ЕСТЬ ЛИ ДЛО НА РОДИН?
ЕСТЬ ЛИ ДЛО НА РОДИН?
(Отвтныя письма).
Сибирякъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 10, 1884
Есть ли дело на родине?, Попов Иван Иванович, Год: 1884
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Недавно въ старйшей представительниц мстной печати, уважаемой нами газет ‘Сибирь’, мы прочли письма, очень заинтересовавшія насъ, такъ какъ они касаются судьбы и дятельности образованныхъ сибиряковъ на родин. Не смотря на субъективность, эти письма имютъ видимо намреніе не только обрисовать настоящее положеніе вещей, но открыть глаза намъ и привести къ извстному логическому выводу. Словомъ, письма эти претендуютъ на значеніе общественное, публицистическое и педагогическое. Но странно, написанныя, повидимому, съ искренностью, они производятъ, однако, самое неожиданное впечатлніе и приводятъ къ выводу, который равносиленъ полнйшей безвыходности и какому то роковому cercle vicieux. Судите сами. Вотъ profession de foi образованнаго сибиряка, возвратившагося на родину.
‘Поучившись достаточное число лтъ, помыкавшись потомъ нсколько лтъ по матушк Россіи, побывавъ и за границей, я ршился возвратиться на родину — въ Сибирь. Я не шелопай какой нибудь, не праздношатающійся маменькинъ сынокъ, прожигающій жизнь и отцовское наслдіе. Я многое читалъ, еще боле думалъ. Я видлъ житье-бытье рабочихъ на разныхъ фабрикахъ и заводахъ, самъ работалъ въ шахтахъ и на желзныхъ дорогахъ. Два года я прожилъ въ глухой русской деревн, обдленной и землей, и водой, и лсомъ, и выгонами. Съ такимъ запасомъ наблюденій и опыта, со множествомъ идей и плановъ въ голов я ршился послужить родин.
И вотъ я въ Сибири. У меня есть свой кусокъ хлба, а потому мн не зачмъ было, какъ многимъ изъ моей братіи, ни поступать въ канцелярію, ни длаться конторщикомъ у какого нибудь сибирскаго туза. Я имлъ возможность приглядываться, прежде чмъ избрать себ ‘родъ жизни’.
По безотрадны были результаты моихъ наблюденій. Кругомъ меня никто не имлъ даже понятія о томъ, что значитъ ‘служить родин’. ‘Служить своему чреву’, служить мамон, пресмыкаться передъ другими, чтобы потомъ имть возможность заставить другихъ пресмыкаться передъ собою,— вотъ это все понятно, къ этому вс стремятся, этимъ только и заняты. Искать мста въ Сибири, значитъ — пристроиться по чиновничьей части, чтобы вылзти на теплое, доходное мстечко. Искать мста — это поступить приказчикомъ въ магазинъ, писцомъ въ контору или служащимъ на пріискахъ, чтобы опять жадничествомъ, обманами вылзти самому въ сибирскіе тузы.
‘Надо самому заняться какимъ нибудь дломъ’, ршилъ я. Но на крупное предпріятіе у меня не хватало средствъ. Сибирскія ремесла въ упадк, ихъ убила конкурренція дешевыхъ привозныхъ вещей.
Но автора опять мучитъ раздумье на распутіи дорогъ. ‘Открою я мастерскую, говоритъ онъ, я поморю съ голоду рабочихъ и растрясу послднія деньжонки. Гд тутъ служеніе родин?’
Остается еще надежда на нкоторыя профессіи, но и здсь авторъ встрчаетъ разочарованіе.
Подумалъ я о сельскомъ хозяйств, я съ-молоду любилъ читать сельско-хозяйственныя книжки, а, живя въ Россіи, присматривался къ веденію какъ крестьянскаго, такъ и барскаго хозяйства, посщалъ даже образцовыя фермы. Сталъ я разспрашивать знающихъ людей. Оказалось, что въ Сибири сельское хозяйство ведется въ убытокъ, что здшній крестьянинъ не получаетъ отъ хлбопашества никакого дохода. Вести же кулаческое хозяйство, задавать впередъ деньги и закабалять людей — не въ моихъ правилахъ. Приняться самому за крестьянскую тягу,— во у меня руки, какъ у двнадцатилтняго ребенка, вшу я всего три пуда и мшка даже съ овсомъ мн не поднять. И опять, разв это служеніе родин?
Идти въ учителя? Просвщать темную массу народа? но мн претитъ эта формалистика, эти узкія рамки, въ которыя поставлена школа. По опыту многихъ и многихъ я знаю, сколько терній ожидаетъ того, кто всею душой, искренно и любовно отдается святому длу просвщенія народа. Не могу я съ утра до ночи долбить одни азы, не могу сдавать фиктивные экзамены съ выставкой наиболе развязныхъ долбилъ. Попробовать? но что и пробовать, когда я хорошо знаю, что больше полгода мн не вынести этого рабскаго труда.
Такъ неужели же все это глупости, чмъ я старался набить свою бдную голову?
Итакъ, мн остается только наблюдать и думать. Но наблюденія мои печальны и думы мои горьки. Вокругъ меня розыгрываются только низменныя страсти, идетъ борьба самыхъ мелкихъ интересовъ. И нтъ мн мста среди моихъ земляковъ, нтъ работы, которую можно было бы назвать ‘служеніемъ родин’!
Ужъ это одно письмо показываетъ, къ какой безнадежности пришелъ авторъ.
Слдующее письмо носитъ еще боле мрачный характеръ.
Прошелъ годъ. Мои наблюденія еще печальне, мысли еще безотрадне. Очевидно, я боленъ. Я догадываюсь, что моя невыносимая болзнь обусловливается тми общественными явленіями и фактами, которые совершаются передъ моими глазами и среди которыхъ мн суждено существовать. Самый характерный симптомъ моей болзни заключается въ сознаніи, что я не могу жить!
Болзненное состояніе автора, однако, не субъективное, по словамъ его, оно общественное, его раздляютъ вс образованные люди въ кра.
‘Мы, больные, безмолвно видимъ другъ противъ друга и горъ, кія, горькія страданія изображаются на нашихъ лицахъ. Только по временамъ до боли мучительное могильное молчаніе прерывается страдальческимъ возгласомъ — я не могу иситы! Мысли, молча, мы отожествляемъ и принимаемъ за мысли въ слухъ. Душная общественная атмосфера, полнйшее безразличіе къ добру и злу, взаимное поданіе, погоня за наживой — все это смшивается вмст въ какую то чудовищную оргію, проходящую, какъ намъ кажется, передъ нашими глазами и подавляющую возможность существованія… Я не могу жить! вскрикиваетъ тогда который нибудь изъ насъ и часто, въ изнеможеніи, падаетъ въ глубокій обморокъ’.
Въ такихъ словахъ рисуется положеніе возвратившагося на родину образованнаго человка. Мы знаемъ, по прочтеніи этого, люди, привыкшіе упрекать сибирскихъ патріотовъ въ пристрастіи къ ихъ родин, еще разъ ткнутъ пальцемъ и скажутъ: ‘какова ваша Сибирь!’ Но особенное впечатлніе произведутъ эти письма на образованную молодежь. У нея и безъ того господствуетъ колебаніе, и безъ того она отвлекается и соблазняется теоріями центровъ, ей говорятъ, что образованному человку на родин, въ Сибири, длать нечего, что мстныя дла и задачи пустяки, что надо искать широкаго общественнаго дла, которое находится только въ столиц, взглядъ этотъ, прикрытый общественнымъ служеніемъ, проповдуетъ абсентеизмъ образованныхъ людей, и онъ очень на руку многимъ прикрывать личное стремленіе устроиться съ комфортомъ въ столиц. И безъ того кругъ возвращающихся такъ ничтоженъ и малочисленъ, что образованный сибирякъ, возвращаясь, чувствуетъ одиночество, отчаяніе и полное безсиліе бороться и съ массой господствующаго зла, и съ толщею общественнаго равнодушія и невжества. Къ чему же это поведетъ еще дальше? Вотъ вопросы, которыми приходится задаться людямъ, заинтересованными судьбою края.
Мы не винимъ автора писемъ, можетъ быть, ему дйствительно невыносимо, можетъ быть, онъ былъ вполн искрененъ, горячо и усердно искалъ дло на родин, и его разочарованія и неудачи дйствительно причинили ему страданія, доведшія его до отчаянія, за которымъ остается самоубійство или сумасшедшій домъ. Для насъ важно, можно ли изъ этихъ писемъ длать обобщеніе, дйствительно ли все сообщаемое авторомъ безусловно врно, и дйствительно ли слдуютъ изъ его силлогизмовъ т выводы, къ которымъ онъ приводитъ образованную молодежь.
Здсь можетъ явиться не мало вопросовъ и недоразумній. ‘Искать мсто въ Сибири — значитъ пристроиться по чиновничьей части, чтобы вылзти на теплое, доходное мстечко, поступить въ частную службу — значитъ жадничествомъ, Обманами, вылзти въ сибирскіе тузы’. До сихъ поръ для людей, не воспитавшихъ въ себ гражданской честности, было такъ, по будто бы для образованнаго человка въ этихъ профессіяхъ нтъ честнаго выхода. Вдь бывали же честные чиновники-бдняки. Точно также не вс приказчики и конторщики длаются тузами. Разв кто нибудь вынуждаетъ и можетъ вынудить брать взятки, обманывать и т. п. Если вопросъ сводится къ тому: ‘мыслимъ ли при теперешнихъ условіяхъ честный чиновникъ, будетъ ли онъ терпимъ’? и если приходится дать отрицательный отвтъ, то не мшало бы боле обстоятельно разъяснить, ‘какъ’ и ‘почему’. Эти вопросы не маловажные въ смысл гражданскихъ вопросовъ и для характеристики существующихъ учрежденій. Мало того, эти вопросы ‘трагическіе’ не только для людей, готовящихся служить, но и для многихъ, уже посвятившихъ себя служб.
Также быстро авторъ заршаетъ и промышленныя, техническія профессіи, какъ и агрономическія. ‘Сибирскія ремесла Говоритъ онъ, въ упадк, ихъ убила конкурренція дешевыхъ привозныхъ вещей’. Прекрасно. Но тутъ то, значитъ, и нужна помощь, значитъ, надо самимъ поднять технику, удешевить предметы производства. Къ чему же и техническое образованіе автора? Разв мало для этого дла въ кра нетронутыхъ богатствъ, при изобиліи продуктовъ, при неумлости населенія и отсталости промышленниковъ? Разв мало писалось о потребностяхъ сибирской промышленности, о поднятіи кустарныхъ промысловъ и т. д? И вдругъ, вмсто энергическаго труда, мы встрчаемъ у техника грустное безнадежное заключеніе: ‘поморю рабочихъ и раззорюсь’. Не нужно забывать при этомъ, что такъ заршается весь экономическій и промышленный вопросъ. Не мшало бы поэтому привести нсколько боле ясныя и положительныя доказательства изъ мстной промышленной жизни. Тоже самое говорится и о сельскомъ хозяйств. Не смотря на то, что оно находится въ Сибири на самой низкой степени, не смотря на то, что масса сельскохозяйственныхъ продуктовъ совершенно пропадаетъ даромъ, отъ того, что некому научить народъ, какъ ими пользоваться, при всемъ этомъ нашъ агрономъ приходитъ къ совершенно обратному заключенію, а именно, что здсь нечего длать и невозможно ничего длать. Отвтъ этотъ становится тмъ боле чувствительнымъ, что въ сред учащихся не мало техниковъ и агрономовъ, которые думаютъ же чмъ нибудь быть полезнымъ краю. Хорошъ получатъ они сюрпризъ!
Съ такой же безпощадностью, какъ мы видимъ, авторъ относится къ педагогической дятельности. Мстная школа не удовлетворяетъ его, ему претитъ формалистика, узкія рамки, подчиненность и т. д. И вотъ весь школьный вопросъ, иначе весь вопросъ народнаго образованія законченъ.
Выводъ прямой: ‘и нтъ мста среди земляковъ, и нтъ работы, которую можно было бы назвать служеніемъ родин’. Не худо замтить, что это приговоръ, относящійся къ жизни всей мстной интеллигенціи. Значитъ, для нея всей также нтъ мста среди земляковъ, для нея нтъ работы на родин. Но правда ли это? Чтобы придти къ такимъ ршеніямъ, мало живой впечатлительности и скорбнаго сердца. Предъ ршеніемъ поверхностнымъ можетъ явиться сомнніе. Вдь интеллигенція можетъ терпть неудачи, можно указывать примры этихъ неудачъ, но вопросъ о роли интеллигенціи все-таки этимъ не ршается.
Если бы авторъ былъ неудачникъ, герой, оглядывавшій жизнь въ кабинет, не желающій замарать своихъ ручекъ практическими попытками, досужій теоретикъ, разочарованный баричъ, что ‘по свту рыщетъ и дла великаго ищетъ’, мы не задумались бы къ его теоріи отнестись съ подобающей ироніей.
Но мы думаемъ скоре, что его исповдь это просто неудачный пріемъ изложеніи. Мы предугадываемъ, что авторъ прикроется общественной средой и окружающими обстоятельствами. Дадимъ ему и этотъ шахматъ, дадимъ еще коня и туру, и все таки его вывода не слдуетъ. Онъ объясняетъ свою болзнь, свой Weltschmerz, именно общественными явленіями и фактами, которые проходятъ предъ его глазами. Онъ говоритъ о душной атмосфер, полной безразличія къ добру и злу, о взаимномъ поданіи, о погон за наживой, о чудовищной оргіи, о безмолвіи и невозможности проявить мысль, на что обречена мстная интеллигенція и т. д. Да, все это безотрадно. Мы понимаемъ и скорбь, и отчаяніе, иногда охватывающее образованнаго человка въ этой сред. Мы можемъ понять, что людей впечатлительныхъ, слабыхъ, чувствительныхъ это можетъ довести до опусканія рукъ, до апатіи, до сумасшествія и самоубійства. Они могутъ сказать: ‘я не могу и не хочу жить’. Но вдь дло идетъ не объ отдльныхъ личностяхъ. Вопросъ, можетъ ли сказать это вся мстная интеллигенція, вся совокупность образованныхъ силъ, вся выучившаяся молодежь? Какое мы имемъ право заршить это? Какъ ни грустно и ни мрачно существованіе сибирскаго общества, которое мы не намрены прикрашивать, но допустимъ его еще въ нсколько разъ мрачне и при всемъ томъ мы не можемъ допустить ни безнадежности, ни бгства образованнаго человка съ родины. Насъ поражаетъ здсь скоре наивность автора — онъ скорбитъ за общество, возмущается зломъ, онъ открываетъ погоню за наживой, погоню за теплыми мстами, эгоизмъ, низкія страсти. Но что же тутъ необыкновеннаго? Разв нашъ землякъ вчера родился и сегодня увидлъ наше общество? И гд же этого нтъ? Можетъ быть, гуляя по свту, въ Россіи онъ видлъ другихъ капиталистовъ и промышленниковъ, заботящихся не о прибыли, можетъ быть, тамъ онъ не замчалъ наживы, деморализаціи, эгоизма, низкихъ страстей? Или онъ родился въ Икаріи? Или готовится существовать въ Икаріи?
Что онъ приготовился блаженствовать только въ Икаріи на всемъ готовомъ, объ этомъ есть основаніе думать по его словамъ и заключеніямъ. Онъ говорить — ремесла плохи, промышленность въ упадк, земледліе безнадежно, и все это заставляетъ его отвертываться отъ дла, все это не возбуждаетъ въ немъ энергіи начать трудъ, показать примръ, а внушаетъ только отвращеніе отъ жизни, отъ усилій, борьбы и труда. Онъ жалуется на школу, на ея формализмъ. Да, школа, можетъ быть, плоха. Кажется тутъ то бы и придти на помощь, попробовать поднять школу, но, и пробовать не стоитъ — полгода не вынести этой работы’. Гд же школы, однако, являлись во всеоружіи и совершенными? Ихъ создавали люди, надъ ними трудились люди и исторія. Почему же не стоитъ начинать, пытать? Вроятно, авторъ составилъ себ идеалъ только трудиться тамъ, гд промышленность развита, гд школа совершенна. Ну, а что, какъ и въ этой готовой школ ему не дадутъ мста, и какой нибудь иностранецъ скажетъ: ‘чмъ являться на готовое, извольте ка, милостивый государь, пойти да свое создать. Вы думаете, намъ легко это досталось’?
Нтъ! вдь это безвріе дйствительно ужасно. Какимъ образомъ интеллигенція, начинающая жизнь, призванная бороться, можетъ опуститься до такого апатичнаго состоянія! Какимъ образомъ страна, начинающая исторію, можетъ стоять у начала ея съ такими разочарованіями! И какая страна, гд просторъ, природа, естественныя богатства вызываютъ энергію и трудъ, гд вся будущность tabula rasa, гд чувствуетъ просторъ мечт и идеалу, гд, кажется, должна бы таиться кипучая энергія и пламенная вра!
Не заключается ли фальшь въ самомъ пріем автора приниматься за работу? Нтъ ли причинъ его разочарованія въ самомъ его отношеніи къ длу? Не въ этомъ ли заключается источникъ его меланхоліи и паденія духомъ?
Въ самомъ дл, посмотрите, какъ онъ выполняетъ свое дло. Мн остается наблюдать и думать, говоритъ авторъ посл своихъ практическихъ неудачъ. Прекрасно! Что значитъ для образованнаго человка наблюдать, это значитъ изучать окружающую жизнь. Авторъ кончаетъ эту работу въ годъ и приходитъ къ выводу:— ‘ничего не подлаешь’ — и падаетъ въ обморокъ. Но такъ ли изучаютъ страну и народъ въ другихъ мстахъ? Вдь для этого нужно произвести цлую массу наблюденій, изслдованій народной жизни и всхъ ея функцій, вдь это такая гибель работы, что десяти жизней не достанетъ. Пусть онъ начнетъ изучать тоже общество въ прошломъ и настоящемъ, пусть онъ взглянетъ и изучитъ его исторію (а для этого года мало), и онъ въ этой исторіи найдетъ, можетъ быть, объясненіе существующему. Мало того, онъ найдетъ въ исторіи населенія и народа такія явленія и доказательства жизненности, слды народнаго труда, энергіи, которыя могли бы дать автору лучшіе уроки и утшеніе, эта работа и дйствительное изученіе не только спасли бы автора писемъ отъ преждевременныхъ ложныхъ посылокъ, но спасли бы его отъ меланхоліи, дали бы ему вру и, можетъ быть, энергію, которой онъ похвастать не можетъ.
На первыхъ шагахъ жизни, увидя ее однимъ глазомъ, онъ уже упалъ въ обморокъ. Но почему же онъ не спроситъ и почему забылъ наблюсти, не было ли у него предшественниковъ изъ образованныхъ земляковъ, которымъ также окружающее казалось безотрадно, почему онъ думаетъ, что онъ первый это чувствуетъ. Можетъ быть, у его предшественниковъ, какъ у многихъ образованныхъ людей, также кипли чувства, страсти, волосы поднимались дыбомъ и дрожь пробгала. Если бы авторъ захотлъ поискать въ окружающей сред среди сибирской мстной интеллигенціи, онъ нашелъ бы стариковъ, людей прежняго поколнія, которые до сихъ поръ держатъ знамя воспитанія общества, а перенесли гораздо боле. Положеніе ихъ было еще трагичне, работа еще неблагодарне, но они не жалуются. А вдь они могли бы и имли бы право боле жаловаться на общественную среду. Они не падали въ обморокъ при начал, не опускали рукъ, не проповдывали бездйствіе. Ихъ воодушевляли и энергія, и вра въ свой край.
Они скоро сойдутъ со сцены. Вамъ мсто, молодымъ силамъ, смнить ихъ, исполниться энергіей и мужествомъ, бороться со зломъ, разливать свтъ просвщенія. Вы не начинали еще жизни, вы полны силъ. Какъ же вы на первомъ шагу разршаете судьбу и роль своего поколнія!…