ЛТНЯЯ ИДИЛЛІЯ.
ЛТНЯЯ ИДИЛЛІЯ.
А. Т. Едгренъ-Леффлеръ.
А. Т. Едгренъ-Леффлеръ.
Переводъ со шведскаго.
ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
Летняя идиллия, Лефлер-Эдгрен Анна Шарлотта, Год: 1886
Время на прочтение: 256 минут(ы)
Обденный колоколъ созвалъ на большую гостиничную веранду всхъ жильцовъ, дулъ сильный втеръ съ моря, и дамы прибжали запыхавшись съ разввающимися юбками. Погода не благопріятствовала пребыванію на веранд. А между тмъ, вотъ остановилась первая изъ дамъ и стала глядть на море, за нею другая, третья, и вс он стояли, испуская отъ времени до времени удивленные возгласы. Маркизы стучали, ударяясь о крышу веранды, двое слугъ прибжало изъ залы, чтобы собрать ихъ и прикрпить къ столбамъ, по это удалось только посл долгихъ усилій. Большинство дамъ явилось безъ шляпъ и искусственный безпорядокъ причесокъ съ подвитыми, красиво окаймляющими лобъ волосами уступилъ мсто неожиданному безпорядку съ прямыми клоками волосъ, торчащими тамъ и сямъ и возбуждавшими недоумніе, потому что никакъ нельзя было понять, откуда они взялись, такъ какъ остальные волоса были вьющіеся.
— Что это такое? Что это виднется тамъ вдали?
— А! да это сумасшедшій норвежецъ, это онъ плаваетъ среди бурныхъ волнъ.
— О Боже! что вы говорите? вскричала одна изъ дамъ, готовая, казалось, упасть въ обморокъ при этомъ неожиданномъ извстіи. Фалькъ плаваетъ тамъ, среди этихъ ужасныхъ волнъ?
— Посмотри на ‘лозу’, шепнулъ одинъ изъ мужчинъ. Она опять нуждается въ поддержк. Поспши, воспользуйся случаемъ. Только помни — она вситъ не мене десяти пудовъ!
— Это чистое безобразіе, раздался тонкій щебечущій женскій голосокъ. Непростительно рисковать жизнью такимъ нелпымъ образомъ, совершенно даромъ.
— Не говорите этого, я нахожу, напротивъ, что такое необыкновенное мужество просто грандіозно, возразила ‘лоза’.
— Ого, вотъ опять начинается перепалка между ‘лозою’ и ‘синею’, говорили улыбаясь мужчины.
Синяя получила это имя по многимъ причинамъ. Во-первыхъ, она была студенткою въ Упсал и авторомъ нсколькихъ анонимныхъ статей по женскому вопросу, въ которыхъ проводились самые радикальные взгляды, во-вторыхъ, она любила одваться въ синій цвтъ и обладала, парою прекрасныхъ синихъ глазъ, при этомъ она произносила самыя рзкія фразы голосомъ, который звучалъ, какъ щебетаніе птицъ, и съ самымъ кроткимъ выраженіемъ маленькаго, нжнаго улыбающагося ротика. У нея была маленькая тонкая фигурка съ легкими, безшумными движеніями, гладкіе, блестящіе волосы съ красноватымъ оттнкомъ, и высокій, выпуклый, гладкій лобъ, который казался нсколько обнаженнымъ. Друзья ея совтывали ей обрзать на лбу волосы, говоря, что это ей будетъ гораздо больше къ лицу, но у нея были на этотъ счетъ свои опредленные принципы и она этого не желала. Высокій чистый лобъ придавалъ лицу интеллигентное выраженіе,— она была женщина мыслящая и не хотла имть видъ собаченки.
Посторонній, услышавшій прозвище ‘лоза’ и ‘синяя’ наврное ошибся бы если бы его попросили догадаться, къ кому относятся эти шутливыя названія, обязанныя своимъ происхожденіемъ остроумію скучающихъ постителей утскэрскихъ морскихъ купаній. Маленькая ‘синяя’ дйствительно походила на ‘лозу’, нуждающуюся въ опор, и при взгляд на нее трудно было поврить, чтобы этотъ улыбающійся ротикъ и этотъ щебечущій голосокъ, имли что-нибудь общее съ ярымъ радикализмомъ, скрывающимся подъ такою кроткою вншностью. Напротивъ того, такъ называемая ‘лоза’ смотрла настоящимъ синимъ чулкомъ. Но кто приглядывался къ ней ближе, тотъ вскор находилъ, что подъ этимъ мужскимъ обликомъ скрывалась настоящая женская душа. Она ненавидла современное женское эмансипаціонное движеніе,— да, она такъ сильно ненавидла его, что вся ея душа возмущалась при вид маленькой студентки и при мысли, какъ много зла надлали подобнаго рода женщины, которыя стараются возстановить женщину противъ ея природнаго господина, научаютъ ее критиковать лицо, которому она обязана подчиняться, отнимаютъ всю прелесть и всю поэзію отъ того, что есть наиболе прелестнаго и наиболе поэтичнаго въ мір,— лоза, обвивающая дубъ, слабая и кроткая женщина, которая любовно и униженно, да, униженно склоняется на сильную грудь мужчины. Все это она произносила громовымъ голосомъ, смотря вверхъ съ подходящимъ къ обстоятельствамъ экзальтированнымъ выраженіемъ маленькихъ свтлосрыхъ потухшихъ глазокъ. Въ отвтъ на это маленькая ‘синяя’, всегда съ нсколько смущенною миною, щебетала, что для нея просто нестерпимо слышать, какъ можетъ женщина въ наше время быть настолько лишенною чувства собственнаго достоинства, какъ можетъ вообще кто-либо смотрть униженно на другого, будь то мужчина или женщина, которая стоитъ всегда несравненно выше мужчинъ по душевной чистот,— да, она не можетъ понять, какъ могутъ вообще женщины соглашаться выходить замужъ при существующихъ обстоятельствахъ, когда мужчины настолько пали въ нравственномъ отношеніи, она думаетъ, что единственное средство исправить мужчинъ состоитъ въ томъ, чтобы вс женщины образовали изъ себя антибрачный союзъ и объявили, что соглашаются выходить замужъ только за чистыхъ мужчинъ. Вс эти разговоры сильно увеселяли общество купающихся: одни принимали сторону ‘лозы’, другіе — сторону ‘синей’, ‘лоза’ отъ волненія гремла, ‘синяя’ плакала отъ досады.
Впрочемъ сегодня дла не зашли такъ далеко: ‘лоза’ была слишкомъ заинтересована этимъ, по ея мннію, грандіознымъ зрлищемъ человка, сильнаго человка, боровшагося со стихіями, а ‘синяя’, считая совершенно безсмысленнымъ такой безполезный рискъ жизнью, отвернулась и перестала смотрть на море, гд человкъ, одаренный разумомъ, такъ сильно поддавался вліянію чисто животныхъ инстинктовъ.
Но среди общества было и другое лицо, рзко порицавшее героическую выходку норвежца. Одна дама, прозванная остряками ‘клячею’ благодаря краснымъ глазамъ на очень блдномъ лиц, серьезно возмущалась безнравственностью зрлища — мужчины въ естественномъ вид. Конечно, разсмотрть можно было только голову съ густыми русыми волосами, которая то показывалась, то исчезала опять среди лнящихся волнъ. Но такъ какъ вс присутствующіе несомннно знали, что нельзя плавать въ плать, то ‘кляча’ находила, что ея скромность страдаетъ отъ того, что вс это сознаютъ вмст съ нею. Она была сестрою мстнаго доктора, который тоже пришелъ на веранду вмст со своею молоденькою дочерью, и выражала брату глубокое негодованіе по поводу живого и нескрываемаго интереса, съ какимъ молодая двушка слдила за русою головою, ныряющею въ волнахъ.
— Но это именно и доказываетъ, насколько моя двочка невинна, возразилъ докторъ. Она и не думаетъ объ этомъ. Ты испортишь ее, если будешь возбуждать такія мысли.
— Ты неправъ, отвтила ‘кляча’ голосомъ, который по своему ясному, пронзительному звуку походилъ на звонъ серебрянаго колокольчика, и посмотрла брату прямо въ глаза испытующимъ, пристальнымъ взглядомъ, который всегда какъ бы старался проникнуть въ самую душу ближняго. Необходимо думать о такихъ вещахъ. Христіанинъ никогда не можетъ быть слишкомъ деликатнымъ въ длахъ, оскорбляющихъ скромность, и индифферентность въ этомъ отношеніи доказываетъ вовсе не невинность, а скоре безстыдство,
— Но, милый другъ, вскричалъ маленькій рыжеватый докторъ, повышая голосъ, вс мы ходимъ голые — въ платьяхъ,— и я не вижу, почему хуже быть голымъ въ волнахъ.
Это замчаніе было услышано всми присутствующими и возбудило общій хохотъ, вс поняли, конечно, чмъ оно было вызвано, и не мало насмшливыхъ глазъ устремилось на скромную ‘клячу’. Но это ее не смутило. Она встртила вс обращенные на нее взоры гордымъ, уничтожающимъ взглядомъ, такъ что большинство было принуждено отвернуться или опустить глаза.
Въ нкоторомъ отдаленіи отъ общества, въ уголку веранды стояла дама приблизительно тридцати лтъ, на которую часто засматривалась публика, но къ ней никто не подходилъ и не заговаривалъ. Разсказывали, что она влюблена въ норвежца, говорили даже, что она съ нимъ въ связи, и положеніе ея среди купающихся было довольное одинокое. Дамы не любили ее, находили страшной кокеткой, она тоже не была особенной любительницей дамскаго общества, мужчины отстранились отъ нея, какъ только она начала оказывать явное предпочтеніе норвежцу.
Она была замужемъ, но то былъ, какъ говорили, французскій бракъ,— подразумвая при этомъ, что мужъ и жена живутъ на отдльныхъ половинахъ и видятся другъ съ другомъ только въ обденные часы. Мужъ почти весь день проводилъ на рыбной ловл,— это была у него настоящая страсть, которую онъ могъ удовлетворять только во время короткихъ лтнихъ вакансій, отнятыхъ имъ отъ длъ.
Анна Краббе стояла, обвивая руками одинъ изъ столбовъ веранды, наклонившись впередъ своею тонкою, гибкою фигурою и устремивъ на море свои большіе, сильно оттненные, мечтательные, васильковые глаза, которые принимали иногда необыкновенно суровое выраженіе, она, казалось, была всецло занята происходившимъ на мор и глубоко равнодушна къ замчаніямъ окружающихъ.
Но тутъ произошло событіе, которое сразу отвлекло взоры всхъ отъ моря и заставило забыть зрлище, за которымъ они слдили съ такимъ напряженнынъ вниманіемъ. Новая дама,— да, совершенно новая для всхъ дама появилась на веранд. Она вошла такъ свободно, какъ будто была давно представлена всему обществу и принята имъ въ свой кружокъ, смло подошла къ групп мужчинъ и спросила:
— Не думаете-ли вы, что тутъ есть опасность?
Вс взоры обратились на нее, и одинъ изъ мужчинъ отвтилъ:
— Конечно нтъ, онъ выскочитъ, это лучшій пловецъ, какого я когда-либо видлъ.
Можетъ быть это,— да, да, наврное такъ! Спросить швейцара! Отвтъ распространился съ быстротою молніи. Да, это она, она! Наконецъ-то! Вотъ уже скоро дв недли, какъ для нея приготовлено помщеніе въ гостинниц, дв лучшія комнаты съ видомъ на море, и ее ждали со дня на день, ждали съ большимъ любопытствомъ и нетерпніемъ.
Хотя она уже много лтъ проживала въ Рим, но на родин ее вс знали. Посщавшіе Римъ скандинавки много разсказывали о ней по возвращеніи домой, а когда картины ея появлялись на выставкахъ въ Стокгольм, он возбуждали всегда всеобщее вниманіе.
‘Кляча’ имла свои сомннія относительно нравственности художницы, потому что она рисовала голыя фигуры, большею частью дтей, но также и лсныхъ нимфъ и фавновъ и тому подобныхъ сомнительныхъ личностей. Было не мало и другихъ дамъ, которыя въ глубин души питали т же подозрнія, но не ршались громко высказывать ихъ, такъ какъ считали себя знатоками искусства,— а он знали, что искусство иметъ право быть голымъ. ‘Лоза’ приходила въ уныніе при вид искусства, до такой степени лишеннаго всякаго идеальнаго содержанія, ‘синяя’ же горячо защищала современную теорію: то, что рисуютъ, не иметъ никакого значенія,— важно то, какъ рисуютъ.
Какъ только распространилось извстіе, что она наняла себ помщеніе въ гостинниц, тотчасъ начались безконечные споры о ея произведеніяхъ. Теперь же она сама такъ внезапно предстала предъ ними, что ея произведенія были забыты ради ея личности.
Художница Улла Розенгане, повидимому, сильно заинтересовалась пловцомъ. Она громко спросила, кто это такой. Дамы сдлали видъ, будто не слышатъ вопроса, точно онъ прозвучалъ въ воздух, не будучи обращеннымъ ни къ кому изъ нихъ. Нельзя же вступать въ разговоръ съ особой, никому не представленною.
Но докторъ счелъ своею обязанностью отвтить — это норвежскій народный ораторъ Рольфъ Фалькъ. Онъ содержитъ въ Норвегіи высшую народную школу и пріхалъ сюда на парусной лодк недли дв тому назадъ. Вонъ тамъ ниже стоитъ и его лодка.
— Лодка не велика, сказала Улла. Неужели онъ въ ней пріхалъ изъ Норвегіи.
— Да, онъ такой же превосходный лодочникъ, какъ и пловецъ. Это, вообще, очень эксцентричный человкъ, въ чемъ вы вскор сами убдитесь. Но, быть можетъ, вы позволите мн взять на себя смлость представиться вамъ,— такъ какъ никто другой не можетъ этого сдлать. Докторъ Браттъ, мстный врачъ. А это моя сестра, г-жа Мэллеръ, продолжалъ онъ, указывая на ‘клячу’, которая открыла свои большіе глаза, посмотрла Улл въ лицо глубоко проницательнымъ взглядомъ и крпко и сердечно пожала ей руку. Докторъ продолжалъ faire les honneurs.
— Для насъ большая честь — и для нашего маленькаго Утскэра, что къ числу своихъ гостей мы можемъ прибавить и г-жу Розенгане, сказалъ онъ. Позвольте вамъ также представить фрэкенъ Евелину Суръ,— онъ указалъ на ‘лозу’, и фрэкенъ Нелли Нерманъ,— такъ называлась ‘синяя’.
Г-жа Суръ съ достоинствомъ кивнула головою, за то Нелли Нерманъ поспшила съ живостью заявить, что она очень рада случаю познакомиться съ знаменитою художницею.
— Почему именно нашъ маленькій Утскэръ удостоился чести вашего посщенія, спросила она. Ахъ да, вдь у васъ тутъ есть родственники? Одна г-жа Розенгане…
— Да, это моя тетка съ материнской стороны и въ то же время вдова моего дяди. Я сюда пріхала нарочно для того, чтобы провести лто съ нею и ея дтьми.
— Но они не живутъ въ гостинниц, замтила Нелли. Они врно поселились гд-нибудь отдльно.
— Они на дач,— тетка моя больна, а дочь ея Еглантина — глухонмая.
— Да, я слышала объ этомъ, сказала Нелли. Какъ это грустно. Но когда родители въ родств между собою… Я знаю доцента, продолжала она съ нкоторымъ смущеніемъ. Онъ очень интересный собесдникъ.
— О да, отвтила улыбаясь Улла. Онъ большой оригиналъ, это врно, но, у него не мало и добрыхъ качествъ, какъ мн кажется.
— И очень умная голова, прибавила Нелли горячо.
Г-жа Краббе отвернулась отъ моря, гд уже ничего не было видно, и глаза ея встртились съ глазами Уллы.
— Какъ — ты здсь?
— Я могла-бы повторить твой вопросъ. Но я конечно знала, что здсь ждутъ прізда знаменитой Уллы Розенгане.
— Вотъ уже скоро десять лтъ, какъ мы не видались. Но я тебя сейчасъ же узнала. Удивительно, право, какъ ты мало измнилась.
— Я?! о какъ ты можемъ это говоришь!
— Какая странная эта г-жа Краббе? говорили между собою дамы, входя въ столовую. Она ни разу не подала виду, что знаетъ фрэкенъ Розенгане, а между тмъ сколько было о ней толковъ за послднее время! Это воплощенная скрытность!
Г-жи Краббе и Розенгане направились вмст въ столовую. Такъ какъ норвежецъ былъ ея сосдомъ по столу, то г-жа Краббе охотно помшала-бы Улл ссть рядомъ съ собой, если-бы могла. Но внимательный содержатель гостинницы, думая сдлать удовольствіе своей знаменитой гость, приказалъ посадить ее рядомъ со знакомой, пришлось волею-неволею покориться.
По окончаніи супа, когда принесли рыбу, въ зал послышалось движеніе, одно изъ тхъ, которое наблюдается иногда въ театрахъ посл удачной реплики актера. Нельзя собственно сказать, чтобы кто-либо изъ зрителей двинулся или издалъ какое-либо восклицаніе, но по всему театру слышится какъ-бы трепетаніе листьевъ посл порыва втра,— непроизвольное выраженіе чувствъ, которое умный актеръ цнитъ выше всякихъ аплодисментовъ.
Въ залу вошелъ новый поститель съ фигурою настоящаго викинга, онъ быстрыми шагами направился къ г-ж Краббе и слъ рядомъ съ ней. Это былъ высокій, широкоплечій человкъ, съ гибкимъ станомъ, энергическимъ, чисто норвежскимъ типомъ лица, густыми волосами, отброшенными назадъ съ широкаго лба, и съ вызывающимъ, надменнымъ и въ то же время пріятнымъ, полнымъ жизни и здоровья выраженіемъ во всей его личности. Онъ былъ героемъ купаній,— не только по своимъ подвигамъ въ дл плаванія, но и потому, что при его появленіи нердко усиленно бились женскія сердца, краснли и блднли женскія щеки, застнчиво опускались женскіе глаза и нжно звучали женскіе голоса, и ‘лоза’ всякій разъ съ томленіемъ во взор поглядывала на высокій крпкій дубъ.
Улла Розенгане, отъ природы очень наблюдательная, уже въ самомъ начал обда догадалась о роли, какую игралъ на морскихъ купаніяхъ эксцентрическій норвежецъ. Ея ясный, внимательный взоръ, который, казалось, снималъ всегда съ васъ мрку въ длину и ширину, быстро замтилъ, какое впечатлніе усплъ произвести сверянинъ на женскія сердца. Говорили ли о немъ, или нтъ, все равно, но какъ только отворялась дверь, дамы оборачивались, краснли и смотрли выжидающимъ образомъ на дверь или въ противоположную сторону. Все это очень забавляло Уллу. Герои романовъ вообще рдки,— какая удача, чтобы здсь, въ этомъ уединенномъ шведскомъ мстечк, наткнуться именно на одного изъ нихъ.
Г-жа Краббе совершенно не говорила съ нимъ,— она еле поклонилась ему, но съ той минуты, какъ онъ вошелъ въ залу, она перестала сть. Сначала онъ не обратилъ на это вниманія. Онъ былъ веселъ, разговаривалъ громко чрезъ столъ, съ сосдями направо и налво, былъ нсколько шуменъ и смялся смхомъ, который понравился Улл своею сердечною веселостью, но въ то же время непріятно поразилъ ее своею несдержанностью.
— Но вы ничего не дите, моя милая барынька, вскричалъ онъ внезапно, обращаясь къ г-ж Краббе, которая отказалась вновь отъ предлагаемаго ей блюда.
— Я не могу сть, потому что слишкомъ много болтаю, отвтила она, слегка улыбаясь.
— Болтаете! Да вы не сказали ни одного слова съ тхъ поръ, какъ я вошелъ въ комнату.
— Да? въ самомъ дл? А вы это замтили?
‘Вотъ оно’, подумала Улла, ‘наше истое сверное кокетство. Отталкивать, чтобы привлечь, играть роль обиженной, кокетничать пассивно. Какъ это все искусственно и какъ мн не нравится!’
— Но почему же вы и не дите, и не болтаете? спросилъ наконецъ норвежецъ.
— Это васъ, вроятно, мало интересуетъ. Я желаю одного только, чтобы это не уменьшило ни вашего аппетита, ни вашей веселости.
Фалькъ быстро наклонился къ сосдк и, смотря ей въ лицо своими блестящими глазами, сказалъ ей вполголоса: ‘Если я васъ обидлъ, то вы должны сказать мн: чмъ?’.
Его глаза остановились на ней съ такимъ выраженіемъ, что
Улла, сидвшая по другую ея сторону, почувствовала себя очень неловко, нтъ, это было именно такого рода ухаживаніе, которое она не могла выносить. Въ этомъ взор не было страсти,— иначе она ничего не имла бы противъ него,— это было заигрываніе, игра въ страсть.
Г-жа Краббе наклонилась надъ своею тарелкою, разрзала хлбъ на шесть равныхъ кусковъ, старательно разложила ихъ въ два ряда и затмъ шепнула:
— У меня сегодня нсколько разстроены нервы, я не выношу душевныхъ волненій,— вотъ почему я не могу сть.
— Душевныхъ волненій! повторилъ онъ. Но изъ за чего же? Вдь это была просто моя ежедневная экскурсія.
— Я этого не выношу, сказала она, закрывая глаза. Я видла, какъ васъ поперемнно подхватывала то одна, то другая большая волна,— это меня страшно испугало, теперь я совсмъ больна.
Эта явная аффектація надола Улл.
— Какъ вы думаете, могу-ли я еще теперь, въ мои годы, научиться плавать? Я совсмъ не умю, спросила она Фалька.
— О, конечно, отвтилъ онъ. Вы хотите научиться? Вы смлы, не правда-ли? Я это вижу по вашему лицу. А если вы смлы, то это пустое дло.
— Можетъ быть вы будете такъ добры, согласитесь дать мн нсколько уроковъ?
Нсколько головъ посмотрло на нихъ.
— Съ величайшимъ удовольствіемъ. Мн всегда хотлось, чтобы дамы и мужчины плавали здсь вмст, какъ во Франціи.
— Ахъ да, правда, сказала Улла, только теперь понявшая, почему на нее смотрятъ съ такимъ удивленіемъ. Это не принято въ Швеціи.
— Не принято — вотъ слово, которое я не терплю, вскричалъ Фалькъ. Что, если мы поставимъ себя выше условныхъ приличій, фрэкенъ? Что, если мы съ вами постараемся основать общество пловцовъ, въ которомъ мужчины и женщины плавали бы вмст.
— Вотъ отличная мысль! воскликнулъ Улла.
За столомъ воцарилось молчаніе, удивленное, негодующее молчаніе. Этого можно было всегда ожидать отъ нея, которая такъ любила рисовать голыя фигуры, нужно-же было ей пріхать именно на эти морскія купанія и производить здсь такой скандалъ.
Вставъ отъ обда, Фалькъ остановился съ Уллою на веранд, продолжая оживленно бесдовать съ ней. Анна Краббе исчезла. Черезъ нсколько минутъ Фалькъ оглянулся и сталъ искать ее глазами.
— Я именно сегодня условился покататься на лодк съ г-жею Краббе, сказалъ онъ. Она врно поджидаетъ меня у моря. Не желаете-ли и вы принять участіе въ прогулк?
— Охотно, отвтила Улла.
Прохаться на лодк мимо шведскихъ береговъ, это было нчто совершенно новое, неиспытанное, пріятное! Эти старыя, срыя скалы! Она не знаетъ, любитъ-ли ихъ, во всякомъ случа не сильно,— она любитъ югъ, только югъ,— но однако срыя скалы, блдное небо съ своимъ нсколько холоднымъ свернымъ оттнкомъ, такое эфирное, высокое, заливы, рифы и сро-зеленыя волны — все это хватаетъ за душу, затрогиваетъ то, что скрыто въ глубин души и такъ рдко прорывается наружу.
— Любовь къ родин? спросилъ норвежецъ.
— О нтъ, она вовсе не была патріоткой, она была космополиткой.
— Жаль, сказалъ онъ съ какою-то сердечною наивностью. Тотъ, чье сердце не билось горячо за родину, не знаетъ лучшаго чувства въ мір. Тотъ не знаетъ врно также, что значитъ любить семью, домъ.
— У меня нтъ ни семьи, ни дома, прервала она его. У дикихъ птицъ нтъ также ни гнздъ, ни семьи, а между тмъ жизнь ихъ самая счастливая!
Нчто въ ея словахъ непріятно поразило его. Глубокія чувства были, по видимому, чужды ей. Потому-то она и могла жить такъ одиноко, безъ всякихъ связей съ остальнымъ міромъ. Его взглядъ остановился на Анн Краббе, которая сидла у моста и ждала.
— Интересно посмотрть, что изъ этого выйдетъ, сказала ‘кляча’, проходившая мимо съ одною пожилою дамою. Г-жа Краббе никогда не соглашается здить съ Фалькомъ въ обществ другой дамы.
— Это совершенно естественно, отвтила старая дама, остановившись, чтобы лучше слдить за тмъ, что происходило на мосту. Разъ мой мужъ здилъ съ ними въ лодк, она все время сидла рядомъ съ Фалькомъ и какъ только лодка наклонялась на сторону, схватывала его за руку, сжимала ее и кричала отъ страху. Она очень боится моря, если и здитъ, то только ради того, чтобы быть съ нимъ, никто не видалъ ее въ лодк ея мужа.
При вид Уллы, Анна встала съ потемнвшими глазами и пошла имъ на встрчу.
— Я готовъ, закричалъ Фалькъ, и фрэкенъ Розенгане детъ тоже съ нами.
— Я не поду сегодня, сказала Анна, на плечахъ у нея былъ накинутъ дождевой плащъ, а въ рукахъ она несла плэдъ, что ясно указывало на ея намреніе кататься. Дуетъ слишкомъ сильный втеръ.
Улла сразу поняла причину этой перемны.
— Я тоже думаю, что сегодня не стоитъ хать, сказала она. ‘Не я стану разлучать любящія сердца’, подумала она съ нкоторымъ чувствомъ неудовольствія.
Она вернулась въ гостинницу, а Фалькъ послдовалъ за Анною на ея любимое мстечко въ скалахъ, гд она любила подолгу сидть и смотрть на море.
Сегодня она была въ дурномъ расположеніи духа и мало расположена разговаривать. Она думала о своей старой школьной подруг Улл Розенгане съ стсненнымъ сердцемъ и даже съ нкоторою злобою. Она предчувствовала со всею подозрительною ревностью любящей женщины, что эта художница своимъ свободнымъ обращеніемъ, выработаннымъ благодаря постоянному, ничмъ не стсненному общенію съ мужчинами, со своими великосвтскими манерами и умніемъ вести салонные разговоры можетъ сдлаться опасною соперницею. Что могла она противопоставить ей,— она, у которой не было ни умнія поддерживать бесду, ни образованія, ни какихъ-либо особыхъ интересовъ. У нея не было ничего, кром своей любви, или врне сказать, она не длала себ иллюзій на этотъ счетъ, кром своего страстнаго, пылкаго желанія быть любимой. Она желала быть любимой не въ смысл обыкновенной привязанности,— къ такого рода чувству она относилась совершенно равнодушно и у нея никогда не было ни одного друга,— она хотла сдлаться предметомъ страстныхъ желаній мужчины, его пылкихъ взоровъ, его затаенныхъ мечтаній. Безъ этого жизнь теряла для нея всякій смыслъ, обращалась въ пустую безсмысленную туманную картину, на которую она смотрла разсянно, безучастно, и которая казалось ей такой же недйствительной, какъ и сны.
Такимъ страстнымъ мечтамъ она предавалась съ ранняго возраста. Ея родители и учителя принимали ея задумчивость за выходящія изъ ряду способности и отъ нея, какъ отъ богато одареннаго ребенка, котораго нельзя втискивать въ обыкновенныя рамки, требовали гораздо меньше прилежанія въ чтеніи и другихъ работахъ. Ея большіе выразительные глаза, сжатыя губы, сдержанное обращеніе придавали ей загадочность сфинкса и вс, кто влюблялся въ нее, увлекались именно этимъ, чмъ-то таинственнымъ, которое проникало все ея существо и общало такъ много при ближайшемъ знакомств.
Фалькъ поддался также этому очарованію, а между тмъ онъ сидлъ теперь рядомъ съ ней и думалъ о другой. Никто никогда не производилъ на него такого сильнаго впечатлнія. Онъ не зналъ даже, какое это было впечатлніе, пріятное или непріятное, онъ зналъ только одно, что не могъ не думать о ней. Высокій гибкій станъ, свободная и гордая посадка головы, ея необыкновенная увренность въ каждомъ движеніи, свободная увренность прирожденной свтской женщины, и эти волосы, мелкими мягкими кудрями вьющіеся вокругъ головы — и глаза и улыбка.
— Ну! сказала Анна, взглянувъ на него.
— Что?
— Подемъ?
— Какъ?! Вдь это было-бы невжествомъ относительно фрэкенъ Розенгане.
— Тогда отправляйтесь къ ней. Почему вы сидите здсь? сказала Анна, сдвинувъ густыя брови.
— Но право, фру, втеръ на мор слишкомъ силенъ!
— Я не боюсь, отвтила она, поблднвъ.
— Неправда, вы боитесь, я вижу по вашему лицу.
— Есть вещи, которыхъ я боюсь гораздо больше, чмъ хать на лодк съ вами, сказала она, и взоры ихъ встртились,
— Такъ вы хотите хать на лодк со мною? переспросилъ онъ.
Она посмотрла на волнующееся море, слегка содрогнулась, закрыла на секунду глаза, но отвтила ршительнымъ тономъ: ‘да’.
Солнце яркими лучами грло голыя, сроватыя скалы, возвышавшіяся надъ бухтою, у которой были расположены морскія купанія. У подножія скалъ разстилалось море, безмятежное, безмолвное и безцвтное. Воздухъ былъ проникнутъ сухимъ туманомъ, облекающимъ горы и рифы. Повсюду царила глубокая тишина. Никто не ршался двигаться въ полудневный жаръ. Большая часть публики засла на верандахъ, съ работами или книгами въ рукахъ. Вся флотилія лодокъ стояла въ гавани. Внизу на веранд мужчины обыкновенно ухаживали за дамами, но сегодня и это шло у нихъ вяло. Если и происходило какое-либо движеніе, то только по направленію къ купальнямъ и обратно.
Среди пыли на солнцепек большой дороги расположилась подъ своимъ походнымъ зонтомъ фрэкенъ Розенгане. Дорога въ этомъ мст длала поворотъ и приближалась къ морю, гд два-три мальчика купались между двумя защищающими ихъ отъ солнца скалами. Въ этой маленькой природной бухт стояло нсколько рыбачьихъ лодокъ, нсколько стей было растянуто на берегу для сушенія, къ обрыву скалы былъ прилпленъ маленькій ветхій сарайчикъ для укрыванія лодокъ, сдоволосый старикъ сидлъ около и починялъ сти — все это вмст представляло весьма живописную картину, случайно очень удачно расположенную, и художница употребляла вс усилія, чтобы успть набросить ее на полотно раньше, чмъ она разстроится.
Она не обращала никакого вниманія на непріятный запахъ сушеной рыбы и гнилыхъ морскихъ водорослей, равно какъ и на палящій зной солнечныхъ лучей, но продолжала свою работу, рисуя большими, сильными взмахами кисти и не замчая, что нкоторые изъ дачниковъ приблизились къ ней и разговаривали, стоя за ея спиною.
Ея раздвижной стулъ глубоко врзался въ песокъ, и чтобы удобне сидть, она принуждена была протянуть ноги во всю ихъ длину. Свою большую соломенную шляпу она сдвинула со лба, такъ что нижняя часть лица подвергалась вся дйствію солнечныхъ лучей — зонтъ защищалъ только полотно и палитру. Пепельные, мягкіе волоса падали ей на лобъ завитками до самыхъ бровей, свтло-голубые глаза прищурились отъ солнца, а лицо, съ покраснвшимъ отъ загара носомъ было покрыто слегка веснушками. Платье было сшито изъ платковъ, драпированныхъ во всевозможныхъ направленіяхъ, оно было коротко и изъ подъ него выглядывала блая кружевная юбка. Ноги съ высокимъ подъемомъ были зашнурованы въ желтые парижскіе ботинки,
‘Синяя’ и ‘лоза’, то есть фрэкенъ Нелли Нерманъ и фрэкенъ Евелина Суръ, съ любопытствомъ разсматривали это оригинальное явленіе, о которомъ он не знали, что думать. Все существо фрэкенъ Розенгане было проникнуто такою глубокою самоувренностью, что ясно было, какъ мало вниманія обращала она на замчанія, которыя могли длаться на ея счетъ. Она очевидно имла достаточно мужества, чтобы оставаться всегда самой собою и такъ мало интересовалась тмъ, что другіе думали о ней, и подходила-ли она сама или нтъ къ окружающей обстановк, что ея полный индифферентизмъ производилъ импонирующее дйствіе, и въ то-же время въ этой удивительной самоувренности было нчто, задвающее васъ за живое. Любопытне всего, что эта безцеремонность, вольность въ обращеніи, которая у каждой другой указывала-бы на недостатокъ воспитанности, у нея, напротивъ того, казалась чмъ-то безспорно изящнымъ, такъ что право, право…
Таковы были молчаливыя размышленія Нелли Нерманъ, пока она стояла и внимательно разсматривала Уллу Розенгане и ея работу.
Но Евелина Суръ вполголоса замтила кавалеру Уллы, доценту Розенгане:
— Право, жалко видть, на сколько современное искусство лишено идеализма. Возьмемъ хотя-бы, напримръ, этотъ сюжетъ — вдь въ немъ нтъ ни мысли, ни идейнаго содержанія.
Доцентъ, который при всякомъ рзкомъ замчаніи чувствовалъ себя крайне неловко и всегда старался примирить противоположные взгляды, охотно распространился бы въ отвтъ на это замчаніе, но такъ какъ онъ стоялъ слишкомъ близко отъ художницы, чтобы держать неслышно отъ нея маленькую рчь, приготовленную имъ въ голов, то ограничился улыбкою и краткимъ возраженіемъ: ‘право не знаю, можно ли это сказать?’
Фрэкенъ Розенгане сдлала маленькое движеніе головою, изъ котораго ясно было, что она замтила разговаривавшихъ, поэтому наблюдатели нашли приличнымъ приблизиться къ ней и поздороваться.
— Какой прелестный сюжетъ, прощебетала Нелли Нерманъ, глубоко убжденная, что фрэкенъ Розенгане съ нетерпніемъ ожидаетъ сужденій о своей работ.
— Сегодня превосходная погода, отвтила Улла, наклонившись, она отодвинула отъ себя полотно и стала разсматривать его, прищуривъ одинъ глазъ. ‘Вы этого не находите?’ продолжала она, бросивъ бглый взглядъ въ сторону и замтивъ, что ея слова были найдены слишкомъ мало-осмысленными, чтобы заслуживать отвта.
— Если вы позволите мн сдлать маленькое замчаніе, сказала Нелли съ обычною ей нсколько смущенною миною,— она чувствовала себя въ роли художественнаго критика и не могла освободиться отъ чувства отвтственности, связаннаго съ этою ролью,— все это кажется мн какъ бы искуственно подстроеннымъ. Слишкомъ много собрано въ одномъ мст — мальчики, старики, сти, лодка — это производитъ на зрителя впечатлніе сочиненнаго, а въ наше время,— въ наше время реализма,— когда натурализмъ, все боле и боле проникающій повсюду…
Голосъ Нелли становился съ каждымъ словомъ мене увреннымъ, она чувствовала себя неловко, принужденная говорить одна, между тмъ какъ художница не помогала ей ни единымъ замчаніемъ. Но тутъ вмшался доцентъ, который всегда нсколько стснялся и конфузился въ присутствіи своей знаменитой кузины, но не въ силахъ были теперь устоять противъ искушенія произнести небольшую рчь. Онъ заговорилъ, начиная, какъ всегда, съ обычной ему фразы: ‘Не знаю, право, можно ли это говорить!’ Крайность въ томъ или другомъ направленіи была одинаково антипатична для его уравновшенной натуры juste milieu. Вское рзкое слово непріятно поражало этого мягкаго и разсудительнаго человка и заставляло его волноваться, точно его кто ударилъ въ лицо.
— Съ одной стороны, продолжалъ онъ, разсматривая кончики своихъ сапогъ, совершенно естественно стремленіе современнаго искусства искать прежде всего природы и правды. Но съ другой стороны, по моему, заходятъ слишкомъ далеко т лица, которыя требуютъ полнаго отсутствія всякаго замысла, даже такого, какъ напр. въ настоящемъ случа, когда картина подстраивается сама собою.
Его прервала фрэкенъ Суръ своимъ низкимъ басомъ:
— Вотъ чего я никакъ отъ васъ не ожидала, г. доцентъ! Я никогда не думала, что вы тоже станете утверждать, будто совершенно естественно со стороны искусства искать прежде всего природы и правды. Что такое искусство, если оно не ставитъ выше всего красоту, прекрасное!
— Конечно, отвтилъ доцентъ, у котораго началось легкое подергиваніе около глазъ при этомъ рзкомъ замчаніи. Но искать прекраснаго безъ естественнаго такъ же ошибочно,— по крайней мр съ моей точки зрнія, прибавилъ онъ, смягчая свои слова,— какъ искать въ природ только одного безобразнаго и неестественнаго.
Фрэкенъ Розенгане продолжала разсматривать однимъ глазомъ свою картину, взявъ толстую кисть, она размшала на палитр краски до неопредленнаго оттнка и наложила большое пятно этой краски на ту часть полотна, гд должно было быть изображено небо. Затмъ, отодвинувъ отъ себя картину, она встала, отошла въ сторону и начала въ отдаленіи разсматривать эффектъ этой размазни.
— Интересно было бы услышать мнніе объ этомъ предмет самой фрэкенъ Розенгане, сказала фрэкенъ Суръ.
— О какомъ предмет? спросила Улла, прибавивъ блой краски къ приготовленной на палитр.
— Да объ отношеніи прекраснаго къ естественному,— т. е. объ истинныхъ задачахъ искусства.
— Единственная моя задача въ настоящее время — придать вотъ этому здсь воздуху его настоящій холодный оттнокъ, отвтила Улла, не отрывая глазъ отъ картины. Мои глаза такъ свыклись съ южнымъ небомъ, что я никакъ не могу передать на палитр этотъ блдный, холодный полутонъ. Что же касается до задачъ искусства, она бросила мелькомъ взглядъ на доцента,— то о нихъ я ни мало не забочусь. Что длали бы г. эстетики, еслибы и художники стали ломать себ голову надъ этими вопросами?
Бросивъ это колкое замчаніе, она опять сла и начала усердно работать надъ краскою, наброшенною ею тамъ и сямъ на полотно.
— Фрэкенъ Розенгане такъ права, такъ права, сказала Нелли, обрадовавшись случаю показать, что есть люди, которые держатся еще боле крайнихъ мнній, чмъ она. Художникъ долженъ быть свободнымъ отъ всякихъ теорій. Подражать природ, передавать врно какъ прекрасное въ ней, такъ и безобразное,— вотъ что должно быть его единственною задачею. Все остальное — старый невыдохшійся еще романтизмъ.
Такъ какъ Улла не обнаруживала никакого желанія вступать вновь въ разговоръ, то дамы продолжали свой путь въ сопровожденіи доцента, не переставая горячо спорить.
Маленькіе голубые бантики, которыми было усяно ситцевое голубое платье Нелли, разввались при всякомъ движеніи въ то время, какъ она шла впередъ своими мелкими быстрыми шажками. Съ ея блой соломенной шляпы спускалась голубая лента, рыжеватые свтлые волоса слегка завивались вокругъ высокаго лба, а голубые глаза глядли такъ кротко, съ кротостью глазъ мадонны, въ то время какъ она подымала ихъ и, смотря на высокую коренастую фрэкенъ Суръ, шедшую съ нею рядомъ, съ пренебреженіемъ восклицала:
— Идеализмъ! красота! Ахъ, все это только фразы! Кто вритъ въ нихъ въ наше время!
— Грустно видть, говорила фрэкенъ Суръ, крайне грустно видть, что такое опасное заблужденіе…
Улла ничего больше не слышала, такъ какъ разговаривавшіе повернули за уголъ дороги. Но ей не долго пришлось сидть одной: другая пара приближалась къ ней. То были Фалькъ и г-жа Краббе. Они шли близко другъ къ другу, онъ, наклонившись къ ней и о чемъ-то горячо разговаривая, она молча съ опущенными глазами, воспринимая его слова всмъ своимъ существомъ. Черное, плотно облекающее платье, матовая блдность лица особенно рельефно оттняли пылкое, страстное Чувство, выражавшееся въ этихъ опущенныхъ глазахъ, въ этихъ нервно сжатыхъ тонкихъ губахъ. Улла съ интересомъ посмотрла на нихъ.
Увидвъ ее, они остановились изъ вжливости, съ очевидною неохотою. Фалькъ молчалъ и разсянно смотрть вдаль. Г-жа Краббе нсколько неувреннымъ тономъ спросила, какъ можетъ она работать въ такую жару.
— Жара мн очень пріятна, отвтила Улла. Здсь, на свер, чувствуешь напротивъ, всегда недостатокъ въ тепл.
Фалькъ нечаянно оглянулся на картину.
— Что за прелесть! вскричалъ онъ горячо.
Въ его голос слышалась неподдльная искренность, въ словахъ выражался наивный восторгъ передъ красотой, который для художника имлъ гораздо большее значеніе, чмъ какай бы то ни было эстетическая художественная критика. Уллу онъ затронулъ за живое.
— Какъ вы думаете, не придала ли я воздуху слишкомъ теплый оттнокъ? спросила она.
— Право не знаю, это такъ хорошо. Не правда ли? обратился онъ къ г-ж Краббе.
— Да, очень красиво, отвтила она равнодушно.
Улла посмотрла на нее. Все ея существо было проникнуто счастьемъ — какимъ-то особеннымъ, чувственнымъ счастьемъ. Что значила для нея картина, природа и вс окружающіе ее люди сравнительно съ ея собственными мечтами!
Улла почувствовала какъ-бы уколъ въ сердце. Эта недалекая, недаровитая, инертная Анна Краббе, которая никогда не имла никакой цли въ жизни,— она была во всякомъ случа счастлива, счастливе чмъ она сама со всмъ ея прошедшимъ, всмъ окружавшимъ ее поклоненіемъ, всей ея жизнью, богатой перемнами и содержаніемъ. Она была счастливе потому, что обладала несравненно мене сложною натурою, такъ что могла подпасть всецло подъ вліяніе одного чувства, хотя-бы несложнаго, чувственнаго! Потому что чувство, притягивавшее другъ къ другу эти два существа, было вовсе не симпатія, не взаимное пониманіе, не общность интересовъ, не сходство характера. Это была просто физическая любовь, неосмысленная, безъидейная чувственность,— и только. А между тмъ счастливъ былъ тотъ, кто могъ цликомъ отдаться хотя-бы даже и такому чувству,— не копаясь въ немъ, не анализируя его, не спрашивая себя, стоитъ-ли предаваться ему, и не отвчая, что врядъ-ли стоитъ подвергаться мукамъ, которыя любовь можетъ повлечь за собою — какъ длала она всякій разъ, когда готова была полюбить.
Поднялся легкій втерокъ, я воздухъ. и вода сразу на столько измнились что Улла не могла продолжать своей работы. Фалькъ предложилъ, прокатиться на парусахъ, но Улла отказалась за неимніемъ времени,— у нея былъ начатъ другой этюдъ, для котораго такое освщеніе было какъ разъ впору.
— Неужели ты будешь работать цлый день? спросила г-жа Краббе.
— Да, когда я работаю, я работаю всегда цлый день. Когда я отдыхаю, я люблю отдыхать настоящимъ образомъ — отдыхать не только отъ кисти, но и отъ мыслей и отъ всхъ своихъ фантазій, а это я могу сдлать только тогда, когда что другое сильно займетъ меня.
— Неужели бываетъ время, когда тебя занимаетъ что-нибудь другое? спросила Анна. Я думала, что у тебя одна только страсть — живопись.
— О, нтъ, сказала Улла, бросивъ на подругу значительный взглядъ. Не вс такъ счастливы, что могутъ имть одну только страсть,:— у меня ихъ много, и я постоянно перехожу отъ одной къ другой.
— Быть можетъ вы согласитесь прокатиться? спросилъ Фалькъ подходившаго доцента.
— Нтъ, благодарю, отвтилъ послдній, я не нахожу полезнымъ для себя кататься теперь, когда я только что выкупался.
— Но, мой милый Людовикъ, прервала его Улла, какъ ты можешь говорить это въ такую жару?
— На мор дуетъ.
— Милый мой, помилосердуйте, вскричалъ Фалькъ, вдь вы совсмъ молодой здоровой человкъ.
— Именно потому, что у меня необыкновенно хорошее здодоровье, отвчалъ доцентъ, было-бы неблагоразумно съ моей стороны подвергать себя какой-либо опасности.
Онъ кротко улыбнулся и посмотрлъ съ извиненіемъ на окружающихъ, чтобы изгладить дурное впечатлніе, которое его ршительный отказъ могъ произвесть на нихъ.
— Но я очень благодаренъ за любезное приглашеніе, прибавилъ онъ, и надюсь въ другой разъ,— онъ поклонился, но Фалькъ не замтилъ его поклона, онъ обратился къ г-ж Краббе:
— Ну, а вы какъ, фру Краббе? вы не рабъ своей работы и не рабъ своего, здоровья? вы подете со мною, не правда-ли?
— О, да, охотно, отвтила она, затмъ, обращаясь къ Улл: я никогда не думала, что у тебя настолько развито чувство долга. Въ дтств я помню…
— Долгъ! вскричала Улла,— или рабъ, какъ выразился г. Фалькъ. Нтъ, я вовсе не рабъ своего долга. Я признаю только одну обязанность — слдовать своему минутному вдохновенію. И теперь у меня проснулось желаніе хать съ вами.
Она направилась къ своему рабочему ящику, спрятала въ немъ кисти, сложила стулъ и мольбертъ, а Фалькъ пошелъ къ мосту готовить лодку. Доцентъ предложилъ Улл помочь ей нести вещи, предложеніе это было сдлано съ нкоторымъ смущеніемъ, какъ бы не зная, къ какимъ послдствіямъ оно можетъ повести. Она сейчасъ же отдала ему ящикъ и стулъ и затмъ собиралась уже подать сложенный легкій мольбертъ, когда замтила такое удивленное выраженіе на его лиц, что изъ вжливости спросила: ‘можетъ быть это будетъ слишкомъ много для тебя?’ продолжая въ то же время спокойно передавать ему свои вещи одну за другой. Но когда онъ отвтилъ ей на это съ очевиднымъ облегченіемъ: ‘да, это будетъ слишкомъ много’,— она сразу перемнила тонъ, отняла у него все: мольбертъ и зонтъ взяла въ одну руку, ящикъ, стулъ и мшокъ съ кистями въ другую, картину положила себ на грудь, подпирая ее руками и подбородкомъ.
— Что ты длаешь? вскричалъ съ отчаяніемъ доцентъ. Вдь я же могу понесть часть этого.
Фалькъ вернулся въ эту минуту, чтобы провести дамъ къ лодк, и протянулъ руку, чтобы освободить Уллу отъ ея вещей.
— Что это значитъ? съ какой стати вы это сами несете? вскричалъ онъ, бросивъ на доцента негодующій взоръ.
— Это значитъ, что только тотъ понесетъ эти вещи, кто понесетъ и меня самую, отвтила со смхомъ Улла, поддаваясь нашедшему на нее припадку веселости и продолжая двигаться впередъ со своимъ грузомъ.— Разъ я признаю себя несовершеннолтней и принимаю помощь отъ другихъ, то длаю это вовсе не затмъ, чтобы давать имъ несть только половину моихъ тяжестей. Я хочу или быть восточной султаншей и не дотрогиваться ногой до этой плебейской земли,— или быть свободной женщиной и во всемъ самой помогать себ.
Не успла она договорить своей рчи, какъ Фалькъ поймалъ ее на слов. Онъ чувствовалъ физическую потребность пускать при всякомъ удобномъ случа въ ходъ свою необыкновенную мускульную силу, кром того, ему всегда пріятно было длать то, что хотя бы носило подобіе защиты или охраны слабйшаго. Улла не опомнилась, какъ онъ схватилъ ее на руки и, не слушая ея криковъ и возраженій, понесъ по дорожк, которая вела отъ лужайки къ лодочной пристани. Г-жа Краббе слдовала за ними. Ея лицо сильно измнилось. Глаза, только что выражавшіе какое-то страстное опьяненіе, мрачно глядли теперь изъ подъ густыхъ бровей.
Какъ разъ въ то время, какъ Фалькъ приближался къ мосту со своей ношей, на встрчу имъ показались на береговой дорог два господина. Въ ту же минуту Улла была на ногахъ, и надменный поклонъ, которымъ она отвтила на привтствіе одного изъ этихъ господъ, имлъ, повидимому, цлью дать понять, что хотя она иногда и позволяла себ и другимъ нкоторыя вольности, она длала это только потому, что, какъ настоящая свтская дама, была всегда уврена въ себ и въ своемъ умніи держаться извстныхъ границъ, вслдствіе Чего могла позволить себ многое, на что не ршилась бы другая женщина на ея мст.
Г. Краббе, съ большимъ удивленіемъ наблюдавшій за продъидущей сценой и начинавшій уже двусмысленно улыбаться, отвсилъ фрекенъ Розенгане почтительный поклонъ, между тмъ какъ его спутникъ подходилъ къ Анн.
— Супруга наша, кажется, собирается кататься? спросилъ г. Краббе. Нтъ, моя милая женушка, отложи это на другой разъ. Теперь же отправимся домой, гд ты нальешь намъ по одной рюмк, а. можетъ быть и по дв. Мы прямо съ парохода и голодны, какъ черти.
Анна отвтила на привтствіе своего гостя съ такимъ выраженіемъ лица, которое произвело на честнаго малаго далеко не пріятное впечатлніе. Ему показалось, что виною ея неудовольствія онъ самъ, и всю дорогу онъ длалъ неловкія и отчаянныя усилія, чтобы быть возможно любезне съ прекрасною, но строгою и серьезною женою своего пріятеля.
— Твоя жена — настоящая монахиня, сказалъ онъ по дружески г. Краббе за чашкою кофе съ коньякомъ. Право, удивительно, какъ можетъ такая красивая женщина быть настолько серьезной и такъ просто одваться. Хотлось бы мн, чтобы моя жена посмотрла на нее,— она вчно украшаетъ себя турнюрами и т. п. прелестями, а сама величиною въ пивную бочку, ха-ха-ха! ха!-ха!-ха! Онъ ударилъ себя по колну и отъ души расхохотался.
— Но самое удивительное въ ней, продолжалъ онъ, это — что она ни капли не кокетка.
— Ну вотъ! сказалъ г. Краббе.
— Нтъ, увряю тебя честью! Хотя бы разъ, за всю дорогу она обратила на меня свои чудные глаза,— не то, что другія,— конечно, я старый, женатый человкъ, но мужчина всегда остается мужчиной, чтобы ни говорили. Хе-хе-хе!
Анна все съ большимъ и большимъ раздраженіемъ слушала взрывы хохота изъ комнаты своего мужа. Какіе у него всегда возмутительные, простые пріятели? Ей постоянно приходится краснть за нихъ,— Да и за него также. Это было величайшей мукой въ ея жизни — его невоспитанность непріятно поражала врожденное въ ней чувство изящнаго, а гордость возмущалась отъ унизительнаго сознанія, что вс люди, обществомъ которыхъ она дорожила, сторонятся отъ него.
Она вышла замужъ въ ранней молодости, такъ какъ она была бдна, то г. Краббе считался хорошей для нея партіей. Но замтивъ впослдствіи силу своего вліянія на мужчинъ, она не разъ глубоко раскаивалась въ этомъ опрометчивомъ шаг. Она могла бы сдлать гораздо лучшую партію, еслибы не такъ спшила.
Она утшала себя нкоторыми случайными любовными связями. Ея мужъ былъ совершенно не ревнивъ и въ то же время до такой степени простъ, что постоянно приглашалъ къ себ въ домъ молодыхъ людей съ цлью развлечь свою красавицу-жену, возбуждавшую такое восхищеніе.
Но ни одна изъ этихъ связей не удовлетворила мучившую ее жажду сильныхъ эротическихъ ощущеній. Он были только блдною прелюдіею къ той дйствительной страсти, которая охватила ее этимъ лтомъ и росла съ каждымъ днемъ, главнымъ образомъ потому, что Фалькъ до сихъ поръ не длалъ никакой попытки придать ихъ отношеніямъ иной характеръ, чмъ какой они имли съ перваго дня знакомства. Онъ открыто ухаживалъ за ней — вотъ и все. Былъ-ли онъ дйствительно влюбленъ? Она не была въ этомъ уврена, но она твердо ршила это узнать. Она не позволитъ Улл Розенгане отнять его у нея такимъ образомъ. Она принудитъ его объясниться сегодня же вечеромъ.
Желая повеселить своего гостя и показать ему хорошее общество, въ которомъ онъ вращался, г. Краббе разослалъ приглашеніе на ужинъ своимъ друзьямъ или скоре друзьямъ своей жены: знаменитой художниц, общему любимцу норвежцу, ученому доценту, богатой наслдниц фрекенъ Суръ и передовой студентк фрэкенъ Нерманъ — наиболе выдающимся личностямъ среди купающихся.
— Все это замчательно ученые люди, говорилъ онъ съ довольною улыбкою своему пріятелю, моя жена любитъ больше всего такое общество.
— Да, да, конечно, равныя дти всегда лучше играютъ, отвтилъ пріятель въ наивномъ убжденіи, что Анна необыкновенно ученая женщина,— убжденіе, раздляемое г. Краббомъ.
Гости собрались на террас передъ виллой. Г. Краббе и его пріятель услись за стаканами тодди, стараясь почерпнуть возможно больше свдній изъ разговора остальной компаніи.
Доцентъ и Фалькъ по обыкновенію вступили въ горячій споръ. Они начали его въ маленькой столовой у чайнаго стола., но когда Фалькъ спорилъ, онъ нуждался всегда въ большомъ простор. Онъ былъ слишкомъ великъ для маленькой виллы въ стил кургаузовъ и въ пылу разговора такъ сильно размахивалъ руками, что грозилъ, повидимому, разбить въ дребезги всю эфирную кукольную мебель Анны. Поэтому онъ вышелъ быстро на веранду, чтобы имть большую свободу движеній, доцентъ скромно послдовалъ за нимъ, продолжая разговоръ. Но вскор И здсь оказалось для нихъ тсно, они перешли оба на песчаную площадку передъ домомъ.
Доцентъ, нсколько сутуловатый, худощавый, съ болтающимися костлявыми руками представлялъ комичное зрлище рядомъ съ гигантскою фигурою своего противника, который, казалось, готовъ былъ сокрушить его, когда надвигался на него съ сжатыми кулаками, восклицая: ‘Но вы являетесь защитникомъ далко не мужественныхъ взглядовъ, г. доцентъ! Уврять, что не слдуетъ приходить въ гнвъ при вид возмутительнаго поступка!
— Да, я утверждаю, что можно прійти въ негодованіе при вид дурнаго поступка, но не слдуетъ ненавидть того, кто его совершилъ,— возразилъ доцентъ, во время отклоняясь въ сторону, такъ какъ норвежецъ только что собирался опустить свою руку на его плечо.— Никогда не можетъ быть хорошо ненавидть.
— Нтъ, напротивъ, совершенно правильно поступаетъ тотъ, кто ненавидитъ и гнвается. Это такое естественное, хорошее, облегчающее чувство ненавидть злого.
Нелли Нерманъ и Евелина Суръ вышли рука объ руку на песчаную площадку. Нелли вмшалась въ разговоръ, чтобы помочь доценту.
— Ненависть и гнвъ указываютъ только на недостатокъ историческаго кругозора. Разъ мы знаемъ, что все иметъ свои причины и что данное лицо развивается подъ вліяніемъ окружающихъ его обстоятельствъ, какъ можемъ мы быть вастолько нелогичными, чтобы гнваться на него? сказала она съ обычною ей застнчивою миною.
— Нтъ, я далекъ отъ того, чтобы согласиться съ этимъ, вскричалъ доцентъ, длая нсколько шаговъ въ сторону Нелли. Конечно, вншнія обстоятельства сильно вліяютъ на развитіе характера, но сказать, что характеръ всецло образуется подъ давленіемъ вншнихъ обстоятельствъ, значитъ отрицать за человкомъ сознательное право выбора,— а это крайне опасное ученіе.
Евелина возвысила свой низкій голосъ, вскричавъ съ нафосомъ: ‘Въ самомъ дл было-бы слишкомъ грустно думать, что человкъ, рожденный свободнымъ и созданный по образу божьему, находится въ полной зависимости отъ такихъ второстепенныхъ вещей, какъ вншнія обстоятельства’.
— О Боже мой, неужели существуютъ еще на свт люди, которые врятъ въ свободную волю? послышался съ веранды тихій шутливый голосъ. Улла полулежала на садовомъ стул, защищая себя отъ вечерняго солнца пестрымъ зонтикомъ изъ краснаго атласа съ нарисованными на немъ цвтами, ноги ея были протянуты, а голова опиралась на спинку стула. Спорившіе обернулись къ ней.
— А, это вы? сказалъ Фалькъ. Какъ вы тамъ покойно устроились!
— Да, мн здсь хорошо, отвтила она тмъ-же тихимъ шутливымъ голосомъ. Это единственное покойное мсто во всемъ дом. Но если вы думаете, что отъ моей свободной воли зависитъ уступить его кому-либо другому, то вы сильно ошибаетесь. Во мн есть внутренняя врожденная потребность выбирать для себя всегда лучшія мста. И въ этомъ нтъ ничего преднамреннаго, какъ нтъ его и въ томъ, что Анна, напротивъ, предпочитаетъ сидть на крыльц и смотрть на море.
Анна слегка двинулась, она сидла на нижней ступеньк веранды, подпирая рукою щеку. Ея мысли вовсе не были такъ далеко, на мор, какъ ея взгляды. Но въ то же время она не слдила и за разговоромъ, находя его вовсе не интереснымъ.
— Будете-ли вы и завтра работать? спросилъ Фалькъ Уллу.
— Кто знаетъ, отвтила она. Почемъ могу я знать, что я буду длать завтра? Можетъ-ли человкъ предугадывать будущее? Неужели вы думаете, что я обладаю пророческимъ даромъ?
— О, фрэкенъ, вы теперь все обращаете въ шутку. Но я никакъ не могу поврить, чтобы человкъ, который такъ много сдлалъ какъ вы, не имлъ совершенно никакой вры въ силу воли.
— Нтъ, вы, право, необыкновенно наивны. Вы только что говорили о ненависти и гнв, а теперь говорите о вол. Я много работаю,— это правда. Но я длаю это вовсе не потому, что хочу,— это такъ-же мало зависитъ отъ моей воли, какъ и то, что я сдлалась художницей. Я не предршала своей судьбы, когда въ четыре-пять лтъ рисовала картинки ко всмъ сказкамъ, которыя мн разсказывали, я чувствовала неодолимое желаніе рисовать раньше, чмъ посвятила себя искусству. Думаю также, что и мои родители не ршили до моего рожденія произвесть на свтъ ребенка съ талантомъ художника.
— Къ чему говорить парадоксы, вскричалъ Фалькъ, вскакивая на веранду. Не хорошо съ вашей стороны унижать такимъ образомъ волю, фрэкенъ. Эта самая высокая изъ всхъ способностей человка.
— Очень интересный разговоръ, чрезвычайно поучительный, сказалъ г. Краббе, опираясь рукою на столъ и стараясь глядть глубокомысленно своими маленькими срыми круглыми глазками. Да, видишь-ли, когда находишься между учеными людьми… онъ потрепалъ по колну своего пріятеля и оба улыбнулись.
— Я врю также въ силу воли, замтила Анна какъ-бы про себя и крпко сжала губы, точно ршившись на что-то.
Г. Краббе громко расхохотался.
— О да, я увренъ въ этомъ, хе-хе-хе, я увренъ въ этомъ. Вотъ женщина, которая уметъ хотть, это я говорю теб, сказалъ онъ, хлопнувъ по столу. Да, моя жена женщина съ энергіей. Стоитъ ей что-нибудь задумать, самъ чортъ не выбьетъ у нея это изъ головы.
Внизу на песчаной дорожк Нелли и доцентъ затяли новый споръ, вызванный лредъидущимъ. Доцентъ говорилъ о святости клятвы, а Нелли утверждала, что клятвы никого не могутъ связывать, такъ какъ мы не властны надъ могущими возникать обстоятельствами и не можемъ предвидть ихъ въ то время, когда клянемся.
— Напримръ, брачная клятва, прощебетала она. Какъ можетъ человкъ быть настолько безразсуднымъ, чтобы приносить брачную клятву? Общать любить другъ друга всю жизнь, какъ это можно? какъ можно знать, сдержишь-ли ты данное слово?
Вниманіе Анны было возбуждено.
— Я нахожу, что Нелли совершенно права, замтила она. Слдовало-бы воспретить такія клятвы.
— Что-же мы должны, но вашему, длать? уничтожить бракъ? вмшалась Евелина, глубоко оскорбленная. Общество безъ брака! Тогда лучше и не жить!
— Уничтожить бракъ! повторила Анна, я вовсе не это хочу сказать. Она всегда чувствовала себя неловко, когда разговоръ затрагивалъ общіе вопросы. Я нахожу только, что бракъ,— что клятва — слдовало-бы разршить…
— Обманывать другъ друга, прервалъ ее добродушный голосъ съ такимъ сердечнымъ веселымъ смхомъ, что легко было видть, какъ доволенъ своимъ замчаніемъ пріятель г. Краббе.
— Нтъ, слдовало-бы разршить разводъ, сказалъ Фалькъ, и Анн показалось, что онъ посмотрлъ на нее. Дайте только намъ возможно больше свободы разводиться, и мы будемъ избавлены отъ всхъ этихъ безобразныхъ союзовъ, отъ которыхъ такъ многіе погибаютъ.
— Но есть много такихъ женъ, которыя, я хочу сказать, что не всмъ можно разводиться, ршилась высказать нкоторое сомнніе. Анна. Много есть женъ, которыя въ такомъ случа не имли-бы чмъ жить.
— Вы этого не думаете, фру, вскричалъ Фалькъ, быстро оборачиваясь къ ней. Вы не хотите сказать, что женщина можетъ унизиться до того, чтобы жить на средства своего мужа въ то время, когда сама обманываетъ его,— или во всякомъ случа, когда любитъ другого?
— Ого, братъ Фалькъ, куда зашелъ! вскричалъ Краббе. Приписывать моей жен такія инсинуаціи! Что ты! что ты! Онъ дружески похлопалъ по плечу Фалька, а пріятель его, еще не успокоившійся, посл своей недавней выходки и продолжавшій тихонько смяться, разразился вмст съ нимъ громкимъ хохотомъ.
— Что-же должна она длать въ такомъ случа? спросила Анна тихимъ голосомъ.
— Я вамъ сейчасъ скажу, отвтилъ онъ, садясь рядомъ съ ней на ступеньки и наклоняясь къ ней. Замужняя женщина, полюбившая другого,— должна, если бдна, уйти изъ дома мужа и заняться какимъ-либо дломъ,— поступить въ учительницы, прикащицы, наконецъ служанки,— длать какую угодно работу, которая даетъ ей возможность честно заработать свой кусокъ хлба,— но накинуть на плечи мужа заботу о себ, жить въ роскоши, которою онъ окружаетъ ее, въ то время, когда ея сердце отдано другому, этого она ни за что на свт не должна длать.
Анна встала при этихъ словахъ. Это-ли былъ отвтъ, котораго она ждала? Было-ли это указаніе ей? только тогда, когда она будетъ свободна и одинока,— и это одно, одно только удерживало его?— Она сошла къ мосту и сла на скамейку. Такъ какъ она нердко уединялась такимъ образомъ отъ общества, то ея отсутствіе осталось незамченнымъ. Ея правильный профиль съ густыми черными гладкими волосами и тонкимъ гибкимъ станомъ въ строгой черной одежд рзко выдлялся на свтломъ фон безцвтнаго вечерняго неба въ то время, какъ она сидла, волнуясь и предаваясь своимъ страстнымъ мечтамъ.
Какъ могъ онъ держаться такихъ взглядовъ! Зарабатывать свой хлбъ, идти въ служанки, какъ онъ говорилъ. Это было-бы чистымъ сумашествіемъ, такихъ вещей не бываетъ на свт! Слыханное-ли дло, чтобы кто поступалъ такимъ безумнымъ образомъ? Напротивъ того, тайная связь, это встрчается на каждомъ шагу. Она погрузилась въ размышленія. Они любили другъ друга, онъ приходилъ ночью, стоялъ здсь передъ ея верандою,— ея мужъ былъ на рыбной ловл,— утромъ мимо прошла Улла, поклонилась ей, заговорила, умные наблюдательные глаза Уллы,— она ненавидла эти глаза,— разсматривала ее съ удивленіемъ, она замтила счастье, сіявшее на ея лиц. И она, она, такая талантливая, такая умная, съ горечью и завистью посмотрла на нее, у которой было это одно сокровище, и теперь Улла, сознательно или безсознательно,— вроятно, безсознательно, но это не измняетъ дла,— пытается отнять его у нея.
Наверху на веранд бесда становилась все оживленне. Заговорили о дятельности Фалька въ качеств начальника высшей народной школы.
— Неужели вы въ самомъ дл удовлетворяетесь этою дятельностью? спросила Улла. Неужели вы никогда не испытываете желанія имть боле интеллигентныхъ слушателей, боле развитыхъ, съ которыми можно было бы подлиться боле высокими знаніями? Я думаю, что съ вашими обширными свдніями вы были бы гораздо боле на мст въ роли профессора университета.
— Спасибо! вскричалъ онъ. Чтобы сдлаться чиновникомъ! Чтобы экзаменовать людей съ извращенными мозгами, у которыхъ только одна цль впереди при поступленіи въ университетъ — получить возможность добывать себ кусокъ хлба! Нтъ, ни за что въ мір! Мои крестьяне и крестьянки — люди совсмъ иного закала. Они являются въ школу съ такою страстью учиться, съ такою жаждою знанія, что просто любо смотрть. Но все это у нихъ въ зачаточномъ состояніи, такъ что они даже не умютъ выразить своихъ чувствъ. И какое счастіе для учителя работать на этой двственной почв, идти медленнымъ, но врнымъ шагомъ впередъ, пока наконецъ не появятся первые молодые ростки — и затмъ продолжать все дальше и дальше, съ любовью и пониманіемъ, пахать и сять,— о, вотъ вы посмотрли бы на мою мать, какъ трогательно счастлива она, когда замчаетъ начало духовной жизни въ комъ-нибудь изъ своихъ. питомцевъ,— ничто никогда такъ сильно не радуетъ ее.
— Правда-ли, что ваша мать ходитъ всегда въ крестьянскомъ плать? спросила г-жа Суръ.
— Да, конечно, и я также. Мы не хотимъ никакихъ различій между такъ называемыми высшими и низшими классами. Для норвежца нтъ большей чести, какъ быть хорошимъ крестьяниномъ.
— Вы живете совершенно такъ, какъ крестьяне? спросила Улла нсколько насмшливо. дите дурную пищу, поддерживаете въ комнатахъ дурной воздухъ, употребляете грубыя слова, имете низменныя мысли, которыя не идутъ дальше стропилъ вашего потолка?
— Можетъ быть то, что вы говорите, фрэкенъ, очень забавно, сказалъ Фалькъ, вспыхнувъ. Но я позволю себ сказать вамъ, что наша дятельность заслуживаетъ во всякомъ случа чего-нибудь другого, а не насмшки, не потому, конечно, что мы длаемъ что-нибудь великое, безъ сомннія, несравненно боле возвышенно заниматься науками и писать картины а также…
Улла прервала его. ‘Нтъ, я вовсе не это имла въ виду. Я понимаю, что вы поступаете прекрасно, когда — я… слышала, вы могли бы сдлать блестящую карьеру, если бы захотли’.
— Ну, часъ отъ часу не легче, вскричалъ Фалькъ. Прошу покорно избавить меня отъ такихъ комплиментовъ. Моя дятельность не на волосъ не лучше всякой другой, я вовсе не думаю ставить ее себ въ заслугу, я защищаю только право народа на просвщеніе и человческое развитіе. Если я возмущаюсь, то только потому, что не выношу тона превосходства, съ которымъ нкоторые позволяютъ себ говорить, какъ только рчь зайдетъ о крестьянахъ.
— Но я, напротивъ того, отношусь къ крестьнамъ съ величайшимъ дочтеніемъ, возразила Улла, подымаясь изъ своего полулежачаго положенія. Я только спрашиваю, неужели жизнь норвежскихъ крестьянъ такъ хороша, что ее стоитъ принимать за образецъ?.
— Но я вовсе не говорю, что ее нужно принимать за образецъ. Мы не живемъ такъ, какъ живетъ въ дйствительности большинство норвежскихъ крестьянъ, но такъ, какъ имъ, по нашему мннію, слдовало бы жить, т. е. удобно, здорово, но умренно. Мы не желаемъ пользоваться роскошью и изысканностью, не позволяемъ себ разнаго рода прихотей, которыя изобртены досужимъ городскимъ меньшинствомъ и могутъ достаться въ удлъ только немногимъ. Мы находимъ, что пріятне жить такъ, какъ живутъ многіе, нежели такъ, какъ могутъ жить только нкоторые. Можете-ли вы понять это? И намъ кажется, что есть въ жизни много духовныхъ задачъ, которыя мы будемъ имть возможность выполнить, если не станемъ тратить времени на мелочи, на поддержку этой безполезной роскоши въ платьяхъ, въ д, въ меблировк и т. п. Мы вримъ, что родина наша нуждается въ нашемъ труд для достиженія другихъ задачъ. Вы можете понять это, фрэкенъ Розенгане, вы можете! его тонъ сдлался тепле, онъ наклонился къ ней, положивъ руку на спинку ея стула и смотря ей въ глаза. Вы, такая умная, безъ предразсудковъ…
— Я очень хорошо понимаю васъ, отвтила Улла. Поврители, я много, много разъ такъ уставала отъ всего, что называется роскошью, избыткомъ культуры, что убгала къ берегу моря и по цлымъ недлямъ жила въ рыбачьей хижин — о да, я понимаю это очень хорошо.
— Ваши слова во многомъ вполн основательны и справедливы, сказалъ доцентъ, Но можно рядомъ съ этимъ поставить съ нкоторымъ основаніемъ, по моему мннію, слдующій вопросъ: то, во всякомъ случа довольно поверхностное образованіе, которое ваши воспитанники будутъ имть возможность въ такое короткое время…
— Ахъ да, это все я превосходно знаю, прервалъ его Фалькъ. Вы предпочитаете, чтобы народъ жилъ какъ настоящій зврь, чмъ какъ получеловкъ. Вы, ученые господа, вы ужасные умственные аристократы, вамъ кажется, что разъ крестьянинъ, посщающій школу, не можетъ сдлаться по крайней мр кандидатомъ философомъ, то и не стоитъ обучать его такимъ ничтожнымъ вещамъ, каковы исторія его родины, законы, по которымъ онъ долженъ жить и судиться, права его и обязанности относительно согражданъ и общества,— и если онъ при этомъ научится вдобавокъ понимать и любить своихъ поэтовъ и шведскихъ въ придачу,— то вы конечно говорите: къ чему это, разв это нужно ему. Если онъ не можетъ сдлаться ни ученымъ, ни чиновникомъ, то пусть ужъ лучше остается круглымъ невждою, какъ и его предки. Къ чему пробуждать напрасно умственные интересы въ людяхъ, которыя не могутъ сдлаться учеными?
— Нтъ, мы этого конечно не говоримъ. Мы боимся только, чтобы народъ, вкусивши такимъ поверхностнымъ образомъ съ древа знанія, не сталъ презирать свое будничное дло, не сталъ считать себя слишкомъ развитымъ для того, чтобы заниматься ручнымъ трудомъ.
— Извините, г. доцентъ, но отъ кого мы слышимъ постоянно эти возраженія? это глубокое уваженіе въ физическому труду? именно отъ тхъ, которые никогда въ жизни не занимались физическимъ трудомъ и не могутъ заниматься имъ. Но я могу вамъ сказать, я, который собственноручно посадилъ вс кусты въ моемъ саду, собственноручно расчистилъ безплодную площадку, на которой построенъ мой домъ, самъ пахалъ на ней и сялъ, я могу вамъ сказать то, что вы всегда говорите, но чему вы не врите, потому что если бы вы этому врили, вы доказали бы это сами, я могу вамъ сказать, что физическій трудъ представляетъ самъ по себ наслажденіе, что въ немъ сила, охраняющая человчество отъ гибели, и что мы слишкомъ хорошо это знаемъ, чтобы подрывать его значеніе, мы не учимъ крестьянъ, что физическій трудъ слишкомъ низменное занятіе для того, кто усвоилъ себ капельку знанія, напротивъ того, мы говоримъ имъ, что физическій трудъ стоитъ такъ высоко, что даже много знающій человкъ хорошо сдлаетъ, если станетъ заниматься имъ.
— Не согласитесь-ли вы устроить здсь въ Утскер публичное чтеніе, г. Фалькъ? спросила Улла. Не думаете-ли вы, что для насъ, лнивыхъ и изнженныхъ городскихъ жителей, будетъ полезно получить боле точныя свднія о вашихъ высшихъ народныхъ школахъ и вообще о вашихъ воззрніяхъ на этотъ счетъ? Общаю вамъ, что вы будете имть по крайней мр одного очень внимательнаго и заинтересованнаго слушателя.
— О, если у меня есть хоть одинъ такой слушатель въ виду, я готовъ говорить для него на большой дорог, на мор, гд угодно. Но если у меня соберется ихъ, скажемъ напр. пять, то тмъ удобне устроить для нихъ чтеніе. Я это длаю всегда съ большимъ удовольствіемъ, увряю васъ. Я люблю очень устраивать такого рода бесды и никогда не заставляю себя дважды просить.
— Вотъ и отлично. Значитъ мы соберемся въ клуб въ одинъ изъ ближайшихъ вечеровъ, хорошо? Мы расклеимъ на всхъ углахъ большія объявленія. Объ этомъ позаботишься ты, Людвигъ, обратилась Улла къ доценту.
Гости стали прощаться, выражая Фальку свое искреннее удовольствіе по поводу будущаго его чтенія. Вс слышали о немъ, какъ объ отличномъ оратор и всмъ было пріятно это маленькое развлеченіе въ однообразной дачной жизни.
Фалькъ медлилъ уходить. Совсть его не была спокойна относительно Анны. Когда онъ увидалъ ее погруженною въ глубокую задумчивость, ему пришла въ голову непріятная мысль, не отнеслась-ли она слишкомъ серьезно къ его ухаживанію. Онъ не хотлъ уйти сегодня вечеромъ домой, не доставивъ ей случая сказать ему наедин нсколько словъ, если бы она этого захотла. Онъ слъ противъ нея на веранд.
— Ну? спросила она. Это была ея всегдашняя привычка завязывать съ нимъ разговоръ. Онъ ждалъ. Черезъ минуту она опять заговорила.
— Что-же? теперь вы ужъ настоящимъ образомъ влюблены? спросила она, принужденно улыбаясь.