ИСТОРИЧЕСКІЙ РАЗСКАЗЪ
ВРЕМЕНЪ ПОКОРЕНІЯ СИБИРСКАГО ЦАРСТВА.
съ рисунками художника В. Неслера.
Ученымъ Комитетомъ Мин. Народнаго Просвщенія допущена въ ученическія библіотеки низшихъ учебныхъ заведеніи, а равно и въ безплатныя народныя библіотеки и читальни.
ПЕТРОГРАДЪ.
3-ье ИЗДАНІЕ В. И. ГУБИНСКАГО.
— Ддушка, ты и мн сдлай лапотки,— говорила двочка лтъ восьми дряхлому, сденькому старичку, навивавшему клубокъ бересты.
Разговоръ этотъ происходилъ за оградою маленькой лсной деревушки, неподалеку отъ которой пробгала красивая быстрая рка Чусовая. Старикъ сидлъ на пн, а передъ нимъ стоялъ черноволосый мальчикъ лтъ десяти рядомъ со своею сестренкою.
— Лапотки теб, енюшка, сдлаетъ Яшка,— отвчалъ ддъ:— а что будетъ неладно, я направлю.
— Я теб сдлаю такіе лапотки, что хоть за Алтай къ татарамъ иди,— отвчалъ Яшка.
— Что ты часто татаръ поминаешь, парень!— строго проговорилъ ддъ:— нечистую силу да злыхъ людей поминать не слдъ.
— Да чмъ они злые, ддка?— возразилъ мальчикъ.— вотъ хоть бы тотъ татаринъ или бухарецъ, что приходилъ на прошлой недл къ намъ съ товаромъ? еньк онъ подарилъ перстенекъ, а мн крючковъ для удочки, а съ мамкой-то какъ ласково говорилъ. Звалъ къ себ въ Сибирь…
— Черезчуръ ласково… Боюсь я ихъ… такъ боюсь, что изъ-за этого къ Строгановымъ ушелъ. Давно это было, конечно. Еще я былъ молодымъ…
— А правда-ли, ддушка, что татары замучили дда нашихъ Строгановыхъ?— спросилъ Яшка.
— Спиридона-то? Правда. Они стали его строгать, да и застрогали до смерти. Сына оттого и Строгановымъ прозвали. А сыновья его, Яковъ и Григорій, толковые купцы, понастроили сколько городовъ да крпостей. Къ Грозному являлись, отъ него грамоту привезли. А грамотой царь имъ мста далъ, сколько душа хочетъ. Вотъ и мн, ихъ старому слуг, купцы милостивые отвели мстечко.
День между тмъ клонился къ вечеру, хотя, было совсмъ свтло. Аиріады комаровъ и мошекъ закружились по воздуху.
— Яшка, гони съ поля жеребятъ, долго-ли до грха, какъ разъ съдятъ комары!— сказалъ старикъ, отмахиваясь отъ несносныхъ наскомыхъ.
Это были не пустыя слова. Еще нсколько десятковъ лтъ тому назадъ комары и мошки на смерть задали жеребятъ, случайно оставленныхъ въ лсу.
— А вонъ и сноха идетъ,— прибавилъ старикъ, вставая.
Изъ воротъ вышла красивая, очень красивая женщина лтъ тридцати. Очевидно, это была мать ребятишекъ, потому что они сильно на нее походили.
— Яшка,— крикнула она:— загони сначала жеребятъ, а потомъ сходите съ еней на рку и загоните гусей и утокъ, А ты, дда, убери лошадь, да потомъ и ужинать.
Вс пошли по своимъ дламъ и вся семья, то есть: ддка Савва, сноха его Анисья, дти да работникъ Иванъ, окончивъ дневную работу, сли за ужинъ, когда низко спустившееся солнце освтило избу сквозь небольшое окно безъ рамы, снятой по случаю теплаго времени.
Это было наканун Иванова дня и мирная счастливая семья, управляемая умною вдовою, вела разговоры о томъ, что пора начинать снокосъ.
Изба у вдовы была хорошая, чистая и съ выведенною на крышу трубою. Покойный мужъ ея, сынъ Саввы, бывалъ даже въ Москв, и вс постройки у него были хорошія, какъ было хорошо и все заведеніе. Жили они въ небольшой деревн на берегу рки, и засвали хлба, овса и жита такъ много, что могли продавать. Анисья постоянно говорила, что здоровый трудолюбивый человкъ по міру не пойдетъ, и она посл смерти мужа хозяйство не опустила, а продолжала поднимать его.
— Ну и слава Богу,— сказалъ старикъ, вставая:— день конченъ, и на покой пора.
Кругомъ избы шли широкія лавки, на которыхъ вс и улеглись, заперевъ за работникомъ, отправившимся спать на сновалъ, дверь. Не прошло и минуты, какъ мать съ дтьми крпко спали и ворочался только старикъ, но наконецъ и онъ заснулъ.
Ночь была такая свтлая, хоть читай, а на рк было еще свтле, чмъ подъ деревьями. Ярко-красная заря освщала быстрыя воды и плывшія по нимъ довольно большія лодки. На лодкахъ сидли люди, но говору не было слышно никакого. Приблизившись къ деревн, они стали причаливать и выходить изъ лодокъ. Это оказались татары, вооруженные луками.
Оставивъ въ каждой лодк по два человка, они крадучись стали подходить. Люди спокойно продолжали спать, но собаки залаяли и завыли.
Ддка Савва тотчасъ же встрепенулся и вышелъ за ворота.
Услыхавъ лай, татары пустились бгомъ. Ддка, стоявшій въ калитк, однимъ ударомъ былъ сшибленъ съ ногъ, и во дворъ и въ избу вбжалъ тотъ самый татаринъ, что приходилъ за недлю передъ этимъ съ товаромъ, и, крикнувъ своимъ спутникамъ, чтобы они выносили сундуки, самъ подбжалъ къ оторопвшей Анись и сказалъ ей:
— Хочешь быть жива, такъ отдавай все, что у тебя есть.
— Бери все, что есть. Трудомъ нажить опять все можно. А жизни не наживешь. Въ клтушк все, что есть, лежитъ,— отвчала Анисья.
— Тебя я беру съ собой, и дтей можешь взять.
Анисья торопливо стала одвать дтей, стараясь не слушать стоновъ, долетавшихъ отъ сосдей. Въ деревн происходилъ разгромъ невроятный. За малйшее сопротивленіе ножъ вонзался въ животъ и несчастные съ крикомъ и стономъ падали.
Не прошло и часа, какъ изъ избы Анисьи и другихъ избъ все было вынесено, а женщинъ и немногихъ дтей, какъ стадо барановъ, погнали къ лодкамъ.
— А гд же ддъ нашъ?— кричала Анисья.
— Дду будетъ мсто на томъ свт,— отвчалъ ея хозяинъ татаринъ:— а ты поменьше кричи. Ты баба умная, знаешь, что крикомъ не поможешь.
Хозяинъ Анисьи, по имени Маръ, часто ходилъ въ Россію и говорилъ по-русски, какъ говорили и многіе, хоть не очень хорошо, а все-таки по-маленьку говорили.
Анисью съ дтьми привели на лодку, гд лежали ея сундуки, много другого добра, кром Аара въ нее сли еще три татарина зврскаго вида и Маръ крикнулъ:
— Ну, готово! Абдулка, отчаливай!
Абдулка, молодой татаринъ, лтъ двадцати, сталъ отпихиваться отъ берега, а деревня въ это время пылала, какъ костеръ.
— Мамка! наша изба горитъ!— кричала еня.
— Цыцъ! молчать!— такъ крикнулъ страшный татаринъ, что Анисья, ухвативъ дтей, прижала ихъ къ себ.
Паръ строго сказалъ что-то своему спутнику, на что тотъ отвтилъ бранью, и на лодк, плывшей позади другихъ долго, долго слышалась ругань, каждую минуту грозившая перейти въ кровопролитіе, такъ какъ татары не разъ вынимали ножи и грозили другъ другу.
Анисья въ страх пересла на корму и перевела дтей. Взглянувъ на пылавшую деревню, едва виднвшуюся за поворотомъ рки, она припала головою къ борту лодки и въ первый разъ горько, горько заплакала.
— Не плачь,— тихо сказалъ ей Абдулка: — жить можно везд.
Анисья взглянула на говорившаго и подумала: ‘Этотъ никого не обидитъ’.
И, дйствительно, Абдулка заботился о дтяхъ всю дорогу. А дорога была не близкая. Сначала плыли по вод, потомъ пришлось тащить лодки волокомъ. Анисья пріобрла всеобщую любовь татаръ, потому что при этомъ трудномъ переход не сидла сложа руки и не выла, какъ другія бабы, а работала, какъ любой мужикъ. Даже свирпый Ааръ сталъ ласкове и только подхваливалъ свою бабу.
Когда лодки были перенесены и уложены, флотилія снова пустилась въ путь. Дти постоянно сидли на корм у Абдулки, отъ котораго Анисья выучилась не мало татарскихъ словъ.
Не доходя до города Сибири (не подалеку отъ ныншняго Тобольска), вся шайка остановилась и, выйдя на берегъ, стала держать совтъ. Большая часть этихъ татаръ жила за Сибирью и теперь боялась проходить мимо большого города съ награбленнымъ добромъ.
— Если пойдемъ среди благо дня,— говорили они:— у насъ все отнимутъ.
На совт ршено было пройти потихоньку ночью. А ночи начинались уже темныя и пройти можно было свободно. Городъ Сибирь стоялъ на крутомъ берегу Иртыша и по другую сторону былъ окопанъ глубокими рвами.
На лодк Мара его три товарища были горожане и потому ршено было, что они поплывутъ послдними.
Совтъ этотъ происходилъ верстъ за двадцать до города, и тутъ вся флотилія остановилась, но въ первую же ночь половина лодокъ ушла.
Паръ страшно ссорился со своими спутниками, а Анисья, слушая брань, нердко спрашивала у Абдулки:
— Да что они бранятся. Что длятъ?
— Добро длятъ, да и тебя въ томъ числ,— отвчалъ Абдулка.
Въ ту ночь, какъ ушли послднія лодки, длежъ между татарами сталъ происходить не только на словахъ, но и на дл. Маръ и два татарина, вн себя отъ ярости, бросились съ берега, гд варилась рыбья похлебка, на лодку и стали разбирать вещи. Скоро брань перешла въ драку и засверкали ножи. Не прошло и минуты, какъ Маръ дрался на ножахъ съ самымъ свирпымъ татариномъ, а третій татаринъ бросился на берегъ и потащилъ на лодку Анисью.
— Проклятый басурманъ!— кричала Анисья, но справиться съ Анисьей было не легко, тмъ боле, что Яшка и Феня вцпились ему въ ноги, и мшали, а Абдулка защищалъ Анисью.
Драка на лодк, между тмъ, кончилась тмъ, что Маръ хватилъ своего противника такъ, что тотъ упалъ черезъ бортъ въ воду, посл чего Маръ бросился на выручку Анисьи и, не говоря ни слова, ударилъ ножомъ въ спину проклятаго басурманина.
Крикнувъ отъ боли, татаринъ упалъ. Упалъ тоже и Маръ, къ немалому изумленію Анисьи.
— Абдулъ, подними,— проговорилъ онъ:— у меня въ боку рана.
Дйствительно у него въ боку была страшная рана, три татарина, какъ волки, пожрали другъ друга.
Абдулъ и Анисья зарыли двухъ покойниковъ, а третьяго унесла рка.
— Ну, Анисья,— сказалъ Абдулъ — теперь поговоримъ съ тобой, что намъ длать. Самъ Аллахъ отдаетъ мн тебя въ жены, значитъ, такъ и будетъ.
— Что ты, Абдулъ, вдь я на десять лтъ тебя старше,— отвчала Анисья.
— Это ужъ мое дло, а не твое.
Анисья подумала, что другого выбора ей нтъ и согласилась, выговоривъ условіе, что онъ не будетъ мшать имъ молиться на русскія иконы.
Абдулъ былъ человкъ кроткій и согласился на требованіе Анисьи.
Они поршили въ городъ не хать, а выстроиться на большой зимней дорог и устроить нчто врод зазжаго дома. Деньги у нихъ были, и немаленькія. Лсу было вволю, Абдулъ тотчасъ же досталъ плотниковъ и работа закипла.
ГЛАВА II.
Братья Строгановы.
Тихо стало въ Лсной деревушк посл ухода грабителей, но когда лодки скрылись изъ виду, то, мало-по-малу, изъ лсу стали выползать и бабы съ ребятишками и старики и даже мужики. Выползъ тоже и нашъ ддка Савва съ синимъ рубцомъ на голов.
— О, Господи! помилуй насъ гршныхъ.
— Батюшки свты! двченку-то увели.
— Мамка! мамка! гд ты?
Слышались въ этотъ день крики. Къ вечеру, когда потухъ пожаръ, вс оставшіеся въ живыхъ собрались въ овины, стоявшіе въ сторон отъ деревни, и горю, кажется, не было предловъ.
Отдохнувъ нсколько дней, ддка Савва сплелъ себ изъ бересты котомку, положилъ въ нее, что нашлось въ деревн и, помолившись на вс четыре стороны, поклонился въ ноги православнымъ христіанамъ и вышелъ за околицу. Съ нимъ вышло нсколько человкъ, пожелавшихъ проводить его.
— Куда же ты пойдешь, ддъ?
— Куда пойду? А куда глаза глядятъ и куда ноги дойдутъ.
— А все же куда?
— Сначала къ господамъ своимъ на солеварни, а тамъ и дальше.
— Неужто Анисью искать?
— Пойду!
— Ну съ Богомъ! съ Богомъ!..
Пошелъ старикъ по знакомой ему дорог къ своимъ бывшимъ господамъ, купцамъ Строгановымъ. Братья Строгановы были богатые и энергичные люди. Царь Іоаннъ Грозный призывалъ къ себ двухъ старшихъ братьевъ, Якова и Григорія, бесдовалъ съ ними и одобрилъ ихъ желаніе защищать отъ набговъ сибирскихъ инородцевъ великую Пермь. Онъ далъ имъ жалованныя грамоты на пустыя мста, лежащія внизъ по Кам отъ земли Пермской до рки Салвы и берега Чусовой до ея вершины, позволилъ имъ ставить тамъ крпосцы въ защиту отъ сибирскихъ и ногайскихъ хищниковъ, имть снарядъ огнестрльный, пушкарей и воиновъ на собственномъ иждивеніи, принимать къ себ всякихъ людей вольныхъ и не бглыхъ, самимъ судить ихъ, независимо отъ пермскихъ намстниковъ, заводить селенія, пашни и соляныя варницы, и въ теченіе двадцати лтъ торговать безъ пошлины, но съ обязательствомъ не разрабатывать рудъ, а если найдутъ гд-нибудь руду, то давать знать о ней государевымъ казначеямъ. Строгановы, довольные царскою милостью, основывали и крпосцы и городки, и привлекали селиться на свои земли бродягъ и бездомниковъ, общая богатые плоды трудолюбивымъ смльчакамъ. У нихъ было свое войско и въ 1572 году они усмирили бунтъ черемисовъ, остяковъ и башкирцевъ, и заставили ихъ принести присягу врности государю.
Въ то время Сибирью владлъ царь Кучумъ, платившій сначала дань нашему царю. Но потомъ онъ не только самъ пересталъ платить, но и запрещалъ платить ее своимъ инородцамъ, которые постоянно длали набги на русскія поселенія.
Такъ вотъ къ этимъ самымъ Строгановымъ, у которыхъ Савва служилъ, когда былъ молодъ, онъ и направился теперь.
Усадьба Строгановыхъ была окружена глубокимъ рвомъ и высокимъ частоколомъ съ крпкими дубовыми воротами, а у воротъ въ шалаш жилъ сторожъ. Онъ впустилъ старика, какъ впускалъ и всхъ прохожихъ, не спросивъ, что ему нужно, и Савва направился прямо къ дому, выстроенному изъ крупнаго лса и обнесеннаго съ трехъ сторонъ открытой галлерейкою съ рзными балясами. Дворъ былъ обнесенъ тоже частоколомъ, но уже не такимъ высокимъ. На лай собакъ изъ дому вышелъ мужчина и сказалъ старику, что милостыню подаютъ въ людской изб.
— Нтъ, парень, я милостыни не прошу, а скажи ты своимъ господамъ, что къ нимъ пришелъ ихъ старый слуга Савва.
Не прошло и пяти минутъ, какъ на красное крыльцо вышелъ одинъ изъ Строгановыхъ и ласково крикнулъ:
— Иди, иди, къ намъ, старина. Совсмъ забылъ насъ. Ну, что все-ли благополучно?
— Нтъ, батюшка Яковъ Аникіевичъ, нтъ, не все благополучно. Дай приссть хоть тутъ на крылечко и повдать теб о своемъ гор.
Прислъ Савва на крылечко и сталъ разсказывать, какъ ограбили ихъ деревню, какъ выжгли ее и бабъ увели.
— Вотъ пришелъ за вашимъ совтомъ, господа честные. Хочу идти искать свою Анисью.
— Полно, ддка, полно,— сказалъ Григорій Строгановъ, тоже вышедшій на крыльцо.— Ты старъ, куда ты пойдешь, и вотъ мы, такъ посылаемъ туда рать и Анисью твою можетъ назадъ приведутъ. Въ прошломъ год царь Кучумъ посылалъ сюда къ намъ своего племянника Махметку и много у насъ тутъ онъ надлалъ бдъ. Онъ убилъ и посла московскаго Третьяка Чебукова, хавшаго въ орду Киргизъ-Кайсакскую, но только испугался нашихъ ратниковъ и бжалъ. Мы дали знать въ Лоскву и получили отъ царя грамоту.
Дйствительно, 30-го мая 1574 года Іоаннъ далъ грамоту, въ которой было сказано, что Яковъ и Григорій Строгановы могутъ укрпиться на берегахъ Тобола и вести войну съ измнникомъ Кучумомъ для освобожденія первобытныхъ жителей югорскихъ, нашихъ данниковъ, отъ его ига, могутъ въ возмездіе за ихъ добрую службу, выдлывать тамъ не только желзо, но и мдь, олово, свинецъ, сру для опыта до нкотораго времени, могутъ свободно и безъ пошлины торговать съ бухарцами и киргизами.
— Какъ видишь,— прибавилъ Яковъ Строгановъ:— намъ дано право послать на Кучума рать. А ты, старикъ, оставайся у насъ и живи себ спокойно.
ГЛАВА III.
Подъ Царской опалой.
Въ царствованіе Іоанна Грознаго, когда происходило дйствіе нашего разсказа, на Волг плавать было весьма не безопасно. Разбойники грабили суда и грабили, какъ прозжихъ, такъ и купцовъ на перевозахъ. Въ числ разбойниковъ много было вольныхъ донскихъ казаковъ. Царь такъ гнвался на эту вольницу, что не рдко высылалъ противъ нихъ рать. Разгонитъ рать казаковъ въ одномъ мст, а смотришь, они скорешенько соберутся въ другомъ. Которыхъ успвали изловить, тхъ казнили. Но самая большая шайка была у Ермака.
Ермакъ былъ человкъ средняго роста, съ черною бородою и курчавыми волосами. Глаза у него были ясные и быстрые. По уму же онъ превосходилъ всю шайку. Происхожденія Ермакъ былъ простого. Ддъ его жилъ, какъ посадскій человкъ, въ Суздал, и едва перебивался. Фамилія или прозвище его было Пленинъ, а звали его Аанасьемъ Григорьевичемъ.
Надоло ему перебиваться со дня на день и перехалъ онъ во Владиміръ, гд купилъ лошадей и занялся извозомъ. Тутъ-то онъ и свелъ знакомство съ муромскими разбойниками и сталъ ихъ возить. Дло это было прибыльное, но и опасное. Вмст со своими сдоками онъ былъ изловленъ и попалъ въ тюрьму. Изъ тюрьмы Аанасій бжалъ и, захвативъ съ собою жену и двухъ сыновей Родіона и Тимофея, перехалъ жить въ уздъ Юрьевца Повольскаго. Тутъ онъ умеръ, оставивъ семью безъ куска хлба. Прослышали Родіонъ и Тимофей, что Строгановы приглашаютъ селиться къ нимъ на Чусовую рку и перебрались туда подъ фамиліею Повольскихъ. У Родіона родились тамъ дти и у Тимофея тоже. Лладшій сынъ Тимофея Василій былъ особенно боекъ, ловокъ и большой краснобай. Онъ нанялся работникомъ на барки и ходилъ по Волг и Кам. Но скучная эта работа скоро ему надола и онъ ушелъ къ вольнымъ донскимъ казакамъ, но ушелъ ужъ не Василіемъ, а Ермакомъ. Аpтельный таганъ назывался ермакомъ, а такъ какъ на баркахъ Василій былъ кашеваромъ, то товарищи и прозвали его Ермакомъ. Такъ на всю жизнь онъ и остался Ермакомъ Тимофеевичемъ.
И жизнь съ казаками тоже скоро надола Ермаку. Подобралъ онъ товарищей по себ и ушелъ со своею шайкою на Волгу разбойничать. Имя Ермака стало гремть по всей Волг. Спуску онъ не давалъ никому и останавливалъ суда съ государевою казною и купеческими товарами и съ чужеземными послами. Все, что могъ брать, онъ бралъ, и на себ доказывалъ, что доброму вору — все въ пору. Показалось ему на Волг тсно и вышелъ онъ въ Каспійское море, гд напалъ на персидскихъ и бухарскихъ пословъ и ограбилъ ихъ.
Услыхавъ о разбояхъ Ермака, царь присудилъ его и его четырехъ атамановъ къ смертной казни. Но вдь судъ-то былъ произнесенъ надъ орломъ въ неб, онъ въ руки войску не попался и ушелъ вверхъ по Волг.
Но съ этого времени Ермакъ закручинился. Глухою осенью выходила шайка на берегъ, устраивала шалаши, разставляла сторожевыхъ и разводила костры, на которыхъ варила похлебку, кашу и обогрвалась.
— О чемъ ты все думаешь, Ермакъ?— спрашивалъ Ермака ближайшій другъ его Иванъ Кольцо.
— Словно горе какое у тебя?— прибавилъ третій атаманъ Яковъ Михайловъ.
— Да, горе не даетъ мн покоя,— отвчалъ Ермакъ.
— Скажи, атаманъ, какое? мы можетъ быть и поможемъ,— сказалъ Никита Панъ.
— Говори, легче будетъ,— съ участіемъ прибавилъ Матвй Мещерякъ.
Четыре атамана, окружавшіе Ермака, были близкіе ему люди и удальцы на подборъ.
— Тяжело мн быть подъ царской опалой. Такъ тяжело, что иногда думается, что пошелъ-бы въ городъ, да и отдался въ руки. Только страшна эта проволока да казнь.
— А ты думаешь, мн легко?— возразилъ Иванъ Кольцо:— легко разв знать, что всякій прощалыга можетъ выдать тебя и на плаху свести?
Надо думать, что въ душ каждый разбойникъ радъ былъ-бы избавиться отъ своего прошлаго. Да и, кром того, не легко имъ было скрываться зимою по деревнямъ да по поселкамъ.
Но судьба точно сжалилась надъ шайкою Ермака и весною казаки получили грамоту отъ 6-го апрля 1579 года, въ которой Строгановы убждали ихъ бросить недостойное ремесло и пріобрсти добрую славу.
‘У насъ имются крпости и земли, но мало дружины,— писали они:— идите къ намъ оборонять Великую Пермь и восточный край христіанства’.
Когда Ермаку прочли эту грамоту, то онъ заплакалъ отъ умиленія, и вотъ полетлъ по Волг кличъ: Ермакъ сзывалъ къ себ всхъ желающихъ отправиться вмст съ нимъ на его родину, оборонять Великую Пермь. Желающихъ нашлось много и поплылъ Ермакъ на Каму со своими четырьми товарищами и съ 540 человками безстрашныхъ удальцовъ.
Въ то время Яковъ и Григорій Строгановы уже покоились вчнымъ сномъ и главную рать встртили младшій братъ Строгановыхъ Семенъ и два ихъ сына Максимъ Яковлевичъ и Никита Григорьевичъ. Рать подъ началомъ Ермака подплыла къ городку, поставленному Строгановыми, и атаманъ въ іюн мсяц 1579 года, черезъ шесть лтъ посл того, какъ татары увели Ннисью съ дтьми, пришелъ съ своими четырьмя товарищами въ домъ съ почетомъ встртившихъ его Строгановыхъ.
Усадивъ за столъ гостей, хозяева одарили ихъ и стали поить.
— Мы для васъ сдлаемъ все, что хотите, и будемъ беречь васъ, а вы не давайте въ обиду нашихъ поселковъ и городковъ. Татары и вогуличи въ конецъ раззоряютъ насъ.
Вернулись вечеромъ атаманы къ судамъ своимъ и объявили удальцамъ о предложеніи Строгановыхъ, и легли спать.
Много лтъ Ермакъ не спалъ такъ крпко и сладко, какъ въ эту ночь. На душ у него было легко. Онъ зналъ, чего хотлъ, и твердо шелъ къ цли. О Сибири много онъ слышалъ и поршилъ пробраться въ нее и побиться съ татарами.
— Почемъ знать, можетъ мы Сибирь-то и возьмемъ,— говорилъ онъ другу своему Ивану Кольцо,— тогда и у царя, и у добрыхъ людей заслужимъ.
Утромъ казаки прислали сказать атаману, что ходили они за нимъ и на разбой, такъ отчего же имъ не идти за нимъ на доброе дло?
Такъ и ршилъ Ермакъ дать Строгановымъ утвердительный отвтъ. Но остаться у нихъ навсегда у него и въ мысляхъ не было. Не такой у него былъ характеръ, чтобы онъ могъ вести осдлую жизнь. Сталъ онъ разспрашивать про Сибирь, про татаръ и про дорогу къ нимъ. А дорога въ Сибирь купцамъ была давно извстна, такъ какъ давно съ нею велась торговля. И сталъ Ермакъ говорить Строгановымъ:
— Пробраться-то туда не важно, только оружія хорошаго у насъ нтъ.
— За этимъ дло не станетъ,— отвчали ему Строгановы,— вдь у насъ на Сибирскія земли есть и царская грамота.
— Что значитъ грамота, коли нтъ земли,— возражалъ Ермакъ,— надо сначала Сибирь достать. Я самъ могу дать грамоту хоть на цлый свтъ, а вотъ ты пойди-ка да возьми его.
Строгановы снабдили его лодками, оружіемъ и състными припасами. Взялъ Ермакъ переводчиковъ, знающихъ татарскій языкъ, разспросилъ про дорогу, взялъ съ собою иконы, трехъ поповъ, да бглаго монаха и заказалъ отслужить молебенъ.
Пока собиралась его рать, пробрался къ нему старенькій, старенькій старичекъ.
— Ермака Тимофеевича мн надо,— проговорилъ онъ.
— Я за него,— отвчалъ атаманъ.
— Сноха мн Анисья,— началъ было ддка Савва и заплакалъ.
— Обидла тебя, ддушка?
— Какой обидла. Татары ее обидли… увели…
— Такъ, что же теб нужно?
— Какъ встртишь ее, такъ скажи, что ддъ Савва у Строгановыхъ живетъ.
— Скажу, скажу, ддушка.
Отстояли казаки молебенъ при звук трубъ воинскихъ, дали обтъ въ доблести и цломудріи и 1-го сентября 1581 года Ермакъ отплылъ съ дружиною въ 840 ратниковъ въ походъ на Сибирь.
Вотъ что поется въ народной псн о сборахъ Ермака въ Сибирскій походъ:
‘Какъ на Волг рк, да на Камышенк
Казаки живутъ, братцы, люди вольные,
Все донскіе, гребенскіе со яицкими.
У казаковъ былъ, братцы, атаманушка,
Ермакомъ звали, Тимофеичемъ.
Не злата труба, братцы, вострубила,
Не звонка-ли, не громка-ли рчь возговорила.
То возговорилъ, братцы, Ермакъ Тимофеевичъ:
‘Ужъ вы думайте, казаки-братцы, попридумайте,
Какъ проходитъ у насъ лто теплое,
Настаетъ, братцы, зима холодная,
Еще гд намъ, братцы, зимовать будетъ?
Намъ на Волг жить — все ворами слыть.
На Яикъ идти — переходъ великъ,
На Казань идти — грозенъ царь стоитъ:
Грозенъ царь стоитъ, братцы, немилостивый,
Онъ послалъ на насъ рать великую,
Рать великую въ сорокъ тысячей.
Такъ пойдемте-же да возьмемъ Сибирь’.
ГЛАВА IV.
Ермакъ на развдкахъ.
Весело выступила въ Сибирь рать по рк Чусовой и перешла въ рку Серебрянку, впадающую въ Чусовую. Плыть приходилось противъ воды и грести было очень нелегко. Плыли они долго, а дни становились все короче, а ночи длинне и темне, такъ что на ночь лодки приходилось останавливать. Да и холодъ началъ донимать ихъ. Видятъ они на берегу камень, вышиною въ двадцать, и шириною саженей въ тридцать. Вышли они на берегъ и видятъ, что это пещера, и войти въ нее можно. Тутъ вся рать и зазимовала.
‘И нашли они пещеру каменну
На той на Чусовой рк, на висячемъ большомъ камен,
И зашли они сверхъ того камене,
Опущались въ ту пещеру казаки
Много не мало, двсти человкъ,
А которые остались люди похуже,
На другой сторон въ такую-жъ пещеру убиралися.
И тутъ имъ было хорошо зиму зимовать’.
Эта пещера съ тхъ поръ зовется ‘Ермаковымъ Камнемъ’.
Съ этого мста начались Уральскія горы. И поплыли они дале по Серебрянк между горъ. Лстами горы стискивали рчку такъ, что едва можно было пройти. А съ рки Серебрянки начинался Сибирскій путь.
Вышли они тутъ на берегъ, Ермакъ и говоритъ своимъ казакамъ:
— До сихъ поръ шли мы благополучно, людей мы встрчали мало, да и т вниманіе на насъ не обращали, а не только не задвали насъ. Что будетъ дальше, одному Богу извстно. Ложетъ быть, насъ погонятъ назадъ, такъ намъ и спрятаться-то будетъ негд. Не сдлать-ли намъ тутъ укрпленія?
Вытащили они на берегъ лодки и устроили земляное укрпленіе. Съ этого самаго мста они волокомъ, потащили лодки до рки Жаровли. А тамъ опять пошли водою до Туры, сибирской рчки.
Лстность пошла боле населенная и сталъ попадаться народъ осдлый, а не одни кочевники.
— Теперь звать нечего,— говорилъ Ермакъ,— надо держать ухо востро. Землепашецъ за землю крпко будетъ стоять.
По Тур жили татары, вогулы и остяки, и правилъ ими князь Епанча, подданный царя Кучума. Какъ увидалъ Епанча казаковъ на рк, то тотчасъ же собралъ, своихъ людей и сталъ пускать стрлы въ нихъ. Казаки зарядили ружья и дали залпъ. Повалились Епанчовы воины, какъ снопы, кто со страху, а кто и отъ ранъ, а кто и убитымъ оказался. Ружейныхъ выстрловъ они никогда не слыхали и потому испугались, а когда опомнились, такъ бросились бжать.
Ермакъ веллъ причалить къ берегу и казаки пустились въ догонку за татарами. Тутъ они разорили татарскій городокъ Епанчинъ (Туринскъ) и нсколько деревень. Затмъ сли опять въ лодки и поплыли дальше въ рку Тавду, гд поймали нсколько татаръ, среди которыхъ одинъ оказался понарядне другихъ. Ермакъ веллъ его привести къ себ и спросилъ, кто онъ и откуда?
— Зовутъ меня Таузакомъ и я приближенный даря Кучума,— отвчалъ татаринъ.
— Если хочешь живъ остаться,— сказалъ ему Ермакъ — то говори всю правду, а иначе я велю убить тебя вотъ этимъ.
Ермакъ приказалъ въ Глазахъ татарина прострлить желзную кольчугу. У татарина отъ страха подъ жилками затряслось.
— Все разскажу, что знаю,— отвчалъ Таузакъ,— на рр Иртыш стоитъ городъ Сибирь, а живетъ въ немъ и царствуетъ царь Кучумъ. Хоть онъ слпъ, а сильный царь. Подъ началомъ у него много князей, которые ему платятъ дань. Есть у него племянникъ Пахметкулъ, такой богатырь, какого другаго на свт нтъ. Кучума народъ не любитъ за то, что онъ обращаетъ его въ магометанство, и обращаетъ язычниковъ силой. Войска у него много и оружіе есть, а вотъ такихъ штукъ, какими вы стрляете, у него нтъ. Будь у него такія штуки, такъ онъ покорилъ бы весь міръ. Сибирь городъ хорошій, торгуетъ съ бухарцами мхами.
— А какъ намъ пройти въ Сибирь?
— Пройти Тавдою ркою, а потомъ войти въ Тоболъ, а изъ Тобола въ Иртышъ.
— Ну, такъ знаешь, что татаринъ,— сказалъ ему Ермакъ:— иди-ка ты теперь къ своему Кучуму и скажи ему, что и мы скоро будемъ.
Скачетъ Таузакъ на одной лошади, а другую ведетъ подъ уздцы, а какъ начнетъ лошадь подъ нимъ приставать, онъ сядетъ на другую, а прежнюю ведетъ подъ узды, и вотъ на третій день, перебравшись черезъ три вала, подскакалъ къ городскимъ воротамъ и похалъ по городскимъ улицамъ. Дома въ город были деревянные, а которые побогаче, то изъ необожженнаго кирпича. Подскакалъ Таузакъ ко двору Кучума и прямо прошелъ къ нему въ горницу.
— По поступи слышу,— проговорилъ слпой Кучумъ:— что съ недобрыми встями пріхалъ ты, Туазакъ.
— Съ недобрыми, царь батюшка, съ недобрыми. Горе твоему царству — близятся къ намъ русскіе, со страшными луками. Народъ они крпкій, сильный, а какъ стрлять начнутъ, то словно громъ гремитъ, а молнія такъ и сверкаетъ.
— Что ты вздоръ-то говоришь,— проговорилъ встревоженный Кучумъ.
— Нтъ не вздоръ, а истинную правду, и стрлъ они не выпускаютъ, а людей убиваютъ, даже желзныя кольчуги насквозь пробиваютъ.
— Горе мн, горе!— закричалъ-царь:— видно правду пророчили люди.
— Горе! горе!— закричали царедворцы.
— Горе! горе!— повторили жены Кучумовы.
А по улицамъ народъ съ тревогою разсказывалъ, что въ воздух виднлся городъ съ христіанскими церквами и что вода въ Иртыш была кроваваго цвта.
— Горе! горе!— кричали татары по всмъ улицамъ:— не даромъ приходилъ отъ Иртыша блый волкъ, а отъ Тобола черная собака, и грызлись между собою.
— Блый волкъ,— объяснили сибирскіе волхвы: — это Кучумова рать, а черная собака русскіе. Быть войн! русскіе идутъ.
— Русскіе идутъ!— кричали на базар:— погибнетъ царство Сибирское.
Тутъ-же на базар стоялъ черноволосый парень лтъ около двадцати, и продавалъ привезенную имъ на двухъ возахъ муку. Разузнавъ все, что было извстно о приближеніи русскихъ, Иванъ Савинъ или, какъ его тутъ звали, Абдулъ слъ на одну пустую телгу и, посадивъ на другую работника остяка, во всю прыть похалъ домой.
Анисья вышла за ворота и, слыша стукъ телги, проговорила про себя:
— Что это скачутъ сломя голову?— наврное что-нибудь случилось.
Ваня съ шумомъ въхалъ въ отворенныя ворота и по поблднвшему лицу его мать увидала, что дйствительно что-то случилось.
— Что такое?— проговорила Анисья.
— Идемъ въ горницу! тамъ скажу.
Домъ Анисьи былъ цлою, усадьбою. Лужъ ея, Абдулка, умершій только въ этомъ году, оказался хорошимъ мужемъ и превосходнымъ хозяиномъ. Они держали пятерыхъ работниковъ и нсколькихъ работницъ, но не изъ татаръ. Никто не зналъ, что жена у него не татарка, и они торговали на славу. Въ горниц сидла блокурая красивая двушка еня и ткала какую-то матерію изъ волоконъ крапивы, чему она выучилась у сибирскихъ уроженокъ.
— Русскіе идутъ! Сибирь брать!— проговорилъ Ваня.
— Господи! Слава Теб Боже!— проговорила Анисья, опускаясь на лавку.
— Наконецъ-то я не буду прятаться отъ людей,— вскричала еня.
— Надо будетъ встртить ихъ съ хлбомъ-солью. Займись-ка, еня, да вычисти серебряную ризу хорошенько.
Въ город-то вс точно осовли,— прибавилъ Ваня.
Въ город, дйствительно, вс точно осовли, но раньше всхъ другихъ опомнился слпой Кучумъ. Онъ кликнулъ кличъ и сталъ собирать цлыя полчища народу и высылать ихъ противъ казаковъ. Въ самомъ узкомъ мст на Тобол онъ веллъ протянуть черезъ рку желзныя цпи, чтобы остановить русскія лодки и напасть на нихъ. Цпи, точно, не пустили Ермака и онъ три дня бился съ татарами, и не могъ одолть ихъ. Тутъ онъ пустился на такую хитрость: набилъ чмъ попало лишнее казацкое платье и размстилъ эти чучела по лодкамъ, а самъ вышелъ съ казаками на берегъ и ударилъ на татаръ. Какъ татары увидали, что въ лодкахъ еще такое множество казаковъ, они и бросились бжать, такъ Ермакъ дальше и поплылъ.
Видя, что удержать русскихъ нельзя. Кучумъ разослалъ гонцовъ по всему своему царству, сзывая всхъ воевать. И собралось у него войско. Онъ распорядился такъ: подъ горою Чувашьею, на рк Иртыш, онъ приказалъ себ сдлать заску, а конницу подъ начальствомъ Махметкула выслалъ противъ Ермака.
— Если, ты не справишься съ русскими,— говорилъ онъ Махметкулу: — то я выйду изъ города, засяду въ каменную заску и не пропущу русскихъ.
Заска эта была сдлана изъ тины и каменьевъ, не подалеку отъ Сибири и верстъ за пятнадцать дальше Абдулкинаго зазжаго двора.
Махметкулъ пробрался въ урочище Бабасанъ, гд у Ермака былъ устроенъ окопъ. Ермакъ нсколькими залпами остановилъ тысячъ десять татарскихъ всадниковъ, которые неслись на него, чтобы смять и потоптать. Ермакъ сталъ преслдовать бжавшихъ татаръ, но потомъ разсудилъ, что лучше поберечь порохъ, и поплылъ дальше по Тоболу. Вторая схватка происходила за шестнадцать верстъ
Прочитали? Поделиться с друзьями: