Марциал
Марциал
Эпиграммы
Эпиграммы
МАРЦИАЛ
МАРЦИАЛ
(Около 40 г. — около 104 г. н. э.)
Эпиграммы, Марциал, Год: 1965
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Валерий Марциал (Valerius Marcialis) родился в Испании, в городе Бильбилисе. По-видимому, в 63 г. он переехал в Рим, где развернулась его литературная деятельность. Марциал — один из виднейших эпиграммистов не только римской, но и мировой литературы. В небольших остроумно-шутливых, а иногда и довольно ядовитых стихотворениях он отражает свое отношение к современной ему жизни, к окружающим его людям. Во многих эпиграммах мы слышим жалобы талантливого, но задавленного нуждой поэта, принужденного по социальным условиям своего времени вместе со многими образованными тружениками из средних общественных слоев обращаться за помощью к влиятельным и богатым лицам и быть на положении их клиента.
По этой причине Марциал был вынужден прибегать даже к лести, он расточает похвалы императору Домициану и его фаворитам, лишь бы заслужить покровительство ‘сильных мира сего’. В то же время во многих из его эпиграмм чувствуется гуманное отношение поэта к маленькому униженному человеку и даже рабу.
Марциал написал много эпиграмм и на темы, непосредственно связанные с его литературной деятельностью. Эти эпиграммы особенно блестящи. В них поэт подчеркивает специфику жанра эпиграмм, клеймит презрением плагиаторов, приписывавших себе его эпиграммы, зло смеется над бездарными поэтами и в то же время ласково шутит над своими литературными друзьями. Всего им выпущено было 15 книг эпиграмм.
Марциал был известен не только в самом Риме, но и в далеких провинциях Римской империи. Его слава не померкла и в позднейшее время.
Эпиграммы Марциала читали и в средние века, но особенно высоко ставили его в эпоху Ренессанса и Просвещения. Лессинг считал эпиграммы Марциала за их остроту и отточенность формы образцом этого жанра. Великий Пушкин любил и ценил Марциала и, по словам С. А. Соболевского, даже комментировал его эпиграммы филологу Мальцеву.
Перевод избранных эпиграмм — Н. И. Шатерникова (ГИХЛ, 1937), полный перевод Марциала был сделан А. Фетом.
[ЭПИГРАММЫ О САМОМ СЕБЕ КАК О ПОЭТЕ] I, 1 Вот он, тот, кого ищешь и читаешь, - Марциал, по всему известный свету Книжками эпиграмм с их острословьем. Он живет, и не умерли в нем чувства. Ты ж, читатель, поэту славу создал, Что не часто другим и смерть дарует. Перевод Н. И. Шатерникова IV, 49 Верь мне, мой Флакк, непонятны совсем для того эпиграммы, Кто полагает, что в них только смешки да игра. Больше игры у того, кто пишет про завтрак Терея {1} Грозного или про твой ужин, ужасный Фиест {2}, Или Дедала возьмет, как крылья он сыну приладил, Иль Полифема, как пас он сицилийских овец. Нет, словесный пузырь от книжек далек моих вовсе {3}. Муза не вздута моя, будто в трагедиях плащ. 'Да, но дивятся тому, хвалу воздают, обожают'. Верно, хвалу воздают, ну, а читают не то! Перевод Н. И. Шатерникова 1 Терей - фракийский царь, женатый на дочери афинского царя Прокне, вступил в связь со свояченицей Филомелой и вырезал ей язык, чтобы она не сказала о его насилии. Филомела все же смогла выткать на платье несколько слов, чтобы передать сестре о преступлениях ее мужа. Прокна из мести убивает своего сына Итиса и подает его на ужин Терею. 2 Фиест - по мифу, брат греческого героя Антея, последний убил сыновей Фиеста и угостил его их мясом. 3 Марциал подчеркивает, что его эпиграммы не связаны с мифологической основой. В связи с ростом науки падало значение мифологии, и она уже не была почвой для искусства. Художник черпает материал для произведений из жизни, он уже не обращается к образцам и сюжетам мифа. Произведения, связанные с мифом, кажутся Марциалу 'словесным пузырем'. В противоположность таким произведениям Марциал выдвигает свои эпиграммы, написанные на тему дня. Поэт защищает самый жанр эпиграммы и его право на существование. Жанр эпиграммы Марциал понимает в новом смысле. Эпиграмма в его определении - маленькое, насмешливое, острое стихотворение 'с солью' и 'уксусом'. V, 13 Вечно я был бедняком, Каллистрат, бедняком и остался, Но не из темных людей: всадник и всеми я чтим. Всюду читают меня нарасхват, кажут пальцами: вот он! Жизнь мне дала, что другим редко и смерть воздает. Твой же высокий чертог подпирают колонны - их сотня, И либертинов {1} казной твой переполнен сундук. Нильская Сьена тебе обширной землей услужает, Галльская Парма стрижет сотни овец для тебя, Вот каковы ты и я! Но тебе невозможно быть мною, Стать же подобным тебе может любой из людей. Перевод Н. И. Шатерникова 1 Либертин - в юридическом смысле этого слова вольноотпущенник, обычно же либертинами называли сыновей вольноотпущенников. VII, 25 Сладкие только одни ты пишешь всегда эпиграммы, Блеска побольше у них, чем румян на лице. Соли ж крупинки там нет, горькой желчи там капли не видно. Все же, безумец, ты ждешь, чтобы читались они. Но ведь коль уксуса нет, и пища сама неприятна, Если улыбка мертва, не миловидно лицо. Яблок медовых и смокв безвкусных ребенку дать можешь, Мне ж смокву хийскую дай, - в ней есть укол языку. Перевод Н. И. Шатерникова VIII, 3 Было довольно пяти: шесть книжек и семь - уже слишком. Что же ты, муза, игру продолжаешь свою? Нет! Устыдимся! Конец! Ничего уже больше прибавить Слава не может: в ходу книжечки наши везде! Камень Мессалы {1} падет, обрушившись, ляжет на землю, Мрамор Лицина {2} во прах весь обратится и в пыль, Я ж на устах буду жить, иноземцев несметные толпы К ларам родимым своим наши стихи понесут. - Так я сказал... Мне в ответ рекла девятая муза (Кудри и платья ее благоухание льют): 'Неблагодарный! О, ты ль писание сладкое бросишь? В праздности что же, скажи, лучше ты сможешь найти? Или комедий башмак на котурн трагедии сменишь, Иль равносложным стихом грубость войны будешь петь, Чтобы учитель, хрипя, читал тебя тоном высоким, Ненависть взрослых девиц, мальчиков бравых будя? Дай же об этом писать почтенным и строгим писакам: Видит и в темную ночь этих несчастных свеча. Римскою ты остротой приправляй свои милые книжки: Пусть же тут жизнь узнает образы нравов своих! Скажут, пожалуй, тебе, что свирель твоя слишком ничтожна. Пусть! Лишь бы трубы других властно глушила она!' Перевод Н. И. Шатерникова 1 Мессала (Марк Валерий Мессала Корвин) - крупный политический деятель эпохи Августа. 2 Лицин - вольноотпущенник Юлия Цезаря, наживший себе громадное богатство во время управления Галлией. X, 4 Кто об Эдипе прочтет, об окутанном мглою Фиесте, Сциллу, Медею возьмет, - все это лишь чудеса. Что тебе сгинувший Гил {1}, или Партенопей {2}, или Аттис, Что тебе Эндимион {3}, сном достославный своим? Что тебе мальчик Икар, при полете крыльев лишенный, Гермафродит {4}, что любовь страстной наяды отверг? Смысла не видно совсем в пустой игре этих строчек. То лишь читай, где сама жизнь скажет: 'это - мое'. Нет в этой книжке горгон, ни гарпий нет, ни кентавров: Здесь человека найдешь - им моя книжка сильна! Только ни нравов своих, ни себя познавать ты, Мамурра, Вовсе не хочешь! Читай хоть Каллимаха тогда {5}. Перевод Н. И. Шатерникова 1 Гил - по мифу, мальчик, любимец Геракла, похищенный речными нимфами. 2 Партенопей - один из семи вождей, воевавших против Фив. 3 Эндимион - возлюбленный Селены, богини луны, изнеженный красавец юноша, погруженный богами в вечный сон. 4 Гермафродит - по мифу, сын Гермеса и Афродиты, он отверг любовь Салмакиды, потом слился с ней в единое существо. 5 Марциал снова подчеркивает, что его эпиграммы не связаны с мифологией, что в них изображен человек его времени, но поэт понимает, что такой характер искусства не для всех еще приемлем, и он с досадой советует архаистам читать Каллимаха, ориентирующегося в своем творчестве на мифологические сюжеты. XI, 3 Нет! Не город один наслаждается музой моею, И не для праздных ушей все это я сотворил. В гетских далеких снегах, под знаменами Марса, суровый Ревностно центурион книжку читает мою. Стих распевается мой, говорят, и в Британии дальней, - Попусту! Мой кошелек вовсе не знает о том! А ведь какие бы мог на века создавать я творенья! И на какие бои звал бы своею трубой, Если бы Августа нам блаженные боги вернули, Если бы вновь Меценат был возвращен тебе, Рим! Перевод Н. И. Шатерникова [ЭПИГРАММЫ НА ПЛАГИАТОРОВ И БЕЗДАРНЫХ ПОЭТОВ] I, 29 Мне говорят, будто ты, Фидентин, мои сочиненья Всем декламируешь так, точно их сам написал. Коль за мои признаешь, стихи тебе даром отдам я, Коль за свои, - покупай: право получишь на них. Перевод А.А. Фета I, 53 В книги мои, Фидентин, ты одну лишь страничку прибавил, Но отпечатались в лей черты твои с яркостью полной, И обличают они, что все остальное украл ты. Так и лигонскии башлык, примешавшись к фиалковой тоге Рима, пятнает ее косматостью жирной своею. Так аретинский сосуд из глины - позор при хрустальных. Так, если ворон бредет, к берегам попавший Каистра {1}, - Черный среди лебедей, птиц Леды {2}, он будет осмеян. Так, когда песнь соловья разливается в роще афинской, Криком сорока своим искажает томные трели. Надписи мне не нужны, не нужен стихам моим мститель. Вот пред тобой страница твоя и кричит тебе: вор ты! Перевод Н. И. Шатерникова 1 Каистр - река в Малой Азии, на ней водились многочисленные стаи лебедей. 2 Леда - возлюбленная Зевса, который, согласно позднейшему мифу, явился к ней в виде лебедя. Леда снесла два яйца, из одного вышла Елена, из другого - Кастор и Полидевк. I, 63 Просишь меня прочитать мои эпиграммы... Не стану! Целер, ты хочешь их знать, чтобы читать за свои. Перевод Н. И. Шатерникова II, 88 Ты не читал ничего, а хочешь казаться поэтом. Будь чем угодно, Мамерк, - только стихов не читай. Перевод Н. И. Шатерникова III, 44 Встреч с тобой избежать желает всякий, И куда б ты ни шел, бегут, и станет Вкруг тебя, Лигурин, одна пустыня. Хочешь знать, почему? - Поэт ты слишком. О, большой то порок и очень страшный! Ни тигрица, своих тигрят лишившись, Ни змея, прожжена вся солнцем полдня, Или злой скорпион не так опасны. Кто ж, спрошу, на такой пошел бы подвиг? Я стою - ты поешь, я сел - поешь ты, Я спешу - ты поешь, я в нужник - ты тоже, В бани я побежал - звенишь ты в уши, Я в купальню - что ж? - не даешь ты плавать, Я спешу на обед - ты гонишь с места, Я засну, утомлен - ты спящих будишь,