Эскизъ къ одному русскому портрету.
Эскизъ къ одному русскому портрету.
——
Л. Мокіевскій.
‘Русское Богатство’, No 4, 1912
Эскиз к одному русскому портрету, Мокиевский Л., Год: 1912
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Книгоиздательство ‘Путь’, задумавъ выпустить серію книгъ подъ названіемъ: ‘Русскіе Мыслители’, дало намъ томъ С. А. Аскольдова: ‘А. А. Козловъ’. Въ этомъ интересномъ труд г. Аскольдова сдлана достаточная характеристика личности и философіи Козлова. Мы же въ своей небольшой замтк хотли-бы дать самый общій очеркъ этой оригинальной личности. Лично близко зная, въ теченіе многихъ лтъ, покойнаго мыслителя, мы будемъ теперь руководиться не только біографіей, данной г. Аскольдовымъ, но и личными воспоминаніями.
Алексй Александровичъ Козловъ, внбрачный сынъ Ивана Алексевича Пушкина (родственника великаго поэта) и крпостной двушки, родился въ Москв въ 1831 г., а умеръ въ Петербург въ 1901 г., причемъ съ 1886 г. (онъ тогда былъ профессоромъ философіи въ Кіев) онъ жилъ разбитымъ параличемъ, неспособнымъ безъ посторонней помощи двигаться по комнат, неспособнымъ держать въ рукахъ перо…
Въ исторіи человческой мысли вообще, а въ исторіи русской мысли въ особенности не рдки случаи, когда произведенія человка оказываются далеко ниже его самого, когда чувствуется, что какія-то постороннія силы помшали человку показать себя во весь ростъ, создать твореніе, достойное тхъ могучихъ силъ, которыя въ немъ были заложены. А. А. Козловъ безпорно является однимъ изъ подобныхъ людей, Хотя онъ и оставилъ весьма замтный слдъ въ русской философской мысли (признаніемъ чего при его жизни служилъ фактъ избранія его почетнымъ членомъ обоихъ русскихъ философскихъ обществъ, а посл смерти — включеніе его въ серію ‘Русскихъ Мыслителей’), но для всхъ лично знавшихъ этого богато одареннаго человка, было очевидно, что онъ не сдлалъ и десятой части того, что при иныхъ условіяхъ онъ могъ бы сдлать. Студенческіе годы пишущаго эти строки совпали съ профессорской дятельностью Козлова въ Кіев, и мы хорошо помнимъ, какъ рзко онъ выдлялся своею оригинальною индивидуальностью среди тогдашнихъ профессоровъ, между которыми было не мало талантливыхъ людей, но не было такого оригинальнаго человка.
Чтобы достойно изобразить Козлова, нужно владть перомъ такъ, какъ Рембрантъ владлъ кистью, ибо удивительная гармонія рзкихъ контрастовъ является основной характеристикой какъ его личности, такъ и его жизни.
Самые первые годы жизни А. А. полны контрастовъ. Его то брали въ аристократическій домъ Пушкина, то отсылали домой къ матери, которая ‘для покрытія грха’ вышла замужъ за мщанина Козлова, человка глубоко-безнравственнаго, женившагося ради 5,000 р., выданныхъ Пушкинымъ, и заколотившаго свою безотвтную жену до смерти.
Каковы были первыя ‘впечатлнія бытія’ у А. А., можно судить хотя бы по такой картинк, данной самимъ А. А. въ своей автобіографіи (къ сожалнію доведенной всего до 12 лтъ) и цитируемой. г. Аскольдовымъ. Замученная дурнымъ обращеніемъ мужа, мать А. А. умерла. Ему сказали, что ‘Боженька’ взялъ къ себ маму, и горько плачущаго мальчика отдали подъ надзоръ нкоего ‘Васьки’, который его и развлекалъ разными способами. Цитируемъ дальше автобіографію самого А. А.: ‘вторую ночь я ночевалъ съ бабушкой у конторщика, а на слдующее утро опять былъ отданъ подъ надзоръ того-же ‘Васьки’, который счелъ за лучшее вести меня на конный заводъ и занять зрлищемъ производившейся въ тотъ же день ‘случки’ лошадей. Какъ теперь помню, что въ то время, когда я жадно смотрлъ на эту картину и, желая понять ее, внимательно прислушивался къ разнымъ недоступнымъ печати словамъ, жестамъ и возгласамъ, въ которыхъ конюхи и другіе присутствовавшіе описывали происходившее и выражали свои впечатлнія, вдругъ въ церкви, находившейся неподалеку, послышалось пніе (это выносили гробъ на кладбище и пли панихиду). Вокругъ меня сняли шапки, и такъ какъ я не догадался сдлать того-же, то кто-то наставительно сказалъ мн: ‘сними картузъ-то, вдь твою мать хоронятъ’. Разумется, на эти слова я разразился плачемъ, и мои менторъ повелъ меня съ коннаго двора при доносившихся издали звукахъ: ‘вчная память’ (стр. 8—9).
Въ гимназіи А. А. учился не на средства своего аристократическаго отца, а на ‘блудныя деньги’ (какъ онъ самъ выражался) одной своей родственницы, которая, несмотря на свое полное невжество и свой образъ жизни, питала глубокое уваженіе къ наук и ршила сдлать своего родственника ученымъ не ради карьеры, а именно ради самой учености.
Въ гимназіи-же онъ получилъ первый урокъ, толкнувшій его на путь радикализма, и столь характернаго впослдствіи для него западничества. И получилъ онъ этотъ урокъ не отъ кого иного, какъ отъ Тертія Филиппова (извстнаго впослдствіи ‘Эпитропа Гроба Господня’). Дло было такъ: для своего гимназическаго сочиненія А. А. избралъ тему: ‘Россія, спасительница Европы’. Здсь говорилось и о томъ, какъ Россія заслонила собой Европу отъ татаръ, и о томъ, какъ она ‘спасла’ Европу отъ Наполеона I, и о томъ, какъ Россія подавляла венгерское возстаніе. Это свое произведеніе А, А. подалъ учителю словесности Тертію Филиппову, который въ бесд съ глазу на-глазъ, и выяснилъ молодому патріоту, что чмъ-чмъ, а ужъ подавленіемъ венгерскаго возстанія Россіи хвалиться не приходится…
Козловъ рано женился на крестьянк, оказавшейся не только совершенно неподдающеюся культур, но еще и надленною низменными инстинктами. Въ не такъ давно опубликованныхъ запискахъ московскаго генералъ-губернатора гр. Закревскаго при характеристик всхъ подозрительныхъ личностей, между прочимъ, сказано: ‘Козловъ и Котляревскій (впослдствіи тоже кіевскій профессоръ) вертенники, способны на все’,— характеристика относящаяся, очевидно, къ этому періоду жизни А. А. Однако Козловъ скоро разошелся со своей женой и завелъ себ другую семью. Онъ давалъ уроки въ старинной дворянской семь Челищевыхъ, здсь онъ скоро ‘распропагандировалъ’ свою ученицу, и она, къ ужасу всей Москвы, кинула свой домъ и поселилась съ А. А. Но судьба и здсь поставила его лицомъ къ лицу съ контрастомъ: умная, высоко-образованная и, вообще прекрасная женщина, которая такимъ образомъ сдлалась его женою, страдала періодическимъ помшательствомъ.
Испытавъ свои силы, какъ экономистъ, публицистъ и газетный дятель, побывавъ въ тюрьм и ссылк (въ связи съ каракозовскимъ покушеніемъ), отвдавъ даже чисто ‘практической’ дятельности: завдываніе лсами одного московскаго фабриканта,— нашъ будущій выдающійся философъ, имя уже боле 40 лтъ, случайно, ‘на сонъ грядущій’, взялъ въ руки философскую книгу (Briefe Briefe die Schopenhauer’sche Philosophie Фрауэнштедта), и только тогда увидлъ, что истинное его призваніе — философія.
Нужно вспомнить, что время прохожденія Козловымъ университета было временемъ наибольшаго гоненія на философію: сначала на лекцію профессора былъ посланъ частный приставъ, и отъ профессора потребовали, чтобы онъ такъ читалъ свои лекціи, чтобы он были понятны господину частному приставу, а потомъ и вовсе прекратили эти лекціи, причемъ министръ народнаго просвщенія Ширинскій-Шихматовъ донесъ Николаю I: ‘Наконецъ, зло вырвано съ корнемъ’!
Увлекшись философіей, Козловъ прежде всего выписалъ вс сочиненія Шопенгауэра и съ тхъ поръ погрузился въ дебри метафизики. Однако философія не была для него ‘тихимъ пристанищемъ’. Онъ былъ слишкомъ общественнымъ человкомъ, чтобы отдаться книгамъ. Но окружающая среда его не удовлетворяла: онъ ‘разочаровался въ Россіи’ (причемъ онъ почти одинаково отрицательно относился и къ правительству, и къ обществу, и къ народу), и вотъ, будучи по своему облику, въ сущности, типичнйшимъ москвичемъ, онъ ршилъ бросить навсегда Россію и поселиться въ Париж, хотя у него была уже довольно большая семья и почти никакихъ средствъ. Но заграничная его жизнь продолжалась не долго. Хотя онъ никогда и не помышлялъ о профессур, но скоро онъ очутился профессоромъ философіи въ Кіев, гд его устроилъ А. А. Котляревскій, бывшій ‘вертепникъ’ Закревскаго, успвшій, однако, уже сдлаться ординарнымъ профессоромъ.
До тхъ поръ кіевляне имли понятіе о философахъ только по С. Гогоцкомъ, который, нужно признаться, и своею вншностью, и своими манерами достаточно поддерживалъ въ умахъ обывателей то вульгарное представленіе о ‘философ’, которое создано ‘на диво черни простодушной’.
На Канта Гогоцкій, впрочемъ, походилъ лишь неэстетичностью своей наружности и своею мелочной аккуратностью. Впрочемъ, и тутъ было отличіе: по Канту жители Кенигсберга провряли часы, а Гогоцкій самъ ежедневно ходилъ на вокзалъ ‘проврять свои часы’.
Поэтому кіевляне были не мало удивлены, когда увидали, что новый философъ оказался огромнымъ человкомъ, со львиной физіономіей, быстро покоряющей сердца дамъ и двицъ, которымъ онъ и проповдовалъ философію съ бокаломъ въ рукахъ. Быть можетъ, Козлова такъ и не признали бы за настоящаго философа, если бы на счастіе у него не оказалось одной, заинтересовавшей публику, странности: его всегда видли съ очень большимъ ковровымъ сакомъ въ рукахъ, съ этимъ сакомъ онъ не разставался ни на улиц, ни въ аудиторіи, ни въ другихъ мстахъ, гд его могли видть обыватели. Интересъ, вызванный сакомъ Козлова, былъ значителенъ. Но мужчины все-таки сдерживали свое любопытство, а женщины пошли на проломъ.
И вотъ однажды, посл лекціи, курсистки окружили Козлова тснымъ кольцомъ и заставили показать содержаніе сака. Сверхъ колбасы и вина, въ немъ оказалась еще смна блья, и Козловъ объяснилъ любопытнымъ двицамъ, что когда его арестовали въ Москв чуть не на улиц, то онъ испыталъ большое неудобство, пока ему изъ дома доставили смну блья,— и вотъ, съ тхъ поръ, онъ, выходя изъ дому, кладетъ въ сакъ, на всякій случай, смну блья. Кіевляне успокоились: есть чудачество, значитъ — настоящій философъ.
Судьба готовила еще одинъ, уже послдній контрастъ Козлову. Полный духовныхъ и физическихъ силъ, широко пользуясь всми ‘благами’ жизни, Козловъ былъ пессимистомъ и проповдывалъ философію Шопенгауэра. Именно проповдывалъ, а не писалъ о ней, ибо онъ вообще тогда мало писалъ, предпочитая платоновскій ‘симпозіонъ’… Но лтомъ 1886 г. эмболія мозга (закупорка артеріи мозга) и связанный съ этимъ параличъ правой половины тла рзко измнили его условія жизни. И вотъ теперь выступилъ на сцену послдній контрастъ личности и судьбы Козлова. Будучи въ такомъ безпомощномъ положеніи, испытывая большія физическія страданія, онъ сталъ философски продуктивенъ: все наиболе цнное написано (или правильне сказать, продиктовано) имъ въ то время, когда его руку и ногу сильно ‘крючило и пружило’ (какъ онъ выражался), когда у него въ мозгу была эмбола. Мало того: изъ пессимиста и сторонника Шопенгауэра онъ сдлался оптимистомъ и сторонникомъ Лейбница. Переселившись въ Петербургъ, я нсколько лтъ не видлъ Козлова. Когда же онъ самъ въ 1891 г. перехалъ въ Петербургъ, и я поспшилъ къ нему на квартиру, то первыя слова, которыя услышалъ отъ него, были хвала ‘Высочайшей Субстанціи’, которая такъ мудро устроила Вселенную, и благодарность ей за параличъ. Къ этому нужно еще прибавить, что здоровье его жены къ тому времени окончательно испортилось, и разбитый параличемъ старикъ долженъ былъ еще страдать вслдствіе тяжелой болзни такой близкой особы.
И, несмотря на все это, бывшій пессимистъ постоянно благодарилъ ‘Высочайшую Субстанцію’ за мудрость ея предначертаній!
О философіи Козлова скажемъ немного. Она хорошо изложена въ книг г. Аскольдова. Подъ ‘философіей Козлова’ мы понимаемъ, конечно, его послднюю самостоятельную фазу дятельности. Эта философія изложена имъ въ пяти выпускахъ ‘Своего Слова’, причемъ и здсь Козловъ остался вренъ своей любимой форм ‘Симпозіона’: философія излагается въ вид застольной бесды ‘Петербургскаго Сократа’ съ лицами изъ романа Достоевскаго ‘Братья Карамазовы’. ‘Петербургскій Сократъ’ излагаетъ философію, близкую къ ученіямъ Лейбница, Лотце и Тейхмюллера (этихъ послднихъ любимцевъ Козлова), и громитъ англійскую философію. Нужно замтить, что Англичане и англійскій позитивизмъ были всегдашней bte noire Козлова, причемъ мы не беремся сказать, возненавидлъ-ли онъ англичанъ изъ-за ихъ позитивизма, или позитивизмъ — изъ-за англичанъ. Козловъ не зналъ англійскаго языка и никогда не былъ въ Англіи, но, человкъ сильныхъ страстей, способный къ сильной ненависти, онъ до комичнаго ненавидлъ все англійское, которое представлялось ему чмъ-то крайне чопорнымъ, фальшивымъ, самодовольнымъ, т. е. чмъ-то вполн противоположнымъ самому ему. ‘У-у, ёрники!’ кричалъ онъ, обыкновенно, при одномъ упоминаніи объ англичанахъ…
Полемическая сторона философскихъ писаній Козлова не представляетъ особаго интереса. ‘Сократъ’, конечно, легко побиваетъ ‘Шугаева’, представлявшаго собой англійскій позитивизмъ. Но вдь при всхъ этихъ философскихъ ‘Бесдахъ’, всми авторами отъ Платона до Козлова, защитнику нелюбимаго авторомъ мннія обыкновенно вкладываются въ уста лишь такіе доводы, которые даютъ поводъ другому собесднику (устами котораго говоритъ самъ авторъ) обнаружить свое глубокомысліе или остроуміе. Къ тому же Козловъ и не былъ силенъ въ англійской философіи…
Зато значительный интересъ представляетъ положительная сторона ученія Козлова. Своимъ панисихизмомъ, своимъ ученіемъ о бытіи и другими сторонами своей философіи Козловъ, безспорно, подготовилъ почву для современныхъ мистиковъ и богоискателей.
Въ этомъ отношеніи Козловъ долженъ быть поставленъ на ряду съ Соловьевымъ, причемъ мы вполн согласны съ г. Аскольдовымъ, когда онъ говоритъ, что въ философскомъ отношеніи Козловъ боле Соловьева сдлалъ для подготовки почвы для богоискателей, ибо Козловъ былъ настоящимъ философомъ, а ‘Соловьевъ былъ крупный богословъ, но въ качеств философа онъ не только не далъ систематическаго изложенія своей философіи, но даже не обозначилъ вполн четко и опредленно своей позиціи, какъ въ гносеологіи, такъ и въ метафизик’ (стр. 213).
Философское вліяніе Козлова довольно широко. Такъ, напримръ, даже проф. Лозскій, стоящій на вполн самостоятельномъ пути, печатно заявлялъ о томъ, чмъ онъ обязанъ Козлову.