былъ ужь въ моей комнат, заставилъ меня отпереть мой сундукъ, и тамъ нашлось множество вещей, которыя были не мои и которыхъ я туда не клала. Онъ сказалъ, что прогоняетъ меня изъ дому, какъ воровку.

Брюнетка, пристально посмотрвъ на двушку, задумчиво проговорила:

— Ну да, ты не лжешь. Съ моею сестрою было почти то же самое, или еще хуже: онъ пригрозилъ ей полиціей, тюрьмою — и бдняжка покорилась ему.

— Онъ сказалъ мн, что не хочетъ подвергать меня позору и веллъ мн уйдти изъ города, потому-что, когда узнаетъ полиція, то меня накажутъ за воровство. Я пошла изъ города, какъ сумасшедшая, не знала куда мн дться, и все шла цлый день, пока вошла, чтобъ хоть немного отдохнуть, въ тотъ сарай, гд была ты.

— Въ твоей исторіи нтъ ничего особеннаго, такія вещи случаются нердко. Надобно и мн разсказать теб свои приключенія, сказала арфистка.— Когда умеръ батюшка, насъ осталось четыре сестры, пятую, о которой я ужь говорила, не считаю: она была тогда пристроена, хоть посл и умерла чуть не на улиц. Мы вс четыре были двушки красивыя, я съ той поры совсмъ перемнилась, стало-быть, могу сказать это безъ хвастовства. Мы пришли къ тётк совтоваться, какъ намъ быть. Она говоритъ: ‘Работайте, безъ хлба не будете, только держите себя честно’. Я поступила къ фабриканту. Скоро до меня дошли о немъ дурные слухи и я приготовилась дать отпоръ. И правду сказать, онъ сълъ отъ меня дв пощечины, только, разумется, мн посл этого не приходилось оставаться на фабрик. Что жь ты думаешь, сначала мн показалось, будто все къ-лучшему, нашелся добрый человкъ, который сказалъ, что у меня хорошій голосъ и что я могу опредлиться въ хористки на театръ. Надобно теб сказать, что пть я немного умла. Я опредлилась. Только, черезъ мсяцъ я узнала, что и здсь то же самое, что на фабрик. Долго я боролась, наконецъ выбилась изъ силъ и стала не лучше другихъ. Затмъ содержатель театра обанкрутился, и мы вс остались ни при чемъ. Жалованье за два мсяца было намъ не уплачено. Я взяла въ уплату арфу — и вотъ промышляю, какъ видишь, теперь я ко всему привыкла, кажется, и живу весело. А все-таки иной разъ куда-какъ тяжело бываетъ! Да и умереть прійдется гд-нибудь подъ заборомъ.

Об двушки долго молчали, думая каждая о своемъ.

— Что жь мн теперь длать? сказала съ отчаяніемъ младшая.

— Ты говоришь, что ты честная двушка, въ такомъ случа, ршительно не знаю, разв только одно: оставайся со мною и броди по улицамъ и трактирамъ, я тебя выучу брать на гитар нсколько аккордовъ, выучу пть три-четыре романса и ты будешь помогать мн, а если ты отстанешь отъ меня, то попадешь на самую дурную дорогу. Ты на меня что-то странно поглядла. Теб, врно, кажется, что хуже той дороги, по которой я иду, и не бываетъ? Ошибаешься, моя милая. То ли еще бываетъ на свт, когда двушка остается одна, безъ всякой защиты. Я теб зла не желаю, а иной разъ могу и защитить. Такъ оставайся же со мною, чтобъ не было теб хуже. А потомъ, когда поосмотримся, можно будетъ что-нибудь придумать, а теперь пора спать.

Она кое-какъ улеглась подл своей подруги и скоро заснула. Но робкая блондинка не могла принудить себя сомкнуть глаза: ея запуганному воображенію представлялись всевозможные ужасы и время показалось ей безконечно-длинно. Но вотъ бьютъ часы. Только десять, Боже, ночь только еще начинается! Что будетъ со мною въ этой комнат, безъ замка, въ дом, наполненномъ людьми, непривыкшими церемониться? думала она. Въ корридор послышались тихіе шаги. Тутъ молодая двушка не могла побдить своего трепета и разбудила подругу:

— Слушай, къ намъ кто-то крадется! шепнула она.

— Это женскіе шаги, отвчала равнодушнымъ тономъ арфистка, прислушавшись: — ничего, не бойся.

Дверь заскрипла на ржавыхъ петляхъ и полоса свта озарила комнату.

— Нанетта, ты здсь? спросилъ охриплый голосъ.

— Ахъ, это ты! отвчала арфистка.— Не бойся, это старуха буфетчица, шепнула она двушк.— Ну, зачмъ ты пожаловала къ намъ? продолжала она, обращаясь къ старух.

— Онъ самъ здсь и хочетъ поговорить съ твоею подругою.

— Что ты, старуха, съ ума сошла? изумленнымъ голосомъ сказала арфистка: — моя подруга только съ ныншняго дня въ этомъ город и никто здсь ея не знаетъ.

— Ну, видно, онъ знаетъ, холодно отвчала старуха.— Одвайся же, красавица, да иди со мною.

— Кто это зоветъ меня и что со мною будетъ? Я боюсь, спаси меня! шептала блондинка.

— Кто онъ — узнаешь сама, когда будетъ нужно, ослушаться его невозможно. Иди скоре. Увидишь, что и бояться нечего, если ни въ чемъ не виновата передъ нимъ, а если виновата, отъ него не уйдешь. Ступай же за старухою. Арфистка оправила волоса и платье своей подруги, и почти насильно вывела ее за руку въ корридоръ.

Колни несчастной двушки дрожали, она часто должна была опираться объ стну, чтобъ не упасть, старуха поминутно останавливалась, дожидаясь ея.

— Не бойся, милая, твердила она: — врно, ничего дурнаго онъ теб не сдлаетъ, вдь ты первый разъ въ нашемъ дом, ни съ кмъ не знакома?

— Ни съ кмъ, ни съ кмъ, повторяла двушка.

— Ну, такъ нечего и бояться. Только ужь ршительно не понимаю, зачмъ ты ему понадобилась.

Долго шли он, то спускаясь, то поднимаясь по лстницамъ, изъ одного корридора въ другой, перешли черезъ дворъ, потомъ опять поднялись по лстниц, прошли черезъ корридоръ и наконецъ остановились передъ дверью. Старуха постучала три раза. Дверь въ тотъ же мигъ отворилась и старуха втолкнула двушку въ ярко-освщенную комнату, оставшись сама въ корридор.

Высокій мужчина, ходившій взадъ и впередъ по комнат, указалъ двушк стулъ, потомъ сложилъ руки на груди и началъ снова прохаживаться, не обращая на нее никакого вниманія.

Тотъ, для свиданія съ которымъ была призвана двушка, занятъ былъ другою сценою, въ другой комнат, которая отдлялась отъ первой темнымъ кабинетомъ.

Эта вторая комната, огромная и высокая, была очень-чиста и довольно-хорошо меблирована. Окна и двери ея вс были закрыты занавсами, которыя спускались отъ позолоченнаго карниза до самаго пола. Въ одномъ углу былъ огромный каминъ, въ которомъ пылали дрова. Подл него стоялъ старинный дубовый столъ, украшенный рзьбою, у стола старинныя большія кресла. Насупротивъ стола толпились сильные, крпкіе люди и въ кругу ихъ стоялъ тотъ лакей, котораго мы видли въ буфет. Онъ былъ блденъ и корчился отъ страха.

Глаза всхъ были неподвижно устремлены къ столу, за которымъ, опершись на спинку кресла, стоялъ молодой, стройный человкъ довольно-высокаго роста, его гибкіе, мускулистые члены изобличали чрезвычайную физическую силу, онъ былъ въ охотничьемъ костюм и его сапоги съ длинными шпорами, забрызганные грязью, показывали, что онъ прискакалъ сюда верхомъ и издалека. За поясомъ у него вислъ кинжалъ въ богатой оправ. Лицо этого человка было правильно и пріятно, но смугло, какъ у цыгана, длинные волосы черны, какъ смоль, и странную противоположность этому составляли его голубые глаза. Одна рука его, какъ мы сказали, опиралась на спинку кресла, другая играла рукояткою кинжала.

— Я не люблю осуждать, не выслушавъ оправданья. Говори же, что можешь сказать въ извиненіе себ? Или пусть говоритъ каждый изъ васъ, кто можетъ чмъ-нибудь извинить его, произнесъ онъ своимъ звучнымъ и пріятнымъ голосомъ.

Лакей сдлалъ только нсколько движеній челюстями, какъ-бы давился словами или икалъ, и робко озирался на окружавшихъ, которые отворачивались отъ него.

— Говори же самъ, если не хотятъ другіе.

— Что я могу сказать? произнесъ, наконецъ, жалкимъ голосомъ лакей: — если я виноватъ въ смерти старика, который не мшалъ намъ, то накажите, но пожалйте меня хоть сколько-нибудь.

— Если ты хочешь пощады, сказалъ молодой человкъ: — такъ будь же прямодушенъ, какъ ты ни подлъ, я пощажу тебя, если ты сознаешься въ томъ, чмъ еще провинился передъ нами.

— Чмъ же я провинился еще? Лопни мои глаза, провались я на мст, если я чмъ виноватъ передъ вами.

— Не лги, говори все, въ чемъ виноватъ, или теб будетъ дурно, повторилъ строгимъ голосомъ молодой человкъ.

— Чего вы отъ меня требуете? Я ничего не знаю.

— Ничего не знаешь?

— Ничего.

— Такъ буду же говорить я за тебя. Помните ли вс вы, здсь присутствующіе, что я вамъ уже давно говорилъ объ этомъ человк? Вы упросили меня, иначе его не было бы на свт полгода назадъ. Припомните жь это. Сознаешься ли хоть теперь? продолжалъ онъ, обращаясь къ лакею и смягчая голосъ.

— Не въ чемъ сознаваться мн.

— Такъ я долженъ говорить за тебя. Я случайно узналъ, что этотъ человкъ былъ у директора полиціи.

Эти слова подйствовали и на обвиненнаго и на всхъ присутствовавшихъ, какъ ударъ грома. Они вс встрепенулись, онъ затрясся еще боле прежняго и посинлъ.

— Да, онъ былъ у директора полиціи, объявилъ ему, что знаетъ шайку опасныхъ людей и предлагалъ открыть ихъ пріюты, если ему дадутъ дв тысячи гульденовъ, но директоръ, вы знаете, человкъ умный, почелъ его слова неправдоподобными и веллъ ему предоставить доказательства. Видите, я забочусь о васъ, потому-что узналъ его продлку въ тотъ же день. Ваша жизнь висла на волоск — только ваша, потому-что я безопасенъ: вдь я не существую въ вашемъ кругу, являюсь только изрдка, случайно, чтобъ награждать и наказывать. Да, вы были въ опасности, потому-что секретарь директора не былъ такъ безпеченъ, какъ его почтенный начальникъ, и веллъ полицейскому агенту наблюдать за донощикомъ и людьми, съ которыми онъ видится. Но я навелъ его на другіе слды, и онъ теперь слдитъ за людьми неприкосновенными къ нашимъ дламъ.— Что, правду я сказалъ? сознаешься теперь?

— Это ошибка! Пощадите меня, я этого не длалъ, вы ошиблись.

Вмсто отвта, молодой человкъ вынулъ изъ кармана листъ бумаги, развернулъ его и спокойно сказалъ: ‘Эта бумага теб знакома?’ Лакей опустилъ голову.

— Взгляните, его ли рукою это писано, продолжалъ онъ, отдавая бумагу другимъ.

— Да, его рука, сказали вс.

— Вы помните, какъ наказываются подобные люди. Возьмите жь его.

Напрасны были крики, рыданія, сопротивленіе осужденнаго: его вывели въ дверь, противоположную той, за которою была комната, гд дожидалась ршенія свой участи блондинка. Вс ушли. Въ комнат остался только молодой человкъ. Черезъ минуту былъ введенъ къ нему другой изъ виднныхъ нами въ буфет гостей, черноволосый мужчина съ добродушнымъ и красивымъ лицомъ.

— Что скажешь, Йозефъ? Попалъ въ бду? Я теб всегда говорилъ, что горячность — твой врагъ. Какъ же можно, сейчасъ за ружье да и стрлять?

— Что жь было длать? Онъ самъ былъ виноватъ. Вдь я любилъ жену. Опредлился я къ нему лсовщикомъ, хотлъ бросить вс эти дла, жить честнымъ трудомъ, и жилъ, благодаря вашей милости: вы мн и на обзаведеніе дали и сами меня одобрили, когда увидли, что я въ-самомъ-дл честно жить хочу. Да сталъ онъ меня посылать въ другіе участки, по цлымъ недлямъ я жены не видалъ. А тутъ слухи до меня дошли… Разъ иду домой, и самъ увидлъ: выходитъ онъ изъ моей избы. Какъ тутъ удержалъ? Ружье было заряжено… ну, я и выстрлилъ. Разумется, промаху не далъ. Теперь опять негд мн искать убжища, кром какъ у васъ.

— Твое дло устроено. Ты показанъ ухавшимъ въ Америку. Вотъ теб новый паспортъ, теперь ты совершенно-другое лицо: Францъ Карнеръ, мсто теб также пріискано. Ступай съ этимъ письмомъ къ барону Бранду, онъ тебя рекомендовалъ уже молодому графу Форбаху.

— Благодарю васъ. Какія же мои обязанности?

— Ты долженъ присматриваться ко всему и доносить обо всемъ. Но въ-особенности долженъ ты подружиться съ прислугою въ дом стараго графа и разузнавать, что тамъ длается. Прощай. Завтра рано поутру приготовить приличное платье для него! продолжалъ молодой человкъ, обернувшись къ дверямъ въ сосднюю комнату.— Позовите сюда двушку, которая дожидается въ зал.

Черноволосый человкъ вышелъ и была введена двушка, все еще блдная и не совсмъ-оправившаяся отъ испуга.

— Подойди сюда, не бойся ничего, ласково сказалъ молодой человкъ. Отвчай на мои вопросы. Правда ли, что ты только ныньче встртилась съ арфисткою, и прежде не бывала никогда въ этомъ город? Правда ли, что ты убжала изъ города, гд жила, потому-что была уличена въ краж?

— Все правда, но я не воровка, меня обвинили несправедливо.

— Знаю, ко все-равно, ты осталась безъ пріюта, безъ куска хлба. У тебя только и покровителей, что арфистка Нанетта. Нравится теб ея судьба? А если ты останешься съ нею, будешь длать то же, что она.

Бдная двушка зарыдала.

— Если теб тяжело и подумать объ этомъ, теб помогутъ: опредлятъ тебя въ хорошее, богатое семейство, съ порядочнымъ жалованьемъ. Вдь ты умешь говорить по-французски? Тебя опредлятъ горничною къ знатной дам. Завтра теб дадутъ хорошее платье, адресъ этой дамы и записку о томъ, что отъ тебя требуется. Въ этой записк будетъ сказано, подъ какимъ именемъ ты должна къ ней явиться, потому-что прежнее твое имя замарано этой исторіей о воровств. Тамъ будетъ также означено, въ какой домъ и къ какому господину должна ты являться каждую недлю, чтобъ отвчать на его вопросы, напримръ о томъ, гд бываетъ твоя новая госпожа, съ кмъ ведетъ переписку, кто бываетъ у ней, и тому подобное. Этотъ господинъ будетъ иногда давать теб порученія: ты ихъ должна выполнять. Согласна?

Бдная двушка вздохнула и ничего не отвчала.

— Эти условія теб тяжелы? Но услугъ даромъ никто не оказываетъ. Для тебя длаютъ много, отъ тебя требуютъ пустяковъ. Но главное, теб остается одинъ выборъ: или принять мои условія, или жить съ арфисткою и раздлять ея жалкую судьбу. Говори же, что ты выбираешь? Хочешь возвратиться къ арфистк?

— О, нтъ, нтъ!

— Значитъ, согласна на мои условія. Иди же въ эту дверь, тамъ найдешь ты женщину, которая дастъ теб на ночь хорошую и безопасную комнату, а завтра поутру однетъ тебя и ты отправишься по этому адресу.

Двушка ушла. Молодой человкъ надлъ плащъ и шляпу съ широкими полями, придавилъ пружину въ стн у камина и скрылся въ растворившуюся дверь.

V.
Бухгалтеръ.

Въ дом книгопродавца Блаффера, кром прилично-убранныхъ комнатъ перваго этажа, гд помщался магазинъ и жилъ самъ хозяинъ, было еще нсколько комнатъ во второмъ этаж. Одну изъ нихъ занималъ бухгалтеръ, другую — мальчикъ, служившій при магазин, третью — недавно-нанятая кухарка.

Бухгалтеръ лежалъ въ своей комнат на диван, закинувъ руки подъ голову. Онъ, казалось, былъ въ раздраженномъ состояніи духа, мрачно смотрлъ въ потолокъ и угрюмо молчалъ, куря папиросу. Мальчикъ сидлъ подл него, уныло повсивъ носъ.

— Стало-быть, все кончено, г. Бейль? сказалъ онъ, посл долгой паузы.

— Теб тутъ мало убытку, юноша, отвчалъ Бейль: — на мое мсто скоро съищется новый конторщикъ, который, пожалуй, будетъ къ теб ласковй, нежели я.

— Ласковй онъ, положимъ, будетъ, но не будетъ меня такъ любить, какъ вы. Да скажите, что такое случилось между вами и хозяиномъ?

— Какъ бы теб растолковать это, птенецъ? Вдь ты глупъ, ничего не понимаешь. Однако здсь жарко, перейдемъ въ другую комнату, я теб постараюсь разсказать поясне.

— Такъ идти въ мою комнату?

— Нтъ, въ другую.

— Гд жила моя сестра?

— Ну да, вотъ какой умница: сообразилъ!

Съ этими словами Бейль привсталъ и поправилъ нагорвшую свчу. Онъ стоялъ лицомъ къ свту, и теперь было видно, какъ блдно и изнурено было лпцо его. Черные длинные волосы, о которыхъ всегда такъ заботился Бейль, въ безпорядк нависли на глаза его, горвшіе лихорадочнымъ блескомъ.

— Ну, идемъ же, сказалъ онъ мальчику.

Они перешли въ сосднюю комнату, почти совершепно-пустую. Бейль слъ на ящикъ для упаковки книгъ, мальчикъ сталъ подл него, пристально смотря ему въ глаза и дожидаясь разсказа.

— Боже мой! Вдь надобно же человку родиться такимъ дуракомъ! сердито проговорилъ Бейль: — ну можно ли такъ привязаться къ двушк, которая не хочетъ и глядть на глупца! Да этому и врить нельзя.

— Нтъ, я этому врю, робко сказалъ мальчикъ.

— Ну, чему же ты вришь, юноша?

— Тому, что вы любите сестру мою.

— Да что толку въ моей любви? Хозяинъ веллъ смазливой двушк перейдти жить внизъ, онъ, видишь ли, хочетъ доставить ей безбдную жизнь — понялъ? А глупецъ, напримръ, хоть бы я, который только тмъ и жилъ, что любовался на эту двушку, думалъ какъ бы жениться на ней, этотъ глупецъ осмливается замтить, что нехорошо такъ поступать съ бдною двушкою. Ну, конечно, ему велятъ убираться изъ дома, куда самъ знаетъ. Ну, понялъ, Августъ? Да, чувствую теперь, что съ ума сойдти не трудная штука!

— Вы говорите ужасно-сердито, сказалъ Августъ.

— Не понялъ, такъ погоди, птенецъ, все поймешь, когда присмотришься къ тому, что длается на свт.

Бейль замолчалъ, погрузившись въ глубокое, тяжелое раздумье.

— Послушай, Августъ, сказалъ онъ наконецъ тихо, безъ всякаго оттнка всегдашней насмшки въ голос: — я хотлъ уйдти отсюда завтра поутру, но теперь чувствую, что не могу ночевать съ нею и съ нимъ подъ одною кровлею. Я сейчасъ ухожу отсюда.

— Куда жь вы пойдете въ такую темную ночь?

— Не безпокойся: я найду себ убжище отъ всякихъ непріятностей.

— Да не-уже-ли въ-самомъ-дл вы уйдете сейчасъ? Вдь ужь ночь и, посмотрите, какая темная.

— Нужды нтъ. Отправляюсь я безъ долгихъ сборовъ, какъ видишь. Богатства мои остаются здсь: наслдуй ихъ, птенецъ. Жаль только, что наслдство неслишкомъ-велико: дв пары старыхъ сапоговъ да поношеное блье. Были у меня часы, да заложены, если наберешь денегъ, выкупи ихъ, а вотъ, пожалуйста, передай сестр — пусть носитъ на намять обо мн. Ну, прости же, мой милый. Вдь я тебя въ-самомъ-дл любилъ: ты похожъ на нее. Обними меня, поцалуй и прости.

Онъ поцаловалъ въ лобъ мальчика, испуганнаго странными его словами, и пошелъ внизъ по лстниц.

Все въ дом было тихо. Но едва дошелъ Бейль до половины лстницы, какъ остановился и прижался къ стн, увидвъ свтъ въ корридор нижняго этажа. Блафферъ, съ свчою въ рукахъ, возвращался въ свою комнату. Его длинное худощавое лицо улыбалось. Когда дверь комнаты, въ которой была спальня книгопродавца, затворилась за нимъ, Бейль осторожно сошелъ внизъ и неслышными шагами пробрался къ комнат, изъ которой вышелъ хозяинъ: туда, какъ зналъ Бейль, была переведена Мари, сестра Августа. Двушка сидла и плакала, закрывъ лицо руками.

— Такъ, я зналъ, что вы здсь, тихо сказалъ Бейль.

— Не упрекайте меня, рыдая сказала она.

— Разв негд было ужь искать убжища?

— Я давно искала себ мста, но гд найдти? Кто возьметъ служанку безъ рекомендаціи?

— А по-моему, можно было бы найдти убжище отъ его преслдованій.

— Гд же?

— Не дальше, какъ въ канал. А если ты боялась одна искать этого убжища, я былъ бы теб товарищемъ. Одно только пожатіе руки твоей въ послднюю минуту — и я былъ бы счастливъ, умирая вмст съ тобою. Но, поздно теперь говорить объ этомъ. Я пришелъ проститься съ вами, Мари. Простите же, Мари, дай Богъ, чтобъ ваша участь была счастливе, нежели была до-сихъ-поръ. Въ послдній разъ дайте мн вашу руку, и онъ схватилъ и осыпалъ поцалуями руку ея.— Простите, вспоминайте иногда обо мн. Въ васъ было все мое счастье, оно погибло. Простите же, простите, Мари….

И онъ поспшными шагами ушелъ. Она упала на постель, рыдая.

Черезъ дв минуты молодой человкъ стоялъ ужь у канала. Мсто это было пустынно, особенно теперь, въ темную, холодную ночь. Онъ оперся о ршетку канала и устремилъ глаза въ глубину, гд плескала вода о камни набережной, и тихо звали его къ себ плещущія волны, общая покой и отдыхъ… Вся прошедшая жизнь припомнилась ему въ послдній часъ… Грустна и тяжела была эта жизнь, да пора разстаться съ нею… Онъ оглянулся, чтобъ проститься съ міромъ.

Въ двухъ шагахъ отъ себя увидлъ онъ изумленными глазами человческую фигуру, которая пристально смотрла на него. Онъ невольно содрогнулся.

— Долго вы заставляете ждать! насмшливо сказала эта фигура: — я жду: какъ-то броситесь въ воду.

— Кто вы? Зачмъ вы здсь? проговорилъ смущенный Бейль.

— Кто я — вамъ нтъ нужды знать, довольно того, что я люблю смотрть на человческія глупости. Ну, бросайтесь же скоре!

— Уйдите отсюда, наглецъ! Вы издваетесь надъ несчастіемъ.

— Не надъ несчастіемъ, а надъ глупостью. Скажите, что вамъ за охота топиться?

— Врно, у меня есть причины быть недовольну жизнью, если я ршился разстаться съ нею.

— Очень можетъ-быть, но бросаться въ канаву все-таки глупо. И вотъ вамъ доказательство, что вы сами понимаете, какъ это глупо: вдь я васъ не держу, а при мн вы не хотите топиться, значитъ, вы сами стыдитесь своего намренія. Предупреждаю же васъ, что не уйду отсюда, пока не уйдете вы, предупреждаю также, что буду слдить за вами. Идите же, вы видите, что теперь топиться вамъ неудобно на моихъ глазахъ.

Въ голос этого незнакомца была такая холодная повелительность, его глаза такъ неподвижно устремлены были на бднаго, разстроеннаго самоубійцу, что онъ совершенно упалъ духомъ, не находилъ въ себ силы противиться ему и уныло пошелъ по улиц, ведущей отъ канала въ центръ города.

VI.
Вечеръ наканун Рождества.

Комната почтенной вдовы Вундель едва-едва освщена тусклымъ огаркомъ тоненькой свчи, въ комнат холодно: печь была не топлена весь день, столъ покрытъ грубою и ветхою скатертью, вмсто обыкновеннаго сытнаго ужина, стоитъ на немъ только полуразбитая миса съ варенымъ картофелемъ. Что это значитъ? Уже-ли почтенная вдова терпитъ горькую нужду? Нтъ, вслушаемся въ ея разговоръ съ дочерью: онъ разсетъ столь прискорбное предположеніе.

— Ну, Эмилія, говоритъ она старшей дочери:— клади поскоре дрова въ печь, сбрось эти лохмотья и гадкій картофель: довольно мы намерзлись, довольно насидлись съ кислымъ лицомъ для стараго дурака, теперь можно будетъ и покутить! Да, надобно поскоре накрывать на столъ: старуха Беккеръ, врно, сейчасъ прійдетъ и надобно поужинать съ нею, пока не воротилась твоя глупая сестрица, при которой мы вс связаны. А впрочемъ, спасибо старому дураку: вдь четыре гульдена на полу не поднимешь.

‘Старый дуракъ’, которому благодарна г-жа Вундель, членъ общества вспоможенія бднымъ, который нсколько разъ въ годъ посщаетъ, въ числ другихъ неимущихъ, и почтенную вдову, получающую пособіе отъ благотворительнаго общества. Его визиты длаются всегда въ извстное время, и г-жа Вундель каждый разъ длаетъ въ своемъ домохозяйств необходимыя измненія на тотъ день, чтобъ явиться вполн бдною и нуждающеюся въ пособіи. И лишь только онъ ушелъ изъ комнаты, какъ г-жа Вундель отдала старшей своей дочери приказанія, нами слышанныя.

Жарко запылала печь, на стол явилась хорошая скатерть, прекрасная закуска и три стакана.

— А гд жь вино, матушка? спросила Эмилія: — надобно сходить купить его.

— Не безпокойся: наша гостья принесетъ такую вещицу, которая повкусне вина, съ довольною улыбкою сказала мать.

Въ-самомъ-дл фрау Беккеръ, вошедшая черезъ нсколько минутъ, вынула изъ-подъ теплой мантильи бутылку съ ароматическою эссенціею для пунша, кипятокъ былъ готовъ и, посл обыкновенныхъ лобызаній, милая гостья расположилась за столомъ съ радушными хозяйками.

— А вдь я къ вамъ не вовсе безъ дла, сказала фрау Беккеръ, когда крпкій пуншъ расположилъ честную компанію къ откровенности — есть у меня одно хорошее дльце, да не знаю, какъ его устроить. Хочу посовтоваться съ вами, фрау Вундель, какъ доброй моей пріятельницей.

— Что жь такое? съ любопытствомъ спросила вдова.

— Видите ли, есть нкто Штайгеръ, онъ, кажется, занимается сочиненіями…

— Знаю, знаю Штайгера!

— Знаете? повторила Беккеръ съ притворнымъ изумленіемъ.

— Какъ не знать! онъ живетъ съ нами изъ дверей въ двери.

— Ахъ, какъ это хорошо! Ну, такъ у него есть дочь, танцовщица.

— Не говорите! Прегадкая двчонка! Подымаетъ носъ такъ, что ни на что не похоже!

— Значитъ, завела себ богатаго любезнаго?

— Нтъ, прежде мы не замчали. Недавно только сталъ ходить, будто-бы къ отцу ея… ну, да мы понимаемъ эти штуки — молодой человкъ я, по всмъ признакамъ, не бдный. Это, знаете, не мое дло: я не люблю вмшиваться въ чужія дла, не сплетница какая-нибудь, но случалось, вовсе не-хотя, видть, какъ онъ прощается съ нею на порог: не десять, а разв сто разъ поцалуетъ у нея руку — такая безстыдная!

— Ну, если только руку цалуетъ, такъ плоха надежда на мое дло. Я признаюсь, сомнвалась только, какъ до нея добраться, а теперь вижу, что она, пожалуй, прогонитъ. Жаль! была бы выгода.

— Безъ денегъ ничего нельзя сдлать, сказала Вундель, подумавъ нсколько минутъ:— а если за деньгами не будетъ остановки, я для васъ, по дружб, готова похлопотать.

— Кто мн поручилъ эту коммиссію, не пожалетъ двухъ золотымъ.

— Хорошо, но, кром-того, впередъ, на расходы, нужно талера четыре. Если они теперь будутъ у меня въ рукахъ, я завтра же начну хлопотать, и черезъ два-три дня скажу вамъ: ‘все готово, во столько-то часовъ присылайте карету за нашею красавицею’ — согласны?

Фрау Беккеръ положила на столъ четыре талера, допила свой стаканъ и стала собираться домой.

— Матушка, ты взялась за дло, котораго не сдлаешь, сказала Эмилія, когда гостья ушла.

— Не бойся, моя милая, сдлаю. Ты еще молода, недогадлива, отвчала почтенная вдова.— Знаешь Луизу, которая работаетъ въ модномъ магазин, на углу Крпостной Улицы?

— Знаю, ну такъ что жь?

— Ахъ, ты, глупая! все еще не поняла? Да вдь она очень-похожа на Клару и ростомъ, и волосами, даже и лицомъ. Я посажу ее въ карету, время назначу поздно вечеромъ — вотъ теб и все! Не разберутъ!

Пока этотъ дружескій разговоръ происходилъ у вдовы Вундель, Штайгеры съ нетерпніемъ дожидались Артура, общавшагося провесть у нихъ вечеръ наканун Рождества, потому-что они приготовили маленькую ёлку. Блафферъ теперь платилъ старику втрое-больше прежняго, и Штайгеры могли сберечь нсколько талеровъ, чтобъ доставить удовольствіе дтямъ. Было ужь около десяти часовъ, и дти, несмотря на все любопытство, возбужденное въ нихъ ёлкою, едва удерживались отъ дремоты, а живописецъ все еще не приходилъ. Но вотъ послышались на лстниц торопливые шаги.— ‘Это онъ!’ сказала иросебя Клара.

Артуръ вошелъ въ комнату. ‘Ахъ, какъ долго мы тебя ждали!’ закричалъ маленькій Карлъ, бросаясь обнимать его.

— Да, ужь поздно, сказала Клара.

— Мы думали, что вамъ нельзя будетъ прійдти, добавилъ отецъ.

— Я былъ задержанъ дома и съ нетерпніемъ ожидалъ минуты своего освобожденія отъ скучнаго общества. Извините меня, что я заставилъ дожидаться, сказалъ живописецъ.

Клара ушла въ другую комнату, гд была приготовлена ёлка, чтобъ зажечь свчи. Артуръ пошелъ въ слдъ за нею, кивнувъ головой Штайгеру и показавъ рукою на свои карманы, наполненные игрушками

— Вы сердитесь на меня, Клара? сказалъ онъ двушк, взявъ ея руку.— Вы знаете, что этого не можетъ быть. Но я тороплюсь… и рука ея дрожала: — не мшайте мн. Мы поговоримъ съ вами посл. Вотъ теперь все готово. Идите же и не оглядывайтесь, приведите дтей.

— Да намъ нужно поговорить. Но что значитъ: ‘не оглядывайтесь?’ — разв и для меня здсь приготовлено что-нибудь?

— Увидимъ, увидимъ. Идите же за дтьми!

Ненужно описывать восторга дтей при вид ярко-освщенной елки и игрушекъ. Но и старикъ Штайгеръ былъ пріятно изумленъ, нашедши для себя, кром теплаго шлафрока, приготовленнаго дочерью, ящикъ сигаръ и янтарный мундштукъ, принесенные Артуромъ.— ‘А вотъ и для васъ. Это работала Клара’, сказалъ онъ, показывая молодому человку на порт-сигаръ, вышитый золотомъ.

— Какъ мн благодарить васъ, фрейлейнъ Клара? сказалъ онъ, нжно взглянувъ на нее.

Она стояла, грустно опустивъ глаза, печально думая о безразсудности чувства, котораго не могла побдить, хотя и понимала всю невозможность счастія, понимала, какая бездна раздляетъ ее отъ Артура.

Молодой человкъ прочиталъ эти мысли на лиц ея, и не въ первый разъ онъ читалъ ихъ на ея лиц. ‘Уже-ли въ-самомъ-дл я откажусь отъ ея любви потому только, что она бдна, а я богатъ? Нтъ, кто уважаетъ меня, долженъ уважать и… жену мою!’ и странно показалось ему это слово, какъ-будто онъ и не думалъ о томъ. ‘Нтъ, я не пожертвую нашимъ счастьемъ предубжденіямъ! Она будетъ моею женою!’ Ршимость и восторгъ блеснули въ глазахъ его.

— Какъ прекрасенъ вашъ подарокъ! сказалъ онъ, нжно взглянувъ на нее.— Отгадайте, что я подарю вамъ? Вы приготовили мн сюрпризъ, и я также прошу васъ, закройте на минуту глаза.

— Закрой же глаза, Клара, сказалъ старикъ: — сдлай угожденіе г. Эриксену.

— Пожалуй, улыбаясь сказала двушка, и поблднла, смущенная выразительнымъ тономъ, съ которымъ произнесъ Артуръ свое желаніе.

Живописецъ взялъ ея руку и надлъ на дрожащій палецъ перстень. Она думала: ‘какъ холоденъ, какъ тяжелъ былъ этотъ перстень’. Она, въ смущеніи, открыла глаза — Боже мой, на рук ея не перстень, а простое, гладкое золотое кольцо безъ всякихъ украшеній… Что это значитъ? Съ изумленіемъ взглянулъ на Артура и старикъ Штайгеръ, Клара почувствовала, что голова ея кружится, она должна была опереться рукою о столъ.

Артуръ также былъ блденъ и взволнованъ.

— Вы спрашиваете: что это значитъ? проговорилъ онъ:— это значитъ, что я безпредльно люблю Клару и никто, кром Клары, не будетъ моей женою!

Этимъ хотли бы мы кончить главу, но должно прибавить, что старикъ Штайгеръ, несмотря на всю свою радость, сказалъ, покачивая головою, что очень-трудно будетъ Артуру получить отъ своихъ родителей согласіе на этотъ бракъ. Но его сомннія были заглушены радостью молодыхъ людей, которые теперь могли громко говорить о своей любви.

VII.
Ночной гость.

Легко представить себ, въ какомъ радостномъ, восторженномъ состояніи духа шелъ домой Артуръ. Онъ не замчалъ ни втра, который довольно-сильно дулъ ему въ лицо, ни дождя, который несло на него этимъ втромъ. Голова его такъ горла, что онъ снялъ шляпу, чтобъ нсколько прохладить ее. ‘Милый, милый Артуръ!’ звучалъ въ ушахъ его голосъ Клары… Счастливецъ подходилъ уже къ двери своего дома, вынулъ ключъ и, поднявъ глаза, чтобъ отъискать замокъ, увидлъ человка, стоявшаго прислонясь спиною къ столбу фонаря, который былъ въ двухъ шагахъ отъ крыльца. Человкъ этотъ, повидимому, чего-то дожидался, и когда Артуръ посмотрлъ на него, хотлъ спрятаться за столбъ. Но было уже поздно.

— Кто это? И что ему нужно? громко спросилъ Артуръ, подвигаясь къ фонарю.

— Это я, г. Эриксенъ. Вы не узнаете меня? отвчалъ человкъ, стоявшій у фонаря, также длая шагъ впередъ и выходя на свтъ.

— Боже мой! это вы, г. Бейль? Какими судьбами я встрчаю васъ здсь?

— Я ждалъ васъ, г. Эриксенъ. Ждалъ и вчера, и третьяго дня, но каждый разъ, какъ вы подходили, я робль и прятался, а теперь вы шли съ такою веселою осанкою, напвали такимъ веселымъ голосомъ какую-то арію, что я нсколько ободрился и, какъ видите, не убжалъ.

— Такъ вамъ нужно видться со мною? Почему жь не пришли вы ко мн прямо, днемъ, когда я бываю дома?

— Если вы позволите мн войдти съ вами въ комнату и посмотрите на меня при огн, то сами увидите, почему я не могъ прійдти днемъ.

— Такъ идите же скорй: я чувствую, что на двор холодно, весело сказалъ Артуръ, отпирая дверь, и повелъ бывшаго конторщика въ свою комнату. Въ камин былъ приготовленъ огонь, на стол горли дв свчи, и Артуръ, взглянувъ на костюмъ своего спутника, понялъ, почему онъ не являлся къ нему днемъ. Бейль хотлъ говорить, но Артуръ перервалъ его:

— Отложимъ на минуту объясненія, я впжу, что съ вами случилось что-то особенное, но прежде всякихъ разговоровъ мы должны перемнить платье, потому-что мы оба сильно пострадали отъ дождя. Пойдемъ же въ спальню, тамъ найдется блье и для васъ.

Гость началъ-было отказываться, но Артуръ заставилъ его смнить отсырвшее отъ дождя платье и черезъ дв минуты Бейль сидлъ у камина въ покойномъ шлафрок, съ прекрасною сигарою и стаканомъ кофе.

— Хороша иногда бываетъ жизнь! сказалъ онъ, вздыхая: — тяжело оторваться отъ нея. Теперь я не понимаю, какъ можетъ человкъ ршиться добровольно прекратить свою жизнь.

— Вы говорите такъ, будто-бы васъ обольщала мысль о самоубійств, сказалъ Артуръ.

— Да, она обольщала меня, и вы не осудите мое отчаяніе, если узнаете, какимъ испытаніямъ я подвергся. И Бейль разсказалъ исторію того, что случилось съ. нимъ въ послдніе дни.

— Кто жь былъ этотъ загадочный мужчина, остановившій васъ въ послднюю минуту?

— Не знаю до-сихъ-поръ, но мн кажется, что онъ продолжаетъ наблюдать за мною.

— Это мечта вашего воображенія.

— Нтъ, мн казалось нсколько разъ, когда я ходилъ по городу ночью, что кто-то повсюду слдитъ за мною, мн слышались шаги сзади меня. Но оставимъ это. Разстроенный появленіемъ его у канала, я всю ночь бродилъ по улицамъ, и къ утру увидлъ, что забрелъ въ отдаленный бдный проулокъ, гд живетъ одинъ изъ моихъ земляковъ, нищій переплетчикъ, которому я оказывалъ нкоторыя услуги. Я не зналъ, куда приклонить голову и зашелъ просить пристанища у него.

— Почему жь вы не пришли въ ту же ночь ко мн? Вы знаете, что я принималъ въ судьб вашей самое живое участіе?

— Что длать! Бдняки недоврчивы.

— Продолжайте же вашъ разсказъ.

— Теперь я вижу, что ошибался: вы на самомъ дл принимаете во мн участіе, мн здсь отрадно и легко, а у переплетчика мн было очень-тяжело, хотя и онъ принялъ меня чрезвычайно-радушно. Я помогалъ ему въ работ, какъ умлъ. Еслибъ вы посмотрли, какъ живутъ эти бдняки! Вся семья въ одной комнат, сырой и мрачной, спятъ на тюфякахъ изъ гнилой соломы или на ветхомъ дырявомъ ковр… У меня въ карман былъ талеръ и мы на него утопали въ роскоши два дня, хозяева мои съ дтьми ли до-сыта…

— Я васъ попрошу навстить это семейство и передать имъ небольшое пособіе, сказалъ Артуръ.— Но вы утомлены и взволнованы, пора отдохнуть. Постель для васъ готова.

Крпко уснулъ бдный Бейль, и на другое утро казалось ему сномъ, когда онъ увидлъ себя въ чистой, теплой, хорошо-мёблированной комнат, и на столик ужь былъ приготовленъ для него стаканъ ароматическаго кофе.

— Знаете ли, что я придумалъ, г. Бейль? сказалъ Артуръ, входя къ своему гостю:— когда вы оправитесь отъ своихъ злоключеній — до того времени, разумется, вы должны жить здсь — когда отдохнете и успокоитесь, я поговорю о васъ батюшк: быть-можетъ, онъ найдетъ для васъ мсто въ своей контор. Вдь вы прекрасно знаете бухгалтерію, въ этомъ отдавалъ вамъ справедливость самъ Блафферъ. Знаете, это было бы превосходная вещь даже и въ томъ отношеніи, что Блафферъ, приходя въ контору батюшки, сталъ бы кланяться вамъ. Но это посл. Теперь надобно позаботиться о вашемъ туалет. А вотъ и парикмахеръ, который приведетъ въ порядокъ ваши ужасные волосы и усы. Я между-тмъ нсколько поработаю.

Едва Бейль усплъ кончить свой туалетъ и посмотрться въ зеркало, причемъ остался доволенъ эффектомъ своихъ прекрасныхъ усовъ, какъ у подъзда остановилась карета и въ комнату вошли Данквартъ и баронъ фон-Брандъ. Обмнявшись нсколькими фразами съ Артуромъ, у котораго былъ въ первый разъ, Данквартъ сказалъ:

— Я къ вамъ по важному длу, г. Эриксенъ. Мн поручено… но позвольте, у меня записано, я найду эту записку, иначе перепутаю: у меня столько длъ, что невозможно всего припомнить.

Онъ началъ пересматривать листы своей заносной книжки. Между-тмъ Брандъ спросилъ Артура: ‘Кто этотъ молодой человкъ съ черными усами, котораго мы встртили въ вашей зал? У него такое выразительное и пріятное, хотя и не красивое лицо’.

— Это г. Бейль, превосходный человкъ, которому я искреино желаю добра.

— Кто же онъ такой?

— Теперь нельзя сказать вамъ ничего объ этомъ, но онъ можетъ быть прекраснымъ секретаремъ, бухгалтеромъ, гувернёромъ. Онъ ищетъ себ одно изъ этихъ мстъ.

— И вы рекомендуете его?

— Да, я ручаюсь за него, какъ за самого себя.

— Хорошо, мы объ этомъ подумаемъ, я нуждаюсь въ честномъ и акуратномъ человк. Скажите ему, чтобъ онъ зашелъ ко мн послзавтра, въ семь часовъ вечера.— Данквартъ, нашли вы наконецъ замтку, которой искали?

— О! давно нашелъ, но мн попалась другая замтка, очень-интересная и относящаяся къ вамъ, баронъ, къ-сожалнію, она набросана слишкомъ-наскоро, и я не могу теперь хорошенько припомнить ея смысла. У меня написано: ‘герцогиня спрашивала о барон Бранд и о…’ дальше я могу разобрать только слово ‘полиція’ или что-то подобное. Это что-нибудь не такъ. Какое отношеніе между вами и полиціею? Впрочемъ, не мшайте, я подумаю и вспомню… Ахъ! вспомнилъ: она спрашивала, справедливъ ли слухъ, будто вы женитесь на дочери директора полиціи.

— Какая нелпость! съ досадою сказалъ Брандъ:— какъ это глупо, что холостой человкъ не можетъ показать носа въ домъ, гд есть двица, чтобъ не придумали вздорныхъ исторій о сватовств и тому подобномъ! Уврьте герцогиню отъ моего имени, что это неправда.

— Я такъ скажу ей. До свиданія, г. Эриксенъ — и разсянный Данквартъ, совершенно забывъ о порученіи, по которому пріхалъ, всталъ и хотлъ протянуть руку хозяину, но, сообразивъ, что Артуръ просто живописецъ и боле ничего, тотчасъ же отдернулъ ее назадъ и, важно поклонившись, пошелъ изъ комнаты вмст съ Брандомъ.

Но едва слъ онъ въ карету, какъ вспомнилъ о своемъ дл, и лакей его, вернувшись въ комнату, сказалъ, что г. Данквартъ покорнйше проситъ г. Эриксена на минуту выйдти къ нему, но важному длу.

Эта неделикатная просьба раздражила молодаго человка, но, желая до послдней крайности исполнить обязанности вжливаго хозяина относительно человка, который въ первый разъ постилъ его, Артуръ вышелъ на лстницу.

— Любезный другъ, сказалъ тономъ прокровительства Данквартъ:— я прізжалъ къ вамъ по слдующему длу: вызнаете, какимъ всомъ пользуется при двор герцогиня, она видла портретъ молодаго графа Форбаха, сдланный вами, и находя вашъ талантъ заслуживающимъ поощренія, желаетъ, чтобъ вы написали портретъ сына ея. Вы понимаете, какъ лестно подобное порученіе. Но герцогиня желаетъ прежде видть еще опытъ вашего искусства въ портретной живописи, и вы должны, для пробы, сдлать портретъ кого-нибудь изъ близко-знакомыхъ ей людей. Вы можете поэтому написать мой портретъ. Я заду къ вамъ на-дняхъ съ этой цлью.

— Не безпокойтесь зазжать ко мн, я сдлаю вашъ портретъ на память, сухо сказалъ Артуръ, выведенный изъ терпнія высокомрнымъ тономъ Данкварта.

— Смотрите же, любезнйшій другъ, постарайтесь уловить сходство: отъ этого зависитъ ваша художническая карьера. До свиданья, любезный другъ.

VIII.
Новый годъ.

Графъ Форбахъ, дежурный флигель-адъютантъ, сидлъ у окна въ адъютантской комнат и пристально смотрлъ на два окна противоположной части зданія. Лицо его выражало и ожиданіе и досаду. Чувства эти будутъ совершенно понятны, если мы скажемъ, что окна, на которыя смотрлъ онъ, были окна комнаты фрейлины Евгеніи Сальмъ, которая была принята къ двору, съ недлю назадъ, и своею красотою произвела чрезвычайно-сильное впечатлніе на молодаго графа, и если прибавимъ къ этому, что, несмотря на пламенное ожиданіе графа, ни разу не промелькнулъ передъ окнами профиль прекрасной фрейлины.

Наконецъ Форбахъ съ досады отвернулся отъ окна и раскрылъ какую-то книгу, но чрезъ пять минутъ взялъ бинокль и опять принялся за свои наблюденія. Подъ окномъ раздался громкій смхъ.

— А, майоръ, это ты! сказалъ, вздрогнувъ, Форбахъ: — если ты идешь усладить скуку моего одиночества, это очень мило съ твоей стороны.

— Но я, быть-можетъ, помшаю твоимъ созерцаніямъ… шутя отвчалъ майоръ Сальмъ.

— Какимъ созерцаніямъ? Я взялъ бинокль, чтобъ разсмотрть, ты ли это идешь по двору…

— И замтилъ меня только тогда, какъ я былъ ужь подъ-носомъ у тебя! Не проведешь, мой другъ! Я знаю, на чьи окна ты засматриваешься.

— Что жь, еслибъ и такъ? Все-таки я заслуживаю состраданія, а не насмшки. Она ни разу не показывалась у окна.

— И ты думаешь теперь о моей кузин, выражаясь словами Гете:

Мн до нея, какъ до звзды

Небесной, далеко…

— Пожалуйста оставь шутки! Чувство, подъ вліяніемъ котораго теперь я нахожусь, глубоко, неизгладимо.

— Вотъ что! Это говоришь ты мн подружески или офиціально, какъ родственнику Евгеніи фон-Сальмъ?

— Какъ своему другу и какъ ея родственнику. Но ты все шутишь, а я говорю очень-серьезно.

— Да, и моя жена замтила, что ты влюбленъ въ Евгенію. Но я долженъ предупредить тебя: герцогъ Альфредъ волочится за моею кузиною.

— И она благосклонно принимаетъ его любезности?

— Этого я не скажу. Но, во всякомъ случа, будь остороженъ и ршителенъ. Я буду помогать теб и — пойми всю важность моей услуги — ныньче же доставлю теб случай провести вечеръ съ моею кузиной. Она будетъ вечеромъ у насъ, и никого не будетъ кром ея. Съ восьми до десяти часовъ мы, то-есть я, жена и кузина, будемъ бесдовать втроемъ, если ты не будешь четвертымъ въ нашемъ обществ.

— О! буду, непремнно буду! Ты мой благодтель!

— Пріятно встрчать признательныхъ людей въ нашемъ неблагодарномъ вк. До свиданія. Жду тебя въ восемь часовъ.

Мгновенно измнилось въ молодомъ человк расположеніе духа. Онъ сидлъ погруженный въ самыя сладкія, самыя чистыя мечты, и если что-нибудь безпокоило его, то разв одно только: время тянулось безконечно, онъ безпрестанно посматривалъ на часы: прошло, быть-можетъ, полчаса со времени разговора съ майоромъ, хотя Форбаху казалось, что онъ ждетъ уже два, три часа, когда вошелъ камердинеръ и, подавая ему письмо, сказалъ: ‘Это принесено вашимъ человкомъ, котораго я оставилъ дожидаться, не будетъ ли какихъ приказаній.’

Адресъ былъ написанъ женскою рукою, незнакомою графу, грубо вырзанная печать съ буквою Б. также была неизвстна ему. Звая, молодой человкъ началъ читать:

‘Ваше сіятельство,

‘Невроятныхъ трудовъ стоило мн исполнить порученіе, милостиво возложенное на меня вашимъ сіятельствомъ. Но я не щадила ни хлопотъ, ни издержекъ, и теперь имю счастіе увдомить васъ о благополучномъ окончаніи этого труднаго дла, которымъ будьте довольны и ваше сіятельство и вашъ безконечно-уважаемый мною другъ.

‘Ныншній день балетъ кончается въ восемь часовъ, а спектакль будетъ продолжаться до десяти, потому отецъ не будетъ ничего подозрвать, если она останется два часа въ пріятномъ обществ. Ваше сіятельство будете ждать ее въ карет у театральнаго подъзда ровно въ восемь часовъ.

‘Прошу передать вашему высокоуважаемому другу, что я не жалла никакихъ трудовъ для исполненія его приказанія

‘Ваша преданнйшая слуга Э. Бекеръ’.

‘Какъ быстро перемняются человческія мысли!’ подумалъ Форбахъ, небрежно бросая письмо на столъ: ‘какъ недавно еще меня занимала эта прихоть, а теперь… теперь, ни за что въ мір! Даже мысль объ этой шалости кажется мн оскорбительною для моей любви. Надобно послать сказать, что я не могу быть на театральной площади въ ныншній вечеръ, и послать старух Бекеръ побольше денегъ, чтобъ развязаться съ этою глупою интригою’.

Онъ веллъ позвать своего лакея и, запечатавъ нсколько банковыхъ билетовъ, сказалъ ему:

— Отнеси этотъ пакетъ по адресу и скажи толстой старух, которой ты долженъ отдать его въ собственныя руки, что нын вечеромъ я занятъ и прошу оставить начатое дло.

‘Какая легкомысленная двушка эта Клара Штайгеръ!’ продолжалъ думать молодой человкъ, когда лакей ушелъ: ‘а еще говорили, что она самыхъ строгихъ правилъ! Ну, разумется, и я былъ глупъ, что заинтересовался этимъ. Противъ денегъ не устояла, какъ и надобно было ожидать. Обыкновенная, глупая интрига — и больше ничего. Старуха конечно, лжетъ, говоря, что ей стоило большихъ трудовъ устроить это дло. Но о какомъ ‘высокоуважаемомъ друг моемъ’ она упоминаетъ въ письм? Ну, да: объ Эриксен. Вдь онъ самъ занесъ мое письмо старух.’

Но вотъ бьетъ пять часовъ: пришло время смняться съ дежурства и Форбахъ поскакалъ домой, чтобъ переодться къ обду: онъ былъ приглашенъ къ герцогин, о которой съ такимъ благоговніемъ говорилъ Данквартъ. Герцогиня дйствительно пользовалась огромнымъ всомъ при двор, и не явиться къ ея столу, получивъ приглашеніе, было невозможно, хотя Форбахъ съ трепетомъ думалъ о томъ, что обдъ у герцогини назначенъ въ шесть часовъ, а въ восемь часовъ Евгенія фон-Сальмъ будетъ въ дом своего родственника, гд онъ можетъ говорить съ нею наедин.

Но, къ восторгу молодаго человка, обдъ шелъ очень быстро, вотъ уже послднее блюдо, Форбахъ посмотрлъ на часы: только семь, слдовательно у него не будетъ потеряно ни одной минуты изъ драгоцннаго времени.— Вдругъ герцогиня сказала съ благосклонною улыбкою:

— Графъ Форбахъ! я васъ прошу быть моимъ партнёромъ въ вистъ. Альфредъ, который обыкновенно бываетъ четвертымъ въ нашей партіи съ г. обергофмаршаломъ и министромъ двора, отказывается, говоря, что ему необходимо быть гд-то по важному длу. Я полагаюсь на вашу любезность.

— Счастливецъ! шепнулъ Форбаху другой адъютантъ, сидвшій подл него: — дорого я далъ бы, чтобъ быть на твоемъ мст!

Форбахъ не могъ отказаться: отецъ его чрезвычайно дорожилъ добрымъ расположеніемъ герцогини, и теперь съ улыбкою благодарилъ ее за вниманіе къ его сыну. Сыну оставалось только почтительно поклониться.

— Мы не задержимъ васъ долго, любезно прибавила хозяйка: — г. обергофмейстеръ свободенъ только до половины одиннадцатаго, мы съиграемъ не боле шести робберовъ.

‘Шесть робберовъ! до половины одиннадцатаго! А Евгенія будетъ у майора только до десяти!’ думалъ молодой человкъ, проклиная свою несчастную судьбу.

IX.
Марки герцога Альфреда.

Грустно стоялъ у окна Форбахъ, дожидаясь, пока составится партія виста. Онъ видлъ, какъ подали къ крыльцу карету молодаго герцога Альфреда. Ревнивое предчувствіе заставило его приложить ухо къ стеклу, и онъ ясно разслышалъ, какъ лакей, захлопнувъ дверцу, закричалъ: ‘къ майору фон-Сальму!’ Какое мученіе для влюбленнаго юноши! Соперникъ заставилъ его ссть за ломберный столъ, на свое мсто, и будетъ въ душ хохотать надъ нимъ, любезничая съ двушкою, за любовь которой Форбахъ съ радостью отдалъ бы все! И не-уже-ли герцогъ Альфредъ питаетъ къ ней серьёзное чувство? не-уже-ли онъ ухаживаетъ за нею съ намреніемъ искать ея руки? Нтъ, разстояніе между нимъ и двушкою, у которой нтъ ни знатнаго имени, ни огромнаго состоянія, слишкомъ-велико. Онъ просто волочится отъ скуки, или чтобъ похвастаться побдою. Возможно ли такъ легкомысленно, такъ жестоко играть счастіемъ и добрымъ именемъ двушки!

Вс эти размышленія были совершенно-справедливы. Форбахъ забывалъ только, что онъ самъ поступалъ подобнымъ образомъ, хотя бы, напримръ, нсколько дней назадъ, преслдуя бдную двушку, имя которой до-сихъ-поръ было такъ же чисто, какъ имя Евгеніи фон-Сальмъ.

Но мысли его были прерваны лакеемъ, который доложилъ, что герцогиня изволитъ его дожидаться. Тяжело вздохнувъ, Форбахъ отправился къ своему мсту за карточнымъ столомъ. Какъ партнёръ герцогини, онъ слъ на то мсто, гд обыкновенно сидлъ ея сынъ, его соперникъ. Едва онъ опустился на стулъ, какъ камердинеръ герцога Альфреда протянулъ руку, чтобъ принять со стола марки, приготовленныя для герцога.

— Оставьте марки, съ улыбкою сказала ему герцогиня:— я знаю, что Альфредъ дорожитъ ими, но, передавая свое мсто, онъ, конечно, тмъ самымъ передалъ и свои марки графу.

Камердинеръ смутился и отошелъ къ дверямъ.

— Ваша свтлость, извините мое любопытство, сказалъ обергофмаршалъ: — разв въ этихъ маркахъ есть что-нибудь особенное, что герцогъ такъ бережетъ ихъ?

— Он, вроятно, подарены ему на память, но въ нихъ, кажется, нтъ ничего особеннаго. Простыя золотыя марки довольно-тонкой работы. Помните, продолжала герцогиня, обращаясь къ министру двора,— у нашего покойнаго гофмейстера, стариннаго селадона, были золотыя марки, въ которыя клалъ онъ сантиментальныя записочки? Это подавало случай къ разнымъ забавнымъ толкамъ. Однако, начинаемъ игру.

У Форбаха родилось подозрніе: что, если герцогъ Альфредъ также получаетъ и передаетъ въ своихъ маркахъ записки? Онъ осторожно началъ перебирать ихъ, одну за другою, въ интервалы сдачъ, и на одной изъ нихъ онъ дйствительно ощупалъ шарнеръ. ‘Открывать ее или нтъ?’ думалъ онъ. ‘Нечестно разузнавать чужія тайны, но герцогъ самъ интригуетъ противъ меня, теперь ясно, что ему обязанъ я честью оставаться здсь, чтобъ не мшать ему. Противъ коварнаго врага позволительны военныя хитрости. И чего жь я хочу? Я хочу только удостовриться, не занялъ ли въ сердц фон-Сальмъ того мста, которое надялся занять я. Если такъ, я уступлю ему поле битвы. Я хочу только избавиться отъ мучительнаго сомннія’. Успокоивъ свою совсть этимъ объясненіемъ, онъ воспользовался первою очередью сдавать карты, уронилъ ихъ себ на колни, вмст съ ними сдвинулъ рукою подозрительную марку и, нагнувшись, чтобъ собрать карты, раскрылъ ее подъ столомъ. Въ марк была вложена записка. Теперь оставалось прочитать ее такъ, чтобъ никто того не замтилъ — дло трудное, и четверть часа, которая прошла, пока представился къ тому случай, была мучительна для молодаго ревнивца. Но вотъ кончился робберъ и герцогиня попросила своего партнера сосчитать, сколько они проиграли.

— Просмотрите этотъ разсчетъ, сказала она, подавая ему клочокъ бумаги: — тутъ должна быть ошибка, но я не могу найдти ее.

Дломъ одной секунды было для Форбаха, приподнявъ счетъ, наложить на него отъисканную записку, прочитать ее и опять спрятать въ рук.

— Да, сказалъ онъ: — ваша свтлость ошиблись, вмсто четырехъ онёровъ записано въ одномъ мст два. Мы проиграли мене, нежели ожидали ваша свтлость.

Въ записк онъ прочелъ:

‘Докладъ. Въ одиннадцать часовъ вечера. Четвертая дверь изъ голубой галереи’.

Вистъ кончился. ‘Я буду въ назначенномъ мст’, думалъ Форбахъ, усвшись на софу въ углу комнаты: ‘голубая галерея мн хорошо знакома. Но что, если камердинеръ знаетъ объ этой записк? Нтъ, ясно, что эти загадочные доклады ведутся безъ его посредничества. Иначе не къ чему было бы прибгать къ маркамъ: онъ передалъ бы герцогу записку прямо въ руки. Да, я буду въ голубой галере’.

Около одиннадцати часовъ общество стало разъзжаться, потому-что герцогиня не любила сидть долго. Форбахъ простился и, выйдя на крыльцо, отослалъ домой свой экипажъ, сказавъ, что прійдетъ домой пшкомъ.

Комнаты, занимаемыя герцогинею, находились въ той же части зданія, гд жили фрейлины. Голубая галерея, соединявшая это крыло съ главнымъ корпусомъ, однимъ концомъ примыкала къ дежурной комнат флигель-адъютантовъ, поэтому молодой графъ, возвратясь черезъ другое крыльцо, безъ всякихъ затрудненій дошелъ до этой галереи, теперь слабо-освщенной нсколькими лампами. Комнаты, двери которыхъ выходили въ галерею, были назначены для прислуги во время большихъ придворныхъ създовъ, а въ остальное время, какъ и теперь, оставались пусты. Форбахъ слегка постучался въ четвертую дверь.

Тотчасъ же послышались въ комнат шаги и ручка двери повернулась. Графъ смло вошелъ въ комнату, у двери встртила его двушка. При вид незнакомаго лица, она испугалась и хотла вскрикнуть, по графъ удержалъ ее, спокойно приложивъ палецъ къ губамъ и тихо, но твердо сказавъ: ‘Не кричать! пугаться нечего’. Потомъ онъ затворилъ дверь, заперъ ее на ключъ и подошелъ къ двушк, которая стояла полумертвая отъ испуга.

‘Что за странное приключеніе!’ думалъ графъ, осматривая ее съ головы до ногъ: ‘не просто ли это rendez-vous? Но нтъ, къ чему жь въ записк было бы сказано ‘докладъ’? И притомъ, эта двушка, по всему вроятію, горничная, кажется, очень-скромна и боязлива. Нтъ, здсь кроется что-нибудь другое. Удастся ли мн вывдать, что именно?’

— Не бойтесь, мой другъ, сказалъ онъ: — вы ждали не меня?

— Нтъ, не васъ, боязливо отвчала двушка.

— Тотъ, кого вы ждали, не могъ прійдти и поручилъ мн говорить съ вами. Что вы хотли ему сказать?

Двушка молчала, не довряя словамъ его.

— Пожалуй, скажу вамъ опредленне, чтобъ успокоить васъ. Я пришелъ вмсто герцога Альфреда. Ну, что жь вы мн скажете?

— Я сама ничего не говорю, я только отвчаю на вопросы, проговорила двушка.

‘Дло принимаетъ очень-трудный оборотъ’, подумалъ графъ: ‘какъ начать мн свои разспросы, не давая замтить, что герцогъ ничего не разсказывалъ мн, не давалъ мн никакой инструкціи? Попробуемъ, однако. Видно, что она горничная. Начнемъ наудачу’.

— Что длаетъ теперь ваша госпожа?

— Фрейлейнъ изволитъ почивать.

‘Ого, дло идетъ на-ладъ!’ подумалъ Форбахъ: ‘вотъ я ужь узналъ, что она служитъ горничною у какой-то двицы’.

— Какъ и гд провела она ныншній вечеръ? спросилъ онъ громко.

— Фрейлейнъ, посл обда, часовъ въ восемь, похала къ г. фон-Сальму и воротилась домой вполовин одиннадцатаго.

— Какъ? вскричалъ изумленный Форбахъ: — стало-быть, вы разсказываете о фрейлин фон-Сальмъ? Такъ вы служите горничною у ш-lle фон-Сальмъ?

— Вы меня обманули, вы не посланы отъ герцога Альфреда, вскричала, въ свою очередь, двушка, испугавшись боле прежняго.

— Ну, да, онъ вовсе не посылалъ меня, но, слава Богу, что я здсь! Теперь я знаю, о чемъ должно васъ разспрашивать, но я требую отвтовъ полныхъ и врныхъ, требую — слышите ли? Говорите же, вы ужь доносили о ней и прежде? Такъ вы измняете своей госпож? И вамъ не совстно длать такую гнусную вещь — измнять этому ангелу! О, какъ это безчестно!

Двушка сначала оцпенла отъ изумленія при этихъ словахъ, потомъ зарыдала и проговорила:

— Кто жь вы? вы, врно, графъ Форбахъ?

— Ну, да, почему жь вы это угадали?

— Фрейлейнъ часто говоритъ о граф Форбах, и я знаю, что онъ ее любитъ. Это я слышала отъ многихъ изъ нашей прислуги, и г-жа фон-Сальмъ, жена майора, при мн говорила ей это. А я вижу по вашимъ словамъ, что вы любите фрейлейнъ, потому я догадалась. Помогите же мн, спасите меня! рыдая, продолжала она и упала къ ногамъ его.

— Что это значитъ? сказалъ Форбахъ, отступая на шагъ.

— Меня опредлили къ ней подъ этимъ условіемъ, чтобъ я доносила о ней, меня принуждаютъ доносить о такой доброй, ласковой госпож — это ужасно! Помогите мн, скажите мн, что мн длать!

Теперь читатель, конечно, узналъ въ горничной ту самую двушку, которая ночевала въ Лисьей Нор подъ покровительствомъ арфистки Нанетты.

— Кто жь васъ принуждаетъ доносить? кто опредлилъ васъ подъ такимъ условіемъ? какъ это случилось? спрашивалъ графъ.

— Я пришла въ этотъ городъ одинокая, не знала, гд найдти пріютъ и кусокъ хлба… начала двушка, но вдругъ остановилась, съ трепетомъ обративъ глаза на дверь.

Въ галере послышались шаги.

— Это герцогъ Альфредъ! шепнула она.

— Не бойтесь, тихо сказалъ Форбахъ, становясь передъ свчею, чтобъ свтъ ея не падалъ на замочную скважину.

Шаги приближались. Подошедшій человкъ нсколько разъ стукнулъ въ дверь, подавая знакъ, чтобъ отворили. Но дверь не отворялась, и онъ, подождавъ съ минуту, пошелъ прочь, съ досадою ворча какія-то невнятныя слова.

— Опасность миновалась, сказалъ графъ, когда шаги совершенно затихли въ отдаленіи.— Продолжайте вашъ разсказъ.

Двушка пересказала коротко то, что мы ужь знаемъ, умолчавъ, однако, подробности о мст, въ которомъ видла она неизвстнаго человка.— Я во всякомъ случа обязана ему благодарностью, сказала она: — его условія тяжелы, но онъ спасъ меня отъ участи, которая была бы еще тяжеле. Не требуйте же, чтобъ я выдавала его на погибель.

— И однакожь, выдавали вы свою госпожу, которая также добра къ вамъ? сказалъ графъ.

— Пожалйте меня, я была въ крайности! проговорила двушка, закрывая лицо руками: — но поврьте, я говорила о ней только мелочи, изъ которыхъ нельзя было извлечь ничего. Меня и такъ каждый разъ упрекали, что я не умю отвчать ни на одинъ важный вопросъ. Тотъ, вмсто котораго вы пришли, требовалъ, чтобъ я хвалила его своей госпож. Я этого не длала, потому-что знаю его дурныя мысли. Я не такая дурная двушка, какъ вамъ можетъ казаться. Я говорила только то, что могла бы сказать всякому, не вредя своей госпож. Нтъ, я не выдамъ ее никому, ни даже вамъ, хотя, впрочемъ, вы и сами не станете вывдывать о ней у меня.

— Почему жь я не стану вывдывать?

— Потому-что она сама, врно, сказала бы вамъ, если вы захотите что знать.

— Въ-самомъ-дл? съ улыбкою сказалъ восхищенный Форбахъ.— Но возвратимся къ длу. Что жь было посл того, какъ вы имли ночью разговоръ съ этимъ человкомъ, имени котораго не знаете и который общался доставить вамъ мсто?

— На слдующее утро мн дали приличное платье, дали также инструкцію, какъ я должна отвчать на вопросы о моей прежней жизни, посадили меня въ карету, привезли въ какой-то домъ, гд я должна была сидть въ передней, куда и принесли мн письмо къ одному знатному господину. Я отправилась къ нему, и онъ ужь далъ мн рекомендательное письмо къ фрейлейнъ фон-Сальмъ.

— Кто жь такой этотъ господинъ, котораго вы называете знатнымъ?

— Баронъ фон-Брандъ.

— Странно! сказалъ Форбахъ:— объ этомъ надобно подумать. Чтобъ не возбуждать никакихъ подозрній, продолжайте исполнять обязанности, возложенныя на васъ человкомъ, съ которымъ говорили вы ночью. Я увренъ, что вы не измните своей госпож. Если потребуютъ отъ васъ чего-нибудь боле-важнаго, не удовольствуются невинными сплетнями, которыми отдлывались вы до-сихъ-поръ, увдомьте объ этомъ меня: тогда мы посмотримъ, что намъ длать. До-тхъ-поръ будемъ выжидать, быть-можетъ, я успю открыть нити этой интриги. Я врю вамъ, не обманите же моей довренности, не измните вашей госпож. Прощайте.

Тихо прошелъ Форбахъ по знакомымъ галереямъ, взялъ въ адъютантской комнат свой плащъ и задумчиво похалъ домой. Боле всего страннымъ казалось ему, что въ этой загадочной исторіи замшано имя барона Бранда. ‘Возможно ли’ думалъ Форбахъ: ‘чтобъ пустота и легкомысленность были въ немъ только маскою, за которою скрывается такая удивительная энергія, такой могущественный умъ? Но пусть это такъ, съ какою же цлью быть ему въ союз противъ Евгеніи фон-Сальмъ?… Впрочемъ, послднее легко объяснить тмъ, что онъ друженъ съ герцогомъ и старается сблизиться съ нимъ еще короче. Но нтъ, мои подозрнія противъ барона неосновательны: онъ могъ рекомендовать горничную, ничего не зная объ интригахъ, онъ могъ быть обманутъ. Однакожь, иные находятъ, что баронъ лицо сомнительное и подозрительное. Не дале, какъ ныньче, гофмаршалъ говорилъ, что не считаетъ его истиннымъ аристократомъ. Потомъ… кто это?… да, Артуръ, разсказывалъ мн, что также подозрваетъ барона въ загадочныхъ похожденіяхъ. Надобно обдумать и разузнать’.

Часть третьи и послдняя

I.
Избавленіе.

Шеллингеръ, театральный портной, жившій, какъ, можетъ-быть, еще помнитъ читатель, въ дом, гд находилось заведеніе для прокормленія безродныхъ дтей, исполнилъ порученіе Ричарда: разузнать, не въ это ли заведеніе принесенъ двухлтній малютка крестьянкою, по фамиліи Бильцъ. Дитя, которое было показано умершимъ, но вмсто котораго былъ похороненъ другой младенецъ, въ-самомъ-дл было спрятано сюда. Смлый Ричардъ подговорилъ нсколькихъ пріятелей помочь ему возвратить малютку матери. Приготовленія эти потребовали довольно времени. Наконецъ все было устроено, и черезъ нсколько дней посл новаго года Ричардъ Гаммеръ, Шеллингеръ и нсколько ихъ союзниковъ вошли вечеромъ въ садъ, примыкавшій къ этому полуразвалившему ся дому, стоявшему въ одномъ изъ самыхъ узкихъ и пустыхъ проулковъ города. Катарина уже давно бродила тутъ, дожидаясь ихъ.

— Исполните же свою роль, Шеллингеръ, сказалъ Ричардъ: — помните, что вамъ надобно длать: вы войдете къ Шламмеру, постараетесь какъ-нибудь завесть ссору, и какъ-только они нападутъ на васъ, вы начнете кричать, мы прибжимъ на помощь, и во время этой суматохи Катарина осмотритъ дтей, найдетъ своего ребенка и унесетъ его. Помните же вашу роль.

Шеллингеръ вошелъ въ домъ. Въ первой комнат сидлъ, по обыкновенію, хозяинъ, Шламмеръ, блдный и чахоточный мужчина лтъ пятидесяти, ремесло котораго было покупать краденыя вещи. Подл него стоялъ молодой человкъ, одтый съ претензіями на щеголеватость, одинъ изъ кліентовъ хозяина, мелкій воръ, поселившійся на квартир у Шламмера. Изъ сосдней комнаты слышался плачъ дтей и голосъ жены Шламмера, бранившей малютокъ и унимавшей крикъ ихъ ударами плётки. Эта достойная женщина, почти всегда пьяная, помогая мужу сбывать съ рукъ купленныя вещи, посвящала свои досуги надзору за пятью или шестью малютками, изъ которыхъ старшему было около шести лтъ, а двое или трое были младенцы, еще неумвшіе ходить и лежавшіе на грязныхъ кроваткахъ. Г-жа Шламмеръ занималась теперь тмъ, что наказывала плёткою старшаго мальчика, который съ отчаяніемъ защищался отъ своей мучительницы зубами и ногтями. Мужъ и его собесдникъ, не обращая никакого вниманія на эту привычную для нихъ исторію, разсуждали о предмет, повидимому, очень-интересовавшемъ обоихъ.

— Такъ на другой день нашли его тло въ канал? спрашивалъ Шламмеръ: — и ты былъ при суд надъ нимъ?

— Да, онъ уличилъ его въ намреніи предать насъ полиціи. О, я ужасно боюсь этого человка, онъ мшалъ мн во многихъ отличныхъ длахъ. Думаешь: что, если онъ узнаетъ о какомъ-нибудь, какъ онъ называетъ, гнусномъ убійств? А вдь отъ него трудно укрыться: онъ все знаетъ и уличитъ — и тогда пропалъ человкъ.

Шламмеръ улыбнулся.

— Что вы сметесь, г. Шламмеръ? Вы, кажется, думаете: ‘а вотъ о моихъ продлкахъ онъ не знаетъ’. Нтъ, до него дошли слухи. Онъ говорилъ, что у васъ длаются, какъ онъ называетъ, гнусныя вещи, и что онъ займется вами. Я васъ предупреждаю по-дружески.

— Въ-самомъ-дл? съ испугомъ сказалъ Шламмеръ, начавъ кашлять, чтобъ скрыть свое волненіе: — это было бы неочень-пріятно. Впрочемъ, чего жь бояться намъ съ женою? прибавилъ онъ, стараясь ободриться:— мы не признавали его своимъ начальникомъ, онъ не долженъ вмшиваться въ наши дла. Да и кто онъ такой — мы этого еще не знаемъ.

— Да этого и никто не знаетъ, сказалъ Штрейберъ.— Извстно каждому только одно: онъ сдлался нашимъ начальникомъ не для-того, чтобъ имть какія-нибудь выгоды, онъ не требуетъ себ ничего изъ общей прибыли, напротивъ, самъ помогаетъ тмъ, кому случается нужда.

— Значитъ, у него есть свои особенпыя цли, сказалъ Шламмеръ.— Знаешь ли, я думаю, что это какой-нибудь знатный господинъ, который забавляется нашими длами отъ скуки или для шалости.

Появленіе Шеллингера прервало разговоръ.

— Здравствуйте, г. Шламмеръ, сказалъ нортной, раскланиваясь:— въ моей квартир холодновато, я зашелъ къ вамъ погрться. Я бы васъ попросилъ, г. Шламмеръ, поставить у меня въ комнат хорошую печь: моя совсмъ не гретъ.

— Да выдержитъ ли гнилой полъ новую печь? насмшливо сказалъ Штрейберъ: — я того и жду, что онъ провалится, и вы повиснете на какой-нибудь перекладин.

— Прежде, чмъ я повисну, отвчалъ Шеллингеръ: — я надюсь видть, что добрые люди повсятъ васъ.

— Полноте ссориться! сказалъ хозяинъ.

— Я не ссорюсь, а просто разсуждаю, кому приведетъ судьба умереть своею смертью, а кому прійдется умереть на вислиц, отвчалъ Шеллингеръ.

— Да полноте же! повторилъ хозяинъ: — если вы говорите и не въ обиду Штрейберу, такъ все лучше оставить этотъ непріятный предметъ: кому весело думать о смерти?

— Вамъ, г. Шламмеръ, рчь о смерти не должна быть въ диковинку, возразилъ неугомонный Шеллингеръ, искавшій случая къ ссор: — говорятъ, будто бы у васъ въ квартир смерть очень обыкновенная гостья, говорятъ, будто дти, которыхъ вы берете на прокормленіе, мрутъ какъ мухи отъ голода и побоевъ.

— Какъ вы смете говорить это! закричалъ хозяинъ, вспыхнувъ.

— Отчего жь не говорить, когда это правда? продолжалъ Шеллингеръ.

— Лжешь ты, старый дуракъ, нищій безсовстный! закричалъ хозяинъ, разгорячись еще больше.

— Я не нищій, а вы воры, мошенники. Уйду отъ васъ, разбойниковъ, чтобъ не зарзали, сказалъ Шеллингеръ и пошелъ къ дверямъ.

— Нтъ, ты не уйдешь! Мы съ тобой раздлаемся! закричалъ хозяинъ, въ бшенств бросаясь на старика:— Штрейберъ, держи его!

— Бьютъ! ржутъ! помогите! крикнулъ Шеллингеръ, и въ ту жь минуту дверь затрещала подъ ударами Ричарда и слетла съ петель. Впереди всхъ вбжала Катарина.

— Шеллингеръ, укажите ей, гд комната, въ которой дти, сказалъ Ричардъ: — а мы пока подержимъ этихъ негодяевъ.

Но держать было некого: Шламмеръ и Штрейберъ попрятались въ разные углы. Жены Шламмера также не было видно нигд.

— Вотъ оно, вотъ мое дитя! вскричала Катарина, рыдая и смясь вмст: — жива моя милая дочка! и она цаловала ручки и ножки малютки — О, какъ я благодарна вамъ!

Радостное волненіе бдной матери было такъ велико, что слабыя силы ея не вынесли потрясенія: она упала въ обморокъ.

— Шеллингеръ, ты умешь обращаться съ женщинами лучше насъ, сказалъ Ричардъ: — иди сюда, что намъ длать съ этою бдняжкою?

— Ничего, ничего, суетливо говорилъ Шеллингеръ, бросаясь во вс стороны: — нужно только воды, гд вода? съищите поскоре!

— Вотъ вода, сказалъ дтскій голосъ позади Ричарда: — вотъ въ большой кружк, на окн.

Ричардъ обернулся и увидлъ мальчика, лтъ шести, который при начал шума залзъ-было подъ лавку, но теперь, ободрившись, вышелъ изъ своего убжища.

Шеллингеръ принялся мочить виски Катарины.

— Кто ты, мой милый? спросилъ Ричардъ мальчика.

— Посмотрите, онъ спрятался туда, сказалъ вмсто отвта мальчикъ, указывая на одну изъ кроватей.

Ричардъ увидлъ, что изъ-подъ дтской кровати торчали ноги:

— Вылзай, любезный, намъ нужно съ тобою переговорить, сказалъ онъ.

Ноги зашевелились, потомъ показались фалды фрака, наконецъ явился всею своею особою Штрейберъ и, поднявшись на ноги, учтиво сказалъ:

— Мое почтеніе, господа! Я здсь человкъ посторонній, позвольте мн удалиться отъ этой непріятной исторіи.

— Не отпускайте его, Ричардъ, сказалъ Шеллингеръ: — иначе этотъ плутъ можетъ надлать намъ непріятностей.

Катарина между-тмъ оправилась.

— Нечего здсь оставаться, сказалъ Ричардъ: — идемте поскоре изъ этого вертепа.

Но когда они вышли въ переднюю комнату, дверь въ сни была окружена десяткомъ незнакомыхъ людей, среди которыхъ стоялъ человкъ въ черномъ плащ:

— Что за безпорядокъ, сказалъ онъ, выступая впередъ:— зачмъ вы силою вломились въ чужой домъ? Съ этими словами онъ одинъ вошелъ въ комнату, оставивъ прочихъ въ сняхъ: — затворите дверь, сказалъ онъ, обращаясь къ нимъ.

Ричардъ и его товарищи отступили, пораженные смлостью этого человка, который одинъ остался въ ихъ толп, и его твердымъ повелительнымъ голосомъ.

— Мы пришли сюда не съ дурнымъ намреніемъ, а за добрымъ дломъ, чтобъ отдать ребенка его матери, сказалъ Ричардъ: — вотъ, спросите ее, продолжалъ онъ, указывая на Катарину.

Катарина, все-еще заливаясь слезами отъ радости, разсказала въ короткихъ словахъ свою исторію незнакомцу.

— Да, я слышалъ о Шламмер много подобнаго, сказалъ онъ.— Шламмеръ, гд ты прячешься? Поди сюда! сказалъ онъ громкимъ голосомъ.

Шламмеръ, спрятавшійся въ кухн, вышелъ, дрожа всмъ тломъ.

— Правду говорятъ они, что ты похоронилъ другаго ребенка подъ именемъ того, который былъ принесенъ къ теб крестьянкою? спросилъ мужчина въ плащ.

Шламмеръ молчалъ.

— Хорошо, можете идти домой, сказалъ незнакомецъ Ричарду и его товарищамъ: — я вижу, что вы правы.

— Предупреждаю тебя, чтобъ вы съ женою были осторожне, сказалъ онъ Шламмеру, когда вс посторонніе ушли изъ комнаты:— полиція наблюдаетъ за вами, и нын произведенъ былъ бы у васъ объискъ, еслибъ я не остановилъ этого дла. Но не одна полиція наблюдаетъ за вами: я также не хочу терпть вашихъ ужасныхъ продлокъ: помни же, что если ты заставишь меня еще разъ быть здсь, то я прійду не за тмъ уже, чтобъ предостерегать.

Онъ хотлъ уйдти, но, обводя комнату взглядомъ, замтилъ мальчика и остановился: ‘Эти глаза, да и весь очеркъ лица напоминаютъ мн…’ подумалъ онъ, и спросилъ:

— Чье это дитя? Понимаешь, передо мною нельзя лгать.

— Намъ переданъ этотъ мальчикъ изъ вторыхъ рукъ, настоящаго имени его намъ не сказали, клянусь вамъ, я говорю правду, отвчалъ Шламмеръ трепещущимъ голосомъ.

— Да, кажется, теперь ты не лжешь. Но завтра къ шести часамъ утра ты долженъ самымъ точнымъ образомъ узнать: чье это дитя — понимаешь?

Шламмеръ низко поклонился.

— Теб тутъ, я думаю, невесело жить? сказалъ незнакомецъ, взявъ за руку ребенка: — хочешь уйдти отсюда?

— Хочу! Они злые, а зле всхъ гадкая женщина съ краснымъ носомъ, они безпрестанно бьютъ насъ и не даютъ намъ сть.

— Очень выгодное для тебя свидтельство, Шламмеръ. Хорошо, мой другъ, я возьму тебя отсюда.

Онъ позвалъ одного изъ своихъ людей и сказалъ:

— Отведите этого ребенка въ Лисью Нору, накормите его и одньте. Завтра поутру я пришлю приказаніе относительно его. Не бойся, мой другъ, теперь будутъ съ тобою обращаться хорошо, прибавилъ онъ, лаская ребенка.

II.
Вечеръ у военнаго министра.

На великолпномъ бал у военнаго министра, графа Форбаха, былъ весь дворъ.

За однимъ изъ столовъ, поставленныхъ въ зал, назначенной для игры въ карты, сидли обершталмейстеръ, гофмаршалъ и третій господинъ, который особенно долженъ обратить на себя наше вниманіе — генералъ баронъ Вольмаръ, маленькій, сухощавый старикъ съ мутными глазами и непріятнымъ выраженіемъ въ лиц. Они играли въ преферансъ втроемъ, но и четвертое мсто было занято молодою дамою, съ правильными и тонкими чертами лица и прекрасными русыми волосами. Это была супруга барона Вольмара, и контрастъ между ветхимъ, износившимся старикомъ и его красавицею-женою былъ поразителенъ. Молодая женщина не принимала участія въ танцахъ, опасаясь возбудить ревность мужа. Читатель, быть-можетъ, еще не забылъ разговора, подслушаннаго нами, когда мы въ первый разъ знакомились съ молодымъ графомъ Форбахомъ и его друзьями.

Баронъ фоп-Брандъ пріхалъ поздно и прошелъ по всмъ комнатамъ, какъ бы отъискивая кого-то. Наконецъ, онъ увидлъ Вольмара и жену его, и слъ въ ниш у окна, напротивъ молодой женщины. Уловивъ минуту, когда она подняла глаза, Брантъ выразительно взглянулъ на нее, и баронесса вздрогнула, увидвъ его, робко взглянула она на мужа, но, къ-счастью, онъ занятъ былъ картами и не замтилъ ничего. Еще нсколько разъ обмнялись взглядами она и Брандъ, наконецъ она, какъ-бы понявъ его мысль, слегка наклонила голову въ знакъ согласія. Посл того баронъ ушелъ изъ комнаты.

Баронесса Вольмаръ все-еще довольно-долго сидла подл мужа, но вотъ и она поднялась съ мста, говоря мужу:

— Желаю теб играть счастливо.

— Mais dites-moi, o allez-vous? недовольнымъ тономъ сказалъ Вольмаръ.

— Я пройдусь по комнатамъ, я устала сидть, отвчала она.

— Eh bien, va-t-en, va-t-en, съ досадою проговорилъ мужъ:— ты развлекла меня: вотъ я сбросилъ не ту карту, какую слдовало. Diable, quelle distraction!

Молодая женщина прошла, не останавливаясь, до огромной залы, въ которой былъ устроенъ зимній садъ, и которая была теперь почти пуста. Одинъ баронъ Брандъ стоялъ тамъ, разсматривая какое-то тропическое растеніе.

— Сядь на это кресло, сказалъ онъ подошедшей къ нему баронесс:— а я буду стоять подл тебя, здсь: отсюда мн видно, если кто идетъ сюда, и мн легко у идти незамченнымъ въ кабинетъ молодаго графа, эта дверь, въ двухъ шагахъ отъ меня, ведетъ туда. Не бойся же, никто не подсмотритъ, что мы говоримъ съ тобою наедин. А я долженъ сказать теб многое, многое.

— И я теб также. О, какъ мучителенъ былъ для меня этотъ день! Да, ты былъ правъ, говоря, что я должна была поручить теб моего сына. Но я не могла видться съ тобою тогда, писать я боялась, но всего больше остановило меня опасеніе, чтобъ не замчены были мои близкія отношенія къ теб — о, это было бы ужасно!

— Конечно, это подало бы поводъ къ самымъ нелпымъ сплетнямъ. Но довольно тосковать о прошедшемъ.

— Да, продолжала она: — ты былъ правъ, говоря, что не должно привозить сюда моего сына, но я не могла выносить разлуки съ нимъ, единственною моею отрадою было цаловать, хоть изрдка, его невинную головку. И когда мужъ началъ догадываться о томъ, что мой сынъ здсь, почти открылъ, гд онъ скрывается, и я должна была передать его другой воспитательниц — я опять должна была обратиться къ теб за помощью и совтомъ, но я не могла, потому-что за каждымъ моимъ шагомъ слдили, я могла только сказать его воспитательниц, чтобъ она передала его какой-нибудь другой женщин, еще неизвстной моимъ преслдователямъ, это было третьягодня, и вотъ, нын поутру мн сказали, что мое дитя вчера вечеромъ похищено. О, Генри, возможно ли это? Боже, что теперь съ нимъ? гд онъ? Уже-ли мн измнили? Уже-ли онъ во власти…

— Успокойся, тихо сказалъ баронъ, нагнувшись почти къ самому ея уху: — ты рыдаешь почти вслухъ, помни, что мы окружены людьми: что подумаютъ, если замтятъ слды слезъ въ твоихъ глазахъ? Успокойся же, другъ мой.

Она посмотрла на него съ невыразимымъ отчаяніемъ.

— Успокойся, братъ не обманываетъ тебя. Улыбнись, моя милая Люси, ты не потеряла его.

— Генри, не обманывай меня надеждою!

— Умй же владть собою: сейчасъ войдутъ сюда. Гд и какъ найденъ твой сынъ, некогда разсказывать. Молчи же, тише! твой сынъ у меня.

— Боже, благодарю тебя! прошептала бдная женщина, едва подавляя въ груди радостный крикъ.

Баронъ Брандъ поспшно пожалъ сестр руку и скрылся въ кабинетъ молодаго графа. Черезъ секунду вошли въ залу зимняго сада нсколько человкъ, въ томъ числ и самъ хозяинъ, старый графъ. Они сли подл баронессы, удивлялись тому, что она одна, она сказала, что утомлена и хотла отдохнуть здсь, но теперь уже совершенно отдохнула. Внимательный хозяинъ предложилъ ей осмотрть садъ, и съ какимъ восторгомъ любовалась она каждымъ рдкимъ растеніемъ! Старый графъ, страстный любитель цвтовъ, былъ въ восхищеніи, нашедши женщину, которая такъ хорошо уметъ цнить достоинство его рдкостей.

Не одной баронесс Вольмаръ принесъ счастіе этотъ вечеръ. Молодой графъ Форбахъ, танцуя съ Евгеніею фон-Сольмъ, ршился откровенно высказать ей свои чувства, ободренный тмъ, что слышалъ въ голубой галере. Намъ нтъ надобности подслушивать отвтъ Евгеніи, довольно сказать, что молодой графъ не обманулся въ своихъ надеждахъ.

III.
Старая исторія.

Балъ кончился. Тихи и пусты были огромныя пріемныя комнаты. Старый графъ уже отдыхалъ отъ вечернихъ трудовъ своихъ, но близкіе пріятели молодаго графа собрались въ его кабинет потолковать на свобод en petit comit о вечер, который былъ такъ блестящъ и веселъ. Общество молодаго графа состояло изъ тхъ же самыхъ лицъ, которыхъ встртили мы у него въ первый разъ, кром нихъ былъ тутъ одинъ только герцогъ Альфредъ. Герцогъ лежалъ на мягкомъ chaise longue, подл него сидлъ баронъ фон-Брандъ, въ изъисканно-безукоризненномъ костюм, какъ всегда, и, какъ всегда, благоухая восхитительнымъ coeur de rose, на другомъ диван лежалъ майоръ фон-Сальмъ, чрезвычайно-скандализируя тмъ чинно-сидвшаго подл него Брахфельда, недавно-получившаго званіе совтника, Эриксенъ и Форбахъ расположились въ креслахъ.

— Да, я танцовалъ съ истиннымъ самоотверженіемъ, говорилъ герцогъ:— впрочемъ, вечеръ былъ столь же веселъ, какъ и многолюденъ, кажется, и вы вс, господа, не щадили себя. Только вы, Брандъ, вроятно, почти вовсе не танцовали. Посмотрите, майоръ: онъ какъ-будто сейчасъ только кончилъ свой туалетъ: его галстухъ, его волоса, наконецъ вся его фигура ясно изобличаютъ, что онъ не сдлалъ ни одного тура вальса.

— Вы ошибаетесь, герцогъ: я танцовалъ не мене другихъ, отвчалъ Брандъ: — но мое правило: удерживаться отъ всякихъ увлеченій и не забывать, что излишняя быстрота движеній вредитъ туалету.

— У барона, кром танцевъ, были другія мысли, сказалъ Брахфельдъ.

— Да, баронъ, мы за вами кое-что замтили, прибавилъ майоръ.

— Что жь такое? Ради Бога, вы знаете, я люблю проникать въ чужія тайны, сказалъ герцогъ: — кто жь изъ достоуважаемыхъ мужей можетъ жаловаться на барона?

— Баронъ Брандъ долго разговаривалъ съ баронессою Вольмаръ, важно сказалъ Брахфельдъ.

— А я замтилъ, что онъ волочится за обергофмейстершею, прибавилъ майоръ.

Баронъ снисходительно улыбнулся и кокетливо приложилъ къ губамъ платокъ, отъ котораго повяло coeur de rose.— Messieurs, вы меня хотите представить Дон-Жуаномъ. Не врьте имъ, герцогъ. Я, messieurs, также кое-что замтилъ за иными, но молчу.

— Не обо мн ли вы говорите? сказалъ Форбахъ:— берегитесь, я знаю самый страшный изъ вашихъ грховъ.

— Вы? вотъ это любопытно!

Графъ значительно посмотрлъ на него и торжественно произнесъ:

— Баронъ, не напомнитъ ли вамъ чего-нибудь слово полиція? Онъ надялся замтить невольное движеніе при этомъ намек, но ни одинъ мускулъ не шевельнулся на открытомъ лиц барона.

— Полиція? сказалъ онъ спокойно: — coeur de rose, какое жь отношеніе иметъ она къ вашему балу?

— О, коварный человкъ! отвчалъ хозяинъ: — разв я не видалъ, какъ вы пожали руку Августы, дочери президента полиціи?

— Баронъ ршительно Дон-Жуанъ, сказалъ герцогъ:— я слышалъ объ этомъ.

— Старая исторія! отвчалъ баронъ, пожимая плечами: — чтобъ избжать сплетень, я сдлаюсь отшельникомъ.

Изъ передней въ это время послышался громкій и веселый хохотъ.

— Безъ доклада нельзя, сударь, говорилъ камердинеръ.

— Пустяки, графъ будетъ благодаренъ, если вы дадите мн сдлать ему сюрпризъ.

Съ этими словами дверь отворилась и вошелъ молодой человкъ лтъ тридцати, въ дорожномъ костюм, въ мховыхъ сапогахъ, съ шалью на ше. Вс вскрикнули отъ изумленія и радости.

— Откуда вы являетесь, какъ видніе? сказалъ герцогъ, протягивая руку вошедшему.

— Ты ли это, Гуго? говорилъ хозяинъ, бросаясь ему навстрчу.

— Кажется, вы должны видть, что это я и что я вошелъ сюда прямо изъ дорожнаго экипажа.

— Садись же, Штейнфельдъ, и разсказывай, изъ какихъ тридевятыхъ земель прикатилъ ты. Ты остаешься ночевать у меня?

— Конечно, и останусь еще три-четыре дня, пока пріищу квартиру. Я могъ бы пріхать часа три назадъ, но на послдней станціи узналъ, что у тебя, Форбахъ, балъ, я не хотлъ переодваться, и подождалъ на станціи, чтобъ явиться, надюсь, въ самую удобную минуту.

— Да откуда жь ты?

— Теперь изъ Индіи, гд воевалъ съ сейками.

— А гд пропадалъ ты прежде?

— Былъ въ Кита, въ Египт, на Мыс Доброй Надежды, въ Сверной Америк, въ Бразиліи — однимъ словомъ везд, гд только можно быть.

— Да, messieurs, онъ, вроятно, хотлъ размыкать по свту свое горе, сказалъ герцогъ: — онъ скрылся отъ меня изъ Вецлара, вслдствіе загадочной исторіи… да, господа, вслдствіе происшествія, которое, кажется, въ первый разъ сильно затронуло его сердце.

— Возможно ли? Нашъ непостоянный Штейнфельдъ отдался въ плнъ какой-нибудь красотк? Разскажи, пожалуйста, это гораздо-любопытне твоихъ сраженій съ сейками, сказалъ майоръ.

— Нтъ, лучше разскажу вамъ о сейкахъ, отвчалъ Штейнфельдъ: — герцогъ преувеличиваетъ, мое вецларское приключеніе вовсе не такъ интересно.

— Не хочетъ разсказывать, стало-бьггь, оно дйствительно интересно, сказалъ Форбахъ.— Теперь и я присоединяюсь къ майору и требую вецларской исторіи.

— Да, объ этой исторіи доходили до меня очень-занимательные слухи, продолжалъ герцогъ:— я семь лтъ ждалъ объясненія отъ васъ, Штейнфельдъ, вы не можете отказать въ немъ. Видите, какъ вы наказываетесь за свою скрытность: еслибъ разсказали тогда мн, одному, не были бы теперь принуждены разсказывать цлому обществу.

— О, тогда никакая сила не заставила бы меня говорить! задумчиво сказалъ Штейнфельдъ: — но теперь это дло прошлое…

— Не мучь насъ, Штейнфельдъ: мы здсь вс свои люди, можешь оставить свою скрытность.

— Пожалуй, сказалъ Штейнфельдъ, вздохнувъ.— Вы знаете, семь лтъ назадъ, я похалъ съ герцогомъ путешествовать, и мы дохали до Вецлара, гд вздумали прожить нсколько времени. На другой день по прізд, мы были въ театр, въ бельэтаж. Я замтилъ въ партер двушку необыкновенной красоты: ея нжныя черты лица, дивные русые волосы и голубые глаза чрезвычайно заняли меня. Признаюсь, я гораздо-больше смотрлъ въ партеръ, нежели на сцену…

— Ну, да, я тогда же замтилъ это, сказалъ герцогъ: — и ужь впередъ зналъ, что начинается романъ.

— О, какъ дивно-хороша была она! Я спрашивалъ о ней въ антракт своихъ вецларскихъ знакомыхъ: никто не зналъ ея. Она замтила, что я не свожу съ нея глазъ, и также нсколько разъ поднимала на меня свой упоительный взглядъ. У меня кружилась голова, когда глаза наши встрчались. По окончаніи спектакля я дожидался ея на крыльц, она прошла мимо меня съ женщиной пожилыхъ лтъ, он сли въ наемную коляску. Я веллъ своему человку во что бы ни стало узнать, гд он живутъ…

— Да, легкомысленный юноша, вы ушли изъ ложи, бросивъ меня одного — помню, сказалъ герцогъ.

— Мой ловкій Жакъ слъ на запятки ихъ экипажа, они похали въ одно изъ отдаленныхъ предмстій. Выходя изъ экипажа, старуха замтила непрошеннаго спутника и прочитала ему очень-назидательную рчь. Слушая наставленія, онъ замтилъ фасадъ дома и на другой день поутру разузналъ, что старуха — вдова Цинкейзенъ, а двушка — ея дочь, и что он пріхали въ Вецларъ всего только два мсяца, откуда — никто не зналъ. Выслушавъ донесеніе, тотчасъ же услся я за письменный столъ и сочинилъ письмо такого содержанія, что я въ отчаяніи отъ неловкаго положенія, въ которое поставилъ меня Жакъ передъ г-жею Цинкейзенъ, и что я покорнйше прошу позволенія лично выразить мое сожалніе объ этомъ непріятномъ случа и проч. и проч…

— Недурно! сказалъ майоръ:— видно опытнаго человка.

— Да, это было довольно-смло, отчасти даже дерзко. Но успхъ оправдываетъ все: г-жа Цинкейзенъ отвчала, что готова принять меня. Я отправился, старуха припала меня одна. Я извинялся тмъ, что дочь ея произвела на меня слишкомъ-сильное впечатлніе. Она улыбнулась очень-благосклонно. Надобно вамъ замтить, что слухи, собранные Жакомъ, были несовсмъ благопріятны для старухи. Дочь, напротивъ, сосди называли идеаломъ чистоты и доброты. То и другое, по моимъ замчаніямъ, оказалось справедливо. Я выпросилъ позволеніе продолжать свои визиты. Старуха согласилась. Я попросилъ позволенія лично извиниться передъ ея дочерью въ безпокойств, которое могла пробудить въ ней неловкость моего человка. Она согласилась и позвала дочь. Я былъ очарованъ ею. Дочь ни мало не походила на мать, истую мщанку, безъ всякаго воспитанія и образованія, между-тмъ, какъ Элиза была превосходно образована. Мн казалось, что она англичанка: по-крайней-мр въ тип красоты ея было что-то англійское. Да, теперь я увренъ, что старуха не была ея матерью.

Баронъ Брандъ, о которомъ вс забыли, слушая разскащика, тяжело вздохнулъ.

— Что съ вами, баронъ? сказалъ герцогъ: — ужь не жалете ли вы, что не вы были на мст Штейнфельда?

Едва только обратилось на Бранда общее вниманіе, какъ онъ уже состроилъ приторно-сантиментальную мину и сказалъ:

— Герцогъ, вы знаете, какъ слабы мои нервы, я не могу безъ глубокаго чувства слушать разсказа, начинающагося столь грустно.

— Посл перваго же разговора съ этою двушкою я почувствовалъ, что страстно полюблю ее, продолжалъ Штейнфельдъ.— Такъ и случилось. Старуха, какъ-бы нарочно, оставляла насъ однихъ. Черезъ недлю я былъ увренъ, что Элиза также любитъ меня…

— И дло пошло по заведенному порядку? прервалъ герцогъ.

— Оно вовсе не шло. Мое чувство было чисто, какъ и мои мысли.

— Значитъ, ты хотлъ жениться на этой двушк? спросилъ Форбахъ.

— Да, были такія минуты. Одно останавливало меня: странная личность ея матери. Еслибъ старуха была женщина честная, я не задумался бы, хоть она была грубая мщанка. Но… впрочемъ, вы на дл увидите, какова была она. Однажды, когда я пришелъ, меня встртила одна старуха, Элизы не было дома. Это случалось ужь не разъ, и я спокойно услся на диванъ, спрашивая, куда она ухала.

— Я нарочно услала ее изъ дому, чтобъ переговорить съ вами, отвчала старуха.— Вы бываете у насъ часто, всегда очень-внимательны къ Элиз — позвольте же спросить, съ какими цлями? Скажу вамъ откровенно, что собственно на васъ я не разсчитываю: вы, какъ мн извстно, человкъ очень-небогатый, но если вы хотите оказать дружескую услугу герцогу Фельзенбургу, съ которымъ путешествуете, то будьте со мною откровенны…’ — Я вспыхнулъ и не могъ сказать ни слова отъ негодованія. ‘Не безпокойтесь, я женщина, знающая свтъ и людей. Если вы дйствуете по порученію вашего друга, я очень-рада’. Я сидлъ, не зная, что отвчать этой женщин.— ‘Понимаю, что вы сами также влюбились въ Элизу, продолжала она съ улыбкою: ‘и вамъ трудно отказаться отъ нея, но доврьтесь моему расположенію къ вамъ: ваши притязанія не могутъ пострадать отъ нашихъ сношеній съ герцогомъ: вы еще неопытны, многое, повидимому, несовмстимое, легко улаживается людьми, знающими жизнь’.— ‘Но я хочу жениться на вашей дочери!’ вскричалъ я.— ‘Это для меня не разсчетъ’, съ улыбкою отвчала старуха.

— Вы коварный другъ, Штейнфельдъ! сказалъ герцогъ: — какъ же не передали вы мн такого интереснаго обстоятельства?

— Не забудьте, герцогъ, что я страстно любилъ эту двушку. Не стану пересказывать вамъ, какихъ вещей наговорилъ я старух, съ какими чувствами ушелъ отъ нея. Черезъ часъ меня не было въ Вецлар.

— Надюсь, по-крайней-мр, вы увезли съ собою Элизу? спросилъ герцогъ.

— Я ускакалъ одинъ. Но черезъ мсяцъ я воротился въ Вецларъ, продавъ все, что имлъ. Было уже поздно. Я нашелъ только письмо отъ Элизы, оставленное для меня у хозяйки дома, въ которомъ он жили. Потомъ я встртилъ Элизу въ Париж. Старуха принимала меня очень-ласково, пока у меня были деньги, а посл того похалъ я скитаться по свту.

— Ясно, что старуха не могла быть матерью Элизы, замтилъ майоръ.

— Да, но тогда я не зналъ этого, къ-несчастью, вздохнувъ, проговорилъ Штейнфельдъ и, закуривъ сигару, замолчалъ.

— А вы, что скажете, баронъ? спросилъ герцогъ: — мы съ вами не были бы такъ простодушны, какъ Штейнфельдъ, старуха не провела бы насъ? сказалъ герцогъ.— Ба! да вы совершенно растроганы, баронъ!

— Что тутъ сказать? произнесъ Брандъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ: — разв повторить вмст съ Мефистофелемъ: ‘не она первая, не она послдняя’.— Вы разстроили мои нервы, Штейнфельдъ, прибавилъ онъ, стараясь придать своему голосу обыкновенную кокетливость и обмахивая лицо платкомъ, отъ котораго повяло запахомъ coeur de rose.— Я долженъ хать домой, чтобъ успокоиться. До свиданья, Форбахъ.

— Пора и мн отправляться домой, сказалъ герцогъ: — ужь оченьпоздно Прощайте, графъ.

Остальные гости также встали.

Баронъ Брандъ отпустилъ карету домой и пошелъ пшкомъ.

IV.
Братъ и Сестра.

Безъ цли бродилъ Брандъ по пустымъ улицамъ города, печально опустивъ голову, разстроенный, упавшій духомъ.— ‘Нтъ, теперь она погибнетъ! Тутъ было пять человкъ. Что будетъ, когда онъ встртится съ нею? Они догадаются, хоть онъ не скажетъ съ нею ни одного слова, малйшей перемны въ его или ея лиц будетъ довольно, чтобъ погубить ее! О, еслибъ я зналъ, какъ будешь ты болтать на ея погибель, я избавился бы отъ твоего глупаго языка! А теперь чмъ я могу спасти ее? Я безсиленъ, я беззащитенъ противъ опасности!’

Долго бродилъ онъ, пока, поднявъ голову, увидлъ, что случайно подошелъ къ маленькому, но опрятному, двухъ-этажному дому, окруженному садомъ.— ‘Бдное дитя! твой отецъ губитъ твою мать! Быть-можетъ, взглядъ на твое спокойное, свтлое лицо успокоитъ и меня’.— Онъ вынулъ изъ кармана ключъ, отперъ калитку и тихо пошелъ по лстниц.

— Кто тамъ? спросилъ изъ первой комнаты верхняго этажа голосъ Бейля.

— Я, любезный другъ, отвчалъ Брандъ: — я хотлъ взглянуть на ребенка.

— Вы, врно, не спали всю ночь, а мн ужь пора вставать, сказалъ Бейль: — сейчасъ однусь и выйду къ вамъ.

— Я провелъ вечеръ и ночь въ сильномъ безпокойств. Скажите, здоровъ ли вашъ воспитанникъ?

— Да, онъ здоровъ, веселъ и очень-милъ.

— Вы не замчали никакихъ подозрительныхъ людей вокругъ дома? Вы знаете, какъ я боюсь, чтобъ люди, которымъ вовсе ненужно того знать, не открыли, куда исчезъ нашъ малютка отъ Шламмера?

— Однажды только мн показалось, когда я шелъ по улиц, за мною слдила какая-то неблаговидная фигура въ черномъ фрак. Я взялъ фіакръ и прохалъ на другой конецъ города, такъ-что, надюсь, онъ не узналъ, гд я живу.

— Благодарю васъ, Бейль, сказалъ Брандъ, пожимая ему руку.— Я вполн полагаюсь на вашу осторожность. Я пойду взглянуть на ребенка.

Черезъ четверть часа баронъ воротился къ Бейлю.— Тяжело у меня на душ, сказалъ онъ: — и не съ кмъ раздлить мн мою печаль. О, какъ мн хотлось бы имть человка, съ которымъ могъ бы я говорить! Будьте моимъ другомъ, Бейль.

— Я одинокъ въ мір, въ васъ я нашелъ покровителя — можете ли вы сомнваться во мн?

— Да, я довольно узналъ васъ, Бейль: вы скромны и благородны, вамъ можно доврять все… Брандъ задумчиво склонилъ голову на руку.— Мн кажется, что недолго осталось мн жить на свт, тогда этотъ малютка останется беззащитенъ, если не будете вы его защитникомъ, продолжалъ онъ.— Вамъ надобно будетъ узнать, кто мать его… Да и теперь она захочетъ видть его… она будетъ здсь, я не удержу ее отъ этихъ опасныхъ свиданій. Да, отъ васъ невозможно скрывать нашей тайны, и, не правда ли, вы будете врнымъ хранителемъ ея?

Бейль протянулъ руку барону.

— Слушайте же! О, какъ облегчено будетъ мое сердце, когда хоть одинъ человкъ на свт будетъ знать меня такимъ, какимъ сдлала меня судьба!

— Вы никогда не вызжали изъ Германіи, началъ Брандъ: — вы не знаете, какъ прекрасенъ югъ. Кто разъ былъ въ Италіи, никогда не забудетъ ея. Но еще прекрасне Сицилія, я до-сихъ-поръ мечтаю о своей родин. Я родился въ Палермо. Мать моя была сицильянка, отецъ — англичанинъ, который захалъ въ Сицилію на своей яхт, и влюбился въ мою матушку. Онъ былъ старшій сынъ лорда Кембля. Женившись, онъ написалъ своему отцу, прося его благословенія, но старикъ, оскорбленный самоволіемъ сына, лишилъ его наслдства. Батюшка остался жить у своего тестя, маркиза Біанки, надясь, что время смягчитъ гнвъ лорда Кембля. Скоро тесть умеръ, на долю моей матери досталось имніе, хотя и не большое, но достаточное, чтобъ жить прилично. Они были счастливы другъ другомъ и двумя дтьми.

Прошло нсколько лтъ. Не знаю, хлопоталъ ли батюшка о примиреніи съ отцомъ, но вдругъ получилъ онъ увдомленіе, что лордъ Кембль готовъ простить его, если онъ съ своимъ семействомъ передетъ въ Шотландію, гд жилъ старый лордъ. Мы сли на корабль. Мн было тогда десять лтъ, сестр четыре года. Черезъ нсколько времени счастливо вышли мы на шотландскій берегъ. У пристани ждали насъ дв кареты, присланныя старымъ лордомъ, и мы похали въ его наслдственный замокъ. Когда батюшка вошелъ вмст съ нами въ комнату, какой-то старикъ (его злое лицо тогда испугало меня) подалъ письмо, прочитавъ которое, батюшка сдлался печаленъ. ‘Другъ мой, сказалъ онъ матушк, отецъ мой спшилъ сюда встртить насъ, но занемогъ на дорог и остановился въ одной деревн, за нсколько миль отсюда. Онъ желаетъ, чтобъ я немедленно халъ къ нему. Я долженъ исполнить его волю’.— Матушка просила, чтобъ онъ взялъ ее и насъ съ собою.— ‘Я боюсь оставаться одна въ этомъ угрюмомъ замк, среди незнакомыхъ мн людей’, говорила она.— ‘Ужь ночь на двор и дорога очень-дурна’, отвчалъ отецъ: ‘теб и дтямъ было бы слишкомъ-безпокойно провожать меня. И чего теб бояться? Ты въ своемъ замк, эти люди твои служители. Завтра до разсвта я буду опять съ тобою’. Комнаты замка были великолпны, но казались холодны и мрачны намъ, привыкшимъ къ легкимъ зданіямъ Палермо.

Онъ поужиналъ съ нами, осмотрлъ приготовленныя для насъ комнаты и отправился, поцаловавъ меня съ сестрою и обнявъ матушку. Матушка печально сла въ кресла и взяла къ себ на колни сестру, я смотрлъ вмст съ ними въ окно на отъздъ батюшки. На двор стояло нсколько служителей съ факелами, онъ слъ на лошадь и поскакалъ, позади его похалъ старикъ, передавшій письмо, и нсколько человкъ верхами. Я зарыдалъ, когда онъ скрылся за деревьями парка: мн казалось, что батюшку увозятъ насильно, что ему грозитъ какая-то бда. Матушка также была очень-грустна. Всю ночь мн грезились страшные сны, и вдругъ я вскочилъ съ постели: мн показалось, что около меня раздаются незнакомые голоса, въ-самомъ-дл, проснувшись, я услышалъ говоръ въ сосдней комнат. Сестра также проснулась на этотъ шумъ и сидла на своей кроватк. ‘Что тамъ говорятъ?’ спросилъ я. ‘Не знаю’, отвчала она, ‘но матушка тамъ плачетъ’. Я былъ тогда смлъ и боекъ, я бросился къ дверямъ, съ крикомъ: ‘я защищу ее!’ — но едва сдлалъ я нсколько шаговъ, какъ сильная рука схватила меня за плечо, я обернулся, это былъ злой старикъ, похавшій съ батюшкою. ‘Куда ты?’ спросилъ онъ сердито.— ‘Къ матушк, она плачетъ, ее обижаютъ’ отвчалъ я.— ‘Вишь, какой молодецъ! ложись-ко спать, да не суйся, гд тебя не спрашиваютъ’. И съ этими словами онъ толкнулъ меня къ кровати. Никто никогда не билъ меня, я вспыхнулъ, но что могъ я сдлать ему? и, стиснувъ зубы отъ гнва, я слъ на кровать и сталъ прислушиваться. Да, это былъ голосъ матушки. Она рыдала, она говорила дрожащимъ голосомъ: ‘Отдайте же мн дтей моихъ! Боже мой, что будетъ съ ними!’ И я кричалъ: ‘Мама! не бросай насъ, мы здсь!’ Но вдругъ все затихло. Старикъ раскрылъ окно и перегнулся, выглядывая на дворъ. У крыльца послышался стукъ колесъ, шумъ шаговъ, раздался крикъ матушки, я осматривался кругомъ, ища оружія: я хотлъ защищаться, мстить злому старику за себя и за матушку. Надъ моею кроватью висли кинжалы и пистолеты. Я тихо сталъ на кровать, вынулъ изъ ноженъ кинжалъ, который вислъ ниже другихъ, и держалъ его за спиною. Опять раздался крикъ матушки: ‘Отдайте мн дтей!’ Старикъ закричалъ: ‘Ну, поворачивайтесь проворне! Везите ее поскоре!’ Снова послышался страшный, раздирающій душу стонъ матушки, хлопнулъ бичъ и колеса быстро зашумли по песку. Я крпче стиснулъ въ рук кинжалъ. Старикъ закрылъ окно и пошелъ ко мн, говоря: ‘Теперь пріймусь за тебя, щенокъ: плетка тебя вышколитъ, будешь у меня шелковый’. Я не помнилъ себя отъ ожесточенія, но я разсчиталъ инстинктивно, что рука-моя слишкомъ-слаба для удара,— когда онъ былъ на шагъ отъ меня, въ одинъ мигъ уперъ кинжалъ рукояткою къ своей груди и бросился на старика съ кровати всмъ тломъ. Кинжалъ до самой рукоятки вонзился ему въ грудь. Онъ упалъ мертвый, даже не застоналъ.

— Вы убили его? съ испугомъ сказалъ Бейль, чрезвычайно-добродушный, несмотря на свои саркастическія выходки.

— И по дломъ. Онъ былъ главною причиною всхъ нашихъ несчастій. Онъ управлялъ слабымъ разсудкомъ лорда Кембля, какъ я узналъ посл. На шумъ паденія прибжали люди, вошелъ человкъ очень пожилыхъ лтъ, опираясь на палку — это былъ лордъ Кембль. ‘Прекрасно!’ сказалъ онъ взглянулъ на трупъ: ‘ужь видно, каковъ будетъ молодецъ!— Увезите ихъ поскоре’. Сестру и меня схватили, несмотря на все мое сопротивленіе, посадили въ экипажъ, и повезли — куда — я не зналъ. Долго мы хали, дв ночи я не спалъ, на третью сонъ одоллъ меня, и когда я проснулся, сестры не было со мною. Когда и какъ насъ разлучили — я не помнилъ, я помнилъ только, что заснулъ обнявъ ее. Не могу выразить вамъ, какъ тяжело этотъ послдній ударъ поразилъ меня! Я страстно любилъ свою Люси. Меня привезли въ какую-то деревню и оставили у поселянина, который вовсе не смотрлъ за мною. Мальчикъ живой, смлый и сильный, я былъ первымъ во всхъ играхъ и шалостяхъ, скоро я сталъ удальцомъ въ полномъ смысл слова: не было крутизны, на которую я не взобрался бы, не было лошади, которой не могъ бы я объздить. Часто пропадалъ я изъ дому на два, на три дня, бродя по лсамъ и горамъ. Но мысль о томъ, чтобъ отъискать матушку и сестру, никогда не покидала меня. Почему жь я не убжалъ? Горе, одиночество, шалости развили меня не по лтамъ, я ужь понималъ, что безъ денегъ, одинъ, я ничего не могу найдти, притомъ же я не зналъ даже фамиліи моего отца — у насъ въ дом называли его просто: ‘сэръ Робертъ’, я не зналъ, въ какомъ краю Шотландіи лежитъ замокъ моего дда, и я понималъ, что бжать одному безполезно. Но какъ я обрадовался, когда, подл нашей деревни, появился таборъ цыганъ! Я подружился съ ними, проводилъ въ табор цлые дни, наконецъ ушелъ съ ними. Долго я скитался по разнымъ угламъ Англіи, но вотъ одному изъ табора надобно было гнать въ Шотландію лошадей, и я отправился съ нимъ. Со времени нашего несчастія прошло нсколько лтъ, я былъ уже взрослый мальчикъ. Имени ддовскаго замка я не помнилъ, но надялся узнать его фасадъ и паркъ, и здилъ верхомъ на десятками миль во вс стороны, осматривая каждый замокъ. Много разъ меня обманывало воображеніе, но вс подробности мста врзались въ мою память, и, внимательне всмотрвшись, я узнавалъ, что ошибаюсь. Посл долгихъ поисковъ я нашелъ его, этотъ роковой замокъ. Сквозь ршетку забора я видлъ играющихъ дтей, одна двочекъ была похожа на мою сестру, но вотъ на крыльцо вышила молодая дама въ траурномъ плать и увела дтей въ комнаты. Я пошелъ въ деревню, принадлежащую къ замку и началъ разспрашивать о его владльцахъ. ‘Лордъ Ричардъ Кембль умеръ полгода назадъ, на охот, упавъ съ лошади’ сказали мн. ‘Кто жь эта дама въ траур? чьи это дти?’ — ‘Дама?— супруга покойнаго лорда, то-есть, видите ли, вторая супруга’ сказали мн: ‘потому-что первая жена это была какая-то иностранка, когда онъ пріхалъ съ нею домой, старый лордъ веллъ взять ее и двухъ своихъ внучатъ, то-есть, дтей иностранки, и отправилъ ихъ куда-то, должно быть, назадъ, за границу, потому-что, видите ли, сынъ женился безъ его позволенія, да еще на бдной. Ну, сначала сынъ очень тосковалъ, можно сказать, убивался, а потомъ покорился отцу. Подали просьбу, что бракъ былъ недйствительный, и — разумется, люди богатые — дло такъ и ршили, какъ имъ хотлось. Значитъ, первую жену нечего и считать женою, а дти отъ нея, стало-быть, незаконныя. Тогда старикъ нашелъ сыну богатую невсту и женилъ его. Это ты видлъ дтей отъ второй жены. Ну, теперь, какъ онъ убился, она осталась вдовою, а дти — сиротами, потому и ходятъ въ траур’. Итакъ, я былъ отвергнутъ моимъ отцомъ! Сестра моя, если она жива, покинута теперь совершенно на произволъ судьбы, и гд она теперь? и гд матушка? Какъ мн искать ихъ? Посл этого я, очертя голову, бросился во вс удалыя похожденія цыганскаго табора. Прежде я только бродилъ съ цыганами, но не участвовалъ въ ихъ длахъ. Конечно, я не хотлъ заниматься мелкими продлками, я былъ честолюбивъ, и хотлъ опасностей и славы въ своемъ кругу.

Однажды атаманъ табора сказалъ мн: ‘Если въ теб есть смлость, мы съ тобою завтра можемъ за одинъ разъ обогатиться’. Я согласился. ‘Ныншнею ночью мы остановимъ на дорог одного изъ самыхъ богатыхъ здшнихъ помщиковъ’ сказалъ онъ: ‘онъ везетъ съ собою гибель денегъ, правда, есть съ нимъ и лакеи, не мало ли будетъ насъ двоихъ?’ — ‘Управимся и двое, хотя бъ ихъ было десятокъ’ сказалъ я. Мы засли въ лощин, за кустами. Часу въ первомъ услышали стукъ кареты. На лошадяхъ сидли два почтальйона, сзади кареты два лакея. Я бросился на лошадей, остановилъ ихъ, стащилъ одного почтальйона съ сдла, лакеи выстрлили по мн, но я спрятался подъ лошадей, стащилъ и другаго почтальйона, вынулъ двуствольный пистолетъ, заставилъ почтальоновъ выпрячь лошадей, которыя тотчасъ убжали и вслдъ за ними почтальйоны. Между-тмъ, товарищъ мой запугалъ лакеевъ, которые не смли тронуться съ мста. Я подошелъ къ дверц кареты. Сидвшій въ ней сдлалъ по мн два выстрла, но я каждый разъ отсторонялся, потомъ я вытащилъ его изъ кареты, это былъ старикъ, хромой и опиравшійся на палку. Я усадилъ его на камень, лежавшій у дороги, снялъ фонарь съ кареты и, освтивъ ему лицо, вскрикнулъ отъ изумленія: черты старика были мн знакомы, это былъ мой ддъ, врагъ моей матери. Я присматривалъ за нимъ, а товарищъ мой вынималъ шкатулки изъ экипажа. Кровь кипла во мн, а пока я не зналъ, кто онъ, я былъ очень спокоенъ, но и тутъ я превозмогъ себя. ‘Помните ли ту ночь въ вашемъ замк, когда вы погубили счастье цлаго семейства?’ тихо сказалъ я ему: ‘помните ли, какъ отца принудили вы сдлаться преступникомъ передъ женою и дтьми, растерзали сердце матери, лишили дтей родительскаго надзора, законныхъ правъ и честнаго имени, отдали ихъ на жертву нищет и пороку? Ну вотъ порадуйтесь же, я вашъ внукъ. Мы съ вами больше не увидимся, разв когда меня будутъ судить, а васъ позовутъ быть свидтелемъ’. Онъ молчалъ, опустивъ голову: интересно бы знать, съ досады или раскаянья? Товарищъ мой кончилъ свое дло, и мы ускакали. Добыча наша была чрезвычайно-велика. Мы длили ее на разсвт въ развалинахъ стараго аббатства. Я отдалъ товарищу вс деньги, себ взялъ банковые билеты и бумаги. Онъ почелъ меня сумасшедшимъ. Посл того мы съ ними не видлись.

‘Я ухалъ изъ Англіи, размнявъ наскоро свои билеты. Изъ Парижа я писалъ въ Палермо къ родственникамъ бдной моей матери, но мн отвчали, что о ней нтъ никакихъ слуховъ. У меня не оставалось надежды отъискать ее или сестру. Это приводило меня въ такое отчаяніе, что я иногда думалъ о самоубійств, но я отвергалъ это желаніе, какъ слабость. Я ршился бороться съ судьбою, жить гордо и независимо, на перекоръ ей. При моемъ богатств легко было войдти въ кругъ лучшаго общества, но я также, по старой привычк, любилъ сближаться съ простолюдинами, и у меня были друзья во всхъ классахъ парижскаго населенія. Я находилъ свое наслажденіе въ томъ, чтобъ держать въ рукахъ нити тысячи интригъ, управлять судьбою людей, невдомо для нихъ, все знать и всми властвовать.

— И вы до-сихъ-поръ продолжаете эту страшную для васъ игру? съ ужасомъ спросилъ Бейль.

— Да, но будьте покойны: я васъ не введу въ опасность. Этотъ домъ останется всегда чистъ, какъ душа дитяти, ввреннаго вашему надзору.

— Не за себя, а за васъ я боюсь, сказалъ Бейль.

— Я знаю, что когда-нибудь это кончится дурно, но привычка сильна. Сначала мн казалось, что я могу такъ же легко оставить эту жизнь, какъ легко мнялъ блузу на фракъ. Съ этимъ намреніемъ я оставилъ Парижъ и ухалъ въ Германію, но, я скоро увидлъ, что не могу отказаться отъ своей роли — невидимаго властелина надъ участью многихъ. Вы мн поврите, если я скажу, что никогда не извлекалъ ни малйшей выгоды для себя изъ этого положенія. У меня независимое ни отъ кого богатство, источникъ котораго вы знаете. Однакожь, возвратимся къ моимъ приключеніямъ. Однажды, когда я былъ проздомъ въ Вецлар, я услышалъ исторію, корая возмутила меня. Говорили, что мать продала свою дочь. Я ршился избавить эту несчастную. Въ такихъ случаяхъ я не ищу предлога для своихъ визитовъ. Я прямо вошелъ въ указанную мн квартиру и засталъ бдную двушку одну, старухи не было дома. Боже мой! эта двушка была моя сестра! Но мн слишкомъ-тяжелы воспоминанія объ этомъ ужасномъ дл, скажу вамъ коротко, что сестра моя была возвращена лордомъ Бемолемъ матери, но матушка, скоро умерла отъ нужды. Тогда малютка попалась въ руки гнусной женщины, которая выростила ее, чтобъ пользоваться ея красотою, присвоивъ себ имя матери. Нтъ надобности говорить, была ли наказана эта женщина. Я долженъ былъ скрыть отъ свта на нсколько мсяцевъ несчастную сестру. Ребенокъ, который порученъ вамъ, сынъ ея. О! для меня было бы легче найдти сестру въ могил, нежели въ рукахъ этой женщины. Но я любилъ мою Люси, и она была достойна этой безграничной привязанности. Ея кротость, ея умъ, ея красота заслуживаютъ величайшей любви. Черезъ годъ я повезъ ее въ Сицилію, и оттуда началъ процесъ противъ стараго лорда Кембля. Мн удалось доказать законность брака матушки, моей сестр было возвращено имя нашего отца. Я хлопоталъ только для нея, не упоминая о своихъ правахъ: я думалъ, что мое прошедшее можетъ когда-нибудь обнаружиться, и потому ршился не называть себя передъ свтомъ ея братомъ, чтобъ не связывать ея судьбы съ моею неврною участью. Половину своего состоянія отдалъ я ей. Она вышла замужъ и живетъ здсь. Теперь вы все знаете. Простите жь, мой другъ. Я слишкомъ взволнованъ, мн нужно отдохнуть. О, какъ легко на душ, когда имешь человка, которому можно поврять свои заботы, свои опасенія!’

V.
Въ семействъ Эриксеновъ.

Докторъ Эдуардъ Эриксенъ, старшій братъ Артура, уныло смотрлъ на своихъ маленькихъ дтей, игравшихъ съ третьимъ, двухлтнимъ малюткою. Онъ думалъ о непріятной сцен, которую вчера имлъ съ женою. Возвращаясь домой съ визитовъ, Эдуардъ былъ пораженъ сильнымъ горлымъ запахомъ, наполнявшимъ комнаты, онъ бросился въ дтскую, и нашелъ тамъ няньку своихъ дтей, по обыкновенію, занятою сплетнями съ горничною его жены, дтей не было.

— Что такое случилось у васъ? Отчего такой дымъ въ комнатахъ?

— Я не знаю, недовольнымъ тономъ отвчала нянька.

— Гд дти?

— Играютъ, должно-быть, на кухн.

Онъ веллъ привесть дтей, и испугался, увидвъ, что у его сына опалены волосы. На разспросы отца, малютка отвчалъ, что онъ игралъ у печи и платье на немъ вспыхнуло, такъ-что ребенокъ едва не сгорлъ. Эдуардъ пошелъ въ комнату жены, она спокойно сидла въ креслахъ, звая и пересматривая модныя картинки.

— Ты не знаешь, что длается съ дтьми? сказалъ мужъ взволнованнымъ голосомъ.

— Ничего особеннаго.

— Они едва не сгорли.

— Нянька мн сказывала. Но ты вчно преувеличиваешь всякіе пустяки.

Эдуардъ началъ упрекать жену за безпечность о дтяхъ. Съ нею сдлалась истерика.— Ныньче, воротившись домой посл визитовъ, Эдуардъ ужь не засталъ жены дома — ‘Она ухала къ своей матушк’, отвчала ему горничная. Эдуардъ предположилъ, что это слдствіе вчерашней сцены и думалъ о своихъ непріятностяхъ.

— Эдуардъ, ты поступилъ чрезвычайно-неосторожно, сказалъ Артуръ, входя въ комнату брата: — ты знаешь легковріе твоей жены, сварливый характеръ тещи — возможно ли подавать имъ такіе поводы къ подозрніямъ?

— Что такое? спросилъ, встрепенувшись, Эдуардъ.

— Откуда взялъ ты этого ребенка, который играетъ съ твоими дтьми?

— Ахъ, Боже мой! самая простая исторія: нсколько дней назадъ, меня позвали къ одной больной, я нашелъ двушку, въ послднемъ період чахотки, помочь было невозможно, но я продолжалъ посщать ее, чтобъ не лишать ее надежды. Я показался ей добрымъ человкомъ, и бдняжка ршилась наконецъ высказать мн свое горе: у ней было дитя, и она мучилась мыслью, что оно останется безпріютнымъ посл ея смерти. Мн стало жаль, я общалъ не оставить малютку. Вчера эта двушка умерла, и я веллъ принести ея сиротку къ себ. Надобно пристроить бднаго ребенка. Его принесли сюда ныньче поутру.

— И не сказалъ объ этомъ жен?

— Вчера она не хотла видть меня, посл своего истерическаго припадка. Ныньче утромъ, когда мн надобно было отправляться на свои визиты, она еще спала.

— Но знаешь ли ты, что ты надлалъ?

— Что жь такое?

— Твоя теща говоритъ, что ты былъ знакомъ съ этою двушкою, что этотъ ребенокъ — твое дитя, что ты самымъ ужаснымъ образомъ оскорбилъ жену, взявъ къ себ въ домъ этого ребенка, что твоя жена не можетъ посл этого оставаться въ моемъ дом и должна просить развода.

— Боже мой! какая нелпость! сказалъ изумленный докторъ: — подумай самъ, такой ли я человкъ, чтобъ можно было выдумывать обо мн подобныя пошлости?

— Но ихъ однако выдумали. Быть-можетъ, теща и жена твоя черезъ нсколько времени образумятся, по, во всякомъ случа, посл глупой сплетни, ты не долженъ оставлять этого ребенка въ своемъ дом.

— Но что жь мн длать?

— Знаешь ли, сказалъ Артуръ, подумавъ: — отдадимъ его на воспитаніе въ одно честное и доброе семейство, которое могу я указать теб.

— Кто жь эти люди? спросилъ Эдуардъ.

— Ихъ фамилія Штайгеръ. Отецъ, старикъ, добрйшее существо въ мір, дочь… ты самъ увидишь ее. Эдуардъ, я давно хотлъ познакомить тебя съ ними, потому-что я люблю эту двушку.

И Артуръ, увлеченный своими чувствами, началъ разсказывать брату о своихъ отношеніяхъ къ Клар и описывать ее въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ.

— Но подумалъ ли ты, Артуръ, что матушка всми силами будетъ противиться твоему намренію? Какъ будутъ оскорблены вс наши родственники! какія сплетни поднимутся между знакомыми!

— Но я ршился, это необходимо для моего счастья. Я далъ ужь слово.

— Во всякомъ случа, на меня ты можешь разсчитывать, Артуръ: я твой врный союзникъ.

— Подемъ же къ Штайгерамъ, просить ихъ, чтобъ они взяли этого ребенка.

— Хорошо, но прежде зайдемъ къ сестр Маріанн: я не могу оставить дтей съ этою безпечною нянькою, надобно поручить ихъ Маріанн.

Маріанна плакала, когда вошли братья.

— У насъ съ тобою почти одинаковое горе, сказала она Эдуарду.

— Что такое, милая сестра?

— Мн совстно говорить вамъ: вы подумаете, что я разъузнаю о поступкахъ моего мужа неблагородными средствами, но я узнала это совершенно противъ воли. Сейчасъ мн доложили, что меня хочетъ видть какая-то незнакомая женщина, я вышла къ ней, ничего не предчувствуя. И прежде, чмъ я успла сообразить, что она говоритъ мн, и прогнать ее, она ужь толковала мн, что Альфонсъ волочится за танцовщицею, которая живетъ у своей тётки, какой-то г-жи Бекеръ. Я прогнала гадкую доносчицу, которая, вроятно, надялась награды за свое шпіонство, но… теперь я соображаю многое, и вижу, что ея слова справедливы. А онъ еще всегда толкуетъ мн о приличіяхъ, онъ еще ревнуетъ меня, которая никогда не подавала ему никакого повода къ подозрнію…

Артуръ вспомнилъ, что на лстниц попалась ему вдова Вундель, которую онъ видлъ нсколько разъ, проходя къ Штайгерамъ.

— Не мучь себя прежде времени, сказалъ Эдуардъ: — ты сама знаешь, можно ли полагаться на слова женщины, которая ссоритъ жену съ мужемъ, чтобъ получить нсколько талеровъ. Позволь намъ узнать хорошенько, справедливы ли твои подозрнія, тогда увидимъ, что намъ длать.

И, попросивъ сестру посмотрть за дтьми, Эдуардъ отправился вмст съ Артуромъ къ Штайгерамъ.

VI.
Ричардъ.

Въ гардеробныхъ кордебалета нтъ торопливой дятельности, свидтелями которой мы были въ тотъ спектакль, когда началось наше знакомство съ Кларою Штайгеръ: фигурантки одваются очень-медленно, да и немного ихъ собралось ныньче въ театръ. Это потому, что нын дается опера, а не балетъ, и фигурантки участвуютъ только въ двухъ-трехъ сценахъ, именно, такъ-какъ опера фантастическаго содержанія, то въ первомъ акт являются на сцен сильфиды, а въ пятомъ, въ послдней сцен, фея Амороза, покровительница любящихъ сердецъ, слетаетъ съ облаковъ, чтобъ соединить тощаго тенора съ престарлою примадонною.

— Правда ли, Тереза, что ты выходишь замужъ? спросила одна изъ танцовщицъ у роскошной сильфиды, поправлявшей передъ зеркаломъ свои крылья.

— Да, это правда, я ужь подала просьбу объ отставк, гордо отвчала Тереза и пошла въ тотъ уголъ комнаты, гд одвались Клара и Мари. Мари была печальне, нежели когда-нибудь, и Клара напрасно старалась утшить ее.

— Да скажи, по-крайней-мр, о чемъ ты плачешь? говорила Клара.

— Нтъ, съ тобою напрасно говорить объ этомъ, ты не поможешь.

— Такъ посовтуйся съ Терезою, вотъ она идетъ къ намъ: она двушка умная и энергическая.— Мари наклонила голову въ знакъ согласія, но продолжала плакать.

— Что за слезы? сказала, подходя къ нимъ, Тереза: — ужь не случилось ли съ тобою какой-нибудь бды, Мари? Да оно, впрочемъ, и не было бъ удивительно.

— Тереза, я погибла! рыдая, говорила Мари.

— Э, полно воображать все въ такомъ ужасномъ вид! Да перестань же плакать! нехорошо, если замтятъ другія. Если и случилась бда, незачмъ разглашать ее. Да говори же, что съ тобою?

— Тётка все мучила меня, все твердила о томъ господин. Я не хотла ее слушать. Я говорила ей, что на мн хочетъ жениться Ричардъ, она отвчала что все это глупости, что я могу жить роскошно, имть экипажъ, богатыя платья… Вчера вечеромъ она ушла изъ дому, я осталась въ квартир одна. Вдругъ вошелъ въ комнату онъ. Я испугалась. Онъ все говорилъ, что очень меня любитъ. Я плакала и просила его уйдти, пожалть меня, оставить свои намренія, потому-что у меня есть женихъ, котораго я люблю. Но онъ длался все боле дерзокъ, наконецъ взялъ за руку и хотлъ насильно поцаловать.

— Что жь, ты вырвалась, звала на помощь?

— Я не смла кричать, потому-что боялась этимъ самымъ повредить себ. Но въ ту самую минуту вошелъ за мною лакей. Это спасло меня. Но… все-таки, какъ не плакать мн: что подумалъ обо мн нашъ старикъ-лакей? Онъ всегда хвалилъ меня и Клару за то, что мы такъ скромно держимъ себя, а тутъ онъ пожалъ плечами, и теперь не хочетъ говорить со мною. Что подумаетъ Ричардъ, если до него дойдутъ такіе слухи? Вдь онъ можетъ поврить.

— Не безпокойся, Мари, когда насъ будутъ развозить по домамъ посл спектакля, я останусь въ карет послдняя, и объясню старику, какъ было дло. Если онъ подумалъ о теб что-нибудь дурное, онъ увидитъ, что ошибался. Не бойся, только держи себя осторожне, я искуснымъ образомъ устрою, что Ричардъ поспшитъ свадьбою, и тогда ты будешь безопасна и счастлива.

— А тебя также надобно поздравить, Тереза? Ты выходишь замужъ? сказала Клара.

— Не знаю, стоитъ ли того дло, чтобъ поздравлять, гордо отвчала Тереза.

— Скажи что-нибудь о твоемъ жених.

— Я привезу его къ вамъ, тогда увидите сами. Я не совтовала Бергеру жениться на мн, потому-что, говорила я, онъ можетъ раскаяться, но онъ возобновляетъ свое предложеніе въ третій разъ. Мн ужь надоло слушаться чужихъ приказаній здсь, въ театр, и я наконецъ согласилась осчастливить его и принять его подъ свою команду: надобно же и мн въ свою очередь распоряжаться другими.

Раздался знакомый звонокъ, и танцовщицы побжали на сцену.

Спектакль шелъ своимъ порядкомъ. Вотъ наконецъ и пятый актъ. Пора приниматься за машину для полета феи Аморозы. Этою машиною, по обыкновенію, долженъ былъ управлять Ричардъ Гаммеръ. Лакей, развозившій танцовщицъ, былъ подл него, въ качеств помощника, но заботливый и сильный Ричардъ длалъ все одинъ. Старикъ-лакей сидлъ, сложа руки. Вотъ и послдняя сцена. Четыре здоровые работника тянутъ черезъ сцену машину и медленно несутся передъ зрителями облака, а на облакахъ фея Амороза, покровительница любящихъ сердецъ. Когда она будетъ прямо надъ головами влюбленной четы, Ричардъ начнетъ потихоньку отпускать веревку, которую держитъ въ рук, и фея плавно спустится, чтобъ возложить миртовые внки на счастливцевъ. Ниже феи летятъ хоры подвластныхъ ей духовъ.

— Тяжеловато держатъ, а спускать будетъ еще трудне, сказалъ Ричардъ: — за-то, впрочемъ, и видъ хорошъ, правду сказать, загляднье.

— Ну, для меня тутъ нтъ никакого загляднья, отвчалъ старый лакей.— Привозя да отвозя ихъ, поневол узнаешь, какъ живетъ изъ нихъ почти каждая. Не люблю я этихъ волшебницъ. Это вамъ хорошо на нихъ глядть издали. Легкомысленныя, двушки занимаются глупостями.

— Ну, ты преувеличиваешь, сказалъ Ричардъ:— много найдется и такихъ, которыя держатъ себя строго.

— Не слишкомъ-то много.

— Какъ же? Ну, возьмемъ въ примръ хоть Клару и Мари: про нихъ ничего не скажешь, кром хорошаго…

— Ричардъ! держи крпче веревку!— раздался голосъ его отца, главнаго машиниста при театр: — верхняя машина идетъ въ ходъ! Держи крпче!

— Не бойся, не сорвется изъ руки! закричалъ ему сынъ.

— Клара, такъ, а Мари я не похвалю, отвчалъ лакей, продолжая разговоръ.

— Какъ такъ? спросилъ изумленный Ричардъ: — вдь ты самъ всегда ее хвалилъ.

— До вчерашняго дня хвалилъ, вчера я засталъ ее въ-расплохъ: сидла она одна съ какимъ-то господиномъ — ну, разумется, одтъ онъ очень-хорошо, видно, что человкъ богатый — сидитъ, цалуетъ у ней руку и тянется поцаловать въ губы.

У Ричарда потемнло въ глазахъ.

Страшный трескъ, ужасный вопль пробудили его изъ забывчивости: сцена была покрыта обломками машины, и подъ этими обломками недвижимо лежалъ трупъ двушки, которая за минуту блистала красотою и цвтущею свжестью молодости.

— Мари! бдная Мари! вскричалъ старый лакей, бросаясь на сцену.

— Ты убилъ ее! съ негодованіемъ говорила черезъ минуту Тереза Ричарду:— я сейчасъ говорила съ лакеемъ, знаю, что онъ теб разсказывалъ.

— Нтъ, слабымъ голосомъ отвчалъ онъ:— я самъ себя не помнилъ, я не знаю, какъ выскользнула веревка у меня изъ рукъ.

— Доктора! доктора! кричали между тмъ.— Театральнаго доктора не было на тотъ разъ въ театр, но Эдуардъ Эриксенъ былъ уже на сцен. ‘Она еще дышетъ!’ сказалъ онъ: ‘только едва-ли есть какая-нибудь надежда ‘.

— Она еще жива? спрашивалъ Ричардъ лакея.

— А ты видно любилъ ее?

— Жива ли она?

— Теперь-то пока жива, да все-равно, умретъ, впрочемъ, оно и лучше.

VII.
Передъ маскарадомъ.

Въ знакомой намъ комнат Лисьей Норы, гд былъ судимъ измнившій своимъ товарищамъ лакей, сидлъ молодой человкъ, котораго мы видли тамъ первый разъ. Передъ нимъ стоялъ Францъ Карнеръ, которому онъ доставилъ мсто при молодомъ граф Форбах.

— Рдко ты являешься съ докладами, Карнеръ… или, пожалуй, буду называть тебя прежнимъ именемъ, Йозефъ, говорилъ молодой человкъ.

— Вы знаете, мн тяжело длать это, но я принялъ ваши условія и не сталъ бы васъ обманывать. Все, что стоитъ вашего вниманія, я докладываю вамъ, но рдко я замчаю что-нибудь важное. Теперь я принесъ вамъ письмо, которое поручилъ мн графъ отнесть къ фрейлин фон-Сальмъ.

— Распечатай же его, печать Форбаха у меня есть, мы опять запечатаемъ, и ты отнесешь его.

— Не заставляйте меня длать этого, тяжело мн и то, что я принесъ его вамъ.

— Я не желаю зла Форбаху — ты это знаешь, напротивъ, я люблю его, сказалъ, улыбаясь, молодой человкъ. Ты длаешь услугу мн, не вредя ему. Пожалуй, я самъ распечатаю письмо. И, пробжавъ письмо глазами, онъ остановился на послднихъ словахъ: ‘Позволь мн, Евгенія, просить тебя о томъ, чтобъ въ слдующій маскарадъ ты надла домино съ блыми лентами. Это важно для меня, по особенному обстоятельству, о которомъ разскажу теб, когда ты исполнишь мою просьбу’.— Письмо совершенно не важно, Йозефъ: я ужь зналъ все это прежде. Возьми его.

— У меня къ вамъ просьба, сказалъ Йозефъ.— вы всегда были ко мн такъ милостивы… Жена моя здсь. Она была совершенно невиновата…

— Это значитъ, ты хочешь опять освободиться отъ моей власти? Пожалуй, Йозефъ, я освобождаю тебя отъ всякихъ условій. Мы не будемъ больше видться съ тобою, но помни, я всегда готовъ помогать теб, если понадобится.

— Не-уже-ли вы не позволите мн иногда видть васъ? съ выраженіемъ искренней привязанности сказалъ Йозефъ.

— Не знаю, быть можетъ, мн когда-нибудь понадобятся твои услуги, мой честный Йозефъ, но только въ дл, котораго ты не долженъ будешь стыдиться. Прощай же.

Йозефъ ушелъ, благодаря своего покровителя.

Черезъ два или три часа, герцогъ Альфредъ сидлъ у барона Бранда.

— У меня къ вамъ важная просьба, баронъ, говорилъ онъ: вчера вечеромъ я, Форбахъ и Штейнфельдъ сидли у майора Сальма. Онъ показывалъ Штейнфельду свои ружья и тому подобное, мы говорили съ Форбахомъ…

— И вы предложили ему пари, подсказалъ Брандъ.

— Значитъ, онъ ужь говорилъ вамъ?

— Я ни вчера, ни сегодня не видлся ни съ кмъ изъ бывшихъ у фон-Сальма.

— Какъ же вы узнали о нашемъ пари?

— Это моя тайна, но я знаю, что вы герцогъ, сказали, что если вы захотите, то m-lle фон-Сальмъ будетъ на маскарад въ домино съ лентами цвтовъ вашего герба. Форбахъ сказалъ, что этого она не сдлаетъ.

— Да откуда жь вы это узнали? Если такъ, вы знаете и просьбу, съ которой пріхалъ я къ вамъ?

— Угадываю: вы хотите, чтобъ я помогъ вамъ сдержать слово, потому-что, хотя Форбахъ не принялъ пари, но вамъ хочется доказать, что вы имете вліяніе на m-lle фон-Сальмъ.

— Да, но я самъ вижу, что это невозможно, сказалъ герцогъ.— А мн чрезвычайно хотлось бы поссорить ее съ Форбахомъ.

— Да, это очень-трудно: она конечно понимаетъ, что, надвъ ленты цвтовъ вашего герба, она безвозвратно компрометируетъ себя, сама объявляетъ себя… короткою вашею пріятельницею, чтобъ выразиться скромно.

— Но какъ бы хотлось мн этого! Я тогда торжествовалъ бы надъ этимъ ненавистнымъ Форбахомъ.

— Но если я окажу вамъ эту важную услугу, что тогда, герцогъ? Могу ли я также разсчитывать на безусловную помощь съ вашей стороны въ моихъ длахъ?

— О, конечно! Даю вамъ слово.

— Въ такомъ случа и я даю вамъ слово, что ваше желаніе будетъ исполнено.

— Ужели? вскричалъ обрадованный герцогъ:— вы заставите ее сдлать это? подумали ли вы, какъ это трудно? Вдь она любитъ Форбаха…

— Я не даю необдуманныхъ общаній. M-lle фон-Сальмъ будетъ на маскарад въ домино съ лентами цвтовъ вашего герба. Но тогда и я потребую отъ васъ услуги, скоро или нескоро, какъ случится, но потребую…

— И будьте уврены, я сдлаю все, что въ моихъ силахъ. До свиданья, баронъ.

— Я не удерживаю васъ, потому-что ду къ вашему сопернику, Форбаху, сказалъ, улыбаясь, Брандъ.

Когда баронъ Брандъ вошелъ къ Форбаху, у него сидли обыкновенные его гости и, въ томъ числ, Штейнфельдъ. Они разсматривали рисунки, принесенные Артуромъ, и хохотали. При вход Бранда, хозяинъ и Артуръ переглянулись, но онъ, повидимому, не замчая этого, хладнокровно спросилъ, чему вс такъ смются.

— Вы были свидтелемъ, баронъ, съ какимъ нелпымъ чванствомъ держалъ себя Данквартъ, когда былъ у г. Эриксена, посмотрите же, достаточно ли отмстилъ ему оскорбленный художникъ этими рисунками, сказалъ хозяинъ, передавая ему альбомъ изъ шести листовъ.

На первомъ была нарисована голова орангутанга, на послднемъ чрезвычайно-сходный портретъ Данкварта, промежуточные рисунки служили связью между этими двумя физіономіями, представляя постепенный переходъ обезьяны въ Данкварта.

— Восхитительно! сказалъ Брандъ.— Я дорого далъ бы за этотъ альбомъ.

— Если вы общаете не показывать его никому, кром близкихъ пріятелей, и то подъ секретомъ, я подарю вамъ его, отвчалъ Артуръ.

— Принимаю подарокъ, и благодарю васъ, но не принимаю вашихъ условій.

— Скажи, Штейнфельдъ, спросилъ хозяинъ: — какъ теб понравилось ныншнее общество? Кончилъ ты свои визиты?

— Почти, остается сдлать не боле трехъ или четырехъ, между-прочимъ, генералу Вольмару. Правда ли, что его жена очень-хорошенькая?

— Красавица, сказалъ Форбахъ: — и Вольмаръ ревнивъ, какъ Отелло.

— Непремнно постараюсь познакомиться, сказалъ Штейнфельдъ.

— Я держусь своего замчанія, что она очень-похожа на васъ, баронъ, продолжалъ хозяинъ, обращаясь къ Бранду: — между вашими фамиліями непремнно было родство.

— Мн было бы это очень-лестно, холодно отвчалъ Брандъ.

Черезъ нсколько минутъ вс разъхались, но Форбахъ удержалъ Эриксена.

— Намъ нужно внимательно наблюдать за Брандомъ, сказалъ онъ живописцу: — мои подозрнія усиливаются. На дняхъ одинъ изъ секретарей директора полиціи говорилъ мн, что невозможно сомнваться въ существованіи организованной и опасной шайки, главнымъ убжищемъ которой служитъ Лисья Нора. Онъ думаетъ, что надобно истребить это гнздо, купивъ его на счетъ города и разрушивъ до основанія, другихъ средствъ нтъ, потому-что вс объиски не приводятъ ни къ чему. Кстати, помните ли вы случай, когда вы были такъ добры, что отнесли мое письмо къ одной старух, живущей въ той части города, именно, Бекеръ? Вы помните, что письмо было запечатано печатью Бранда? Теперь я начинаю думать, не къ нему ли относились нкоторыя загадочныя выраженія въ письм, которое получилъ я отъ этой старухи. Она писала, что поручаетъ себя покровительству моего ‘могущественнаго друга’ и такъ дале.

— Такъ печать была барона Бранда? сказалъ Эриксенъ: — о, теперь все объясняется: старуха, взглянувъ на нее, сказала, что не пощадитъ никакихъ усилій для исполненія ‘этого приказанія’ и прибавила, что эта печать важне всхъ денегъ, которыя вы общаете ей. — Да, невозможно сомнваться, что Брандъ находится въ какихъ-то странныхъ отношеніяхъ къ подозрительнымъ людямъ. Но если наши подозрнія окажутся совершенно-справедливыми, что намъ длать тогда? Уже-ли предать на позоръ человка, который, какъ-бы то ни было, былъ нашимъ пріятелемъ?

— Нтъ, я не ршился бы на это. Мн кажется, мы могли бы ограничиться тмъ, чтобъ заставить его удалиться отсюда.

— Скажите, кстати, чмъ кончилась интрига, которую вы начали тогда?

— Старуха написала мн, чтобъ я прислалъ свою карету къ театру, но я не воспользовался этимъ согласіемъ, потому-что ужь полюбилъ двушку, которую скоро назову своею невстою. Такимъ-образомъ интрига моя съ Кларою остановилась на ‘предисловіи’.

— Вы говорите: ‘съ Кларою’, говорите, что посылали карету къ театру? спросилъ Артуръ, стараясь скрыть свое волненіе: — скажите же фамилію этой двушки.

— Клара Штайгеръ, вы знаете ее?

— Да, я видлъ ее нсколько разъ, отвчалъ Артуръ, длая страшное усиліе надъ собою, чтобъ казаться равнодушнымъ, и поспшилъ проститься.

VIII.
Свиданіе.

Мучительно провелъ эту ночь Эриксенъ. Онъ не могъ не врить словамъ Форбаха, но ему слишкомъ-тяжело было отказаться отъ своей любви, и на другой день, все еще усиливаясь врить, что Клара не могла измнить ему, онъ пошелъ къ старух Бекеръ, чтобъ разспросить ее подробне. ‘Быть-можетъ, Форбахъ ошибся, быть-можетъ, онъ слишкомъ-легко придалъ опредленное значеніе словамъ этой старухи, которая говорила ему объ успх дла только для того, чтобъ выманить у него денегъ’, думалъ онъ.

Когда онъ отворилъ дверь квартиры, занимаемой Бекеръ, его поразилъ запахъ ладана. Старуха была печальна, одта въ траурное платье. Молча поклонилась она Эриксену и поспшила запереть дверь въ сосднюю комнату.

— Вы не узнаете меня? сказалъ Артуръ.

— Ахъ, вы, если не ошибаюсь, приносили мн письмо отъ графа Форбаха.

— Ну да, и теперь я у васъ опять по тому же самому длу. Скажите мн правду, давно вы знали Клару Штайгеръ?

— Да, она бывала иногда здсь, я видла ее довольно-часто и прежде этого случая. Она была пріятельница съ моей бдной племянницею, которая теперь лежитъ мертвая, бдняжка!

— Съ вашею племянницею, а не съ вами?

— Нтъ.

— Вы говорили тогда, что исполнить порученіе Форбаха очень-трудно, и между-тмъ исполнили его?

— Не хочу хвалиться передъ вами, я не знала, какъ приступить къ этому длу. Клара держала себя очень-строго, но одна изъ моихъ знакомыхъ, вдова Вундель, взялась это устроить. Она живетъ съ Кларою на одной лстниц, и ей, по сосдству, было гораздо-легче уговаривать Клару.

— Да, теперь понимаю, бдная двушка каждую минуту была опутываема ея стями…

— Тс! кто-то идетъ, сказала Бекеръ.

Дверь отворилась и вошла Клара Штайгеръ.

— Очень-радъ видть васъ здсь, фрейлейнъ Штайгеръ, сказалъ Артуръ съ горькою усмшкою.

Смущенная этимъ тономъ, Клара робко поклонилась ему и, не отвчая ничего, прошла въ другую комнату, гд лежало тло Мари.

— Она пришла въ послдній разъ навстить мою бдную племянницу, сказала Бекеръ.— Ахъ, какъ поразила меня смерть ея!

— Да, это большое несчастіе, сказалъ Артуръ.

— Вы знали мою племянницу?

— Я видлъ ее на сцен. Если позволите, я пойду взглянуть на эту бдняжку.

— Вы извините меня, если я не провожу васъ туда: мн слишкомъ-убійственно видть ее мертвою, сказала Бекеръ, закрывая лицо платкомъ.

Двушка лежала въ гробу, будто спала. Ея губы, ея щеки сохраняли еще свою свжесть. На голов былъ внокъ изъ цвтовъ. Клара стояла на колняхъ и молилась.

Увидвъ Артура, она вздрогнула и встала съ колнъ.

— Какъ несчастна была бдная Мари! сказала она:— она любила, и не могла отдать своей руки любимому человку, тетка мучила ее… наконецъ, онъ подумалъ, что она измнила ему… и вотъ, она теперь лежитъ въ гроб. Говорятъ, что онъ убилъ ее…

— О, онъ несчастнй ея! Я это чувствую по себ! Вы понимаете, о чемъ я говорю, Клара. Да, Клара, я знаю, что ты обманула меня, ты не любила меня, ты растерзала мою душу. Прости же навсегда. Я буду молиться, чтобъ ты умерла. Лучше теб умереть, нежели оставаться въ живыхъ посл того, что ты сдлала!

Онъ стремительно ушелъ изъ комнаты.

— Боже мой! что онъ говоритъ? шептала бдная Клара: — онъ убилъ меня! и она упала лицомъ на грудь своей умершей подруги.

IX.
Mademoiselle Тереза.

Въ два часа, по обыкновенію, все семейство Эриксеновъ собралось въ зал къ завтраку. Но вотъ прошло ужь полчаса, а никто еще и не дотрогивался до своей чашки кофе — такъ важенъ и прискорбенъ былъ разговоръ, начатый хозяйкою дома, которая съ тяжелымъ чувствомъ постукивала по столу своими костлявыми пальцами. Отецъ Артура сидлъ съ унылымъ и недоумвающимъ лицомъ. Старшій братъ Артура, Эдуардъ, и Маріанна, его сестра, глядли столь же угрюмо. Только Альфонсъ, зять г-жи Эриксенъ, мужъ Маріанны, съ важнымъ и ршительнымъ видомъ прохаживался по комнат, самодовольно заложивъ руки на спину.

— Да, говорилъ онъ: — бракоразводныя дла всегда бросаютъ на фамилію невыгодный свтъ, потому-то я и совтовалъ бы употребить вс средства для избжанія скандала. Надобно объяснить твоей жен, Эдуардъ, что она подвергаетъ и себя сплетнямъ, прося развода.

— Наше имя всегда было чисто отъ малйшаго упрека въ-отношеніи нравственныхъ приличій, прибавила г-жа Эриксенъ, обращаясь къ сыну:— не-уже-ли твоя жена не согласится оставить свое намреніе? Ты подвергаешь наше семейство злымъ сплетнямъ, Эдуардъ.

— Нкоторые члены моего семейства также должны были бы держать себя строже и приличне, продолжалъ зять, назидательно взглянувъ на жену, которой при всякомъ случа читалъ нравоученія: — условія приличій должны быть соблюдаемы, даже и въ танцахъ, напримръ, не должно танцовать дв кадрили съ однимъ и тмъ же кавалеромъ, какъ это было недавно.— Почти то же долженъ я повторить и объ Артур: вы, матушка, хотли, чтобъ я началъ разговоръ о его поступкахъ, иначе, разумется, я не сталъ бы касаться столь непріятнаго предмета.

— О, я покажу ему, какъ долженъ вести себя мой сынъ!— проговорилъ отецъ, находившійся подъ вліяніемъ грозныхъ правилъ, проповдуемыхъ его женою и зятемъ: — жениться на какой-то танцорк! Да скажите же мн, какъ ея фамилія?

— Фи, мой другъ! ты ршительно не понимаешь приличій, величественно проговорила мать: — не-уже-ли я позволю произносить въ своемъ присутствіи имя подобной двушки! Артуръ не сынъ мн, если обезчеститъ себя поступкомъ, о которомъ вы говорите. Но я не допущу этого. И она диктаторски посмотрла на мужа.

Разговоръ былъ прерванъ Артуромъ. Занятый какими-то тяжелыми мыслями, онъ не замтилъ страннаго взгляда, который бросила на него мать, и, опустившись на диванъ подл нея, молча, но съ жаромъ поцаловалъ ея руку.

— Что съ тобою, мои другъ? кротко спросила г-жа Эриксенъ, смягченная и встревоженная выраженіемъ страданія, написаннымъ на лиц сына, и слезами, которыя упали на ея руку.

— Ничего, громко отвчалъ Артуръ:— я убдился въ томъ, что вы, матушка, совершенно-правы, когда говорите, что надобно уважать мннія и приличія свта, что нельзя безнаказанно вступать въ отношенія съ людьми, неравными намъ по положенію въ обществ.

Мать окинула всхъ торжествующимъ взглядомъ, другіе съ удивленіемъ переглянулись между собою: никто не надялся, что Артуръ такъ легко откажется отъ привязанности, которую осуждала мать его. Чему было приписать такую неожиданную уступчивость? Мать готовилась уже приступить къ объясненіямъ и похваламъ, но лакей доложилъ, что какая-то дама желаетъ видть г-жу Эриксенъ, и черезъ минуту вошла женщина высокаго роста, со вкусомъ одтая. Слегка поклонившись всмъ, она подошла къ дивану, гд сидла хозяйка дома, вжливо привставшая при появленіи незнакомки, которую приняла за знатную даму, по ея наряду и манерамъ, исполненнымъ достоинства.— ‘Mademoiselle Тереза!’ съ удивленіемъ сказалъ иро-себя Артуръ, узнавъ подругу Клары: ‘съ какой цлью она здсь?’

Между-тмъ г-жа Эриксенъ любезно попросила гостью садиться, сама придвинула ей кресла. О, еслибъ гордая г-жа Эриксенъ знала, кого принимаетъ она съ такимъ уваженіемъ!— и Тереза непринужденно сла, и на вопросъ хозяйки: съ кмъ иметъ она удовольствіе говорить, отвчала голосомъ, въ которомъ равно слышалась и гордость, и гнвъ, и насмшка:

— Мое имя едва-ли вамъ извстно. Я Тереза Зельбингъ, танцовщица при здшнемъ Королевскомъ Театр.

Невозможно передать дйствія, произведеннаго этими словами на чопорную г-жу Эриксенъ: лицо хозяйки вытянулось на цлый футъ, она, въ смущеніи и негодованіи, кашлянула и протерла себ глаза, какъ-бы желая удостовриться, не во сн ли привидлось ей, что танцовщица осмлилась такъ безцеремонно явиться въ ея домъ и такъ важно уссться на ея диван. Но что жь было длать бдной г-ж Эриксенъ? Попросить наглую постительницу оставить ее въ поко? Но она, какъ по всему замтно, не оставитъ грубость безъ отвта: а г-жа Эриксенъ боле всего на свт боялась скандала. И, вроятно, у ней есть важныя причины, если она съ такою наглостью входитъ въ богатый, всми уважаемый домъ… И г-жа Эриксенъ, смиривъ свое негодованіе, сказала съ приличной важностью: — ‘По какому же случаю вижу я васъ у себя, mademoiselle? Ваше имя я дйствительно слышу въ первый разъ.’

— Очень можетъ быть, съ усмшкою отвчала Тереза: — но назадъ тому нсколько лтъ, ваша дочь его слышала, и вотъ по какому обстоятельству. У меня есть сестра, она не боле, какъ швея, но никто не можетъ сказать о ней что-нибудь дурное. Она искала себ работы, и работа была въ вашемъ дом, именно у васъ, прибавила она, обращаясь къ Маріанн. Вы, быть-можетъ, еще помните этотъ случай?

Маріанна утвердительно наклонила голову.

— Слдовательно вы помните и то, что вашъ супругъ — если не ошибаюсь, этотъ господинъ въ очкахъ — не приказалъ вамъ имть сношеніи съ моею сестрою, потому-что она сестра танцовщицы. Онъ выразился, что у этой швеи есть сестра, которая наводитъ своимъ званіемъ подозрніе и на ея честность. Я не забыла словъ, столь выгодно-свидтельствующихъ о строгости его морали.

— Но я не понимаю, къ чему жь ведетъ все это? сурово замтила г-жа Эриксенъ.

— Это ведетъ къ тому, что въ послднее время понятія вашего зятя о неприличіи сношеній съ танцовщицами значительно измнились. Прежде онъ считалъ даже сестру тацовщицы существомъ недостойнымъ его снисхожденія, а недавно онъ сдлался такъ добръ, что хотлъ почтить своею дружбою танцовщицу. Къ-сожалнію, его доброе намреніе привело къ несчастному результату.

Г-жа Эриксенъ вопросительно и строго посмотрла на зятя, онъ, совершенно растерявшись, то краснлъ, то блднлъ, но старался презрительно улыбаться.

— Продолжайте, mademoiselle! торжественно сказала она.

— Позвольте мн удалиться отъ пріятныхъ для васъ бесдъ новой вашей знакомки, мама, сказалъ Альфонсъ, длая усиліе, чтобъ выйдти изъ своего невыгоднаго положенія.

— Нтъ, ты останешься здсь, лицемръ! вскричала жена его, вскочивъ съ кресла: — нтъ, ты выслушаешь отъ чужихъ то, чего теб не ршалась говорить жена! И въ эту минуту нельзя было узнать Маріанну, всегда кроткую и боязливую: она грозно смотрла на мужа, щеки ея пылали, глаза ея горли:— Да, г-жа Зельбингъ говоритъ правду… Я знаю все! и она зарыдала.

— Она умерла, продолжала Тереза: — вашъ сынъ, докторъ Эриксенъ, былъ свидтелемъ несчастія. Женихъ этой бдной двушки узналъ о преслдованіяхъ вашего зятя, и въ минуту ревности или отчаянія, сдлался причиною ея смерти. Умирая, она разсказала мн все, и вотъ я пришла уличить вашего зятя, г-жа Эриксенъ, уличить этого строгаго моралиста: онъ истинный убійца моей несчастной подруги.— И Тереза пересказала ненавистныя подробности, которыя мы уже знаемъ.

— Теперь я сказала все, что хотла сказать, заключила она, окончивъ свою печальную повсть, и могу проститься съ вами.

Она встала и, слегка поклонившись всмъ, пошла къ дверямъ.

— Вы исполнили свою обязанность съ достоинствомъ, сказала г-жа Эриксенъ:— благодарю васъ.

И она проводила танцовщицу до передней, какъ знатную даму.

— Пойдемъ ко мн, Маріанна, мы должны переговорить съ тобою, сказала она, возвращаясь въ залу.

Она взяла за руку рыдавшую дочь и твердою поступью ушла съ нею въ свою комнату. Мужъ Маріанны сидлъ неподвижно, мрачный и молчаливый. Легко представить себ, что не веселы были и остальные мужчины.

X.
Баронъ Вольмаръ.

Президентъ полиціи, который нкогда былъ другомъ генерала Вольмара, но въ послднее время разошелся съ нимъ, былъ пріятно удивленъ, получивъ отъ стараго генерала чрезвычайно-любезную записку. Вольмаръ просилъ ‘своего старинаго друга, захать къ нему по очень важному длу’, извиняясь нездоровьемъ въ томъ, что не можегъ быть у него самъ. Президентъ поспшилъ исполнить желаніе Вольмара, какъ человка, имвшаго всъ при двор.

Старый генералъ встртилъ его съ лицомъ разстроеннымъ и изнуреннымъ, какъ бы посл ночи, проведенной безъ сна, въ мучительныхъ мысляхъ.

— Cher ami, сказалъ онъ, горячо пожимая руку президента: — вы мой старый другъ, я хочу сдлать вамъ нкоторыя confidences. Благодарю васъ за то, что вы исполнили мою просьбу.

— Я оставилъ для васъ вс свои дла, сказалъ болтливый президентъ, стараясь придать боле цны своему предупредительному визиту: — а у меня теперь особенно много дла. Ha-дняхъ случилось здсь происшествіе, очень-загадочное и подтверждающее мои опасенія. Есть нкто книгопродавецъ Блафферъ. У него жила въ служанкахъ — вы понимаете — молодая двушка. Онъ ревновалъ ее, потому ршился продать лавку и домъ и удалиться куда-нибудь въ деревню, гд не безпокоили бъ его молодые франты. Но, вообразите, въ тотъ самый вечеръ, какъ онъ получилъ деньги, они были украдены изъ его шкатулки. Онъ остался нищимъ, но важность не въ томъ, представьте, одинъ изъ злодевъ, раненый Блафферомъ, уронилъ записку, въ которой мы прочли: ‘Позволяется. Для врнйшаго успха, дло должно быть совершено слдующимъ образомъ’ и слдуетъ формальная инструкція. Поймите наше положеніе, вдь эта записка подтверждаетъ мои подозрнія о существованіи организованной шайки злодевъ…

— Позвольте же мн прибавить къ вашимъ дламъ еще одно, прервалъ Вольмаръ, нетерпливо-слушавшій разсказъ словоохотливаго Президента: — я въ страшномъ безпокойств. Помните, вы говорили мн, по дружб, что я въ такихъ лтахъ напрасно беру молодую жену. Вы говорили правду.

Президентъ сдлалъ глубокомысленную мину, какъ бы говоря: ‘о! я всегда правъ’, но почелъ нужнымъ возразить:

— Генералъ, могу васъ уврить, что ваше безпокойство едва-ли основательно: ваша супруга держитъ себя безукоризненно — я могу это сказать. До нашего слуха тотчасъ доходитъ каждая интрига — понимаете? намъ необходимо знать все, для разныхъ соображеній.

— Au nom de Dieu, je vous prie! я говорю: не настоящее, а прошедшее мучитъ меня. Въ ея прежней жизни, казалось мн, есть какія-то загадочныя стороны. Я слдилъ за нею. Je l’piais. Недавно она вошла въ магазинъ, вышла въ заднюю дверь — а карета ждала ее у параднаго подъзда — взяла фіакръ, пріхала въ одинъ домъ на отдаленной улиц, и тамъ цаловала ребенка съ нжностью матери. Voil l’affaire. Что это значитъ? Я началъ слдить за нею съ удвоеннымъ вниманіемъ. Но ребенокъ исчезъ изъ этого дома неизвстно куда.

— Еслибъ вы обратились ко мн, мы не выпустили бъ его изъ виду, съ достоинствомъ сказалъ президентъ.

— Я открылъ его слды и передаю вамъ адресъ новаго пріюта. Моя жена здитъ видться съ этимъ мальчикомъ. Въ дом бываетъ иногда какой-то молодой человкъ — понимаете? но въ одно время съ нимъ она была только разъ. Это ужасно! Къ мальчику приставленъ нын гувернёръ, нкто Бейль…

— Бейль! Въ дл о грабеж, произведенномъ у Блаффера, также замшано имя какого-то Бейля, который служилъ у книгопродавца конторщикомъ. Книгопродавецъ подозрваетъ, что онъ подвелъ злодевъ, по злоб. Это совпаденіе придало вашему открытію двойной интересъ.

— Вы понимаете? я васъ прошу произвести въ дом внезапный обыскъ, сказалъ Вольмаръ:— и постараться произвесть его въ такое время, чтобъ захватить тамъ таинственныхъ покровителей мальчика.

— Но подумали ль вы о скандал, любезный Вольмаръ? Не лучше ли выбрать время, когда малютка будетъ одинъ съ этимъ Бейлемъ?

— Au nom de Dieu! нтъ, вы должны найдти тамъ и ее! Да, я этого хочу, et je m’en charge, prsident, сказалъ Вольмаръ задыхающимся отъ гнва голосомъ.— Потому сдлайте приготовленія для обыска, но ждите отъ меня записки, чтобъ приступить къ нему — записка, вроятно, будетъ прислана вамъ скоро, и тогда, я васъ прошу поступить по всей строгости полицейскихъ постановленій съ людьми, которыхъ вы найдете. Point de mnagements, je vous prie!

XI.
Услуга герцогу Альфреду.

Вс дамы, двицы, молодые и даже старые люди, принадлежавшіе къ высшему обществу, были въ страшныхъ хлопотахъ по случаю придворнаго маскарада. Уже нсколько дней вс швеи въ город просиживали далеко за полночь, приготовляя великолпные и замысловатые костюмы. Насталъ наконецъ и торжественный вечеръ, къ которому готовились такъ долго.

Въ комнат фрейлейнъ Евгеніи фон-Сальмъ, среди картонокъ съ цвтами, лентами и всевозможными уборами, сидли дв двушки — горничная и Нанетта, арфистка, бывшая покровительница ея въ ‘Лисьей Нор’, она теперь была швеею въ модномъ магазин и весело распвала, въ то же время прилежно работая иглою.

— Не пой такъ громко, Нанетта, сказала горничная: — фрейлейнъ можетъ воротиться. Она не любитъ шума.

— Что ты меня пугаешь? разв я не знаю, что твоя фрейлейнъ просидитъ у майора Сальма до самаго маскарада? Вдь молодой графъ Форбахъ будетъ тамъ. Я часто работаю у жены фон-Сальма и знаю вс ваши дла. Скажи, скоро ли свадьба?

— Я не слышала объ этомъ, отвчала горничная.

— Скрытничаешь? Такъ я сама теб скажу, что свадьба будетъ черезъ мсяцъ. Но, мн кажется, стучатся въ дверь. Отопри, Генріэтта.

Генріэтта отворила дверь и съ крикомъ отступила на нсколько шаговъ: мужчина въ плащ, ступившій черезъ порогъ, былъ тотъ самый человкъ, съ которымъ говорила она въ ‘Лисьей Нор’.

— Мн надобно поговорить съ тобою, сказалъ онъ горничной, подходя къ столу: — попроси твою подругу запереть дверь и отойдти въ сторону, чтобъ не мшать намъ.

Нанетта исполнила его приказанія. Робость овладла и этою смлою двушкою, потому-что незнакомецъ имлъ повелительный видъ, недопускавшій противорчія.

— Ты очень-дурно исполняешь обязанности, которыя возложены мною на тебя, сказалъ онъ горничной: — но помни, что ты нигд не избжишь моей власти. Впрочемъ, прибавилъ онъ боле-мягкимъ тономъ:— я пришелъ не затмъ, чтобъ упрекать тебя. Я понимаю твои чувства: ты хочешь быть врна своей доброй госпож. Я даже избавлю тебя отъ прежнихъ моихъ условій, тяжелыхъ для тебя, если ты исполнишь порученіе, которое я теб дамъ теперь. Это лежитъ костюмъ твоей госпожи?— онъ отдланъ блыми лентами. Ты должна спороть ихъ и замнить вотъ этими (онъ подалъ дрожащей двушк коробочку лентъ), но это должно быть сдлано такъ, чтобъ твоя госпожа не замтила перемну въ своемъ костюм. Понимаешь ли, мн нужно, чтобъ твоя госпожа явилась на маскарадъ въ костюм съ тми лентами, которыя отдалъ я теб.

— Но какъ же это сдлать? Она замтитъ, уныло сказала двушка.

— Нтъ, ты сдлаешь изъ моихъ лентъ только одинъ бантъ на капюшон ея домино, и завернешь вс банты въ тонкую бумагу, чтобъ они не испортились — вдь это длается — не правда ли? и снимешь бумагу только тогда, когда домино будетъ надто — понимаешь? Помни же, что я приказываю теб непремнно сдлать это, иначе ты погибла. Исполнивъ мою волю, напротивъ, ты будешь награждена и освобождена отъ всякихъ обязанностей относительно меня — помни это. По возвращеніи твоей госпожи изъ маскарада, ты можешь разсказать ей все, и я даю теб слово: она проститъ тебя. Помни жь, что ты погибла, если ослушаешься моего послдняго приказанія.

И съ этими словами онъ ушелъ, не дожидаясь отвта смущенной двушки.

XII.
Опасность.

Незнакомецъ — но мы уже знаемъ, что этотъ таинственный человкъ былъ баронъ Брандъ — пошелъ въ ‘Лисью Нору’. Дверью, которую зналъ только онъ одинъ, прошелъ онъ въ комнату, гд происходила сцена съ лакеемъ и горничною. Тамъ уже дожидался его хозяинъ гостинницы.

— Что новаго, Шарферъ? спросилъ онъ.

— Йозефъ хочетъ видть васъ по какому-то важному длу. Онъ давно здсь. Уврены ли вы въ немъ? Его видли нсколько разъ подл дома президента полиціи.

— Онъ не измнитъ, я увренъ въ немъ. Позовите его сюда, отвчалъ Брандъ.— Не думалъ я видть тебя здсь такъ скоро, Йозефъ, сказалъ онъ вошедшему лакею графа Форбаха: — вдь мы разставались съ тобою на-долго.

— Я уже нсколько дней прихожу сюда, чтобъ видть васъ, но васъ не было.

— Значитъ, у тебя важное дло до меня?

— Очень-важное. Въ пятницу у моего господина былъ его пріятель, живописецъ Эриксенъ. Они говорили о загадочномъ человк, который принятъ въ лучшемъ обществ, но поступки котораго подозрительны.

— О комъ же это? спросилъ Брандъ, не показывая и тни безпокойства, которое овладло имъ при этихъ словахъ.

— О барон Бранд… сказалъ Йозефъ, запинаясь, и вдругъ упалъ къ ногамъ своего собесдника: — простите меня! я узнаю васъ, несмотря на вашъ парикъ и бороду! вамъ грозитъ опасность!

— Барону Бранду грозитъ опасность, а не мн, не смшивай насъ, отвчалъ его собесдникъ такъ спокойно, что Йозефъ едва не усомнился въ своей догадк:— собственно говоря, я мало забочусь о барон Бранд. Однако, продолжай.

— Они говорили, что вы часто бываете въ дом, гд воспитывается какой-то мальчикъ…

— Я бываю въ этомъ дом? О какомъ дом ты говоришь?

— Простите, пусть не вы, пусть баронъ Брандъ будетъ человкъ, за котораго я боюсь. Они говорили, что въ этомъ дом будетъ произведенъ полиціею обыскъ и что онъ назначенъ именно сегодня. Теперь я узналъ, что обыскъ произведенъ.

— Какъ? вскричалъ Брандъ, не въ силахъ будучи удержать своего волненія: — произведенъ объискъ?

— Да, произведешь объискъ, и полиція нашла въ этомъ дом ребенка, молодаго человка, который былъ у него гувернёромъ и знатную даму, супругу генерала Вольмара.

— Боже! нашли мою сестру? Сестра моя погибла, говоришь ты? съ отчаяньемъ вскричалъ Брандъ, схвативъ руку Йозефа. И глаза его помутились, взглядъ его былъ похожъ на страшный взглядъ помшаннаго. Но черезъ минуту онъ опомнился отъ ужаса, и сказалъ, тяжело переводя духъ:— что жь ты скажешь мн еще? Что дале, что было дале?

— Майоръ Сальмъ былъ сейчасъ у моего господина, и они говорили объ этомъ неожиданномъ случа. Они осуждали директора полиціи за такой скандалъ, хотя, они говорили, это сдлано по просьб ея мужа. Я ходилъ къ этому дому. Онъ окруженъ полиціею. Мн кажется, что и Лисья Нора скоро будетъ окружена полицейскими. Я замтилъ нсколько подозрительныхъ фигуръ, когда проходилъ сюда.

— Иди же отсюда, Йозефъ. Ты мн теперь не поможешь, только погубишь себя, если тебя поймаютъ со мною. Благодарю тебя.

Хозяинъ гостинницы вбжалъ съ испуганнымъ лицомъ:

— Полиція окружила нашъ домъ, сказалъ онъ:— вы погибли. Входъ, который былъ извстенъ только вамъ, замченъ полиціею.

Близость опасности возвратила Бранду всю твердость духа.

— Посмотримъ еще, съумютъ ли они захватить меня, сказалъ онъ голосомъ, почти совершенно-спокойнымъ.— Мн нельзя теперь у идти моимъ обыкновеннымъ тайнымъ ходомъ: попытаюсь уйдти по парадной лстниц. Мы дадимъ буфетчиц сигналъ повернуть кранъ и погасить газовые рожки. Потомъ въ темнот вы побжите внизъ по лстниц, натолкнетесь на людей, которые стоятъ у входа, а я буду идти слдомъ за вами, и, почему знать? быть-можетъ, мы проведемъ этихъ хитрецовъ. Смле же, и все кончится счастливо.

Онъ дернулъ шнурокъ, висвшій у камина, и черезъ минуту погасли вс газовые рожки въ дом. Хозяинъ гостинницы поспшно пошелъ къ главному входу, стуча и бранясь на неисправность газовой компаніи, которая не смотритъ за исправностью газопроводныхъ трубъ. За нимъ шелъ Брандъ, ступая такъ легко и осторожно, что самое чуткое ухо не разслышало бы шаговъ его. Внизу лстницы, лишь-только хотлъ хозяинъ гостинницы переступить порогъ крыльца, двое сильныхъ людей схватили его. Онъ повалился съ страшнымъ крикомъ, какъ-бы отъ испуга, и увлекъ ихъ за собою, въ тотъ же мигъ съ необычайною легкостью перепрыгнулъ черезъ нихъ Брандъ, и быстро пробжавъ черезъ улицу, оглянулся. Люди, стоявшіе у дверей, еще не успли освободиться отъ хозяина гостинницы, боровшагося съ ними и напрасно старались подняться на ноги, но четверо другихъ, стоявшихъ въ резерв, бжали, чтобъ схватить его: они были только въ двадцати шагахъ. ‘Четверо — защищаться невозможно!’ и онъ бросился бжать. Онъ, какъ вихрь, летлъ по пустымъ улицамъ предмстья, но не отставали отъ него преслдователи. Онъ чувствовалъ, что силы начинаютъ измнять ему, и близки уже были, наполненныя прохожими, ярко-освщенныя улицы богатой части города, гд погибель была неизбжна… но зоркость глазъ спасла его: онъ замтилъ непритворенную калитку, которая вела въ садъ: дломъ одной секунды было для него броситься въ нее, притворить ее за собою и задвинуть засовомъ. Бглецъ очутился въ саду, принадлежавшемъ къ дому директора полиціи.

Онъ вздохнулъ свободне: теперь, быть-можетъ, онъ и спасется,

Онъ сталъ прислушиваться къ тому, что будутъ длать его преслдователи. Они остановились, добжавъ до мста, гд онъ исчезъ, и въ недоумніи осматривали каждый шагъ стны, пока нашли калитку.

— Здсь онъ пропалъ, сказалъ одинъ: — видно, что здсь.

— Нечего длать, ускользнулъ отъ нашихъ рукъ, прибавилъ другой.

— Нтъ, надобно объискать садъ, двое пройдемъ кругомъ, въ ворота, а двое останутся здсь сторожить его, сказалъ третій: — если не найдемъ, не будемъ и сказывать директору полиціи, чтобъ не нажить себ выговора за оплошность, а если найдемъ, онъ дастъ хорошую награду.

Вс согласились съ этимъ мнніемъ. Двое остались у калитки, двое другіе пошли вокругъ квартала, чтобъ пройдти во дворъ черезъ ворота, бывшія на другой улиц.

Итакъ опасность не миновалась, напротивъ, она была неизбжне, нежели когда-нибудь. Уйдти черезъ единственныя ворота незамченнымъ было невозможно: у воротъ была гауптвахта, и посторонній человкъ, выходя со двора, на который не входилъ, неминуемо былъ бы задержанъ, а въ это время подошли бы преслдователи его — и тогда все будетъ открыто. Что же длать?

Брандъ подумалъ съ минуту и ршился на отчаянно-смлый поступокъ. Онъ пошелъ прямо къ дому, чтобъ пробжать быстро черезъ комнаты, и уйдти изъ дому съ передняго крыльца, кинжаломъ заставивъ молчать швейцара, если встртитъ его у подъзда.

Но, проходя черезъ дворъ, онъ услышалъ, что кучера въ сара, запрягая лошадей, разговариваютъ о томъ, скоро ли начнется и скоро ли кончится маскарадъ — ‘теперь я наврное спасенъ!’ сказалъ онъ про-себя, вдругъ вспомнивъ о праздник, назначенномъ въ тотъ вечеръ, опасность совершенно изгнала-было у него память объ этомъ. Онъ твердою поступью вошелъ на крыльцо, поправилъ передъ зеркаломъ свой туалетъ, и, хорошо зная расположеніе дома, пошелъ задними комнатами въ залу. Въ корридор попалась ему горничная, которая вскрикнула отъ страха, при вид незнакомаго и странно-одтаго человка: на Бранд былъ костюмъ калабрійца, какъ и всегда, когда онъ являлся въ Лисью Нору.

— Молчи, Луиза, я хочу сдлать сюрпризъ твоей госпож, сказалъ онъ, вкладывая луидоръ въ руку горничной.

— Ахъ, г. Брандъ! это вы! а васъ и узнать нельзя — такъ хорошо вы замаскировались! отвчала она довольнымъ голосомъ.

Дочь президента полиціи, Августа, стояла передъ зеркаломъ, уже совершенно-готовая хать въ маскарадъ, она также вскрикнула, увидвъ въ зеркал странную фигуру, приближающуюся къ ней.

— И вы не узнаете меня, Августа? сказалъ онъ, цалуя ея руку: — уже-ли даже мой голосъ позабытъ вами?

— Баронъ! это вы! удивительно, превосходно! Очень-рада васъ видть! Но я узнала бы васъ, еслибъ вы и не заговорили со мною вашимъ обыкновеннымъ голосомъ. Правда, вы умли придать совершенно-новый видъ чертамъ вашего лица, оно смугло, оно совершенно-измнилось, но я узнала бы васъ!

— Милая Августа!.. вскричалъ Брандъ, осыпая поцалуями ея руку.

Въ этомъ чувствительномъ положеніи застала ихъ президентша, она, по обычаю опытныхъ матерей, не преминула кашлянуть, предупреждая о своемъ появленіи, но Брандъ не хотлъ слышать этого сигнала.

— Maman, кокетливо проговорила дочь:— баронъ Брандъ замаскировался разбойникомъ, и сталъ такой страшный, такой дерзкій, что я прошу вашей защиты.

— Простите меня, если я испугалъ васъ, я хотлъ сдлать сюрпризъ, сказалъ баронъ, почтительно кланяясь президентш.

— Не правда ли, maman, очень-мило со стороны барона, что онъ захалъ показать намъ свой костюмъ? Мы вмст съ нимъ будемъ интриговать. Какъ это весело!

— У меня къ вамъ важная просьба, сказалъ баронъ, обращаясь къ президентш: — но я боюсь…

— Говорите, говорите, я очень-рада, если могу услужить вамъ.

— Позвольте мн проводить васъ въ маскарадъ.

— Но что скажутъ въ свт, баронъ, когда узнаютъ, что вы хали вмст съ нами, когда увидятъ, что мы входимъ въ залу вмст съ вами?

— Если вы и mademoiselle Августа будете такъ милостивы ко мн, то скажутъ, что васъ провожалъ женихъ вашей прелестной дочери, которую я давно люблю, сказалъ Брандъ страстнымъ голосомъ.

— Вы пугаете меня, стыдливо вскричала Августа, потупляя глаза, въ которыхъ, однакожь, сіяла радость.

— Я рада, баронъ, назвать васъ своимъ зятемъ, если Августа согласна, сказала мать, давно-ожидавшая этой развязки.

— Mesdames, пора хать: девять часовъ, сказалъ президентъ, входя въ комнату, и остолбенлъ, увидвъ замаскированнаго мужчину. Но президентша въ короткихъ словахъ изложила дло своему покорному мужу, и черезъ минуту баронъ Брандъ подъ-руку съ своею невстой прошелъ мимо часовыхъ, стоявшихъ у подъзда, и торжественно слъ въ карету президента полиціи.

Прохавъ ворота и грозную гауптвахту, Брандъ вздохнулъ свободно. ‘Что жь оставалось длать?’ думалъ онъ: а средство къ избавленію не-очень-пріятно, но другаго не было. Хорошо еще, что все устроилось такъ скоро и счастливо’.

XIII.
Маскарадъ.

Когда Брандъ вошелъ съ своею невстою въ огромную залу, маскарадъ уже открылся полонезомъ. Безконечною змею тянулись пары, и несмотря на все свое желаніе поскоре скрыться, Брандъ былъ принужденъ войдти въ рядъ ихъ, ведя подъ-руку Августу. Онъ выступалъ гордо, поднявъ голову и самодовольно улыбаясь, какъ-бы совершенно-счастливый и беззаботный человкъ. Проницательнымъ взглядомъ окидывалъ онъ толпу, отъискивая людей, судьбою которыхъ былъ заинтересованъ. Вотъ стоитъ Евгенія фон-Сальмъ, на ея капюшон огромный бантъ изъ голубыхъ и зеленыхъ лентъ, эти цвта на герб герцога Альфреда, какъ всмъ извстно, и многіе съ двусмысленною улыбкою посматриваютъ на двушку, она еще не понимаетъ причины этихъ насмшливыхъ взглядовъ, но она блдна и разстроена, потому-что герцогъ Альфредъ увивается около нея, нашептываетъ ей комплименты, а молодой Форбахъ, унылый и раздраженный, стоитъ далеко, и глаза его сверкаютъ негодованіемъ. Вотъ кончился и безконечный полонезъ. Брандъ подводитъ свою даму къ нареченной тещ и ищетъ удобнаго случая, чтобъ ускользнуть отъ нихъ, но подходитъ герцогъ и раскланивается съ его дамами.

— Вы не узнаете меня, герцогъ? говоритъ Брандъ.

— Уже-ли это вы, баронъ? говоритъ герцогъ и горячо пожимаетъ ему руку:— я чрезвычайно-благодаренъ вамъ. Не понимаю, какъ вы могли исполнить мою просьбу, но вы врный и сильный другъ. Вашъ кавалеръ очень-опасный человкъ, съ улыбкою прибавляетъ онъ, обращаясь къ президентш: — бойтесь его! Я сейчасъ видлъ доказательство его страшнаго могущества! Бойтесь его!

— Есть отношенія, изгоняющія всякую мысль о недоврчивости, любезно отвчаетъ президентша, и дочь ея скромно потупляетъ глаза.

— Итакъ, можно поздравить васъ, фрейлейнъ Августа? говоритъ герцогъ. Президентша значительно наклоняетъ голову.— Счастливецъ баронъ! восклицаетъ герцогъ, и прибавляетъ, снова обращаясь къ президентш: — а я ищу вашего супруга, мн очень-нужно его видть. Кстати, я имю сообщить вамъ интересную новость, баронъ. Вы извините меня, mesdames, что я похищаю у васъ на нсколько минутъ вашего кавалера.

— Такъ вы женитесь? спросилъ герцогъ Бранда, сдлавъ съ нимъ нсколько шаговъ по зал.

— Глупая женщина! отвчалъ онъ, пожимая плечами.

— И прекрасно длаете, что не хотите жениться, сказалъ герцогъ: — Вольмаръ, о которомъ вс теперь толкуютъ, служитъ достаточнымъ предостереженіемъ. Однакожь, какъ хотите, Вольмаръ поступилъ очень-неделикатно, устроивъ такъ, что арестовали жену его. Вдь если въ ея жизни были прежде загадочныя обстоятельства, то, вышедши замужъ, она держала себя безукоризненно: съ этимъ нельзя спорить — правда ли? Она заслуживала пощады. Вс возстаютъ противъ безчеловчнаго старика.

— Въ-самомъ-дл? спросилъ Брандъ голосомъ, въ которомъ слышалась непритворная радость.

— Да, при двор вс осуждаютъ его, вс принимаютъ ея сторону. А дло ужасно интересно. Скажите, какъ вы объясняете этотъ странный случай? Ужели ребенокъ дйствительно сынъ баронессы Вольмаръ? Мн хотлось бы знать все въ-точности. И вы можете исполнить это желаніе, вдь вы знаете все на свт.

— Пока я знаю объ этомъ дл столько же, какъ и всякій изъ насъ, не боле. Но если вы хотите дать мн случай видть ребенка и его гувернёра, я надюсь доставить вамъ самыя врныя извстія. Признаюсь, это дло очень интересуетъ и меня, прибавилъ Брандъ, слегка звая, съ выраженіемъ обыкновенной своей апатіи въ лиц.

— Пожалуйста, для меня сдлайте это. Я вытребую отъ президента полиціи записку, чтобъ васъ впустили въ домъ безпрепятственно, сказалъ герцогъ: — онъ не ршится отказать мн. Черезъ нсколько минутъ я возвращусь съ запискою. Вы окажете мн эту услугу?

— Охотно, но не забудьте же, герцогъ, это будетъ вторая услуга въ одинъ и тотъ же день.

— О, я безконечно ужь обязанъ вамъ за первую вашу услугу! Вы можете разсчитывать на меня, какъ на самого себя. Посмотрите, какъ пораженъ этотъ ненавистный Форбахъ! Онъ идетъ сюда. Да, вы помогли мн отмстить! До свиданья же. Я иду искать президента.

Въ нсколькихъ шагахъ стояли Форбахъ и Штейнфельдъ. Они, очевидно, хотли подойдти къ Бранду, на котораго смотрли съ негодованіемъ, но еще не ршались, затрудняясь, какъ начать разговоръ. Онъ самъ твердою поступью подошелъ къ нимъ и съ обыкновенною любезностью сказалъ:

— Господа, вы, кажется, хотите поговорить со мною? Очень-радъ, у меня также есть нкоторыя дла, касающіяся васъ. Но здсь едвали удобно говорить о серьезныхъ вещахъ, не лучше ли намъ удалиться въ этотъ кабинетъ — тамъ можно будетъ намъ переговорить свободно.

Они вошли въ сосднюю комнату, которая была совершенно-пуста. ‘Садитесь, Форбахъ, садитесь и вы Штейнфельдъ, потому-что наше объясненіе будетъ довольно-продолжительно, спокойно прибавилъ онъ, плотно затворяя двери.— А я, по своей привычк, стану прислонившись къ камину. Вотъ и мы расположились очень-удобно.

— Будемъ же говорить серьёзно, сказалъ онъ, тяжело вздохнувъ и вдругъ оставляя свой обыкновенный кокетливый тонъ: — недолго осталось мн жить на свт, я знаю, что часы мои сочтены.. Надобно мн узнать, что будетъ безъ меня. Штейнфельдъ, вы видлись съ баронессою Вольмаръ, вы осуждаете ее? Вы молчите, но я вижу по вашему лицу, что я могу быть спокоенъ. Какое мн дло до баронессы Вольмаръ? Хотите ли выслушать исторію моей жизни? Тогда и вы, Форбахъ, быть-можетъ, снисходительне станете судить обо мн…

И онъ началъ разсказывать имъ свою жизнь, эту грустную и странную жизнь… Они слушали съ напряженнымъ вниманіемъ. Теперь вы знаете все, сказалъ онъ въ заключеніе: — вы знаете, какая тсная связь соединяетъ меня съ баронессою Вольмаръ. Скажите же, Штейнфельдъ, могу ли я умереть спокойно? Мужъ отвергнетъ ее, разведется съ нею — найдетъ ли она тогда въ васъ защитника, признаете ли вы вашего сына?

— Будьте уврены, сказалъ Штейнфельдъ:— я боле не осуждаю васъ, а ее всегда любилъ я боле всего въ мір.

— Что касается вашихъ сомнній, Форбахъ, сказалъ Брандъ, пожимая руку Штеинфельда:— вы, конечно, скоро увидите ихъ неосновательность: фрейлейнъ Евгенія фон-Сальмъ сброситъ ненавистныя вамъ и ей ленты, какъ только замтитъ ихъ, и, вроятно, ужь она сдлала это. Я огорчилъ васъ не надолго, и вы, вроятно, извините меня, вдь счастливцы добры.

— Однакожь, господа, прибавилъ онъ: — мы слишкомъ-долго засидлись въ этомъ пустынномъ уголк, пора намъ подумать о своихъ обязанностяхъ относительно общества, и начать танцовать.

Онъ поклонился своимъ собесдникамъ и пошелъ.

Черезъ нсколько минутъ Бранда отъискалъ герцогъ Альфредъ, съ запискою отъ президента полиціи. Испуганный общимъ негодованіемъ, президентъ легко уступилъ совту герцога объявить, что баронесса Вольмаръ была арестована по недоразумнію, и приказать освободить ее.

— Штейнфельдъ, я ду въ домъ, гд находится баронесса Вольмаръ, не хотите ли хать вмст съ мною? сказалъ Брандъ, прочитавъ записку, содержаніемъ которой остался доволенъ.

Штейнфельдъ съ восторгомъ выразилъ согласіе.

XIV.
Невста и женихъ.

Когда Блафферъ продалъ свою лавку, Штайгеръ остался безъ работы, и слдствія этого скоро обнаружились въ домашнемъ быту его семейства. Робкій и лишенный практическаго такта, старикъ не могъ скоро завесть сношеній съ другими магазинами, и посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ, совершенно упалъ духомъ. Не то было бъ, еслибъ Артуръ Эриксенъ продолжалъ бывать у Штайгеровъ, но посл свиданія при гроб Мари, Клара уже ни разу не видала его. Нужда и лишенія всякаго рода снова водворились въ квартир Штайгера, и вдвое тяжеле было переносить ихъ посл нкотораго благосостоянія, на короткое время испытаннаго бдняками.

Грустно сидлъ старикъ, съ состраданіемъ смотря на Клару, старавшуюся развеселить дтей, плакавшихъ о томъ, что имъ не даютъ кофе, какъ вдругъ вошли въ комнату Тереза Зельбингъ и съ нею худощавый мужчина лтъ сорока, по наружности очень-смирный и скромный, онъ робко переминалъ въ рукахъ шляпу, пока Тереза здоровалась съ Кларой и ея отцомъ.

— Да, вдь я не рекомендовала еще вамъ Бергера! сказала танцовщица по окончаніи обыкновенныхъ разспросовъ: — такъ поздравьте же его: онъ мой женихъ. Не конфузься, Бергеръ, мы у своихъ короткихъ знакомыхъ. Надобно теб сказать, Клара, что мы съ нимъ длаемъ визиты.

— Скоро будетъ ваша свадьба? спросилъ Шгайгеръ.

— Не знаю, какъ вздумаетъ Тереза, проговорилъ женихъ.

— Разумется, надобно поскоре кончить эту скучную исторію, ршительнымъ тономъ сказала невста.— Кстати, мн нужно поговорить съ тобою, Клара.

Она отвела свою подругу въ сторону и спросила шопотомъ, — ну, а каково идутъ твои дла?

— Ты слышала ужь, что между нами все кончено, грустно отвчала Клара:— онъ въ жестокихъ выраженіяхъ сказалъ, что обманулся во мн, что разстается со мною навсегда…

— Да по какому же поводу? Ты и теперь ничего не знаешь объ этомъ?

— Не знаю.

— Однакожь, какіе нибудь поводы къ подозрнію были? кто-нибудь волочился за тобою?

— Я не давала никому права говорить обо мн дурно.

— Сцена, о которой ты говоришь, происходила у старухи Бекеръ, сказала Тереза, подумавъ съ минуту — зачмъ онъ былъ у ней?

— Я не знаю, прежнимъ грустнымъ голосомъ отвчала Клара.

— Эта Бекеръ для меня подозрительна. Она ничего особеннаго не говорила съ тобою? Быть-можетъ, она приходила къ теб съ какими нибудь предложеніями?

— Нтъ, она была только у нашей сосдки, г-жи Вундель, но къ намъ не заходила.

— Вотъ что! она была у вашей сосдки! Дло начинается проясняться: Вундель что-нибудь насплетничала на тебя ей, а она твоему Артуру. Надобно допросить вашу сосдку. Я знаю, какова эта птица! Бергеръ, продолжала она громко:— приготовь два талера: мы съ тобою должны отправиться къ бдной вдов, живущей по этой лстниц.

Послушный женихъ началъ церемонно раскланиваться.

Почтенная вдова Вундель дружески угощала столь же почтенную вдову Бекеръ. Кофейникъ съ шоколадомъ, сытный завтракъ и, главное, бутылка съ ромомъ, уже выпитая до половины, расположили старушекъ къ пріятному взгляду на жизнь, когда вошелъ Бергеръ, бывшій членомъ благотворительнаго общества, и, въ этомъ качеств, нсколько разъ посщавшій г-жу Вундель. Хозяйка и гостья были равно испуганы тмъ, что онъ засталъ ихъ въ подобной обстановк, однакожь, съ низкими поклонами бросились подавать стулья ему и его спутниц.

Пользуясь ихъ страхомъ, Терез не трудно было, при помощи своего жениха, заставить старухъ разсказать всю исторію, въ которой было замшано имя Клары и которая подала Эриксену поводъ подозрвать свою невсту. Съ облегченнымъ сердцемъ вышла Тереза отъ вдовы Вундель: теперь она надялась найдти случай представить молодому человку дло въ истинномъ его вид.

— Мн хотлось бы возвратиться къ бдной Клар, чтобъ нсколько успокоить ее, сказала она жениху:— но лучше будетъ поскоре переговорить съ Эрпксеномъ. Мы подемъ къ нему и ты перескажешь ему все, что слышалъ. Надюсь, ты съумешь это сдлать?

Но едва прохали женихъ и невста нсколько шаговъ, какъ Тереза замтила Артура Эриксена: молодой человкъ уврялъ себя, что презираетъ и ненавидитъ измнницу, однакожь очень часто бродилъ близь дома, гд жила она. Тереза велла кучеру остановиться и подозвала Артура.

— Г. Эриксенъ! очень-рада васъ видть. Рекомендую вамъ Бергера: это мой женихъ, и мы съ нимъ длаемъ визиты. Но у меня есть до васъ дло, боле-важное, и если вы имете свободную минуту, то я прошу васъ ссть въ карету: мы переговоримъ съ вами.

Артуръ и Бергеръ съ недоумніемъ посмотрли на Терезу, карета была двумстная.

— Вы думаете, что вамъ негд помститься? Это легко устроить. Бергеръ, ты будешь такъ добръ, что посидишь пять минутъ на козлахъ.

Бергеръ сдлалъ недовольную мину.

— Другъ мой, я прошу тебя объ этомъ, ласково, но ршительно сказала Тереза:— скажи тихонько кучеру, чтобъ онъ халъ назадъ къ дому Клары, прибавила она шопотомъ.

Бергеръ отправился на козлы, и Артуръ съ улыбкою слъ на его мсто.

— Вы жестоко и совершенно-напрасно обидли Клару, прямо начала Тереза:— скажите сами, правдоподобно ли, чтобъ она могла быть виновата передъ вами?

— Не говорите о ней… грустно сказалъ Артуръ.

— Я знаю случай, возбудившій ваши подозрнія, твердо продолжала она:— вы обманулись. Дло вотъ въ чемъ. И она разсказала ему все, что слышала отъ Вундель и Бекеръ.— Если не врите мн, можете сами разспросить этихъ гадкихъ старухъ.

— Я врю вамъ, это должно быть такъ!— съ жаромъ воскликнулъ Артуръ.— Да, Клара не можетъ быть измнницею! Какъ я былъ глупъ, что оскорблялъ ее!

— Вы можете загладить свою ошибку. Карета подъзжаетъ, какъ видите, къ дому Клары.

Артуръ выпрыгнулъ изъ кареты и бросился вверхъ по лстниц.

— Теперь ты можешь, Бергеръ, ссть на свое прежнее мсто, сказала Тереза:— и подемъ продолжать наши визиты. Благодарю тебя, милый: ты своей разсудительностью и послушаніемъ помогъ мн сдлать доброе дло.

XV.
Герцогъ Альфредъ платитъ услугою за услугу.

На другой день, вечеромъ, у крыльца барона Бранда стояла почтовая карета. Лошади нетерпливо грызли удила, почтальйонъ успокоивалъ ихъ увреніями, что ждать уже недолго.

Въ зал подл Бранда стояла сестра его, баронесса Вольмаръ, съ своимъ сыномъ.

— Итакъ, все готово къ отъзду, говорилъ Брандъ:— ты отправишься въ деревню, которую я купилъ для тебя. Дло о развод скоро кончится, и на-дняхъ, ты будешь свободна.

— Но, Генри, зачмъ же ты разстаешься со мною? Штейнфельдъ знаетъ наши отношенія… Я боюсь за тебя, Генри: у тебя страшныя мысли.

— Скоро ты все узнаешь, Люси. Теперь я могу сказать теб одно: прости!— Пора, пора теб хать. Времени не должно терять безъ пользы.

— Но мы скоро увидимся съ тобою, Генри?

— Если мн удастся благополучно кончить свои дла, то очень-скоро, мои другъ, отвчалъ онъ съ замтнымъ волненіемъ въ голос. Но, прости, моя милая Люси! Будь счастлива! и, нжно обнявъ сестру и ея сына, онъ позвонилъ.— Подайте мантилью баронесс! сказалъ онъ вошедшему камердинеру.

Еще разъ поцаловалъ онъ сестру, еще разъ обнялъ ребенка и повелъ ее съ лстницы. И когда захлопнулась дверца экипажа, онъ закрылъ глаза руками и быстро отвернулся: ему слишкомъ-тяжело было разставаться съ сестрою, которую одну онъ любилъ на свт.

Черезъ нсколько минутъ пріхалъ Штейнфельдъ.

— Вы очень-хорошо сдлали, Штейнфельдъ, послушавшись моего совта: ваше присутствіе еще нсколькими минутами протянуло бы сцену свиданья, а она была мучительна для меня. Притомъ же, время не терпитъ, теперь мн дорога каждая секунда: вы знаете, приготовляясь къ дуэли, надобно привести въ порядокъ дла.

— Къ дуэли? Что это значитъ? Съ кмъ у васъ дуэль?

— Это секретъ, но вамъ я могу открыть его. Вы помните портреты Данкварта, рисованные Эриксеномъ? Я имлъ неосторожность слишкомъ-многимъ показывать ихъ — и вотъ слухи о моей шалости дошли до Данкварта. Очень-глупо имть дуэль съ такимъ противникомъ, но я не могъ отказаться отъ вызова.

— Баронъ, вы сами искали дуэли, сказалъ Штейнфельдъ, пристально смотря на него.

— Думайте, какъ хотите, но я прошу васъ на вс вопросы объ этомъ дл отвчать то, что вы слышали отъ меня. Быть-можетъ, даже очень-вроятно, что дуэль кончится для меня несчастливо. Такъ должно-быть.

— Это ужасно, Брандъ!

— Не должно жалть о томъ, что неизбжно. Но, поговоримте о дл, которое гораздо-важне. Я надюсь, что моя сестра будетъ счастлива. Я не ошибаюсь — такъ ли?

Штейнфелъдъ пожалъ ему руку.

— До свиданья же, Штенііфельдъ. Будьте счастливы.

Когда Штейнфельдъ ушелъ, Брандъ позвалъ Бейля.

— Вы пересмотрли мои бумаги, любезный г. Бейль? Не правда ли, он въ порядк? И если я уду на нсколько времени, поручивъ вамъ мои денежныя дла, они не пріидутъ въ разстройство?

— Вы узжаете? съ удивленіемъ спросилъ Бейль.

— Да, на нсколько дней. Кстати, вы были у герцога Альфреда? Что онъ сказалъ вамъ?

— Онъ сказалъ, что съ удовольствіемъ исполнитъ ваше желаніе и прідетъ въ назначенное время.

— Прекрасно. Будемъ же ожидать его, и займемся длами. Сестра моя ухала. Она говорила, что вы останетесь гувернёромъ ея сына. Вы согласны?

— О, безъ всякаго сомннія! Ребенокъ полюбилъ меня, да и я сильно привязался къ нему.

Разговоръ былъ прерванъ камердинеромъ, вбжавшимъ съ испуганнымъ лицомъ:

— Нашъ домъ окруженъ какими-то подозрительными людьми, съ безпокойствомъ сказалъ онъ.— Мн показалось, что это переодтые полицейскіе служители.

— Вотъ что! спокойно проговорилъ Брандъ:— впрочемъ, ужь время: три четверти девятаго.

— Боже мой! вскричалъ Бейль:— вамъ грозитъ страшная опасность, а вы принимаете извстіе о ней такъ холодно!

— Опасности пока еще нтъ, опасность прідетъ въ девять часовъ, съ улыбкою отвчалъ Брандъ: — эта опасность — президентъ полиціи, который лично хочетъ арестовать меня.

— И вы говорите объ этомъ такъ равнодушно!

— Вы забываете, что не всегда удается сдлать то, что хочешь сдлать. Такъ, вроятно, случится и съ президентомъ, сказалъ Брандъ, вынимая изъ ящика пару сигаръ, зажигая одну и подавая другую своему собесднику.— Отъ-нечего-длать, будемте курить. Надобно вамъ сказать, любезный г. Бейль, что я давно приготовлялся къ подобной развязк, она пришла скоре и неизбжне, нежели я думалъ. Но если я не могу избжать вообще разсчета съ жизнью, то принялъ мры, чтобъ разсчитаться наиболе-удобнымъ образомъ, избжавъ всякихъ сплетень, которыхъ, признаюсь, не люблю. А! вотъ и карета герцога Альфреда. Очень-пріятно, что онъ такъ пунктуально исполняетъ просьбы друзей.

— Что за диво! кричалъ герцогъ, съ шумомъ входи въ комнату: — у вашего подъзда, любезный баронъ, бродятъ полицейскіе. Что это значитъ?

— Coeur de rose! какъ это непріятно! Я этого ждалъ. Вы должны помочь мн, герцогъ.

— Очень-радъ. Да скажите же, зачмъ собралось это стадоворовъ у вашего дома?

— Скажите, герцогъ, вы не слышали ничего особеннаго о моихъ отношеніяхъ къ Данкваргу?

— Какъ смшно, что я не сообразилъ самой простой вещи! У васъ дуэль изъ-за карикатуръ, которыя вы всмъ показывали, и полиція хочетъ помшать этому длу — такъ ли?

— Вы угадали, герцогъ. Но я прошу васъ помочь мн ускользнуть отъ этихъ заботливыхъ попеченій о моей безопасности. Вы понимаете, хотя Данквартъ и смшной противникъ, но во всякомъ случа дуэль — дло чести, и я былъ бы въ отчаяніи, еслибъ не могъ явиться завтра поутру въ назначенное мсто.

— Готовъ помочь. Скажите только, что я долженъ длать.

— Я вамъ скажу, когда пріидетъ минута.

— Его превосходительство, г. президентъ полиціи! доложилъ камердинеръ.

— Вы, герцогъ, выразите неудовольствіе, что полиція вмшивается въ подобныя дла, и тотчасъ же удалитесь изъ моего дома, говоря, что не имете охоты сидть подъ стражею, шепнулъ Брандъ.

Директоръ полиціи былъ взволнованъ и разстроенъ необходимостью арестовать человка, который наканун былъ объявленъ женихомъ его дочери. Но хозяинъ Лисьей Норы, арестованный въ предъидущую ночь, показалъ, посл нсколькихъ допросовъ, что человкъ, называющій себя барономъ Брандомъ, находился въ сношеніяхъ съ нимъ, и директоръ полиціи, съ отчаяніемъ, принужденъ былъ арестовать своего нареченнаго зятя. Онъ твердо ршился исполнить свой долгъ, тмъ боле, что его сердце кипло негодованіемъ на дерзкаго обманщика. Входя въ комнату, онъ готовился коротко и грозно сказать: ‘арестую васъ именемъ закона!’ Но каково было его замшательство, когда онъ увидлъ герцога Альфреда, этого могущественнаго вельможу, разговаривающаго съ Брандомъ, и когда самъ Брандъ, котораго онъ полагалъ найдти пораженнымъ, спокойно и любезно встртилъ своего нареченнаго тестя и, сказавъ, что очень-радъ видть его, попросилъ его садиться, предлагая ему сигару! Не усплъ еще опомниться президентъ полиціи, какъ герцогъ уже позвонилъ и сказалъ вошедшему лакею:

— Прикажи подавать мою карету. Баронъ, вы извините меня, что я ухожу такъ скоро, но согласитесь, непріятно сидть подъ стражею. Мн кажется, что вы ужь слишкомъ-ревностны въ исполненіи вашихъ обязанностей, г. президентъ. Еслибъ со мною случилась такая же исторія, какъ съ барономъ, вы и меня посадили бы подъ арестъ? Очень-мило, очень-мило! Возможно ли дйствовать такъ неделикатно, и по какому ничтожному поводу! До свиданья, баронъ. Завтра мы съ вами увидимся.

— Надюсь, отвчалъ Брандъ: — если г. президентъ освободитъ меня отъ ареста, убдившись, что поступилъ опрометчиво.

И онъ пошелъ провожать герцога.

Президентъ стоялъ посреди комнаты, совершенно-растерявшись: не дальше, какъ вчера, онъ подвергся сильнымъ непріятностямъ, арестовавъ баронессу Вольмаръ. Уже-ли теперь, вмсто награды за ревность, его опять ждутъ выговоры? Но здсь дло совершенно другаго рода: здсь дло очень-серьёзное. Но какъ же герцогъ сказалъ, что онъ поднялъ шумъ изъ-за пустяковъ? Уже-ли встртилось какое-нибудь недоразумніе? Или арестанты оклеветали Бранда? Но вдь секретарь полиціи сказалъ также, что давно иметъ подозрнія противъ этого человка, и боялся говорить только потому, что видлъ его въ дружб съ своимъ начальникомъ. Какъ понять все это? Вдь герцогъ говорилъ, что и съ нимъ можетъ случиться то же, что съ Брандомъ… Что значатъ эти слова? Въ нихъ есть какой-то странный смыслъ…

Между-тмъ Брандъ проводилъ герцога до самаго крыльца. Герцогъ велъ его за руку и что-то говорилъ ему на-ухо. Полицейскіе почтительно разступились передъ вельможею, дверца кареты отворилась, камердинеръ Бранда шепнулъ что-то кучеру, отворилъ дверцу, и прежде, нежели полицейскіе успли шевельнуть рукою или сдлать шагъ, карета уже неслась во весь галопъ. Брандъ исчезъ, а герцогъ стоялъ на ступеняхъ крыльца одинъ, хохоча во все горло.

— Что вы надлали, герцогъ! съ ужасомъ вскричалъ президентъ, выбгая на лстницу.

— Что такое? Идите, однако, въ комнату, здсь холодновато, надюсь, ничего особеннаго. Завтра поутру Данквартъ получитъ царапину, или просто струситъ — и только. Согласитесь, вовсе не ваше дло было мшать дуэли барона съ Данквартомъ.

— Дуэли! Я не знаю ни о какой дуэли, я говорю о Бранд. Знаете ли вы, кого вы выпустили изъ нашихъ рукъ? Преступника, начальника шайки злодевъ!

— Что, что такое? Это новости! Вамъ везд чудятся преступники, любезный г. президентъ.

— Нтъ, не чудится мн! Я долго сомнвался, но теперь убдился…

И бдный президентъ, чуть не со слезами на глазахъ, разсказалъ герцогу все, что узнала полиція въ послднее время.

— Зачмъ же вы не предупредили меня, что дло идетъ не о дуэли?

— Да разв вы дали мн выговорить хоть одно слово? тоскливо отвчалъ президентъ.

— Во всякомъ случа, сказалъ герцогъ серьёзнымъ тономъ: — вы попались въ просакъ, и я не думаю, чтобъ для васъ было выгодно распускать слухи о промах, который не свидтельствуетъ о вашей предусмотрительности или распорядительности. Знаете, что? Не лучше ли вамъ молчать? Въ такомъ случа, я готовъ принять вашу сторону. Если же вы вздумаете разглашать глупости о человк, который былъ моимъ пріятелемъ, это не можетъ доставить мн особеннаго удовольствія. Да и вашей дочери неслишкомъ-выгодны будутъ подобные слухи. Совтую вамъ подумать объ этомъ и впредь быть распорядительне.

— Да, я самъ виноватъ, вздохнувъ, сказалъ президентъ.— Приходится молчать, если вамъ то угодно, герцогъ. Но вы оцните мою скромность и преданность вашимъ интересамъ…

— Безъ-сомннія, безъ-сомннія, готовъ служить вамъ, чмъ могу, гордо отвчалъ герцогъ.

XVI.
Разсказъ Йозефа.

На другой день у военнаго министра, графа Форбаха, былъ назначенъ обдъ, по случаю обрученія сына его съ фрейлиною фон-Сальмъ. Родственникъ невсты, майоръ, сидлъ поутру у жениха, толкуя о приготовленіяхъ къ свадьб.

Въ комнату вошелъ Йозефъ, лакей молодаго Форбаха, и остановился, какъ-бы желая заговорить.

— Ты хочешь, кажется, что-то сказать, Йозефъ, ласково спросилъ Форбахъ: — да, теб нужно оправдаться. Куда пропадалъ ты вчерашній вечеръ?

— Простите меня, ваше сіятельство. Я провожалъ барона Бранда, моего прежняго господина и благодтеля, дрожащимъ голосомъ отвчалъ слуга.

— Знаю, знаю. Что жь такое съ нимъ? У него была дуэль? Чмъ она кончилась?

— Онъ веллъ мн вчера въ девять часовъ вечера быть съ коляскою у заставы. Въ половин десятаго онъ пріхалъ въ экипаж герцога Альфреда на то мсто, гд я ждалъ его, онъ переслъ въ мой экипажъ, и мы поскакали въ Кёнигсгофенъ.

— Въ Кёнигсгофенъ? Ну, да, это самое удобное мсто для дуэли, проговорилъ Форбахъ.

— Тамъ ночевали мы, баронъ всталъ на разсвт, веллъ мн взять ящикъ съ пистолетами, и мы пошли въ рощу. Мы прошли нсколько сотъ шаговъ. Онъ взялъ у меня ящикъ и веллъ мн ждать его на томъ мст, а самъ пошелъ дальше, сказавъ, что онъ будетъ стрляться съ г. Данквартомъ, который долженъ привести съ собою секундантовъ и доктора. Съ четверть часа все было тихо въ лсу. Вдругъ раздался выстрлъ, и тотчасъ же вслдъ за нимъ другой. Я бросился въ ту сторону. Мой господинъ лежалъ мертвый. Пуля прошла ему въ самое сердце…

— Куда жь исчезли противникъ и секунданты? спросилъ Форбахъ.

— Я не знаю.

— Это странно! Въ-самомъ ли дл правда, что онъ убитъ на дуэли? Какъ ты думаешь, Йозефъ?

— Что бы я ни думалъ, ваше сіятельство, я буду говорить всмъ и каждому, что онъ убитъ на дуэли. Значитъ, онъ хотлъ, чтобъ такъ говорили, если сказалъ, что идетъ стрляться съ г. Данквартомъ.

— Да, это была воля умирающаго, и мы должны уважить ее, сказалъ, задумавшись, Форбахъ.

— Тмъ боле, что дуэль совершенно-правдоподобна, прибавилъ майоръ.— Данквартъ человкъ смшной, но самолюбивый. Онъ былъ сильно раздраженъ карикатурами, которыя Брандъ въ послдніе дни показывалъ всмъ своимъ знакомымъ, и могъ вызвать его на дуэль.

— Я привезъ тло въ городъ, продолжалъ Йозефъ: — оно лежитъ въ его дом.

Всть о смерти Бранда быстро разнеслась по городу, и никто не сомнвался, что онъ убитъ на дуэли. Данквартъ сначала говорилъ, что это неправда, что несправедливо обвиняютъ его въ смерти молодаго человка, но скоро онъ понялъ, какъ можетъ возвысить его подобное обвиненіе, и пересталъ оправдываться. Такимъ образомъ онъ прослылъ человкомъ храбрымъ, и съ той поры никто не смлъ уже подсмиваться надъ его странностями.

——

И въ дом Эриксеновъ скоро праздновалось обрученіе. Гордость и тонкое чувство приличій г-жи Эриксенъ были сокрушены непріятностями между зятемъ ея и дочерью, между сыномъ и невсткою. Поссорившіеся супруги примирились, но г-жа Эриксенъ не могла безъ ужаса вспомнить о томъ, какими скандалами угрожали репутаціи ея семейства эти ссоры. И она стала думать, что врнйшее средство сохранить семейную тишину — не мелочное соблюденіе приличій, а взаимная любовь мужа и жены. Когда Артуръ, подозрвая Клару, сказалъ ей, что пересталъ думать о танцовщиц, она была смягчена этою неожиданною уступкою, которую приписывала сыновнему повиновенію, не зная истинной причины ея. Видя потомъ Артура постоянно-печальнымъ и блднымъ, она стала жалть о немъ. Братъ Артура, отдавшій своего пріемыша на воспитаніе Штайгерамъ, и убдившійся въ томъ, что это семейство честное и почтенное, неутомимо дйствовалъ у матери въ пользу своего брата. Сестра Артура присоединила къ этому свои просьбы, и когда Артуръ, убдившись въ неосновательности своихъ сомнній, началъ просить у матери согласія на бракъ, суровость ея правилъ поколебалась, но не боле, какъ поколебалась, ршительный ударъ былъ нанесенъ только тмъ, что молодой Форбахъ, присоединивъ свои совты къ просьбамъ дтей, ршительно сказалъ, что не находитъ ни малйшаго нарушенія свтскихъ приличій въ женитьб Артура на фрейлейнъ Штайгеръ, привелъ въ подтвержденіе нсколько примровъ, заимствованныхъ изъ преданій аристократическаго общества и наконецъ прибавилъ, что онъ и жена его за честь и удовольствіе себ поставятъ быть въ знакомств съ Артуромъ и его женою, если эта жена будетъ Клара. Противъ этой блестящей перспективы — войдти въ близкое знакомство съ аристократіею, г-жа Эриксенъ не могла устоять, выразила свое полнйшее согласіе и благословила Артура и Клару.

Об свадьбы были въ одинъ день, и молодые супруги отправились путешествовать — свтскій обычай, исполненіе котораго со стороны Артура очень польстило самолюбію г-жи Эриксенъ. Форбахъ съ женою похали въ Парижъ, Артуръ и Клара — въ Италію, куда уже давно порывался молодой художникъ.

Вскор посл того было окончено дло о развод, начатое баронессою Вольмаръ и черезъ мсяцъ она стала г-жею Штейнфельдъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 10—12, 1855

ЕВРОПЕЙСКІЕ НЕГРЫ.

Часть первая.

I.Театральная карета.

II.Черные и розовые банты.

III.Балетъ.

IV.Клара и ея семейство.

V.Графъ Форбахъ и его друзья.

VI.Й. X. Блафферъ и Коми.

VII.Семейство Эриксеновъ.

VIII.На квартир г-жи Беккеръ.

IX.За кулисами.

Часть вторая.

I.Баронъ Брандъ.

II.Посщеніе.

III.Репетиція живыхъ картинъ.

IV.Лисья Нора.

V.Бухгалтеръ.

VI.Вечеръ наканун Рождества.

VII.Ночной гость.

VIII.Новый годъ.

IX.Марки герцога Альфреда.

Часть третьи и послдняя

I.Избавленіе.

II.Вечеръ у военнаго министра.

III.Старая исторія.

IV.Братъ и Сестра.

V.Въ семействъ Эриксеновъ.

VI.Ричардъ.

VII.Передъ маскарадомъ.

VIII.Свиданіе.

IX.Mademoiselle Тереза.

X.Баронъ Вольмаръ.

XI.Услуга герцогу Альфреду.

XII.Опасность.

XIII.Маскарадъ.

XIV.Невста и женихъ.

XV.Герцогъ Альфредъ платитъ услугою за услугу.

XVI.Разсказъ Йозефа.

Читайте также: