Э. Ренан. Собрание сочинений. Перевод с французского под редакцией В. Н. Михайлова. Том III, Ренан Эрнест, Год: 1902

Время на прочтение: 6 минут(ы)

Э. Ренанъ. Собраніе сочиненій. Переводъ съ французскаго подъ редакціей В. Н. Михайлова. Томъ III. Изд. Фукса. Кіевъ. 1902.

У насъ различаютъ полное собраніе сочиненій и просто собраніе сочиненій, послднее можетъ быть неполнымъ,— и это дало право издателю произведеній французскаго писателя назвать свой сборникъ собраніемъ сочиненій Ренана. Но, кажется, мы имемъ здсь дло съ чрезмрною растяжимостью понятія, собраніе сочиненій можетъ быть недостаточно полно, оно можетъ обойтись безъ того или другого, боле или мене второстепеннаго произведенія. Но когда намъ представляютъ сборникъ, изъ котораго исключены наиболе важныя и извстныя произведенія писателя, мы, очевидно, не имемъ предъ собою собранія сочиненій въ общепринятомъ смысл. И Ренанъ безъ тхъ капитальныхъ трудовъ по исторіи христіанства, которые издателю, разумется, не удастся дать въ русскомъ перевод,— какой же это Ренанъ? Интереснаго въ этихъ двнадцати томахъ, предположенныхъ русскимъ издателемъ, будетъ, разумется, не мало, но, несомннно, что подлинное собраніе сочиненій Ренана можно составить скоре изъ трудовъ, которые волею небесъ останутся за предлами русскаго изданія.
На эти мысли съ особенной настойчивостью наводитъ содержаніе тома, лежащаго предъ нами. Онъ посвященъ ‘критическимъ и этическимъ очеркамъ’ и заключаетъ съ дюжину статей, весьма различнаго значенія, которыя, однако, вс были бы, конечно, забыты, если бы не принадлежали Ренану. Въ качеств нкотораго прибавленія къ его основнымъ трудамъ он имютъ интересъ, но сами по себ едва-ли. Пожалуй, однако,— для того, кому личность Ренана интересне его научныхъ трудовъ, он важне послднихъ. Он принадлежатъ къ первой половин дятельности французскаго историка — предисловіе подписано 1859 годомъ — но ужъ и къ этому времени онъ усплъ пережить не одну стадію своего многообразнаго развитія. Онъ даже отрекается отъ воззрній, высказанныхъ въ одной стать, вошедшей въ сборникъ. Въ то время, какъ онъ писалъ эту статью, онъ былъ еще ‘полонъ предразсудковъ’ относительно французской революціи и формы общества, ею созданной. ‘Я не видлъ еще яда, скрывающагося въ соціальной систем, созданной французскимъ духомъ, я не замчалъ еще, что революція со своей жестокостью, со своимъ кодексомъ, основаннымъ на совершенно матеріалистическомъ пониманіи собственности, съ своимъ презрніемъ къ личнымъ правамъ, со свойственной ей манерой считаться лишь съ индивидуумомъ и видть въ немъ лишь мимолетное существо безъ всякихъ нравственныхъ узъ, заключаетъ зародышъ разрушенія, который вскор долженъ былъ привести къ властвованію посредственности и слабости, къ уничтоженію всякой крупной иниціативы’. Теперь онъ прозрлъ — и прочія статьи, собранныя здсь, рисуютъ его во весь ростъ въ его новомъ вид. Робкій политикъ заслоняетъ въ нихъ смлаго мыслителя и длаетъ изъ него разв блестящаго собесдника, тонкаго, возвышенно и религіозно — въ лучшемъ смысл слова — настроеннаго, но слабаго своей общественной философіей. Недовріе къ жизни, недовріе къ людямъ — наиболе выдающаяся ея черта. Подчасъ это недовріе, обращенное къ конкретнымъ явленіямъ и основанное на знакомств съ извстнымъ порядкомъ фактовъ, такъ сказать, недовріе а posteriori, вполн основательно. Такъ, указывая на то, что былая свобода Французской Академіи была обусловлена ея непосредственнымъ подчиненіемъ королю, онъ говоритъ: ‘не сама абсолютная власть, принадлежащая одному человку, длаетъ деспотизмъ столь тягостнымъ и превращаетъ его въ конц концовъ въ разрушителя всего либеральнаго и возвышеннаго, причиной этого является скоре раздленіе этой власти между чиновниками, изъ которыхъ самое положеніе длаетъ посредственныхъ и придирчивыхъ людей’ (стр. 167). Въ такой опредленной форм убжденіе, что люди дурно исполнятъ ввренное имъ дло, боле чмъ законно. Но у Ренана оно есть лишь выраженіе общаго недоврія къ человку, недоврія настолько глубокаго, что практически оно пожрало все свободомысліе философа. ‘Если теоріи хороши — пожалуй, скажетъ мн кто-нибудь — то он должны быть вполн хороши въ приложеніи къ жизни.— Конечно, да, но только въ томъ случа, если бы человчество было достойно этого и способно сдлать это. Теорія всегда представляетъ изъ себя идеалъ: время ея осуществленія придетъ тогда, когда въ мір не будетъ ни злыхъ, ни глупыхъ.’ Такого времени, конечно, никогда не будетъ, и ждать его въ бездйствіи значило-бы только умножать число злыхъ и глупыхъ, впрочемъ, для философа, насквозь проникнутаго убжденіемъ въ негодности человка быть хозяиномъ въ своихъ длахъ, это число едва-ли можетъ быть увеличено.
Въ этюд о Ламенне читатель найдетъ извстный афоризмъ Ренана, столь часто цитируемый, столь глубокій и столь неудачно примняемый самимъ авторомъ: ‘истина въ оттнкахъ’. Это, конечно, значитъ, что врное сужденіе объ извстномъ явленіи принимаетъ въ разсчетъ его индивидуальныя особенности, нельзя основывать характеристику конкретнаго случая на одномъ обобщеніи, къ нему относящемся, жизнь сложна, и на каждомъ индивидуальномъ явленіи сталкиваются многообразные законы, выводъ изъ ихъ комбинаціи и будетъ истиной въ сужденіи о данномъ случа. Сами-же законы — при всей относительности этого обозначенія — могутъ быть просты, къ какой бы области знаній и явленій они ни относились. Не такъ судитъ Ренанъ. ‘Въ геометріи и алгебр, гд вс принципы просты и безусловно врны,— говоритъ онъ,— можно заняться комбинированіемъ формулъ и спокойно сочетать ихъ, нисколько не заботясь о скрывающихся за ними реальностяхъ. Напротивъ, въ наукахъ политическихъ и моральныхъ, гд вс положенія, вслдствіе несовершенства своего выраженія и пристрастнаго отношенія, отчасти основаны на врныхъ основахъ, отчасти на ложныхъ, результаты мышленія могутъ имть законное значеніе только подъ условіемъ, что они на каждомъ шагу провряются опытомъ и здравымъ разсудкомъ… Логика не улавливаетъ оттнковъ, а между тмъ, вс истины моральнаго порядка состоятъ именно изъ оттнковъ’. Многое можно сказать по поводу этого противоположенія, начиная хотя бы съ того, что такъ называемый здравый смыслъ бываетъ нердко прямолинейне любой ‘логики’, и это ставятъ ему въ заслугу т, которые такъ боятся хитросплетеній и сложности ‘самовольнаго умствованія’, то есть той же логики. Но еще важне то, что не всегда оттнки заключаютъ моральную истину. ‘Онъ бросался на истину,— говоритъ Ренанъ о Ламенне,— съ тяжелой стремительностью дикаго кабана, но она легко уклонялась въ сторону, и ему никогда не удавалось поймать ее вслдствіе своей неловкости’. Едва-ли эта игра достойна истины, не всегда дается она и тмъ, кто, крадучись, подбирается къ ней, желая одновременно охватить ее со всхъ сторонъ и о комъ сложилась поговорка, что онъ изъ-за деревьевъ не видитъ лса. Нердко грубые умы, врод Ламмене, чуютъ истину и именно въ вопросахъ нравственно-соціальныхъ по преимуществу — во всей ея стихійной простот, а тонкіе искатели ея неуловимыхъ оттнковъ удовлетворяются эпикурейскимъ наслажденіемъ ея исканія. Вопреки своимъ теоріямъ, Ренанъ, разумется, принадлежалъ скоре къ первымъ, чмъ къ послднимъ. Критики любили отмчать его мужицкую натуру и приводить въ связь его происхожденіе съ его произведеніями. И въ послднихъ читатель не разъ встртитъ прямое и простое ршеніе сложныхъ вопросовъ, которое лишь покажетъ, какъ напрасно бываетъ въ нихъ исканіе тонкихъ нюансовъ. Прекраснымъ образцомъ его можетъ служить основная мысль, которою авторъ желаетъ связать собранные въ его книг этюды. ‘Вс они сводятся къ мысли, которую я ставлю выше всхъ мнній и гипотезъ,— мысли, что мораль есть нчто важное и истинное по преимуществу, и что она сама можетъ сообщить жизни смыслъ и цль… Она представляетъ несомннную основу, которой не сломитъ никакой скептицизмъ и въ которой люди до конца своихъ дней будутъ находить во всхъ своихъ колебаніяхъ твердую почву: добро есть добро, зло есть зло. Для того, чтобы ненавидть послднее и любить первое, не нужно никакой системы’.
Вотъ истины, не таящіяся въ неуловимыхъ оттнкахъ. Он составляютъ основу пытливаго исканія послднихъ и именно он были силой Ренана, что бы онъ самъ объ этомъ ни думалъ.
Намъ неизвстно, какія литературныя заслуги заставили издателя избрать редакторомъ своего изданія г. В. Н. Михайлова, одно изъ двухъ — мы предоставляемъ ему выборъ — или редакторъ не читалъ перевода, подлежавшаго его редакціи, или онъ пригоденъ для чего-нибудь иного, но не для того дла, за которое взялся. Мы не имемъ подъ рукой подлинника, но и безъ сврки ясно, что переводчикъ не знаетъ, какъ слдуетъ, языка, съ котораго переводилъ, и не иметъ свдній, необходимыхъ для перевода, хотя при извстномъ вниманіи могъ легко почерпнуть ихъ изъ любого энциклопедическаго словаря. Не говоримъ ужъ о томъ, что переводчикъ не знаетъ транскрипціи самыхъ обыкновенныхъ историческихъ именъ, которыя, очевидно, встртилъ въ первый разъ въ жизни и потому пишетъ Жіотто, Арнольдъ Бресскій (Брешіанскій), Скапинъ, Аукассинъ, Тримальсіонъ, но Кретьенъ де Труа, французскій поэтъ, обратился у него въ ‘христіанина изъ Труа’. Весьма недурно также то, что у французскаго историка XII вка оказываются подражатели не только провансальскіе и греческіе, но и георгіанскіе (gorgiens — грузинскіе?). И это бы еще ничего, но переводчикъ говоритъ о ‘четырехстахъ бандитахъ изъ Ногарета’, хотя Ногаретъ былъ рыцарь, а не городъ, и Ренанъ, очевидно, имлъ въ виду солдатъ, которыхъ онъ привелъ съ собою, чтобы взять въ плнъ папу. Наконецъ, обративъ человка въ мстность, переводчикъ превращаетъ мсто въ человка и говоритъ о картин Жіотто (Джіотто) ‘на портик храма св. Латрана’. Святой Латранъ г. Михайлова, конечно, займетъ въ католическихъ святцахъ мсто, достойное его,— вроятно, посл св. Кьоды доктора философіи Филиппова, но ни такого святого, ни такого храма не существуетъ, а изображеніе Бонифація VIII, о которомъ говоритъ Ренанъ, находится въ Рим, въ храм S. Giovanni in Laterano, перестроенномъ изъ дворца рода Laterani. Еще перлъ: ‘Что касается меня, то я сожалю о томъ времени, когда хорошенькое четверостишіе, написанное однимъ дворяниномъ, было прозвищемъ академіи’. Не понявъ текста, весьма простого, переводчикъ не остановился предъ очевидной нелпостью и ршилъ, что четверостишіе могло быть прозвищмъ. Ршается предложить гипотезу: думаемъ, что въ текст этому роковому прозвищу соотвтствуетъ слово titre, которое можетъ также значитъ право. Ренанъ сожалетъ о томъ времени, когда академиками были свтскіе люди, и одно элегантное стихотвореніе уже давало право на вступленіе въ академію, въ этомъ убждаетъ непосредственно слдующая фраза: ‘эпиграмма представляла изъ себя гарантію за отсутствіемъ другихъ’.
Понятно, что предъявлять боле повышенныя требованія — врод сохраненія несравненной красоты рчи Ренана — въ этой нескладиц не приходится. Думается, что, получая безданно-безпошлинно оригиналъ, можно бы относиться къ нему съ большимъ почтеніемъ и, пользуясь формальной безнаказанностью, не представлять его русскому читателю въ уродливомъ вид.

‘Русское Богатство’, No 9, 1902

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека